Истории и фотографии людей, которые живут с шизофренией
Шизофрения возникает у 0,3–0,7% населения. Согласно опросу ВЦИОМ, 38% россиян считают: людям с шизофренией следует «находиться подальше от других». Журналист, фотограф и автор паблика «Ты здесь не чужой» Арден Аркман сделал проект о тех, кто живет с шизофренией: он снимал героев в важных для них местах и узнавал, каково иметь шизофрению в России.
«Здравствуйте, я Саша, очень опасный зверь»
Саша, 20 лет
Минск — Санкт-Петербург. Блогер. Фотография сделана у Саши дома
В детстве у меня была склонность к патологическому фантазированию, но это особо не мешало жить и не отличало [меня] от других детей. В 11 лет были легкие слуховые галлюцинации — казалось, что меня зовет мама. Самые яркие проявления пошли лет в 15, после возвращения вытесненных воспоминаний о насилии.
В [минской] больнице санитарки били пациентов, особенно совсем маленьких детей из детдома. В отделении вообще было очень много насилия — психологического, физического и сексуального.
Сейчас идет расследование по этому поводу, но полиция не совсем на моей стороне. Из‑за диагноза вместо жертв верят насильникам (насильники — врачи), фальсифицируют данные в медицинских карточках и говорят, что это просто «видения».
На словах мне ставили диссоциативное расстройство идентичности, но официально его никуда не занесли, сославшись на то, что в СНГ к этому диагнозу относятся c сомнением. Потом поставили шизофрению. Про диагноз знают все, я веду блог на эту тему и никогда не скрывала его. Зачем? Со стигматизацией психически больных нужно бороться, замалчивание только усугубляет проблему.
Я не принимаю таблетки: мне много раз меняли препараты, ничего не подходит, они делают только хуже и дают сильные побочные эффекты. В России я еще не обращалась за психиатрической помощью, но в Беларуси с этим все очень плохо.
Самое тяжелое — отношение общества и потребность постоянно доказывать, что я не опасный неадекватный маньяк. Из‑за диагноза мое слово стоит ниже слова человека, который совершил надо мной противоправное действие, ведь «ей могло показаться».
В соцсетях меня то и дело сравнивают с опасным, бешеным зверем, которого надо изолировать, в ПНД врачи видят во мне не личность, а бомбу замедленного действия, и это угнетает. Здравствуйте, я Саша, очень опасный зверь ростом в 157 сантиметров и весом в 43 килограмма, который обожает мопсиков, не может без чужой помощи открыть банку и частенько помогает людям. Приятно познакомиться, я опаснее медведя, потому что у меня шизофрения.
«Тебя не пора вязать?»
Екатерина, 19 лет
Санкт-Петербург. Фотограф. Снимок сделан во дворе психиатрической больницы
С четырех лет у меня были мысли о суициде. Каждое пробуждение, если рядом не было взрослого, вызывало дикий страх и панику, будто меня оставили навсегда. Отец умер, когда мне было три года. С четырех до 14 лет я не верила в это и периодически видела его в толпе. Втихую повреждала себя: отрывала кожу, не давала заживать ранкам, выдирала пряди волос.
В больницу попала в 18 лет из‑за голосов, беспричинных психозов и навязчивых мыслей.
Там смех или слезы были чреваты капельницами и повышенными дозировками. Привязать [к кровати] могли на сутки или неделю — все зависело от настроения медсестер. Бабушку в деменции привязали к стулу в коридоре, чтобы она всегда была в поле зрения, даже кормили привязанной. Туалетный вопрос решался утками и памперсами. Одна женщина поступила беременной, ее на скорой увезли рожать, а через несколько дней вернули в закрытое отделение. Вынудили отказаться от ребенка. Никто из персонала ее не поддерживал, хотя из‑за самих родов и отказа она очень страдала физически и морально.
Вообще, если больничное лечение подошло — это везение, если нет — вы можете думать, что так и должно быть. Иногда врачи лишь заглушают острые симптомы, не разбираются в корне проблемы и не говорят, как с этим всем дальше жить. Отчасти ситуация такова из‑за сложности психиатрии как науки, отчасти — из‑за моральных устоев в нашей стране.
Близкие приняли диагноз спокойно, хотя одна из родственниц теперь меня боится.
Некоторые приятели начали относиться слегка настороженно, обычное проявление эмоций становилось [для них] тревожным звонком: «Тебя не пора вязать?»
У меня бывает ощущение, что я не имею права на существование, отчего иногда [могу] не обратиться за помощью, не совершить что‑то по своей инициативе, порой не взять положенное.
Люди думают, что «психи» непременно опасны для общества, что лучше их вообще избегать и не допускать до каких‑либо должностей. На время лечения пришлось брать по учебе академический отпуск, а когда решила вернуться, мне понадобились справки о том, что могу продолжать обучение. В них не было ни слова о том, что я лечилась в психиатрической больнице, — видимо, чтобы это не доставило проблем.
Болезнь точно сильно навредила мне, затормозила прогресс, много раз чуть не убила, навсегда сказалась на образе мышления, усложнила жизнь. С другой стороны, после стольких лет слепой войны я оказалась в лучших условиях и теперь сильнее многих. Шизофрения все еще со мной и всегда будет, иногда она напоминает о себе, но это дает контраст, чтобы ценить жизнь.
«Меня дискриминировали только работники государственной психиатрии»
Андрей, 26 лет
Санкт-Петербург. Учится на ландшафтного архитектора. Фотография сделана у Андрея дома
С детства были истерики и плаксивость, но настоящие проблемы появились в 15–16 лет. Сильные чувства возникали без причины, а картина мира усложнялась — знаки, символы, в центре [которых] был я, борец с космическими силами. Думал, что мне нужно совершить самосожжение, чтобы уподобиться Солнцу. Качество жизни ухудшилось, испортились отношения с матерью, нарастала социофобия.
Однажды мама вызвала психиатра, которая пришла ко мне домой, обсудила проблемы и предложила госпитализацию. Я согласился, но ожидания с реальностью не совпали. Санитары, приехавшие ко мне, грубили, напялили тяжелую смирительную рубашку: «Ты псих, это чтобы ты из окна не выпрыгнул». И увезли прямо из дома.
В больнице имени И.И.Скворцова-Степанова выдали дырявые штаны и рубашку, забрав мою одежду. Было ощущение тюрьмы: запрещено почти все, кроме предметов личной гигиены и книг.
Персонал тоже был похож на тюремщиков, называл хроников «мясом». Одна из санитарок взяла под «покровительство» мальчика и ежедневно вкалывала ему внеочередные уколы нейролептика за мелкие нарушения распорядка дня. Когда мальчик пожаловался заведующей, это прекратилось, но санитарку не уволили.
Диагноз мне раскрыли только спустя год после выписки под предлогом: «На многих пациентов оглашение диагноза действует шокирующе, некоторые кончают жизнь самоубийством». Из‑за приема таблеток моя личность сильно изменилась, ощущение потери и травмы остается до сих пор. Потом несколько лет спокойно жил без лекарств, пока не началась депрессия, и тогда я оформился в дневной стационар.
Бред дал мне понимание того, как зыбко может быть основание для уверенности в любой идее.
Я стал более осторожен и методичен из‑за понимания разрушительной силы иррациональности. Восприятие других изменилось — научился принимать гораздо большее число людей.
Сперва мама не принимала диагноз и верила, что со мной все нормально.
Друзья же нашли в нем объяснение моих особенностей — изредка встречал сочувствие, однажды — романтизацию. Меня дискриминировали только работники государственной психиатрии. Психотерапевты проявляли вопиющий непрофессионализм, один из них заявил: «Гомосексуализм — это болезнь». Только один врач относился хорошо, помог в назначении подходящих лекарств и понимании психического статуса. В целом о комфорте, доверии и субъектном, то есть человеческом отношении в психиатрии говорить не приходится, там [к пациенту] относятся как к вещи. Я всегда ощущал себя в свободном плавании, изредка получая подачки таблетками.
«Если бы шизофрения исчезла, я бы не знала, что делать»
Надежда, 18 лет
Кострома. Учится в медколледже. Фотография сделана в комнате Надежды
Галлюцинации начались в 12 лет, одна из них есть и сейчас: это хор без слов, будто звучание флейты без перебирания нот. Затем появился звук льющейся воды по ночам, голоса и апатия. Родители не поверили, обозвали фантазеркой, употребляющей наркотики.
Обе госпитализации — самое тяжелое время в моей жизни из‑за невозможности убежать от себя. Первая врач обвиняла меня в симуляции симптомов, но лечение назначила. В детском отделении в палатах можно находиться только во время отбоя, обхода или тихого часа, [в остальное время] мы сидели на стульях у поста медсестры. За шум наказывали вязками (привязывали веревками к койке. — Прим. ред.) — они должны длиться не более полутора часов, но детей вязали на день или ночь.
Во взрослом отделении было два врача на 50 человек. У одной женщины от веревок были синяки и боли, но ее долго не отвязывали. Пожилую пациентку медсестра ударила по лицу за то, что та в коридоре звала маму. Самым грустным занятием была трудотерапия — мы вырезали и сшивали полоски ткани, делая ковер, потом его распускали и сшивали снова.
Отец считает диагноз фантазией и сейчас. Говорит, что я сломала себе всю жизнь: устроюсь уборщицей и умру от голода. Мать его поддерживает.
Мой девятилетний брат говорит, что шизофрении нет, потому что я не бегаю с топором за людьми.
Ужасно, что мозг промыт и у детей.
В школе меня травили не только из‑за диагноза, но и из‑за сексуальной ориентации. А когда в 10-й класс пришли новые люди, отношение улучшилось, они читали мой дневник в соцсетях.
Бывшая девушка говорила, что у нее тоже галлюцинации, но потом призналась, что все придумала. Такие попытки подражать оскорбительны. Теперь мы общаемся лишь как знакомые.
Болезнь сделала меня сильной и терпеливой. Если бы шизофрения исчезла, я бы не знала, что делать. Она дает синдром поиска глубинного смысла — то, что дико нравится, но и пугает. Это и знаки, и наплывы мыслей вроде «верит ли Бог в себя».
В нашей психиатрии сильно не хватает людей. Районный врач-психиатр — украшение кабинета. Маме он угрожал, что меня заберут с полицией прямо из школы. Жаловался, что сам больной из‑за паленой водки, но до галлюцинаций еще не допился. В больницах пациентов не информируют о том, что с ними происходит, в закрытых отделениях нет психотерапии.
Лично мне больница не помогла, а ограничение свободы и общения только навредило.
«Я принимаю по 11 таблеток в сутки»
Александра, 20 лет
Жуковский. Работает в антикафе, будущий психолог. Фотография сделана во дворе дома Александры
Все началось в 15 лет с депрессии. Родители восприняли [ее] негативно, особенно папа со своим «ты все придумала». Вскоре начались голоса, мужские и женские, и галлюцинации в виде шифров, которые я записывала на бумаге. Голоса приказывали мне разносить эти шифры знакомым людям. Из галлюцинаций сейчас остались слои, которые движутся и пересекают все пространство. Раньше из‑за них было страшно выйти из дома: думала, что против меня заговор. Еще я вижу глаз — это некая сущность, которая появляется на разных поверхностях и общается со мной. Обычно все это происходит осенью и зимой, а весной и летом затихает. Когда глаз уходит, мне даже грустно без него, успела полюбить его как друга.
Главврач в ПНД [психоневрологический диспансер] уговаривала родителей отправить меня в больницу насильно — они не согласились, и она стала угрожать, что лишит их родительских прав.
Я и сама сейчас негативно отношусь к недобровольной госпитализации.
Считаю, что помощь через насилие — это не помощь.
Я легла в Научный центр психического здоровья на полтора месяца — там хорошие условия и врачи, вот только они все время врали, что у меня депрессия, а выписали с диагнозом «шизофрения». Считаю, что пациент должен знать правду о своем состоянии. Мне повезло, что в больнице не практиковали наказания и давали только современные препараты — схему лечения меняли больше 10 раз, когда возникали побочки. Сейчас я пью три нейролептика, корректор и нормотимик — всего 11 таблеток в сутки. Это гораздо больше, чем обычно назначают при шизофрении, но я чувствую себя хорошо.
Мама относится к диагнозу спокойно, а папа до сих пор недоволен, считает, что он ошибочен и что нейролептики лучше не принимать. Из окружения отвернулась только бывшая лучшая подруга, остальные хорошо общаются, в том числе коллеги на работе и гости нашего кафе, которые тоже в курсе.
Благодаря болезни я стала лучше понимать людей, которые столкнулись с психическими проблемами. Раньше казалось, что со мной этого никогда не произойдет, но когда случилось, поняла, что никто от этой болезни не застрахован».
«Жил на улице полтора месяца как бездомный»
Денис, 40 лет
Зеленоград. Литератор и переводчик, член Союза писателей. Фотография сделана в районе, где находился Денис, когда жил на улице
Первый приступ случился в 23 года. Казалось, что прохожие подают мне знаки, а цвета машин связаны с приказанием, которое «высшее правительство» отдает мне. Позже начались все виды галлюцинаций, которые ощущались как результат внешнего воздействия. Знакомый физик сказал: «Ну, допустим, мозг можно использовать как приемник. Но в нем же нет передатчика!» И тогда я задумался о том, что, возможно, это действительно заболевание, потому что такое явление, как беседа с голосами в голове, ограничивается пределами нервной системы больного. Чисто теоретически даже если бы мозг мог принимать сигналы извне в виде голосов, то он бы не смог с ними общаться.
Часто непонимание этого вводит больного в заблуждение, будто бы он с кем‑то общается, хотя это лишь сбой в работе мозга.
Однажды я жил на улице полтора месяца как бездомный: жена везла на госпитализацию, но я испугался и сбежал от нее. Пил воду из реки, питался тем, что найду.
Когда жители обратили [на меня] внимание, пришлось покинуть тот район — долго шел пешком и отыскал заброшенную дачу в районе аэропорта [Шереметьево], из которой через три дня забрали с милицией. О приступах и взаимоотношениях с близкими написал повесть «Сады, где текут реки», опубликованную в самиздате «Органон». За все время у меня было восемь госпитализаций. Все принудительные.
Друзья не отвернулись, но некоторые пренебрежительно высказывались — и я с ними расставался. Один друг приехал в гости во время моего приступа. После нашего разговора он сказал жене: «Это не Денис! Денис вообще вышел куда‑то покурить. Это другой человек, которого я не знаю». Вот эта дихотомия — тот или не тот человек — стала определяющим принципом, по которому со мной стали строить отношения друзья.
Инвалидность я оформил, когда меня сократили с работы. Это был сложный шаг, словно поставить на себе крест. Но другого выхода не было, надо на что‑то выживать. Из‑за этого статуса нельзя получить водительские права, при трудоустройстве в бюджетное или государственное учреждение (научно-исследовательский институт, государственная школа и много других учреждений) требуется справка от психиатра. Справка из ПНД и наркодиспансера потребовалась даже при устройстве на работу уборщиком лесопарка в ГБУ «Автомобильные дороги». Когда моя мама продавала квартиру, у нее потребовали справку о том, что она не наблюдается в ПНД, — это подавалось как обязательная процедура, значит, такие сложности могли возникнуть и у меня при решении вопросов с недвижимостью.
Я отношусь к своему заболеванию как к кресту, примириться с ним помогает религия. Люблю цитировать молитву святителя Димитрия Ростовского — ее смысл в том, что человек полностью вручает себя божьей воле, без которой и волос с его головы не упадет.
Шизофрения показывает, насколько хрупок человек и его жизнь. Человек [с шизофренией] вынужден принимать лекарства, он более незащищен от «мира, открытого настежь бешенству ветров», чем здоровые люди. Надо спешить делать добрые дела и стоять на страже позитивных ценностей, которые даны нам в жизни. У меня семья, растет дочь, это придает определенный ценностный горизонт моей жизни.
«Странности начались в результате насилия»
Ирина, 22 года
Москва. Фотография сделана в месте, где случилась первая попытка суицида Ирины
В 14 лет у меня начались первые романтические отношения с мальчиком, которому было 22. Однажды он приехал, схватил меня за руки, повалил на диван и изнасиловал. При попытках сопротивления он бил меня по лицу. Сказал, что если я расскажу об этом, моим близким будет плохо, и я молчала. Следующие два года он держал меня под тотальным контролем, унижал, заставлял готовить еду, убирать квартиру и удовлетворять. В результате насилия появились странности: было очень тревожно, до панических атак.
Казалось, что я жирная, некрасивая, лишняя в этом мире.
Появился голос, который орал на меня, обзывался, говорил, что без меня всем будет лучше и что я обуза для мамы. И я решила уйти. Взяла походный нож, сожгла дневник и пошла к гаражам.
Помню, как потеряла сознание и очнулась в больнице. Мама в тот день подписала согласие на психиатрическую госпитализацию, [в больнице] я была четыре месяца. Помню чувство, как будто меня предали.
В больнице было нельзя курить, но можно было заработать на пачку: стоять на раздаче во время приемов пищи или мыть туалет и душевую. Вечером отбирали оставшиеся сигареты и наказывали, поэтому перед отбоем я выходила на улицу и выкуривала всю пачку разом. Потом на комиссии я старательно играла «нормального человека», и меня даже сняли с учета в ПНД.
Работающую схему лечения подобрали только в платной клинике, а в государственной один психиатр писал работу по эффектам азалептина, в связи с чем все его отделение принимало только этот препарат.
Вне обострения мне ничего, кроме слишком быстрых мыслей, не мешает функционировать в мире. В обострении бывает непросто выходить из дома, есть еду, перемещаться на общественном транспорте. Симптомы сначала трудно отделить от своих мыслей и желаний, но со временем пришло осознание того, что это чуждое.
При ангине человек не воспринимает гной на миндалинах как часть себя — это проявление болезни, от него избавляются, используют лекарства. То же самое с ментальными расстройствами.
Многие знакомые, узнав о моем диагнозе не от меня, ограничили наше общение, а затем и вовсе исчезли из моей жизни, но я не жалею об этом. В медиа часто показывают шизофреников, «шизиков» как неуравновешенных психов, которые, стоит только отвернуться, зарубят топором и обмажутся кишками. Поэтому общество сторонится людей с психическими особенностями.
«Почему вас не закрывают? Почему вы ходите по улицам?»
Соня, 20 лет
Москва. Курьер, учится на парикмахера.
Фотография сделана в сквере, где любит гулять Соня
Я заболела в 14 лет, у меня сенестопатическая шизофрения — это когда кажется, будто по тебе кто‑то ползает. Всего было четыре госпитализации, в одной из больниц персонал запрещал нам заходить на пороги их кабинетов: боялись, что накинемся. Иногда медсестры ругали нас за то, что [мы] их бесим, говорили, что мы не больны и придуриваемся.
В школе социальная работница рассказала всем про диагноз. Одноклассники стали издеваться, а почти все учителя отказались меня учить.
Я ушла на индивидуальное обучение, занималась только у двух учительниц — английского и математики. Знания так и остались на уровне восьмого класса.
Мать считает, что я могу на нее наброситься, так и говорит: «Не подходи, я тебя боюсь». Отец все отрицает, запрещает принимать лекарства и угрожает перестать спонсировать в случае их приема. У бабушки тоже шизофрения, параноидный тип, но даже она некоторые мои симптомы списывает на воспитание.:max_bytes(150000):strip_icc()/woman-looking-at-broken-mirror-88859107-58a4558d3df78c47584563a0.jpg)
Только друзья хорошо относятся, не считают похожей на маньяка. Родители некоторых из них сначала считали меня опасной и поменяли свое мнение при знакомстве. Бывшие парни в диагноз не верили, запрещали пить таблетки, хотя многие мои реакции списывали на то, что я истеричка, придуриваюсь или что забыла принять свои лекарства.
Я решила забить на личную жизнь, потому что с таким диагнозом она не светит.
Есть и другие ограничения: я хотела бы водить мотоцикл, работать медсестрой, но это невозможно. А еще по жизни трудно, когда из‑за расстройства мышления тяжело что‑то объяснить людям. Шизофрения — это наказание, из‑за нее мои мечты, скорее всего, никогда не исполнятся.
В нашей психиатрии не хватает нормальных человечных врачей и современных оригинальных лекарств. Сейчас я принимаю дженерик за две тысячи, а вот оригинал стоит семь, и разница в плане эффективности и переносимости огромна.
Когда я работала кассиром в «Пятерочке» и совмещала две работы, от недосыпа стала нервной, забывчивой и невнимательной.
Вызвали к управляющей, она сказала, что я похожа на человека из психбольницы, я ответила, что отчасти это так, на что последовало возмущение: «Почему вас не закрывают? Почему вы ходите по улицам?» Вообще, люди с психическими расстройствами порой добрее и душевнее, чем здоровые.
«Отец орал, что мне нужно дать по морде, и голоса пройдут»
Юлия, 32 года
Москва. Программистка. Фотография сделана у Юлии дома
С подросткового возраста был бзик на чистоте: перестирывала вещи, если их кто‑то касался, и мыла руки, если дотронулась до пола. Однажды перед Новым годом я выдраила всю квартиру с хлоркой, включая шкафы. Это стало ежегодным ритуалом. Когда уехала в 21 год в США по Work and Travel, этот симптом исчез в один момент и больше не возвращался, наверное, потому что я оказалась далеко от семьи.
В Америке у меня через несколько лет появились паранойя и голоса. Мне казалось, нужно сделать что‑то неправильное, чтобы понять, как голоса отреагируют, настоящие ли они.
И я разбила окна в комнате. Соседи вызвали полицейских, они отвезли в больницу. Палата была на двоих, кормили блюдами кухонь мира, мы там играли в настольные игры, приставку, занимались спортом. Не сравнить с российскими больницами, где грязь, ужасная еда, хамство, вязки и уколы в воспитательных целях, а сигареты выступают в качестве валюты, как в тюрьме. В США мне ставили депрессию с психозом, а в России уже шизофрению.
С родителями я не общаюсь. Они смеются надо мной, отказываются пойти на семейную терапию со словами: «Это же ты тут псих».
Отец по пьяни орал, что мне нужно дать по морде и голоса пройдут, показывал фильмы про бесноватых. Родители запретили рассказывать о диагнозе, но я выложила о нем информацию в соцсетях. На отношение друзей и коллег это никак не повлияло.
Диагноз мне почти не мешает: благодаря нейролептикам из симптомов остались только голоса перед сном, с ними можно жить. Но когда нужен день, чтобы отлежаться из‑за стресса, приходится просить отпуск задним числом.
Разве моя болезнь не уважительная причина? Психиатр может дать только направление в стационар, но не обычный больничный. В целом из‑за болезни я потеряла несколько лет своей жизни, и всегда есть риск, что состояние станет нестабильным.
В Америке в психбольницы попадают, еще когда не все плохо, а у нас — когда человек уже потерял работу, стал бездомным или ушел в дефект. Пациентов нужно вовремя социализировать, возвращать к жизни, к работе. Я хожу к психотерапевтке, которая ушла из государственной психиатрии, потому что в ее арсенале были только советские лекарства, и все больные раз за разом возвращались в стационар.
Мне нравится буддизм, у его текстов есть терапевтическая польза — например, у «Тибетской книги мертвых», оказавшей влияние на Карла Густава Юнга, но цели просветления я перед собой не ставлю и отношусь к жизни и религии рационально благодаря пережитому опыту.
Каково это — жить с диагнозом «шизофрения»
Больная шизофренией Элин Сакс объясняет, как ей удалось с таким диагнозом стать профессором права и как подобное удается другим людям, живущим вокруг нас.
Перевод Александра Борзенко. Это архивный материал, впервые опубликованный в 2014 году.
болезни
№101
Тридцать лет назад у меня диагностировали шизофрению. Прогноз можно было описать одним словом — «могила»: я никогда не смогу жить самостоятельно, сделать карьеру, завести отношения, выйти замуж. Моим домом станет интернат, где я буду сидеть целыми днями в комнате отдыха и смотреть телевизор вместе с другими людьми, изнуренными психическими заболеваниями, а когда симптомы будут немного затихать, то смогу выполнять какую-нибудь тупую работу. Я провела сотни дней в психиатрических клиниках. После моей последней госпитализации, в возрасте 28 лет, доктор рекомендовал мне поработать кассиром, и, если я справлюсь, может быть пересмотрен вопрос о моей готовности к более ответственной должности.
Тогда я решила: я напишу историю своей жизни. Сама. Сегодня я занимаю должность профессора Юридической школы Гульда Университета Южной Калифорнии, работаю на кафедре психиатрии в медицинской школе Калифорнийского университета в Сан-Диего и была стипендиатом Фонда Макартуров (один из крупнейших благотворительных фондов США, его стипендии называют «грантами для гениев».
— Правила жизни).
Вопреки общепринятому мнению, шизофрения — это не то же самое, что расстройство множественной личности и не разрушение личности. Сознание шизофреника не разрушено, оно раздроблено. Вы наверняка видели на улице неряшливого человека, который стоял и бормотал что-то себе под нос или орал. Скорее всего, у него какая-то форма шизофрении. Но шизофренией страдают люди самого разного социального положения, и среди них есть профессионалы, занимающие ответственные посты.
Мой первый ярко выраженный случай психоза произошел в 16 лет: я вдруг отправилась домой посреди уроков. Я почувствовала, что дома вокруг какие-то странные; они посылали мне сигналы: «Ты особенная. Ты особенно плохая. Теперь иди. Шепоты и вопли». Потом было еще несколько тревожных знаков в колледже, но «официально» я не сходила с ума до поступления в магистратуру Оксфорда. Пару лет симптомы были, что называется, «негативные»: апатия, замкнутость, потеря способности к работе и дружбе. Но потом начались «позитивные симптомы», психозы.
С субъективной точки зрения это больше всего похоже на ночной кошмар наяву: ужас и замешательство, странные образы и мысли. Только в страшном сне можно проснуться, а во время психоза у вас не получится даже просто открыть глаза и прогнать все это прочь. Говоря же объективно, у меня возникали бредовые идеи — иррациональная уверенность, что я силой мысли убила сотни тысяч людей; редкие галлюцинации вроде наблюдений за гигантским пауком, карабкающимся вверх по стене; беспорядочные, запутанные мысли — то, что называют «свободными ассоциациями».
Несмотря на многолетнюю борьбу с шизофренией, постепенно я смирилась со своим диагнозом. Прекрасная психоаналитическая терапия и медикаментозное лечение сыграли решающую роль в моих успехах. С чем я отказалась смиряться, так это с прогнозом врачей.
Классическая психиатрия не предполагает существование таких людей, как я. Или я не страдаю шизофренией (пожалуйста, расскажите об этом бредовым идеям, роящимся в моем сознании), или я не могу достичь того, чего достигла (пожалуйста, расскажите об этом ученому совету Университета Южной Калифорнии).
Как эти люди с шизофренией смогли преуспеть в весьма высокоинтеллектуальных занятиях? Мы выяснили, что, помимо лекарств и терапии, все участники разработали различные техники, с помощью которых удерживали свою шизофрению на поводке. Педагог с магистерской степенью сказал, что он научился бороться со своими галлюцинациями, спрашивая у себя: «А какие есть доказательства этому? Может быть, это просто проблема восприятия?» Другой участник эксперимента рассказал, что, когда он слышит «унижающие голоса» — а происходит это с ним постоянно, — то просто решает «прогнать их прочь». Отчасти бдительность к симптомам была «предупреждающими выстрелами», чтобы «предотвратить взрывные последствия этих симптомов», сказал еще один наш испытуемый, который работал координатором в НКО. К примеру, если слишком долгое пребывание в обществе может спровоцировать симптомы, он заранее выделяет момент во время своего путешествия с друзьями, когда сможет побыть один.
Одна из самых распространенных упоминаемых техник, которые помогли участникам нашего исследования справиться со своими симптомами, была работа. «Работа стала важной частью моей личности, — сказал педагог из нашей группы. — Когда ты становишься полезным и чувствуешь уважение коллег, принадлежность к своей организации получает очевидную ценность». Этот человек работает даже по выходным, потому что для него это «отвлекающий фактор». Другими словами, увлеченная работа часто оставляет всякий сумасшедший бред за бортом. Лично я добилась от своих докторов, друзей и семьи того, что как только начинаю пробуксовывать, то сразу получаю от них большую поддержку. Я ем удобную для себя пищу (злаки) и слушаю тихую музыку. Я минимизирую количество раздражителей. Обычно эти приемы в сочетании с лечением и терапией сводят симптомы на нет. Однако именно работа, использование разума — моя лучшая защита. Работа заставляет меня сосредоточиться и держать бесов в кулаке. Мой разум — это мой заклятый враг и мой лучший друг.
И речь не только о шизофрении: недавно «Журнал детской психологии и психиатрии» опубликовал исследование, показывающее, что у небольшой группы людей с диагнозом «аутизм» симптомы перестали проявляться вскоре после того, как они устроились на работу — и это после долгих лет поведенческой терапии и медикаментозного лечения, которые не давали такого эффекта. Когда я говорю о шизофрении, я ни в коем случае не хочу строить из себя Полианну (героиня одноименного романа американской писательницы Элеанор Портер, воплощение жизнерадостности и оптимизма.
— Правила жизни). Ментальное заболевание ведет к серьезным ограничениям, и очень важно не романтизировать эту тему. Не все мы можем стать нобелевскими лауреатами, как Джон Нэш из фильма «Игры разума». Но и в ментальной болезни иногда можно найти семена творческой мысли. Люди слишком часто недооценивают способность человеческого мозга приспосабливаться и изобретать. Подход, который учитывает сильные стороны личности, может помочь рассеять пессимизм, сопутствующий теме ментальных заболеваний. Поиск способа «оздоровления нездоровья» должен стать основной целью терапии. Врачи должны побуждать своих пациентов вступать в отношения и искать работу, которая была бы для них важной. Они должны подбадривать пациентов, чтобы те смогли найти свой собственный набор приемов, позволяющих справляться с симптомами и стремиться к качеству жизни в том виде, в котором они себе его представляют. И чтобы все это получилось, врачи должны помогать пациентам ресурсами — терапией, лекарствами и поддержкой.
«Каждый человек способен дать миру собственную уникальность или свой уникальный дар», — сказала одна из участниц нашего исследования.
Она выразила мысль о том, что те из нас, кто страдают шизофренией, хотят того же, что и все остальные: говоря словами Зигмунда Фрейда, работать и любить.
ЦИТАТЫ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЭЛИН САКС
БОЛЬНИЦА
«В больнице я пережила полную потерю личного пространства. Например, в первое время за мной наблюдали, когда я принимала душ или шла в уборную. Я не могла поговорить ни с кем наедине пять или шесть недель — кто-нибудь из медперсонала присутствовал при каждом моем разговоре, в том числе с родителями. Я очень за терапию, но очень против силовых методов. Самый травматичный опыт, который я когда-либо переживала, — это привязывание к койке. За руки, за руки и за ноги, а еще за руки, за ноги и сетку на грудь. Первые дни меня держали связанной по 20 часов в день. Потом три недели — от 4 до 15 часов. Это страшно — чувствовать свою деградацию и беспомощность, а кроме того больно — лежать так много часов кряду. Это моя самая тяжелая травма. Связывание годами снилось мне в кошмарах.
КОЛЛЕДЖ
«Это случилось на семнадцатой неделе моего обучения в Йельской школе права. Мы с двумя однокурсниками обсуждали какие-то юридические заключения в библиотеке. Вдруг я стала говорить вещи, напрочь лишенные смысла. «В заключении есть присутствие, — заявила я им. — В этом вся соль. Соль стоит на столе. Пат так говорила. Вы кого-нибудь убили?» Они смотрели на меня с ужасом: «Элин, ты о чем?» — «Да так, знаете, как обычно. Кто куда, где кто, ад и рай. Пойдем на крышу. Это плоское пространство. Там безопасно». Они пошли вслед за мной на крышу, по дороге пытаясь выяснить, что со мной. «Это и есть настоящая я», — заявила я им, размахивая руками над головой. Потом стала петь — и надо вам сказать, не то чтобы очень тихо. «Поедем во Флориду, в солнечный лесок. Хотите танцевать?» — «Ты что, накурилась?» — «Я? Накурилась? Нет, наркотикам нет. Поедем во Флориду, в солнечный лесок, где растут лимоны, где живут демоны».
— «Ты нас пугаешь». Кое-как им удалось увести меня с крыши. В читальном зале я сказала: «Кто-то залез в копии моих дел. Мы это дело так не оставим. Оставим долги должникам нашим». Этот эпизод привел к моей первой американской госпитализации (до этого, в Англии, их было две)».
ЛЕКАРСТВА
«Годами я пыталась отказаться от лекарств. Мне казалось, что если я научусь управляться без таблеток, то смогу наконец сказать, что я на самом деле не больна, что все это просто чудовищная ошибка. Моим девизом было «чем меньше лекарств, тем меньше ненормальности». Мой психоаналитик в Лос-Анджелесе, доктор Каплан, убеждал меня продолжить курс, но я решила сделать еще одну последнюю, отчаянную попытку. Начала сокращать дозировки и очень скоро почувствовала первые результаты. По возвращении из Оксфорда я отправилась в кабинет доктора Каплана, прямо в угол, рухнула на пол, закрыла лицо руками и начала трястись. Всюду мне мерещились злобные существа с кинжалами наперевес. Они рубили меня на мелкие кусочки и заставляли глотать раскаленные угли.
Позже Каплан говорил, что я «корчилась в агонии». Даже в таком состоянии, которое он точно описал как «остро- и безудержно-психотическое». В результате отказаться от таблеток вовсе не получилось. Миссия все еще не завершена».
ПСИХИАТР
«Я пошла на консультацию к доктору Мардеру, специалисту по шизофрении. Он считал, что у меня легкое психотическое расстройство. Я зашла к нему в кабинет, сразу же села, согнулась в три погибели и начала бормотать:
— Взрывы головы, и люди пытаются убить. Ничего, если я разнесу ваш кабинет к чертям собачьим?
— Вам следует уйти, если вы думаете, что сделаете это.
— Ладно. Маленький. Огонь на льду. Скажите им, чтобы не убивали меня. Скажите им, чтобы не убивали меня. Что я сделала не так? Сотни тысяч с мыслями, запретами.
— Элин, вам кажется, что вы представляете опасность для себя и окружающих? Думаю, вам следует лечь в больницу. Я могу организовать все прямо сейчас, без лишнего шума.
— Ха-ха-ха.
Вы предлагаете мне ложиться в больницы? Больницы — это несчастье, ненастье. От них надо держаться подальше. Я — Бог, или была им (когда мой муж в первый раз читал этот пассаж, он сделал ремарку на полях: «Тебя уволили или ты сама ушла?». — Прим. автора). Я дала, и я взяла. Прости мне, ибо не ведаю, что творю».
Что такое шизофрения? | SAMHSA
Шизофрения — это серьезное заболевание головного мозга, которое заставляет людей неправильно интерпретировать реальность. Они не знают, какие образы, звуки и переживания реальны, а какие им мерещится.
Что такое шизофрения?
Шизофрения обычно включает бред (ложные убеждения), галлюцинации (видение или слух вещей, которых не существует), необычное физическое поведение и дезорганизованное мышление и речь. Люди с шизофренией часто имеют параноидальные мысли или слышат голоса. Например, они могут полагать, что кто-то контролирует их разум или собирается причинить им вред. Эти психотические эпизоды часто пугают, сбивают с толку и изолируют.
Шизофрения может быть чрезвычайно разрушительной для жизни человека, мешая ходить в школу или на работу, соблюдать график, общаться, выполнять повседневные дела или заботиться о себе. Однако при последовательном лечении — сочетании лекарств, терапии и социальной поддержки — больные шизофренией могут справиться с болезнью и вести полноценную жизнь.
Что вызывает шизофрению?
Никто точно не знает, что вызывает шизофрению, но генетическая структура и химия мозга, вероятно, играют определенную роль. Миллионы американцев страдают шизофренией, и когда у людей появляются первые симптомы и эпизоды, они могут не обращаться за лечением по разным причинам. Они могут не знать, что больны, или им может быть стыдно за ярлык серьезного психического заболевания.
Признаки и симптомы шизофрении
Миллионы американцев страдают шизофренией, которая обычно начинается в возрасте от 16 до 30 лет. У мужчин симптомы обычно начинаются в позднем подростковом возрасте и в начале 20-летнего возраста, а у женщин — в возрасте от 20 до 30 лет.
Симптомы шизофрении варьируются от человека к человеку и могут меняться со временем. У некоторых людей бывает один психотический эпизод, в то время как другие переживают их много на протяжении всей жизни. Когда люди впервые испытывают симптомы и эпизоды, они могут не обращаться за лечением по разным причинам: отрицание того, что они больны; стыдно, что на него навесили ярлык серьезного психического заболевания; или не осознают, что у них проявляются признаки и симптомы шизофрении. Госпитализация может потребоваться во время тяжелого эпизода для обеспечения безопасности человека, правильного питания, достаточного сна и других факторов.
Больные шизофренией могут страдать:
- Ложными убеждениями, которые невозможно изменить даже при представлении фактов (бред).
- Видеть или слышать несуществующие вещи, например голосовые команды (галлюцинации).
- Вера в то, что другие читают или контролируют их мысли.
- Дезорганизованное мышление и речь, в том числе переход от одной мысли к другой без логической связи или высказывание предложениями, непонятными другим.
- Трудности с речью и выражением эмоций, а также проблемы с вниманием, памятью и организацией.
- Дезорганизованное или ненормальное физическое поведение, в том числе неуместные, повторяющиеся, чрезмерные или странные действия или полное отсутствие движения или разговора.
- Снижение способности нормально функционировать, например, игнорирование личной гигиены или отсутствие эмоций.
Варианты лечения
Людям с шизофренией требуется пожизненное лечение. Но чем раньше начнется лечение, тем выше их шансы на выздоровление и улучшение качества жизни. Лекарства и терапия могут помочь справиться с симптомами шизофрении, и во многих случаях больные шизофренией могут добиваться своих целей, иметь здоровые отношения, сохранять работу и быть полезными членами своих сообществ.
Лекарства: Нейролептики помогают контролировать симптомы, делая их менее навязчивыми и тревожными. Психиатру, возможно, придется попробовать разные лекарства в разных дозах, прежде чем найти наиболее эффективное лекарство с наименьшим количеством побочных эффектов.
Может пройти несколько недель, прежде чем вы заметите улучшение симптомов. Для людей, которые не реагируют на лекарства, вариантом может быть электросудорожная терапия (ЭСТ). Этот метод стимуляции мозга пропускает через мозг небольшие электрические токи, чтобы облегчить симптомы шизофрении.
Терапия: Помимо медикаментозного лечения, терапия предоставляет рекомендации и поддержку больным шизофренией и их семьям:
- Индивидуальная терапия («разговорная терапия») помогает людям нормализовать образ мыслей, замечать ранние признаки рецидива, и справиться со стрессом.
- Семейная терапия предлагает поддержку, понимание и информирование семей, борющихся с шизофренией.
Когда лекарства и терапия начнут работать, эти стратегии могут помочь облегчить проблемы, связанные с шизофренией:
- Сосредоточьтесь на своих целях лечения. Расскажите членам семьи или друзьям о своих целях, чтобы они могли оказать поддержку.
- Придерживайтесь своего плана лечения. Даже если симптомы уменьшатся, важно пройти курс терапии и принимать лекарства в соответствии с указаниями. Используйте календарь приема лекарств или еженедельную таблетку, чтобы не забывать принимать лекарства.
- Знайте свои предупреждающие знаки. Составьте план действий по устранению симптомов по мере их появления, чтобы вы могли получить необходимую помощь как можно скорее.
- Берегите себя. Ваше физическое здоровье также является важной частью хорошего самочувствия. Ешьте питательную пищу, занимайтесь спортом и регулярно соблюдайте режим сна. Не курите, не употребляйте алкоголь или другие наркотики.
- Внедрите в свою жизнь методы релаксации и управления стрессом. Регулярные занятия, такие как медитация или тай-чи, могут помочь уменьшить стресс и избежать приступа.
- Присоединяйтесь к группе поддержки. Делитесь историями и советами с людьми, которые понимают, через что вы проходите. Полезно общаться с другими больными шизофренией и учиться у них.
- Расскажите себе и другим о шизофрении. Информация о болезни может побудить вас следовать плану лечения, а также может помочь вашим близким проявить большую поддержку и сострадание.
- Спросите о помощи социальных служб. Эти услуги помогают с доступным жильем, работой, транспортом и другими повседневными делами.
Расскажите членам семьи или друзьям о своих целях, чтобы они могли оказать поддержку.
Получить помощь
Узнайте, как говорить о психическом здоровье, чтобы помочь вам поговорить с близким человеком, который, как вы думаете, испытывает какие-либо проблемы с психическим здоровьем.
Шизофрения: лица, которые вы можете знать
ИЗОБРАЖЕНИЯ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ:
1) Питер Джубай / Википедия
2) Портфолио Mondadori / Getty Images
3) Гейдж Скидмор / Flickr 90 003
4) Ричард Стэгг / Getty Images
5) Ян Аркестейн/Википедия
6) МАНАН ВАТСЯНА/Getty Images
7) Вилиуср / Familypedia
8) Брайан Кук / Getty Images
9) Джефф Оверс / Getty Images
10) Франс Шеллекенс / Getty
11) Юджин Роберт Ричи / Getty Images 900 03
12) Такахиро Кионо / Википедия
ИСТОЧНИКИ:
Национальный институт психического здоровья.
«Шизофрения.»
PBS.org: «Великолепное безумие».
NJ.com: «Знаменитый математик« Прекрасных умов »Джон Нэш, жена, погибла в автокатастрофе в Нью-Джерси».
Ленбург, Дж. Пикабу: История Вероники Лейк , iUniverse, 2001.
Philly.com: «Призрачный талант, стоящий за «Лейлой». mer Джим Гордон Отказано в условно-досрочном освобождении .»
Beloit Daily News : «Потери и находки: бывший упаковщик Олдридж побеждает в жизненной битве».
LombardiAve.com: «Лайонел Олдридж: великий человек, великая карьера, непростая жизнь».
Нью-Йорк Таймс . «Лайонел Олдридж, 56 лет, Стойкий в защите для Packer Teams», «Насколько сумасшедшей была Zelda?» «Пожалуйста, прекратите рекламировать психические заболевания», «Прославление Эйнштейна», «Джон Ф. Нэш-младший, математический гений, известный как «прекрасный ум», умер в возрасте 86 лет», «Ложка пепла вдохновляет город вспомнить образ Вероники Лейк».
Гарвардский журнал : «Болезнь Ван Гога».
Национальный альянс по психическим заболеваниям. «Шизофрения.»
Blumer, D. American Journal of Psychiatry, , апрель 2002 г.
Los Angeles Times : «Возвращение с пропасти, Питер Грин продолжает играть».
YouTube: «Касательные заголовки Аарона Картера беспокоят врачей».
CNN: «Аарон Картер раскрывает борьбу с многочисленными проблемами психического здоровья», «Даррелл Хаммонд из SNL раскрывает темное прошлое жестокого обращения».
Men’s Health : «Аарон Картер раскрывает диагноз биполярного расстройства и шизофрении».
Национальный институт психического здоровья: «Шизофрения».
Американская психиатрическая ассоциация: «Что такое шизофрения?»
NBC: «Даррелл Хаммонд: биография диктора».
NPR: «Даррелл Хаммонд из SNL рассказывает о жестоком обращении».
New York Post : «Актёр «SNL» рассказывает об ужасном насилии над детьми».
The Washington Post: «Потеря части», «Бывший актер SNL Даррелл Хаммонд рассказывает о детской травме на холме».
UpToDate: «Шизофрения у взрослых: клинические проявления, течение, оценка и диагностика».
Время : «Зельда Фицджеральд».
Британская энциклопедия: «Зельда Фицджеральд».
The Washington Post : «Прекрасные и проклятые».
ПБС: «Ф. Скотт Фицджеральд и американская мечта».
NPR: «Для Ф. Скотта и Зельды Фицджеральд, темная глава в Эшвилле, Северная Каролина».
Агентство Рейтер: «Умерла королева пин-ап 1950-х Бетти Пейдж».
The Atlantic : «Поклонники-мужчины сделали Бетти Пейдж звездой, а фанаты-женщины сделали ее иконой».
Los Angeles Times : «Королева кинозвезд Бетти Пейдж умерла в возрасте 85 лет».
Гарвард: «Психические заболевания и насилие».
Калифорнийский университет, Сан-Франциско: «Шизофрения: ранняя диагностика, ключ к лечению, но стигма остается».
Frontiers in Human Neuroscience : «Исключительные зрительно-пространственные образы при шизофрении; последствия для безумия и творчества».