Психология вина: Сущность вины в психологии

Содержание

Вина как психологический феномен

Сущность вины в психологии

Определение 1

Вина – это эмоция и недовольство собой, переживание по поводу несоответствия моральным требованиям и невыполнения своего долга перед собственным внутренним «Я».

Вина в сознании обозначается как отрицательное отношение к своему поступку, как угрызение совести, раскаяние и сожаление.

Признание своей вины и испытывание её чувства являются разными понятиями. Признание своей вины используется в значении виновность.

Замечание 1

Вина – это эмоциональное обострение совести.

Вина, по мнению З. Фрейда, является нравственной разновидностью тревоги или «тревогой совести». Точку зрения Фрейда поддерживает психоаналитик Г. Мандлер, считающий, что вина и тревога – это разные названия одного явления. Когда человек переживает эту разновидность тревоги, у него запускается особый защитный механизм и человек пытается загладить или нейтрализовать ущерб, нанесенный ошибочными действиями.

Психологи Запада видят тесную связь между виной и страхом, так, например, О. Маурер отождествляет вину со страхом перед наказанием. Страх перед наказанием испытывают за содеянное и преступники. Но, дело в том, что переживание вины и угрызение совести само по себе уже является наказанием для человека.

Однако многие ученые психоаналитики с легкой руки Фрейда, рассматривают вину как деструктивный психологический феномен.

Для эффективного научения вине больше подходят психологические методы, ориентированные на любовь, а не на физическое наказание. Боязнь потерять любовь родителей приводит к раскаянию.

Ученые считают, что вина является самостоятельным феноменом, помогающим снижать тревогу и избегать психических расстройств, поэтому с этой точки зрения она играет положительную роль.

Чувство вины возникает при следующих ситуациях:

невозможно выполнить то, что должен;
что-то не сделано или, наоборот сделано в прошлом, о чем приходится сожалеть;
человек делает то, что должен делать, но в глубине души сожалеет об этом;

делает то, что не должен делать и поэтому переживает тревогу.

Исследования, проведенные Е.В. Коротковой, показывают, что 39,3% респондентов определяют вину как преступление, нарушение или отклонение от законов, 16,5% мужчин определяют это понятие в качестве осознанного понимания, признание неправильного, недостойного поступка.

В качестве состояния определяют вину 6,0% мужчин, 5,1% предлагают конкретное описание переживания. Только 19% мужчин относят вину к чувству, а 3,6% относят её к эмоциям. Что касается женщин, то чаще всего она выступает как чувство и в этом качестве её определяют 49,1%, 2,7% относят её к эмоциям, 9,6% считают вину угрызением совести и 9% женщин не дали ей определение, а предложили конкретные примеры, начинающиеся со слова «когда». Состоянием души вину считают 7,2%, а к ощущению и осознанию поступка вину отнесли 3,4%.

Мужчины чаще всего определяют вину в качестве объективной категории, близкой к юридическому толкованию – преступление, поступок.

Женщины определяют вину как эмоциональный компонент феномена – чувство, состояние, ощущение. Когда человек чувствует личную ответственность за то, что происходит, возникает вина и человек считает, что именно он является причиной чужих страданий.

Структура вины

Вина рассматривается Д. Ангером как двухкомпонентная эмоция, первый компонент которой представляет собой вербально-оценочную реакцию человека или его раскаяние.

Основу в данном случае составляет негативное отношение к себе в результате нарушения собственных моральных принципов, либо осознание совершенного проступка.

Признание неправоты ведет к порождению второго компонента – вегетативно-висцеральной реакции с целой гаммой мучительных и стойких переживаний – кого-то обидел, потерял дорогого человека, сожаление о совершенном и др.

Бывают раскаяния и без эмоциональной раскраски, чисто формально, неискренне, как рассудочный вывод.

И.А. Белик в отличие от Д. Ангера рассматривает вину как четырехкомпонентное образование, в которое входят:

эмоциональный компонент — сожаление и раскаяние;
когнитивный компонент, включающий осознание и анализ поступка;
мотивационный компонент – желание исправить сложившуюся ситуацию;
психосоматический компонент с физическими ощущениями – тяжесть в животе, головная боль и др.

По мнению Д. Вайсса вина по происхождению и функциям межличностна и играет адаптивную роль между людьми для поддержания взаимоотношений. Он же отмечает, что вина, неоднократно связанная со стыдом, а если она также преувеличена и сдерживаема, то может быть малоадаптивной и патогенной.

Замечание 2

Таким образом, вина выполняет три основные функции – является моральным регулятором для поддержания норм просоциального поведения, принимает участие в формировании самоотношения и способствует профилактике психических расстройств.

Данные функции будут успешно осуществляться только тогда, когда уровень переживания вины у человека оптимальный, т.е. не очень большой и не очень малый. Необоснованное и преувеличенное чувство вины наносит большой вред человеку, вызывая хроническую усталость, фригидность, и даже мысли о суициде.

Как избавиться от чувства вины

У людей, имеющих психические заболевания, чувство вины часто отсутствует, поэтому наличие данной эмоции говорит о здоровой психике.

Оглядываясь на прошлое, человек видит свой неразумный поступок и возникает вина, потому что содеянное он рассматривает через свою систему ценностей.

Ряд психологов считают, что не надо избавляться от чувства вины, а надо просто уметь принимать данную эмоцию. Тем не менее, избавиться от чувства вины не так просто, но возможно. На этот счет психологи рекомендуют – не осуждать себя длительное время за совершенные ошибки, важно их осознать, принять и двигаться дальше.

Нельзя страдать за ошибки других людей, важно проанализировать причины возникновения данной эмоции, посмотреть на неё под другим углом и не доверять решение проблемы алкоголю, чтобы не ухудшить ситуацию.

Оправдываться и вгонять чувство вины глубоко в себя тоже не следует, важно переосмыслить себя и проблему, осознать свои ошибки и понять истинные желания, которые должны быть полностью приняты.

Специалисты считают, что чем больше человек будет отстраняться и бояться своих устремлений, тем сильнее будет развиваться ощущение виноватости.

Бывают ситуации, когда человек действительно виноват – в этом случае, считают психологи, поблагодарить свое чувство вины за посланный сигнал и подумать над решением проблемы.

Бывают и такие ситуации, когда чувство виноватости начинает беспокоить после совершенных всех действий и рекомендаций, и осадок на душе перерастает в сильное переживание, избавиться от которого невозможно. В этом случае предлагается обращение к помощи друзей, которые выслушают всё, что беспокоит и посмотрят на ситуацию своими глазами, а также выскажут свое мнение, которое может быть более весомым по сравнению с личными доводами.

Бывает и так, что ощущение вины связано с тем, что человек не умеет себя прощать, поэтому, таким образом, наказывает самого себя.

Часть людей испытывают вину так глубоко, что она стала для них частью личности и свой мир без этого чувства они не представляют. Причины возникновения чувства вины в таких случаях настолько сложные, что избавиться от них можно только с помощью психолога.

Позитивное отношение к жизни помогает избавиться от этого чувства, а негативное, наоборот, его культивирует.

Когда человек окружающий его мир видит только в черном цвете, то и относиться к себе он будет хуже и ощущать в результате вину.

Важно взглянуть на мир с другой стороны, поменять отношение к жизни и стараться видеть вокруг прекрасное, а результатом будет постепенное избавление от чувства вины.

Вина. Что это за чувство? Как избавиться от чувства вины.

С самого начала хотелось бы сказать о том, что чувство вины очень многие путают с чувством стыда. Как их отличить?

Вина – это неприятное чувство, которое возникает на фоне внутреннего, субъективного отношения к своим поступкам, действию/бездействию и их последствию.

Стыд – это отрицательное чувство, которое возникает при внешних оценках личности, социальной неприемлемости, оценочный взгляд со стороны.

Для возникновения чувства стыда необходимы реальные или предполагаемые свидетели, за что стыдно – те, перед кем стыдно. В отсутствии свидетелей чувство стыда не возникает, но может возникнуть чувство вины.

Сегодня мне хотелось бы остановиться на чувстве вины и попробовать подробней разобрать это чувство.

Чувство вины, какое оно – положительное или отрицательное?

В норме чувство вины присущее каждому человеку. Оно связано с чувством угрызения совести и в следствии – с ответственностью.

Чувство вины возникает, когда человек реально или предположительно причиняет другому боль или ущемляет чьи-то интересы или права.

– Если в нас возникает “положительная” вина (чувство совести (угрызение совести)) – то это светлое чувство, которое говорит нам об ошибке и о призыве что-то изменить, исправить, принести извинения.

– «Отрицательное» чувство вины – это негативное чувство, которое направлено на разрушение/наказание себя. Это чувство поглощает все светлые эмоции в душе человека: радость, уважение к себе, любовь. Вина блокирует наше желание действовать, вызывает чувство беспомощности, мешает нормально жить.

Самые распространённые причины возникновения чувства вины.

1

. Родители-дети (3-6 лет).

Воспитывая своего ребенка, взрослые часто дают оценку не поступку, а личности. Если родителю не нравилось что-то, что вы сделали – говорилось “ты плохой мальчик”, “плохая девочка”, осуждая вас, а не ваш поступок. Внедряя систему поощрения и наказания, зарождается чувство вины в подсознание ребенка, который не разделяет «Я» и «Мои поступки».

2.

Дети-родители.

Хорошо освоив чувство вины, дети очень умело манипулируют своими родителями для достижение собственной выгоды. Самые распространённые фразы: ” Если бы ты меня любил – ты бы…”; вспоминая родителю, как он был “не прав”, «я ради тебя, а ты…» Этот сценарий прекрасно применяется и взрослыми: с супругами, близкими друзьями и даже коллегами.

3.

Общество.

Детский сад, школа. Здесь чувство вины подкрепляется ещё больше, полагаясь на восприятие ваших поступков окружающими. Общество внушает о необходимости подчинения. Существуют и негласные запреты на проявления инициативы и самовыражения. Унизительное сравнение твоих поступков, действий с другими личностями. “Как ты мог это сделать/не сделать? А вот Вовочка и Верочка…”

4.

Секс.

Сексуальная вина – в результате воспитанного с детства представления о греховности секса. Секс – это порочность, грязь, табу…

5.

Религия.

Первородный грех. Несовершенность перед создателем…

6.

Самообвинение.

Это наиболее тяжелая форма вины. Мы обвиняем себя, если чувствуем, что нарушили свои моральные правила, установки или правила общества. Здесь чувство вины испытывается постоянно. Человек чувствует вину без реальной причины, выдумывая все новые и новые поводы. При чем совершенно не имеет значение, за что себя винить, повод найдется.

7.

Вина неудачника.

Это чувство вины возникает если мы не смогли оправдать свои или чужие ожидания. Вина за то, что что-то не смог, упустил возможность, сделал неправильный выбор…

8.

Чувство вины из-за несчастья. Вина жертвы.

Примером здесь может быть изнасилование. Многие не идут в милицию, боясь огласки и осуждения. “Ну вот, доигралась, сама виновата”…

9.

Чувство вины после потери близких.

Когда человек теряет близкого, возникает чувство, что это можно было бы как-то предотвратить. За этими мыслями приходит чувство вины: я мог что-то сделать, а не сделал; я ушел на работу – а мог бы быть рядом и вызвать врача. Я так мало уделял внимание… Я сказал обидные слова, и мы больше не смогли поговорить… Особенно остро дело обстоит со случаями суицида.

Как же избавиться от негативного чувства вины?

Первое, что нужно осознать, что это чувство отрицательное, оно разрушает вас. Это чувство умело может маскироваться под депрессию или неудовлетворенность собой или миром.

Затем попытаться найти начало этого чувства, ту ситуацию, когда это чувство возникло.

На этом этапе важно понимать, что все мы люди, и мы все имеем одинаковое право на ошибку, а также учесть тот факт, что далеко не все зависит только от вас. Есть выбор и поступки других, есть природные условия, форс-мажор. Ошибки совершают все люди. Более того – ошибки нам необходимы! Это наши учителя, жизненные уроки.

На этом этапе можно взять лист бумаги и подробно выписать все ситуации или все ваши ошибки, за которые вы себя вините. Попробовать разобрать эти ошибки в двух направлениях: 1.Что зависело именно от вас, в чем ваши ошибки; 2. Что не зависело от вас и на что вы не могли повлиять. Здесь важно быть абсолютно честным с самим собой!

Следующий этап – прошение себя! «Я прощаю себя за все, на что не мог повлиять, в чем реально нет моей вины!» Очень важно научиться прощать себя!

И в конце мы составляем себе план действий. Пишем, какую ошибку я могу изменить и как я это могу сделать, как я хочу это сделать. Как буду это делать.

Как я могу компенсировать прошлые ошибки, потери, неудачи. Пишем конкретный план действий. Например: Я мало уделяю внимание своим родителям/ребенку/супругу(ге). – Я могу выделить какое-то время для них. Например, родителям звонить каждый день или через день, приезжать к ним раз в неделю/месяц в гости. Играть/заниматься с ребенком каждый день по 30 минут. Позвонить другу и извиниться, попросить прощение. Пригласить супругу в ресторан/круиз/подарить цветы…

Чувство вины боится действий, стремления исправить ситуацию, ошибку. Мы можем, нет просто необходимо, все проанализировать, сделать вывод и действовать! Действовать, не боясь новых ошибок/новых уроков.

Очень важно научится любить себя, прощать себя, относится к себе бережно. Чувство вины можно поставить на службу себе, направив его в позитивное русло, превратить в действие, ведущее к вашим целям. Не разрешайте негативным эмоциям владеть вами и разрушать вас.

Помните! Вы хозяин своих чувств и своей жизни!

Автор Елена Куприянова

4. 3 6 голоса

Рейтинг статьи

Помогите проекту — поделитесь статьей в соц.сетях! Спасибо! 🙂

Вина и стыд, Психология – Гештальт Клуб

Одним из направлений практической психологии, ориентированной на восстановление душевного здоровья человека, является гештальт-терапия.

С позиции гештальт-терапии адекватные или здоровые чувства вины и стыда — это сигналы нарушения границ своих собственных и других людей, переживание того, что я делаю нечто, не согласующееся с моими внутренними нормами и правилами, что приводит к потере самоуважения и собственной целостности. Их нормальными функциями является регулирование поведения человека. Вместе с тем существуют болезненные, мешающие жизни чувства вины и стыда, нуждающиеся в психологической коррекции. Такие вина и стыд связаны с устойчивыми, хроническими переживаниями собственной «плохости», никчемности, уверенностью человека, что с ним что-то в корне не так, что его личность ущербна, недостойна человечного отношения, что все его поступки глубоко отвратительны, им нет оправдания, он заслуживает самого сурового наказания.

Непереносимые чувства вины и стыда мешают установлению здоровых, то есть взаимоподдерживающих отношений с окружающими и с самим собой, возможности безопасного самораскрытия, предъявлению своих истинных переживаний /8/.

Люди, чей разум полон слов раскаяния, как правило, вообще не обращают внимания на мир, а просто смотрят сквозь предметы без реальной заинтересованности в том, что их окружает /9/.

Ф. Перлз предлагает рассматривать вину и тесно связанное с ней чувство обиды как симптомы нарушенного слияния /5/. Вина – это стремление наказать себя, когда человек принимает на себя ответственность за прерываемое слияние. Обвинение (и обида) – это требование, чтобы другой человек чувствовал себя виноватым. И то, и другое является сопротивлением по отношению к контакту, сознаванию и дифференциации, когда человек «прилипает» к объекту в изоляции от другого опыта. И то, и другое пронизывает собой всякий невроз.

Если слияние между А и Б нарушается, А будет думать, что либо он сам, либо Б нарушили его, следовательно, виноваты в этом. Если А полагает, что он сам сделал это, он должен исправить положение и принести свои извинения Б, чтобы восстановить слияние; если же он считает виноватым Б, он чувствует обиду, чувствует что Б должен заплатить ему чем-то, от извинения до готовности понести наказание.

Цель этих безосновательных претензий к себе или к партнеру – вина или обида – в том, чтобы восстановить нарушенный баланс и исправить невыносимую ситуацию разрушенного слияния /5/. Именно в такой ситуации возникает избегание актуального контакта с другим человеком как личностью, примет ли этот контакт форму взрыва гнева, акта благородного понимания и прощения, возможности радоваться чужой радостью, честности с собой, или любого другого возможного действия.

Виноватый и обижающийся по большей части переплетены друг с другом. Они зависят друг от друга. Эти люди боятся, что если определенное слияние будет разорвано, то какой бы бесконтактной и «непитательной» ни была эта эмоциональная связь, – они останутся полностью и непоправимо лишенными питания/5/.

Гештальт-терапевт полагает, что природа невроза основывается на сложном психологическом процессе, в котором, во-первых, присутствуют чувства вины и страха оказаться изгоем и, во-вторых, желание установить контакт, даже если это будет псевдоконтакт. Так наркоман «сажает на иглу» других, чтобы затянуть их в эту привычку. Религиозные секты посылают миссионеров для того, чтобы обратить язычников в свою веру, а политик-идеалист будет пытаться всеми способами убедить каждого, что его личный взгляд на вещи и есть единственно правильный.

Согласно гештальт-терапевтическому подходу, моральная регуляция приводит к накоплению незавершенных ситуаций в нашей психоорганической системе и, как следствие, к прерыванию организмического цикла. Такое прерывание достигается посредством мышечных сокращений и выработки нечувствительности /4/.

Гештальт-терапевт ориентирует человека на повышение уровня сознательности и ответственности. Людям же, особенно тем, кому присущ обсессивный характер, свойственно отказываться от принятия на себя ответственности и от идентификации себя с подобными мыслями. Данный феномен обусловлен слиянием воедино ответственности и вины. Ответственность для многих, как правило, – это вина, и, боясь обвинения, они к нему не готовы. Они как бы говорят: «Я не отвечаю за свои установки, виноват мой невроз». Но на самом деле ответственность – это «способность отвечать», способность выбирать собственные реакции. Невротик – отделяет ли он себя от себя самого посредством проекции, инроекции, слияния или ретрофлексии /4/, находится в положении, когда, отказавшись от ответственности, он одновременно отказывается от своей способности отвечать и от свободы выбора.

Смешивание ответственности и вины связано с распространенной ошибкой в понимании ответственности. Вина предполагает добавление моральной позиции к ситуации, которая сама по себе таковой не содержит /10/. Важный шаг заключается в том, чтобы помочь людям принимать ответственность или просто увидеть, что они ответственны. Это происходит тогда, когда человек освобождается от предположения, что ответственность предполагает вину.

Если я хорошо прицелился из винтовки, нажал курок и убил человека, я, вне всякого сомнения, ответственен за его смерть. Является ли это виной – зависит от того, кто он и кто я, если я – полицейский, а он убийца-маньяк, то я буду героем. Если я – убийца, а он – одна из моих жертв, то я виновен.

Чувство вины – вещь неприятная, вследствие этого дети и взрослые с недостаточно развитым чувством ответственности склонны проецировать любые предвосхищаемые обвинения на кого-то другого. Ребенок, ударившийся о кресло, винит в этом «противное» кресло. Взрослый мужчина, загубивши свой бизнес, способен переложить ответственность на «тяжелые времена» или «судьбу». Какой-нибудь «козел отпущения» или недоброжелательность всегда под рукой.

Когда человек проецирует часть своей личности, то проекция попадает на другого человека, объект или ситуацию, которые уже сами до некоторой степени обладают по-своему тем, что проецируется на них.

Такие проекции вины дают преимущество временного освобождения от неприятного напряжения, но лишают личность Эго-функций контакта, идентификации и ответственности /4/.

Внешний мир, однако, не всегда выступает в качестве экрана для проекций, они могут иметь место также в пределах самой личности. Наиболее важный абстрактный экран для проекций — это «совесть» или закон морали /4/. Совесть абстрактна в том смысле, что ее диктат вербализуется как «общество требует» или «мораль предполагает, что…», в то время как в действительности сам человек предполагает или требует во имя общества и морали. Такая совесть часто агрессивна в своих проявлениях, потому что, как любой экран, она отражает нам то, что мы на нее проецируем. В этой связи следует упомянуть очевидный факт: не те, кто живет наиболее «чистой» жизнью, с непреклонной честностью, с постоянным вниманием к правилам, обладают «легкой совестью». Далеко не так! Таких людей их совесть постоянно преследует и укоряет.

Требовательная ли совесть заставляет их ограничивать себя и искать «правильности?» Если вспомнить какую-нибудь эскападу, которая удалась, так что человек хорошо провел время, то мы увидим, что вероятно при этом совесть мало его беспокоила. Но если проделка не удалась, его поймали, или он был разочарован, то, возможно, он почувствовал себя виноватым, и совесть начала говорить ему, что этого не следовало бы делать. Логически мы должны сказать, что собственный гнев человека, направленный на фрустрирующий объект, – гнев, который он, однако, не может не только выразить, но даже осознать как таковой, из-за своего отождествления (интроекции) с социальной нормой, – есть то, что проецируется в совесть. А затем он страдает от ее ударов.

Совесть всегда более требовательна, чем различные табу, и часто выдвигает требования, неслыханные в обществе. Сила совести – это сила собственного реактивного гнева человека.

Немецкое слова «Gewissensbiss» (испытывать угрызения совести) отражает оральное происхождение совести так же, как и английское «remorse» (смертельный укус). Словарь дает нам следующее значение этого слова: 1) угрызение совести, раскаяние; 2) сожаление, жалость. Вероятно, имеется в виду латинский корень «mors» («смерть»), содержащийся в данном слове. Совесть обрушивается на те личностные структуры, которые вызывают ее неодобрение. Атаки колеблются в пределах от легких уколов до жесточайшего наказания. «Эго» отвечает раскаянием и чувством вины.

При этом диктаторское, запугивающее Эго (которое, точнее говоря, означает идентификацию функций Эго с запугивающей совестью) далеко от того, чтобы взять на себя ответственность за организм и перекладывает ее (по большей части в качестве наказания) на Ид или «тело», как будто оно есть что-то не принадлежащее «Я».

С позиции гештальт-терапии совесть является особой моральной инстанцией, поддерживающей косность /4/. Подчинение совести – это отождествление с ригидными принципами, которые не работают, и которым всегда не хватает милосердия. Считается, что совесть руководствуется застывшей моралью. Ей недостает гибкости в оценке меняющихся ситуаций. Она видит принципы, не замечая фактов, ее символом может служить аллегорическая фигура слепого Правосудия. Совесть налагает долг, но выполняет мало работы. С нею дело обстоит также, как с самоконтролем: преувеличенный самоконтроль ведет к нервным срывам, а преувеличенная совесть – к моральным срывам. Поскольку преступность в значительной степени является следствием неправильной ориентации и непонимания роли человека в обществе, то патологическая преступность часто связана со сверхсуровой совестью.

Классические для гештальттерапии понятия «собака сверху и собака снизу» непосредственно относятся к совести. Собака сверху – это и есть совесть. И она не существует без собаки снизу. В конфликте двух собак побеждает обычно нижняя, т.е. желания, которые, как правило, недостаточно осознаваемы /3/.

Собака сверху постоянно считает себя правой. Иногда она действительно права, но считает она себя правой всегда. Собака сверху всегда говорит человеку, что он должен то-то и то-то, и угрожает, что если он этого не сделает.

Однако собака сверху очень прямолинейна. А собака снизу ищет другие методы. Она говорит: «Да, я обещаю, я согласна, уж завтра, если я только смогу…». Так что собака снизу – прекрасный фрустратор. И собака сверху, разумеется, не даст ей с этим остаться, она приветствует употребление розги, так что игра самомучения или самосовершенствования продолжается год за годом /3/. Таким образом, совесть представляет собой необходимое условие для бесконечной иллюзорной игры человека с самим собой, главным эффектом которой является чувство досады и неудовлетворенности.

Совесть и вина являются следствием интроецирования родительских фигур. Чувство вины у личности, отягощенной интроектами, возникает в случае прерывания слияния. Идентифицируясь с «авторитетом», ребенок принимает как должное что-либо, не подвергая анализу, ассимиляции. В силу этого он оказывается не в состоянии оперировать этим материалом, пересматривать его вновь и вновь в новых условиях, не может даже отказаться, так как фактически еще его не приобрел. Этим объясняется тот факт, что человек со сформированным слиянием вынужден «запрашивать» авторитеты о правильности своих действий и регулировать свое поведение в соответствии с их нормами. Любая попытка изменить образ жизни вызывает у него значительное сопротивление /7/. Он зависит от авторитетов, не может опираться на собственные силы и потому не способен жить самостоятельно.

Перфекционизм (взыскательное стремление к совершенству) – другой экран для проекций /5/. Он основан на так называемом эго-идеале (в отличие от супер-эго или совести) Если совесть служит, как мы видели, экраном для проецирования агрессии и жестоких требований, которые человек отчуждает от себя, эго-идеал посредством проекции получает отчужденные любовь и восхищение.

То, что строгая совесть не может быть объяснена единственно интроекцией подтверждает тот факт, что родители, которые, согласно теории интроекции, воскресают в личности под видом совести, могут в действительности быть какими угодно, только не строгими. Встречаются случаи, когда человек, страдающий от жестоких упреков совести и сильного чувства вины имеет чрезвычайно сочувствующих родителей, которые подавили агрессивность в ребенке добротой. Такие люди проецируют свою агрессию, выражающуюся в форме склонности к упрекам, на свою совесть, из-за чего сами чувствуют, что она нападает на них. Как только им удается стать открыто агрессивными, совесть ослабляет свою хватку, а чувство вины уходит. Так, русские святые, описанные в отечественной литературе, усиливали чувство вины через укрощение агрессивности и отказ от греха.

Ощущение вины (основанное на проецируемой агрессии) приводит «грешника» к мыслям об избегании: «Больше я так делать не буду». Но достаточно часто, как в случае хронического алкоголизма, чувство вины, хотя и глубоко переживается, не приводит к каким-то долговременным последствиям. Эти пациенты подкупают на какое-то время совесть или окружающих, но затем отступают на задний план, как только ситуация изменилась и похмелье позади.

Ф. Перлз и его последователи в своих работах уделяли внимание не только феномену вины, но и стыду. Стыд очень близок к центру идентичности и, может быть, поэтому, сама тема стыда стала разрабатываться относительно недавно. Она была открыта во время работы с нарциссическими или пограничными клиентами /6/.

Во времена З.Фрейда стыд не был хорошо дифференцирован от вины, и эти две темы были смешаны. Большинство авторов соглашаются с тем, что вина в большей степени связана с действием: «Я сделал что-то неправильно», а стыд затрагивает идентичность, то, кто я есть: «Я какой-то неправильный». Я чувствую стыд, как только я считаю, что я не такой, какой должен быть.

Со стыдом работать сложнее, так как он касается не того, что человек сделал, а того, кто он есть. И одно из решений, которым можно воспользоваться, чтобы стать другим – это быть «как бы», а это и есть тема нарциссических нарушений.

Вина и стыд на практике действительно нередко оказываются смешаными. Иногда человек может сделать какое-то неверное действие, принести какой-то вред, и тогда он будет чувствовать вину. Однако процесс может быть и таким, если человек сделал что-то неправильное, он может посчитать, что это возможно потому, что он сам по себе неправильный и тогда неправильное действие оказывается связанным со стыдом.

С позиции гештальт-терапии переживание стыда является важным для созревания личности, в том случае, если стыд ситуативен и выполняет регулирующую функцию в осознавании границ свободы, участвуя в формировании зрелой личности. Другой вид стыда гештальттерапевты называют глобальным или токсическим /1/. Такой стыд направлен как поражающий удар прямо в центр чувства Я человека, постоянно сталкивая его с унижением и сознанием собственной дефектности.

В чем роль стыда, как он появляется? Если есть сильное желание, потребность, то она должна быть узнана, признана, принята и, получив поддержку, превращена в контакт, действие. Если это не так, желание заблокировано, оно может стать стыдом. Особенно если мы получаем ясное послание извне: «Нам нельзя быть такими, как есть и надо быть другими». Основное послание, которое получает человек, испытывающий стыд: «Я неправильный, то какой я есть, я не могу быть принятым, любимым». Стыд также сильно связан с социальными связями, отношениями: «Такой, какой я есть, я не достоин принадлежать человеческому обществу» /6/.

В вопросах стыда существует еще один важный аспект: когда кто-то чувствует стыд, он чувствует себя одиноким. Люди всегда говорят о стыде, как о некотором внутреннем переживании. Но мы знаем, что всегда есть тот, кто судит. Никто не может чувствовать стыд в одиночку. Когда человек вырастает, становится взрослым, тогда он испытывает стыд как бы в одиночку, но всегда есть кто-то, кто находится внутри, он представляется как «Суперэго».

Стыд – это социальное чувство. Обычно стыд рассматривают как диалог с неким интроецированным нормативным идеалом. Но человек стыдит себя всегда с помощью проекции, т.е. какой-то картинки, где присутствуют три персонажа: подсудимый, судья и публика (свидетель). Стыд – это всегда триалог. Но нередко свидетель отчужден, представлен неявно, будучи слитым с одним из двух других персонажей или растворенным в них обоих. Бессилие в переживании стыда наступает в основном за счет идентификации с двумя персонажами, при игнорировании чувств третьего. Однако именно в чувствах игнорируемого третьего персонажа может содержаться и обычно содержится ресурсная эмоция, способная интегрировать личность.

Стыд не существует без чьего-либо взгляда, которому человек приписывает критическую позицию. Представьте себе ситуацию, что человек, ожидая начала занятий, танцует в пустой комнате, так как пришел первым. В это время кто-то входит. У танцующего возникает стыд. Ему было хорошо, но его увидели, когда он активно удовлетворял свое желание. Это означает, что человек не может себе представить, что рассматривание другого может быть для него поддержкой /6/. В глазах другого он видит агрессию, критику и т.п., но не поддержку. Человек думает, что если его кто-то увидит, это означает, что его будут критиковать, отвергать и т.п., но не поддерживать.

Стыд рассматривается Ф.Перлзом в качестве «предателя» организма, обуславливаемого неспособностью выносить неприятные ситуации /4/. На основе диалектики о переходе количества в качество стыд тесно связан с гордостью. Всякая эмоция, всякое ощущение превращается из приятного в неприятное, когда его напряжение или интенсивность превышают определенный предел. Поэтому в условиях патологии гордость сменяется стыдом.

В случае наличия этих эмоций личность стремится стать «фигурой», противостоящей фону окружения. Если попытка ребенка показать свои успехи в каком-то деле встречает интерес, похвалу и подбадривание, это будет способствовать его развитию. Но если справедливая оценка удерживается при себе, похвала и известность становятся для него более значимыми, чем само делание. Ребенок, вместо того, чтобы концентрироваться на объекте, делает центром своего внимания самого себя. Так, для ребенка, построившего в саду замок, очень важно, заинтересуется ли и оценит ли его мама или станет кричать: «Посмотри, какой ты грязный! Что за беспорядок ты наделал! Тебе должно быть стыдно за себя!» Этот последний часто слышимый упрек принимает особенное значение для воспитания, поскольку не ограничивает вину каким-либо отдельным действием или положением, но осуждает и клеймит личность в целом.

Итак, если естественное выражение чувств ребенка встречается в штыки, гордость оборачивается стыдом. Стыд заставляет человека чувствовать себя так, словно он находится под прицелом пристальных взглядов в центре всеобщего внимания. Как следствие он вызывает склонность к слиянию с фоном, исчезновению. Однако исчезновения не происходит. Изоляция от среды осуществляется символическим путем: лицо и другие части тела закрываются (краской стыда или руками), ребенок отворачивается, но, словно поддавшись каким-то чарам, стоит на месте как приклеенный. Психологический аспект этого явления особенно интересен. В соответствии с сильным чувством разоблаченности кровь приливает к действительно обнаженным частям тела (щекам, шее и т.д.). При этом другие части тела остаются «обескровленными». Например, мозг реагирует онемением, неспособностью мыслить, пустотой в голове, головокружением; мышцы – неуклюжестью, невозможностью двигаться; гениталии – омертвелостью, фригидностью.

Стыд назван предателем организма поскольку вместо того, чтобы способствовать здоровому функционированию организма, он препятствует ему и тормозит его. В первую очередь он – орудие подавления, «опосредующее способы», образуемые неврозом. Также как предатели идентифицируют себя с врагом, а не со своим собственным народом, так и стыд ограничивает экспрессию индивида. Выражение чувств становится их подавлением /4/

Негативные эмоции возбуждают желание избавиться от них. Они, однако, не могут превратиться в свои приятные противоположности, если мы не допускаем их разрядки, смены чрезмерного напряжения терпимым и дальнейшего перехода к нулевой эмоциональной точке.

Эмоции поддаются контролю, но весьма сомнительно, что они могут быть подавлены и вытолкнуты в бессознательное. При благоприятных условиях они разряжаются мельчайшими дозами (досада, например, проявляется в угрюмости), при менее благоприятных обстоятельствах они либо проецируются, либо контролируются, и поддержание контроля требует постоянной бдительности. Поэтому стыд, вина и страх должны получить возможность выйти на поверхность, попасть в сознание.

Освобождение от чувства вины, стыда тревожности всегда считалось одной из основных психотерапевтических задач.

Одним из центральных в гештальт-коррекции является понятие «незаконченное дело». Вина и обида по Перлзу являются наиболее часто встречающимися и худшими видами незавершенного дела, которые нарушают подлинность коммуникации /2/. «Незаконченное дело» означает, что неотреагированные эмоции препятствуют процессу актуального осознавания происходящего. Довершить незавершенное, освободиться от эмоциональных задержек – один из существенных моментов в гештальткоррекции.

В связи со сказанным в гештальттрапии используется игра, в которой одновременно предпринимается исследование чувства вины и стыда, а также завершение ситуаций, связанных с этими эмоциями.

Каждому участнику группы предлагают вспомнить о каком-либо важном для него и тщательно хранимом личном секрете. Психолог просит, чтобы участники не делились этими тайнами, а представили себе, как могли бы реагировать окружающие, если бы эти тайны стали им известны. Следующим шагом может быть предоставление каждому участнику случая похвастаться перед другими, «какую страшную тайну он хранит в себе». Довольно часто оказывается, что многие неосознанно очень привязаны к своим секретам как к чему-то драгоценному.

Кроме того, в гештальт-терапии предлагается двухшаговый способ «растворения» вины или совести /5/. При этом не следует опасаться того, что, растворив «совесть», человек превратится в преступника или импульсивного психопата. Дело в том, что совесть является цивилизованным, а следовательно, искусственным способом саморегуляции. При этом существует другой естественный способ, который более эффективен, однако подавляется и вытесняется совестью. Если дать органической саморегуляции и естественным влечениям соприкоснуться с другими людьми, то принципы, по которым необходимо жить, проявятся из самой сущности человека и будут, очевидно, совершенно пригодны для жизни, в какой бы социальной ситуации он не находился.

Чтобы растворить иррациональную совесть, нужно сделать два шага. Во-первых, перевести фразу типа «Моя совесть или мораль требует…» в «Я требую от себя…», то есть перевести проекцию в ретровлексию. Во-вторых, обратить последнюю в обоих направлениях, то есть в «Я требую от Х» и «Х (например общество) требует от меня». Нужно отличать действительные требования и принуждения общества как от своих личных требований, так и от своих интроекций. Важно посмотреть, как человек ведет себя в своей совести: придирается? ворчит? угрожает? шантажирует? бросает горькие, обиженные взгляды? Если он сосредоточится на этих фантазиях, то увидит, сколь многое в «моральном долге» является его собственной скрытой атакой, что представляет собой частично интроецированные влияния, и какая часть рациональна. Таким образом, первый шаг состоит в переводе проекции в ретрофлексию, за которой скрывается как интроекция, так и требования к другим людям. Второй шаг предполагает пересмотр, переработку этих двух составляющих и в результате отказ от них как от неэффективных способов взаимодействия с миром и с самим собой.

Когда человек переходит ко второму шагу растворения совести, то есть к обращению своих требований к себе в требования к Х, он может испытать значительное сопротивление и нежелание делать это, потому что принятие своей совести как части себя означает признание сильных диктаторских желаний и требований по отношению к другим людям – желание быть их «совестью».

Как показано выше, вина тесно переплетена с обидой. Если человек склонен обижаться, то одновременно с этим он имеет тенденцию переживать вину. Если прорабатывается обидчивость, то элиминируется и склонность к вине. Поэтому в работе с виной гештальт-терапевт предложит клиенту вспомнить, по отношению к кому он чувствует вину или обиду, а также задаст ряд вопросов. Например, вызвали ли бы подобные действия то же чувство, если бы они принадлежали кому-нибудь другому? Затем он предложит вспомнить свои отношения с этим человеком в целом. Впоследствии он поинтересуется, в какой степени клиент принимает как само собой разумеющееся то, что, может быть, этим человеком вовсе не принимается как само собой разумеющееся? Хочет ли клиент изменить статус-кво? Тогда вместо того, чтобы мучить себя чувствами вины или обиды, терапевт предложит поискать путей расширения области контакта!

Таким образом, вылечиться от чрезмерной совести можно только при условии смены самообвинения на приближение к предмету (контакт).

Американский исследователь Томкинс рассматривал стыд в качестве регулятора возбуждения. Он проводил линию между слабой и сильной интенсивностью, от интереса до возбуждения, и стыд, по его мнению, является регулятором по этой оси. Его роль заключается в том, что, как только возбуждение становится слишком сильным, появляется стыд и останавливает его.

Стыд поражает не само Я человека, а скорее образ собственного Я. Поэтому в переживании стыда всегда присутствует, часто в скрытом виде, элемент удовольствия, возбуждения. Мы никогда не скажем «покраснел от страха или от грусти». Но мы часто слышим такие выражения «покраснел от удоволствия», «покраснел от стыда», «одновременно испытал стыд и возбуждение» и т.д. Если моральная часть стыда позволяет быть чувствительным к границам образа Я, фиксируя эготическую реакцию, то содержащееся в стыде, но отчужденное возбуждение стремится разрушить эту границу, эту эготическую реакцию и удовлетворить потребность. Таким образом, восстанавливая скрытое в стыде возбуждение через чувства отчужденного «свидетеля», мы возвращаем личности значительную часть энергии, способной стать для клиента целительной энергией /1/. Поскольку то, что называется стыдом, содержит в себе много возбуждения, то терапевт должен дать много поддержки для того, чтобы возбуждение могло выразиться и проявиться.

Исходя из того, что гештальттерапия, используя возбуждение, работает над контактом, мы можем говорить, что это лучшее направление для работы со стыдом.

Родители иногда, разговаривая с детьми, говорят «Тебе должно быть стыдно». Таким образом, они сообщают ребенку, что он должен чувствовать. Родитель приказывает, и наш стыд приходит из контакта с этим человеком. И поэтому мы можем сказать, что этот стыд является чужим. Например, мальчик играет со своими гениталиями. Он получает удовольствие от этого. Но в это время входит отец и говорит: «Тебе должно быть стыдно». Это не его чувство стыда, он хорошо себя чувствовал. Возможно, это стыд его отца, а мальчик интроецировал его.

Поэтому, одна из задач в процессе терапии заключается в том, чтобы идентифицировать стыдящего и помочь пациенту вернуть обратно этому человеку: «Это твой стыд, а не мой», чтобы частично избавиться от данной эмоции /6/.

С позиции Т. Сидоровой для терапии вины и стыда важна группа, так как для человека особенно проблематичным являются угроза собственного унижения и переживания вины и стыда как свидетельства собственной «плохости» /8/.

Чувство вины может быть очень сильным и непереносимым, вплоть до переживания себя как недостойного любого человеческого участия, самоуничижения и беспомощности. И здесь чрезвычайно важна обратная связь от группы, в которой неожиданно для себя человек обнаруживает заботу, уважение, восхищение его мужеством, сожаления о совершенных поступках, а главное прощение от тех членов группы, по отношению к которым те действия, о которых человек рассказывал, могли выглядеть как аналог агрессии, пережитой ими в жизни от своих реальных партнеров. Более того, у рассказчика появляется возможность прямо сейчас, когда это происходит, что-то сделать для этих членов группы, помочь им пережить боль, вызванную его рассказом и собственными переживаниями /8/.

Терапевтическая группа, которая способна дать обратную связь о восприятии человека её членами, о чувствах к нему, ответит на вопрос «какой я?», даст возможность получить реалистический взгляд на себя со стороны, который при желании и в результате собственной внутренней работы и поддержки терапевта человек сможет «сделать своим», что естественным образом приведет к постепенному изменению прежнего образа себя.

Проработка чувства вины перед другими необходима для восстановления самоприятия. Для этого следует произвести пересмотр своих ценностей, принятие того, что является действительно значимым и отвержение навязанных извне интроектов, проработку отношений с авторитетными фигурами из прошлого и настоящего, чьи «съеденные, непереваренные» взгляды и требования мешают чувствовать себя свободным, принятие ответственности за поступки, нарушающие собственные нравственные запреты и нормы, приведшие к потерям для близких, и возмещение ущерба там, где это возможно в любой форме, будь то материальные ценности или искреннее раскаяние, что позволит восстановить собственное душевное равновессие и ценность. Возмещая ущерб за причиненные лишения в соответствии с собственным нравственным законом, человек естественным образом освобождается от чувства вины, которое в данном случае является внутренним регулятором поведения, инструментом сохранения целостности переживания себя как личности, способом установления собственных границ и проявления уважения к границам других людей.

Таким образом, согласно гештальт-терапевтическому подходу вина и стыд являются своеобразными «маркерами» душевного здоровья. Это такие чувства, которые, будучи регуляторами поведения человека, своеобразными «хранителями» границ в его социальной жизни, нередко представляют собой неэффективный способ взаимодействия с миром и самим собой, заменяя подлинное контактирование невротическим слиянием либо отчуждением. Понимая важность коррекции чувств, дестабилизирующих душевную гармонию, ограничивающих эффективное жизнепроявление, гештальттерапевты разработали необходимый арсенал практических методов, подкрепленных теоретическим обоснованием. По нашему мнению, разрабатывая тему вины и стыда, гештальттерапия внесла существенный вклад в дело поддержания душевного здоровья человека. В работе со столь интимными и, как правило, неосознаваемыми блокираторами успешной жизнедеятельности, каковыми является вина и стыд, она по праву может конкурировать с любыми иными психотерапевтическими школами.

Что мы на самом деле ощущаем, когда пьем вино

Ожидания имеют значение на фундаментальном уровне: они могут влиять на физиологию вкуса как такового. В одном из недавних исследований нейроэкономист из Стэнфордского университета Баба Шив вместе со своим аспирантом Эбом Литтом разработали тест, воздействующий на наши настоящие вкусовые рецепторы. Во-первых, они дали двум группам студентов идентичные описания вина, но для одной группы добавили примечание, в котором некоторые вина описывались как имеющие «неприятные и непривлекательные кислые оттенки». Сама по себе заметка кардинально изменила впечатления от дегустации вин: те, кто ее читал, оценили вино значительно ниже. Затем Шив и Литт пошли еще дальше, воздействуя на настоящие вкусовые рецепторы с помощью миракулина, гликопротеина из так называемой «чудо-ягоды» — плода растения 9.0003 Synsepalum dolcificum — изменяет способность воспринимать кислые ноты. Миракулин был представлен в виде растворимой таблетки, которая, как сказали участникам, была простым «известковым и безвкусным» способом очистить их нёбо перед дегустацией. (В контрольном состоянии это вещество на самом деле было таблеткой с добавкой кальция.) Шив и Литт обнаружили, что люди в кислом состоянии теперь оценили вино как более вкусное. Они не могли почувствовать кислинку, поэтому их удовольствие от одного и того же вина увеличилось — и все потому, что они не пробовали то, что, как они ожидали, негативно повлияет на их оценку. Во втором исследовании Литт и Шив описали те же кислые оттенки как положительный признак: это сигнализирует о «чувствительности вкуса». На этот раз людям, прочитавшим кислое описание, вино понравилось больше, а тем, кто лечился миракулином, понравилось меньше.

В одном из самых известных исследований того, как ожидания могут влиять на вкус, Жиль Морро, исследователь вина из Национального института агрономических исследований в Монпелье, и его коллеги обнаружили, что простое действие добавления красного красителя без запаха в стакан вина белое вино могло обмануть группу дегустаторов (пятьдесят четыре студента программы энологии Университета Бордо), заставив их описать вино как обладающее качествами, присущими красному вину. Дегустаторы думали, что пробуют три вина, но на самом деле пробовали только два. Было белое бордо, красная смесь мерло и каберне совиньон и такое же белое бордо, окрашенное красной краской. Когда Морро просмотрел ответы дегустаторов, он обнаружил, что они использовали схожие описания в своих примечаниях к красным и цветно-красным винам (цикорий, уголь, вишня, чернослив, кедр и т. п.) и заметно отличались при описании вкуса. белый (цветочный, медовый, персиковый, грейпфрутовый, грушевый, банановый, яблочный).

Оказывается, отличить красное вино от белого дилетанту довольно сложно. Однако для экспертов история выглядит иначе. В 1990 году Грегг Соломон, гарвардский психолог, написавший книгу «Большие ожидания: психология экспертных винных разговоров», обнаружил, что любители вообще не могут отличить разные вина, но он также обнаружил, что эксперты действительно могут ранжировать вина по сладости, балансу и вкусу. , и танин в количествах, которые намного превышали шанс. Частично причина не только в добавленном опыте. Это способность более точно формулировать и обозначать этот опыт, более развитый сенсорный словарь, который помогает вам идентифицировать и запоминать то, что вы испытываете. Действительно, когда новичков обучают, их способность к различению улучшается. Кэтрин Латур и ее коллеги из Корнельского университета обнаружили, что 25-минутный тренинг, посвященный широкому знанию вина, улучшил результаты слепой дегустации и снизил восприимчивость к рекламе. Тем не менее, для большинства из нас большую часть времени контекст вина — его цвет, этикетка, его история — влияет на нас так же сильно, как и его вкус.

Антонио Галлони, бывший ведущий винный критик The Wine Advocate (он ушел в прошлом году, чтобы основать собственную винную медиа-платформу Vinous ), не считает, что это обязательно плохо. Конечно, некоторые факторы, такие как фоновая музыка или лейблы, в значительной степени не имеют значения. Но такой элемент, как цвет, не обязательно является уловкой: обычно он сигнализирует о чем-то реальном о природе вина, винограде и вашем прошлом опыте с ним. «Сенсорные элементы, в том числе визуальные, действительно важны», — сказал Галлони. «На самом деле вы испытываете только несколько ощущений. Остальное — обоняние и зрение».

Но вот главный вопрос: имеет ли это значение? Действительно ли мы хотим избавиться от ожиданий и создать ощущение дегустации, близкое к слепоте? Галлони так не думает. Потратив большую часть своей карьеры критика на слепые дегустации, теперь он полностью принимает контекст как одну из основных составляющих своего удовольствия от вина и его оценки. «Возьмите художественную критику, обзоры ресторанов, критику смартфонов или автомобилей», — сказал он мне. «Ни в одной из этих областей вы не просите кого-то критиковать продукт вслепую. Это просто не сделано, и это было бы безумием. Рецензент рассказывает вам о контексте, карьере художника или шеф-повара, о том, как у них обстоят дела сейчас по сравнению с тем, что было раньше. Чем эта версия iPhone отличается от других».

Почему вино должно быть другим? Критик должен предоставить руководство и цвет, полную историю продукта и его эволюции, а не просто снимок. А продукт, в свою очередь, — это не просто сам объект: это все, что мы о нем знаем.

После того, как впечатления и баллы по нашим картам были подсчитаны и проанализированы, пришло время раскрыть рейтинги. Я нервничал, так как знал, что мне придется отчитываться о своей точности. Наши рейтинги были повсюду, и средние оценки двух вин были почти одинаковыми. Но вот забавная вещь: если мы думали, что вино вкуснее, мы автоматически оценивали его как более дорогое. Те из нас, кто оценил вино А как более дорогое, также оценили его примерно в семь баллов, а оценили В в чуть более пяти баллов. Те, кто думал, что вино B было победителем, также перевернули эти оценки вкуса, оценив его чуть более семи баллов, а A — чуть более пяти. Наши вкусы не всегда точны, но мы все были уверены, что сделали правильный выбор.

Новое исследование проливает свет на то, как употребление красного вина в винном баре влияет на сознание

Красное вино вызывает психологические состояния, характеризующиеся блаженством, концентрацией на настоящем моменте, усиленным увлечением своим окружением и смягчением различий между собой и окружающую среду при употреблении в спокойной обстановке, согласно новому исследованию, опубликованному в PLOS One .

Хотя опьяняющий эффект алкоголя общеизвестен, было проведено мало исследований для изучения того, как потребление вина связано с конкретными изменениями в сознании.

«Алкоголь является наиболее часто используемым психоактивным веществом во всем мире. Таким образом, очень удивительно, что так мало исследований изучали его положительное влияние на сознание, особенно при употреблении в местах, где обычно пьют алкоголь. Это важно, потому что окружающая среда влияет на то, как психоактивные вещества воздействуют на мозг», — объяснил автор исследования Руи Мигель Коста, научный сотрудник Исследовательского центра Уильяма Джеймса.

«Что касается красного вина, существует множество исследований того, что влияет на вкус, но это заметно контрастирует с отсутствием исследований воздействия красного вина на сознание. Большинство людей пьют вино, безусловно, для того, чтобы оценить его вкус, но также и для того, чтобы ощутить приятные измененные состояния сознания, которые могут вызвать даже умеренные дозы. Поэтому важно охарактеризовать эти изменения в сознании, особенно в местах, где вино обычно пьют и ценят, например, в винных барах».

Чтобы найти участников для своего натуралистического исследования, исследователи лично посетили винный бар, расположенный в туристическом районе Лиссабона, Португалия. В итоге они набрали 102 человека, которые согласились вернуться в бар позже.

Прибыв в винный бар и сев за стол, участники заполнили анкеты, касающиеся их демографических данных, пристрастия к употреблению алкоголя и курения. Они также выполнили различные измерения измененных состояний сознания. Участников попросили выпить по два стакана Quinta da Lapa Reserva Syrah 2018. Им разрешили перекусить и покурить, но пить можно было только красное вино и воду. Их также попросили не пользоваться смартфонами или другими отвлекающими технологиями. Сразу же после того, как они выпили второй бокал вина, участники снова завершили измерения измененных состояний сознания.

Коста и его коллеги обнаружили, что употребление красного вина связано с улучшением настроения, повышенным возбуждением и ухудшением восприятия времени. Участники также чувствовали себя более проницательными и эмоционально вовлеченными в свое окружение после употребления алкогольного напитка в винном баре.

«Умеренная доза красного вина, выпитая в приятной обстановке, может вызвать блаженные чувства и сделать ближайшее окружение более привлекательным и увлекательным», — сказал Коста PsyPost. «В голову чаще приходят оригинальные мысли, и у большинства людей увеличивается возбуждение. Это происходит с теми, для кого употребление красного вина является привычным и приятным занятием, и может относиться не ко всем людям».

Это было верно независимо от того, пил ли участник один, пил с другим человеком или пил в небольшой компании.

Исследователи также обнаружили доказательства того, что красное вино снижает осознанность тела и стирает грань между собой и окружающей средой. «Другими словами, красное вино усилило чувство единства и связи с другими людьми и окружающим миром», — пояснил Коста. «Эти состояния, в которых люди ощущают себя менее отделенными от социальной и физической среды, обычно рассматриваются как способствующие духовным переживаниям и часто называются «океаническими чувствами». Это может быть одной из причин, почему вино играло важную роль в некоторых мистические традиции древности. Действительно, мы заметили, что красное вино вызывало мистические чувства у тех, кто был более предрасположен к таким переживаниям».

Исследование имело относительно высокий уровень экологической достоверности, что означает высокую степень соответствия между условиями исследования и реальными обстоятельствами. Но проведение натуралистического исследования сопряжено с некоторыми присущими ему ограничениями. Например, спокойная атмосфера винного бара могла повлиять на впечатления участников.

«Некоторые люди могут возразить, что отсутствие контрольной группы, пьющей безалкогольный напиток, помешало нам изучить последствия просто пребывания в приятном винном баре», — сказал Коста. «Однако это вряд ли повлияло на результаты, потому что, когда мы проводили исследование, было ясно, что для большинства людей сидеть в винном баре и пить безалкогольный напиток было бы скучно и неприятно. Напротив, эффекты, которые мы наблюдали, носили весьма положительный характер. Но поскольку некоторые исследователи могут не знать, насколько скучными могут быть в этих случаях контрольные условия с безалкогольными напитками, мы включим их в следующее исследование».

«Я считаю, что восприятие красного вина (и других алкогольных напитков) может возрасти, если мы лучше осознаем его влияние на сознание», — добавил Коста. «Также возможно, что осознание влияния алкоголя на сознание способствует более здоровому стилю употребления алкоголя за счет уменьшения импульсивного употребления алкоголя, которое характеризуется отсутствием осознания. Однако для подтверждения этого необходимы исследования».

Авторами исследования «Сила Диониса — влияние красного вина на сознание в натуралистической обстановке» являются Руи Мигель Коста, Арлиндо Мадейра, Матильда Барата и Марк Виттманн.

Почему люди влюбляются в одно конкретное вино?

Когда Элисон Сперлонго делает покупки в Паркленде, штат Флорида, она обязательно пополняет запасы своего ежедневного вина — Шардоне от Кендалл-Джексон.

Как и многие поклонники доступного и самобытного калифорнийского бренда, она предана Шардоне номер один в стране по продажам, впервые получив эту награду в 1992 году, спустя 10 лет после своего дебюта.

У вина даже есть собственные прозвища: KJ Chard или KJ Chardonnay, которые используются в качестве хэштегов в социальных сетях.

Сперлонго пьет почти исключительно белое вино, и если ей решать, то это будет флагманский бренд Kendall-Jackson Vintner’s Reserve California Chardonnay. В связи с этим возникает вопрос: что заставляет кого-то придерживаться одного и того же вина из года в год, когда существует целый мир разнообразия?

Никаких сюрпризов

Еще в 1970-х годах белый бордовый цвет был самым популярным в розничных магазинах. Названная в честь самого известного региона Франции, производящего Шардоне, американская версия редко содержала настоящее Шардоне, согласно короткой истории, которую Кристи Кентербери М.У. написала для Кендалл-Джексон. Ситуация изменилась после того, как адвокат Джесс Джексон посадил шардоне в старом саду в округе Лейк. Он взял свой первый урожай, 1982, в Нью-Йорк и вручную продал его винным ритейлерам и сомелье. Он наливал вино, просил людей назвать его вероятную цену, а затем называл настоящую, более низкую цену. Вскоре вино стало слетать с прилавков.

Рэнди Уллом, винный мастер Kendall-Jackson, характеризует его как «невероятно подходящее для еды вино, обладающее тропическим вкусом ананаса, манго и папайи с цитрусовыми нотками, которые взрываются во вкусе».

Уллом говорит, что вино изменилось с момента его дебюта. «Хотя это совсем не то, что было 30 лет назад — стиль немного более сухой, мы получаем в основном из виноградников нашего поместья, а сейчас 95% бочкового брожения — подход аналогичный».

Сперлонго не предлагает ничего особенного в том, что касается дегустации заметок, и обещает, что она не знаток; ей просто очень нравится вино. Одна из главных причин? После почти десяти лет потягивания вина средней крепости соломенного цвета она знает, что получает.

«Я точно знаю, сколько я могу потреблять и как это повлияет на меня», — объясняет Сперлонго.

Это конкретное вино; ей не нравится вино Kendall-Jackson’s Grand Reserve Santa Barbara County Chardonnay, которое продается на 5 долларов дороже, чем его родной брат. Его крепость 14,5%, в отличие от стандартной 13,5%, может быть как-то связана с этим.

Но и у Великого Резерва есть свои поклонники. Супружеская пара из Рочестера, штат Миннесота, Пол Гринде, 63 года, и Дебра Джейкобсон, 68 лет, юрист и судья в отставке соответственно, наслаждались им с конца 90-х, когда они посетили винную страну Калифорнии и наткнулись на дегустационный зал Кендалл-Джексон.

С тех пор это их любимый белый цвет, хотя они не против приличных альтернатив, J. Lohr или Wente. Хотя Гринде и Джейкобсон готовы пробовать что-то новое, они считают себя экстремальными существами привычки и наслаждаются общей стабильностью вкуса, на который они могут положиться.

Как формируются предпочтения

Доктор Джаред Уотсон, доцент кафедры маркетинга в Школе бизнеса Стерна при Нью-Йоркском университете, изучающий психологию и поведение потребителей, говорит, что «лояльность к бренду поддерживается за счет характеристик продукта, которые удовлетворяют потребности потребителей, бренд репутация и уверенность в том, что бренд будет продолжать работать».

Уотсон объясняет, что лояльность развивается со временем и вселяет в потребителя определенное доверие. «Мы считаем, что сохранение нашего бренда в долгосрочной перспективе перевесит любые краткосрочные преимущества перехода, поэтому нам не нужно поддерживать рекламные акции конкурентов».

Сперлонго, например, не поддается влиянию конкуренции и считает, что долгосрочные выгоды от употребления ее любимого вина намного перевешивают любые краткосрочные выгоды от пробы другого Шардоне, многие из которых, как доказано, вызывают у нее головные боли или неожиданное, быстрое жужжание.

Знание того, что вы получаете, является важной частью лояльности к бренду, говорит Уотсон. Для этого даже есть название: мышление, ориентированное на профилактику. Такое мышление — я знаю, что я получу с покупкой, и это достаточно хорошо для меня — в определенной степени влияет на поведение потребителей, но это еще не все.

Люди также усваивают бренды. В так называемой связи с собственным брендом мы «чувствуем, что бренд воплощает в себе то, кто мы есть, наше настоящее «я» или то, кем мы хотим быть, наше идеальное «я», — объясняет Уотсон.

В дополнение к наслаждению вкусом Шардоне Кендалла-Джексона, Джейкобсон говорит, что им нравится, что Винтерс Резерв завоевал награды и был самым продаваемым Шардоне в США в течение 26 лет подряд.

Есть еще один эффект: эффект простого воздействия, который гласит, что чем больше вы подвергаетесь воздействию чего-либо, тем больше оно вам нравится, просто потому что вы лучше знакомы с этим.

«Мы считаем, что долгосрочная приверженность нашему бренду перевешивает любые краткосрочные преимущества перехода, поэтому нам не нужно поддерживать рекламные акции конкурентов».

Внесение изменений

Тем не менее, люди могут и меняют курс. Новое культурное направление может это сделать. Помните, как несколько лет назад появился Белый Коготь, и вдруг все его пили? Уотсон указывает на это как на пример того, как новый, веселый и захватывающий бренд потенциально может заставить человека думать, что его старый бренд утратил способность вызывать такие чувства, мотивируя его изменить свое поведение.

Или кто-то может узнать что-то о бренде, который ему не нравится, и у него появится мотивация внести изменения. Подумайте о том, как политика компаний стала играть роль в последние годы; бойкот бренда стал довольно популярным способом отстаивания своей позиции.

Другой способ — просто изменить физическую среду, чтобы знакомые сигналы не подкрепляли старое поведение. Другими словами — новое место подскажет новый выбор.

New York’s Slope Cellars — это розничный магазин классических вин, который продает, например, менее известные марки. Хотя в этом тщательно подобранном винном магазине нет претенциозности и устрашения, он предлагает вина, «сделанные в более естественном, органическом стиле», — говорит владелица магазина Пэтти Ленартц.

«Мы предпочитаем тратить деньги на покупку нескольких вин в меньшем количестве, — объясняет Ленарц.

Однако от привычек трудно избавиться. «По возможности мы хотим свести к минимуму умственные усилия», и такое поведение делает нас «когнитивными скрягами», объясняет Уотсон.