Ощущение в философии это: ОЩУЩЕНИЕ это

Содержание

Ощущение

Литература 7

У каждого человека своё умение видеть, думать и чувствовать. Нет ничего глупее, чем пытаться подменить у него это умение нашим.

Ж.-Ж. Руссо.

Введение

Ощущение, восприятие, мышление служат неразрывными частями единого процесса отражения действительности. Чувственное наглядное познание предметов и явлений окружающего мира есть главное, исходное. Однако, ощущая, воспринимая, наглядно представляя себе любой предмет, любое явление, человек должен как-то анализировать, обобщать, конкретизировать, другими словами, мыслить о том, что отражается в ощущениях и восприятиях. Ощущения, восприятия, представления, мышление составляют познавательные процессы.

Ощущения являются источником наших знаний о мире, источник чувств и эмоций. Ощущения связывают человека с внешним миром и являются как основным источником информации о нем, так и основным условием психического развития.

Развитие философских воззрений на природу ощущений (рационализм, солипсизм).

Однако, несмотря на очевидность этих положений, они неоднократно подвергались сомнению. Представители идеалистического направления в философии и психологии нередко высказывали мысль о том, что подлинным источником нашей сознательной деятельности являются не ощущения, а внутреннее состояние сознания, способность разумного мышления, заложенные от природы и не зависимые от притока информации, поступающей из внешнего мира. Эти воззрения легли в основу философии рационализма. Суть ее заключалась в утверждении о том, что сознание и разум — это первичное, далее не объяснимое свойство человеческого духа.

Философы-идеалисты и многие психологи, являющиеся сторонниками идеалистической концепции, нередко делали попытки отвергнуть положение о том, что ощущения человека связывают его с внешним миром, и доказать обратное, парадоксальное положение, заключающееся в том, что

ощущения непреодолимой стеной отделяют человека от внешнего мира. Подобное положение было выдвинуто представителями субъективного идеализма (Д. Беркли, Д. Юм, Э. Мах).

И. Мюллер, один из представителей дуалистического направления в психологии, на основе вышеупомянутого положения субъективного идеализма сформулировал теорию «специфической энергии органов чувств». Согласно этой теории, каждый из органов чувств (глаз, ухо, кожа, язык) не отражает воздействия внешнего мира, не дает информации о реальных процессах, протекающих в окружающей среде, а лишь получает от внешних воздействий толчки, возбуждающие их собственные процессы. Согласно этой теории, каждый орган чувств обладает своей собственной «специфической энергией», возбуждаемой любым воздействием, доходящим из внешнего мира. Так, достаточно нажать на глаз или воздействовать на него электрическим током, чтобы получить ощущение света; достаточно механического или электрического раздражения уха, чтобы возникло ощущение звука.

Из этих положений делался вывод, что органы чувств не отражают внешних воздействий, а лишь возбуждаются от них, и человек воспринимает не объективные воздействия внешнего мира, а лишь свои собственные субъективные состояния, отражающие деятельность его органов чувств.

Близкой была точка зрения Г. Гельмгольца, который не отвергал того, что ощущения возникают в результате воздействия предметов на органы чувств, но считал, что возникающие вследствие этого воздействия психические образы не имеют ничего общего с реальными объектами. На этом основании он называл ощущения «символами», или «знаками», внешних явлений, отказываясь признать их изображениями, или отображениями, этих явлений. Он считал, что воздействие определенного объекта на орган чувств вызывает в сознании «знак», или «символ», воздействующего объекта, но не его изображение. «Ибо от изображения требуется известное сходство с изображаемым предметом… От знака же не требуется никакого сходства с тем, знаком чего он является».

Легко видеть, что оба этих подхода приводят к следующему утверждению: человек не может воспринимать объективный мир, и единственной реальностью являются субъективные процессы, отражающие деятельность его органов чувств, которые и создают субъективно воспринимаемые «элементы мира».

Подобные выводы были положены в основу теории солипсизма (от лат. solus — один, ipse — сам) сводившейся к тому, что человек может познать только самого себя и не имеет никаких доказательств существования чего-то иного, кроме него самого.

На противоположных позициях стоят представители материалистического направления, считающие возможным объективное отражение внешнего мира. Изучение эволюции органов чувств убедительно показывает, что в процессе длительного исторического развития сформировались особые воспринимающие органы (органы чувств, или рецепторы), которые специализировались на отражении особых видов объективно существующих форм движения материи (или видов энергии): слуховые рецепторы, отражающие звуковые колебания; зрительные рецепторы, отражающие определенные диапазоны электромагнитных колебаний, и т. д. Изучение эволюции организмов показывает, что на самом деле мы имеем не «специфические энергии самих органов чувств», а специфические органы, объективно отражающие различные виды энергии. Причем высокая специализация различных органов чувств имеет в своей основе не только особенности строения периферической части анализатора — рецепторов, но и высочайшую специализацию нейронов, входящих в состав центральных нервных аппаратов, до которых доходят сигналы, воспринимаемые периферическими органами чувств.

Следует отметить, что ощущения человека — это продукт исторического развития, и поэтому они качественно отличаются от ощущений животных. У животных развитие ощущений целиком ограничено их биологическими, инстинктивными потребностями. У многих животных отдельные виды ощущений поражают своей тонкостью, однако проявление этой тонко развитой способности ощущения не может выйти за пределы того круга объектов и их свойств, которые имеют непосредственное жизненное значение для животных данного вида. Например, пчелы способны гораздо тоньше, чем среднестатистический человек, различать концентрацию сахара в растворе, но этим и ограничивается тонкость их вкусовых ощущений. Другой пример: ящерица, которая способна слышать легкий шорох ползущего насекомого, никак не будет реагировать на очень громкий стук камня о камень.

У человека способность ощущать не ограничена биологическими потребностями. Труд создал у него несравненно более широкий, чем у животных, круг потребностей, а в деятельности, направленной на удовлетворение этих потребностей, постоянно развивались способности человека, в том числе и способность ощущать. Поэтому человек может ощущать гораздо большее количество свойств окружающих его предметов, чем животное.

«Верно ли утверждение, что материя

Философия

О сообществе

Философия

Сообщество для тех, кто интересуется философией. __________________________________________ «Все люди-философы, поскольку они придерживаются той или иной точки зрения на жизнь и смерть». Карл Поппер.

Разница между чувством и эмоцией

29 октября 2020 г.

Чувства и эмоции звучат как одно и то же, но это не так. Древние философы и современные ученые различают их. Тем не менее смешение двух часто вызывает страдания. Чтобы понять, почему, давайте обсудим две стратегии реагирования на негативные чувства.

Некоторые игнорируют или скрывают свои чувства. Представьте себе человека, который все держит в бутылках. Они стремятся быть холодной железной крепостью, никогда не тревожащейся ни болью, ни беспокойством. Они в значительной степени успешны и ведут эмоционально приглушенное существование. Но иногда их защитная стена ломается. Вы можете назвать этого человека репрессивный .

Тогда представьте себе человека, для которого каждое чувство определяет его реальность. Ощущение подпитывает мысли вроде «меня не любят», «мир несправедлив и несправедлив», «ничего не получается». Когда они чувствуют себя счастливыми, мир окрашивается гораздо ярче. Мысли вроде «я любим», «мир прекрасен» и «все получается» заполняют их день. Этот человек во власти своих чувств. Вы можете называть этого человека американскими горками .

Эти два человека совершают одну и ту же ошибку: путают чувства и эмоции.

Учитывая, что мы используем эти два слова взаимозаменяемо, это может показаться удивительным. Но древняя философия стоицизма и современные науки различают их, открывая способ избежать репрессий или американских горок.

Различие вытекает из осознания того, что наши эмоциональные переживания тесно связаны с нашими суждениями. Не только то, что человек чувствует, но и то, что он думает, окрашивает наш опыт. Следовательно, психотерапевты перешли от анализа подсознательных мотивов к обсуждению моделей мышления и убеждений своих пациентов. Они приняли когнитивная модель эмоций . Эта модель предсказывает, что наши убеждения формируют наши эмоции. Но это понимание, которое можно получить без инструментов и опыта современной психотерапии. Как заметил римский государственный деятель, оратор и философ Цицерон:

Тот факт, что люди легче переносят одну и ту же боль, когда они добровольно претерпевают ее ради своей страны, чем когда они переносят ее по какой-то меньшей причине, показывает, что интенсивность боль зависит от состояния ума страдающего, а не от ее собственной внутренней природы.

Другими словами, есть чувства и эмоции. Чувство, лишенное суждения, есть просто ощущение. Только когда мы оцениваем боль, считаем ли мы ее невыносимой или стоящей того, мы испытываем полноценную эмоцию. Сенека, философ-стоик, политик и драматург, описывает эту идею так:

Человек считает себя обиженным, хочет отомстить, а затем, будучи почему-то разубежденным, снова быстро успокаивается. Я не называю это гневом, но умственным порывом, поддающимся разуму. Гнев — это то, что выходит за пределы разума и увлекает его.

Психический импульс или чувство – это ощущения в теле. Суждение о том, является ли происходящее в конечном счете хорошим или плохим; это эмоции.

Отсюда лозунг стоиков:

Людей беспокоят не вещи, а принципы и представления, которые они составляют о вещах.
Эпиктет

С когнитивной моделью эмоций согласуются психотерапия и стоицизм. Фактически, влияние стоиков на психотерапию хорошо задокументировано. Основатели были вдохновлены и под влиянием древнегреческой и римской философии.

Недавняя работа в области когнитивной науки подтверждает эту точку зрения. Наши эмоциональные реакции не обязательно являются результатом событий; скорее это интерпретации. Не существует какой-то одной «печали», которая надежно вызвана событиями в мире. Вместо этого «печаль» создается из нашего опыта. Что это такое, отличается от человека к человеку, от культуры к культуре.

В соответствии с этой построенной теорией эмоций , эмоции являются понятиями. Это группировки прошлого опыта, текущего состояния мира и состояния своего тела. Последний бит удивителен, но ключевой. Эмоции играют роль в управлении энергией, и для этого они должны реагировать на состояние тела.

Как утверждает ученый-бихевиорист Ник Чейтер:

Именно наша интерпретация состояния собственного тела заставляет нас интерпретировать одни и те же беспорядочные мысли как отчаянные, полные надежды или тихо смирившиеся.

Экзистенциальный страх или восторженная радость могут иметь больше общего с обыденностью управления нашим телом, чем с чем-либо еще!

В качестве примера представьте, что к лицу приливает тепло. Можно интерпретировать это как гнев, смущение или привязанность. Мы можем с большей вероятностью интерпретировать это ощущение как гнев, если мы ссоримся, с большей вероятностью испытаем смущение после того, как скажем что-то неловкое, и с большей вероятностью испытаем гордость, наблюдая за успехом любимого человека. Потенциально ощущения могут не иметь ничего общего с эмоциями, а скорее с тем, что мы едим!

То, что мы думаем, имеет значение. Эмоции не являются обреченными реакциями на мир. Вместо этого суждения и опыт формируют то, чем они являются. На вопрос, в какой степени люди контролируют свои эмоции, Лиза Фельдман Баррет, одна из пионеров искусственно созданной теории эмоций, ответила:

Ваш мозг способен брать обрывки прошлого опыта и комбинировать их по-новому. Подумайте об этом так: если у вас на кухне есть набор обычных ингредиентов, вы можете комбинировать их по-новому, чтобы приготовить новые рецепты, которые вы никогда раньше не готовили.

Другими словами, обдумывая наши суждения и прошлый опыт, мы можем контролировать то, как мы реагируем на мир. Так, стоическая теория эмоций получает поддержку популярных в современных исследованиях взглядов. Есть некоторые отличия, конечно. Сконструированная теория эмоций использует достижения философии, вероятности и неврологии, к которым стоики не имели доступа. Кроме того, стоики, возможно, преувеличивали степень нашего контроля над своими эмоциями. Тем не менее остается фундаментальное понимание: эмоции отчасти являются продуктом разума и суждения.

Теперь мы можем вернуться к репрессиям и американским горкам.

Ошибка репрессивного человека состоит в том, что он считает негативные чувства внутренне вредными. Они делают это, потому что верят, что отрицательные чувства проблематичны — другими словами, они уже построили суждения, необходимые для переживания отрицательных эмоций. Репрессивное не приняло близко к сердцу изречение Эпиктета. Уклоняясь от негативных чувств, они подтверждают идею о том, что негативные чувства мешают. Это недооценивает роль, которую играет наше суждение. Кроме того, он игнорирует пространство для простого принятия того, что мы чувствуем.

Эта стратегия требует двух больших затрат. Во-первых, это побуждает избегать краткосрочного дискомфорта. Жертвовать жизнью в соответствии со своими ценностями ради сиюминутного комфорта — это не рецепт успеха. Это оптимизация для раскаяния, а не для счастья. Во-вторых, стратегия репрессивного также рискует игнорировать полезную информацию о своих чувствах. Чувства и ощущения — это данные либо о мире, либо о состоянии своего тела — и мы отрываемся от них на свой страх и риск.

Ошибка американских горок состоит в том, чтобы относиться к негативным чувствам как к реальности. Они слишком быстро переходят от чувства к эмоции, позволяя чувствам диктовать свою причину. В то время как репрессивная жизнь может быть эмоционально приглушенной, жизнь американских горок вышла из-под контроля. Этот человек слишком быстро принимает крайние суждения о мире. Любой стресс означает катастрофу, а любая польза — признак окончательного успеха. Реальность сложнее.

Передав бразды правления, американские горки примут худшие решения, чем в противном случае. Как Сенека подробно описывает в О Гневе , это особенно заметно в случае гнева и ярости, где вспышки могут привести к непоправимым ошибкам. Но это также может привести к более приятным ощущениям, как показывают многие неудачные партнерские отношения и браки.

Вместо того, чтобы сдерживать свои чувства или вручать им ключи, цель состоит в том, чтобы жить в соответствии с нашими ценностями. Воспринимайте чувства как информацию. Отрицательные чувства имеют свои роли и способы использования. Их не всегда нужно подавлять. Не будьте слепы к своим чувствам, если что-то кажется неправильным, и действуйте соответствующим образом, даже если это трудно объяснить. Следите за тем, чтобы не слишком быстро перескакивать с чувства на эмоцию. Не всякое умственное побуждение должно преобладать над разумом. Когда это уместно, переформулируйте ощущения бабочек в животе в волнение вместо беспокойства, теплоту в любовь вместо гнева. Избегайте ошибок американских горок и репрессий.

Размышление об эмоциях: философская история | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews

Редакторы пишут, что «том предлагает исследовать философскую историю эмоций, объединяя ведущих историков философии и охватывая широкий спектр школ мысли и эпох, от античной философии до отчетов двадцатого века. «(1). Работа содержит одну статью об Аристотеле, одну об Аквинате и Оккаме, три о философах семнадцатого века (Декарт, Гоббс, Спиноза, Мальбранш), четыре о философах восемнадцатого века (Шефтсбери и Хатчесон, Кант, Юм, Шиллер) и пять о посткантианская философия (Шопенгауэр и Ницше, школа Брентано, Хайдеггер, Сартр, аналитическая философия). Следовательно, это в основном исследование эмоций в современной и современной западной философии.

Более обширная «философская история» будет включать главы о стоицизме, Августине и августинизме, Авиценне и его влиянии и византийской философии. Таким образом, диапазон книги более ограничен, чем можно было бы ожидать, но авторы являются признанными экспертами в своих областях, статьи имеют высокое историческое качество, и многие из них содержат интересные философские комментарии. Есть небольшие недостатки в основном хорошо выполненной редакционной работе: некоторые часто упоминаемые понятия, такие как «формальный объект», не найдены в указателе, а также не было хорошей идеей оставлять настоящих авторов вне указателя, поскольку некоторые на них часто ссылаются из-за их других публикаций. Ссылаясь на переведенные источники, некоторые авторы услужливо указывают важные оригинальные термины в скобках. Хотелось бы большего количества этого, а также дат основных исторических личностей.

В своем обширном и многогранном труде Кевин Маллиган обращается к критике описания эмоций Уильямом Джеймсом со стороны Франца Брентано и его учеников и последователей, особенно Эдмунда Гуссерля и других феноменологов. Эта австро-германская критика характеризуется как основанная на незнакомой философии разума, представляющей «необычный, тонкий и барочный» взгляд на эмоции. Маллиган предлагает экзегетическое и философское обсуждение основных различий и терминологических особенностей этого подхода, который считает тезис Джеймса об эмоциях как воспринимаемых телесных аффектах глубоко ошибочным. Согласно последней главе тома Фабриса Терони («В погоне за эмоциональными модусами: философия эмоций после Джеймса»), большинство философов таким же образом утверждали, что эмоции не являются восприятием физиологических изменений, поскольку они обычно включают в себя преднамеренные изменения. отношение к внешним объектам.

Главными фигурами в главе Маллигана являются Карл Штумпф, Эдмунд Гуссерль и Макс Шелер. Другие австро-германские авторы, о которых прокомментированы, — это Антон Марти, Мориц Гейгер, Эдит Штайн, Адольф Райнах и Дитрих фон Хильдебранд (последние два отсутствуют в библиографии). Догматы этой традиции сопоставляются со взглядами Людвига Витгенштейна, которые обнаруживают сходство с критикой Джеймсом феноменологических наследников Брентано, но не с их объяснением ментальной сложности эмоций и реальности ценностей как объектов эмоций.

Маллиган имеет дело с различиями между аффективными явлениями, которые намеренно направлены, и теми, которые не являются, между перцептивными, органическими и аффективными ощущениями, между модусами и содержанием объектов и между различными типами объектов эмоций. В одном абзаце он комментирует замечания Эдит Штайн о способах воздействия других. К ним относятся притяжение и отталкивание и, в более общем плане, аффекты беспокойства, беспокойства, экзальтации и облегчения, все из которых могут выявить ценности субъектов и их эмоциональное отношение к объектам, иллюстрирующим такие ценности. Ссылаясь на эти состояния, Маллиган предполагает, что они являются «просто примерами органических или висцеральных ощущений Джеймса, ощущаемых телесных волнений» (стр. 235). Когда Штейн писала о беспокойстве, обнаружившем обесценивание ее акта зависти, почему она должна была думать, что это просто внутреннее ощущение? Кажется, здесь это не проблема, хотя переживания могут сопровождаться осознанием физиологических изменений.

В только что упомянутой главе Терони обращается к обсуждению эмоций в аналитической философии сознания, которая продолжает критику теории Джеймса. Он занимается теориями суждений (например, Марты Нуссбаум), теориями знания-веры (например, Роберта Гордона), теориями аффективного восприятия (например, Сабины А. Деринг, Роберта К. Робертса, Кристин Тапполет) и различными проблемами в области психологии. эти отчеты, утверждая, что проблемы возникают из-за сведения эмоций к другим психическим явлениям, которые не являются «эмоциональными». Чтобы избежать этого, Терони предполагает, что эмоции — это основные психологические модусы, которые можно сравнивать с другими модусами, но не сводить к ним. Некоторые предполагают, что эмоции обычно имеют композиционную структуру, как у Аристотеля (когнитивная, аффективная, волевая, физическая), но Терони не обращает внимания на этот подход. Он пишет (стр. 293) что во избежание двусмысленности в использовании термина «чувство» он занимается исключительно чувством в джеймсовском смысле (проприоцептивное осознание физиологических изменений). Это вызывает некоторые трудности при комментировании теорий, которые связывают познание с эмоциональным чувством в отношении неджеймсовских объектов или рассматривают центр эмоций как чувственную оценку (Питер Голди, Беннетт В. Хелм).

Еще один краткий обзор обсуждения эмоций в англо-американской аналитической философии включен во вступительную главу Дэниелом Гарбером, который сравнивает его с подходами к страстям у рационалистов XVII века (Декарт, Мальбранш и Спиноза). Он утверждает, что основное различие между этими интеллектуальными эпизодами заключается в том, что в то время как теория эмоций понимается как относительно автономная часть философской психологии в первом случае, последняя разрабатывается в среде более широких метафизических, этических или теологических тем. Гарбер больше симпатизирует раннему современному подходу, полагая, что он может привести современных философов к более аналитическому осмыслению своих предположений.

Теренс Ирвин обращается к замечаниям Аристотеля о платоновских частях души и его описанию страстей и добродетелей. Это самая длинная и единственная глава по античной философии. Начиная с аристотелевского обсуждения воздержания и невоздержания, Ирвин проливает свет на то, что подразумевается под прислушиванием к разуму в эмоциональном контексте у Аристотеля и в интерпретации Аквината косвенной рациональности эмоций Аристотеля. Ирвин приводит подробное исследование аристотелевских формулировок этого вопроса в различных местах. Эта глава полезна для философов, интересующихся древней теорией как таковой и ее более или менее точными современными приложениями, такими как этика добродетели.

Нет исследований по арабской средневековой философии или византийской философии. К средневековой латинской философии обращается Доминик Перлер, который сравнивает подход Фомы Аквинского и Оккама к эмоциям чувственной части и их отношение к способностям разумной души, а также различные примеры того, как их можно понимать. Перлера особенно интересует точка зрения Оккама на эмоции рациональной части души (страсти воли), которые не требуют телесных изменений, как это обязательно делают страсти в гиломорфизме Аквината.

Средневековые рассказы о страстях воли недавно привлекли внимание ученых; они были представлены Бонавентурой и другими францисканскими авторами и подробно рассмотрены Джоном Дунсом Скотом. В то время как Скот считал страсти воли (страдание и радость) вызванными настроениями воли, а не ее свободными действиями, Перлер утверждает, что Оккам на самом деле рассматривает все происходящие воли как страсти. Как волюнтарист, Оккам охарактеризовал простые акты воли как свободные. Он следовал Скотовой характеристике страдания и радости как несвободных пассивных реакций, но, по-видимому, полагал, что названия чувственных страстей могут быть применены и к свободным актам воли, так как воля есть нематериальная движущая сила, аналогичная чувственной движущей силе. , за исключением того, что первый бесплатный, а второй нет. Перлер не учитывает, насколько серьезно Оккам хотел отказаться от традиционного способа говорить об эмоциях как о пассивных реакциях и ввести концепцию эмоций, которая также включала бы свободные действия.

Теории семнадцатого века кратко изложены во вступительной главе Гарбера (Декарт, Спиноза, Мальбранш) и более подробно в исследовании Эми Шмиттер о принципах таксономии эмоций у Декарта и Гоббса и Лилли Аланен «Аффекты и идеи в терапии страстей Спинозы». . Шмиттер утверждает, что лидирующее положение «чуда» в списке основных эмоций Декарта и «славы» в схеме Гоббса имеет теоретические и культурные причины, и что внимание к обоим аспектам может помочь понять списки с современной точки зрения. . В подходе обоих исторических авторов доминирует новая механистическая физика: удивление — это страсть, которая в дуализме Декарта делает понятным взаимодействие между интенциональным вниманием и каузальной физикой, а слава в механизме Гоббса служит примером конкурентного поведения в человеческой жизни без какой-либо другой конечной цели. чем «быть первым». Не совсем понятно, что культурного, а что теоретического в этой картине. В работе Шмиттер есть несколько ссылок на современную философскую литературу об эмоциях у Декарта и Спинозы, но она упоминает некоторые другие таксономии семнадцатого века. Кроме того, те, кому интересны списки и диаграммы, могут обратиться к разработанным Кристианом Томасиусом таблицам для построения эмоциональных профилей людей (9).0009 Ausübung der Sittenlehre , 1696).

Как и Гарбер, Лилли Аланен рассматривает теорию эмоций Спинозы как попытку смягчить и овладеть нашими аффектами путем превращения пассивных эмоций, таких как печаль, в активную радость с помощью философской терапии. Это противоядие от беспокоящих эмоций совместимо с детерминистским монизмом Спинозы и состоит в более глубоком понимании причин движений души. После подробного анализа основных тем философии эмоций Спинозы с полезными ссылками на второстепенную литературу Аланен заканчивает несколько скептическими замечаниями по поводу эффективности такого рода терапии, несмотря на свидетельства многих поклонников Спинозы.

Лоран Джаффро обращается к обсуждению смеха у Шефтсбери и Хатчесона, которые оба сочли определение смеха Гоббсом как «внезапной славы» слишком узким. Они различали различные виды эмоций, связанных со смехом, и рассматривали социальный аспект насмешки. Джаффро обращает особое внимание на различную социальную и политическую роль смеха у этих авторов. В то время как Хатчесон выступал за ограничение насмешек, Шефтсбери выступал за положительные эффекты свободного рынка. Глава Джаффро посвящена менее изученной теме, в этом отношении она отличается от статей о Декарте, Гоббсе, Спинозе, Канте и Юме, которые сосредоточены на специальных вопросах в широко изученных контекстах.

Элизабет С. Рэдклифф обращается к таксономическим идеям Юма и его предложениям по контролю над некоторыми страстями с помощью противоположных страстей путем развития силы духа, нейтрализации одной страсти другой или развития величия ума или героической добродетели. Рэдклифф является автором связанной книги Hume on Action and Passion (Oxford University Press, 2017). Аликс Коэн обращается к тому значению, которое Кант придавал культивированию эмоций как косвенной обязанности. Хотя многие комментаторы не считают это моральным долгом, Коэн утверждает обратное. Это интересное обсуждение спорного вопроса. Статья довольно краткая, что затрудняет оценку ее аргументов. Несколько странно, что автор перечисляет имена толкователей, которые рассуждают в том же направлении, не объясняя, как и где, но некоторые их работы включены в книгу Кант об эмоциях и ценности , который она редактировала (Palgrave Macmillan, 2014).

Взгляды Фридриха Шиллера на взаимодействие рациональности и эмоций обсуждаются Кристофером Беннеттом. Шиллер разработал особую эстетическую теорию благодати и свободы, которая должна была преодолеть разрыв между разумом и чувственностью в этике Канта. Эта часто обсуждаемая позиция рассматривается с разных точек зрения в работе Беннета со ссылками на историю эстетики и моральной философии. Приветствуются даты и оригинальные названия произведений Шиллера, а также некоторые исторические сведения о Шиллере, который известен больше историкам литературы, чем историкам философии.

Кристофер Джанауэй анализирует взгляды Шопенгауэра и Ницше на эмоции и познание. В то время как Шопенгауэр утверждал, что эмоции просто мешают эпистемической деятельности и их следует избегать в эпистемической культуре, Ницше считал, что они по существу связаны с эпистемологическим стремлением и могут способствовать его процветанию. Джанавей предлагает взвешенную интерпретацию этих подходов, приводя доводы в пользу правдоподобия и привлекательности аффективного знания и перспективизма Ницше, отвечая на критику его более раннего подхода к Ницше.

Ницше часто считают центральной фигурой в так называемой континентальной философии, равно как и Хайдеггера и Сартра, чьи взгляды на эмоции рассматриваются Сашей Голобом и Энтони Хатзимойсисом. В своей статье «Методологическая тревога: Хайдеггер о настроениях и эмоциях» Голоб сосредотачивается на описании Хайдеггером настроения тревоги. За детальным рассмотрением этой концепции следует критическая оценка, включающая вопросы о природе тревоги, негативном отношении Хайдеггера к критическим дебатам и диалогу, правдивости подхода и его внутренней правдоподобности.

Хатзимойсис анализирует феноменологическую теорию эмоционального опыта Сартра в «Очерке теории эмоций » (1939) и «Воображаемое » (1940). Утверждается, что, хотя эти рассказы кажутся несовместимыми, их можно интерпретировать так, что первый был написан от третьего лица, а второй — от первого. Это предложение приводит к вопросу о философской последовательности сартровской философии эмоций. Центральные понятия, к которым обращается Хатзимойсис, включают понятия об интенциональности, аффективности, субъективизме, репрезентационизме, дорефлексивном сознании и аффективных качествах, о которых Сартр пишет, что, когда они исчезают, восприятие может оставаться нетронутым, и «все же мир исключительно беден».