Апатия социальная это: Избегание участия — Коммерсантъ

Избегание участия — Коммерсантъ

Фонд «Петербургская политика» и «Инсомар» занялись изучением социальной апатии. Эксперты характеризуют социальную апатию как состояние общества, при котором граждане не желают принимать участие в той или иной политической активности. У апатии множество причин, от пандемии до погоды. Апатия не всегда вредна — такое состояние, в частности, может быть выгодно власти, а социум беречь от саморазрушения. С другой стороны, апатия может вести к депрессии, агрессии или даже панике, предупреждают исследователи.

Фото: Влад Некрасов, Коммерсантъ

Фото: Влад Некрасов, Коммерсантъ

16 декабря президент фонда «Петербургская политика» Михаил Виноградов и директор по политическому анализу «Инсомар» Виктор Потуремский представили исследование, посвященное социальной апатии среди населения. Оно проводилось на грант Российского фонда фундаментальных исследований (находится в ведении правительства России) и Экспертного института социальных исследований (один из аналитических центров внутриполитического блока администрации президента).

«Социальная апатия — преобладающее в обществе состояние устранения индивида и социальных групп от социальных и политических взаимодействий, сопровождающееся угнетенным психоэмоциональным фоном»,— определил социальную апатию господин Потуремский.

Господин Виноградов заметил, что, приступая к исследованию, предполагал, что явление социальной апатии вполне изучено: «Это термин постоянно находил живой отклик в медиа, у экспертов, среди респондентов. Каждый находил к нему свой ключ». Однако оказалось, что словосочетание «социальная апатия» используется скорее в публицистическом, чем в научном смысле, и отображает «избегание со стороны граждан участия в политических и социальных процессах». Исследователи сразу предупредили, что они не делали количественной оценки уровня «социальной апатии», но дали понять, что феномен достаточно распространен, что, впрочем, не обязательно плохо. По словам господина Виноградова, апатия может иногда работать, например, как способ защиты от суицида.

По результатам экспертных интервью, представители «Петербургской политики» выделили несколько возможных причин распространения социальной апатии в российском обществе.

Некоторые считают, что это мировой тренд, связанный не только с пандемией коронавируса, но и с быстро прогрессирующей цифровизацией и переносом многих социальных связей в виртуальное пространство. Другие эксперты предположили, что апатия может быть следствием действий власти по симуляции политической повестки или ее размыванию. «Третьей волны нет, но индийский штамм нас накрыл, но в России ситуация улучшается, но ухудшается за счет Москвы, откуда (вирус) потащат в регионы, как в прошлом году, но у нас кэшбэк за туризм по России, а Москва (транспортный) хаб, поэтому вакцинируйтесь, чтобы снять маски, которые все равно нужно носить, но необязательно, хотя и обязательно, но лучше не снимать, поэтому ужесточим контроль, но на самом деле не ужесточим, поэтому носите на подбородке, как носили» — так исследователи суммировали противоречивую риторику властей разных уровней, которая сама по себе способна вызвать апатию.

Ряд опрошенных экспертов отметили, что власть говорит с обществом как с ребенком, а общество, сравнить которое можно скорее с подростком, чувствует фальшь и уходит от конфликта, предпочитая «не ссориться с родителями».

При этом Михаил Виноградов считает, что социальная апатия дает власти определенные возможности. Она способствует низкой популярности действий, нацеленных на изменения, разрушение и самоуничтожение, пояснил эксперт. Благодаря апатии граждане неспособны вырабатывать стратегии протестных действий, и это дает власти относительную свободу рук. В то же время нарастают и риски: негатив накапливается в обществе в силу дефицита каналов его выплеска, и даже редкие проявления протестов приобретают политическую значимость.

«Инсомар» изучал социальную апатию с помощью фокус-групп, проведенных в октябре—ноябре 2021 года во Владивостоке, Тольятти и селах Ленинградской области. Среди факторов, способствующих апатии, эксперты выделили экономические проблемы, пандемию и антиковидные меры властей, состояние информационного поля — в частности, отсутствие привлекательного образа будущего, усиление репрессивной риторики и даже погодные условия. Выход из состояния апатии впавшие в нее респонденты видят главным образом в повышении доходов. Господин Виноградов же перечисляет совсем другие выходы из состояния апатии: депрессию, агрессию, панику, эйфорию и мобилизацию.

Андрей Винокуров

Социум. ИНСОМАР. Маркетинговые исследования и исследования рынка.

---

Петр Скоробогатый — заместитель главного редактора, редактор отдела политика журнала «Эксперт» 

Президент фонда «Петербургская политика» Михаил Виноградов

Разговоры об апатичности среднего жителя России ведутся давно: на основе этого представления выводятся патерналистские и электоральные стратегии, концепции вывода территорий из экономической депрессии, а некоторые культурологи и вовсе обсуждают особенную вечную «русскую тоску».

Социологи и исследователи из фонда «Петербургская политика» и социологической компании ИНСОМАР в конце концов решили всесторонне изучить это явление*. Получилось вывести определение: социальная апатия — преобладающее в обществе состояние устранения индивидов и социальных групп от социальных и политических взаимодействий, сопровождающееся угнетенным психоэмоциональным фоном индивидов.

Экспертные оценки «социальной апатии» получились довольно разнообразными, а респонденты на фокус-группах во Владивостоке, Тольятти и селах Ленинградской области живо откликались на сам термин и проговаривали его аспекты. В формировании апатичного ощущения участвуют сразу все факторы — экономические проблемы, пандемия и антиковидные меры властей, состояние информационного поля, отсутствие привлекательного образа будущего, усиление репрессивной риторики и даже погодные условия. А выход из состояния апатии впавшие в нее респонденты видят главным образом в повышении доходов.

И все же эксперты отмечают, что экономическая основа тут не главное: пока люди борются за лучшие условия жизни, они не апатичны. Но на макроуровне фиксируется оторванность граждан от государства, неучастие в политических процедурах, которое нельзя подменить городским активизмом и волонтерством, неудовлетворение системой госуправления. Содержание доклада мы обсудили с президентом фонда «Петербургская политика» Михаилом Виноградовым.

* Исследование проводилось на средства гранта Российского фонда фундаментальных исследований и Экспертного института социальных исследований в октябре‒декабре 2021 года.

— В ходе исследования градус социальной апатии количественно не замеряли. С чего вообще вы решили, что она есть и ее нужно измерить?

— Наш интерес к теме начался с того, что мы увидели большой отклик самых разных аудиторий на словосочетание «социальная апатия». Каждый в нем видит ключ к пониманию себя и происходящего. Естественно, возникло желание исследовать, понять, какая есть по этому поводу философская, политологическая мысль, проанализировать аналогичные состояния в мире. Получить шкалу, по которой Россию можно измерить.

Конечно, нас ждало глубокое разочарование. Оказалось, что «социальная апатия» — понятие русское. В мировой литературе используются слова «неучастие», «аномия». Но они, по большому счету, не передают всего масштаба явления, которое мы ощущаем.

— Тогда как его описать?

— Часто говорят, что социальная апатия — это когда такие странные, непонятные люди не участвуют в очевидно важных, полезных социальных, политических процедурах. Либо что апатия — это плохо, это зло, с которым нужно бороться. Хотя если посмотреть на апатию индивидуальную, это состояние, которое время от времени настигает почти всех, но в котором стыдно признаваться. Это вполне естественное состояние, возникающее в совершенно разных жизненных ситуациях. Иногда критических, как предвестие смерти или тяжелого заболевания. Иногда это пауза, энергосбережение, когда тебе нужно как-то «перезагрузиться».

Как сказал один из экспертов, если позвонить французу ночью и спросить: «Ты спишь?» — он ответит: «Сплю». А если позвонить русскому, он скажет: «Нет, не сплю». Стыдно признаться, что ты спишь, хотя это естественно.

Само по себе явление не имеет ни негативной, ни позитивной коннотации. Например, при апатии минимален риск суицида. А вот при выходе из апатии, когда ты готов действовать, а картина мира у тебя еще не поменялась, эти риски выше.

В русской литературе девятнадцатого века есть масса попыток зайти на слово «апатия». Достоевский собирался написать повесть «Апатия и впечатления» и не написал. Апатия не дает себя исследовать. Скорее, это метафора состояния России.

— Отражается ли состояние личной апатии на коллективном ощущении?

— Когда мы спрашиваем у социологов, психологов, они не дают однозначного ответа. Социальная апатия скорее публицистический термин, не имеющий подчас просчитанных научных механизмов. Но при этом, так или иначе, почти все мы чувствуем именно это состояние.

— Состояние чего?

— Если упрощенно, то по итогам исследования сложилось три версии, что такое социальная апатия в России. Первое — это отторжение всего социально-политического, от партий до активности ТСЖ. Второе — это угнетенное состояние, отторгающее ценность любого действия. «Какой смысл, все равно ничего не поменять, от нас ничего не зависит, все бесполезно».

И третье — это пониженный интерес к ценности сегодняшнего дня. Я об этом задумался, когда прочитал мемуарную книгу Сергея Шойгу, очень яркую. Если вы не знаете, что это действующий министр обороны, вы об этом из книжки не узнаете. Нулевые годы вскользь упомянуты байками, как они выпивали с Черномырдиным. Про десятые годы нет вообще ничего. Шойгу очень важная фигура, активная, актуальная. Но все ценное, важное, объясняющее жизнь, описанное им в книге, относится к восьмидесятым годам.

— Даже не к девяностым?

— В меньшей степени. Самые яркие — восьмидесятые: как доставала партийная система, как доставали чекисты. Настоящая жизнь на стройке, отличные, настоящие люди.

— А потом сразу началась апатия?

— Здесь тоже три варианта.

Первое. Это первая половина девяностых годов. Существенное снижение интереса к политической периодике, снижение медиапотребления. Хотя появилось больше политических новостей, прошли громкие мероприятия, референдум 1993 года, выборы президента 1996 года. Но все равно стало возникать ощущение отчужденности от большой политики.

Где-то сказалась разочарованность в том, что чуда не произошло. Где-то была придумана, расковыряна уже в середине девяностых травма от распада СССР. Хотя, когда он происходил, никто его особо не заметил.

Это не подавление действий, потому что люди занимались выживанием, сменой профессии. Тем не менее возникло ощущение, что политика — это про что-то другое, не то, чего мы ожидали.

Второе объяснение — это травма, связанная с неудачей медведевской оттепели. Да, о ней как-то стыдно сегодня вспоминать, она быстро кончилась, хотя сопровождалась выхлопом довольно большой социальной энергии, особенно в конце. Тем не менее это такой конец ожиданий, разговоров про модернизацию, инновации, конкурентность, которые возникали на фоне более «засушенных» нулевых.

— И все закончилось президентской рокировкой?

— Да, вполне понятная дата конца оттепели — сентябрь 2011 года.

И третье объяснение — это 2018 год, пенсионная реформа, когда все те, для кого Крым был романтикой, чудом, ощущением истории, получили пенсионную реформу.

— То есть мы можем напрямую связать эти два события?

— Думаю, да. Как говорит герой анекдота, «все, что мы считали оргазмом, оказалось астмой». Потом еще сказались пандемия, изоляция, усиление дистанции, отсутствие эмпатии со стороны власти во время пандемии. Для кого-то это время было идеальным, например для людей, которые мечтали работать из дома. А для социально зависимых это было крайне дискомфортным. Это ощущение разобщенности, эмоциональной угнетенности.

— Респонденты на фокус-группах откликаются на тему апатии?

— Довольно большой отклик. Особенно легко со студентами, когда просишь их оценить состояние более старших поколений. Но мы и в целом видим палитру эмоциональной угнетенности, ощущения иссякания энергии.

— Что с этим знанием теперь делать?

— Мы приглашаем всех к дискуссии, может, попробуем количественно замерить апатичность общества. А также можно обсудить, а что бывает после апатии. Условно, четыре состояния выхода, если, опять же, упрощать публицистически.

Первое — депрессия. Когда вы из эмоционально нейтрального состояния попадаете в негативистское, угнетенное, иногда можете при этом действовать. Такое саморазрушительное состояние, которое в индивидуальной психологии, психиатрии лечится таблетками и сопровождается физиологическим разрушением.

Второе — агрессия. Весь гнев, который не выговорен, не выплакан, не выкричан, вокруг чего-то проявляется. Отчасти мы это видели во время разговора про вакцины, QR-коды. Когда несоизмеримые, не самые острые вопросы вдруг оказывались темой жизни и смерти, выпуска пара из-под крышки вскипающего чайника.

Третье — паника. Та растерянность, которую мы видели во время обязательной вакцинации, когда люди не понимали, где тренд. А человек хочет быть частью чего-то большего, частью тренда.

И четвертое состояние — это эйфория, мобилизация, надежда. Которая в политическом измерении может быть в двух частях. В лоялистской — отчасти, это крымские события 2014 года, когда все, кто ждал от власти стабильности и подвигов, оказались неожиданно вместе. Хотя эти категории, казалось бы, ничего не объединяло.

Или, наоборот, гипотетическая эйфория от того, что все происходящее с нами наконец закончится. И такие примеры в истории Советского Союза и России тоже были.

— Может ли условная власть способствовать «правильному», безболезненному выход из состояния апатии?

— Такие возможности крайне ограничены. Тем более что российская политическая реальность лишь одна из составляющих, вызвавших и нынешнюю апатию. Здесь присутствуют и мировые тренды, и цифровизация, и индивидуализация, и ощущение тупика — то есть все то, на что власть повлиять почти не может. Хотя объективно видно, что нынешняя апатия (в том числе апатия среди элит) снижает конкурентоспособность страны. С другой стороны, порой для власти выгодно апатию консервировать.

Но вот что интересно. Возникает естественная внутренняя эмиграция: «Политика — это грязное дело, ничего не добиться, плетью обуха не перешибешь, я уйду во что-то настоящее. В науку, в образование, в бизнес, в религию, в ЛГБТ, в интернет. Те «настоящие миры», где есть подлинные эмоции, где меньше этой фальши». Как в семидесятые годы, когда массовое появление дач в значительной степени снизило или отсрочило социальные риски.

Однако в последнее время почти все ушедшие в эту эмиграцию чувствуют на себе око государства, пытающегося зачем-то политизировать эти среды. Например, после 2014 года у футбольных болельщиков возникает договоренность: мы не трогаем тему Крыма, Украины. Это было проговорено. И тут выясняется, нет, государству все равно до вас есть дело — и появляется история с Fan-ID. Возникает подозрительность в отношении любой активности. И полноценного произрастания всех цветов в таком солнечном городе неполитических увлечений не происходит.

«Чемпионат мира по футболу — самый яркий пример и коллективизма, и отсутствия агрессии. Вдруг люди почувствовали, что это важнейшее событие за всю историю Саранска или Самары»

Источник: СЕРГЕЙ КОНЬКОВ/ТАСС

— А сейчас можно предположить наиболее вероятный сценарий выхода из апатии из тех четырех, которые вы перечислили?

— Я думаю, пока мы никуда не выходим. Возможен и вариант эйфории: есть немало людей (хотя понятно, что далеко не все), которые следят за внешней политикой и искренне убеждены, что Россия находится на стороне добра. И задача лоялистской политики — дать им некие аргументы в пользу этого направления, дальше они сами додумают. Но проявляются элементы и паники, и агрессии.

Тут есть другая ловушка. Погружение в апатию может быть долгим. Можно годами уходить в себя и «рвать фотографии». А выход из апатии часто бывает стремительным и спонтанным. Об этом говорят и психологи, и социологи. Но гуманитарные науки предсказывают тенденции, не предсказывая сроки.

— Напряженность по поводу военной ситуации, страх войны не может быть точкой выхода из апатии?

— Могло бы стать, но, наверное, не станет. Никто впрямую ощущение выхолащивания ценности мира из повестки не обострял. Но мы видим, как меняется осмысление Второй мировой войны: деды воевали не столько за возвращение мира, сколько за наше право сегодня влиять на повестку территорий и народов. Такого упрощения все больше. И все равно инерция советского прочтения песни Толкуновой «Мой милый, если б не было войны», эта пронзительность ценности мира до конца не исчезла.

Общество не столько агрессивно, сколь апатично. Не так легко апатичному человеку стать агрессивным.

Второй момент. Российское общество в состоянии не замечать войны. Была история 2014 года, когда один из оппозиционных деятелей вышел на Тверскую с антивоенным плакатом. И главной реакций прохожих было: «Какая война?».

Война в Сирии идет с 2015 года, но люди не бегут включать телевизор, чтобы узнать оттуда ближневосточные новости. Немалая часть людей, не живущих ежедневно на Первом канале, сильно удивится, что Россия в Сирии участвует ведет военные действия.

Ощущение России невоюющей страной с 1945 года довольно острое, несмотря на периодические войны, в которые страна вовлекалась.

— А как же Афганистан?

— Афганистан был состоянием некомфортным и во многом подломившим большую лояльность. Такая война, о которой было принято умалчивать, а не гордиться.

Афганская война показала, что власть больше не нуждается в актуальных героях-современниках не из своих рядов, а общество их тоже больше не ищет. Представление о героях долго смещалось. Сначала было принято гордиться участниками революции, потом участниками Второй мировой войны. Последние, кому завидовали, были герои-космонавты. Сейчас кто знает фамилии сегодняшних космонавтов? После гибели Гагарина всем стало казаться, что «герои нашего времени» кончились и больше не появятся.

— Почему нам не нужны герои сегодня?

— Есть большие проблемы с ценностью настоящего, сегодняшней эпохи. С искренним интересом к нему, с пониманием, что вот настоящее и порой даже крутое. Я нередко бываю в поездках по России на экскурсиях на предприятия (чаще всего удается сделать это по знакомству — массовый промышленный туризм в России остается в зачаточном состоянии). Возможно, пытаюсь как-то компенсировать в себе гуманитарный уклон.

Так вот, я вижу множество новых или прошедших серьезную модернизацию предприятий. Но, когда рассказываешь, никто особенно не верит. Большинство людей убеждены, что за забором заводов по-прежнему стоят советские станки.

Даже среди лоялистов вот уже лет тридцать доминирует ощущение кризиса в экономике в любом опросе. Это тоже маркер того, что нет веры в сегодняшний день. На повестке дня сегодня не столько образ прекрасной России будущего, сколько ощущение дефицита симпатичного образа настоящего.

— Почему не воспринимаются победами мегапроекты последних десяти лет? Этот вывод есть в докладе. Почему они не объединяют, не выводят из апатии? Последними такими событиями были разве что сочинская Олимпиада и футбольный мундиаль, но это спорт, а не новые мосты, дороги, производства?

— Действительно, тогда люди ловили себя не на идеологии, а на каком-то эмоциональном позитиве. Чемпионат мира по футболу — самый яркий пример и коллективизма, и отсутствия агрессии, что стало сюрпризом. Многие регионы сильно тревожились, что построили стадион, а чем это обернется, непонятно. Но вдруг люди почувствовали, что это важнейшее событие за всю историю Саранска или Самары.

Ценность настоящего в непринятом. Проблема в том, что у нас не принято подводить итоги мегапроектов. Реализованы ли медведевские нацпроекты? Мы не знаем. Что-то да, что-то нет. Ответа не было на это дано. Естественно, ощущение, что нет.

Майские указы. Импортозамещение. Обеспечение обороноспособности. Национальная безопасность. Российская супервакцина. Все сменяется новым проектом, который призван закамуфлировать предыдущие. Традиции убедительного рассказа, что есть плюсы в настоящем, не сложилось.

Причем здесь тоже есть ловушка. В центральных районах областных центров люди голосуют за власть хуже всего. Потому что элита, которая там живет, наиболее информирована. А чем человек более информирован, тем он более критичен. Тем он меньше верит, что усилия власти могут достичь успеха. А если да, то кто это оценит и признает?

— Это вопрос пропаганды? Нужно зафиксировать, «перерезать ленточку»…

— Для начала надо померить, почему у людей есть потребность искать хорошее. Надо разбираться в потребности людей быть частью чего-то большого, в том числе в настоящем.

Пропаганда и сама не особенно настаивает и не особенно верит в настоящее. И с колоссальным удовольствием переключается на новую тему, чтобы не погружаться в двойственные результаты по итогам предыдущей.

Наверное, нужен незавиральный разговор о настоящем, в котором немало хорошего. Кстати, если девяностые годы позиционировать как время национального подвига, а не национального позора, немало людей поймет, что это время не вычеркнуто из их жизни. А это важно, это повлияет на их самооценку. А там вполне есть чем гордиться. Можно спорить о большом и коллективном. Но индивидуальные подвиги были повсеместно.

— Если встать на место коллективной власти: можно ли и нужно ли выводить людей из состояния социальной апатии?

— Вопрос — возможно ли вывести из апатии или она проходит сама в коллективной психологии? В индивидуальной есть конкретные методики, конкретные приемы. Но как в азербайджанском анекдоте: «А зачем портить такую женщину»? Он правомерен, тем более что действительно есть точка зрения, что власть апатию создавала и поощряла.

Однако по мере повышения среднего возраста элиты у нее больше выражена потребность видеть в глазах поданных какую-то благодарность, эйфорию. Не случайно в последние годы растет запрос на абсолютные цифры при подсчете итогов выборов.

— Эквивалент благодарности за усилия.

— Да. Но это может быть и вредно для власти. Это мешает миграции в себя, побуждает людей рефлексировать.

Не случайно мы часто обнаруживаем феномен испорченных респондентов. Они начинают пересказывать то или иное событие и в процессе думают, как его можно рационально объяснить. Взять отношения России и Турции. Или России и Белоруссии. Ты ловишь себя на противоречиях, и общая точка зрения, которая формируется в рамках ежедневного дня сурка, когда ты не помнишь вчерашние события, распадается.

Для чего нужна публичная политика? Чтобы сглаживать возникающие конфликты. Как восстановить баланс между автовладельцами и бабушками с внуками во дворе. Или кому нужен высокий курс рубля и низкий курс рубля. Ценность политики в том, что она ежедневные конфликты переводит в цивилизованное русло.

Но в текущей политической повестке тема конфликтов подавлена, кроме конфликтов с неким мировым злом, полюс, который меняется. Делается вид, что у нас достигнут идеал бесконфликтного, бессословного, бесклассового общества.

— Это плохо заканчивается, ведь непроговариваемые конфликты могут громко и непредсказуемо взрываться.

— Наверное, я преувеличиваю, но мне всегда казалось, что в прошлом власть всегда вмешивалась в такие истории. Например, стимулировала явку на Болотную площадь, не дожидаясь, пока участники того протеста дойдут до какого-то уровня содержательного и организационного вызревания, выработки стратегий, формулирования внятных целей — ибо без всего этого объединявшая эмоция рано или поздно была обречена на распад и разочарование в самих себе.

Какая ключевая была задача белорусского протеста с точки зрения актуального результата? Стимулировать раскол элиты. Но этого не случилось. И это удержало Лукашенко, хотя элита крайне прагматична, ей нужно выживать, а у нее дети дома говорят то же самое, что люди на улице.

Ощущение того, что мы вышли, выплеснули эмоции, сказали правду и мир перевернется — иногда бывает. Но, мягко говоря, результат не гарантирован. До тех пор, пока нет зрелых механизмов протеста, стратегии недовольных. Выплескивается негатив, и все. Дальнобойщики выходили, где они сейчас?

Недооценка снижает качество управления социальными рисками. Но сказать, что сам по себе выплеск большой эмоции, не направленный адресно куда-то, сметает все на своем пути — так бывает, но не всегда.

— Постоянно звучит рефрен о дистанции между властью и обществом. При этом все последние годы чиновники разных уровней, казалось, изо всех сил двигались к народу: заводили социальные сети и там общались с каждым желающим, расширяли доступность госуслуг, смело ходили в народ. А в итоге их усилия никто не заметил. Почему?

— Сейчас в системе коммуникаций людей и власти преимущество отдано сбору жалоб. То есть консервации, фиксации представления людей о всемогущей власти. Если правильно пожаловаться, то она правильно все делает. В этом нет никакой эмоциональной вовлеченности, понимания, что власть — это ответственность, это чиновники, которые занимаются в целом нереализуемыми вещами и осуществляют ежедневный подвиг героев фильма «Тот самый Мюнхгаузен».

В сериале «Слуга народа» можно увидеть людей из системы, которые, при всем негативе их работы, остаются симпатичными, понятными.

— Типа премьер-министра?

— Конечно. А в российских сериалах, будь то «Домашний арест», «Последний министр» или «Спящие», такие герои обычно либо злодеи, либо кретины. Даже у деятелей культуры не возникает желания залезть внутрь таких персонажей, разобраться, сделать их более сложными.

Когда ты собираешь с людей жалобы — это то же самое, что, говоря с ребенком о том, в какую школу он пойдет, ты будешь ориентироваться на его жалобы в детском саду. А ведь это не единственные его впечатления из окружающего мира.

При этом когда власть начинает действовать по своей повестке, возникает подозрение, что она на другой планете живет. Мы видим массу мемов в интернете про пандемию, что на лавочку нельзя сесть в парке, про кэшбек за туризм. Множится количество абсурдов. Собственно, последняя песня Семена Слепакова «Или нет» — одновременно и про апатию и порождаемую ею неспособность что-либо решить, и про нарастающий абсурд.

Три ключевых ощущения, актуальные сегодня для социума: ухудшения, абсурд и нарастающая тревожность и страх — они особо не терапируются.

— А как надо?

— У нас незадолго до пандемии был доклад, который назывался «Добрая власть». Странное, казалось бы, название. Мы исходили из того, что общество менее агрессивно, чем кажется власти. Аресты врачей и учителей большого восторга не вызывают. Аресты чиновников вызывают меньшую эйфорию. А приговоры рассматриваются либо как избыточно жестокие, либо как слишком мягкие. Как приговор Евгении Васильевой. В целом же у общества нет такого полноценного кровожадного запроса.

Самый популярный и успешный проект власти, признанный социологий, — проект МФЦ. У которого вообще не было KPI повысить поддержку власти. Им занимались другие люди, имена авторов давно забыли или всё приписывают губернаторам и мэрам.

Власти сегодня утопично ставить задачу вызвать любовь у людей. Для нее куда важнее сохранить нейтралитет. Казалось бы, апатия этому способствует. Но она все же не бесконечна.

Нужно использовать эмоции, которые у людей и так есть, а не создавать новые, которые будут восприняты как искусственный, коммерческий продукт. Например, местный патриотизм — он сегодня значим и для адептов власти, и для ее противников. Логичнее было бы видеть в нем не рассадник сепаратизма, а основу консерватизма. Не того сегодняшнего радикализма и реваншизма, которым порой подменяют консерватизм. А именно ощущения важности настоящего, самоорганизации, нежелания разрушить то, что сегодня работает и что важно для людей, будь то социальные связи, самоорганизация жителей одного городка, работающие предприятия, ощущение общей идентичности у жителей отдельных территорий, подчас вопреки окружающей сословности.

При разговоре о KPI чиновников, министров, губернаторов порой не хватает понимания: эффективность чего именно измеряется? В бизнесе эффективность — это прибыль, а в госуправлении — не такой легкий вопрос. К тому же главный KPI — умение или неумение нравиться вышестоящим и более сильным игрокам — никто не отменял.

— Необходимость в KPI органов власти появляется, потому что нет конвертации оценки их работы в электоральные, политические механизмы.

— Конечно. Казалось бы, в твоих интересах, чтобы какой-нибудь местный фрик каждый день стоял с плакатом. Иногда дискредитируя тем самым протестную энергетику. Но сегодня и у главы региона, и у политического блока давно один из KPI — количество протестных акций. Конечно, этого фрика посчитают. И его попытаются убрать с улицы, хотя он никому не мешает и даже весьма полезен.

Эти моменты следует принять во внимание, если исходить из того, что апатия рано или поздно закончится. Наверное, ключевая задача власти с точки зрения консервативного посыла — быть готовой к любому варианту описанных сценариев выхода из апатии.

Ссылка на статью в журнале Эксперт: https://expert.ru/expert/2022/08/sotsiologi-obnaruzhili-v-rossii-sotsialnuyu-apatiyu/

При использовании материалов сайта http://insomar.ru ссылка на источник обязательна.

24.02.2022

Источник: http://https://expert.ru/expert/2022/08/sotsiologi-obnaruzhili-v-rossii-sotsialnuyu-apatiyu/

Ссылка: Описание:

Адрес картинки:

%TEXTAREA_VALUE

«), ‘last_updated’:’1684147917′, ‘MODULE_PATH’:’/netcat/modules/comments/’, ‘LOADING’:’Подождите, идёт загрузка…’, ‘SUBSCRIBE_TO_ALL’:’подписаться на все комментарии’, ‘UNSUBSCRIBE_FROM_ALL’:’отписаться от всех комментариев’, ‘edit_access’:», ‘delete_access’:», ‘all_comments_id’:[], ‘show_addform’:’0′, ‘addblock_first’:’0′, ‘show_name’:’1′, ‘show_email’:’0′, ‘premoderation’:’1′, ‘sorting’:’0′, ‘premodtext’:escape(«

Ваш комментарий успешно добавлен и будет опубликован после просмотра модератором.

Захват социальной апатии: роль кинематики действия «дотянуться до захвата» для оценки социальной апатии при легких нейрокогнитивных расстройствах

Сохранить цитату в файл

Формат: Резюме (текст)PubMedPMIDAbstract (текст)CSV

Добавить в коллекции

• Создать новую коллекцию
• Добавить в существующую коллекцию

Назовите свою коллекцию:

Имя должно содержать менее 100 символов

Выберите коллекцию:

Не удалось загрузить вашу коллекцию из-за ошибки
Повторите попытку

Добавить в мою библиографию

• Моя библиография

Не удалось загрузить делегатов из-за ошибки
Повторите попытку

Ваш сохраненный поиск

Название сохраненного поиска:

Условия поиска:

Тестовые условия поиска

Электронная почта: (изменить)

Который день? Первое воскресеньеПервый понедельникПервый вторникПервая средаПервый четвергПервая пятницаПервая субботаПервый деньПервый рабочий день

Который день? ВоскресеньеПонедельникВторникСредаЧетвергПятницаСуббота

Формат отчета: SummarySummary (text)AbstractAbstract (text)PubMed

Отправить максимум: 1 шт. 5 шт. 10 шт. 20 шт. 50 шт. 100 шт. 200 шт.

Отправить, даже если нет новых результатов

Необязательный текст в электронном письме:

Создайте файл для внешнего программного обеспечения для управления цитированием

Полнотекстовые ссылки

ИОС Пресс

Полнотекстовые ссылки

. 2021;81(2):569-582.

DOI: 10.3233/JAD-200966.

Валерия Манера ^{1 2} , Гэнда Гальперти ^{3 4} , Эрика Ровини ^{3 4} , Радиа Зегари ^{1 2} , Джанмария Манчиоппи ^{3 4} , Лаура Фиорини ⁵ , Ориан Грос ^{1 2 6} , Орели Мутон ^{1 2 7} , Филипп Робер ^{1 2 7} , Филиппо Кавалло ^{5 3 4}

Принадлежности

• ¹ Лаборатория CoBTeK, Университет Лазурного Берега, Ницца, Франция.
• ² IA Association, Ницца, Франция.
• ³ Институт биоробототехники, Scuola Superiore Sant’Anna, Понтедера, Италия.
• ⁴ Кафедра передового опыта в области робототехники и искусственного интеллекта, Scuola Superiore Sant’Anna, Пиза, Италия.
• ⁵ Факультет промышленной инженерии Флорентийского университета, Флоренция, Италия.
• ⁶ Кафедра логопедии, Университет Лазурного Берега, Ницца, Франция.
• ⁷ Center Mémoire de Ressources et de Recherche, Университетская больница Ниццы, Ницца, Франция.

• PMID: 33814424
• DOI: 10.3233/JAD-200966

Валерия Манера и др. Дж. Альцгеймера Дис. 2021.

. 2021;81(2):569-582.

DOI: 10.3233/JAD-200966.

Авторы

Валерия Манера ^{1 2} , Гэнда Гальперти ^{3 4} , Эрика Ровини ^{3 4} , Радиа Зегари ^{1 2} , Джанмария Манчиоппи ^{3 4} , Лаура Фиорини ⁵ , Ориан Грос ^{1 2 6} , Орели Мутон ^{1 2 7} , Филипп Робер ^{1 2 7} , Филиппо Кавалло ^{5 3 4}

Принадлежности

• ¹ Лаборатория CoBTeK, Университет Лазурного Берега, Ницца, Франция.
• ² IA Association, Ницца, Франция.
• ³ Институт биоробототехники, Высшая школа Святой Анны, Понтедера, Италия.
• ⁴ Кафедра передового опыта в области робототехники и искусственного интеллекта, Scuola Superiore Sant’Anna, Пиза, Италия.
• ⁵ Факультет промышленной инженерии Флорентийского университета, Флоренция, Италия.
• ⁶ Кафедра логопедии, Университет Лазурного Берега, Ницца, Франция.
• ⁷ Center Mémoire de Ressources et de Recherche, Университетская больница Ниццы, Ницца, Франция.

• PMID: 33814424
• DOI: 10.3233/JAD-200966

Абстрактный

Фон: Социальная апатия, снижение инициативы в предложении или участии в социальной деятельности или взаимодействии, часто встречается при легких нейрокогнитивных расстройствах (БДН). Текущая оценка апатии основывается на самоотчетах или клинических шкалах, но все больше внимания уделяется определению более объективных, измеримых и неинвазивных показателей апатии.

Цель: В настоящем исследовании мы исследовали интерес к записи кинематики действий в социальной задаче «дотянуться до захвата» для оценки социальной апатии.

Методы: В исследовании приняли участие 30 человек: 11 здоровых лиц контрольной группы (ГЦ; 6 женщин, средний возраст = 68,3±10,5 года) и 19 человек с БДН (13 женщин, средний возраст = 75,7±6,3 года). Основываясь на диагностических критериях апатии, субъекты БДН были классифицированы как социально апатичные (A-БДН, N = 9) по сравнению с неапатичными (NA-БДН, N = 10). SensRing, носимый датчик в форме кольца, надевали на их указательный палец, и испытуемых просили дотянуться и взять банку, чтобы поместить ее в чашку (индивидуальное условие) и передать ее партнеру (социальное состояние).

Полученные результаты: В фазе действия «дотянуться до захвата» HC и NA-MND показали разные профили ускорения и скорости в социальном и индивидуальном условиях. Никаких различий не было обнаружено для A-БДН.

Заключение: Предыдущие исследования показали интерес к регистрации уровня еженедельной двигательной активности пациентов для оценки апатии. Здесь мы показали, что 10-минутное задание на досягаемость может предоставить информацию для дифференциации социально апатичных и неапатичных субъектов с БДН, тем самым предоставив инструмент, который легко использовать в клинической практике. Необходимы будущие исследования с большей выборкой, чтобы лучше охарактеризовать эти результаты.

Ключевые слова: Апатия; диагностика; намерение; мотивация; двигательная активность; нейрокогнитивные расстройства; социальное поведение; социальная изоляция.

Похожие статьи

• Носимая инерциальная система в форме кольца для выявления нарушений планирования действий во время последовательностей «дотянуться до захвата»: экспериментальное исследование.

  Ровини Э., Гальперти Г., Манера В., Манчиоппи Г., Фиорини Л., Грос А., Роберт П. , Кавалло Ф. Ровини Э. и др. J Neuroeng Rehabil. 2021 27 июля; 18 (1): 118. дои: 10.1186/с12984-021-00913-4. J Neuroeng Rehabil. 2021. PMID: 34315497 Бесплатная статья ЧВК.

• «Игра на интерес»: игровое приложение для улучшения оценки апатии у пациентов с нейрокогнитивными расстройствами.

  Зегари Р., Манера В., Фабр Р., Гершуш Р., Кениг А., Фан Тран М.К., Роберт П. Зегари Р. и др. Дж. Альцгеймера Дис. 2020;74(2):669-677. дои: 10.3233/JAD-191282. Дж. Альцгеймера Дис. 2020. PMID: 32083586

• SensRing, новое носимое кольцевидное устройство для объективного анализа движений «дотянуться до захвата».

  Ровини Э., Гальперти Г., Фиорини Л., Манчиоппи Г., Манера В. , Кавалло Ф. Ровини Э. и др. Annu Int Conf IEEE Eng Med Biol Soc. 2020 июль; 2020: 4020-4023. doi: 10.1109/EMBC44109.2020.9176116. Annu Int Conf IEEE Eng Med Biol Soc. 2020. PMID: 33018881

• О нейросхеме захвата: влияние намерения действия на кинематическую асимметрию в действиях захвата.

  Флиндалл Дж., Гонсалес С.Л.Р. Флиндалл Дж. и др. Atten Percept Psychophys. 2019 окт;81(7):2217-2236. doi: 10.3758/s13414-019-01805-5. Atten Percept Psychophys. 2019. PMID: 312

  Обзор.

• Как изучение кинематики действия может повлиять на наше понимание человеческого социального взаимодействия?

  Кришнан-Барман С., Forbes PAG, Hamilton AFC. Кришнан-Барман С. и соавт. Нейропсихология. 2017 Октябрь; 105: 101-110. doi: 10.1016/j.neuropsychologia.2017.01.018. Epub 2017 21 января. Нейропсихология. 2017. PMID: 28119002 Обзор.

Посмотреть все похожие статьи

Типы публикаций

термины MeSH

Полнотекстовые ссылки

ИОС Пресс

Укажите

Формат: ААД АПА МДА НЛМ

Отправить по номеру

Доводы в пользу социальной апатии – будущее Америки

Консерваторы достаточно часто жалуются на «проснувшихся левых», но одна из проблем «пробуждения» заключается в том, что оно выходит за рамки левых и правых. Чрезмерный анализ всего, основанный на идеологии и политике, губителен для личного счастья.

Поскольку технологии продолжают делать нашу жизнь более взаимосвязанной, они подвергают нас множеству социальных проблем по всему миру, от изменения климата до нарушений прав человека в Китае. А с ростом общественного сознания возникает чувство долга заботиться о том, как наши действия влияют на мир. Однако эта социальная забота может стать подавляющей и непрактичной перед лицом сложного мира с, казалось бы, бесконечными проблемами. Я не имею в виду, что люди должны заботиться только о себе, но быть хорошим человеком и помогать людям в своей жизни — это совсем не то, что пытаться решить мировые проблемы.

Может быть, когда заинтересованная толпа осуждает Дэйва Шаппеля, или «Baby It’s Cold Outside», или классические рок-песни или [выберите последнюю историю культуры отмены], реальная проблема не в том, что они неверны, что эти вещи способствуют социальному негативу. идеи, а скорее то, что идентификация вещей через эту линзу утомительна. Он создает мир, в котором ничто не может быть получено само по себе без анализа всех возможных внешних факторов. Это тот же менталитет людей, которые хотят запретить жестокие видеоигры, фильмы Квентина Тарантино или рок-музыку из-за ее негативных социальных последствий. Какова бы ни была цель, она подчиняет стремление к личному счастью социальному долгу, что утомительно и заставляет людей жаждать аполитичного облегчения, особенно когда кажется невозможным жить по-настоящему нравственно невинным образом.

В первом сезоне сериала Netflix «Половое воспитание » (ни в коем случае не правого сериала) самопровозглашенный главный герой-подросток называет школьные танцы «присвоенной американской традицией, которая прославляет сексизм и торгует нереалистичным изображением романтическая любовь.» Но когда его романтический интерес проявляет интерес к танцу, он отмахивается от своих идеологических опасений и спрашивает ее. Поиск наслаждения перевешивает идеологическое благочестие. Настойчивость в общественном сознании также высмеивается персонажем Бриттой Перри в «9». Сообщество 0289 и Лесли Ноуп в Парки и зоны отдыха .

Девятнадцать восемьдесят четыре так часто упоминается в связи с цензурой, авторитаризмом и правительственной слежкой, что это стало клише. Но роман Джорджа Оруэлла также показывает безрадостность общества, в котором всепоглощающая идеология. «Долг перед партией и государством» является движущей силой каждого аспекта жизни — развлечений, отдыха, даже секса — и стремление к частной жизни считается подозрительным:

В принципе у члена партии не было свободного времени, и он никогда не оставался один, кроме как в постели. Предполагалось, что когда он не работает, не ест и не спит, он принимает участие в каком-то коллективном отдыхе: делать что-либо, предполагающее вкус к одиночеству, даже гулять в одиночестве всегда было немного опасно. В новоязе для этого было слово: СОБСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ, называлась она, что означало индивидуализм и эксцентричность.

В качестве другого примера возьмем веганство. Несмотря на то, что многие люди знают о жестокости промышленного животноводства и экологических последствиях мясной диеты, лишь немногие решаются отказаться от употребления в пищу животных. Тех, кто это делает, стереотипно считают проповедниками, особенно если они осуждают других за их выбор еды.

Я лицемер, потому что сел на пескетарианскую диету, отчасти из экологических соображений (хотя я также сделал это в интересах своего здоровья). Хотя некоторых людей привлекает растительная пища, многие жаждут мяса (я люблю), считают вегетарианство нецелесообразным и в конце концов возвращаются к мясу. Также возникает вопрос, от чего нужно воздерживаться. Я отказался от мяса, но как насчет нарушений прав человека и экологических проблем рыбной промышленности? Если я исключаю рыбу, что насчет вредителей, которых убивают во время выращивания сельскохозяйственных культур? Чтобы по-настоящему защитить животных, должен ли я обратиться в джайнизм и подметать землю перед собой, когда иду, чтобы не наступить на насекомых?

Сколько я должен мучиться над каждым своим действием, пытаясь рассчитать и взвесить его влияние на окружающую среду, общество, права человека, экономику, COVID-19 и т. д.?

Философ-утилитарист Питер Сингер написал в своем эссе «Голод, изобилие и мораль», что люди морально обязаны жертвовать свое избыточное богатство бедным странам, потому что голодающие люди нуждаются в деньгах больше, чем люди, использующие их для покупки предметов роскоши. По словам Сингера, не сделать этого было бы равносильно отказу спасти тонущего ребенка, потому что вы не хотите испортить свою одежду. Если довести его до логического завершения, этот принцип потребует от вас пожертвовать все ваше второстепенное имущество, и все же это кажется абсурдным большинству людей.

Человеку достаточно сложно с уверенностью знать, что правильно для его собственной жизни, не говоря уже о том, чтобы предсказать, что принесет пользу миру. Какие бы жертвы мы ни приносили, они могут быть контрпродуктивными, бесплодными или частью сизифовой борьбы с огромными проблемами. Например, переработка кажется простым способом уменьшить количество отходов, но большая часть нашей переработки на самом деле попадает на свалки.