Публицистическая речь: Публицистический стиль: черты и примеры

Публицистическая речь — электронная энциклопедия

Публицистика, которую называют летописью современности, так как она во всей полноте отражает текущую историю, обращена к злободневным проблемам общества — политическим, социальным, бытовым, философским и т.д., близка к художественной литературе. Так же как и беллетристика, публицистика тематически неисчерпаема, огромен ее жанровый диапазон, велики выразительные ресурсы.

Однако при всей их близости публицистика — словесное искусство особого рода, она принципиально отличается от художественной литературы. Публицистика ориентирована на мысль, факт, документ.

Художник показывает общее через конкретное, индивидуальное. Евгений Онегин и Герой нашего времени — это яркие картины жизни русского общества в XIX в. И общее показано здесь через характеры героев, их жизнь, поступки, через обстановку, детали быта и т. д.

Публицист же непосредственно анализирует, исследует типы, общие проблемы. Конкретное и индивидуальное имеют для него второстепенное значение.

По-разному выражается и оценка в художественной литературе и публицистике.

Художественная речь условна. Мир, творимый художником, вымышлен, воображаем. Автор не выносит прямых, непосредственных оценок ни героям, ни их поступкам, фразам. Он исподволь, непрямо подводит читателя к таким оценкам. Задача писателя, романиста — изображать, рисовать, показывать действительность и только посредством созданных им картин, персонажей выражать свои симпатии и антипатии. Здесь функция убеждения, оценки вторична. Публицист же прямо и открыто агитирует, убеждает, пропагандирует. Здесь функция убеждения первична, она выражена в слове (в предметном значении, в его эмоциональных и оценочных оттенках) и не опосредствована другими факторами и категориями (образом, например).

Что же представляет собой язык публицистики?

Тематическая неограниченность газетно-публицистического стиля определяет необычайную широту и разнообразие его лексики. С этой точки зрения публицистика — наиболее богатая разновидность литературы.

Каждый стиль по-своему распоряжается словом. Научная речь стремится ограничить значение слова понятием — четким, очерченным, стабильным. В разговорной речи слово имеет часто широкое, слабо дифференцированное, расплывчатое значение. Для слова в художественной литературе характерно обнажение его внутренней формы, заложенной в нем образности.

Принципиальное отличие публицистического слова заключается в большой роли в нем эмоционального, приобретающего в рамках газетно-публицистического стиля оценочный характер.

Публицистика — это литература по общественно-политическим вопросам. Предмет публицистики — жизнь в обществе, политика, экономика — касается интересов каждого человека. А там, где есть интерес, не может быть безразличия, индифферентности.

Невозможно бесстрастно писать о том, что волнует миллионы людей, например об этнических конфликтах, о ценах и инфляции. Необходима оценка социальных, политических явлений, тенденций, процессов.

По самой своей природе публицистика призвана активно вмешиваться в жизнь, формировать общественное мнение.

Газетно-публицистический стиль выполняет функции воздействия и сообщения (информирования). Журналист сообщает о фактах и дает им оценку. Взаимодействие этих двух функций и определяет употребление слова в публицистике.

Функция сообщения обусловливает употребление нейтральной, общестилевой лексики, в которой особую роль играет политическая, экономическая лексика. Это связано с тем, что главный интерес публицистики — общественно-политические проблемы. Ср. маркетинг, менеджмент, бизнес, биржа, демократия, идеология, приватизация и многие другие. В принципе весь лексикон литературного языка открыт для публицистики. И главный критерий употребления, отбора речевых средств — общедоступность.

Функция воздействия, важнейшая для газетно-публицистического стиля, обусловливает острую потребность публицистики в оценочных средствах выражения. И публицистика берет из литературного языка практически все средства, обладающие свойством оценочности: оценочные слова (верхушка, веха, писака, штурмовщина и многие другие), библеизмы (Козел отпущения в образе экономической реформы — это социальный громоотвод, заголовок Время собирать камни).

Однако публицистика не только использует готовый материал. Под влиянием воздействующей функции публицистика преобразует, трансформирует слова из разных сфер языка, придавая им оценочное значение. Для этой цели используется специальная лексика в переносном значении: заповедник расизма, инкубатор преступности, конвейер милитаризма; лексика спорта: раунд, тур (переговоров), предвыборный марафон, объявить шах правительству; наименования литературных жанров, лексика театра: драма народа, правовая трагедия, политический фарс, пародия на демократию и др.

Материалом для создания оценочной газетно-публицистической лексики служит весь словарь литературного языка, хотя некоторые его разряды особенно продуктивны в публицистике.

Воздействующая функция публицистики ярко проявляется и в синтаксисе. Из разнообразного синтаксического репертуара публицистика отбирает конструкции, обладающие значительным потенциалом воздействия. Именно выразительностью привлекают публицистику конструкции разговорной речи. Они, как правило, сжаты, емки, лаконичны. Другое важное их качество — массовость, демократичность, доступность. Вот характерная иллюстрация:

Сатина у нас запомнили по одной фразе. Она стала знаменитой, превратилась почти в лозунг. Ну да, это та самая фраза, которую положено было помнить наизусть каждому школьнику, хоть разбуди его среди ночи и спроси а скажи-ка нам, дружок, человек — это как звучит?

Ага, скажет догадливый читатель, все ясно, Сатин, этот бездельник и пустельга, понадобился автору лишь для тою, чтобы, сравнив его с вечным трудягой Сизифом, таким нехитрым способом выстроить две литературные модели контрастного отношения к труду (В. Свинцов).

Отрывок очень характерен для современной публицистики. Он построен по типу разговорной речи, по типу диалога. Автор как бы ведет разговор с воображаемым читателем. И вкрапления разговорности, конечно, оживляют изложение.

Публицистика широко использует возможности не только разговорной, но и книжной речи. Для выражения сильных чувств, для убеждения читателя, воздействия на него, для полемического заострения темы публицистика использует богатый арсенал риторических средств: параллелизм предложений, анафору и эпифору, антитезы и другие стилистические фигуры. Например:

Лучшее публичное выступление, которое я видел. Методичка.(перевод

Похожие статьи:

• Функциональные стили речи
• Научная речь
• И литературно-разговорной речи

О СТРУКТУРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЧИ В СОПОСТАВЛЕНИИ С ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОЙ – Журнал «Медиа­линг­вис­ти­ка»

В мно­го­чис­лен­ных науч­ных иссле­до­ва­ни­ях при­ня­то сбли­жать худо­же­ствен­ную лите­ра­ту­ру и пуб­ли­ци­сти­ку. Осо­бен­но это каса­ет­ся таких жан­ров, как очерк, фелье­тон, кото­рые и назы­ва­ют­ся худо­же­ствен­но-пуб­ли­ци­сти­че­ски­ми. Пра­во­мер­но ли это?

Дей­стви­тель­но, и худо­же­ствен­но-бел­ле­три­сти­че­ский, и пуб­ли­ци­сти­че­ский сти­ли выпол­ня­ют функ­цию воз­дей­ствия, но реа­ли­за­ция этой функ­ции в каж­дом из сти­лей раз­лич­на. И раз­ли­чие каса­ет­ся не язы­ка, но преж­де все­го речи.

Хотя суще­ству­ет уже нема­ло попы­ток тео­ре­ти­че­ско­го ана­ли­за и объ­яс­не­ния осо­бен­но­стей язы­ка худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры, хотя про­дол­жа­ют­ся напря­жен­ные поис­ки в этой обла­сти оте­че­ствен­ны­ми и зару­беж­ны­ми уче­ны­ми — как линг­ви­ста­ми, так и лите­ра­ту­ро­ве­да­ми [см. , напр.: Кожи­нов 1964: 37] — но вопрос о том, что такое худо­же­ствен­ная речь, в чем ее при­ро­да, спе­ци­фи­ка, нель­зя счи­тать решен­ным. Рас­про­стра­нен­ные тео­рии образ­но­сти, смыс­ло­вых при­ра­ще­ний, осо­бо­го исполь­зо­ва­ния внут­рен­ней фор­мы сло­ва и др. име­ют, несо­мнен­но, науч­ное зна­че­ние, но все же не обла­да­ют каче­ством уни­вер­саль­но­сти. Так, образ­ность воз­мож­на, но в отдель­ных фраг­мен­тах тек­ста необя­за­тель­на; смыс­ло­вые при­ра­ще­ния охва­ты­ва­ют дале­ко не всю лек­си­ку; то же мож­но ска­зать и о внут­рен­ней фор­ме сло­ва, вос­ста­нав­ли­ва­е­мой лишь в неболь­шой части сло­ва­ря худо­же­ствен­но­го произведения.

Если попы­тать­ся обоб­щить эти тео­рии, то мож­но сде­лать вывод, что они обра­ще­ны на язык, на сло­во, стре­мят­ся выяс­нить, что про­ис­хо­дит со сло­вом наци­о­наль­но­го язы­ка, попа­да­ю­щим в худо­же­ствен­ное про­из­ве­де­ние, какой при этом дости­га­ет­ся эффект, како­ва уста­нов­ка худо­же­ствен­ной речи. Ина­че гово­ря, рас­смат­ри­ва­ет­ся не сама худо­же­ствен­ная речь непо­сред­ствен­но, а транс­фор­ма­ции в ней еди­ниц наци­о­наль­но­го язы­ка. Разу­ме­ет­ся, и такой аспект ана­ли­за заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния и поз­во­ля­ет обна­ру­жить неко­то­рые чер­ты язы­ко­вой реаль­но­сти, одна­ко при этом воль­но или неволь­но под­ме­ня­ет­ся пред­мет исследования.

Меж­ду тем худо­же­ствен­ная речь заклю­ча­ет в себе явные и суще­ствен­ные отли­чия от дру­гих видов речи. Но содер­жат­ся эти отли­чия, эта спе­ци­фи­ка имен­но в речи, в ее струк­ту­ре, а не в язы­ке; про­яв­ля­ют­ся они в гло­баль­ном плане, захва­ты­вая весь объ­ем тек­ста. По-види­мо­му, имен­но это имел в виду В. Кожи­нов, когда писал: «Худо­же­ствен­ная речь отли­ча­ет­ся от дру­гих типов не толь­ко тем, что она раз­вер­ты­ва­ет, опред­ме­чи­ва­ет перед нами спе­ци­фи­че­скую содер­жа­тель­ность; эта речь свое­об­раз­на и сама по себе. Точ­нее гово­ря, худо­же­ствен­ная речь лишь пото­му и может опред­ме­тить обра­зы искус­ства, что она обла­да­ет спе­ци­фи­че­ской при­ро­дой» [Кожи­нов 1964: 38].

Струк­ту­ра любо­го акта ком­му­ни­ка­ции извест­на: про­из­во­ди­тель речи — речь (пере­да­ва­е­мая инфор­ма­ция) — реци­пи­ент (чита­тель, слу­ша­тель). Любая речь име­ет сво­е­го про­из­во­ди­те­ля (обя­за­тель­ный ком­по­нент), но послед­ний дале­ко не все­гда про­яв­ля­ет себя в речи. Меж­ду про­из­во­ди­те­лем речи и самой речью может нахо­дить­ся субъ­ект речи, от име­ни кото­ро­го она ведет­ся. Поэто­му более пол­но схе­ма речи выгля­дит так: про­из­во­ди­тель речи (обя­за­тель­ный ком­по­нент) — субъ­ект речи (факуль­та­тив­ный ком­по­нент) — речь — реци­пи­ент (чита­тель, слу­ша­тель).

Про­из­во­ди­тель речи может сов­па­дать с субъ­ек­том речи (что рав­но­знач­но отсут­ствию послед­не­го), а может и не сов­па­дать (субъ­ект речи при­сут­ству­ет как само­сто­я­тель­ный ком­по­нент). Эти две воз­мож­но­сти опре­де­ля­ют струк­тур­ное мно­го­об­ра­зие речи [Солга­ник 2007]. При сов­па­де­нии полу­ча­ем раз­го­вор­ную, пуб­ли­ци­сти­че­скую, науч­ную, офи­ци­аль­но-дело­вую речь, при несов­па­де­нии — худо­же­ствен­ную. Схе­ма пер­вой: про­из­во­ди­тель речи — речь, схе­ма вто­рой: про­из­во­ди­тель речи — субъ­ект речи — речь (реци­пи­ент в схе­мах не отра­жен, так как это их обя­за­тель­ный и общий ком­по­нент). С каж­дой схе­мой свя­за­ны мно­го­об­раз­ные сти­ли­сти­че­ские чер­ты видов речи. Что каса­ет­ся худо­же­ствен­ной речи, то глав­ный ее при­знак — обя­за­тель­ное при­сут­ствие субъ­ек­та речи, опре­де­ля­ю­щее ее своеобразие.

Автор в худо­же­ствен­ном про­из­ве­де­нии, как извест­но, не гово­рит от соб­ствен­но­го име­ни. Пуш­кин — это не Оне­гин, Л. Тол­стой — не Левин или дру­гие его герои. Автор может дове­рить свои мыс­ли близ­ко­му пер­со­на­жу, но и в этом слу­чае автор и герой не отож­деств­ля­ют­ся. Спе­ци­фи­ка худо­же­ствен­но­го про­из­ве­де­ния заклю­ча­ет­ся в том, что непо­сред­ствен­но повест­во­ва­ние ведут рас­сказ­чик или пер­со­на­жи, состав­ля­ю­щие создан­ный писа­те­лем мир. И толь­ко через этот мир, кос­вен­но писа­тель выра­жа­ет свои мыс­ли, свое отно­ше­ние к дей­стви­тель­но­сти. Если же ему ста­но­вит­ся тес­но в рам­ках это­го мира, если ему необ­хо­ди­мо напря­мую обра­тить­ся к чита­те­лю, на свет появ­ля­ют­ся пуб­ли­ци­сти­че­ские, лири­че­ские отступ­ле­ния, не слу­чай­но назы­ва­е­мые имен­но отступ­ле­ни­я­ми. Закон худо­же­ствен­ной речи — обя­за­тель­ное нали­чие в ней субъ­ек­та речи. Что же пред­став­ля­ет собой субъ­ект речи?

Рас­смот­рим два при­ме­ра. (1) Несколь­ко лет тому назад в одном из сво­их поме­стий жил ста­рин­ный рус­ский барин, Кирил­ла Пет­ро­вич Тро­е­ку­ров. Это нача­ло «Дуб­ров­ско­го» А. С. Пуш­ки­на. (2) Утром при­шло пись­мо. Так начи­на­ет­ся рас­сказ А. П. Чехо­ва «У зна­ко­мых». Воз­ни­ка­ет вопрос: кто это гово­рит? Кому при­над­ле­жат цити­ро­ван­ные сло­ва? Если бы они при­над­ле­жа­ли непо­сред­ствен­но Пуш­ки­ну или Чехо­ву, то перед нами была бы пуб­ли­ци­сти­ка или доку­мен­таль­ная про­за. И автор поне­во­ле дол­жен был бы ска­зать, как он позна­ко­мил­ся с геро­ем, как узнал о нем то, что рас­ска­зы­ва­ет чита­те­лю. Но это­го нет. И в то же вре­мя повест­во­ва­ние ведет­ся так, что рас­сказ­чик зна­ет о герое боль­ше, чем зна­ет о себе сам герой. Отку­да такое знание?

Здесь и заклю­ча­ет­ся то, что мы назы­ва­ем услов­но­стью худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ры. Автор фор­ми­ру­ет фигу­ру рас­сказ­чи­ка, в боль­шей или мень­шей сте­пе­ни обо­зна­чен­но­го в повест­во­ва­нии, от име­ни кото­ро­го ведет­ся рас­сказ и кото­рый наде­ля­ет­ся все­ве­де­ни­ем. Любое выска­зы­ва­ние в про­из­ве­де­нии (кро­ме, разу­ме­ет­ся, пря­мой речи геро­ев) при­над­ле­жит субъ­ек­ту речи — рас­сказ­чи­ку. Кто бы ни гово­рил в рас­ска­зе, пове­сти, романе, это гово­рит рас­сказ­чик, но не сам герой и не автор: «Во вся­ком тек­сте есть тот, кто гово­рит, субъ­ект речи, хотя бы сло­во «я» в нем ни разу не встре­ти­лось» [Вино­кур 1990: 125]. Так, в упо­мя­ну­том рас­ска­зе «У зна­ко­мых» повест­во­ва­ние ведет не сам герой Под­го­рин, но нена­зван­ный рас­сказ­чик, зна­ю­щий о нем боль­ше, чем сам герой.

Фигу­ра рас­сказ­чи­ка, его при­сут­ствие в про­из­ве­де­нии — это не толь­ко лите­ра­тур­ная тех­ни­ка, это прин­цип худо­же­ствен­ной речи, ее обя­за­тель­ное усло­вие. Имен­но бла­го­да­ря рас­сказ­чи­ку фра­за при­об­ре­та­ет объ­ем­ность, поли­фо­нич­ность и, в конеч­ном сче­те, художественность.

Утром при­шло пись­мо. Это сооб­ще­ние о фак­те без при­зна­ков эмо­ци­о­наль­но­сти, оце­нок. Фра­за име­ет объ­ек­ти­ви­ро­ван­ный харак­тер, кото­рый выдер­жи­ва­ет­ся в даль­ней­шем. Но в то же вре­мя она име­ет и субъ­ек­тив­ный смысл. Если сооб­ща­ет­ся, что при­шло пись­мо, зна­чит, это ведет к цепи собы­тий. Клю­че­вое сло­во пись­мо таит в себе загад­ку, содер­жит зер­но раз­ви­тия сюже­та. Внешне бес­страст­ная фор­ма пред­ло­же­ния про­ти­во­по­став­ле­на внут­рен­не­му дра­ма­тиз­му ситу­а­ции, что созда­ет сюжет­ное напря­же­ние и име­ет субъ­ек­тив­ную направ­лен­ность, свя­зан­ную с при­сут­стви­ем рассказчика.

Так уже в зачине оформ­ля­ет­ся модаль­ность рас­ска­за. Повест­во­ва­ние ведет­ся со сто­ро­ны (объ­ек­тив­но) и изнут­ри (субъ­ек­тив­но). И оба эти нача­ла орга­нич­но объ­еди­ня­ют­ся в обра­зе рас­сказ­чи­ка, кото­рый высту­па­ет то как сто­рон­ний сви­де­тель собы­тий, объ­ек­тив­ный реги­стра­тор фак­тов, то как alter ego пер­со­на­жа, чут­ко пони­ма­ю­щий его тон­чай­шие душев­ные движения.

Таким обра­зом, собы­тие (или факт) полу­ча­ет двой­ное объ­ек­тив­но-субъ­ек­тив­ное (или субъ­ек­тив­но-объ­ек­тив­ное) осве­ще­ние, что и при­да­ет фра­зе худо­же­ствен­ность. Сло­во в худо­же­ствен­ной речи обла­да­ет двой­ной рефе­рент­но­стью: оно обра­ще­но к миру вещей, обо­зна­ча­ет то же, что и в язы­ке, и в то же вре­мя оно обра­ще­но к рас­сказ­чи­ку. Худо­же­ствен­ное сло­во не огра­ни­чи­ва­ет­ся про­стым наиме­но­ва­ни­ем реа­лии. Оно про­пу­ще­но через вос­при­я­тие рас­сказ­чи­ка, окра­ше­но его эмо­ци­я­ми; оно может при­об­ре­тать окрас­ку зага­доч­но­сти, таин­ствен­но­сти, реа­ли­стич­но­сти и т. п. Прав Г. О. Вино­кур: «Язык со сво­и­ми пря­мы­ми зна­че­ни­я­ми в поэ­ти­че­ском упо­треб­ле­нии как бы весь опро­ки­нут в тему и идею худо­же­ствен­но­го замыс­ла, и вот поче­му худож­ни­ку не все рав­но, как назвать то, что он видит и пока­зы­ва­ет дру­гим» [Вино­кур 1959: 79].

Одна­ко при всей глу­бине и тон­ко­сти ана­ли­за пред­став­ля­ет­ся неко­то­рым пре­уве­ли­че­ни­ем мысль о том, что сло­ва ста­рик, рыб­ка, коры­то, зем­лян­ка из сказ­ки А.  С. Пуш­ки­на при­об­ре­та­ют осо­бые поэ­ти­че­ские зна­че­ния. Смыс­ло­вые при­ра­ще­ния появ­ля­ют­ся у слов лишь в мета­фо­ри­че­ском упо­треб­ле­нии, как в назва­нии пове­сти А. Тол­сто­го «Хлеб» (при­мер Г. О. Вино­ку­ра). В осталь­ных же слу­ча­ях сло­ва сохра­ня­ют, как пра­ви­ло, свое язы­ко­вое зна­че­ние. Ср., напри­мер, уже при­во­див­ше­е­ся нача­ло рас­ска­за А. П. Чехо­ва: Утром при­шло пись­мо.

Меха­низм при­об­ре­те­ния сло­вом худо­же­ствен­но­сти свя­зан преж­де все­го с фигу­рой рас­сказ­чи­ка. Поэто­му точ­нее, может быть, гово­рить не о смыс­ло­вых при­ра­ще­ни­ях сло­ва, а об осо­бом вос­при­я­тии его чита­те­лем, что обу­слов­ле­но струк­ту­рой речи с цен­траль­ной ролью в ней рассказчика.

С точ­ки зре­ния вос­при­я­тия боль­шое зна­че­ние име­ет кате­го­рия чита­тель­ско­го ожи­да­ния. В самом широ­ком смыс­ле от худо­же­ствен­но­го про­из­ве­де­ния чита­тель ждет рас­ска­за — рас­ска­за о жиз­ни, смер­ти, собы­ти­ях — обо всем. Это ожи­да­ние не име­ет пред­мет­но­го, кон­крет­но­го харак­те­ра. Оно общо, аморф­но, но глав­ное в нем ясно — ожи­да­ние рас­ска­за, рассказывание.

Чита­тель­ское ожи­да­ние — один из дви­жу­щих фак­то­ров худо­же­ствен­но­го повест­во­ва­ния. Писа­тель про­ек­ти­ру­ет вос­при­я­тие про­из­ве­де­ния, кор­рек­ти­ру­ет его. Как писал шут­ли­во Пуш­кин, «Чита­тель ждет уж риф­мы роза, На вот, возь­ми ее ско­рей». Так или ина­че, все сти­ли­сти­че­ские при­е­мы (напри­мер, ретар­да­ция, уско­ре­ние тем­па рас­ска­за) направ­ле­ны на опре­де­лен­ное вос­при­я­тие. Худо­же­ствен­ное про­из­ве­де­ние долж­но оправ­ды­вать вос­при­я­тие читателя.

Но нас инте­ре­су­ет чита­тель­ское ожи­да­ние до встре­чи с худо­же­ствен­ным про­из­ве­де­ни­ем. И здесь, повто­рим­ся, мы ждем преж­де все­го рас­ска­за. Тема может быть любой, но глав­ное — ожи­да­ние рас­ска­за. Вооб­ще «худо­же­ство» — это изна­чаль­но рас­ска­зы­ва­ние историй.

Вот харак­тер­ное нача­ло рас­ска­за И. А. Буни­на «Исто­рия с чемо­да­ном». Начи­на­ет­ся эта ужас­ная исто­рия весе­ло, про­сто и глад­ко. Дело про­ис­хо­дит в доб­рое ста­рое вре­мя, одна­жды вес­ною [Бунин 1966].

Чита­тель­ское ожи­да­ние сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как линг­ви­сти­че­скую кате­го­рию. Харак­тер­но, что мно­гие иссле­до­ва­те­ли функ­ци­о­наль­ных сти­лей выде­ля­ют такую кате­го­рию, как уста­нов­ка, под­ра­зу­ме­вая, что выбор язы­ко­вых и рече­вых средств в том или ином функ­ци­о­наль­ном сти­ле под­чи­ня­ет­ся внут­рен­ним зада­чам это­го сти­ля. Но уста­нов­ка — это не что иное, как реа­ли­за­ция чита­тель­ско­го ожи­да­ния, пре­суп­по­зи­ции функ­ци­о­наль­но­го сти­ля, осу­ществ­ле­ние эсте­ти­че­ско­го иде­а­ла стиля.

Спе­ци­фи­ка пре­суп­по­зи­ции худо­же­ствен­ной речи — ее тео­ре­ти­че­ская и прак­ти­че­ская неогра­ни­чен­ность: рас­ска­зы­вать мож­но все и обо всем. Подоб­ная пре­суп­по­зи­ция обу­слов­ли­ва­ет бес­ко­неч­ное раз­но­об­ра­зие рече­вых форм — как суще­ству­ю­щих, так и потен­ци­аль­ных, воз­мож­ных. Един­ствен­ное усло­вие это­го раз­но­об­ра­зия — все они долж­ны содер­жать эле­мент рассказывания.

В свя­зи с кате­го­ри­ей чита­тель­ско­го ожи­да­ния боль­шое зна­че­ние при­об­ре­та­ет субъ­ект речи, фигу­ра рас­сказ­чи­ка, повест­во­ва­те­ля. Это две диа­лек­ти­че­ски вза­и­мо­свя­зан­ные кате­го­рии. Чита­тель ждет рас­ска­за. Для реа­ли­за­ции это­го ожи­да­ния нужен рассказчик.

Рас­сказ­чик — непре­мен­ный и глав­ный ком­по­нент худо­же­ствен­ной речи. Имен­но он в конеч­ном сче­те реа­ли­зу­ет идею худо­же­ствен­но­сти, орга­ни­зу­ет, ведет повест­во­ва­ние, т. е. выпол­ня­ет глав­ную функ­цию в про­из­ве­де­нии. Про­цесс созда­ния худо­же­ствен­но­го про­из­ве­де­ния — это во мно­гом кон­стру­и­ро­ва­ние обра­за рас­сказ­чи­ка. Рас­смот­рим этот про­цесс на при­ме­ре неко­то­рых рас­ска­зов А. П. Чехо­ва [Чехов 1959].

Так, уже упо­ми­нав­ший­ся рас­сказ «У зна­ко­мых» начи­на­ет­ся так:

Утром при­шло пись­мо: 
«Милый Миша, Вы нас забы­ли совсем, при­ез­жай­те поско­рее, мы хотим Вас видеть. Умо­ля­ем Вас обе на коле­нях, при­ез­жай­те сего­дня, пока­жи­те Ваши ясные очи. Ждем с нетер­пе­ни­ем.
Та и Ва.
Кузь­мин­ки, 7 июня.
Пись­мо было от Татья­ны Алек­се­ев­ны Лосе­вой, кото­рую лет десять – две­на­дцать назад, когда Под­го­рин живал в Кузь­мин­ках, назы­ва­ли сокра­щен­но Та. Но кто же Ва?

Цити­ро­ван­ное нача­ло рас­ска­за сра­зу зада­ет его тональ­ность: с одной сто­ро­ны, объ­ек­тив­ность изло­же­ния, даже доку­мен­таль­ность (при­во­дит­ся текст пись­ма, сохра­ня­ю­щий инди­ви­ду­аль­ные чер­ты писав­ших его), с дру­гой сто­ро­ны, субъ­ек­тив­ность, обна­ру­жи­ва­ю­щая бли­зость рас­сказ­чи­ка к герою. Так, сле­ду­ю­щая после объ­ек­тив­но­го ком­мен­та­рия фра­за «Но кто же Ва?» плав­но меня­ет рече­вой план рас­ска­за. Она может при­над­ле­жать само­му герою (несоб­ствен­но-пря­мая речь) и рас­сказ­чи­ку. Рече­вые пла­ны рас­сказ­чи­ка и пер­со­на­жа тес­но сли­ва­ют­ся, напри­мер: «Уже со стан­ции был виден лес Татья­ны» [Чехов 1959: 267]. Здесь очень харак­тер­но сло­во виден: виден всем и виден Под­го­ри­ну. Сло­во как бы дво­ит­ся: дает­ся от име­ни рас­сказ­чи­ка (объ­ек­тив­но) и в то же вре­мя от име­ни героя (неяв­но). Объ­ек­тив­ное изло­же­ние про­ни­за­но пря­мы­ми и непря­мы­ми выра­же­ни­я­ми чувств и мыс­лей героя (внут­рен­няя речь, несоб­ствен­но-пря­мая и т. п.). В ито­ге полу­ча­ет­ся еди­ный рече­вой сплав — субъ­ек­тив­но-объ­ек­тив­ная речь.

Таким обра­зом, глав­ная чер­та повест­во­ва­ния: оно ведет­ся от име­ни рас­сказ­чи­ка, но в субъ­ек­тив­ном, эмо­ци­о­наль­ном поле героя. Подоб­ная струк­ту­ра речи рас­ши­ря­ет воз­мож­но­сти повест­во­ва­ния — заклю­ча­ет в себе объ­ек­тив­ную кон­ста­та­цию и рас­кры­тие внут­рен­не­го мира пер­со­на­жа. И это опре­де­ля­ет основ­ные сти­ле­вые чер­ты рас­ска­за, модаль­ность речи.

Рас­сказ­чик как лич­ность никак не про­яв­ля­ет себя в повест­во­ва­нии. Он не назван (у него нет име­ни), не оха­рак­те­ри­зо­ван, не участ­ву­ет в дей­ствии, но ему ведо­мо все, что каса­ет­ся собы­тий, пер­со­на­жей, их дум, пере­жи­ва­ний. Он как бы незри­мо при­сут­ству­ет в про­ис­хо­дя­щем, в мыс­лях и чув­ствах пер­со­на­жей. Рас­сказ­чик нахо­дит­ся над собы­ти­я­ми и в то же вре­мя внут­ри них. Но это не кон­крет­ная лич­ность, это как бы абстра­ги­ро­ван­ное зна­ние о собы­ти­ях, не нуж­да­ю­ще­е­ся в оду­шев­ле­нии, пер­со­ни­фи­ка­ции. Перед нами рас­про­стра­нен­ный у Чехо­ва, да и вооб­ще в худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ре, может быть, самый рас­про­стра­нен­ный тип рас­сказ­чи­ка. Доста­точ­но рас­крыть томик А. С. Пуш­ки­на, Л. Н. Тол­сто­го, Ф. М. Досто­ев­ско­го, И. А. Буни­на, что­бы в этом убе­дить­ся. Меня­ет­ся мане­ра, харак­тер исполь­зо­ва­ния сло­ва, струк­ту­ра, но такой тип рас­сказ­чи­ка очень рас­про­стра­нен. Его мож­но назвать ано­ним­ным рас­сказ­чи­ком. Ано­ним­ность при­да­ет повест­во­ва­нию объ­ек­тив­ность, осно­ва­тель­ность, непре­лож­ность: рас­сказ ведет не какое-либо кон­крет­ное лицо, но рас­сказ­чик, вла­де­ю­щий исти­ной, поэто­му и не назы­ва­ю­щий себя. Но это дале­ко не един­ствен­ное каче­ство повест­во­ва­ния, свя­зан­ное с ано­ним­ным рассказчиком.

Ано­ним­ный рас­сказ­чик — весь­ма гиб­кая и пла­стич­ная фор­ма орга­ни­за­ции худо­же­ствен­ной речи. Она поз­во­ля­ет тон­ко менять модаль­ность повест­во­ва­ния, по-раз­но­му объ­еди­няя рече­вые пла­ны рас­сказ­чи­ка и пер­со­на­жа, уси­ли­вая то объ­ек­тив­ность изло­же­ния, то его субъ­ек­тив­ную сто­ро­ну. Тон­ко и раз­но­об­раз­но исполь­зу­ет повест­во­ва­ние с ано­ним­ным рас­сказ­чи­ком А. П. Чехов.

Зна­чи­тель­ный инте­рес в этом плане пред­став­ля­ют рас­ска­зы «Чело­век в футля­ре», «Кры­жов­ник» и «О люб­ви», состав­ля­ю­щие, по сло­вам само­го писа­те­ля, серию [Чехов 1959]. В этих рас­ска­зах сход­ны и струк­ту­ра речи, и функ­ция ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка. Роль послед­не­го заклю­ча­ет­ся в обри­сов­ке обста­нов­ки про­ис­хо­дя­ще­го, само же повест­во­ва­ние отда­но пер­со­на­жам-рас­сказ­чи­кам, кото­рые обсто­я­тель­но харак­те­ри­зу­ют­ся и «рас­ска­зы­ва­ют раз­ные истории»:

На самом краю села Миро­но­сиц­ко­го, в сарае ста­ро­сты Про­ко­фия, рас­по­ло­жи­лись на ноч­лег запоз­дав­шие охот­ни­ки. Их было толь­ко двое: вете­ри­нар­ный врач Иван Ива­ныч и учи­тель гим­на­зии Бур­кин. У Ива­на Ива­ны­ча была доволь­но стран­ная, двой­ная фами­лия — Чим­ша-Гима­лай­ский, кото­рая совсем не шла ему, и его во всей губер­нии зва­ли про­сто по име­ни и отче­ству; он жил око­ло горо­да на кон­ском заво­де и при­е­хал теперь на охо­ту, что­бы поды­шать чистым воз­ду­хом. Учи­тель же гим­на­зии Бур­кин каж­дое лето гостил у гра­фов П. и в этой мест­но­сти дав­но уже был сво­им чело­ве­ком [Чехов 1959: 285].

Исто­рии рас­ска­зы­ва­ют Бур­кин («Чело­век в футля­ре»), Иван Ива­ныч («Кры­жов­ник»), Але­хин («О люб­ви»). Так Чехов услож­ня­ет и раз­ви­ва­ет функ­цию ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка, кото­рый не повест­ву­ет непо­сред­ствен­но о собы­тии, но харак­те­ри­зу­ет рас­сказ­чи­ков — сви­де­те­лей или участ­ни­ков собы­тий, слу­ша­те­лей, их реак­цию на про­ис­хо­дя­щее. Так созда­ет­ся внеш­няя рам­ка рас­ска­зы­ва­е­мой исто­рии, в ито­ге полу­ча­ет­ся рас­сказ в рас­ска­зе. При этом ком­мен­та­рии ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка каса­ют­ся и внеш­не­го обли­ка тех, кто рас­ска­зы­ва­ет исто­рии, их тон­ких душев­ных движений.

Было похо­же, что он хочет что-то рас­ска­зать. У людей, живу­щих оди­но­ко, все­гда быва­ет на душе что-нибудь такое, что они охот­но бы рас­ска­за­ли. В горо­де холо­стя­ки нароч­но ходят в баню и в ресто­ра­ны, что­бы толь­ко пого­во­рить, и ино­гда рас­ска­зы­ва­ют бан­щи­кам или офи­ци­ан­там очень инте­рес­ные исто­рии, в деревне же обык­но­вен­но они изли­ва­ют душу перед сво­и­ми гостя­ми. Теперь в окна было вид­но серое небо и дере­вья, мок­рые от дождя, в такую пого­ду неку­да было девать­ся и ниче­го боль­ше не оста­ва­лось, как толь­ко рас­ска­зы­вать и слу­шать («О люб­ви» [Чехов 1959: 311]).

Такая струк­ту­ра речи обла­да­ет изна­чаль­ным худо­же­ствен­ным потен­ци­а­лом. Слу­ша­те­ли выра­жа­ют свое отно­ше­ние к рас­ска­зы­ва­е­мой исто­рии и ста­но­вят­ся ее кос­вен­ны­ми участниками:

Пока Але­хин рас­ска­зы­вал, дождь пере­стал и выгля­ну­ло солн­це. Бур­кин и Иван Ива­ныч вышли на бал­кон; отсю­да был пре­крас­ный вид на сад и на плес, кото­рый теперь на солн­це бле­стел, как зер­ка­ло. Они любо­ва­лись и в то же вре­мя жале­ли, что этот чело­век с доб­ры­ми, умны­ми гла­за­ми, кото­рый рас­ска­зы­вал им с таким чисто­сер­де­чи­ем, в самом деле вер­тел­ся здесь, в этом гро­мад­ном име­нии, как бел­ка в коле­се, а не зани­мал­ся нау­кой или чем-нибудь дру­гим, что дела­ло бы его жизнь более при­ят­ной; и они дума­ли о том, какое, долж­но быть, скорб­ное лицо было у моло­дой дамы, когда он про­щал­ся с ней в купе и цело­вал ей лицо и пле­чи. Оба они встре­ча­ли ее в горо­де, а Бур­кин был даже зна­ком с ней и нахо­дил ее кра­си­вой («О люб­ви» [Чехов 1959: 319]).

В резуль­та­те исто­рия — цен­траль­ный сюжет — полу­ча­ет мно­го­гран­ное осве­ще­ние: гла­за­ми ее глав­но­го героя, гла­за­ми слу­ша­те­лей, вос­при­ни­ма­ю­щих не толь­ко рас­ска­зы­ва­е­мое, но и само­го рас­сказ­чи­ка, его пове­де­ние, мыс­ли. Так внеш­ний рас­сказ сли­ва­ет­ся с внут­рен­ним (исто­ри­ей люб­ви). Фак­ти­че­ски на фоне рас­ска­зы­ва­е­мо­го раз­ви­ва­ет­ся новое повест­во­ва­ние. Рас­сказ­чик ста­но­вит­ся геро­ем и цен­тром новых собы­тий. Стро­ит­ся доволь­но слож­ная струк­ту­ра: ано­ним­ный рас­сказ­чик ведет повест­во­ва­ние о пер­со­на­жах, один из кото­рых рас­ска­зы­ва­ет исто­рию, состав­ля­ю­щую стер­жень все­го про­из­ве­де­ния, и в то же вре­мя сам ста­но­вит­ся пер­со­на­жем, объ­ек­том ана­ли­за. Рас­ска­зы­ва­ет Иван Ива­ныч («Кры­жов­ник»):

Я уехал тогда от бра­та рано утром, и с тех пор для меня ста­ло невы­но­си­мо бывать в горо­де. Меня угне­та­ют тиши­на и спо­кой­ствие, я боюсь смот­реть на окна, так как для меня теперь нет более тяже­ло­го зре­ли­ща, как счаст­ли­вое семей­ство, сидя­щее вокруг сто­ла и пью­щее чай. Я уже стар и не гожусь для борь­бы, я неспо­со­бен даже нена­ви­деть. Я толь­ко скорб­лю душев­но, раз­дра­жа­юсь, доса­дую, по ночам у меня горит голо­ва от наплы­ва мыс­лей, и я не могу спать… Ах, если б я был молод! [Чехов 1959: 307].

Мож­но пола­гать, что такая струк­ту­ра худо­же­ствен­ной речи, такое исполь­зо­ва­ние ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка — важ­ное худо­же­ствен­ное откры­тие А.  П. Чехо­ва. Рас­сказ в рас­ска­зе поз­во­ля­ет делать соци­аль­ные обоб­ще­ния, воз­мож­но, близ­кие авто­ру, но дава­е­мые не пря­мо от авто­ра, но кос­вен­но, от рассказчика.

И еще одна важ­ная осо­бен­ность сти­ле­вой мане­ры Чехо­ва свя­за­на с типом ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка. В рас­ска­зе «Слу­чай из прак­ти­ки» опи­сы­ва­ет­ся поезд­ка орди­на­то­ра Коро­ле­ва к боль­ной на фаб­ри­ку. Повест­во­ва­ние ведет ано­ним­ный рассказчик:

Нуж­но было про­ехать от Моск­вы две стан­ции и потом на лоша­дях вер­сты четы­ре; Въе­ха­ли в фаб­рич­ные воро­та; Пошли к боль­ной [Чехов 1959: 339–341].

Корот­кие, как пра­ви­ло, фра­зы наме­ча­ют вехи повест­во­ва­ния, каж­дая из кото­рых сопро­вож­да­ет­ся кар­ти­ной, откры­ва­ю­щей­ся взо­ру персонажа:

Въе­ха­ли в фаб­рич­ные воро­та. По обе сто­ро­ны мель­ка­ли доми­ки рабо­чих, лица жен­щин, белье и оде­я­ла на крыль­цах. «Бере­гись!» — кри­чал кучер, не сдер­жи­вая лоша­дей. Вот широ­кий двор без тра­вы, на нем пять гро­мад­ных кор­пу­сов с тру­ба­ми, друг от дру­га поодаль, товар­ные скла­ды, бара­ки, и на всем какой-то серый налет, точ­но от пыли. Там и сям, как оази­сы в пустыне, жал­кие сади­ки и зеле­ные или крас­ные кры­ши домов, в кото­рых живет адми­ни­стра­ция [Чехов 1959: 340].

Такая кар­ти­на пред­став­ля­ет­ся герою, но такой она видит­ся и рас­сказ­чи­ку. Повест­во­ва­ние объ­ек­ти­ви­ро­ва­но, но собы­тия пред­став­ле­ны так, как мог уви­деть их Коро­лев. Ано­ним­ный рас­сказ­чик бли­зок пер­со­на­жу, но мыс­ли и чув­ства героя вос­про­из­во­дят­ся не непо­сред­ствен­но им самим, а пере­да­ют­ся рас­сказ­чи­ком. Так дости­га­ет­ся объ­ек­тив­ность опи­сы­ва­е­мо­го и в то же вре­мя сохра­ня­ет­ся субъ­ек­тив­ность, инди­ви­ду­аль­ность вос­при­я­тия пер­со­на­жем про­ис­хо­дя­ще­го. В этой мане­ре, кото­рую мож­но назвать дра­ма­ти­за­ци­ей повест­во­ва­ния, ано­ним­ный рас­сказ­чик как бы сопро­вож­да­ет сво­е­го героя и дела­ет мгно­вен­ные сним­ки того, что видит герой, или того, что он чув­ству­ет. Объ­ек­ти­ви­ро­ван­ное опи­са­ние и субъ­ек­тив­ные впе­чат­ле­ния, так­же пере­дан­ные объ­ек­ти­ви­ро­ван­но, сли­ва­ют­ся в еди­ной струк­ту­ре речи, обра­зу­е­мой фигу­рой ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка. Дра­ма­ти­за­ция близ­ка ано­ним­но­му рас­ска­зы­ва­нию, орга­нич­на для него и широ­ко исполь­зу­ет­ся в рас­ска­зах А. П. Чехо­ва. Дра­ма­ти­че­ские эле­мен­ты (сцен­ки) раз­но­об­ра­зят сло­вес­ную ткань, допол­няя повест­во­ва­ние изоб­ра­же­ни­ем. Дра­ма­ти­за­ция дела­ет рас­сказ дву­пла­но­вым, полифоничным.

Итак, во всех рас­смот­рен­ных выше рас­ска­зах дей­ству­ет ано­ним­ный рас­сказ­чик. Это, по-види­мо­му, самый рас­про­стра­нен­ный в худо­же­ствен­ной лите­ра­ту­ре спо­соб постро­е­ния речи. Он пред­став­ля­ет собой гиб­кую и пла­стич­ную фор­му рас­ска­зы­ва­ния, явля­ет­ся посред­ни­ком меж­ду авто­ром — про­из­во­ди­те­лем речи и чита­те­лем. Основ­ные каче­ства ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка мож­но опре­де­лить сле­ду­ю­щим образом.

1. Все­ве­де­ние. Он зна­ет о герое все, но никак не про­яв­ля­ет себя в речи. У чита­те­ля даже не воз­ни­ка­ет вопро­са, отку­да рас­сказ­чи­ку извест­ны подо­пле­ка собы­тий, поступ­ки геро­ев и т. д. Спе­ци­фи­ка чита­тель­ско­го ожи­да­ния в том, что чита­тель ждет рас­ска­за. Но источ­ник зна­ний о собы­ти­ях в ком­пе­тен­цию чита­те­ля не вхо­дит. Он судит о прав­до­по­до­бии или неправ­до­по­до­бии рас­ска­зы­ва­е­мо­го, руко­вод­ству­ясь жиз­нен­ным опы­том, вку­сом. Прав­до­по­до­бие же, убе­ди­тель­ность изоб­ра­жа­е­мо­го во мно­гом зави­сит от мастер­ства писателя.

2. «Голос» ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка име­ет осо­бую, непре­ре­ка­е­мую авто­ри­тет­ность. Он при­над­ле­жит не како­му-либо кон­крет­но­му чело­ве­ку, но все­зна­ю­ще­му рас­сказ­чи­ку. И его рас­сказ не под­вер­га­ет­ся сомне­нию. Так было. Так про­те­ка­ли собы­тия. И зна­ние это объ­ек­тив­но по опре­де­ле­нию. Ано­ним­ный рас­сказ­чик объ­ек­ти­ви­ру­ет события.

3. При­сут­ствие ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка при­да­ет речи объ­ем­ность, поли­фо­нич­ность. В повест­во­ва­нии кро­ме ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка гово­рят и пер­со­на­жи. Исполь­зу­ет­ся пря­мая речь (диа­ло­ги), несоб­ствен­но-пря­мая, репли­ки слу­ша­те­лей и т. п. Весь этот ком­плекс и созда­ет впе­чат­ле­ние объ­ем­но­сти, пол­но­кров­ной жиз­нен­ной кар­ти­ны. Не слу­чай­но в рас­ска­зах Чехо­ва широ­ко исполь­зу­ют­ся дра­ма­ти­за­ция, орга­нич­ная для повест­во­ва­ния с ано­ним­ным рассказчиком.

4. С при­сут­стви­ем ано­ним­но­го рас­сказ­чи­ка свя­за­на модаль­ность речи. Повест­во­ва­ние может быть объ­ек­ти­ви­ро­ван­ным (но чистая объ­ек­ти­ви­ро­ван­ность прак­ти­че­ски не встре­ча­ет­ся) и субъ­ек­ти­ви­ро­ван­ным. Рас­сказ сколь­зит меж­ду дву­мя эти­ми полю­са­ми. В одних пре­об­ла­да­ет объ­ек­ти­ви­ро­ван­ность, дру­гие обна­ру­жи­ва­ют тен­ден­цию к субъ­ек­ти­ви­ро­ван­но­сти (рас­сказ бли­зок к персонажам).

Выше была рас­смот­ре­на самая рас­про­стра­нен­ная раз­но­вид­ность рас­сказ­чи­ка — ано­ним­ный рас­сказ­чик. Есть и дру­гие раз­но­вид­но­сти, напри­мер, рас­сказ­чик-пер­со­наж (А. П. Чехов «Моя жизнь. Рас­сказ про­вин­ци­а­ла»). Повест­во­ва­ние ведет­ся от име­ни пер­со­на­жа, рас­ска­зы­ва­ю­ще­го о том, что попа­да­ет в поле зре­ния героя. Тако­му повест­во­ва­нию часто свой­ствен­на испо­ве­даль­ность, эмоциональность.

Пол­ная типо­ло­гия рас­сказ­чи­ков, что состав­ля­ет акту­аль­ную зада­чу сти­ли­сти­ки, воз­мож­на лишь при зна­чи­тель­ном рас­ши­ре­нии кру­га иссле­ду­е­мых источ­ни­ков. В дан­ной же ста­тье важ­но было пока­зать, что субъ­ект речи (неза­ви­си­мо от типа рас­сказ­чи­ка) — обя­за­тель­ная при­над­леж­ность худо­же­ствен­ной речи, состав­ля­ю­щая ее специфику.

Спе­ци­фи­ка худо­же­ствен­ной речи заклю­ча­ет­ся в ее струк­ту­ре, глав­ная осо­бен­ность кото­рой состо­ит в несов­па­де­нии про­из­во­ди­те­ля речи (авто­ра) и ее субъ­ек­та. Сло­во в худо­же­ствен­ной речи при­над­ле­жит субъ­ек­ту (рас­сказ­чи­ку) и толь­ко в конеч­ном сче­те — авто­ру. Худо­же­ствен­ное про­из­ве­де­ние пред­став­ля­ет собой повест­во­ва­ние, объ­ек­ти­ви­ро­ван­ное рас­сказ­чи­ком. Худо­же­ствен­ная речь все­гда, по мень­шей мере, дву­слой­на: она пред­став­ле­на экс­пли­цит­но (субъ­ек­том речи, ано­ним­ным или пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ным) и импли­цит­но (про­из­во­ди­те­лем речи).

Прин­ци­пи­аль­но иная струк­ту­ра у пуб­ли­ци­сти­че­ской речи. В ней про­из­во­ди­тель речи и субъ­ект все­гда сов­па­да­ют. Рас­сказ­чи­ком явля­ет­ся автор — под­лин­ная, реаль­ная лич­ность, что созда­ет прин­ци­пи­аль­но иную модаль­ность. Вме­сто услов­но­сти худо­же­ствен­ной речи — «пря­мая речь» непо­сред­ствен­но от авто­ра, что при­да­ет ей под­лин­ность, доку­мен­таль­ность, оценочность.

Пуб­ли­ци­сти­че­ская речь, в отли­чие от худо­же­ствен­ной, одно­слой­на (один слой — непо­сред­ствен­но автор­ская речь). Но имен­но в этой одно­слой­но­сти заклю­ча­ет­ся спе­ци­фи­ка пуб­ли­ци­сти­че­ской речи, ее выра­зи­тель­ность и сила. Пуб­ли­цист непо­сред­ствен­но (минуя рас­сказ­чи­ка) обра­ща­ет­ся к чита­те­лю, не объ­ек­ти­ви­руя свои мыс­ли и эмо­ции, но выра­жая их так, как он мыс­лит и чувствует.

© Солга­ник Г. Я., 2015

Журналистика нуждается в вас: речь перед журналистами колледжей

Когда меня пригласили выступить с программным докладом на съезде журналистов Национального колледжа в Лос-Анджелесе 28 февраля, я больше всего хотел призвать молодых людей не слушать глупые аргументы против выбора журналистика. Нам нужны хорошие люди в журналистике. И хотя это нелегкий бизнес, работа есть. На самом деле, некоторые вакансии в моем отделе новостей найти сложно, и я слышу то же самое от других лидеров новостей. Вместо того, чтобы говорить молодым людям не идти в журналистику, мы должны говорить им, как преуспеть. Вот текст выступления.

—

Здравствуйте и спасибо за приглашение выступить. Я рад быть здесь с людьми, которые будут управлять новостным бизнесом в ближайшие годы. Я скажу, что знал тебя, когда.

Я не делаю слайд-презентацию — просто говорю. Но если вы склонны, я бы хотел, чтобы вы писали в Твиттере ответы или реакции на все, что я говорю — я @melaniesill.

Как и многие из вас, я впервые познакомился с отделом новостей в колледже. Мое было в The Daily Tar Heel в Северной Каролине, где я делал репортажи и редактировал и даже получил задание освещать 19-летие.80 президентских выборов в Вашингтоне.

Я пошел туда с коллегой, и мы разделили празднование ночи выборов. У меня есть Рональд Рейган и Джон Андерсон, который был независимым кандидатом. Он получил Джимми Картера, который был действующим президентом.

Рейган победил, конечно. Я отлично провел время между двумя праздниками и вернулся в 2:30 утра в квартиру бабушки моего друга. Я ехал в такси с известным репортером из Washington Post и чувствовал себя очень хорошо.

Я был в восторге. Но мой коллега оставил мне записку о том, как ему грустно из-за того, что Картер проиграл. Тогда я знал, что мне суждено стать журналистом, а не политическим сторонником.

Так что да, я уже давно на этой работе. Вы только начинаете. Тем не менее, мы в одном и том же поиске.

Мы считаем, что журналистика важна, и мы ищем путь вперед.

Тот факт, что вы здесь, говорит мне, что вы оптимисты. Вы должны быть терпимы ко всем людям, говорящим вам выйти из бизнеса, прежде чем вы даже приступите к нему.

Я не могу дать вам волшебное видение того, как это будет работать в финансовом плане.

Но я хочу воспользоваться этим моментом, чтобы поболеть за вашу карьеру в журналистике.

У вас будут другие варианты, и хорошие. В наши дни самые разные люди ищут умных, трудолюбивых людей, которые умеют рассказывать истории. Продуктовые компании. Страховщики здоровья. Правительство. Политические кампании. Связи с общественностью. Маркетинг.

Так что да, ваши навыки переносятся. Вы достаточно умны, чтобы поступить в юридическую школу, на технологии или в политику, а возможно, и во многие другие области.

Но вернемся к моему сообщению: не делайте ничего из этого, по крайней мере, не сразу. Во-первых, если вам это нравится, выберите журналистику.

Журналистика — это вещь. Это стоит сделать. Это услуга, которая необходима в нашем обществе и в нашей демократии.

 

Некоторое время казалось, что многие хотят объявить журналистику неактуальной или даже мертвой. Я думаю, это произошло потому, что они перепутали журналистику с газетами или другими традиционными СМИ, которые были вынуждены так резко сократить штат. Давайте проясним: рухнула не ценность журналистики. Это был рекламный бизнес, особенно для печатных СМИ.

Это определенно подорвало финансовую поддержку многих журналистов. Это сократило поставки. Но это никогда не влияло на спрос — потребность — в услугах, которые может предоставить хорошая журналистика.

Журналистика существует, потому что люди в основе своей хотят знать, что правда — что происходит на самом деле. В наши дни мы можем быть завалены информацией, но многие из нас жаждут помощи, чтобы узнать, что правда, а что означают новости.

Я думаю, что хорошая журналистика остается ценной именно по этим причинам. И вот мои аргументы, почему вы должны это сделать.

Во-первых, сегодня мы можем заниматься журналистикой лучше, чем когда-либо раньше. Это потому, что у нас есть новые инструменты и возможности — благодаря технологиям, а также потому, что эта революция создала совершенно новые способы общения.

Мы ограничены только нашим воображением в том, как мы подключаемся к новому социальному порядку — как мы разговариваем с людьми, когда сообщаем, и как выйти за рамки простого выталкивания историй. Как мы свидетельствуем и находим свидетелей – как мы делаем оригинальные репортажи – как мы проверяем факты, отвечаем на вопросы и рассказываем удивительные истории. У нас есть социальные платформы для быстрого подключения и взаимодействия, а также множество вариантов подключения.

Например, на моей радиостанции мы сообщали об апатии избирателей по поводу предстоящих во вторник городских выборов в Лос-Анджелесе. Но вместо того, чтобы просто получать информацию от людей, которые жалуются на низкую явку, репортер Меган Маккарти участвовала в кампании под названием #MakeAlCare. Да, это хэштег — проверьте его сейчас. Она нашла владельца ресторана по имени Ал, который является примером человека, который раньше голосовал и больше не голосует, и она пытается заставить его достаточно заботиться о том, чтобы проголосовать во вторник.

Люди в сообществе пишут Алу в Твиттере, почему он должен голосовать. Кандидаты агитируют лично к нему. В его ресторан пришел политолог, чтобы показать ему вопросы, которые касаются его лично и которые будут иметь значение в ходе выборов.

На каждого Ала в его районе приходится тысячи других, которые могут не голосовать. Он персонаж, который вовлекает людей в важную историю. И он веселый.

Это небольшой пример. Но самое замечательное в разрушенной журналистике то, что ее можно заново изобрести. Начните с того, что мы пытаемся сделать для людей, а затем выясните, как это сделать. Мы можем узнать гораздо больше об аудитории, которая приходит к нам – мы можем получать всевозможные отзывы – мы можем запрашивать мнение, прежде чем сообщать – мы можем связывать наши сообщения с другими хорошими ресурсами.

В KPCC мы занимаемся журналистикой в ​​прямом эфире, в Интернете, в социальных сетях и лично. У нас проходят самые разные мероприятия в прямом эфире: глубокие дискуссии на такие темы, как иммиграция, веселые вечеринки для викторин, записи радиопрограмм в прямом эфире. Люди откликаются с невероятным энтузиазмом. Журналистика может объединить людей для поиска информации во времена, которые часто кажутся действительно разрозненными.

Вы слушали Serial? Как насчет нового подкаста NPR под названием Invisibilia? В прошлом году все больше и больше людей снова думают об аудио как о способе рассказывать истории для всех нас, людей, которые ходят в наушниках. Мы также скоро будем передавать аудио в наших автомобилях.

В творческом плане это поистине золотой век журналистики.

Во-вторых, есть многое, о чем нужно рассказать. Подумайте обо всех изменениях вокруг нас. Большие капитальные проблемы, такие как бедность, изменение климата и война. Хакеры, которые могут проникнуть в системы атомной энергетики, финансовые системы или электронную почту киностудий почти по своему желанию. Эбола в Африке и корь в Калифорнии.

Подумайте о поколении ваших родителей – может быть, половина из них накопила на пенсию? У многих государственных пенсионных систем проблемы. Будет ли у нас намного больше бедных людей, когда бэби-бумеры уйдут на пенсию? Что это означает для молодых людей, пытающихся продвинуться вперед?

Я мог бы весь день перечислять проблемы, которые нуждаются в большем освещении. Чего действительно не хватает, так это независимых репортажей — и репортажей, которые не просто рассказывают одну историю сегодня, а завтра — другую, но репортажи, которые связаны с проблемами и помогают людям действительно понять их. Репортажи, которые действительно ТОЧНЫ — как в том, что факты верны, так и в оформлении.

Рассмотрим город Белл в округе Лос-Анджелес. Газета Los Angeles Times несколько лет назад получила Пулитцеровскую премию за разоблачение коррупции в массовом масштабе в этом маленьком сообществе — начальник полиции, мэр и члены совета зарабатывают сотни тысяч долларов в год, выплачивают себе премии и многое другое. Слава богу, Times подхватила разговоры об этой ситуации и разоблачила ее. Но, тем не менее, это продолжалось годами — и я подозреваю, что по всей стране гораздо больше такого рода злоупотреблений в меньших масштабах — и никто не наблюдал и не сообщал.

Нам нужны более подробные отчеты, особенно в наших городах и на уровне штатов. Например, по всей стране губернаторы и законодательные органы думают о сокращении или ликвидации социальных программ, существовавших десятилетиями. Хорошая идея или плохая? Это требует отчетности.

Нам нужен гораздо более разнообразный корпус журналистов, чтобы освещать эти времена, чем в прошлом. Нам нужны люди, которые понимают мир по-разному, через разное этническое происхождение и систему ценностей. Нам нужны люди, разбирающиеся в науке, умеющие программировать, свободно говорящие на нескольких языках. Нам нужны люди, которые могут хорошо объяснить.

Ты нам нужен.

Потому что без такой независимой отчетности большинство потребителей просто получают информацию, которой хотят поделиться различные люди с особыми интересами. Это век вращения. Миллионы пресс-релизов и объявлений сыплются каждый день по электронной почте и в Интернете, и пугающее количество из них, кажется, превращается в новости без кавычек, как и пресс-конференции и релизы продуктов. Зачастую вообще непонятно, кто стоит за такой информацией или чьи интересы продвигаются.

Около четырех лет назад Федеральная комиссия по связи выпустила огромный отчет — он был размером с книгу — который поднял тревогу по поводу большой потери рабочих мест в государственной и местной журналистике. Как отмечается в отчете, когда нет достаточного количества независимых отчетов, власть переходит от граждан к правительству и влиятельным институтам. Это рецепт коррупции и подрыва общественного доверия.

Рассмотрим такой сценарий: есть две группы людей, заинтересованных в каком-то вопросе или споре. Человек знает, что происходит и как все работает. Другой нет. Какая группа обладает силой?

Так что журналистика в некотором смысле является механизмом передачи власти людям, которые находятся в неведении. Мы выясняем вещи. Мы говорим людям. Развивая знания, они могут получить доступ к власти — они могут действовать в своих интересах.

Позвольте мне поделиться историей, которая всегда будет со мной. Это история молодой матери по имени Лоррейн Хинтон, которая однажды прилегла вздремнуть со своим 19-месячным сыном в их муниципальной квартире в Роли, Северная Каролина. Они так и не проснулись. Я был помощником главного редактора газеты The News & Observer и работал с нашим полицейским репортером над расследованием этой истории. Выяснилось, что котел в их доме был неисправен, из-за него произошла утечка угарного газа, который их и убил.

Мы запросили протоколы проверок, и жилищное управление на удивление быстро их вернуло. Я никогда не забуду репортера, который вернулся с большими картонными коробками, полными записей, которые мы начали просматривать. В них мы нашли отчеты об инспекциях, предупреждающие о ужасных последствиях, если котлам не будет уделяться больше внимания, — даже предупреждающие о том, что люди могут погибнуть. Мы сломали эту историю. Вернуть Лоррейн Хинтон она не смогла, но вызвала общественный резонанс, специальное расследование, отъезд нескольких человек и капитальный ремонт жилищного управления.

Такие истории никогда не должны быть рутинными, но и не должны восприниматься как нечто само собой разумеющееся. Требуется определенный настрой и готовность задавать вопросы и учитывать интересы людей, которые не всегда могут получить информацию самостоятельно.

Роль журналистики изменилась в эпоху Интернета. Мы больше не привратники и не единственные люди, генерирующие новости и информацию.

Но мы так же важны, как и прежде, а может быть, даже больше, учитывая, как трудно отличить хорошую информацию от плохой. Мы обеспечиваем ценную роль в организации, оценке, проверке, отслеживании, усилении и так далее. И есть еще обширные области, где мы можем предоставить ценные оригинальные отчеты. Потому что мы люди, чья РАБОТА заключается в том, чтобы люди получали достоверную и независимую информацию. Это наша цель.

И это то, что действительно отличает нас. Журналистика — это вещь. Это квалифицированная работа. Это специализировано. Это часто делается плохо, и это далеко не идеально. Но это важный компонент нашей демократии, который в последнее время сильно недооценивают.

Послушайте, я не наивен. Хорошая журналистика трудоемка и дорога по сравнению с другими видами информации. Пока не существует какой-либо проверенной финансовой модели, которая могла бы поддерживать ту журналистику, которую я поддерживаю сегодня.

Но я думаю, что по мере увеличения дефицита можно найти рынок для независимых репортажей, которые люди всегда ценили. Посмотрите на все новые сущности и способы, которыми люди занимаются журналистикой. Это увлекательно.

А вот и деньги. Работа есть, но ее мало, но есть работа для людей, которые преуспели в находках и рассказывании историй.

В моем отделе новостей всегда трудно нанять хороших редакторов, продюсеров новостей, репортеров, которые могут рассказывать убедительные истории и объяснять сложные вопросы. В журналистике трудно найти опытных бизнес-репортеров и следователей.

Если вы можете сложить два и два — увидеть лес за деревьями — это актив. В эпоху личных брендов быть действительно хорошим в чем-то — понимать тему — поможет вам выделиться.

Важно понимать, как живут люди и как они получают информацию. Действительно важно понимать аудиторию — кому нужно то, что вы сообщаете? Как вы можете связаться с ними?

Вы также должны понимать, как организация, в которой вы работаете, зарабатывает деньги. Участвуете вы в этом или нет, это ваше дело.

И все же важно просто заниматься хорошей журналистикой. Доберитесь до первоисточника, сцены. Ответьте на трудные вопросы. Оживляйте новости. Будьте велики.

Будьте хороши в поиске вещей – отчетах и ​​исследованиях. Удивительно, как много людей, которые хотят быть репортерами, не справляются с этим. Научитесь пользоваться документами и записями. Научитесь пользоваться электронными таблицами. Прежде всего, научитесь разрабатывать источники — найдите людей, которые знают и могут помочь вам учиться и понимать.

Расскажите истории, которые имеют значение, и расскажите их хорошо, будь то визуализация данных, твит или 20-минутная аудиоистория. Заставьте людей заботиться.

Что доходит до моего последнего аргумента в пользу выбора журналистики: это весело.

Вы работаете с умными людьми над важными вещами. Вам бросают вызов творчески и практически. В полевых условиях требуется изобретательность, чтобы знать, как получить информацию, связаться с людьми, предоставить свидетельство очевидца и многое другое.

Журналисты имеют право задавать вопросы и разговаривать с любыми людьми. Вы в школе каждый день, и всегда есть чему поучиться.

Какими бы трудными ни были времена в моей карьере, я находил смысл и удовлетворение в каждом дне своей работы в журналистике. Я не думаю, что это более благородно, чем другая работа. Но это работа со смыслом.

Глупо говорить, что люди не идут в журналистику, потому что вы не заработаете много денег. Это важная работа. Это такая же профессия, как преподавание, пожаротушение, социальная работа или научные исследования.

Есть много журналистов, которые хорошо зарабатывают. Есть много тех, кто выложился на полную и был вытеснен, потому что бизнес изменился. Это профессия, в которой есть победители и проигравшие, герои и неудачники.

Я знаю, что сейчас дела обстоят хуже со взломом. Не так много стажировок или вакансий для репортеров начального уровня. Нет копировальных аппаратов на газеты и так далее. Тем не менее, есть много профессий, которых раньше никогда не существовало — новые цифровые новостные организации и традиционные организации с большими цифровыми руками.

У вас может не получиться. Вы могли бы работать в безвестности. Или вы можете стать следующим Эзрой Кляйном, который помог сделать Wonkbook популярным в Washington Post, а теперь помогает управлять Vox.

Так что вперед, пробуйте – выбирайте журналистику. Пожалуйста, сделай. Миру нужна журналистика. И ты нужен журналистике.

«Хорошая журналистика любит, потому что она заботится о людях» — Речь о журналистике перед старшеклассниками городов и художественных галерей. Мой порыв при создании фильма был журналистским: я хотел рассказать об американской истории, которую все считали правдой. В беседах после фильма мне пришлось объяснять и много думать о том, что я думаю о журналистике. Большинство людей действительно не знают. Поэтому, когда мой сосед, учитель английского языка в средней школе в пригороде Питтсбурга, пригласил меня выступить перед его классом, я согласился, и вот что я сказал:

Во-первых, не путайте журналистику со СМИ. Вы знакомы с этим: у вас есть смартфоны. Медиа — это то, что вы видите на нем.

СМИ — это Netflix, Snapchat, Reddit, Facebook, Twitter, а также радио, телевидение и газеты. Клип Тейлор Свифт на Youtube, твит Трампа, викторина, какой персонаж Диснея вы. Все это.

Я здесь не для того, чтобы говорить о СМИ. Я здесь, чтобы поговорить о подмножестве: журналистике.

Журналистика — это вид СМИ. Это также ремесло, практика, работа, способ смотреть на мир.

Это работа, движимая любопытством, честностью, любовью к словам и любовью к истине. Он знакомит мир с людьми, местами, идеями и историями, которых нет нигде на странице, сцене, экране или динамике.

Есть правильный и неправильный способ заниматься журналистикой.

Вот правильный путь: найдите интересную и актуальную для людей историю, которая познакомит мир с новой идеей, человеком или местом.

Поговори с людьми. Делать телефонные звонки. Представься честно. Запишите, что говорят люди. Будьте настойчивы. Медоед. Сделайте несколько снимков на телефон. Почитайте. Написать историю. Попросите кого-нибудь отредактировать.

Без редакторов вы застрянете в своем мировоззрении и языке. Редакторы помогут вам писать для ваших читателей, а не для себя.

Если вы допустили ошибку, исправьте ее и распечатайте исправление.

Делайте это снова и снова. Есть правильный способ сделать это. Как и в любом ремесле, чем больше вы этим занимаетесь, тем лучше у вас получается.

Когда я учился в колледже, учебники и учителя говорили нам, что миссия журналистов — информировать, развлекать и просвещать. Это все еще правда.

Еще одна миссия состоит в том, чтобы заставить могущественные институты, особенно правительства и корпорации, отвечать перед правдой.

Когда крупные учреждения видят большую ценность в своем выживании, чем в людях, они лгут.

Католическая церковь солгала, чтобы защитить священников-педофилов, Никсон солгал, чтобы защитить кражу со взломом, а компания Enron солгала, чтобы защитить прибыль. Журналисты узнали правду, разговаривая с людьми.

Хорошая журналистика любит, потому что она заботится о людях.

Там так много средств массовой информации. Читайте, смотрите или слушайте журналистские материалы, сделанные людьми , которые делают эту работу правильно .

Выясните: много ли они звонят? Они разговаривают со многими людьми, прежде чем написать свою историю? Усердно ли они работают, чтобы сделать его легко читаемым? Когда они делают ошибки, берут ли они на себя ответственность и печатают исправления? Если они делают такие вещи, это журналистика, и ей можно доверять. Если нет, то это какое-то другое средство массовой информации.

Вам так повезло: в этой стране есть замечательные традиции журналистики, заслуживающей доверия. И вы можете читать, смотреть и слушать.

Вы знаете, что можете стать журналистом, если ваше мировоззрение основано на любопытстве. Оглянись. У тебя есть вопросы? Кто здесь главный? Почему? Как? Как освещается эта комната? Искать.