Ложь во благо: Ложь во благо — Психологос

Бывает ли ложь во благо и как не бояться кризисов? — блог издательства ✍ «Никея»

5 вопросов протоиерею Сергию Баранову

---

#BOOK_WITH_PHOTO#

Бывает ли ложь во благо?

– Если какой-то человек имеет тяжелый грех, и мы начнем его грех озвучивать на публику – это правда? Да, это правда. Но разве мы будем с этой правдой милы в глазах Господа? Мы будем негодяями. Потому что мы обнажаем чужой грех, осуждаем его на весь мир. Божья правда тут была бы в том, что мы покрыли бы его грех молчанием и помогли бы ему исправиться. Правда – как результат, а не как факт.

Или, например, человек находится в отчаянии. Придет он ко мне на исповедь. Я вижу, что он в отчаянии, может, вообще за один шаг до самоубийства, но начну ему говорить правду: ты заблудил, пьешь, семью потерял, работу потерял… А он выйдет с такой исповеди и застрелится где-нибудь. И моя правда станет большой неправдой.  

Иногда мы все любим так поступать. Особенно у журналистов есть такая отговорка: мы же пишем правду. Но не всегда правду корректно говорить. 

То же самое и ложь во благо. Бывает ложь как факт и ложь как результат. Если бы я шел по улице и увидел, как человек куда-то бежит, а потом через минуту встретил бы другого человека с топором, и он спросил бы меня: «Куда убежал тот, за кем гонюсь?», и я бы показал ему в другую сторону, я бы соврал? Да, это была бы ложь. Но я бы спас жизнь. 

Здесь, конечно, надо иметь рассуждение. А то сейчас, опираясь на мои слова, кто-то решит, что можно начать врать с утра до вечера. Надо всегда поступки проверять совестью. 

Нужно ли другому человеку говорить о том, что он совершает сейчас грех?

– Это зависит от ситуации, от состояния – вашего и того человека. Если вдруг он стоит на краю пропасти, нельзя, упаси Бог, делать резких движений. Вы можете человека туда какой-нибудь своей эмоцией нечаянно столкнуть.

Он стоит на краю, у него уже камушки из-под ног вниз полетели – и в это время нужно замереть и, как хирург во время операции, быть очень осторожным и аккуратным. В каждом деле, в каждом диалоге мы должны искать результата, а не действия как такового. 

У меня есть пьеса про психиатрическую лечебницу, и там профессор говорит больным людям: «Ну ладно, хоть мотивация у вас хорошая». 

Иногда человек имеет хорошую мотивацию, но не настроен на результат и ведет себя, как слон в посудной лавке. Это еще называется медвежья услуга. Всегда смотрите на результат и действуйте ради него, а не ради своего мудрого слова. А лучше всего занимайтесь собой.

Как не бояться кризисов?

– Я где-то слышал, что чтобы марку золота улучшить – его нужно пережечь. Духовная жизнь очень похожа. Когда ночью встаешь на Иисусову молитву, бывают такие ломки, так не хочется, так все болит. Слава Богу, когда имеешь опыт и точно знаешь – то, что родится в этом преодолении, никогда не родится просто так.

Если ты встал и у тебя все легко пошло – в этом комфортном состоянии не будет у тебя той Иисусовой молитвы, какая будет в ночи, когда ты встал и тебя всего корежит, и внутренне, и физически. Именно тогда будет молитва, когда ты все это преодолеешь – но не своей силой. 

В духовной жизни наступает такой момент, когда ты не пугаешься этих критических состояний, а даже в некотором роде им радуешься. Поэтому, как я уже говорил, святые отцы и выдумали аскезу – когда у них не было кризиса, они делали его себе искусственно – потому что знали, что так получат благодать. У Софрония (Сахарова) все книги этим пронизаны, на любой странице – о состоянии на краю ада. 

Этот опыт нужно приобретать. Не бойтесь его, не шарахайтесь, не паникуйте, не унывайте. Ведь именно там, на краю ада, нас и встречает Христос, и хватает нас – чтобы мы не упали.

Что такое настоящая молитва?

– Когда человек обретает чистую молитву, когда он, выражаясь нашими земными понятиями, лицом к лицу с Богом – он уже очень чутко ощущает, что находится именно перед Богом и говорит с Богом, с Тем, Кто вездесущ, Кто сердцевидец. И он понимает, что сейчас Богу не нужно, просто даже глупо что-то объяснять – Бог все знает, и человек только может произносить: «Господи, Господи… Иисусе, Иисусе…»

Самый главный принцип молитвы – не то, о чем, а то, с кем мы будем говорить. Это ведь и в обычных житейских вопросах так – если ты не выстроил отношения с тем, с кем говоришь, то теряет смысл то, о чем ты ему будешь говорить.

Когда ты слишком прикован к форме молитвы, тогда ты теряешь ее суть. Люди ошибочно увлекаются молитвословами, какими-то особыми молитвами: «А как бы мне так сказать Богу, чтобы Он мне вот в этом помог?» Но, как сказано в Писании, «Насадивший ухо не услышит ли? и образовавший глаз не увидит ли?» (Пс. 93: 9). Думаете, Бог плохо нас понимает? 

Помните, как Господь стоял перед Пилатом, и Пилат спрашивал: «Что есть истина?» А Христос говорил: «Я есть истина». Не «что», а «Кто». Так же и молитва – это не что, это Кто. Христос – наша молитва, когда мы с Ним соединились. Он – наш ум, Он – наше сердце, Он – наше ощущение. Мы уже молимся Христом Христу. Наш ум пленен Христом. Вот это и есть настоящая молитва. 

Как переживать трудные ситуации?

– Я очень часто говорю, что терпение – это уже молитва, терпение – это уже начало духовной жизни. Я бы даже сказал, ее фундамент. Все начинается с терпения, а терпение нужно приобретать. Тот, кто много терпел, имеет навык, даже точнее – искусство терпения. Поэтому, когда бывают дни неблагополучные – физически ли, или по каким-то внешним обстоятельствам, или по внутреннему состоянию: внутри все уныло, сконфуженно, молитва не идет, помыслы одолевают, – тогда нужно заниматься искусством терпения. Терпи, и все. 

В этой теме терпения есть очень важный момент: когда вы терпите, ни в коем случае не напрягайтесь. Терпите мягко – и тогда вам будет гораздо легче. Вот это и есть настоящее, глубокое, тонкое понимание смирения. Не когда мы говорим «простите», «извините», «благословите», а когда мы терпим не напрягаясь, без сердитости, без разочарования.  

Старайтесь всегда сохранять мягкое состояние. Что бы ни случилось, земля под ногами расходится – а вы все равно – без паники, вы все равно – мягкий. Жесткий человек – ломкий. А все мягкое – гибкое. И живое. Мягкую ветку согнули до земли – а она и не думала ломаться – снова вернулась в свое состояние. Сухую же ветку сломать – раз плюнуть, чуть задень ее – и она уже трещит. 

Когда нет молитвы, нет внимания, нет сил на добрые дела, у вас остается главное дело: не отчаивайтесь, не напрягайтесь, не психуйте. Если вы сохраните мягкость – многое потом вернется.

---

Рассмотреть книгу «Лети высоко! Жизнь как молитва».

Читать онлайн «Ложь во благо», А. Р. Торре – Литрес

Посвящается Эве.

Я тебя люблю.

© A.R. Torre, 2021

© Яновская А., перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Глава 1

Пристижная улица все еще хранила следы ужаса. На канарских пальмах было развешаны листовки с информацией о пропаже человека: выцветшие из-за погоды, со свернутыми от ветра и дождя уголками. На круговой подъездной дорожке перед поместьем из белого камня уже не было полицейских машин. Фургоны прессы и камеры медленно перешли к другим историям. Железные ворота, которые не пускали внутрь желающих посочувствовать посторонних, были закрыты. Тяжесть тишины висела в солнечном воздухе Лос-Анджелеса.

Скотт Харден проковылял по обрамленному пальмами тротуару к воротам. Когда он двигался, дом качался перед ним, а вид расплывался из-за пота, жгущего уголки глаз. Его поло с монограммой, запятнанное за недели носки, прилипало к спине, а запястья обвивали синяки и ссадины, оставшиеся от жесткой веревки. Он ускорился, по мере приближения к дому переходя на беге и остановился у панели безопасности на воротах. Из пореза на груди сочилась кровь.

Он вбил код на клавиатуре, оставляя кровавые отпечатки. Ворота звякнули и с жужжанием открылись.

* * *

Нита Харден стояла перед зеркалом в ванной, пытаясь найти энергию и мотивацию, чтобы взять зубную щетку. Полочка, когда-то заставленная духами и дорогой косметикой, пустовала. У светлых локонов, всегда безупречных благодаря еженедельным визитам в салон, теперь были полдюйма отросших темно-седых корней. В черном костюме для йоги, висевшем на ней, она ничем не напоминала собранную светскую даму, вырвавшую себе место в верхнем эшелоне общества Беверли-Хиллз. Разве плохой запах изо рта имел значение, когда твой сын пропал без вести? Имело ли значение хоть что-нибудь, когда каждый день казался просто ужасающей игрой в ожидание, пока кто-нибудь обнаружит его тело?

Убийца, прозванный Кровавым Сердцем, действовал безотказно. Он похищал красивых, популярных мальчиков-подростков, таких, как ее Скотт.

Он держал каждого мальчика в плену месяц или два, душил, уродовал тела, а потом выбрасывал трупы как мешки с мусором. До Скотта он похитил шестерых: было найдено шесть обнаженных тел с сердцем, вырезанным на груди. Прошло почти семь недель с тех пор, как Скотт пропал. Его тело могли обнаружить в любой день, и тогда ее позовут в морг на опознание сына.

Прозвучал сигнал системы безопасности, и она оторвала взгляд от зубной щетки, прислушиваясь к мелодии, установленной на воротах. Когда они строили дом, каждый выбрал для себя уникальный код и сигнал к воротам. Когда она подъезжала к воротам на своем «Ягуаре» и нажимала на кнопку пульта или вбивала личный код, звучал мягкий перезвон колокольчиков. Сигналом ее мужа был гимн УКЛА. А Скотт выбрал простую трель… Ее зубная щетка со стуком упала в раковину, когда в большой ванной послышалась мелодия Скотта.

Ее сердце пронзила резкая боль, и она издала болезненный вопль, услышав знакомый звонок, мгновенно напомнивший о его широкой улыбке, которую она годами воспринимала как данность. Скотт всегда врывался с рюкзаком, закинутым на плечо, и направлялся прямиком к еде. Она подошла к большому окну в углу ванной и выглянула во двор, ожидая увидеть машину одного из его друзей или фургон их уборщиков или садовников, ведь Скотт мог сказать свой код любому из них. Сквозь заросли ей так и не удалось увидеть автомобиль, поэтому она прижала руку к стеклу, прикрывая глаза, и попыталась разглядеть ворота.

По дорожке, усыпанной раскрошенными ракушками, с трудом продвигался человек, который немного волочил за собой ногу, оставляющую длинный след позади. У нее болезненно перехватило дыхание при виде знакомого серого поло, идентичного дюжинам тех, что все еще висели в шкафу сына. Лица не было видно, потому что он смотрел вперед, но она мгновенно узнала эту фигуру. Резко обернувшись, она споткнулась о медную когтистую лапу ванной и упала на одно колено. Всхлипнув от переполнявших ее эмоций и боли, она вскочила на ноги и бросилась в спальню через арочный проем. Несясь в холл, она столкнулась с горничной, когда поворачивала к лестнице, и ринулась вниз по ступенькам, крепко держась за перила, потому что ее глаза застилали слезы.

– Джордж! – закричала она, поворачивая голову к кабинету мужа, где он часто работал из дома. – Джордж! – не останавливаясь проверить, дома ли он и слышал ли ее, она дернула тяжелую бронзовую ручку входной двери и приоткрыла ее достаточно, чтобы протиснуться наружу.

Она счесывала босые ступни о раскрошенные ракушки, но не обращала внимания на боль, несясь по дорожке и выкрикивая имя сына.

Скотт поднял голову и дергано остановился, выглядя изможденным, когда его губы дрожа сложились в улыбку. Он медленно поднял руки, и она бросилась в них.

Невероятным образом ее сын вернулся домой.

Глава 2

Слушая голосовое сообщение от Джона Эбботта, я задумалась, убьет ли он в этот день свою жену.

– Доктор Мур, – неровно, взволнованно прохрипел он. – Перезвоните мне. Она уйдет от меня к нему. Я знаю. Это случится.

Джон – который всегда приходил за пять минут до начала наших консультаций в выглаженных вещах и безупречно опрятный, который выписывал мне чеки до боли аккуратными печатными буквами, – звучал так, будто разваливался на куски. Я дослушала сообщение до конца, а потом нажала на экран, включая его заново.

Вздохнув, я перезвонила ему. За год наших психиатрических консультаций я определила, что Джон страдает патологической ревностью. Первые два месяца мы фокусировались на его жене и ее предполагаемой увлеченности садовником. Джон противился поведенческой терапии и решительно отказывался принимать фенотеазины. После недель настоятельных призывов он прислушался к моему совету и уволил садовника, что разрешило ситуацию. Теперь он нашел новый источник беспокойства – их соседа. Его подозрения казались необоснованными, что нельзя было бы назвать поводом для беспокойства, если бы он, помимо этого, не испытывал нарастающего побуждения убить жену.

Ожидая ответа, я открыла холодильник и достала литр молока. Был ли Джон Эбботт на самом деле способен убить свою жену – спорный вопрос, но все же тот факт, что он почти год обдумывал это, был серьезным тому подтверждением.

Он не ответил, поэтому я сбросила звонок и положила телефон на столешницу. Я налила стакан молока, а затем отодвинула жесткий тюль и выглянула в окно над раковиной. Сквозь тонкий слой пыльцы я увидела, как моя кошка топчется по отполированному красному капоту кабриолета. Я попыталась привлечь ее внимание, постучав по стеклу.

– Эй!

Клементина меня проигнорировала. Я одним глотком допила молоко и сильнее постучала в окно. Никакой реакции.

Сполоснув стакан, я поставила его на верхнюю полку посудомойной машины и взглянула на телефон. Это был первый раз, когда Джон Эбботт позвонил мне на мобильный. В отличие от Рика Бикона, не способного даже договориться о встрече без моего одобрения, Джон был из тех клиентов, которые воспринимают просьбу о помощи как признак слабости и несостоятельности. Для него оставить голосовое сообщение во вторник утром было серьезным шагом. Может, он подловил Брук? Или же его паранойя и ревность достигли пика?

Она уйдет от меня к нему. Я знаю. Это случится.

Для мужчины вроде Джона утрата могла стать концепцией, способной сломать его мир, особенно когда он был всецело сфокусирован на жене, которую воспринимал искаженно. Эта сфокусированность переросла в одержимость, пронизанную нитью жестокости, граничащей с маниакальностью.

Я снова позвонила ему, и моя обеспокоенность возрастала с каждым безответным гудком. В моей голове возникли непрошенные предположения. Фармацевт с безупречным почерком и двумя пропущенными консультациями в этом месяце, стоящий с окровавленным ножом в руке над своей женой.

Нет, исправила я себя. Не ножом. Не с Брук. Это было бы что-то другое. Что-то менее очевидное. Яд. Это была его последняя фантазия.

Я взглянула на часы микроволновки. Он звонил мне больше двух часов назад. За два часа могло произойти все что угодно. Это моя расплата за позднее пробуждение. «Эмбиен», в три часа ночи показавшийся мне отличной идеей, стоил мне этого пропущенного звонка.

Еще один звонок, сказала я себе. Я собиралась немного подождать, а потом позвонить еще раз и заняться другими делами. Одержимость, как я часто напоминала своим клиентам, никогда не влияла на внешние ситуации. Она только усугубляла внутренние переживания, а с ними и все вытекающие действия и решения.

Я поджарила тост и съела его, медленно и сосредоточенно жуя, пока сидела в столовой и смотрела на телефоне серию «Сайнфелда». Протерев столешницы, вернув хлеб в пакет и помыв руки, я позвонила ему снова.

Он проигнорировал мой звонок, как и в первые два раза.

* * *

В девять сорок пять, когда я направилась в офис на первую консультацию, Джон Эбботт не появился на свою смену в аптеке «Брейерс».

Все мгновенно забеспокоились. Этот человек был тираном в отношении пунктуальности настолько, что двое младших фармацевтов уволились в слезах, подвергнувшись его длинным и почти жестоким выговорам об учете времени. Когда его опоздание затянулось до десяти тридцати, а потом одинадцати, и звонки на его мобильный остались без ответа, трое работников за медицинскими стойками посовещались о дальнейшем плане действий. Очередь покупателей, тянувшаяся дальше секции со взрослыми подгузниками, теперь достигла отдела травяных лекарств. Стоявший спереди мужчина с кустистыми белыми усами и в ковбойской шляпе прочистил горло.

Было принято решение найти на Facebook его жену и отправить ей сообщение. После этого они подождали еще пятнадцать минут, а потом отправили самого младшего и незначительного работника к нему домой.

 

Джоэлу Бленкеру был двадцать один год, он приехал из Литл-Рок в Арканзасе и работал стажером в аптеке. Ему нравились «Подземелья и драконы», латинские девушки и куриное филе в кляре с большим количеством кетчупа. Пока я слушала, как Фил Анкерли рассуждал о документальном фильме о Теде Банди, Джоэл припаковался у дома Эбботтов и написал младшему фармацевту о том, что машина Джона была на месте, припаркованная на дорожке за белым седаном. У Джоэла были простые указания: позвонить в дверь, спросить у Джона, придет ли он на работу. Пригнуться и бежать в укрытие, если он начнет кричать.

Джоэл начал с входной двери белого одноэтажного дома, чувствуя, как вспотели его подмышки от жары Лос-Анджелеса, пока прислушивался к эху звонка в доме. После второй попытки, не услышав никакого движения в доме, он обошел его сбоку. Легонько постучав в боковую дверь, он подождал, а потом приложил согнутые ладони к стеклу, заслоняя свет, и заглянул внутрь.

При виде крови и тела он отшатнулся, зацепившись туфлей за бордюр. Его телефон проскользил по земле и остановился у колонны. Он прополз по аккуратно подметенной поверхности и взял телефон. Игнорируя новую сетку трещин на дисплее, он разблокировал его и ввел 9-1-1.

* * *

После моей второй консультации я заехала в тренажерный зал на Пятьдесят пятой Авеню. Мое беспокойство о голосовом сообщении Джона Эбботта развеялось, когда я переоделась в свою спортивную форму и забралась на беговую дорожку. Я увеличила скорость и оглядела ряд телевизоров, остановившись на том, что показывал лицо телеведущей и слова «КРОВАВОЕ СЕРДЦЕ» у нее под подбородком. Пустившись бежать умеренной трусцой, я не сводила глаз с экрана, пытаясь понять тему пресс-конференции. Камера переместилась на красивого подростка в застегнутой доверху рубашке и хаки возле своей матери, который робко улыбался, пока она обнимала его за талию.

«…благодарны, что он дома. Пожалуста, дайте нам возможность побыть наедине с нашим сыном…»

Я ткнула кнопку «Стоп» на беговой дорожке и схватила свой телефон. Несмотря на остановку движения, мое сердцебиение ускорилось. Неужели последняя жертва Кровавого Сердца сбежала? Последние три года я вместе с другими жителями города неотрывно следила за новостями о каждом трагическом деле от исчезновения до смерти. Казалось невозможным, что жертва сбежала, да еще здоровой. В это время обычно обнаруживали обнаженное тело жертвы с отрезанным пенисом, выброшенное с такой же небрежностью, как окурок.

Убийца был уникальным, действовал точно и доказал свою искусность на предыдущих шести жертвах. Меня поразило, что он мог проявить небрежность, позволившую жертве улизнуть. Может, это дело рук подражателя? Обман? Или момент слабости в стратегии и исполнении? Я разблокировала телефон и поискала последние новостные статьи, а потом снова взглянула на беззвучный телевизор.

«…высвободился от Кровавого Сердца и пробежал несколько миль, отыскав дорогу домой…»

Вот оно. Подверждение черным по белому. Как Скотту Хардену удалось сбежать? Я сошла с тренажера, поспешила через людную зону для кардио и выбралась на лестницу, сбегая на первый этаж по широким ступенькам. Когда я добралась до последней, дисплей моего телефона изменился и в наушниках раздался рингтон звонка. Мне звонили из офиса, поэтому я вставила второй наушник и ответила:

– Алло?

– Доктор Мур? – приглушенным голосом спросил Джейкоб. Я представила его за столом в приемной, со сползающими очками в проволочной оправе и капелькой пота, стекшей до середины лба, усыпанного шрамами от акне.

– Привет, Джейкоб, – я толкнула дверь женской раздевалки и взяла верхнее в стопке пушистое полотенце с монограммой.

– К вам пришел детектив. Тед Сакс. Он сказал, дело срочное.

Я протиснулась мимо кучки разодетых в неоновые цвета любительниц йоги и нашла свой шкафчик.

– Он сказал, в чем дело?

– Он мне не говорит и отказывается уходить.

Черт. Прошло почти шесть часов с момента, как Джон Эбботт оставил мне сообщение, и я так и не получила от него ответа. Случилось ли что-то? Или этот визит касается кого-то другого из моих клиентов?

– Я сейчас вернусь, – я прижала телефон плечом, стаскивая шорты для бега.  – А, и Джейкоб?

– Да?

– Не пускай его в мой кабинет. И не говори ему ничего. Неважно, о чем он спросит.

Наш администратор, работавший на полставки, настраивавший пианино и обедавший желейными конфетами в форме акул, не колебался:

– Будет сделано.

– Спасибо, – я завершила звонок, стоя со спущенными до лодыжек красными хлопковыми стрингами у всех на виду. Пролистав до сообщения Джона, я быстро удалила запись, потом открыла папку с удаленными голосовыми и убрала его оттуда.

Это действие было инстинктивным. Мои знания психиатрии обвинили бы в этом мое детство, когда я заметала следы и прятала все, что подтолкнуло бы мать-алкоголичку к ярости. Но здесь ставки были выше – пощечина от агрессивной домохозяйки была бы меньшей из проблем. Последствия того, что Джон Эбботт навредил своей жене – если дело было в этом, – были бы гораздо хуже. Потенциальное расследование моей практики. Проверка медицинским комитетом. Внимание прессы на мне и моих клиентах – клиентах, которые требовали полной конфиденциальности.

Все-таки я лечила не трудоголиков с низкой самооценкой. Я специализировалась на убийцах. Извращенных, нестабильных убийцах.

Положив телефон на скамью, я выбралась из шорт и покрутила замок, вводя комбинацию. Хотелось поскрее вернуться в офис и покончить с этим.

* * *

Детектив Тед Сакс оказался высоким мужчиной в дешевом сером костюме с бейджем, висящим на шее. Я отперла свой кабинет и жестом пригласила его к паре мягких зеленых стульев, обращенных к столу.

– Пожалуйста, присаживайтесь.

То ли назло, то ли из упрямства он остался стоять. Я обошла стол и уронила сумку в боковой ящик, прежде чем погрузиться в кожаное кресло на колесиках.

– Чем я могу вам помочь?

Наклонившись вперед, он поставил пакет для улик на чистую деревянную поверхность. Я подняла прозрачный полиэттлен и оглядела предмет внутри.

Это была одна из моих визиток: в сдержанном стиле, с напечатанным именем, титулом доктора и номером телефона офиса. На обороте был от руки написан мой личный номер. Я снова взглянула на него.

– Где вы это нашли?

– В кошельке Джона Эбботта, – он снял очки-авиаторы с лысой головы и продел их через воротник рубашки. Этот парень был совершенно обычным. Худой и строгий, с угольно-черной кожей и недоверчивым, хмурым лицом. – Вы знали мистера Эбботта?

Витающее беспокойство, что Джон Эбботт что-то натворит, преобразилось в тревогу. Что он сделал? Опустив пакет для улик, я кашлянула, лихорадочно обдумывая возможные варианты.

– Да. Он мой клиент.

«Этические принципы психологов и Кодекс поведения» Американской психологической ассоциации твердо стояли на положенной клиентам конфиденциальности. Также было ясно прописано, что эту конфиденциальнность можно нарушить, если я считаю, что мой клиент представляет угрозу для себя или других.

Предыдущие консультации Джона Эбботта, на которых он описывал свою борьбу с желанием навредить жене, технически были в зоне того, о чем нужно сообщать. Его утреннее голосовое сообщение могло классифицироваться как тревожный инцидент, требующий вмешательства полиции.

Но это было всего лишь сообщение. Неуверенный в себе мужчина, говорящий то же самое, что и весь предыдущий год на консультациях. То, что он забавлялся с идеей убить Брук, не означало, что он когда-либо это сделает, и если бы я звонила в полицию каждый раз, когда кто-то из моих пациентов подумывал кого-то убить, я бы отправила в тюрьму много невиновных людей, и на этом мой список клиентов закончился бы.

Правда в том, что желание кому-то навредить или убить является обычной частью ментального цирка человека. Хоть среди нас есть некоторые высокоморальные святые, никогда никому не желавшие зла, двадцать процентов общества взвешивали «за» и «против» убийства в какой-то момент своей жизни.

У пяти процентов было достаточно моральной гибкости, чтобы воплотить эту возможность в действительности.

Десятая часть процента одержима этим, и самые благонастроенные из них ищут психиатрической помощи в управлении этой фиксацией. Мои клиенты были лучшими из худших, поэтому я твердо ощущала обязанность защитить их, работая с их самыми честными признаниями.

В конце концов их мысли не были действиями. Люди не умирали от мысленной деятельности. Но если эти мысли превращались в действия… это было обратной стороной медали игры, в которую я ежедневно играла со своими клиентами.

Теперь, когда напротив меня сидел детектив, все казалось ясным как день. В этой игре – игре Джона Эбботта – я проиграла, недооценив риски.

Сакс кашлянул:

– Джон Эбботт этим утром не вышел на работу. Его сотрудники забеспокоились, поэтому один из них поехал к нему домой, чтобы проверить, все ли в порядке. Это он вызвал полицию.

Я приложила ладонь к груди, потирая мягкий шелк блузы и желая, чтобы сердце перестало колотиться так быстро. Я собиралась спросить, арестовали ли они Джона, когда детектив продолжил:

– Оба тела нашли на кухонном полу. Работник аптеки увидел тело мистера Эбботта, заглянув в окно.

Мысли застыли. Тела? Тело мистера Эбботта?

– Похоже, Брук Эбботт умерла от сердечного приступа во время завтрака. Мы нашли ее мужа рядом. По всей видимости, самоубийство.

– Что? – нахмурилась я. – Вы уверены?

– Ранение ножом в живот. Угол нанесения удара и ситуация позволяют предположить, что он был нанесен им самим.

Я попыталась не представлять Брук Эбботт, с которой я неожиданно столкнулась в продуктовом магазине в прошлом месяце. Симпатичная женщина. Добрые глаза. Дружелюбная улыбка. Она тепло меня поприветствовала, даже не подозревая о дюжинах разговоров между мной и ее мужем о том, почему убивать ее – плохая идея.

Год консультаций, и Брук Эбботт умерла от сердечного приступа в течение часа после его звонка мне? Я в это не верила.

– От чего вы лечили Джона?

Я цокнула языком.

– Это конфиденциальная информация, детектив.

– Ой, бросьте, – насмешливо сказал он. – Пациент мертв.

– Достаньте ордер, – сказала я. – Послушайте, мне жаль, но я связана этическим кодексом.

– И я уверен, что вы растягиваете границы этого кодекса, – он фыркнул. – Все мы знаем, на чем вы специализируетесь, доктор Мур, – он наконец-то сел. Какая неудача, ведь я уже приготовилась к его уходу. – Док смерти? Разве не так вас называют?

Я вздохнула, услышав прозвище.

– Я специализируюсь на склонности к насилию и одержимости, но это не единственные расстройства, которые я лечу. Многие мои клиенты являются абсолютно нормальными и приятными людьми, – ложь слетела с языка легко. У меня не было нормальных клиентов в последние десять лет.

– Убийцы, – он снова фыркнул. – Вы лечите убийц. Нынешних, будущих и прошлых. Вам придется простить меня, док. Я называю вещи своими именами.

– Что ж, как я уже сказала, я не могу обсуждать мистера Эбботта.

– Когда вы в последний раз с ним говорили?

Начиналось хождение вокруг да около. Я осторожно подбирала слова, понимая, что они, вероятно, уже знали о его звонках.

– Наша последняя консультация была две недели назад. Он отменил встречу, запланированную на эту неделю. И он звонил мне этим утром. Я пропустила его звонок и перезвонила ему через несколько часов, но он не ответил.

Сакса, похоже, не удивила эта информация; это значило, что у них уже был список его недавних звонков. Слава богу, я не оставила голосовое сообщение.

– Что он сказал, когда звонил вам?

– Просто попросил перезвонить.

– Я хотел бы услышать это сообщение.

– Я его удалила, – вздохнула я. – Извините, я не придала ему значения.

Он кивнул, как будто принял мои слова к сведению, но только в том случае, если он верил в сердечный приступ и самоубийство.

– Тот номер на вашей визитке, это по нему он позвонил?

– Да, по номеру на оборотной стороне. Это мой мобильный.

– Вы всем своим клиентам даете номер мобильного? – он нахмурился. – Даже опасным?

– Это номер телефона, – я откинулась на спинку кресла. – Это не мой домашний адрес или код от входной двери. Если они этим злоупотребляют, я прекращаю с ними работать. Если мне нужно сменить номер, я его сменю. Невелика беда.

– Как человек, видящий трупы каждый день, должен сказать, док – не думаю, что вы достаточно серьезно относитесь к своей безопасности. Вы привлекательная женщина. Один из этих чокнутых вдруг станет одержим вами, и у вас появится серьезная проблема.

– Я ценю ваш совет, – я натянуто улыбнулась. – Но они не чокнутые. Они нормальные люди, детектив. Некоторые люди страдают от депрессии, некоторые – от тяги к насилию. Если бы мои клиенты не заботились о защите окружающих, они не оказались бы в моем кабинете.

 

– Поэтому Джон Эбботт ходил к вам? Он не хотел навредить людям?

Я сохранила доброжелательное выражение лица.

– Как я уже говорила, я лечу клиентов по разным причинам. Некоторым просто нужно с кем-то поговорить. Если хотите узнать больше, мне нужен ордер.

– Эй, мне стоило попытаться, – сказал он, побежденно поднимая руки. Взглянув в сторону окна, он несколько мгновений изучал пейзажи парка. – Есть причины подозревать, что это не самоубийство?

Он сомневался не в той смерти.

– Если исходить из того, что я знаю, то нет.

– Вы бы поклялись в этом под присягой?

– Однозначно, – пожалуйста, только не спрашивайте о Брук.

Он медленно кивнул:

– Я свяжусь с вами, если возникнут еще вопросы, доктор Мур, – он встал, оттолкнувшись от подлокотников. – Спасибо, что уделили мне время.

Я провела его в приемную и ободряюще улыбнулась Джейкобу, с интересом наблюдавшему за нами. Вернувшись в кабинет, я закрыла дверь и прерывисто выдохнула.

Шансы, что это моя вина, были крайне высоки. У меня имелась одна задача, и я эпически провалилась не только с Брук, но и с Джоном. Из-за этого двое людей были мертвы.

Что хорошего во лжи? | Greater Good

Вы учите детей лгать?

Да. Все время. И ты тоже! Если вы похожи на большинство американских родителей, вы указываете на подарки под рождественской елкой и утверждаете, что их туда положил человек по имени Санта-Клаус. Но ваш преднамеренный обман, вероятно, выходит за рамки Санта-Клауса, Зубной феи или Пасхального кролика.

Сколько из нас говорят своим детям (или ученикам), что все хорошо, когда на самом деле все совершенно не так, чтобы сохранить их чувство безопасности? Были ли вы честны во всем, что касается, скажем, вашей личной жизни или того, что происходит на работе? Вы хвалите рисунки, которые они приносят домой из школы, и которые вы на самом деле считаете ужасными?

Реклама Икс

Познакомьтесь с набором инструментов «Большое добро»

Из GGSC на вашу книжную полку: 30 научно обоснованных инструментов для хорошего самочувствия.

Мы лжем не только для того, чтобы защитить наших детей от горькой правды. На самом деле мы учим их лгать, например, когда мы просим их выразить восхищение носками без рукавов от тети Джуди или не очень вкусной тушеной говядиной дяди Боба.

Это то, что ученые называют «просоциальной ложью» — ложь, рассказанная ради чьей-то выгоды, в отличие от «антиобщественной лжи», рассказываемой исключительно для личной выгоды.

Большинство исследований показывают, что дети развивают способность лгать примерно в возрасте трех лет. К пяти годам почти все дети могут (и будут) лгать, чтобы избежать наказания или работы по дому, и меньшинство будет время от времени говорить просоциальную ложь. В возрасте от семи до одиннадцати лет они начинают надежно лгать, чтобы защитить других людей или заставить их чувствовать себя лучше, и они начинают считать просоциальную ложь оправданной. Они не просто лгут во благо, чтобы угодить взрослым. Современные исследования показывают, что ими движет сильное чувство сопереживания и сострадания.

Почему это так? Что происходит в умах и телах детей, что позволяет развивать эту способность? Что эта дуга развития говорит о людях и о том, как мы заботимся друг о друге? Это то, что недавняя волна исследований начала раскрывать.

В совокупности это исследование указывает на одно сообщение: иногда ложь может раскрыть лучшие качества людей.

Как мы учимся лгать

Сначала способность лгать отражает веху развития: маленькие дети приобретают «теорию разума», которая представляет собой способ психологии описать нашу способность различать наши собственные убеждения, намерения, желания, и знания из того, что может быть в умах других людей. Антисоциальная ложь появляется раньше, чем просоциальная, у детей, потому что она намного проще в развитии; в основном это требует понимания того, что взрослые не могут читать ваши мысли.

• Подробнее о честности

  Исследуйте гендерные различия в просоциальной лжи.

  Узнайте об этапах жизни доверия.

  Специалист по лжи Пол Экман обсуждает доверие и обман со своей дочерью Евой.

  Живете ли вы в соответствии со своими ценностями? Узнайте, как развивать этическое мужество.

  Пройдите наш тест на доверие в отношениях.

Но для просоциальной лжи нужно нечто большее, чем просто теория разума. Для этого требуется способность распознавать страдание другого человека (эмпатия) и желание облегчить это страдание (сострадание). Более того, оно включает в себя даже ожидание того, что наши слова или действия могут причинить страдания в гипотетическом будущем. Таким образом, просоциальная ложь отражает развитие по крайней мере четырех различных человеческих способностей: теории разума, эмпатии, сострадания и сочетания памяти и воображения, которое позволяет нам предвидеть последствия наших слов.

Откуда мы знаем, что у детей есть все эти способности? Могли ли они просто лгать, чтобы избежать негативных последствий того, что они говорят правду? Или, возможно, они просто ленивы; лгать легче, чем быть честным?

Для статьи, опубликованной в 2015 году, гарвардский психолог Феликс Варнекен попросил взрослых показать детям младшего школьного возраста две нарисованные ими картинки — одну довольно хорошую, другую ужасную. Если взрослые не выказывали особой гордости картинкой, то дети честно говорили, хорошая она или плохая. Если бы взрослая грустила из-за того, что она плохая художница, большинство детей поспешили бы заверить ее, что это не так.0047 тоже ужасно. Другими словами, они солгали во благо; чем старше они были, тем больше вероятность того, что дети сочтут плохой рисунок хорошим. Не было никаких негативных последствий за то, что они говорили правду этим плохим артистам; дети просто хотели, чтобы эти незнакомцы чувствовали себя лучше.

Другими словами, говорит Варнекен, чувство эмпатической связи побуждает детей лгать во благо. На самом деле, дети пытаются решить две противоречащие друг другу нормы — честность и доброта — и примерно к семи годам, как показывают его исследования, они начинают последовательно склоняться на сторону доброты. Это отражает все более сложные моральные и эмоциональные рассуждения.

«Когда правильно ставить чувства другого человека выше правды?» говорит Варнекен. «Скажем, если кто-то готовит что-то для вас, и это просто невкусно. Что ж, если они подают заявление в кулинарную школу где-то, просоциальная вещь должна быть честной, чтобы они могли совершенствоваться. Но если они сами приготовили его только для тебя, то, может быть, лучше соврать и сказать, что вкусно».

Это хороший знак с точки зрения развития, когда дети демонстрируют способность производить такие вычисления. В самом деле, существует множество свидетельств того, что мы склонны рассматривать просоциальную ложь как более моральный выбор. Например, кажется, что люди ведут себя более просоциально — более благодарны, более великодушны, более сострадательны — в присутствии изображений, изображающих глаза. Хотя можно было бы ожидать, что люди будут меньше лгать под глазами, на самом деле это, по-видимому, влияет на то, какую ложь они говорят: когда японские исследователи дали студентам возможность заставить кого-то чувствовать себя хорошо с помощью лжи, они гораздо чаще делали это с помощью лжи. пара глаз смотрит на них сверху вниз.

Нет глаз? Они чаще говорили холодную, суровую правду!

Как ложь меняется по мере нашего взросления

Это нравственное самосознание растет вместе с самоконтролем ребенка и его познавательными способностями.

Другое исследование, опубликованное в прошлом году в журнале Journal of Experimental Child Psychology , показало, что «дети, которые говорили просоциальную ложь, имели более высокие показатели рабочей памяти и тормозного контроля». Это особенно помогло им контролировать «утечку» — термин психолога, обозначающий несоответствия в фальшивой истории.

Чтобы сказать просоциальную ложь, мозг ребенка должен жонглировать множеством мячей — бросьте один, и ложь будет раскрыта. Некоторые дети просто лучше умеют жонглировать правдой, чем другие. Просоциальная ложь вовсе не свидетельствует о лени, она, по-видимому, требует гораздо больше когнитивных и эмоциональных усилий, чем правдивость. На самом деле, в одной статье 2014 года было обнаружено, что уставшие взрослые гораздо реже занимаются просоциальной ложью.

Исследования других исследователей показывают, что по мере того, как дети становятся старше, связь между теорией разума и нечестностью начинает меняться. Маленькие дети с высокой теорией разума скажут больше антисоциальной лжи, чем сверстники. Эта закономерность меняется с возрастом: дети старшего возраста, у которых более сильная теория сознания, начинают меньше говорить антиобщественной лжи и больше просоциальной.

Дети также постепенно становятся все более склонными к «синей лжи» по мере продвижения по подростковому возрасту: альтруистическая ложь, иногда рассказываемая за счет лжеца, которая предназначена для защиты группы, например семьи или одноклассников. (Подумайте: ложь о преступлении, совершенном братом или сестрой, или обман учителя о чьем-то плохом поведении.)

Хотя взрослые могут (и делают) учить детей вежливо лгать — и в лабораторных условиях дети могут быть подготовлены взрослыми. сказать им — Варнекен говорит, что более вероятно, что успешная просоциальная ложь является побочным продуктом развития других способностей, таких как эмпатия и самоконтроль. Когда дети овладевают этими навыками, они получают возможность говорить как белую, так и синюю ложь.

Но что почувствуют другие люди, если эта ложь раскроется?

Ложь, которая связывает

По мере взросления дети также развивают способность распознавать ложь и отличать эгоистичную от бескорыстной. Различие сводится к намерениям, которые, как показывают исследования, можно различить, распознав явные признаки на лице и голосе лжеца.

В исследовании, опубликованном в прошлом году, исследователи использовали систему кодирования лицевых движений, разработанную Полом Экманом, для картирования лиц детей, когда они лгали, что служило либо им самим, либо другим. Команда из Университета Торонто и Калифорнийского университета в Сан-Диего обнаружила, что два разных вида лжи вызывают заметно разные выражения лица.

«Просоциальная ложь отражает развитие по крайней мере четырех различных человеческих способностей: теория разума, эмпатия, сострадание и сочетание памяти и воображения, которое позволяет нам предвидеть последствия наших слов».

―

Просоциальная ложь (которая в данном случае заключалась в восторге от разочаровывающего подарка) выдавала выражения, напоминающие радость — «поднятие губ с правой стороны», намекающее на едва скрываемую улыбку, и моргание, связанное со счастьем. На лицах детей, лгущих, чтобы скрыть проступок, отразились признаки презрения, в основном легкая сморщенная губа, которая перестает быть ухмылкой.

Почти наверняка мы подсознательно улавливаем эти признаки (наряду с теллсами в голосе лжеца), когда уличаем кого-то во лжи. Но исследования показывают, что последствия уличения кого-то в просоциальной лжи часто сильно отличаются от последствий антиобщественной лжи, или «черной лжи», как ее иногда называют. Фактически, обнаружение просоциальной лжи может повысить доверие и социальные связи.

В серии из четырех исследований, проведенных в 2015 году Уортонской школой, участники играли в экономические игры, в которых использовались различные виды доверия и обмана. Неудивительно, что исследователи обнаружили, что черная ложь подрывает доверие. Но если участники видели, что обман носил альтруистический характер, доверие между игроками на самом деле возрастало. Комплексное математическое исследование 2014 года сравнило влияние черной и белой лжи на социальные сети. Опять черная ложь вбила клинья в соцсети. Но ложь во благо имела прямо противоположный эффект, укрепляя социальные связи. Несколько исследований показали, что люди быстро прощают ложь во благо и даже ценят ее.

Эти различия проявляются при сканировании мозга — и то, как разные типы лжи влияют на мозг, может фактически влиять на поведение в будущем. Исследовательская группа под руководством Нила Гаррета из Принстонского университета поставила перед 80 человеками финансовое задание, которое позволило им заработать деньги за счет другого человека, если они продолжали лгать.

«Мы обнаружили, что люди начинали с небольшой лжи, но постепенно, в ходе эксперимента, лгали все больше и больше», — пишут они. Когда они просканировали мозг участников, они обнаружили, что активность уменьшалась (в основном в миндалевидном теле) с каждой новой ложью.

Не все лгали или лгали в свою пользу. Один из вариантов эксперимента позволял участникам лгать, чтобы другой участник получил больше денег, и поведение и результаты сканирования мозга этих людей выглядели совсем по-другому. Нечестность в интересах других не росла так же, как эгоистичная ложь; в то время как люди лгали для других, ложь не становилась больше или чаще, как с черной ложью. И это не вызвало тот же паттерн активности миндалевидного тела, которое, как показали предыдущие исследования, загорается, когда мы обдумываем аморальные поступки. (Их методы более подробно описаны в видео ниже.)

Короче говоря, устойчивость мозга к обману оставалась стабильной после того, как участники говорили просоциальную ложь, в то время как корыстная ложь, казалось, снижала ее, превращая черную ложь в скользкий путь.

Результат всех этих исследований? Не вся ложь одинакова, этот факт мы, кажется, осознаем глубоко в наших умах и телах. Мы действительно можем учить детей лгать, как неявно своим поведением, так и явно своими словами; но некоторые из этих лжи помогают сплотить наши семьи и друзей и создать чувство доверия. Другие виды лжи разрушают эти связи.

Все это может показаться слишком сложным, в большей степени, чем простое предписание не лгать. Проблема с запретами на ложь заключается в том, что дети могут ясно видеть, что ложь вездесуща, и по мере их взросления они обнаруживают, что не вся ложь имеет одинаковую мотивацию или воздействие. Как мы должны понимать эти нюансы и передавать их нашим детям?

На самом деле, аргумент в пользу просоциальной лжи такой же, как и аргумент против черной лжи: чувства других людей имеют значение, а эмпатия и доброта должны быть нашим руководством.

Вот времена, когда эксперты говорят, что лучше солгать

Вас, вероятно, учили никогда не лгать: ваши родители, вероятно, проповедовали силу правды. Ваш партнер сказал вам, что честность важнее всего.

Но исследователи говорят, что мы часто ошибаемся в обмане, правде и доверии, и что, если научиться лгать правильно, это может действительно помочь построить связи, доверие и бизнес. «Я считаю, что мы должны учить наших детей, студентов и сотрудников, когда и как лгать», — говорит Морис Швейцер, профессор Уортонской школы Пенсильванского университета, изучающий обман и доверие.

Вероятность того, что вам солгут (и заставят солгать), выше, чем вы даже осознаете. Подумайте о таких сценариях, как ваша мама, напоминающая вам сказать бабушке, что вам понравилась ее еда, или вы даете отзыв коллеге. это не отражает всей правды.

Тем не менее, искусство обмана гораздо сложнее, чем вы думаете. Вот пять сценариев, в которых, по мнению экспертов, лгать может быть лучшим способом действий.

Если вы заботитесь о чьих-либо интересах

Существуют классические примеры того, как ложь наносит ущерб, и наиболее разрушительными видами лжи, как правило, являются те, которые продвигают ваши собственные интересы за счет других.

Но согласно исследованию, «просоциальная» ложь — вымыслы, направленные на благо других, — действительно может способствовать укреплению доверия между людьми.

«Главным интересом людей, по крайней мере, когда они получают информацию и укрепляют доверие, является доброжелательность», — говорит Эмма Э. Левин, доцент кафедры поведенческих наук в Школе бизнеса им. Бута при Чикагском университете, изучающая честность и доверие. «Людей заботит то, есть ли у вас благие намерения, гораздо больше, чем то, честен ли человек сам по себе».

Просто помните: ложь наиболее полезна, когда она не эгоистична. Если вы говорите своему партнеру, что он или она отлично выглядит перед свиданием, чтобы повысить его или ее самооценку, это одно, говорит Швейцер. Но говоря это только для того, чтобы вывести любимого человека за дверь, потому что вы уже опаздываете, говорит он, ваш мотив может свернуть на эгоистичную территорию.

Если нет времени переодеться

Скажем, ваш партнер спрашивает вас, как он или она выглядит, прямо перед тем, как выйти на сцену для выступления, или спрашивает, что вы думаете о выступлении непосредственно перед выходом на подиум. Даже если вы заметили пятно на его или ее одежде или думаете, что речь могла бы поработать, подумайте, есть ли у человека время, чтобы отреагировать на информацию и контролировать ситуацию, — говорит Левин.

Если ваш партнер ничего не может сделать, чтобы улучшить или изменить что-то в этот момент, вы можете приветствовать обман, говорит она. Ложь в этом смысле, вероятно, рассматривается как приносящая пользу другому человеку, потому что он или она действительно ничего не могут сделать в данный момент.

И наоборот, если ваша вторая половинка способна отреагировать на информацию, честность — лучший выбор, говорит Левин.

Если вы даете конструктивную критику

При обмене отзывами важна честность. И хотя легко использовать фразу «Я просто честен» в качестве оправдания «просто грубости», говорит Швейцер, жестокая честность не всегда самый эффективный способ донести свое сообщение.

Вместо того, чтобы говорить низкоэффективному сотруднику, что он работает ужасно, подумайте о том, чтобы сказать что-то вроде: «У вас было тяжелое начало, но поначалу все борются», а затем перейти к конструктивной критике, говорит Швейцер. Ваш отзыв, скорее всего, будет воспринят лучше, что, в свою очередь, принесет пользу вашему бизнесу в долгосрочной перспективе.

Получите последние советы по карьере, отношениям и здоровому образу жизни, которые обогатят вашу жизнь: подпишитесь на информационный бюллетень TIME’s Living.

Прямо перед особым событием

Споры о лжи ведутся не только о том, может ли честная информация помочь в ситуации, но и о том, доставлена ​​ли эта информация в нужное время. «Людей волнует только одно: не отвлечет ли честная информация их от чего-то важного», — говорит Левин.

Пример. Вы узнали, что компания вашей подруги ожидает увольнения прямо перед ее отъездом на свадьбу. Сказать ей?

«В таких ситуациях людям нравится скрывать правду на потом», — говорит Левин.

Это возвращает нас к идее контроля: если ваша подруга собирается уехать на свадьбу или в медовый месяц, она не сможет заблаговременно изучить другие возможности трудоустройства. И хотя каждая ситуация уникальна, подумайте над тем, чтобы спросить себя, действительно ли честность в подобной ситуации принесет пользу другому человеку или просто отвлечет внимание, по словам Левина.

Если вы не близки с этим человеком

Мягкий и благонамеренный обман может быть еще более полезным в отдаленных отношениях, говорит Левин. «В более конкурентных отношениях или первых взаимодействиях честность гораздо более ненадежна, она может повредить отношениям и подорвать доверие», — говорит она. Это потому, что обе стороны менее осведомлены об истинных намерениях другого человека, и каждая из них может задаться вопросом, этот человек пытается подорвать меня?

Тем не менее, если вы склонны давать честный отзыв более дальнему знакомому или другу друга, Левин предлагает говорить правду в сочетании с доброжелательностью — что-то вроде Я действительно хочу, чтобы вы преуспели, поэтому я даю вам эту критику.

Близкие отношения, с другой стороны, могут уступить место большей оценке честности, говорит она, и признаваться друзьям, вероятно, не так плохо, как вы думаете.