Понятие представление в современной психологии Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»
Том 156, кн. 6
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Гуманитарные науки
2014
ПСИХОЛОГИЯ И ПЕДАГОГИКА
УДК 159.955
ПОНЯТИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ В СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ
Б.С. Алишев Аннотация
В статье показано, что термином представление в российской науке обозначаются два отличающихся друг от друга класса психологических феноменов, один из которых имеет перцептивное происхождение, второй — ментальное. В свою очередь, понятие репрезентация широко используется в зарубежной когнитивной психологии, оно тесно связано с российским понятием представление, но не сводится к нему. Это создаёт путаницу и затрудняет взаимопонимание с англоязычными коллегами, поэтому в статье предлагается разграничивать представления перцептивного порядка и ментальные представления как продукты переработки психикой и сознанием различных комплексов информации, выполняющие функцию структурирования и объяснения действительности.
Ключевые слова: представление, образ, ментальные представления, репрезентация, пропозициональные, аналоговые и сенсомоторные репрезентации, когнитивная схема, язык.
В одной из статей [1] ранее нами было показано, что важнейшей функцией психики и сознания является формирование предпочтений, как устойчивых, повторяющихся, так и ситуативных. Наши мозг и психика непрерывно решают задачу выбора, а всякий выбор и есть предпочтение. Но для того, чтобы мы и другие живые существа могли что-то предпочитать, а от другого отказываться или избегать его, у нас должно существовать или моментально формироваться определённое «знание» и о том, и о другом, включающее в себя также «знание» о субъективном значении (то есть необходимо знание о том, «что это», и о том, «что это значит для меня»). Кроме того, у нас должно быть «знание» о собственных состояниях. Если всего этого нет, возможны только случайно, наобум совершаемые предпочтения (так, как это описывается в теории вероятности).
На самом деле указанное «знание» имеет различные формы существования: от врождённого знания, закодированного в генах, до зрительно воспринимаемых картин текущего восприятия, от элементарной бытовой информации до сложных построений современной науки, от точных образов и формулировок до поражающих своей нелепостью сказочных и фантастических конструкций или почти невыразимых, смутных попыток понять и объяснить что-то. Для обозначения
всего этого будем далее использовать термин представление, который, однако, требует пояснений, поскольку он весьма неоднозначно трактуется в современной психологии.
Традиционно в науке используются как близкие друг другу понятия образ и представление. Часто представлениями называют «вторичные» образы, то есть образы, восстанавливаемые из памяти, а не возникающие при непосредственном восприятии. С.Л. Рубинштейн, например, писал: «Представление — это воспроизведённый образ предмета, основывающийся на нашем прошлом опыте» [2, с. 271]. Точно так же он понимал обобщённые представления, возникающие в связи с целыми классами предметов и обозначающими их языковыми категориями. Это понимание повторяется и в большинстве современных отечественных учебников (см., например, [3, с. 234; 4, с. 80]). При такой трактовке представления рассматриваются исключительно как феномены перцептивного порядка (например, представление человека о внешнем виде дома, в котором он живёт, но который в данный момент времени не доступен для его восприятия). При этом считается, что представления, возникающие в воображении, так или иначе тоже основываются на опыте предыдущих восприятий, который просто трансформируется и искажается.
Однако совершенно очевидно, что у человека есть и представления иного рода: в частности, представления о сущности таких абстрактных понятий, как система, логика, мечта, случайность, неопределённость, тождество, счастье, ценность, справедливость, демократия и т. д. Они не имеют зрительно воспринимаемого облика, запаха, не звучат, их невозможно потрогать руками, короче говоря, они не даны в ощущениях и в непосредственном восприятии. Когда речь идёт о них, невозможно указать на какой-то первичный образ, тем более на его «оригинал» или «прототип». Очевидно, что такого рода представления затруднительно называть «вторичными» образами. Здесь мы имеем дело с феноменами уже не перцептивного, а ментально-когнитивного порядка, поэтому для их обозначения, с нашей точки зрения, лучше было бы использовать словосочетание ментальные представления. Они формируются у личности в процессе длительного и непрерывного социального познания, как продукты многократной переработки разнообразных сочетаний информации, каждый из элементов которой был получен в разное время, из разных источников и разными способами. Более того, каждый из них, вероятнее всего, неоднократно перерабатывался личностью и в составе иных информационных комплексов. Но у всех у них есть нечто общее: в определённом контексте и при определённых условиях они могут сочетаться, образуя нечто связное и целостное.
Для обозначения таких «представлений» в зарубежной психологии нередко используются термины идея, концепция и др. Например, в известном исследовании Ж. Пиаже анализируется вопрос о формировании у детей «идеи родины», а немногим позже Г. Яхода обсуждал вопрос о «концепциях национальности» у детей. Однако достаточно прочитать работы и того, и другого (см. [5-6]), чтобы понять, что в них (как и во многих других статьях с такой терминологией) идёт речь не о чём ином, как о размытых, не имеющих чётких контуров и даже искажающих реальность представлениях детей о различных социальных феноменах. Говоря об идеях и наивных концепциях, мы, казалось бы, переходим
из области восприятия в область мышления, но, как только что отмечалось, представления об абстрактных объектах нельзя свести к феноменам чисто перцептивного порядка. Поэтому использование других терминов не добавляет никакой ясности по существу. На самом деле здесь мы сталкиваемся всего лишь с некоторыми языковыми различиями: если речь идёт о представлениях, связанных с социальными или абстрактными объектами, русское выражение представление (о) на английском языке будет звучать как idea (of) или concept (of).
Эту область нередко обозначают аббревиатурой RTM (Representational Theory of the Mind), и в ней под репрезентациями подразумеваются разного рода квазиобъекты (мысли, идеи, образы, впечатления, желания, речевые конструкции, схемы, модели и т. д.), существующие в семантической реальности и замещающие в ней реальные объекты, взаимодействия и соотношения между ними, но не обязательно изоморфные им (см. [8-14] и др.)1. Принято также разделять репрезентации на аналоговые, существующие, например, в виде изображений и графических схем, и пропозициональные, имеющие вид текстовых описаний. Такое разграничение составляет основу популярной теории двойного кодирования А. Пайвио [12], хотя некоторые авторы не придают ему большого значения, так как считают, что в любом случае действуют общие правила формирования репрезентаций.
Выделяются также репрезентации, существующие в виде последовательностей операций и действий. Их обозначают как моторные или сенсомоторные [15-19]. Обоснованность их выделения обсуждается, и к этому вопросу мы вернёмся далее, но сейчас обратим внимание на то, что такая классификация репрезентаций будет полностью соответствовать давно принятой в отечественной психологии классификации типов памяти и мышления: абстрактно-логический (пропозициональные репрезентации), наглядно-образный (аналоговые репрезентации) и наглядно-действенный (сенсомоторные репрезентации). Утверждается
1 В рамках ШМ разум и мышление трактуются как организованные по определённым правилам операции, совершаемые с репрезентациями, но это только общая идея. Конкретные подходы разных авторов, в том числе указанных выше, порой сильно отличаются.
также, что к репрезентациям у индивида формируются интенции и отношения. Иначе говоря, речь идёт о том, что предпочтения, в том числе устойчивые, могут формироваться по отношению не только к реально существующим объектам, но и к замещающим их репрезентациям. Так возникает понятие пропозициональной установки (propositional attitudes): фактически это установка, связанная с той или иной пропозициональной репрезентацией, выражающаяся, в частности, в мере нашего согласия или несогласия с различными утверждениями, в мере их принятия как истинных или ложных [20-21]. Отсюда логически следует, что по поводу любого объекта, действия, соотношения может быть создано энное количество репрезентаций, к каждой из которых у субъекта будет складываться некое отношение.Такое понимание сущности репрезентаций сформировалось в последней четверти ХХ века в результате усилий, предпринимавшихся и предпринимаемых для создания формализованной (вычислительной) модели сознания и разума, пригодной для использования в работах по проблеме искусственного интеллекта. Несмотря на несомненную важность этих разработок для понимания механизмов работы сознания и мышления, углубляться в лингвистическую философию, логику и психосемантику мы не будем, поскольку, во-первых, для решения поставленных задач в этом нет никакой необходимости, а во-вторых, полный обзор и анализ важнейших психологических разработок в данной области содержится в изданном на русском языке капитальном двухтомнике Б.М. Величков-ского [7].
Тем не менее хочется обратить внимание на отмеченное выше обстоятельство: очевидно, что может быть создано довольно большое количество разных репрезентаций, относящихся к одному и тому же. Например, тигра можно назвать крупным животным семейства кошачьих, обычно имеющим полосатую окраску, но можно назвать и самым опасным хищником, обитающим в Азии. Можно использовать также другие пропозициональные и аналоговые (схемы, изображения) репрезентации для его описания, и за всеми этими разными репрезентациями будет «скрываться» одно и то же прототипическое представление (тигр он и есть тигр). Но отсюда вытекает, что представление нельзя свести к репрезентации: одно и то же представление может быть выражено с помощью весьма отличающихся друг от друга по типу, форме и структуре репрезентаций примерно так же, как одна и та же философская, социальная или нравственная тема (Ромео и Джульетта, Город Солнца, Доктор Фауст и др.) может быть реализована в разных литературных вариантах.
Проблема в том, что у нас нет иной возможности выносить суждения о каком-то представлении человека, кроме рассмотрения того, как оно им репрезентируется во внешнем плане, то есть эксплицитно, и у нас нет иного способа исследования представлений вообще, кроме как путём изучения их эксплицитных репрезентаций различного вида и формы. Но если так, то придётся задуматься о том, насколько изображение, создаваемое человеком, соответствует сложившемуся у него образу (представлению), а написанный им текст — содержанию его мыслей и переживаний. Да, все мы стараемся как можно более точно выразить свои представления, но хорошо известно, что это удаётся не всегда.
Что касается формы, в которой существуют имплицитные и эксплицитные репрезентации, то здесь различия вообще носят качественный характер.
Итак, мы называем ментальными репрезентациями когнитивные феномены, которые возникают и существуют в сознании человека, а изучаем мы их по графическим изображениям и текстовым (в широком смысле, включающем любые системы символов) описаниям или действиям (демонстрациям). Более того, очень часто между ментальными репрезентациями и их экспликациями фактически ставится знак равенства, и в итоге всё сводится к поиску некоторых общих правил построения речевых высказываний, графических схем и т. д. Чем же тогда представления отличаются от репрезентаций? С нашей точки зрения, репрезентация является экспликацией представления в виде изображения или текста (и, возможно, действия — демонстрации). Таким образом, то или иное представление лежит в основе любой репрезентации, поэтому рассматриваемое соотношение очень похоже на соотношение смысла и текста, значения и знака. Но если так, то представление превращается в нечто латентное, неуловимое, а «на виду» есть только репрезентации.
Это и в самом деле так, и с этим ничего нельзя поделать, но возникает простой вопрос: в какой форме существуют сами представления? Поскольку их явно нельзя свести к нейрофизиологическим феноменам и процессам (хотя именно последние делают возможным их существование), можно предложить только два варианта ответа. Первый таков: представлений как таковых нет, а существуют только репрезентации, но между разными репрезентациями (например, аналоговыми и пропозициональными) одного и того же объекта мозг способен устанавливать отношения подобия или релевантности. Однако этот ответ нельзя считать удовлетворительным, потому что для установления таких соотношений мозг должен на что-то опираться. У него должно быть какое-то «дополнительное» знание.
Поэтому более правдоподобен второй вариант: представления связаны с тем, для обозначения чего в современной когнитивной психологии используются понятия схема, фрейм, скрипт, сценарий и т. п. Конечно, они обозначают не одно и то же: разница между ними заключается прежде всего в том, что схемы и фреймы считаются когнитивными структурами, связанными с распознаванием и оцениванием относительно статичных объектов и соотношений между ними, а скрипты и сценарии — динамичных явлений (например, ситуаций взаимодействия, способов достижения целей и др.). Но в любом случае имеются в виду базисные ментально-когнитивные конструкции прототипического характера, поэтому мы будем пользоваться только понятием схема, вкладывая в него широкий смысл.
2 Репрезентации тоже создаются в виде схем и текстовых описаний, но в данном случае имеются в виду схемы и сценарии другого уровня, такие, которые существуют имплицитно и делают возможным само создание репрезентаций.
3 Скриптами (сценариями) обычно называют набор имеющихся у людей ожиданий относительно того, что должно произойти далее в понятной им ситуации взаимодействия [22, с. 5], то есть речь идёт о существующих в ментальном мире людей достаточно детальных описаниях того, как должно происходить то или это. В связи с этим Б.М. Величковский связывает фреймы с пространственно организованной информацией, а скрипты — с её организацией во времени [7, т. 2, с. 48].
По всей видимости, формирование и существование когнитивных схем связано с возможностью их сохранения в долговременной памяти, их культурной трансляции и воспроизводства. Не случайно, что именно в исследованиях долговременной памяти в 30-е годы прошлого века в психологии стал использоваться сам термин схема, относящийся к «активной организации прошлых реакций и прошлого опыта» [23, р. 201], то есть к способу хранения информации в сжатом, прототипическом виде, фиксирующем только сущностные её элементы, но позволяющем «узнавать» (обнаруживать общее во многом частном и конкретном), кодировать, оценивать события и факты. Позднее это понятие стало широко использоваться в когнитивной антропологии и психологии. Под схемами в современных исследованиях обычно подразумевают «когнитивные шаблоны, с помощью которых новые входные данные (информация) могут быть согласованы и с точки зрения которых они могут быть поняты» [24, р. 131], или «когнитивные структуры, которые организуют знание» [25, р. 8], или «когнитивные структуры, организованные в пространстве и/или во времени, в которых части соединены на основе смежности (contiguity)» [26, р. 263].
Здесь хочется обратить внимание только на один аспект теории схем. В современной психологии она разрабатывается в тесной связи с анализом языка и речевых высказываний. Между тем вопрос о том, как и насколько связаны представления и когнитивные схемы (даже те, которые вербализуются и, следовательно, выражаются в виде пропозициональных репрезентаций) с языком и речью, является очень непростым. Думается, что роль языка в процессах познания в современной науке переоценивается. Язык — средство коммуникации, но он вовсе не приспособлен для описания сложных объектов или для проникновения в их суть. Задача языка состоит в том, чтобы обеспечить передачу информации (сообщение) от одного человека к другому в понятной обоим форме. Разумеется, при этом необходимо обеспечить не только понятность, но и правильность сообщения, поэтому язык должен описывать реальность, но он не должен описывать её более точно, чем это необходимо для эффективного взаимодействия человека с этой реальностью и с себе подобными. В этом смысле человеческий язык — всего лишь более сложная система коммуникации по сравнению с биологическими системами коммуникации, которые не предназначены для познания природы, но позволяют лучше приспосабливаться и взаимодействовать с ней отдельным сообществам и популяциям.
И внутренняя логика (грамматика) языка также должна прежде всего обеспечить возможность взаимопонимания между его носителями. Если мы мыслим с помощью языка, это ещё не значит, что между мышлением с одной стороны и языком и речью с другой можно поставить знак равенства. Ещё в давнем заочном споре с Ж. Пиаже Л.С. Выготский пришёл к выводу о том, что как в онтогенезе, так и в филогенезе речь и мышление до определённого времени развиваются отдельно друг от друга и на разном нейропсихологическом фундаменте, а причиной их «слияния» в единое целое является практика социальных взаимодействий, в которую всё более и более включается ребёнок по мере своего развития. Этот вывод получил поддержку достаточно широкого круга психологов, хотя далеко не всех. Тем не менее идея о языке как основном средстве мышления продолжает владеть умами многих специалистов, принимающих
методологические установки когнитивизма. Не случайно наряду с гипотезой Н. Хомского об «универсальной грамматике», то есть о врождённом и общем для всех людей базовом языке, существующем на бессознательном уровне, уже много лет активно обсуждается и выдвинутая Дж. Фодором гипотеза о языке мысли (language of thought = LOT) — mentalese [27]. Интересно, что это понятие используют и другие специалисты, в частности один из наиболее известных последователей Н. Хомского С. Пинкер, но имеют ли они в виду одно и то же, используя одно и то же понятие?
Если внимательно прочитать работы названных авторов, можно прийти к выводу, что ментализ у С. Пинкера — нечто вроде универсального, «спрятанного» глубоко в недрах мозга квазиязыка (что-то наподобие общей схемы языка), содержащего в себе базовые правила, на основе которых функционируют все разговорные языки, и позволяющего любому человеку в детстве овладеть любым из них. Иначе говоря, этот ментализ хотя и скрыт, но прямо связан с реально функционирующими языками, а слово язык для С. Пинкера является центральным [13, с. 66-70]. Несколько иное дело — ментализ у Дж. Фодора. Использование им слова язык является гораздо более условным, потому что в центре его внимания находится не коммуникация, а познание, не получение и передача информации, а её анализ и переработка. Соответственно, центральными понятиями для него становятся мышление, ментальные процессы и ментальные состояния [27, р. 5-8]. Язык мысли в его понимании — это система репрезентаций, которая физически реализуется в мозге и, так же как разговорные языки, имеет свои синтаксис и семантику.
Таким образом, ментализ С. Пинкера более связан с естественными языками, а следовательно, он должен обеспечивать коммуникацию. Что касается мента-лиза Дж. Фодора, то он выглядит в большей степени связанным с организацией мыслительных операций, с правилами и логикой мышления. Возникает закономерный вопрос: кто из двух учёных прав? Если вновь вернуться к идее Л.С. Выготского о раздельном до определённого этапа развитии речи и мышления, можно предложить неожиданный ответ: оба правы, и в мозге существуют два разных модуля, два «ментализа». Один из них образуется совокупностью правил, позволяющих разными фонетическими, лексическими, грамматическими способами строить пропозициональные репрезентации; второй — совокупностью правил, с помощью которых осуществляются разнообразные операции с репрезентациями (не только пропозициональными): сопоставляются разнородные единицы информации, устанавливаются взаимосвязи между ними, образуются информационные комплексы, оцениваются их смыслы и значения и т. д.
Очевидно, что, если в мозге человека существуют два таких модуля, они должны между собой взаимодействовать, и, возможно, как раз налаживание этого взаимодействия занимает значительное время в самом раннем детстве человека. В когнитивных теориях, о которых шла речь выше, наличие такой связи не только не подвергается сомнению, но и, более того, вне этой связи проблема мышления даже не рассматривается, так же как и проблема сознания в целом. Само мышление часто трактуется в них как совокупность логических операций, совершаемых над пропозициональными репрезентациями. Но если так, то следует думать, что в ходе эволюции представления появились у людей только после того, как
они (люди) создали язык и стали говорить. Едва ли это верная идея, и вряд ли с ней согласятся эволюционные психологи и социальные антропологи.
Как, например, тогда быть с моральными представлениями, которые, по мнению многих специалистов (Р. Докинз, М. Хаузер и др.), должны вытекать из генетически обусловленных форм поведения и, следовательно, развиваться ещё в доречевую эру (или параллельно, но независимо от развития языка и речи). Было ли, скажем, у людей представление о каком-либо табу до того, как у них появились язык и речь и они дали ему понятийное (языковое) обозначение? Если да (а мы не сомневаемся в том, что ответ на данный вопрос должен быть утвердительным), то в какой форме это представление могло бы ими репрезентироваться? А как быть с хорошо известными (см., например, [28]) реакциями приматов и некоторых других видов животных на неравенство и нарушение правил взаимодействия? Как они могут понимать и идентифицировать ситуации, не обладая языком и речью?
Очевидно, что в отсутствие языка в какой бы то ни было его форме не может быть пропозициональных репрезентаций. Тогда есть только два варианта: либо существуют специфические аналогово-моторные репрезентации в виде моделей последовательности действий, «прикреплённые» в психике и сознании отдельного индивида к схематизированным образам типичных ситуаций взаимодействия (наблюдаем же мы их в балете, пантомиме и танце, а танец, по всей видимости, имеет очень древнее происхождение), либо представления могут существовать вообще без репрезентаций.
Поскольку во втором варианте мы сталкиваемся с классической «вещью в себе», обсуждать его не стоит. Первый же из этих вариантов позволяет относительно просто решить названную проблему. Когнитивные схемы реализуются через моторные репрезентации, привязанные к конкретным ситуациям, то есть нужно говорить о существовании целостных сенсомоторных когнитивных комплексов, в которых определённые перцептивные и моторные схемы привязаны друг к другу и переходят друг в друга. Очевидно, что они есть не только у человека, но и у живых существ, не обладающих ни речью, ни сознанием (без этого, в общем-то, оказались бы невозможными даже инстинктивные формы поведения). Но подобные комплексы могут формироваться и в процессе научения. Так, у многих млекопитающих (и прежде всего у приматов и человека) научение детей осуществляется путём специального показа, демонстрации взрослыми нужных действий или путём простого наблюдения детей за повседневными действиями взрослых, как это описывается в теориях социального научения. Специальная демонстрация уже есть репрезентация того, что знает и умеет взрослая особь (индивид), но в принципе любое действие может быть названо репрезентацией, так как оно всегда выражает знания, умения, навыки, мотивы и ценности того, кто его совершает. Впоследствии, по мере развития сознания, языка и мышления, всё перечисленное начинает рефлексироваться, анализироваться и описываться уже с помощью аналоговых и пропозициональных репрезентаций. Однако это не означает, что у человека моторные репрезентации исчезают: они продолжают сохранять свои функции, что особенно отчётливо проявляется при выполнении им элементарных, доведённых до автоматизма действий.
Поскольку эти действия часто включаются в более сложные комплексы взаимодействия, о которых у человека формируются, соответственно, более сложные представления, то можно допустить, что, так же как в случае с установками, разные представления современных людей и даже отдельные компоненты одного и того же представления могут иметь различное происхождение: в представлении могут присутствовать генетически заданные элементы, компоненты, имеющие древнее культурное происхождение (культурное бессознательное), компоненты, основанные на индивидуальном опыте жизни, и т. д. Многие представления людей должны содержать в себе компоненты, обусловленные не только индивидуальными особенностями познания ими окружающей реальности. В них неизбежно должны присутствовать компоненты, имеющие надындивидуальную природу. Речь не про Бога. Дело в том, что, если нет какого-то безличного знания, истинность которого «проверена» в ходе миллионов лет эволюции, трудно понять, на чём основаны инстинкты и генетически заданные реакции любого живого организма.4 С появлением сознания такое «знание» постепенно начинает становиться доступным индивиду, но в виде информации, которая сама требует интерпретации и объяснения, установления причин и следствий. Такое безличное «знание» формируется также в процессе длительной культурной эволюции различных групп людей и не рефлексируется каждым из них в отдельности или же воспринимается как нечто аксиоматическое, само собой разумеющееся. Лишь часть представлений людей или часть компонентов того или иного представления связаны с различными условиями их индивидуальной жизни, в том числе с теми знаниями, которые они усваивают и которые являются следствием постоянно развивающегося научного познания Вселенной. Формирование последних, конечно, уже невозможно без наличия достаточно сложных символических систем типа языка.
Таким образом, когнитивные схемы с методической точки зрения, безусловно, удобно изучать, обращаясь к анализу языка и пропозициональных репрезентаций, однако это примерно то же самое, что изучать не поддающийся наблюдению космический объект по производимым им гравитационным возмущениям. Это можно и нужно делать, но на основе знания законов гравитации, чтобы избежать серьёзных ошибок и заблуждений. В нашем же случае нужно учитывать возможность того, что когнитивные схемы существуют в долговременной памяти в виде такой системы кодов, которая имеет принципиальные отличия от устройства языка, так как схемы выполняют задачу не приёма и передачи информации, а её идентификации, анализа, сохранения и воспроизведения. Они выполняют важнейшую роль также в процессах выбора, формирования предпочтений и принятия решений, а язык нужен людям вовсе не для этого.
Итак, можно предположить, что любое представление базируется на некой общей когнитивной схеме, или сценарии (скрипте). В свою очередь, на его основе в зависимости от особенностей конкретной ситуации, в которой оказывается субъект, и особенностей более широкого контекста, в который эта ситуация
4 Дж. Хенрих и Р. Бойд в связи с этим призывают когнитивных психологов «прилагать больше усилий к изучению того, как врождённая когнитивная структура взаимодействует с социальными процессами и с социальным научением, оказывая влияние на распространение представлений (representations) и связанных с ними образцов поведения» [29, р. 110].
включена, формируются специфические репрезентации конкретных объектов, людей, отношений и связей, а также самих ситуаций. Одно и то же представление и соответствующая ему когнитивная схема могут репрезентироваться как минимум в трёх отличающихся друг от друга формах: пропозициональной, аналоговой и сенсомоторной. Вместе с тем существует огромное количество представлений, которые не могут быть репрезентированы в аналоговой форме. Вряд ли, в частности, можно чисто графическими средствами изобразить большинство абстрактных понятий, обозначающих различные связи и соотношения между объектами и субъектами. Крайне сложно также изобразить в зрительно воспринимаемой (и воспроизводимой) форме многие психологические и социальные категории, такие как память, мышление, речь, ценность, значение, установка, представление, власть, организация и т. д., однако их можно продемонстрировать с помощью действий и взаимодействий.
В то же время хорошо известно, что существуют не только разные репрезентации, но и совершенно разные представления об одном и том же. Существуют, например, противоположные друг другу гипотезы и теории даже в точных науках, противоположные методологические подходы, совершенно разные трактовки исторических событий, взаимоисключающие оценки одного и того же поступка. Возможно, наиболее ярким примером такого рода различий являются несовместимые друг с другом позиции, занимаемые разными людьми и группами по одним и тем же политическим и социальным вопросам. Это значит, что в реальности даже у одного и того же человека не всегда наблюдается соотношение «один объект (ситуация, проблема и т. д.) — одна схема». Если же речь идёт о разных людях, то оно встречается ещё реже. Поэтому многочисленные когнитивные схемы вряд ли зависят только от особенностей самих объектов (физических, социальных, идеальных) и объективной реальности в целом и вряд ли являются независимыми друг от друга. Скорее всего, они, во-первых, образуются из «кирпичиков» (слотов), способных входить в разные схемы, во-вторых, среди этих «кирпичиков» важнейшую роль должны играть такие, которые одновременно являются базовыми элементами общей картины мира конкретного субъекта. Иначе говоря, можно предположить, что у каждого человека существует множество когнитивных схем, но вместе с тем имеется некое «организующее начало», позволяющее выстраивать их в определённую систему.
Тем не менее вопрос о том, почему возможны разные теории и гипотезы, разные представления об одном и том же, вызывает значительный интерес. Почему на всякий возникший вопрос нельзя найти единственно правильный и одинаковый для всех ответ? (Впрочем, некоторые уверены, что это возможно. Более того, они уверены, что такой ответ им известен.) Проблема, видимо, не только в том, что чаще всего для этого недостаточно достоверной информации, и не только в том, что далеко не все люди заинтересованы в поиске истины (например, те, о ком говорилось в предыдущем предложении, стремятся не к истине, а к победе). Она может состоять в том, что на многие вопросы в принципе невозможно (и никогда не будет возможно) получить однозначный ответ, то есть существуют не зависящие от самих людей ограничения, не позволяющие достигать однозначности (примерно так, как это вытекает из принципа неопределённости В. Гейзенберга). Было бы интересно в связи с этим выяснить,
чем отличаются друг от друга два класса научных, житейских и любых прочих проблем (задач): те, которые имеют однозначное решение, и те, для которых оно в принципе невозможно. Вторых должно быть никак не меньше, чем первых.
Рассмотрим следующий общий пример. Предположим, есть некий объект или что-то, что условно можно назвать объектом. Требуется определить, что он собой представляет. Теоретически в случае с любым объектом энное количество людей могут дать такое же количество определений, некоторые из которых, однако, будут более достоверными, а некоторые — менее. Задача науки заключается в том, чтобы для каждого случая найти как можно более верный ответ, если это вообще возможно. Но, во-первых, наука не совершенна, а во-вторых, ни один человек не в состоянии владеть всеми её достижениями. Пройдут тысячи лет, и наука, и отдельные люди станут более совершенными, но вряд ли что-то изменится в соотношении между наукой и человеком. Поэтому всегда будет возможна вероятность одновременного существования разных вариантов ответа на один и тот же вопрос, одновременного существования разных представлений об одном и том же и будет сохраняться одинаковая правомерность хотя бы некоторых из этих вариантов.
В общем виде существование разных представлений, так же как и разных предпочтений, является ещё одним следствием фундаментальной неопределённости, которая никогда не может быть преодолена полностью. Разные представления об одном и том же существуют просто потому, что их существование теоретически возможно. Если какая-то гипотеза относительно сущности данного объекта или явления возможна, то опыт показывает, что она обязательно будет выдвинута и будет существовать в виде представления до тех пор, пока от неё не откажется последний человек. Поэтому способны существовать в течение долгого времени даже совершенно нелепые представления, абсурдность которых у подавляющего большинства людей не вызывает никаких сомнений. Итак, могут существовать разные представления об одном и том же, и в то же время в представлениях человека о разном могут содержаться некоторые общие элементы.
Исходя из сказанного, мы понимаем под представлениями ментальные образования различной степени сложности, целостности и точности, являющиеся продуктами многократной переработки психикой и сознанием различных комплексов информации, полученной разными способами, в разное время и из разных источников, и выполняющие функцию структурирования и объяснения действительности. Они формируются на основе когнитивных схем и сценариев (скриптов), которые как раз и обеспечивают переработку информации, и репрезентируются в различных формах. Такие ментальные образования могут существовать как на индивидуальном уровне, так и на коллективном. В последнем случае мы сталкиваемся с тем, что выше было обозначено как безличное «знание», формирующееся в процессе длительной культурной эволюции разных групп людей.
Так же как и предпочтения, представления человека могут быть устойчивыми и ситуативными, но при этом необходимо учитывать, что некое представление, являющееся трансситуативным для одного человека (устойчиво предпочитаемое им относительно всех иных представлений о том же самом), для другого
человека, наоборот, может быть таким, которое он использует лишь в некоторых ситуациях (например, когда ему это становится выгодным, он может использовать одно представление о свободе, а в другом случае может опираться на совершенно противоположное представление о её сущности). Отсюда следует, что теоретически можно рассматривать некое объективно существующее «поле представлений» об одном и том же. Людей же в каком-то смысле можно считать всего лишь носителями (и пользователями) того или иного представления, хотя они порой становятся его фанатичными приверженцами. Другими словами, представления, так же как и любые объекты, могут выбираться и предпочитаться, а это делает возможным покупку и продажу соответствующих им репрезентаций, с чем мы нередко сталкиваемся в рекламном бизнесе и в политике.
Но количество отличающихся друг от друга представлений об одном и том же, несмотря на их потенциальную изменчивость, не бывает очень велико благодаря наличию разных, но единых для всех людей форм категоризации действительности (в том числе языка), а также обычного здравого смысла. Разновидностей представлений о чём-то гораздо меньше, чем людей. По всей видимости, по поводу любого объекта, любой структурной части действительности, за исключением того, что должно считаться экзотикой и интересовать только учёных и специалистов (множество Мандельброта, бозон Хиггса, амигдала и т. п.), на уровне обыденного сознания уже давно сложились и существуют некоторые типичные, обладающие наибольшим правдоподобием представления.
Вместе с тем люди «приобретают» те или иные представления, не извлекая их автоматически из контекста культуры, в которой к тому же, как мы уже выяснили, они разнообразны. Ни одно поддерживаемое культурой представление не является неизбежностью для конкретного субъекта, тем более в условиях современного информационного мира. Сегодня людям доступно большее количество различных представлений об одном и том же, чем в прежние эпохи; люди стали меньше зависеть от того, что им предоставляет их собственная культура (с одной стороны, это делает современные культуры более динамичными, с другой — усиливает внутренние противоречия в них). Поэтому роль факторов индивидуального порядка в формировании представлений никак нельзя игнорировать.
Summary
B.S. Alishev. The Concept of Representation in Psychology.
The paper shows that the term predstavlenie (representation/idea) in Russian psychology describes two different classes of psychological phenomena, either perceptual or mental. In turn, the concept representation is widely used in foreign cognitive psychology, being closely related to that in Russian psychology but still going beyond it. This creates confusion and complicates mutual understanding with English-speaking colleagues. Therefore, it has been suggested that mental representations should be distinguished from those of the perceptual type, since they result from the processing of different complexes of information in the psyche and consciousness, performing the function of structuring and explanation of the reality.
Keywords: representation, image, mental representation, propositional, analogue and sensory-motor representation, cognitive scheme, language.
Литература
1. Алишев Б.С. Предпочтение как функция психики // Учён. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. — 2011. — Т. 153, кн. 5. — С. 7-16.
2. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. — СПб.: Питер, 2002. — 720 с.
3. МаклаковА.Г. Общая психология. — СПб.: Питер, 2001. — 592 с.
4. ЩербатыхЮ.В. Общая психология. — СПб.: Питер, 2008. — 272 с.
5. Piaget J., Weil A. The Development in Children of the Idea of Homeland and of Relations with other Countries // Int. Soc. Sci. Bull. — 1951. — V. 3, No 3. — P. 561-578.
6. Jahoda G. Children’s concepts of nationality: A critical study of Piaget’s stages // Child Development. — 1964. — V. 35, No 4. — P. 1081-1092. — doi: 10.1111/j.2044-8279.1963. tb00562.x.
7. Величковский Б.М. Когнитивная наука. Основы психологии познания: в 2 т. — М.: Смысл; Академия, 2006. — Т. 1. — 448 с.; T. 2. — 432 c.
8. Деннет Д. Виды психики: на пути к пониманию сознания. — М.: Идея-Пресс, 2004. -184 с.
9. Concepts: Core Readings. — Boston, MA: MIT Press, 1999. — 664 p.
10. Fodor J.A. Representations: Philosophical Essays on the Foundations of Cognitive Science. — Cambridge, MA: MIT Press, 1983. — 356 p.
11. Horgan T., Tienson J. Representations without Rules // Philosophical Topics. — 1989. -V. 17, No 1. — P. 147-174. — doi: 10.5840/philtopics198917116.
12. Paivio A. Mental Representation: A Dual Coding Approach. — N. Y.: Oxford Univ. Press, 1990. — 336 p.
13. Пинкер С. Язык как инстинкт. — М.: Едиториал УРСС, 2004. — 456 с.
14. Tye M. Ten Problems of Consciousness: A Representational Theory of the Phenomenal Mind. — Cambridge, MA: MIT Press, 1997. — 264 p.
15. Attention and Performance. XIII: Motor Representations and Control. — N. Y.: Psychology Press, 1990. — 888 p.
16. Butterfill S., Sinigaglia C. Intention and motor representation in purposive action // Philosophy Phenomenol. Res. — 2014. — V. 88, No 1. — P. 119-145. — doi: 10.1111/ /j.1933-1592.2012.00604.x.
17. Misra N., Choe Y. Shape recognition through dynamic motor representations // Neurodynamics of Cognition and Consciousness. — Berlin; Heidelberg; N. Y.: Springer Verlag, 2007. — P. 185-210.
18. Rosetti I. Implicit short-lived motor representations of space in brain damaged and healthy subjects // Conscious. Cogn. — 1998. — V. 7, No 3. — P. 520-558. — doi: 10.1006/ ccog.1998.0370.
19. The Multiple Functions of Sensory-Motor Representations. — N. Y.: Psychology Press, 2005. — 240 p.
20. Boer S. Propositional attitudes and compositional semantics // Philosophical Perspectives. — 1995. — V. 9. — P. 341-380.
21. Saul J.M. The road to hell: Intentions and propositional attitude ascription // Mind & Language. — 1999. — V. 14, No 3. — P. 356-375. — doi: 10.1111/1468-0017.00116.
22. Schank R.C., Abelson R.P. Knowledge and Memory: The Real Story // Knowledge and Memory: The Real Story. Advances in Social Cognition. V. 8. — Hillsdale, N. J.: Lawrence Erlbaum, 1995. — P. 1-85.
23. Bartlett F.C. Remembering: A Study in Experimental and Social Psychology. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1995. — 317 p.
24. Rumelhart D., Ortony A. The representation of knowledge in memory // Schooling and the Acquisition of Knowledge. — Hillsdale, N. J.: Lawrence Erlbaum, 1977. — P. 99-135.
25. Nelson K. Event Knowledge: Structure and Function in Development. — Hillsdale, N. J.: Lawrence Erlbaum Assosiates Inc., 1986. — 277 p.
26. Mandler G. Mind and Body: Psychology of emotion and stress. — N. Y.: Norton, 1984. -346 p.
27. Fodor J.A. LOT 2: The Language of Thought Revisited. — N. Y.: Oxford Univ. Press, 2010. — 240 p.
28. Brosnan S.F., de Waal F.B.M. Fairness in Animals: Where to from Here // Social Justice Res. — 2012. -V. 25, No 5. — P. 336-351. — doi: 10.1007/s11211-012-0165-8.
29. Henrich J., BoydR. On modeling cognition and culture: why cultural evolution does not require replication of representations // J. Cognit. Cult. — 2002. — V. 2, No 2. — P. 87-112. -doi: 10.1163/156853702320281836.
Поступила в редакцию 09.10.14
Алишев Булат Салямович — доктор психологических наук, профессор кафедры общей психологии, Казанский (Приволжский) федеральный университет, г. Казань, Россия.
E-mail: Bulat.Alishev@gmail. com
Социальные представления о здоровье и болезни в молодежной среде
Психологический анализ проблем смыслового опосредования телесности может быть предпринят в рамках целого ряда подходов, от психоаналитического и герменевтического подходов до школы «Нового взгляда» (Тхостов, 2002). В данной работе предлагается исследовать эти проблемы в русле теории социальных представлений С. Московиси (Moscovici, 1961). Под социальными представлениями можно рассматривать цепочку идей, метафор и образов, теорий, порождаемых в коммуникациях. Это своего рода социокультурный механизм объяснения происходящего. В их функции входит трансформация неизвестного, пугающего в известное; облегчение осуществления коммуникаций; ориентация поведения индивидов и оправдание их социальных отношений; участие в конструировании и поддержании социальной идентичности. Структура представления включает центральное ядро (или центральную систему) и периферическую систему. Ядро — это стабильная и устойчивая часть представления, связанная с коллективной памятью, с историей группы. Элементы представления, в наибольшей степени коренящиеся в культуре, размещаются в этой части представления. Именно ядро определяет структуру всего представления, а также придает ему значение. В этом и заключаются его основные функции. Периферическая система представления конкретизирует значение ядра представления (абстрактный элемент ядра «выгода» конкретизируется в периферических элементах – деньги), это связующее звено между ядром и той конкретной ситуацией, в которой вырабатывается и действует представление. Периферическая система характеризуется вариативностью и изменчивостью (Abric, 2001), за счет этого свойства периферия позволяет представлению адаптироваться к изменяющемуся контексту, в том числе и к историческому эволюционированию. Это своего рода «защитная система» ядра представления, по сути, — и всего представления, так как с изменением ядра изменяется и само представление. Данная часть представления опирается на индивидуальную память. Таким образом, анализ проблем здоровья и болезни в русле теории социальных представлений позволил бы нам выявить особенности объяснения здоровья и болезни, характерного для нашей культуры.
Цель исследования, проведенного в 2006-07 гг.., состояла в изучении особенностей социальных представлений о здоровье и болезни в молодежной среде и выявлении динамики этих представлений. Анализ представлений позволяет рассматривать то, какой смысл придается здоровью и болезни молодежью, а также выявить устойчивые и подвижные элементы этих представлений. Объектом исследования была молодежь. В исследовании приняли участие 210 студентов различных специальностей, в том числе студенты, совмещающие работу и учебу (170 женщин и 40 мужчин), в возрасте от 18 до 35 лет (Мвозраста=20,9 лет, SD= 3,44) (7 анкет были исключены в силу их частичного заполнения). Предметом исследования явились социальные представления о здоровье и болезни, а также особенности динамики этих представлений.
Мы исходили из предположения о том, что произошло изменение социальных представлений о здоровье и болезни, однако неизменной осталась оппозиция «сила»-«слабость», вокруг которой они кристаллизуются. Изменение представления о здоровье связывается с большей представленностью элементов, указывающих на способы поддержания здоровья. Изменение представления о болезни выражается в большей представленности элементов, указывающих на способы ее лечения.
Основным методом исследования было анкетирование. Анкета состояла из 3 частей: в первой – использовалась методика свободных ассоциаций для выявления структуры представлений о болезни и здоровье. Во второй – вопросы о мерах по поддержанию здоровья, об угрозе здоровью, о группах, где обсуждаются эти проблемы. В третьей — содержались социально-демографические вопросы. Для преодоления эффекта предъявления последовательность объектов варьировалась. Полученные данные подвергались прототипическому анализу и контент-анализу.
Описание и анализ результатов. Всего респонденты предложили 1066 ассоциации с объектом «здоровье», 1089 – с объектом «болезнь». Для каждого объекта был составлен словарь понятий, включавший 280 различных понятий – в случае здоровья, 311- в случае болезни. Анализ ассоциаций по каждому объекту позволил выявить структуру представлений.
Представления о здоровье. Зона ядра представления о здоровье образована элементами (Табл.1): спорт, сила, хорошее настроение, радость, правильное питание, счастье, хорошее самочувствие, красота, бодрость. Периферическая система, составляющая потенциальную зону изменения: отсутствие болезней, врач, энергия, болезнь, прогулки, лекарства, благополучие, улыбка, здоровый образ жизни, жизнь, витамины. Собственно периферическая система представления включает: активность, свобода, сон, уверенность в себе, свежий воздух, отдых. Наиболее цитируемые элементы «спорт» и «сила». Элемент «спорт», с одной стороны, указывает на движение, активность индивида, с другой — на способ поддержания здоровья. В структуре представления присутствуют и другие элементы, указывающие на способы и условия поддержания здоровья: правильное питание (зона ядра), прогулки, здоровый образ жизни, витамины (потенциальная зона изменения), свежий воздух, отдых, сон (собственно периферическая система). Четыре элемента зоны ядра касаются физических аспектов здоровья индивида – «сила», «хорошее самочувствие», «красота», «бодрость». На уровне представления здоровье – это «видимый» феномен, имеющий позитивно оцениваемые физические очертания – красоту. Конкретизация физической стороны здоровья в периферической системе реализуется через элементы «отсутствие болезней», «благополучие», «активность». Элемент периферической системы — «отсутствие болезней» указывает на то, для части респондентов здоровье определяется не как наличие позитивного качества, но как отсутствие болезни. В зоне ядра представления располагаются три аффективно окрашенных элемента– «хорошее настроение», «радость», «счастье». Визуализация позитивных эмоциональных проявлений, – «улыбка», содержится в потенциальной зоне изменения представления. Указанные здесь понятия составляют 53,47 % от всех высказанных ассоциаций.
Таблица 1. Элементы, образующие ядро и периферию представления о здоровье
Частота ассоциации | Средний ранг ассоциации | |
< 3,08 |
≥ 3,08 | |
≥14,5 |
Спорт (68; 2,54) |
Зож (23; 3,13) |
Сила (48; 2,31) |
Жизнь (17; 3,65) | |
Хорошее настроение (44; 2,64) |
Витамины (15; 4,47) | |
Радость (41; 2,63) |
| |
Правильное питание (35; 3,03) |
| |
Счастье (34; 2,82) |
| |
Хорошее самочувствие (31; 2,23) |
| |
Красота (24; 2,88) |
| |
Бодрость (23; 2,52) |
| |
<14,5
|
Отсутствие болезней (14; 3,00) |
Активность (14; 3,14) |
Врач (13; 3,08) |
Свобода (14; 4,21) | |
Энергия (13; 3,08) |
Сон (13; 3,69) | |
Болезнь (12; 2,92) |
Уверенность в себе (12; 4,08) | |
Прогулки (11; 2,64) |
Свежий воздух (10; 3,20) | |
Лекарства (10; 2,60) |
Отдых (10; 3,80) | |
Благополучие (10; 2,8) |
| |
Улыбка (10; 3,00) |
|
Последующий анализ всех предложенных ассоциаций с опорой на элементы зоны ядра (Каппа Коэна = 0,69) позволил выделить основные категории представления: способы и условия поддержания здоровья (спорт, правильное питание, прогулка, здоровый образ жизни, активность и др.) – 29,55%; физическое благополучие здорового человека (сила, бодрость, красота, хорошее самочувствие и др.) – 22,51%; позитивные эмоциональные проявления (радость, хорошее настроение, счастье и др.) – 13,7%. Дополнительные категории, связанные с элементами периферической системы: болезнь и лечение больного: агент воздействия, способы и средства (болезнь, врач, лекарства, больница и др.) – 5,91%, социально-психологические характеристики, приписываемые здоровому человеку (уверенность в себе, беззаботность, жизнерадостность и др.) – 3,53%. В переструктурированном виде категории объясняют 75,2 % от всех предложенных ассоциаций. Итак, ключевыми составляющими представления о здоровье являются указания на способы и условия поддержания здоровья, на физическое благополучие, активность и внешность здорового человека, на позитивные эмоциональные проявления.
Представления о болезни. В число элементов зоны ядра представления о болезни попадают (Табл.2): боль, температура, больница, слабость, плохое самочувствие. Периферическая система (потенциальная зона изменения) включает элементы: смерть, страх, недомогание, плохое настроение, таблетки, лекарства, врач, кровать, усталость. Собственно периферическая система представления образована понятиями: кашель-насморк, сонливость, уколы, скука. Эти понятия составляют 48,5% от всех ассоциаций.
Таблица 2. Элементы, образующие ядро и периферию представления о болезни
Частота ассоциации |
Средний ранг ассоциации | |
< 3,15 |
≥ 3,15 | |
≥24,5 |
Боль (80; 2,95) |
Лекарство (46; 3,20) |
Температура (45; 2,86) |
Врач (41; 3,49) | |
Больница (44; 2,91) |
Кровать (30; 4,13) | |
Слабость (38; 2,11) |
Усталость (26; 3,31) | |
Плохое самочувствие (31; 2,55) |
| |
< 24,5 |
Смерть (23; 3,09) |
Кашель-насморк (19; 3,16) |
Страх (22; 2,73) |
Сонливость (12; 4,33) | |
Недомогание (16; 2,56) |
Уколы (10; 3,60) | |
Плохое настроение (16; 2,75) |
Скука (10; 4,20) | |
Таблетки (15; 2,67) |
|
Получается, что болезнь чаще всего ассоциировалась с физическими симптомами – «боль» и «температура». Другие физические составляющие зоны ядра представления – «слабость» и «плохое самочувствие». В потенциальной зоне изменения – «недомогание» и «усталость». Элемент «слабость» дополняется элементом «недомогание» (отсутствием силы у больного). Элемент «кровать» — может быть проинтерпретирован двояко: как косвенное указание на слабость, отсутствие сил, или как не-активность, ограниченность движения, действия. Наконец, в собственно периферической системе физическая сторона болезни представлена элементами – «кашель-насморк», «сонливость».
Элемент зоны ядра представления «больница» указывает на условия лечения болезни, конкретизируется в периферии с помощью элементов «таблетки», «лекарство», «врач» (потенциальная зона изменений), «уколы» (собственно периферическая система). Присутствие этого элемента в зоне ядра может объясняться так: с одной стороны, как указание на определенный социальный контекст, в котором происходит лечение больного, взаимодействие врача с больным. С другой стороны, прототипическая болезнь сопровождается тяжелым состоянием больного, требующего помещения в стационар. Практически все элементы зоны ядра являются указаниями на физические признаки болезни. Эмоциональные проявления, связанные с болезнью, могут быть элементами ядра представления в группе меньшинства, на что указывает местоположение элементов. Представление о болезни в группе меньшинства достаточно драматично, ибо там присутствуют в первую очередь такие элементы, как смерть и страх.
Переструктурирование эмпирического материала посредством процедуры контент-анализа с использованием составляющих зоны ядра для образования основных категорий дает такие результаты (Каппа Коэна = 0,74): физические симптомы болезни и состояние больного (боль, слабость, температура, плохое самочувствие, недомогание, усталость, кашель-насморк, и др.) – 32,14%, лечение больного: агент воздействия, средства и способы (больница, таблетки, лекарство, врач, уколы, и др.) – 20,2%, негативные эмоциональные проявления (страх, плохое настроение, скука, грусть и др.) – 14,8%, не-активность (постель, постельный режим, ограничение в активных действиях и др.) – 6,98%. Теперь в анализе учитывается 74,1% ответов испытуемых. Были также выделены еще категории, отражающие многообразие и вариативность индивидуального опыта болезни, среди них – причины заболевания, социально-психологические характеристики больных, конкретные болезни, внешность больного, потерянное время, внутренние органы и системы органов, взаимоотношение с обществом и др.. Ключевыми составляющими представлений о болезни являются указания на физические симптомы и состояния больного, на его лечение. С учетом элементов периферической системы в представлении присутствуют указания на негативные эмоциональные переживания, на не-активность больного, однако эти категории касаются индивидуальных представлений о болезни.
Как и в исследовании 2002 г. (Бовина, 2005), представления о здоровье и болезни сформированы вокруг оппозиции «сила – слабость», что свидетельствует об устойчивости этих элементов в представлениях и согласуется с нашим предположением. Отметим, что «сила» является одним из ключевых составляющих представлений о здоровье в исследованиях, проведенных с помощью отличающегося методического инструментария на представителях других возрастных групп в других регионах России (например, Васильева, Филатов, 2001).
Сравнение представлений о здоровье и болезни в данном исследовании показало, что по аналогии с результатами 2002 г., на уровне представлений — здоровье более сложное явление, чем болезнь (в случае здоровья ядро и периферия состоят из большего числа элементов, чем в случае болезни). Статистический анализ частот элементов ядра и периферии представлений показывает, что представление о болезни чуть более согласовано, чем представление о здоровье (р=0,056). Физический аспект оказывается более выраженным в случае представления о болезни (φ* = -5,04; здесь и далее φ-критерий* значим на уровне не превышающем p<0, 05).
Выводы. Сравнение структур одноименных представлений по результатам двух исследований (2002г. и 2006-07гг..) показывает, что способы и условия достижения и поддержания здоровья, физическое благополучие здорового человека, позитивные эмоциональные проявления – оказываются ключевыми составляющими представления о здоровье в обоих исследованиях. Подробный анализ зон ядра представления, однако, указывает на частичное совпадение элементов в этих частях представлений о здоровье (спорт, красота, сила, радость, бодрость). Наибольший интерес для нас представляет факт устойчивости элемента «сила», который в наибольшей степени коренится в русской культуре (Бовина, 2005). Остальные элементы этой части представлений не совпадают. Так элементы «хорошее самочувствие», «хорошее настроение», «правильное питание» и «счастье» в исследовании 2006-07 гг.. также присутствовали в структуре представления в исследовании 2002 г., но теперь они являются частью ядра, а ранее они находились в периферической системе. Любопытно появление в ядре представления элемента «правильное питание», т.е. теперь здесь есть два элемента, указывающих на способы поддержания здоровья «спорт» и «правильное питание». Элемент «жизнь», который был в зоне ядра в исследовании 2002 г., переместился в потенциальную зону изменения представления (исследование 2006-07гг..). С точки зрения структурного подхода теории социальных представлений (Abric, 2001) эти несовпадения в структуре ядра указывают на изменения представлений о здоровье.
Интересный факт обнаруживаем на уровне периферической системы. В исследовании 2002г. в зоне ядра представления присутствуют элементы, указывающие на различные действия и условия, необходимые для поддержания здоровья, однако само понятие «здоровый образ жизни» используется крайне редко (упоминается 6 раз), в исследовании 2006-07 гг.. это понятие ассоциируется у 11,3% респондентов, теперь этот элемент находится в потенциальной зоне изменения представлений. Это понятие в последнее время достаточно широко используется в коммуникациях на различном уровне, в том числе в общественном дискурсе на уровне СМИ. Присутствие этого понятия в представлении, вероятно, предполагает реализацию ряда мер по поддержанию здоровья, системы поведения, которые выполняются с определенной регулярностью. В пользу этого предположения говорит и тот результат исследования 2006-07 гг.., что среди факторов, угрожающих здоровью человека, присутствует указание на нездоровый образ жизни. Сравнение категорий, образующих представление о здоровье в каждом исследовании, показывает, что в обоих случаях оно образовано категориями: физическое благополучие, способы поддержания и продвижения здоровья, позитивные эмоциональные проявления, болезнь и ее лечение, позитивные социально-психологические характеристики, приписываемые субъекту.
Сопоставление объема этих категорий свидетельствует об увеличении выраженности категории «способы поддержания здоровья» в представлении о здоровье (φ*= -5,73), наиболее согласованными элементами этой категории являются «спорт» и «правильное питание». Остальные элементы располагаются в периферической системе и отражают разнообразие индивидуальных способов поддержания здоровья. Этот факт дает нам основания принять наше изначальное предположение об изменении представления о здоровье, о большем значении способов поддержания здоровья в представлении о нем.
Сравнение представлений о болезни в двух исследованиях обнаруживает сходство составляющих их категорий (физические симптомы болезни, способы и средства ее лечения, негативные эмоциональные проявления и не-активность). В обоих случаях содержательно наиболее важными категориями оказываются указания на физическое неблагополучие больного. Однако в исследовании 2006-07 гг.. кроме этой категории, ключевой оказывается – «лечение больного: агент воздействия, средства и способы». В дополнении к этому, совпадающими элементами ядра представлений в обоих исследованиях являются – «боль», «слабость», «температура». Местоположение остальных элементов различно. Несовпадение элементов ядра указывает на различие представлений о болезни, т.е. на их изменение.
Сравнение объема категорий, образующих представления о болезни, указывает на увеличение объема этой категории в представлении о болезни (φ* = -1,85). Важным результатом, полученным нами в обоих исследованиях, является факт устойчивости элемента «слабость». Как позволяет судить анализ этимологии слова «болезнь», этот элемент в наибольшей степени коренится в русской культуре.
На уровне представлений, здоровье не является простой противоположностью болезни. Здоровье — более сложное, разнообразное и менее согласованное явление (оно образовано большим количеством разнородных элементов и категорий) по сравнению с болезнью, которая во многом представляется через физическое неблагополучие. Здоровье представляется не как изначальная данность, а как нечто, требующее приложения усилий, выполнения определенного поведения.
Результаты данного исследования послужат основой для сравнительного анализа объяснения здоровья и болезни в разных культурах, важность которого подчеркивается в литературе (например, Тхостов, 2002), но эмпирическая реализация этой идеи пока отсутствует.
Виды представлений
В настоящее время существует несколько подходов к построению классификации представлений (рис. 9.1). Поскольку в основе представлений лежит прошлый перцептивный опыт, то основная классификация представлений строится на основе классификации видов ощущения и восприятия. Поэтому принято выделять следующие виды представлений: зрительные, слуховые, двигательные (кинестетические), осязательные, обонятельные, вкусовые, температурные и органические.
Следует отметить, что данный подход к классификации представлений не может рассматриваться как единственный. Так, Б. М. Теплов говорил, что классификацию представлений можно осуществить по следующим признакам:
- по их содержанию; с этой точки зрения можно говорить о представлениях математических, географических, технических, музыкальных и т. д.;
- по степени обобщенности; с этой точки зрения можно говорить о частных и общих представлениях. Кроме этого, классификацию представлений можно осуществить по степени проявления волевых усилий.
В этом материале мы прежде всего рассмотрим классификацию представлений, в основу которой положены ощущения.
Зрительные представления. Большинство имеющихся у нас представлений связано со зрительным восприятием. Характерной особенностью зрительных представлений является то, что в отдельных случаях они бывают предельно конкретными и передают все видимые качества предметов: цвет, форму, объем. Однако чаще всего в зрительных представлениях преобладает какая-нибудь одна сторона, а другие или очень неясны или отсутствуют вовсе. Например, часто наши зрительные образы лишены объемности и воспроизводятся в виде картины, а не объемного предмета. Причем эти картины в одном случае могут быть красочными, а в других случаях — бесцветными.
От чего зависит характер, или «качество», наших представлений? Характер наших зрительных представлений главным образом зависит от содержания и той практической деятельности, в процессе которой они возникают. Так, зрительные представления играют центральную роль при занятиях изобразительными искусствами, потому что не только рисование по памяти, но и рисование с натуры невозможно без хорошо развитых зрительных представлений. Немаловажную роль играют зрительные представления и в педагогическом процессе. Даже изучение такого предмета, как литература, требует для успешного овладения материалом «включения» воображения, что, в свою очередь, в значительной мере опирается на зрительные представления.
В области (духовых представлений важнейшее значение имеют речевые и музыкальные представления. В свою очередь, речевые представления также могут подразделяться на несколько подтипов: фонетические представления и темброво-интонационные речевые представления. Фонетические представления имеют место тогда, когда мы представляем на слух какое-нибудь слово, не связывая его с определенным голосом. Такого рода представления имеют достаточно большое значение при изучении иностранных языков.
Темброво-интонационные речевые представления имеют место тогда, когда мы представляем себе тембр голоса и характерные особенности интонации какого-нибудь человека. Такого рода представления имеют большое значение в работе актера и в школьной практике при обучении ребенка выразительному чтению.
Суть музыкальных представлений главным образом заключается в представлении о соотношении звуков по высоте и длительности, так как музыкальная мелодия определяется именно звуковысотными и ритмическими соотношениями. У большинства людей тембровый момент в музыкальных представлениях отсутствует, потому что знакомый мотив, как правило, представляется не сыгранным на каком-либо инструменте или спетым каким-либо голосом, а как бы звучащим «вообще», в каких-то «абстрактных звуках». Однако у высококлассных музыкантов-профессионалов тембровая окраска может проявляться в музыкальных представлениях с полной ясностью.
Другой класс представлений — двигательные представления. По характеру возникновения они отличаются от зрительных и слуховых, так как никогда не являются простым воспроизведением прошлых ощущений, а всегда связаны с актуальными ощущениями. Каждый раз, когда мы представляем себе движение какой-нибудь части нашего тела, происходит слабое сокращение соответствующих мышц. Например, если вы представите себе, что сгибаете в локте правую руку, то в бицепсах правой руки у вас произойдут сокращения, которые можно регистрировать чувствительными электрофизиологическими приборами. Если исключить возможность этого сокращения, то и представления становятся невозможными. Экспериментально доказано, что всякий раз, когда мы двигательно представим себе произнесение какого-нибудь слова, приборы отмечают сокращение в мышцах языка, губ, гортани и т. д. Следовательно, без двигательных представлений мы вряд ли могли бы пользоваться речью и общение друг с другом было бы невозможным.
Таким образом, при всяком двигательном представлении совершаются зачаточные движения, которые дают нам соответствующие двигательные ощущения. Но ощущения, получаемые от этих зачаточных движений, всегда образуют неразрывное целое с теми или иными зрительными или слуховыми образами. При этом двигательные представления можно разделить на две группы: представления о движении всего тела или отдельных его частей речевые двигательные представления. Первые обычно являются результатом слияния двигательных ощущений со зрительными образами (например, представляя себе сгибание правой руки в локте, мы, как правило, имеем зрительный образ согнутой руки и двигательные ощущения, идущие от мышц этой руки). Речевые двигательные представления являются слиянием рече-двигательных ощущений со слуховыми образами слов. Следовательно, двигательные представления бывают или зрительно-двигательными (представления движения тела), или слухо-двигателъными (речевые представления).
Следует обратить внимание на то, что слуховые представления также очень редко бывают чисто слуховыми. В большинстве случаев они связаны с двигательными ощущениями зачаточных движений речевого аппарата. Следовательно, слуховые и двигательные речевые представления — качественно сходные процессы: и те и другие являются результатом слияния слуховых образов и двигательных ощущений. Однако в этом случае мы с полным основанием можем говорить о том, что двигательные представления в равной степени связаны как со слуховыми образами, так и с двигательными ощущениями. Так, представляя какой-либо предмет, мы сопровождаем зрительное воспроизведение мысленным произнесением слова, обозначающего этот предмет, поэтому мы вместе со зрительным образом воспроизводим слуховой образ, который, в свою очередь, связан с двигательными ощущениями. Вполне правомочен вопрос о том, можно ли воспроизвести зрительные представления, не сопровождая их слуховыми образами. Вероятно, можно, но в этом случае зрительный образ будет весьма смутным и неопределенным. Относительно ясное зрительное представление возможно только при совместном воспроизведении со слуховым образом.
Таким образом, все основные типы наших представлений в той или иной мере оказываются связанными друг с другом, а деление на классы или типы весьма условно. Мы говорим об определенном классе (типе) представлений в том случае, когда зрительные, слуховые или двигательные представления выступают на первый план.
Завершая рассмотрение классификации представлений, нам необходимо остановиться еще на одном, весьма важном, типе представлений — пространственных представлениях. Термин «пространственные представления» применяется к тем случаям, когда ясно представляются пространственная форма и размещение объектов, но сами объекты при этом могут представляться очень неопределенно. Как правило, эти представления настолько схематичны и бесцветны, что на первый взгляд термин «зрительный образ» к ним неприменим. Однако они все же остаются образами — образами пространства, так как одну сторону действительности — пространственное размещение вещей — они передают с полной наглядностью.
Пространственные представления в основном являются зрительно-двигательными представлениями, причем иногда на первый план выдвигается зрительный, иногда — двигательный компонент. Весьма активно представлениями данного типа оперируют шахматисты, играющие вслепую. В повседневной жизни мы тоже пользуемся данным типом представлений, например когда необходимо добраться из одной точки населенного пункта в другую. В этом случае мы представляем себе маршрут и движемся по нему. Причем образ маршрута постоянно находится в нашем сознании. Как только мы отвлекаемся, т. е. это представление уходит из нашего сознания, мы можем совершить ошибку в передвижении, например проехать свою остановку. Поэтому при передвижении по конкретному маршруту пространственные представления так же важны, как и информация, содержащаяся в нашей памяти.
Пространственные представления очень важны и в освоении ряда научных дисциплин. Так, для успешного овладения учебным материалом по физике, геометрии, географии ученик должен уметь оперировать пространственными представлениями. При этом надо различать плоские и трехмерные (стереометрические) пространственные представления. Многие люди достаточно хорошо оперируют плоскими пространственными представлениями, но не в состоянии так же легко оперировать трехмерными представлениями.
Кроме того, все представления различаются по степени обобщенности. Представления принято разделять на единичные и общие. Следует отметить, что одно из основных отличий представлений от образов восприятия заключается в том, что образы восприятия всегда бывают только единичными, т. е. содержат информацию только о конкретном предмете, а представления очень часто носят обобщенный характер. Единичные представления — это представления, основанные на наблюдении одного предмета. Общие представления — это представления, обобщенно отражающие свойства ряда сходных предметов.
Следует также отметить, что все представления различаются по степени проявления волевых усилий. При этом принято выделять произвольные и непроизвольные представления. Непроизвольные представления — это представления, возникающие спонтанно, без активизации воли и памяти человека. Произвольные представления — это представления, возникающие у человека в результате волевого усилия, в интересах поставленной цели.
(PDF) Теория социальных представлений: история и современное развитие
Социологический журнал. 2010. № 3
на второй план, вместо них появляются новые течения в социальных
науках, среди которых — структурализм и марксизм [29].
С. Московиси отмечает, что «если реальность социальных пред-
ставлений легко схватить, то это не так просто в отношении самого
понятия» [32, p. 79]. Причины этих затруднений разделяются на «ис-
торические» и «неисторические». Первые предлагается оставить на
суд историков, а вторые, по сути, сводятся к одной — специфике по-
ложения этого понятия на перекрестке социологических и психоло-
гических понятий. Проблема заключается в том, что перекресток этот
достаточно тесен, дороги, ведущие от него, — многочисленны. От-
сюда у психоаналитиков, клиницистов, психологов возникает основа-
ние полагать, что можно сходиться и расходиться на этом перекрест-
ке, при этом — никогда не встречаясь друг с другом. В итоге получа-
ется, что: во-первых, в концепциях, «соседних» по отношению к тео-
рии социальных представлений, не делается никаких указаний на эту
теорию. Так, в работах П. Бурдье речь идет об организующем прин-
ципе, понятии, близком к представлению, при этом не делается ника-
ких ссылок на работы С. Московиси [17]. Во-вторых, понятие соци-
ального представления оказывается многозначным, под ним понима-
ют различные феномены и процессы. Среди всего многообразия фе-
номенов и процессов, если ограничиться только идеями
С. Московиси [32], можно найти указание на то, что социальное
представление — это промежуточная стадия между понятием и вос-
приятием. В отличие от восприятия представление позволяет восста-
навливать то, что отсутствует в нашем окружении в настоящий мо-
мент, оно опирается на символы, социальную реальность и социаль-
ное знание, а не на перцептивное знание. Любопытно еще одно опре-
деление, согласно которому «представление = образ/значение» [34,
p. 31]. Представление имеет два аспекта — концептуальный и икони-
ческий. Концептуальный аспект рассматривается в связи со знанием и
языком, иконический связан с образом, он подчинен концептуально-
му. Московиси акцентирует внимание на значимости образа, цитируя
Д. Хебба: «Вы можете с трудом повернуться в психологии без того,
чтобы не столкнуться с образом» [35, p. 19]. И хотя мы можем отдать
предпочтение слову, а не образу, это не означает, что сам образ при
этом исчезнет [35, p. 19]. Эта двойственность аспектов представления
приобретает особую значимость в связи с социальным неравенством,
где массам доступен преимущественно иконический аспект, а приви-
легированным классам, элите, — более сильный, концептуальный.
Аналогичным принципом руководствуются современные СМИ: фи-
гуративная риторика рассчитана на массы, лингвистическая — на
просвещенное меньшинство [35]. Образ и смысл неразделимо связа-
ны в представлении: любому значению соответствует образ, любому
образу — значение.
Наконец, еще одно определение социального представления,
предложенное С. Московиси: это цепочка идей, метафор и образов,
Свойства представлений
Представлениям присущи такие основные свойства, как наглядность, фрагментарность, неустойчивость и обобщенность.
Наглядность. Человек представляет образ воспринятого объекта исключительно в наглядной форме. При этом имеет место размытость очертаний и исчезновение ряда признаков. Наглядность представлений беднее наглядности восприятия вследствие утраты непосредственности отражения.
Фрагментарность. Для представления предметов и явлений характерна неравномерность воспроизведения их отдельных частей. Преимущество имеют объекты (или их фрагменты), которые в предыдущем перцептивном опыте обладали большей привлекательностью или значимостью.
Фрагментарность представлений, отмеченная еще Г. Эббингаузом и подтвержденная современными исследователями, состоит в том, что «при внимательном анализе или попытке установить все стороны или черты предмета, образ которого дан в представлении, обычно оказывается, что некоторые стороны, черты или части вообще не представлены». Если неустойчивость представления есть аналог неполной константности, то фрагментарность представляет собой эквивалент неполной целостности или выражение ее дефицита в представлении по сравнению с восприятием.
Неустойчивость. Представленный в данный момент времени образ (или его фрагмент) можно удерживать в активном сознании лишь в течение определенного времени, по истечении которого он начнет исчезать, утрачивая фрагмент за фрагментом. С другой стороны, образ представления возникает не сразу, а по мере восприятия новых сторон и свойств предмета, новых временных связей; постепенно он дополняется, изменяется и «проясняется».
По своей сущности неустойчивость как проявление непостоянства является отрицательным эквивалентом или выражением дефицита константности, свойственной перцептивному образу. Она хорошо знакома каждому по собственному опыту и заключается в «колебаниях» образа и текучести его компонентов.
Обобщенность. Представленный объект, его образ, обладает определенной информационной емкостью, причем содержание (структура) образа представлений схематизируется или свертывается. Как указывает B.C. Кузин, представление всегда включает в себя элемент обобщения. В нем материал отдельного восприятия обязательно связывается с материалом предыдущего опыта и предшествующих восприятий.
Новое объединяется со старым. Представления – это результат всех прошлых восприятий конкретного предмета или явления. Береза как образ представления – итог всех прошлых восприятий берез как непосредственно, так и на изображениях. Поэтому представление, обобщая конкретный предмет (или явление), одновременно может служить обобщением и целого класса аналогичных предметов в силу того, что представляемый объект не воздействует непосредственно на органы чувств.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. Общая психология
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Представление – это процесс воспроизведения прошлых образов. Результаты представления – это вторичные образы, то есть извлеченные из памяти «первые сигналы». Представления воспроизводят прошлые первичные образы. Это образы объектов, которые в данное время не действуют на рецепторную поверхность анализатора. Представления воплощают в себе один из видов памяти (образную память), что определяет их важнейшее значение в структуре психических процессов. Представления есть необходимое связующее звено между первосигнальными психическими процессами (образы ощущений и восприятий) и второсигнальными мыслительными и речемыслительными процессами. Представления накапливают в себе признаки различных единичных образов. На основе этих признаков строится «портрет класса объектов», и тем самым обеспечивается возможность понятийно-логического отображения структуры этого класса.
Представления позволяют видеть не только «лицо», но и «спину» объектов во время их отсутствия. Причем, объектов, не только когда-то непосредственно воспринятых, но и относящихся к обобщенному классу объектов, синтезированных в представлении.
Исследование представлений сталкивается с рядом трудностей.
Во-первых, эти трудности связаны с отсутствием наличного, непосредственно действующего объекта-раздражителя, с которым можно было бы сравнить содержание представления. Во-вторых, из-за отсутствия непосредственного воздействия представляемого объекта само представление является трудно поддающейся фиксированию «летучей структурой».
Характеристики представлений
Панорамность – выход за пределы перцептивного поля. См.: Шемякин Ф. Н. Ориентация в пространстве. //Психол. наука в СССР. – Т. I, М., 1959.
Взаимообособление фигуры от фона. См.: Ломов Б. Ф. Человек и техника. – М.: Сов. радио, 1966, гл. 4.
Выпадение абсолютных величин (несохранение числа однородных элементов; нарушение воспроизведения абсолютных размеров). См.: Сорокун П. А. Формирование и развитие пространственных представлений у учащихся: Автореф. докт. дисс. – Л., 1968.
Преобразование геометрической формы в топологическую схему; схематизация образа. См.:
Бернштейн Н. А. Топология и метрика движений. //Очерки по физиологии движений и физиологии активности. – М., 1966;
Ломов Б. Ф. Человек и техника. – М.: Сов. радио, 1966.
Превращение последовательного образа в одновременную структуру. См.:
Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики. – М., 1970;
Теплов Б. М. Психология музыкальных способностей. – М., 1947.
Сдвиги в воспроизведении длительности. Это свойство обобщено С. Л. Рубинштейном в виде эмпирического закона заполненного временного отрезка. Этот закон определяет закономерность отклонения психологического времени воспоминания прошлого от объективного времени. См.: Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. – М., 1940. С. 218.
Большая прочность сохранения образа временной последовательности по сравнению с временной длительностью.
В зрительных представлениях происходят сдвиги образа в сторону основных цветов спектра; отдельные конкретные оттенки выпадают.
Вторичные образы являются менее яркими, более бледными по сравнению с первичными образами. На это свойство представлений указывал еще Г. Эббингауз. См.: Эббингауз Г. Основы психологии. – Спб., 1890.
Неустойчивость представлений, хорошо известная каждому по собственному опыту. Она выражается в колеблемости, текучести вторичных образов. Можно назвать это свойство дефицитом константности представлений.
Фрагментарность представлений – непредставленность отдельных сторон, черт, частей предмета, образ которого дан в представлении (выражение дефицита целостности по сравнению с образами восприятия).
Обобщенность представлений имеет свою специфику – это обобщенность не только единичного предмета, но и класса или категории аналогичных предметов.
Литература:
Веккер Л. М. Психические процессы: В 3-х т. – Т. I, Л.: ЛГУ, 1974-1981. С. 278-295.
Мышление — это процесс функционирования сознания, определяющий познавательную деятельность человека и его способность выявлять и связывать образы, представления, понятия, определять возможности их изменения и применения. В мышлении человек рассматривает интересующий его предмет в связях, которые не даны ему в непосредственном восприятии. В этом плане мышление представляет собой особого рода «реконструкцию» форм функционирования или изменения предмета, выходящую за рамки его непосредственной данности. В мышлении человек сопоставляет своё поведение с поведением других людей, он может рассматривать себя и свои возможности с позиций и точек зрения других людей, использовать такое рассмотрение для применения своих действий, и для конструирования связей своего бытия. Мышление есть деятельная способность, с помощью которой человек может осуществлять особого рода преобразования объектов, не производя в них реальных изменений и не совершая реальных действий с ними. Такая — «идеальная» (по терминологии Э. В. Ильенкова) — деятельность мышления является условием функционирования социальных структур, воспроизводства социальных связей, сохранения и развития культуры. Мышление может выражаться разными способами с точки зрения взаимодействия внутренних процессов и внешних действий, а также синтеза и взаимодействия чувственных и нечувственных компонентов:
Мышление является одним из основных предметов философствования, присутствуя в его структуре с момента возникновения философии как таковой (см. Философия), а его проблематика часто оказывается в центре философских дискуссий между различными школами, подходами и в периоды смены философских и научных парадигм. В философской традиции, изначально разделяющей познание на чувственное и рациональное (логическое), мышление противопоставляется чувственному познанию как опосредованное отражение реальности непосредственному (см. Знание). Мышление изучается логикой, психологией, лингвистикой и многими другими науками. Философские исследования мышления так или иначе всегда были связаны с вопросом о логике мышления. В отличие от логики как самостоятельной дисциплины (см. Логика), занимающейся структурами мышления, выраженными в рассуждениях, философию интересовали вопросы связи мышления с бытием и деятельностью человеческого индивида, с развитием общества, с функционированием культуры. Основоположник Афинской философской школы Анаксагор в рамках своего учения о вечных элементах мира вводит категорию с близким мышлению семантическим содержанием — нус, которая выступает как первоначало мирового порядка. Анаксагоровская категория больше не встречается в философии, но этим было положено начало традиции мыслить мышление как субстанцию, какими бы терминами оно в дальнейшем ни именовалось: логос, софия, чистый разум и тому подобные. Идея субстанциональности мышления была органична для «физики» досократовского периода античной философии, затем менялись формы представления субстанции мышления в метафизических системах. Наиболее популярными были системы, разделившие мир на умопостигаемый и нравственный (Платон) или как состоящий из двух субстанций (мышление и материя) у Р. Декарта, как вариант — два модуса одной субстанции у Б. Спинозы. Аристотель впервые обратился к мышлению не с метафизической установкой, а с технической. Имея дело с софистикой и с развитым мышлением платоновской философии Аристотель предпринял попытку формализации мышления через нормировку и задание системы правил. Так был сформирован корпус «Органона» с «Аналитиками, «Топикой» и «Метафизикой». После Аристотеля появилась возможность говорить о правильном мышлении, и о правильном и неправильном в самом мышлении. До «Аналитик» и «Метафизики» можно было объявлять правильным или неправильным только результат мысли или вывод, противопоставляя другой результат или вывод. В античной математике был принят методологический принцип доказательства, а сами аристотелевские «Аналитики» были положены в основание нормативной формальной логики (см. Логика формальная). Далее нормировкой правильного мышления занималась логика, в основе которой лежала силлогистика Аристотеля, совершенствовавшаяся и формализуемая многими поколениями античных и средневековых логиков. Начиная с Нового времени техническое отношение к мышлению находило выражение в изобретениях новых форм доказательств, в построении иных, неаристотелевских логик. Рассмотрение в философии мышления, прежде всего с точки зрения его логики, естественно выдвигало на первый план исследование связей между понятиями. Связи между другими образами и формами, фактически обеспечивающими переживание индивидами своего бытия, возможность их общения, воспроизведение и изменение их предметной обстановки, в философии учитывались явно недостаточно. Структуры повседневного опыта людей — причём структуры весьма различные, — ориентирующие взаимодействия людей и их самоопределение, трактовались сквозь призму общих форм как более или менее логичные. Мышление в разных вариациях философствования (здесь имеется в виду главным образом европейская «классическая» философия) оказывалось обобщением человеческого опыта или приобщением человека к неким всеобщим формам разумной деятельности. Тема развития мышления, предполагавшая сопоставление различных мыслящих субъектов, также развёртывалась на основе признания универсальных форм познания и логики, которые может осваивать (или не осваивать) человеческий разум, присоединять (или не присоединять) к своей деятельности человеческий субъект. Различия мышления научного и профанного, культурного и «варварского» во многом определялись убеждением в том, что единство мышления зиждется на универсальных формах. Мышление, структурированное всеобщими категориями и законами, рассматривалось не только как средство проникновения человека в различные сферы бытия, но и как связь (точнее, социальная связь), обеспечивающая преемственность культуры, сохранение её норм, а следовательно — и возможности взаимопонимания между людьми, взаимосогласованного их поведения. Воспроизведение европейской культуры в значительной мере понималось именно как сохранение логики мышления с помощью общих категорий, понятий, определений. Мышление же по большей части выступало в роли логики обобщения, сводящего различия индивидуальных явлений к правилу, закономерности, тенденции. Понятие, вырастающее из обобщения, оказывалось вместе с тем и культурной формой, общезначимой нормой, соединяющей поведение и мышление людей. Эта традиция фактически воспрепятствовала развитию в философии логики индивидуального, особенного, конкретного, идеи, к развёртыванию которой были близки В. Дильтей, В. Виндельбанд и Г. Риккерт. Вопрос о мысли, вырастающей в мышление о конкретном, особенном, целостном был фактически сформулирован уже к середине XIX века в немецкой классической философии (Г. В. Лейбниц, И. В. Гёте, Г. В. Ф. Гегель, Ф. В. Й. Шеллинг, К. Маркс). Однако в распространившихся в конце XIX века вульгарных версиях гегельянства и марксизма идея мышления о конкретном была сведена к идее диалектики как логики всеобщего. Так эта традиция сомкнулась с традицией понимания мышления как оперирования общими понятиями и всеобщими определениями, в крайних догматических вариантах — как использования готовых мыслительных форм в познании, образовании, построении практических действий. Реакцией на эту традицию явились попытки рассматривать и формулировать мышление на основе идей, что были определены Дильтеем, Риккертом и Виндельбандом, и, соответственно, — потребностями понимания конкретных индивидов, событий, групп, субкультур. Хотя «понимание» на первых порах трактовалось по преимуществу психологически, как взаимодействие индивидов на уровне «обмена» чувствами, мотивациями, предпочтениями, в дальнейшем его истолкование стало сближаться с философской традицией описания мышления. Поскольку наиболее важным моментом понимания оказывается подстановка субъектом себя на место другого (как средство «вживания» в структуры его психики и мышления), постольку выявляются непсихологические моменты понимания, необходимость мыслительного, рационального, логического определения среды понимания, его конкретного контекста. Мышление в этом плане выступает в роли инструмента, определяющего временные и пространственные формы, задающие систему понимания, его общезначимые параметры, «картину» ситуации, которой пользуются взаимодействующие субъекты. Под знаком этой задачи возникает традиционный вопрос о категориях мышления, но подход к категориям оказывается нетрадиционным, ибо суть вопроса — не всеобщая природа категорий, а их «естественное» функционирование во взаимодействиях субъектов, их роль в упорядочивании или выстраивании контекста межсубъектных связей. В понимании, трактуемом достаточно широко, образ «другого» оказывается нетождественным образу другого индивида: в разных познавательных и практических ситуациях в этом качестве могут выступать группы, субкультуры, художественные или религиозные направления, предельные мыслительные характеристики мироздания, доступные человеку. Возникает естественная потребность преобразования мыслительных форм, их выведения за пределы обычного опыта, а стало быть — использования рационально-логических средств и культуры оперирования этими средствами, созданной философией. Вплоть до XX века мышление представлялось философам гомогенным и гомоморфным процессом. Поэтому всегда предпринимались попытки либо искусственно выработать единые его правила, либо установить законы процесса мышления и на их основе определить для него соответствующие нормы (классическая логика, математика, грамматика). В XX веке основная проблематика мышления перемещается из плоскости соотнесения мысли индивида с универсальными формами разумности в многомерное пространство взаимодействия человеческой мысли с разными способами практического и духовного освоения мира, с разными, характеризующимися собственной логикой бытия, «классическими» и «неклассическими» объектами и процессом их познания. Культура перестаёт быть внешним ориентиром мышления и становится его внутренней формой. Более того, этот «поворот» обнаруживает, что и прежде культура была «внутренней формой», «настраивающей» и «выстраивающей» мышление, хотя она иногда — как, например, в европейской рациональности, — и выступала в превращённой форме некоей привилегированной или универсальной логики. Переход от одномерного к многомерному и плюралистическому представлению о мышлении выявил проблему его эволюции, периодизации этого процесса, выделения типов мышления и разных способов их взаимодействия. Вопрос о мышлении включается в исследования, описывающие разные типы социальности и связанные с ними культуры мышления. Однако предметная и дисциплинарная организация науки, философии и европейской рациональности в целом оказалась устаревшей перед лицом задач исследования мышления. Требовались новые формы синтеза и конфигурирования областей знания и методов. Продолжение исследований мышления в рамках одного предмета (например психологии, логики или кибернетики) вели к очевидному редукционизму. В свою очередь, сами объекты и предметы конкретных наук стали трактоваться не как объекты природы, а как организованности мышления, а само мышление выступать как центральный момент познавательной деятельности. Не подвергавшиеся ранее критике представление о спонтанности и естественности мышления, его индивидуальном характере, о локализации его в сознании или в психике перестали быть адекватными поставленным проблемам. Наряду с этим стало понятно, что мышление может быть специально организовано как трансперсональный процесс в деятельности, диалоге (полилоге) или в игре. Предпринимались разные попытки организации мышления без преодоления редукционизма (разнообразные технологии мышления), разрабатывались различные программы для решения прикладных задач, в которых мышление организовывалось (или «улавливалось») теми или иными косвенными способами (Think Thanks, Манхэттенский проект, Римский клуб, Тэвистокские сессии, Кремниевая долина и другие). Отдельная линия в исследовании процессов мышления проводилась в психологии, которая претендовала на выявление его закономерностей как реально протекающего процесса. До начала XX века в целом считалось, что мышление не может исследоваться методами научной психологии, поскольку рефлексия и интроспекция нивелируют сам процесс мышления, а исследователю доступны только знаки уже осуществлённого мышления, что, таким образом, выходит за пределы предмета психологии. Современные психологические школы имеют несомненные достижения в исследовании феноменальной стороны процесса мышления (О. Кюльпе, М. Вертхеймер, К. Дункер, Л. С. Выготский, Ж. Пиаже, когнитивная психология и гештальтизм). В течение многих лет мышление было предметом интенсивного изучения в Советском Союзе, особенно в 1960–1980-х годах. Оригинальная программа, синтезирующая знания и подходы разных предметов и дисциплин под задачу исследования мышления была сформулирована в 1950-х годах в Московском методологическом кружке (Г. П. Щедровицкий, Б. А. Грушин, А. А. Зиновьев, М. К. Мамардашвили) в процессе разработки содержательно-генетической логики. С конца 1970-х годов эта программа разрабатывается как системо-мыследеятельностная методология (см. СМД-методология) на основе онтологических и организационных представлений о мыследеятельности. Влиятельные школы сложились также в российской психологии, где проблематика мышления разрабатывалась на основе разных теоретических программ и экспериментальных исследований. Толчок для многих таких разработок дал в начале 1930-х годов в своей книге «Мышление и речь» Л. С. Выготский. Отталкиваясь от ряда идей Л. С. Выготского, А Н. Леонтьев сформулировал программу экспериментального исследования мышления. Эта линия была продолжена в работах П. Я. Гальперина (концепция формирования умственных действий), В. В. Давыдова (исследование формирования разных видов обобщения в обучении), О. К. Тихомирова (проблема целеполагания в процессе мышления) и других. С. Л. Рубинштейн развил теорию мышления как аналитико-синтетической деятельности и как процесса. Эта программа получила дальнейшее развитие в теоретических и экспериментальных исследованиях А. В. Брушлинского, К. А. Славской и других. |
Ментальное представление | Психология вики
Оценка |
Биопсихология |
Сравнительный |
Познавательная |
Развивающий |
Язык |
Индивидуальные различия |
Личность |
Философия |
Социальные |
Методы |
Статистика |
Клиническая |
Образовательная |
Промышленное |
Профессиональные товары |
Мировая психология |
Когнитивная психология: Внимание · Принимать решение · Обучение · Суждение · Объем памяти · Мотивация · Восприятие · Рассуждение · Мышление — Познавательные процессы Познание — Контур Индекс
Ментальное представление (или когнитивное представление ) в философии разума, когнитивной психологии, нейробиологии и когнитивной науке — это гипотетический внутренний когнитивный символ, представляющий внешнюю реальность, или же умственный процесс, который использует такие символ; «формальная система для явного определения определенных сущностей или типов информации вместе со спецификацией того, как система это делает.» [1]
Ментальная репрезентация — это мысленные образы вещей, которые в настоящее время не видны или не ощущаются органами чувств. В нашем сознании мы часто имеем образы объектов, событий и обстановки. [2] Например, Если бы вас попросили вспомнить вечеринку по случаю дня рождения, вы, вероятно, могли бы вспомнить людей, место, где она проводилась, и вещи, которые вы видели, и, возможно, даже то, что вы понюхали. На самом деле вы не можете почувствовать запах и увидеть эти вещи, но вы можете их представить .
В современной философии, особенно в таких областях метафизики, как философия разума и онтология, ментальное представление является одним из преобладающих способов объяснения и описания природы идей и концепций.
Ментальные репрезентации (или ментальные образы) позволяют представлять вещи, которые никогда не испытывались, а также вещи, которых не существует. [2] Представьте себе, что вы путешествуете в место, где никогда раньше не бывали, или у вас есть третья рука. Эти вещи либо никогда не происходили, либо невозможны и не существуют, но наш мозг и мысленные образы позволяют нам их вообразить. Хотя визуальные образы более вероятно будут вспоминаться, ментальные образы могут включать представления в любой из сенсорных модальностей, таких как слух, обоняние или вкус.Кослин предлагает использовать изображения для решения определенных типов проблем. Мы можем визуализировать рассматриваемые объекты и мысленно представлять образы, чтобы решить эту проблему. [2]
Репрезентационализм и репрезентативные теории разума [править | править код]
Репрезентативные теории разума рассматривают мышление как происходящее внутри внутренней системы репрезентации. Пропозициональные установки ума являются символическими ментальными репрезентациями с семантическими свойствами.Репрезентационализм (также известный как косвенный реализм) — это точка зрения, согласно которой репрезентации являются основным способом доступа к внешней реальности. Другая основная преобладающая философская теория утверждает, что концепции являются полностью абстрактными объектами. [3]
Репрезентативная теория разума пытается объяснить природу идей, концепций и другого ментального содержания в современной философии разума, когнитивной науке и экспериментальной психологии. В отличие от теорий наивного или прямого реализма, репрезентативная теория разума постулирует фактическое существование ментальных репрезентаций, которые действуют как посредники между наблюдающим субъектом и объектами, процессами или другими сущностями, наблюдаемыми во внешнем мире.Эти посредники олицетворяют или представляют для разума объекты этого мира.
Например, когда кто-то приходит к убеждению, что его или ее пол нуждается в подметании, репрезентативная теория разума утверждает, что он или она формирует мысленное представление, которое представляет пол и его состояние чистоты.
Первоначальная или «классическая» репрезентативная теория, вероятно, восходит к Томасу Гоббсу и была доминирующей темой в классическом эмпиризме в целом. Согласно этой версии теории, ментальные репрезентации представляли собой образы (часто называемые «идеями») представленных объектов положения дел.Для современных приверженцев, таких как Джерри Фодор, Стивен Пинкер и многие другие, репрезентативная система представляет собой скорее внутренний язык мысли. Содержание мыслей представлено в символических структурах (формулах ментальского языка), которые, аналогично естественным языкам, но на гораздо более абстрактном уровне, обладают синтаксисом и семантикой, очень похожими на синтаксис и семантику естественных языков.
- ↑ (2010) Видение. Вычислительное исследование человеческого представления и обработки визуальной информации , MIT Press.
- ↑ 2,0 2,1 2,2 Роберт Дж. Штернберг (2009). Когнитивная психология .
- ↑ Онтология понятий — абстрактные объекты или ментальные представления? , Эрик Марголис и Стивен Лоуренс
- Хенрих Дж. И Бойд Р. (2002). Культура и познание: почему культурная эволюция не требует воспроизведения репрезентаций. Культура и познание, 2, 87–112. Полный текст
Ментальное представление | Психология вики
Оценка |
Биопсихология |
Сравнительный |
Познавательная |
Развивающий |
Язык |
Индивидуальные различия |
Личность |
Философия |
Социальные |
Методы |
Статистика |
Клиническая |
Образовательная |
Промышленное |
Профессиональные товары |
Мировая психология |
Когнитивная психология: Внимание · Принимать решение · Обучение · Суждение · Объем памяти · Мотивация · Восприятие · Рассуждение · Мышление — Познавательные процессы Познание — Контур Индекс
Ментальное представление (или когнитивное представление ) в философии разума, когнитивной психологии, нейробиологии и когнитивной науке — это гипотетический внутренний когнитивный символ, представляющий внешнюю реальность, или же умственный процесс, который использует такие символ; «формальная система для явного определения определенных сущностей или типов информации вместе со спецификацией того, как система это делает.» [1]
Ментальная репрезентация — это мысленные образы вещей, которые в настоящее время не видны или не ощущаются органами чувств. В нашем сознании мы часто имеем образы объектов, событий и обстановки. [2] Например, Если бы вас попросили вспомнить вечеринку по случаю дня рождения, вы, вероятно, могли бы вспомнить людей, место, где она проводилась, и вещи, которые вы видели, и, возможно, даже то, что вы понюхали. На самом деле вы не можете почувствовать запах и увидеть эти вещи, но вы можете их представить .
В современной философии, особенно в таких областях метафизики, как философия разума и онтология, ментальное представление является одним из преобладающих способов объяснения и описания природы идей и концепций.
Ментальные репрезентации (или ментальные образы) позволяют представлять вещи, которые никогда не испытывались, а также вещи, которых не существует. [2] Представьте себе, что вы путешествуете в место, где никогда раньше не бывали, или у вас есть третья рука. Эти вещи либо никогда не происходили, либо невозможны и не существуют, но наш мозг и мысленные образы позволяют нам их вообразить. Хотя визуальные образы более вероятно будут вспоминаться, ментальные образы могут включать представления в любой из сенсорных модальностей, таких как слух, обоняние или вкус.Кослин предлагает использовать изображения для решения определенных типов проблем. Мы можем визуализировать рассматриваемые объекты и мысленно представлять образы, чтобы решить эту проблему. [2]
Репрезентационализм и репрезентативные теории разума [править | править код]
Репрезентативные теории разума рассматривают мышление как происходящее внутри внутренней системы репрезентации. Пропозициональные установки ума являются символическими ментальными репрезентациями с семантическими свойствами.Репрезентационализм (также известный как косвенный реализм) — это точка зрения, согласно которой репрезентации являются основным способом доступа к внешней реальности. Другая основная преобладающая философская теория утверждает, что концепции являются полностью абстрактными объектами. [3]
Репрезентативная теория разума пытается объяснить природу идей, концепций и другого ментального содержания в современной философии разума, когнитивной науке и экспериментальной психологии. В отличие от теорий наивного или прямого реализма, репрезентативная теория разума постулирует фактическое существование ментальных репрезентаций, которые действуют как посредники между наблюдающим субъектом и объектами, процессами или другими сущностями, наблюдаемыми во внешнем мире.Эти посредники олицетворяют или представляют для разума объекты этого мира.
Например, когда кто-то приходит к убеждению, что его или ее пол нуждается в подметании, репрезентативная теория разума утверждает, что он или она формирует мысленное представление, которое представляет пол и его состояние чистоты.
Первоначальная или «классическая» репрезентативная теория, вероятно, восходит к Томасу Гоббсу и была доминирующей темой в классическом эмпиризме в целом. Согласно этой версии теории, ментальные репрезентации представляли собой образы (часто называемые «идеями») представленных объектов положения дел.Для современных приверженцев, таких как Джерри Фодор, Стивен Пинкер и многие другие, репрезентативная система представляет собой скорее внутренний язык мысли. Содержание мыслей представлено в символических структурах (формулах ментальского языка), которые, аналогично естественным языкам, но на гораздо более абстрактном уровне, обладают синтаксисом и семантикой, очень похожими на синтаксис и семантику естественных языков.
- ↑ (2010) Видение. Вычислительное исследование человеческого представления и обработки визуальной информации , MIT Press.
- ↑ 2,0 2,1 2,2 Роберт Дж. Штернберг (2009). Когнитивная психология .
- ↑ Онтология понятий — абстрактные объекты или ментальные представления? , Эрик Марголис и Стивен Лоуренс
- Хенрих Дж. И Бойд Р. (2002). Культура и познание: почему культурная эволюция не требует воспроизведения репрезентаций. Культура и познание, 2, 87–112. Полный текст
Ментальное представление | Психология вики
Оценка |
Биопсихология |
Сравнительный |
Познавательная |
Развивающий |
Язык |
Индивидуальные различия |
Личность |
Философия |
Социальные |
Методы |
Статистика |
Клиническая |
Образовательная |
Промышленное |
Профессиональные товары |
Мировая психология |
Когнитивная психология: Внимание · Принимать решение · Обучение · Суждение · Объем памяти · Мотивация · Восприятие · Рассуждение · Мышление — Познавательные процессы Познание — Контур Индекс
Ментальное представление (или когнитивное представление ) в философии разума, когнитивной психологии, нейробиологии и когнитивной науке — это гипотетический внутренний когнитивный символ, представляющий внешнюю реальность, или же умственный процесс, который использует такие символ; «формальная система для явного определения определенных сущностей или типов информации вместе со спецификацией того, как система это делает.» [1]
Ментальная репрезентация — это мысленные образы вещей, которые в настоящее время не видны или не ощущаются органами чувств. В нашем сознании мы часто имеем образы объектов, событий и обстановки. [2] Например, Если бы вас попросили вспомнить вечеринку по случаю дня рождения, вы, вероятно, могли бы вспомнить людей, место, где она проводилась, и вещи, которые вы видели, и, возможно, даже то, что вы понюхали. На самом деле вы не можете почувствовать запах и увидеть эти вещи, но вы можете их представить .
В современной философии, особенно в таких областях метафизики, как философия разума и онтология, ментальное представление является одним из преобладающих способов объяснения и описания природы идей и концепций.
Ментальные репрезентации (или ментальные образы) позволяют представлять вещи, которые никогда не испытывались, а также вещи, которых не существует. [2] Представьте себе, что вы путешествуете в место, где никогда раньше не бывали, или у вас есть третья рука. Эти вещи либо никогда не происходили, либо невозможны и не существуют, но наш мозг и мысленные образы позволяют нам их вообразить. Хотя визуальные образы более вероятно будут вспоминаться, ментальные образы могут включать представления в любой из сенсорных модальностей, таких как слух, обоняние или вкус.Кослин предлагает использовать изображения для решения определенных типов проблем. Мы можем визуализировать рассматриваемые объекты и мысленно представлять образы, чтобы решить эту проблему. [2]
Репрезентационализм и репрезентативные теории разума [править | править код]
Репрезентативные теории разума рассматривают мышление как происходящее внутри внутренней системы репрезентации. Пропозициональные установки ума являются символическими ментальными репрезентациями с семантическими свойствами.Репрезентационализм (также известный как косвенный реализм) — это точка зрения, согласно которой репрезентации являются основным способом доступа к внешней реальности. Другая основная преобладающая философская теория утверждает, что концепции являются полностью абстрактными объектами. [3]
Репрезентативная теория разума пытается объяснить природу идей, концепций и другого ментального содержания в современной философии разума, когнитивной науке и экспериментальной психологии. В отличие от теорий наивного или прямого реализма, репрезентативная теория разума постулирует фактическое существование ментальных репрезентаций, которые действуют как посредники между наблюдающим субъектом и объектами, процессами или другими сущностями, наблюдаемыми во внешнем мире.Эти посредники олицетворяют или представляют для разума объекты этого мира.
Например, когда кто-то приходит к убеждению, что его или ее пол нуждается в подметании, репрезентативная теория разума утверждает, что он или она формирует мысленное представление, которое представляет пол и его состояние чистоты.
Первоначальная или «классическая» репрезентативная теория, вероятно, восходит к Томасу Гоббсу и была доминирующей темой в классическом эмпиризме в целом. Согласно этой версии теории, ментальные репрезентации представляли собой образы (часто называемые «идеями») представленных объектов положения дел.Для современных приверженцев, таких как Джерри Фодор, Стивен Пинкер и многие другие, репрезентативная система представляет собой скорее внутренний язык мысли. Содержание мыслей представлено в символических структурах (формулах ментальского языка), которые, аналогично естественным языкам, но на гораздо более абстрактном уровне, обладают синтаксисом и семантикой, очень похожими на синтаксис и семантику естественных языков.
- ↑ (2010) Видение. Вычислительное исследование человеческого представления и обработки визуальной информации , MIT Press.
- ↑ 2,0 2,1 2,2 Роберт Дж. Штернберг (2009). Когнитивная психология .
- ↑ Онтология понятий — абстрактные объекты или ментальные представления? , Эрик Марголис и Стивен Лоуренс
- Хенрих Дж. И Бойд Р. (2002). Культура и познание: почему культурная эволюция не требует воспроизведения репрезентаций. Культура и познание, 2, 87–112. Полный текст
(PDF) Психология, Психология
Часы символизируют время суток.Это циклический молекулярный процесс
в нервных клетках (Gekakis et al.
,1998, Sehgal 1995) с примерно тем же периодом
, что и дневно-ночной цикл, который синхронизирован с
солнечным циклом каждый рассвет и сумерки. по сигналам
от фоторецепторов. Поскольку этот биохимический цикл
внутри клеток синхронизирован с циклом день-ночь,
фаз в этом биохимическом цикле — мгновенные
концентраций различных молекул, чья концентрация циклически изменяется, — указывают на фазу
цикл вращения Земли, то есть время суток.
Пеленг Солнца, обозначенный направлением движения
, вычисляется из представления
двух различных аспектов предыдущего опыта пчелы.
Один набор опытов — это те, из которых он узнает
солнечных эфемерид (Дайер и Дикинсон, 1996). Другой
— опыт поиска пищи, из которого он узнает
направление компаса источника из улья. Солнечный пеленг
представляет собой угловую разницу между направлением по компасу
на источник из улья и
текущим направлением солнца (как указано солнечными эфемеридами
).
Похоже, что нет способа объяснить поведение пчелы
без наделения ее мозга способностью
символизировать время дня, направление по компасу
и расстояние. Он также должен иметь емкость
для изучения таких функций, как солнечные эфемериды. Функция
представляет собой набор парных символов, входного символа
и выходного символа. Входной символ в солнечной эфемериде
представляет время дня, а выходной символ
представляет направление солнца по компасу.Функция
может быть реализована с помощью справочной таблицы
, в которой хранятся возможные пары входных и выходных
символов, но это может потребовать больших объемов памяти.
В качестве альтернативы функция может быть сгенерирована нейронным процессом
, который преобразует входной сигнал в
выходной сигнал. В этом случае соотношение между входом
и выходом этого процесса должно иметь ту же математическую форму
, что и сама солнечная эфемерида.
Наконец, пчелиный мозг должен уметь вычислять угловую разность
, символ, представляющий разницу между направлением компаса, заданным ее функцией солнечных эфемерид
, и направлением компаса источника
. Этот последний символ извлекается при необходимости
из памяти, сгенерированной в то время, когда пчела обнаружила
источник. Результат этого вычисления, символ
, представляющий угловую разность между направлениями
, представленный двумя другими символами, представляет собой солнечное пеленг
источника.Именно этот угол мы наблюдаем, когда танцор делает свое покачивание. Психология
, сфокусированная на ментальных репрезентациях, основана на утверждении
о том, что нет никакого способа объяснить этот надежный
и надежный факт о поведении пчел, кроме как апелляцией
к описанному выше типу обработки информации.
Второй пример фундаментальной роли, которую
обработка информации играет в управлении поведением —
ior, взят из обширных исследований обусловленного поведения
обычных лабораторных животных — крысы,
голубя и кролик.В Павловском кондиционировании,
экспериментатор неоднократно предъявляет временно
парных элементарных стимулов. Например, используя кроликов
в качестве испытуемых, экспериментатор может неоднократно предъявлять тон
, за которым с короткой задержкой следует раздражающий воздушный поток
, направленный на склеру глаза, или раздражающий шок
на кожу вокруг глаз. глаз. Тон называется условным стимулом
(CS), потому что он вызывает наблюдаемое поведение
только после создания условий, в то время как шок pu ff или
называется безусловным стимулом (US),
, потому что он вызывает наблюдаемое поведение в отсутствие
любое кондиционирование.Когда США надежно следовали CS
, субъект отвечает на CS в ожидании
США. В данном примере кролик моргает, когда
слышит сигнал. Это мигание называется условным ответом
. Это так приурочено, что момент закрытия пика
более или менее совпадает с моментом, когда ожидается
в США. Если в США иногда задержка
составляет 0,4 секунды, а иногда —
0.За 9 секунд кролик учится моргать дважды: первое мигание
достигает максимума примерно через 0,4 секунды, а второе
— примерно через 0,9 секунды (Kehoe et al. 1989).
Очевидно, кролик измеряет и запоминает длительность
интервалов между началом тона
и началом УЗ. Как еще мы можем объяснить
тот факт, что он соответствует задержке своего ответа на
— латентности США? Кролик должен обладать памятью
, подобной памяти, которую Алан Тьюринг (1936)
поместил в основу своей математической абстракции
вычислительного устройства, так называемой машины Тьюринга.
Эта условная машина имеет память, в которую она записывает
и из которой считывает символы. Если бы у кролика не было памяти
, в которой он мог бы хранить символ
, представляющий задержку CS – US, и из которой он
мог впоследствии извлечь этот символ, его способность к
соответствовала его условному ответу на эту задержку.
быть необъяснимым.
Общим свойством обусловленного поведения является то, что
задержка условного ответа пропорциональна
задержке CS – US (Gallistel and Gibbon 2000).
Кроме того, исходя из характера изменчивости
задержек условного ответа, кажется, что решение
о том, когда принимать условный ответ после начала CS, должно основываться на
соотношении между запомненный интервал CS – US и
интервал, прошедший с начала текущего CS
(Гиббон и др. 1984). Таким образом, когда звучит тональный сигнал, кролик
извлекает из памяти символическое значение, представляющее
, отправляя интервал CS – US, измеряет время, прошедшее
с момента появления тонального сигнала, для генерации постоянно растущего сигнала
, чей мгновенная величина представляет собой
передает продолжительность прошедшего в настоящее время интервала,
вычисляет отношение двух значений и отвечает
, когда отношение превышает критическое значение.
Так же, как пчелы могут вычислить угловую разницу из
направлений (углов компаса), хранящихся в памяти, так и крысы
могут вычислить временную разницу из длительностей
, хранящихся в памяти, как показали эксперименты с использованием
, что называется обратным кондиционирование. В обратном направлении
9694
Ментальные представления, психология
Восприятие: больше, чем кажется на первый взгляд
В отличие от того, что можно только желать, важно то, что на самом деле делают, потому что естественный отбор (часть процесса эволюции) напрямую воздействует на когнитивный продукт.С эволюционной точки зрения, то, что человек делает, более важно, чем то, что он чувствует, интуитивно чувствует, предпочитает или что представляет собой мысленно . («Ментальная репрезентация» — это причудливый термин для сознательных или бессознательных идей / знаний; см. Определение «ментальной репрезентации» ниже.) Большая часть истории психологии связана с природой, в которой знание представлено в уме. Например, некоторые теории предполагают, что представление (идея) цветка похоже на изображение, которое человек испытывает, глядя на цветок.Как и в приведенном ниже определении, эти теории предполагают, что репрезентация в некотором роде «изоморфна» (похожа по форме или форме) на то, что она представляет, как в случае интернализованной «когнитивной карты» вашего дома.
Напротив, эволюционная (и нетрадиционная) точка зрения на природу восприятия начинается с предположения, что большинство ментальных феноменов должно быть в первую очередь связано с тем, как организм должен вести себя в данный момент времени. (Это был «функционалистский» подход, принятый Уильямом Джеймсом и другими.) С этой точки зрения, и как прекрасно объяснено в книге Джеффри Грея «Сознание: ползание к трудной проблеме», природа изоморфизма мира остается неясной в отношении многих «репрезентативных» процессов. Что из внешнего мира представляет собой «настроение»? Что представляет собой ощущение задержки дыхания? Что представляет собой острый аромат перекиси водорода? Это противное химическое вещество молекулярно отличается от воды только добавлением единственного атома кислорода, но мало кто воспринимает его как «воду с небольшим избытком кислорода».Вместо этого токсичное химическое вещество воспринимается (или «представляется») как нечто «неприятное на вкус», и его следует насильственно удалить из организма.
Это может привести к гипотезе о том, что представление перекиси водорода изоморфно по отношению к тому, как человек должен реагировать на раздражитель, но это не соответствует традиционным представлениям о том, что такое ментальное представление. Однако это согласуется с эволюционным взглядом, согласно которому руководство действием ограничивает свойства психических процессов и субъективных состояний.Точно так же в реальном (физическом) мире синий и красный цвета — это одно и то же (электромагнитные частоты), возникающие с разной скоростью, но никто не воспринимает красный цвет как более медленную версию синего цвета. Скорее, восприятие цвета тесно связано с действием (а не так, как мир соответствует ): оно эволюционировало для выбора фруктов и обнаружения замаскированной добычи.
Некоторые представления в зрении (например, пространственный план) кажутся изоморфными тому, что есть в реальном мире.В таких случаях так уж получилось, что представление пространства с максимальной точностью приводит к наиболее адаптивной реакции. Но представление того, как обстоят дела, не является основной задачей мозга. (Более того, при изображении внешнего мира зрение часто бывает далеко не точным. Чтобы увидеть удивительный и исчерпывающий набор оптических иллюзий, нажмите здесь.)
Таким образом, «репрезентативная точность» вторична по отношению к адаптивному наведению ответа. Таким образом, эволюция не сомневается в « благородной лжи » Платона о том, что ложь благородна, если она приводит к хорошему результату, — при условии, что такая ложь (e.g., что перекись водорода имеет мало общего с водой) увеличивает эволюционную приспособленность.
Определение ментальной репрезентации: Официальное определение ментальной репрезентации: «система символов, изоморфная некоторому аспекту окружающей среды, используемая для принятия решений, порождающих поведение, которые предвосхищают события и отношения в этой среде … [и, когнитивная] психология — это изучение ментальных репрезентаций »(Gallistel, 2001, p. 9691).
Рекомендуемая дополнительная литература:
Морселла, Э., & Bargh, J. A. (в печати). Тенденции бессознательного действия: источники «неинтегрированного» действия. В J. Decety and J. Cacioppo (Eds.), Оксфордский справочник по социальной нейробиологии. Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета.
Чтобы узнать больше об исследованиях и книгах Эсекьеля Морселлы, посетите веб-сайт его лаборатории — Лаборатория действий и сознания.
Цитированная литература:
Галлистель, К. Р. (2001). Психологические представления, психология. В Нью-Джерси Смелзер и П.Б. Балтес (ред.), Международная энциклопедия социальных и поведенческих наук (стр. 9691-9695). Нью-Йорк: Эльзевир.
границ | Распознавание объектов в ментальных репрезентациях: инструкции по изучению диагностических функций с помощью визуальных ментальных образов
Введение
Традиционные исследования по распознаванию объектов часто фокусируются на восходящей обработке зрительных стимулов, начиная от определения свойств стимула клетками сетчатки до электрической трансдукции и окончательной нервной реакции.Это направление исследований было успешным в выявлении физиологических и нервных путей, участвующих в обнаружении и обработке свойств визуальных объектов, ведущих к когнитивному восприятию. Таким образом, визуальные ментальные образы представляют собой поток информации, противоположный потоку визуальных перцептивных явлений; тот, который требует отхода от традиционных взглядов снизу вверх, чтобы быть полностью понятым.
С появлением усовершенствованных технологий и улучшенных методов тестирования исследования визуальных ментальных образов превратились из простых предположений о в значительной степени недоступном теоретическом явлении в эффективную и достоверную область исследований с богатым эмпирическим опытом.Все больше исследований демонстрируют функциональную роль визуальных образов в различных задачах, таких как память (Slotnick et al., 2005; Albers et al., 2013), творческий дизайн (Dahl et al., 1999; D’Ercole et al., 2010) и эмоциональные расстройства (Holmes and Mathews, 2010). В недавнем обзоре Pearson et al. (2015) изложили очень практическое значение ментальных образов в исследовании и лечении психических заболеваний, что привело к призыву продвигать поиск ментальных образов в качестве основной цели психопатологических вмешательств.Подобные обсуждения не только иллюстрируют развивающееся отношение к значимости ментальных образов, но также подчеркивают потенциальные преимущества дальнейшего исследования этого сложного процесса. Однако, несмотря на значительный рост, достигнутый в этой области исследований, нынешнее понимание ментальных образов часто ограничивается общими операциями и характеристиками; И в разговорной, и в научной терминологии визуальные ментальные образы обычно служат широким и несколько абстрактным определением любой визуальной субстанции, существующей в «мысленном взоре».Но что именно человек «видит» во время воображаемых переживаний? Почему — это одни изображения или подкомпоненты изображений, визуализируемые более четко, чем другие, и что это говорит о процессе восприятия? На такие вопросы еще предстоит дать какой-либо окончательный или конкретный ответ, и цель этого обзора — оценить возможные пути работы над объяснением. Повышая точность, с которой мы идентифицируем визуальное содержание мысленных образов, может быть достигнуто более полное понимание его интерактивной связи с визуальным восприятием, что приведет к более совершенным выводам относительно создания когнитивных представлений.
Психические образы предлагают уникальное преимущество перед визуальным восприятием в том, что объем потенциальной информации, доступной при последующем воспроизведении стимула, намного меньше количества, доступного во время перцептивного просмотра того же стимула. По определению, мысленные образы относятся к способности испытывать знакомые или новые визуальные стимулы в отсутствие соответствующей одновременной физической стимуляции (Pearson and Kosslyn, 2013). Поскольку ментальные образы основаны на восприятии воспоминаний в более позднее время и в более позднем месте, они неразрывно связаны с процессами памяти.Исследования показывают, что на нейронном уровне ментальные образы задействуют сети, перекрывающиеся с визуальной рабочей памятью (Albers et al., 2013), предполагая, что ментальные образы задействуют процесс, подобный восприятию, чтобы вспомнить сохраненную информацию и вернуть ее в текущее сознание для манипуляций. (Borst, Kosslyn, 2008; Borst et al., 2012). Однако процессы, по-видимому, по крайней мере частично различны, в том числе их зависимость от сенсорных визуальных сетей, которые коррелируют с силой базовых ментальных образов (Keogh and Pearson, 2011; см. Также Borst et al., 2012). Поэтому мысленные образы можно рассматривать как часть вывода памяти, особенно в тех случаях, когда воображается ранее просмотренный стимул.
Естественные ограничения внимания и способности запоминания в процессе перехода с сенсорного уровня на перцепционный неизбежно приводят к потере и искажению некоторой визуальной информации. Другими словами, количество информации, доступной во время визуального воспоминания, как количественно, так и качественно уменьшается по сравнению с состоянием восприятия.Несмотря на это, многочисленные эмпирические исследования показали, что можно понять, назвать и описать свойства объекта только с помощью мысленных образов (например, Kosslyn et al., 1995; Walker et al., 2006; Palmiero et al., 2014). Следовательно, разумно сделать вывод, что уменьшенная информация, доступная в мысленном образе, должна быть по крайней мере достаточной, если не необходимой, для успешного распознавания объекта. Таким образом, процессы мысленных образов могут служить полезным и естественным фильтром, с помощью которого можно определить особенности изображения, которые имеют наибольшее когнитивное значение для зрителя.Изучая результат перцептивного просмотра в форме мысленных образов, количество альтернативных факторов, которые следует учитывать, значительно сокращается по сравнению с теми, которые присутствуют в сложной визуальной среде, основанной на ощущениях. Вместо того, чтобы пытаться измерить относительную классификационную ценность всех доступных характеристик в данном стимуле, исследователь может использовать содержание, сохраняемое в мысленном образе наблюдателя, для определения значимых визуальных сигналов.
Цель этого обзора — предположить, что визуальные мысленные образы, содержимое которых подверглось естественному процессу фильтрации с целью отсеивания информации об объекте, не имеющей отношения к распознаванию или категоризации в данном сценарии, обладают значительным потенциалом для идентификации характеристик объекта, критически важен для восприятия распознавания.Эти признаки, называемые отличительными или диагностическими признаками, представляют собой визуальные компоненты с классификационной значимостью, которые способствуют быстрому и эффективному распознаванию объектов (Baruch et al., 2014). В связи с отсутствием в настоящее время эмпирических исследований, которые непосредственно исследуют идентификацию диагностических признаков в ментальных образах, в этой статье вместо этого исследуется и обсуждается практичность такого исследования:
(1) обзор известных поведенческих и нейровизуализационных методов, которые использовались для успешного доступа к ментальным визуальным репрезентациям;
(2) оценка потенциала каждого метода для выявления диагностических признаков на основе эффективности и специфичности, которых они, как было показано, достигают;
(3), предлагая возможные направления и последствия для изучения отличительных черт с помощью мысленных образов в будущих исследованиях.
Теоретические основы
Распознавание объектов в визуальном восприятии
Значение свойств объекта в визуальном восприятии признано давно. В одной из старейших и наиболее известных теорий, подчеркивающих важность отдельных визуальных частей, Бидерман (1987) предположил, что распознавание любого данного объекта зависит от взаимодействия между отдельными структурными компонентами и их общей конфигурацией в контексте целого. Хотя теория распознавания по компонентам (RBC) Бидермана основана на структурных геометрических формах, дальнейшие исследования показали, что общие визуальные характеристики не должны ограничиваться пространственно дискретными структурными частями.Характеристики можно интерпретировать как любую композиционную единицу визуального стимула, включая контуры (Loffler, 2008), цвета или текстуры (Bramão et al., 2011a) или минимальные элементы контраста, такие как пятна Габора (Dong and Ren, 2015). . Настоящая статья учитывает это широкое разнообразие, принимая широкую концептуальную концепцию визуальных характеристик как любых «дискретных компонентов изображения, которые обнаруживаются независимо друг от друга» (Pelli et al., 2006). Однако из-за их доступности (в том смысле, что они оба легко понимаются и могут быть зафиксированы в когнитивных и нейронных измерениях), исследования и выводы, обобщенные в этом обзоре, наиболее подходят для выявления сложных форм, используемых для распознавания.Независимо от уровня специфичности, на котором они охарактеризованы, любые существенные особенности должны быть обнаружены и интегрированы в контексте окружающей информации (например, дополнительные характеристики объекта, семантический или ситуационный контекст, цели наблюдателя, набор объектов и т. Д .; Померанц и др. ., 1977; Мартелли и др., 2005).
Несмотря на обширную литературу, посвященную роли визуальных характеристик в восприятии объекта, точная степень, в которой различные индивидуальные особенности способствуют распознаванию, остается неубедительной.Некоторые теории предполагают, что отличительные особенности играют решающую роль в облегчении эффективной идентификации и категоризации объектов. Эти уникальные информативные визуальные компоненты ускоряют определение идентичности объекта в конкретном контексте, позволяя наблюдателю быстро и эффективно различать возможные альтернативы (Baruch et al., 2014). Подобно общим визуальным признакам, визуальное содержание отличительного или диагностического признака варьируется и может включать автономные компоненты, такие как структурная форма, или более распределенные элементы, такие как цвет (Bramão et al., 2011а, б). Важно отметить, что свойства отличительной черты в любой данной ситуации различаются в зависимости от контекста сценария просмотра (Baruch et al., 2014; Schlangen and Barenholtz, 2015), а также от внешних когнитивных факторов (например, избирательное внимание; Ballesteros и Mayas, 2015).
Существование отличительных черт в визуальном восприятии и их роль в распознавании объектов получили некоторую эмпирическую поддержку, хотя результаты ни в коем случае не являются окончательными. Первоначально считалось, что они играют неотъемлемую роль в распознавании новой точки зрения, диагностические особенности подтверждали контраргумент теории структурного описания, предложенной Бидерманом (1987).В то время как теория RBC предсказывала относительно стабильную производительность распознавания для новых точек зрения, пока соответствующие структурные особенности, или геоны, оставались видимыми, контраргумент варианта точки зрения утверждал, что эта закономерность возникает только тогда, когда различные диагностические функции были доступны наблюдателю (Tarr et al. , 1997). Считается, что эти информативные визуальные компоненты облегчают принятие решений как по классификации, так и по распознаванию, обеспечивая диагностическое различение возможных альтернатив.Обратите внимание, что значимость или степень, в которой особенность выделяется, является заметной или привлекающей внимание, не подразумевает диагностику, которая указывает на полезность в процессах распознавания или классификации. Рассмотрим, например, разницу между тигром и зеброй; хотя полосы заметны и очень заметны, простого присутствия полос недостаточно, чтобы отличить одну от другой. В отличие от этого, когда задают задачу идентифицировать зебру в толпе крупного рогатого скота, полосы являются более исключающими; значимость и диагностичность частично совпадают.
Тенденция к повышенному вниманию к определенным функциям, наряду с их потенциалом для быстрого и эффективного распознавания объектов в динамических сценариях, поддерживает правдоподобную перцептивную и когнитивную значимость отличительных черт. Эти результаты также предполагают, что основные отличительные черты, вероятно, останутся относительно нетронутыми в ментальных репрезентациях по нескольким причинам:
(1) их классификационная значимость снижает вероятность того, что они будут отфильтрованы как нерелевантная информация во время начального кодирования ментального представления;
(2) разумно предсказать, что отличительные признаки представляют значительную часть информации семантического объекта в пространственно сжатой визуальной единице;
(3) их когнитивная релевантность, по-видимому, увеличивает их устойчивость к деградации информации и эффектам предвзятости, которые возникают между стадиями визуального восприятия и генерации мысленных образов.
Следовательно, отличительные особенности объекта являются главным кандидатом для эмпирического исследования, поскольку они представляют собой упрощенные, надежные единицы, которые представляют или закрепляют более крупное и сложное мысленное представление визуального стимула. Для иллюстрации рассмотрим пример молотка. Скорее всего, при чтении слова на ум приходит образ молотка. Есть ли части или особенности, которые кажутся более четкими, чем другие? Рассмотрим простой эксперимент по распознаванию, в котором участнику показывают изображение молотка с удаленной металлической головкой.Маловероятно, что нечетко определенная деревянная рукоятка «активировала» (что отражается в любой данной мере интереса) представление о молотке так же эффективно, как и весь объект, с неповрежденной головкой молотка. Однако, если бы манипуляции были обратными, с удаленной рукояткой и сохраненной головкой молотка, можно было бы ожидать гораздо большей «активации» абстрактной концепции «молотка», а также всех ассоциаций, которые эта концепция влечет за собой (см. Распространяющуюся теорию активации память; Андерсон, 1983).Способность подкомпонента более сильного стимула эффективно достигать когнитивной репрезентации в отсутствие некоторых из его типичных контекстов предполагает, что определенные характеристики являются более когнитивно диагностическими, чем другие. После того, как указанные диагностические признаки идентифицированы (например, головка молота в этом сценарии), процесс уменьшения — как это было сделано путем удаления сначала головки молота, а затем рукоятки — можно систематически продвигать, чтобы определить наименьший компонент или группу компонентов, способных эффективного представления познавательной концепции.Таким образом, можно идентифицировать визуальные особенности, необходимые для активации когнитивного представления любого данного объекта. При сравнении нескольких образцов и категорий стимулов можно идентифицировать любые сходства в отличительных признаках (например, структура формы, контраст, края и т. Д.). Эта уникальная способность дискретных диагностических элементов служить связующим звеном с более целостными или сложными когнитивными представлениями делает их ценным предметом изучения, способным осветить не только механизмы, лежащие в основе образов ментальных объектов, но и их связь с восприятием распознавания.Способность сокращать сложные объекты до их основных и самых основных компонентов может потенциально привести к усовершенствованным теориям и методам, способным приспособиться к широкому спектру взаимодействий между сценариями просмотра и характеристиками естественных визуальных стимулов — постоянной проблемой, с которой в настоящее время сталкиваются традиционные сенсорные восприятия. исследования в области распознавания объектов.
Здесь стоит отметить обширную работу, проделанную в области компьютерного зрения, связанную именно с вопросами, рассматриваемыми в этом обзоре.Недавнее исследование Ullman et al. (2016) краудсорсинговая диагностическая информация об отличительных особенностях, которые оказали значительное влияние на распознавание человеческих объектов. Ответы более чем 14000 человек-наблюдателей дали минимальные распознаваемые конфигурации (MIRC) на 10 изображениях в градациях серого, изображающих объекты разных классов. Множественные MIRC, каждый из которых содержал минимальную избыточную информацию об объекте относительно полного изображения объекта, были идентифицированы для каждого из изображений и позволили успешно классифицировать по ограниченным визуальным областям.Их исследование также показало, что текущие вычислительные модели не в состоянии точно воспроизводить процессы распознавания, основанные на особенностях человека (например, распознавание моделей для суб-MIRC по сравнению с MIRC не уменьшилось так резко, как у людей-наблюдателей, и модели не могут распознать другие подчиненные функции в MIRC). Репрезентативное исследование Ullman et al. (2016) показывает, что можно уменьшить сложные объекты до минимально распознаваемого уровня, согласованного большой группой наблюдателей, до такой степени, что вклад каждой особенности критически влияет на распознавание.Другие исследования, проведенные с помощью компьютерных игр, показывают многообещающие стимулы для стимулирования крупномасштабных «алгоритмов» данных и вычислений, выполняемых людьми под предлогом развлечения (von Ahn, 2006), и собирают данные для меток объектов, а также их местоположения в пределах сцена. Эти методы и их потенциал для определения поведения распознавания, связанного с особенностями, у большого и разнообразного круга субъектов стоит помнить по мере продвижения обзора.
Хотя компьютерное зрение работает, детали которого выходят за рамки текущего обсуждения (см. Nixon and Aguado, 2012; Shokoufandeh et al., 2012 для недавних обзоров), актуален и информативен для понимания визуального познания, современные вычислительные модели не могут точно воспроизводить человеческие зрительные процессы и поэтому не будут подробно обсуждаться здесь. В следующем обзоре основное внимание уделяется методам, направленным на непосредственный доступ к процессам ментальных образов у людей прямым и поддающимся количественной оценке образом, с признанием того, что результаты обсуждаемых здесь методов могут быть надлежащим образом применены к сетевым вычислительным методам для повышения не только точности. компьютерных симуляторов, но понимание восприятия, связанного с особенностями, и более поздних ментальных образов.
Представления объектов в ментальных образах
Долгая и сложная история исследования ментальных образов привела как минимум к двум различным взглядам на их связь с визуальным восприятием. Согласно одной точке зрения, нейронные и феноменологические процессы, происходящие во время визуального восприятия и ментальных образов, схожи по функциям и структуре из-за общих основных нейронных механизмов. Эти общие черты простираются на ранние, ретинотопически картированные зрительные области, такие как первичная зрительная кора головного мозга (V1; Slotnick et al., 2005; Альберс и др., 2013; Пирсон и др., 2015). Эксперименты с использованием трансмагнитной черепной стимуляции дали подтверждающие доказательства нейронного перекрытия между восприятием и образами (Cattaneo et al., 2012). Общие механизмы также были предложены исследованиями сходного времени реакции в ответ на визуально воспринимаемые и мысленно генерируемые изображения, устойчивые к эффектам яркости, контраста, движения и ориентации (Broggin et al., 2012). Дальнейшие исследования даже продемонстрировали, что яркость воображаемого стимула способна вызвать непроизвольную реакцию сужения зрачка, согласующуюся с паттернами, наблюдаемыми во время перцептивного просмотра (Laeng and Sulutvedt, 2014).Однако даже те исследования, которые сообщают о значительном совпадении паттернов поведенческих реакций или нейронной активации между восприятием и образами, часто отмечают несоответствия в их полноте и единообразии. Например, манипуляции с пространственной частотой приводили к разным моделям времени реакции на реальные стимулы по сравнению с воображаемыми (Broggin et al., 2012). Было обнаружено, что в кортикальном плане общая активация, наблюдаемая во время образов и процессов восприятия, более последовательна в лобных и теменных областях коры, чем в ретинотопных визуальных областях, хотя и в этих областях были выявлены значительные уровни взаимной активации (Ganis et al., 2004). Однако сравнения с использованием более гибких аналитических методов, таких как многомерный анализ паттернов (MVPA), выявили более надежное перекрытие в ранних визуальных областях (Albers et al., 2013). Считается, что эти общие нейронные механизмы лежат в основе феноменологического сходства между визуальным восприятием и ментальными образами. Например, есть свидетельства того, что мысленные образы обладают несколькими пространственными качествами, присущими объектам, воспринимаемым в поле зрения (Kosslyn et al., 1983), на что указывают наблюдаемые эффекты мысленного пространственного вращения, мысленного сканирования и времени, необходимого для проверки размеров. задачи (D’Ercole et al., 2010). Структурные теории ментальных образов далее предполагают, что, подобно перцепционным стимулам, воображаемые образы поддерживают ограниченное разрешение и определенное ощущение пространственной протяженности (см. Обзор Finke, 1985), включая пространственно эквивалентные отдельные единицы (Kosslyn et al., 1983) и в целом. похожий визуальный контент (Нанай, 2014).
Природа и степень общих нейронных основ, лежащих в основе процессов восприятия и воображения, ставятся под сомнение в нескольких уникальных клинических случаях.Яркие мысленные образы были идентифицированы по крайней мере у одного пациента, демонстрирующего сильно локализованное корковое повреждение V1, что привело к серьезным нарушениям выполнения перцептивных задач (Bridge et al., 2011). Нейронные записи, собранные с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ), также показали, что модели активации пациента во время эпизодов мысленных образов были подобны таковым у здоровых зрячих субъектов; поведенческое тестирование подтвердило эти результаты. Дополнительные оценки показали значительно ослабленные способности к восприятию, предполагая, что визуальные ментальные образы остались нетронутыми в отсутствие здоровых ранних зрительных корковых сетей.Было обнаружено, что пациенты, страдающие зрительной агнозией (Behrmann et al., 1994; Servos and Goodale, 1995), а также пациенты с врожденной глазной слепотой или пожизненным нарушением зрения, сохраняют способность к визуальным образам, хотя снижение работоспособности различается в зависимости от характера нарушения. в последнем (см. обзор Cattaneo et al., 2008). Недавно выявленное нейропсихологическое расстройство демонстрирует противоположную картину. Афантазия характеризуется неспособностью производить визуальные ментальные образы, в то время как производительность распознавания перцептивных объектов остается неизменной (Bartolomeo, 2008; Zeman et al., 2015). Это интригующее состояние было зарегистрировано у нескольких здоровых людей, которые сообщали о внезапной потере способности создавать формы, формы и цвета в своем воображении (Bartolomeo, 2008; Moro et al., 2008; Zeman et al., 2010) . Хотя кортикальное поражение (Zeman et al., 2010), врожденное (Zeman et al., 2015) и психогенное (de Vito, Bartolomeo, 2015) происхождение обычно подозревается, в настоящее время это заболевание плохо изучено. Тем не менее, точная двойная диссоциация, предлагаемая этими уникальными клиническими случаями, предполагает, что нейронные корреляты перцептивного распознавания и ментальных образов, по крайней мере, частично различны.Однако выводы, сделанные из этих исследований, ограничены из-за непредсказуемой природы корковых повреждений и их влияния на когнитивные функции, а происхождение и последствия афантазии только начали получать тщательную эмпирическую оценку.
В совокупности существующая литература значительно разнится в отношении нейронной природы репрезентаций объектов в ментальных образах. Отсутствие убедительной поддержки какой-либо одной теории по сравнению с другой способствует агностической позиции в отношении точной природы ментальных репрезентаций и их нейронной основы.Этот обзор включает статьи независимо от того, в каком спектре теорий совпадают их выводы, и воздерживается от суждений о достоверности или точности выводов, основанных исключительно на теоретической перспективе.
Диагностические функции в ментальных образах
Хотя отличительные черты еще не идентифицированы напрямую в мысленных образах, соответствующие исследования подтверждают их существование в этой модальности. Несколько исследований фМРТ успешно предсказали категориальную классификацию воображаемого стимула с помощью вычислительного анализа, такого как классификаторы паттернов (Reddy et al., 2010) и модели воксельного кодирования для настройки на низкоуровневые визуальные функции во время задач просмотра (Naselaris et al., 2015). Принимая во внимание важную роль, которую отличительные черты, как полагают, играют в задачах перцепционной категоризации (Baruch et al., 2014), можно предположить, что высокодиагностические визуальные компоненты являются основными участниками этого типа нейронного декодирования. Однако наиболее информативные места, из которых могут быть приняты решения о декодировании, варьируются в разных исследованиях. Паттерны активации вентрально-височной коры оказались более надежными для декодирования категоризации изображений, чем паттерны в пределах ранних ретинотопных кортикальных областей (Reddy et al., 2010). Другое исследование сообщило о доказательствах того, что низкоуровневые визуальные особенности ментальных образов для запоминающихся сцен закодированы в ранних визуальных областях (Naselaris et al., 2015). Поведенческие данные, такие как время отклика и частота ошибок, указывают на то, что действительно возможно извлечь частичные особенности низкого уровня, такие как Т-образные переходы, из целостных мысленных представлений с таким же мастерством, как перцепционные оценки, хотя свойства высокого уровня, включая глобальную симметрию, легче оцениваются в обоих условиях (Rouw et al., 1997). В совокупности эти эмпирические данные добавляют содержание давним теориям, предполагающим, что составляющие единицы доступны в рамках целостных ментальных образов (Kosslyn et al., 1983).
Несмотря на несогласованность нейронных областей, о которых сообщалось в исследованиях декодирования, способность предсказывать информацию о категориях из записей нейронной активности вообще имеет важное значение для выявления диагностической информации о признаках в ментальных образах:
(1), поскольку диагностические функции облегчают эффективную классификацию категорий восприятия посредством уникального распознавания визуальных признаков, нейронная активность, которая поддерживает классификацию категорий, может быть связана с информацией диагностических признаков, что указывает на то, что визуальная информация на основе компонентов напрямую представлена через нейронные субстраты;
(2), поскольку точные местоположения в потоке нейронной визуальной обработки, в которых представлены отличительные признаки, остаются неясными, можно предположить, что содержимое диагностических признаков может существовать как в областях с высоким, так и с низким уровнем зрения.
Исследование и оценка методов
Поведенческие методы
Анкеты
Несмотря на то, что мысленные образы — это сложная и абстрактная концепция, для которой можно нацеливаться, несколько инструментов опроса самоотчета продемонстрировали успешное и надежное измерение различных аспектов визуальных представлений. Особо следует отметить широко используемый Опросник яркости визуальных ментальных образов (VVIQ; Marks, 1973) и его более поздние версии, Опросник яркости визуальных ментальных образов-2 (VVIQ-2; Marks, 1995) и Яркость визуальных умственных образов. Пересмотренная версия вопросника к изображениям (VVIQ-RV; Marks, 1995; Campos, 2011).В каждом из этих опросов участникам предлагается визуализировать определенные сцены, такие как закат, и сообщать о четкости и детализации сгенерированных изображений с использованием ответов по шкале Лайкерта. Варианты VVIQ различаются тем, требуют ли они от участника визуализации с открытыми или закрытыми глазами. Критическое статистическое тестирование исходного VVIQ и обоих его вариантов указывает на высокую внутреннюю валидность для измерения конструкта мысленных образов (Campos, 2011). Кроме того, Plymouth Sensory Imagery Questionnaire (Psi-Q) — это уникальная оценка, способная обеспечить высоконадежные измерения индивидуальной склонности к восприятию ярких образов в различных модальностях (Andrade et al., 2014). Продемонстрированная внутренняя валидность элементов оценки, которые требуют от участников создания подробных сцен, указывает на то, что люди способны воспринимать множественные и конкретные визуальные компоненты в ментальных представлениях, и что эти компоненты могут быть надежно зафиксированы с помощью простых элементов опроса.
По крайней мере, один инструмент опроса попытался определить конкретную информацию о форме, представленную в визуальных мысленных образах. Шкала ментальных образов (MIS; D’Ercole et al., 2010) был разработан, чтобы использовать взаимосвязь между вербальными описаниями и ментальными образами, чтобы напрямую преобразовать структурные особенности, присутствующие в ментальных репрезентациях, в точные вербальные описания. Как отмечают создатели, такая шкала выгодна для визуальных и коммуникативных областей, таких как архитектура и дидактика искусства. Чтобы протестировать MIS, участникам дали словесное описание произведения искусства и попросили ответить на вопросы, связанные с одним из шести факторов, описывающих аспекты ментальных образов и процесс формирования изображения: скорость формирования изображения, стабильность, размеры, уровень детализации. , Расстояние и перспектива (D’Ercole et al., 2010). Результаты исследования показали, что ответы участников подтверждают предложенную шестифакторную модель, предполагающую, что на мысленные образы влияют внутренние пространственные свойства. Что касается изучения диагностических признаков, этот инструмент демонстрирует, что надежная и подробная оценка визуальных ментальных образов достижима только с помощью словесных описаний. Если эту специфичность увеличить до уровня независимых дискретных компонентов объекта, возможно, что MIS или аналогичные инструменты смогут нацеливать и идентифицировать дискретные классифицирующие визуальные признаки посредством самоотчета.
Опросник объектно-пространственных изображений (OSIQ; Blajenkova et al., 2006) приближается к уровню специфичности, необходимому для выявления отличительных черт, путем оценки предпочтений объектных изображений на уровне индивида. Однако цель OSIQ состоит в том, чтобы выявить индивидуальные тенденции к представлению изображений целостным, подобным картинкам образом или пространственно, посредством компиляции отдельных частей; анкета не включает точную оценку формы. Тесты OSIQ демонстрируют различные уровни предпочтения целостного и частичного представления у разных людей.Эти результаты имеют важное значение для любого исследования, изучающего ментальные образы, потому что индивидуальное предпочтение целостных представлений может привести к увеличению количества ошибок типа II при попытке доступа к визуальной информации на основе частей. По сравнению с OSIQ, не было показано, что VVIQ характеризует эти пространственные предпочтения (Blajenkova et al., 2006), что может быть результатом сосредоточения VVIQ на контекстных визуальных образах сцены, а не на независимых объектах. Тем не менее, в будущих исследованиях было бы разумно учитывать возможность индивидуальных различий в стиле репрезентации при выборе меры анкеты, а также при анализе и интерпретации результатов исследования.
Есть несколько преимуществ и недостатков в использовании анкет для изучения ментальных образов. С одной стороны, опросы позволяют собирать большой объем подробных данных за относительно короткий промежуток времени, гораздо больше, чем физиологические или биологические измерения; Описанные выше анкеты содержат в среднем 32 пункта. Все элементы состоят из простой шкалы Лайкерта, варьирующейся от 5 до 7 ступеней. Кроме того, эти меры практически не требуют технических навыков или критериев приемлемости, что делает инструменты доступными для широкого и представительного населения.Надежность самоотчетных ответов этого типа также подтверждается поведенческими результатами, указывающими на то, что люди, как правило, имеют надежное и точное метапознание своего собственного воображаемого опыта (Pearson et al., 2011). Однако возникает ряд сложностей, когда человека просят устно описать или физически воссоздать визуальный контент. Например, искажения восприятия и отсутствие художественных способностей могут исказить рисунки участников, а словесные описания могут быть неверно истолкованы или неполными.Действительно, исследования рисунков нехудожников показали, что ошибки рисования положительно коррелируют с искажениями восприятия, закодированными во время первоначального наблюдения за изображением (Ostrofsky et al., 2015). Что наиболее важно, сама природа анкет затрудняет изучение конкретных отличительных черт без искусственной систематической ошибки. Более того, даже когда предвзятость сведена к минимуму, ответы, вероятно, будут захватывать только те пространственно дискретные формы, которые поддаются канонической лексической маркировке.
Несмотря на эти недостатки, высокий уровень владения письменными анкетами для доступа к конструкту ментальных образов требует их рассмотрения в качестве отражателей отличительных черт ментальных образов. Чтобы максимально использовать преимущества, предоставляемые их экономичным и портативным форматом, вопросники, оценивающие конкретную структуру формы визуализированных изображений, лучше всего применять к большой группе респондентов. Использование обширной популяции снижает влияние индивидуальных предубеждений и репрезентативных предпочтений на ответы.Затем можно выявить любые существенные закономерности, наблюдаемые в ответах и между ответами, и нацелить их на дальнейший более глубокий анализ. Между тем, индикаторы индивидуальных предпочтений, такие как Psi-Q и OSIQ, следует рассматривать для использования в качестве ковариат при измерении частичной информации об объекте в мысленных образах, независимо от используемой основной методологии. Даже искажения восприятия, выявленные с помощью рисунков, могут быть полезны для вывода визуальных аспектов, которым уделяется наибольшее внимание во время кодирования, тем самым предлагая особенности большей относительной когнитивной значимости.Если диагностические признаки очень информативны для идентификации данного объекта, шаблоны среди признаков или аспектов формы, о которых сообщает большая и разнообразная группа, обладают потенциалом для идентификации естественных признаков диагностического объекта. Хотя отличительные признаки, зафиксированные с помощью анкет, скорее всего, будут ограничены пространственно дискретными, именуемыми компонентами объекта, эти данные затем могут быть использованы для направления дальнейших эмпирических исследований для оценки качества, надежности и валидности этих компонентов в качестве перцепционных диагностических признаков.
Поведение двигателя
Жестовые двигательные движения также исследовались как индикатор содержания репрезентации ментального объекта. Следуя установленной связи между функциональными двигательными действиями и использованием инструментов, в одном из таких исследований было изучено, может ли человек приобретать функциональные репрезентации объектов, просто представляя использование новых объектов и визуализируя соответствующие соответствующие жесты рук (Paulus et al., 2012). Участникам были показаны изображения четырех искусственно созданных объектов с уникальными функциональными концами, которые требовали особых захватов для рук, чтобы их можно было поднести к уху или носу.Перед тренировкой участников проинструктировали о правильном действии, связанном с каждым объектом, и попросили представить заметный эффект, возникающий в результате этого действия (например, почувствовать запах запаха или услышать звук). Каждый участник был обучен двум из четырех новых объектов в течение трех обучающих блоков, перемежающихся между тремя чередующимися тестовыми блоками. Тренировочные блоки состояли из изображения стимула, отображаемого на экране, с последующим представлением фотографии, на которой актер изобразил объект в его правильном месте финального действия.Представления объектов оценивались в последующих тестовых испытаниях, во время которых участников просили указать нажатием кнопки, соответствует ли объект, показанный в демонстрации действия, изображению объекта, которое было отображено непосредственно перед этим. Результаты исследования выявили более медленное время реакции на изображения, на которых обучаемый объект был изображен в неправильном конечном месте, а не в правильном. Однако это время отклика не зависело от того, удерживался ли объект в демонстрации действия правильным или неправильным захватом (Paulus et al., 2012). Чувствительность к конечному местоположению, связанному с действием, предлагаемая шаблонами времени ответа, указывает на то, что участники успешно получили представления объектов, которые включали информацию о типичном местоположении конечной цели. Авторы исследования предполагают, что надлежащий захват не был так сильно закодирован в репрезентациях объекта, как двигательное действие, из-за того, что участники были проинструктированы только визуализировать заметный эффект, возникающий в результате манипуляции захватом, и никогда не получали физического, конкретного опыта в этом аспекте.Однако исследователи отмечают, что этот эффект также может быть связан с новизной объектов, включенных в их исследование, и предсказывают, что захват может быть более актуальным и раскрывать представления объектов, когда они связаны со стимулами, с которыми участники имели предыдущий опыт.
Результаты исследования, проведенного Paulus et al. (2012) служат, чтобы проиллюстрировать важность цели объекта как ключевой особенности функциональных представлений объекта. Поскольку двигательное планирование требует понимания объекта, с которым нужно взаимодействовать, которое в некоторых случаях полностью определяется уникальной функциональной целью, весьма вероятно, что двигательные образы связаны с типом визуальных мысленных образов, выполняемых во время распознавания объекта.Взаимодействие между зрительным восприятием и эффективным двигательным планированием наблюдается как у взрослых (Janczyk and Kunde, 2012), так и у младенцев (Barrett et al., 2008). Хотя моторное планирование считается аналитическим по сравнению с восприятием объекта, которое, как утверждается, обычно основывается на комбинированных характеристиках (Janczyk and Kunde, 2012), это может способствовать развитию моторного планирования как более доступного пути, с помощью которого можно идентифицировать отдельные особенности, важные для визуального восприятия управляемое поведение. Paulus et al. (2012) исследование добавляет дополнительную поддержку относительной диагностике (в данном случае диагностике для классификации соответствующего захвата или движения) конкретных характеристик объекта по сравнению с другими, а также предлагает потенциальный способ идентификации интегральных компонентов объекта через связанное двигательное поведение.Предыдущие исследования показывают, что конечные цели объектов, скорее всего, несут категориальную информацию, связанную с их использованием и средствами или поведением действий, с помощью которых это использование эффективно достигается (например, Creem and Proffitt, 2001). Многочисленные исследования моторных образов, исследованные с помощью технологии ближнего инфракрасного диапазона, дополнительно проливают свет на эти открытия; они обсуждаются в разделе «Нейронная активность».
Неявная связь между жестами и когнитивным пониманием объектов имеет интригующий потенциал для изучения отличительных черт, но также имеет значительные недостатки.Подобно анкетам, задачи на двигательное поведение представляют собой неинвазивный и недорогой метод оценки различных частей объекта, которые определяют естественное интерактивное поведение. Однако такое тестирование занимает значительно больше времени, чем проведение опроса, а полученные данные требуют сложной оценки и тщательной интерпретации. Чтобы избежать смешения новизны и неопытности, исследования моторного поведения в отношении отличительных черт лучше всего применять к экологически значимым объектам, с которыми участники ранее имели физические взаимодействия.Категориальная классификация, подразумеваемая определенными жестами, может позволить эффективное декодирование объекта, основанное только на наблюдении (Rosenbaum et al., 1992). Однако этот тип жестовых отношений резко ограничен объектами, которыми можно манипулировать, и, более того, объектами, которыми можно манипулировать, которые связаны с четко узнаваемым стереотипным жестом. Тем не менее, неявная оценка характеристик или категорий объекта посредством функциональных двигательных движений может пролить свет на пространственное расположение и качества характеристик, которые обычно используются в двигательных движениях.Основываясь на установленной функциональной связи между двигательными действиями, такими как захват, и конечным местоположением объекта (Rosenbaum et al., 1992), двигательное поведение, следовательно, может указывать на важные структурные особенности инструментов и других объектов, которыми можно манипулировать. Этот метод может быть объединен с данными, собранными с помощью других методов, используемых для оценки диагностических характеристик объекта, таких как анкеты или нейрофизиологические измерения, чтобы сформировать более полное понимание ментального представления объекта и его когнитивно информативных отличительных черт.
Отслеживание взгляда
Движения глаз, связанные с воображаемыми визуальными задачами, аналогичны тем, которые наблюдаются во время перцептивных задач. Спонтанные движения глаз во время визуализации сцены отражают паттерны направленности, сравнимые с теми, которые связаны с перцепционным наблюдением (Laeng and Teodorescu, 2002). Участники сообщают, что испытывают повышенные трудности в создании визуальных мысленных образов, когда им приказывают ограничить движения глаз при этом. При визуализации в условиях этого ограничения описания воображаемой сцены участниками становятся менее подробными и ограничиваются элементарными особенностями (Laeng and Teodorescu, 2002).Повышенная сложность, с которой создаются подробные визуальные ментальные образы при ограничении движений глаз, означает автоматическую, возможно, взаимозависимую связь между движениями глаз и обработкой визуальных воображаемых сцен.
Предсказание связи между содержанием мысленных образов и сопутствующими глазодвигательными движениями ни в коем случае не ново, и оно получило эмпирическую поддержку, датированную несколькими десятилетиями (Brandt and Stark, 1997; Spivey and Geng, 2001; Laeng and Teodorescu, 2002). ; Йоханссон и др., 2006; Хольм и Мянтюля, 2007; Райан и др., 2007; Ханнула и Ранганат, 2009; Уильямс и Вудман, 2010; Йоханссон и Йоханссон, 2014; Martarelli et al., 2016). При прямом сравнении между визуальным осмотром и мысленной визуализацией повторяющиеся последовательности фиксации на схематических стимулах в виде шахматной доски были записаны и проанализированы по отношению к путям сканирования, наблюдаемым во время мысленных образов одних и тех же стимулов (Brandt and Stark, 1997). Сначала участников ознакомили со стимулом в виде шахматной доски в течение 20 секунд, а затем предложили визуализировать узор на пустой сетке в течение 10 секунд, после чего последовал второй период просмотра продолжительностью 10 секунд.Протокол был повторен трижды; стимулы поворачивались на 90 ° в каждом последующем испытании, а движения глаз регистрировались с помощью устройства для видеонаблюдения за глазами. Анализ редактирования строки наблюдаемых путей сканирования в двух условиях выявил высокую степень сходства саккадических паттернов, предполагая, что движения глаз могут играть роль в организации визуального содержания ментального представления в отсутствие физических стимулов. Хотя указание размера сетки и местоположения оставалось относительно постоянным, пути сканирования, наблюдаемые во время испытаний изображений, оказались примерно на 20% меньше, чем наблюдаемые во время испытаний, что указывает на аналогичную, но не идентичную взаимосвязь между саккадами и представлениями, которые они отражают (Brandt and Stark, 1997), возможно, из-за несоответствия между изображениями и их физическими аналогами.Тем не менее, параллели, наблюдаемые в глазодвигательных паттернах в этом эксперименте, убедительно подтверждают использование поведения движения глаз в качестве показателя характеристик объекта.
Хотя точная природа взаимосвязи между саккадами и восприятием объекта все еще обсуждается, есть некоторые свидетельства того, что саккады индексируют внимание к определенным характеристикам объекта во время визуального поиска. Данные отслеживания взгляда предполагают, что на саккадические паттерны влияет информация о периферийных объектах, полученная во время визуального поиска, что отражает внимание к конкретным визуальным особенностям на основе доступной информации об объектах (Herwig and Schneider, 2014).Ранние фиксации также выполняются объектами, которые сохраняют неизменные низкоуровневые визуальные свойства, но изменяются, чтобы проявлять присущие объекту аномалии, такие как неестественное вращение или распределение цвета, что подразумевает влияние анализа периферийных объектов на саккадическое движение глаз (Becker et al., 2007). Эти данные подтверждают возможность того, что саккады индексируют релевантные объектно-специфические особенности, основанные на досаккадической обработке изображения наблюдателем.
Есть несколько ограничений, которые необходимо учитывать при применении отслеживания движения глаз для изучения обнаружения особенностей объекта как в задачах восприятия, так и в задачах воображения.Первым из них является потенциальное смешение скрытого внимания, во время которого наблюдатель распределяет увеличенные когнитивные ресурсы внимания на определенное место в поле зрения, не совершая саккадических движений глаз (Mccarley et al., 2002). Способность манипулировать вниманием при отсутствии изменений в физическом поведении дополнительно снижает надежность движений глаз как прямого и надежного индикатора активной когнитивной обработки. Исследования, показывающие плохую работу памяти, несмотря на точные саккады для расположения ранее отображаемых стимулов, предполагают, что свойства объекта не обязательно кодируются в сочетании с пространственным расположением (Richardson and Spivey, 2000; Johansson and Johansson, 2014).Точно так же тесты, включающие манипуляции движениями глаз во время мысленных образов, показали более сильное неблагоприятное воздействие на пространственные аспекты умственных образов, чем на визуальные детали (de Vito et al., 2014). Этим проблемам способствуют отсутствие пространственной чувствительности и точности как в оборудовании для отслеживания движения глаз, так и в фовеа человека.
Тем не менее, взаимосвязь между глазодвигательными движениями и пространственным расположением может быть использована в интересах исследования особенностей объекта. Если бы отдельные особенности объекта были приравнены к независимым, отдельным пространственным местоположениям, аналогично дизайну, используемому Брандтом и Старком (1997), эта связь могла бы предоставить возможность индексировать внимание отдельных особенностей посредством отслеживания взгляда.Приравнивая дискретные зрительные компоненты к уникальным местоположениям за пределами фовеального поля зрения, участники с большей вероятностью будут выполнять глазодвигательные движения, чтобы зафиксировать отдельные зрительные особенности, тем самым увеличивая пространственное разрешение, с которым могут быть идентифицированы конкретные отличительные особенности. Порядок, частота или продолжительность фиксации на определенных единицах могут указывать на особенность, которая является более заметной, чем другие, и затем могут быть проверены на эффективность при категоризации для определения диагностичности.Этот тип исследования можно применить к поиску визуальных объектов и впоследствии сравнить с аналогичным условием мысленных образов. Перед попыткой такого эксперимента со стимулами реальных объектов необходимо решить несколько проблем, включая решение о подходящем размере, при котором части объекта должны быть очерчены, таким образом управляя объемом общей информации об объекте, которую содержит каждая единица. Кроме того, изменение размера объекта может изменить восприятие объекта Sterzer and Rees (2006), а изменение пространственной конфигурации изображения может иметь пагубные последствия для его целостных свойств, тем самым влияя на способ его обработки (например, .г., Martelli et al., 2005). Поскольку цель исследования распознавания объектов — получить доступ к естественному восприятию стимулов и определить свойства, которые способствуют этому восприятию, важно минимизировать количество систематической ошибки, вносимой экспериментальными манипуляциями. Эти проблемы должны быть тщательно рассмотрены, чтобы сделать уверенные выводы из ассоциации между характеристиками объекта и пространственным расположением, но преимущества для понимания внимания к классификационным визуальным компонентам могут быть существенными.
Нейронная активность
Функциональная магнитно-резонансная томография
Большое количество исследований нейровизуализации предполагает, что информация об отличительных объектах представлена на нейронном уровне и, следовательно, может быть обнаружена записывающим оборудованием мозга. Данные, собранные с помощью фМРТ, использовались для успешного декодирования как идентичности объекта, так и классификации категорий не только визуально воспринимаемых стимулов, но и мысленно генерируемых изображений (Thirion et al., 2006; Reddy et al., 2010). С точки зрения восприятия низкоуровневые визуальные особенности, столь же точные, как ориентация краев, были декодированы на основе нейронной активности и использованы для надежной классификации того, какая из небольшого набора ориентаций стимулов просматривалась участником (Kamitani and Tong, 2005). Исследование, включающее мысленные образы 60 линейных рисунков объектов, каждый из которых относится к одной из 12 категорий, показало, что каждая категория была отмечена аналогичным распределением активированных вокселов, которое оставалось стабильным для категорий и субъектов, особенно в височной, затылочной и веретенообразной извилине кортикального слоя. регионах (Behroozi, Daliri, 2014).Последовательность активации вокселей, наблюдаемая у разных людей, предполагает, что записанные нейронные реакции были вызваны каким-то внутренним свойством или особенностями самого стимула, которые указывают на его принадлежность к определенной категории, тем самым снижая вероятность того, что индивидуальные различия или факторы смещения повлияли на паттерн нервной системы. отклик. В других исследованиях были обнаружены аналогичные отличные результаты в отсутствие визуальной стимуляции, такие как диссоциация воображаемого лица и стимулов места на основе соответствующих специфичных для стимулов корковых областей (O’Craven and Kanwisher, 2000), классификация категорий воображаемых объектов, отраженная в вентральная височная кора (Reddy et al., 2010), воссоздание простых стимулов в виде шахматной доски на основе активации, обнаруженной в ранних ретинотопных областях (Thirion et al., 2006), и даже декодирования категории и идентичности содержания сновидений (Horikawa et al., 2013). По крайней мере, некоторые исследования мысленных образов, включающих воображение простых стимулов, достигли ограниченного успеха в этой области благодаря использованию MVPA (Reddy et al., 2010; Albers et al., 2013; Behroozi and Daliri, 2014). Эти результаты предполагают, что информация, относящаяся к категории и идентичности воображаемых стимулов, отражается в нейронной активности аналогично тому, как это происходит во время просмотра, и которая доступна с помощью существующих технологий, хотя дифференцировать ее может быть сложнее, чем при перцепционной активности.
Впечатляющая точность и гибкость, с которой данные фМРТ, как было показано, фиксируют информацию о конкретных характеристиках, подтверждают возможность того, что различимые компоненты объекта отражаются в нейронной активности, связанной с ментальными образами, тем самым обеспечивая прямые средства доступа к диагностическим характеристикам через ментальные представления. Если отличительных черт действительно достаточно для классификации по категориям, как предполагает теория, они могут вносить значительный вклад в нейронные паттерны, наблюдаемые в исследованиях, подобных тем, которые описаны выше.Чтобы проверить это, категориальные стимулы, которые, как обнаружено, вызывают сходные паттерны нейронной активации, могут быть систематически сегментированы на набор визуальных составляющих частей (аналогично Ullman et al., 2016). Затем эти части могут быть представлены индивидуально во время фМРТ, чтобы определить, какие из естественных единиц, если таковые имеются, способны вызывать нейронную реакцию, аналогичную той, которая связана с исходным, неповрежденным объектом. Хотя этот метод сегментации исключает случаи, в которых целостная информация служит диагностическим признаком, до тех пор, пока перцепционные сравнения ограничиваются групповым уровнем, а не индивидуальным уровнем, отличительные визуальные признаки, полезные для распознавания в этом типе задач, должны быть общими. через несколько экземпляров.Это связано с тем, что глобальная информация включает в себя конкретную конфигурацию нескольких функций и поэтому менее полезна для эффективной категоризации нескольких объектов, некоторые из которых могут не разделять все характеристики, содержащиеся в целостном представлении.
Электроэнцефалография
В дополнение к фМРТ, электроэнцефалография (ЭЭГ) использовалась для изучения ментальных репрезентаций, выраженных через электрическую нейронную активность (например, Shourie et al., 2014). Исследования в области ментальных образов, связанных с объектами, с использованием ЭЭГ сравнительно немногочисленны, но проделанная работа успешно использовалась для декодирования образов движения с целью управления интерфейсом мозг-компьютер (например,г., Townsend et al., 2004; см. обзор Choi, 2013), предполагая, что ЭЭГ способна различать общие категории воображаемых действий. В заметном и значительном отклонении от общей тенденции сосредоточиться на целостной информации в мысленных образах, в одном исследовании была предпринята попытка изучить роль частичной информации об объекте через изменения, наблюдаемые в спектре ЭЭГ (Li et al., 2010). Участникам были показаны серые линейные рисунки 60 общих объектов, содержащих то, что исследователи определили как отдельные, именуемые, пространственно дискретные особенности.Во время экспериментальной задачи были собраны данные ЭЭГ, в то время как участникам предъявляли стимул рисования линий в течение 500 мс. После паузы в 4000 мс участников просили сгенерировать мысленное изображение ранее просмотренного рисунка линии в соответствии с отображаемой репликой слова целостного или частичного изображения. Эти лексические подсказки ссылаются либо на каноническое имя всего объекта, либо на имя одной из его семантически значимых частей (например, слово «лампа» указывает на состояние целостного образа, тогда как «абажур» указывает на образ только для определенной области объекта. стимул; Ли и др., 2010). Нажатие кнопки в поле ответа указывает начальную точку времени для каждого воображаемого эпизода. Результаты исследования показали, что наибольшие различия между задачами восприятия и воображаемыми существуют в пределах спектров тета- и альфа-диапазона. Хотя оба состояния вызвали ответы, значительно превышающие пороговые значения, частичные изображения показали более раннее «время всплеска» и более низкую альфа-мощность, чем целостное состояние, а различия когерентности наблюдались в лобных и центрально-височных областях электродов (Li et al., 2010). Авторы предполагают, что раннее начало времени, связанное с состоянием частичного изображения, указывает на то, что частичная визуальная информация проявляется независимо от генерации целостного изображения, и что более сильная тета-сила в этом состоянии отражает более сложную обработку, необходимую для получения деталей объекта. Тем не менее, одновременное уменьшение энергии альфа-диапазона в задаче частичного изображения предлагается отражать «творческий или модифицирующий процесс», который не требуется для простого восстановления в памяти целостных изображений (Li et al., 2010). Эти результаты предполагают, что, несмотря на очевидную независимость от целостной информации, формирование частичных образов, по-видимому, включает сложные взаимодействия с соответствующим целостным контекстом. Это может иметь важные последствия для понимания взаимосвязи между отдельными диагностическими функциями и всем представлением, с которым они связаны. Подобно Ullman et al. (2016), эти результаты также предполагают, что отличительные особенности могут быть встроены в более крупную конфигурацию, или диагностическая функция может фактически включать набор отдельных функций.Это важное соображение при попытке идентифицировать минимально диагностические области, но исследование Li et al. (2010) предполагает, что ЭЭГ может быть чувствительной к этому процессу.
Подход с использованием словесных подсказок, используемый для манипулирования экспериментальным условием мысленных образов в Li et al. (2010) еще предстоит пройти валидацию как надежный метод для создания целостных и частичных изображений, и он является основной проблемой при интерпретации результатов исследования. Использование словесных реплик, основанных на именованных частях объекта, вызывает искусственное разделение изображения на пространственно дискретные особенности, определяемые узнаваемыми, но произвольными структурными особенностями, интерактивные отношения между ними и общим целостным представлением неясны.Однако есть свидетельства того, что вербальные реплики способны вызывать мысленные образы с некоторой степенью точности, как демонстрируют инструменты письменного опроса, такие как MIS (D’Ercole et al., 2010), и что категория мысленного образа может быть различимым в данных ЭЭГ (Симанова и др., 2010). Кроме того, вычислительная модель, используемая для декодирования активности человеческого мозга для прогнозирования активации фМРТ, связанной со значением существительных (Mitchell et al., 2008), показывает, что словесные сигналы могут изменять нервную и, соответственно, когнитивную активность.Следовательно, хотя манипуляции с частью объекта, примененные в Li et al. (2010) требует тщательного изучения, открытие исследования, что паттерны в спектре активности ЭЭГ были способны различать некоторый уровень вариации ментальных представлений, по-прежнему заслуживает рассмотрения при исследовании частичных особенностей ментальных образов.
Функциональная спектроскопия в ближнем инфракрасном диапазоне
Функциональная ближняя инфракрасная спектроскопия (fNIRS) — это относительно новая технология, которая быстро набирает популярность благодаря своей портативности и гибкости экспериментального применения.Эта система сочетает в себе пространственную чувствительность фМРТ с удобством и временным разрешением ЭЭГ за счет неинвазивного измерения скорости диффузии ближнего инфракрасного света, когда он проецируется через череп. На записи, полученные с помощью fNIRS, влияет относительная концентрация оксигенированного и деоксигенированного гемоглобина в корковом кровотоке, и поэтому они концептуализируются как косвенное измерение нервной активности (Kamran and Hong, 2013). Эту сравнительно недавнюю методологию еще предстоит напрямую применить к задачам, связанным с генерацией визуальных мысленных образов.Однако исследования восприятия младенцев, а также значительная база литературы по декодированию моторных образов показывают смешанные доказательства гемодинамических реакций, записанных с помощью fNIRS, в качестве индекса личных психических и зрительных процессов.
В исследовании обработки изображений у младенцев использовалась fNIRS для исследования нейронных коррелятов, лежащих в основе индивидуализации объекта (Wilcox et al., 2005). Используя вариант задания с узким экраном (Wilcox and Baillargeon, 1998), младенцев знакомили с двумя совершенно разными объектами, мячом и коробкой, которые последовательно появлялись с противоположных сторон узкого или широкого экрана.Время поведенческой реакции показало, что младенцы дольше смотрели в условиях узкого экрана, что позволяет предположить, что младенцы были способны различать стимулы как два отдельных объекта, которые не могли логически поместиться за экраном по одной оси одновременно. Вариации гемодинамического ответа, измеренные с помощью NIRS во время узких скрининговых испытаний, были локализованы в первичной зрительной и нижней височной коре, что указывает на то, что индивидуализация объекта связана с уникальными, обнаруживаемыми паттернами нейронной активности в этих областях (Wilcox et al., 2005). Хотя исследователи признают, что еще предстоит проделать большую работу, прежде чем связь между вариациями оксигенированного и деоксигенированного гемоглобина и когнитивных функций будет хорошо изучена (но см. Chen et al., 2015), их исследование действительно поддерживает fNIRS как жизнеспособное средство индексации частных визуальные явления, связанные с процессами распознавания объектов. Кроме того, способность fNIRS различать нейронную активность, на которую влияют вариации в различных локальных особенностях, дает надежду на обнаружение отличительных признаков при распознавании объектов.
Некоторые проблемы остаются при рассмотрении fNIRS как меры ментальных образов. С одной стороны, относительно устоявшаяся работа по исследованию образов движения может содержать ключи для руководства будущим применением этой технологии к репрезентациям объектов. Большая часть этой литературы посвящена декодированию образов движения для применения в технологии интерфейса мозг-компьютер (см. Обзор Naseer and Hong, 2015). Соответственно, измерения NIRS часто регистрируются из областей моторной коры, которые, как правило, легко проникают в ближнюю инфракрасную область.Хотя эксперименты, которые применяют fNIRS к декодированию образов движения, не пытаются напрямую получить доступ к визуальным мысленным образам, их результаты демонстрируют потенциал данных fNIRS для облегчения надежного декодирования частных внутренних событий. Это может указывать на то, что те же методы могут быть применены к ментальным образам зрительного объекта, пока могут быть достигнуты соответствующие корковые поверхности (будет обсуждаться позже в этом разделе). Если к нейронным субстратам ментальных образов действительно можно получить доступ, высокое временное и пространственное разрешение, обеспечиваемое технологией fNIRS, может стать полезным средством для поиска диагностических функций, представленных в ментальных образах.К сожалению, скептицизм в отношении точности и полезности записей fNIRS, даже в отношении изображений движения, остается (например, Waldert et al., 2012), что не позволяет с уверенностью рекомендовать применение технологии fNIRS в ее нынешнем состоянии для декодирования изображений объектов.
Сводка показателей нейронной активности
Исследование ментальных образов посредством мозговой активности явно выгодно, поскольку эти методы не требуют, чтобы люди открыто сообщали о своих личных ментальных переживаниях.Несмотря на продемонстрированный успех нейрофизиологических методов записи в доступе к мысленным образам, все же существует ряд ограничений, которые необходимо учитывать при изучении их значения для идентификации отличительных черт в репрезентациях объектов. Например, аналогично набору стимулов, используемому Бехрузи и Далири (2014), успешное декодирование информации о категории или идентичности в фМРТ часто зависит от набора изображений, из которых можно декодировать ответы, за некоторыми исключениями (например,г., Тирион и др., 2006). Это требование ограничивает гибкость, с которой методы нейронной визуализации могут индексировать создание естественных образов в реальных сценариях, которые содержат несколько переменных и огромный набор возможностей для визуальных стимулов. Однако следует отметить, что некоторым исследованиям удалось раздвинуть границы этого набора до впечатляющих пределов и по-прежнему сообщать об успехах в декодировании компонентов ментальных образов (например, Miyawaki et al., 2008; Horikawa et al., 2013). В дополнение к фМРТ, динамика ЭЭГ, вероятно, способна улавливать эффекты, вызванные обработкой пространственно определенных компонентов объекта (Li et al., 2010). Однако, как упоминалось выше, манипулирование пространственным разрешением определенных признаков с помощью словесных сигналов создает несколько проблем, и на данный момент ЭЭГ продемонстрировала успех в основном на уровне общей или вышестоящей классификации. Проблема предотвращения искусственных предубеждений, вызванных произвольным выделением структурных особенностей, распространяется на любую перцептивную оценку ментальных образов. Требуются тщательные и творческие экспериментальные разработки, чтобы разработать метод, позволяющий получить доступ к дискретным диагностическим визуальным признакам в том виде, в каком они возникают естественным образом и на уровне, доступном для ЭЭГ.
Хотя результаты исследований fNIRS показывают ограниченную способность классифицировать двигательные образы и процессы зрительного восприятия, есть несколько проблем, которые влияют на эту область исследований применительно к обнаружению признаков в ментальных образах объектов. Во-первых, характер проникновения инфракрасного света, используемого fNIRS, ограничивает записи областями коры, лежащими близко под черепом, примерно на 2–3 см ниже кортикальной поверхности (Wilcox et al., 2005). К счастью, есть свидетельства того, что корковые области обработки изображений доступны через ближний инфракрасный диапазон.В дополнение к записям, полученным от первичной и вентральной зрительной коры у младенцев (Meek et al., 1998; Wilcox et al., 2005), было показано, что fNIRS успешно индексирует гемодинамические изменения в зрительной коре взрослого человека во время задач восприятия (Takahashi et al. ., 2000). Кроме того, записи fNIRS, собранные в первичной зрительной коре головного мозга взрослых, и дополнительные нейрофизиологические измерения показывают, что fNIRS способна выявлять закономерности избирательности стимулов, а также специфичности области (Chen et al., 2015). Эти исследования показывают потенциал для применения методологий fNIRS и гибридных fNIRS для визуального представления функций в ментальных образах взрослых. Однако, учитывая многочисленные находки, которые указывают на то, что области за пределами ранней зрительной коры головного мозга вносят значительный вклад в визуальные ментальные образы (см. Vetter et al., 2014), остаются сомнения относительно того, можно ли использовать fNIRS для надежного и тщательного исследования нейронные корреляты дискретных черт в ментальных представлениях.
Дополнительным преимуществом методов нейровизуализации является то, что их данные поддаются широкому спектру статистического анализа, который позволяет интерпретировать сложные паттерны активации для выявления корреляций между визуальной и семантической информацией. Многие из этих методов, включая MVPA и поддержку векторного машинного обучения, позволяют учитывать несколько факторов при корреляции активности мозга с информацией о категориях (см. De Martino et al., 2008; Kriegeskorte, 2011; Chen et al., 2014; Haxby et al. ., 2014 для обзоров). Другие статистические методы, такие как наивное байесовское моделирование, дали надежные прогнозы классификации семантических категорий для изображений и слов (Behroozi and Daliri, 2014). Разнообразие статистических методов, которые могут быть применены к данным нейровизуализации, увеличивает их потенциал для вывода выводов между нейронной активностью и процессами распознавания семантических объектов, что в конечном итоге может позволить делать конкретные прогнозы относительно информации о характеристиках объекта в ментальных образах.
В целом, фМРТ нейронные записи перцепционной и ментальной визуальной обработки обладают большим потенциалом для индексации отличительных черт в репрезентациях объектов, тогда как ЭЭГ и fNIRS кажутся более слабыми методами. Чувствительность к содержанию объекта, продемонстрированная данными фМРТ, ясно указывает на их полезность для доступа к дискретным визуальным элементам, необходимым для различения различных категорий объектов. Результаты ЭЭГ отражают эффекты частичных образов в динамике мозговых волн, но текущая работа ограничивается общими и несопоставимыми эффектами в целостном vs.нецелостные эффекты. Кроме того, есть основания полагать, что технология fNIRS может быть способна записывать мысленные образы, выраженные в первичных зрительных корковых областях взрослых. Однако еще предстоит проделать большую работу, прежде чем fNIRS можно будет уверенно применять к воображаемым представлениям в области моторных или объектных изображений. Учитывая, что fNIRS и EEG очень совместимы и повышают точность при совместном использовании для исследования процессов восприятия (например, Putze et al., 2014), сочетание пространственной чувствительности и широкого диапазона fMRI с временным разрешением EEG или fNIRS может улучшить слабые стороны каждого из них улучшают их успех в доступе к диагностическим функциям, преобладающим во время визуальных образов.
Последствия и выводы
Цель этого обзора двоякая: предположить, что ментальные образы являются выгодным и действенным методом оценки характеристик диагностических объектов, и продемонстрировать, что, несмотря на отсутствие в настоящее время прямых исследований диагностических признаков в ментальных образах, свидетельства их отношения и инструменты, наиболее подходящие для их изучения, предлагаются существующей литературой. Каждый метод измерения имеет свои уникальные преимущества и недостатки для изучения роли диагностических визуальных компонентов в обработке объектов (см. Таблицу 1).Раннее, недостаточно развитое состояние этой области способствует систематическому методологическому подходу, способному фиксировать широкий спектр информации. Для достижения этого подходы к измерению должны сочетаться с целью извлечения выгоды из методологических сильных сторон и компенсации недостатков с упором на сбор больших и разнообразных объемов данных. Здесь обобщены общие значения и полезность каждого метода для изучения отличительных черт в визуальных образах, а также сделаны предложения для будущих направлений.
ТАБЛИЦА 1. Методологические плюсы и минусы для доступа к содержанию ментальных образов объектов.
Инструменты письменного опроса, такие как опросник яркости визуальных ментальных образов, MIS (Marks, 1973, 1995) и опросник объектно-пространственных образов (Blajenkova et al., 2006), полезны для сбора большого количества подробных и умеренно надежных самоанализа. данные отчета. Фундаментальные методологические проблемы, связанные с просьбой воссоздать или выразить словами свой внутренний опыт, ограничивают возможности применения этого инструмента в качестве прямой индивидуальной оценки диагностических признаков.Объединение ответов в большой группе дает лучшую возможность выявить значимые тенденции, касающиеся природы классификационных характеристик объекта. Кроме того, простота использования и быстрое администрирование инструментов самооценки облегчает их сочетание с другими формами измерения. Рассмотрение ответов на анкету вместе с нейрофизиологическими данными, собранными с помощью таких методов, как отслеживание глаз, ЭЭГ и фМРТ, дает несколько преимуществ:
(1) способствует быстрому росту относительно неразвитой области семантически обозначенных визуальных признаков;
(2) позволяет идентифицировать важные индивидуальные различия в стиле создания изображений и учитывать их при интерпретации дополнительных косвенных измерений;
(3) он дает представление о когнитивных процессах, выявленных самоотчетом, что может обеспечить информативные, конкретные связи между семантической классификацией и биологической активностью, тем самым дополняя интерпретации, полученные из физиологических или неврологических записей.
Исследования двигательного поведения указывают на значительную взаимосвязь между целенаправленными действиями и ментальными представлениями, которая опосредована функциональной стороной манипулируемых объектов. Однако при освоении без физической практики эти отношения, по-видимому, ограничиваются крупномасштабным целенаправленным поведением, которое, как ожидается, приведет к соответствующим последствиям. Поскольку точное двигательное поведение, такое как захват, не было показано, чтобы разделять прямую корреляцию с полученными образами мысленными представлениями, этот подход может подходить только для предметов, которые связаны с очевидными и уникальными целенаправленными движениями, таких как инструменты.Тем не менее наблюдаемая корреляция между пространственно дискретными структурными компонентами объекта и двигательным поведением поддерживает вероятность того, что в ментальных репрезентациях существуют отдельные черты, и что когнитивно значимые черты могут косвенно выражаться через физические действия.
Результаты отслеживания взгляда показывают, что саккады похожи между состояниями восприятия и мысленных образов и, таким образом, отражают значимые когнитивные процессы. Хотя саккадические движения глаз в любом состоянии могут вовлекать внимание к пространственному расположению в большей степени, чем к индивидуальным особенностям, эта взаимосвязь может быть использована для исследования диагностических признаков.Если бы характеристики объекта были надежно приравнены к различным пространственным местоположениям таким образом, чтобы искусственно не изменять целостное представление объекта, саккадические движения глаз могли бы позволить более прямой указатель внимания на характерные особенности объекта, а не на пространственное положение, которое затем может быть протестированным на классификационную полезность. Кроме того, такой метод может предотвратить возможные затруднения скрытого внимания, требуя явных движений глаз для фиксации отдельных особенностей. Этот подход может быть применен к задачам распознавания перцептивных объектов, результаты которых могут служить ориентиром и сравниваться с аналогичными исследованиями ментальных образов.Непосредственная оценка диагностических характеристик в условиях восприятия и образов, таких как это, может привести к более глубокому пониманию более широких взаимодействий между характеристиками объекта, обработкой восприятия и ментальными образами.
Записи нейронной активности, полученные с помощью фМРТ, составляют наиболее широко используемую область исследований внутренних зрительных образов. Этот метод обеспечивает прямой указатель содержания мысленных образов, избегая при этом сложностей, связанных с вербальным или визуальным переводом личных мысленных переживаний.Классификация категорий, достигнутая с помощью зависимых от уровня кислорода в крови колебаний, измеренных с помощью фМРТ, в значительной степени подразумевает наличие диагностической информации о признаках в мысленных образах, а также их выражение посредством нейронной активности. Были идентифицированы отчетливые паттерны активности, связанные с определенными категориями воображаемых объектов, и было обнаружено, что они остаются стабильными у разных людей. В целом, методы фМРТ демонстрируют заметные перспективы для улучшения понимания роли диагностических характеристик объекта в репрезентации объекта через нейронные механизмы, лежащие в основе ментальных образов.Предварительные результаты исследований ЭЭГ также предполагают, что целостные и неголистические изображения частичных компонентов объекта могут отражаться в динамике мозговых волн, но информация о конкретных характеристиках еще не идентифицирована, что позволяет предположить, что ее лучше всего сочетать с такими методами, как фМРТ. Детальный уровень специфичности, достигаемый с помощью фМРТ, ограничен отсутствием временного разрешения, тогда как ЭЭГ ограничивается пространственным разрешением.
Работа с восприятием, проведенная с помощью fNIRS, дает неубедительные доказательства того, что гемодинамические реакции являются надежным индикатором активности, связанной с изображениями.Хотя исследования восприятия с использованием fNIRS все еще находятся на начальной стадии, исследования индивидуализации объектов и двигательных образов предполагают потенциал для будущего применения fNIRS к событиям мысленных образов. К сожалению, ближняя инфракрасная область в настоящее время ограничена мелкими областями коры головного мозга, участвующими в визуальной обработке, и надежность гемодинамического ответа для нейронного декодирования еще предстоит подтвердить. Чтобы приспособиться к широко распространенным и разнообразным нейронным коррелятам формирования мысленных образов, fNIRS следует комбинировать с более широкими измерительными инструментами, такими как ЭЭГ или фМРТ, чтобы способствовать эффективному индексированию визуализируемых характеристик объекта.
Методы и результаты, рассмотренные в этой статье, призваны подтвердить осуществимость и ценность исследования перцептивных диагностических функций с помощью визуальных ментальных репрезентаций. Внутренний визуальный опыт, возникающий в отсутствие перцептивного ввода, потенциально может быть уникально информативным для понимания того, каким образом визуальная информация преобразуется и транслируется для создания семантически значимых представлений объектов. Воспользовавшись естественными процессами фильтрации информации, налагаемыми физическими и когнитивными ограничениями человеческих зрительных и нейронных систем, можно получить доступ к большому количеству семантической информации через сжатый, концентрированный источник в виде отличительных признаков.Ментальные образы предлагают значительные преимущества по сравнению с прямыми перцептивными оценками, поскольку во время естественного восприятия потенциальный объем идентифицирующей информации об объекте намного больше, чем когда объект вызывается только с помощью образов, отчасти потому, что нерелевантная информация была отброшена — или, по крайней мере, , не подчеркнутые — в мысленных представлениях. Изучая распознавание объекта исключительно в том виде, в каком оно происходит во время процессов восприятия, исследователь вынужден учитывать чрезмерное количество возможностей при определении свойств стимула, наиболее важных для его идентификации.Однако эта процедура плохо отражает естественные зрительные процессы. Подходя к визуальному восприятию с уровня его конечной цели — ментального представления — и оценивая взаимосвязь между исходным входом и его конечным выходом, исследователь может достичь более полного и точного понимания взаимодействия между зрением и познанием.
Вклад автора
SR разработал концепцию, провел исследование и написал текст этой рукописи.
Заявление о конфликте интересов
Автор заявляет, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.
Рецензент DL и ведущий редактор заявили о своей общей принадлежности, а ведущий редактор заявляет, что процесс, тем не менее, соответствовал стандартам справедливой и объективной проверки.
Благодарности
Автор благодарит Dr.Энтони Кейт за его руководство во время планирования и подготовки этой работы, а также докторов. Дайане, Беллу и ЛаКонту за их помощь в разработке концепций и поиске соответствующих исследований. Автор выражает благодарность OASF Технологического института Вирджинии за поддержку публикации этой статьи.
Список литературы
Альберс, А. М., Кок, П., Тони, И., Дейкерман, Х. К., и де Ланге, Ф. П. (2013). Общие представления рабочей памяти и мысленных образов в ранней зрительной коре. Curr.Биол. 23, 1427–1431. DOI: 10.1016 / j.cub.2013.05.065
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Андерсон, Дж. Р. (1983). Распространяющаяся теория активации памяти. J. Словесное обучение. Вербальное поведение. 22, 261–295. DOI: 10.1016 / S0022-5371 (83) -3
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Андраде, Дж., Мэй, Дж., Дипроуз, К., Боуг, С.-Дж., и Ганис, Г. (2014). Оценка яркости ментальных образов: опросник сенсорных образов Плимута. руб. J. Psychol. 105, 547–563. DOI: 10.1111 / bjop.12050
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Баллестерос, С., и Майас, Дж. (2015). Избирательное внимание влияет на восприятие и распознавание концептуального объекта: исследование с участием молодых и пожилых людей. Перед. Psychol. 5: 1567. DOI: 10.3389 / fpsyg.2014.01567
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Барретт Т.М., Траупман Э. и Нидхэм А. (2008).Визуальное ожидание младенцами структуры объекта при планировании схватывания. Infant Behav. Dev. 31, 1–9. DOI: 10.1016 / j.infbeh.2007.05.004
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Барух, О., Кимчи, Р., Голдсмит, М. (2014). Внимание к отличительным особенностям при распознавании объектов. Vis. Cogn. 22, 1184–1215. DOI: 10.1080 / 13506285.2014.987860
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Берманн, М., Москович, М.и Винокур Г. (1994). Неповрежденные зрительные образы и нарушение зрительного восприятия у пациента с зрительной агнозией. J. Exp. Psychol. Гм. Восприятие. Выполнять. 20, 1068–1087. DOI: 10.1037 / 0096-1523.20.5.1068
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Бидерман И. (1987). Распознавание по компонентам: теория понимания человеческого образа. Psychol. Ред. 94, 115–117. DOI: 10.1037 / 0033-295X.94.2.115
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Блаженкова, О., Кожевников М., Мотс М.А. (2006). Объектно-пространственные образы: новая анкета с самоотчетом по изображениям. Заявл. Cogn. Psychol. 20, 239–263. DOI: 10.1002 / acp.1182
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Борст, Г., Ганис, Г., Томпсон, В. Л., и Косслин, С. М. (2012). Представления в мысленных образах и рабочей памяти: свидетельства от различных типов визуальных масок. Mem. Cogn. 40, 204–217. DOI: 10.3758 / s13421-011-0143-7
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Борст, Г., и Кослин, С. М. (2008). Визуальные ментальные образы и визуальное восприятие: структурная эквивалентность, выявленная процессами сканирования. Mem. Cogn. 36, 849–862. DOI: 10.3758 / MC.36.4.849
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Bramão, I., Inacio, F., Faisca, L., Reis, A., and Petersson, K. M. (2011a). Влияние цветовой информации на распознавание объектов цветовой и нецветной диагностики. J. Gen. Psychol. 138, 49–65.DOI: 10.1080 / 00221309.2010.533718
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Bramão, I., Reis, A., Petersson, K. M., and Faísca, L. (2011b). Роль цветовой информации в распознавании объектов: обзор и метаанализ. Acta Psychol. 138, 244–253. DOI: 10.1016 / j.actpsy.2011.06.010
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Брандт, С.А., и Старк, Л.В. (1997). Спонтанные движения глаз во время визуальных образов отражают содержание визуальной сцены. J. Cogn. Neurosci. 9, 27–38. DOI: 10.1162 / jocn.1997.9.1.27
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Бридж, Х., Харролд, С., Холмс, Э. А., Стокс, М., и Кеннард, К. (2011). Яркие визуальные ментальные образы при отсутствии первичной зрительной коры. J. Neurol. 259, 1062–1070. DOI: 10.1007 / s00415-011-6299-z
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Broggin, E., Savazzi, S., and Marzi, C.А. (2012). Подобные эффекты визуального восприятия и образов на время простой реакции. Q. J. Exp. Psychol. 65, 151–164. DOI: 10.1080 / 17470218.2011.594896
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Кампос, А. (2011). Внутренняя непротиворечивость и конструктивная достоверность двух версий пересмотренной анкеты яркости визуальных образов. Percept. Mot. Навыки 113, 454–460. DOI: 10.2466 / 04.22.PMS.113.5.454-460
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Каттанео, З., Бона, С., Сильванто, Дж. (2012). Кросс-адаптация в сочетании с TMS выявляет функциональное перекрытие между зрением и образами в ранней зрительной коре. Нейроизображение 59, 3015–3020. DOI: 10.1016 / j.neuroimage.2011.10.022
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Cattaneo, Z., Vecchi, T., Cornoldi, C., Mammarella, I., Bonino, D., Ricciardi, E., et al. (2008). Образные и пространственные процессы при слепоте и нарушении зрения. Neurosci. Biobehav.Ред. 32, 1346–1360. DOI: 10.1016 / j.neubiorev.2008.05.002
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Чен, Л.-К., Сандманн, П., Торн, Дж. Д., Херрманн, К. С., Дебенер, С. (2015). Ассоциация одновременных сигнатур fNIRS и ЭЭГ в ответ на слуховые и зрительные стимулы. Brain Topogr. 28, 710–725. DOI: 10.1007 / s10548-015-0424-8
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Чен, М., Хан, Дж., Ху, X., Цзян, X., Го, Л., и Лю, Т. (2014). Обзор кодирования и декодирования визуальных стимулов с помощью FMRI: перспектива анализа изображений. Brain Imaging Behav. 8, 7–23. DOI: 10.1007 / s11682-013-9238-z
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Крим, С. Х., и Проффитт, Д. Р. (2001). Захват предметов за ручки: необходимое взаимодействие между познанием и действием. J. Exp. Psychol. Гм. Восприятие. Выполнять. 27, 218–228. DOI: 10.1037 / 0096-1523.27.1.218
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Даль Д. В., Чаттопадхай А. и Горн Г. Дж. (1999). Использование визуальных мысленных образов в дизайне новых продуктов. J. Mark. Res. 36, 18–28. DOI: 10.2307 / 3151912
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Де Мартино, Ф., Валенте, Г., Стаерен, Н., Эшбернер, Дж., Гебель, Р., и Формизано, Э. (2008). Объединение многовариантного выбора вокселей и вспомогательных векторных машин для отображения и классификации пространственных паттернов фМРТ. Нейроизображение 43, 44–58. DOI: 10.1016 / j.neuroimage.2008.06.037
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
де Вито, С., и Бартоломео, П. (2015). Отказываясь представить? О возможности психогенной афантазии. Комментарий к Zeman et al. (2015). Cortex 74, 334–335. DOI: 10.1016 / j.cortex.2015.06.013
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст
де Вито С., Буонокоре А., Боннефон Ж.-Ф. и Сала С. Д. (2014).Движения глаз нарушают пространственные, но не визуальные ментальные образы. Cogn. Процесс. 15, 543–549. DOI: 10.1007 / s10339-014-0617-1
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Д’Эрколе М., Кастелли П., Джаннини А. М. и Сбрилли А. (2010). Шкала ментальных образов: новый инструмент измерения для оценки структурных особенностей ментальных представлений. Измер. Sci. Technol. 21: 54019. DOI: 10.1088 / 0957-0233 / 21/5/054019
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Донг, Б., и Рен, Г. (2015). Новый метод классификации сцен, основанный на локальных особенностях габора. Math. Пробл. Англ. 2015: 109718. DOI: 10.1155 / 2015/109718
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Ганис, Г., Томпсон, В. Л. и Косслин, С. М. (2004). Области мозга, лежащие в основе визуальных мысленных образов и визуального восприятия: исследование фМРТ. Cogn. Brain Res. 20, 226–241. DOI: 10.1016 / j.cogbrainres.2004.02.012
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Ханнула, Д.Э. и Ранганат К. (2009). Это есть в глазах: активность гиппокампа предсказывает выражение памяти в движениях глаз. Нейрон 63, 592–599. DOI: 10.1016 / j.neuron.2009.08.025
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Хэксби, Дж. В., Коннолли, А. К., и Гунтупалли, Дж. С. (2014). Расшифровка нейронных репрезентативных пространств с использованием многомерного анализа паттернов. Annu. Rev. Neurosci. 37, 435–456. DOI: 10.1146 / annurev-neuro-062012-170325
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Хервиг, А., и Шнайдер, В. X. (2014). Прогнозирование характеристик объекта по саккадам: свидетельства распознавания объектов и визуального поиска. J. Exp. Psychol. Gen. 143, 1903–1922. DOI: 10.1037 / a0036781
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Янчик, М., Кунде, В. (2012). Визуальная обработка действий препятствует сходству релевантных и нерелевантных характеристик объекта. Психон. Бык. Ред. 19, 412–417. DOI: 10.3758 / s13423-012-0238-6
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Йоханссон, Р., Холсанова, Дж., И Холмквист, К. (2006). Изображения и устные описания вызывают сходные движения глаз во время мысленных образов. И при свете, и в полной темноте. Cogn. Sci. 30, 1053–1079. DOI: 10.1207 / s15516709cog0000_86
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Камран М.А., Хонг К.-С. (2013). «Косвенное измерение активации мозга с помощью fNIRS», в материалах Труды 13-й Международной конференции по контролю, автоматизации и системам (ICCAS) 2013 г., , Кванджу, 1633–1636.DOI: 10.1109 / ICCAS.2013.6704193
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Кослин, С. М., Райзер, Б. Дж., Фара, М. Дж., И Флигель, С. Л. (1983). Создание визуальных образов: единицы и отношения. J. Exp. Psychol. Gen. 112, 278–303. DOI: 10.1037 / 0096-3445.112.2.278
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Кослин, С. М., Томпсон, В. Л., Ким, И. Дж., И Альперт, Н. М. (1995). Топографические представления ментальных образов в первичной зрительной коре. Природа 378, 496–498.
PubMed Аннотация | Google Scholar
Лаенг, Б., Теодореску, Д.-С. (2002). Пути сканирования глаз во время визуальных образов воспроизводят пути восприятия той же визуальной сцены. Cogn. Sci. 26, 207–231. DOI: 10.1016 / S0364-0213 (01) 00065-9
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Ли, Дж., Тан, Ю., Чжоу, Л., Ю, К., Ли, С., и Дан-ни, С. (2010). Динамика ЭЭГ отражает частичные и целостные эффекты в генерации мысленных образов. J. Zhejiang Univ. Sci. B 11, 944–951. DOI: 10.1631 / jzus.B1000005
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Маркс, Д. Ф. (1973). Различия в визуальных образах при запоминании картинок. руб. J. Psychol. 64, 17–24. DOI: 10.1111 / j.2044-8295.1973.tb01322.x
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Маркс, Д. Ф. (1995). Новые направления исследования ментальных образов. J. Ment. Изображения 19, 153–167.
Google Scholar
Мартарелли, К.С., Чике, С., Лаенг, Б. и Маст, Ф. В. (2016). Использование пространства для представления категорий: понимание с позиции взгляда. Psychol. Res. DOI: 10.1007 / s00426-016-0781-2 [Epub перед печатью].
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Маккарли Дж. С., Крамер А. Ф. и Петерсон М. С. (2002). Открытое и скрытое объектно-ориентированное внимание. Психон. Бык. Ред. 9, 751–758. DOI: 10.3758 / BF03196331
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Мик, Дж.Х., Фирбанк, М., Элвелл, К. Э., Аткинсон, Дж., Брэддик, О., и Вятт, Дж. С. (1998). Региональные гемодинамические реакции на визуальную стимуляцию у бодрствующих младенцев. Pediatr. Res. 43, 840–843. DOI: 10.1203 / 00006450-199806000-00019
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Митчелл, Т.М., Шинкарева, С.В., Карлсон, А., Чанг, К.-М., Малав, В.Л., Мейсон, Р.А., и др. (2008). Прогнозирование активности человеческого мозга, связанной со значениями существительных. Наука 320, 1191–1195.DOI: 10.1126 / science.1152876
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Мияваки Ю., Утида, Х., Ямасита, О., Сато, М., Морито, Ю., Танабе, Х. С. и др. (2008). Реконструкция визуального изображения на основе активности человеческого мозга с использованием комбинации многомасштабных локальных декодеров изображений. Нейрон 60, 915–929. DOI: 10.1016 / j.neuron.2008.11.004
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Моро В., Берлучки Г., Лерх Дж., Томайуоло Ф. и Аглиоти С. М. (2008). Избирательный дефицит мысленных зрительных образов при сохранности первичной зрительной коры и зрительного восприятия. Cortex 44, 109–118. DOI: 10.1016 / j.cortex.2006.06.004
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Нанай Б. (2014). Перцептивное содержание и содержание мысленных образов. Philos. Stud. 172, 1723–1736. DOI: 10.1007 / s11098-014-0392-y
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Населарис, Т., Олман, К. А., Стэнсбери, Д. Э., Угурбил, К., и Галлант, Дж. Л. (2015). Воксельная модель кодирования для ранних визуальных областей декодирует мысленные образы запомненных сцен. Нейроизображение 105, 215–228. DOI: 10.1016 / j.neuroimage.2014.10.018
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Никсон М., Агуадо А. С. (2012). Извлечение функций и обработка изображений для компьютерного зрения (3). Сент-Луис, Миссури: Academic Press.
Google Scholar
О’Крэвен, К.М. и Канвишер Н. (2000). Мысленные образы лиц и мест активируют соответствующие области мозга, специфичные для стимулов. J. Cogn. Neurosci. 12, 1013–1023. DOI: 10.1162 / 089892137549
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Острофский Дж., Козбельт А., Коэн Д. Дж. (2015). Предвзятость при рисовании при наблюдении предсказывается предвзятостью восприятия: эмпирическое подтверждение гипотезы неправильного восприятия точности рисования в отношении двух угловых иллюзий. Q.J. Exp. Psychol. 68, 1007–1025. DOI: 10.1080 / 17470218.2014.973889
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Пальмиеро, М., Маттео, Р. Д., Белардинелли, М. О. (2014). Представление концептуальных знаний: визуальные, слуховые и обонятельные образы по сравнению с семантической обработкой. Cogn. Процесс. 15, 143–157. DOI: 10.1007 / s10339-013-0586-9
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Пирсон, Дж., Населарис, Т., Холмс, Э.А., Кослин, С.М. (2015). Ментальные образы: функциональные механизмы и клиническое применение. Trends Cogn. Sci. 19, 590–602. DOI: 10.1016 / j.tics.2015.08.003
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Померанц, Дж. Р., Сагер, Л. К., и Стоувер, Р. Дж. (1977). Восприятие целого и их составных частей: некоторые эффекты конфигурационного превосходства. J. Exp. Psychol. Гм. Восприятие. Выполнять. 3, 422–435. DOI: 10.1037 / 0096-1523.3.3.422
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Putze, F., Hesslinger, S., Tse, C.-Y., Huang, Y., Herff, C., Guan, C., et al. (2014). Гибридная классификация процессов слухового и зрительного восприятия на основе фНИРС-ЭЭГ. Перед. Neurosci. 8: 373. DOI: 10.3389 / fnins.2014.00373
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Редди, Л., Цучия, Н., Серр, Т. (2010). Чтение мысленным взором: расшифровка информации о категории во время мысленных образов. Нейроизображение 50, 818–825. DOI: 10.1016 / j.neuroimage.2009.11.084
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Ричардсон Д. К. и Спайви М. Дж. (2000). Репрезентация, пространство и Голливудские площади: взгляд на вещи, которых больше нет. Познание 76, 269–295.
Google Scholar
Розенбаум, Д. А., Воган, Дж., Барнс, Х. Дж., И Йоргенсен, М. Дж. (1992). График движения планирования: выбор рукояток для манипулирования предметом. J. Exp. Psychol. Учить. Mem. Cogn. 18, 1058–1073. DOI: 10.1037 / 0278-7393.18.5.1058
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Rouw, R., Kosslyn, S.M, and Hamel, R. (1997). Обнаружение высокоуровневых и низкоуровневых свойств в визуальных образах и визуальном восприятии. Познание 63, 209–226. DOI: 10.1016 / S0010-0277 (97) 00006-1
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Сервос П. и Гудейл М. А.(1995). Сохранились зрительные образы в зрительной форме агнозии. Neuropsychologia 33, 1383–1394. DOI: 10.1016 / 0028-3932 (95) 00071-A
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Шокуфанде, А., Кесельман, Ю., Демирчи, М. Ф., Макрини, Д., и Дикинсон, С. (2012). Сопоставление функций многие-ко-многим в распознавании объектов: обзор трех подходов. IET Comput. Vis. 6, 500–513.
Google Scholar
Шури, Н., Фироозабади, М., и Бади, К.(2014). Анализ сигналов ЭЭГ художников и нехудожников во время визуального восприятия, мысленных образов и отдыха с использованием приблизительной энтропии. Biomed Res. Int. 201: 764382. DOI: 10.1155 / 2014/764382
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Симанова И., ван Гервен М., Остенвельд Р. и Хагоорт П. (2010). Определение категорий объектов из событийной ЭЭГ: к расшифровке концептуальных представлений. PLoS ONE 5: e14465. DOI: 10.1371 / journal.pone.0014465
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Слотник, С. Д., Томпсон, В. Л., и Косслин, С. М. (2005). Визуальные ментальные образы вызывают ретинотопически организованную активацию ранних зрительных областей. Cereb. Cortex 15, 1570–1583. DOI: 10.1093 / cercor / bhi035
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Спайви, М. Дж., И Гэн, Дж. Дж. (2001). Глазодвигательные механизмы активируются образами и памятью: движения глаз к отсутствующим объектам. Psychol. Res. 65, 235–241. DOI: 10.1007 / s004260100059
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Такахаши К., Огата С., Ацуми Ю., Ямамото Р., Шиоцука С., Маки А. и др. (2000). Активация зрительной коры, отображаемая с помощью 24-канальной ближней инфракрасной спектроскопии. J. Biomed. Опт. 5, 93–96. DOI: 10.1117 / 1.429973
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Tarr, M.J., Bülthoff, H.H., Забинский М. и Бланц В. (1997). В какой степени уникальные детали влияют на узнаваемость при изменении точки зрения? Psychol. Sci. 8, 282–289.
Google Scholar
Тирион Б., Дюшене Э., Хаббард Э., Дюбуа Дж., Полайн Ж.-Б., Лебихан Д. и др. (2006). Обратная ретинотопия: вывод визуального содержания изображений из паттернов активации мозга. Нейроизображение 33, 1104–1116. DOI: 10.1016 / j.neuroimage.2006.06.062
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Таунсенд, Г., Graimann, B., and Pfurtscheller, G. (2004). Непрерывная классификация ЭЭГ при моделировании воображения движения асинхронного ИМК. IEEE Trans. Neural Syst. Rehabil. Англ. 12, 258–265. DOI: 10.1109 / TNSRE.2004.827220
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Ульман, С., Ассиф, Л., Фетая, Э., и Харари, Д. (2016). Атомы распознавания в человеческом и компьютерном зрении. Proc. Natl. Акад. Sci. США 113, 2744–2749. DOI: 10.1073 / pnas.1513198113
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Вальдерт, С., Тюшаус, Л., Каллер, К. П., Аэрцен, А., и Меринг, К. (2012). fNIRS демонстрирует слабую настройку на направление движения руки. PLoS ONE 7: e49266. DOI: 10.1371 / journal.pone.0049266
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Уокер П., Гэвин Бремнер Дж., Меррик К., Коутс С., Купер Э., Лоули Р. и др. (2006). Визуальные мысленные представления, поддерживающие рисование объекта: как наименование нового объекта новым счетным существительным влияет на рисование объекта маленькими детьми. Vis. Cogn. 13, 733–788. DOI: 10.1080 / 13506280544000318
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Wilcox, T., and Baillargeon, R. (1998). Индивидуализация объекта в младенчестве: использование особой информации в рассуждениях о событиях окклюзии. Cogn. Psychol. 37, 97–155. DOI: 10.1006 / cogp.1998.0690
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Уилкокс, Т., Бортфельд, Х., Вудс, Р., Рук, Э., и Боас, Д. А. (2005).Использование ближней инфракрасной спектроскопии для оценки нейронной активации во время обработки объектов у младенцев. J. Biomed. Опт. 10, 11010. DOI: 10.1117 / 1.1852551
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Уильямс, М., и Вудман, Г. (2010). Использование движений глаз для измерения внимания к объектам и функциям в зрительной рабочей памяти. J. Vis. 10, 764–764. DOI: 10.1167 / 10.7.764
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Земан, А.З. Дж., Делла Сала, С., Торренс, Л. А., Гунтуна, В.-Э., МакГонигл, Д. Дж., И Логи, Р. Х. (2010). Феноменология потери образов при неизменном выполнении зрительно-пространственного задания: случай «слепого воображения». Neuropsychologia 48, 145–155. DOI: 10.1016 / j.neuropsychologia.2009.08.024
PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Ментальная репрезентация и когнитивная архитектура умелого действия
Аллард Ф. и Н. Бернетт. 1985 г.Умение заниматься спортом. Канадский журнал психологии 39: 294–312.
Google Scholar
Beilock, S.L., S.A. Wierenga, and T.H. Карр. 2002. Экспертиза, внимание и память в выполнении сенсомоторных навыков: влияние новых ограничений задачи на выполнение двойных задач и эпизодическую память. Ежеквартальный журнал экспериментальной психологии: экспериментальная психология человека 55: 1211–1240.
Google Scholar
Бернштейн (Бернштейн), Н.А. 1947/1967. О построении движений . Мозква: Медгиз.
Близинг, Б. 2010. Память танцора: опыт и когнитивные структуры в танце. В Нейропознание танца , изд. Б. Близинг, М. Путтке и Т. Шак, 75–98. Лондон: Психология Пресс.
Google Scholar
Близинг Б., Г. Тененбаум и Т. Шак. 2009. Познавательная структура движений в классическом танце. Психология спорта и физических упражнений 10 (1): 350–360.
Google Scholar
Близинг Б., М. Путтке и Т. Шак, ред. 2010a. Нейропознание танца . Лондон: Психология Пресс.
Google Scholar
Близинг, Б., Т. Шак и П. Брюггер. 2010b. Функциональная архитектура человеческого тела: оценка репрезентации тела путем сортировки частей тела и действий. Экспериментальное исследование мозга 203: 119–129.
Google Scholar
Близинг, Б., И. Гюльденпеннинг, Д. Кестер и Т. Шак. 2014. Опыт влияет на структуру представления и категориальную активацию хватательных поз в лазании. Границы психологии 5 (1008): 1–11.
Google Scholar
Braun, S.M., A.J.H.M. Бёрскенс, Т. Шак, Р.Г. Марселлис, К.С. Оти, Дж. М. Шолс и Д. Т. Уэйд. 2007. Можно ли использовать SDA-M для исследования представлений о двигательных действиях у пациентов с инсультом? Клиническая реабилитация 21: 822–832.
Google Scholar
Д’Авелла А. и Э. Бицци. 1998. Низкая размерность супраспинально индуцированных силовых полей. Слушания Национальной академии наук 95 : 7711–7714.
Google Scholar
Д’Авелла, А., М. Гизе, Ю.П. Иваненко, Т. Шак и Т. Флэш. 2015. Модульность в моторном контроле: от мышечной синергии до представления когнитивных действий. Frontiers in Computational Neuroscience 9: 126.
Google Scholar
Дебики, Д. Б., и П. Л. Гриббл. 2005. Сохранение межсуставного сцепления при односуставных сгибаниях в локтевом суставе после фиксации плеча. Экспериментальное исследование мозга 163: 252–257.
Google Scholar
Франк, К.2016. Изучение двигательного действия изнутри: понимание развития репрезентации действия с умственной и физической практикой. В Исследования психологии спорта и физических упражнений от теории к практике , изд. М. Рааб, П. Виллеман, Р. Зайлер, А.-М. Эльба, А. Хатцигеоргиадис, 91–121. Амстердам: Эльзевир.
Google Scholar
Франк К. и Т. Шак. 2017. Представление (взаимного) действия, состояний действия и обучения: три точки зрения на обучение посредством образов и исполнения. Границы психологии 8: 678.
Google Scholar
Франк, К., У.М. Лэнд и Т. Шак. 2013. Ментальное представление и обучение: влияние практики на развитие структуры ментального представления в комплексном действии. Психология спорта и физических упражнений 13: 353–361.
Google Scholar
Франк, К., У.М. Лэнд, К. Попп и Т.Шак. 2014. Умственное представление и умственная практика: экспериментальное исследование функциональных связей между двигательной памятью и двигательными образами. PLoS One 9 (4): 1–12.
Google Scholar
Франк, К., У.М. Лэнд и Т. Шак. 2016. Перцепционно-когнитивные изменения во время моторного обучения: влияние умственной и физической практики на умственное представление, поведение взгляда и выполнение сложного действия. Границы психологии 6: 1981.
Google Scholar
Франк, К., Т. Ким и Т. Шак. 2018a. Практика наблюдения способствует формированию порядка в долговременной памяти, связанного с действием: исследование наблюдения за действием и развитие когнитивных представлений в сложных двигательных действиях. Журнал моторного обучения и развития 6: 53–72.
Google Scholar
Франк, К., Г.-Л.Линстромберг, Л. Хенниг, Т. Хайнен и Т. Шак. 2018b. Образы командных действий: образы игровых ситуаций и требуемых командных действий способствуют функциональной структуре представлений игроков о тактике на уровне команды. Журнал психологии спорта и физических упражнений 40 : 20–30.
Google Scholar
French, K.E., and J.R. Thomas. 1987. Связь развития знаний с игрой детей в баскетбол. Журнал спортивной психологии 9: 15–32.
Google Scholar
Gienger, M., M. Toussaint, N. Jetchev, A. Bendig, and C. Goerick. 2008. Оптимизация плавного подхода и хватательных движений. В Humanoids 2008 — 8-я международная конференция IEEE-RAS по роботам-гуманоидам, Тэджон , 111–117.
Google Scholar
Giummarra, M.J., S.J. Гибсон, Н. Георгиу-Каристианис и Дж. Л. Брэдшоу. 2007 г.Центральные механизмы восприятия фантомных конечностей: прошлое, настоящее и будущее. Обзоры исследований мозга 54: 219–232.
Google Scholar
Güldenpenning, I., D. Koester, W. Kunde, M. Weigelt, and T. Schack. 2011. Моторный опыт модулирует бессознательную обработку поз человеческого тела. Экспериментальное исследование мозга 213: 383–391.
Google Scholar
Güldenpenning, I., А. Стейнке, Д. Кестер и Т. Шак. 2013. Спортсмены и новички по-разному распознают ложные и нефинтовые действия. Экспериментальное исследование мозга 230: 333–343.
Google Scholar
Haggard, P., and D.M. Вольперт. 2005. Нарушения строения тела. В Двигательные расстройства высшего порядка: от нейроанатомии и нейробиологии до клинической неврологии , изд. Х.-Ж. Фройнд, М. Жаннерод и М. Халлетт, 261–272.Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Гербарт, Дж. Ф. 1825. Psychologie als Wissenschaft [Психология как наука]. Vol. 2. Кенигсберг: Унзер.
Herwig, A., M. Beisert, and W. Prinz. 2013. Возникновение науки действия: введение и лейтмотивы. В Наука о действии: Основы развивающейся дисциплины , изд. W. Prinz, M. Beisert, and A. Herwig, 1–33. Кембридж: MIT Press.
Google Scholar
Ходжес, Н., Р. Хейс и Дж. Старкес. 2007. Методологический обзор и оценка исследований в области экспертной деятельности в спорте. В Справочник по спортивной психологии , изд. Г. Тененбаум и Р.К. Эклунд, 3-е изд., 161–183. Хобокен: Вайли.
Google Scholar
Hoffmann, J. 1993. Vorhersage und Erkenntnis [Прогнозирование и осознание].Геттинген: Hogrefe.
Hoffmann, J., C. Stöcker и W. Kunde. 2004. Опережающий контроль действий. Международный журнал спорта и психологии физических упражнений 2: 346–361.
Google Scholar
Hoffmann, J., M.V. Бутц, О. Герборт, А. Кизель и А. Ленхард. 2007. Spekulationen zur Struktur ideo-motorischer Beziehungen [размышления о структуре идеомоторной ассоциации]. Zeitschrift für Sportpsychologie 14: 95–104.
Google Scholar
Hommel, B., J. Muesseler, G. Aschersleben и W. Prinz. 2001. Теория кодирования событий (TEC): основа для восприятия и планирования действий. Поведенческие науки и науки о мозге 24 : 849–878.
Google Scholar
Хубер, Дж. 1997. Различия в представлении задач и процедурных знаниях между элитными и неэлитными ныряльщиками с трамплина. Спортивный психолог 11: 142–159.
Google Scholar
Ijspeert, A.J., J. Nakanishi, and S. Schaal. 2002. Имитация движения с помощью нелинейных динамических систем в роботах-гуманоидах. В Труды международной конференции IEEE по робототехнике и автоматизации (ICRA 2002) , 1398–1403.
Google Scholar
Джеймс У. 1890. Принципы психологии .Vol. 1. Нью-Йорк: Холт.
Google Scholar
Жаннерод М. 2004. Действия изнутри. Международный журнал спорта и психологии физических упражнений 2: 376–402.
Google Scholar
Жаннерод, М. 2006. Моторное познание . Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Кавато, М.1999. Внутренние модели для моторного контроля и планирования траектории. Текущее мнение в области нейробиологии 9: 718–727.
Google Scholar
Кил, С.В., А. Коэн, Р.И. Иври. 1990. Моторные программы: Понятия и проблемы. В Внимание и исполнение IIIX , изд. М. Жаннерод, 77–110. Хиллсдейл: Эрлбаум.
Google Scholar
Klix, F. 1993. Эрвахендес Денкен [Эмерджентное мышление]. Гейдельберг: Спектрум.
Klix, F., and K. Lanius. 1999. Wege und Irrwege der Menschenartigen. Wie wir wurden, wer wir sind [Пути и неправильные пути людей. Как мы стали такими, какие мы есть]. Штутгарт: Кольхаммер.
Knuf, L., G. Aschersleben, and W. Prinz. 2001. Анализ идеомоторного действия. Журнал экспериментальной психологии: Общие 130: 779–798.
Google Scholar
Кох, И., П. Келлер и В. Принц. 2004. Идеомоторный подход к управлению действиями: последствия для квалифицированного исполнения. Специальный выпуск Часть II: Представление и планирование. Международный журнал психологии спорта и физических упражнений 2: 362–375.
Google Scholar
Кунде, В. 2001. Совместимость эффекта реакции в задачах реакции ручного выбора. Журнал экспериментальной психологии: человеческое восприятие и деятельность 27: 387–394.
Google Scholar
Kunde, W., I. Koch, and J. Hoffmann. 2004. Ожидаемые эффекты действия влияют на выбор, инициирование и выполнение действий. Ежеквартальный журнал экспериментальной психологии 57A: 87–106.
Google Scholar
Land, W.M., D. Volchenkov, B. Bläsing, T. Schack. 2013. От представления действия к выполнению действия: изучение связей между когнитивными и биомеханическими уровнями моторного контроля. Frontiers in Computational Neuroscience 7: 127.
Google Scholar
Land, W.M., C. Frank, and T. Schack. 2014. Влияние фокуса внимания на развитие навыка репрезентации в сложном действии. Психология спорта и физических упражнений 15: 30–38.
Google Scholar
Lex, H., C. Schütz, A. Knoblauch и T. Schack. 2015 г.Когнитивное представление сложного двигательного действия, выполняемого разными двигательными системами. Умы и машины 25: 1–15.
Google Scholar
Marken, R.S. 2002. Иерархическое поведение восприятия. В Больше мысленных чтений: Методы и модели в изучении цели , изд. Р.С. Маркен, 84–116. Чапел-Хилл: публикации New View.
Google Scholar
Мэйкок, Дж., Д. Дорнбуш, К. Эльбрехтер, Р. Хашке, Т. Шак и Х. Риттер. 2010. Приближаемся к ручному интеллекту. KI — Künstliche Intelligenz 24 (4): 287–294.
Google Scholar
McPherson, S.L., and M.W. Kernodle. 2003. Тактика, игнорируемый атрибут опыта: представление проблем и исполнительское мастерство в теннисе. В Экспертные достижения в спорте: Достижения в исследованиях в области спортивной экспертизы , изд. Дж.Л. Старкес, К.А. Эрикссон, 137–167. Шампанское: Human Kinetics.
Google Scholar
McPherson, S.L., and J.N. Виккерс. 2004. Когнитивный контроль в двигательной экспертизе. Журнал психологии спорта и физических упражнений 2: 274–300.
Google Scholar
McPherson, S.L., and J.R. Thomas. (1989). Связь знаний и результатов в теннисе для мальчиков: возраст и опыт. Журнал экспериментальной детской психологии , 48: 190–211.
Милопулос М. и Э. Пашери. 2019. Намерения: новый взгляд на динамическую иерархическую модель. Междисциплинарные обзоры Wiley: когнитивная наука 10: e1481.
Google Scholar
Pacherie, E. 2008. Феноменология действия: концептуальная основа. Познание 107: 179–217.
Google Scholar
Поппеле, Р., и Г. Боско. 2003. Сложный вклад позвоночника в моторный контроль. Тенденции в неврологии 5: 269–276.
Google Scholar
Prinz, W. 1987. Идео-моторное действие. В Перспективы восприятия и действия , изд. Х. Хойер и А.Ф. Сандерс, 47–76. Хиллсдейл: Эрлбаум.
Google Scholar
Prinz, W. 1997. Восприятие и планирование действий. Европейский журнал когнитивной психологии 9: 129–154.
Google Scholar
Raab, M., and J.G. Джонсон. 2007. Основанные на опыте различия в стратегиях поиска и генерации опционов. Журнал экспериментальной психологии: Прикладное дело 13: 158–170.
Google Scholar
Rensch, B. 1973. Gedächtnis, Begriffsbildung und Planhandlungen bei Tieren [Память, формирование представлений и планирование действий у животных] . Берлин: Парей.
Рош Э. 1978. Принципы категоризации. В «Познание и категоризация» , изд. Э. Рош и Б. Б. Ллойд, 27–48. Хиллсдейл: Эрлбаум.
Google Scholar
Розенбаум, Д.А. 1987. Последовательные приближения к модели моторного программирования человека. Психология обучения и мотивации 21: 153–182.
Google Scholar
Розенбаум, Д.А., Ф. Марчак, Х. Дж. Барнс, Дж. Воган, Дж. Д. Слотта и М. Дж. Йоргенсен. 1990. Ограничения для выбора действия: захват сверху или снизу. В Внимание и исполнение 13: Моторное представление и управление , изд. М. Жаннерод, 321–342. Хиллсдейл: Лоуренс Эрлбаум Ассошиэйтс, Инк.
Google Scholar
Розенбаум, Д.А., Р.Г. Мейленбрук, Дж. Воган и К. Янсен. 2001. Планирование движений на основе осанки: приложения к схватыванию. Психологический обзор 108 (4): 709–734.
Google Scholar
Розенбаум, Д.А., Р.Г. Коэн, С.А.Джакс, Р. Ван Дер Вел, Д.Дж. Вайс. 2007. Проблема последовательного порядка в поведении: наследие Лэшли. Наука о человеческих движениях 26: 525–554.
Google Scholar
Russell, S.J. 1990. Знания спортсменов в восприятии, определении и классификации задач. Международный журнал психологии 21: 85–101.
Google Scholar
Рассел, С.Дж., и Дж. Х. Салмела. 1992. Количественная оценка экспертных знаний спортсменов. Журнал прикладной спортивной психологии 4: 10–26.
Google Scholar
Schack, T. 2004a. Когнитивная архитектура сложного движения. Международный журнал спорта и психологии физических упражнений; Специальный выпуск, Часть II: Построение действия — новые перспективы в науке о движении 2: 403–438.
Google Scholar
Schack, T. 2004b. Знания и производительность в действии. Журнал управления знаниями 8: 38–53.
Google Scholar
Шак, Т. 2010. Die kognitive Architektur menschlicher Bewegungen — инновационная Zugänge für Psychologie, Sportwissenschaft und Robotik [когнитивная архитектура человеческих движений — инновационные подходы в психологии, спортивной науке и робототехнике]. Серия «Спортфорум» Аахен: Meyer & Meyer.
Шак, Т. 2012. Измерение ментальных представлений. В Справочник по спортивным измерениям , изд. Г. Тененбаум и Б. Эклунд, 203–214. Шампанское: Human Kinetics.
Google Scholar
Шак Т. и М. Бар-Эли. 2007. Психологические факторы в технической подготовке. В Психология спортивной тренировки , изд. Б. Блюменштейн, Р.Лидор и Г. Тененбаум, 62–103. Оксфорд: Мейер и Мейер Спорт.
Google Scholar
Шак Т. и Д. Хакфорт. 2007. Теоретический подход к прикладной спортивной психологии. В Справочник по спортивной психологии , изд. Г. Тененбаум и Р.К. Эклунд, 3-е изд., 332–351. Хобокен: Вайли.
Google Scholar
Schack, T., and W. Land. 2016. Мысленное представление и обучение.В международном справочнике по спортивной психологии Рутледж , изд. Р.Дж. Шинке, К. МакГаннон и Б. Смит, S.412 – S.420. Нью-Йорк: Рутледж.
Google Scholar
Schack, T., and F. Mechsner. 2006. Представление моторных навыков в долговременной памяти человека. Письма о неврологии 391: 77–81.
Google Scholar
Шак Т. и Х. Риттер.2009. Когнитивная природа действия — функциональные связи между когнитивной психологией, наукой о движении и робототехникой. В Прогресс в исследованиях мозга: Разум и движение — двунаправленная связь между мыслью и действием , изд. М. Рааб, Дж. Джонсон и Х. Хеукерен, 231–252. Амстердам: Эльзевир.
Google Scholar
Шак Т. и Х. Риттер. 2013. Представление и обучение в двигательном действии — Мосты между экспериментальными исследованиями и когнитивной робототехникой. Новые идеи в психологии 31: 258–269.
Google Scholar
Шак Т., Б. Блэзинг, К. Хьюз, Т. Флэш и М. Шиллинг. 2014. Элементы и конструкции моторного управления. В Routledge, напарник по спорту и психологии физических упражнений: глобальные перспективы и фундаментальные концепции , изд. А. Папайоанну и Д. Хакфорт, 308–323. Лондон: Рутледж.
Google Scholar
Шмидт Р.А. и Т.Д. Ли. 1999. Моторный контроль и обучение: поведенческий акцент (3-е изд.). Кинетика человека.
Зейферт, Л., Д. Араужо, Дж. Комар и К. Дэвидс. 2017. Понимание ограничений на спортивные результаты из парадигмы науки о сложности: основы экологической динамики. Наука человеческого движения. 56: 178–180.
Google Scholar
Симонсмайер, Б.А., К. Франк, Х. Губельманн и М.Шнайдер. 2018. Влияние тренировки воображения движения на производительность и умственную репрезентацию гимнасток 7-15 лет разного уровня подготовки. Спорт, упражнения и психология производительности 7: 155–168.
Google Scholar
Шпигель М.А., Д. Кестер, М. Вайгельт и Т. Шак. 2012. Издержки изменения намеченного действия: планирование движения, но не его выполнение, нарушает вербальную рабочую память. Письма о неврологии 509: 82–86.
Google Scholar
Шпигель М.А., Д. Кестер и Т. Шак. 2013. Функциональная роль рабочей памяти в (повторном) планировании и выполнении хватательных движений. Журнал экспериментальной психологии: человеческое восприятие и производительность 39: 1326–1339.
Google Scholar
Штёкель, Т., К. Хьюз и Т.Шак. 2012. Представление хватательных поз и упреждающего двигательного планирования у детей. Психологические исследования 76 (6): 768–776.
Штёкель, Т., Р. Джекстейт, М. Беренс, Р. Скрипиц, Р. Бадер и А. Мау-Мёллер. 2015. Мысленное представление походки человека у молодых и пожилых людей. Границы психологии 6: 1–10.
Google Scholar
Suelzenbrueck, S., M. Hegele, G.Ринкенауэр и Х. Хойер. 2011. Смерть почерка: Вторичные эффекты частого использования компьютера на основные моторные навыки. Журнал моторного поведения 43 (3): 247–251.
Google Scholar
Tenenbaum, G., B. Hatfield, R.C. Эклунд, В. Лэнд, Л. Кальмейро, С. Разон и Т. Шак. 2009. Концептуальная основа для изучения взаимосвязи эмоций, познания и производительности в условиях, которые различаются по воспринимаемому давлению. В г. Прогресс в исследованиях мозга , изд.М. Рааб, Дж. Джонсон и Х. Хеукерен, 159–178. Амстердам: Эльзевир.
Google Scholar
Тодоров, Е. 2004. Принципы оптимальности в сенсомоторном управлении. Nature Neuroscience 7: 907–915.
Google Scholar
Велентсас, К., Т. Хайнен и Т. Шак. 2011. Обычные стратегии интеграции и их влияние на волейбол служат производительности и мысленной репрезентации движений игроков. Журнал прикладной спортивной психологии 23: 209–222.
Google Scholar
Weigelt, M., and T. Schack. 2010. Развитие планирования конечного комфорта у детей дошкольного возраста. Экспериментальная психология 57 (6): 476–482.
Google Scholar
Weigelt, M., W. Kunde, W. Prinz. 2006. Конечный комфорт при бимануальном манипулировании объектами. Экспериментальная психология 53: 143–148.
Google Scholar
Вайгельт, М., Д.А. Розенбаум, С. Хуэльсхорст и Т.