Аффективность экзальтированность: Аффективно-экзальтированный тип акцентуации характера личности

Экзальтированный тип личности: признаки эмоционального человека

Главная » Семья » Психология личности

Опубликовано: 2019-09-03

Экзальтация – состояние восторженности и эмоционального возбуждения, сопровождается усилением психической деятельности, чаще выражающимся в воодушевлении или мечтательности. Экзальтированный тип личности без преувеличения можно назвать истерическим, невротическим, чувственным. Значение слова предполагает нервозность, горячность темперамента и возбудимость индивида, склонного к экзальтации.

Этим натурам свойственно любить страстно, всепоглощающе, безоговорочно, что часто обрекает их на одиночество. Полностью эмоционально отдаваясь партнеру, они ждут адекватной реакции. При ее отсутствии разочаровываются в избраннике. Инициатором разрыва отношений может быть экзальтированный человек (не получив ответного порыва страсти) или его партнер, уставший от экспрессии и неумеренного проявления чувств.

Содержание

1. Определение в психологии
2. Особенности поведения
3. Признаки экзальтированной личности
4. Влияние на здоровье
5. Взаимоотношения с другими типами личности

Определение в психологии

Экзальтированный тип рассматривается в классификации акцентуаций характера. Акцентуации – пограничные варианты поведенческой нормы, которые проявляются усилением отдельных черт характера. Находясь в пределах клинической нормы, акцентуации провоцируют уязвимость индивида к отдельным психогенным воздействиям. Это значит, отдельные черты характера индивида могут переходить в патологическое состояние при неблагоприятных условиях.

Термин акцентуация впервые использовал немецкий психиатр Karl Leonhard (Карл Леонгард). По мнению врача, 50% населения планеты относится к акцентуированному типу личности (из них 15% склонны к экзальтации), остальная половина – к стандартному типу.

В своей классификации Леонгард выделил аффективно-экзальтированный тип, описав подобного индивида, как крайне воодушевленного, постоянно испытывающего возвышенные чувства, возводящего эмоции в ранг приоритетных аспектов жизни. Экзальтированный человек – это такой индивид, который бурно выражает чувства, что делает длительное общение с ним утомительным.

Настойчиво выражая свои эмоции, подобные люди буквально преследуют партнера, не оставляют его ни на минуту. Им необходим собеседник, который выслушает и разделит их восклицания, восторги, ощущения. Выдержать эмоциональный натиск может не каждый терпеливый человек, поэтому отношения обычно быстро заканчиваются. Личность, склонная к экзальтации, остается наедине с разочарованием и разрушенной иллюзией счастья.

Экспансивный, аффективный, экзальтированный – слова синонимы, которые описывают эмотивного человека, что в зависимости от контекста может значить преобладание порывистости, агрессивности, необузданности, горячности, страстности в общей структуре характера. В медицинской (психиатрической) практике термины используют для описания приподнятого настроения и сильного двигательного оживления.

Особенности поведения

Экзальтированный человек на первое место ставит эмоциональные переживания, что находит отражение в поведении. Каждый человек, реагируя на ситуацию, испытывает эмоции. Бурное проявление чувств, близкое к состоянию позитивного аффекта, провоцирует активность психических процессов.

Постоянное пребывание в возбужденном состоянии негативно отражается на психической деятельности, провоцирует нервные срывы, истерики, депрессии. Аффективность, экзальтированность, эксцентричность в какой-то степени синонимы, определяющие манеру поведения, в которой каждое событие воспринимается индивидом с изрядной долей сильных чувств.

В зависимости от ситуации они могут приобретать восторженные, радостные, агрессивные оттенки, разбавляться нотками раздражения, страсти, отчаяния. Экзальтированный тип ассоциируется с крайней несдержанностью, проявлением позитивных, жизнерадостных или пассивно-безнадежных, упаднических настроений. Основные отличительные черты личности:

• Яростно, активно, непрестанно жестикулирует, сопровождая каждое слово характерными, иллюстрирующими движениями.
• Выдает непрерывную тираду слов и выражений, нередко перескакивая с одной темы на другую.
• Ведет себя оживленно, шумно, откликается на ситуацию со всей способностью к самоотдаче, мобилизуя весь чувственный потенциал.

Его звонкий голос звучит громко, интенсивные жесты невольно привлекают внимание и заставляют сосредоточиться на созерцании субъекта. Состояние типично для женщин и деятелей искусства. Экзальтированная женщина – это личность, которая в отношении незначительных событий и деталей проявляет неумеренную и безудержную восторженность. Нередко такие дамы ведут себя бесцеремонно и переоценивают свои достоинства – внешние данные, таланты, возможности.

Признаки экзальтированной личности

Они излишне откровенничают, открывают душу случайному прохожему, восторгаются бездомным котенком или розовым кустом, растущим у дороги. Проявляют безграничную радость, когда случайно встречают на улице знакомых людей. Однако состояние полета и счастья может быстро смениться унынием и отчаянием, если вдруг в планы окружающих не входит восприятие излившихся на них бурных чувств.

Перепады настроения (от ликования до угнетения) подтверждают неустойчивость психики. Экзальтированный человек – это индивид, для которого малейшая неудача может обернуться большой трагедией. Такие люди искренне увлекаются творческими занятиями, восхищаются произведениями искусства и природными ландшафтами.

Эмоции, которые испытывает индивид по поводу события или предмета, в момент апогея полностью охватывают его, затмевая разум и все остальные чувства. Тяга к прекрасному обуславливает хороший вкус. Они без труда определят истинную ценность предмета искусства, гардероба или украшения. Эта способность помогает добиваться успехов в таких профессиях, как ювелирное дело, экспертная оценка антиквариата, искусствоведение.

Экзальтированная личность воспринимает мир иначе, чем большинство людей. В ее глазах любое событие или обстоятельство выглядит преувеличенным, более масштабным и значимым. В какие-то минуты окружающий мир блещет пестрыми, яркими красками, в другой момент – он представляется в черном цвете без единой надежды на благополучие. Они додумывают детали общей картины, усугубляя содержание и смысл, делая ее более выразительной.

Неукротимая фантазия помогает таким людям в творческих профессиях. Благодаря развитому воображению и немалому творческому потенциалу, они добиваются признания в сфере изобразительного и театрального искусства, литературы и киноискусства. Из них получаются выдающиеся художники, писатели, артисты, дизайнеры, декораторы, организаторы праздников. Признаки этого типа личности:

1. Использование в речи витиеватых оборотов, ярких эпитетов, красноречивых выражений.
2. Склонность к детальному, подробному описанию событий, даже малозначительных (поход в булочную, получение письма).
3. Свойство предаваться панике без очевидных причин.
4. Способность к состраданию, проявление альтруизма и искренности в отношениях.
5. Словоохотливость, смешливость – повсеместно демонстрируют ораторское мастерство, заразительно, искренне смеются.
6. Влюбчивость, коммуникабельность – быстро заводят друзей, дружат поверхностно, так же быстро разрывают дружеские связи. В любви сильно привязываются, готовы на самопожертвование ради партнера.
7. Ранимость, впечатлительность. Могут обидеться на ничего незначащую фразу, додумав ее смысл.

Дополнить характеристику личности могут такие типичные свойства, как навязчивость, порывистость, непосредственность, физическая и эмоциональная активность. Они ведут себя как дети, которые не приемлют отказа и искренне радуются пустяковым вещам.

Нередко экзальтированность сочетается с завышенной самооценкой. Людям этого типа свойственно считать безупречными свои манеры и вкус. Тогда они относятся к окружающим с легким пренебрежением, полагая, что те недостаточно умны, образованы, не обладают чувством стиля и ощущением прекрасного.

Примерами могут служить популярные литературные персонажи Катерина Верховцева («Братья Карамазовы», Ф. Достоевский), главные герои трагедии У. Шекспира «Ромео и Джульетта», Мортимер («Мария Стюарт», Ф. Шиллер), Николай и Наташа Ростовы в юношеские годы («Война и мир», Л. Толстой).

Интересно, что с возрастом экзальтированность Николая и Наташи Ростовых трансформировалась в прагматичность. Они стали спокойными и уравновешенными. Напрашивается вывод: экзальтированность, как черта характера, свойственна почти каждому в определенные моменты жизни.

Влияние на здоровье

Экзальтированным личностям свойственны такие черты характера, как повышенная тревожность и нервозность. Они большую часть времени находятся в состоянии крайнего эмоционального возбуждения (нередко негативно окрашенного), что приводит к развитию психических расстройств. Часто они страдают от отсутствия аппетита и нарушения сна.

У них на почве повышенной нервной возбудимости формируются психосоматические реакции, которые проявляются нарушением сердечного ритма, учащенным дыханием, повышенным потоотделением, гиперемией (покраснением) кожных покровов лица и другими патологическими реакциями вегетативной нервной системы.

Взаимоотношения с другими типами личности

Открыто демонстрируя свои чувства, такой человек очень восприимчив к оценке окружающих, которая в зависимости от полюса (положительная, отрицательная) может повергнуть его в экстаз или, напротив, в депрессию. Эмоциональная лабильность, резкие смены настроения – значимые особенности поведения людей этого типа, которые накладывают отпечаток на общение с окружающими.

Чаще они коммуникабельны и быстро знакомятся. Позже сталкиваются с проблемами, когда общение становится более длительным, глубоким, доверительным. Они подвергают партнера, друга, коллегу непрекращающемуся эмоциональному натиску, который быстро опустошает обоих физически и морально. Часто экзальтированные люди находятся под опекой родственников, которые пытаются организовать их быт и уберечь от чрезмерных переживаний.

Экзальтированные личности встречаются повсеместно, отличаются повышенной эмоциональной возбудимостью, несдержанностью, чаще проявляют искреннюю эмпатию и интерес к проблемам других людей.

0 3 116 просмотров

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:

Иллюминация в имперфекте / / Независимая газета

Борис Поплавский. Сочинения/ Общ. ред., предисл. и коммент. С.А. Ивановой. — СПб.: Летний сад, изд-во журнала «Нева», 199, 448 с.

CИНЕМУ томику, украшенному — как пароход или мавзолей — лаконичной надписью «ПОПЛАВСКИЙ» предшествует пять стихотворных сборников, вышедших в отечественных издательствах за последние несколько лет (прибавьте опубликованные дневники и прозу). Таким образом, под словами «неизвестный Поплавский» все чаще подразумевается уже не читательская неосведомленность, а проделанная работа с архивами.

Издательство «Летний сад — Нева» попыталось объединить более и менее известные стихотворения под одной обложкой. «Флаги», «Снежный час», «В Венке из воска», «Дирижабль неизвестного направления» — книги, знакомые российским читателям по лишенному справочного аппарата «водолеевскому» сборнику (1997). Они дополнены юношескими стихами («Неизданное: Дневники, статьи, стихи, письма», «Христианское издательство», 1996). Кроме того, в собрание включены ранние футуристско-сюрреалистические эксперименты со ссылкой на выпущенные «Гилеей» «Покушение с негодными средствами» (1997) и «Дадафонию» (1999).

Составители не успели учесть недавнюю архивную находку — папку с «Автоматическими стихами» («Согласие», 1996), однако часть сделанных с подсознания «слепков» все же дублируется в «Дневнике Аполлона Безобразова», который в собрание вошел. Некоторые черновые наброски и варианты заимствованы из российской и эмигрантской периодики. Окончательно разобраться в сложной системе издательских отсылок позволяют комментарии и предисловие Светланы Ивановой, которая подготовила к печати антологию поэзии того самого труднопроизносимого младшего поколения русской эмиграции первой волны, наиболее характерным представителем которого и принято считать Поплавского («Русская Атлантида», «Интрада», 1998).

Об этом, переведя дух, и поговорим подробнее. Статус Поплавского, с одной стороны, вроде бы четко определен, с другой — как-то подозрительно неустойчив. Немногочисленные исследователи отчего-то активно занимаются апологией, то погружаясь в дебри беспорядочной начитанности «русского Рембо» (теософия-философия-мистика-софистика-кабалистика), то повторяя как скороговорку схему возможных влияний (символизм-сюрреализм-Бодлер-Аполлинер-Бретон-Лотреамон), то чуть не через запятую перечисляя ингредиенты похожих друг на друга стихотворений (ангелы-корабли-флаги-башни-цари-фонари).

Всякий раз язык Поплавского покоряет металитературные пространства, напрочь вытесняя опыт, накопленный филологией за истекший век, и наделяя интерпретацию тем сладковатым привкусом дилетантизма и графомании, по которому можно безошибочно распознать руку интерпретируемого мастера.

Доподлинно известно, как Поплавский воспринимал мироустройство, собственную нищету, проблему наркотиков и назначение литературы. Но чем отчетливее вырисовывается образ полуголодного ересиарха, который фиксирует на бумаге собственные духовные упражнения, тем более расплывчатым кажется контекст, а ситуация — неуместней.

Между тем Поплавский действительно экспериментировал над собой — в противоположность предшественникам и современникам, экспериментирующим со словом. Текст, который царапается о границы мира, — не способ достичь некоего предельного состояния. Скорее — подробный отчет о предельном состоянии, достигнутом при помощи других, внелитературных техник.

Лучшие стихотворения Поплавского воспроизводят одно и то же видение, смерть распознается по голосу, замедленному дыханию, падению снега, глаголу в имперфекте и существительному во множественном числе:

Все было тихо, солнце

заходило,

Хотелось все запомнить

не дыша

У воинов в глазах рябило,

И пробужденье чуяла душа.

Воины, корабли, ангелы и прочие взаимозаменяемые персонажи то подчеркнуто одиноки, то неопределенно-множественны, как лишенная четкости галлюцинация. Грамматика не имеет значения.

Многочисленные синтаксические, орфографические и стилистические сбои — той же природы. Неправильные ударения и исковерканные суффиксы одинаково успешно могут объясняться эмигрантским двуязычием — или наличием осознанной авторской стратегии. Языковые нормы и погрешности, славянизмы и галлицизмы не менее равноценны, чем переплетенные в воспаленном сознании имена средневековых мистиков и восточных мудрецов.

При этом эклектика — далеко не повод к игре. Циничная ирония и наивная рефлексия тоже уравнены в правах и сосуществуют почти не смешиваясь, как если бы Хармс и Блок взялись вместе играть в буриме:

Садится дева на весы

Свой задний вес узнать желая

И сходит человек в часы

Из вечности, то есть из рая.

Но стоит только признать за стихотворениями Поплавского роль «путевых заметок», «дневника» или «предсмертных слов», как они мгновенно утрачивают интерес и притягательность. Интрига существует лишь до тех пор, пока отношения между «литературностью» и «подлинностью» напряжены до предела, но до конца не выяснены, а давний спор между Ходасевичем и Адамовичем — не завершен.

Поддерживая волнующее ощущение неопределенности, непредсказуемости и неполноценности, Поплавский использует классически-«литературные» ходы и стандарты. Аффективность поведения и экзальтированность интонаций выдерживаются в лучших романтических традициях.

Как подлинный поэт, Поплавский конструирует собственную биографию и охотно примеряет маски, однако лишь те, что позволяют почти полностью стереть границы индивидуальности — как неснимаемые темные очки или гора мускулов на некогда тщедушном теле.

Точно так же выявляется и стирается значение слов, снов, всего, во что можно облечь пережитые мгновения иллюминации. Символизируя реальность и реализуя символы — при условии настойчивости и одновременности обоих действий, — стихотворения Поплавского достигают того неповторимого, близкого к короткому замыканию эффекта, о котором Набоков написал в раздраженной рецензии на «Флаги»: «О Морелла, усни, как ужасны орлиные жизни…» Вот звучит это — ничего не поделаешь, звучит — а ведь какая бессмыслица…»

Аффективные расстройства: мания и депрессия

Иногда две психопатологические картины (мания и депрессия) сочетаются в непрерывном чередовании маниакальных и депрессивных эпизодов с вкраплениями более или менее продолжительных периодов нормальности, как в случае биполярного расстройства и циклотимического расстройства. расстройство.

Их можно разделить на: первичные, когда расстройство аффективности оказывается если не единственной, то основной проблемой; и вторичные, то есть связанные с другими состояниями, такими как органические заболевания, другие психические расстройства, прием наркотиков, употребление психоактивных веществ или злоупотребление ими.

Кроме того, нельзя упускать из виду тот факт, что некоторые изменения настроения существуют как «нормальные», как следствие, например, стрессовых ситуаций, фрустраций, потерь, разочарований или обычных колебаний настроения, даже ежедневных. Первичные расстройства включают так называемые униполярные и биполярные расстройства.

Аффективные расстройства: при первом изменение настроения имеет одно направление, либо в сторону экзальтации, либо в сторону уныния

Этот подраздел включает манию и большую, хроническую и реактивную депрессию. Биполярные расстройства — это картины, при которых аффективность колеблется между двумя полюсами — эйфорией и депрессией.

В эту категорию попадают циклотимия и биполярное расстройство I и II типов.

Причины аффективных расстройств

Различные психологические теории разработали различные концепции для объяснения возникновения аффективных расстройств, уделяя особое внимание психологическим, физиологическим и наследственным факторам.

Текущая тенденция заключается в рассмотрении многофакторной этиопатогенетической схемы, в которую вовлечены несколько аспектов:

• наследственно-генетический: проведенные исследования, взятые в целом, предполагают наличие наследственной предрасположенности к большой депрессии, обнаружив большая вероятность развития этого расстройства в семьях с одним или несколькими депрессивными родственниками;
• конституциональный: понимается как личностная предрасположенность. К ним относятся такие черты характера, как трудности с самоутверждением, неуверенность в собственных силах, эмоциональная неустойчивость, асоциальность, озабоченность состоянием своего здоровья, ощущение неблагоприятной судьбы;
• биологически-метаболические: т. е. гормональные дисфункции, изменения в функционировании нейротрансмиттеров, в частности норадреналина и серотонина, органические или метаболические нарушения
• психологические: к ним относятся предрасполагающие черты и характеристики личности, семейные факторы (воспитание, культура, способы общения и взаимодействия) и травмы, возникшие в результате событий с сильным эмоциональным зарядом или особой аффективной значимостью, которые могут выступать в качестве пускового механизма для заболевания или в качестве ускорение (уже опасной ситуации) или эмерджентность (латентной ранее существовавшей ситуации). К основным травмирующим факторам относятся потеря значимых лиц (смерть или оставление), статуса или роли (выход на пенсию, увольнение и т. д.) или даже серьезные разочарования, фрустрации, неудачи;
• социально-экологический: помимо травмирующих событий и роли семьи важны поддержка и помощь, которую человек получает от общества в преодолении или смягчении последствий «стресса»;

Читайте также:

Emergency Live Even More…Live: Загрузите новое бесплатное приложение вашей газеты для IOS и Android

Землетрясение и потеря управления: психолог объясняет психологические риски землетрясения

В чем разница Между тревогой и депрессией: давайте узнаем об этих двух широко распространенных психических расстройствах

ALGEE: совместное изучение психического здоровья. Первая помощь

Спасение пациента с проблемами психического здоровья: протокол ALGEE

Базовая психологическая поддержка (BPS) при панических атаках и острой тревоге

Что такое послеродовая депрессия?

Как распознать депрессию? Три правила: астения, апатия и ангедония

Послеродовая депрессия: как распознать первые симптомы и преодолеть ее

Послеродовой психоз: знать, как с этим бороться

Шизофрения: что это такое и каковы симптомы

Роды и неотложная помощь: послеродовые осложнения

Перемежающееся взрывное расстройство (СВУ): что это такое и как его лечить Из Послеродовая депрессия

Депрессия у пожилых людей: причины, симптомы и лечение

Источник:

Pagine Mediche

Аффективный труд

Майкл Хардт

Наша деятельность и производство социальных аффектов сосредоточены на нашей трудовой и социальной практике. часто служили полезной основой для антикапиталистических проектов в контексте дискурсов, например, о желании или потребительной стоимости. Аффективный труд сам по себе и непосредственно является конституцией сообществ и коллективных субъективностей. Таким образом, производственный контур аффекта и стоимости во многих отношениях казался автономным контуром конституций субъективности, альтернативным процессам капиталистической валоризации. Теоретические рамки, которые объединили Маркса и Фрейда, рассматривали аффективный труд, используя такие термины, как желание производства, и, что более важно, многочисленные феминистские исследования, анализирующие потенциал внутри того, что традиционно определялось как женский труд, схватывали аффективный труд с помощью таких терминов, как родственный труд и забота. труд, работа. Каждый из этих анализов раскрывает процессы, посредством которых наша трудовая практика порождает коллективные субъективности, порождает социальность и, в конечном счете, порождает само общество.

Такое рассмотрение аффективного труда сегодня, однако, и это основной пункт этого эссе, должно быть помещено в контексте меняющейся роли аффективного труда в капиталистической экономике. Другими словами, хотя аффективный труд никогда не был полностью вне капиталистического производства, процессы экономической постмодернизации, протекавшие в течение последних 25 лет, поставили аффективный труд в роль не только непосредственно производительного капитала, но и в самом вершина иерархии рабочих форм. Аффективный труд — это одно из проявлений того, что я буду называть «нематериальным трудом», который занял господствующее положение по отношению к другим формам труда в глобальной капиталистической экономике. Утверждение, что капитал инкорпорировал и возвысил аффективный труд и что аффективный труд является одной из форм труда, производящих наибольшую стоимость, с точки зрения капитала, не означает, что загрязненный таким образом он больше не может быть использован для антикапиталистических проектов. Наоборот, учитывая роль аффективного труда как одного из сильнейших звеньев в цепи капиталистической постмодернизации, его потенциал для подрывной деятельности и автономного устройства тем более велик.

В этом контексте мы можем признать биополитический потенциал труда, используя здесь биовласть в том смысле, который принимает и переворачивает использование термина Фуко. Итак, я хочу действовать в три этапа: сначала поместить нематериальный труд в современную фазу капиталистической постмодернизации; во-вторых, расположение аффективного труда по отношению к другим формам нематериального труда; и, наконец, изучение потенциала аффективного труда с точки зрения биоэнергии.

Постмодернизация

В настоящее время стало обычным рассматривать смену экономических парадигм в господствующих капиталистических странах со времен Средневековья в виде трех отдельных моментов, каждый из которых определяется привилегированным сектором экономики: первая парадигма, в которой сельское хозяйство и добыча сырья доминировала в экономике, вторая, в которой промышленность и производство товаров длительного пользования занимали привилегированное положение, и нынешняя парадигма, в которой предоставление услуг и манипулирование информацией лежат в основе экономического производства. Таким образом, доминирующее положение перешло от первичного к вторичному и к третичному производству. Модернизация экономики назвала переход от первой парадигмы ко второй, от господства сельского хозяйства к господству промышленности. Модернизация означала индустриализацию. Переход от второй парадигмы к третьей, от господства промышленности к господству услуг и информации, можно было бы назвать процессом экономической постмодернизации, точнее, информатизации.

Процессы модернизации и индустриализации трансформировали и переопределили все элементы социального плана. Когда сельское хозяйство было преобразовано в промышленность, ферма постепенно превратилась в фабрику со всей фабричной дисциплиной, технологиями, отношениями заработной платы и т. д. В более общем плане само общество постепенно индустриализировалось вплоть до трансформации человеческих отношений и человеческой природы. Общество стало фабрикой. В начале 20-го века Роберт Мусил прекрасно размышлял о трансформации человечества при переходе от сельскохозяйственного мира к социальной фабрике. «Было время, когда люди естественным образом врастали в условия, которые, как они находили, ждали их, и это был очень правильный способ стать самим собой. , даже там, где речь идет о производстве души, действительно следует, так сказать, заменить традиционные ремесла своего рода интеллектом, который идет с машиной и фабрикой». экономического производства. Процессы становления человека и природа самого человека коренным образом трансформировались в качественном сдвиге модернизации.

Однако в наше время модернизация подошла к концу, или, как говорит Роберт Курц, модернизация рухнула. Другими словами, промышленное производство больше не расширяет своего господства над другими экономическими формами и социальными явлениями. Симптом этого сдвига проявляется в количественных изменениях занятости. В то время как процессы модернизации были обозначены миграцией рабочей силы из сельского хозяйства и горнодобывающей промышленности (первичный сектор) в промышленность (вторичный сектор), процессы постмодернизации или информатизации распознаются через миграцию из промышленности в сферу услуг (третичный сектор). сдвиг, который произошел в господствующих капиталистических странах, и особенно в США, с начала 1970-х гг.[2] Термин «услуги» здесь охватывает широкий спектр деятельности от здравоохранения, образования и финансов до транспорта, развлечений и рекламы. Работа по большей части очень мобильна и требует гибких навыков. Что еще более важно, для них в целом характерна центральная роль знаний, информации, коммуникации и аффекта. В этом смысле мы можем назвать постиндустриальную экономику информационной экономикой.

Утверждение о том, что процесс модернизации завершен и что глобальная экономика сегодня переживает процесс постмодернизации в сторону информационной экономики, не означает, что промышленное производство будет уничтожено или что оно перестанет играть важную роль, даже в наиболее доминирующих регионах земного шара. Как промышленная революция изменила сельское хозяйство и сделала его более продуктивным, так и информационная революция изменит промышленность, переопределив и омолодив производственные процессы за счет интеграции, например, информационных сетей в производственные процессы. Новый управленческий императив здесь звучит так: «Относись к производству как к услуге»[3]. В действительности, по мере трансформации отраслей грань между производством и услугами стирается. Как в процессе модернизации все производство стало индустриализированным, так и в процессе постмодернизации все производство стремится к производству услуг, к информатизации.

Тот факт, что информатизация и сдвиг в сторону услуг наиболее заметны в доминирующих капиталистических странах, не должен возвращать нас к пониманию современной глобальной экономической ситуации с точки зрения стадий развития, как если бы сегодня доминирующие страны были экономиками информационных услуг, их первые подчиненные промышленные экономики, а те в дальнейшем подчиненные сельскохозяйственные. Для подчиненных стран крах модернизации означает прежде всего то, что индустриализация больше не может рассматриваться как ключ к экономическому прогрессу и конкуренции. Некоторые наиболее подчиненные регионы, такие как районы Африки южнее Сахары, были фактически исключены из потоков капитала и новых технологий, даже из иллюзий стратегий развития, и поэтому они оказались на грани голодной смерти (но мы должны признать как постмодернизация навязала это исключение и тем не менее доминирует в этих регионах). Конкуренция за места среднего уровня в глобальной иерархии ведется в значительной степени не за счет индустриализации, а за счет информатизации производства. Крупные страны с разнообразной экономикой, такие как Индия, Бразилия и Россия, могут поддерживать одновременно все разновидности производственных процессов: информационное производство услуг, современное промышленное производство товаров, традиционное ремесленное, сельскохозяйственное и горнодобывающее производство. Между этими формами не обязательно должно быть упорядоченное историческое развитие, скорее они смешиваются и сосуществуют; не нужно проходить модернизацию до информатизации, традиционное кустарное производство можно сразу компьютеризировать; сотовые телефоны могут быть немедленно использованы в изолированных рыбацких деревнях. Все формы производства существуют в сетях мирового рынка и под господством информационного производства услуг.

Нематериальный труд

Переход к информационной экономике обязательно предполагает изменение качества труда и характера трудовых процессов. Это самое непосредственное социологическое и антропологическое следствие смены экономических парадигм. Информация, коммуникация, знание и влияние начинают играть основополагающую роль в производственном процессе.

Первый аспект этой трансформации признается многими в терминах изменения фабричного труда, использующего автомобильную промышленность в качестве центральной точки отсчета, от фордистской модели к тойотистской модели.[4] Основное структурное изменение между этими моделями связано с системой связи между производством и потреблением товаров, то есть с передачей информации между фабрикой и рынком. Модель Форда построила относительно «немую» связь между производством и потреблением. Массовое производство стандартизированных товаров в эпоху Форда могло рассчитывать на адекватный спрос и, таким образом, не нуждалось в том, чтобы внимательно прислушиваться к рынку. Цепь обратной связи от потребления к производству действительно позволяла изменениям на рынке стимулировать изменения в производстве, но эта коммуникация была ограниченной (из-за фиксированных и разделенных каналов планирования) и медленной (из-за жесткости технологий и процедур массового производства).

Тойотизм основан на инверсии фордистской структуры связи между производством и потреблением. В идеале, в соответствии с этой моделью, планирование производства должно постоянно и немедленно связываться с рынками. Фабрики не будут иметь складских запасов, а товары будут производиться точно в срок в соответствии с текущим спросом на существующих рынках. Таким образом, эта модель включает не просто более быструю петлю обратной связи, а инверсию отношений, потому что, по крайней мере теоретически, продуктивное решение фактически приходит после рыночного решения и является реакцией на него. Этот промышленный контекст обеспечивает первое понимание того, что коммуникация и информация стали играть новую центральную роль в производстве. Можно сказать, что инструментальное действие и коммуникативное действие тесно переплелись в информационных производственных процессах. (Было бы интересно и полезно рассмотреть здесь, как эти процессы нарушают хабермасовское деление на инструментальное и коммуникативное действие, точно так же, как в другом смысле они нарушают арендтовское различие между трудом, работой и действием[5]). Однако следует быстро добавить: что это обедненное понятие коммуникации, простая передача рыночных данных.

Сфера услуг представляет собой более богатую модель продуктивного общения. Большинство услуг действительно основаны на постоянном обмене информацией и знаниями. Поскольку производство услуг не приводит к материальному благу длительного пользования, мы можем определить труд, задействованный в этом производстве, как нематериальный труд, то есть труд, производящий нематериальные блага, такие как услуги, знания или общение [6]. Одно лицо нематериального труда можно узнать по аналогии с работой компьютера. Все более широкое использование компьютеров имеет тенденцию постепенно переопределять трудовые практики и отношения (наряду со всеми социальными практиками и отношениями). Знакомство и умение обращаться с компьютерными технологиями становится все более общей первичной квалификацией для работы в доминирующих странах. Даже когда не происходит прямого контакта с компьютерами, манипулирование символами и информацией по модели работы компьютера чрезвычайно распространено. Одним из новых аспектов компьютера является то, что он может постоянно изменять свою собственную работу посредством своего использования. Даже самые рудиментарные формы искусственного интеллекта позволяют компьютеру расширять и совершенствовать свою работу на основе взаимодействия с пользователем и окружающей средой. Тот же вид постоянной интерактивности характеризует широкий спектр современной производственной деятельности в масштабах всей экономики, независимо от того, задействовано ли непосредственно компьютерное оборудование или нет. Раньше рабочие научились действовать как машины как внутри, так и вне фабрики. Сегодня, когда общее социальное знание становится все более непосредственной производительной силой, мы все больше думаем, как компьютеры, и интерактивная модель коммуникационных технологий становится все более и более важной в нашей трудовой деятельности.[7] Интерактивные и кибернетические машины становятся новым протезом, интегрированным в наши тела и разум, и линзой, через которую можно переопределить сами наши тела и разум. [8]

Роберт Райх называет этот тип нематериального труда «символически-аналитическими услугами», задачами, которые включают «решение проблем, выявление проблем и стратегическую посредническую деятельность». это как ключ к конкуренции в новой глобальной экономике. Однако он признает, что рост этих основанных на знаниях работ по творческому манипулированию символами подразумевает соответствующий рост низкоценных и низкоквалифицированных работ по рутинным манипуляциям с символами, таким как ввод данных и обработка текстов. Здесь начинает проявляться фундаментальное разделение труда в сфере нематериальных процессов.

Модель компьютера, однако, может объяснить только одну сторону коммуникативного и нематериального труда, связанного с производством услуг. Другая сторона нематериального труда — это аффективный труд человеческих контактов и взаимодействий. Это тот аспект нематериального труда, о котором экономисты вроде Райха говорят реже, но он кажется мне более важным аспектом, связующим элементом. Службы здравоохранения, например, в основном полагаются на заботливый и аффективный труд, а индустрия развлечений и различные индустрии культуры также сосредоточены на создании аффектов и манипулировании ими. В той или иной степени этот аффективный труд играет определенную роль во всех сферах обслуживания, от официантов фаст-фуда до поставщиков финансовых услуг, встроенных в моменты человеческого взаимодействия и общения. Этот труд нематериален, даже если он телесный и аффективный, в том смысле, что его продукты неосязаемы: чувство легкости, благополучия, удовлетворения, волнения, страсти — даже чувство связанности или общности. Такие категории, как личные услуги или услуги близости, часто используются для идентификации этого вида труда, но существенным для него, его «личного» аспекта, является создание аффектов и манипулирование ими. Такое аффективное производство, обмен и общение обычно связаны с человеческим контактом, с реальным присутствием другого, но этот контакт может быть как реальным, так и виртуальным. При производстве аффектов в индустрии развлечений, например, человеческий контакт, присутствие других принципиально виртуальны, но от этого не менее реальны.

Это второе лицо нематериального труда, его аффективное лицо выходит за рамки модели интеллекта и коммуникации, определяемой компьютером. Аффективный труд лучше понять, если начать с того, что феминистский анализ женского труда назвал «телесным трудом». Заботливый труд, конечно, целиком погружен в телесное, соматическое, но производимые им аффекты тем не менее нематериальны. Что производит аффективный труд, так это социальные сети, формы сообщества, биовласть.

Здесь можно еще раз признать, что инструментальное действие экономического производства слилось с коммуникативным действием человеческих отношений. Однако в этом случае коммуникация не обеднела, а производство обогатилось до уровня сложности человеческого взаимодействия. В то время как в первый момент, например, при компьютеризации промышленности, можно было бы сказать, что коммуникативное действие, человеческие отношения и культура были инструментализированы, овеществлены и «низведены» до уровня экономических взаимодействий, следует быстро добавить, что через Взаимный процесс, в этот второй момент производство стало коммуникативным, аффективным, деинструментализированным и «возвышенным» до уровня человеческих отношений, но, конечно, до уровня человеческих отношений, полностью подчиненных капиталу и находящихся внутри него. (Здесь начинает разрушаться разделение между экономикой и культурой.) В производстве и воспроизведении аффектов, в этих сетях культуры и коммуникации производятся коллективные субъективности и социальность, даже если эти субъективности и эта социальность непосредственно эксплуатируются капиталом. . Именно здесь мы можем реализовать огромный потенциал аффективного труда.

Я не хочу утверждать, что аффективный труд сам по себе нов или что тот факт, что аффективный труд в некотором смысле производит стоимость, является новым. В частности, феминистский анализ уже давно признал социальную ценность заботливого труда, родственной работы, воспитания и материнской деятельности. Что нового, с другой стороны, так это то, в какой степени этот аффективный нематериальный труд теперь непосредственно производит капитал, и в какой степени он распространился по широким секторам экономики. Фактически, как компонент нематериального труда, аффективный труд занял господствующее положение высшей ценности в современной информационной экономике. Что касается производства души, то, как мог бы сказать Мусил, мы должны больше смотреть не на почву и органическое развитие, ни на фабрику и механическое развитие, а скорее на сегодняшние господствующие экономические формы, то есть на производство, определяемое комбинацией кибернетики и аффекта.

Этот нематериальный труд не ограничивается определенной группой рабочих, скажем программистов и медсестер, которые сформировали бы новую потенциальную рабочую аристократию. Довольно нематериальный труд в его различных обличьях (информационном, аффективном, коммуникативном и культурном) имеет тенденцию к распространению на всю рабочую силу и на все трудовые задачи как составная часть, большая или меньшая, всех трудовых процессов. Тем не менее, несомненно, существует множество разделений в сфере нематериального труда, международных разделений нематериального труда, гендерных, расовых и так далее. Как говорит Роберт Райх, правительство США будет стремиться, насколько это возможно, сохранить наиболее ценный нематериальный труд в Соединенных Штатах и ​​экспортировать малоценные задачи в другие регионы. Очень важной задачей является прояснение этих разделений нематериального труда, которые, я должен указать, не являются теми разделениями труда, к которым мы привыкли, особенно в отношении аффективного труда.

Короче говоря, мы можем выделить три типа нематериального труда, которые управляют сектором услуг на вершине информационной экономики. Первый связан с промышленным производством, которое было информатизировано и включает коммуникационные технологии таким образом, что трансформирует сам процесс промышленного производства. Производство рассматривается как услуга, и материальный труд по производству товаров длительного пользования смешивается с нематериальным трудом и стремится к нему. Во-вторых, это нематериальный труд аналитических и символических задач, который сам распадается на творческие и разумные манипуляции, с одной стороны, и рутинные символические задачи, с другой. Наконец, третий тип нематериального труда связан с производством аффектов и манипулированием ими и требует (виртуального или фактического) человеческого контакта и близости. Это три типа труда, которые движут постмодернизацией или информатизацией глобальной экономики.

Биоэнергетика

Под биоэнергетикой я понимаю потенциал аффективного труда. Биоэнергетика — это сила создания жизни; это производство коллективных субъективностей, социальности и самого общества. Сосредоточенность на аффектах и ​​сетях производства аффектов раскрывает эти процессы социальной конституции. То, что создается в сетях аффективного труда, есть форма жизни.

Когда Фуко рассуждает о биоэнергетике, он видит ее только сверху. Это patria potestas, право отца на жизнь и смерть своих детей и слуг. Что еще более важно, биовласть — это способность появляющихся сил правительства создавать, управлять и контролировать население — способность управлять жизнью.[11] Другие более поздние исследования расширили понятие Фуко, определяя биовласть как власть суверена над «голой жизнью», жизнью, отличной от ее различных социальных форм.[12] В каждом случае на кону власти стоит сама жизнь. Этот политический переход к современной фазе биовласти соответствует экономическому переходу капиталистической постмодернизации, в которой нематериальный труд занял господствующее положение. Здесь также в создании стоимости и производстве капитала центральным является производство жизни, то есть создание населения, управление им и контроль над ним. Однако этот взгляд Фуко на биовласть только рассматривает ситуацию сверху, как прерогативу суверенной власти. С другой стороны, когда мы смотрим на ситуацию с точки зрения труда, связанного с биополитическим производством, мы можем начать распознавать биовласть снизу.

Первый факт, который мы видим, когда мы принимаем эту точку зрения, заключается в том, что труд биополитического производства строго сконфигурирован как гендерный труд. Действительно, различные направления феминистской теории уже предоставили обширный анализ производства биовласти снизу. Течение экофеминизма, например, использует термин биополитика (на первый взгляд может показаться, что он сильно отличается от термина Фуко) для обозначения политики различных форм биотехнологии, которые транснациональные корпорации навязывают населению. и окружающая среда, прежде всего в подчиненных регионах мира.[13] Зеленая революция и другие технологические программы, преподносимые как средства капиталистического экономического развития, на самом деле принесли с собой как опустошение окружающей среды, так и новые механизмы подчинения женщин. Эти два эффекта, однако, на самом деле являются одним. Эти авторы указывают, что в первую очередь традиционная роль женщин заключается в выполнении задач воспроизводства, которые наиболее сильно пострадали от экологических и биологических вмешательств. Таким образом, с этой точки зрения женщины и природа доминируют вместе, но они также работают вместе в отношениях сотрудничества, противодействуя нападению биополитических технологий, чтобы производить и воспроизводить жизнь. Остаться в живых: политика стала делом самой жизни, и борьба приняла форму биовласти сверху против биовласти снизу.

В совершенно другом контексте многочисленные авторы-феминистки в Соединенных Штатах анализировали основную роль женского труда в производстве и воспроизводстве жизни. В частности, заботливый труд, связанный с материнским трудом (отличие материнского труда от биологически специфических аспектов родового труда), оказался чрезвычайно богатой территорией для анализа биополитического производства.[14] Биополитическое производство здесь состоит прежде всего в труде по созиданию жизни, не порождению, а сотворению жизни именно в производстве и воспроизведении аффектов. Здесь мы можем ясно увидеть, как стирается различие между производством и воспроизводством, а также различие между экономикой и культурой. Труд воздействует непосредственно на аффекты; он производит субъективность, он производит общество, он производит жизнь. Аффективный труд в этом смысле онтологичен, он раскрывает живой труд, конституирующий форму жизни, и тем самым вновь демонстрирует потенциал биополитического производства.[15]

Мы должны, однако, сразу же добавить, что мы не можем просто безоговорочно утверждать любую из этих точек зрения, не признавая огромной опасности, которую они представляют. В первом случае отождествление женщины и природы рискует натурализовать и абсолютизировать половые различия, вдобавок к спонтанному определению самой природы. Во втором случае прославление материнской работы могло бы легко способствовать укреплению как гендерного разделения труда, так и семейных структур эдипова подчинения и субъективации. Даже в этих феминистских анализах материнского труда становится ясно, насколько трудно порой вытеснить потенциал аффективного труда как из патриархальных конструкций воспроизводства, так и из субъективной черной дыры семьи. Однако эти опасности, какими бы важными они ни были, не отменяют важности признания потенциала труда как биовласти, биовласти снизу.

Этот биополитический контекст как раз и является основанием для исследования продуктивных отношений между аффектом и ценностью. Здесь мы находим не столько сопротивление того, что можно было бы назвать «аффективно необходимым трудом»[16], сколько потенциал необходимого аффективного труда. С одной стороны, аффективный труд, производство и воспроизводство жизни, прочно укоренился в качестве необходимой основы для капиталистического накопления и патриархального порядка.