Автономность личности это: Ошибка 404. Запрашиваемая страница не найдена

Условия для формирования автономности личности школьников, как основной категории при реализации стандартов ФГОС ООО



В соответствии с программой федеральных государственных образовательных стандартов основного общего образования (ФГОС ООО) приоритетным для учителя становится формирование в личности обучающегося универсальных учебных действий. Обобщенных действий, позволяющих выпускнику школы в дальнейшем самостоятельно добывать знания, определять свою собственную образовательную траекторию. Данная статья раскрывает такое понятие, как автономность личности, в контексте реализации стандарта, формирования у школьников регулятивных учебных действий.

Ключевые слова: автономность, универсальные учебные действия, ФГОС ООО, межпредметная интеграция, саморегуляция личности обучающегося

В последнее время, в рамках освоения ФГОС второго поколения, в педагогической и дидактической литературе затрагиваются не только вопросы целеполагания, содержания и методов обучения математике, но и вопросы, касающиеся самих обучающихся, их роли и перспектив в процессе обучения.

В современном обществе образование рассматривается в системно-деятельностной парадигме. Это значит, что обучение сегодня сцентрировано на ученике, индивидуально-дифференцированно и направлено на развитие личностных качеств учащихся.

Такое большое внимание к личности обучающегося свидетельствует о том, что многим абсолютно ясно, что без активного, заинтересованного и ответственного участия ученика не возможно говорить о реализации субъект-субъектных отношений в обучении математике в школе.

С активизацией познавательной деятельности обучающихся связаны вопросы развития их самостоятельности и автономности в изучении математики, которые направлены на более личностный подход к овладению предметом и, тем самым, на более увлекательный, гармоничный и эффективный процесс обучения.

Проблема автономии личности находится в поле зрения различных наук: философии, психологии, педагогики и пр. Благодаря автономии личность имеет возможность сохранить свои природные человеческие качества и социальную индивидуальность, сформированную в обществе, не смотря на воздействие обезличенных форм общественных отношений.

Философия автономной личности рассматривалась в науке на протяжении всех исторических периодов, начиная с работ древних философов, заканчивая современными учеными. В отечественной и зарубежной литературе рассматривается автономность личности в целом (Н. Бердяев, Д. Гойлен, В.Д. Губин, И. Кант, Дж. Милл, Ж.П. Сартр, В.И. Слободчиков, М. Хайдеггер и др.) и автономия обучающегося (М. Барцелло, Т.В. Бурлакова, И.В. Лукша, О.В. Путистина, У. Рампиллон, Л.В. Трофимова и др.). Для понимания методических и методологических основ формирования автономности личности в образовательном пространстве важное значение имеют работы отечественных исследователей (Е.А. Григорьева, Е.А. Малеева, Д.А. Ходяков и др.), в которых автономия учащихся рассматривается как принцип организации обучения иностранным языкам, а также выводится методика формирования образовательной автономности старшеклассников в процессе иноязычного чтения.

Анализ научной литературы по теме исследования показывает, что на сегодняшний день накоплен значительный опыт, который может быть использован при решении вопроса о формировании автономности личности школьников. Но в основном все эти исследования дают ответ на поставленный вопрос лишь посредством изучения иностранных языков. В современной психолого-педагогической теории практически отсутствуют работы, посвященные формированию автономии личности обучающихся в процессе математического образования, в частности не выделены четкие педагогические условия формирования и развития автономности личности старшеклассников в процессе профилизации старшей школы.

Среди важнейших направлений модернизации общего образования, предпринимаемой государством, можно отметить введение государственных стандартов образования, профильного обучения, проведение единого государственного экзамена, информатизацию образования. Происходит радикальный пересмотр многих дидактических концепций, переосмысливается с новых позиций богатый экспериментальный материал отечественной школы. Во всех звеньях школьного обучения ищутся способы преодоления предметоцентризма. При этом магистральным путем является интегративное обучение.

Актуальность интеграции в образовании определена тем, что одна из ключевых задач образования состоит в формировании у учащихся целостной картины мира, тогда как реальный учебный процесс построен преимущественно на узкопредметной, дисциплинарной основе. В результате у учащихся не формируются умения применять полученные знания в быстро меняющемся мире, для формирования которых требуется построение интегративного пространства обучения.

Особенно важность интеграционных процессов возрастает для профильной школы, ориентированной на дифференциацию интересов и жизненных планов учащихся. Переход к профильному обучению должен обеспечить углублённое изучение отдельных общеобразовательных предметов, создать условия для дифференциации и индивидуализации обучения, выбора учащимися разных категорий индивидуальных образовательных траекторий в соответствии с их способностями, склонностями и потребностями, расширить возможности социализации учащихся, в частности, более эффективно готовить выпускников к профессиональному самоопределению, обеспечить преемственность общего и профессионального образования.

На страницах научных и методических изданий активно обсуждаются различные аспекты данной проблемы. В работах Т. К. Александровой, И.Ю. Алексашиной, B.C. Безруковой, М.И. Берулавы, В.В. Гузеева, И.Д. Зверева, В.И. Максимовой и др. раскрываются содержательных вопросов интеграции. Решению проблем эффективности процесса интегративного обучения посвящены работы М.И. Берулавы, С.М. Гапеенковой, В.В. Гузеева, К.Ю. Колесиной, В.К. Сидоренко, М.А. Шаталова. Зарубежная литература помогает раскрыть вопрос об обеспечении самореализации и самораскрытия личности педагога для успешности интеграции (G. Dichatschek, J. Greil, L. Hovde, H.H. Jacobs, A. Kreuz, S.L. Meier, R.L. Meier, G. Naizer, R. Schmidt, C.L. Stuessy и др.).

Интересные результаты по реализации идей интеграции содержатся также в работах Т.М. Гордиец, О.М. Кузнецовой, Т.В. Мухлаевой, М. Пак, Д.В. Ровкина, С.А. Сергеенок, Е.К. Страута, А.Ю. Хотунцева, Ю.Л. Хотунцева и др. Исследования в области интеграции естественно-научного образования отражены в работах И.

Ю. Алексашиной, О.В. Бузовой, Л.С. Глушковой, Н.В. Груздевой, В.А. Игнатовой, В.К. Кириллов, Ю.А. Кустова, Т.В. Куреневой, В.А. Левенберг, С.М. Марчуковой, Т.Б. Невзорова, И.А. Пеккер, С.Н. Рягина, в которых освещены методологические и теоретические основы интеграции предметов естественнонаучного цикла.

Однако анализ отечественных и зарубежных работ по проблеме исследования показывает, что практически отсутствуют труды, рассматривающие интегрированное обучение как инструмент для формирования психологических категорий личности школьника. Если говорить более определённо, то на сегодняшний день отсутствуют работы, в которых бы описывалось и оценивалось влияние интегрированного обучения на формирование автономности личности обучающегося.

Наше исследование как раз и призвано проследить связь между названным способом обучения и изменением психологического портрета ученика.

Начало экспериментального процесса обучения положено посредством укомплектования двух десятых классов обучающимися в начале 2013-2014 учебного года.

Преподаватели математики, которые стали участниками эксперимента, обладали полной автономией. Необходимо отметить, что преподавательский состав находится в одном возрастном диапазоне. Важным условием является и то, что все они прошли идентичную профессиональную подготовку в АмГПГУ. Однако, важным моментом является то, что они занимаются реализацией различных программ, в чем заключается единственное отличие. С целью проведения эксперимента, десятые классы были разделены на два типа:

1. 10 «М» класс является профильным медицинcким экспериментальным классом. Этот класс сформировался в 2013 году первого сентября. Экспериментальность обучения в данном классе заключается в нетрадиционном преподавательском подходе к обучению школьников.
2. 10 «Б» класс является контрольным. Представляет собой саамы обычный общеобразовательный класс, сформированный ещё в сентябре 2003 года. Обучение осуществляется посредством традиционного подхода к обучению школьников

Интегрированное обучение представляет собой комплексный системный подход к освоению учебной программы. Особенность его заключается в том, что имеет место быть сочетание методических и социальных компонентов.

В качестве второго выступает подход межпредметной интеграции. Психологический аспект воплощается путём формирования критического мышления обучающихся. Предполагается каждый урок воплотить для учеников, как небольшое событие обучающего характера. В результате каждого такого события ученики, предположительно, будут открывать что-то новое и интересное при изучении дисциплины. Этот фактор может резко повысить интерес обучающихся к изучаемым дисциплинам [2; 6]

Адекватная самооценка обучающегося очень важна в процессе освоения материала. Она позволяет саморазвиваться, работая над собственными ошибками, а также заставляет ученика интересоваться у преподавателя, правильно ли он решает ту или иную задачу. Формируются также навыки самоанализа. Собственная корректировка образовательного вектора способствует активации мыслительного процесса и самоопределению и профессиональной ориентации будущего специалиста.

В основе образовательного процесса старших классов лежит отдельный особенный подход. Фундаментом является межпредметная интеграция. Каждый из уроков сопровождается формированием и выработкой некоторых психологических качеств. Это заключается в самостоятельном изучении обучающимися материала. Межпредметная интеграция по своей сути и есть интегрированный учебный процесс.

Благодаря поставленному эксперименту становится возможным разработка определённого плана обучения в перспективе. Как показывает анализ отечественной и зарубежной литературы, компетентной в данном вопросе, работы, которые рассматривают интегрированный процесс обучения в качестве орудия формирования психологических качеств личности обучающегося, практически не существует. Описание и оценка интегрированной модели обучения школьников не является основным направлением в работах, косвенно посвященных этой проблематике.

Исследование, описываемое в этой статье, по сути своей является инновационным. Необходимым становится то, что нужно отследить тонкую связь между изменением психологического очертания обучающегося и способом, которым непосредственно осуществляется обучение.

Методические издания содержат попытки освещения и обсуждения различных направлений поднимаемой в статье проблематики. В качестве работ, раскрываемых косвенно или односторонне вопрос интегрированного обучения детей школьного возраста, можно упомянуть труды В.И. Максимовой, В.В. Гузеевой, а также И.Д. Зверева [3]. Эффективность и интенсивность интеграционного обучения рассматривалась в работах С.М. Гапеенковой, В.К. Сидоренко, К.Ю. Колисиной.

Не стоит забывать о том, что зарубежная компетентная в этом вопросе литература способна помочь раскрытию вопроса о самореализации личности педагога в процессе обучения.

Рассмотрим подробнее результаты итогового тестирования испытуемых школьников после внедрения интегрированной методики обучения (алгебры, геометрии, биологии, химии, физики и медицины).

Таблица 1

Результаты сформированности автономности личности школьников после формирующего эксперимента

Испытуемые	«Автономные»	«Зависимые»	«Неопределенные»
Экспериментальная группа	52,6 %	26,3 %	21,1 %
Контрольная группа	15,8 %	31,6 %	52,6 %
Сравнение % по критерию Фишера (φ кр. = 2,31)	φ эмп. = 2,485	φ эмп. = 0,358	φ эмп. = 2,065

Из таблицы 1 видно, что в экспериментальном классе доминирует количество учеников с «автономностью» личности (φ _эмп. = 2,485), в группе «зависимых» различий не обнаружено, однако в группе «неопределенных» обнаружена тенденция перехода учеников экспериментальной группы в категорию «автономных» учеников (φ _эмп. = 2,065), то есть они пока «неавтономные», но по прошествии какого-то времени станут таковыми с высокой долей вероятности.

Обследование школьников по методике «Невербальный семантический дифференциал» позволила описать личностный портрет учителей, внедряющих разные методики обучения математики, рассмотрим полученные характеристики учителей в отражении школьников, по таблице 2.

Таблица 2

Сравнительный анализ психологического портрета учителей экспериментальной и контрольной групп, обладающих автономностью

Учитель экспериментальной группы, внедривший интегрированный подход

Учитель контрольной группы, внедривший традиционный подход

Учитель, по мнению учащихся, более привлекательный как личность, они симпатизируют ему, он является для них эталоном поведения, примером для подражания. Для него характерны такие качества как уверенность в себе, независимость. Выражена экстравертированность, с реакциями внешнеориентированными на ситуацию. Учитель имеет привычную для ребят устойчивую структуру личности. Вовлечен в социальные процессы, активно участвует в общении с окружающими его детьми.

Учитель как личность менее привлекает учащихся. Для него характерны такие качества как уверенность в себе, независимость. Пользуется слабым авторитетом среди ребят, тем самым шансы стать для них примером для подражания заметно снижены. Реакции, внешнеориентированы на ситуацию. Учитель имеет наиболее хаотичную по отношению к социальной норме структуру личности. Он незначительно вовлечен в социальные процессы, что находит своё отражение в более заметной дистанции по отношению к общению с ребятами.

Рассмотрим и сравним психологический климат 10-х классов по тесту «Учебный климат». В таблице 3 приведены показатели учебного климата экспериментального и контрольного классов. Полученные результаты говорят о высоком уровне преподавания в экспериментальном 10 «М» классе, о сформированном школьном коллективе за полугодие, так как этот класс был сформирован недавно — 1 сентября 2013 года, контрольный 10 «Б» класс сформирован давно, школьный коллектив существует на протяжении 10 лет (сформирован 1 сентября 2003 года). Мы можем утверждать, что это полная заслуга учителей, работающих в этом 10 «М» классе и внедренной методики обучения математики. Критерий Фишера не обнаружил различий в психологическом климате классов, он одинаково хорош.

Таблица 3

Соотношение показателей психологического климата в 10-х классах

Класс	Уровень психологического климата	Показатель критерия Фишера
10 «М»	38,9	φ эмп. = 1,120
10 «Б»	33,1

Изучение уровней развития учебной мотивации школьников показало довольно положительно высокие результаты в обеих группах. В таблице 9 представлено процентное соотношение уровней общей учебной мотивации.

Таблица 4

Уровни	Экспериментальная группа (n = 19)	Контрольная группа (n = 19)
Низкий	—	—
Средний	89,48 %	78,95 %
Высокий	10,52 %	21,05 %

Далее на рисунке 1 представлена диаграмма, которая показывает в сравнении развитие видов учебных мотивов школьников, которые в совокупности образуют учебную мотивацию класса (максимальное количество баллов по тесту — 100).

Рис. 1. Динамика учебной мотивации по видам учебных мотивов в 10-х классах

В заключение статьи необходимо отметить, что именно домашнее задание, сделанное самостоятельно учеником, способствует развитию личностных качеств ученика. Если внимание акцентируется на развитии только одной дисциплины, это может способствовать тому, что кругозор и мобильность обучающегося в информационном пространстве имеет шансы существенно ограничиться. Именно этот фактор делает важным описываемый в данной статье эксперимент. Способность быстрой информационной адаптации является преимуществом будущего специалиста в условиях экономического кризиса в стране. Повышение уровня требований к специалистам требует разработки и реализации инновационных программ обучения не только в учебных заведениях высшего и среднего профессионального образования, но и на школьном этапе обучения.

Литература:

1. Батуев, А.С. Биология: Большой справочник для школьников и поступающих в вузы / А. С. Батуев, М. А. Гуленкова, А. Г. Еленевский и др. — 3-е изд., стереотип. — М.: Дрофа, 2012. — 668 с.: ил. — (Большие справочники для школьников и поступающих в вузы).
2. Кулагин, П.Г. Межпредметные связи в процессе обучения, М., 1981.
3. Максимова, В.Н. Межпредметные связи в процессе обучения. -М.: Просвещение, 2015. — 191 с.
4. Сергеева, Т.Ф. Математика и математическое образование: материалы международной конференции «ProceedingsoftheFortyFirstSpringConferenceoftheUnionofBulgarianMathematiciansBorovetz», April 9–12, 2014. — С. 107 — 112.
5. Сухомлинский, В.А. Избранные педагогические сочинения. Сост. О.С. Богданова, В.З. Смаль. В 3 т. М., 1998.
6. Федорова, В.Н. Межпредметные связи естеств.-матем. дисциплин, под ред. В. Н. Федоровой, М., 2000.

Основные термины (генерируются автоматически): класс, контрольная группа, межпредметная интеграция, работа, экспериментальная группа, зарубежная литература, интегрированное обучение, психологический климат, таблица, будущий специалист.

Автономия личности

Содержание понятия «автономность  личности» раскрывается во многих психологических  работах. Большинство авторов рассматривают  его как качество личности, сочетающее в себе умение приобретать новые  знания и творчески применять  их в различных ситуациях со стремлением  к такой работе.

Этот феномен представляет собой единство двух компонентов — мотивационного и процессуального. Первый отражает потребность в процессе познания, второй — знания данной конкретной области  и приемы деятельности, которые способствуют осуществлению целенаправленного  поиска. И хотя эти стороны существуют в единстве, их разделение вполне оправдано, ибо можно стремиться к поиску знаний, но не уметь их находить, можно  уметь их добывать, но не испытывать в этом органической потребности. Именно мотив играет роль вектора, способного направить деятельность личности на достижение поставленных целей. При  этом особенно важно, чтобы человек  выступал субъектом процесса целеполагания, самостоятельно определял задачи своей  деятельности, задавал проблемные вопросы  и стремился найти на них ответы. В этом заключается сущность внутренней мотивации, на которой основана автономность личности.

Однако, еще одним основным показателем развития автономности личности является ответственность. Термин автономность может быть использован  для описания только таких ситуаций, в которых личность полностью  несет ответственность за принятие и осуществление решений, касающихся его дальнейшего обучения.

 

1.3. Воспитание автономной личности

 

Рассмотрим основные аспекты  воспитания автономной личности.

Во-первых, развивающаяся  в настоящее время личностно-ориентированная  система обучения, которая нацеливает обучаемых на будущее, способствует успешной социализации, профессионализации, социальной адаптации. Личностно-ориентированное  обучение способствует развитию и становлению  активной роли индивида. Обретая свободу  в рамках этого направления, обучаемые  не приспосабливаются к изученному, а адаптируются к нему, используя  знания и навыки, полученные в ходе автономной учебной деятельности.

Во-вторых, профилизация обучения в школе, которая способствует раннему  выявлению склонности учащихся к  тем или иным предметам, профессиональному  самоопределению школьников, осознанию  необходимости расширять свои знания и умения самостоятельной познавательной деятельности для подготовки к дальнейшему  обучению в системе среднего или  высшего профессионального образования.

В-третьих, дистанционное  обучение, активно развивающееся  и пользующееся все большим спросом  на рынке образовательных услуг. Среди множества отличительных  черт дистанционного обучения наиболее важной является новая роль в деятельности обучающегося: комплексная виртуально-тренинговая  технология обучения с применением  всей совокупности организационных  форм позволяет ученику стать  самостоятельным исследователем, истинным субъектом познавательной деятельности; педагог выполняет лишь функцию  консультанта, советника, помогает направлять деятельность в нужное русло, все  остальное — задача ученика.

В-четвертых, концепция непрерывного образования, согласно которой человек  постоянно, в течение всей своей  жизни приобретает знания, умения, навыки, самосовершенствуется как специалист-профессионал. Процесс обучения не заканчивается в момент получения диплома об образовании, а переходит в иную плоскость — превращается в процесс самообразования. Здесь уже никто не направляет познавательную активность обучающегося, он обретает полную свободу в определении содержания своего образования, методов, форм и средств его реализации, способов контроля за результативностью обучения. И самое главное — весь процесс самообразования обусловлен внутренней мотивацией личности. Человек говорит: я не только могу научиться чему-либо, а я хочу этого и знаю, как этого достичь. Таким образом, возникает истинная автономность личности.

И это уже не миф, предположение, радужная перспектива, а вполне реальная ситуация, через которую проходит каждый человек, стремящийся к новому знанию, к новым способам деятельности. Именно автономность личности обеспечивает дальнейшее развитие всех наук.

Итак, обзор философской и психологической литературы показал, что понятие автономии личности появилось в психологических исследованиях сравнительно недавно. Однако, многие философы и психологи хотя и не вводили в научный оборот понятие автономности личности, занимались изучением проявлений личности, которые фактически являются разными гранями понятия автономности.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2. Автономность личности в условиях современного развития общества

 

2.1. Автономия личности  в условиях современного мира

 

На человека постоянно  воздействует очень много факторов, которые толкают его в том  или ином направлении, иногда в разных направлениях. Тело толкает нас в  одном направлении. Адаптивные структуры, через которые преломляются внешние  социальные требования, толкают в  другом направлении. Для человека существует много возможностей не задумываться, а прислушиваться только к внешним  требованиям или к своему внутреннему  голосу, к своим желаниям.

Однако еще одна особенность  современного мира заключается в  том, что в нем остается все  меньше и меньше стабильных условий  существования человека. Вся традиционная психология, включая гуманистическую, была психологией существования  человека в сравнительно стабильных условиях, когда поведение человека детерминировано. Такая психология действительно, позволяет вывести  закономерности и предсказывать  на основе этих закономерностей поведение 90% людей в 90% случаев, при условии  предсказуемости и стабильности ситуации. В ситуации, которая постоянно  меняется, ничто предсказать нельзя, и никаких закономерностей вывести  нельзя, потому что любые закономерности, как показал еще Курт Левин, должны учитывать конкретные характеристики ситуации²⁴. Если законы, не действуют в каком-то конкретном случае по отношению к конкретному человеку, значит в данной ситуации не выполняется то условие, в котором данная закономерность действует.

Сейчас жизнь людей  становится все менее устойчивой, все менее детерминированной. И  поведение человека становится все  труднее объяснить, исходя из четкой закономерности того, как влияет среда, наследственность, как действуют законы. Возникает все больше ситуаций, в которых требуется рассматривать человека иначе, ситуаций, когда человеку ничто не подсказывает, как действовать и когда он должен принимать решение сам. Прежде всего, это относится к двум группам ситуаций, которые становятся все более актуальными. Первое — это ситуация краха сложившихся структур, распада жизненных ценностей, когда разрушено все, что было, и человек обнаруживает себя «в чистом поле». Вторая ситуация — это ситуация трансценденции, не вызванная какой-либо внешней необходимостью, ситуация, когда человеку «больше всех надо», когда он стремится к постоянному развитию, выходя за пределы того, что от него требуется.

Главная характеристика современного мира заключается, пожалуй, в том, что  это мир, находящийся в нестабильном, переходном состоянии. Этот мир непредсказуем  гораздо в большей степени, чем  это было раньше. ХХ век начался  с «заката Европы» (О.Шпенглер), а  кончился «концом цивилизации» (Ф.Фукуяма) — кризис все расширяется и расширяется, уже не ограничиваясь одной Европой.

Прошедший век оказался веком  титанических разломов практически  во всех сферах существования человека. Помимо грандиознейших войн, мы наблюдаем  еще массу не столь брутальных по своим внешним проявлениям, но ничуть не менее серьезных стычек, расколов, несовместимостей в сферах, связанных с сознанием, менталитетом, образом жизни людей.

Скорее всего, дело не в  этом и мир не стал существенно  хуже, чем раньше. Конфликтное состояние  человечества, которое мы сейчас наблюдаем, является следствием того, что все  то, что раньше было друг от друга  изолировано, в ХХ веке вошло в  мощное соприкосновение. Чтобы два  вещества вошли в химическую реакцию, надо, чтобы они соприкоснулись. Раньше было ничуть не меньше нетерпимости и агрессии, ничуть не больше терпимости и любви. Просто раньше было меньше горячих точек и конфликтных зон, потому что все гораздо в меньшей степени друг с другом соприкасалось, зоны соприкосновения культур и ценностей были сравнительно невелики.

Сейчас мир стал маленьким, и людям стало тесно. Во-первых, людей стало больше и им все  труднее стало держать свою особость, свою уникальность, свою неповторимость в каких-то локальных границах. Она  стала выплескиваться повсюду. Во-вторых, люди стали мобильнее, они начали двигаться в поисках своих  интересов, пересекать весь земной шар, причем это уже давно массовое явление. ХХ век начался как раз  с массовой экономической миграции. Бедные люди отправились в поисках  лучшей доли на другой конец света. Вследствие того, что людей стало  больше, им стало тесней, они стали  мобильнее и стали больше соприкасаться  друг с другом, назрела в гораздо  большей степени необходимость  сопряжения разных точек зрения, разных ценностей. Раньше они существовали по отдельности на своих территориях  и в большинстве случаев не было необходимости искать какой-то общий радикал, скажем, между исламской  культурой и европейской культурой. Сейчас границы между государствами  становятся все более и более  условными. Многое из того, что когда-то входило в функции государства, постепенно вышло из-под его контроля. Смысл государства вообще в этой ситуации начинает становиться призрачным²⁵.

То же самое происходит с самыми разными социальными  категориями, по которым люди всегда традиционно делились, определяли свое своеобразие, свою идентичность. Политические, этнические, религиозные и другие отличия становятся чем-то, что все  труднее и труднее сохранять  в неприкосновенности, делать так, чтобы  собственные убеждения и взгляды  на мир не вступали в сложную реакцию  со взглядами на мир, требованиями, ожиданиями, ценностями и нуждами  других. Следствия, которые вытекают из этих химических реакций, абсолютно  непредсказуемы и порождают ту самую нестабильность, которую мы наблюдаем сейчас. Отличие современного мира — невозможность уклониться от этих реакций, от этих взаимодействий.

Раньше структура общества было проще, сейчас общество не просто социально, а полисоциально. Я вхожу  не в одну группу, не в две группы, которые входят друг в друга как  матрешки: я в семье, семья моя  в общине, община — часть всей России, и все эти три вещи легко  обозримы, как матрешка друг в друга  вкладываются и не противоречат друг другу. Сейчас каждый человек оказывается  в состоянии идентифицировать себя в терминах социальной принадлежности с множеством разных социальных общностей, которые, как правило, отнюдь не входят одна в другую непротиворечивым образом.

Задача социальной идентичности, социального структурирования в  современном мире уже так просто не решается, как раньше. Результат  такой множественной социальной идентичности — это невозможность  четко себя определить, как раньше, в терминах социальной идентичности.

Известно, что ответ на вопрос: «кто я?» можно дать двумя  главными способами: либо в терминах моей личной идентичности (я ищу  уникальный ответ для себя и нахожу это определение), либо в терминах социальной идентичности (психолог, православный, болельщик «Спартака» и так далее). Первое — обретение личностью собственной  идентичности без помощи социальных ярлыков — требует очень непростой  интеллектуальной работы, требует определенных личностных предпосылок. Второе, с одной  стороны, проще, а с другой стороны, в условиях множественности социальной принадлежности возникает либо расщепленная идентичность, когда я приклеиваю на себя много-много социальных ярлыков  и не могу их собрать по кусочкам в единое целое («так кто же я, в  конце концов»), либо возникает некое  ригидное самоопределение, которое  в условиях нашей сравнительно динамичной жизни начинает все время вступать в конфликт с социальным бытием, которое этому самоопределению  не вполне соответствует, и я, определив себя только в терминах какой-то одной категории, начинаю сталкиваться с тем, что эта категория недостаточна во многих сферах жизни, как только я чуть-чуть выхожу за калитку. Если раньше социальная самоидентификация выполняла функции обеспечения личностного самоопределения сравнительно успешно, то теперь она с этой функцией не справляется и обретение личной идентичности становится как никогда насущным.

Первоначально субъектом  такого опыта, который служит опорой для самостоятельного, автономного, независимого поведения, была только социальная группа, общность; человек не мог  действовать как человек, по-человечески; в одиночку, отдельно от социальной группы. Человек не мог самостоятельно нести свою человечность в себе. По мере исторического развития, люди все больше и больше сами совершенствовали механизмы накопления, восприятия и  усвоения общегруппового опыта, его  индивидуализации и обретали возможность  физически отделяться от группы, при  этом не теряя связь с человечеством, неся свою личностность в себе. Они  обрели способность уходить далеко, и возвращаться, и при этом оставаться людьми, интериоризировав человечность в соответствии с теми закономерностями, которые открыл Л.С.Выготский по отношению к человеческому онтогенезу, к развитию ребенка. Сначала человеческие формы поведения проявляются  во внешних, открытых отношениях между  людьми, а потом человек их сворачивает, вбирает в себя и становится способным  осуществлять их один, без помощи других²⁶.

В процессе разрушения психологического симбиоза происходит постепенная эмансипация, отделение человека от этой психологической  пуповины.

От социокультурной автономии сознания к суверенности индивида

— Александр Дмитриевич, как Вы считаете, обязательна ли категория прекрасного в жизни современного человека? В Вашей жизни красота — определяемая или определяющая категория?

— Да, красота обязательна в жизни человека. В современной жизни красота определяемая категория. Она определяется пользой. Нынче время прагматизма и массовой культуры.

Лично для меня красота играет важную роль. Однако я все же ставлю нравственность выше красоты. Это точка зрения русской философии. Достоевскому приписывают мысль Шиллера о том, что красота спасёт мир. Достоевский считал, что доброта спасёт мир.

Красота связана сейчас с игрой. Игроизация имеет не только свои положительные стороны, но и отрицательные: она разрушает границы нравственности. Красота в чистом виде, как и религия, ведет к перфекционизму. Но во взаимосвязи с добром красота нужна. Она способна сделать человека многомерным, а не односторонним.

 

— По-Вашему, границы нравственности, которые разрушает красота в чистом виде, одинаковы для всех или индивидуальны для каждого? И не имеют ли этические и эстетические идеалы сходное происхождение и общую, мотивирующую саморазвитие личности функцию?

 

— Да, конечно, границы нравственности, которые разрушает красота в ее чистом виде индивидуальны для каждого человека. Мы можем простить художника, который влюбляется в свою натурщицу, но очень трудно понять (и простить) такой факт, когда священник раздевает юную прихожанку и любуется ею.

Однако философия позволяет вести речь и о чем-то универсальном, всеобщем. Я имею в виду философский идеал единства истины, добра и красоты. Эта философская идея в чем-то аналогична христианской Троице, то есть о ней можно сказать, что эти как бы три ипостаси нераздельны и неслиянны.

Под чистой красотой я имел в виду красоту, которая пытается зажить своей собственной жизнью, в отрыве от других ипостасей, или предательски служить мамоне, то есть пользе. Или такой вариант, когда красота реализуется в искусстве для искусства, когда красота становится техничной, безнравственной и безбожной. Кстати, спорно и выделение Софии как четвертой ипостаси в русской религиозной философии. В софийной философии сделан акцент на красоту.

Не имеют ли этические и эстетические идеалы сходное происхождение и общую, мотивирующую саморазвитие личности функцию?

Отвечаю опять: нераздельно и неслиянно. Да, имеют, конечно. Другое дело, что стремление к красоте порождает стремление к абсолютному совершенству, а это очень спорная ценностная ориентация — перфекционизм. Перфекционизм — это паралич действия.

Гармония истины, красоты, добра — вот идеал духовности. Эта гармония трудно осуществима в реальности, когда ее блокирует польза, прагматическая ценностная ориентация.

Поэтому ответ на второй вопрос у меня будет таким: все в меру! Красота в меру. Это звучит парадоксально, поскольку красота как совершенство формы ломает все границы конечного и стремится к бесконечному.

Греков это пугало, но они кокетничали с бесконечностью, поскольку их философия и культура эстетична, но как бы безнравственна. Иначе бы они наградили Сократа, а не казнили его. Средние века, безусловно, подчинили красоту нравственности. В современном обществе три культурных ипостаси слишком далеко разошлись друг от друга.

Саморазвитие личности мотивирует духовный труд. Если нравственное и эстетическое начала вносят свой вклад в цивилизаторский духовный труд, то они помогают саморазвитию. Если саморазвитие понимается по-другому, то беседу надо начинать сначала.

 

— Если я правильно Вас понимаю, то меру определяет сам для себя индивид, а судит его за это общество. Как Вы разрешаете этот парадокс?

 

— Общество тоже задает нормы, стандарты, но автономный, суверенный индивид эти нормы принимает как свои. Например, я подчиняюсь закону по убеждению, а не из страха перед наказанием.

 

— Здесь, видимо, нужно подчеркнуть Вашу позицию в сопоставлении с иным мнением. Что индивид способен лишь следовать норме или ее нарушать. Норма всегда социальна. Ее нарушение асоциально, потому и карается. Следовательно, личностная автономия — иллюзорная, асоциальная и опасная для личности идея. Потому Сократ и выпил яд, а Христа распяли. На мой взгляд, именно в идеологическом противоборстве и противопоставлении несовместимых идей культивируются нормы и ценности. Вопрос в следующем: не ведет ли культивация личностной автономии к культу личности, к некоторой форме тоталитарного мышления?

 

— По-видимому, русскому языку чуждо слово «автономия». Исконное и уже утраченное слово «своезаконие» воспринимается по своему смыслу как своеволие, бунтарство и так далее.

Личностная автономия — это не аутизм, не мания, не паранойя, не садизм или мазохизм, не психическая патология, а норма отношения личности к социуму через окружающую ее культурную среду, норма как мера принятия и непринятия этой среды, возможность ее творческого конструирования. Личностная автономия — это гармоническое отношение индивида к обществу. Если рассматривать личностную автономию по-другому, то возникнут не только серьезные искажения, но и полное непонимание.

Сразу отвечаю еще на один вопрос, чтобы не быть лаконичным. А нужна ли в России «западная» идея личностной автономии? Не приведет ли это к росту эгоизма и индивидуализма?

Россия нуждается в универсальной общецивилизационной идее личностной автономии. Но подыщем синонимы в более слабой модальности, например «самостоятельность». Если автономия не нужна, то и личность не нужна, потому что личность и личностная автономия — это одно и то же. Отрицание необходимости автономии, то есть самостоятельности, — это известный феномен «бегства от свободы».

 

— Социотерапевтический концепт универсальной общецивилизационной идеи личностной автономии заманчив. Но сам конструкт «общецивилизационный» обретает смысл в диспозиции с локальностью. Личность локальна, ее автономия подразумевает высокую степень локализованного личностного суверенитета. Нет ли конфликта между личностной автономией и общецивилизационным универсализмом?

 

— Есть между ними и противоречие, и даже конфликт как высшая форма противоречия. Однако в аспекте диалектики противоположности не только исключают друг друга, но и друг друга предполагают.

Существуют глобализация и локализация, но существует и глокализация, их единство. Расширение процессов глобализации сопряжено c усилением автономизации и индивидуализации личности. Возможно, в условиях массовой культуры этот противоречивый процесс приобретает гипертрофированные формы. Корни этого процесса в западной культуре и науке.

Автономия — это ключевое понятие нашего времени, выражающее стремление человечества решить самую трудную проблему: соединить «внешнюю социальность и присущую людям индивидность» [1: 7]. Проект автономии является сутью западного проекта модерна. Альтернатива Востока состояла в решении проблем своего существования и развития на пути социоцентризма, сопряженного с гетерономией личности.

Что касается российского общества, то тут все еще сложнее. Чтобы решить задачу органического соединения личностной автономии с автономией общества, следует изучить, насколько тесно они связаны.

 

— Что ж, раз мы шагнули за грань изученного («следует изучить, насколько тесно они связаны»), может, выскажете свои соображения на этот счет?

 

— Несмотря на многочисленные исследования автономии личности в психологии, в социально-философском, культурологическом аспектах проблема изучена недостаточно.

В философии автономия понимается как органическое единство таких противоположностей, как зависимость и независимость в действиях и мотивах человека [2: 123]. Джеральд Дворкин замечает, что автономию отождествляют со свободой, суверенитетом, целостностью, уникальностью или индивидуальностью, независимостью, ответственностью, свободой от внешних обязательств и от внешней каузальности и так далее. Он делает вывод о том, что «практически единственное, на чем сходятся разные авторы, это то, что автономия — такое качество, которое желательно иметь» [3: 6]. В то же время не все признают существование автономии или ее ценность.

Во-первых, некоторые теории (в частности бихевиоризм, структурализм, отдельные виды марксизма) в принципе отрицают возможность автономии по отношению к личности. Во-вторых, многие концепции имеют свои интерпретации по поводу правовой и моральной ценности автономии. Сторонники либерализма обычно приветствуют автономию, рассматривая ее как независимость, самостоятельность либо форму рациональности в действии индивида. Однако ценность автономии в этом отношении отрицается консерваторами, коммунитаристами, многими верующими, отдельными представителями феминистского движения и так далее — всеми теми, кто возвеличивает солидарность, взаимозависимость, чувство сопереживания, подчинение или покорность.

К сожалению, в России произошла утрата антропологического смысла понятия автономии, что выразилось даже в потере эквивалентного слова «своезаконие» в русском языке. Автономия рассматривается как подозрительный жупел, которому обыденное сознание может приписать такие свойства как механицизм, отчужденность, одиночество, индивидуализм, изоляция и пр.

Автономность нравственного сознания — это рефлексия на культурную автономию отдельного человека, личности и индивидуальности. В этом случае можно говорить об абсолютном содержании нравственного сознания [4]. В методологическом отношении взаимосвязь абсолютного и относительного допускает интерпретацию с точки зрения принципа диалектического детерминизма, разработанного С.Л. Рубинштейном [5: 219–220, 222–223, 232, 243–244, 346, 424]. Социальные причины обусловливают индивидуальное сознание через его внутренние условия (ценности и личностные смыслы), нередуцируемые к общественному бытию. Посредствующим звеном являются деятельность, поведение личности, ее поступки. Детерминация внешняя дополняется внутренней детерминацией, а свобода (соответственно и автономия) выступает как самодетерминация.

От правового деяния нравственный поступок отличается добровольностью (свободной волей к добру). Если для правового сознания требуется отыскивать духовные основания, все же остающиеся неразрывно связанными с угрозами силы или насилия, то мораль обоснована собой, своими основаниями. Внутренние факторы и мотивы благодаря ряду предпосылок и условий становятся соизмеримыми с внешними. В морали ярко проявляется тот факт, что человек является не только продуктом среды, но и продуктом своей собственной активности («деятельности»). Мораль обеспечивает самостоятельность личности по отношению к ее собственным влечениям, к импульсивным реакциям и внеморальному внешнему социальному давлению. Моральные феномены означают способность человека руководствоваться идеальной мотивацией. Если исследуется нравственное сознание, мы не ищем причины, не говорим «почему». Главный признак нравственного сознания — свобода.

Для прояснения вопроса об основаниях автономности нравственного сознания продуктивно обратиться к этической концепции И. Канта. Он открывает объединяющий нравственный закон автономности воли и показывает, что он безусловен и для личности приобретает вид категорического императива [6: 211–310].

С понятием «автономия» у Канта неразрывно связаны понятия «закон» и «свобода». Кант выдвинул гениальную формулу соотношения свободы и закономерности, которая остается актуальной и в наши дни: свобода каждого должна быть такой, чтобы она не подавляла свободу другого человека. Здесь принципы морали и права совпадают с учетом диалектики внутреннего и внешнего в актах социального взаимодействия.

Абсолютное и относительное выступают в качестве диалектических моментов нравственности. Показать это можно, обращаясь к основным категориям этики: «добру» и «злу» — и применяя апагогическую аргументацию.

Наиболее радикальную попытку релятивизации категорий «добро» и «зло» предпринял Ф. Ницше в работе «К генеалогии морали», полемическом сочинении, приложенном в качестве дополнения и пояснения к его другой большой работе «По ту сторону добра и зла» [7: 407–524, 786]. Ницше отверг «мораль рабов» так же, как и сократовскую аксиому отождествления добра и знания.

Согласно Ницше, возможна феноменологическая приостановка действия понятий добра и зла. Этот мысленный эксперимент он провел в теории, заявив, что моральные предрассудки вредили людям на пути развития новой культуры. Однако заблуждение Ницше состоит в том, что он от блестящего анализа генеалогии морали неправомерно переходит к выводам в отношении христианства в целом, обнаруживая непонимание самого духа христианской морали.

Вопрос затрагивает множество аспектов. Наиболее неизведанным представляется эстетическая автономия. Эстетическая автономия индивидуальности, действительно, вопрос неизученный. Мое предположение будет не столько научным, сколько эстетическим. Эстетическая автономия индивидуальности феноменологизируется. В меньшей мере она концептуализируется. Тем не менее попытка не пытка. Эстетическая автономия — это внешняя сторона индивидуальности, способность творчески выражать себя в культурном контексте. Нравственная автономия — внутренняя, нормативная сторона самозаконного сознания и поведения личности. Я бы сказал, что в эстетической автономии выражается женская составляющая человеческой природы, а в нравственной автономии — мужская компонента. Красота — форма, которая в идеале наполняется нравственным содержанием. Тогда она сакрализуется. Природа русского человека (его национальный характер) во много женственна. Русское православие поэтому принимает эстетический характер. Русская литература (по крайней мере, классическая) несет в себе не рациональное начало, а чувственно-эмоциональное, эстетическое. Русский человек стремится довести все до красоты.

В современной (массовой) культуре прагматическое начало подчиняет себе и нравственное, и эстетическое. Прагматическое сакрализуется, а эстетическое становится профанным. Информационное общество несет в себе серьезные угрозы личностной автономии. Ассерторическая информация разрушает социокультурные модальности и модальности личностные. Как нож, как бритва режет по живому.

— Осмысление наследия Ницше — некоторый Рубикон для эстетствующей и философствующей молодежи России. Вероятно, его жесткая критика традиционной морали находит понимание у критически настроенных молодых умов. Можно подробнее остановиться на ницшеанском релятивизме?

 

— Его понятие добра связано с властью как высшей ценностью. Власть и сила — это добро, а слабость и рабство — это зло. «Переоценка ценностей» связана с кризисом рациональной кантианской этики. Ницше отверг «мораль рабов» так же, как и сократовскую аксиому: знание = добро. «Демократическое» знание у него сменилось «аристократическим» мифом о сверхчеловеке и вечном возвращении. Он заявил, что моральные предрассудки вредят людям на пути развития культуры [7: 557–748]. В генеалогии морали обращает на себя внимание понятие «ресентимент», проанализированное М. Шелером в работе «Ресентимент в структуре моральностей» [8]¹. Французское слово ressentiment можно рассматривать как переживание, обретающее автономность (re-sentiment), негативный смысл которого передается лучше всего словами: скрываемые, подсознательные злоба и неприязнь; враждебность, ревность, зависть и желание мести. Ресентимент характеризуется Ницше как психологическое самоотравление ввиду его бессилия и стремления к равенству с неравными, стоящими выше. Формула ressentiment — это экзистенциальная зависть: я не могу простить тебе уже само твое существование, потому что не могу быть таким же здоровым, веселым, умным, красивым, знатным, богатым и так далее. [7: 786].

Сама жизнь, к которой обращается Ницше, особенно практика духовного разложения в тоталитарных обществах, показала, что абсолютное в морали должно быть «оправдано». Подчинение морали голой целесообразности лишает категории добра и зла объективности. История показала, что такой путь релятивизации (принцип классовости, партийности) морали разрушает духовность, развращает молодежь, провозглашая вседозволенность любых действий, покушается на святая святых — человеческую жизнь.

Как у сторонников, так и у противников релятивизации морали имеются сильные доводы, аргументы и контраргументы. Ценности добра и зла имеют регулятивный смысл, определяют хорошее и плохое как нравственные оценки. Добро и зло, эти фундаментальные категории морали, служат предметом рефлексии в различных системах этического дискурса. В сущности, противопоставленные друг другу, они уже становятся относительными. Абсолют, от которого они зависят, — это Благо. Но Благо не существует независимо от человека и человечества. Добро и зло несут на себе отпечаток человеческой субъективности в любом случае. Может быть, в автономной этике они имеют более объективный характер. Мировые религии закрепляют универсализм: добро не зависит от рода, племени, места и времени.

Диалог светской и религиозной этики необходим, чтобы избегать формализма в оценке сложных конкретных ситуаций, когда добро может становиться злом.

Конечно, полная релятивизация понятий добра и зла ведет к софистическому отождествлению хорошего и плохого. Однако момент относительного в светской этике в отличие от такого полного релятивизма необходим.

Нравственный релятивизм, оторванный от традиции и абсолютного, формального содержания морали опровергается от противного: все те, кто признает зло только относительным, фактически оправдывают его и признают, но (и это важно) не по отношению к себе, а только внешним образом — по отношению к другим. Категории добра и зла имеют силу как ценности общественного сознания, регулируя многие другие формы человеческого поведения, в частности правовые отношения. Даже делая выбор в пользу зла, решая сложную дилемму, человек оценивает это зло как меньшее по сравнению с другим злом, но не в качестве добра.

Открывается возможность равновесия внутреннего и внешнего, баланс абсолютного и относительного моментов в нравственном сознании. Этот баланс характеризует автономность нравственного сознания как жизненную релевантность. Альтернативами автономии при нарушении такого равновесия выступают гетерономия, теономия, патернализм и аномия. Практическим эквивалентом автономии выступает любовь — единство свободы, ответственности и творчества, в русской культуре — это соборность.

Итак, суть культурных оснований автономности нравственного сознания состоит в том, что сама нравственная норма как основа нравственного сознания — это социальный акт, протекающий внутренним образом, свободно, на основе ценностей, концентрирующих в себе нравственные смыслы. Быть автономным — значит жить по закону свободной, творческой и ответственной любви.

— Получается, абсолютность и относительность категорий добра и зла не исключают друг друга?

 

— Это не простой вопрос. Я бы сказал, что образуются две модальности добра и зла: абсолютная и относительная. И обе модальности в диалектическом единстве воссоздают этические нормы в переживаемом опыте. Этика — живое пространство субъективного опыта, связанное с эмоциональными переживаниями индивида. Но без устойчивых (абсолютных) категориальных соотношений опыт не передаваем, он просто не социализируется и не становится культурным. Другой вопрос — навязывается этот опыт обществом или принимается индивидом свободно и самостоятельно.

Автономная мораль и диалогическая этика релятивизируют абсолютные категории религиозной морали и превращают их в ценности, требующие оценки, зависящей от конкретных условий их применимости. То, что в одних условиях — добро, в других становится злом. Релятивизация понятий добра и зла (в отличие от абсолютизации) может даже привести к софистическому отождествлению хорошего и плохого. В таком случае получается, что хорошо всё полезное для меня, а всё остальное либо плохо, либо имеет нейтральную оценку.

Релятивизм в отношении добра и зла часто смыкается с атеизмом, поскольку Бог не мог бы допустить зла. Здесь уместно привести проблему зла (как ключевую для традиционной теодицеи) в формулировке Д. Юма: если зло в мире согласуется с промыслом Бога, то Он не благожелателен. Если зло в мире противоречит Его промыслу, то Он не всемогущ. Но зло или согласуется с Его промыслом, или противоречит ему. Следовательно, Бог или не благожелателен, или не всемогущ [9: 450–451, 457–467]. Проверка рассуждений Д. Юма на правильность (в формально-логическом смысле) показывает, что в этом отношении оно безупречно [10]. Значит, надо возвратиться к проверке истинности предпосылок. А это приводит к скептицизму, агностицизму или атеизму.

Можно подойти к вопросу о доказательстве существования нравственных ценностей блага, добра с апагогической точки зрения или рассуждать от противного. Существует ли реально зло, антипод добра, его диалектическая противоположность? Существует ли зло объективно, или хотя бы интерсубъективно? Нищета, войны, социальная несправедливость, или триада, которая поразила сознание Будды — болезни, старость и смерть — всё это явное зло. Сюда же можно отнести и землетрясение в большом городе, которое разрушает его, террористический акт против множества беззащитных людей, сознательное применение оружия массового уничтожения на государственном уровне.

Зло уничтожает наше представление о том, что этот мир — лучший из миров. Все осознают, что терроризм — зло, и даже сами террористы, которые сознательно служат злу, используя страх как средство достижения своих целей, понимают, что террор — это не добро, а зло. При столкновении с подобным злом может разрушиться вера в гармонию и счастье, вера в абсолютное добро. Не решает проблему и признание зла отсутствием добра (Августин)². Хотя, разумеется, зло противоречиво в своем существовании. Феноменология нравственного сознания выводит на объективные ценности, которые могут наполняться субъективным индивидуальным смыслом. В противовес можно приводить примеры того, что нравственные принципы зависят от культуры общества и степени ее развития. Например, Аристотель считал рабство добром, а сейчас осуждаются все виды рабства как зло. Или указывать на наличие странных обрядов, многие из которых невозможно разумно объяснить. Становятся ли они от этого морально приемлемыми [12: 177]? Нравственный релятивизм по отношению к злу опровергается от противного, а именно: все, кто отрицает существование зла, в какой-то мере оправдывают его. Правда, происходит это, повторюсь, не по отношению к себе самому, а в отношении других людей.

Категории добра и зла имеют силу как ценности общественного сознания, регулируя многие другие нормы человеческого поведения. Например, счастье — это утверждение добра, приближение к благу. Любовь — положительное отношение к миру в целом как источнику всего доброго, а также наши действия, направленные на утверждение жизни, а не на ее разрушение (зло).

Смысл понятий «добро» и «зло» состоит в том, что эти нравственные концепты заостряют наше внимание на свободе выбора, происходящего несмотря на внешние обстоятельства, несмотря на объективную детерминацию действий людей. Выбирая зло, человек может решать дилемму, выбирать меньшее из зол, но не может считать зло добром. В отношении темы автономности сознания мы можем фиксировать перелом ориентированности действия личности с внешнего на внутреннее и подойти к подлинному началу духовной автономности, к нравственной самозаконности. И такая инверсия внутреннего и внешнего характеризует горизонт (социо)культурных оснований, то есть культурных оснований, которые не только детерминированы социальным бытием, не только детерминируют его сами, но и являются социальными во внутреннем плане. Еще большее выражение подлинная духовная автономность человека находит в эстетическом сознании. И можно зафиксировать этот момент единства этического и эстетического.

В нравственном сознании устанавливается своеобразное «равновесие» автономности и гетерономии. Методологически приемлемым является понимание абсолютного и относительного в нравственном сознании в духе диалектики, то есть взаимного перехода и превращения противоположностей. В то же время и диалектика предполагает не дуализм, а доминирование одной из противоположностей. В этом аспекте гуманизм отличается именно диалектичностью соотношения абсолютного и относительного.

Индивид как носитель автономного сознания, ценностей, прежде всего, нравственных, — это личность и индивидуальность, субъект.

Личность как абстрактная возможность зарождается еще в «осевое» время (К. Ясперс), но конкретное массовое воплощение она получает в эпоху Ренессанса. Церковно-феодальной идеологии аскетизма и сопряженного с ним религиозного (в данном случае христианского) гуманизма эта эпоха противопоставила идею автономной морали. Гетерономная мораль опиралась на понятие соборности, «кафоличности», на идею всеобщей связанности всех людей в Боге. Автономность человека и автономность его сознания, очевидно, взаимно обусловливали друг друга. Онтологическая парадигма сознания сменялась аксиологической: основания деятельности человека лежали не вовне, а в нем самом.

Русская религиозная литература и философия видят смысл жизни русского человека в борьбе со страданиями. Это прослеживается у Е.Н. Трубецкого [13, 14]. Русская философия полагает, что страдания делают человека лучше, очищают его, облагораживают и делают достойным счастья. Даже Ф.М. Достоевский, много размышлявший о страдании, его бессмысленности, пришел к выводу, что оно окупится будущей гармонией [15: 741–754, 789].

Отношения в реальном обществе отражаются на балансе автономии и гетерономии в нравственном сознании: общество, консолидируясь, стабилизирует нравственные ценности, усиливая момент абсолютного, но, дезорганизуясь, оно создает условия «аномии», когда нравственные нормы ослабляются, релятивизируются.

Итак, суть автономности сознания как культурной основы нравственности состоит в том, что нравственная норма — это социальный акт, который протекает сугубо внутренним образом, свободно, на основе ценностей, концентрирующих в себе нравственные смыслы. Нравственность как социальный институт обусловлена не только и не столько внешним образом, например экономически, сколько детерминирована прогрессирующим внутренним законом свободной и творческой ответственности. Так, важное достижение всей социальной и культурной антропологии состояло в том, что первобытное общество конституировалось сакрализованной нравственностью, в которую входил зародыш современного института товарно-денежной экономики в виде экономики дарения.

Трудно оценивать аргументацию сторонников и противников абсолютного в морали чисто внешним образом. Внутренние же основания приводят к абсолютному. В нашем рассмотрении нравственного сознания взвешивались аргументы «за» и «против» нравственного релятивизма, сопряженного с социальным детерминизмом морали. Если вместо «либо-либо» поставить «и», то абсолютное будет если не доказано, то защищено, не опровергнуто. Даже если чаша весов идеально уравновешена, то Я может положить на сторону добра свое суждение. Язык сознания выявляет чистые интенциональные объекты нравственности, которые выражают творческую мощь духовного, победу идеального над материальным и способность личности действовать, руководствоваться более высокими соображениями, чем мотивы пользы, власти и закона.

Личность, которая отчуждена от нравственности как субстанциального момента культуры, становится внутренне пустой, несмотря на свой высокий политический («бюрократ»), социальный («авторитет») или экономический («продажная личность») статус. «Внутренняя пустота» в данном случае — это метафора для понимания альтернативности счастья и любви в спектре нравственных ценностей. В некоторых вариантах мировоззрения счастье вообще лишается культурного смысла, направлено против культуры, например, у киников, даосов, а в современности — у фрейдистов и постмодернистов. В счастье же как нравственной категории следует зафиксировать низший уровень нравственности, в котором доминирует гетерономия, а в любви — высший созидательный уровень, в котором гетерономия подчинена автономии.

Мораль может характеризоваться с точки зрения внутренней детерминации: она — causa sui, духовная субстанция. Нравственное сознание направляет человеческую деятельность, исходя из идеальных мотивов. Внутренние нравственные мотивы выступают внутренней предпосылкой поступков, сотворенных духовным миром человека с помощью доброй и свободной воли. В деятельности человека, его общении и в диалоге с другими людьми происходит энергичное преобразование этики в культуру.

 

— Следует ли из сказанного, что между культурой личности и её социокультурной автономией тесная сущностная связь: чем выше уровень культуры личности, тем сильнее её потребность в автономии и личностном суверенитете?

 

— В определенной мере да, это одно и то же. Гетерономия разрушает личность, а автономия — ее сохраняет и развивает. Неавтономной личности нет. Что же мы хотим сказать, употребляя термин «личностная автономия»? Зачем вводить лишние слова: «личность» и «личностная автономия»? Во-первых, личностная автономия явно выделяет культурный аспект личности в отличие от социологического, подчеркивая момент самодетерминации, а не внешней детерминации. Во-вторых, социологический момент не отбрасывается полностью, а уточняется в аспекте социокультурной интерпретации личности как «самозаконного закона». Это позволяет не только философски, но и научно исследовать автономию, как это делают психологи и социологи. В-третьих, личностная автономия как понятие отличается многомерностью, позволяя через культурное измерение установить связь между социальным и антропологическим измерением. В-четвертых, развивая предыдущее соображение, понятие «личностная автономия» направлено на поиск связи между миром социальной природы человека и миром свободы (антропологической его природы) через культуру как творчество и самотворчество человека, реализацию его ценностей, через феноменологизацию автономии индивидуальности в культурном контексте.

Здесь нужно сделать оговорку. Сама культура может пониматься по-разному. Соответственно и понятие «культура личности» имеет тысячу разных оттенков. Отсюда парадокс: в тоталитарной культуре внешняя культура личности подавляет внутреннюю ее культуру, свободу мысли, автономию сознания, свободу совести. Например, существует известный феномен «самоцензуры». Аутентичную автономию личности надо связывать с внутренней культурой, культурой индивидуальности. Например, Пушкин создает свой проект автономии — семейной автономии. Мой дом — моя крепость. В мою семью не должен вмешиваться даже царь. Жаль, что царя нельзя было вызвать на дуэль! Да, я думаю, что Пушкин бы и с ним стрелялся.

Недавно прочитал (прослушал) книгу «Философия существования: военные воспоминания» Леонида Григорьевича Андреева [16]. Это удивительный внутренний мир личности, способ автономного художественно-эстетического восприятия войны. В книге совсем нет никаких политических лозунгов, идеологической трескотни. Это личностная автономия как внутренняя культа аутентичной личности. Этим девятнадцатилетним мальчиком на войне движет один закон выживания. При этом выживание духовное и физическое неразрывно связаны друг с другом. Андреев пошел на войну добровольцем, причем избрал участь рядового, не захотел быть командиром, чтобы после войны учиться. Буду студентам приводить это в качестве примера того, как раньше люди ценили учебу, высокое звание студента. Он хотел стать писателем. И сразу же после тяжелейшего ранения, сделавшего его инвалидом, после госпиталя, во время войны, он написал книгу, которую не надо было редактировать или править. Зачем редактировать правду?

 

Источники и литература:

1. Кемеров В.Е. Общество, социальность, полисубъектность. М.: Академический проект; Фонд «Мир», 2012. 252 с.

2. О’Нил О. Автономия: зависимость и независимость // Мораль и рациональность / ред. Р.Г. Апресян. М.: ИФ РАН, 1995. C. 119–136.

3. Dworkin G. The Theory and Practice of Autonomy. Cambridge University Press, 1988. 173 p.

4. Гусейнов А.А. Об идее абсолютной морали // Вопросы философии. 2003. № 3. С. 3–12.

5. Рубинштейн С.Л. Избранные философско-психологические труды: Основы онтологии, логики и психологии. М.: Наука, 1997. 463 с.

6. Кант И. Сочинения в 6 тт. / ред. В. Ф. Асмус, А.В. Гулыга, Т.И. Ойзерман. Т. 4. Ч. I. М.: Мысль, 1965. 544 с.

7. Ницше Ф. Сочинения в 2 тт.: Т. 2. / пер. Ю.М. Антоновский, Н. Полилов, К.А. Свасьян, В. А. Флёрова; сост., ред. и примеч. К.А. Свасьян. М.: Мысль, 1990. 829 с.

8. Шелер М. Ресентимент в структуре моралей / пер. А. Н. Малинкин. СПб.: Наука, Университетская книга, 1999. 231 с.

9. Юм Д. Сочинения в 2 тт.: Т. 2. / пер. С.И. Церетели, В.С. Швырев, Ф.Ф. Вермель, Е.С. Лагутин, А.Н. Чанышев, М.О. Гершензон, С.М. Роговин; примеч. И.С. Нарский. 2-е изд., дополн. и испр. М.: Мысль, 1996. 799 [1] с.

10. Тейчман Д., Эванс К. Философия: Рук. для начинающих / пер. с англ. Е.Н. Самойлова. М.: ИНФРА-М; Весь мир, 1998. 246 с.

11. Этика: Энциклопедический словарь / ред. Р.Г. Апресян, A.A. Гусейнов. М.: Гардарики, 2001. 671 с.

12. Великие мыслители о великих вопросах: Современная западная философия / пер. К. Савельев; ред. Р.А. Варгезе. М.: Гранд; Фаир-Пресс, 2000. 398, [1] с.

13. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни // Русские философы: Конец XIX — середина XX века. Библиографические очерки. Тексты сочинений / сост. С.Б. Неволин, Л.Г. Филонова. М.: Кн. Палата, 1994. С. 232–243.

14. Трубецкой Е.Н. Умозрение в красках: Вопрос о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи // Философия русского религиозного искусства / сост., общ. ред. и предисл. Н.К. Гаврюшин. М.: Прогресс, Культура, 1993. С. 195–219.

15. Достоевский Ф.М. Дневник писателя / cост. и коммент. А.В. Белов; ред. О.А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2010. 880 с.

16. Андреев Л.Г. Философия существования. Военные воспоминания. М.: Гелеос, 2005. 316 с.

 

Беседу вел Геннадий Бакуменко

1 Своеобразную интерпретацию этого понятия дает К. А. Свасьян [7: 784–786].

2 «Августин в полемике с манихеями определил зло как лишенность бытия» [11: 154]. Логика рассуждения Августина такова: Бог сотворил совершенный мир, поэтому зло — это отсутствие добра, бытия точно так же, как тьма — это отсутствие света. Эта новаторская идея Августина заимствуется Иоанном Дамаскиным, Фомой Аквинским и другими мыслителями вплоть до Лейбница с его оригинальной теодицеей.

Личная автономия (Стэнфордская философская энциклопедия)

Автономные агенты являются самоуправляемыми агентами. Но что такое самоуправляющийся агент? Самоуправление не является гарантией того, что человек иметь более широкий выбор вариантов в будущем или своего рода возможности, которые больше всего хочется иметь. Поскольку, кроме того, человек может управлять собой, не будучи в состоянии оценить разницу между правильно и неправильно, кажется, что автономный агент может что-то сделать неправильно, не будучи виноватым в ее поступке. Каковы же тогда необходимые и достаточные признаки этого самоотношения? Философы предложили широкий спектр конкурирующих ответов на этот вопрос.

1. Введение

Когда люди, живущие в каком-то регионе мира, заявляют, что их группа имеет право жить автономно, они говорят, что они должны иметь возможность управлять собой. Делая это заявление, они по существу, отвергают политическую и юридическую власть тех не в их группе. Они настаивают на том, что какой бы ни была власть этих над ними могут иметь посторонние, эта власть незаконна; они и только они имеют право устанавливать и обеспечивать соблюдение правил и политику, регулирующую их жизнь.

Когда человек делает подобное заявление о какой-либо сфере собственной жизни, она тоже отрицает, что кто-либо еще имеет власть контролировать ее деятельность в этой сфере; она говорит, что любой осуществление власти над этой деятельностью является незаконным, если только она разрешает это сама. Большинство причин, которые можно предложить в поддержка этого утверждения имеет корреляты в случае требований к группе автономия. Но есть одно очень важное исключение: причина, по которой выводит нас за пределы политики, к метафизике свободы воли.

Агент – это тот, кто действует. Чтобы действовать, нужно инициировать действие. И нельзя начать действие, не упражняясь в своих действиях. власть сделать это. Поскольку ничто и никто не имеет власти действовать, кроме как сам агент, она одна имеет право осуществлять это право, если она вправе действовать. Это означает, что поскольку кто-то является агентом, т. е., поскольку она является той, кто действует, она правильно считает ее собственные обязательства действовать, ее собственные суждения и решения о как она должна действовать, как авторитетная. Действительно, если бы она бросила вызов авторитет, который является существенной чертой ее суждений и решений, то они перестанут быть ее собственными практическими выводами. Их способность двигать ее перестанет быть проявлением ее силы. двигаться сама; это не было бы силой ее собственного агентства.

Короче говоря, каждый агент имеет власть над собой, т. основано не на ее политической или социальной роли, ни на каком-либо законе или обычай, а в том простом факте, что она одна может инициировать свои действия. Безусловно, кому-то может быть неразумно следовать командам, которые она отдает себе, когда «принимает решение». Смысл, однако в том, что у нее нет мыслимого варианта. Чтобы сформировать намерение сделать одно, а не другое, агент должен считать ее собственного суждения о том, как действовать в качестве авторитета, даже если это только суждение о том, что она должна следовать команде или совету кто-нибудь другой. Эта тесная связь между тем, чтобы быть агентом и иметь авторитет не имеет коррелята в случаях, когда рассматриваемый авторитет политический. Любой может связно (и часто правдоподобно) бросить вызов политический авторитет какого-либо лица или группы. Даже политическая сама лидер может с полным основанием полагать, что ее политическая власть нелегитимны, а осуществление этой власти неоправданно.

Несмотря на особый неотъемлемый характер нашей власти над собой, мы можем не управлять собой, как политический лидер может быть не в состоянии управлять теми, кто падает в пределах ее домена. Действительно, именно потому, что наша власть над своими собственными действия — неотъемлемая черта нашего агентства, наше уважение к этому власть есть не что иное, как форма самоуправления. Это не гарантия того, что всякий раз, когда мы действуем, силы, которые движут нами, обязаны своей силой наша власть решать, что делать. Так же, как политический лидер официальный статус совместим с тем, что у нее нет реальной власти вызывать кадры, так тоже человек может иметь авторитетный статус относительно к ее мотивам, не имея над ними реальной власти. Хотя это агента, чтобы определить, как он будет действовать, он может выполнять эту работу без действительно под контролем. Конечно, никто не может управлять собой без подвержена влияниям, сила которых не проистекает из ее собственного авторитет: все, что мы делаем, является ответом на прошлое и настоящее обстоятельства, над которыми мы не властны. Но некоторые силы которые побуждают нас к действию, не просто влияют на то, какие действия мы выбираем выполнять, ни как мы управляем собой, делая этот выбор. Они влиять на нас таким образом, что высмеивает нашу власть определяют наши собственные действия. Они подрывают нашу автономию.

Что отличает подрывающие автономию влияния на личность решения, намерения или воли от тех движущих сил, которые просто играть роль в процессе самоуправления? Это вопрос, который все аккаунты автономии пытаются ответить. По количеству и разнообразию эти отчеты показывают, что различие чрезвычайно неуловимо. Есть безусловно, широко распространенное мнение о парадигме угроз личной автономии: промывание мозгов и зависимость — любимые примеры в философская литература. Но философы, кажется, не в состоянии достичь консенсуса относительно точного характера этих угроз. Они не могут согласиться о том, как определенные факторы, влияющие на наше поведение, мешают нам управлять собой.

Это разногласие по поводу определяющих характеристик автономных агентство отражает тот факт, что, даже если конкретные примеры, кажется, вызывают внимание на вполне реальную разницу между теми, кто управляет собой а у тех, кто этого не делает, существуют серьезные концептуальные препятствия для осмысление этого различия. Эти препятствия связаны с самой особенность агентства, упомянутая выше, — черта, которая, по-видимому, поддерживать требование о предоставлении отдельным лицам значительных политических и законная власть. Если агент не может управлять собой, когда действует, это должно быть потому, что то, что она делает, не зависит от ее способности определить, как она будет действовать. Но если она обязательно имеет право определить, как она будет действовать, и если эта существенная черта свободы воли неотделимо от того, что она обязательно подчиняется себе всякий раз, когда она инициирует свое действие, то как ее поведение может быть выйти из-под ее контроля? Интуитивно агент может попасть под влияние желания, или побуждения, или принуждения, сила которых противоречит ее собственной власть как агент; она может быть движима такими импульсами «несмотря на саму себя.» Но в каком именно смысле такие мотивы «внешним» по отношению к самому агенту? как можно их сила переместить ее не может быть проявлением ее способности к действовать? Как их власть может уменьшить ее разрешение на ее действие до простая формальность? Трудно ответить на эти вопросы, когда управляющий агент и агент, которым она управляет, — одно и то же.

(Опять же недоумение, которое вызывают эти вопросы, не имеют коррелят в политическом случае. Мы можем легко уловить идею армия страны (или законодательный орган, или кабинет министров), диктующая президенту, какой закон он должен одобрить; ибо в этом случае есть (по крайней мере) два независимо идентифицируемых лица, принимающие решения — каждый со своей точкой зрения, каждый со своей властью. трудности в случае, когда соответствующие полномочия находятся в пределах психике отдельно взятого агента состоит в том, что такого независимо идентифицируемой пары точек зрения, с точки зрения которых мы можем отличать силы, которые запугивают этого агента, от сил, которые могут отнести на счет самого агента. Учет условий в которой индивидуальный агент запугивается своими мотивами, является в то же время время, отчет о том, что делает мотив внешним по отношению к собственному точка зрения.)

2. Четыре более или менее перекрывающихся описания личной автономии

Философы предложили множество различных трактовок автономной особое отношение агента к собственным мотивам. Согласно одному выдающаяся концепция, которую можно назвать « когерентист », агент управляет своими действиями, если и только если она мотивирована действовать так, как она делает, потому что это мотивация согласуется (находится в гармонии) с некоторым психическим состоянием, которое представляет ее точку зрения на действие. Соответствующее психическое состояние варьируется от аккаунта к аккаунту. Согласно одной популярной легенде, точка зрения агента состоит из его желаний высшего порядка относительно того, какое из ее первоочередных желаний побуждает ее действовать. (Франкфурт-на-Майне 1988в) ^[1] Согласно другой истории, ее точка взгляд конституируется ее (современной или долгосрочной) оценочной суждения относительно того, какие действия (наиболее) стоит выполнять. (Ватсон 1975) ^[2] Неподвижный другой отчет добавляет, что также должна быть гармония между тем, что агент и ее более или менее долгосрочные планы (Bratman 1979 и 2007). А другие обращаются к относительно стабильной сети эмоциональные состояния, составляющие «заботу» (Франкфурт, 1988f). и 1999d, Яворска, Сапожник 2003) ^[3] или к чертам характера агента (Дворкин, Р.), или к ней максимально «интегрировано» психологические состояния (Арпали и Шредер).

Все эти описания отражают интуицию, что действие не может быть приписывается самому агенту, если, даже когда он совершает это действие, она занимает точку зрения, с которой она отвергает то, что она есть делает. Точнее, такое действие не может быть совершено агентом в таким, каким он должен быть, если его следует квалифицировать как пример самоуправление. Согласно этой интуиции, если кто-то отрекается, или каким-либо иным образом отмежеваться от каузальной действенности ее собственные мотивы, то сила этих мотивов не зависит от ее орган власти. Если, с другой стороны, она поддерживает эти мотивы, явно или неявно, то ее действия происходят с ее разрешения, если не обязательно по ее команде. В каких условиях человек считать одобрением или опровержением ее мотивов? Каждый аккаунт предлагает другой ответ на этот вопрос.

Мало того, что существует тесная концептуальная связь между самоуправляющееся агентство и синхронное психическое единство; там также представляется связь между самоуправляющимся агентством и диахроническое единство своего более позднего «я» с более ранним себя. Это центральное соединение с учетными записями, которые идентифицируют самоуправляемые агенты с агентами, ограниченными планами или хорошо интегрированные эмоции или черты характера. Агенты сохраняются сквозь время; и поэтому, подчеркивают эти отчеты, точка зрения агента это не просто функция какого-либо психического состояния (состояний), в котором она находится. в какой-то момент времени. Потому что планы агента играют решающую роль в обеспечении того, чтобы она была чем-то большим, чем просто набор или последовательность психические состояния, разумно предположить, что ее мотивы ее поддержка зависит от того, скованы ли они этими планами. Так же разумно думать, что ее отношение к своим мотивам определяется ее долгосрочными ценностями и/или ее относительно стабильным обязательства и заботы.

Согласно строго когерентистской концепции автономии, автономные агенты могут движимы желаниями, которым они бессильны сопротивляться: хотя наркоману не удается управлять собой, если она предпочитает сопротивляться своему непреодолимому желанию принимать наркотики, она является автономным агентом, если не возражает против нее. Наркомания и ее мотивационные эффекты. По мнению когерентиста, причем как происхождение, так и содержание высших отношения (оценочные суждения, планы) не имеют отношения к тому, является автономным агентом. Ей ничего не нужно было делать, чтобы это произошло что у нее такие установки; и отношения не должны быть особенно рациональным или хорошо информированным. Таким образом, когерентистские объяснения вдвойне интерналист . Они выражают интуицию о том, что независимо от того, управляем ли мы сами не зависят ни от того, как мы стали такими, какие мы есть (факт, предшествует (и в этом смысле вне) самого действия), ни как наши убеждения и установки связаны с реальностью (факт, который не зависит от убеждений и установок (и в этом смысле внешних по отношению к ним). сами себя). Другими словами, на этих счетах не должно быть особых отношения между нашими установками, конституирующими автономию, и прошлые обстоятельства, вызвавшие такое отношение, или настоящее обстоятельства, в ответ на которые они побуждают нас действовать.

Другие объяснения автономии вводят условия, которые экстерналист одним или обоими из этих способов. Согласно тем которые защищают реагирующую на причины концепцию автономного агентства, агент на самом деле не управляет собой, если только его мотивы или умственное процессы, их производящие, реагируют на достаточно широкий целый ряд причин за и против того, чтобы вести себя так, как она делает. (Фишер и Равизза, Нелькин, Волк) ^[4] На счетах агент этого типа, который не реагирует на причины «стоять позади» или «поддерживать», определенные мотивы, а не другие, не в том положении, чтобы уполномочить ее собственные действия. Основаны ли соответствующие причины на фактах о ее собственные желания и интересы, или же у них есть какие-то независимые источник, идея состоит в том, что кто-то не имеет права управлять собой, если она не может понять, что у нее (на самом деле) есть причины делать, или (если это явный недостаток) не может быть движим этими причинами. По сути, ее осуществление власти настолько непродуманно, что не в силах придать легитимность ее мотивам.

Особенность этих счетов, которая больше всего отличает их от когерентистские счета — это важность, которую они придают деятельности агента. способность оценить причины, которые у нее есть. (Как только она оценит эти причинам, ее неспособность действовать соответственно является, по сути, неспособность согласовать свои действия со своим собственным суждением и соответствующее (высшего порядка) желание.) Какая именно связь должно быть между отсутствием связи с (оценочным и/или неоценочная) реальность и неумение управлять собой? Ясно, человек кто не в состоянии оценить широкий спектр причин для действий, вряд ли управлять собой хорошо : она, вероятно, сделает то, что, в конечном счете, помешать ее собственным целям и интересам. Таким образом, концепция автономии, основанная на реакции на причины, представляется отражают интуицию, что когда мы делаем что-то очень плохо, мы не реально сделать это вообще. Однако существует еще одна возможная причина обоснование рассмотрения невежества как угрозы самоуправлению. Если выполнение Y составляет выполнение Z , тогда, если я позволю себе быть движимым желанием сделать Д потому что я ошибочно полагают, что выполнение Y — это способ выполнения , а не Z , то есть очевидный смысл в котором я не разрешил себе делать то, что я делаю сейчас, когда я движим желание сделать Y . Итак, если у меня есть общее желание делать то, что прав и предусмотрителен, или, еще шире, желание делать то, что я могу оправдывать перед собой (и другими) или, еще шире, желание реагировать на причины, то, поскольку я побуждаюсь действовать способами которые на самом деле несовместимы с удовлетворением этих желаний, есть в том смысле, в котором я, который стремится делать только то, что я имеют (достаточно) веские причины для этого — не санкционировали мое действие. В качестве альтернативы можно сказать, что в данных обстоятельствах что-то внешнее по отношению к моей способности руководствоваться причинами помешало мне воспользоваться этой властью, а значит, помешало мне управляющий сам. ^[5]

Дополнительный источник поддержки по причинам реагирования Концепция автономии исходит из мысли, что тот, кто не может реагировать на причины должны иметь ограниченную способность рассуждать. Это подводит нас к третьему популярному подходу к автономным агентство — подход, который подчеркивает важность процесса рассуждения себя (Christman 1991, 1993 и Mele 1993, 1995). ^[6] Согласно с отзывчивость-рассуждения счетов, суть самоуправление – это способность оценивать свои мотивы на основе того, во что человек верит и чего желает, и приспособить эти мотивы в ответ на свои оценки. Это способность различать то, что «вытекает» из убеждений и желаний, и действовать соответственно. Можно использовать эту способность, несмотря на ложные убеждения всех видов о том, что у человека есть причина делать. Соответственно, на эти учетные записи, быть автономным — это не то же самое, что быть управляемым правильными оценочными и нормативными суждениями.

Акцент на способности автономного агента реагировать на собственные рассуждения отражают интуицию, что тот, чье образование состояло метода идеологической обработки, лишившего ее возможности звонить ее собственное отношение к вопросу будет, по сути, регулироваться ее «программисты», а не сама. Так же и тот, чей практическое рассуждение напрямую манипулировалось другими, не будет управлять себя с помощью этого рассуждения. И поэтому, кажется, у нее не было бы власть над мотивами, порожденными этим рассуждением.

Подобно когерентистам, сторонники реакции на рассуждения отчеты считают, что ключом к автономному агентству является способность дистанцироваться от своих взглядов и убеждений — занять точка зрения, которая не конституируется какими бы то ни было психическими состояниями, движущимися один действовать. Они согласны с тем, что мотивы, санкционированные этим рефлексивным точки зрения являются внутренними для самого агента таким образом, что его другие мотивы — нет. Однако, в отличие от когерентистов, теоретики, реагирующие на рассуждения, считают, что есть нечто большее, чем способность к саморефлексии, чем способность удерживать более высокий порядок отношения. Авторитет наших установок более высокого порядка основан, они утверждают, исходя из практического рассуждения, которое поддерживает эти отношения. Таким образом, самоуправляемый агент не просто поддерживает ее мотивы: ее одобрения — это имплицитные заявления о том, какие мотивы поддержку ее разума.

Этот факт тесно связан с другим. Как и многие аккаунты, которые подчеркивают отзывчивость автономного агента на причины, отзывчивость- отчеты о рассуждениях часто предполагают, что самоуправление требует способность к самопреобразованию. Исходя из этого предположения, автономный агент — это тот, кто может передумать, когда обнаружит вескую причину сделать так. ^[7] Напротив, строгие когерентисты настаивают на том, что можно действовать автономно, движимые желаниями, которые не только непреодолимы, когда они производят свои эффекты, но так неотъемлемая часть чьей-либо идентичности, которой невозможно сопротивляться их. ^[8]

Концепция автономной деятельности как реакции на рассуждения явно имеет более интерналистский характер, чем концепция автономное агентство как отзывчивость на причины: по мнению тех, кто подчеркнуть способность автономного агента оценивать свои собственные мотивы, что имеет значение не отношение между установками агента и внешним реальность, но ее способность делать выводы из того, что она хочет и верит и, тем самым, переосмыслить — рационально отразить на других ее желаниях и убеждениях. Однако в той мере, в какой подход, основанный на реакции на рассуждения, предполагает определенную концепцию практических рассуждений, оно апеллирует к стандартам или принципам, сам агент может неправильно применить или вообще не распознать. Более того, даже если сторонники автономии как реакции на рассуждения ничего особенного не имеют в виду, когда говорят о процессе «рефлексия», «рациональная оценка» и т. д., Рассуждение — это процесс, управляемый нормами, который агент может отвергнуть из-за причины ее собственные. Реагирование на рассуждения, таким образом, содержит экстерналистский элемент, который отсутствует в строгих когерентистских подходах. Они подразумевают, что агент может ошибаться относительно того, действительно ли он рассуждений — и так можно ошибиться относительно того, сила ли ее мотивы отражает тот факт, что она имеет право определять ее собственные действия.

Этот слабый экстернализм естественным образом расширяется до более устойчивых разновидностей. В частности, он поддерживает идею о том, что рассуждения агента на самом деле ее способ управления своими действиями зависит от того, силы оказывают нерациональное влияние на это рассуждение. Даже когда идеологическая обработка и другие более или менее воображаемые формы «умственного контроль» не мешают человеку достичь оценочного выводы о ее собственных мотивах, они могут помешать ей думать для нее. Так же, кажется, кто-то во власти принуждения или наркомания может настолько доминировать над этим состоянием, что какие бы факты она ни считает, и какие бы выводы она ни делала, не может быть правомерно приписывается ей. Один из способов интерпретации этих случаев состоит в том, чтобы сказать, что рассуждения человека далеко не соответствуют нормам «рационального отражение», что на самом деле она вовсе не рассуждает. В качестве альтернативы можно сказать, что ее рассуждения не гарантируют ей автономии, потому что она находится под контролем внешних сил.

Поскольку объяснения автономии просто предусматривают, что определенные влияет на процесс формирования намерения агента «мешать с» или «извратить», этот процесс, эти аккаунты являются неполными. Ибо они оставляют загадкой, почему определенные влияния, а не другие, представляют угрозу для самоуправления. Один ответ на это вызов предлагается по причинам, отвечающим счетам: в соответствии с этим ответ, подрывающие автономию влияния — это те, которые препятствовать тому, чтобы процесс рассуждения был достаточно чувствителен к причины там находятся. ^[9] Другой – совместимый – ответ апеллирует к «относительные» аспекты автономии: другие агенты могут предотвратить чье-либо рассуждение от квалификации в качестве способа самоуправления путем препятствуя тому, чтобы рассуждающий развивал самоуважение и/или уверенность в себе, необходимая для формирования истинно ее точки зрения собственные (Бенсон 1994, 2000, Маккензи и Столяр, Андерсон и Хоннет) ^[10] . Если точка зрения агента не отражает его уважения к собой и за ее способность ставить собственные цели и оценивать причины имеет отношение к преследованию одних целей, а не других, то направление ее рассуждения не могут быть отнесены к ней. (Хотя относительно отчеты об автономии подчеркивают степень, в которой способность агента управлять собой зависит от ее взаимодействия с другими агентами, это Важно отметить, что самоуважение и уверенность в себе также могут подорваны переживаниями или психологическими условиями, которые не включают действия кого-либо еще.)

Четвертая концепция личной автономии предлагает совершенно иной подход. ответ на вызов различения (i) определяющих причин которые мешают агенту управлять собой, когда он нанимает причина из (ii) причин, которые определяют, как агент управляет сама, когда рассуждает. Согласно этому инкомпатибилист концепции каждое из этих влияний подрывает автономию агента; случаи контроля над разумом просто обращают наше внимание на тот факт, что всякий раз, когда наши мотивы причинно детерминированы событиями, над которыми мы не имеют никакого контроля, их сила не отражает нашу орган власти. (Перебум) По мнению инкомпатибилистов, если наши действия может быть полностью объяснено как действие причинных сил, которые независимо от нас, то даже если наши убеждения и взгляды входят в число эти эффекты, мы не управляем ими, и поэтому мы не управляем себя. (Кейн 1996 и ван Инваген 1983) ^[11]

Инкомпатибилистские представления об автономии принимают множество тонко отличающихся друг от друга формы. То же самое можно сказать и о трех других (компатибилистских) версиях, упомянутых здесь. Некоторые различия отражают разногласия по поводу того, в какой степени соответствующие условия — согласованность между высшими и установки низшего порядка, отзывчивость на причины, отзывчивость на рассуждения, свободы от детерминации внешними причинами — должны на самом деле получить, когда агент определяет свою волю, или если она достаточно, чтобы при определенных определенных обстоятельствах агент будет соотноситься с ее мотивами установленным образом. Существуют также расхождения во мнениях относительно сферы применения соответствующих способности: Должен ли автономный агент быть в состоянии реагировать на широкий спектр доводов за и против ее действий? или этого достаточно ее мотивы отзывчивы к «самым сильным», «самым убедительные причины? и могут ли эти причины включать своего рода достоверные угрозы, фигурирующие в случаях принуждения? Какой диапазон отношение должен автономный агент быть в состоянии вызвать в вопрос? Насколько хорошо она должна быть способна рассуждать? Это имеет значение руководствуется ли она определенными принципами рациональности? Должно ли это быть возможность делать разные выводы на основании причины она считает? Важно ли, чтобы она могла рассмотреть вместо этого другой набор причин?

Существуют даже разногласия по поводу того, являются ли причины, по которым самоуправляющиеся агенты реагируют, как многие полагают, практичны размышления о том, что делать или что стоит делать. Оно имеет предполагалось, что агенты управляют своими действиями, участвуя в теоретические рассуждения до конца формирования убеждений о том, какие способы поведение, которое они могли бы объяснить, учитывая их желания. (Веллеман) Это предложение подчеркивает, в какой степени управление собой предполагает подчинение психические требования, сила которых не зависит от авторитета человека. На этом картине, агент осуществляет власть над тем, что он делает, только после того, как он сталкивается с набором возможных действий, возможность которых отражает их совместимость с причинной силой ее желаний: в предсказании что она совершит одно из этих действий, она санкционирует это действие, и тем самым укрепляет ее мотивы для совершения Это. ^[12]

Такой способ интерпретации связи между автономным агентством и отзывчивость на причины поднимает более серьезные вопросы о отношения между нашими практическими импульсами и нашим разумом. ответы на эти вопросы, а также на упомянутые выше могут быть сочетаются самыми разными способами. Более того, каждый может не только Таким образом, подход принимает самые разные формы, но подходы сами могут (и часто так и делают) собираться вместе по мере необходимости или достаточные условия в одном комплексном счете.

3. Проблемы определения минимальных условий личной автономии

Все только что рассмотренные предложения способствуют нашему пониманию различных ролей, которые агенты могут играть в своих собственные действия. Они формулируют различные идеалы, которые агенты могут воплотить в жизнь. различной степени, когда они действуют. При этом они проливают свет на то, как при надлежащем воспитании очень маленький ребенок, чье почтение к авторитет ее собственных суждений немногим больше, чем форма самоуправление, может превратиться в образцового самоуправляющегося агента.

Это очень важный вклад. Тем не менее, не хватает дать нам все, что у нас есть основания ожидать от отчета о личная автономия. В частности, вызовы различным подходы, обрисованные выше, предполагают, что они не разъясняют минимальные условия, при которых лицо осуществляет власть над как она себя ведет отражает ее собственную способность определять как она осуществляет это право . Минимальное самоуправление кажется не требуется ни больше, ни меньше, как быть силой, стоящей за чем-либо рассуждение непосредственно порождает поведение. И все же ни один из отчеты, которые мы собрали здесь, кажется, отражают это важное, наиболее основная, форма самоуправления. И, похоже, никакая комбинация эти аккаунты.

Беспокойство о том, что связность современных взглядов делает недостаточно для того, чтобы даже минимальное самоуправление основывалось на очевидная возможность того, что человеку промыли мозги или иным образом вынуждает поддерживать данный мотив. Действительно, ее мозг мог быть манипулируют таким образом, что каждое ее одобрение очень реагировать на причины. Это побудило некоторых философов дополнить когерентистские объяснения автономии с дополнительными условиями, которые ставят ограничения на причинно-следственную историю одобрений агента, ограничения, подобные тем, которые были выделены в отчеты о реакции на рассуждения. Эти добавки сталкиваются с серьезная проблема, однако: очень трудно объяснить различие между автономией- присвоение рассуждений и автономность- подрыв рассуждений без неявной апелляции к сам феномен, который пытаются объяснить.

Даже если исторические подходы к автономии могут успешно преодолеть эту трудность, они ничего не делают для решения того факта, что когерентность даже не требуется для автономного агентства. Агенту не нужно жертвовать ее автономии, чтобы решить действовать вопреки ее долгосрочным обязательства и опасения; действовать «не по характеру» не достаточное условие для неспособности управлять собой. Хотя «безвольный» агент вряд ли можно назвать парадигмальным примером кто-то, кто управляет собой, когда она действует, она тоже играет решающую роль роль в относительной силе собственных мотивов; она разрешает ей поведение, даже если она считает, что у нее есть веская причина действовать в противном случае. Общеизвестно, что трудно понять смысл такого осуществление орган власти. ^[13] Однако для наших целей здесь достаточно отметить, что если слабость воли есть подлинное явление, тогда человеческие агенты обладают способностью управлять собой таким образом, чтобы они сами считают себя неоправданными. Они могут отстаивать авторитет над собой, что бросает вызов авторитету собственного причина.

Конечно, тот, чье действие вызвано таким образом, не управлять собой как тщательно как человек, чья воля «сильный»; она действует по причине, которую сама считает неадекватный; и поэтому она не (адекватно) руководствуется нормами своего собственная мысль. Тем не менее даже в этих условиях желания, которые подтолкнуть ее к действию, сделать это по ее собственной инициативе. Чтобы использовать то, что, возможно, самая важная метафора в литературе о личной автономии, слабовольный агент «идентифицирует» ее мотивы в любых так, как она должна, чтобы нести ответственность за их последствия. Нет, это не так просто то, что она делает, является результатом более раннего автономного действие. Скорее, ее ответственность основана на ее современности. отношение к тому, что она делает.

Возможность слабости воли указывает на более общий факт что утверждение агентом своих собственных мотивов не обязательно форма суждения о том, что не лучше было бы поступить иначе. Различные формы извращенности прекрасно совместимы с автономными агентство. Некоторые философы считают, что это возможно и для агентов. бросать вызов своим современным нормативным вердиктам, не бросая вызов что-то очень глубокое о себе. Женщина, например, может прийти к выводу, что даже если у нее есть веская причина отказаться от нее ребенка на усыновление, она не может узнать себя в этом действии, и поэтому не может идентифицировать себя с желанием выполнять Это. ^[14] Разумные люди наверняка не согласятся с тем, как лучше интерпретировать любое конкретный пример. Но человеческий опыт, похоже, подтверждает общий вывод: человеческая способность к саморефлексии позволяет человеку агентов мысленно дистанцироваться от всех аспектов своей собственные души — даже их рациональные отражения. Учитывая это возможности, отождествление человека со своими мотивами не может быть обналичиваются с точки зрения отношения одобрения и неодобрение или с точки зрения рациональных размышлений, которые обычно обосновать эти установки.

Аналогичные опасения вызывает обращение к планам. Хотя планы часто позволяют человеку осуществлять некоторый контроль над своей жизнью в целом человек может управлять собой в конкретное время даже тогда, когда бросая вызов ее прежним попыткам наложить ограничения на то, как она будет управлять собой в это время. Она может взять на себя обязательство отказаться свои планы или изменить их так, как она не ожидала, когда впервые их сделал. Она может даже отвергнуть совет долгосрочного ценности, которые обеспечивают основное обоснование этих планов.

Размышления в этом направлении привели некоторых к заключению, что мы неизбежно будет приходить с пустыми руками, пока мы думаем об агенте отождествление со своими мотивами как отношение к себе, за которое она несет ответственность для обеспечения. Поскольку, пока мы придерживаемся этого подхода, мы кажемся застрял на вопросе: при каких условиях агент управляет ее отождествление с каким-то мотивом? каким условиям она должна удовлетворять для того, чтобы идентифицировать себя с мотивами, которые побуждают ее идентифицировать себя с некоторые из ее мотивов, а не другие? при каких условиях она санкционировать установки и/или умственную деятельность, возникающие в данном авторизация более низкого порядка? Если мы хотим избежать регресса, такого вопросы вызывают, кажется, что должно быть отношение, которое может быть отождествляется с точкой зрения агента просто в силу того, что является отношение это; должна быть установка, из которой ни один агент не может возможно быть отчужденным. Разумеется, если, как и у большинства животных, агенты не могли дистанцироваться от собственных мотивов, тогда они были бы неспособны управлять собой. Самоуправление требует двух точек зрения: точки зрения управляющей власти и точки зрения управляемых. Тем не менее, если должен быть положен конец потенциальному регресс идентификаций, кажется, должен быть предел и способность к самоотчуждению.

Как мы видели, такое ограничение, по-видимому, не применяется там, где умственное на карту поставлено желание агента высшего порядка, оценочное суждение, или план, или даже интегрированная комбинация таких отношения. Единственное отношение, из которого кажется, что ни один агент не может быть отчужденным является желание иметь достаточную власть, чтобы определять свою собственные мотивы – стремление к самоуправлению агент. ^[15] Но даже если мы оставим в стороне вопрос о том, действительно ли это желание может быть приписано каждому потенциально самоуправляемый агент, он не кажется адекватным основу для выделения мотивов, силу которых можно отнести к самого агента из мотивов, не являющихся в этом смысле внутренними. Ибо если желание лежит каждые действий, выполняемых потенциально самоуправляющийся агент, то он играет каузальную роль, даже когда агент не может управлять своими мотивами минимальным образом, необходимым, чтобы быть ответственный за них. Таким образом, это не может быть ключом к любому объяснению того, что особенное отношение к самоуправлению агентство ^[16] .

Возможно, нет такого отношения, на которое мы могли бы указать, чтобы различать случаи, когда сила мотивов агента может быть непосредственно отнесены к ее и дела, в которых ее полномочия над ее мотивами является простой формальностью. Если это так, то это может показаться причина отдать предпочтение учетным записям, которые связывают автономное агентство с агентом отзывчивость на причины. К сожалению, однако, эти учетные записи проблемы свои. Главное, кажется, что человек может управлять собой, даже если она не понимает значения Что она делает. Безусловно, если чье-то невежество совершенно разумным, то она может и не быть виноватой, если сделает что-то не так. Но при таких обстоятельствах ее освобождает от вины тот факт, что что у нее есть веская причина быть в неведении. Похоже, нет оснований за предположение, что, в дополнение к отсутствию определенной соответствующей информации, на самом деле она не является той (плохо информированной) силой, которая стоит за ее разрешением ее действие.

Убивая Дездемону, Отелло не достигает своей цели. на что у него есть веские причины. Но это не мешает ему быть автором своих действий. Он также не обязательно имел бы был лишен возможности управлять собой, если, учитывая его характер и обстоятельств, он был неспособен «отследить» оценочные и неоценочные факты: он все равно был бы ответственность за то, что он сделал, если его причина для этого была в том, что он был слишком ревнив, или слишком упрям, или слишком тщеславен, или слишком вспыльчив быть способным реагировать на широкий спектр причин против полагая, что жена ему неверна, — и широкий целый ряд причин против ее убийства, даже если она неверный. ^[17] Внимательнее, чтобы настаивать на том, чтобы он , а не нёс ответственность по этим обстоятельств, мы должны отказаться от предположения, что автономное агентство возможно, даже если все действия в принципе могут быть объяснены в терминах детерминистских законов природы. Другими словами, мы должны принять инкомпатибилистский тезис о том, что если характер человека является продуктом силы, над которыми он никогда не имел никакого контроля, и если черты его характера определить его выбор, то даже если его мотивы реагируют на причины , он не несет ответственности за их побудительную силу.

Предыдущие размышления обращают внимание на то, как трудно отличать условия идеального самоуправления от условия, при которых человек достаточно самоуправляем, чтобы быть ответственность за мотивирующую силу своих желаний. Сложность проявляется в том, что как только мы пытаемся уловить минимальные, пороговые условия автономного агентства , нам кажется столкнуться с условиями, необходимыми для агентство сам.

Рассмотрим, например, предполагаемый парадигмальный случай, когда агент терпит неудачу. управлять собой: человек, который принимает наркотики, даже если она скорее сопротивляйтесь мотивирующей силе ее зависимости. Это широко согласился с тем, что, даже если многие люди, подходящие под это описание, просто слабовольные, не все из них: некоторые невольные наркоманы не самоуправление даже в минимальном смысле. По мнению когерентистов и реакции на рассуждения, это потому, что такие наркоманы по сути являются «пассивными наблюдателями» по отношению к своим собственным мотивы. Но даже если бы мы могли найти удовлетворительное описание соответствующая пассивность, этот диагноз будет проблематичным. Для этого уподобляет наркомана кому-то, чье поведение даже не соответствует как действие — кто-то, например, с синдромом Туретта, чьи словесные взрывы и телодвижения не даже добровольно . Таким образом, он не может пролить свет на условия под которым кто-то действует — намеренно, даже намеренно, не отвечая за то, что она делает. (Та же проблема возникает из-за предположения, что автономные агенты отличаются от других агенты в силу их особого способа понимания того, что они вплоть до. Вне зависимости от того, руководит ли кто-то ее умышленными действиями, она знает, что делает, не наблюдая за своим поведением. Если бы кому-то пришлось наблюдать за ее собственным поведением, чтобы обнаружить, что она задумала, то такое поведение не будет считаться ее действием.)

Если чьи-то мотивы прямо противоречат его попытке воспользоваться властью над ее действиями, то их власть не только не зависит от нее орган власти; они полностью обходят ее агентство. Даже если под эти условия, в которых человек может признать, что ему есть что сказать за то, как она себя ведет, она так же отчуждена от власти своей мотивы, как она есть, от силы физиологических состояний, которые производить ее рефлекторные движения. Она не является автономным агентом, потому что она не агент в все ^[18] .

Конечно, есть смысл, в котором наркоман, но не жертва синдрома Туретта, реагирует на причины. Но даже если бы мы могли расшифровать это различие удовлетворительным образом, мы все еще сталкиваемся с проблемой объясняя, почему способность агента реагировать на внешнюю реальность отношение к ее способности управлять собой. И есть другие проблемы тоже. Если, например, бездействие отличается от действия в силу невосприимчивости к причинам, то следует, что нерациональное животные никогда не действуют по-настоящему, или что действие инстинкта есть действие ради причины. Непонятно, какие соображения могли бы преодолеть неправдоподобность этих выводов.

4. Агенты как причины и практическая точка зрения

Даже неавтономных рациональных агентов санкционируют мотивацию. сила желаний, побуждающих их к действию. И все же есть важное смысле, в котором сила, стоящая за их разрешениями, не принадлежит им. К чему относится релевантная импотенция? Инкомпатибилисты, мы пила, имеет готовый ответ: агенту запрещается выполнять какие-либо власть над своим поведением, когда ее разрешение на это поведение может быть прослеживается в определяющем влиянии внешних сил. Согласно с инкомпатибилист, если невольная наркоманка не может управлять собой, это потому, что ее мотивы определяются прошлым положением дел над которыми она не имеет (и никогда не имела) никакого контроля. И если желание мотивы наркомана имеют схожий генезис, то она, также не отвечает за их мотивирующую силу.

Знакомая проблема с этим ответом заключается в том, что, похоже, нет никакого способа для агента, чтобы получить дополнительную меру контроля над своими мотивами просто путем приобретения установок, суждений или других психических состояний, которые ничем другим не определяются. Если чье-то отношение к ней мотивы не определяются каким-либо более ранним положением вещей, чем то, как можно ли определить ее ? Этот вопрос сталкивает некоторых с инкомпатибилистские интуиции приписывают особую причинную силу агенты — агентская сила, которая не сводится к эффекту одно событие на другое. С этой точки зрения человек может «агент-причина» — определенная реакция на более ранние события в способ, который сам по себе не является следствием этих более ранних событий. (Чизхолм, Кларк, О’Коннор, Тейлор, Р.) Она может добиться того, что она мотивирована определенным образом, но ничто не побуждает ее к этому. Таким образом, ее власть над своими действиями не может быть сведена к власти внешняя мотивация сил. ^[19]

Такие отчеты об автономном агентстве серьезно относятся к необходимости отличать силу агента от силы психических сил, которые толкать и тянуть ее. Тем не менее неясности особого рода причинности они вызывают, достаточно, чтобы помешать большинству философов принять это концепция автономного агентства. Упомянем лишь несколько знакомых проблемы: если агент, вызывающий событие, не требует каких-либо действий чтобы событие произошло, то каким образом агент оказывает ее причинная сила? и почему эта сила действует сразу время, а не другое? Если, с другой стороны, агент должен сделать что-то для того, чтобы агент-вызвал действие, то разве это не требует что она претерпит некоторые изменения? и не является ли само это изменение состояния мероприятие?

На основании этих и других трудностей многие делают вывод, что апелляция к агент-причинности дает не больше понимания автономии, чем простое утверждение, что иногда мы можем управлять каузальной действенностью наших собственных мотивов. Инкомпатибилисты, сочувствующие этому жалобы тем не менее настаивают на том, что даже если каузальная сила агента должна понимать с точки зрения причинно-следственных связей между событиями, автономными деятельность возможна лишь при наличии условий, непосредственно порождающих намерение агента не обязательно должно быть достаточным для его производства. Если, утверждают они, агент не может санкционировать данное действие, не будучи настроен на это силами, неподвластными ей, то автономная деятельность является иллюзией. Если каждое наше действие является событием в детерминированной причинно-следственной цепи, то мы санкционировать наши действия только в том смысле, в каком санкционирует подставное лицо решения, которые она вынуждена подписывать. Действительно, в отличие от политической марионетки, у нас даже нет возможности неповиновение ^[20] .

Однако другие видят вещи иначе. Они утверждают, что инкомпатибилистский вывод отражает непонимание самого природа рациональной деятельности. Делая свое дело, они берут на себя инициативу от философа, внесшего больше, чем кто-либо другой, в нашу понимание автономии. Кант, отмечают они, подчеркивает глубокое различия между двумя точками зрения, с которых мы можем думать о нас и наших Мир. ^[21] Мы занимаемся теоретический точки зрения, чтобы получить знания о характер действительности, и на этом основании делать предсказания о том, какие следствия вытекают из каких причин. Когда мы хотим помириться мысли о том, что делать, однако, мы беремся за практических точка зрения. С этой точки зрения мы также рассматриваем факты, которые имеют отношение к нашим решениям. Но поскольку ни один из этих фактов, взятых по отдельности или вместе, по своей сути являются направляющими действиями, они не могут освободить нас от задачи делать собственные выводы о том, что мы имеем причина сделать. (Корсгаард, Бок)

Это верно, указывают неокантианцы, даже если наши решения действие причинных сил, над которыми мы не имеем никакого контроля. Так как нет факты, о которых мы могли бы узнать, могут заставить нас приписать какое-либо особое значение для них, и поскольку для того, чтобы решить, что чтобы сделать, мы должны придавать некоторое значение фактам, которые мы осознавать (даже если это означает, что они не имеют никакого значения в все), наши решения «зависят от нас». По словам тех, кто нажимает на это линии аргументации, наша власть над собственными действиями не была бы иллюзорным, даже если бы наш способ его осуществления был причинно детерминирован события или положения дел, над которыми мы не имеем никакого контроля. Даже под этих обстоятельствах никакие события или положения дел не имели бы власть определять, что у нас есть причина сделать. Так что даже под В этих обстоятельствах мы должны прийти к нашим собственным выводам по этому вопросу. и действовать соответственно. (Обратите внимание, что, поскольку этот аргумент опирается на связь между определением того, что у нас есть основания делать, и определяя, что мы будем делать, это также может быть одобрено теми, кто которые предпринимают действия по причинам, связанным с реагированием на теоретические причины. В самом деле, существует расплывчатый смысл, в котором точка зрения агента точка зрения является «практической», пока правдивы ее предсказания. зависит от того, что она их делает.)

5. Заключение

Эти последние наблюдения возвращают нас к тому, с чего мы начали. политическое требование разрешить управлять собой основано на метафизика агентности: любой агент, перед которым стоит задача «придумать ее разум» имеет право определять, как она будет действовать. На в большинстве случаев то, что делает агент, является прямым следствием его действий. этого авторитета. Тем не менее, есть также достаточно доказательств того, что способность ибо самоуправление уязвимо для любых посягательств; агента власть над ее действиями не является гарантией того, что она имеет право определить, как она осуществляет эту власть. Агенты могут быть лишены их автономность из-за промывания мозгов, депрессии, беспокойства, усталости; они могут поддаваться навязчивым идеям и зависимостям. К чему именно мы призываем внимание, когда мы говорим, что в этих условиях агент не управлять собой, даже если она поступает так, потому что думает, что достаточных оснований для этого, даже если она (тщательно) обдумала плюсы и минусы ее вариантов, и одобрил ее поведение на этом основе, и даже если бы она действовала иначе, если бы веская причина для этого? Большинство агентов, способных задать этот вопрос уверены, что они являются авторами большинства своих действия и, таким образом, несут ответственность за большую часть того, что они делают. Тем не менее, как этот краткий обзор показывает, что самоотношение, которое они таким образом приписывают к себе крайне сложно приколоть вниз. ^[22]

Возвращение индивидуальной автономии

Американский писатель Стивен Пинкер страстно воздал должное ценностям Просвещения на недавней конференции, состоявшейся в Ateneo de Madrid, частном научном, литературном и художественном обществе. . Не каждый день можно наблюдать такую ​​мощную защиту разума, науки, гуманизма и человеческого прогресса . Пинкер использовал факты, чтобы обосновать прогресс, произошедший со времени первой промышленной революции в восемнадцатом веке и еще более решительно в десятилетия, последовавшие за Второй мировой войной. Он завалил нас фактами о сокращении бедности (крайняя бедность упала с 90 процентов в начале ХХ века до 10 процентов сегодня), увеличение продолжительности жизни (она переместилась с едва ли 30 лет в XVIII веке до почти 70 лет сегодня) и т. д.

Вывод был очевиден: человеческий разум нам удалось стать более терпимым и склонным к диалогу; мы установили свободную демократическую систему и способствовали технологическому развитию; и все это привело к беспрецедентному росту благосостояния в значительной части мира.

Потеря индивидуальной автономии

Однако, если мы просмотрим прессу и посмотрим на текущий стиль политики, толерантность и рациональный диалог не кажутся нормой в публичных дебатах.  Хотя вряд ли кто-то будет отрицать преимущества, которые дает изобилие технологий, похоже, что мы отступаем в своей способности поддерживать продуктивный диалог и улаживать разногласия. И, как показала нам история, улучшение условий жизни не предполагает обогащения человеческих отношений. Для первой половины ХХ века Европа была родиной наиболее развитого технического прогресса и материального благополучия; даже в этом случае он не смог предотвратить две разрушительные мировые войны. Этика и политика, понимаемые как то, как мы действуем и как взаимодействуем с другими, никогда не бывают полностью защищены от дрейфа в сторону догматических, дискриминационных доктрин, которые неизбежно ведут к конфронтации.

Photo by Jørgen Håland on Unsplash

Как и в случае с другими сложными проблемами, существует множество причин снижения нашей способности к конструктивному обсуждению, но я считаю, что есть одна, которая обычно остается незамеченной: потеря индивидуальной автономии. Эта утрата решительно способствует тому, что люди принимают решения, основанные на различных формах популизма или национализма, которые ставят «группу» выше личности, будь то нация, раса, пол, религия или простая принадлежность к какой-либо другой политической или социальной ярлык, как правый, левый, или социальный статус. Другими словами, индивидуум подчиняется культуре и убеждениям своей группы, что ограничивает индивидуальный выбор и способность мыслить критически. Последствия представляют собой не только потерю автономии или личной свободы, но и угрозу сосуществования в сегодняшних демократических обществах. Но давайте вернемся в прошлое, чтобы лучше понять эту идею. В истории есть два момента, которые однозначно способствовали демократической модели сосуществования: появление общественного договора и концептуализация универсальности человеческого разума.

Общественный договор 3.0

В семнадцатом и восемнадцатом веках такие философы, как Гоббс, Локк и Руссо, разработали теорию общественного договора. Эта теория возникла в результате жестоких гражданских войн, опустошивших Европу, особенно религиозных войн между католиками и протестантами. Борьба за выживание стала невыносимой. Исходя из предпосылки, что все люди свободны по своей природе, решение состояло в том, чтобы отказаться от части личной свободы, отодвинув индивидуальную идентичность на второй уровень. Это двойное отречение завершилось в общее одобрение в пользу суверенной державы, которая использовала правовую систему для гарантии безопасности территории . Таким образом, люди становились гражданами государства и были обязаны соблюдать закон, независимо от их класса, расы, религии, языка или других черт идентичности.

В рамках этого пакта люди сохраняли свободу устраивать свою жизнь и верховная власть не вмешивалась в эту частную деятельность; оно лишь контролировало применение вооруженной силы и обеспечивало выполнение договоров, установленных законом. Суверенитет принадлежал народу, и закон был выражением этого суверенитета. Законы устанавливались политическими представителями, избранными для этой цели: народ был законодателем, и все обязывались соблюдать закон. Таким образом, ценности, мораль, религия и идентичность были подчинены закону и переданы в частную сферу, которую этот же закон должен был защищать.

Только в конце восемнадцатого века Кант более четко определил концепцию индивидуальной автономии и универсальности человечества. Стоицизм и, в частности, христианство были предшественниками идеи универсального человечества, но именно Кант, исследуя, как понять людей, пришел к выводу, что человеческий разум универсален, и это то, что делает всех нас одинаково людьми. Раса, религия, язык и все другие атрибуты — это просто способы произвольной группировки людей , они обладают сильным культурным качеством, которое меняется во времени и пространстве; вопреки этим другим атрибутам, человеческий разум не подвержен историческим сдвигам.

Photo by John Cameron on Unsplash

Несколько лет спустя в своей книге «Основы метафизики морали» Кант постулировал: « Автономия, таким образом, является основанием достоинства человека и всякой разумной природы». Другими словами, он признает, что каждое человеческое существо способно управлять собой с помощью разума, индивидуально решать, что лучше для него самого и что предложить остальному человечеству. Более того, он приписывает людям абсолютную, безусловную ценность, когда утверждает: « Поступай так, чтобы ты использовал человечность как в своей собственной личности, так и в личности любого другого, всегда в одно и то же время как цель, а не просто как средство». Таким образом, индивидуум ставится выше любой группы, коллектива или идентичности (нации, расы, пола, социального класса и т. д.). Универсальность человечества и абсолютная ценность человеческой жизни являются условиями, которые делают возможным сосуществование в современных либеральных демократиях.

Индивидуальная и коллективная ответственность

Концепция индивидуальной автономии считается предметом индивидуальных прав, а не абстрактного коллектива людей. Если кто-то совершает преступление, его или ее судят не по признаку принадлежности к расе или говорению на определенном языке, а человека судят за его действия, а не за принадлежность к определенной социальной группе. Уголовная ответственность распространяется строго на личность.

Ясно, что нам всем нужно формировать свою собственную идентичность, и совершенно разумно обратиться к культура, ценности и обычаи места , где мы родились или получили образование. Но быть человеком означает, что у нас есть способность выйти за пределы условностей нашего окружения и критически оценить их. Кроме того, индивидуальная идентичность и ценности меняются в течение жизни из-за важного опыта: сегодня мы верим не в то же, что и двадцать лет назад.

Этой концепции индивидуальной автономии понадобилось два века — девятнадцатое и двадцатое — для того, чтобы стать частью правового поля, и даже в двадцать первом веке еще многое предстоит сделать. Такие темы, как полное и равноправное политическое и экономическое участие, свобода выражения мнений и всеобщее образование, по-прежнему имеют решающее значение для развития автономии и свободы личности. Провозглашения равных прав и составления закона недостаточно; работа должна быть посвящена ее истинному и эффективному применению.

Но сегодня, несмотря на эмпирические свидетельства материального прогресса, когда дело доходит до политических дел, кажется, что мы возвращаемся в семнадцатый век. Мы возвращаемся к убеждению, что наша идентичность является ключевым политическим ориентиром; мы предпочитаем определять себя по нашей национальности, языку, религии, полу или политической группе, а не по нашему участию в качестве граждан, живущих вместе в соответствии с общим верховенством права.

Фото ev on Unsplash

Люди свободны выбирать свой моральный кодекс, формировать свою собственную идентичность и думать, что их идеи верны и правильны. Этот выбор является неотъемлемым правом человека. Однако, когда кто-то пытается навязать свой моральный кодекс или идентичность как абсолютную истину, вместо того, чтобы относиться к другому человеку как к человеку с другими, но столь же респектабельными идеями, я считаю, что это неправильно и злонамеренно и поэтому должно быть исправлено. . Это намерение не только посягает на свободу мысли другого, но и угрожает самим основам сосуществования. В этом опасность так называемого социальных реформаторов — или, проще говоря, фанатиков и тоталитаристов — , которые настаивают на том, чтобы заставить других принять их истину на благо всех людей в сообществе или по чисто эгоистичным причинам, тем самым подавляя индивидуальную силу критического мышления и заставляя тех маргиналов группы принять групповое кредо как Истину.

Попытка навязать свою правду выше чьей-либо еще означает поставить себя выше закона и установленных институциональных рамок, что приводит к 9Конфронтация 0247, подавление плюрализма и нарушение общественного договора и модели правления, основанной на либеральной демократии. Это конец плюрализма и рост догматизма, непоколебимая идентичность делает нас неспособными подвергать сомнению наши собственные убеждения и признавать, что у других могут быть аргументы, которые лучше наших собственных.

В частной сфере у всех нас есть свобода думать, что мы хотим, и действовать соответственно, но в общественных делах мы должны действовать в рамках, установленных законом, и уважать других свобода мысли. А если закон признан несправедливым или бесполезным, он должен быть отменен или заменен в рамках ранее установленного закона.

Заключение

Если мы хотим поддерживать среду сосуществования и прогресса, вдохновленную ценностями, просвещенными разумом, наукой и гуманизмом, как это предлагает Стивен Пинкер, мы должны отстаивать личную автономию и вернуться к тому, чтобы ставить людей выше любых конкретных группа или личность. Только принимая множество моральных позиций, ценностей и идеологий, мы можем поддерживать гармоничное сосуществование и границы, налагаемые таким множеством: Уважение достоинства всех людей просто за то, что они люди , и уважение к закону как выражению воли всех. Технологии и прогресс не определяют цель человеческой жизни, это прерогатива этики и, следовательно, диалога между людьми. И как утверждал Антонио Мачадо в своем великом Juan de Mairena (1936):

«Вспомните пословицу из Кастилии: «Никто не лучше, чем никто». каким бы великим ни был человек, она или он никогда не достигнет величия большего, чем быть человеком».

Хосе Мартин Уэльвес

Политика личности: автономия личности и социально-историческая самость | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews

За последние два десятилетия Джон Кристман посвятил большую часть своей интеллектуальной энергии анализу концепции индивидуальной автономии. Таким образом, он был превосходно подготовлен к решению очень интересной проблемы: как нам понимать демократическую легитимность, если мы примем во внимание сложности и тонкости, связанные с концепцией автономии? Юрген Хабермас, автор, которому во многих отношениях симпатизирует Кристман, отмечает, что частная и общественная автономия «соисходны». Но что такое автономия? Что это за вещь, которую должны уважать законные политические порядки? Книга Кристмана очень полезна для ответов на такие вопросы. В первой части исследуется концепция «я», вторая посвящена автономии, а третья часть описывает концепцию демократической справедливости Кристмана. В какой-то момент Кристман признает, что несколько быстро замалчивает некоторые темы. В основном это относится к относительно короткой третьей части книги. Но сложный и напряженный ход мыслей никогда не бывает неясным или чрезмерно утомительным для чтения.

Книга преследует «экуменический» проект. Кристман принимает многие критические аргументы относительно понимания и ценности автономии в западной политической мысли, но его общие взгляды остаются близкими к политическому либерализму Ролза. Книгу можно читать как попытку представить версию политического либерализма, приемлемую для коммунитаристов, феминисток и критически настроенных расовых теоретиков, обвиняющих традиционный либерализм в игнорировании социальной и исторической природы личности. Либералы часто утверждают, что этот вызов искажает либерализм. По их мнению, либерализм не защищает социальный атомизм; хорошо известно, что самость имеет социальную и историческую природу. Они утверждают, что решающим моментом либерализма является то, что автономные агенты могут вступать в социальные отношения и выходить из них в соответствии со своими собственными предпочтениями и оценочными суждениями. Соответственно социальные связи следует рассматривать как ассоциации.

Анималист Кристман заявляет, что эта либеральная позиция несостоятельна. Во-первых, не все социальные группы являются ассоциациями в соответствующем смысле. В качестве примеров автор приводит пол и расу. Во-вторых, даже если можно отказаться от отношений и приобрести новые, люди часто считают их неотъемлемой и неизменной частью своей идентичности. По подобным причинам Кристман отказывается от традиционной либеральной идеи о том, что автономия предполагает способность формировать и разрушать социальные отношения по своему желанию. У некоторых людей есть обязательства, которые определяют их настолько полно, что требование способности отказаться от этих обязательств было бы равносильно введению «нереалистичного требования автономии как социальной ценности» (123).

По словам Кристмана, основным требованием автономии является способность к саморефлексии. Поскольку ни то, что у человека есть психологическая способность пересматривать свои обязательства, ни то, что у него есть возможность следовать различным жизненным путям, не является необходимым условием для автономной деятельности, автономия совместима с жизнью, состоящей из глубоких и неоспоримых социальных отношений и ценностных обязательств. Человек автономен, если его образ жизни выражает его «истинное я», или, другими словами, если он не отчужден от своего существования. Так ли это, должно быть выяснено путем продолжительной саморефлексии. Если встроенная и устойчивая саморефлексия человека не способствует отчуждению, он ведет автономную жизнь, даже если не сможет отказаться от своих основных обязательств. Отчуждение, в свою очередь, «включает в себя чувство ограниченности этой чертой и решительное желание отвергнуть это» (143), что представляет собой сочетание суждения и аффективной реакции на различные ситуации в свете автобиографического повествования.

контрфактуальным путем, и это кажется проблематичным по двум причинам: во-первых, гипотетическая саморефлексия кажется слишком слабым требованием для автономии; во-вторых, она противоречит заявлению Кристмана о «репрезентативной власти» групп. Позвольте мне начать с первого пункта. , Если мы надлежащим образом изучим наши обязательства не привело бы к нашему отчуждению от этих обязательств, мы считаем себя автономными. Таким образом, даже если бы мы никогда не пытались поставить сократовский вопрос о том, что такое хорошая жизнь, даже если бы мы проводили свою жизнь в глубочайшем догматическом сне, мы могли бы иметь полную автономию в христианском смысле. Я нахожу этот счет слишком экстремальным. Кристман, безусловно, прав в том, что рефлексивное осознание — не единственный способ «мы растем, меняемся и занимаемся важной и ценной деятельностью» (157). Тем не менее, не менее некоторая степень актуальной (в отличие от гипотетической) рефлексии представляется существенной для автономии.

Но, может быть, мое первое возражение упускает из виду главную мысль Кристмана, и это приводит меня ко второму доводу. Чтобы понять это, не следует забывать, что Кристман рассуждает об автономии главным образом как о политическом статусе, а не как об идеале характера. Только если мы рассматриваем автономных личностей как способных размышлять о своих ценностях и социальных отношениях, их обязательства могут считаться причиной для остальных из нас. 0302 в наших взаимодействиях с ними» (13). Я согласен с тем, что имеет смысл сказать, что статус человека в политических обсуждениях зависит от его автономии. -рефлексия. Позвольте мне объяснить. В терминах Кристмана перфекционисты заявляют, что «действительность» определенных ценностей не зависит от собственных суждений человека. Военный кодекс чести, требующий безоговорочного подчинения приказам начальства, — перфекционистские в христмановском понимании этого термина.Согласно некоторым версиям «перфекционизма», человек может считаться неавтономным, даже если он всей душой утверждает определенные ценности и традиции на устойчивое критическое осмысление в свете ее автобиографического повествования. концепция, согласно которой традиционные способы общественной жизни, оскорбляющие западный индивидуализм, не следует сбрасывать со счетов как неавтономные по определению. «Освобождение от угнетения должно осуществляться в рамках нормативной базы, оставляющей максимальное пространство для разрозненных мнений, даже для тех, кто поддерживает традиционные и авторитарные системы ценностей» (173).

Может быть, этот немного парадоксальный взгляд (освобождение от угнетения должно оставить место для авторитарных систем ценностей) является ценой, которую приходится платить, если кто-то считает власть над собственным автобиографическим нарративом (прошлое, настоящее и будущее) основной идеей автономии. Возможно, люди, самостоятельно поддерживающие авторитарные системы ценностей, не должны терять своего статуса участников демократических дискуссий. Они должны иметь право распоряжаться своей жизнью и должны быть в состоянии сделать так, чтобы их точка зрения была услышана в ходе политических дискуссий и принятия решений. В этом смысле можно сказать, что «оставление места для авторитарных систем ценностей» можно понимать как форму «освобождения от угнетения» при определенных обстоятельствах.

Но эта идея противоречит требованию Кристмана о гипотетической саморефлексии. Согласно последнему, возможно, что мы серьезно относимся к обязательствам определенных людей (рассчитываем их как причины), потому что мы предполагаем, что они не были бы отчуждены от этих обязательств, если бы они задумались о них. Таким образом, «остальные из нас» могут, в принципе, судить вместо других независимо от того, автономны они или нет. Это, однако, имеет явно объективистский (перфекционистский) привкус, который противоречит основной линии атаки книги Кристмана. Снова и снова он подчеркивает важность способности «говорить за себя» в политических вопросах. Но смысл этого права теряется, если не предположить, что говорящие сами за себя знают, о чем они говорят, т. е. что они рефлективно оценивали свой образ жизни. Гипотетическая рефлексивная модель автономии противоречит идее о том, что агенты должны иметь репрезентативную власть в политической сфере, потому что они, как правило, лучше всех знают, что для них хорошо. Трудно понять, почему «остальные из нас» должны признавать авторитет чьего-то собственного автобиографического повествования, если этот человек не имеет по крайней мере 9 баллов.0301 минимальная степень актуальной устойчивой саморефлексии.

Позвольте мне дополнить этот пункт. Как и Ролз, Кристман полагает, что современные плюралистические общества характеризуются разумными разногласиями и что было бы неправильно основывать обоснование политических ценностей и принципов на противоречивых всеобъемлющих доктринах. Но, в отличие от Ролза, Кристман убежден, что его собственная социально-историческая концепция автономии поддерживает политические притязания, основанные на идентичности. Например, он утверждает, что это, вероятно, вызовет «отчуждение» среди нынешних членов «некоторых маргинализированных групп», если политическая система откажется признать особые потребности с их стороны, потребности, которые связаны с историей, характеризующейся угнетением и деградацией. Согласно Кристману, ядро ​​требования признания состоит в требовании «быть признанным полностью способным определять» интересы, связанные с принадлежностью к дискриминируемой группе. То, что автономные агенты должны иметь возможность говорить от своего имени на политической арене, является не только вопросом уважения по отношению к затронутым группам и лицам; это также требование для законного использования политической власти. Если бы интересы граждан были статичными и объективными, утверждает Кристман, то демократические практики были бы только дополняет только политические институты. На самом деле они являются « конститутивными установления и поддержания легитимности этих институтов» (225), поскольку встроенная саморефлексия, являющаяся необходимым условием автономии (и, следовательно, легитимности), развивается в процессах общественное обсуждение.

Перфекционистские концепции утверждают, что при определенных условиях совместимо с автономией граждан (и, следовательно, законно) использование политической власти против суждения и воли граждан. Однако, если мы откажемся от перфекционизма, мы должны будем основывать легитимное использование политической власти на соответствующих процедурах, которые предоставляют гражданам «представительную власть» в отношении их ценностей, интересов и мнений в политических обсуждениях. Повторяя уже сделанное замечание, это, по-видимому, предполагает, что граждане размышляют об этих ценностях, интересах и мнениях и что они готовы обосновывать их в контексте политических дебатов.