Гедонизм видит смысл жизни в: Смысл жизни: гедонизм. Что такое гедонизм

Гедонистические представления о смысле жизни

Добро пожаловать! > Философия жизни и смерти > Гедонистические представления о смысле жизни

Гедонизм (от греч. hedone — наслаждение) — это учение, первоначально развитое древнегреческой философской школой киренаиков и считающее стремление к чувственным удовольствиям и наслаждениям смыслом жизни человека. Её основатель, философ Аристипп, утверждал, что только толпа стремится к вещам и благам, мудрый же — к удовольствиям, которые он получает от вещей и благ. Гедонизм опирался в своих построениях на сократовскую идею внутренней свободы личности и её независимости от обстоятельств внешнего мира. Киренаики учили, что непосредственное физическое наслаждение, является единственным и подлинным благом в жизни человека. Жизнь есть совокупность моментов настоящего, каждый из которых должен быть наполнен как можно более сильным и острым удовольствием. Для умножения и интенсификации удовольствий хороши все средства и пути. Ничто иное, как удовольствие, является критерием добра и зла. Богатство, власть, слава — все подчинено наслаждению, его достижению и продлению. Наслаждение, удовольствие — главный мотив всех человеческих поступков и деяний.
Эпикур, также считавший наслаждение единственным благом, к которому стоит стремиться, определял его негативно, как состояние отсутствия страдания. Он говорил, что предел величины удовольствия есть устранение всякого страдания, а где есть удовольствие, там, пока оно есть, нет страдания и печали. В письме к Менекею он, в частности, писал: «Мы имеем надобность в удовольствии тогда, когда страдаем от отсутствия удовольствия; а когда не страдаем, то уже не нуждаемся в удовольствии. Поэтому-то мы и называем удовольствие началом и концом счастливой жизни… Так как удовольствие есть первое и прирожденное нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда мы обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда приходит для нас большее удовольствие, после того как мы вытерпим страдания в течение долгого времени. Таким образом, всякое удовольствие по естественному родству с нами есть благо», но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать».46 Высшей формой счастья, идеалом жизни, по Эпикуру, является атараксия — блаженное состояние свободы от телесных страданий и душевных тревог, от болезней тела и страхов души.
И киренаики, и Эпикур пытались провести грань между бездумным, животным стремлением к чувственным наслаждениям, и человеческими попытками сделать чувственные удовольствия смыслом жизни. Они настаивали на том, что люди способны разумно относиться к наслаждениям, ибо отдают себе отчет в последствиях, которые они за собой влекут. В XIX веке попытку рационализировать гедонистическое мировоззрение предпринял утилитаризм — течение в этике, которое заменило принцип удовольствия и наслаждения принципами «пользы» и «счастья», понимаемыми не как единичные и мимолетные переживания, а как длительные состояния.
Утилитаризм призывал отдаваться не любому влечению и удовольствию, а делать выбор между ними с расчетом их последствий, взвешивать все выгоды и невыгоды. Иеремия Бентам — один из классиков утилитаризма — построил даже целую «моральную арифметику», представляющую собой целую систему мер расценки удовольствий с точки зрения их силы, длительности, прочности и т.д., систему, которая должна бы была помочь дать правильный расчет наибольшей пользы в жизни. Несостоятельность этой «бухгалтерии» удовольствий и страданий очевидна. Человеческие переживания исключительно субъективны и не могут быть подведены под универсальные арифметические расчеты. Оно и то же явление в различной обстановке, при различных настроениях у одного и того же человека вызывает разное отношение, разные переживания. Так же различно переживаются удовольствия и страдания у разных людей.
Джон Стюарт Милль и Н.Г.Чернышевский, также придерживающиеся утилитаристской концепции, пытались оценивать удовольствие не с количественной, а с качественной точки зрения. Они предложили различать удовольствия «высшего» и «низшего» порядка, «достойные» и «недостойные» человека, и «истинное» счастье и пользу видеть только в «разумных удовольствиях», в «разумной» пользе. Например, удовольствия интеллектуальные выше удовольствий чувственных, альтруистические выше эгоистических. Счастье и довольство недостаточны для человека. «Лучше быть недовольным Сократом, чем довольным дураком», говорил Дж.Ст.Милль. А русский писатель Н.Г.Чернышевский, в романе «Что делать?» выводит из эгоизма всю общественную мораль вплоть до необходимости жертвовать жизнью ради другого.
Оценивая гедонистические представления о смысле жизни, нужно иметь в виду, что суть дела заключается не с том, какие конкретно удовольствия объявляются высшим благом. Они могут быть самыми разными. Удовольствие от чревоугодия и удовольствие, получаемое от занятий наукой или от миссионерского служения, оцениваются по-разному. Но между ними не будет принципиального различия, если рассматривать следование им без связи с какой-либо объективной целью и ценностью, выходящей за пределы индивидуального бытия. Занятие наукой имеет подлинный смысл не потому, что оно приносит наслаждение ученому, а потому что оно ценно с точки зрения общечеловеческой.

Смысл гедонизма ·

Без безудержного потребления это общество не может существовать. Поэтому нужно свести людей с ума, лишить их жизнь всякого смысла – чтобы они компенсировали внутреннюю пустоту бессмысленным и безостановочным потреблением.

Гедонизм – это особый образ жизни, способ существования человека или больших групп людей. Особая экзистенция человека.

---

Вадим Слуцкий

Суть гедонизма – в специфической иерархии ценностей. На вершине её находятся удовольствия (всё, что приятно и что можно потреблять без особого труда и усилий), физическое и материальное благополучие и комфорт. Остальные ценности вторичны.

Гедонизм – это ядро Западной культуры. Поскольку она сумела распространить своё влияние на весь мир, то и в масштабе всей Земли сейчас гедонизм – ведущий «бренд»: самый обычный, нормативный способ существования.

Основные черты современного гедонизма:

1. бесконечное увеличение своего благосостояния как цель,
2. личная свобода (свобода передвижения, например), понимаемая как основное право человеческой личности,
3. безопасность и пацифизм, понимаемые как антагонисты опасности (любой) и войны (тоже любой), причём всегда нужно стремиться к миру и безопасности – и всегда избегать любой опасности,
4. чем легче живётся человеку, чем комфортнее – тем лучше: в этом главное благо человека.

Это черты хорошо осознаваемые. Другой вопрос, а понимают ли современные люди их подлинный смысл – и подлинный смысл самого гедонизма. Если бы понимали, я не стал бы писать этот текст. Но они хорошо знают, что стремятся к миру (хотя и не осознают, почему), любят комфорт и т.п.

Однако есть не менее существенные черты гедонизма, о которых почти никто не догадывается. Пока я их называть не буду.

Большинство жителей т.н. «развитых» стран (имеется в виду экономическое и техническое развитие, отчасти – социальное (развитость основных социальных институтов)) – гедонисты. С их точки зрения, гедонизм – норма, а не патология. Это нечто вполне положительное.

Они понимают гедонизм как позитивную жизнерадостность и человечность. Противоположную мрачной бесчеловечности т.н. «тоталитаризма». Гедонизм, по их мнению, — это совершенно нормальное отношение к жизни образцово нормального развитого человека. Гедонизм очень полезен, способствует прогрессу и пр.

Этот текст – попытка ответить на вопрос, так ли это.

* * *

Портрет 1.

Одна моя знакомая – буду называть её Розой – выросла в благополучной современной семье. И отец, и мать хорошо зарабатывали. Роза – единственный их ребёнок.

Однако родители разошлись, когда ей было 14 лет. Т.е. она выросла в семье, где не было подлинной любви и дружбы.

Мама её, чтобы компенсировать ощущение одиночества при живом муже, страшно баловала дочь. Роза привыкла к тому, что мама создаёт для неё особый мирок эйфорических наслаждений и удовольствий. Ей нужно для сохранения этого детского рая только одно: всегда делать то, чего хочет мама.

Хотя внешне её мама, вроде бы, ведёт себя по отношению к дочери крайне самоотверженно и альтруистично, на самом деле она стремится полностью подчинить дочь себе: она деспотка и эгоистка в отношениях с ней. Ласка и забота даются не даром – а в обмен на полное подчинение.

В подростковом возрасте Роза стала красивой, у них с мамой постоянно начали вспыхивать скандалы. Когда Розе исполнилось 20 лет, её полюбил молодой человек, очень умный, интересный, из хорошей семьи. Он сделал предложение и повторял его неоднократно, но Роза говорила, что ей «рано выходить замуж»: она хочет ещё погулять на свободе.

Но в какой-то момент – совершенно неожиданно – согласилась. Они поженились. Мама Розы роскошно обставила их новую квартиру. Однако через 4 месяца после свадьбы Роза – тоже совершенно неожиданно – убежала от мужа к маме. Причину никто не мог понять.

Причина на самом деле была в том, что мама – сначала, устав от скандалов (характерных для зависимых инфантильных подростков), захотела отдохнуть от дочери, пожить одной, — и дочь, почувствовав это, как всегда сделала то, что хотела мама. Т.е. она «вышла замуж» не для того, чтобы создать свою семью, а чтобы угодить маме и дать той отдохнуть от себя. Сама она этого не осознавала, но это неважно. Таков был её подлинный главный мотив. Но потом мама отдохнула, и ей захотелось, чтобы дочь вернулась, т.к. тетешкать её, баловать и умиляться ей составляло одно из главных удовольствий в жизни. И дочь тут же вернулась к маме.

Ничего не понимая, её муж сходил с ума. В конце концов, это кончилось большим скандалом и разводом.

К 30 годам Роза ещё раз побывала замужем – и через год развелась. От этого второго брака (жениха нашла ей мама) у неё родился сын.

Мама в детстве всячески поощряла любовь Розы к книгам и «творческим занятиям» (маме льстило, что Роза такая талантливая), её учили играть на пианино, она даже сочиняла музыку. Профессию она выбрала весьма творческую, интересную, но трудную.

Однако в 28 лет, недолго поработав по специальности, она бросила свою профессию – и с тех пор работает в банке. Это не было связано с материальными трудностями. Это не было связано с тем, что у Розы что-то не получалось. Она способная, ей нравилась работа. Просто мама решила, что дочери мало платят.

Они с мамой построили роскошный дом в богатом квартале большого города, где они живут.

Сейчас Розе почти 50 лет. Работа у неё – мышиная возня. Она отнимает почти всё её время в будние дни. Но эта работа — денежная и лёгкая.

Мужа у неё нет, семьи нет. Сына она растит так, как её растила мама. Она была игрушкой-развлекушкой для своей мамы – и ей тоже полагается биологически живая игрушка-развлекушка. Сейчас её сыну уже почти 20 лет. Разумеется, это глубоко инфантильный человек, не знавший подлинной любви и настоящих человеческих отношений, но вполне благополучный.

Роза довольна своей жизнью. Её соседом в богатом квартале случайно стал известный шахматист. В её представлении, это означает, что её жизненные достижения вполне сопоставимы с его жизненными достижениями, т.к. в её системе ценностей недвижимость – это мерило жизненного успеха.

У неё есть всё, что полагается иметь благополучному современному человеку: хорошая (т.е. лёгкая и высокооплачиваемая) работа, сын, дом, солидное положение (она не рядовой сотрудник банка), деньги.

На самом же деле Роза отказалась от всего, что придаёт смысл жизни и делает её счастливой. От любимого человека. От возможности иметь семью. От возможности иметь детей (а детей можно иметь только от любимого человека).

От любимого дела. От права самостоятельно строить свою жизнь (фактически её построила за неё мама) и взрослеть (в 50 лет Роза более инфантильна, чем в 18).

Её жизнь совершенно пуста. Невозможно без ужаса думать о том, что она сделала со своей жизнью. Это духовное самоубийство. Но сама Роза, вполне успешно гедонизируя, считает свою жизнь успешной. Она ездит на знаменитые курорты. Она водит дорогую машину. Она довольна.

Именно тогда, когда человек умирает духовно (с Розой это случилось примерно к 30 годам), он начинает хорошо функционировать в современном обществе.

Кстати, все знакомые Розы, её подруги (хотя у неё нет настоящих подруг, но есть несколько более близкие знакомые) считает её совершенно нормальной и достойной женщиной.

Портрет 2.

Этого человека я буду называть настоящим именем.

Игорь Шпилёнок – известный фотограф дикой природы и экозащитник. Он снимает диких животных и пейзажи. Работает инспектором – простым, рядовым инспектором – в Кроноцком заповеднике на Камчатке. Это одно из самых диких мест на нашей планете.

Игорь Шпилёнок женат на любимой женщине, она, как и он, экозащитник, но не из России, а из США. Зовут её Лора Уильямс. Она давно живёт в России, в крошечной деревушке Чухраи, в заповеднике «Брянский лес», основанном её мужем. Игорь Шпилёнок был первым директором этого заповедника, в 27 лет. Сейчас ему 54 года, и он простой инспектор.

Почему? Он влюбился в Камчатку. Это была его мечта – работать там.

Живёт он в избушке, похожей на сарай. Там нет никаких удобств. Нужно топить печку, но вода в чайнике зимой всё равно к утру замерзает. Спать приходится в спальном мешке (такие спальные мешки туристы используют, когда спят на снегу). Воду он носит из реки: она недалеко – километрах в 5-ти от дома. Вокруг – ни живой души. Зато полно непуганых бурых медведей: самых опасных наземных хищников на нашей планете. Ежегодно на Камчатке от медведей гибнет немало людей. Даже в нужник (он, понятно, во дворе) Игорь Петрович не выходит без ружья.

Не раз бывал на грани гибели.

На Камчатке он сделал множество великолепных снимков. Игорь Шпилёнок также и пишет. Его рассказы о дикой природе – не выдумка, а быль. Текст сопровождает снимки (именно так: не снимки иллюстрируют текст – а наоборот).

Он издал несколько книг: они, в основном, состоят из фотографий, но и рассказы его очень интересны.

Климат на Камчатке жуткий. Лета в иные годы нет вовсе. Постоянные метели зимой. Игорь Шпилёнок снимает в любую погоду.

Он счастливый человек. Хотя месяцами не видит жену и сыновей (их четверо, и все пошли по его стопам). Хотя живёт в кошмарных бытовых условиях. Но он каждый день занят любимым делом, в котором видит смысл, которому отдаёт себя.

Это странный образ жизни для современного человека. Известный, даже знаменитый человек (Живой журнал Игоря Шпилёнка имеет 200 000 подписчиков: http://shpilenok.livejournal.com ), он мог бы жить в любой столице мира. А живёт — в полуразвалившейся избушке, кое-как им самим починенной, и таскает воду из реки. А ему 54 года!

Но он не мазохист. Он очень жизнерадостный, весёлый и счастливый человек.

* * *

Итак.

Портреты нужны, чтобы понятна была разница между гедонистом (это, разумеется, Роза) и нормальным человеком.

Гедонист никогда добровольно не станет жить в худших бытовых условиях, имея возможность выбрать лучшие. Он никогда не станет жить трудно, среди опасностей, имея возможность жить легко и безопасно.

Почему? Очень просто. ЖИЗНЬ ГЕДОНИСТА ЧЕЛОВЕЧЕСКИ ПУСТА И БЕССМЫСЛЕННА. Поэтому он, подобно нищему, у которого только и есть один медный грошик, ни за что не отдаст никому этот драгоценный грошик.

Подпишитесь на Русский Монитор в Google News

Именно в этом – суть гедонизма, его причина.

Гедонизм — это РАЗНОВИДНОСТЬ КОМПЕНСАТОРНОГО ПОВЕДЕНИЯ. Гедонист пытается удовольствиями и комфортом компенсировать, заглушить отсутствие смысла и человеческого счастья в своей жизни.

Тогда как нормальный человек (тот, который нашёл себя, занят любимым творческим делом, которому отдаёт всего себя; который создал настоящую семью, где царят любовь, дружба, сотрудничество и понимание) не боится никаких испытаний и комфорт для него не является никакой ценностью.

Нормальный человек не избегает опасностей всегда. И даже войны – не боится. Это не значит, что он милитарист. Но он не трус. А современные гедонисты стали пацифистами – из трусости. Если нужно, нормальный человек готов и воевать.

Игорь Шпилёнок, например, основав заповедник «Брянский лес» и став его директором, обрёк себя на многолетнюю войну с браконьерами. В него много раз стреляли.

Как видите, этот человек – пацифист в каком-то совершенно другом значении этого слова.

* * *

Безудержное стремление быть всё богаче, только усиливающееся с ростом материального благосостояния, – это тоже следствие пустоты и бессмысленности жизни. Так духовно разрушивший себя человек пытается компенсировать пустоту и бесцельность своего существования.

Теперь можно назвать неосознаваемые современными людьми особенности гедонизма.

1. Он приводит к хронической фрустрации всех основных духовных потребностей подавляющего большинства людей, живущих в т.н. «развитых» странах. В США половина населения страдает депрессиями и неврозами. Благополучнейшая Швейцария – мировой лидер по самоубийствам среди молодёжи.
2. Он приводит к разрушению человека: человеческие массы становятся инфантильными и ничтожными, беспомощными, несамостоятельными, не способными обходиться в жизни собственными силами.
3. Работа отчуждается от человека (об этом писал ещё К.Маркс: это основная тема его размышлений), становится бессмысленной для него. Почти для всех людей в т.н. «благополучных» странах часы их работы – это время, вычеркнутое из жизни. Они работают, только чтобы поддержать своё существование.
4. Люди совершенно перестали влиять на общественные процессы. Элиты управляют социумом с помощью психологического манипулирования и экономическими методами, без грубого насилия, но степень несвободы при этом только растёт.
5. «Развитием» стало считаться развитие машин, некоторых прикладных наук, производства, финансовых и социальных институтов и экономики. Машины развиваются, денег всё больше – а люди деградируют. Это считается «прогрессом».
6. Уничтожаются все творческие профессии. Подлинное искусство уже не нужно в этом обществе. Нужно только то, что можно продать. Но «продажное искусство» — это не искусство. Все искусства фальсифицируются, чтобы легко и выгодно можно было продавать бездарнейшие поделки, выдаваемые за шедевры.
7. Вообще всё подлинное заменяется фальсификатами. Даже еда. Помню, как я был поражён, впервые попробовав кашу, приготовленную на открытом огне (на дровяной плите). Как удивился, когда в деревне меня угостили домашним творогом. То, что едят сейчас люди, даже нельзя назвать помоями: это хуже помоев. И так – во всём, во всех сферах жизни. Полноценное общение заменяют социальные сети и скайп. Книги подменяются телевизором и интернетом. Всё мельчает и разрушается.
8. Рвутся человеческие связи, семьи становятся крошечными и постоянно распадаются. Люди бесконечно одиноки.

* * *

Гедонизм – это ГЛУБОЧАЙШАЯ ПАТОЛОГИЯ человека.

Нормальному же человеку свойственны:

— самоограничение: стремление подчинить свою жизнь Высокой Цели и готовность ради неё мириться со многими лишениями и трудностями,

— жажда не потреблять, а отдавать,

— потребность в Служении (Богу, Делу или людям),

— готовность идти на опасные и трудные дела,

— отношение к материальной стороне жизни как к средству, а не цели.

Такое отношение к жизни – естественно для человека.

Гедонизм же – это нечто искусственное.

* * *

Гедонизм взлелеян безумным Обществом Потребления для достижения своих специфических целей.

Гедонисты стремятся покупать-покупать-покупать – до бесконечности. Есть одна яхта – надо купить другую: дороже, роскошней. Есть один автомобиль – нужен другой: более дорогой. Есть дом – построю-ка ещё один, побольше.

Растёт потребление – растёт производство. Растёт прибыль.

Без безудержного потребления это общество не может существовать. Поэтому нужно свести людей с ума, лишить их жизнь всякого смысла – чтобы они компенсировали внутреннюю пустоту бессмысленным и безостановочным потреблением.

Человек, с его духовными потребностями: жаждой найти себя, своё предназначение, делать любимое дело и общаться с любимыми людьми, расти и развиваться, быть самостоятельным и взрослым — приносится в жертву.

Именно духовно мёртвый человек – это нормативный тип личности в современном обществе.

* * *

Бывали, конечно, времена и пострашней нынешнего. Эпидемии чумы, чудовищные войны, сопровождавшиеся массовым истреблением людей. Много чего плохого было прежде.

Нынешнее время – сравнительно вегетарианское.

Но настолько ничтожным – человечество никогда ещё не было. Никогда ещё жизнь людей не была настолько благополучной. Но и настолько пустой и бессмысленной она тоже ещё не была никогда.

Обычный первобытный человек в гораздо большей степени жил духовной жизнью, чем современной «офисный планктон».

Преступление против человечности, совершаемое ежедневно заправилами Общества Потребления, — не самое кровавое. Но по своим последствиям – самое страшное.

* * *

Я не знаю, проснутся ли когда-нибудь люди. Захотят ли жить по-человечески.

Но если это всё-таки случится, Общество Потребления будет восприниматься как кошмарный сон – сон разума, который рождает чудовищ.

Гедонизм – это безумие. Но сумасшедший – потому и безумен, что уверен в своей рациональности.

Он поймёт, что был сумасшедшим, только тогда, когда выздоровеет.

Вадим Слуцкий

---

Удовольствие и хорошая жизнь: о природе, разнообразии и правдоподобии гедонизма | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews

Гедонизм, рассматриваемый как теоретический подход к ценности жизни, утверждает, что жизнь по своей сути или в конечном счете хороша или достойна в соответствии и благодаря удовольствию за вычетом боли или страдания, которые она содержит. Фред Фельдман начинает примерно с этого места, а затем продолжает формулировать целое семейство «гедонизмов», призванных быть невосприимчивыми к различным возражениям моралистов, пока, наконец, мы не приходим к «гедонизмам», которые являются близкими экстенсиональными эквивалентами даже таких парадигматически антигедонистических взгляды Г.Э. Мура. Несмотря на острое, изобретательное и лаконичное устранение многих возражений против гедонизма, которыми заполнена большая часть этой ясно написанной, доступной и часто полезной книги, любой, кто считает удовольствие когда-либо окончательный и непосредственный создатель ценности, пусть даже в рамках какого-то компонента плюралистической теории ценностей, задолго до ее конца почувствует, что эта первоначальная руководящая идея гедонизма осталась позади. Хотя все «базовые внутренние ценностные состояния» Фельдмана являются «гедонистическими» в том смысле, что они включают в себя удовольствие или боль, их не обязательно принимать в их гедонистической номинальной стоимости, поскольку они могут быть «скорректированы» с помощью различных нормативных стандартов, таких как уместность удовольствие или боль как ответ на свой объект могут потребовать. Интенсивность и продолжительность удовольствия и боли в гедонизме старого стиля, таким образом, дополняются дополнительными измерениями, необходимыми для создания теорий ценности, которые удовлетворяют различных возражающих. Эта стратегия примирения гедонизма с его противниками следует модели Милля, отдающего предпочтение культурно «высшим» удовольствиям. Фельдман защищает Милля и его собственное использование дополнительных измерений ценности против обвинения Мура в том, что эта стратегия фактически отказывается от гедонизма в пользу плюрализма ценностей, настаивая на том, что все «базовые состояния внутренней ценности» в результирующих взглядах по-прежнему являются удовольствиями и страданиями. Однако более глубокая тревога, связанная с тем, что такие взгляды отказываются от руководящей идеи гедонизма о том, что жизнь в конечном счете становится лучше, и только благодаря тому, что она содержит больше удовольствия или меньше боли, никогда не устраняется удовлетворительным образом, но, по-видимому, устраняется (177–81), несмотря на более раннее признание того, что эти взгляды используют негедонистические нормативные стандарты при определении ценности (121). Более того, когда испытуемые пустыня удовольствия и боли позволяет аналогичным образом регулировать вклад гедонистических состояний в ценность миров (хотя и не жизней), настаивание исторических гедонистов на том, что ценность больших целых является супервентом ценности содержащихся в них индивидуальных жизней, отбрасывается также. И это, в отличие от более раннего согласования ценности удовольствия и боли в жизни, не просто предлагается возражающим, но предлагается собственным голосом нашего автора.

В то время как Фельдман представляет этот переход от номинальной стоимости к различным скорректированным оценкам гедонистических эпизодов в основном как ответ на различные нормативные возражения против гедонизма старого стиля, он может быть более внутренне мотивирован и защищен в соответствии с линиями, открытыми его более ранним переходом от чувства к отношение к удовольствию. Ибо в то время как чувства удовольствия и страдания можно считать юмовскими партикуляриями, хорошими или плохими в их изолируемой сущности, установки относительны и по существу направлены на свои объекты. Если удовольствие и боль по существу являются оценочными реакциями на свои объекты, они могут оцениваться по независимым значениям своих объектов или по правильности их отслеживания, а не только со стороны субъекта. Такая оценка, однако, кажется чуждой гедонистической традиции, которую, как утверждает Фельдман, представляет.

Собственный путь Фельдмана к пересмотру этой традиции начинается с того, что он, следуя Сиджвику, проводит самоанализ, чтобы исключить удовольствие, состоящее в каком-либо особом виде чувства (79 и его более ранние «Два вопроса об удовольствии», цитируемые там; 85n5), под которыми Фельдман, по-видимому, подразумевает телесное ощущение какого-то сенсорного вида (56). То, что он специалист по этике, пишущий в основном в ответ на дискуссии специалистов по этике, а не современных философов сознания, показывает здесь и приводит его к риску показаться высмеивающим простого соломенного человека. Даже тот, кто считает удовольствие и боль репрезентацией внутренних телесных состояний, должен различать такие «горячие» аффективный чувство от ощущения садового разнообразия. Тем не менее сомнения в существовании каких-либо отличительных индивидуализирующих quale (пусть даже аффективных, а не сенсорных) останутся. Поэтому нам говорят, что «сенсорный гедонизм» неудовлетворителен для объяснения единства удовольствия. Но если при наличии удовольствия всегда не присутствует отчетливого ощущения, то мы уверены (принимая другую сторону того, что часто считается исчерпывающей дихотомией), что особая пропозициональная установка, имеющая внутреннюю ценность, получения удовольствия от чего-либо это . Именно в терминах этого «установочного удовольствия» Фельдман формулирует свой гедонизм относительно ценности жизни; сенсорные удовольствия и страдания, напротив, не являются ни носителями внутренней ценности, ни по существу удовольствиями или страданиями любого рода, но они условно сделаны сенсорными удовольствиями или чувственными удовольствиями или страданиями по мере того, как их субъект получает установочное удовольствие или боль в то время, когда они факт их возникновения. Таким образом, как кажущееся единство удовольствия и страдания, так и их кажущееся разнообразие изящно обрабатываются: первое путем постулирования двух единых пропозициональных установок, а второе — разнообразием их случайных объектов (79).-80 и «Два вопроса»). Именно интенсивность, с которой удерживаются эти установки, а не интенсивность какого-либо качественного ощущения, имеет значение для нашего добра или зла. Этот отчет позволяет нам считать гедонически хорошей жизнь, прожитую без чувственных удовольствий кем-то со «стоическими» вкусами, который получает от этого удовольствие от отношения. А эпикурейское «статическое удовольствие» можно понимать как установочное удовольствие по отношению к отсутствию [сенсорной?] боли и беспокойства [установочной боли?] (97ff.). (Но каузальная роль этой установки в производстве неустановленного статического удовольствия будет работать, по крайней мере, так же хорошо, как интерпретация. И то, что этого отсутствия самого по себе в течение жизни достаточно для величайшего продолжительного удовольствия, исключая единственно возможные препятствия для присущего жизни удовольствия , не относящегося к установкам , может быть еще ближе к фактической точке зрения Эпикура. )

Поскольку существует Безусловно, правильно относить аффекты удовольствия и боли к реактивной, а не к стимулирующей стороне ума, Фельдман кажется правым, отождествляя их с тем, как мы воспринимаем вещи, а не с переживаниями, на которые мы могли бы реагировать тем или иным образом в разных ситуациях. случаев, если это единственные варианты, между которыми мы должны выбирать. Однако предлагаемая аналогия с подобным [возникающим, а не устойчивым?] убеждением не имеет никакого общего характера. Мы можем верить, надеяться или бояться суждений о других так же, как и о нас самих и о том, что происходит в отдаленные, а также в настоящее или близкие времена. Точно так же мы можем радоваться чужим успехам и фактам о далеких временах. Если наслаждение ощущением есть (как полагает Фельдман) такое же отношение к факту его возникновения, то почему мы не можем наслаждаться чужими ощущениями или терпеть чужие боли, если не так сильно, как свои собственные, то хотя бы немного, наряду с наши собственные ощущения, отдаленные во времени? При использовании суждений, сосредоточенных на себе, работающих как de se самоатрибуции (как предполагает более ранняя работа Фельдмана) могут в некоторой степени мотивировать эгоцентричность и сосредоточенность на настоящем, а соображения о живости репрезентации и единственной референции могут помочь в большей степени, неясно, достаточно ли таких ресурсов для решения проблемы. противоречия во взглядах Фельдмана на однородную установку — напряжения, вызванные его ассимиляцией удовольствия от сенсорной и телесной активности мыслительно-опосредованному удовольствию, с которыми две средневековые интенционалистские традиции, которым он отдаленно следует (посредством Брентано и Чизхолма), обычно справлялись по-разному. .

Направление мыслей, восходящее к Anscombe («О грамматике «наслаждения»», The Journal of Philosophy, 64 , 1967; репродукция в Collected Philosophical Papers , Vol. II) представляет собой нечто большее общая проблема для таких однопропозициональных взглядов на все удовольствия и наслаждения. Находить удовольствие в деятельности — это не то же самое, что получать удовольствие от того, что она происходит; действительно, мы часто делаем одно без другого. Следуя примеру Анскомба с верховой ездой: можно не наслаждайтесь тренировкой, одновременно получая удовольствие от того, что эта самая тренировка происходит. Но они, по мнению Фельдмана, кажутся, соответственно, не-имеющими и имеющими одно и то же символическое отношение, установочное удовольствие по отношению к одному и тому же факту. Такие примеры показывают, что то, что Фельдман считает одним и тем же, наслаждение деятельностью и наслаждение фактом ее осуществления, различны. Только последнее, как указывает Анскомб, мы обычно называем получением удовольствия от факта. Если мы должны различать эти два, говоря, что это второе удовольствие следует понимать как наслаждение дальнейшим фактом, что мы созерцаем первый факт , мы нарушаем наше интуитивное ощущение того, в чем состоит содержание нашего удовольствия (как мы говорим и думаем) от факта, который мы осуществляем. Но Фельдман опирается на обычный смысл, в котором мы получаем удовольствие от чего-то и знаем, что делаем, чтобы мотивировать его точку зрения (56).

Фельдман часто вольно пишет не только о предложениях, фактах и ​​положениях дел (которые могут показаться достаточно близкими), но также и об ощущениях как объектах установочного удовольствия. Это перенесет напряженность в сомнения относительно того, есть ли какие-либо одиночное отношение может иметь такие логически разные объекты. Но его официальная точка зрения уподобляет ощущения и действия [центрированным?] предположениям об их возникновении. Казалось бы, лучше отделить отсутствующее удовольствие Анскомб от верховой езды от ее действительного удовольствия от факта ее верховой езды через различные действия по верховой езде и мышлению, как это могли бы сделать Аристотель и схоласты, считая, таким образом, представление о состоянии дел. как среди многих видов деятельности, которыми можно наслаждаться, а не как общий случай. Интенциональность удовольствия можно было бы, весьма экономно, сделать производной от интенциональности таких действий или актов, некоторые из которых явно имеют объекты, а некоторые, возможно, нет. Но даже если удовольствие всегда зависит от какого-то одного отношения (возможно, к этим действиям), мы все же можем сомневаться вместе с Оккамом в том, что удовольствие всегда должно сопровождать это, как в его примере с кем-то в глубокой депрессии.

Самое главное, нельзя предполагать, что в случаях кажущегося беспредметного настроения всегда скрывается интенциональный предмет. Возможно, это так; но тогда, возможно, феноменально сознательное, но не легко исследуемое чувство может также (или вместо этого), и это, скорее, является или объединяет удовольствие, как в точке зрения, которую Фельдман, вслед за Сиджвиком на интроспекционистских основаниях, отвергает. (Возможно, удовольствие часто или всегда неотделимо от своей функции направления нашего внимания на других вещи, но вне себя.) Психологи, изучающие настроение, считают его, как и здравый смысл, часто беспредметным, а также рассматривают наш базовый аффект как главный фактор нашего аффективного благополучия. Возможно, какой-нибудь философ, придерживающийся очень узкого взгляда на удовольствие, включающего только кратковременные реакции на те раздражители, которые мы называем «удовольствиями», может отвергнуть их как не входящие в его компетенцию. Но Фельдман, который намерен дать отчет о всем благополучии, явно не может. (Такие случаи проблематичны не только для всех интенциональных представлений об удовольствии, но и для деятельностных взглядов, таких как взгляды Аристотеля, когда они рассматриваются как имеющие такой же широкий охват, как у Фельдмана, хотя они не исключают те объяснения, которые апеллируют к деятельности или представлению, которые мы не нужно осознавать как таковой. ) По всем этим причинам старый стиль «гедонизма по умолчанию», который Фельдман ошибочно характеризует как «сенсорный» и отвергает на интроспективных основаниях, может оказаться не хуже, чем гедонизм внутренних установок, из-за которого он отказывается от него.

На этом же взгляде на удовольствие, как на единую особую пропозициональную установку, Фельдман основывает и свои более поздние конструкции «гедонизмов», которые «регулируют» ценность «эпизодов» этого установочного удовольствия по-разному, в зависимости от обстоятельств, согласно Миллианская «высота» их объектов, истина, ценность, муровское соответствие удовольствию или боли или аристотелевская заслуга. Версии, приспосабливающие ценность удовольствия к привилегированным восходящим, более разнообразным, более однородным или лучше нарративно структурированным глобальным моделям удовольствия в жизни, также рассматриваются и мастерски отвергаются, как и возражения, основанные на ложных удовольствиях, на том основании, что возражающие, они устранили бы ошибку, созерцая рассматриваемые жизни с точки зрения наблюдателя, вместо того, чтобы представлять их изнутри. Либо рассматриваемые факторы действительно возмущают субъектов, и в этом случае гедонизм уже учел их гедонистические эффекты, либо нет, и в этом случае также не требуется никаких дополнительных приспособлений. Подобные соображения используются для того, чтобы повернуть точку зрения на контрпримеры, подобные «машине опыта» Нозика. Фельдман более симпатизирует корректировке ценности удовольствия с точки зрения ценности его объектов, обесценивая низкие и злонамеренные, и это приводит к так называемому гедонизму внутренних установок с поправкой на пустыню. Однако он не принимает его, подозревая, что возражающие проецируют свои вкусы на людей в примерах. Но при оценке миров (хотя и не жизней) Фельдман видит необходимость приспособиться к интуиции Росса, основанной на моральной пустыне, приняв гедонизм внутреннего отношения Субъекта, адаптированный к пустыне, который корректирует гедонистические ценности боли, чтобы считать их более или менее плохими, и удовольствий считать их более или менее хорошими в зависимости от заслуг своих подданных. Это предполагает признание внутренней ценности жизни и мира разными вещами (19).7-98). Несоответствие этой процедуры метафизике ценности, часто лежащей в основе гедонизма, от киренаиков до классических утилитаристов, согласно которым внутренняя ценность всех больших целых сводится к ценности сиюминутного опыта, не может быть более очевидным. Этическая эпистемология, основанная на сиюминутном восприятии этой ценности, как у Эпикура и Сиджвика, не могла поддержать более широкую интуитивную чистую аксиологию, явно оторванную от метаэтики (14) и эпистемологии (206), которую здесь практикует Фельдман.

Эта книга начинается превосходно, ясно представляя, объясняя и иллюстрируя ее предмет в манере, подходящей для широкой аудитории. Однако его средние главы слишком быстро переходят к приложениям с точки зрения удовольствия, на котором они основаны. (Это заимствовано из статей Фельдмана, в основном собранных в его книге «Утилитаризм, гедонизм и пустыня» , к которой читатели иногда отсылаются за дополнительными аргументами и подробностями). земля, и правдоподобно не распространяется на все удовольствия, понимаемые в широком смысле как положительный аффект, конститутивно способствующий аффективному благополучию. Более того, если удовольствие частично или полностью является психобиологическим феноменом, как это все чаще кажется, его природа не является чем-то, что следует оговаривать в интересах простоты, элегантности, универсальности и примирения в этической теории. Таким образом, для правильного получения удовольствия всех этих добродетелей и изобретательности Фельдмана в анализе и реагировании на возражения может оказаться недостаточно. Является ли удовольствие, частично или полностью, одним из видов аффективного процесса или множественным, с большим, меньшим или вообще не связанным родовым единством, и является ли оно ощущаемым или преднамеренным всегда или только иногда, будет решать наука. минимум сообщить. Тем не менее, эта книга остается ценной, особенно благодаря проницательному обсуждению многих возражений и альтернатив гедонизму, от Платона до наших дней, а также попыток Эпикура пересмотреть его и собственную версию Фельдмана — даже несмотря на то, что мы должны опасаться дихотомической формы ощущений и пропозициональные установки, в которых слишком часто выражается его вклад в моральную психологию, теорию ценностей и их историю.

Гедонизм полезен для вашего здоровья

Основные моменты истории

Поиск и получение максимального удовольствия от простых удовольствий может улучшить здоровье и благополучие

Может быть трудно определить точку, в которой приятное поведение становится проблематичным

A состояние удовольствия связано со снижением стресса

Думаю, я мог бы быть гедонистом. Вы представляете, как я нюхаю кокаин через 100-долларовые купюры, с бокалом шампанского в одной руке, а другой ласкаю твердое бедро незнакомца? Прежде чем вы осудите меня сурово, я знаю, что у гедонизма плохая репутация, но, возможно, пришло время пересмотреть свое мнение.

Что, если вместо гарантированной односторонней дороги к разорению гедонизм полезен для здоровья? Если мы думаем о гедонизме как о преднамеренном наслаждении простыми удовольствиями, такими как игра в опавших листьях, моменты общения с друзьями или объятия с собакой, то, вероятно, так оно и есть. Поиск и максимизация таких удовольствий может улучшить наше здоровье и благополучие.

Так откуда же берутся наши представления о гедонизме и как мы можем использовать гедонизм для улучшения нашего здоровья и качества жизни?

В широком смысле гедонист — это тот, кто пытается максимизировать удовольствие и минимизировать боль. Джордан Белфорт (которого играет Леонардо ДиКаприо) в «Волке с Уолл-Стрит» — это, вероятно, популярное представление о типичном гедонисте, где его чрезвычайное богатство позволяет ему потакать своей ненасытной жажде всего, что доставляет удовольствие.

Бот-гедонизм из «Футурамы» — еще один персонаж, изысканно соприкасающийся с вещами, доставляющими удовольствие.

Musings: бот-гедонизм

Мы находим этих персонажей такими неотразимыми, потому что они, кажется, отвергают разумный и ответственный образ жизни. Они потакают своим плотским аппетитам способами, на которые мы не осмеливаемся, мало заботясь о последствиях. Мы ждем, когда их печень взбунтуется или их жизнь рухнет вокруг них, как, конечно, и должно быть.

cms.cnn.com/_components/paragraph/instances/paragraph_A9C2326E-B2EA-5A03-A275-4E92B9D8A1AB@published» data-editable=»text» data-component-name=»paragraph»> Но такое поведение лучше назвать развратом — крайним потворством телесным удовольствиям и особенно сексуальным удовольствиям — а не гедонизмом.

Почему не стоит хотеть быть всегда счастливым

Гедонизм имеет свои философские корни еще у Платона и Сократа, но древнегреческому философу Эпикуру часто приписывают формулирование ранней разновидности гедонизма, основанной не на жизни с неукротимыми аппетитами, а на умеренных удовольствиях и уважении к другим.

cms.cnn.com/_components/paragraph/instances/paragraph_4ABD7A50-2FC9-5AA0-87DD-4E92B9DF29EB@published» data-editable=»text» data-component-name=»paragraph»> Сегодня существует множество взглядов на то, что такое гедонизм. Во многом это связано с некоторыми очень тонкими философскими аргументами о том, как мы должны концептуализировать удовольствие.

Было бы полезно думать об удовольствии просто как о субъективном состоянии наслаждения. Это широкая перспектива, но ее легко применить к нашей повседневной жизни. Итак, ласка любовника доставляет мне удовольствие, но так же может доставить удовольствие музыкальное произведение, смех с друзьями или просто спокойное сидение в удобном кресле после бурного дня.

pkg раскраска Себастьян для взрослых_00012628.jpg

CNN

Чем хороши раскраски для взрослых

cms.cnn.com/_components/paragraph/instances/paragraph_785832C2-F993-A650-A625-4E92B9EAFC50@published» data-editable=»text» data-component-name=»paragraph»> Точно так же, как разные переживания могут вызвать одинаковую дрожь удовольствия, один и тот же опыт может вызвать у разных людей целый ряд реакций — от крайнего удовольствия до определенного неудовольствия.

Не существует единого стимула, который все время вызывает у всех одинаковую реакцию: удовольствие — это взаимодействие между стимулом и воспринимающим.

Если вы закрываете глаза и думаете о моменте, когда вы испытали покалывание удовольствия, скорее всего, вы вспоминаете сексуальный опыт или что-то вкусное, что вы ели. Возможно, воспоминание связано с очень хорошим бокалом вина или последними 50 метрами долгой, приятной пробежки.

Шаттерсток

25 (научных) лайфхаков для счастья

И это хорошие вещи, не так ли? Сексуальное удовольствие связано со здоровьем и благополучием. Например, женщины, которые говорят, что удовлетворены своей сексуальной жизнью, имеют более высокие баллы по показателям психологического благополучия и жизнеспособности. Говорят, что обычный бокал вина оказывает защитное действие против деменции и сердечных заболеваний, возможно, благодаря содержащимся в нем антиоксидантным флавоноидам. И всем известны преимущества физической подготовки.

Гедонизм не только приводит к пьянству, но и является частью решения

cms.cnn.com/_components/paragraph/instances/paragraph_EDF5C1A5-73BC-6C3B-7713-4E92B9FA2BCB@published» data-editable=»text» data-component-name=»paragraph»> Что ж, эти занятия хороши… до тех пор, пока они не станут таковыми. Многие из вещей, которые обычно доставляют нам удовольствие, также могут быть использованы рискованным или вредным образом.

Зависимость, пристрастие, переедание и компульсивное потребление можно рассматривать как рискованное или вредное использование в других отношениях приятных впечатлений, таких как употребление алкоголя и других наркотиков, занятия спортом и секс.

Может быть трудно определить точку, в которой ранее приятное поведение становится проблематичным. Но где-то между случайным наслаждением пивом и желанием выпить перед тем, как встать с постели каждое утро, мы прошли переломный момент.

«Шавасана» означает «поза трупа» на санскрите и является стандартной позой финального расслабления в большинстве практик йоги.

Джанель Нортон

Партнерская йога удваивает удовольствие и вдвое снижает стресс

Однако на этом этапе удовольствие больше не является ни мотивом, ни результатом поведения. Неконтролируемый «голод» уничтожил удовольствие, и лучшее, на что мы можем надеяться, — это облегчение. Без удовольствия поведение перестает быть гедонистическим.

Целеустремленная погоня за одним интенсивным удовольствием за счет других аспектов жизни, которые приносят смысл и удовольствие, также контрпродуктивна для насыщенной и приятной жизни. Это ставит его далеко за рамки представлений Эпикура об умеренных удовольствиях и самоконтроле.

Итак, когда нам нужно внести ипотеку или арендовать жилье и сохранить нашу сложную жизнь в нужном русле, как может выглядеть жизнь современного гедониста?

Практическим определением может быть тот, кто пытается максимизировать повседневные удовольствия, при этом уравновешивая другие заботы. Я назову это своего рода «рациональным гедонизмом». На самом деле Эпикур подчеркивал простую, гармоничную жизнь без погони за богатством или славой.

Максимальное удовольствие, в отличие от разврата или зависимости, не обязательно должно принимать форму большего, большего, лучшего. Вместо этого мы наслаждаемся повседневными удовольствиями. Мы наслаждаемся ими, пока они происходят, используя все наши чувства и внимание, активно предвосхищаем их и размышляем о них с эффектом погружения.

От Хайди Джойнер

3 повседневных способа практиковать благодарность за здоровье и счастье

Итак, если мой утренний кофе доставляет мне удовольствие, я могу сделать паузу и насладиться им, пока пью его: полностью вдохнуть его аромат и сосредоточиться на тонкой теплой, дымной, горькой восхитительности. Я должен полностью сосредоточиться на его тепле в своих руках, на его ощущении во рту и на каскаде ощущений и ароматов, которые он доставляет.

Мало того, утром, перед кофе, я могу его предвидеть. Я могу представить, как это будет прекрасно. А позже, в течение дня, я могу сделать паузу и подумать о том кофе, о том, каким он был теплым и вкусным, каким он был на вкус и запах.

Другими словами, я могу погрузиться в эти мгновения, в предвкушение, в само пьянство и в припоминание и сосредоточить на них все свое внимание. Такое наслаждение приводит к совершенно другому и более богатому опыту, чем если бы я рассеянно глотал кофе, уклоняясь от пробок и разговаривая по телефону.

Билл Вейр/CNN

21 способ прожить более долгую и полную жизнь

Акт смакования усиливает удовольствие, которое мы извлекаем из простых вещей, и доставляет от них большее удовлетворение. Одно исследование показало, что, потратив немного времени на предвкушение перед тем, как съесть шоколад, участники в целом стали есть меньше шоколада.

А внимание, по-видимому, является ключом к связи между приятными ощущениями и благополучием.

Состояние удовольствия связано с уменьшением стресса. Поэтому, когда мы чувствуем удовольствие, наша симпатическая нервная система — реакция «бей или беги», которую мы испытываем, когда чувствуем угрозу, — успокаивается. Во-первых, нас возбуждает раздражитель, затем, если мы оцениваем ситуацию как безопасную, у нас возникают «стресс-терминирующие реакции», которые мы переживаем как расслабление или снятие стресса.

Можно ли за деньги купить счастье? Все сложно

Исследования показывают, что приятные эмоции связаны с более широким и творческим мышлением и рядом положительных результатов, включая лучшую устойчивость, социальную связь, благополучие, физическое здоровье и долголетие. Таким образом, удовольствие может не только помочь нам жить более приятно, но и дольше.

Максимизация повседневных удовольствий может быть использована в терапии и является многообещающим методом лечения депрессии.

Одно исследование школьников показало, что сосредоточение внимания на приятных ежедневных событиях, в данном случае запись их в дневник, уменьшало депрессивные симптомы, и эффект сохранялся три месяца спустя.

Сосредоточение внимания на приятных аспектах здоровой пищи также может быть более эффективным способом есть больше, чем сосредоточение внимания на том, насколько она «здорова». Подобные подходы, вероятно, будут эффективны в отношении упражнений и других видов поведения, связанных с пользой для здоровья.

То, что мы знаем о преимуществах такого рационального гедонизма, скорее всего, вырастет отсюда. Мы только начали исследовать терапевтическую ценность смещения фокуса, чтобы полностью сосредоточиться на удовольствии и максимизировать его.

Мы знаем, что вмешательства, побуждающие людей сосредотачиваться на приятных переживаниях, связаны с улучшением самочувствия.

Присоединиться к разговору

Смотрите последние новости и делитесь своими комментариями с CNN Health на Facebook и Twitter.

Содействие благополучию пожилых людей является особенно многообещающей областью. Наслаждение удовольствием связано с устойчивостью пожилых людей, а положительные эмоции могут помочь компенсировать пагубные последствия одиночества.

No related posts.