Человеческая субъективность — Большая Энциклопедия Нефти и Газа, статья, страница 1
Cтраница 1
Человеческая субъективность выражает сущностные стороны человеческой индивидуальности, однако сама она формируется благодаря развитию в процессе самореализации человека как социального субъекта его природных сущностных сил. Именно человеческая субъективность является определяющим фактором, инициирующим творческую активность человека в системе управленческих отношений, вследствие чего она должна рассматриваться как исходная позиция при моделировании механизмов социального управления. Соответственно, при формировании этих механизмов возникает проблема приоритета организации или личности. Западный ( американский) менеджмент решает эту проблему в интересах организации, приспосабливая человека к организации. Японский менеджмент отдает приоритет личности работника, одновременно целеориентируя его деятельность на интересы организации. [1]
Новые смысловые основы создаются индивидуальным творчеством, они рождаются в глубинах
Однако, чтобы отсюда родилась новая культура, надо, чтобы эти смыслы были закреплены в символических формах и были признаны другими людьми в качестве образца, стали смысловыми доминантами. Этот процесс носит социальный характер и, как правило, протекает болезненно и драматично. Смысл, рожденный гением, испытывается в опыте других людей, иногда редактируется, чтобы его легче было принять в качестве символа веры, научного принципа или нового художественного стиля. А поскольку признание новых смысловых оснований происходит в острых столкновениях с приверженцами старой традиции, то счастливая судьба нового смысла вовсе не означает счастливой судьбы для его творца.
[2]
В ходе исторического развития углубляется процесс индивидуализации личности и осознание ею своей социальной значимости, что приводит к возрастанию роли человеческой субъективности в решении задач социального управления. [3]
Задачу феноменологической философии он видел в том, чтобы охватить интегральную реальность, все виды жизнедеятельности и восстановить попранные рационалистической наукой достоинства творческой человеческой субъективности.
[4]
Когда мы обращаемся к образам эроса в культуре, мы видим, что его универсальность обусловлена в конечном счете человеческой природой, многообразием душевных порывов, глубиной человеческой субъективности. Будучи универсальной и напряженной страстью, эрос пронизывает человеческое существование на протяжении всей жизни. Он, по сути дела, определяет фундаментальные основы бытия. И в то же время проявляет себя как глубоко индивидуальное, сугубо личностное, уникальное чувство. Эта страсть всеобъемлюща и неповторима, она принадлежит человеческому роду и лично мне, вам, ему. [5]
Специфику социума как социальной системы, возникшей в результате эволюции живой природы на основе диалектически взаимосвязанных процессов антропосоциогенеза и коллективной трудовой деятельности людей, благодаря которой создавались социальные условия их бытия и одновременно формировалась их человеческая субъективность, а также специфику социальных организаций как структурных элементов социума, в условиях которых непосредственно осуществляется управленческая деятельность.
[6]
С позиций социальной антропологии фундаментом творческого потенциала современного инженера, в котором должны интегрироваться профессионализм, способность к творчеству, организаторские способности и морально-нравственные качества, является его субъективность, которая и должна быть, в первую очередь, объектом пристального внимания педагогов высшей школы, формирующих учебно-образовательный процесс в техническом вузе. Человеческая субъективность — это духовность человека, понимание им свободы и возможностей ее использования, мотивация своего поведения и нравственный выбор, который он делает, выбирая свой образ жизни, характер своей деятельности и, соответственно, свою судьбу. Следовательно, в системе высшего технического образования должен присутствовать мощный аксиологический ( ценностный) потенциал, формирующий морально-нравственные мотивы профессиональной деятельности будущего инженера. В формировании ценностных ориентации современного специалиста определяющая роль принадлежит философии, которая является одним из базовых социально-гуманитарных предметов учебной программы отечественной высшей технической школы.
[7]
Человеческая субъективность выражает сущностные стороны человеческой индивидуальности, однако сама она формируется благодаря развитию в процессе самореализации человека как социального субъекта его природных сущностных сил. Именно
В то же время, как и всякая гуманитарная наука, культурология не может ограничиваться объяснением. Ведь культура всегда адресована человеческой субъективности
и не существует вне живой связи с нею.
В культурологии первичное понимание предшествует объяснению, направляя его и в то же время углубляясь и корректируясь этим объяснением.
[9]Рефлексивность — основополагающее свойство социального процесса потому, что она конституирует обстоятельства и вырабатывается ими. В силу этого социальный мир предстает как утверждение человеческой субъективности таким, каким его воспринимает живущий и действующий в этом мире человек. Социология обращает свое внимание к объекту, который уже каким-то образом определен в повседневной жизни и обыденном языке. [10]
Анализ свойств обыденного мышления и деятельности явился, пожалуй, самым значительным достижением феноменологически ориентированной социологии Шюца. Он показал и доказал, что наиболее полно и последовательно человеческая субъективность
Общество как социально-технологическая реальность обретает жизненные формы качественно нового уровня, благодаря научным идеям и тем возможностям, постоянно расширяющимся в результате развития технологии, которыми обладают субъекты деятельности.
Философией этого общества будет выступать философия постмодернизма, в которой приоритет принадлежит человеческой субъективности, определяющей мотивацию и выбор человека в осуществляемой им деятельности. Возможности выбора раскрываются перед человеком благодаря освоению им богатств духовной и технологической культуры, которые сами находятся в состоянии постоянного развития. Действие этих новых закономерностей социального развитая, уже осмысленных в западной философии, с необходимостью должно проявиться и в образовательной системе российского общества на всех уровнях ее организации. Будучи осмыслены применительно к высшей технической школе, они могут получить практическую реализацию на основе принципов развивающего обучения и инновационной направленности учебно-образовательного процесса.
[12]
Вебер отвергает также психологически ориентированную ницшеанскую версию религиозного чувства. Вместе с тем немецкий социолог обращается к напряженной мотивации человеческого поведения, вытекающей из всей человеческой субъективности.
По его мнению, растущая рациональность в осмыслении мира углубила потребность в постижении этического смысла разделения благ и счастья между людьми.
[13]
Мы осознаем сегодня, что всякое общественное установление, будь то закон, традиция или социальный институт, должно поверяться интересами личности. Идеальное человеческое общежитие может создаваться, судя по всему, на предельном учете особости каждого индивида, его разума, воли и чувств, всей
Человек организации, будучи ее системоорганизующим элементом, также выступает как система, которой присущи фундаментальные признаки его организации. Его социальное качество как личности определяется, во-первых, структурой социального пространства той организации, элементом которой он является и выполняемыми им социальными ролями, и во-вторых, его человеческой субъективностью. Однако именно человеческая субъективность является основанием их различия.
[15]
Страницы: 1 2
1 Материалы научно-практической конференции 19 ноября 2014 года Москва, 2014 2 © Коллектив авторов
Каталог: media -> icollections -> collectioneditorship Скачать 2,12 Mb. Поделитесь с Вашими друзьями: |
Формирование гражданской компетентности является результатом гражданского образования, и включает в себя знания, ценности и опыт действия. 
В.Ломоносова 
Изучение человеческой субъективности | Тема исследования Frontiers
Крайний срок подачи рукописи 27 октября 2022 г.
Крайний срок подачи рукописи для продления 24 ноября 2022 г.
Методические рекомендации
«Субъективность» традиционно противопоставлялась «объективности» в науке и считала то, чего следует избегать для достижения истинного и достоверного знания, свободного от потенциально вводящих в заблуждение личных ценностей и предположений. Однако растущий объем обоснованной критики из таких областей знания, как философия …
«Субъективность» традиционно противопоставлялась «объективности» в науке и считала то, чего следует избегать для достижения истинного и достоверного знания, свободного от потенциально вводящих в заблуждение личных ценностей и предположений.
Тем не менее, растущий объем обоснованной критики из таких областей знания, как философия науки, среди прочего, деконструирует потенциально опасное представление о том, что может существовать такая вещь, как абсолютно надежное знание, полностью свободное от ценностей и субъективных предположений. Эта деконструкция и вытекающая из нее потребность в альтернативных реконструкциях особенно актуальны в психологии, где почти каждое заявление о знании основано на изучении человеческих процессов смыслообразования, которые по определению субъективны.
Жесткая дихотомическая конструкция знания как «объективного» (т. е. обоснованного) или «субъективного» (т. е. необоснованного) завела психологию в некоторые соответствующие тупики. Одним из них является так называемый «кризис репликации», а также неправильное использование и чрезмерная зависимость от выводной статистики. Еще одним из них является относительно меньшая видимость альтернатив, которые относятся к изучению человеческой субъективности не как к чему-то, что необходимо устранить, а как к проблеме, которую необходимо преодолеть.
Целью этой темы исследования является повышение видимости и распространение вклада, который открывает возможности для изучения человеческой субъективности научно строгими и многообещающими способами. Среди них приветствуются достижения в области психологической оценки систем личных конструктов, вычислительных лингвистических методов, искусственного интеллекта и машинного обучения, новой статистики, нечеткой логики и нечетких когнитивных карт.
Ключевые слова : Субъективность, лингвистика, вычислительная техника, искусственный интеллект, машинное обучение, обработка естественного языка, общность, нейропсихология
Важное примечание :
Все вклады в эту тему исследования должны быть в рамках раздела и журнала, в который они представлены, как это определено в их заявлениях о миссии. Frontiers оставляет за собой право направить рукопись, выходящую за рамки рассмотрения, в более подходящий раздел или журнал на любом этапе рецензирования.
Субъективность и бытие кем-то: человеческая идентичность и нейроэтика | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews
Эта книга о нашей вневременной идентичности или стойкости как личностей, говоря метафизически. Он предлагает теорию личной идентичности или настойчивости и обрисовывает в общих чертах некоторые из ее этических приложений и последствий. Но в первую очередь речь идет о настойчивости.
Теория индивидуальной идентичности или постоянства описывает, что значит для одного и того же человека непрерывно существовать в течение определенного периода времени, претерпевая качественные изменения, возможно, даже драматические изменения. Джиллет рассматривает в этой книге несколько видов качественных изменений. К ним относятся изменения, вызванные психохирургией и имплантацией нейронов, а также различные психические заболевания.
Общий подход Джиллета к личной идентичности соответствует неолокковской или психологической традиции преемственности.
Неолокеанцы считают, что человеческие личности совпадают с живыми человеческими животными телами, биологически индивидуализируются, но не тождественны им. Если интерпретировать физикализм как требующий, чтобы люди и их тела, включая мозг, обладали всеми общими свойствами, это, по-видимому, упускало из виду нечто важное, касающееся нашей идентичности как личностей. Это что-то можно назвать субъективностью конкретного человека, т.е. каково это быть таким человеком и обладать уникальным взглядом на себя и мир от первого лица. Предполагая, как это делает неолокианец, что что-то упускается из виду при физическом анализе личностной идентичности, мы должны различать субъективные составляющие личностной идентичности (а именно, свойства, касающиеся того, каково человеку существование) и «соматические» элементы. идентичности, которые принадлежат биологически обособленному животному телу.
Джиллет представляет смесь субъективных и физических компонентов в личности в неоаристотелевской манере.
Его идея звучит примерно так: человеческая личность возникает или существует, когда перспектива от первого лица, или паттерн, или форма субъективности возникает в живом человеческом животном теле или накладывается на него. Мы, люди, в каком-то смысле частично состоим из живого человеческого животного тела, но только тогда и только тогда, когда это животное обладает способностью сознательно думать о себе и о мире. Тогда это воплощенная личность, воплощенный человеческий субъект.
На что похож вид от первого лица воплощенного человека? Каков его контур или характер? Точка зрения Джиллета состоит в том, что перспектива структурирована как нарратив по форме и что конкретные воплощенные нарративы составляют нашу индивидуальную идентичность как личностей. Пока сохраняется наше воплощенное повествование, упорствуем и мы. Воплощенный человек, по его словам, сплетает «вместе… повествование таким образом, что определяет его или ее место… в [этом] мире» (стр. 97).
Понятие субъекта повествования, конечно, не уникально для Джиллета, как он с готовностью и великодушно признает.
Многочисленные философы и другие философы дали этому понятию яркое выражение в различных философских контекстах: Чарльз Тейлор, Мария Шехтман и Аласдер Макинтайр, и это лишь трое. Одним из общих элементов в таких выражениях является идея о том, что повествовательная или похожая на историю структура точки зрения от первого лица означает, что человеческая субъективность имеет объединяющую форму или всеобъемлющий контур. Он имеет связный характер развития, не является разрозненным или эпизодическим. Джиллетт пишет: «Активный субъект [является] ведущим игроком и рассказчиком в составлении и редактировании жизненного опыта как связного целого» (стр. 9).6).
Джиллет ставит свой собственный концептуальный автограф на понятие нарративной структуры личной настойчивости. Он признает, например, что модели личного повествования могут быть беспорядочными, пестрыми или запутанными. Хотя в каждом повествовании существуют «ограничения связи», некоторые люди, по его словам, такие как жертвы неврологических и психических расстройств, могут оказаться «склонными к нарушениям из-за своей эмоциональной реактивности и проблем в овладении… соответствующими [повествовательными] навыками» ( стр.
187-188). То, как понимать человека и обращаться с ним в таких обстоятельствах, поднимает ряд моральных дилемм и требует особого рода уточнений в том, как лучше всего понять предполагаемую согласованность субъективности. Одна важная тема в его обсуждении таких дилемм, а также в его описании понятия связности повествования заключается в том, что «видение вещей более глубокое или превосходящее повседневное или материальное» необходимо для оценки многих различий и деталей в субъективности. лиц (стр. 216). (Я не думаю, что правильно понимаю эту тему или ее согласованность с идеей Джиллета о воплощенной субъективности. Поэтому я не планирую обсуждать ее, за исключением того, что она совершенно очевидно касается человеческой духовности. Но я упоминаю о ее присутствии в книге и очевидная важность для Джиллета.)
Джиллетт также использует интеракционистские и экспрессивистские подходы к тому, что представляет собой воплощенный нарратив человека. Вы и я, воплощенные, взаимодействуем с другими в наших социальных мирах, и наши нарративы формируются и формируются другими.
Люди, с которыми мы общаемся, являются частью наших историй и зацикливаются на наших представлениях о себе и мире от первого лица. Другое связанное с этим измерение воплощения заключается в том, что оно функционирует как физическое пространство для публичного самовыражения точки зрения от первого лица (стр. 245). Когда мы различаем преднамеренные телесные движения агента, тогда «мы различаем в некотором роде нарратив, которым он/она живет» (стр. 125). Итак, одно из измерений нашей воплощенной субъективности состоит в том, что мы подвержены социальному влиянию. Другая состоит в том, что мы социально экспрессивны.
Сокращение концепций Джиллета по любой теме до самой сути — непростая задача. На протяжении всей книги он расширяет диапазон своих взаимосвязанных соображений. Темы, которые он исследует, многочисленны. Действие. Автоматизм. Рассечение мозга. Концептуальная разработка. Сознание. Деменция. Дин-ан-сич. Болезни. Сущности. Евгеника. Произвольно останавливая список на этом месте, я не только не ухожу от «Е», но и не упоминаю все темы от А до Е.
При таком большом количестве различных тем в книге мне нужно сделать особый акцент в этом обзоре. . Итак, я намерен продолжать концентрироваться на центральном понятии Джиллета о воплощенной нарративности. Тем не менее читатели этой рецензии должны знать, что в этой книге есть многое, чем я пренебрегаю.
Принимая понятие нарративного воплощения и интерпретируя его особым образом, Джиллетт надеется показать, что мыслители или философы, игнорирующие его, в конечном итоге придерживаются взглядов личной настойчивости, неспособных разумно и чутко ответить на некоторые неотложные метафизические и этические вопросы о нас. . Здесь я упоминаю один из метафизических вопросов, которые он обсуждает. Это касается происхождения.
Предположим, что P — это некий человек, существующий в этом реальном мире и в городе Атланта. Предположим P произошел от определенного сперматозоида и яйцеклетки, SO . Предположим, что P не мог произойти иначе, чем из SO .
Кто-то, очень похожий на P , мог возникнуть иначе и жить в Атланте. Однако из-за различий в их происхождении этот конкретный возможный индивидуум не мог быть одним и тем же, что и P .
Верно ли это предположение? Является ли наше происхождение важным для того, кто мы есть? Был бы человек P на самом деле не может быть P , говоря онтически, , не происходящим от SO ? Если ответ «да», то это так называемое представление о происхождении нашей идентичности как личности. Наше происхождение важно для нас самих. Что об этом думает Джиллет?
Джиллетт пишет: «Представление о происхождении идентифицирует человека как продукт двух конкретных клеток, [но] неверно идентифицирует человека, каким мы его знаем» (стр. 51). Как так? Что ж, точка зрения о происхождении определенно обращается, по словам Джиллета, к «нашей интуиции», потому что она «соответствует», как он выразился, «бытию в мире с другими» и «уникальному формированию нарратива» человека (стр.
48, стр. 51). Но «человек мог иметь другое происхождение и оказаться таким же», т. е. иметь одно и то же повествовательное оформление (с. 51). Именно формирование создает людей, а не их происхождение. Итак, SO не является обязательным для P .
Формирование повествования делает нас теми, кто мы есть, а не определенным сперматозоидом и яйцеклеткой. Истоки слишком лишены субъективности, слишком лишены нарративности человека. Возьмем, говорит Джиллетт, людей, страдающих определенными расстройствами, скажем, аутизмом или невротической депрессией. Спросите их, предпочли бы они не родиться, чем быть аутистами или невротиками, и вы можете услышать, как они говорят что-то вроде «Мой аутизм — часть меня» или «Если бы у меня сейчас не было моего расстройства, я был бы кем-то другим» ( стр. 56, стр. 60). Такие ответы легко понять, если мы предположим, что история их жизни или нарратив делают их теми, кто они есть, а не то, что они произошли от того или иного сперматозоида или яйцеклетки.
Они расположены в мире как аутисты или невротически депрессивные.
Читатели, знакомые с литературой о неопределенности и идентичности, а также о различии между числовой и качественной идентичностью, могут найти тревожным обращение Джиллета к нарративно структурированной и воплощенной субъективности как основе личной идентичности. Во-первых, этот критерий чрезвычайно сложен. Иногда в ходе рассуждений Джиллета это кажется концептуально причудливым и громоздким. По его словам, в преуменьшении, это «нарушает нашу тенденцию рассматривать человека как объект с фиксированной природой» (стр. 248). Верно. Но тогда проблема вот в чем. Назовем это проблемой существенных составляющих повествования. Нет ни одной, четко очерченной части нарратива, которая бесспорно заслуживает того, чтобы считаться частью Истории Человека. Даже биологического происхождения ( SO ) имеет важное значение для рассказа. Итак, если вы полагаете, что вопрос о том, что считается вашим продолжением существования во времени, должен иметь ответ, и если вы также считаете, что ваша идентичность структурирована нарративной формой субъективности, то должен существовать критерий для квалификации в качестве правильная или существенная часть вашей истории.
Это может быть не просто или прямо сказать. Но должен быть хоть какой-то ответ на вопрос, является ли то или иное событие или эпизод частью вашей сказки. Но его нет.
Для иллюстрации: предположим, что пока Куайн писал Word and Object , один из его студентов бакалавриата находился под окном кабинета Куайна и держал в руке домашнего кролика. Предположим, Куайн рассеянно заметил студента, а затем вдруг впервые подумал про себя: «Эврика, перевод неопределенный!». Этот эпизод должен появиться в истории Куайна? Воплощенная субъективность Куайна qua Куайна? Возможно, да. Но, возможно, нет. Многое зависит от стандартов, выбранных для надлежащих или существенных частей истории, и отношений близости к (как выразился бы Деннет) куайновскому центру повествовательной гравитации. Эпизод «входит» по одним стандартам, но «выходит» по другим. Каковы правильные стандарты? Джиллет не говорит. Можно задаться вопросом, как он мог, поскольку, в некотором смысле, учитывая сложность повествования и возможные способы редактирования и пересмотра повествования с течением времени, существует избыток привлекательных и непривлекательных кандидатов на роль части истории.
Итак, вот вам и беспокойство по поводу неопределенности. Предположим, что то, что делает меня числовым индивидуумом, которым я являюсь, — это мой воплощенный нарратив. Но также предположим, что, безусловно, имеет место, что существуют одинаково правдоподобные и неразрешимо противоречащие друг другу способы включения или исключения частей истории, таким образом оставляя ее расплывчатой или неопределенной (отсутствие редакционного указа) в отношении того, что считается воплощенным мной. Однако, по-видимому, личная идентичность не может быть расплывчатой или неопределенной. Одна из причин, по которой это говорят, состоит в том, что если личная идентичность расплывчата или неопределенна, то неопределенно и то, тождественен ли я самому себе. Но, несомненно, я (определенно) тождественен самому себе.
Видимо что-то должно дать. Либо это что-то является детерминированностью личной идентичности, нарративной концепцией идентичности, либо, возможно, самой идеей личной идентичности.
Кто-то может сказать, что то, что препятствует растворению в неопределенности нарративной структуре личной идентичности, есть биологическое воплощение человека. Это не значит, что тело свободно от собственной проблемы неопределенности индивидуации. Но, по крайней мере, здесь нет неясности буквального драматического толка, заражающей повествование. Следует, однако, помнить, что Джиллет — неолоккенец. Так что условия персистенции человека не могут состоять для него в условиях тождества животного тела, биологически индивидуализированного. Как человек, пишет Джиллетт, мы не так «легко локализованы и ограничены» (стр. 249).). Было бы ошибкой, говорит он, отождествлять нас, скажем, с нашими анатомически очерченными телами. Наше тело или мозг — это одно; мы другие.
Представление Джиллета о воплощенном нарративе как критерии идентичности имеет свои проблемы, связанные с вопросами неопределенности и идентичности. Но у него есть и свои достоинства. Во-первых, это его моральная чувствительность.
Важным общим вопросом книги является то, как лучше всего подходить к множеству различных моральных клинических дилемм в медицинской и психиатрической практике. (Сам Джиллетт — нейрохирург и профессор медицинской этики.) Его подход к таким дилеммам, как исследование стволовых клеток, уход за пациентами с деменцией, вызванной болезнью Альцгеймера, и психохирургия, в значительной степени проистекает из его подхода к метафизика личности. Как он отмечает, обсуждая множественное расстройство личности, нормативные клинические суждения или практики, «в соответствии с которыми человека вынуждают вписываться в нашу обычную судебно-медицинскую структуру, не осознавая его или ее хрупкость и сложность… эквивалентны тяжкому… вреду» (стр. 19).2-193). Он призывает к терпимости к различным и даже иногда противоречащим друг другу решениям одной и той же клинической дилеммы.
Отчасти то, что беспокоит меня во взглядах Джиллета, а именно расплывчатость и сложность понятия нарратива, связано с тем, почему я также восхищаюсь им.