Книга конфуция – Читать бесплатно электронную книгу Аналекты Конфуция (Analects: 論語). Конфуций онлайн. Скачать в FB2, EPUB, MOBI

Читать книгу Суждения и Беседы Конфуция : онлайн чтение

Конфуций
Суждения и беседы

Алексей Маслов. «Я ничего не скрываю от вас»1
  Настоящее введение представляет собой обобщение трех лекций, прочитанных в Университете Колорадо (США) и Российском Университете Дружбы Народов.

[Закрыть]

«Самое главное не увидеть глазами, только сердце зорко».

С. Экзюпери. «Маленький принц»

Конфуций и конфуцианство

Его называют Символом китайской нации и Учителем учителей. Наверняка, именно его образ придет на память любому при упоминании культуры и философии Китая. Ему возведены памятники во многих странах Восточной Азии, где? как считается, сложилась уникальная культурная общность – конфуцианский культурный регион, формировавшийся под влиянием идей Великого Учителя. Он превратился в «визитную карточку» Китая – обложки многих книг о Китае украшены изображениями великого наставника, он растиражирован на календарях, плакатах и рекламах. Культ Конфуция был объявлен императорским, правители совершали моления в храмах Конфуция, на его родине? в местечке Цюйфу, а в провинции Шаньдун возведен огромный храмовый комплекс, ныне превращенный в роскошный музей, куда съезжаются туристы из всех стран мира.

Сегодня во всём мире вряд ли найдется человек, не слышавший о конфуцианстве и его знаменитом основателе – Конфуции (551–479 гг. до н. э.), имя которого по-китайски звучит как Кун-цзы или Кун-фу-цзы (Мудрец Кун). В большинстве случаев Конфуций упоминается не под именем собственным, а под иероглифом «цзы» – «Учитель», выступая тем самым как фигура, скорее, знаковая, нежели как индивидуальный человек. Но читателю сразу становится ясно, что речь идёт о великом наставнике, который стал нравственным идеалом сотен миллионов людей. На высказывания Конфуция ссылаются философы, политики и учёные всего мира, а фразы из «Лунь юя» сегодня можно услышать даже от малограмотного китайского крестьянина.

Более того, все нравственное развитие китайцев всегда представлялось как изучение и воплощение наследия, завещанного Конфуцием: тем его бесед с учениками, наставлений правителям, стремлений к идеалу «благородного мужа».

В отличие от многих полулегендарных наставников Китая, например Лао-цзы и Хуан-ди, он является абсолютно реальным персонажем – персонажем вполне «живым», переживающим, нередко сомневающимся, плачущим и торжествующим, наставляющим и негодующим. Но во всем этом многообразии чувств и эмоций он удивительно целостен. «Мой Путь – все пронзать Единым», – говорит он своему ученику (XV, 4).2
  Здесь и далее в скобках дается ссылка на соответствующие параграфы «Лунь юя». Их перевод может не совпадать с переводом П. Попова, приведенным в этой книге, – развитие наших знаний о древнекитайской культуре иногда заставляет по-иному расставлять акценты в словах Конфуция. Один из наиболее полных, точных и комментированных современных переводов Конфуция можно посмотреть, в частности, в книге: Переломов Л.С. Конфуций. Лунь юй. М.: «Восточная

литература», 2002.

[Закрыть]

Самый сложный вопрос – почему именно он стал Учителем учителей и превратился в символ Китая? Что он сказал или сделал такого, чего не удавалось никому ни до, ни после него? На первый взгляд, он вполне повседневен, и именно в этой повседневной житейской мудрости проступает его трансцендентное величие. Он не отстранен от мира чувств и эмоций, как буддист, не чудесен в своих историях, как Чжуан-цзы, не обладает сверхъестественными способностям, как даосские маги. Он – такой, как все. И все же он значительно более мистичен, чем десятки других духовных наставников Древнего Китая.

Понять его очень просто – он никогда не говорит о вещах трансцендентных, потаенных, мистических. С учениками и правителями, с аристократами и простолюдинами он в равной степени говорит просто и доступно. И поэтому в его речах даже сегодня любой человек может найти источник как житейских советов, так и духовных откровений.

Понять его нелегко. За кажущейся простотой скрывается такая глубина традиции, аллюзий и полунамеков, что не всякий китайский знаток сможет уловить эти тонкости.

Прочтение образа Конфуция зависит от того, на какой точке зрения мы изначально стоим – про Конфуция и традиционное конфуцианство сегодня известно столько, что весьма затруднительно подходить к этому образу непредвзято. Понимание самого Конфуция – как дословно-текстовое, так и постижение глубинной драмы его образа – зависит чаще всего от изначального подхода к его личности. Если мы допускаем, что в Древнем Китае существовала развитая «философия», то перед нами образ чрезвычайно педантичного, тщательного философа. Но стоит нам лишь допустить, что Конфуций являлся посвященным духовным наставником, соприкасающимся с самыми глубинными мистическими традициями Древнего Китая, то приходит иное понимание его образа. Перед нами предстает духовный учитель, перенявший древнейшие магические ритуалы и образы и ныне стремящийся при помощи этих знаний установить гармоничное правление в царствах на Центральной равнине Китая. Но он не только носитель этой духовной традиции – он ее десакрализатор. Он сообщает о ней открыто, позволяет записывать за собой и – самое главное – видит свою миссию в служении правителям и образовании людей, а не в уединенном отшельническом подвижничестве.

Конфуцианство считают величайшим китайским философским и духовным наследием, что отчасти верно. И все же суть конфуцианства лежит глубже, это даже не национальная идея – это национальная психология. И описывать ее функционирование следует скорее в терминах этнологии и этнопсихологии, нежели философии.

Существует несколько слоев конфуцианства. Есть официальная традиция восприятия конфуцианства, которая в основном навеяна неоконфуцианскими трактовками, развивавшимися в XI–XIII вв. Тогда же и было дано основное толкование всех ключевых терминов, которые использовали Конфуций и его великий последователь Мэн-цзы (III в. до н. э.) в своих проповедях: «ритуал» (ли), «человеколюбие» (жэнь), «справедливость» (и), «почитание старших» (сяо), «искренность» (синь), «преданность» (чжун) и многих других.

Несмотря на всю свою морально-этическую терминологию, происхождением которой мы обязаны в основном попыткам «преобразовать» китайские реалии в христианизированный лексикон Запада, конфуцианство, равно как и вся китайская традиция, не морально, оно – прагматично. Именно это и составляет ядро китайской цивилизации, и это открывается и в политической культуре, и поведенческих стереотипах, и в особенностях мышления.

Конфуцианство, в отличие от индивидуального учения самого Конфуция, не целостное учение, не стройная система взглядов, представлений, политических доктрин и морально-этических установок. Это политическая идея, объединяющая Китай. Это и абсолютный слепок национального характера китайской нации. Зачастую в китайской экзегетике представляется, что конфуцианство повлияло на весь облик современного Китая, на психологию и поведение всего населения Поднебесной, начиная от императора и заканчивая простолюдином. Но кажется, в реальности дело обстояло абсолютно противоположным образом: конфуцианство само явилось лишь слепком с уже сложившегося стереотипа поведения и мышления. И здесь оно удивительным образом из «матрицы идеального китайца» и благородного мужа превращается лишь в констатацию уже существующего стереотипа.

Конфуцианство – гносеологическая абстракция, абсолютный объем, который может быть наполнен практически любым содержанием. Нередко китаец, как бы сканируя свои мысли, стереотипы и особенности поведения, говорит: «Вот это и есть конфуцианство». Итак, конфуцианство – не то, что должно быть, а то, что уже сложилось, уже живет и развивается. Оно не корректирует поведение, а оправдывает его. Так выглядит некая великая символическая идея, вмещающая все что угодно.

Символизм «слова Конфуциева» прослеживается практически во всех высказываниях учителя. Следует заметить, что еще никем не доказано, что записи слов Учителя велись с ходу, т. е. записывались в момент его наставлений или вскоре после этого. Возможно, это воспоминания, впечатления, записанные (и, разумеется, додуманные) через весьма продолжительный период времени. И писали уже не столько слова Конфуция или о Конфуции, сколько в анналы вносились слова Идеального Учителя, который становился символом наставничества и правильного поведения в соответствии с ритуалом.

Стало привычным именовать Конфуция «величайшим мудрецом», но в действительности очень сложно объяснить, почему история выделила именно его из созвездия блестящих философов и значительно более удачливых администраторов, которые жили на одном временном отрезке с ним. Кажется, в отличие от многих своих современников, Конфуций оказался как раз не возвышен, а максимально приземлен, практичен, он рассуждал о вещах «посюсторонних», удивительным образом сводя всякое священное ритуальное начало к каждодневной деятельности, например об урожае, о болезнях, о приеме пищи, о правильном сне.

О Конфуции написано, пожалуй, слишком много, и сегодня уже вряд ли возможно отделить реальный образ этого мудрого старца от многочисленных агиографий, «выправление» образа Конфуция под нужды государственной доктрины в разные периоды. Само же учение Конфуция настолько оказалось скрыто за многочисленными комментариями последующих эпох, что многие ученые абсолютно разумно решили разделять само учение Конфуция от последующего конфуцианства – социально-политической теории и государственной доктрины Китая. К последней Конфуций имел весьма косвенное отношение и никакого «государственного учения» не создавал.

Конфуцианство, в отличие от вполне конкретного учения Конфуция, – скорее лозунг, нежели учение, гибкий и трансформирующийся тезис о том, что должно считаться «сделанным по ритуалу», от отношений с соседями до приема пищи и управления уездом. Само же конфуцианство – совершенно особое мировосприятие, поэтому не стоит ждать однозначного ответа на вопрос: стало

ли оно религией Китая или просто этическим учением? Но очевидно, что конфуцианство выполняло в Китае практически все функции религии и, таким образом, превратилось в национальную квазирелигию. Во всяком случае, другого типа религиозного сознания Дальний Восток не знал.

Мы же будем говорить здесь не о конфуцианстве, а о Конфуции.

Человек и миф

В отличие от многих других мудрецов и духовных наставников Древнего Китая, о Конфуции, на первый взгляд, известно очень многое. Прежде всего, он обладает настоящей биографией – хроники донесли до нас и даты его жизни, и описания странствий по Китаю от двора одного правителя к другому; по записям его учеников можно увидеть и характер Конфуция – строгого ментора и тонкого наставника, человека страдающего и твердого, чувствительного и непоколебимого. И именно за счет этой кажущейся противоречивости и драматичности жизни этот человек, живший две с половиной тысячи лет назад, оказывается чрезвычайно обаятелен.

Не меньший драматизм образу Конфуция добавляет сама история его жизни, которая, на первый взгляд, кажется абсолютно тривиальной для книжных людей того времени. В сущности, он был одним из многих служивых людей – щи, происходивших в основном из числа «малых домов», разорившихся аристократических семей, некогда славных, но ныне не обладавших ни особой властью, ни тем более богатством. Знаком их жизни становится само служение, причем смена господина, переезд от двора одного правителя к другому считались нормой этого служения.

О себе Конфуций не любил рассказывать и свой жизненный путь сумел описать в нескольких строках: «В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учёбе. В тридцать лет я обрёл самостоятельность. В сорок – сумел освободиться от сомнений. В пятьдесят лет я познал волю Неба. В шестьдесят лет научился отличать правду от лжи. В семьдесят лет я стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал ритуала».

В этом высказывании – весь Конфуций как человек и как идеал традиции. Его путь от учёбы через познание «воли Неба» к свободному следованию «желаниям сердца» и добровольному соблюдению норм поведения, которые он считал священными, «небесными», стал нравственным ориентиром всей китайской традиции. Его учение весьма многогранно: оно включает в себя совокупность духовных и социальных норм, которые передавались из поколения в поколение на протяжении почти 2,5 тысяч лет. Правила эти касались воспитания человека, определяли его поведение в семье, на службе и в обществе, устанавливали способ мышления. До сих пор именно конфуцианство служит тем источником, из которого исходит огромный духовный заряд, свойственный всей китайской нации.

Один из крупных западных ученых, пытаясь дать ответ на вопрос о причинах возвышенного одиночества и величия Конфуция, пришел к парадоксальному выводу: он был крайне несчастен с женой (что можно прочитать меж строк некоторых его высказываний), а поэтому отправился в странствия со своими учениками, посвятив себя наставлениям и обучению. Разумеется, можно и так объяснить величие Учителя, но если бы именно неудачливая женитьба была причиной рождения всякого мудреца, то Конфуций затерялся бы в толпе миллионов себе подобных неудачников-философов.

Порою мы бессильны логически объяснить успешность проповеди Конфуция, ее удивительную витальную силу. И, как мы покажем, ответ на этот вопрос заключен не в том, что говорил Конфуций, а скорее в том, о чем он отказывался говорить.

Культ Конфуция создавался уже после его смерти – при жизни он не был особо почитаем и ценим. На месте его рождения был сначала воздвигнут небольшой алтарь, через много веков превратившийся в огромный храмовый комплекс. Однако впервые китайский император совершил на этом месте поклонение Учителю лишь в 195 г. до н. э., т. е. лишь через три века после его ухода из жизни, когда Конфуций стал уже превращаться в легенду. В 37 г. н. э. императорским указом его впервые жалуют посмертными титулами и чинами, т. е. по сути награждают не его, а задабривают духа предка, старясь правильно договориться с ним и перевести в разряд духа-защитника и покровителя. Наконец, в 58 г. ханьский император Мин-ди, прославившийся своими предпочтениями к конфуцианским трудам, открывает особые школы, где изучались наставления учителя, а на следующий год приказывает совершать по всей стране жертвоприношения в честь Конфуция – скромный чиновник из Лу окончательно превратился в духа предка. Вскоре он действительно объявляется центральным духом государственного культа. Уже после своей смерти Конфуций стал продвигаться по китайской иерархической лестнице. Императорскими указами он был пожалован многочисленными высокими титулами, а в 1106 г. его стали даже именовать «правителем». В 1008 г. император Чжэнь-цзун совершает пышный обряд поклонения Конфуцию, а через два года повелевает построить храмы Конфуция во всех городах и округах по всей стране. Он оказался обожествлен и как небожитель – «Старый наставник абсолютной мудрости», что поставило его в один ряд с даосскими бессмертными небожителями и народными героями.

Несложно заметить, что речь идет уже не столько о человеке Конфуции, сколько о том особом духовном существе, которое занимает место предка-защитника всей китайской нации. Обедневший аристократ Кун Цюй из царства Лу столь же связан с обликом «мудрец Куна», сколь и отличен от него.

Существует вполне стандартное изложение основных взглядов, что проповедовал Конфуций. Это изложение его взглядов частично вытекает из трактовки сборника его высказываний «Лунь юй», но в большей мере – из значительно более позднего понимания роли Конфуция, суть которой была услужливо представлена более поздним поколением, прежде всего группой философов-неоконфуцианцев. Безусловно, самой значимой фигурой в трактовке версии «Конфуций-философ» явился блестящий ученый Чжу Си (XIII в.), составивший пространные комментарии на каждый параграф «Лунь юя», и именно на эти комментарии, на менторские посылы о том, как надо понимать Учителя, и опирались все последующие поколения китайских ученых-книжников, западных переводчиков и европейских исследователей. Постепенно самой политической культурой Китая Конфуций методично был превращен из духовного наставника узкой школы в социально-политического мыслителя.

Что может служить источниками знаний о жизни великого Учителя? Если отложить в сторону многочисленные биографии, написанные через сотни, а то и тысячи лет после смерти Конфуция, и еще более многочисленные легенды, то таких источников немного. Большинство историй о Конфуции носят довольно поздний характер. Естественно, это прежде всего сборник его речений и поступков «Лунь юй» (обычно переводимый как «Суждения и беседы»). «Лунь юй», однако, не представляет собой систематического и подробного изложения событий из жизни Конфуция. Много эпизодов можно почерпнуть из «Цзо чжуань» – «Хроник Цзо», подробных, но, как всегда, фрагментарных родовых записей из истории царства Лу, точнее – области Цзо, где родился и жил Конфуций. Часть историй и высказываний Конфуция вошла в большой компендиум «Ли цзи» – «Записки о ритуале», по своему содержанию частично повторяющие высказывания «Лунь юя».

Таким образом, число записей, непосредственно примыкающих к жизни Конфуция, невелико, а поэтому детальность его биографии лишь кажущаяся. Учитывая, что многие первичные источники переписывались, дополнялись и подправлялись, а образ Конфуция постепенно корректировался в соответствии с государственными запросами, то точность его биографии вообще должна вызывать большие сомнения. Впрочем, то же самое и порою даже в большей степени относится ко всем китайским духовным наставникам древности.

Немало преданий о Конфуции передает его последователь Мэн-цзы, причем по своему содержанию (хотя и не текстуально) они совпадают с «Лунь юем». На первый взгляд, весьма подробную биографию предоставляет нам историк Сыма Цянь в его «Исторических записках» («Ши цзи», I в. до н. э.), но все же он скорее передает устные предания, которые по прошествии нескольких столетий с эпохи жизни Конфуция оказывались весьма неточны. Вообще, Сыма Цянь излагает не столько точные факты, сколько комплекс преданий и мифов, рассказывающих о Конфуции именно как о наставнике и образчике для подражания.

Время великих наставников

Что такое Китай времен Конфуция? Прежде всего – это страна, раздираемая распрями, расколотая на множество царств. Царства заключают между собой союзы против других царств, союзы эти быстро раскалываются, прежние друзья превращаются в противников. Все это свидетельствовало о том, что «Поднебесная утратила гармонию» и, как считал сам Конфуций, золотой век «высокой древности» остался в прошлом. Идеал его – идеал возвращения к стабильности прошлых веков, поиск идеального правителя, подобного мудрецам давних лет, которые «жили в соответствии с Небом». По сути это поиск правителя-мага, находящегося в неразрывной связи с Небом и транслирующего на землю небесную благодать. Это и призыв к каждому человеку соблюдать определенный набор ритуальных правил и даже определенный характер мыслей, которые позволяют постоянно поддерживать небесно-земную связь.

В конце III – начале II тыс. до н. э. на территории Центральной равнины Китая начали складываться прото-государства, которые в то время представляли собой по сути племенные союзы. Этот период принято называть эпохой Шан-Инь – по названию племенного объединения, которое развивалось в среднем течении Хуанхэ, в основном на территории современной провинции хэнань. Параллельно шанской цивилизации существовало еще несколько центров, например в центральной части Китая, в провинции Сычуань, или на юге Китая, где сложилось гигантское и аморфное царство Чу, на территории которого вплоть до начала I тысячелетия н. э. процветала культура шаманизма и медиумизма. Одно из племенных объединений – Чжоу, существовавшее к рамках шанской цивилизации, в результате нескольких военных столкновений приходит к власти, кладя начало одному из самых долгих, противоречивых и интересных периодов в истории Китая – Чжоу (XI–III вв. до н. э.).

Эпоха Чжоу распадается на два отдельных периода, традиционно называемых Западная, или Ранняя, Чжоу (XI в. – 771 г. до н. э.) и Восточная, или Поздняя, Чжоу (771–246 г. до н. э.). В свою очередь Позднюю Чжоу принято разделять на два периода: Чуньцю – «Вёсен и Осеней» (770–476 до н. э.) и период Чжаньго – «Сражающихся царств» (475–331 до н. э.). Первый период получил такое название по имени летописи «Чуньцю» – «Вёсны и Осени», приписываемой Конфуцию, которая описывает события, происходящие в домене Чжоу. Период «Сражающихся царств», как несложно догадаться из его названия, оказался связан с непрекращающимися военными и политическими столкновениями между десятками крупных и мелких царств, возникших тогда на территории Срединной равнины.

Чжоуские лидеры не сумели, да и не стремились объединить все территории Китая под своей властью, к тому же само Чжоу постепенно превратилось в одно из многочисленных царств на Центральной равнине. Большинство этих царства некогда были наследственными владениями, выделенными правителем Чжоу (ваном) своим родственникам или ближайшим сподвижникам. Однако постепенно они начали обособляться, не признавать над собой власть вана и вести борьбу за гегемонию. Сам же домен Чжоу постепенно превращается в небольшое, хотя и развитое в культурном отношении царство. Некоторые лидеры царств формально признавали власть домена Чжоу, хотя ему не подчинялись, большинство же открыто игнорировало его. Царства дробились и враждовали между собой, вступали в стратегические союзы, которые быстро распадались. Ряд этих царств, располагавшихся на Центральной равнине, принято объединять под названием Срединные царства, или Чжунго (сегодня – именно таково самоназвание Китая), где постепенно сложился костяк китайского этноса – этническая общность хуася. В некоторые периоды число таких царств достигало нескольких сотен, наиболее же влиятельными считались чуть более десятка царств, среди которых выделялись «семь гегемонов» – «семь сильнейших» (ци сюн): Цинь, Чу, Ци, Хань, Чжао, Вэй и Янь.

Существовал ещё целый ряд мелких царств, например Чжоу, Сун, Лу (откуда происходил Конфуций), Се и другие. Многие государства оказались поглощены более сильными соседями. Так, царство Лу, где родился Конфуций, попало под власть мощного царства Чу. Масштаб царства отнюдь не находился в прямой зависимости от его культурного развития. Например, наиболее высокоразвитое в этом отношении царство Чжоу, столицей которого был город Лои (ныне город Лоян в провинции хэнань), являлось одним из самых мелких царств. Однако именно здесь были сосредоточены многие архивы, сюда стекались знатоки ритуала из соседних царств и именно здесь, как утверждает предание, произошла встреча между Лао-цзы и Конфуцием.

Страна, раздробленная на противоборствующие владения, вела долгие, изнурительные и бесполезные войны. В начале эпохи Поздняя Чжоу на территории центральной равнины оказалось около 140 мелких и крупных царств. Не проходило и года, чтобы между ними не возникали стычки. Сложилась даже особая категория бродячих мудрецов, особых служивых мужей (ши), которые, переходя из одного государства в другое, пытались уладить конфликты между правителями.

И именно в этот период позднего Чжоу начали закладываться основы практически всех духовных школ и мистических учений Китая, многие из которых дошли до сегодняшнего дня, в том числе и учение Конфуция. Для этого были две основные причины. Прежде всего – причина внешняя, социальная и очевидная. Она заключается в поисках объяснения того хаоса, который сложился в царствах на Центральной равнине, разрушений традиционных общин и статусов.

Издревле китайская социальная система была чётко поделена на уровни, каждому из которых предписывались свои строжайшие нормы поведения, причём эти предписания порой касались даже мелочей. Существовал принцип: «Кто знатен – тот богат». Незнатный не мог быть не только богатым, но даже зажиточным. Например, было точно известно, в каких одеждах кому ходить, какую пищу есть, какие обряды совершать. Высшая аристократия так и называлась – «те, кто ест мясную пищу», в то время как на столе простолюдинов мясо не появлялось, и не потому, что его не хватало на всех, – причина заключалась в ритуальных предписаниях.

Несколькими веками ранее в обиходе появилось железо. Это нарушило гармонию общественных отношений, позволив людям, не обладающим знатностью, богатеть за счёт обработки новых земель. В результате возникли так называемые «сильные дома». Казалось, золотой век китайской государственности остался позади, в страну приходят «смута и хаос». Нет уже великих мудрецов древности – Яо, Шуня, Хуан-ди, Чжоу-гуна, способных возвратить Китай в лоно вселенской гармонии. Да разве найдётся сегодня тот, кто передаст правление не по наследству, а по заслугам – самому достойному, как великий правитель древности Яо, передавший трон Шуню? Нет, нравы измельчали, все власть предержащие заботятся лишь о собственном достатке и страдают неумеренными амбициями.

Китай раскололся на множество мелких царств, непрестанно враждовавших между собой.

Не это ли– знак утраты гармонии в Поднебесной, о которой говорил Конфуций? Среди духовных учителей и служивых мужей идет мучительный поиск способов того, как восстановить утраченное равновесие, и основной мыслью Конфуция станет идея возвращения старых правил и ритуалов, и – что самое главное – того состояния сознания гармонии с Небом, которое было присуще правителям прошлых эпох. При этом все резче и резче проявляется дисперсность культуры на территории Китая – страна оказывается расколота не столько на царства, сколько на множество самостоятельных в культурном плане регионов.

В китайской истории ранний период правления Чжоу считается едва ли не идеальным временем в жизни людей и государства, когда все жили в достатке и каждый «знал своё место». Как сказал бы Конфуций, «правитель был правителем, а подданный – подданным».

Основатель Чжоу – Чжоу-гун представлялся мужественным, трудолюбивым и добродетельным человеком. Он выгодно отличался от своего неудачливого предшественника, последнего правителя династии Инь, который погряз в разврате. Именно Чжоу-гуну история приписывает лозунг: «Уважать добродетель и оберегать народ». Многие мудрецы, в том числе и Конфуций, называли его образцом лучших нравственных качеств, подтверждённых временем. Учитель ставил Чжоу-гуна выше всех правителей древности, указывая на то, что он «полностью овладел культурным началом», а значит, и «ритуальными» нормами поведения, в которых Конфуций видел основу вселенской гармонии.

Вторая причина почти единовременного появления (точнее – проявления) десятков духовно-философских школ значительно менее очевидна, но не менее важна. По сути, то, что проповедуют философы «ста школ» (бай цзя), то есть многочисленных интеллектуальных групп, складывающихся вокруг духовных наставников, является переработкой неких мистических культов и идей, вынесенных «на люди», окультуренных, приведенных в относительное логическое единство. Жизнь этих людей – разрыв со старым медиумизмом и оккультной практикой, из которой они выросли, их проповедь – переложение идеи мистического единения с Небом и духами на язык светского служения государству и обществу. Для Конфуция формой такого единения является сложнейший набор форм поведения и состояний сознания, который он обозначал как ли – ритуал или правила.

Сильнейшие социальные и духовные кризисы, разрушение идей архаического оккультизма и потеря веры в духов – всё это способствовало рождению совсем иного типа философии. Итак, вторая причина заключена в десакрали-зации мистической традиции, выводе ее на уровень широкой проповеди.

В этой проповеди высший небесный дух-правитель шанди постепенно уступает место другому началу – Дао (Путь), не имеющему антропоморфного воплощения и не требующему никакого поклонения. Происходит постепенный отрыв от раннеархаической традиции предыдущего периода Шан-Инь (XVI–XI вв. до н. э.) с её верой в многочисленных духов и антропоморфными представлениями о Небе. В Китае в этот период формируются все основные философские и духовные школы, лидерами которых становятся Конфуций, Лао-цзы, Ян Чжу, Чжуан-цзы, Мэн-цзы, Хань Фэй-цзы и другие. Кто-то оставляет после себя обширные труды, записи бесед с учениками, как, например, Конфуций или Хань Фэй-цзы, высказывания же других, таких как Ян Чжу, встречаются лишь во вторичных источниках, и мы не можем с уверенностью сказать, насколько они точно передают слова мудреца.

Для многих духовных наставников, воспитанных в традициях магической практики, дробление царств означало дробление благодатной силы (дэ) правителя. По представлениям, характерным для Древнего Китая, правитель обладал огромной духовной мощью, которая дарована ему Небом, а основная функция такого правителя – опосредовать связь между Небом и Землей, передавать благодатную энергию подданным. Представление о ней сложилось ещё в глубокой древности, когда мир понимался как место встречи людей с духами и поэтому был пропитан особой энергией. Именно благодать правителя стала позже одним из ключевых моментов учения Конфуция о государстве и роли в нём правителя. Безраздельная власть требовала одновременно и особой нравственной чистоты, добродетельности, личного духовного совершенства вана, к чему и призывал Конфуций.

Что-то разладилось в Поднебесной… Разрушился стержень взаимоотношений между людьми. Неужели великую страну ожидают хаос и смута?

Именно в этот момент многие мудрецы, философы и мистики, страшась «великой смуты в Поднебесной», размышляли над способами, которые могли бы привести страну к покою и процветанию. На этой волне возникло множество духовных, философских и политических учений. Некоторые из них угасли за несколько столетий или даже десятилетий; другие – такие как конфуцианство, легизм, даосизм – настолько внедрились в культуру Китая, что китайская цивилизация сегодня просто немыслима без них.

Казалось, духи, которым поклонялся Китай, оказались не способны привести страну к гармонии. Наступил кризис архаического сознания, духообщение уже не давало человеку полноты истины, а человек стремился именно к ней, его больше не устраивало просто спасение от бед и несчастий. Не случайно Конфуций однажды заметил, что «если утром постигнешь истину, то к вечеру можно и умереть».

iknigi.net

Книга Суждения и беседы читать онлайн бесплатно, автор Конфуций на Fictionbook

В 15 лет я обратил свои помыслы к учению.

В 30 лет – я обрел прочную основу.

В 40 лет – я сумел освободиться от сомнений.

В 50 лет – я познал волю Неба.

В 60 лет – я научился отличать правду от лжи.

В 70 лет – я стал следовать зову моего сердца и не нарушал Ритуала

Конфуций

Глава I
Не приятно ли учиться…

1 Философ сказал: «Не приятно ли учиться и постоянно упражняться? Не приятно ли встретиться с другом, возвратившимся из далеких стран? Не тот ли благородный: муж, кто не гневается, что он не известен другим?»

Все люди по природе добры, но одни из них прозрели раньше, а другие позже, поэтому позже прозревшие только при непременном условии подражания знаниям и поступкам прежде прозревших могут очистить свою природу и возвратить ей ее первобытные совершенства^.

2 Ю-дзы сказал: «Редко бывает, чтобы человек, отличающийся сыновнею почтительностью и братскою любовью, любил бы восставать против старших, и никогда не бывает, чтобы тот, кто не любит восставать против высших, захотел произвести возмущение. Совершенный муж сосредоточивает свои силы на основах; коль скоро положены основы, то являются и законы для деятельности. Сыновняя почтительность и братская любовь – это корень гуманности».

Ю-цзы – ученик Конфуция по имени Жо, отличавшийся сыновней почтительностью и братскою любовью.

Гуманность – это закон любви и свойство человеческого сердца, а послушание и братская любовь – это ее проявления.

3 Философ сказал: «В хитрых речах и во вкрадчивом выражении лица редко встречается гуманность».

4 Цзэн-цзы сказал: «Я ежедневно исследую себя в трех отношениях: обдумывая что-либо для других, был ли я предан им, был ли искренен в отношениях с друзьями и усвоил ли я то, что было преподано мне Учителем».

Цзэн-цзы – ученик Конфуция по имени Шэнь, по прозванию Цзы-юй. Между другими учениками Конфуция Цзэн-цзы отличался сосредоточенностью и потому верно передавал то, что им было усвоено от Конфуция. Жаль, что его прекрасные изречения и хорошие поступки не все сделались достоянием потомства. Этот параграф может быть переведен еще и так: «Обдумывая что-либо для других, быть может, я не был предан их интересам» и т. д.

5 Философ сказал: «При управлении княжеством, имеющим тысячу колесниц, необходимы постоянное внимание к делам и искренность в отношении к народу, умеренность в расходах и любовь к народу с своевременным употреблением его на работы».

По мнению Чэн-цзы, блестящее правление Яо и Шуня заключалось только в осуществлении в полной мере этих пяти принципов.

6 Философ сказал: «Молодежь дома должна быть почтительна к родителям, вне дома – уважительна к старшим, отличаться осторожностью и искренностью (правдивостью), обильною любовью ко всем и сближаться с людьми гуманными. Если по исполнении сего останется свободное время, то посвящать его учению».

7 Цзы-ся сказал: «Если кто из уважения к людям достойным отказывается от похоти, служит родителям до истощения сил, государю – до самопожертвования и в сношениях с друзьями честен в своих словах, то я, конечно, назову такого ученым, хотя бы другие признали его невежей».

Цзы-ся – ученик Конфуция по фамилии Бу, по имени Шан.

8 Учитель сказал: «Если совершенный муж (изюнь-цзы) не солиден, то он не будет вызывать уважения к себе в других и знание его не будет прочно. Поэтому поставь себе за главное преданность и искренность; не дружись с людьми, которые хуже тебя; если ошибся, не бойся исправиться».

9 Цзэн-цзы сказал: «Если мы будем рачительны в отдании последнего долга родителям и будем вспоминать (т. е. приносить жертвы и проч.) об отшедших, то народная нравственность улучшится».

10 Цзы-цинь спросил у Цзы-гуна: «Философ, прибыв в известное государство, непременно собирал сведения об его управлении. Домогался ли он этого, или же ему сообщали их?» Цзы-гун отвечал: «Философ приобретал их благодаря своей любезности, прямоте, почтительности, скромности и уступчивости. Не отличался ли его способ собирания их от способа других людей?»

Цзы-цинъ по фамилии Чэн, по имени Кан, а Цзы-гун по фамилии Дуан-му, по имени Цы, вэйский уроженец – оба ученики Конфуция. Другие полагают, что Цзы-цинъ был учеником Цзы-гуна.

11 Философ сказал: «Кто при жизни отца всматривался в его намерения, а по смерти смотрит на его деяния и в течение трех лет не изменяет порядков, заведенных отцом, того можно назвать почтительным».

Несмотря на прямой и вполне согласный с китайской моралью смысл этого параграфа, переданный и нами, некоторые толкователи с Чжу-си во главе придают ему совершенно другой смысл, а именно: «При жизни отца смотри на направление воли сына, а по смерти его – на его поступки». Такое толкование не согласуется и с последующей фразой о неизменении в течение трех лет порядка, т. е. образа деятельности отца, если слово «деяния» мы будем относить к сыну, а не к отцу.

12 Ю-цзы сказал: «В приложении церемоний (житейских правил) дорога естественная непринужденность, которая в правилах древних царей признавалась превосходной вещью и которой следовали и в малых, и в больших делах. Но бывают случаи, что и она не действует, ибо знать только, что она дорога и ограничиваться ею одною, не регулируя ее церемониями, также невозможно».

Смысл этой, довольно-таки темной, тирады заключается в том, что церемонии или правила, определяющие всю деятельность человека, не должны нарушать естественной непринужденности; но с другой стороны, и эта последняя, чтобы не сделаться разнузданностью, должна регулироваться первыми. По толкованию Чэн-цзы, между церемониями, или житейскими правилами, и гармонией, гит естественной непринужденностью, должно существовать полное равновесие без малейшего преобладания, и тогда только деятельность человека будет следовать правильным путем.

13 Ю-цзы сказал: «Если условие согласно с справедливостью, то сказанное можно исполнить. Почтение, если оно согласуется с нормою, избавляет нас от срама. Если тот, на кого опираются, заслуживает сближения с ним, то его можно взять в руководители».

Чем раскаиваться впоследствии, не лучше ли быть осторожным вначале – это общий смысл настоящего параграфа.

14 Философ сказал: «О том благородном муже, который в еде не заботится о насыщении, в жилище не ищет комфорта, быстр в деятельности, осторожен в речах и обращается, для исправления себя, к людям нравственным, можно сказать, что любит учиться».

Стремление к Учению, поглощающее все внимание благородного мужа, не оставляет ему досуга думать о таких мелочах, как пища и комфорт.

15 Цзы-гун спросил: «Что вы скажете о человеке, который в бедности не пресмыкается, в богатстве не заносится?» Философ ответил: «Годится, но он ниже того, который в бедности весел, а в богатстве благопристоен». Цзы-гун сказал: «В Ши-цзине сказано: Как будто обтесана и обточена (слоновая кость), как будто огранена и отшлифована (яшма). Так вот, что это значит!» Философ сказал: «Цы, теперь с тобой можно толковать о Ши-цзине потому что скажешь тебе о прошедшем, ты знаешь и будущее».

Изречение «Ши-цзина» приведено Цзы-гун в объяснение того, что он понял мысль своего Учителя, что путь совершенствования бесконечен.

16 Философ сказал: «Не беспокойся о том, что тебя люди не знают, а беспокойся о том, что ты не знаешь людей».

Глава II
Кто управляет

1 Философ сказал: «Кто управляет при помощи добродетели, того можно уподобить Северной Полярной звезде, которая пребывает на своем месте, а остальные звезды с почтением окружают ее».

Это символ правителя, украшенного всеми добродетелями, влияние которого настолько преобразило народ в смысле нравственного совершенства, что он сам, без всяких понуждений охотно исполняет свои обязанности, так что правителю не остается ничего делать.

2 Философ сказал: «“Ши-цзин” хотя и состоит из 300 песен, но они могут быть объяты одним выражением: “Не имей превратных мыслей!”».

По мнению Чэн-цзы, это может быть выражено одним словом: искренность.

3 Философ сказал: «Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок посредством наказаний, то хотя он и будет стараться избегать их, но у него не будет чувства стыда; если же руководить им посредством добродетели и поддерживать в нем порядок при помощи церемоний, то у него будет чувство стыда и он будет исправляться».

В первом случае народ будет исполнять предписания закона из страха наказания, а не по сознанию нравственного безобразия преследуемых им явлений, которое вызывало бы в нем чувство стыда и отвращения и искоренило злую волю. Во втором же случае у него является отвращение к пороку как явлению, противному его природе, врожденной ему идее добра и чувство стыда пред совершением его. По мнению китайцев, законы – это орудие установления порядка, а наказания – вспомогательные для этого средства.

4 Философ сказал: «В 15 лету меня явилась охота к учению; в 30 лет я уже установился; в 40 лет у меня не было сомнений; в 50 лет я знал волю Неба; в ВО лет мой слух был открыт для немедленного восприятия истины; а в 70 лет я следовал влечениям своего сердца, не преходя должной меры».

 

Под именем воли Неба разумеются небесные законы, разлитые во вселенной, присущие каждой вещи, каждому явлению и определяющие его деятельность. С полным познанием и совершенным усвоением этих законов, или, выражаясь другими словами, мировой истины, слух человека делается немедленным, непосредственным и покорным проводником ее. Это есть высшая степень знания. В 70 лет человек достигает полного равновесия, той желанной для конфуцианца средины, которая исключает возможность уклонений, и потому ему нет необходимости напрягать усилия для того, чтобы действия его были правильны, они сами по себе свободно правильны: при таком состоянии он, конечно, может следовать влечениям своего сердца без опасения, что оно увлечет его на недолжный путь.

В древности в 15 лет начинали великое учение, т. е. приступали к изучению этико-философских принципов, необходимых для взрослых.

5 На вопрос Мэн-и-изы, в чем состоит сыновья почтительность, Философ ответил: «В непротивлении (послушании)». Когда Фань-чи вез Философа, тот сказал ему: «Мэнь-сунь спросил меня, в чем состоит почтительность, и я отвечал ему: в непротивлении». Фань-чи сказал: «Что это значит?» Философ сказал: «Когда родители живы, служить им по правилам, когда они умрут, похоронить их по правилам и по правилам приносить им жертвы».

Мэн-и-изы – луский вельможа Чжун Супъ-иш по имени Хэ-цзи. Фань-чи – ученик Конфуция по имени Стой, луский уроженец, бывший у него кучером.

6 Мэн-у-бо спросил Конфуция о сыновней почтительности. Философ сказал: «Отец и мать беспокоятся только о том, не болен ли их сын».

Если сын проникнется этим и будет платить им взаимностью, то он, без сомнения, будет осторожен во всем том, что касается соблюдения себя.

Мэн-у-бо – сын Мэн-и-цзы по имени Чжи.

7 На вопрос Цзы-ю о почтительности Философ сказал: «Современная почтительность к родителям означает быть в состоянии кормить их; но ведь собаки и лошади также получают пропитание. При отсутствии почтительности чем же будет различаться кормление родителей от кормления собак и лошадей?»

Цзы-ю-ученик Конфуция по фамилии Янь, по имени Янь.

8 На вопрос Цзы-ся о почтительности Философ сказал: «В этом случае трудность заключается в выражении лица (т. е. в том, чтобы постоянно иметь веселый, довольный вид). А что младшие братья и дети будут брать на себя заботы о делах, будут угощать родителей и старших братьев вином и кушаньем, то разве это можно считать сыновней почтительностью?»

9 Философ сказал: «Я разговариваю с Хуэем целый день, и он не возражает, как будто совершенно глуп; но когда после его ухода я вникаю в его частную жизнь, то нахожу, что он в состоянии уяснить мое Учение. Хуэй неглуп».

Хуэй – ученик Конфуция по фамилии Янь, по прозванию Цзы-юань, луский уроженец. Хуэй (Янь Хуэй, Цзы-юанъ) – один из наиболее замечательных учеников Конфуция, был моложе Учителя на 30 лет.

10 Философ сказал: «Где может укрыться человек, где он сможет укрыться, если мы будем обращать внимание на его деятельность, всматриваться в его побуждения и вникать в то, что ему доставляет удовольствие?»

11 Философ сказал: «Кто повторит старое и узнает новое, гот может быть руководителем для других».

Постоянное упражнение в старом не заключается только в простом повторении старого, потому что это было бы мертвое знание, а в развитии начал, заключающихся в нем и в расширении прежде приобретенного, т. е. старого, путем аналогии; такое знание будет постоянно живым и деятельным знанием, а не мертвым капиталом. Другими словами, старые знания служат канвою, основанием для новых, дальнейших. Видно ли здесь начало застоя? Без постоянного повторения можно опасаться, что старое знание забудется и таким образом не будет почвы (опоры) для приобретения новых знаний.

12 Философ сказал: «Благородный муж не есть оружие, годное только для одного какого-либо употребления».

Каждое орудие имеет свое специальное назначение; но человек, достигший нравственного совершенства, обладая всеми совершенствами, пригоден на все.

13 Цзы-гун спросил: «Кто есть благородный муж?» Философ сказал: «Тот, который сначала действует, а потом говорит».

Другой перевод: «Тот, у которого дело предшествует слову».

14 Философ сказал: «Благородный муж заботится об общих, а не о партийных интересах, а низкий человек, наоборот, заботится о партийных, а не об общих интересах».

Другой перевод: «Благородный муж универсален, но не партиен, а низкий человек партиен, но не универсален».

По толкованию, оба одинаково проникнуты чувствами любви и расположения к людям и вся разница заключается в том, что первый распространяет эти чувства на всех, а второй только на своих присных, на свой кружок.

15 Философ сказал: «Учение без размышления бесполезно, но и размышление без учения опасно».

По мнению Чэн-цзы, для учения необходимо: много учиться, вникать и расспрашивать, тщательно размышлять, ясно различать и с твердостью осуществлять приобретенное путем учения на практике.

16 Философ сказал: «Исключительное занятие чуждыми учениями может только приносить вред».

17 Философ сказал: «Ю, научить ли тебя Знанию? Что знаешь, то и считай, что знаешь; чего не знаешь, то и считай, что не знаешь, – вот это и будет Знание».

Ю – ученик Конфуция по фамилии Чжун, по имени Цзы-лу, отличавшийся храбростью.

18 Цзы-чжан учился с целью добиться жалованья. По этому поводу Философ сказал: «Много слушать и оставлять в стороне сомнительное, а о прочем говорить осторожно, – тогда будет мало обвинений; много наблюдать и оставлять в стороне опасное, а в остальном действовать осторожно, – тогда будет мало поводов к раскаянию; а если из-за речей будет мало обвинений, а в действиях – мало поводов к раскаянию, то здесь будет и жалованье».

Цзы-чжан – ученик Конфуция по фамилии Чжуанъ-сунъ, по имени Ши.

Общий смысл параграфа тот, что осторожность в словах и поступках служит верным средством к получению жалованья. Это аксиома, не потерявшая значения и в настоящее время.

19 Ай-гун спросил: «Что нужно сделать, чтобы народ был покорен?» Философ отвечал: «Если возвышать прямых людей и устранять бесчестных, то народ будет покорен; если же возвышать бесчестных и устранять прямых людей, то он не будет покорен».

Ай-гун – луский князь по имени Цзян.

20 На вопрос Цзи Кан-цзы, как заставить народ быть почтительным и преданным, чтобы побудить его к добру, Философ отвечал: «Управляй им с достоинством, и он будет почтителен; почитай своих родителей и будь милостив, и он будет предан; возвышай добрых и наставляй неспособных, и он устремится к добру».

Цзи Кан-цзы – луский вельможа из фамилии Цзи-Сунъ по имени Фэй.

21 Некто, обратясь к Конфуцию, спросил: «Почему Вы не служите?» Философ сказал: «Что сказано в Шуцзине о сыновней почтительности [государя Чэня]? Он был всегда почтителен к родителям, дружен с братьями и распространял это на управляемых (т. е. домашних) – это и будет служба. Почему же только занятие известного поста следует считать службой?»

22 Философ сказал: «Я не думаю, чтобы неискренний человек был годен к чему-либо. Каким образом может двигаться большая телега без перекладины для постромок, или малая телега без ярма?»

23 Цзы-чжан спросил: «Можно ли наперед знать, что будет в последующие десять поколений?» Философ сказал: «Династия Инь руководствовалась сяскими правилами, и что было в них убавлено или прибавлено, можно знать; династия Чжоу пользовалась иньскими правилами, прибавления и убавления в которых также можно знать. Если бы случилось так, что чжоускую династию сменила бы другая, то даже и на сто поколений вперед можно было бы узнать, что будет».

Конфуций проповедовал неизменность основных нравственных принципов, а не институтов и узаконений, на них основанных.

24 Философ сказал: «Приносить жертвы чужим пенатам – это значит выслуживаться. Сознавать долг и не исполнять его – это трусость».

Глава III
Восемь рядов

1 Конфуций отозвался о фамилии Цзи, у которой было 8 рядов танцоров, танцевавших во дворце, что, если у нее на это хватило присутствия духа, то на что у нее не хватит его?

У императора было 8 рядов танцоров по 8 человек в каждом, у удельных князей – 6 по 6 человек в каждом, у вельможи – 4 по 4 человека в ряде, а у простого чиновника – 2 ряда по 2 человека в каждом. Таким образом, вельможи этой фамилии предвосхитили привилегии императоров.

2 Три фамилии убирали жертвенные сосуды при звуках песни «Юн» (привилегия императора). Философ сказал:

«При царских жертвах соприсутствуют князья, сам император дышит величием.

Какой же смысл употреблять эту песнь в храме трех фамилий?»

Под именем трех знаменитых фамилий разумеются три луских вельможи: Мэн-сунь, Чжунсунь и Цзи-сунь.

3 Философ сказал: «Если человек негуманен, то что толку в церемониях? Если человек негуманен, то что толку в музыке?»

Чэн-цзы говорит: «Гуманность – это истинный Небесный закон, и когда он у трачен, тогда нет ни порядка, ни гармонии; а когда их нет, то для чего же нужны правила и музыка?»

4 Линь-фан спросил о сущности (основе) церемоний. Философ сказал: «Как велик этот вопрос! В соблюдении церемоний лучше быть скромным, а в исполнении траурных церемоний лучше проявлять скорбь, чем благолепие».

5 Философ сказал: «У восточных и северных варваров есть правители, не то что в Китае, где их нет».

6 Перед отправлением вельможи Цзи на гору Тай-шань для принесения жертвы Философ, обратившись к Жань-ю, сказал: «Не можешь ли ты переубедить его?» Тот ответил: «Не могу». Тогда Философ сказал: «Увы! Ужели дух горы Тай-шань хуже Линь-фана?»

Принесение жертв знаменитым, горам и рекам составляло привилегию императоров. Впрочем, и удельные князья пользовались правом принесения жертв духам известных гор и рек, но только лежащих на территории их владений. Таким, образом, принесение жертвы духу горы Тай-шань, лежавшей в пределах княжества Лу, вельможею Цзи было предвосхищением прав луского князя.

7 Философ сказал: «Благородный муж ни в чем не состязается, а если уж необходимо, то разве в стрельбе; но и в этом случае он поднимается в зал, приветствуя своих соперников и уступая им, а спустившись – пьет чару вина. И в этом состязании он остается благородным.

Состязающиеся в стрельбе в составе трех пар вступают на арену, которою служит галерея, попарно, делая друг другу три приветствия и стараясь выразить знаки взаимной уступчивости. По окончании состязания они спускаются все вместе; победитель делает приветствие побежденным и пьет чару вина.

8 Цзы-ся спросил: «Что значит стих Ши-цзина: “Прелестна ее лукавая улыбка, выразительны ее прекрасные очи, словно разрисованные по грунту?”» Философ сказал: «Разрисовка производится после грунтовки». «В таком случае и церемонии отходят на задний план», – сказал Цзы-ся. Философ сказал: «Понимающий меня – это Шан (Цзы-ся), с которым только и можно говорить о Ши-цзине».

Смысл этого разговора заключается в том, что как в живописи грунт является основою для рисования, так и преданность и искренность являются основами, сущностью церемонии или правил, определяющих жизнь человека, которые поэтому, как наружное проявление этих принципов, занимают второстепенное место.

9 Философ сказал: «О сяских церемониях (правилах жизни) я мог бы говорить, но дело в том, что удел Ци не дает для этого достаточных данных; мог бы я говорить и об иньских церемониях, но сунский удел не дает для этого достаточных данных по недостатку записей и творений мудрых людей; если бы их было достаточно, то я мог бы ссылаться на них».

Циские князья происходили от Юя, а сунские – от династии Инь, и таким образом они являлись хранителями старых уставов и правил, но у них Конфуций не находит достаточных данных.

10 Философ сказал: «При великих жертвоприношениях царственному предку и праотцам его, после того как совершено возлияние ароматного вина, у меня уже нет охоты продолжать смотреть».

 

По совершении возлияния, которое совершалось в начале жертвоприношения для вызывания духов и с достаточным благоговением, остальная часть обряда совершалась небрежно и потому с Конфуций, как строгий ритуалист, не хотел присутствовать при этом.

11 Некто спросил о значении великого жертвоприношения предку и праотцам его. Философ ответил: «Я не знаю, но к то знал, бы его значение, для того управление Вселенной было бы так же легко, как показать это», – и при этом он указал на ладонь.

Так как в этом обряде выражается память об отдаленных усопших, которая, говорят толкователи, возможна только для людей, достигших высшей степени гуманности, сыновней почтительности, искренности и уважения, то естественно, что для лица, обладающего такими нравственными совершенствами, и притом в такой высокой степени, управление патриархальным Китаем, было бы делом весьма легким.

12 Приноси жертву предкам с таким благоговением, как будто бы они сами присутствуют здесь. Приноси жертву духам, как будто бы духи присутствуют при этом. Философ сказал: «Если я не участвую лично в жертвоприношениях, то это как будто я не приносил их вовсе».

Чэн-цзы говорит: «Я полагаю, что эти слова записаны были учениками Конфуция, как выражение того, с каким почтением (искренностью) он относился к жертвам. А между прочим, мы прибавим, что когда у него спрашивали о духах или загробном мире, то он отзывался неведением».

13 Ван Сун-цзя спросил: «Правда ли то, что говорят: Лучше угождать духу домашнего очага, чем духу юго-западного угла комнаты?» Философ сказал: «Неправда. Если оскорбишь Небо, то некому будет молиться».

В числе жертвоприношении пяти духам – духу дверей в начале весны, духу центра комнаты в средине лета, духу ворот осенью, духу дороги зимою – мы находим жертву духу домашнего очага, которому она приносилась в начале лета. Для этого табличка с именем духа очага ставилась на загнете; по окончании жертвоприношения предложения переносились в юго-западный почетный угол навстречу лицу, изображавшему духа очага. Таким образом, главенство в жертвоприношении, несмотря на почетное положение юго-западного угла, принадлежит такому низкому месту, как очаг, так как в это время он является заправителем дела. Ван Сун-цзя хотел этим примером сказать, что Конфуцию было бы выгоднее угождать ему, всесильному вельможе-временщику, чем бессильному князю. Ван Сун-цзя был вэйским вельможей.

14 Философ сказал: «Династия Чжоу почерпнула для себя образцы из двух династий, и поэтому так прекрасны ее правила. Я намерен следовать им».

15 Философ, войдя в храм предков, спрашивал о каждой вещи. Тогда некто сказал: «Кто говорит, что сын изоуского уроженца знает церемонии? Вступил в Великий храм и расспрашивает о каждой вещи!» Услышав это, Конфуций сказал: «Это-то и есть правило вежливости».

Цзоу – название города в луском княжестве, правителем которого был отец Конфуция Шу Лян-хэ.

16 Философ сказал: «При стрельбе из лука суть дела не в том, чтобы попасть в центр мишени, а чтобы вообще попасть в мишень, потому что силы не у всех одинаковы. Это древнее правило состязания».

В древности стрельба из лука служила для воспитания духа и для проявления искусства, а не силы; а потому в состязательной стрельбе вся суть заключалась не в том, чтобы пронизать центр мишени, что составляет дело силы, а только попасть в цель, что есть дело искусства. В смутный период уделов, эпоху всеобщей борьбы, от стрельбы уже требовалось не только искусство, но и сила.

17 Цзы-гун хотел отменить принесение в жертву живого барана при объявлении в храме предков о наступлении первых чисел каждого месяца. На это Философ заметил: «Цы жаль барана, а мне жаль церемоний».

В древности император при наступлении зимнего поворота рассылал вассальным князьям календарь с обозначением первых чисел каждого месяца наступающего года. Князья хранили его в храме предков и первого числа каждого месяца, принося в жертву предкам живого барана, испрашивали у них разрешения на обнародование календаря.

18 Философ сказал: «Служение государю с соблюдением всех правил люди признают за лесть».

19 Князь Дин-гун спросил: «Как государь должен обходиться с чиновниками и как последние должны служить государю?» Философ ответил: «Государь должен обходиться с чиновниками вежливо, а чиновники должны служить ему с преданностью».

Дин-гун – луский князь по имени Сун.

20 Философ сказал: «Песнь Гуань-цзюй выражает веселье без излишества и печаль, не переходящую в сокрушение».

«Гуань-цзюй» – так называется первая песнь «Ши-цзина» из главы «Нравы царств». Песня эта, говорят, относится к жене Вэнь-вана, обладавшей всеми совершенствами прекрасного пола.

21 Ай-гун спросил Цзай-во относительно жертвенника духу-покровителю Земли. Цзай-во отвечал: «Сяские государи обсаживали жертвенники соснами, иньские – кипарисами, а чжоуские – каштанами, чтобы заставить народ трепетать». Услышав об этом, Философ сказал: «Когда дело сделано, нечего говорить о нем, делу дан ход, нечего соваться с увещаниями и за прошлое нечего винить».

Эти самые деревья служили олицетворением духа земли, который будто бы вселялся в них, как ныне, например, люди называют какое-нибудь дерево святым.

Фраза «чтобы заставить народ трепетать», сама по себе непонятная, объясняется тем, что знак ли, «каштан», в то же время имеет значение «трепетать», и потому чжоусцы, сажая в ограде жертвенника земли каштаны, как бы имели целью внушить трепет, народу. II действительно, это было страшное место, потому что в древности здесь казнили за ослушание царских приказаний; во время походов возили с собою дщицу, представлявшую духа земли, и перед нею казнили ослушников.

Цзай-во-ученик Конфуция по имени Юй, луский уроженец.

22 Конфуций сказал: «Гуань-чжун – малоспособный человек!» Некто сказал: «Правда ли, что Гуань-чжун экономен?» На это последовал ответ: «У него был бельведер с тремя входами, и разные должности не соединялись в одном лице; как же его можно назвать экономным?» Некто вновь спросил: «В таком случае он, может быть, знает церемонии?» На это Конфуций ответил: «У владетельного князя поставлен перед воротами щит, и Гуань-чжун также поставил у себя перед воротами шит; у владетельного князя есть подставка (буфет) для опрокидывания чарок при дружеском свидании двух государей, Гуань-чжун также устроил такую же подставку. Если он знает церемонии, то кто же тогда их не знает?»

Гуань-чжун (во 2-й половине VII столетия до Р. Х.) – циский вельможа по имени И-у, который содействовал цискому князю Хуаню в приобретении первенствующего положения между всеми удельными князьями. Все эти насмешки Конфуция над Гуань-чжуном объясняются тем, что он не был поклонником его доктринерства и, конечно, Гуань-чжун был в его глазах человеком узких взглядов.

23 Философ, объясняя музыку главному лускому капельмейстеру, сказал: «Музыку, ее можно знать: сначала настраивают инструменты, затем звуки должны быть гармоничны, отчетливы и литься непрерывно до окончания пьесы».

24 Пограничный чиновник города И просил дозволения представиться Конфуцию, говоря: «Всякий раз, как благородный муж жаловал сюда, я никогда не лишался возможности видеть его». Ученики Конфуция ввели чиновника. По удалении его Конфуций сказал: «Дети мои, чего вы беспокоитесь, что я потерял место? Империя давно уже находится в беспорядке, и Небо хочет, чтобы ваш Учитель был колоколом с деревянным языком (провозвестником истины)».

Факт этот, говорят, относится к тому времени, когда Конфуций, потеряв место президента Уголовной палаты в уделе Лу, удалился оттуда.

25 Философ отозвался о музыке Шао (Шуня), что она вполне прекрасна и вполне нравственна, а о музыке У-вана, что она вполне прекрасна, но не вполне нравственна.

Такая разница в характеристике музыки Шуня и У-вана обусловливается тем, что первый получил престол мирным путем посредством уступки его Яо и является идеалом мирного государя, тогда как У-ван достиг его силою оружия и является идеалом воинственного государя.

26 Философ сказал: «Когда правитель не великодушен, в исполнении церемоний невнимателен и во время траура не выражает скорби, то где же у меня критерий для суждения о его деятельности?»

1. Курсивом даны примечания переводчика.

fictionbook.ru

Читать книгу Уроки мудрости Конфуция : онлайн чтение

Конфуций
Уроки мудрости

© Издательство «Фолио», текст на русском языке, 1998

© Блюменкранц М. А., составление, вступительная статья, комментарии, 1998

© ООО «Издательство «Эксмо», 2014

* * *

Конфуций: вчера и сегодня

Немецкий философ Карл Ясперс выделял в истории человечества особый период, так называемое осевое время. По мысли Ясперса именно тогда, между VIII и II вв. до н. э., были заложены основы современной цивилизации. Одновременно и независимо друг от друга в различных культурных регионах происходит качественный сдвиг в духовном развитии человечества, зарождается принципиально новое мировосприятие. Провозвестниками нового отношения к миру явились иудейские пророки в Палестине, Заратустра в Персии, первые философы в Греции, Будда и Махавира в Индии, Лао-цзы и Конфуций в Китае.

Можно отвергать или принимать теорию «осевого времени» Ясперса, но бесспорно одно: в плеяде великих учителей человечества фигура Конфуция – одна из ключевых.

Человек, известный европейцам как Конфуций, или Кунцзы, родился в 551 г. до н. э. Знаменитый древнекитайский историк Сыма Цянь пишет об этом событии следующее: «Конфуций был рожден в селении Цзоу, волости Чанлин, княжества Лу. Его предка, уроженца Сун, звали Кун Фаншу. От Фаншу был рожден Бося, от Бося – Шулян Хэ. У Хэ от девушки из рода Янь, с которой он сошелся в поле, Конфуций и родился»1
  Цит. по кн.: Конфуций. Я верю в древность. – М.: Республика, 1995. – С. 10.

[Закрыть].

Об отце Конфуция, Шулян Хэ, известно, что он принадлежал к сословию дай фу – аристократов, но самого низшего ранга, и обладал весьма скромным достатком. Сохранились предания, свидетельствующие о том, что он был храбрым воином и отличался незаурядной физической силой. Так, когда во время штурма столицы царства Баян часть луских войск была отрезана от основных сил, Шулян Хэ удерживал навесные ворота, которые обороняющиеся пытались опустить, до тех пор, пока луские солдаты не покинули крепость, грозившую стать для них западней.

На седьмом десятке, после долгой череды сражений, Шулян Хэ вернулся на родину в Цзоу. Однако мирная жизнь отважного воина была омрачена серьезной семейной проблемой. Восемь детей было у Шулян Хэ, но все девочки. Он же мечтал о наследнике и продолжателе рода. Когда же и девятый ребенок, которого принесла ему жена, опять оказался девочкой, потерявший надежду отец взял наложницу, родившую ему сына Бо Ни. И снова горькое разочарование: дитя появилось на свет хромоножкой. По обычаю же калекам нельзя было приносить жертвы усопшим предкам. О полноценном наследнике рода Хун нечего было и думать. И вот тогда прославленный воин сватается к младшей дочери знатной семьи Янь из города Цюйфу. Наконец рождается сын – долгожданный и законный наследник. Мальчику дают имя Цю и родовую фамилию Хун. По традиции, существовавшей в древнем Китае, он получил и прозвище Чжун Ни. Когда ребенку не исполнилось и двух лет, умирает его отец Шулян Хэ и мать оказывается одна с мальчиком среди враждебно настроенной женской родни покойного мужа. Об их материальном положении красноречиво говорит признание самого Конфуция: «В детстве я был беден, поэтому приходилось заниматься многими презираемыми делами»2
  Цит. по кн.: Переломов Л. С. Конфуций: жизнь, учение, судьба.-М.: Наука, 1993. – С. 49.

[Закрыть]. Вообще же о детских годах будущего великого учителя сохранилось крайне мало сведений. Интересным представляется сообщение все того же Сыма Цяня: «Будучи ребенком и играя, Кунцзы часто расставлял на [столике] подносы и чаши для жертвоприношений, воссоздавая ритуальные обряды»3
  Там же.

[Закрыть]. Эту раннюю увлеченность Конфуция ритуалом многие исследователи склонны объяснять влиянием матери на будущего патриарха знаменитых «китайских церемоний». Тем тяжелее был удар: юноше не исполнилось еще и семнадцати, когда внезапно скончалась его мать. Трудно сказать, что стало причиной столь ранней смерти, ведь Ян Чжи, матери Цю, было лишь чуть больше тридцати лет.

Вскоре после похорон матери случается инцидент, нанесший чувствительный удар по самолюбию молодого человека и оставивший болезненный след в его душе на всю жизнь. Эпизод этот словно символически предопределяет характер дальнейших взаимоотношений учителя Куна с власть предержащими.

Однажды Цзи Суныпи, возглавлявший один из наиболее могущественных родов царства Лу, пригласил на банкет лусцев, принадлежащих к рангу ши. Так как его отец также принадлежал к этому рангу низшего аристократического слоя, Конфуций отправился в числе прочих на банкет. Однако у ворот усадьбы ему преградили путь и выпроводили с оскорбительными словами: «Семья Цзи дает банкет в честь ши, тебя же никто не звал». Это публичное унижение стало чувствительной раной для самолюбивого юноши, рано ощутившего свое особое призвание в мире. К слову сказать, даже внешним обликом Конфуций выделялся среди современников: во-первых, необычной формой головы – он родился с продавленным теменем, во-вторых, высоким ростом. Как отмечал Сыма Цянь: «Кун-цзы был высотой в девять чи и шесть цупей, все звали его верзилой, и он отличался от других»4
  Переломов Л. С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. – С. 54–55.

[Закрыть]. В принятой у нас системе измерений это примерно соответствует 1,91 м и является довольно внушительным ростом даже по современным европейским меркам.

В 19 лет Конфуций женится на девушке из семьи Ци, жившей в царстве Сун. Через год у них рождается сын. По случаю этого радостного события правитель Чжан-гун поздравляет Кун-цзы, посылая ему со слугой живого карпа. В знак признательности за оказанную ему правителем честь счастливый отец дает новорожденному имя Ли, что означает «карп», и впоследствии добавляет прозвище Бо Юй (юй – рыба, бо – старший из братьев). Однако с последним Конфуций несколько поторопился, так как сыновей у него больше не было.

Женившись, Конфуций поступает на службу в дом Цзи, где занимается, согласно Сыма Цяню, «измерениями и взвешиваниями». Вероятно, речь идет о работе в зернохранилищах. Затем он назначается смотрителем пастбищ.

В 28 лет Конфуций впервые принимает участие в торжественном жертвоприношении в главном храме царства Лу. Здесь происходит знаменательный эпизод. Конфуций, к тому времени уже прослывший человеком весьма образованным, только и делал, что спрашивал о значении каждой процедуры, чем вызвал недоуменный вопрос: «Кто сказал, что сын человека из Цзоу разбирается в ритуалах? Он расспрашивает буквально о каждой детали». Конфуций спокойно ответил: «В таком месте спрашивать о каждой детали и есть ритуал!». Вопрошание о сути каждого поступка или изречения станет одним из методов обучения учителем Куном своих учеников: «Если знаешь, то говори, что знаешь; а если не знаешь, то говори, что не знаешь»5
  Цит. по кн.: Переломов Л. С. Конфуций: жизнь, учение, судьба.-С. 58.

[Закрыть].

Примерно к этому же периоду жизни относится и обучение Конфуция музыке. Кун-цзы берет уроки игры на цине (семиструнной лютне) у одного из самых известных в то время музыкантов в Цюйфу Ши Сяна.

Остались примечательные свидетельства Сыма Цяня об исключительной требовательности к себе новоявленного ученика: «Конфуций учился у Ши Сяна игре на цине. Прошло десять дней, а он все еще разучивал лишь начальные аккорды. Ши Сян-цзы сказал: „Можно разучивать другую песню, этой Вы уже овладели“. Конфуций ответил: „Я лишь освоил мелодию, но еще не овладел искусством исполнения“. Через некоторое время Ши Сян-цзы произнес: „Искусством исполнения Вы уже овладели, можно приступать к изучению новой песни“. Конфуций ответил: „Я еще не понял, в чем выразительность ее устремленности“. Прошло еще некоторое время, и Ши Сян-цзы произнес: „Вы уже овладели ее устремленностью, приступайте к разучиванию следующей песни“. Конфуций погрузился в глубокое размышление. Затем очнулся и, взглянув вдаль, радостно сказал: „Я представляю себе этого человека. У него смуглый лик, он высок ростом, взор его устремлен вдаль. Он подобен вану, взирающему на четыре стороны света. Кто кроме чжуского Вэньвана мог создать такую песню?“. Услышав такое, Ши Сян-цзы поднялся с циновки и дважды поклонился Конфуцию: „Мой учитель говорил, что песня эта первоначально называлась «Вэнь-ван цао“»6
  Там же. – С. 62.

[Закрыть].

О том, какое значение Кун-цзы придавал музыке, видно из его изречений: «Учитель говорил:

– Я вдохновляюсь Песнями,

Ищу опору в ритуалах

И завершаю музыкой»7
  Конфуций. Я верю в древность. – С. 93.

[Закрыть].

«Если у человека не будет добродетелей, свойственных человечеству, то для чего музыка?» «Ум образовывается чтением од, характер воспитывается правилами поведения, окончательное же образование дает музыка»8
  Будда. Конфуций. Жизнь и учение. – М.: Искусство, 1995. – С. 67.

[Закрыть].

Во времена Конфуция быть образованным означало владеть шестью видами искусств (Люи): выполнять ритуалы, понимать музыку, стрелять из лука, управлять колесницей, уметь читать и знать математику, то есть уметь считать. Сохранились косвенные свидетельства, что Кун-цзы также владел искусством стрельбы из лука и искусством управления колесницей.

Размышляя о своей жизни, Конфуций выделил несколько этапов своего становления: «В пятнадцать лет я ощутил стремление учиться; в тридцатилетнем возрасте я утвердился; достигнув сорока, освободился от сомнений; в пятьдесят познал веление Неба; в шестьдесят мой слух обрел проникновенность; с семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры»9
  Конфуций. Я верю в древность. – С. 59.

[Закрыть].

По собственному признанию Кун-цзы, формирование его личности происходит к тридцати годам. По мнению китайского исследователя Куан Ямина, именно к этому возрастному рубежу Конфуций осваивает достижения древнекитайской культуры, что в дальнейшем позволяет ему приступить к работе над пятью книгами цзинов (И-цзин – Книгой Перемен, Шу-цзин – Книгой исторических документов, Шицзин – Книгой стихов, Ли-цзи – Книгой о ритуалах, Чунь-цю – «Весны и Осени» – Хроника событий 721–480 годов до н. э.). К этому времени, по-видимому, складывается основа этико-философского мировоззрения Конфуция. Это прежде всего концепция жэнъ («гуманность», «человеколюбие») и ли («правила», «этикет»). Ли при этом понималось как высшее проявление жэнь. Из трех основных религиозно-философских учений Китая – даосизма, чань-буддизма и конфуцианства – последнее в полной мере отражало представление, свойственное архаической стадии развития культуры о тождественности понятий космической и социальной справедливости. В соответствии со спецификой такого мировосприятия Конфуцием была выстроена строгая иерархическая система, пронизывающая собой космос и социум как единое сакральное целое. Поэтому одно из фундаментальных положений конфуцианской доктрины о безусловной преданности чиновника правителю и безусловном почитании его не являлось актом примитивного конформизма, как это мог бы интерпретировать неискушенный читатель, а священным актом, призванным поддерживать равновесие и гармонию во Вселенной. Именно поэтому Конфуций соединял воедино два таких разных в нашем представлении понятия, как «власть» и «справедливость». Ибо в их единстве реализуется Воля Неба. Тогда же возникает у Учителя идея о «следовании среднему пути» (чжун-юн), или учение о середине, в котором Кун-цзы предостерегает от опасности следования крайностям. В дальнейшем составление и запись Учения о середине (чжун-ю) традицией приписывается внуку Конфуция.

И все же стержневым моментом в учении Конфуция становится идея сакральной наполненности ритуала. «По Конфуцию, – пишет В. Малявин, – ритуальная выверенность каждого жеста, каждого слова и даже каждой мысли есть не что иное, как встроенность в изобильный ритм вселенской жизни. Поэтому управление в конфуциевой традиции есть прежде всего исправление (оба знака в китайском языке звучат и пишутся почти одинаково). Исправление себя, в первую очередь. Возвращение к тому, что изначально заложено в нас, к „первозданной чистоте сердца“, к чистоте, освещенной светом сознания, исполненной бесконечно долгим усилием воли»10
  Малявин В. Конфуций. – М.: Молодая гвардия, 1992. – С. 151.

[Закрыть]. «Светила в небесах, по представлению древних китайцев, образуют „небесный узор“ (тянь вэнъ), и этот древний образ мирового согласия полностью подобен „узору“ человеческой культуры (вэнъ) как образу стилизованной и доставляющей эстетическое наслаждение жизни. Конфуций потому и стал отцом китайской традиции, что он каждой черточкой своего поведения, каждым словом давал понять, что в мире существует всеобщий порядок, принимающий в равной мере природу и человека, материальное и духовное, и этот порядок воплощен в незыблемых законах роста всего живого и в жизни самого сознания. Духовное свершение для Конфуция – это просто сполна прожитая жизнь»11
  Там же. – С. 206–207.

[Закрыть].

Сущность ритуала для Конфуция – это музыкальная настроенность души на глубину жизни. Каждый фрагмент человеческого существования должен репродуцировать целостность бытия. Поэтому «Учитель говорил:

– Кто утром слышит о Пути,

Тот может вечером и умереть спокойно»12
  Конфуций. Я верю в древность. – С. 70.

[Закрыть].

С ли связан у Конфуция и образ идеального человека «цюнь цзы» (буквально: «сын правителя»). Тонкий анализ взаимосвязи этих понятий предпринят Гербертом Фингареттом: «Благородный (в духовном смысле) человек – это тот, кто трудится над алхимическим сплавлением социальных форм (ли) и проявлений человеческого существования таким образом, что они превращаются в бытие, реализующее дэ – свойственную человеку добродетель, или способность к совершенству… Человек обретает свою человеческую подлинность, когда его стихийные порывы под воздействием дэ принимают определенную форму. А ли являет собой исполнение человеческих порывов, их культурное выражение, которое не имеет ничего общего с лишающим человеческих черт формализмом. Ли образует форму динамического взаимоотношения людей, придающую им человеческие черты… Если „побеждать“ себя и всегда быть обращенным к ли, то требуется в буквальном смысле только изначальный ритуальный жест в надлежащем обрядовом контексте, и тогда все „происходит“.

Важно понять, что отсутствие усилий нельзя рассматривать как нечто происходящее „механически“ или „автоматически“. В противном случае церемония, как на это постоянно указывает Конфуций, оказывается мертвой, выхолощенной, пустой: в ней нет духа. Когда „заступает“ подлинная ритуальность, она становится разновидностью спонтанности: ритуал совершается „сам по себе“. В нем заключается жизнь, поскольку те, кто в нем участвуют, исполняют его со всей искренностью и серьезностью. Подлинное исполнение ритуала требует непосредственного „участия в жертвоприношении“, в противном случае „его как бы и не было“… Прекрасное и результативное совершение ритуала требует, чтобы личное участие сочеталось с ритуальным мастерством. Это соединение составляет подлинное ли как сакральный ритуал»13
  В кн.: Конфуций. Я верю в древность; Фингаретт Г. Конфуций: мирянин как святой. – С. 310–311.

[Закрыть].

Таким образом, ритуал выступает у Конфуция и как форма символического мышления, и как принцип иерархического понимания бытия, и как метод структурирования космоса и социума.

«Учитель сказал:

– Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добродетели, улаживать по ритуалу, народ не только устыдится, но и выразит покорность»14
  Там же. «Луньюй». – С. 58.

[Закрыть].

Однако вернемся к коллизиям жизненной судьбы «Учителя десяти тысяч поколений», как именовали Конфуция на родине. С годами росла слава Кун-цзы, тем не менее признание не помогло служебному продвижению Кун-цзы. Два года он проживает в царстве Ци и даже удостаивается аудиенции у правителя Цзин-гуна. Однако вместо ожидаемой должности правитель предлагает ему удел, обеспечивающий достаток, но ставящий Кун-цзы в полную зависимость от своего царственного покровителя. Поразмыслив, Конфуций от подарка отказался.

В пятьдесят лет судьба, казалось бы, улыбнулась ему. Учителя Куна берет под свое покровительство Дин-гун из могущественного семейства Цзи. Сначала он занимает пост правителя города Чжунду, затем – главы ведомства общественных работ и верховного судьи. Впервые Конфуций приобретает высокое положение при дворе и возможность хотя бы частично осуществить на практике свое понимание «праведного Пути». Но как свидетельствовал печальный опыт другого великого учителя – Платона, заручившегося покровительством тирана Дионисия, любовь сильных мира сего к мудрецам – дело хрупкое и быстротечное. Уже по прошествии четырех лет, обиженный пренебрежительным отношением к нему со стороны государя, Конфуций покидает Лу и направляется в царство Вэй. Начинается четырнадцатилетний период скитаний Учителя и безуспешные попытки поступить на службу. Из царства Вэй он переезжает в царство Сун, оттуда через год следует в царство Чэнь, через два года – в Чу, по прошествии двух лет вновь возвращается в Вэй. Затем – опять в Лу. Здесь, окруженный заботой преданных учеников, Конфуций завершает работу над хроникой «Чунь цю», приводит в порядок церемониальную музыку Лу и производит окончательную редакцию канонических книг.

В 479 году до н. э. после непродолжительной болезни «Учитель десяти тысяч поколений» мирно скончался на 73-м году жизни.

Но и сегодня, по прошествии почти двух с половиной тысяч лет после смерти Конфуция, удивительно современно звучат некоторые из поучений древнего мудреца: «…Когда под Небесами следуют пути, будь на виду, а нет пути – скрывайся. Стыдись быть бедным и незнатным, когда в стране есть путь; стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути»15
  Конфуций. Я верю в древность. Луньюй. – С. 93–94.

[Закрыть].

В XVIII столетии философы Просвещения чаяли наступления в скором времени на Земле Царства Разума и Добра.

В XIX – позитивистски настроенные мыслители искренне верили в мессианское предназначение науки в деле достижения справедливого и высокогуманного общества, прогресс науки с неизбежностью должен был снять все острые социальные проблемы.

В XX веке нам суждено было с горечью пережить крах этих прекраснодушных иллюзий. Наше время показало, что человеческий разум и добро, вопреки мнению Сократа, вещи не тождественные – разум можно использовать и по-дьявольски.

Развитие науки не явилось панацеей для решения кардинальных социальных проблем, оно лишь резче выявило противоречия, заложенные в основе современной цивилизации.

Одно из фундаментальных противоречий – это постоянно нарастающий разрыв между техническими возможностями человека и его духовно-нравственным уровнем. Английский историк Арнольд Тойнби считал, что, рассматривая историю культур, правомерно говорить лишь о прогрессе нравственных задач, но не о нравственном прогрессе самой человеческой природы. Основные параметры нравственных задач для европейской культуры были заданы еще две тысячи лет назад христианской религией. И вот сегодня, овладев технологиями невиданной доселе разрушительной мощи, мы, похоже, оказались морально неподготовленными для того, чтобы не подпасть под власть этих чудовищных сил. Чувство ответственности, как продемонстрировали великие социальные катаклизмы нашего века, оказалось у нас слабей инстинкта агрессии и нашей склонности к насилию. Средства провозгласили себя целями, и мы явились заложниками блистательных успехов нашей не знающей преград научно-технической мысли. «Если предыдущие поколения оставляли после себя соборы, то наше поколение, возможно, оставит только излучающие реакторы, которые, боюсь, уже никто не увидит», – писал Александр Генес.

Когда известные западные философы анализируют кризисные явления эпохи, то речь идет либо о ситуации восстания масс, либо о морфологических соответствиях нашего времени закату александрийской эпохи, либо о гибельных духовных редукциях в процессе секуляризации культуры – все это, несомненно, существенно для понимания современной картины мира, но в то же время это лишь следствия более глубинных духовных сдвигов.

Знаменитый психолог Карл Юнг вспоминает, как он был изумлен утверждением индейцев пуэбло, что все американцы – сумасшедшие. На вопрос Юнга, почему они так считают, индейцы ответили: «Американцы говорят, что они думают головой, все нормальные люди думают сердцем. Мы думаем сердцем».

В конфуцианском Китае существовало выражение: «синь шу» – «техника сердца». Владение синь шу обеспечивало доверие, искренность и радушие между людьми.

Мир, в котором мы живем сегодня, способен обеспечить множеством материальных благ даже человека со средним достатком. Работающий человек в развитых странах современного Запада с точки зрения наличия бытовых удобств живет зачастую в более комфортных условиях, чем, к примеру, знатный вельможа в период средних веков. Однако умение «думать сердцем» в наше время становится все более и более редким даром.

В жестком ритме современной цивилизации, в мире климатического потепления и человеческого оледенения мы потеряли целостное чувство жизни, способность переживать бытие как Единство. И, словно мальчик Кай из андерсеновской сказки, безуспешно пытаемся из своих ледышек сложить спасительное слово: «Вечность». Но из льдинок живая Вечность не складывается.

И нам остается лишь грустно повторять вместе с Томасом Элиотом: «Где наша мудрость, потерянная ради знаний, где наши знания, потерянные ради информации?»

М. А. Блюменкранц

iknigi.net

Список книг и других произведений Конфуций Сортировка по году написания

Конфуций — древнекитайский мыслитель, философ, основатель конфуцианства, автор социально-этических произведений.

Конфуций — псевдоним Кун Цю, Кун Фу-цзы, родившегося в 551 году до нашей эры близ города Цюйфу в царстве Лу. Отцом мальчика был престарелый чиновник, бывший воин из обедневшего знатного китайского рода Кун, а матерью — юная наложница. Когда будущему философу не исполнилось и двух лет, его отец скончался, и мать, которую недолюбливали старшие жены, вернулась с ребенком на родину. Она посвятила свою жизнь воспитанию сына, много рассказывала ему о деяниях отца и предков, формируя мировоззрение и характер. В семилетнем возрасте мальчика отдали в школу, где он научился писать и считать, понимать музыку, стрелять из лука, управлять колесницей, выполнять ритуалы. Острый и восприимчивый ум побуждал его к чтению классических книг, быстрому усвоению полученных знаний. Сложнейшие экзамены по окончанию школы Конфуций сдал лучше всех.

Усердное обучение дало свои плоды, и в семнадцать лет юноша занял должность государственного чиновника — хранителя амбаров, после заведовал скотом царства Лу. В девятнадцать лет философ женился, вскоре у него родился сын. После путешествия в столицу Поднебесной империи Конфуций основал первую в Китае частную школу. Основные взгляды учителя из династии Кун изложены в этическом учении «Лунь юй» — «Беседы и суждения». Эта книга представляет собой запись изречений и бесед, составленной учениками уже после смерти мыслителя. Позже его учение стало основой философской системы — конфуцианства и оказало глубокое влияние на жизнь стран Азии, взгляды многих восточных философов. Идеалом конфуцианства является создание гармоничного общества, основанного на золотом правиле этики: «Не делай человеку того, чего не желаешь себе».

Мудрость Конфуция сделала его министром правосудия при дворе правителя, но клевета и наветы завистников вынудили его покинуть пост и отправиться путешествовать по стране. Странствующий философ говорил: «Мой долг распространяется на всех людей без различия, ибо я считаю всех, кто населяет землю, членами одной семьи, в которой я должен исполнять священную миссию Наставника». В «Великих изречениях» собраны высказывания знаменитого мыслителя о человеколюбии, милосердии, правде и справедливости, нормах поведения, благоразумии и добросовестности. В возрасте шестидесяти лет Конфуций вернулся домой и провел последние годы жизни, обучая учеников, создавая летопись удела Ли, труд «Весна и Осень», обобщая литературное наследие прошлого в «Книгу Песен», «Книгу Перемен».

«Учитель десяти тысяч поколений» умер в Цюйфу в 479 году до нашей эры. В 1687 году «Беседы и рассуждения» Конфуция были изданы на латыни. Этот философский труд вызывал интерес у Бойля, Лейбница, Вольфа, интерес к нему не угасает и сейчас. По сей день Конфуций считается величайшей фигурой в духовной истории Китая

librebook.me

Читать книгу Конфуций: биография, цитаты, афоризмы Сборника : онлайн чтение

Конфуций: биография, цитаты, афоризмы

© ИП Сирота, составление, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Введение

Учение Конфуция зародилось в период распрей и раздробленности в китайских царствах. Как известно, в такие времена культура, а вместе с ней и моральные устои народа приходят в упадок, ведь приоритетным для властителей становится укрепление военной мощи, а для народа – выживание в условиях междоусобных столкновений.

Конечно же, Конфуций – не единственный, кто разрабатывал новую теорию управления государством и моральный кодекс общества. Были и другие мыслители, полководцы, чиновники, преследовавшие те же цели. Но именно учение Конфуция получило широкое распространение и сделало его центральной фигурой китайской культуры, религии и политики на много столетий. Что же следует знать о его биографии и идеях, чтобы понять причину этого феномена?

1. Когда Конфуцию было тридцать лет, к нему впервые обратились за советом по поводу государственного управления. На тот момент у мудреца уже имелась своя концепция идеального правления, состоящая в том, что, во-первых, каждый должен соответствовать своей должности и делать все, что в его силах, на этом месте, и во-вторых, правитель должен заботиться не только о своих подданных, но и о бережном отношении ко всему живому, к природе и ее ресурсам. Высокий государственный пост философ получил только в пятьдесят два года, когда его назначили главой судебного управления в царстве Лу.

2. В своей школе Конфуций не только преподавал общеобразовательные предметы, такие как чтение и письмо, но и учил нестандартно мыслить и составлять собственное мнение о явлениях окружающего мира. Как и многие учителя древности, он любил подавать поучительные истории в форме притч, персонажами которых могли становиться и сами ученики.

3. На склоне лет Конфуций целиком посвятить себя преподаванию и редактированию древних текстов. Результатом его работы стало так называемое конфуцианское «Пятикнижие» – «У цзин», на принципах которого зиждятся политика, культура и образование Китая в течение тысячелетий. Кроме того, существует и «Четверокнижие» – «Сы шу», свод канонических текстов конфуцианства, собранный воедино философом Чжу Си. Оно состоит из «Лунь юй», книги, составленной учениками Конфуция на основе его высказываний, а также из трех работ других последователей Конфуция – его непосредственного ученика Цзэн-цзы, а также внука философа Цзы Сы и его ученика Мэн-цзы. В этих книгах принципы конфуцианской этики получили достойное продолжение и были противопоставлены другим существовавшим на тот момент учениям – к примеру, таким, как философская школа Мо-цзы, предлагавшего усовершенствование общества путем образования, или гедонизм Ян Чжу, отрицавшего влияние воли Неба на жизни людей. Каждый грамотный гражданин Китая был обязан знать эти тексты.

4. Как было упомянуто выше, книга «Лунь юй» («Суждения и беседы») не была написаны самим Конфуцием. Она была составлена его учениками уже после смерти великого философа. Уже из самого названия следует, что «Суждения и беседы» – это записи диалогов Конфуция с учениками, а также его высказываний на различные темы. Из нее можно почерпнуть сведения не только о самом мудреце и его взглядах, но также и о его последователях, так как в книге называются их имена.

5. Втора я книга «Сы шу», «Мэнцзы», была составлена учениками философа Мэн-цзы, считавшегося вторым после Конфуция. В ней уделяется особое внимание моральным нормам, а также образованию и управлению государством, поскольку эти явления неразрывно связаны. Кроме того, в «Мэнцзы» осуждаются другие современные философу доктрины, что не было так ярко выражено в других произведениях «Четверокнижия».

6. Конфуцианство было ведущей идеологией Китая вплоть до ХХ века, когда коммунистическое правительство объявило это учение реакционным и вредоносным. Были отменены все обряды в честь Конфуция, в школах больше не изучались его тексты, а особо ревностных последователей конфуцианства заставляли публично признавать свои взгляды ошибочными. Это крайне негативно повлияло на самосознание и моральные принципы народа. Но в 1970-х годах политический курс изменился, и Конфуций вновь занял заслуженное место в жизни страны.

Впрочем, говорить о Конфуции и его мудрости можно бесконечно, но стоит самому прочесть его тексты, чтобы составить о них собственное суждение, как и завещал великий философ. Эта книга предлагает читателю ознакомиться с «Суждениями и беседами» Конфуция в переводе П. С. Попова (1842–1913) – т алантливого русского синолога, по долгу службы оказавшегося в Китае, где он провел около двадцати лет, не только исполняя обязанности консула, но и изучая китайский язык и культуру. Он создал и опубликовал много научных трудов, в том числе китайско-русский словарь, сделал немало переводов китайских текстов. Кроме того, книга содержит сокращенный вариант биографического очерка о Конфуции, написанного другим известным востоковедом С. Ф. Ольденбургом (1863–1934) под псевдонимом К. М. Карягина. Эта работа вошла в серию «Жизнь замечательных людей», издававшуюся Ф. Павленковым в конце ХІХ – начале ХХ века.

Конфуций

Конфуций. Его жизнь и философская деятельность{ Печатается в сокращении по изд.: К. М. Карягин. «Конфуций. Его жизнь и философская деятельность». – СПб: Типография Ю. Н. Эрлих. – 1891.}

Глава III

Путешествие в княжество Ци. – Встреча на пути. – Поездка в княжество Чжоу. – Отзыв Конфуция о его учении. – Изречения древнейших китайских мудрецов и мнение о них Конфуция.

Посещения княжеств Янь и Цинь убедили Конфуция в пользе и необходимости путешествий.

Конфуций отправился в Ци, сопровождаемый своими учениками и многими почитателями, пожелавшими всюду следовать за ним. Конфуций не отговаривал последних, зная, что слабые и бесхарактерные из них сами отстанут.

Ехавшие услышали раздававшиеся в стороне от дороги стоны. Приблизившись, они увидали пытавшегося повеситься человека и тотчас же освободили несчастного от петли, причем Конфуций, сошедши с колесницы, спросил несчастного о причине, побудившей его прибегнуть к самоубийству.

Спасенный отвечал, что причиною была его печально сложившаяся жизнь, что он с детства стремился сделаться мудрым и изучил все, что было ему доступно, и пристрастившись к путешествиям, покинул родину, чтобы бродить из княжества в княжество. Спустя несколько лет он вернулся домой и женился, вскоре после этого умерли его отец и мать, для которых он не успел ничего сделать, и это было первой причиной его печали. Вторая причина его печали заключалась в том, что, возвратившись из путешествия, он считал себя способным руководить другими и ввиду этого, как только миновал срок траура, предложил свои услуги князю Ци, но князь, занятый более развлечениями, чем делами правления, не хотел его слушать. Друзья также отнеслись к нему гордо, индифферентно или же прямо с презрением, что составило третью причину его печали, и, наконец, четвертая причина заключалась к том, что его покинул единственный сын.

– Итак, – заключил свою исповедь самоубийца, – я хотел быть мудрым, а не сумел исполнить самых обыкновенных гражданских обязанностей: не был ни добрым сыном, ни достойным гражданином, ни хорошим отцом семейства, и поэтому-то я и решился на самоубийство.

Выслушав слова самоубийцы, Конфуций сказал:

– Как бы ни были велики ваши ошибки, они ничтожны в сравнении с малодушием. Всякая ошибка – дело поправимое, но самоубийство – преступление непоправимое. Вы заблудились с первых же ваших шагов по житейскому пути и пошли ложным путем, думая идти к мудрости. Вы должны были начать с того, чтобы сделаться человеком прежде, чем мудрецом. Последнее возможно только при точном исполнении человеческих обязанностей, налагаемых на нас самой природой. Первой же вашей обязанностью было любить родителей и угождать им, но вы ее не исполнили, и эта небрежность была причиною всех ваших несчастий. Не думайте, однако, что для вас все невозвратно погибло, приободритесь и не падайте духом: верьте одной великой истине, неопровержимость которой подтверждается опытом всех веков. Вот эта истина. Постарайтесь навсегда запечатлеть ее в вашей памяти: покуда человек жив, он не должен ни в чем отчаиваться. От величайшего горя он может перейти к величайшей радости, от ужаснейшего бедствия – к полнейшему блаженству. Мужайтесь, идите к себе домой и примитесь за труды с тою же охотою, как бы сегодня вы снова начали жить, узнав настоящую цену жизни. Вы еще можете сделаться мудрым!

Затем Конфуций, обратясь к сопровождавшим его, сказал:

– То, что вы слышали, может послужить для вас хорошим уроком! Пусть каждый хорошенько поразмыслит над этим.

Сказав это, он сел на колесницу и не успел отъехать полверсты, как несколько учеников подошли к нему и просили у него позволения вернуться домой – служить своим родителям и заботиться о них.

Принцип, изложенный Конфуцием в его беседе с самоубийцей, есть основное правило философии Конфуция. На этом принципе зиждется вся общественная, политическая и семейная жизнь Китая – с идеей сыновней почтительности тесно связано учение о почтении к старшим, на чем и основан весь строй общественной жизни китайцев.

Молодой князь Ци принял мудреца с большим почетом, но этим и ограничился. Ни советов, ни наставлений князь, весь отдавшийся забавам и разного рода удовольствиям, у него не спрашивал. Конфуций прожил при дворе Ци целый год, но его пребывание не принесло княжеству никакой пользы.

Князь часто приглашал к себе на дружеские беседы Конфуция. Во время одной из подобных бесед философ имел случай показать необыкновенную прозорливость своего ума и высказать свой взгляд на правителей и правление. Летописи передают этот случай так: однажды, дружно беседуя с философом, князь получил известие из княжества Чжоу, что молния сожгла в императорском дворце у один из храмов, посвященных памяти предков.

– Храм Лин-вана, по всей вероятности, – заметил Конфуций.

– Почему вы так думаете? – спросил князь.

Философ отвечал:

– Покуда властители земли живы, худо понимаемое уважение или раболепный страх замыкают уста окружающим их, но Небо нелицеприятно – оно рано или поздно ниспосылает знамения своего гнева на нарушителей его законов. Лин-ван был злой государь. Он отменил многие мудрые постановления Вэнь-вана; он первый осмелился носить желтые, богато убранные одежды, строить пышные дворцы, щеголял лошадьми и колесницами – словом, он первым из царей ввел при дворе ту безумную роскошь, которая заставила бы краснеть государей древности. Гнев небесный, уничтожив храм, посвященный памяти Лин-вана, возвещает людям, что они воздавали почести недостойному, и вместе с тем предостерегает князей, чтобы они не подражали Лин-вану!

Князь, узнав чрез нарочно посланного, что молния действительно сожгла храм Лин-вана, сказал после долгого размышления окружающим:

– Порадуйтесь со мною. В Конфуции я приобрел неоцененное сокровище. Он величайший муж во всей империи… Это – мудрец, достигший вершины премудрости… Это воистину святой человек. Он видит происходящее далеко так же ясно, как и происходящее у него пред глазами!

Вскоре после этой беседы Конфуцию представился удобный случай посетить княжество Чжоу. На родине мудреца, в княжестве Лу, умер один из первых княжеских сановников, при жизни много слышавший о Конфуции и уважавший его за его мудрость. На смертном одре он завещал своим сыновьям сделаться учениками Конфуция. После смерти отца и траура сыновья вельможи прибыли к Конфуцию и сделались его учениками. Благодаря знатному роду и влиянию новых учеников положение Конфуция сильно изменилось.

Новые его ученики, узнав о желании учителя посетить столицу империи, чтобы на месте ознакомиться с принятыми там церемониями, поспешили помочь ему в этом желании. В это время императорский двор находился в городе Лу. Новые ученики сообщили князю Лу о желании Конфуция посетить двор императора. Князь обещал оказать философу всевозможное содействие и для удобства прислать ему собственную колесницу, пару лошадей и одного из офицеров своей свиты.

Так как главной целью Конфуция было ознакомление с церемониями и постановлениями династии Чжоу, то он по прибытии в Чжоу посещал главным образом различные места, где мог достичь своей цели. По прибытии в Лу он встретил Чан Хуна, музыканта-философа. Чан Хун с радостью приветствовал Конфуция и предложил ему поселиться у него в доме. Он же представил Конфуция первому министру при дворе Чжоу. Министр, ласково приняв философа, стал расспрашивать его об его учении. Философ ответил:

– Мое учение есть то самое, которому должен следовать каждый человек – это учение Яо и Шуня. Что же касается моего способа преподавания этого учения, то он очень прост: я указываю на поведение древних как на образец, советую читать священные книги и требую, чтобы размышляли над прочитанным.

– Но как приобрести мудрость? Научите меня чему-нибудь.

– Вы требуете от меня слишком многого. Постарайтесь запомнить четыре следующих предложения, которые могут вам пригодиться: сталь ломается, как бы ни была она крепка; нередко кажется несокрушимым то, что, в сущности, легко уничтожить; гордый, ставя себя выше других, воображает, что все ему поклоняются; другие же, считая его ниже себя, не обращают на него никакого внимания; излишне снисходительный, со всеми соглашаясь, чтобы всего достигнуть, делается всегда игралищем собственного легковерия. Эти правила, как ни кажутся они просты, могут довести до высочайшей ступени мудрости того, кто, проникнув в их смысл, согласно им будет вести себя…

Услышав о прибытии Конфуция в столицу, один из первых вельмож стал расспрашивать об нем Чан Хуна.

Чан Хун, с восторгом отзываясь о госте, сказал, что это человек, которому нет в свете подобного, что он настолько скромен, что не стыдится учиться у людей и менее мудрых и менее просвещенных, что он будет служить удивлением всего мира и всех веков, что он совершеннейший образец человека, какой только можно представить себе, и затем прибавил, что память о нем исчезнет только тогда, когда исчезнет учение Яо и Шуня и забудутся наставления мудрых основателей империи.

Конфуцию был передан этот восторженный отзыв. Выслушав его, он сказал:

– Все это незаслуженно и преувеличенно. Достаточно было бы сказать, что я кое-что смыслю в музыке и стараюсь соблюдать все обряды.

Во время одной из своих прогулок по столице, когда он осматривал столичные храмы и дворцы, Конфуций зашел между прочим в Храм света. Здесь он обратил особенное внимание на живописные изображения древних правителей. Рассматривая их, он увидел, что эти изображения размещены без всякого порядка, не сообразуясь с деяниями этих правителей. Глубоко вздохнув, он сказал:

– Портреты Яо и Шуня помещены рядом с изображениями Ки и Шу. Между тем их единственное сходство только в том, что как те, так и другие были императорами. Первые считались любимцами Неба и народа, вторые, напротив, были ненавистны Небу и внушали страх людям. А почему? Потому что первые почитали Небо и умели сделать людей счастливыми, вторые же презирали Небо и причиняли людям зло, какое только были в состоянии.

В храме предка царской династии Чжоу он заметил золотую статую на пьедестале, изображавшую человека, губы которого были заколоты тремя иглами. На спине статуи находились следующие надписи: «В древности люди были осмотрительнее в своих речах: им следует подражать. Не говорите много, потому что при многословии всегда скажется что-нибудь, чего говорить не следовало. Не беритесь разом за много дел – множество дел ведет за собою и множество скорбей или, по крайней мере, забот. Трудитесь и работайте, насколько требует этого ваш долг. Не ищите ни великих радостей, ни излишнего спокойствия: поиски того и другого сами по себе – труд и помеха спокойствию. Никогда не делайте того, что рано или поздно может повлечь за собою раскаяние. Не пренебрегайте поправкой зла, как бы ничтожно оно ни было – запущенное малое зло разрастется и сделается большим. Если не будете избегать малой несправедливости к себе со стороны других людей, вскоре придется употреблять все усилия к отражению жесточайших нападок. Говоря или действуя наедине, не воображайте, что вас никто не видит и не слышит: духи – свидетели всех ваших деяний. Долго скрытый огонь разгорается в непреодолимый пожар; огонь обнаружившийся легче тушится. Многие ручьи дают реку; многие нитки, свитые вместе, образуют канат, который трудно порвать. Легко вырвать из земли молодое неукоренившееся дерево; дайте ему вырасти – понадобится топор. Из уст наших могут исторгаться и стрелы язвящие, и пламя пожирающее; осторожность предохраняет и от стрел, и от огня. Не думайте, чтобы человек, одаренный силой, мог безопасно подвергать себя всяким опасностям – сильный всегда может встретить сильнейшего, который его одолеет. Ненавидеть законных властителей значит уподобляться разбойникам; роптать на справедливое правительство значит становиться в уровень с низкой чернью. Противиться государю можно только при чрезмерных требованиях; довольствующемуся малым легко и повиноваться. Простые люди и простейшие из людей никогда не начинают и не предпринимают ничего нового: они только подражают и следуют тому, что делают другие; им необходимы примеры и образцы. Видя людей осторожных, почтительных, добродетельных, образованных, и они сделаются такими же, и сами в свою очередь будут образцами для последующих поколений. Уста мои замкнуты, говорить не могу; на вопросы и возражения не отвечу. В свою очередь и мне не о чем спрашивать. Знание скрыто, но, тем не менее, действительно. Хотя положение мое и высоко, но вредить мне никто не может. Из вас скажет ли кто это самое? У Неба нет родства, и оно одинаково ко всем людям. Прочитанное вами здесь заслуживает глубокого размышления!»

Вся эта надпись состояла из изречений древнейших китайских мудрецов и заключала в себе главнейшие правила господствовавшей в народе морали тех времен.

Прочтя громко эти правила, Конфуций сказал окружающим его:

– Я смотрю на эти правила как на перечень всего, что только можно сказать полезного… Я убежден, что с умением применить эти правила к делу можно быть близким к совершенству. Постараюсь воспользоваться ими и вам всем то же советую!

Из Храма света Конфуций направился в другие храмы, где богдыханы воздавали почести своим предкам. Мандарины, на обязанности которых лежали присмотр и забота об этих покоях, приняли его с величайшим почетом и усадили на возвышенное место. Во время беседы Конфуций поражал их своими знаниями. Тем не менее он и здесь не упустил случая ближе ознакомиться с обычаями и церемониями, принятыми в Чжоу, чтобы узнать, насколько они расходились с древними постановлениями. Он расспрашивал так подробно и входил в такие мелочи, что один из присутствующих заметил:

– Как же это? О нем говорили, что он все знает, а он между тем обо всем расспрашивает…

Услышав эти слова, Конфуций сказал:

– Вот в этом-то и заключаются церемонии.

Как мы увидим далее, Конфуций придавал (и не без основания) большое значение церемониям. Знакомясь и внимательно изучая обычаи и церемонии Чжоу, Конфуций, кроме того, занимался изучением музыки под руководством своего хозяина.

Так прожил он в Чжоу два года.

Глава IV

Возвращение в княжество Ци и затем в Лу. – Беседы с учениками. – Исправление священных книг. – Конфуций начинает исторический труд «Чунь цю» и др.

После двухгодичного пребывания в Чжоу Конфуций, увидев и изучив все, что ему хотелось, решил вернуться в княжество Ци. Рассказывают, что когда он, спустя некоторое время после возвращения, явился во дворец к князю, у последнего был концерт, во время которого исполнялось музыкальное произведение, созданное богдыханом Шунем за 1730 лет до Р. X. Это произведение называлось «Шао юэ», или музыка, рассеивающая мрачные мысли и укрепляющая сердца в любви к долгу. Эта музыка произвела такое сильное впечатление на философа, что он в продолжение трех месяцев не мог думать ни о чем другом, и самые изысканные блюда потеряли для него всю привлекательность. В княжестве Ци Конфуций на этот раз пробыл недолго. Видя, что юный князь по ветрености и легкомыслию не в состоянии понять и усвоить его учение, философ вернулся на родину в княжество Лу, оставив в Ци для распространения своего учения нескольких учеников. В Лу в это время господствовали смуты, князь Лу был изгнан, и управлением овладели, образовав олигархию, несколько знатных фамилий. В Лу Конфуций прожил пятнадцать лет без всякой должности, как говорит Легг. У Потье, напротив, говорится, что Конфуцию была дана второстепенная ничтожная должность, от которой ученики советовали ему отказаться.

– Ни за что, – отвечал им Конфуций, – отказ мой приняли бы за гордость. Указывая другим на путь добродетели, мы первые должны идти по нему. Только тогда у нас могут быть последователи!

Все время жизни в Лу Конфуций посвятил распространению своего учения. Способ его преподавания был перипатетический – он поучал и словом, и делом, пользуясь каждым случаем. Мы приведем из этих бесед наиболее интересные.

Еще будучи в Чжоу, однажды ученики застали его внимательно смотрящим на течение реки.

– Учитель, – сказал один из них, по имени Ци Кун, – полезно ли созерцание текущей реки? Вещь, кажется, самая обыкновенная.

– Вы верно говорите, – отвечал Конфуций, – течение реки по ее естественному или руками вырытому руслу – вещь самая обыкновенная, известная всем и каждому… Но вот чего никто не знает, и это не совсем обыкновенно: соотношение и сравнение реки с учением. Это самое сравнение и занимает меня… Воды, думал я, текут безостановочно, днем и ночью, текут до самого устья реки и там впадают в море. Учение Яо и Шуня текло таким же образом до нашего времени; мы в свою очередь, как живые волны, понесем его вдаль, передадим последующим поколениям и так до скончания веков. Не будем же подражать тем одиночным мудрецам, которые мудры сами для себя, не делясь своею мудростью с другими…

В поучении Конфуций высказал свой взгляд на свое учение и вместе с тем дал несколько запоздалый ответ на слова Лао-цзы относительно того, каков должен быть мудрец.

Другой случай, когда Конфуций имел случай высказать свой взгляд на правление и на один из его главных моральных принципов – умеренность, умение придерживать во всем средины и избегать крайностей, представился ему в тронном зале дворца богдыхана. В зале подле трона стояло ведро, сплетенное из камыша и хорошо осмоленное, для подъема воды из колодца. Философ спросил одного из присутствовавших мандаринов:

– Зачем поставлено здесь это ведро?

Мандарин не знал, что ответить, и пробормотал какой-то вздор. Тогда Конфуций попросил другого зачерпнуть воды из колодца. Тот осторожно и тихо опустил его в колодец, но легкое ведро плавало на поверхности воды, и мандарин не мог зачерпнуть в него ни капли. Конфуций все-таки просил зачерпнуть воды.

– Если не удалось достать воды таким образом, – сказал он, – надобно черпать иначе как-нибудь!

Другой мандарин взял ведро и бросил его в колодец со всего размаху; ведро, переполнившись водою, погрузилось на дно.

– И это нехорошо! – сказал Конфуций. – Придется зачерпнуть воды самому…

Взяв ведро, он опустил его, осторожно покачивая, ни быстро, ни тихо в колодец, и ведро наполнилось настолько, что его без труда можно было вытянуть из глубины. Тогда, обращаясь ко всем окружающим, Конфуций сказал:

– Вот вам верное изображение хорошего правления и искусства уметь держаться разумной середины. Излишняя слабость или излишняя суровость вредны – надобно уметь соединять силу с умеренностью. В древние времена этот опыт применялся при восшествии на престол нового правителя – древние законодатели предписали постоянно держать пустое ведро возле трона для того, чтобы правители всегда помнили моральный вывод из этого простого физического явления!

Будучи уже на родине, Конфуций, раз гуляя с своими учениками в окрестностях города, увидел птицелова, прилежно занятого своим делом. Подойдя к нему и заглянув в клетки, Конфуций заметил, что в них находятся только молодые птицы.

– Где же старые? – спросил он у птицелова.

– Старые хитры и недоверчивы, – отвечал птицелов. – Прежде чем приблизиться к приманке, они сначала все исследуют, и если откроют что-либо опасное, то не только не идут сами на приманку, но даже уводят с собой молодых. В сети большею частью попадаются молодые птицы, отделившиеся от старых и только случайно старые, последовавшие примеру молодых!

– Слышали? – сказал философ, обратившись к ученикам. – Слова птицелова нам нравоучение. Я ограничусь немногими пояснениями: молодые птички увертываются от силков, когда они летают вместе со старыми, но старые попадаются, когда летают за молодыми. Не то же ли бывает и с людьми?! Высокомерие, задирчивость, неопытность, неосмотрительность – вот главные источники ошибок молодости. Надутые своими ничтожными достоинствами, нахватавшиеся верхушек знания, молодые люди считают себя всезнающими; они считают себя героями мудрости и добродетели, лишь только им удастся совершить самое обыкновенное дело. Им неведомы ни сомнение, ни нерешительность, ими руководит не совет опытных и мудрых людей, а слепое и безумное увлечение; они идут ложным путем, заблуждаются и попадают в первую же расставленную ловушку! А также разве между людьми старыми или зрелыми не встречаются лица, увлекающиеся малейшим проблеском дарования в молодых людях и вполне вверяющиеся им, думающие и говорящие, как они, и вместе с ними заблуждающиеся? Не забывайте же никогда, что вы слышали!

Ограничимся этими примерами метода, применявшегося Конфуцием в его преподавании, и перейдем к дальнейшему повествованию о его жизни.

Все время своей жизни в Лу Конфуций не прекращал ученых занятий. Вставая рано и ложась очень поздно, он посвящал отдыху всего два часа в течение дня.

В это время Конфуций приступил к пересмотру древних священных книг и новой их редакции, исправляя, поясняя, а также сокращая многое из них, что было уже не согласно с духом времени или с господствовавшими тогда понятиями. Особенное внимание Конфуций обратил на «Книгу перемен» («И цзин») великого Фуси. Вместе с «И цзин» он занимался обработкой другого древнего сочинения китайцев, «Ши цзин», древней истории Китая, содержащей в себе события с 2365 г. до Р. X. Это сочинение было составлено из дворцовых записок, написанных в свое время придворными историографами. Конфуций, желая сделать это сочинение основанием законодательства, исключил из него все несообразное со здравым смыслом и, сократив ее до пятидесяти глав, начал летоисчисление в истории с государя Яо. Тогда же он стал писать свое историческое сочинение, известное под названием «Весна и осень» («Чунь цю»), исторические записки княжества Лу, содержащие историю династии Чжоу, смут и междоусобиц, потрясавших это княжество при династии Чжоу. Не оставил Конфуций без внимания и книгу стихов «Ши цзин». Эти стихи были писаны частью при династии Шан за 1700 лет до Р. X., большею же частью при династии Чжоу, когда Китай разделился на множество удельных княжеств. Удельные князья обязаны были собирать народные песни и представлять их главе государства, который судил по ним о нравах и правлении в уделах. Другие стихотворения слагались для пения в торжественных случаях при дворах богдыхана и удельных князей, при жертвоприношениях и т. д. Всех стихов было до 3000. Конфуций сократил их до 311 и также вложил в основу своего учения. Конфуцию приписывается также составление гадательной книги «И цзин», прабабушки нашего Мартына Задеки, книги, написанной очень темным и невозможным языком, а также, как мы уже говорили, книги о музыке.

iknigi.net

Читать книгу Тайный код Конфуция

Алексей Александрович Маслов Тайный код Конфуция

Самое главное не увидеть глазами, только сердце зорко

А. Сент-Экзюпери «Маленький принц»

Предисловие. Последний из посвященных 

Его называют «Символом китайской нации» и «Учителем учителей». Наверняка, именно его образ придет на память любому при упоминании культуры или философии Китая. Ему возведены памятники во многих странах Восточной Азии, где как считается, сложилась уникальная культурная общность – конфуцианский культурный регион, формировавшийся под влиянием идей Великого Учителя. Он превратился в «визитную карточку» Китая – обложки многих книг о Китае украшены изображениями великого наставника, он растиражирован на календарях, плакатах и рекламах. Культ Конфуция был объявлен императорским, правители совершали моления в храмах Конфуция, на его родине в местечке Цюйфу в провинции Шаньдун возведен огромный храмовый комплекс, ныне превращенный в роскошный музей, куда съезжаются туристы из всех стран мира.

Тот торжественно-величественный Конфуций, который известен нам сегодня, чей образ вошел во все книги о Китае и который стал символом всей цивилизации Восточной Азии, очень далек от действительной личности живого Конфуция. В традиции он предстает пред нами как символ наставничества и духовной мудрости, как носитель идеи государственного служения и заботы о народе. Но этот Конфуций – продукт тысячелетнего подправления образа скромного наставника Кун Цю по имени Чжунни.

Сегодня мы знаем Конфуция таким, каким его захотели представить комментаторы и исследователи, таким, каким его хотела видеть официальная китайская историография, начиная с V–VI вв. Именно из их усилий перед нами предстает величественный облик Учителя Учителей, непоколебимого в своей мудрости и нравственности.

Конфуций – «учитель учителей», унесший с собой тайну своего знания

На первый взгляд, в этом нет ничего удивительного – сколько известно случаев, когда реальные исторические персонажи были буквально погребены под напластованиями мифов, легенд и преданий. Каждый, кто внес вклад в духовное развитие человечества, сегодня предстает перед нами как совокупность образов и преданий – именно таковы сегодня и Иисус Христос, и Будда, и Мухаммед. И, конечно же, Конфуций.

Но в личности Конфуция есть своя тайна – тайна, которую тщательно оберегает вся китайская традиция, а ей чаще всего следуют и все западные исследователи и комментаторы. Это – загадка самой личности Конфуция, загадка его Учения, его посвящения и его школы. Это – загадка его становления и воспитания, тайна сокрытого смысла его проповеди. И этот истинный Конфуций не был лишь одним из философов или служивых мужей из обедневших аристократических семей эпохи Чжоу. Он вообще не был «философом» в том западном смысле этого понятия, которое в него обычно вкладывается. Не был он и проповедником неких морально-этических норм и государственных доктрин, хотя при желании такие мысли можно отыскать в его высказываниях. В период своей жизни он особенно ничем не прославился и был чаще гоним, чем привечаем. Он не сумел воплотить в жизнь практически ни одной своей идеи по поводу «человеколюбивого управления» царствами, а его статус духовного наставника и проповедника вызывал у многих скепсис или даже резкое отторжение.

Чтобы «разгадать» Конфуция, чтобы понять коды его слова, надо прежде понять, чему он сам обучался и что хотел передать. И для этого на время придется забыть о многих традиционных версиях восприятия Конфуция: Конфуция – философ, Конфуций – символ китайской нации, Конфуций – обожествленный мудрец.

Так кем же был тот – настоящий Конфуций? Каким был этот человек без последующих наносов канонизации, обожествления и превращения в абсолютный символ восточной мудрости?

Конфуций был одним из посвященных священнослужителей, близких по духу к древним медиумам и шаманам. Он – живой пример умирающей архаической традиции магов и медиумов, часть из которых, как и сам Конфуций, решили служить правителям царств и открыто проповедовать свое учение. Он стал тем, кто решил вынести мистические и магические знания на люди, поставить эти знания на службу государству и при их помощи восстановить нарушившуюся гармонию в Поднебесной. Он был носителем очень древнего Учения, связанного с архаическими магическими культами, которые он постарался представить в виде концепции Ритуала или Правил. Он стремился дать своим ученикам методы восстановления связи с Небом и поддержания постоянного соприкосновения с духами предков и первых мудрых правителей Китая, откуда и следует черпать высшее Знание.

Но эти его черты китайская традиция постаралась скрыть, превратив Конфуция в одного из крупнейших духовных учителей и проповедников честного служения в виде образа «Благородного мужа». Именно такой – «окультуренный» и вписанный в нормы государственной доктрины – Конфуций был необходим для китайской традиции. Но это повествование – рассказ не столько о триумфе учения Конфуция, сколько о личной драме духовного проповедника и мистика по имени Кун Цю. 

Конфуцианство и Конфуций

Сегодня во всём мире вряд ли найдется человек, не слышавший о конфуцианстве и его знаменитом основателе Конфуции (551–479 до н. э.), имя которого по-китайски звучит как Кун-цзы или Кун-фу-цзы (Мудрец Кун). В традиционных трактатах чаще всего Конфуций упоминается не под именем собственным, а обозначается просто иероглифом «цзы» – «Учитель», выступая тем самым как фигура скорее знаковая, нежели как индивидуальный человек. Но читателю сразу становится ясно, что речь идёт о великом наставнике, который стал нравственным идеалом сотен миллионов людей. На высказывания Конфуция ссылаются философы, политики и учёные всего мира, а фразы из «Лунь юя» сегодня можно услышать даже от малограмотного китайского крестьянина.

Более того, все нравственное развитие китайцев всегда представлялось как изучение и воплощение наследия, завещанного Конфуцием: тем его бесед с учениками, наставлений правителям, стремлением к идеалу «благородного мужа».

В отличие от многих полулегендарных наставников Китая, например, Лао-цзы и Хуан-ди, он является абсолютно реальным персонажем – персонажем вполне «живым», переживающим, нередко сомневающимся, плачущим и торжествующим, наставляющим и негодующим. Но во всем этом многообразии чувств и эмоций он удивительно целостен.

«Мой Путь – все пронзать Единым», – говорит он своему ученику (XV, 4) [1] .

Самый сложный вопрос – почему именно он стал «Учителем учителей» и превратился в символ Китая? Что он сказал или сделал такого, чего не удавалось никому ни до, ни после него?

В эпоху Чжоу, когда жил Конфуций, существовало немало подобных ему честных служивых мужей (ши), в том числе и вышедшими из мистических школ, которые своими знаниями пытались послужить правителям царств. Многие из них делали это в надежде на достойное жалование и должность, другие старались сочетать это с идеалом установления гармонии в Поднебесной. Но из той плеяды в истории остался лишь один Конфуций. Так может быть сохранения образа Конфуция в истории – это всего лишь случайность? В тот период в Китае проповедовало сотни учителей, а тысячи жили и до него и после. Может быть, просто о других проповедниках не сохранилось достаточного количества сведений, например, их ученики не были столь старательны в своих записях, как последователи Конфуция, который тщательно зафиксировали каждый шаг и каждую фразу своего любимого учителя? И так он вошел в историю – не потому что был самым великим, а потому что оказался самым «описанным»?

Тайна влияния личности Конфуция, если смотреть на него просто как на философа и служивого мужа, вряд ли может быть разгадана. Безусловно, записи его учеников, обобщенные в «Лунь юе» сыграли немалую роль для формирования его образа как национального символа, однако этого было бы вряд ли достаточно.

На первый взгляд, он вполне повседневен – и именно в этой повседневной житейской мудрости проступает его трансцендентное величие. Он не отстранен от мира чувств и эмоций, как буддист, не чудесен в своих историях как Чжуан-цзы, не обладает сверхъестественными способностям, как даосские маги. Он – такой как все. И все же он значительно более мистичен, чем десятки других духовных наставников древнего Китая.

Понять его очень просто – он никогда не говорит о вещах трансцендентных, потаенных, мистических. С учениками и правителями, с аристократами и простолюдинами он в равной степени говорит просто и доступно. И поэтому в его речах даже сегодня любой человек может найти источник как житейски советов, так и духовных откровений.

Понять его нелегко. За кажущейся простотой скрывается такая глубина традиции, аллюзий и полунамеков, что не всякий китайский знаток сможет уловить эти тонкости.

По всему Китаю были основаны конфуцианские академии для обучения будущих ученых мужей. Одна из самых больших академия Сунъян в горах Суншань была построена в 484 г. и целиком перестроена в 1035 г.

Прочтение образа Конфуция зависит от того, на какой точке зрения мы изначально стоим – про Конфуция и традиционное конфуцианство сегодня известно столько, что весьма затруднительно подходить к этому образу непредвзято. Понимание самого Конфуция – как дословно-текстовое, так и постижение глубинной драмы его образа, зависит чаще всего от изначального подхода к его личности. Если мы допускаем, что в древнем Китае существовала развития «философия» – то перед нами образ чрезвычайно педантичного, тщательного философа. Но стоит нам лишь допустить, что Конфуций являлся посвященным духовным наставником, соприкасающимся с самими глубинными мистическими традициями древнего Китая, то приходит иное понимание его образа.

Перед нами предстает духовный учитель, перенявший древнейшие магические ритуалы и образы, и ныне стремящийся при помощи этих знаний установить гармоничное правление в царствах на Центральной равнине Китая. Но он не только носитель этой духовной традиции – он ее десакрализатор. Он сообщает о ней открыто, позволяет записывать за собой и – самое главное – видит свою миссию в служении правителям и образовании людей, а не в уединенном отшельническом подвижничестве.

Конфуцианство считают величайшим китайским философским и духовным наследием, что отчасти верно. И все же суть конфуцианства лежит глубже, это даже не национальная идея – это национальная психология. И описывать ее функционирование следует скорее в терминах этнологии и этнопсихологии, нежели философии.

Конфуцианство в Китае – это абсолютно всё. Все что бы не делал древний или современный китаец, его манера поведения, его особенности политической культуры, его способы ведения бизнеса и установления отношений с партнерами, – все это автоматически будет названо конфуцианством. По сути, то, что в науке называется «традиционным психотипом китайцев» или «особенностями политической культуры Китая», в обиходе именуется конфуцианством. Это – просто обобщающее слово для чего-то того, что явно отличает Китай от многих других стран или культур, но чему сложно дать краткое объяснение. И вот тогда, чтобы не вдаваться во все тонкости объяснений формирования своеобразия китайской цивилизации, это и именуют «конфуцианством». И все это нередко, увы, очень далеко от того, что проповедовал сам Конфуций.

Существует несколько слоев конфуцианства. Есть официальная традиция восприятия конфуцианства, которая в основном навеяна неоконфуцианскими трактовками, развивавшимися в XI–XIII вв. Тогда же и было дано основное толкование всех ключевых терминов, которые использовал Конфуций и его великий последователь Мэн-цзы (III в. до н. э.) в своих проповедях: «ритуал» (ли), «человеколюбие» (жэнь), «справедливость» (и), «почитание старших» (сяо), «искренность» (синь), «преданность» (чжун) и многих других.

Народное представление о сферах Неба и о «единстве трех учений» На верхнем уровне сидят обожествленные Лао-цзы, Будда и Конфуций

Несмотря на всю свою морально-этическую терминологию, происхождением которой мы обязаны в основном попыткам «преобразовать» китайские реалии в христианизированный лексикон Запада, конфуцианство, равно как и вся китайская традиция, не-морально, она – прагматична. Именно это и составляет ядро китайской цивилизации, и это открывается и в политической культуре, и поведенческих стереотипах и в особенностях мышления.

Конфуцианство, в отличие от индивидуального учения самого Конфуция, не целостное учение, не стройная система взглядов, представлений, политический доктрин и морально-этических установок. Это политическая идея, объединяющая Китай. Это и абсолютный слепок национального характера китайской нации. Зачастую в китайской экзегетике представляется, что конфуцианство повлияло на весь облик современного Китая, на психологию и поведение всего населения Поднебесной, начиная от императора и заканчивая простолюдином. Но, кажется, в реальности дело обстояло абсолютно противоположным образом: конфуцианство само явилось лишь слепком с уже сложившегося стереотипа поведения и мышления. И здесь оно удивительным образом из «матрицы идеального китайца» и благородного мужа превращается лишь в констатацию уже существующего стереотипа.

В конце концов оказалось, что конфуцианство – гносеологическая абстракция, абсолютный объем, который может быть наполнен практически любым содержанием.

Нередко китаец, как бы сканируя свои мысли, стереотипы и особенности поведения, говорит: «Вот это и есть конфуцианство». Итак, конфуцианство не то, что должно быть, а то, что уже сложилось, уже живет и развивается. Оно не корректирует поведение, а оправдывает его. Так выглядит некая великая символическая идея, вмещающая все что угодно.

Символизм «слова Конфуциева» прослеживается практически во всех высказываниях учителя. Следует заметить, что еще никем не доказано, что записи слов Учителя велись сходу, т. е. записывались в момент его наставлений или незадолго после этого. Возможно это воспоминания, впечатления, записанные (и, разумеется, додуманные) через весьма продолжительный период времени. И писали уже не столько слова Конфуция или о Конфуции, сколько в анналы вносились слова Идеального Учителя, который становился символом наставничества и правильного поведения в соответствии с ритуалом.

Стало привычным именовать Конфуция «величайшим мудрецом», но в действительности очень сложно объяснить, почему история выделила именно его из созвездия блестящих философов и значительно более удачливых администраторов, которые жили на одном временном отрезке с ним. Кажется, в отличие от многих своих современников Конфуций оказался как раз не возвышен, а максимально приземлен, практичен, он рассуждал о вещах «посюсторонних», удивительным образом сводя всякое священное ритуальное начало к каждодневной деятельности, например, об урожае, о болезнях, о приеме пищи, о правильном сне.

О Конфуции написано, пожалуй, слишком много, и сегодня уже вряд ли возможно отделить реальный образ этого мудрого старца от многочисленных агиографий, «выправление» образа Конфуция под нужны государственной доктрины в разные периоды. Само же учение Конфуция настолько оказалось скрыто за многочисленными комментариями последующих эпох, что многие ученые абсолютно разумно решили разделять само ученик Конфуция от последующего конфуцианства – социально-политической теории и государственной доктрины Китая. К последней Конфуций имел весьма косвенное отношение и никакого «государственного учения» не создавал.

Конфуцианство, в отличие от вполне конкретного учения Конфуция, – скорее лозунг нежели учение, гибкий и трансформирующийся тезис о том, что должно считаться «сделанным по ритуалу» от отношений с соседями до приема пищи и управления уездом. Само же конфуцианство – совершенно особое мировосприятие, поэтому не стоит ждать однозначного ответа на вопрос: стало ли оно религией Китая или просто этическим учением? Но очевидно, что конфуцианство выполняло в Китае практически все функции религии и, таким образом, превратилось в национальную квазирелигию. Во всяком случае, другого типа религиозного сознания Дальний Восток не знал.

Мы же будем говорить здесь не о конфуцианстве, а о самом Конфуции.

Человек и миф

В отличие от многих других мудрецов и духовных наставников древнего Китая о Конфуции, на первый взгляд, известно очень многое. Прежде всего, он обладает настоящей биографией – хроники донесли до нас и даты его жизни и описания странствий по Китаю от двора одного правителя к другому, по записям его учеников можно увидеть и характер Конфуция – строго ментора и тонкого наставника, человека страдающего и тв

www.bookol.ru

Читать книгу Конфуций о бизнесе Конфуция : онлайн чтение

Конфуций
Конфуций о бизнесе

© Издательство AB Publishing, 2015

ООО «Креатив Джоб», 2015

* * *

Вступление

Казалось бы, что может быть общего между знаменитым китайским мыслителем Конфуцием, сформулировавшим концепцию этико-философского учения на основе гуманизма и преданности Пути Дао, и современным бизнесом, с его жесткой конкуренцией и периодическими потрясениями? Какая может существовать связь между идеями великого Учителя, жившего две тысячи лет назад, и технологиями XXI века?

Ответ очевиден, если обратиться к опыту дальневосточных стран, которые в тяжелейшие для них времена смогли в кратчайшие сроки восстановить свою экономику, а некоторые из них явили миру «экономическое чудо». Оказывается, основной причиной бурного экономического роста и невероятной устойчивости от внутренних и внешних кризисов таких стран, как Сингапур, Южная Корея, Япония и Китай, явилось практическое использование канонов конфуцианского учения.

Именно конфуцианство, базовыми составляющими которого являются стремление к порядку и закону, гармонизация всех сфер бытия, преемственность духовной традиции, моральные ценности, стало фундаментом системы государственного управления и эффективной стратегией, обеспечивающей успех, для менеджеров всех уровней.

Конфуцианство связывает все сферы жизни в единое целое. Духовное и материальное, личность и общество, человек и природа – все подчинено всеобщему порядку и одним законам во Вселенной. Различия лишь в частных проявлениях действия этих законов. Знание этих базовых законов гарантирует успех в бизнесе, личной жизни и вообще в любых делах. Именно поэтому для японских или китайских бизнесменов учение Конфуция – это не вопросы морали или религии, а чистый прагматизм.

Рассмотренные в этой книге нравственные категории и общие рекомендации вряд ли удовлетворят практичного менеджера. Но мысли Конфуция о том, как нужно управлять, какими качествами необходимо обладать «благородному мужу» (читай – руководителю), какие стратегии позволят компании оставаться на плаву в этом бушующем море, кишащем экономическими монстрами, полностью соответствуют потребностям современного бизнеса, а также потребностям любого человека, ставшего на путь личностного развития.

Став совершенно мудрыми внутри, вы сможете решить проблему внешней царственности. Так говорил мудрец Конфуций.

Глава первая. «Познавший волю Неба». Биография Конфуция

Один из современников Конфуция писал: «Поднебесная уже давно пребывала в хаосе, но Небо пожелало сделать Учителя колоколом, который всех будит». В те далекие времена, во время заката империи Чжоу, когда власть императора была формальной, места родовой знати незаконно заняли неблагородные и алчные чиновники, древние устои семейного быта попраны, народ пребывал в бедности и страданиях, а страну сотрясали междоусобные войны, Небо послало Учителя, чтобы он вывел людей из тьмы невежества и указал людям истинный путь – Путь Дао.

1.1. Детство и юность

27 августа по лунному календарю 551 года до на нашей эры, в городке Цюйфу царства Лу китайской династии Чжоу, в семье знатного, но бедного воина родился мальчик, которому суждено было стать величайшим учителем. Это был долгожданный сын храброго 66-летнего Шу Лянхэ и его третьей жены – юной Янь Чжи. Прежде в первом браке у Шу Лянхэ рождались одни девочки, а во втором браке родился сын-калека.

Новорожденный мальчик, обретший родовую фамилию Кун, был назван Цю (холм), а также получил прозвище Чжун (второй сын) Ни (глина), так как был рожден в пещере глинистого холма, считавшегося жителями царства Лу волшебным местом. Поэтому на Востоке Конфуций известен как Кун Цю, или Кун Фу Цзы (учитель из рода Кун), а также как Чжун Ни.

Счастье отца было недолгим – он умер, когда сыну едва исполнилось два года. Оставшись одна с маленьким ребенком на руках, Янь Чжи получила аристократический статус вдовы дафу, однако материальное обеспечение семьи было крайне тяжелым. Цю от зари до зари приходилось заниматься тяжелым физическим трудом: убирать дом, выращивать овощи, носить тяжести, чтобы хоть немного облегчить жизнь горячо любимой матери, от горя и злых сплетен замкнувшейся в себе и находившей отдушину в жертвоприношениях. Поэтому Цю с детства был хорошо знаком с траурными церемониями и древними священными ритуалами, но это не наложило скорбную печать на его характер. Напротив, он рос жизнерадостным и отличался веселым нравом. При этом у Кун-цзы было обостренное чувство справедливости, большое почтение к старшим, пылкая любовь к древности и огромное желание проводить как можно больше времени в беседах с мудрецами.

От рождения Конфуций был наделен живым умом, крепким здоровьем, а нелегкий физический труд развил в нем недюжинную силу. Желая выбраться из нищеты и добиться успеха в карьере, юноша упорствовал в овладении шестью искусствами, необходимыми в те времена для образованного человека, претендовавшего на духовное верховенство в Китае. Он должен был уметь считать, читать, управлять колесницей, стрелять из лука, понимать музыку и знать ритуалы.

Если Конфуция мучил какой-либо вопрос, он без всяких стеснений своего незнания добивался исчерпывающего ответа. Он жаждал знаний, изучал устройство государств, досконально освоил правила поведения и древнекитайскую письменную культуру, что впоследствии позволило ему написать его знаменитые книги, ставшие памятниками литературы.

После женитьбы, в возрасте 19 лет, и рождения сына, названного Бо Юй, Конфуций поступил на службу в дом одного знатнейшего аристократического рода Цзи, где стал хранителем амбаров и стад.

«Мои счета должны быть верны – вот единственное, о чем я должен заботиться».

«Быки и овцы должны быть хорошо откормлены – вот моя забота», – считал Конфуций.

Культурное общество Поднебесной заметило добродетели прилежного и талантливого двадцатипятилетнего Конфуция, и он был приглашен посетить столицу Китая. Эта дорога стала кульминацией жизни Конфуция, во время путешествия решившего создать собственную школу, обучающую людей познавать законы мироустройства и природу человеческой души, становясь целостной личностью, способной принести пользу государству и обществу.

1.2. Этико-философское учение Конфуция

К тридцатилетнему возрасту Конфуций уже четко сформулировал концепцию своего этико-философского учения, представлявшего модель управления государством и обществом, а также модель человеческих взаимоотношений.

1. Первая концепция, основанная на гуманности, человеколюбии и правилах этикета, отражала взгляды учителя на устройство государства и общества.

2. Вторая концепция, в основу которой легли такие качества, как преданность, честность, уважительное отношение к правителям, объясняла, какой должна быть государственная система управления.

3. Третья концепция предостерегала впадать в крайности, а напутствовала следовать серединному пути.

4. Четвертая концепция соединяла в себе принцип справедливости и понятие власти.

5. Пятая концепция учила человека быть непреклонно приверженным к исповедуемой им вере.

6. Шестая концепция касалась воли Неба и напрочь опровергала существование духов.

Учение Конфуция было неотъемлемой частью его жизнью. Своими словами и поступками он подкреплял свои философские воззрения. Между знаниями и добродетелями Конфуций ставил знак равенства.

1.3 Конфуций-чиновник

Может ли государство успешно развиваться благодаря усилиям одной личности? Может, если имя этой личности Конфуций. После того, как Конфуций стал известным и был всеми признан как наследник и хранитель древней традиции, ему был предложен пост управляющего уездом Чжунду. Занимаясь чиновничьей деятельностью, он внедрял свое учение, руководствуясь принципами справедливости, нравственности, взаимного уважения и почтения. За время его правления в уезде исчезло воровство, большое внимание уделялось похоронным ритуалам, начала меняться налоговая система.

1.4. Священная миссия Конфуция

Когда Конфуцию исполнилось 52 года, он был назначен Министром правосудия в царстве Лу. За три года пребывания в этой чрезвычайно ответственной должности Конфуцию удалось сделать очень много и проявить себя в качестве выдающегося политика. Однако успехи «мужа без пороков», способствовавшие укреплению царства Лу, вызывали опасения в соседних княжествах. Правитель Лу поддался клеветническим наветам соседей и перестал слушать своего мудрого советника. Конфуцию пришлось оставить высокий пост в самом расцвете карьеры и отправиться скитаться по стране. Он надеялся реализовать свой практический опыт, встретив правителя, разделяющего его этико-политическое учение. Однако такого правителя не нашлось, и Конфуций целиком посвятил себя педагогической деятельности.

Он охотно делился своими знаниями со всеми, независимо от сословия и материального положения. «Мой долг распространяется на всех людей без различия, ибо я считаю всех, кто населяет землю, членами одной семьи, в которой я должен исполнять священную миссию Наставника». Конфуций исповедовал Волю Неба, придерживался идеала человеческого совершенства, стремился жить в гармонии с природой. Всем сердцем он хотел видеть свою страну не погруженной в хаос и междоусобные распри, а процветающей и сильной, где каждый ее житель соответствует своему месту.

1.5. «Лишь в 60 лет я научился отличать правду от неправды»

Несмотря на то, что, неся свое учение в массы, Конфуций столкнулся с беспутством, нерадивостью верхов, бездуховностью народа, нежеланием людей идти по пути Дао, Учитель остался верен своему Учению. Он демонстративно отказался от должности советника, предложенного ему незаконным правителем Вей, желающего посредством мудрого Кун-цзы укрепить свою власть в государстве.

Конфуций понял, что никаких практических шагов от власть предержащих он не добьется. Поэтому, искренне веря, что в каждом человеке изначально заложено добро, практически всю оставшуюся жизнь он провел в хождениях со своими ближайшими учениками по древнекитайским княжествам, обучая людей различного происхождения четырем вещам: честности, преданности учению, выполнению ритуалов и чтению письменных памятников.

Умер Конфуций в возрасте 73 лет. Место захоронения великого учителя на реке Сышуй стало местом паломничества для многих людей во всем мире.

Глава вторая. Как конфуцианские ценности помогли Японии достичь успеха

Среди книжного наследия, оставленного Конфуцием потомкам, особого внимания заслуживает «Четверокнижие» (по-китайски – «Сы-шу»), где собраны наиболее значимые труды конфуцианской классики. «Четверокнижие» – это официальный канон китайской духовной и политической культуры, оказавшей огромное влияние также и на духовную культуру Японии, Кореи, Вьетнама. Сингапура. В этих странах существует традиция изучать «Четверокнижие» в общеобразовательных и высших школах.

2.1. История о двух мальчиках

Небольшая история о двух мальчиках, рассказанная крупнейшим российским ученым, специалистом в области изучения трудов Конфуция Леонидом Переломовым журналисту «Психологической газеты: Мы и Мир». Оба мальчика жили на Востоке. Один мальчик – в Японии, другой – в Китае. Когда им исполнилось по шесть лет, они, согласно традиции классического конфуцианского образования, должны были заучивать тексты «Четверокнижия». Китайского мальчика воспитывал дедушка. Он верил в талант внука, но внучек был настолько ленив, что ни в какую не хотел учить наизусть тексты. Когда мальчику пришла пора стать студентом, то при сдаче вступительных экзаменов он вместо сочинения на заданную тему сдал письменную работу, целиком состоявшую из бессвязных между собой цитат из разных трактатов. Экзаменаторам это показалось смелой и оригинальной выходкой и они отметили его находчивость высшим баллом. Мальчика этого, не любившего конфуцианство и впоследствии возглавившего Компартию Китая, звали Чэнь Ду-сю.

Второй мальчик проживал в Японии вместе со своими родителями-промышленниками, которые хотели дать сыну конфуцианское образование. Нанятый китайский учитель настойчиво заставлял мальчика заучивать тексты из «Четворокнижия». Мальчик прилежно их учил. Спустя время повзрослевшего сына отец отправил на Запад «повидать другую жизнь». Путешествуя по европейским странам, любознательный парень интересовался протестантским капитализмом, но решил, что эта модель никак не может быть применима в Японии. Бизнесу Страны Восходящего Солнца наилучшим образом соответствовала конфуцианская этика. Вдохновленный этими идеями, он засел за написание книги. Свою книгу он назвал «Лунь юй и бухгалтерский счет», и она стала очень популярной среди японских менеджеров. Имя этого мальчика – Сибусава Эйдзи. Впоследствии он занял пост начальника налогового управления, разработал японскую налоговую систему реформ, стал «отцом промышленности и банков».

2.2. Теория конфуцианского капитализма и нравственная экономика

Итак, Сибусава Эйдзи, с малых лет прилежно изучавший канонические трактаты, пришел к выводу, что морально-этическое учение Конфуция идеально соответствует принципам развития торговли и ремёсел в Японии, и построил теорию модернизации страны и организации менеджмента на интерпретации знаменитого труда Конфуция «Лунь юй» – теорию конфуцианского капитализма.

Вернёмся ненадолго во времена Конфуция, когда семь крупных княжеств Поднебесной враждовали между собой за титул «ба» (его еще называют «гегемон»), и одновременно зарождалась политическая и юридическая культура Китая. Нарабатывался бесценный опыт управления государством и обществом на основе различных принципов, которых придерживались разные княжества. Кроме внешней борьбы, внутри каждого княжества ваны (правители) ожесточенно боролись за полноту власти с аристократией. Испокон веку все главные посты занимала родовая знать, и ванам, не имеющим благородного происхождения, необходимо было лишить аристократов этой привилегии, убрать их с занимаемых должностей. Все это внутреннее и внешнее противостояние породило большой спрос на книжников (по-китайски – «ши»), таких как Конфуций. Являясь носителями интеллектуального капитала, они занимались отработкой оптимальной модели построения государства и общества, взаимоотношений государства, общества и человека. Народ существует для государства или государство для народа – эту дилемму решали две школы: легисты и конфуцианцы.

Этим древним весомым интеллектуальным багажом, основанным на конфуцианских традициях, и воспользовался Сибусава Эйдзи для блага своей страны. Сибусава Эйдзи – не только создатель теории конфуцианской экономики, но и предприниматель-практик, реализовавший свои идеи в бизнесе. Выдающийся японский ученый-предприниматель владел пятьюдесятью видами бизнеса (банковское дело, операции с недвижимостью, страхование, железные дороги и другими) и путешествовал по свету с лекциями о конфуцианском капитализме.

В своей книге «Лунь Юй и бухгалтерский счет» Сибусава Эйдзи писал: «Для достижения материального благополучия человек должен следовать «бусидо» («пути воина»), но если кто-то хочет прийти в бизнес, следуя только «бусидо», не обладая коммерческим талантом, то он обречен на гибель. Развивая в себе коммерческий талант, человек должен не только прочитать много книг, но он также должен следовать моральным наставлениям «Лунь юй»… Коммерческая деятельность без морали, основанная лишь на хитрости, – это дилетантизм».

Сибусава Эйдзи видел сходство «бусидо» и конфуцианства. Конфуций считал, что благородный муж, занимающий низкое положение, не должен поступаться своими моральными принципами. Также, согласно принципам «бусидо», самурай никогда не возьмет ни одной монеты, если это нарушает его моральный кодекс.

«[…] В прошлом для многих наших предпринимателей главным являлось богатство и знатность, а моральные принципы были второстепенными, – замечает Сибусава Эйдзи. – Это было огромной ошибкой! Я считаю, что нравственные критерии «бусидо» необходимы не только самураям и конфуцианцам, они должны стать нравственным фундаментом современного промышленника и предпринимателя». Согласитесь, очень актуальные слова для российской деловой действительности, где никогда не найдешь ответственных и виноватых.

Проработанная Сибусавой Эйдзи книга Конфуция «Лунь юй» и по сей день является учебником «этики бизнеса» дальневосточных предпринимателей. Достоинства «благородного мужа» по Конфуцию легли в основу модели японского предпринимателя. «Традиция формировала образ идеального добродетельного человека, который во всех сферах жизни, во всех жизненных проявлениях поступает согласно общим канонам морали, к тому же чётко знает свое место в обществе и строго соблюдает соответствующие правила. Огромную роль в формировании национального характера играло представление о чести, о «лице».

Согласно западной традиции глобальные философские истины не имеют ничего общего с проблематикой реальной жизни. Для деловых людей Востока, изучающих на протяжении всей жизни древние философские трактаты, такая точка зрения в корне неверна. Ум восточного бизнесмена всегда свяжет банкротство корпорационных монстров или крушение головокружительных карьер с проявлением Пути Дао.

Взлёт социально-экономических показателей в новых индустриальных странах (Республика Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг) – яркий пример претворения в жизнь классических китайских стратегий, обеспечивающих процветание бизнесу. Конфуцианская мораль заложена в основе роста экономики дальневосточных стран. И если в некоторых из них мы наблюдаем сегодня проблемы – это происходит от несоблюдения базовых принципов Учения.

Большинство западных бизнесменов считают мораль и нравственность чем-то второстепенным, ничего не стоящими вещами. Куда более хорошо продаются жизнестойкие алчность, порочность, жестокость. Наглость признается за второе счастье. Совсем по-другому обстоят дела в дальневосточных государствах, где капитализм строится на традиционных духовных ценностях, в частности – конфуцианстве. Проникающие во все сферы общества морально-этические принципы Конфуция помогают бизнесменам Японии, Кореи, Китая успешно вести свой бизнес и выходить победителями в условиях жесточайшей конкуренции.

Яркий пример применения принципов конфуцианской морали – известная на весь мир японская компания «Sony». Главное направление деятельности на предприятии заключено в следующих словах: «Внести свой вклад в счастье человечества и в развитие общества». Основная цель компании – не прибыль, а развитие. Если сравнить оплату труда сотрудников «Sony» с оплатой сотрудников на подобном американском предприятии, то у японцев она в несколько раз меньше, что не сказывается негативно на трудовой активности. Принцип семейственности – определяющий фактор в работе компании, который уподобляет руководителя отцу, заботящемуся о своих детях, а всю компанию – большой семье. В такой системе ценностей сверхурочная работа не становится тяжким ярмом, и может быть выполнена бесплатно. Самые высокопоставленные сотрудники «Sony» получают заработную плату, не более чем в 6 раз превышающую зарплату рядовых рабочих, тогда как в западных странах этот разрыв может достигать до 50 раз, а в странах с развивающейся экономикой этот разрыв исчисляется уже сотнями раз.

Глава третья. Построение «общества малого благоденствия», или «Конфуцианский социализм» в Китае

Великий защитник консервативных ценностей, мечтающий создать «цивилизованное и гармоничное государство», Конфуций безгранично почитался в Китае. Китайцы прозвали его Совершенномудрый, Учитель десяти тысяч поколений.

В 1979 году, когда в Китае многие разочаровались в социалистических утопиях, китайский политик и реформатор Дэн Сяопин решил построить «конфуцианский социализм» – «общество средней зажиточности», основанное на концепции Конфуция «сяокан». В трактовке Конфуция это понятие означало «общество малого благоденствия». Управлять, по Конфуцию, необходимо на основании правил и долга, в противном случае народ тебя не признает.

Конфуцианское «Четверокнижие» начинается с тезиса «породнения с народом». Эти же идеи озвучивал в своих выступлениях Дэн Сяопин. Были сформулированы идеалы социалистической духовной культуры, которая включала в себя и материальный аспект. Сам лидер страны Дэн Сяопин выражал глубокую озабоченность духовным вакуумом, образовавшемся в обществе с приходом рыночных отношений. На Всекитайской конференции Коммунистической партии Китая он выступил со следующими словами: «Мы боремся за социализм не только потому, что при социализме производительные силы получают возможность развиваться быстрее, чем при капитализме, но и потому, что только социализм может изжить присущие капитализму и другим эксплуататорским системам явления алчности, морального разложения и несправедливости. Без усиленного строительства духовной культуры строительство материальной культуры разрушается». Вторил ему и Цзян Цзэминь – генеральный секретарь центрального комитета партии: «Необходимо видеть и то, что пороки и негативные факторы рынка могут отразиться на идеологии людей и на отношениях между людьми, при этом легко возникают такие явления, как денежный фетишизм, гедонизм, крайний индивидуализм».

Было решено провести различные культурные мероприятия, пропагандирующие достижения традиционной и современной культуры. Было разработана специальная программа построения гражданской морали. В то время был вытащен из небытия и стал культивироваться образ «конфуцианского предпринимателя».

iknigi.net