как историки начали изучать эмоции и чувства — T&P
Книга филолога Андрея Зорина «Появление героя» посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX века. Это было время конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В продолжение спецпроекта с премией «Просветитель» T&P публикуют отрывок из книги Зорина о том, как индивидуальное человеческое переживание стало предметом изучения историков.
Андрей Зорин
Доктор филологических наук, профессор Оксфордского университета, РГГУ и РАНХиГС. Член редколлегий журналов «Новое литературное обозрение», «Slavic Review», «Cahiers de Monde Russe».
Индивидуальное переживание как проблема истории культуры
Взаписной книжке 1933–1935 годов Лидия Гинзбург говорила об «однородности» задач «историка» и «романиста», призванных «объяснять одни и те же факты, только взятые в разных масштабах».
Она искала метод исторического анализа, который позволил бы двигаться «от рассмотрения огромных массовых движений до все умельчающихся групповых формаций; и вплоть до отдельного человека», включая самые интимные стороны его внутренней жизни (ОР РНБ. Ф. 1377. Записная книжка VIII-2. Л. 37–38; цит. по: Van Buskirk 2012: 161). Сразу после этого рассуждения в записной книжке помещено эссе под названием «Стадии любви» (Гинзбург 2002: 34).
Гинзбург сама назвала свои требования к исторической науке эксцентричными. Конечно, историки, в особенности работавшие в биографическом жанре, и раньше нередко рассуждали о побуждениях и мотивах своих героев, и все же на такого рода догадках неизбежно лежало подозрение в недостаточной научности или даже беллетристичности — изображение переживаний давно умерших людей традиционно составляло прерогативу изящной словесности. Еще Ницше в «Веселой науке» сокрушался, что «все то, что придавало красочность бытию, не имеет еще истории: разве существует история любви, алчности, зависти, совести, благочестия, жестокости?» (Ницше 2003: 173).
Именно в 1930-х годах, когда Гинзбург формулировала свои идеи, европейские историки начали закладывать основы новой дисциплины.
«Появление героя»
В своем монументальном обзорном труде «История и чувство» Ян Плампер утверждает, что «у истоков истории эмоций стоял один человек — Люсьен Февр» (Plamper 2015: 40; ср.: Reddy 2010). Действительно, если Ницше лишь вскользь заметил, что человеческие страсти сами по себе имеют историю, то Февр в статьях «Психология и история» (1938) и, в особенности, «Чувствительность и история» (1941) попытался дать развернутый ответ на вопрос, «как воссоздать эмоциональную жизнь прошлого». Ключом к пониманию внутренней жизни людей минувших эпох была для него «заразительность» эмоции. По Февру, эмоции «зарождаются в сокровенных недрах личности», затем, в «результате схожих и одновременных реакций на потрясения, вызванных схожими ситуациями и контактами», они «обретают способность вызывать у всех присутствующих посредством некой миметической заразительности» сходный «эмоционально-моторный комплекс» и, наконец, благодаря «согласованности и одновременности эмоциональных реакций» «превращаются в некий общественный институт» и начинают «регламентироваться наподобие ритуала» (Февр 1991: 112).
Взгляды Февра на роль эмоций в истории были во многом противоположны тем, которые исповедовал Ницше. Ученый полагал, что в «развивающихся цивилизациях» происходит «более или менее постепенное подавление эмоций активностью интеллекта» (Там же, 113). В те же годы Норберт Элиас в своей книге «О процессе цивилизации» описал возникновение европейской цивилизации как становление практик контроля над проявлениями эмоций (см.: Элиас 2001). Концепции Февра и Элиаса были в значительной степени связаны с реакцией на нацизм с его, по словам Февра, «возвеличиванием первозданных чувств», которые «ставились выше культуры» (см.: Plamper 2015: 42–43 и др.).
Свою теорию «ментальности» Февр разработал с опорой на труды современных ему этнологов (см.: Гуревич 1991: 517–520). Заявленный им подход к истории чувств и переживаний также был первоначально реализован не в собственно исторических, но в этнологических, или, как их принято называть в англо-американской традиции, антропологических исследованиях.
Решающую роль в этом процессе сыграли начавшие публиковаться в конце 1960-х — начале 1970-х годов работы Клиффорда Гирца, родоначальника так называемой интерпретативной (он также называл ее «семиотической» и «герменевтической») антропологии, который видел задачу антрополога в том, чтобы «приобрести доступ к категориям миропонимания изучаемых людей», понять смысл и значение, которыми они сами наделяют свое поведение. Как и Февр, Гирц полагал, что ученый способен судить о чувствах тех, о ком он пишет, поскольку сами эти чувства носят межличностный характер.
Люсьен Февр
При этом, если Февр считал, что эмоции зарождаются в «сокровенных недрах личности», а распространяются «посредством некой миметической заразительности», американский антрополог был убежден, что сама способность человека чувствовать так, а не иначе определяется культурой, которой он принадлежит. По ставшей сенсационной формулировке Гирца, «наши идеи, наши ценности, наши действия, даже наши эмоции, так же как и сама наша нервная система, являются продуктами культуры» (Гирц 2004: 63; о реакции на это высказывание см.
: Wierzbicka 1992: 135). По мысли Гирца,
чтобы принимать решения, мы должны знать, что мы чувствуем по поводу тех или иных вещей, а чтобы знать, что мы чувствуем по их поводу, нам нужны публичные образы чувствования, которые нам могут дать только ритуал, миф и искусство (Гирц 2004: 96).
Еще резче сформулировала эти идеи ученица Гирца Мишель Розалдо, писавшая в своей нашумевшей статье «К антропологии личности и чувства»:
Чтобы понять личность, необходимо понять культурную форму. Мы никогда не узнаем, почему люди чувствуют и поступают так, а не иначе, пока не отбросим повседневные представления о человеческой душе и не сосредоточим свой анализ на символах, которые люди используют для понимания жизни, символах, которые превращают наше сознание в сознание социальных существ (Rosaldo 1984: 141).
Во внутренний мир человека иной культуры оказывается возможным заглянуть именно благодаря тому, что сам этот внутренний мир представляет собой коллективное достояние.
Такая постановка вопроса, по словам Гирца, переносит анализ проблематики, связанной с эмоциями, «из сумеречной, недоступной сферы внутренних чувств в хорошо освещенный мир доступных внешнему наблюдению вещей» (Гирц 1994: 113). Эмоции, с одной стороны, оказываются доступны наблюдению исследователя, а с другой — становятся значимым фактором исторического процесса.
Только в 1980-х годах такой подход вернулся в историческую науку (обзор основных работ по антропологии эмоций см.: Reddy 2001: 34–62; по исторической антропологии: Берк 2002; см. также: Гуревич 2002 и др.), приведя к становлению дисциплины, получившей название «история эмоций» (см.
: Burke 2004: 108)*. Именно на достижения антропологов опирались американские историки Питер и Кэрол Стирнз в статье 1985 года «Эмоционология: проясняя историю эмоций и эмоциональных стандартов», которая, как принято считать, подвела итоги первого, бессистемного периода в истории этой научной дисциплины и заложила теоретические основы ее последующего развития (см.: Plamper 2015: 57–59). Как подчеркивают авторы,
все общества имеют свои эмоциональные стандарты, пусть часто они не становятся предметом обсуждения. Антропологи давно знают и изучают это явление. Историки также все больше осознают это, по мере того как мы понимаем, что эмоциональные стандарты постоянно меняются во времени, а не только различаются между собой в пространстве. Изменения в эмоциональных стандартах многое говорят и о других социальных изменениях, а могут и способствовать таким изменениям (Stearns & Stearns 1985: 814).
Стирнзы различают принятые в обществе «эмоциональные стандарты» (emotional standards), т.
е. предписываемые человеку нормы реакции на те или иные события, и реальный эмоциональный опыт (emotional experience). С их точки зрения, именно с изучения эмоциональных стандартов, которое они назвали «эмоционология», должно начинаться исследование по истории эмоций. Только в этом контексте становится понятным частное выражение эмоций. Соавторы признают, что во многих случаях источники просто не позволят исследователю продвинуться дальше эмоционологии, но считают, что анализ норм и регуляций может оказаться продуктивным и сам по себе (см.: Stearns & Stearns 1985: 825–829).
Попытку перейти от изучения «эмоционологических» норм к групповым эмоциональным практикам предприняла Барбара Розенвейн, предложившая в своей вышедшей в 2006 году монографии об эмоциональной культуре раннего Средневековья идею «эмоциональных сообществ». По ее определению, такое сообщество составляют «люди, приверженные единым нормам выражения и наделения ценностью (или обесценивания) сходных или взаимосвязанных эмоций».
Розенвейн выделяла сообщества «социальные», где единство норм, регулирующих эмоциональную жизнь их участников, определяется сходством условий их существования, и «текстуальные», основанные на общности авторитетных идеологий, учений и образов. Исследовательница также отмечала, что один и тот же человек может входить одновременно в самые разные как социальные, так и текстуальные сообщества (Rosenwein 2006: 2, 24–25), порой предлагающие ему не совпадающие между собой системы норм и ценностей.
Поведение индивидов и целых групп, поставленных перед необходимостью ориентироваться в требованиях и предписаниях различных эмоциональных сообществ, было проанализировано Уильямом Редди в монографии «Навигация чувств», которая вышла в 2001 году, накануне событий 11 сентября, оказавших, как отмечает Плампер, существенное воздействие на развитие дисциплины (см.: Plamper 2015: 60–67, 251–264). Еще Стирнзы поставили вопрос о необходимости сочетать в анализе эмоций биологические константы с культурными переменными (см.
: Stearns & Stearns 1985: 824). Редди развил оригинальную модель такого сочетания, проанализировав как антропологические, так и психологические подходы к эмоциям и предположив, что любое выражение чувств представляет собой более или менее адекватный перевод универсального опыта на язык действующей культуры. Для специфических слов и выражений, в которых этот перевод осуществляется, ученый предложил термин «эмотивы» (см.: Reddy 2001: 63–111).
Кроме того, Редди поставил вопрос о политической сущности принятых эмоциональных стандартов и норм и причинах их смены. С его точки зрения, любая устойчивая власть навязывает своим подданным специфический «эмоциональный режим» (emotional regime), т.
е. набор нормативных эмоций, реализующийся в официальных ритуалах и практиках и системе соответствующих «эмотивов». Такой режим неизбежно окажется в большей или меньшей степени репрессивным и будет причинять индивидам «эмоциональные страдания» (emotional suffering), побуждающие их искать «эмоциональные убежища» (emotional refuge) в отношениях, ритуалах и организациях, где они могут дать выход официально не санкционированным чувствам. При определенных обстоятельствах эти убежища могут приобрести популярность и создать основу для нового «эмоционального режима», который, в свою очередь, потребует новых «убежищ» (см.: Ibid., 112–137, особенно с. 128–129)*. Ни природы имманентной репрессивности «эмоциональных режимов», ни причин возникновения у человека потребности в убежищах Редди не обсуждает, возможно полагая их само собой разумеющимися.
: Burkitt 2014: 42–45).На наш взгляд, продуктивность модели, предложенной исследователем, ограничена его сфокусированностью на сфере политического, делающей противопоставление «эмоциональных режимов» и «эмоциональных убежищ» во многом механистическим*. В итоге его программа анализа уникального эмоционального опыта личноститак и осталась до конца не реализованной. Многочисленные примеры, которые разбирает Редди, утрачивают свою специфичность и оказываются призваны иллюстрировать фундаментальные закономерности более общего порядка.
Первоклассный обзор Яна Плампера избавляет нас от необходимости более подробно останавливаться на истории дисциплины и ее связях со смежными науками (см.: Plamper 2015; впервые: Plamper 2012; краткая версия на русском: Плампер 2010; см. также: Rosenwein 2002; Reddy 2010; Matt 2011 и др.). Если обсуждать эту историю с точки зрения задач, поставленных Л.Я. Гинзбург, то следует отметить, что за последние десятилетия ученые превосходно овладели искусством «доходить до все умельчающихся групповых формаций».
Однако цель дойти до эмоционального мира «отдельного человека» остается пока, на наш взгляд, в значительной степени недостигнутой.
Иллюстрации: © iStock.
Справедливые чувства: почему мы имеем право выражать свои негативные эмоции
Всегда ли справедливы наши негативные эмоции? И почему они появляются? Forbes Life публикует главу из книги психотерапевта Дэвида Бернса «Хорошее настроение», которая позволит разобраться, когда следует выражать свои чувства, а когда — менять их
ffldkkf
Когнитивная терапия основана на концепции, что искаженные мысли, не соответствующие действительности, приводят к нездоровым негативным ощущениям, таким как депрессия и тревога. Когда вы научитесь смотреть на свои проблемы более позитивно и реалистично, вы измените и самочувствие. Зачастую это очень серьезные изменения.
Это любопытный, но отнюдь не однозначный подход. Всегда ли ваши негативные мысли и чувства не соответствуют действительности? Оправданно ли стремление изменить то, как вы себя чувствуете? В статье под названием «Во славу депрессии», опубликованной в The New York Times 17 июня 1981 г., драматург Дэвид Ивз пишет:
Учитывая ситуацию в мире, почему ученые до сих пор считают депрессию отклонением?.. Ведь история показывает, что в темной стороне вещей есть нечто привлекательное… Для некоторых из нас оптимизм представляется тем, чем он и является: формой эскапизма… Если по правде, то оптимизм есть форма отчаяния, которую науке еще только предстоит изучить… Депрессия, позвольте сказать, есть не что иное, как реализм.
В этом, конечно, есть доля правды. В жизни много разочарований и огорчений.
Я считаю, что тезис, будто стресс и депрессия всегда оправданны, так же абсурден, как и предположение, что человек всегда должен стараться быть счастливым и успешным. Один молодой человек, госпитализированный в связи с депрессией, рассказывал мне, как он однажды вылил себе на ногу кипящий кофе, чтобы отвлечься от чувства бессмысленности и пустоты.
Если вы чувствуете, что человек, который вам дорог, плохо с вами обращается, испытывать обиду — нормально. Вы можете злиться из-за такого унижения. Если же вы открыто поговорите о своих чувствах, это может помочь вам лучше понять друг друга и решить проблему. Когда два человека уважают друг друга, способность показать свою уязвимость и задетые чувства создает мощную эмоциональную связь — источник подлинной близости и дружбы.
Злость и досада тоже могут быть нездоровыми и деструктивными. Недавно я работал у себя в гостиной, пытался писать.
Вдохновение куда-то ушло — дело было под конец длинного напряженного дня. Мой сын, которому тогда исполнилось пять лет, подошел ко мне с безобидной просьбой — помочь ему достать из холодильника яблоко. Даже не вникнув в вопрос, я раздраженно огрызнулся: «Отстань! Не видишь, я занят. Иди вниз и не мешай!» Он был просто ошарашен. Лицо скривилось от неожиданной обиды. Он медленно развернулся и, всхлипывая, послушно пошел вниз.
Я вдруг осознал суть своих слов, неоправданно грубых и обидных. Накричав на сына, я без малейшего повода обидел дорогого мне человека. Конечно, это было против моих собственных моральных принципов. Почувствовав сильнейшее раскаяние, я побежал за ним, взял его на руки и сказал: «Эрик, пожалуйста, прости меня. Я поступил плохо. Ты ни в чем не виноват. Иногда мы делаем плохие вещи, не подумав, просто из-за плохого настроения. Я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты меня простил». Он крепко меня обнял, мы помирились и достали для него яблоко.
Как же на практике понять, когда следует принимать свои чувства, когда следует их выражать, а когда — менять? Нижеприведенные вопросы помогут вам с этим определиться:
- Давно ли я себя так чувствую?
- Делаю ли я что-то конструктивное, чтобы справиться с проблемой, или просто думаю о ней с тоской, лишь бы не решать ее?
- Мои мысли и чувства соответствуют реальности?
- Если я выскажу свои чувства, мне это поможет или сделает хуже?
- Не расстраиваюсь ли я из-за ситуации, которая мне неподконтрольна?
- Не избегаю ли я какой-либо проблемы, отрицая, что действительно расстраиваюсь из-за нее?
- Мои ожидания от мира нереалистичны?
- Мои ожидания от себя нереалистичны?
- Я чувствую безнадежность?
- У меня занижена самооценка?
Давно ли я себя так чувствую?
Иногда чувства уже не могут быть полезны, а мы все еще цепляемся за них.
Естественно испытывать раскаяние при мысли о том, как вы кого-то подвели. Я считаю, что эти чувства, приносящие столько страданий, могут быть величайшим источником роста и самопознания: мы начинаем острее ощущать себя живыми людьми, особенно если не боимся испытать боль и отчаяние. Большинство людей со временем возвращаются в нормальное состояние и живут дальше. Мы можем почувствовать себя здоровыми и цельными только тогда, когда позволяем себе побыть сломленными. С другой стороны, когда некоторые люди впадают в депрессию, они становятся циничными, их охватывает отчаяние, и они сдаются. Залезают в постель и избегают приятных занятий, перестают встречаться с друзьями, бросают работу: они убеждены, что жизнь бессмысленна, а в будущем нет ничего, кроме горя и лишений. Это не здоровая грусть, а депрессия.
Материал по теме
Мои мысли и чувства соответствуют реальности?
Здоровые негативные чувства основаны на реалистичной оценке жизненных обстоятельств.
Зачастую лучше выражать такие чувства (настолько конструктивно, насколько это возможно), чтобы, честно и прямо разобравшись в проблеме, предпринять эффективные меры для ее решения. Если же негативные чувства основываются на искаженных мыслях, не соответствующих действительности, часто лучше изменить свое отношение к ситуации.
Список когнитивных искажений, приведенный в главе 1 на с. 47, может помочь вам понять, логичны ли ваши негативные мысли. Когда вы их запишете, то, возможно, обнаружите, что в них есть мышление «всё или ничего», ошибки предсказания, персонализация и т.д. Это значит, что вы смотрите на ситуацию нереалистично. Когда вы измените эти мысли, ваши чувства могут измениться.
Если я выскажу свои чувства, мне это поможет или сделает хуже?
Когда вы злитесь, вы можете говорить себе: «Я имею полное право так себя чувствовать!» Конечно, у вас есть право чувствовать себя как угодно, но вопрос в том, хотите ли вы чувствовать себя таким образом.
Если вы выразите свои негативные эмоции, поможет ли это вам разобраться в ситуации? Если ответ «да», то, вероятно, следует их выразить. Если «нет» — возможно, в этом случае лучше изменить свои чувства.
Многие боятся выражать свои чувства даже тогда, когда это необходимо. Недавно у меня была молодая пациентка, которая не хотела расставаться со своим парнем из-за чувства вины — она не хотела его обижать.
Полгода она тянула, огрызалась на него, подвергая его медленной пытке. Несколько месяцев он был подавлен, не понимая, что происходит и чем он ее обидел. Когда девушка, вызвав его на откровенный разговор, объяснила ему, что на самом деле чувствует, пара наконец рассталась. Несмотря на расстройство, молодой человек пережил разрыв за пару недель и вернулся к нормальной жизни.
Материал по теме
Не расстраиваюсь ли я из-за ситуации, которая мне не подконтрольна?
Иногда мы отказываемся мириться с ситуациями, которые нам неподконтрольны, однако это совершенно бесполезно. Вы можете встать в пробке, а вылет вашего самолета может задержаться. Если вы будете твердить себе «Так не должно было случиться! Это несправедливо!» или «Я так больше не могу!», вам придется справляться не только с объективными неудобствами, связанными с задержкой, но и со стрессом и досадой.
Если проявить фантазию и взглянуть на ситуацию в более позитивном свете, найдется множество других вариантов. Недавно я на два часа застрял в электричке. Было жарко и душно, я устал, мне очень хотелось домой. Я разговорился с сидевшим рядом мужчиной и узнал от него много интересного об ирано-иракской войне. Он не считал себя экспертом, но разбирался в вопросе намного лучше, чем я. Беседовать с интересным человеком было куда приятнее, чем сидеть и злиться на некомпетентность железнодорожного начальства или на «несправедливость» задержки.
Не избегаю ли я какой-либо проблемы, отрицая, что действительно расстраиваюсь из-за нее?
Иногда одна эмоция может быть замещением другой. Вы можете злиться на кого-то, но не признаваться себе в этом. Подавлять чувства, впадать в панику и тревожность. А тревога будет просто прикрытием для проблемы, которой вы предпочитаете избегать.
Недавно у меня была пациентка 26 лет, дизайнер интерьеров по имени Энни, у которой появилась навязчивая идея, что она сходит с ума. Энни прочитала мою первую книгу, «Терапию настроения», и запомнила описанные в ней симптомы шизофрении. Она весь день перечитывала их и постепенно убедилась, что не сошла с ума: у нее не было ни одного из этих симптомов. Однако сам факт такого навязчивого перечитывания симптомов заставлял ее чувствовать себя «ненормальной». От этого она расстраивалась еще больше — и снова перечитывала список.
Хорошо, если она не сходит с ума, то что с ней происходит? Почему она так тревожится? Полгода назад Энни съехалась со своим женихом Джимом. У них обоих была «конфликтофобия»: они боялись гнева и не знали, как говорить о своих проблемах, поэтому избегали всего, что могло бы их расстроить.
В семье Энни никто не ссорился и не проговаривал проблемы вслух.
Она выросла с убеждением, что хорошие люди не спорят и не злятся. Испытывая раздражение, она не знала, что делать со своими чувствами, и подавляла их. Она отрицала, что Джим ее расстраивал. А потом на ней отыгрывались собственные же чувства, и в результате появилась одержимость сумасшествием. Тревогой Энни отвлекалась от настоящей проблемы, и ей не приходилось признавать, что она злится. Подозреваю, что ее тревожность и страх сойти с ума в значительной мере уйдут, когда они с Джимом пройдут тренинг общения и научатся более открыто говорить о своих чувствах.
Материал по теме
Мои ожидания от мира нереалистичны?
Как-то раз я читал в Нью-йорке лекцию для специалистов по психическому здоровью, и после ее окончания один психиатр из аудитории высказал несогласие с концепцией, что негативные эмоции вызваны искаженными мыслями и нереалистичными ожиданиями.
Он подчеркнул, что жизнь полна досадных событий и что чувствовать фрустрацию — вполне естественно.
На какой-то момент мне показалось, что это разумное замечание, однако, поразмыслив, я понял, что фрустрация редко бывает «реалистичной», если такое вообще случается. Но это в высшей степени человеческое чувство. Фрустрация всегда рождается из несоответствия ожиданий действительности. Если вы чувствуете разочарование, расстройство, досаду, значит, вы ожидали, что какая-то ситуация обернется иначе. Вы рассчитывали, что поезд метро придет вовремя, но он опоздал, и вы раздосадованы. Таким образом, ваши ожидания были — по определению — нереалистичными. Ведь в реальности поезд опоздал. Но изменить такие ожидания сложно: вы, вероятно, твердо убеждены, что жизнь должна, просто обязана быть такой, как вам хочется.
Фрустрация может быть здоровой, если воспринимать ее как импульс к творчеству и переменам.
Парадокс в том, что для некоторых людей фрустрация становится образом жизни. Их заклинание — «Жизнь — дрянь, все должно быть иначе», однако они редко пытаются сделать хоть что-то для того, чтобы она стала лучше. Однажды вечером я сказал жене, что расстроен из-за одной особенно сложной пациентки, которая будто специально не хотела избавляться от своей иррациональной самокритичности. Чего бы ей ни удавалось достичь, она упрямо твердила, что этого недостаточно, и называла себя совершенно бесполезным существом. Я перепробовал десятки способов, чтобы помочь ей взглянуть на себя со стороны, но она всегда находила повод для негатива и побеждала меня. Я сказал жене, что люди не должны быть такими «неразумными»!
Жена заметила, что не очень-то реалистично ожидать от человека с тяжелой депрессией логики и оптимизма. А потом добавила, что, если бы в мире не было столько самокритичных людей, я бы остался без работы. Она была права — и я возблагодарил свою счастливую звезду за то, что вокруг так много «неразумных» людей, которым нужна помощь.
Я решил рассматривать работу с этой пациенткой как интересное испытание, а не как бремя. Мне стало любопытно, почему она мне сопротивлялась. Может, она на меня злилась, но не могла открыто об этом сказать? Или, может, она боялась измениться? Я стал больше ее поддерживать и меньше от нее требовать, и она начала убирать свои защиты. Вскоре мы стали работать сообща, продуктивно. Она не могла измениться, пока я не принял ее такой, какая она есть.
Я называю это «парадокс принятия». Если слишком сильно стараться справиться с проблемой в себе или в другом, сама эта борьба зачастую вызывает сопротивление. Иногда достаточно принять проблему и перестать прилагать так много усилий, чтобы все вокруг вдруг начало меняться.
Мои ожидания от себя нереалистичны?
Некоторые люди занимаются самобичеванием, поскольку считают, что недостаточно хороши, счастливы или успешны, как следовало бы.
Вас когда-нибудь посещали подобные мысли?
«Я всегда должен быть в состоянии помогать друзьям и родственникам решать их проблемы».
«Я всегда должен быть в состоянии радовать людей и соответствовать их ожиданиям».
«Я всегда должен преуспевать во всем, что делаю, и добиваться своих целей».
«Я всегда должен контролировать свои чувства, не тревожиться, не расстраиваться слишком сильно и не ударяться в иррациональные переживания».
«Я всегда должен чувствовать близость с людьми, которые мне дороги, и не имею права ссориться или пререкаться».
«Я всегда должен получать всеобщее одобрение и всем нравиться».
«Я должен стараться быть идеальным и не имею права проигрывать или совершать ошибки».
Вам может быть сложно принимать свои несовершенства, свои пределы. Потерпев неудачу в достижении личной цели, вы можете корить себя: «Я не должен был так ошибиться! Какой же я идиот! Как я мог облажаться?» Хотя самобичевание порождает чувство вины и депрессию, здесь можно найти и скрытую выгоду: только от особенного человека можно ожидать такого совершенства. В конце концов, все мы, обычные люди, совершаем множество ошибок. Ошибаясь, мы стараемся извлечь из них уроки и продолжать жить. Но, если вы ведете себя так, как будто ваши ошибки немыслимы, неприемлемы и заслуживают наказания, это значит, что вы выше всех остальных!
Многим бывает сложно принять свои чувства. Если у вас случаются панические атаки, вам может казаться, что тревога — это что-то ненормальное, опасное.
Можно бороться с ней и настаивать, что следует всегда контролировать свои чувства. При малейшем волнении вам кажется, что с вами происходит что-то ужасное и что вы вот-вот сойдете с ума. В результате обычное чувство тревоги перерастает в полномасштабную паническую атаку.
Некоторые отказываются принимать свой гнев. Вам может казаться, что нельзя ссориться, спорить или злиться. Возможно, вы боитесь выражать свои негативные чувства из страха быть отвергнутым или обидеть того, на кого вы злитесь. Негатив накапливается, и в итоге вы бесконечно раздражаетесь и изводите других. Вы боитесь страха — и постоянно злитесь и ссоритесь. Если же вы примете свой гнев как нормальную составляющую любых здоровых, основанных на любви отношений, то обнаружите, что зачастую проблема решается намного легче, а гнев исчезает быстрее.
Материал по теме
Я чувствую безнадежность?
Безнадежность — почти всегда признак нездоровых эмоций.
Так чувствуют себя люди, страдающие от депрессии или тревожности. Вы размышляете так: «Я чувствую такую безнадежность, значит, у меня действительно нет никакой надежды». Вы сдаетесь, и ничего не меняется. Потом вы делаете вывод, что все и правда безнадежно. Многие мои пациенты говорят мне: «Я никогда не изменюсь к лучшему. Мои проблемы сильнее меня. Я всегда буду так себя чувствовать. Почему вы меня еще не бросили, доктор Бернс?» Эти эмоции почти всегда основываются на искаженной оценке — себя самого и своего будущего. Я отвечаю пациентам, что никогда не соглашусь с их якобы безнадежностью. Ваши шансы вновь ощутить радость жизни и восстановить самооценку очень высоки, даже если вам так не кажется.
У меня занижена самооценка?
Низкая самооценка может вести к нездоровому гневу, тревоге, чувству вины и депрессии. Если у вас с самооценкой все в порядке, а кто-то обошелся с вами дурно, то, выразив свои чувства, вы можете показать, что уважаете себя.
Гнев тоже можно продемонстрировать конструктивно, и проблему можно будет решить по справедливости. Но, если вам кажется, что вы хуже других, вы можете начать защищаться и постоянно выискивать малейшие признаки неприятия и несправедливого отношения. Вы можете нападать на других, потому что глубоко внутри чувствуете себя недостойным.
Как-то мне пришлось перенести психотерапевтический сеанс с одной пациенткой из-за смерти моего друга. Несмотря на то что я позвонил ей за два дня и объяснил обстоятельства, она пришла в ярость и написала гневное письмо, в котором отказывалась продолжать со мной работать: по ее мнению, если бы мне действительно было на нее не наплевать, я не отменил бы сеанс. К счастью, она не стала отправлять письмо — и уже на следующем сеансе смогла продолжить работу над своей низкой самооценкой и страхом отвержения.
Если вас когда-нибудь критиковали или отвергали, если вы хотя бы раз не смогли достичь важной цели, то вам понятно, что чувствовать обиду и разочарование совершенно естественно.
Но если вы ругаете себя, называя никчемным и не заслуживающим любви, то такие искаженные послания разрушают вашу самооценку. Быть отвергнутым, потерпеть неудачу — это нормально, с каждым такое случалось. Пережитый опыт не делает вас «никчемным» или «не заслуживающим любви», он делает вас человеком.
Даже если вы сделали что-то плохое, неправильно списывать свои поступки на то, что вы «плохой человек». Вы просто-напросто потратите время и силы на самобичевание: это лишит вас возможности действовать и усугубит проблему. Кроме того, такая позиция — чистой воды эгоцентризм, потому что вы зацикливаетесь исключительно на себе. Подлинная самооценка строится на смирении и принятии своих недостатков. Благодаря этому человек берет на себя ответственность за свои действия, испытывает раскаяние, приносит извинения, исправляет свои ошибки и продолжает жить продуктивной и счастливой жизнью.
эмоций и чувств | Эмоции: философское исследование
Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicЭмоции: философское исследованиеМоральная философияФилософия разумаКнигиЖурналы Термин поиска мобильного микросайта
Закрыть
Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicЭмоции: философское исследованиеМоральная философияФилософия разумаКнигиЖурналы Термин поиска на микросайте
Расширенный поиск
Иконка Цитировать Цитировать
Разрешения
- Делиться
- Твиттер
- Подробнее
CITE
Goldie, Peter,
‘Эмоции и чувства’
,
Эмоции: философское исследование
(
Oxford,
2002;
Online Edn,
Oxford Academic
,,
Oxford,
;
Online,
Oxford,
; 1 ноября 2003 г.
), https://doi.org/10.1093/0199253048.003.0003,
, по состоянию на 7 февраля 2023 г.
Выберите формат Выберите format.ris (Mendeley, Papers, Zotero).enw (EndNote).bibtex (BibTex).txt (Medlars, RefWorks)
Закрыть
Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicЭмоции: философское исследованиеМоральная философияФилософия разумаКнигиЖурналы Термин поиска мобильного микросайта
Закрыть
Фильтр поиска панели навигации Oxford AcademicЭмоции: философское исследованиеМоральная философияФилософия разумаКнигиЖурналы Термин поиска на микросайте
Advanced Search
Abstract
Жалоба «мистера Спока» показывает, что убеждений и желаний недостаточно для эмоционального переживания.
Один из способов справиться с этой жалобой — объяснить интенциональность эмоционального опыта с точки зрения убеждений и желаний, а затем добавить чувства как ненамеренные — теория дополнений. Вместо этого в книге утверждается интенциональность чувств: чувств по отношению к объекту эмоции; и телесные ощущения. Чувства по отношению к чему-то позволяют объяснить когнитивную непроницаемость некоторых наших эмоциональных реакций.
Ключевые слова: вера, телесное чувство, желание, эмоция, эмоциональный опыт, чувство, интенциональность, мистер Спок
Субъект
Моральная философия Философия разума
В настоящее время у вас нет доступа к этой главе.
Войти
Получить помощь с доступом
Получить помощь с доступом
Доступ для учреждений
Доступ к контенту в Oxford Academic часто предоставляется посредством институциональных подписок и покупок.
Если вы являетесь членом учреждения с активной учетной записью, вы можете получить доступ к контенту одним из следующих способов:
Доступ на основе IP
Как правило, доступ предоставляется через институциональную сеть к диапазону IP-адресов. Эта аутентификация происходит автоматически, и невозможно выйти из учетной записи с IP-аутентификацией.
Войдите через свое учреждение
Выберите этот вариант, чтобы получить удаленный доступ за пределами вашего учреждения. Технология Shibboleth/Open Athens используется для обеспечения единого входа между веб-сайтом вашего учебного заведения и Oxford Academic.
- Нажмите Войти через свое учреждение.
- Выберите свое учреждение из предоставленного списка, после чего вы перейдете на веб-сайт вашего учреждения для входа.
- При посещении сайта учреждения используйте учетные данные, предоставленные вашим учреждением.
Не используйте личную учетную запись Oxford Academic. - После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.
Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.Если вашего учреждения нет в списке или вы не можете войти на веб-сайт своего учреждения, обратитесь к своему библиотекарю или администратору.
Войти с помощью читательского билета
Введите номер своего читательского билета, чтобы войти в систему. Если вы не можете войти в систему, обратитесь к своему библиотекарю.
Члены общества
Доступ члена общества к журналу достигается одним из следующих способов:
Войти через сайт сообщества
Многие общества предлагают единый вход между веб-сайтом общества и Oxford Academic. Если вы видите «Войти через сайт сообщества» на панели входа в журнале:
- Щелкните Войти через сайт сообщества.
- При посещении сайта общества используйте учетные данные, предоставленные этим обществом. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
- После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.
Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.Если у вас нет учетной записи сообщества или вы забыли свое имя пользователя или пароль, обратитесь в свое общество.
Войти с помощью личного кабинета
Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам. См. ниже.
Личный кабинет
Личную учетную запись можно использовать для получения оповещений по электронной почте, сохранения результатов поиска, покупки контента и активации подписок.
Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам.
Просмотр учетных записей, вошедших в систему
Щелкните значок учетной записи в правом верхнем углу, чтобы:
- Просмотр вашей личной учетной записи и доступ к функциям управления учетной записью.
- Просмотр институциональных учетных записей, предоставляющих доступ.
Выполнен вход, но нет доступа к содержимому
Oxford Academic предлагает широкий ассортимент продукции. Подписка учреждения может не распространяться на контент, к которому вы пытаетесь получить доступ. Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому контенту, обратитесь к своему библиотекарю.
Ведение счетов организаций
Для библиотекарей и администраторов ваша личная учетная запись также предоставляет доступ к управлению институциональной учетной записью. Здесь вы найдете параметры для просмотра и активации подписок, управления институциональными настройками и параметрами доступа, доступа к статистике использования и т. д.
Покупка
Наши книги можно приобрести по подписке или приобрести в библиотеках и учреждениях.
Информация о покупке
Важность чувств | MIT Technology Review
Люди и технологии
Нейробиолог Антонио Дамасио объясняет, как разум возникает из эмоций и чувств.
By
- Jason Pontinarchive page
17 июня 2014 г.
На протяжении десятилетий биологи отвергали эмоции и чувства как неинтересные. Но Антонио Дамасио продемонстрировал, что они играют центральную роль в процессах регуляции жизни почти всех живых существ.
Основная идея Дамасио заключается в том, что чувства — это «ментальные переживания состояний тела», которые возникают, когда мозг интерпретирует эмоции, а сами физические состояния возникают в результате реакции тела на внешние раздражители. (Порядок таких событий таков: мне угрожают, я испытываю страх и чувствую ужас.) Он предположил, что сознание, будь то примитивное «ядерное сознание» животных или «расширенное» представление о себе людей, требующее автобиографической памяти, возникает из эмоций и чувств.
Его озарение, относящееся к началу 1990-х годов, было основано на клиническом исследовании поражений головного мозга у пациентов, неспособных принимать правильные решения из-за ослабления их эмоций, но чей рассудок оставался нетронутым.
Это исследование стало возможным благодаря нейроанатомическим исследованиям его жены. и частый соавтор Ханна Дамасио. Их работа всегда зависела от достижений в области технологий. Совсем недавно такие инструменты, как функциональная нейровизуализация, которая измеряет взаимосвязь между психическими процессами и активностью в частях мозга, дополнили использование Дамасио нейроанатомии.
Профессор неврологии Университета Южной Калифорнии Дамасио написал четыре искусные книги, в которых объясняет свои исследования широкой аудитории и связывает их открытия с непреложными проблемами философии. Он считает , что нейробиологические исследования имеют отчетливо философскую цель: «Голос ученого не обязательно должен быть просто записью жизни такой, какая она есть», — писал он в книге о Декарте. «Если мы только этого захотим, более глубокое знание мозга и разума поможет достичь… счастья».
Антонио Дамасио поговорил с Джейсоном Понтином, главным редактором MIT Technology Review .
Когда вы были молодым ученым в конце 1970-х, эмоции не считались подходящей областью исследования.
Нам очень часто говорили: «Ну, вы пропадете, потому что здесь нет абсолютно ничего важного». Нас пожалели за наш плохой выбор.
Как так?
Уильям Джеймс умело и разумно справлялся с эмоциями. Но его идеи [главным образом, что эмоции — это отображение мозгом состояний тела, идеи, которые Дамасио возродил и экспериментально подтвердил] привели к огромным спорам в начале 20-го века, которые ничем не закончились. Каким-то образом у исследователей возникло ощущение, что эмоции, в конце концов, не будут достаточно отличительными, потому что у животных тоже есть эмоции. Но чего нет у животных, сказали себе исследователи, так это языка, как у нас, ни разума, ни творчества, так что давайте изучим , что , думали они. И действительно, у большинства существ на земле есть нечто, что можно было бы назвать эмоциями, и то, что можно было бы назвать чувством.
Но это не значит, что мы, люди, не используем эмоции и чувства определенным образом.
Потому что у нас есть сознательное чувство себя?
Да. Что отличает людей, так это то, что мы используем фундаментальные процессы регуляции жизни, которые включают такие вещи, как эмоции и чувства, но мы связываем их с интеллектуальными процессами таким образом, что создаем вокруг себя совершенно новый мир.
Почему вы так заинтересовались эмоциями как областью изучения?
Было кое-что, что привлекло меня из-за моего интереса к литературе и музыке. Это был способ объединить то, что было важно для меня, с тем, что я считал важным с научной точки зрения.
Чему ты научился?
Существуют определенные программы действий, которые, очевидно, навсегда внедрены в наши органы и мозг, чтобы мы могли выживать, процветать, размножаться и, в конце концов, умереть. Это мир регулирования жизни — гомеостаз — который меня так интересует, и он охватывает широкий спектр состояний тела.
Существует программа действия жажды, которая заставляет вас искать воду, когда вы обезвожены, а также программа действия страха, когда вам угрожают. Как только программа действий развернута и у мозга есть возможность составить карту того, что произошло в теле, тогда , что приводит к возникновению психического состояния. Во время действия программы страха в моем теле происходит набор вещей, которые меняют меня и заставляют вести себя определенным образом, хочу я того или нет. Когда это происходит со мной, у меня есть ментальное представление о состоянии тела в той же мере, в какой у меня есть ментальное представление о том, что меня напугало.
И из этого «отображения» того, что происходит в теле, возникает чувство, которое отличается от эмоции?
Точно. Для меня очень важно отделить эмоции от чувств. Мы должны отделить компонент, вытекающий из действий, от компонента, вытекающего из нашего взгляда на эти действия, который представляет собой чувство.
Любопытно, что именно здесь проявляется самость и само сознание. Ум начинается на уровне чувств. Когда у вас появляется чувство (даже если вы очень маленькое существо), у вас появляется разум и личность.
Но это означало бы, что только существа с полностью сформированным чувством разума могли иметь полностью сформированные чувства —
Нет, нет, нет. Я готов дать крошечному мозгу насекомого — при условии, что он имеет возможность представлять состояния своего тела — возможность испытывать чувства. На самом деле, я был бы ошеломлен, обнаружив, что у них нет чувств. Конечно, чего нет у мух, так это всего интеллекта, связанного с этими чувствами, которые могли бы их использовать: основать религиозный орден, или развить художественную форму, или написать стихотворение. Они не могут этого сделать; но мы можем. В нас наличие чувств каким-то образом позволяет нам также иметь творения, которые являются ответами на эти чувства.
Есть ли у других животных какая-то реакция на их чувства?
Я не уверен, что вообще понимаю ваш вопрос.
Осознают ли собаки, что они чувствуют?
Конечно. Конечно собаки чувствуют.
Нет, не «Чувствуют ли собаки?» Я имею в виду: мой пес Фердинандо осознает чувства? Есть ли у него чувства по поводу своих чувств?
[Думает.] Не знаю. У меня были бы сомнения.
Но люди, безусловно, осознают свою отзывчивость.
Да. Мы осознаем наши чувства и осознаем приятность или неприятность, связанные с ними. Послушайте, с какими действительно сильными чувствами вы сталкиваетесь каждый день? Желания, аппетиты, голод, жажда, боль — вот основные вещи.
Какая часть структуры цивилизации посвящена контролю над этими основными вещами? Спиноза говорит, что политика стремится регулировать такие инстинкты для общего блага.
У нас не было бы музыки, искусства, религии, науки, технологии, экономики, политики, справедливости или моральной философии без движущей силы чувств.
Проявляют ли люди предсказуемые эмоции независимо от их культуры? Например, все ли воспринимают западный минорный лад в музыке как грустный?
Теперь мы знаем достаточно, чтобы ответить утвердительно на этот вопрос.
В Институте мозга и творчества [которым руководит Дамасио] мы проводим межкультурные исследования эмоций. Сначала мы думали, что обнаружим совсем другие закономерности, особенно в отношении социальных эмоций. На самом деле, нет. Независимо от того, изучаете ли вы китайцев, американцев или иранцев, вы получаете очень похожие ответы. Существует множество тонкостей и множество способов, которыми определенные стимулы вызывают разные паттерны эмоциональной реакции с разной интенсивностью, но присутствие грусти или радости присутствует с единообразием, которое сильно и красиво по-человечески.
Могут ли наши эмоции усиливаться с помощью имплантатов или какой-либо другой технологии взаимодействия с мозгом?
Поскольку мы можем понять нейронные процессы, лежащие в основе любой из этих сложных функций, как только мы это сделаем, всегда есть возможность вмешаться.
Конечно, мы постоянно взаимодействуем с работой мозга: с диетой, алкоголем и лекарствами. Так что не то чтобы хирургические вмешательства были чем-то большим новшеством. Что будет новым, так это сделать эти вмешательства чистыми, чтобы они были целенаправленными. Нет, более серьезной проблемой являются моральные ситуации, которые могут возникнуть.
Почему?
Потому что это действительно зависит от того, на что направлено вмешательство.
Предположим, что вмешательство направлено на восстановление утраченной способности двигать конечностью, видеть или слышать. Есть ли у меня моральные проблемы? Конечно, нет. Но что, если это мешает состояниям мозга, которые влияют на то, как вы принимаете решения? Тогда вы входите в сферу, которая должна быть зарезервирована только для человека.
Какая технология оказалась наиболее полезной для понимания биологической основы сознания?
Технологии обработки изображений внесли значительный вклад.
В то же время я болезненно осознаю, что они ограничены в том, что они нам дают.
Если бы вы могли пожелать создать лучшую технологию для наблюдения за мозгом, что бы это было?
Я бы не хотел идти только на один уровень, потому что я не думаю, что действительно интересные вещи происходят только на одном уровне. Нам нужны новые техники для понимания взаимосвязи уровней. Есть люди, которые потратили значительную часть своей жизни на изучение систем, как в случае с моей женой и большинством людей в нашей лаборатории. Мы проделали нашу работу по нейроанатомии и лишь изредка заглядывали в клетки. Но сейчас мы на самом деле изучаем состояние функций аксонов [нервных волокон в мозге], и нам отчаянно нужны способы, с помощью которых мы можем масштабироваться от того, что мы обнаружили, до все более и более высоких уровней.
Как будет выглядеть эта технология?
Не знаю. Его нужно изобрести.
Джейсон Понтин
Новый набор инструментов для нейробиологии
Эта статья была частью нашего выпуска за июль/август 2014 года.
Глубокое погружение
Люди и технологии
10 Прорывных технологий 2023
Каждый год мы выбираем 10 технологий, которые сейчас наиболее важны. Мы ищем достижения, которые окажут большое влияние на нашу жизнь, и разбираемся, почему они важны.
Оставайтесь на связи
Иллюстрация Роуз Вонг
Узнайте о специальных предложениях, главных новостях, предстоящие события и многое другое.
Введите адрес электронной почты
Политика конфиденциальностиСпасибо за отправку вашего электронного письма!
Ознакомьтесь с другими информационными бюллетенями
Похоже, что-то пошло не так.
У нас возникли проблемы с сохранением ваших настроек.
Попробуйте обновить эту страницу и обновить их один раз
больше времени. Если вы продолжаете получать это сообщение,
свяжитесь с нами по адресу
customer-service@technologyreview.