Ассимиляция | Понятия и категории
АССИМИЛЯЦИЯ (от лат. assimilation — употребление, слияние, усвоение) — в истории слияние одного народа с другим с утратой одним из народов своего языка, культуры, национального самосознания. Может носить как естественный, так и насильственный характер.
Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 24.
АССИМИЛЯЦИЯ — согласно Ж. Пиаже — механизм, обеспечивающий использование в новых условиях ранее приобретенных умений и навыков без их существенного изменения: его посредством новый предмет или ситуация объединяется с совокупностью предметов или другой ситуацией, для коей уже существует схема.
Словарь практического психолога. — Минск, Харвест. С. Ю. Головин, 2001, 50.
АССИМИЛЯЦИЯ (лат. assimilatio) – уподобление, слияние, усвоение. Термин широко применяется во многих естественных и общественных науках.
Tags:
Этнология
Демография
АССИМИЛЯЦИЯ. Постепенное слияние групп меньшинства с доминирующей группой в плане принятия норм поведения, культуры, обычаев, смешанных браков. Ассимиляция может происходить добровольно, не вызывая социальных конфликтов, и насильственно, что может вызвать сопротивление у ассимилируемых, порождая этно-националистический протест.
А. Акмалова, В. М. Капицын, А. В. Миронов, В. К. Мокшин. Словарь-справочник по социологии.
Учебное издание. 2011.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ ЭТНОЯЗЫКОВАЯ — этап этнической ассимиляции, процесс утери тем или иным этносом, в условиях иноязыковой среды, родного языка в качестве средства общения, в том числе — в сфере внутриэтнической коммуникации. Языковая ассимиляция является важным этапом этнической ассимиляции вообще, начинается вслед за культурно-бытовой ассимиляцией и вместе с потерей этнического самосознания завершает этот процесс. Языковая ассимиляция, т. е. полный переход на другой язык, относится к этноязыковым процессам эволюционного характера.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ ЭТНИЧЕСКАЯ (лат. assimilatio — уподобление) — процесс, в ходе которого этносы или отделившиеся от них небольшие группы, оказавшись в иноэтнической среде, воспринимают язык и культуру другого этноса, постепенно с ним сливаются и причисляют себя к данному этносу. При ассимиляции этнической происходит полная или почти полная утрата ассимилирующейся группой исконных этнических свойств и столь же полное усвоение новых.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ — в фонетике — приспособление звуков речевого ряда друг к другу по артикуляции и акустическим свойствам, их фонетическое сближение, уподобление одного из звуков другому. В русском языке ассимилируются согласные. Возможна ассимиляция по месту и способу образования, по твёрдости и мягкости, по звонкости и глухости согласных. В сочетаниях согласных звуков литературного русского языка более сильным является последующий звук, он влияет на предыдущий, уподобляя (ассимилируя) его: подход [тх] — оглушение [д] под влиянием последующего [х], на месте [с’т’] — смягчение [с] под влиянием последующего [т’], ср. место [ст]. Такую ассимиляцию называют регрессивной…
Tags:
Языкознание
Ассимиляция. — есть уподобление нового содержания сознания уже имеющемуся обработанному (сконстеллированному) субъективному материалу, причем особо выделяется сходство нового содержания с уже имеющимся, иногда даже в ущерб независимым качествам нового.
В сущности, ассимиляция есть процесс апперцепции (см.), отличающийся, однако, элементом уподобления нового содержания субъективному материалу. В этом смысле Вундт говорит: “Такой способ оформления (т. е. ассимиляции) выступает в представлениях особенно наглядно тогда, когда ассимилирующие элементы возникают путем воспроизведения, а ассимилированные — путем непосредственного чувственного впечатления…
Tags:
Психология
АССИМИЛЯЦИЯ (лат. assimilatio — уподобление, сопоставление) — по Пиаже, механизм, посредством которого новый предмет или ситуация объединяется с совокупностью предметов или с другой ситуацией, для которой схема уже существует. В социальной психологии слияние одного народа (или его части) с другим путем усвоения его языка, обычаев и т. п. и утраты своего языка, культуры и национального самосознания. Существует естественная ассимиляция, которая происходит в благоприятных для народов условиях (использования принципа полного равноправия народов) и носит характер слияния малых народов с более крупными этническими общностями.
Наряду с естественной существует насильственная ассимиляция, которая происходит в условиях национального, религиозного и т. п. гнета и носит характер подавления некоторых народов.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ (от лат. assimilatio — подражание, уподобление, сходство) этническая, частичная или полная утрата культуры в пользу другой, обычно доминирующей культуры, включая и смену этнической идентичности (см. Самосознание этническое). Ассимиляция — одна их наиболее распространённых форм межэтнических взаимодействий в результате контактов этнических и государственной политики в отношении меньшинств этнических. Этнической ассимиляции, как правило, предшествует культурная ассимиляция (аккультурация), т. е. частичная или полная утрата своей культуры в пользу другой. Ассимиляции подвергаются прежде всего малочисленные группы с приниженным социальным и политическим статусом. Обычно ассимиляция носит добровольный характер как результат миграций, смешанных браков, стремления интегрироваться и повысить социальный статус в рамках доминирующих культур и более широких гражданских сообществ (см.
Tags:
Этнология
ассимиляция — Электронная еврейская энциклопедия ОРТ
АССИМИЛЯ́ЦИЯ, социально-культурный процесс, в ходе которого осознание общности связей с одной национально-культурной группой сменяется идентификацией с другой. В результате ассимиляции индивид или группа могут частично или полностью утратить свой первичный национальный облик.
Обычно группа национального, этнического, религиозного или языкового меньшинства ассимилируется с большинством, в среде которого она живет. Ассимиляция протекает посредством идентификации с культурой, религией, национальными или политическими идеалами ассимилирующей среды или посредством смешанных браков.
Из-за недостатка данных невозможно проследить процессы ассимиляции среди евреев в племенной период или во времена Израильского и Иудейского царств. Пророки были крайними противниками религиозных и культурных влияний извне. Очевидно, что они опасались сближения евреев с языческой средой. Эзра был противником смешанных браков, и его позиция стала ведущей линией софрим и мудрецов времен Талмуда («их [язычников] вино запрещено из-за их дочерей»). Для взглядов еврейских ученых было также характерно крайне отрицательное отношение к ассимиляции, в том числе к культурно-бытовой. В мидраше сказано: «Из-за трех добродетелей избавились израильтяне от ига египетского: за то, что не изменили языка своего; за то, что не изменили имен своих; и за то, что не изменили одежды своей». С другой стороны, в Библии упоминаются многие факты религиозных и культурных влияний финикийцев, ассирийцев, вавилонян и других народов на евреев. Однако эти тенденции ослабевают после возвращения из пленения вавилонского.
В конце 4 в. до н. э. евреи попадают под влияние эллинизма, и часть их, особенно в Египте, усваивает эту культуру. Возникает еврейская литература на греческом языке, и в Эрец-Исраэль появляется группа эллинизированных евреев (митъявним), которые даже в период преследования еврейской религии Антиохом Эпифаном готовы были сотрудничать с ним. Восстание Маккавеев (см. Хасмонеи) задержало этот процесс, но с течением времени представители Хасмонейской династии сами переняли эллинистические обычаи и даже имена. Несмотря на это, некоторые хасмонейские цари, стараясь таким образом объединить всё семитское население, насильно обратили в иудейство другие народности (идумеев, итуреев) Эрец-Исраэль. Впоследствии эти народности действительно полностью ассимилировались с евреями.
Очень распространенный в 1 в. до н. э. и в 1 в. н. э. прозелитизм (обращение в иудаизм) тоже часто приводил к полной ассимиляции обращенных. После того, как христианство стало господствующей религией Римской империи (4 в.
н. э.), прозелитизм стал караться смертной казнью, а принявшие христианскую веру евреи окончательно порывали с еврейским обществом и полностью ассимилировались. В средние века, однако, имели место случаи прозелитизма, и принявшие иудейство считались частью еврейского народа (см. письма Маймонида норманнскому прозелиту Овадии ха-Геру).
Несмотря на отрицательное отношение еврейских духовных руководителей к ассимиляции, частичное восприятие чужих культур и цивилизаций в разные эпохи еврейской истории, несомненно, усилило жизнеспособность еврейской культуры и привело к успешному соревнованию между еврейским обществом и окружающей его культурной средой. Ряд блестящих трудов об иудаизме, носящих характер толкований или апологетики, был написан на греческом (Филон Александрийский), арабском (Иехуда ха-Леви, Маймонид), испанском (Михаэль Аврахам Кардозо), португальском (Ицхак Абохав II), латинском (Менашше бен Исраэль, Оробио де Кастро) и немецком (Моше Мендельсон) языках.
Возможно, влияние ассимиляции спасло, в некоторой степени, еврейскую культуру от косности и окаменения, в отличие от самаритян и караимов.
Положение в корне изменилось в эпоху Просвещения, когда часть евреев переняла не только формы мышления и язык, но и основные духовные ценности окружающей среды. В глазах такого рода ассимиляторов существование еврейства и продолжение его духовного развития потеряли смысл. В конце 18 в. некоторые евреи переходили в христианство, якобы приобщаясь таким образом к развивающейся европейской культуре и оставляя «окаменелое» еврейство. Другие предлагали построить новую европейскую культуру на принципах деизма, признающего только «естественную религию» и отрицающего все существующие и исторически сложившиеся религии. Третьи (они были меньшинством) готовы были признавать лишь моральные принципы «чистого мозаизма», то есть иудаизма.
С развитием в иудаизме реформационного движения идеология ассимиляции приобрела новый размах в первой половине 19 в.
(см. Реформизм в иудаизме). Деятели этого движения пытались лишить еврейскую религию ее национальных элементов. Принадлежность к еврейству они определяли как отношение к вероисповеданию, а не к нации. Появились «немцы Моисеева закона», «французы Моисеева закона» и т. д. Они перевели молитвы с иврита на другие языки и внесли изменения в их содержание; из молитв исключалось упоминание о надежде на избавление еврейского народа и на возвращение его в Эрец-Исраэль. Однако не только реформисты, но и сторонники возникшей в Германии новой ортодоксии, например Шимшон Рафаэль Гирш, приветствовали культурную ассимиляцию. К середине 19 в. большинство западноевропейских и особенно немецких евреев полностью ассимилировались в политическом и культурном отношениях.
Развитие национализма в европейских странах во второй половине 19 в. и обострение отношений между разными народами и народностями многонациональных государств усложнили проблему ассимиляции евреев. На одной и той же территории сталкивались разные национальности и культуры.
Так, евреев Праги стремились ассимилировать одновременно немцы и чехи. Такой же конфликт между польской, немецкой и русской культурами возник в Польше, а в Восточной Галиции — между немецкой, польской и украинской культурами. Нации и народы с менее развитой культурой предпочитали, чтобы евреи считали себя евреями, а не пополняли ряды господствующих наций и развивали их культуру. Сами евреи знали, что примыкая к «сильным» (немцам, русским), они вызывают озлобление других угнетенных наций.
Все это привело к усилению национального самосознания евреев. В европейской исторической науке возникло в то время направление, рассматривавшее каждую эпоху и культуру как феномен, о котором следует судить в соответствии с его собственной системой ценностей. Под влиянием этой школы росло уважение также к истории еврейского народа и его культуре, к ее достижениям, ценностям и критериям. Ассимиляторы, уповавшие на слияние с другими народами в наднациональном гуманистическом обществе, оказались (в конце 19 в.
— начале 20 в.) жителями или гражданами милитаристских, националистических государств. Более того, ассимиляция евреев вызвала враждебную реакцию в широких кругах тех народов, среди которых они пытались ассимилироваться (см. Антисемитизм). Однако сторонники ассимиляции не теряли надежды на конечную победу своих взглядов. Даже Катастрофа, постигшая евреев в ходе Второй мировой войны, и разочарование в социалистическом обществе, построенном в СССР после революции, не привели к исчезновению ассимиляторских тенденций среди европейского и американского еврейства. Провозглашение Государства Израиль создало внутренне противоречивую ситуацию для сторонников ассимиляции: с одной стороны, они жили в условиях нередко отвергавшей или неохотно ассимилировавшей их среды, с другой — победы и успехи еврейского государства пробуждали в них законное высокое чувство национальной гордости.
На фоне взаимоисключающих социологических теорий о Соединенных Штатах Америки как о плавильном тигле или как о культурно-плюралистическом конгломерате еврейская мысль развивалась в разных направлениях: от идей сознательной и полной ассимиляции до пламенного сионизма.
Еврейство США после Второй мировой войны не пошло ни по одному из этих путей в его чистом виде. Евреи США обычно связаны друг с другом социально обусловленными контактами. Большинство еврейских детей в городах получают некоторое еврейское воспитание. С другой стороны, смешанные браки составляют не менее 15 % (этот процент увеличивается среди лиц с высоким образовательным цензом), и соблюдение религиозных предписаний среди евреев является минимальным. Почти перестал существовать в качестве разговорного языка идиш, а иврит не заменил его. Все же большинство евреев принадлежит к какой-либо еврейской общине или организации. Намечается повышение интереса к еврейской истории и культуре, усиливаются ортодоксальные направления, в особенности хасидизм течения Хабад. Очевидно, Катастрофа и образование Государства Израиль стали причиной того, что многие евреи США вновь утвердились в своей принадлежности к еврейскому народу.
В 1960-е гг. рост группового самосознания негритянского населения США вызвал у некоторых молодых евреев, находившихся под влиянием «новых левых», больше готовности к отождествлению с неграми, чем к проявлению их собственного еврейского самосознания.
Некоторая часть еврейской молодежи рассматривала верность еврейскому народу как принадлежность к буржуазии и лагерю угнетателей (от еврейства, как и от Израиля, следует поэтому отречься). Однако такие группы, и ранее немногочисленные, становятся все менее влиятельными с усилением нетерпимости и проявлением агрессивного негритянского антисемитизма. Во время Шестидневной войны подавляющее большинство американской еврейской молодежи, включая большую часть «левых», проявили такую же заинтересованность в делах Израиля, как и старшее поколение. Новый подъем национальных чувств и осознание связи американских евреев с еврейским народом во всем мире явились результатом развернувшейся борьбы за национальные права советских евреев и их право на выезд в Израиль.
Рост числа смешанных браков, низкая рождаемость, отражающаяся на численности еврейских общин, заметный отход интеллектуальной молодежи от проблем еврейства, — таковы признаки ассимиляции в западноевропейских странах.
В национальном самосознании евреев ведущую роль играет сионизм.
Руководство еврейских общин, например в Англии, становится все более религиозно ортодоксальным. Во Франции сразу после Второй мировой войны казалось, что ассимиляция прогрессирует. Но иммиграция алжирских евреев в 1960-х гг. изменила эту тенденцию. Выходцы из Алжира более религиозны и в большей степени сознают свою принадлежность к еврейству, чем это было присуще евреям Франции. Усилившиеся связи с Израилем также способствовали повышению интереса к еврейской проблематике в среде французских евреев, а резкий переход де Голля от произраильской к проарабской политике (1967) еще более усилил его. Значительное число молодых евреев, прежде далеких от еврейства, стало интересоваться изучением иврита, еврейской истории и культуры и готовиться к переселению в Израиль. В более отдаленных общинах, как, например, в Южной Африке, Южной Америке и Австралии, несмотря на различия в местных условиях, наблюдаются те же общие тенденции, что и во всем мире: с одной стороны, стремление приспособиться к окружающей среде, а с другой — утверждение еврейского самосознания.
Государство Израиль является, несомненно, огромной притягательной силой, сплачивающей, пробуждающей и укрепляющей национальное самосознание евреев диаспоры, а потому — важнейшим фактором, тормозящим процесс ассимиляции.
После октябрьского переворота (1917) советское правительство, руководимое Лениным, столкнулось с еврейским вопросом во всей его сложности. С одной стороны, большевики считали полную ассимиляцию евреев существенным выражением социального прогресса и характерной чертой социалистического строя. С другой — на территории России проживали миллионы сконцентрированных главным образом в пределах черты оседлости евреев, говоривших на своем родном языке и развивавших свою национальную культуру. Большинство евреев обладало ярко выраженным национальным самосознанием, проявлявшимся либо в традиционном религиозном быту, либо в новых, светских формах — идеологии Бунда или сионизма. Даже евреи больших городов, вступившие на путь ассимиляции с русским языком и культурой, остались евреями в своих собственных глазах и в глазах окружения.
Поэтому новый советский режим был вынужден признать евреев «национальностью» с ее собственным языком и культурой, подобно другим этническим группам («национальностям»), которых революционная власть обещала освободить от насильственной русификации, проводившейся царизмом. Так возникли особая советская система еврейского образования, а также пресса, литература и театр почти целиком на идиш. Это была официальная советско-еврейская культура, стремившаяся разорвать связь евреев с ивритом, с ценностями многовековой еврейской культуры и историческим прошлым своего народа. Несмотря на официальный, контролируемый властями доктринерский характер, эта культура на идиш в некоторой мере служила сотням тысяч евреев и их детям в 1920-х гг. — начале 30-х гг. средством сохранения еврейского самосознания. Причем в душе многие из них сохранили связь с подлинной еврейской культурой.
В то же время сотни тысяч евреев переселились в Москву, Ленинград и другие крупные центры. Многие стали сотрудниками партийного и государственного аппарата, хозяйственных, научных и даже военных ведомств и учреждений.
Большинство не скрывали своего еврейского происхождения, но они и их семьи быстро переняли русскую культуру и язык, и их принадлежность к еврейству вскоре утратила всякое культурное содержание. Так, параллельно с развитием официальной культуры на идиш усилилось стремление к быстрой ассимиляции, особенно среди евреев в крупных городах, считавших в большинстве свою национальность несущественной деталью, которую в дальнейшем заменит принадлежность к наднациональному социалистическому обществу.
Существовал еще и третий тип советского еврея, полулегально или нелегально дававшего своим детям религиозное еврейское воспитание (главным образом среди хасидов запада России и в неашкеназских /см. Ашкеназы, Сефарды/ еврейских общинах на Кавказе и в республиках Азии). Некоторые из них даже пытались поддерживать интерес к языку иврит и литературе. Однако число таких евреев было ничтожно мало, и они почти не были связаны между собой.
Сталинский террор второй половины 1930-х гг. привел к почти полной ликвидации учреждений и организаций культуры на идиш, таким образом лишив жизнь массы неассимилированных евреев ее национального содержания.
Перед Второй мировой войной Советский Союз аннексировал часть территории Польши и Румынии, а также прибалтийские государства. Еврейское население этих территорий, которое в подавляющем большинстве не было ассимилировано, усилило влияние еврейской культуры и укрепило самосознание советских евреев. Во время Второй мировой войны и после нее советские евреи пережили два потрясения, в результате которых они разуверились в возможности подлинного равенства и безопасности при советском режиме. Тем самым усилилось их чувство взаимной солидарности и принадлежности к еврейскому народу. Во-первых, на оккупированных советских территориях определенная часть местного населения, включая молодежь, активно помогала немцам в уничтожении своих сограждан еврейской национальности, и даже советские солдаты и партизаны, в том числе их командиры, часто проявляли враждебное отношение к евреям. Вторым потрясением явилась откровенно антисемитская политика Сталина в 1948–53 гг.: кампания по «борьбе с космополитизмом», «заговор врачей» (см.
Врачей дело).
Противоречие между насильственным искоренением еврейской культуры и поощрением ассимиляции, с одной стороны, и официальным признанием еврейских граждан как «евреев по национальности» — с другой, породило своеобразное положение советских евреев среди других народов СССР. Прежде всего, это касалось молодежи, которая, в отличие от предшествующего поколения, не имела иллюзий и не верила в будущее «коммунистическое общество, в котором будет единая национальная общность — советский народ». Рос протест молодых советских евреев против унизительной дискриминации, выделяющей евреев из более чем ста национальностей Советского Союза, усиливалось их еврейское самосознание, основанное на глубокой эмоциональной привязанности к Государству Израиль, которое в их глазах символизировало «нормальный» и гордый еврейский народ. Движение протеста, охватившее достаточно широкие круги еврейской интеллигенции, выражалось в поисках источников подлинной современной еврейской культуры, в попытках изучать иврит, в желании познать историю еврейского народа и главным образом в борьбе за разрешение на выезд в Израиль.
Тысячи молодых евреев, собиравшиеся в Москве, Ленинграде и других городах вокруг синагог в праздники, особенно в Симхат-Тора, демонстрировали свою солидарность с еврейским народом и с Израилем и протестовали против насильственной ассимиляции.
Ассимиляционные процессы в 1970-х гг. — начале 2000-х гг. Начиная с 1970-х гг., значительно усилились ассимиляционные процессы среди еврейства Соединенных Штатов Америки. Резкое повышение образовательного уровня американских евреев, расселение миллионов евреев из центров, где проживали сплоченные и многочисленные еврейские общины, как, например, Нью-Йорк, по всей территории страны, увлечение другими религиями, отход от религии вообще, жизнь в условиях «общества потребления» с его погоней за материальными благами и забвением духовных ценностей являются отличительными чертами этого явления. Одним из показателей ассимиляции является рост числа смешанных браков. Если в 1970-х гг. 31,7% евреев США вступали в смешанные браки (в эти годы около 10% всех еврейских семей США состояли из супругов разных вероисповеданий), то в 1990-х гг.
более 50% браков, заключенных евреями, были смешанными. С 1990 г. по 2000 г. процент евреев, состоящих в смешанных браках, вырос с 28% до 37%. Согласно приблизительным оценкам, среди тех, кто определяет себя как «светские евреи», удельный вес вступающих в смешанные браки значительно превышает 60%, у реформистов он составляет около 30%, у консерваторов (см. Консервативный иудаизм) около 10%, а у ортодоксов (см. Ортодоксальный иудаизм) близок к нулю. Наиболее высок этот показатель среди деятелей искусства и у студентов высших учебных заведений; чем дольше семья проживает в США, тем большая вероятность вступления представителей ее младшего поколения в смешанный брак. Явлением, способствующем ассимиляции, является резкое увеличение числа еврейских мужчин и женщин, не состоящих в браке и не собирающихся его заключать. В 1983 г. 38% евреев репродуктивного возраста не состояли в браке. В 1990-х гг. по данным опроса, проведенного по заказу еврейских организаций, 50% еврейских женщин и 49,5% мужчин в возрасте 25–34 лет никогда не состояли в браке.
80% американских евреев, не состоящих в браке, имеют сексуальными партнерами представителей других вероисповеданий.
До середины 1970-х гг. американская еврейская община в целом (за исключением ортодоксов) не проявляла тревогу по поводу смешанных браков. Так, считалось, что многие неевреи, вступающие в брак с евреями, принимают иудаизм, и поэтому такие браки не уменьшают числа еврейского населения. Исследования, проведенные в первой половине 1970-х гг., показали, что обряд гиюра проходят около 25% женщин неевреек, выходящих замуж за евреев, а такие браки заключаются вдвое чаще, чем браки между неевреями и еврейками. В начале 1980-х гг. в иудаизм ежегодно переходили в связи с вступлением в брак 10–15 тыс. человек (больше, чем в предыдущий период). В 1970-х гг. в американской еврейской среде были популярны теории, утверждавшие, что в смешанных семьях дети большей частью получают еврейское воспитание. Но исследование 1980-х и начала 1990-х гг. показали, что лишь в 28% смешанных семей дети получают еврейское воспитание и в дальнейшем ассоциируют себя с еврейством.
В результате в США и в Канаде в начале 1990-х гг. насчитывалось около 41,5 тыс. взрослых людей, у которых один из родителей был евреем, но воспитанных в детстве в иной конфессии. Исследование профессора Сильвии Барон, проведенное в начале 2000-х гг., показало, что если даже дети в смешанных семьях считают себя евреями, они затрудняются определить, в чем выражается их еврейская идентичность.
Среди американского еврейства стремительно возрастает число нерелигиозных людей, евреи отходят от иудаизма в более значительном числе, чем представители других вероисповеданий отходят от своих религий. Так, в 2000 г. 1,4 млн евреев заявили, что они не являются религиозными. Увеличивается число евреев, переходящих в другие религии. Так, в 1990 г. насчитывалось 625 тыс. евреев, исповедовавших другие религии, в 2000 г. число последователей других религий составляло 1,4 млн.
Хотя ассимиляционные процессы, действующие в США, затронули также еврейские общины в странах Западной Европы, но в Европе в конце 1990-х — начале 2000-х гг.
их действие было ослаблено из-за новой вспышки антисемитизма в результате ближневосточного конфликта, особенно после начала интифады ал-Акса в конце сентября 2000 г. Так, если в 1992 г. только 30% английских детей-евреев школьного возраста посещали еврейские школы, то в 1999 г. их число возросло до 51%. Это произошло вследствие того, что еврейские дети в общих школах различных типов стали значительно чаще подвергаться нападениям со стороны сверстников.
Во Франции процессы ассимиляции были сильно замедлены вследствие массовой иммиграции в страну евреев — выходцев из стран Северной Африки, которые лучше сохраняли свою еврейскую идентичность, чем ашкеназские евреи, и самым большим взрывом антисемитизма в Европе в 1990-х гг. — начале 2000-х гг. К началу 2000-х гг. более 70% французских евреев были выходцами или потомками выходцев евреев из Северной Африки. Так, в 1970–75 гг. 62 % браков, заключенных евреями — уроженцами Франции — были смешанными, тогда как у уроженцев Северной Африки смешанные браки составляли 28%.
В крупных еврейских общинах на юге страны: в Ницце, Марселе в 1980-х гг. — начале 2000-х гг. больший процент евреев посещал синагоги, чем в Парижском районе. Это объясняется тем, что в этих городах большинство евреев — потомки уроженцев Северной Африки, которые ведут более традиционно еврейский образ жизни, чем ашкеназы.
В последнем десятилетии заметно стремительное развитие еврейского образования во Франции. Так, в середине 1970-х гг. в еврейских школах обучалось 5% всех еврейских детей школьного возраста в Париже, 49% в провинции. В середине 1990-х гг. в еврейских школах, где ученики находились полный день, обучалось 25% еврейских детей. Во Франции увеличивается число еврейских учебных заведений всех типов. Так, если в 1976 г. в стране насчитывалось 44 еврейских учебных заведений, то к 1992 г. их число составляло 107 и продолжало расти. К концу 1990-х гг. более 75% всех еврейских детей школьного возраста посещали различные еврейские учебные заведения и курсы. В начале 2000-х гг.
после начала интифады ал-Акса число учащихся в еврейских школах еще более возросло.
В странах с небольшими еврейскими общинами с незначительным уровнем антисемитизма ассимиляционные процессы развиваются стремительно. Так, среди молодых евреев Нидерландов 76% мужчин и 68% женщин сочетаются брачными узами с представителями других религиозных конфессий. Но часть детей, рожденных в смешанных семьях, остаются членами еврейской общины. Так, в 2001 г. 30% представителей еврейской общины Нидерландов были евреями согласно Галахе. Отход от еврейских ценностей привел к тому, что 2/3 евреев Нидерландов в возрасте 30 лет не создали семей, что в два раза выше, чем среди всего населения страны. Евреи до 30 лет разводятся в два раза чаще, чем в целом их сверстники в стране. На каждую еврейскую женщину, рожденную после Второй мировой войны приходится в среднем 1,5 ребенка; среди всего населения этот показатель равен 1,9. Если в целом в Нидерландах только 23% мужчин и женщин, относящихся к возрастной группе 30–35 лет, живут одни, то среди евреев этот показатель равен 44%.
Ассимиляционные процессы в Бельгии — европейской стране с небольшой еврейской общиной, были замедлены резким взрывом антисемитизма в 1990-х гг. — начале 2000-х гг., особенно усилившимся после начала интифады ал-Акса. Антиизраильская кампания в бельгийской прессе, как на французском, так и на фламандском языках, принимающая зачастую грубые антисемитские формы, не имела аналогов в других европейских странах. Это привело к процессу консолидации еврейской общины в стране. Так, в еврейских школах Бельгии (три в Антверпене и три в Брюсселе) обучается самый высокий процент еврейских детей школьного возраста в Европе. В стране с еврейским населением 31,4 тыс. человек более трех тысяч детей в Антверпене и две тысячи в Брюсселе посещают еврейские школы. Еврейские дети — учащиеся общегосударственных школ изучают в специально отведенные часы иудаизм. Тем не менее уровень ассимиляции в Бельгии остается довольно высоким. Так, число смешанных браков составляет около 50%.
Германия является единственной страной еврейской диаспоры со стремительно растущим еврейским населением.
Так, в январе 1988 г. в 65 еврейских общинах страны было зарегистрировано 27 612 членов, в 2001 г. в 83 еврейских общинах Германии состояло более ста тысяч человек. В последующие годы число евреев Германии увеличивалось еще более стремительными темпами. Многие из маленьких еврейских общин, в которых почти не было людей, должны были полностью исчезнуть в течение ближайшего десятилетия. Подавляющее число браков, заключенных евреями во второй половине 1980-х гг., были смешанными. В малочисленных еврейских общинах евреям трудно было найти невесту. Это привело к катастрофическому разрыву между числом смертей и рождений. Так, в 1988 г. в Германии умерли 423 еврея и родились 11. Изменения произошли за счет массовой иммиграции в Германию евреев из государств СНГ и стран Балтии. Так, еврейское население небольшого городка Кредсельда, составлявшее в 1989 г. 130 человек, в 2001 г. выросло до 901. А еврейское население столицы Германии выросло с шести тысяч в 1989 г. до двенадцати тысяч в 2001 г. Во многих городах восстанавливают синагоги, еврейские общинные учреждения, которых в этих населенных пунктах не было со времен нацизма.
Так, впервые с 1930 г. в Вюрцбурге, городе на юго-западе Германии, в декабре 2001 г. был назначен раввин, уроженец Тель-Авива Я. Эберт. Хотя большинство новых членов еврейских общин крайне далеки от иудаизма и каких бы то ни было форм еврейской жизни, массовый приток евреев в Германию оживил еврейскую жизнь и ослабил действие ассимиляционных процессов.
В 1970–1980-х гг. в Советском Союзе продолжалась ассимиляция широких слоев еврейского населения. Так, в 1959 г. 74,4% еврейского населения назвало русский своим родным языком. 21,5% называли родным языком идиш, иврит, еврейско-таджикский или еврейско-татский языки. В 1989 г. уже 83,6% евреев указали на русский язык как на родной и только 14,2% на один из еврейских языков. Увеличивалось число смешанных семей. Так, по данным переписи 1989 г., 44% женатых евреев и 30% замужних евреек состояли в смешанных браках. В отличие от Европы или стран американского континента в Советском Союзе к концу 1989 г. 95% детей, рожденных в смешанных браках, относили себя к иным национальностям.
В результате процессов ассимиляции резко сокращалось число детей, рожденных матерями-еврейками. Отрицательно сказалось на уровне рождаемости увеличение числа еврейских женщин, не вступивших в брак и не имевших детей, что было следствием диспропорции полов в молодых возрастных группах и относительно более частого вступления мужчин-евреев в межнациональные браки. Подъем еврейского национального движения, наступивший в Советском Союзе после Шестидневной войны, касался в целом незначительного числа евреев и мог только замедлить общий процесс, но его воздействие было тем более незначительным, что большинство его участников репатриировались в Израиль или выехали в США и другие страны мира.
В России в 1990–2000-х гг., с одной стороны, происходило массовое открытие еврейских школ, синагог, других еврейских учреждений, некоторые евреи возвращались в иудаизм, но, с другой стороны, эти процессы затрагивают незначительную часть еврейского населения страны.
Массовый выезд евреев в Израиль и другие страны мира привел к сокращению численности еврейского населения России.
Так, по данным переписи 1989 г. в России насчитывалось 551 тыс. евреев, а по переписи 2002 г. — 259 тыс. евреев. Резко возросло число смешанных браков. Так, в 1991 г. в России 67% детей, рожденных еврейками, имели отца нееврея, и лишь у 578 новорожденных (14–20% от общего числа детей еврейского происхождения) оба родителя были евреями. Среднее число детей, рожденных еврейками, крайне незначительно и составляло 1,14 (необходимый минимум для воспроизведения населения 2,1 ребенка). Несмотря на развитие еврейских религиозных общин в целом незначительный процент евреев России принадлежит к одному из направлений иудаизма. Процент евреев-атеистов выше, чем процент атеистов у любой национальной группы в России, при этом число евреев, принадлежащих к одной из христианских конфессий, больше, чем число евреев, исповедующих иудаизм.
Сходные процессы — массовый выезд населения, ассимиляция небольшого числа оставшихся — происходили и в других государствах, членах СНГ. Но в этих республиках процессы ассимиляции носили еще более ускоренный характер и привели к еще более стремительному сокращению численности еврейского населения, чем в России.
Так, согласно данным Всесоюзной переписи 1989 г., в Белоруссии проживали 111 977 евреев, по данным переписи населения Республики Беларусь 1999 г., еврейское население составляло 27 810 человек. За 10 лет численность еврейского населения сократилась на 75,2%. В столице республики Минске число евреев за 10 лет сократилось с 39 154 человек до 10 141 человека. Только в пяти городах численность еврейского населения в 1999 г. превышала тысячу человек: Минск — 10 141, Гомель — 4029, Витебск — 2883, Могилев — 1698, Бобруйск — 1360. Несмотря на развитие еврейской общинной и культурной жизни, открытие двух еврейских школ, четырех детских садов, еврейское население республики, живущее небольшими группами по всей Беларуси, по всей видимости, обречено на ассимиляцию и исчезновение.
В стране с крупнейшей еврейской общиной Латинской Америки, Аргентине, ассимиляционные процессы были замедлены благодаря проживанию 80% 180-тысячной еврейской общины в Большом Буэнос-Айресе, где широко развита сеть еврейских учебных, благотворительных и общественных организаций, а также резкому всплеску антисемитизма в Аргентине, особенно со стороны многочисленных представителей арабской общины.
Но рост антисемитизма в сочетании с тяжелым экономическим кризисом в Аргентине в начале 2000-х гг., в ходе которого разорились два крупнейших еврейских банка, способствовали выезду в Израиль большого числа аргентинских евреев, а также нанесли серьезный удар по сети еврейских общинных учреждений, в том числе и учебных. Так, в последние годы возросло число смешанных браков, хотя оно не превышает 45%.
В отличие от Аргентины в другой стране Латинской Америки, Бразилии, ассимиляционные процессы быстро развиваются. Бразилия занимает одно из первых мест в мире по число смешанных браков (около 80%). Такая ситуация грозит полной ассимиляцией и исчезновением еврейской общины Бразилии, насчитывавшей в 1991 г. 97 300 человек.
В целом современная эпоха характеризуется двумя полярно противоположными процессами среди евреев диаспоры: с одной стороны, происходит культурная ассимиляция; с другой — усиливается национальное самоутверждение, крепнет общение с Государством Израиль и осознание общности судьбы всего еврейского народа.
Курулёнок А.А., Дмитриева Д.Ю. Межслоговая ассимиляция в истории русского вокализма
УДК 811.161.1
МЕЖСЛОГОВАЯ АССИМИЛЯЦИЯ
В ИСТОРИИ РУССКОГО ВОКАЛИЗМА
Курулёнок А.А., Дмитриева Д.Ю.
В статье рассматривается возможность объяснения фонетических изменений гласных в истории русского языка с точки зрения действия межслоговой ассимиляции. В связи с этим обсуждается вопрос о времени протекания этого процесса.
Ключевые слова: межслоговой сингармонизм, умлаут, силлабема, падение редуцированных.
INTERSYLLABIC ASSIMILATION
IN THE HISTORY OF RUSSIAN VOCALISM
Kurulyenok A.A., Dmitieva D.Y.
In this article an eventual explanation of phonetic vowels changes is regarded within the context of the history of the Russian language under the aspect of intersyllabic assimilation effect. In connection with this fact the questions of the time flowing is discussed.
Keywords: intersyllabic vowel harmony, umlaut, syllabeme, reduced vowels fall.
В потоке речи мы произносим звуки и связываем их друг с другом. Один звук может уподобиться другому. В результате этого в определенных положениях происходят некоторые изменения звучания тех или иных звуков. Один из наиболее распространённых типов изменения звука в потоке речи – ассимиляция.
Сущность ассимиляции, или уподобления, состоит в том, что различительный признак одной фонемы переносится на соседнюю фонему, что приводит к ее превращению в другую фонему. Ассимиляция – влияние одного звука на другой (реже друг на друга), в результате которого звуки в произношении или становятся одинаковыми (полная ассимиляция), или приобретают общие черты (частичная ассимиляция).
В терминологическом отношении говорят о контактной и дистактной (дистантной) ассимиляциях, предполагающих соответственно ассимилятивное влияние соседних звуков и звуков на расстоянии.
Ассимиляции основаны на почве приспособления рекурсии предшествующего звука и экскурсии последующего.
Поэтому по отношению к направлению ассимиляция может быть прогрессивной, когда преобладает первый звук, и регрессивной, когда преобладает второй звук.
Ассимиляция может затрагивать тот или иной признак звука. Для согласных – это признаки способа и места образования, твердости и мягкости, голоса (ассимилятивное оглушение и озвончение). Для гласных – это признаки ряда, подъема, лабиализации. Приведем пример ассимиляции гласных по ряду, известной в истории языка: робенок [роб’éнок] > ребенок [р’эб’éнок], позднее ребёнок [р’иб’óнǝк] [11, с. 205] – в этом случае, когда уподобление наблюдается в звуках, находящихся в разных слогах, ассимиляция называется межслоговой.
В современном русском литературном языке в большей степени обращает на себя внимание ассимиляция согласных, подробно описанная в работах по фонетике русского языка. Иногда говорится об ассимиляции гласных под ударением в результате воздействия соседних мягких согласных, что, впрочем, чаще характеризуется как аккомодация.
Некоторые учёные говорят об ассимилятивных процессах в области гласных, например, у-ассимиляции (пупулярных, фукультет) [3, с. 138]. Добавим, что в русских говорах можно встретить ассимиляцию, при которой уподобляется предударный гласный звук ударному гласному следующего слога по признаку подъёма: [д’ас’á]тка (десятка), ст[р’ал’á]ть (стрелять) и др. [7, с. 40, 46-48]. Ассимиляцией гласных обусловлено формирование различных типов предударного вокализма [2, с. 67-68, 81-83, 86].
Тем не менее, сегодня ассимиляция гласных, т. е. взаимодействие именно гласных, а не влияние согласных на гласные звуки, – в русском литературном языке явление редкое, случаев ассимиляции гласных «обычно не бывает, так как, за сравнительно немногими исключениями, внутри морфем нет их стечения» [9, с. 185].
Приведённый выше пример ассимиляции гласных, а также данные русских говоров позволяют надёжно говорить о том, что ассимиляция гласных звуков соседних слогов известна русскому языку, по крайней мере, в его прошлом.
При историческом становлении слова ассимиляция может действовать на расстоянии, распространяясь на несоседние звуки. Предположение об ассимилятивном воздействии гласного последующего слога на гласный же предыдущего находит типологическую поддержку в германском и тюркском умлауте. Умлаут представляет собой воздействие гласного одного слога на гласный другого, обычно предшествующего слога. В данном случае можно предположить действие межслоговой (дистактной) регрессивной ассимиляции в истории русского языка.
В решении проблем межслоговой ассимиляции в истории русского языка нами использовались ретроспективный метод, при котором реконструируются письменно не зафиксированные особенности развития древнерусских гласных в прошлом; проспективный метод, при котором определяются результаты развития фонетической системы в современном русском языке. С помощью метода структурного анализа и приёма исторической интерпретации языкового материала были представлены направления исторического развития древнерусских гласных в русском языке и его говорах.
Использовался и сопоставительно-типологический метод, который помогает установить сходства и различия процессов исторических преобразований гласных в отдельных русских говорах, которые по-разному представляют результаты истории русского языка.
Источниками для нашего рассмотрения послужили работы по исторической грамматике русского языка и русской диалектной фонетике, а также работы по современной и исторической фонетике и фонологии. Суждения опираются на фундаментальные исследования по истории звуков русского языка и по русской диалектологии А.И. Соболевского, А.А. Шахматова, Р.И. Аванесова, Л.Л. Касаткина и др. Данные, полученные отечественными исследователями в результате изучения памятников древнерусской письменности и диалектов русского языка, явились материалами для нашего рассмотрения. С учётом различных взглядов были сделаны собственные заключения по поводу фонетической эволюции русских гласных.
Проблема межслоговых ассимиляций затрагивается в работах А.А. Шахматова [14, с.
65-66, 115, 194, 200-201], А.И. Соболевского [12, с. 48-52; 13, с. 90-91], Л.А. Булаховского, С.С. Высотского, И.Г. Добродомова, Л.Л. Касаткина, В.В. Колесова, И.А. Изместьевой и др. Тенденция к межслоговому уподоблению отмечается на протяжении всей истории русского вокализма и в отдельных современных русских говорах.
Например, к случаям межслогового сингармонизма А.И. Соболевский отнёс переход редуцированных ъ и ь в ь и ъ под влиянием звуков ь или ъ последующего слога: тьнъкъ > тънъкъ, тонок; мъдьлъ > мьдьльнъ, медлен; дъбрь > дьбрь, дебрь. Кроме того, обнаруживается гармония и других гласных: топерь > теперь, отколѣ > откелѣ, Герасим > Гарасим, Геннадий > Ганадей.
Подобное отмечал и А.А. Шахматов.
В рассмотрении ассимилятивных процессов в истории русских гласных основополагающей является ссылка на закон Бодуэна де Куртене, который говорил, что в процессе своего исторического развития в фонетической системе русского языка действуют противоположные тенденции: упрощается система гласных и усложняется система согласных [3, с. 143]. Действительно, фонетическая система русского литературного языка характеризуется сейчас главенством согласных над гласными: система консонантизма сложнее системы вокализма, в ней действуют фонетические законы ассимиляции, диссимиляции, диэрезы и пр.; согласные воздействуют на гласные в потоке речи и обусловливают произношение гласных качеством своего звучания (твёрдостью / мягкостью).
Ассимиляция гласных в истории языка свидетельствует о том, что различительные возможности гласных фонем ограничиваются: они перестают различаться по ряду, подъёму и т.п. Это как раз и отражает перспективу развития системы гласных, причину упрощения которой в истории русского языка можно усмотреть именно в былом ассимилятивном взаимодействии гласных.
История многих процессов в системе вокализма традиционно связывается с воздействием на гласные соседнего согласного звука. Такое объяснение, например, обнаруживают переходы ѣ > и, ä > е (т’ѣло > в т’ил’е, б’ѣлый > б’ил’енький; гул’ала > гул’ел’и; вз’ал > вз’ел’и), обусловленные мягкостью последующего согласного, и переход е > о (м’едъ > м’одъ, л’едъ > л’одъ), обусловленный твёрдостью последующего согласного. Такое воздействие согласных на гласные стало возможным после известного в древнерусском языке падения редуцированных ъ и ь (XII-XIII вв.) – процесса, результатом которого стало формирование системы консонантного типа, выразившееся в усилении категории твёрдости / мягкости.
Признак твёрдости / мягкости стал независимым, определяющим качество гласного (переднее или непереднее образование гласных обусловлено теперь качеством предыдущего согласного), тогда как до падения редуцированных система гласных определяла функционирование всей системы, в которой согласные подчинялись гласными и в своём произношении зависели от качества последующего гласного.
Но результаты изменений ѣ > и, ä > е, замечает Л.Л. Касаткин, наблюдаются в тех говорах (в частности вологодских говорах), где согласные не были в прошлом противопоставлены по твёрдости / мягкости, т. е. там, где падение редуцированных не сформировало той фонетической системы, которая сложилась в русском литературном языке: «В системе, где не было противопоставления согласных по твёрдости / мягкости, воздействие согласного на предшествующий гласный не могло быть основной причиной (или условием) изменения этого гласного» [7, с.
398]. Такая система схожа с той, которая характеризовала фонетику древнерусского языка до падения редуцированных: «В такой системе твёрдость / нетвёрдость согласного подчинена следующему гласному, не самостоятельна, позиционно обусловлена. Мягкость согласного могла быть вызвана только соседним гласным переднего ряда» [7, с. 398]. Поэтому мягкость согласного не могла воздействовать на предшествующий гласный; следовательно, эти изменения вызваны не мягкостью следующего слога, а следующим гласным переднего ряда. И объяснить механизм изменений ѣ > и, ä > е можно только с точки зрения уподобления, ассимиляции гласных.
Известно, что говоры русского языка зачастую сохраняют в своей структуре те особенности и тенденции, которые существовали в прошлом и уже утрачены литературным языком, они отражают процесс изменения языка. Соответственно, если отмеченные выше изменения гласных в говорах можно трактовать как результат ассимиляции гласных в системе, где нет противопоставления согласных по твёрдости / мягкости, то можно предположить действие ассимиляции гласных и в истории русского языка, по крайней мере, в тот её период, когда система согласных ещё не оказывала решающего воздействия на гласные.
Рассмотрение фонетических процессов в древнерусском языке с позиций регрессивного уподобления гласных в соседних слогах раздвигает хронологические рамки процессов изменения гласных и относит их действие в эпоху вторичного смягчения согласных (смягчения полумягких), предшествующую падению редуцированных.
Фонетическая система древнерусского языка до падения редуцированных (в конце X-XI вв.) в структуре слога характеризуется тенденцией к внутрислоговому уподоблению. Однако наряду с внутрислоговыми изменениями (например, процессы палатализации), осуществлявшимися согласно закону слогового сингармонизма, могли происходить и межслоговые преобразования, которые спецификой этого закона не могут быть объяснены. Межслоговые изменения приводят к нарушению внутрислогового сингармонизма и приводят к тому, что внутри слога начинают сочетаться звуки неодинаковой артикуляции. Внутрислоговой сингармонизм трансформировался в межслоговой сингармонизм, что связано с изменениями всей фонетической системы русского языка.
В конце X-XI вв. в древнерусском языке господствовали силлабемы – нерасчленённые сочетания согласной с последующей гласной, т. е. слоги в целом, выступающие в качестве различителей значения. В силлабеме нельзя выделить самостоятельные твёрдые и мягкие согласные фонемы, с одной стороны, и самостоятельные гласные фонемы переднего и непереднего ряда – с другой, так как нельзя обособить качество согласного от качества гласного и наоборот. Тем самым фонем как особых единиц фонологической системы в это время не было: ни гласные, ни согласные как самостоятельные фонемы выделены быть не могут.
Эпоха после смягчения полумягких согласных может быть охарактеризована словами Р.И. Аванесова как «эпоха междуцарствия», которая следовала за эпохой, «когда в основном мягкость или твёрдость согласных зависела от гласных», но предшествовала эпохе, «когда мягкость или твёрдость согласных стала независимой» [1, с. 46-48].
Восстанавливаемая для эпохи вторичного смягчения согласных силлабема является неразложимой единицей, в которой «чисто фонетическое выделение в сознании говорящих отдельных звуков <…> возможно, и это не противоречит функциональной разложимости слога» [6, с.
8]. Термин силлабема и термин фонема для этого периода можно отождествить: «В обоих случаях речь идёт о кратчайшей звуковой единице, служащей для смыслоразличения, с той лишь разницей, что в праславянском этой единице всегда соответствует сочетание звуков, а в более поздний период в том же качестве выступает отдельный звук» [6, с. 9]. Л.Э. Калнынь и Л.И. Масленникова уточняют, что термин силлабема введён для того, чтобы охарактеризовать ту фонетическую ситуацию языка, которая сложилась после смягчения полумягких согласных и продолжалась до падения редуцированных, чтобы отличить её от других эпох, когда функции фонем выполняли отдельно гласные и согласные.
Перед эпохой падения редуцированных фонологическая система русского языка была внутренне противоречивой, она характеризовалась переходным состоянием от приоритета системы гласных к господству системы согласных. Можно думать, что если до эпохи силлабем (до вторичного смягчения) гласные оказывали влияние на согласные (перед гласными переднего ряда твёрдые согласные смягчались), а после падения редуцированных уже согласные стали воздействовать на гласные (т.
е. было взаимовлияние гласных и согласных фонем как отдельных звуков в разные эпохи), то в эпоху существования силлабем друг на друга влияли силлабемы как кратчайшие смыслоразличительные единицы того времени.
Поскольку силлабему можно отождествить в функциональном смысле с фонемой, умлаут возможным и наиболее интенсивным был в эпоху силлабем. И поэтому в древнерусском языке рассматриваемого периода можно выделить два типа силлабем: твёрдую силлабему, в которой сочетались твёрдый согласный и гласный непереднего ряда, и мягкую силлабему, состоящую из мягкого согласного и гласного переднего ряда.
В этот период система согласных ещё не подчинила себе систему гласных, хотя переднее или непереднее образование гласных становится обусловленным качеством предыдущего согласного. Но система гласных, потеряв былую самостоятельность по отношению к согласным и то влияние на них, которое было возможным до смягчения полумягких, не давала согласным проявлять фонологическую самостоятельность, поскольку твёрдость или мягкость согласных всё ещё продолжала зависеть от качества последующего гласного.
В связи с этим изменения могли происходить не внутри неделимой силлабемы, а между соседними силлабемами. Если в современном русском языке в потоке речи фонемы могут испытывать регрессивное воздействие соседних фонем, то в эпоху вторичного смягчения согласных могло оказываться регрессивное воздействие одной силлабемы на другую, при котором решающим было взаимодействие соседних гласных в составе этих силлабем. Поэтому и правомерно говорить о межслоговой (межсиллабемной) ассимиляции.
В целом, воздействовал слог на предыдущий слог, но по результатам изменений мы можем говорить лишь об изменении гласного по определённому признаку, поэтому предполагается принципиальное влияние гласного одного слога на гласный другого слога, а не согласных (так как, повторим, согласные ещё не фонологизировались по признаку твёрдости / мягкости, и их возможное влияние на гласные до падения редуцированных не было решающим).
Тенденции развития фонологической системы в дальнейшей истории русского языка и её современное состояние (когда система согласных преобладает над системой гласных) позволяют нам сделать следующие предположения.
Изменения в системе гласных были обусловлены начавшимися изменениями в системе согласных (вторичное смягчение) и имели начало в эпоху силлабем, а не после падения редуцированных. В эпоху силлабем гласные начинают сдавать свои позиции (утрата ä, начало объединения и и ы в одну фонему), но сложность установления фонологического статуса согласных и гласных в этот период допускает вероятность того, что система гласных ослабла не настолько, чтобы начать испытывать непосредственное воздействие согласных.
Одностороннего влияния согласного на гласный не происходило в составе силлабем, поскольку фонологическая категория твёрдости / мягкости согласных была ещё недостаточно развитой, а признак ряда гласных продолжал быть значимым. Но подобное равноправие гласных и согласных внутри силлабемы заключало в себе противоречия, разрешение которых способствовало установлению фонологической системы либо вокалического, либо консонантного типа.
Противоречивые отношения гласных и согласных можно объяснить тем, что хотя гласные и начали сдавать свои позиции, но происходило это не сразу, а в течение продолжительного времени. Поэтому инерция их исконного превосходства в фонетической системе продолжала сохраняться. Но превосходство это уже выражалось не в воздействии гласного на согласный, а в воздействии гласного в составе слога на гласный в составе предыдущего слога, что проявлялось в действии межслоговой ассимиляции.
Внутренняя борьба гласных и согласных закончилась с процессом падения редуцированных. Вследствие падения еров в русском литературном языке и близких ему говорах устанавливается фонологическое противопоставление твёрдых и мягких согласных фонем; а признак ряда, который изначально был самостоятельным у гласных и обусловливал выбор согласного, перестаёт быть таковым, дефонологизируется. Если в эпоху силлабем на гласный воздействовал другой гласный последующего слога, то после падения редуцированных это воздействие исходило уже от последующего согласного.
Наше предположение строится на основе тенденции развития фонологической системы и на основе анализа следующих периодов истории русского языка, когда система согласных качественно и количественно усиливается (устанавливается фонологически значимая категория твёрдости/ мягкости), а система гласных ослабевает. Развитие категории согласных по твёрдости / мягкости связано не только с процессом падения редуцированных гласных, но и с изменением е > о, в результате которого была нарушена тенденция внутрислогового сингармонизма и что внутри слога стали сочетаться звуки неодинаковой артикуляции (после мягкого согласного оказался возможным гласный непереднего ряда). Межслоговые преобразования гласных длились до тех пор, пока не сформировалась категория твёрдости / мягкости, однако они не прекращаются в отдельных говорах, где эта корреляция продолжает своё развитие.
Таким образом, в ключе такого понимания можно говорить об ассимилятивном воздействии последующего слога на предыдущий, благодаря чему возникают тенденции к развитию словесного сингармонизма и к ослаблению сингармонизма слогового, причём последняя усиливается появлением закрытых слогов после падения редуцированных.
Межслоговые изменения органически связаны с историей разложения внутрислогового сингармонизма.
На наш взгляд, в рамках тенденции умлаутных преобразований, кроме изменений ѣ > и, ä > е, можно рассмотреть и переход е > о. В отличие от распространённого в исторической фонетике мнения о том, что это изменение осуществлялось перед твёрдым согласным, мы представляем этот переход обусловленным влиянием непереднего гласного следующего слога. Гласный заднего ряда в этом слоге оказывал регрессивное воздействие на передний гласный [е] в предыдущем слоге. Происходила межслоговая ассимиляция гласного по ряду: звук [е] передвигался в непереднюю зону и изменялся в [о] (с’елъ > с’олъ, м’едъ > м’одъ) [8, с. 19-25]. К случаям межслогового сингармонизма переход е > о отнёсли Е.
Д. Поливанов [10] и И.Г. Добродомов [4], этот взгляд развивает в своих работах И.А. Изместьева [5].
Предполагаем, что тенденция к регрессивному уподоблению гласных лежит в основе ещё одного процесса древнерусской фонологии: изменения е > ě(ѣ) (по признаку подъёма – по аналогии с переходом ѣ > и), должным образом не рассмотренного в исторической фонетике.
Таким образом, историю отдельных русских гласных можно представить как случаи проявления тенденции умлаутного преобразования (словесного сингармонизма), вызванного межслоговой ассимиляцией. В отличие от существующей традиции, которая главным условием преобразований системы гласных видит воздействие на них последующего согласного, мы считаем, что движущей силой в изменении системы гласных было ассимилирующее воздействие гласного последующего слога на гласный предыдущего.
Чтобы решить затронутые в статье вопросы описания развития русского вокализма, следует пересмотреть общепринятое понимание исторических судеб таких древнерусских фонем, как е, ѣ, ä и предложить иной взгляд на их развитие, заключающийся как в условиях и специфике их изменений, так и в результатах этих изменений.
Это в свою очередь вызывает необходимость системного изучения истории гласных звуков русского языка и прежде всего требует уточнения механизма и определения хронологии этих преобразований.
Список литературы:
1. Аванесов Р.И.Из истории русского вокализма. Звуки I и Y // Вестник Московского университета. 1947. № 1. С. 41-57.
2. Аванесов Р.И. Русское литературное произношение: учебное пособие для пед. ин-тов. 5-е изд., перераб. и доп. М.: Просвещение, 1972. 415 с.
3. Богомазов Г.М. Современный русский литературный язык: Фонетика. М.: ВЛАДОС, 2001. 351 с.
4. Добродомов И.Г. К вопросу об условиях перехода е в о в древнерусском языке // Материалы межвузовской конференции. Фонологический сборник. Донецк: Изд-во ДГУ, 1968. Вып. 2. С . 87-91.
5. Изместьева И.А. Из истории русского ударного вокализма. Звуки ѣ, е, о. М.: МПГУ, 2005. 128 с.
6. Калнынь Л.Э. Опыт изучения слога в славянских диалектах / Л.
Э. Калнынь, Л.И. Масленникова. М.: Наука, 1985. 191 с.
7. Касаткин Л.Л. Причины и время изменения ѣ > и и ä > е в русских говорах. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М.: Наука: Школа «ЯРК», 1999. С. 398-408.
8. Курулёнок А.А. Явление ассимиляции в истории русского переднерядного вокализма (к проблеме перехода <е> в <о>) // Вестник Сургутского государственного педагогического университета: научный журнал. Сургут: РИО СурГПУ. 2011. № 4 (15). С. 19-25.
9. Матусевич M.И. Современный русский язык. Фонетика. М.: Просвещение, 1976. 288 с.
10. Поливанов Е.Д. Причины происхождения Umlaut’а // Сборник Туркестанского восточного института в честь проф. А.Э. Шмидт. Ташкент, 1923. С. 120-123.
11. Реформатский А.А. Введение в языковедение: учебник для пед. вузов: рекомендовано М-вом образования РФ. 5-е изд., испр. М.: Аспект Пресс, 2006. 536 с.
12. Соболевский А.И. Одно из редких явлений славянской фонетики // Журнал Министерства народного просвещения.
1893. № 11. С. 48-52.
13. Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. М.: Университетская типография, 1907. 311 с.
14. Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка / Под ред. И.В. Ягича // Энциклопедия славянской филологии. Петроград: Тип. Императорской Академии наук, 1915. Вып. 11 (1). 369 с.
Сведения об авторах:
Курулёнок Андрей Александрович– кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой русского языка и методики преподавания Куйбышевского филиала Новосибирского государственного педагогического университета (Новосибирск, Россия).
Дмитриева Дарья Юрьевна – студент факультета филологии Куйбышевского филиала Новосибирского государственного педагогического университета (Новосибирск, Россия).
Data about the authors:
Kurulyenok Andrey Aleksandrovich– Candidate of Philological Sciences, Associate Professor, Chairman of the Russian Language and Methodology of Teaching Department, Kuibyshev Branch of Novosibirsk State Pedagogical University (Novosibirsk, Russia).
Dmitieva Daryja Yuryevna – student of Philology Faculty, Kuibyshev Branch of Novosibirsk State Pedagogical University (Novosibirsk, Russia).
E-mail: [email protected].
E-mail: [email protected].
Ассимиляция, нации и Россия — Альтернативная История
в Избранноев Избранномиз Избранного 7
Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Завершаю публиковать свой исторический цикл статей про народы, нации, ассимиляции, возможности манипуляций с этносами и нациями, и вообще всем на эту тему, который у меня спонтанно начался некоторое время назад. Сегодня настал черед заключительной статьи, где будет рассказано непосредственно об ассимиляции, а также об особенностях построения власти и контроля над регионами Российской империи, и почему это сильно влияло на ее возможности по формированию нации и проведению ассимиляции.
Содержание:
Ассимиляция без ассимиляцииИ не спрашивайте, каким образом венгры оказались заглавной картинкой в посте вроде как про Россию….
Ассимиля́ция (лат. assimilatio — уподобление, усвоение) в социологии и этнографии — потеря одной частью социума (или целым этносом) своих отличительных черт и их замена позаимствованными у другой части (другого этноса). В целом это этнокультурный сдвиг в самосознании определённой социальной группы, ранее представлявшей иную общность в плане языка, религии или культуры. По крайней мере, так нам говорит википедия, и так звучит самое общее, формальное определение самого процесса ассимиляции. АИшники, как правило, подразумевают под ассимиляцией конкретные усилия конкретного государства по слиянию с конкретным этносом другого, отличимого, дабы ликвидировать эти самые отличия. На деле это лишь один, достаточно узкий смысл, но в рамках статьи именно под ним мы будем подразумевать ассимиляцию. Государства целенаправленно, в жесткой форме этим занимались далеко не всегда, а в некоторых случаях им было даже выгодно не ассимилировать этнические или религиозные меньшинства.
Для понимания этого достаточно вспомнить предыдущую статью, где я указывал на то, что народы почти до самого момента формирования наций были достаточно аморфны, и подвержены влиянию как внешних, так и внутренних факторов. И могли как слиться с более многочисленным и активным народом, так и поглотить мелкие народы и народности, или даже группы отдельных отщепенцев. Наиболее ярко это наблюдается в пограничном регионе между оседлой Европой и Великой Степью. Еще со времен великого переселения народов со степи набегали всякие-разные, и либо оседали в Паннонии, быстренько вливая в свои ряды местное население, или шли дальше на запад, успев впитать в себя какую-то часть тех, кто жил у них на пути. Ну или еще веселее. К примеру, Аварский каганат по ряду источников был государством не чисто аварским, а аварско-славянским. Потом туда пришли болгары Первого царства, а затем – мадьяры, которые осели в Паннонии и стали потихоньку интегрировать в себя остатки тех же аваров, а также славян и валахов.
Несколько иначе все происходило на Руси. Паннония с Валахией находились как бы в конце большой степной дороги с востока на запад, а восточные славяне проживали к северу от нее. Потому такого давления они не испытывали, и настолько буйного смешения разных этносов там не происходило. Впрочем, это не значит, что его совершенно не было. Еще с давних пор русичи, беря военнопленных, расселяли их по своему государству, используя рабочую силу, причем часто такие военнопленные-поселенцы использовались как колонисты на территориях, которые были не заселены, или заселены слабо.
Так, во время множества конфликтов Романовичей с мадьярами, степняками и поляками в плен к галицко-волынским князьям попадало множество людей, которых как раз использовали как колонистов, о чем сохранились упоминания, и даже топонимы в виде названий поселений, отсылающих напрямую к соседним народам. Постепенно переварились и влились в состав русского народа и черные клобуки, правда, уже в послемонгольский период. И что, думаете, на этом все закончилась? Ха! Истории достоверно известны несколько волн переселения татар на территорию Великого княжества Литовского, где они принимали подданство князя, православие, а затем и вовсе сливались с местным населением в этническом плане. Правда, со славянами сливались все же не все, и потому даже в наше время на территории Беларуси можно найти липков – потомков тех самых татар-переселенцев. А уж если вспоминать про Западную Русь в составе Литвы и Речи Посполитой, то нельзя не упомянуть западноевропейских (германских, фламандских, валлонских, французских) поселенцев, которые прибывали в этот регион, а затем также частично или полностью сливались с местным населением.
В Польше это было еще более ярко выражено, и какие-то понаехавшие Флемминги там уже спустя несколько поколений могли натурализоваться, и быть куда более поляками, чем многие «коренные» представители этого народа [1].
И подобных примеров можно набрать огромное количество из Средневековья, да и Нового времени. Чем плох пример Пруссии, которая на пустом месте создала целую германскую народность, которая выступила главным двигателем объединения Германии? Или Швеция, которая изначально государство слившихся естественным образом свеев и гётов, к которым постоянно примешивались представители других этносов, в результате чего современные шведы имеют достаточно пеструю генетику? А может вспомним народы и народности Пиренейского полуострова, которые формировались на фоне тотального смешения вестготов, лузитанов, кельтиберов, мавров и многих прочих? А уж насколько «чистыми» по происхождению являются греки и турки, которые на протяжении длительного времени впитывали в себя множество других народов и народностей… Короче говоря – даже без целенаправленной ассимиляции слияние этносов вполне себе происходило естественным образом.
Причем в Средневековье смешение происходило даже при существенной разнице в религии – она унифицировалась уже потом. К примеру, после слияния вестготов-ариан и иберийских христиан-ортодоксов. Но для естественных процессов требовались благоприятные условия, да и шли они порой совсем не быстро. А государствам иногда очень необходимо избавиться от определенной этнической группы, и пополнить ряды титульного народа. Или же просто унифицировать собственное пестрое население, дабы с ним было проще обращаться. И вот тогда уже начинается ассимиляция как целенаправленный процесс.
Ассимиляцией различные государства развлекались издревле. Да, вопрос моноэтнического состава, в общем и целом, был непринципиальным до формирования наций, но в конкретных случаях иногда все же всплывал, и становился весьма важным. В конце концов, территориями проще управлять и сохранять над ними контроль, если там проживают представители титульного этноса, у которых нет вообще никаких вопросам ни по культуре, ни по языку, ни по каким-либо местным особенностям.
Потому попытки ассимиляции с переменным успехом предпринимались еще со времен Древнего Рима, а скорее и раньше. Эффект от такой государственной ассимиляции был далеко не гарантирован, и иногда оборачивался лишь обострением внутренних межэтнических отношений. Впрочем, бывали и достаточно успешные примеры. Уже ближе к современности, с началом эпохи наций, те же инструменты ассимиляции не раз применялись для создания унифицированной национальной культуры, языка и прочего, если имелись какие-то региональные отличия. Примером подобного можно привести, к примеру, пуризацию в Румынии, т.е. целенаправленную политику по включению в румынскую нацию славянских меньшинств, и ликвидацию любых славянизмов и славянских следов из национальной культуры.
Инструментами, или же способами ассимиляции можно назвать:
- «Перемешивание». Вариант, предложенный еще Никколо Макиавелли в начале XVI века, и так или иначе использовавшийся еще с давних времен различными правителями. По большому счету он сводился к созданию максимально благоприятных условий для естественной ассимиляции тех или иных территорий – туда массово завозятся поселенцы титульного этноса, а в качестве дополнения можно вывезти часть местного этноса на территории проживания титульного, и расселить небольшими группками.
Тем самым запускалось естественное слияние народов и народностей – меньшинство в тех условиях, живя рядом с большинством и имея постоянные связи с ним, само постепенно превращалось в часть большинства. Однако у этого способа есть ряд неприятных оговорок, характерных в первую очередь для Нового времени – и в первую очередь это касается религиозных различий, которые как раз в сию пору начинают играть значительную роль. Если титульный и местный этносы исповедуют разный обряд, а то и вовсе принадлежат разным религиям, то одна лишь политика переселения может просто не сработать, или оказать лишь незначительный от необходимого эффекта. Без миссионерской деятельности тут уже, скорее всего, не обойтись. Впрочем, может сложиться так, что даже без нее местный этнос обратиться в титульную религию, или же сохранив свою исходную конфессию, станет сливаться с титульным в культурном плане. - Интеграция элит. Тоже древний как помет мамонта способ, может даже более древний, чем «перемешивание», но довольно важный даже в эпоху наций. У каждого народа есть свои элиты – будь то феодалы, чиновники, торговцы, или кто-то еще. Если они сохраняют условно «народную» культуру, то ассимилировать сам народ, скорее всего, не получится, ибо элиты взбрыкнут, окажут сопротивление, или просто будут саботировать все программы ассимиляции. Потому их «переваривать» надо в первую очередь. Если говорить о Средневековье или даже Новом времени, применительно к феодальному и позднефеодальному обществу, то ассимилировать элиты в общем-то не сложно – достаточно перспектив государственной службы и небольшой обработки, чтобы элита одного этноса перешла в ряды элиты другого этноса. А без элит народ или народность становятся уязвимыми, и начинают стремиться к тем этносам, у которых элиты есть. Т.е., интегрировав в свое общество элиты меньшинств, можно простимулировать меньшинства к естественному слиянию с титульным народом, запустив естественную ассимиляцию. Впрочем, тут возможны оговорки, и нет гарантий, что ассимилированные старые элиты не сменят новые, поднявшиеся из народа.
- Образование. Пожалуй, самый эффективный и быстрый способ ассимилировать народ, который еще не стал нацией, и единственный более или менее эффективный способ, если формирование нации уже произошло. Через систему всеобщего образования можно всего за одно, максимум два-три поколения ассимилировать и включить в политическую, а то и этническую нацию почти любое меньшинство. Более того, именно образование выступает главным инструментом унификации языка и культуры – процессов, которые в обязательном порядке происходят при формировании все тех же наций. Если же какая-то нация уже сформировалась, то только через образование ее можно попытаться ассимилировать в доминирующую в «нашем» государства. Попытаться – потому что 100% эффекта образование дать не может, если представители этноса считают себя точно, жестко и исключительно этими, и никем другим, и ассимиляции поддастся лишь некоторое количество людей, но далеко не все. Также образование может выступить…. Препятствующим фактором для ассимиляции. Потому как чем больше населения получает какое-либо образование, хотя бы минимальное, тем сильнее оно будет сопротивляться навязыванию ему чуждых языка, культуры и менталитета. Даже церковно-приходское образование уже значительно усиливает сопротивление ассимиляции, потому в реалиях Западной Европы ассимиляция в Новом Времени, и тем более с начала XIX века практически невозможна — многие пытались, ни у кого не получилось. Особенно если нужно не «корректировать» культуру в сторону другой, но близкой ей, а полностью переделывать представителей одного этноса в другой.
- Политика стимулов. Можно простимулировать переход населения из одного этноса в другой путем стимулов – к примеру, за счет лучших перспектив государственной службы, налоговой политики, и многого другого. Это довольно мягкий и эффективный способ ассимиляции в этническом или религиозном плане, но он имеет ряд недостатков. Самый главный из них – тяжело проконтролировать искренность перехода в новое состояние. Так, к примеру, чтобы не платить джизью, балканские христиане принимали ислам чисто номинально, а на деле соблюдали все старые христианские обряды. Похожее было с евреями и маврами в Испании, да и в России некоторое количество поляков вроде как русифицировалось, но как только появилась независимая Польша – как-то быстренько вспомнили, что они поляки. В общем, с политикой стимулов одно из двух – или сработает, и хорошо, или не сработает, и ничего. Сопротивление политика стимулов уж точно не вызовет.
- Политика запретов. Казалось бы, самый очевидный вопрос – запретить религию, язык и обычаи меньшинств, надавить на них, и они автоматом станут переходить в титульный народ, лишь бы избавиться от преследований! Ага, щаз. Во-первых, насильно мил не будешь, и переход с высокой долей вероятности будет носить чисто номинальный характер. А во-вторых – силовое давление всегда вызывает сопротивление. И скорее будут бунты, акции протестов и саботаж, чем ассимиляция пойдет успешно. Или меньшинство просто начнет мигрировать куда-то в другое место. А уж если меньшинство уже оформилось в нацию – то тут вообще все становится очень плохо, поздно пить «Боржоми», и ничем хорошим вся эта история не закончится. Австро-Венгрия гарантирует. Да и не только она одна…. Короче говоря – как маленькое дополнение к другим элементам политика запретов еще может сработать, но как основа всей ассимиляции – это вселенское зло, которое сделает только хуже.
Тем самым запускалось естественное слияние народов и народностей – меньшинство в тех условиях, живя рядом с большинством и имея постоянные связи с ним, само постепенно превращалось в часть большинства. Однако у этого способа есть ряд неприятных оговорок, характерных в первую очередь для Нового времени – и в первую очередь это касается религиозных различий, которые как раз в сию пору начинают играть значительную роль. Если титульный и местный этносы исповедуют разный обряд, а то и вовсе принадлежат разным религиям, то одна лишь политика переселения может просто не сработать, или оказать лишь незначительный от необходимого эффекта. Без миссионерской деятельности тут уже, скорее всего, не обойтись. Впрочем, может сложиться так, что даже без нее местный этнос обратиться в титульную религию, или же сохранив свою исходную конфессию, станет сливаться с титульным в культурном плане.
У каждого народа есть свои элиты – будь то феодалы, чиновники, торговцы, или кто-то еще. Если они сохраняют условно «народную» культуру, то ассимилировать сам народ, скорее всего, не получится, ибо элиты взбрыкнут, окажут сопротивление, или просто будут саботировать все программы ассимиляции. Потому их «переваривать» надо в первую очередь. Если говорить о Средневековье или даже Новом времени, применительно к феодальному и позднефеодальному обществу, то ассимилировать элиты в общем-то не сложно – достаточно перспектив государственной службы и небольшой обработки, чтобы элита одного этноса перешла в ряды элиты другого этноса. А без элит народ или народность становятся уязвимыми, и начинают стремиться к тем этносам, у которых элиты есть. Т.е., интегрировав в свое общество элиты меньшинств, можно простимулировать меньшинства к естественному слиянию с титульным народом, запустив естественную ассимиляцию. Впрочем, тут возможны оговорки, и нет гарантий, что ассимилированные старые элиты не сменят новые, поднявшиеся из народа.
Потому как чем больше населения получает какое-либо образование, хотя бы минимальное, тем сильнее оно будет сопротивляться навязыванию ему чуждых языка, культуры и менталитета. Даже церковно-приходское образование уже значительно усиливает сопротивление ассимиляции, потому в реалиях Западной Европы ассимиляция в Новом Времени, и тем более с начала XIX века практически невозможна — многие пытались, ни у кого не получилось. Особенно если нужно не «корректировать» культуру в сторону другой, но близкой ей, а полностью переделывать представителей одного этноса в другой.
Похожее было с евреями и маврами в Испании, да и в России некоторое количество поляков вроде как русифицировалось, но как только появилась независимая Польша – как-то быстренько вспомнили, что они поляки. В общем, с политикой стимулов одно из двух – или сработает, и хорошо, или не сработает, и ничего. Сопротивление политика стимулов уж точно не вызовет.
Австро-Венгрия гарантирует. Да и не только она одна…. Короче говоря – как маленькое дополнение к другим элементам политика запретов еще может сработать, но как основа всей ассимиляции – это вселенское зло, которое сделает только хуже.При всем этом в развитии народов и наций есть то, что я уже упоминал выше – «точка невозврата», когда нация уже вполне сформировалась, и любые попытки ее ассимилировать принесут в лучшем случае ничтожный эффект. Тем более что уже сформировавшуюся нацию если ассимилировать, то не только через школы, но и через запреты и ограничения, а это уже тонкий намек на то, что что-то идет не так…. Примером тут может выступать попытка ассимиляции поляков в XIX и начале XX веков. В Германии пытались действовать достаточно жестко, но максимум, чего добились – это волны эмиграции поляков в США, и постепенной радикализации поляков. Россия действовала несколько более мягко, и имела некоторый успех – но лишь в регионах смешанного проживания поляков с литовцами и русинами (украинцами и белорусами).
На своих коренных территориях – или, как я уже говорил ранее, территории национального ядра – поляки так и остались поляками в подавляющем большинстве вопреки тому, что единственным официальным языком стал русский. И таких примеров можно найти достаточно много. Но «точка невозврата» может нарисоваться еще раньше появления нации как таковой — если территории с населением ранее долгое время принадлежали сильному государству с опережающим общественным развитием, или же имеют достаточно высокий (да хотя бы 5-6%) удельный вес образованного населения. Кроме того, сложно надеяться на то, что какие-то отсталые регионы смогут ассимилировать более развитие — в экономическом, социальном, культурном смысле. Конечно, в последних случаях еще можно попытаться, и даже добиться определенных успехов, но шансы на успех куда ниже, чем, к примеру, при попытке интеграции в состав титульного народа какого-то необразованного и отстающего в развитии этноса.
При этом все упомянутые примеры – попытки ассимиляции в этническом плане, т.
е. включения тех или иных этнических групп в этническую нацию. А между тем, как я уже указывал в прошлой статье, есть еще и политическая, или же гражданская нация, для которой этнический вопрос второстепенен. Для включения в нее не обязательно целиком и полностью менять признаки той или иной общности. Достаточно провести интеграцию в области языка, законов и менталитета – и в политическую нацию могут войти даже те, у кого в прошлом были века противостояния и вражды. В одну британскую нацию вошли шотландцы, англичане, валлийцы и северные ирландцы – как бы совершенно разные этнические группы, которые, однако, не стремятся жить в отдельных государствах, и формирую вполне цельную Великобританию. Несколько сложнее ситуация с испанской политической нацией, в составе которой есть баски и каталонцы, стремящиеся к отделению – но, как бы то ни было, на текущий момент это пока еще единая политическая общность. Наконец, наиболее близкий нам пример – нация в России сейчас сформирована как совокупность не только восточных славян, но и различного рода татар, башкир, и многих других отличимых друг от друга этнических группа.
Правда, есть некоторые оговорки, но о них как-то в другой жизни…. Короче говоря, когда этнических групп в стране слишком много, и разница между ними слишком велика, то в интересах государства не заниматься повальными запретами, не пытаться пробудить чувство этнического превосходства в титульном народе, а формировать политическую нацию, т.е. структуру, стоящую над вопросами народов и народностей. Для этого требуются свои условия, политическая воля и осознание проблемы, но лишь так можно выжить в постоянно меняющемся мире с XIX века. Правда, это лишь общая идея. Есть еще качество ее исполнения, и тут дела могут обстоять совершенно по-разному….
По этой и прочим подобным картам легко понять, что Македония являлась важным центром культуры Болгарии в Средние века
Не могу не упомянуть один пример эволюций народа в нацию с помощью ассимиляции и влияния третьих сторон, который в одной из предыдущих статей вызвал маленькое недопонимание.
Связан он с болгарами и северными македонцами (или просто македонцами, или славомакедонцами, называйте как хотите) [2]. Уважаемый коллега anzar не слишком положительно воспринял мои слова касательно этого вопроса, хотя я говорил крайне поверхностно и очень сокращенно касательно достаточно сложного вопроса, и коллега меня просто не понял. Так вот сейчас, после всех своих теоретических выкладок, которые объясняют, как я рассуждаю и оцениваю историю тех или иных народов и наций, я вновь вернусь к этому вопросу, и изложу то, как я вижу историю, связанную с потерей болгарами Македонии и македонцев. В качестве начала возьмем… А ту же войну 1877-78 года, когда Болгарию освободили от турецкого господства. На тот момент Македонию и собственно Болгарию (Фракию и Мезию) связывало очень много, и они были населены одним народом, который включал в себя то или иное количество более мелких общностей (болгарам лучше знать, каких именно). При этом Македония в прошлые времена была центром болгарской культуры, и чисто теоретически – могла и должна была стать центром национального возрождения формируемой Болгарии и болгарской нации.
Но это если бы были соблюдены условия Сан-Стефанского мира. Ведь по Берлинскому конгрессу Болгарию сильно урезали, и Македония оказалась вне территорий болгарского государства, из-за чего и национальное ядро стало формироваться не здесь.
Дальше основополагающим фактором в развернувшихся событиях стала политика, а точнее – враждебная политика между различными балканскими государствами. Македония сначала находилась в составе Османской империи, и лишь косвенно приобщалась к процессу становления нации – для полного включения в болгарскую нацию требовался переход Македонии под управление Софии хотя бы на какое-то время. И это почти случилось в результате Первой Балканской войны…. Но потом грянула Вторая Балканская. Когда болгары, которые занимали «центровую» позицию в регионе, и имели претензии и виды на все те территории, на которые имели претензии также все окрестные государства, оказались в одиночестве, попав под удар вчерашних союзников, и лишились почти всех своих приобретений. А Македония, населенная представителями болгарского народа, еще не осознавших себя частью нации, попала в руки сербов, которые запустили их ассимиляцию, и стремились превратить в сербов. Получалось это у них…. Да не особо, но потом на место сербских националистов-монархистов пришел Тито. Который не питал любви к болгарам, но и ассимилировать кого-либо в сербов точно не собирался, ибо это лишь укрепило бы сербских националистов, а к ним он питал ну совсем уж нежные чувства. Потому вместо сербизации была запущена «коренизация», т.е. формирование непосредственно македонской нации, отдельной от прочих южных славян. Хотя ни о какой такой обособленности отдельного народа или нации ранее никогда речь не шла. И процесс «македонизации» велся системно и очень жестко – любые намеки на родство с болгарами уничтожались, а история переписывалась так, чтобы обосновать аутентичность македонцев и Македонии. Как результат – македонцы нынче считают себя отдельной нацией, имеют достаточно натянутые отношения с Болгарией, а их радикальные политики толкают порой такие речи, что различного рода копатели Черного моря или создатели древнейшей Гипербореи нервно курят в сторонке.
Сейчас македонская нация уже состоялась, это факт. Но факт также и то, что никакого конкретного, отдельно существовавшего македонского народа никогда не было, и нацию эту создали под влиянием третьих лиц из той части болгарского народа, которая находилась вне границ самой Болгарии, и потому не успела устояться как часть болгарской нации. Именно так я считаю, именно об этом говорил в предыдущих темах, и именно так следовало понимать мои слова. А вообще, история с Македонией может служить достаточно наглядным примером того, какие манипуляции могли проделываться с народами в процессе становления наций, и как нации могут появляться практически на пустом месте, без предварительной стадии развития в качестве отдельного этноса. Впрочем, примеров подобного в мировой истории хватает, да и вообще, чего это мы все про мир, да про мир? Когда там настанет очередь ассимиляции в России?
Чтобы рассмотреть вопросы ассимиляции и нации в рамках истории Российской империи, да и последующего Советского Союза, нужно предварительно рассказать о вопросе, казалось бы, второстепенном и вообще лишнем – об отношениях между центральной властью и местными элитами в этих странах. Тема эта не шибко популярна, а при попытках приоткрыть завесу над «все не знать, кхалиси, все не знать» есть риск получить статус врага народа, хрустобулочника, антисоветчика-русофоба, просто русофоба, краснопузого, левака, и так далее по списку из методичек «как называть тех, кто говорит что-то, что не нравится нашим великодержавным единонеделимым чувствам». А между тем, к рассмотрению этого вопроса регулярно приходят люди, совершенно независимые друг от друга. Так, когда я сам заинтересовался тем, как вообще работали централизованная власть и местные элиты в России, неожиданно мне указали, что, к примеру, в советское время у знакомого моего знакомого был знакомый, а у того еще один знакомый, который на эту тему даже докторскую защищал. И после защиты работу тихонечко убрали под полу, чтобы не нагнетать лишний раз…. А вопросы по этой теме, между прочим, появляются постоянно. Произвол местных властей, саботирование реформ, провальные попытки формировать единую общность (нацию), особенности политики касательно меньшинств, и многое другое – все это как-то не вписывается в традиционную картинку «как в Москве/Петербурге решили, так оно и будет». Из-за чего сразу же появляются подозрения, что в области отношений между центром и регионами все всегда было неоднозначно, да и сейчас, пожалуй, тоже….
А началось все не только в России, ибо явление это было глобальным. И даже сложно сказать, когда именно, ибо местные, региональные элиты были везде и всегда. Особенно буйный расцвет они получили при феодализме, когда по факту каждый регион имел своего феодала, а то и нескольких, и некоторое количество связанных с ними людей, облеченных властью. В государствах из-за этого процветала децентрализация, и, к примеру, Людовик XIV, творец единой централизованной Франции, был вынужден с местными элитами достаточно серьезно бороться. В Испании же всегда существовали диаметрально противоположные тенденции – централизации и попытки создать единую, государственную элиту, и сопротивление элит региональных, имеющих в качестве опоры отдельные этносы и субэтносы, или же просто свои, местечковые интересы. Схожие проблемы были у немцев, британцев, почти весь период своего существования от фрондерства региональных элит, даже назначаемых из центра, страдала Османская империя. Стоит добавить, что фактически именно эти элиты осуществляли управление теми или иными регионами, даже не будучи чиновниками государственного аппарата, и, к примеру, Мария Терезия Австрийская была вынуждена вводить капитальный орднунг для дворян (элит) Богемии, так как те не только были постоянно себе на уме, но и порой занимались откровенной антигосударственной деятельностью, и фактически довели регион до голода. Увы, без достаточно эффективных систем коммуникации, и развитого бюрократического аппарата, лояльного столице, это было вынужденное зло, ибо иначе эффективность управления по мере удаления от центра значительно падала, и чем больше было государство, тем больше была проблема сохранения контроля. Как бы то ни было, но со временем, по мере развития централизации и наций, появления новых средств связи и расширения образования, региональные элиты или муштровались и подминались по центр, или же банально сливались в некую массу разноранговой национальной элиты. Причем элиты эти стали брать на себя и функции защиты местных интересов, и государственных, в результате чего какой-то французский депутат из Прованса будет защищать во Франции интересы провансальцев, но также и всех прочих французов в глобальных вопросах, и для него подобный дуализм вполне естественен и понятен.
А вот в России все сложилось несколько иначе, и виной тому могут быть некоторые нюансы ее исторического развития. Государство достаточно рано стало развиваться как централизованное, и «классический» феодализм с его крайней децентрализацией здесь по факту не сложился, а дробление ограничилось распадом единых княжеств на множество уделов, каждым из которых управлял тот или иной Рюрикович. Но Московское государство быстро расширялось, и поглощало разные территории – не только русские княжества, но и «инородцев» вроде татар и прочих. По мере расширения границ стали появляться проблемы, вызванные особенностями логистики и скоростями передачи информации. Удобно иметь централизованное государство, когда связь с регионами постоянная, обмен приказами и новостями идет практически мгновенно, и из условной Москвы можно одинаково эффективно управлять хоть Казанью, хоть Киевом, хоть Екатеринбургом. Однако это – реалии современности, а в Средневековье и Новом времени были принципиально другие скорости реакции центрального правительства и регионов по взаимодействию друг с другом, что делало невозможным действительно централизованное управление всем государством. Выходом стала бы передача некоторых прав самоуправления местным элитам, при постепенном их слиянии с элитой государственной, но это, помимо прочего, требовало подробного понимания местных реалий, дабы местное самоуправление в результате не решило поиграть в независимость, и в результате государство из централизованного превратилось бы в сильно децентрализованное. А вот этим в Московском государстве и его производных заниматься не любили, ибо не царское это дело – заниматься делами поданных и разбираться в их сортах [3]. Что можно объяснить и оправдать в рамках Великого княжества Московского как совокупности северо-восточных русских княжеств, но уже никак нельзя оправдать в условиях быстро расширяющегося государствам с множествами народов, конфессий и элитами, оставшихся со старых времен. При этом правильной считалась схема управления, когда центр дает указ, регионы выполняют, а как, каким образом, центр уже не волнует. Т.е., централизация получалась даже не столько централизацией, сколько утверждением абсолютного и беспрекословного авторитета верховной власти в стране за столицей и правящей элитой. Но регионами как-то управлять надо! А скорости обмена информацией и расстояния никуда не делись….
В таких условиях формировалась особая, «скрепная» и аутентичная система управления, когда в рамках государства само централизованное государство фактически управляло не регионами, а региональными элитами, в которые очень быстро вливались в том числе присланные из центра наместники, губернаторы и прочие. А сами местные элиты оставались именно что местными, делили между собой местные ресурсы, рисовали коррупционные схемы, и вообще вели себя как местные царьки, подчиняющиеся царям из центра, т.е. Москвы или Петербурга, что де-факто являлось лишь очередной итерацией феодализма под ширмой бюрократической чиновничьей системы. Но даже в рамках централизованного государства элиты вели себя достаточно вольно. Как обычно работает централизация? Центр сказал – регионы сделали, отчитались о результатах. Кто попробует качать права – получит по шапке. А вот в централизованной России это работало не так – центр спускал приказы в регионы, а в регионах уже местные элиты решали, выполнять их целиком, частично, или саботировать. Причем за последнее наказаний обычно не было, так как сама власть России над регионами базировалась как раз на этих местных элитах, и в центре не считали, что можно сделать как-то иначе. Т.е. эти самые элиты были опорой власти центра в регионах, и в какой-то мере даже ставили центр в зависимость от себя [4]. Могли застращать, пожурить, но капитальные разбирательства с радикальными мерами наказания виновных встречались достаточно редко – пожалуй, лишь при Петре Великом и Анне Иоанновне.
И это речь ведь только за регионы с русским населением! А со временем Россия впитала в себя многочисленные территории с другими народами, религиями, языками и культурами. И те действовали еще более себе на уме, чем собственно русские. И чтобы сохранить контроль над этими территориями – подчеркиваю, сохранить, а не получить – центр был вынужден постоянно платить элитам за лояльность теми или иными способами. Дотации, особые права на эксплуатацию ресурсов и населения, особое положение…. А когда местные элиты вне зависимости от этноса и религии начинали уже совсем перегибать палку, центральные власти вспоминали, что они как бы центральные, и присылали в регионы разного рода комиссии, и устраивали разбирательства. Иногда получалось на время исправить ситуацию. Иногда решение проблемы было мнимым, ибо комиссии перекупались местными. А иногда повторялась история с Казарским – проверяющим оказывался настоящий идеалист, который собирался довести дело о расследовании коррупции и мутных схем в Николаеве и на Черноморском флоте до конца, и его попросту убили. Ибо в централизованном государстве нефиг всяким-разным лезть в дела местных элит, если управление регионами происходит руками этих самых элит, а не непосредственно государственного аппарата. Причем даже при поздней империи местные элиты все равно решали, хоть в Николаеве, хоть в Коканде, занимая места чиновников в де-юре государственном аппарате, или оказывая влияние на местные органы государственного управления. Т.е. вместо прямых и очевидных феодалов получилась система «серых кардиналов», которые управляли всем, находясь за кулисами [5].
Из этого проистекают многие явления в русской истории и менталитете, характер которых определенно негативный, но которые могут на первый взгляд казаться не связанным. Как по мне, именно из-за этой особенности местных элит в менталитете народа устоялась привычка не подчиняться законам всегда, как это делают европейцы, а еще подумать, взвесить, и решить по-своему – ведь местные элиты по отношению к государству поколениями делали то же самое! Центр привык к тому, что можно «облизывать» местные элиты, и этого будет достаточно для управления государством с таким пестрым населением и колоссальными территориями, и еще тверже убедился в том, что директивное управление – наше все, а то что местные могут «на местах» беспредельничать, устраивать коррупцию и прочие прелести – ну так куда ж от этого деться? Особенно если в самом центре чистых на руку дефицит. Регионы с особо активными местными элитами, удаленные от центра, стали очагами коррупции – в том числе потому именно в таких регионах при том же Петре Великом возникали восстания, вызванные во многом не государственной политикой, а поведением именно местных царьков и их прихлебателей. Именно потому в России в принципе тяжело было поднять уровень эффективности управления регионами выше минимально необходимого, и если начать копать детали, к примеру, по Самаре конца XIX века, как это делает Сергей Махов, то там волосы дыбом встают от того, что творилось на местах при равнодушии центра и всесилии местных элит, в первую очередь дворян [6]. Ну а самое главное – глобальные программы вроде ассимиляции, интеграции различных общностей в единую имперскую, и многое другое, были просто невозможны в тех условиях, когда управление на местах осуществлялось местными элитами, которые сами решали, что им делать, какие указы выполнять, а какие – нет. А уж учитывая, что местные элиты в первую очередь формировало всесильное русское дворянство, которое после эпохи дворцовых переворотов и нескольких цареубийств по факту доминировали в политической жизни страны, и диктовали царю некоторые важные для них детали политики, то получается совсем нехорошо….
Примерно такие ощущения были у меня при написании текущего раздела
Указанные выше процессы и явления неизбежно сказывались на развитии человеческих общностей в империи, т. е. на развитии народов и формировании наций. Где-то до конца XVIII века Россия мало чем отличалась от других европейских держав, но после революции во Франции, начала формирования наций и переформатирования внутригосударственных отношений во всех ведущих странах Европы именно империя восточных славян осталась стоять на месте. Вопреки тому, что 2/3 ее населения составляли русские, т.е. представители титульного народа, она продолжала делать реверансы в сторону прочих меньшинств, дабы удержать их в составе единого государства, ибо иная унификационная работа почти не проводилась, и всякие вассальные эмиры Бухары и прочие местные князьки при желании могли блокировать указы и решения, принятые в Петербурге, и вообще не учитывать мнение русских властей. Которые, в свою очередь, должны были всегда смотреть на реакцию местных элит, ибо в разборках между ними и имперскими чиновниками крайними, как правило, оставались чиновники. Россия не проводила интеграцию местных элит в единую общеимперскую, опасаясь потерять уже теряющую эффективность, но все еще работающую систему удержания империи воедино. А сохранение местных элит, которые всегда были себе на уме, делало невозможным любую ассимиляцию кроме «естественной», но она не всегда давала достаточные результаты. И в результате не дала – несмотря на переселенческие программы, русские поселенцы не смогли стать ядром для формирования новых общностей в «инородческих» регионах. А местные элиты, сохранив свои привилегии и традиции, вообще весьма негативно воспринимали любые попытки что-либо менять – ведь инородцы входили в состав империи на условиях сохранения всех законов и обычаев предков, и эти условия почти всегда тщательно соблюдались центральной властью!
При этом определенные меры все же принимались, но…. Эффект их оказывался спорным практически всегда. Так, были попытки начать русификацию Финляндии, но эффект оказался незначительным, а самые настойчивые усилия были предприняты…. На рубеже XIX и XX веков, когда было уже слегка поздно. Да и политика эта подошла бы как мера включения финнов в единую имперскую нацию, но единой имперской нации не существовало, и потому сама русификация оказалась вообще непонятной бронтозяброй, и даже если бы шла эффективно – то сработала бы вхолостую. Крайне забавно смотрится ситуация с делением восточных славян на различные группы в империи. Многих ура-патриотов и единонеделимцев возмущает тот факт, что русский народ поделился на россиян, украинцев и белорусов, делаются заявления, что во всем этом виноват австрийский Генштаб, рептилоиды с Нибиру и прочие всемогущие сущности, и на самом деле народ был един. Но как тогда объяснить официальную точку зрения империи, что существуют великороссы, малороссы и белорусы, которая утверждалась, развивалась и укреплялась с середины XVII века? Что это вообще такое? А то что потом русские поделились четко по этой градации, разве что малорусы сменили название на украинцев – так это виноват кто угодно, но не Россия, которая по сути первая начала употреблять такое деление? А что Россия сделала, чтобы преодолеть и ликвидировать возможные отличия? Ввела единую систему образования? Нет, это для имперских властей было вообще не важно, да еще и дорого. Можно попытаться оправдать саму идею малороссийства через то, что ее как бы подали изначально украинские представители православной церкви, но вот одна проблема – когда эта идея попала из Речи Посполитой в Москву, речь шла конкретно о Малороссийской митрополии (как ее назвали в свое время греки) и ее прихожанах. А выделять в отдельный субэтнос этих прихожан, причем только с территории Украины, стали уже в Москве – и Богдан Хмельницкий, и прочие представители казачьей старшины только при переписке с царями называли себя малороссами, а вот во внутренней или сторонней переписке продолжали считать себя… Русскими людьми! Чтобы добавить к этому трэшачку еще больше градуса угара, а именно – наглядных примеров «левая рука не знает, что делает правая», следует вспомнить, что Россия, начав продвигать малороссийскую идентичность при полном согласии местных элит [7], начала борьбу с религиозной литературой на западнорусском языке, а печать новых западнорусских книжек запретила вообще, во всех сферах, еще в 1720 году. Чтобы те, кого активно превращали в «малорусов», не дай бог не подумали, что у них есть какая-то отдельная идентичность. Что дало околонулевой эффект, ибо в XIX веке местные языковые отличия все равно стали проявляться, и пришлось принимать новые запретительные меры.
Хуже всего в России получилось с нацией. Точнее, не получилось вообще. Это был единственный для империи способ сохранить, а точнее даже создать истинное единство на своей территории – сформировав гражданскую (политическую) нацию. Но сами вопросы нации имперским правительством при полном согласии местных элит считались опасными, дестабилизирующими, способными разрушить империю (точнее – традиционную схему власти), да и по указанным выше причинам формирование единой нации в империи было просто невозможно. Более того – имперские власти, глядя на объективные процессы в Европе, которые рано или поздно должны были затронуть и Россию, решили, что Россия – совершенно особенная, уникальная страна, и эти процессы ее не затронут. А если попытаются – то надо их задавить в зародыше. Уже привычными, традиционными директивными методами, или же, говоря проще – политикой санкций и запретов. Украинский (малороссийский) язык набирает обороты на территории проживания малороссов, которые и малороссами в империи стали только из-за упорства и упрямства центральной власти? Издадим Эмский указ, запрещающий его, и все сразу станет хорошо, и малорусы и подумать не посмеют, что они как-то отличаются от великороссов, хотя мы постоянно обозначаем их раздельно. Активизируются национальные движения на окраинах? Зачем нам работать с ними, пытаться корректировать их риторику, и развивать в сторону формирования единой нации – ведь их можно просто запретить! Это же куда проще и дешевле! Совершенно неудивительно, что все национальные движения в Российской империи в конце концов оказались антироссийскими, а многие их центры переехали за границу. Зато потом так удобно и приятно обвинить виноватыми во всем австрийский Генштаб, а не собственную безграмотную политику и упущенные возможности! А между тем, появление национальных движений на территории Российской империи было попросту неизбежным – слишком много народов, слишком велики территории, не объединенные общей идеей гражданской (политической) нации, созданием которой имперские власти так и не занялись. А как только империя отказалась от формирования такой нации – она подписала себе смертный приговор при первом же сколь-либо серьезном кризисе или большой войне. Русско-японская оказалась недостаточно большой, а вот Первая мировая закончилась парадом суверенитетов и масштабными выступлениями местных элит различных окраин, которые захотели отделиться и попытаться делать все самостоятельно. А учитывая, что у России были еще и огромные проблемы с экономикой, то конец империи ознаменовался таким треском, что до сих пор с пост-имперской гражданской войной может сравниться разве что аналогичная война в Китае.
А вот большевики в этом плане оказались куда умнее. Они не боролись с неизбежными процессами, и просто приняли тот факт, что некоторые из них зашли уже слишком далеко, чтобы с ними активно бороться и надеяться на положительный результат. При формировании Советского Союза были учтены многие особенности местных национальностей и уже формирующихся наций, и все они стали включаться в одну общность – надэтнический советский народ, который по сути своей был гражданской (политической) нацией. Раздали живительных и местным элитам, которые по большому счету были умножены на ноль и созданы заново, с мощной объединяющей основой в виде КПСС. При этом уже появившаяся разница по этническим признакам также была признана и официализирована – теперь не надо было пытаться остановить неизбежное, и постоянно пытаться заделывать все новые дырки в большом воздушном шаре, давно прожившем свое, а нужно было просто контролировать уже идущие процессы, не давая выйти им за рамки допустимого. Т.е., вместо того, чтобы бороться с прогрессом, большевики попросту оседлали его, и попытались повернуть в необходимую им сторону. Особенно это проявилось при Сталине, который и начал формировать идею советского народа, и добился определенных успехов в этом, как и во многом другом. Сама идея оказалась вполне современной, уместной и полезной. Теоретически. Потому как помимо качества самой идеи, всегда есть качество ее исполнения.
Уже при Сталине СССР начал возвращаться к некоторым старым методам управления, в том числе начав «кормить» Кавказ. Что, впрочем, еще можно оправдать тем, что дотационные регионы есть везде, а Кавказ без дотаций развиваться бы не смог в любом случае. Да и местным элитам особо свободы не давали, плюшки они получали на конкретные цели, и за конкретную работу. А потом Сталина не стало. Новые лидеры государства решили пойти по другому пути развития Советского Союза, в том числе и в подобных вопросах. Новому пути. Который оказался поразительно похож на старый путь царской России. И проблемы поперли из всех щелей, а само общее положение как-то временами удивительно стало напоминать проклятого царизма, особенно в плане отношений между центром и региональными, в особенности республиканскими элитами. Всесильные местные элиты, которые по факту отвечают за управление регионами, и могут банально саботировать указы «сверху», и быть очень себе на уме? Получите, распишитесь. Элиты национальных окраин, чья лояльность поддерживается за счет постоянных подачек, дотаций, инвестиций, короче говоря – вливаний ресурсов черт знает на какие нужды за счет более развитого центра? Запросто! Условно единая государственная элита, которая на деле с каждым годом все больше склоняется к отстаиванию местечковых интересов, т.е. стремится к децентрализации и сепаратизму? Пожалуйста, нам ничего не жалко! Дотации, которые превращаются в «кормление» местных элит, причем в совсем каких-то неадекватных объемах? Конечно, куда без этого, денег у СССР много! Формирование нации в таких условиях исказилось, и фактически остановилось, не дойдя до завершения. Начали обостряться этнические вопросы, между центром и «национальными» окраинами, между русскими и прочими народами [8]. При этом в стране сохранялась мощнейшая централизация, и государственный аппарат зачастую не справлялся со всем одинаково эффективно, пытаясь регулировать все и вся, при этом не работая там, где централизация была архинеобходима. А местные элиты еще и ухудшали эту эффективность, ведя свои собственные дела, или саботируя начинания центра, когда тот перекладывал ответственность на них. Т.е., де-юре единый советский народ на практике не стал единым, и во многом это выражалось как раз в такой вот очень высокой автономии местных элит, которые отвечали за развитие регионов, и при необходимости могли просто взять, и увести их в свободное плавание.
Это, собственно, и случилось — когда бахнул системный кризис, как экономический, так и кризис центральной власти, то эти элиты быстренько решили разбежаться по национальным квартирам, считая, что во всех проблемах в мире виноват исключительно центр, исключительно текущее единое государство. Короче, сделали так, как это делают многие нынешние ура-патриоты, у которых во всех бедах их Отчизны виноваты англичане, американцы, евреи, французы, россияне, украинцы, белорусы, китайцы, рептилоиды – вообще кто угодно, но только не они сами. Вот только элиты по большому счету остались те же, что были при Союзе, а в крупных государствах типа Украины и России так и осталось дробление на местечковые группировки, с местечковыми интересами, схемами, коррупцией, и попытками повлиять на центр дабы урвать от общего пирога кусочек побольше лично для себя. Что вдвойне забавно, так как в этом плане СССР почти полностью повторил историю конца Российской империи в тех же областях – как после февральской революции начался постепенный распад России и откалывание окраин, так и после начала Перестройки Союз стал понемногу распадаться по тем же принципам, да в принципе и с теми же основными участниками. Впрочем, в вопросах этносов и наций при СССР были сделаны и другие ошибки, которые приводят уже в наше время к конфликтам, напряженным отношениям и взаимным претензиям [9]. Но глобально вся эта история началась задолго до возникновения самого Союза, еще тогда, когда власти России вместо общего для всех пути развития общества – банально по причинам его рациональности и естественности — выбрали искусственный «Особый Русский Путь», который сочетал несочетаемое, и во многом напоминал бюрократическую итерацию феодализма. И по-своему забавно выглядит преемственность с теми далекими временами, когда уже в последние годы мы можем во многих странах постсоветского, а значит и постимперского пространства наблюдать то, как местечковые элиты, чинуши и шишки ведут себя именно как феодалы, прикрываясь лозунгами о высоком и прекрасном, и ссылаясь на государственный бюрократический аппарат….
В общем, если АИхать Россию, то определенно надо заниматься обществом, и не повторять реальных ошибок. И, как и во многих случаях, чем раньше получится начать – тем выше шансы на успех, ибо сделать надо действительно много, а современная порочная система складывалась в течении не то что поколений, а целых веков. Только при пересмотре этой системы можно надеяться, что Россия действительно сможет в эффективную ассимиляцию, и успеет до «точек невозврата». Только так можно надеяться на то, что в СССР до 1991 года сформируется единая политическая нация, а не просто сборная солянка территорий с разным населением, которые при пущенных на самотек делах рано или поздно попросятся на выход. А история реала в который раз говорит нам о том, что Особый Русский Путь – это мало когда хорошо, а чаще всего – просто ругательство. На этом, надеюсь, цикл статей по народам, нациям и возможностям альтернативной истории с ними подходит к концу, и более никаких статей дополнительно дописывать не придется. Далее я вновь вернусь к проекту Russia Pragmatica III, где, собственно, события понемногу подходят к тому моменту, когда весь изложенный в текущем цикле материал начнет на полную использоваться и применяться на практике.
P.S. Вообще, материал получился достаточно сумбурным, ибо слишком много всего понадобилось сводить в более или менее краткий и систематизированный рассказ. Те же традиционные русские способы управления, без анализа, прямыми «общими» приказами, или особенности местных элит, или национальный вопрос в империи, могут быть темами отдельных статей, или как минимум разделов на несколько страниц текста. По СССР тоже можно много чего писать, но там есть риск увязнуть в деталях, и прослыть врагом народа за критику святого. В принципе, как и за критику империи, которая для некоторых не менее свята…. Так что я пока предпочту пройтись «по верхам», применительно к конкретной теме, и на этом завяжу. А то уже пора Прагматику продолжать, а я все про теорию, да про теорию….
- Собственно, польская «Мать Отчизны», Изабелла Чарторыйская, была по большому счету польской немкой.
- Вообще, это довольно забавно, так как современные македонские политики продолжают придумывать название своей нации. Которое уже есть, но вот им хочется еще и еще. У народов и наций, которые существуют сколь-либо долго, таких проблем и тенденций не возникает….
- Что вообще интересно, так как со всякими инородцами и целиком чуждыми русским народами имперские власти чуть ли не сюсюкались, а вот с более близкими к центру и титульной культуре обращались уже куда более равнодушно и жестко.
- Или, говоря проще, хвост мог крутить собакой. Забавно, что именно это обвинение выдвигают в сторону России и многие скептики, только уже по внешней политике с разного рода «младшими партнерами». Т.е., такое отношение получается своего рода традицией. Ах да, тут же вспоминается подготовка проекта крестьянской реформы 1861 года, когда представители губерний (дворян из местных элит) по факту продавили выгодный для помещиков вариант освобождения крестьян, но не выгодный крестьянам и государству. А, или еще пример – Россия несколько раз фактически подавляла восстания пророссийского населения в Речи Посполитой, стремясь именно что удержать и расширить симпатии местной польской элиты, с перспективами использовать это в своих интересах. А что там население после такого будет слегка бухтеть – так это мелочи, все одно холопами им быть, что польских панов в Речи Посполитой, что польских помещиков в Российской империи. Вот в таких вот мелочах и раскрывается эта, кхм, особенность государственного управления Российской империи, не совсем очевидная при поверхностном рассмотрении.
- Звучит несколько конспирологично, но вот как-то вырисовывается именно такая картина.
- Где-то была забавная подборочка статей от Махова, где он описывал ситуацию в Самаре в указанное время с точки зрения того, как все хорошо стало после крестьянской реформы. Крестьян-то вроде освободили, вот только на деле ситуация не шибко отличалась не только от николаевских времен, но и от времен Салтычихи, когда местные помещики творили полный беспредел, и оставались безнаказанными вопреки существованию законов и судей. А ведь помещики – это как раз местная элита в Российской империи!
- Некая отдельная идентичность, даже в качестве «брата-близнеца» (по Гоголю), тешила самолюбие местных элит и позволяла им считать себя несколько обособленными от центра. А в перспективе это было чревато отделением этноса и появлением отдельной нации, что и произошло в реале. Причем в начале этого пути, в каком-то XVII веке, никакая малороссийская идентичность местным поднепровским элитам не нужна была от слова совсем, они довольствовались тем, что считали себя русскими (руськими) людьми, пускай и с небольшими отличиями от так называемых «великороссов».
- При этом этнический вопрос использовался местными элитами, как это часто бывает, с особым цинизмом ради получения выгодных им плюшек от центра. Т.е., не национальный вопрос по большому счету стал одной из причин гибели Советского Союза, а его использование в деструктивных целях местными элитами, жаждущими ресурсов и власти. Причем местным зачастую помогали и центральные структуры, что совсем уже жесть – но пилить сук, на котором сидишь, у нас вообще как бы одна из традиций….
- В основном – по части установления границ. С границами у СССР вообще иногда получались достаточно странные вещи, и я не только о внутренних, но и внешних.
Процесс ассимиляции неизвестного — журнал «АБС-авто»
Если изобретателю пришла в голову новаторская идея, еще не факт, что она будет реализована и принесет ему славу и деньги. Часто изобретатели умирают непризнанными, а их мысли воплощают в жизнь совершенно другие люди. Изобретателей можно условно разделить на Колумбов и речных капитанов – первые открывают нечто такое, что до них невозможно было представить, делают известным часть неизвестного, вторые уверенно бороздят знакомые просторы, осваивая уже открытый, обозначенный на карте материк. Как правило, не Колумбы, а эти скромные труженики мыслительного фронта входят в историю под именем изобретателей. Механизм возникновения идеи, в принципе, одинаков, будь то изобретение какого-либо предмета, особенно значимого для развития человечества, или удачное бизнес-решение. Любое новаторское решение проходит через один и тот же процесс, который в философии называется процессом ассимиляции неизвестного. Любая воплощенная, реализованная идея кажется очевидной. Автомобиль трогается с места, когда движение от мотора через сцепление и передачу идет на коробку дифференциала. Кто же этого не знает? А между тем Даймлера, который в 1883 году изготовил свой первый бензиновый двигатель и примостил его сначала на велосипед, а потом на четырехколесный экипаж, считали кем-то вроде городского сумасшедшего. И продолжали считать вплоть до Парижской выставки 1889 года, когда три французских фабриканта – Пенар, Левассор и Пежо – купили лицензию на его двигатель. Когда идея Даймлера воплотилась в первый в истории человечества «мерседес», статус сумасшедшего с изобретателя сняли и началось стремительное развитие автомобильной промышленности. Не видать бы человечеству «мерседеса», если бы Даймлер на определенном этапе остановился под предлогом того, что его идея абсурдна. Но он, к счастью, увлекался пиротехникой и однажды поджег электрической искрой смесь паров бензина и воздуха. Удивившись силе последовавшего взрыва, изобретатель начал думать в этом направлении, в результате появился на свет так хорошо нам известный бензиновый двигатель, который современникам Даймлера на тот момент казался чем-то вроде «адской машины». Этап освоения идеи, т.е. «ассимиляция неизвестного», не обязательно начинается со взрыва, как в истории автомобилестроения, но, как правило, некий «взрыв», озарение, инсайт сопровождает этот процесс. А после него как раз и начинается этап освоения. Идея уже существует, но ухватиться за нее можно только краем сознания. В обычном, знакомом, привычном вдруг открывается нечто незнакомое, но очень значимое. Другими словами, происходит открытие неизвестного в известном. Так, например, Галилео Галилей, наблюдая за тем, как раскачивается люстра в Пизанском соборе, обнаружил, что люстра качается не просто так, она отсчитывает время. Ориентируясь на удары пульса, он заметил, что время колебания люстры остается постоянным, хотя размах делается все меньше. Это наблюдение послужило толчком к созданию маятниковых часов, когда Галилею удалось соединить маятник с устройством для поддержания колебаний и их отсчета. Правда, дальше разработок дело не пошло, первые механические часы были созданы уже после смерти ученого его сыном, который ни с кем не хотел делиться секретом этого устройства. К счастью, идея часового механизма с маятником пришла в голову не только Галилею. Как это иногда случается с особенно важными для человечества идеями, она посетила и другого изобретателя, голландского физика Христиана Гюйгенса. Принцип нахождения неизвестного в известном лежит в основе многих, если не всех, значимых изобретений. Именно так были открыты антибактериальные свойства плесневого грибка пенициллиум нотатум, с помощью которого Александр Флеминг произвел настоящий переворот в медицине. Флеминг вообще-то не собирался открывать пенициллин. Изучением плесени занимались другие ученые, а он увлекался стафилококками. Открытие произошло случайно. Этап освоения идеи – процесс глубоко личный, описать его практически невозможно, так же как процесс рождения стихов или музыки. На этом этапе изобретатель скорее поэт или философ, чем ученый. Обнаружив полное отсутствие стафилококков в чашке с плесенью, Флеминг позволил себе философское рассуждение, которое способствовало многим великим открытиям: «А если предположить, что.». И как выяснилось, абсурдное на первый взгляд предположение оказалось абсолютно верным. Лучшие идеи губятся одним безапелляционным заявлением: «Этого не может быть, потому что этого быть не может!». Отто Лилиенталь прекрасно понимал, что человек не может преодолеть силу земного притяжения, но он любил наблюдать за парящими аистами, которых поднимал вверх порыв ветра. В конце концов Лилиенталь поддался философскому искушению и предположил, что возможен такой полет, при котором передвижение и подъем летательного аппарата осуществляются не самим аппаратом, а воздухом. Лилиенталь, конечно, разделил судьбу Икара, но построенный им планер, который, в подражание птицам, имел вогнутые крылья и что-то вроде оперения на хвосте, все-таки смог пролететь 100 метров, находясь в воздухе до 30 секунд. В дальнейшем его идея была подхвачена и разработана двумя прагматиками (далекими от поэзии и равнодушными к полетам аистов), братьями Райт, которые поставили перед собой цель – добиться устойчивого и управляемого полета. И они этого добились, причем планер в процессе усовершенствования Райтами лишился даже своей романтической внешности, братья отказались и от формы птичьего крыла, и от хвостового оперения. Летательный аппарат напоминал этажерку, зато стал устойчивее и летал гораздо дальше. Братья Райт удачно ассимилировали идею Лилиенталя, перевели ее с философской стадии освоения неизвестного на стадию, когда новое становится известным, очевидным. На этом этапе изобретатель работает с уже найденным, понятым, постигнутым, это будничная работа мысли, в которой нет уже никаких «инсайтов», никакой философии, один только трезвый расчет. Не всякий производитель идей способен на такую работу. Тот же Флеминг, став автором масштабного открытия, передал дальнейшую разработку своей идеи в хорошие руки. А сам в это время занялся ее продвижением, причем абсолютно бескорыстно. Совсем другие соображения двигали Генри Фордом, который, удачно ассимилируя чужую идею, прославился едва ли не больше, чем изобретатель первого двигателя Даймлер. Хотя Форда, который решил наладить массовый выпуск «народного» автомобиля, на первых порах тоже считали сумасшедшим. При этом разработанная Фордом модель автомобиля не содержала ни одной детали, не опробованной на других моделях, новым был только материал. Форд достаточно много времени посвятил модернизации «народного» автомобиля, но больше всего его увлекала идея наводнить Америку «фордами» и усадить за руль всех американцев, включая фермеров и домохозяек. Понадобилось всего два-три года, чтобы автомобиль превратился в массовый вид транспорта. Таким же предприимчивым популяризатором новой идеи был Гульельмо Маркони, создатель радиоприемника, очень похожего по своему устройству на тот, который в том же самом году продемонстрировал Александр Попов на заседании Российского физико-химического общества. Как уже не раз случалось в истории, два человека независимо друг от друга разрабатывали одну и ту же идею. Правда, Маркони оказался расторопнее, он первым запатентовал свой радиотелеграф, поэтому право называться изобретателем радио формально принадлежит ему. Кроме того, он сразу же начал искать практическое применение своему изобретению, отправился в Дублин, где проходили традиционные парусные гонки, и договорился с одной из ирландских газет, что будет по радио передавать информацию обо всем происходящем на регате. В самом начале ХХ века состоялась первая трансатлантическая «передача» – сигнал дошел с английского берега до острова Ньюфаундленд. Буквально через год была установлена официальная радиосвязь между США и Англией, а еще через пару лет фирма Маркони открыла первую радиотелеграфную станцию, передающую сообщения из Европы в Америку. Паровозы строили до Стефенсона, паровые машины работали до Уатта, принцип радио был известен до Маркони, а ракеты пытались стартовать до Брауна и Королева. Тем не менее слава досталась тем, кто занимался всего лишь продвижением новой идеи или нашел ей практическое применение, помог органично войти в систему привычного, стать частью повседневной жизни.
- Елена Перелетова
История
Древний период
Территория Абхазии была заселена человеком с древнейших времен, о чем свидетельствуют многочисленные археологические находки, относящиеся к периоду Палеолита (Яштухская стоянка), Мезолита (Холодный Грот, Грот Апианча), Неолита (поселения Лемса, Кистрик).
Абхазы – один из древнейших коренных этносов Кавказа, язык, культура и традиции которого наиболее близки и родственны северокавказским народам: абазинам, адыгейцам, кабардинцам, черкесам, убыхам. В языковом отношении все они составляют абхазо-адыгскую группу северокавказской семьи языков. Абхазы населяют территорию нынешней Республики Абхазия, которая расположена в северо-западной части Закавказья на склонах Большого Кавказа и на Колхидской низменности.
Предположительно первым письменным упоминанием древних предков абхазов являются клинописные тексты, сделанные в правление ассирийского царя Тиглатпаласара I (приблизительно 1115—1076 гг. до н. э.), в которых сообщается о племенах абешла, а также касков (возможные предки адыгов). Среди лингвистов довольно распространена теория о возможном родстве предков абхазо-адыгов и хаттов (народ, живший на территории современной турецкой Анатолии, оказавший больше влияние на культуру крупнейшего государства Древнего Востока — Хеттского царства).
К VI в. до н. э. относится создание на территории современной Абхазии колоний древнегреческих городов-государств, сыгравших большую роль в вовлечение Абхазии в культурный ареал античного мира. Наиболее известны из этих колоний Диоскуриада (на территории современного Сухума), Питиунт (Пицунда), Гюэнос (Очамчыра).
В I в. до н. э. после упорной борьбы с Понтийским царством в регионе устанавливается господство Древнего Рима. В этот период чрезвычайно активно развиваются торговые отношения населения Абхазии с остальной территорией Римской империи, о чем свидетельствует богатый археологический материал. Крупнейшим городским центром Абхазии того времени являлся Себастополис, располагавшийся на территории современного Сухума. О значении этого города говорит само его название – Себастополис в переводе с греческого означает «Высокочтимый город».
Абхазия в период средневековья
Достоверные предки абхазов – апсилы и абазги, упоминаются в античных источниках уже в I – II в. н.э.
К VI в. на территории современной Абхазии существуют зависимые от Восточной Римской империи (Византии) раннефеодальные княжества – Апсилия, Абазгия, Санигия.
В 737 г. на территорию Абхазии вторглись арабское войска. Они потерпели тяжелое поражение у стен абазгской столицы Анакопии (нынешний Новый Афон) от войска под командованием правителя Абазгии Леона I. Это событие привело к усилению Абазгии, которая объединила все абхазские княжества. Таким образом, возникло Абхазское царство, которое уже при Леоне II обрело независимость от Восточной Римской Империи (Византии). Отделению Абхазии от Византии способствовала поддержка Хазарского каганата, оказанная Леону II, матерью которого была дочь хазарского царя.
Образовавшееся Абхазское царство было одним из наиболее влиятельных государственных образований в Восточном Причерноморье. Ему удалось подчинить всю территорию современной Западной Грузии вплоть до Лихского хребта. В 806 г. столица Абхазии была перенесена из Анакопии в Кутаис. Абхазское царство вело борьбу за обладание Картли с Армянский царством. Посредством абхазских царей Византия осуществляла распространение христианства среди аланов и других народов Кавказа.
В 975 г. со смертью абхазского царя Феодосия пресеклась правящая династия Леонидов и власть в Абхазии перешла к Баграту III из династии Багратидов, который был сыном сестры Феодосия Гурандухт. Это событие послужило основой для роста могущества династии Багратитов (Багратиони) и распространения их власти на территорию современной Грузии. Столицей объединенного государства долгое время оставался Кутаис. В XII в. царем Давидом Строителем в качестве наместника в Абхазию был назначен сын шаха Ширвана Отаго, который стал основателем новой династии абхазских правителей Шервашидзе (Чачба). В XIII века в результате монгольских завоеваний «Царство абхазов и картвелов» распалось.
В конце XIII началу XIV в. на территорию Абхазии распространяется влияние Генуэзской республики, которая основывает здесь свои торговые поселения (фактории), в частности Сан-Себастьян (Сухум), Какари (Гагра), Пицонда (Пицунда), Каво ди Буксо (Гудаута) Сан-Тамазо (Тамыш) и др. После захвата Константинополя османами в 1453 г. Генуя была вынуждена покинуть Абхазию.
В XVI в., как и большинство государственных образований Западного Кавказа и Закавказья, Абхазия попадает в сферу влияния Османской империи. С приходом в регион Турции связано распространение ислама, в том числе, и на территории Абхазии.
Абхазия в составе Российской Империи
В конце XVIII начале XIX века в виду очевидного ослабления военного и политического могущества Османской империи и усиления роли Российской империи, владетельный князь Абхазии Келешбей Шервашидзе (Чачба) берет курс на сближение с Россией. Однако в 1808 г. Келешбей был убит, и на престол вступил его старший сын Асланбей, ориентированный на Турцию.
В 1810 г. при помощи России на абхазском престоле утверждается младший сын убитого владетеля Сефербей, принявший после крещения имя Георгий. 17 февраля 1810 г. своей грамотой император Александр I признает Георгия наследственным князем Абхазского владения «под верховным покровительством, державою и защитою Российской империи». Таким образом, Абхазия на правах самоуправляемого княжества входит в состав Российской империи. По мнению ряда историков, одной из отличительных черт Абхазского княжества, являлось то, что в отличие от грузинских княжеств (Картли-Кахетии, Иметерии, Гурии, Мегрелии) с вхождением в Россию оно не утеряло полностью своей государственности.
При российской военной поддержке происходит укрепление власти абхазского владетеля, который занимает достаточно высокое место в российской военной иерархии. В частности последний владетельный князь Михаил Георгиевич Шервашидзе (Чачба) имел чины генерал-лейтенанта и генерал-адъютанта и орден св. Александра Невского.
В то же время абхазские владетели способствовали продвижению российского влияния в абхазские вольные горские общества и земли соседних убыхов и шапсугов.
К моменту окончания Кавказской войны (1864 г.) Абхазское владетельное княжество утратило свое значение для российской администрации, и в том же 1864 году было ликвидировано. На его территории был образован Сухумский военный отдел, напрямую подчиненный царской администрации на Кавказе.
Вторая половина XIX стала наиболее трагичным периодом в истории абхазского народа, отмеченным рядом массовых выселений абхазов под давлением царских властей в Османскую империю (т. н. махаджирство). В результате этого большая часть абхазов была вынуждена покинуть Родину, а этническая картина в Абхазии кардинально изменилась. Опустевшие земли стали заселяться представителями других народов – русскими, армянами, эстонцами и, прежде всего, колонистами из Грузии. Если в 1886 г. абхазы составляли 85,7% населения Абхазии, то к 1897 только 55,3%. И эта динамика сохранялась в последующие десятилетия.
В 1917 г. после распада Российской империи часть общественно-политических сил Абхазии выступила за интеграцию с Союзом объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, который впоследствии объединился с Юго-Восточным Союзом казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей. Это объединение должно было стать частью Российской демократической республики. В ноябре 1917 г. был создан Абхазский Народный Совет – первый представительный орган власти Абхазии.
В мае 1918 г. в Батуме была провозглашена Горская республика, составной частью которой, по замыслам ее сторонников, должна была стать и Абхазия. Однако в июне того же года территория Абхазии была занята войсками только что образованной Грузинской Демократической Республики. Правительство последней проводило политику подавления политических и национальных прав народа Абхазии. Неслучайно значительная часть местного населения поддержало свержение власти грузинского правительства в Абхазии, осуществленное частями Красной армии 4 марта 1921 г.
Советский период
31 марта 1921 г. Революционный комитет Абхазии провозгласил создание независимой Советской Социалистической Республики Абхазия. 21 мая того же года независимость Абхазии была признана Ревкомом ССР Грузии.
Выдающуюся роль в государственном возрождении Абхазии сыграли Нестор Аполлонович Лакоба, Ефрем Алексеевич Эшба и ряд других государственных деятелей.
В декабре 1921 г. под давлением возглавляемого И.Сталиным и С. Орджоникидзе Кавказского бюро ЦК РКП(б), Абхазия была вынуждена подписать Союзный договор с ССР Грузией.
В декабре 1922 г. представитель ССР Абхазия в составе делегации ЗСФСР подписал Договор об образовании СССР.
В 1925 г. была принята Конституция ССР Абхазии, в которой она провозглашалась суверенным государством, обладающим правом выхода как из состава ЗСФСР, так и СССР.
В 1931 г. ССР Абхазия была преобразована в Автономную республику в составе ГССР. Годы правления И. Сталина были отмечены в Абхазии массовыми репрессиями и попытками насильственной ассимиляции абхазского народа. Одновременно грузинскими властями осуществлялась политика массового переселения грузин в Абхазию, в результате которой абхазы стали меньшинством на своей исторической родине. Недовольство политикой национального подавления, проводившейся властями ГССР, абхазы неоднократно выражали на многотысячных сходах и других акциях протеста в 1957, 1967, 1978, 1989 гг.
Современный период
С начала 1990-х г. общепризнанным лидером многонациональной Абхазии стал доктор исторических наук Владислав Григорьевич Ардзинба (1945—2010 гг.). Будучи народным депутатом и членом Верховного Совета СССР он способствовал принятию решений, направленных на защиту прав автономных образований и малых народов Советского Союза. Возглавив в декабре 1990 г. Верховный Совет Абхазии он стал проводить курс на восстановление ее государственного суверенитета.
В 1989-1990 гг. Верховный Совет Грузии в одностороннем порядке принял ряд решений, которые игнорировали межгосударственный характер отношений Абхазии и Грузии и по существу вели к упразднению абхазской государственности. Тбилиси признал незаконными и недействительными все государственные структуры советского времени с февраля 1921 г. В ответ Верховный Совет Абхазской АССР 25 августа 1990 г. принял Декларацию о государственном суверенитете Абхазии.
Придя к власти в результате вооруженного переворота в Тбилиси, военный совет Грузии в феврале 1992 г. принял решение об отмене Конституции Грузинской ССР 1978 г. и о переходе к Конституции Демократической Республики Грузия 1921 г., в которой Абхазская АССР как субъект государственно-правовых отношений не значилась.
В целях преодоления правовой неурегулированности отношений между республиками 23 июля 1992 г. Верховный Совет Абхазии решил восстановить действие Конституции Абхазии 1925 года, а также принял новые Герб и Флаг Республики Абхазия. Одновременно Верховный Совет Республики Абхазия обратился к властям Грузии с предложением о восстановлении равноправных государственно-правовых отношений. В ответ на это 14 августа 1992 г. началась вооруженная агрессия Грузии против Абхазии, сопровождавшаяся целенаправленным уничтожением и вытеснением негрузинского населения, разрушением памятников материальной и духовной культуры абхазского народа, другими массовыми нарушениями прав человека.
Вооруженное сопротивление агрессору возглавил председатель Верховного Совета Абхазии В.Г. Ардзинба, ставший председателем Государственного совета обороны.
На помощь Абхазии пришли сотни добровольцев с Северного Кавказа, Юга России, казачество, представители абхазо-адыгских диаспор Турции и Сирии.
В результате кровопролитной войны вооруженным силам Абхазии удалось выбить грузинские войска с территории Абхазии и 30 сентября 1993 г. выйти на государственную границу Абхазии с Грузией по р. Ингур.
В 1994 г. в зону конфликта в приграничные районы Абхазии и Грузии были введены миротворческие силы России под флагом СНГ.
В послевоенные годы Абхазии пришлось восстанавливать мирную жизнь в условиях разрушенной войной экономики и наложенных на нее странами СНГ санкций. Целью санкций являлось принуждение к принятию условий, выдвигаемых Грузией. Но республике удалось выстоять и продемонстрировать свою жизнеспособность в качестве самостоятельного государства.
С осени 1999 г. стала меняться к лучшему в отношении многонациональной Абхазии и политика России. Российское руководство установило для непризнанной республики безвизовый режим, начало проводить политику предоставления российского гражданства и т.д. Между тем Грузия неоднократно нарушала договоренности о прекращении огня, и в послевоенное время трижды (в мае 1998 г., в октябре 2001 г. и в июле 2006 г.) вторгалась в пределы Абхазии, безуспешно пытаясь взять реванш за свое поражение в 1993 году. Такой же агрессивной политики придерживается и нынешнее руководство Грузии.
Грузино-абхазские переговоры проходили с ноября 1993 г. под эгидой ООН, при посредничестве России и при участии ОБСЕ. Подписан ряд важнейших документов, в частности, «Заявление о мерах по политическому урегулированию» от 4 апреля 1994 года. С мая-июня 1994 г. благодаря проводимой под эгидой ООН операции по поддержанию мира прекращен огонь на границе между Абхазией и Грузией. Начался возврат беженцев в пограничный с Грузией Гальский район Абхазии. К настоящему времени практически все довоенное грузинское население вернулось в этот район.
26 ноября 1994 г. была принята новая Конституция Республики Абхазия, первым президентом Абхазии был избран В. Г. Ардзинба.
12 октября 1999 г. по итогам референдума был принят Акт о Государственной независимости Республики Абхазия.
В январе 2005 г. президентом Абхазии был избран Сергей Васильевич Багапш (1949–2011 гг.).
26 августа 2008 г. после агрессии Грузии против Южной Осетии и осуществления Россией операции по принуждению к миру, президентом Российской Федерации Д.А. Медведевым было принято решение о признании независимости Абхазии и установлении дипломатических отношений между двумя государствами.
Это событие стало поворотным в истории народа Абхазии, получившего возможность для безопасного мирного развития и гарантии сохранения независимой государственности.
Между Россией и Абхазией были подписаны Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи (2008), Соглашение о совместных усилиях в охране государственной границы Республики Абхазия (2009), Соглашение об объединенной российской военной базе на территории Республики Абхазия (2010) и ряд других межгосударственных и межправительственных документов.
Помимо России независимость Республики Абхазия признали Венесуэла, Никарагуа, Науру, Вануату, Тувалу, а также Республика Южная Осетия и Приднестровская Молдавская Республика.
В связи со смертью 29 мая 2011 г. президента Сергея Багапш, Парламент назначил досрочные выборы главы государства.
В августе 2011 г. в ходе внеочередных президентских выборов, президентом Республики Абхазия был избран Александр Золотинскович Анкваб.
В 2014 г. после майского политического кризиса в Абхазии, результатом которого стала отставка президента Александра Анкваб и назначение Парламентом досрочных выборов главы государства, ведущая оппозиционная партия «Форум народного единства Абхазии», на состоявшемся 1 июля съезде поддержала кандидатуру Рауля Хаджимба на пост Президента Республики Абхазия. На пост Вице-президента в паре с Хаджимба была выдвинута кандидатура председателя общественной организации ветеранов Отечественной войны народа Абхазии «Аруаа» Виталия Габния.
24 августа 2014 г. президентом Республики Абхазия был избран Рауль Джумкович Хаджимба. Официально вступил в должность 25 сентября 2014 года.
27 августа 2014 г. избранный президент Абхазии Рауль Хаджимба встретился в подмосковной резиденции Ново-Огарёво с президентом России Владимиром Путиным. На встрече обсуждалась возможность заключения нового договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Россией и Абхазией до конца текущего года. В качестве цели нового договора было заявлено качественное повышение уровня интеграции между двумя суверенными государствами. Обсуждалась также готовность России увеличить финансовую помощь Абхазии и оказать содействие привлечению в республику крупных российских инвесторов.
24 ноября 2014 г. в Сочи президентами Абхазии и России Раулем Хаджимба и Владимиром Путиным был подписан Договор о союзничестве и стратегическом партнерстве между Российской Федерацией и Республикой Абхазия.
Договор выводит отношения между Абхазией и Россией на качественно новый уровень стратегического партнерства. Он предусматривает создание общего пространства обороны и безопасности, проведение скоординированной внешней политики, формирование общего социального и экономического пространства, содействие социально-экономическому развитию Абхазии, создание условий для полноценного участия республики в интеграционных процессах на постсоветском пространстве, реализуемых по инициативе и при содействии России, сохранение культурного, духовного и гуманитарного пространства.
22 декабря 2014 г. Договор был ратифицирован Парламентом Республики Абхазия, а 23 января 2015 г. его ратифицировала Государственная Дума Российской Федерации. 5 марта 2015 г. в МИД Российской Федерации состоялась церемония обмена ратификационными грамотами по договору между Россией и Абхазией о союзничестве и стратегическом партнёрстве. Договор вступил в силу.
8 сентября 2019 г. на состоявшихся выборах Президента Республики Абхазия был переизбран Рауль Джумкович Хаджимба. Официально вступил в должность 9 октября 2019 года.
Что история говорит нам об ассимиляции иммигрантов
Начало основного содержания
Основные моменты исследования
Старший научный сотрудник Ран Абрамицки анализирует некоторые уроки, извлеченные из эпохи массовой миграции, и говорит, что опасения по поводу того, что иммигранты не могут вписаться в американское общество, неуместны.
Иммиграция стала решающим и вызывающим серьезные разногласия вопросом в Соединенных Штатах. Скептицизм по поводу того, могут ли новоприбывшие ассимилироваться в американском обществе, был главной проблемой на президентских выборах 2016 года и остается постоянной темой публичных дебатов по иммиграционной политике. Этот спор не нов. США переживали неоднократные волны враждебности по отношению к иммигрантам, и сегодняшние опасения часто звучали эхом в прошлом. И сегодня, и в прежние времена многие в этой стране рассматривали иммигрантов как угрозу целостности национальной культуры, опасаясь, что иностранцы среди нас каким-то образом сделают Америку менее американской. Рассмотрим следующее утверждение: иммиграция «привозит в страну людей, которых очень трудно ассимилировать и которые не обещают ничего хорошего для уровня цивилизации в Соединенных Штатах». Спикером был не Дональд Трамп во время предвыборной кампании, а сенатор от штата Массачусетс Генри Кэбот Лодж в 189 г.1.
Дебаты об иммиграции поднимают фундаментальный вопрос: способны ли иммигранты успешно интегрироваться в американское общество, принимая экономические, социальные и культурные нормы коренных американцев? Или они, вероятно, останутся инопланетным присутствием внутри наших границ еще долго после того, как поселятся здесь? Этот аргумент обычно генерирует больше тепла, чем света. У многих людей есть свое мнение по этому вопросу, но имеется относительно мало эмпирических данных о том, насколько полно и быстро иммигранты ассимилируются в культуру США.
Иммигранты, прибывающие на остров Эллис в начале 1900-х годов. Фото: Служба национальных парков. 30 миллионов европейцев купили ставки, чтобы переехать сюда. К началу 20 века около 15 процентов населения США родились за границей, что сопоставимо с сегодняшней долей. Если мы хотим знать, как поживают сегодняшние новоприбывшие, мы можем найти важные подсказки, исследуя, что случилось с теми, кто прибыл на наши берега во время величайшего в истории США всплеска иммиграции.
В нашей предыдущей работе по иммиграции мы с соавторами рассмотрели данные о занятости иммигрантов, прибывших в эпоху массовой миграции.[1] Классический нарратив состоит в том, что иммигранты без гроша в кармане работали на низкооплачиваемой работе, чтобы подняться на ноги, и в конечном итоге достигли равенства в навыках и доходах с коренными жителями. Мы обнаружили, что эта история в значительной степени является мифом. В среднем давние иммигранты и коренные жители занимали должности с одинаковым уровнем квалификации и поднимались по служебной лестнице примерно с одинаковой скоростью. Однако мы обнаружили значительные различия. Иммигранты из более богатых стран, таких как Англия или Германия, часто работали в более высококвалифицированных профессиях, чем коренные жители, в то время как выходцы из более бедных стран, таких как Италия или Россия, часто занимались менее квалифицированными профессиями. Но, независимо от отправной точки, первоначальные разрывы между иммигрантами и туземцами сохранялись на протяжении всей их жизни. Эти выводы содержат полезные данные об опыте иммигрантов на рынке труда США. Но важно подчеркнуть, что даже отстающие в экономическом отношении иммигранты могут успешно ассимилироваться в американском обществе.
Измерение культурной ассимиляции является сложной задачей, поскольку данные о культурных практиках, таких как еда, одежда и акцент, не собираются систематически. Но имена, которые родители выбирают для своих детей, собраны, открывая окно в процесс культурной ассимиляции.[2] Используя 2 миллиона записей переписи 1920 и 1940 годов, мы построили индекс иностранности, показывающий вероятность того, что данное имя будет принадлежать иностранцу или уроженцу страны.
Например, люди с такими именами, как Хайман или Вито, почти наверняка были детьми иммигрантов, в то время как молодые люди с такими именами, как Клэй или Лоуэлл, скорее всего, имели местных родителей. В этом отношении детские имена являются сигналами культурной идентичности. Дать ребенку имя, звучащее по-американски, — это недорогой с финансовой точки зрения способ идентифицировать себя с американской культурой. Таким образом, мы можем проследить процесс ассимиляции, исследуя изменения в именах, которые иммигранты давали своим потомкам по мере того, как они проводили больше времени в США 9.0003
Наш ключевой вывод заключается в том, что иммигранты, приехавшие в 1900-х и 1910-х годах, чем больше времени они проводили в США, тем меньше вероятность того, что они давали своим детям имена, звучащие как иностранные. Рисунок 1 показывает, что через 20 лет в этой стране исчезла половина разрыва в выборе имени между иммигрантами и коренными жителями. Сдвиг в выборе имени происходил примерно с одинаковой скоростью для сыновей и дочерей, а также среди бедных и богатых семей.
Однако темпы значительно различались в зависимости от страны происхождения. Иммигранты из Норвегии, Швеции и Дании одними из самых быстрых приняли имена, звучащие по-американски, за ними следуют итальянцы и другие выходцы из Южной Европы. Русские, в том числе многие русские евреи, и финны имели самые низкие темпы ассимиляции на основе имен. Это совпадение имен, выбранных иммигрантами и коренным населением, наводит на размышления о культурной ассимиляции. Но тот факт, что иммигранты не полностью переняли местные модели именования, говорит о том, что многие ценили сохранение особой культурной идентичности.
Имя, звучащее по-американски, было знаком ассимиляции, приносившим реальные экономические и социальные выгоды. Мы рассмотрели записи переписи более миллиона детей иммигрантов с 1920 года, когда они жили в семьях своего детства, до 1940 года, когда они стали взрослыми.
Дети с именами, звучащими менее иностранно, закончили больше лет обучения, заработали больше и с меньшей вероятностью остались без работы, чем их сверстники, чьи имена звучали бы более иностранно. Кроме того, они с меньшей вероятностью вступали в брак с кем-то, родившимся за границей или с иностранным именем. Эти закономерности сохранялись даже среди братьев в одной семье. Данные свидетельствуют о том, что, хотя имя, звучащее как иностранное, усиливало чувство этнической идентичности, оно могло подвергать людей дискриминации в школе или на работе.
Другие меры подкрепляют картину иммигрантов начала 20-го века, постепенно приобретающих американские культурные маркеры. К 1930 году более двух третей иммигрантов подали заявления на получение гражданства, и почти все сообщили, что немного говорят по-английски. Треть иммигрантов в первом поколении, прибывших незамужними, и более половины иммигрантов во втором поколении женились на супругах, не принадлежащих к их культурной группе.
Эти результаты показывают, что со временем чувство обособленности иммигрантов ослабло, а их идентификация с американской культурой стала сильнее. Постепенное принятие имен, звучащих по-американски, по-видимому, было частью процесса ассимиляции, в ходе которого вновь прибывшие узнавали американскую культуру, брали на себя обязательство пустить корни в этой стране и стали идентифицировать себя как американцы.
Некоторые прибыли с сильным желанием ассимилироваться, но плохо знают, как это сделать. Возможно, они даже не знали, какие имена были распространены в США. Другие, возможно, поначалу не заботились об ассимиляции, но в конце концов почувствовали желание слиться с ними. В обоих случаях со временем они, возможно, начали ориентироваться в доминирующей культуре. с большей легкостью. Их дети, возможно, посещали школы с детьми из других культур и говорили с американским акцентом.
Что это говорит нам о процессе ассимиляции? Мы можем себе представить, что после многих лет жизни в США иммигранты, как и местные жители, становятся фанатами бейсбола, едят гамбургеры и смотрят фейерверки на Четвертое июля. Безусловно, их связи со странами происхождения не стираются. Вместо этого они могут начать считать себя американцами через дефис, но, тем не менее, американцами.
Более того, политика, направленная на принуждение иммигрантов к культурной ассимиляции, может иметь негативные последствия. Фука (2015) обнаруживает, что немецкие иммигранты в штатах, которые ввели антинемецкую языковую политику во время Первой мировой войны, в ответ выбрали явно немецкие имена, возможно, в знак поддержки сообщества.
Обеспокоенность экономическими последствиями иммиграции идет рука об руку с опасениями, что иммигранты останутся культурно чуждыми среди нас. Вопрос о том, как иммиграция влияет на доход и уровень жизни коренных жителей и какой вклад в экономику США вносят вновь прибывшие, является актуальным вопросом. Мои партнеры по исследованию и я занимаемся изучением этих вопросов. Основываясь на существующей литературе и наших собственных исследованиях, мы выдвигаем гипотезу о том, что экономическое воздействие иммиграции сегодня может отличаться от воздействия в эпоху массовой миграции.[4] В начале 20 века рабочие, родившиеся за границей, и местные рабочие конкурировали за одни и те же низкоквалифицированные рабочие места, и иммигранты, возможно, снизили заработную плату тех, кто здесь родился. Сегодня конкуренция между иммигрантами и коренными жителями может быть менее важной, потому что иммигранты, как правило, концентрируются в ограниченном наборе занятий в верхней и нижней части распределения доходов.
К представленным здесь историческим свидетельствам следует относиться с осторожностью. Сегодняшние иммигранты заметно отличаются по этническому происхождению, образованию и роду занятий от тех, кто прибыл в эпоху массовой миграции. За последние полвека США пережили вторую волну массовой миграции с характеристиками, отличающими ее от того, что имело место в конце 19-го и начале 20-го веков.
Современная миграционная волна строго регулируется, отдавая предпочтение тем, у кого есть деньги, образование и навыки, и привлекает мигрантов в основном из Азии и Латинской Америки. Отбор иммигрантов сегодня часто бывает положительным, то есть те, кто приезжает сюда, обладают более высокой квалификацией, чем их соотечественники, остающиеся в странах своего происхождения. В прошлом иммигрантов иногда отбирали отрицательно, то есть они были менее квалифицированными, чем те, кто остался. Наконец, легальная иммиграция в настоящее время сопровождается большим нелегальным притоком, что усложняет изучение последствий иммиграции.
Предстоит проделать большую работу, чтобы понять культурные и экономические аспекты иммиграции и различия между прошлым и настоящим. Мои коллеги-исследователи и я недавно получили доступ к записям свидетельств о рождении в Калифорнии, что позволит нам сравнить иммигрантов текущего и исторического периодов, чтобы увидеть, похожи ли модели ассимиляции.
В целом уроки эпохи массовой миграции показывают, что опасения иммигрантов, что они не смогут вписаться в американское общество, неуместны. Было бы ошибкой определять иммиграционную политику нашей страны, исходя из убеждения, что иммигранты останутся иностранцами, сохраняя свой старый образ жизни и держась на расстоянии вытянутой руки от господствующей культуры. Ясно видно, что ассимиляция реальна и поддается измерению, что со временем иммигранты становятся похожими на коренных жителей и что новые поколения формируют отчетливую идентичность американцев.
[1] Ран Абрамицки, Лия Платт Бустан и Кэтрин Эрикссон. (2014). «Нация иммигрантов: ассимиляция и экономические результаты в эпоху массовой миграции». Журнал политической экономии. 122(3): 467-506.
[2] Ран Абрамицки, Лия Платт Бустан и Кэтрин Эрикссон. (2016). «Культурная ассимиляция в эпоху массовой миграции». Рабочий документ и ссылки в нем.
[3]Василики Фука. (2015). «Ответная реакция: непреднамеренные последствия языкового запрета в школах США после Первой мировой войны». Рукопись.
[4] Ран Абрамицки и Лия Платт Бустан. (2016а). «Иммиграция в американской экономической истории». Рабочий документ NBER № 21882 и ссылки в нем.
Действительно ли мы хотим, чтобы иммигранты ассимилировались?
Несколько лет назад Натан Глейзер задал вопрос: «Умерла ли ассимиляция?» Его ответ был да, более или менее — конечно, как национальный идеал или политическая цель, хотя он подчеркивал, что ассимиляция остается непрерывным социальным процессом. Хотя я, безусловно, согласен с Глейзером в том, что ассимиляция сохраняется как социальная реальность, я категорически не согласен с тем, что она мертва как национальный идеал или политическая цель. Безусловно, ассимиляция умирает среди многих наших элит, особенно среди лидеров этнических, расовых и меньшинств. Но как движущая сила наших сообществ и нашей национальной жизни ассимиляция жива и здорова.
Я основываю это суждение не только на имеющихся данных социальных наук (некоторые из которых я рассмотрю здесь), но также на взглядах и мнениях обычных американцев, с которыми я сталкиваюсь, путешествуя по стране. Я бы также указал на широко известную книгу Питера Д. Салинса «Ассимиляция в американском стиле» (1997). Тот факт, что Сэлинз, академический экономист, написал эту книгу под эгидой Манхэттенского института и «Новой республики», свидетельствует о живучести идеи ассимиляции даже среди некоторых представителей нашей элиты.
Но если ассимиляция сохраняется как идея, то она очень запутанна и запутана. «Ассимиляция» стала частью литургии нашей гражданской религии, и, как и всякую литургию, мы повторяем ее, часто не задумываясь над тем, что мы подразумеваем под ней. Я утверждаю, что когда американцы говорят, что хотят, чтобы иммигранты ассимилировались, они могут думать, что знают, чего хотят, но на самом деле они не понимают этой концепции или ее места в нашей истории. В самом деле, если бы американцы лучше понимали процесс ассимиляции, они вполне могли бы требовать чего-то другого.
Эта путаница подчеркивается противоречивыми утверждениями, которые мы слышим об ассимиляции пришельцев. Лидеры и защитники иммигрантов заявляют, что Америка — это расистское общество, которое не позволит «цветным людям» стать частью основного течения американской жизни. С другой стороны, утверждается, что ассимиляция таких людей в этот мейнстрим является коварным процессом, который лишает их истории и чувства собственного достоинства. Никто никогда не удосуживается объяснить, как оба утверждения могут быть правдой.
Вторя лидерам иммигрантов, нативисты и рестрикционисты также утверждают, что сегодняшние пришельцы не ассимилируются. Тем не менее, как я буду утверждать здесь, существует множество доказательств того, что они существуют. Как может так много американцев ошибаться относительно такого относительно легко проверяемого и фундаментального аспекта нашей национальной жизни?
Я предлагаю тщательно изучить то, что обычно понимается под термином ассимиляция, а затем сопоставить его с более адекватной концептуализацией процесса. Я буду особенно заинтересован в том, чтобы подчеркнуть, как ассимиляция была настолько искажена, что мы воспринимаем ее как благотворный шаг к социальному миру и гармонии, тогда как на самом деле она порождает новые социальные проблемы и напряжения.
Если бы вы спросили обычного человека на улице, что подразумевается под «ассимиляцией», он или она сказали бы что-нибудь об иммигрантах, вписывающихся в американское общество, не создавая излишних проблем ни себе, ни тем, кто уже здесь. В «Ассимиляции по-американски» Питер Сэлинз представляет значительно более продуманную, хотя, на мой взгляд, и неверную версию здравого смысла ассимиляции. Салинз утверждает, что неявный контракт исторически определял ассимиляцию в Америке. Как он выразился: «Иммигранты будут приветствоваться как полноправные члены американской семьи, если они согласятся соблюдать три простых правила»:
Во-первых, они должны были принять английский язык в качестве национального.
Во-вторых, от них ожидалось, что они будут жить в соответствии с тем, что обычно называют протестантской трудовой этикой (быть самостоятельными, трудолюбивыми и нравственно честными).
Связанные книги
В-третьих, они должны были гордиться своей американской идентичностью и верить в американские либерально-демократические и эгалитарные принципы.
Хотя эти три критерия вряд ли являются исчерпывающими, они, безусловно, соответствуют тому, что большинство американцев считает необходимым для успешной ассимиляции. Но позвольте мне изучить их более внимательно.
Английский как национальный язык
Бывший эксперт Brookings
Профессор политологии — Бостонский колледж
Совершенно непонятно, что имеет в виду Салинс, когда настаивает на том, что иммигранты должны «принять английский язык в качестве национального». Очевидно, он выступает против того, чтобы английский язык был нашим официальным языком. Тем не менее, Салинс, кажется, имеет в виду гораздо больше, чем иммигранты, которые только учатся говорить по-английски, на чем сосредоточено большинство американцев. К сожалению, он никогда не уточняет.
Возможно, Салинс понимает, что можно говорить по-английски, но при этом сохранять эмоциональную привязанность ко второму языку — даже, а может быть, особенно — когда на нем не говорят. Например, есть свидетельства того, что иммигранты и особенно их дети учатся говорить по-английски (даже если они не обязательно учатся писать на нем). Тем не менее, битвы за английские приобретения продолжаются. Почему?
Одна из причин заключается в том, что английский обычно заменяет язык родителей-иммигрантов, бабушек и дедушек. В результате языковая ассимиляция иногда подпитывает усилия по восстановлению утраченного языка и наследия. Мне вспоминается молодой мексиканский американец, которого я встретил в Корпус-Кристи, штат Техас. Только что закончивший свой первый семестр в Йельском университете, этот молодой человек был рад оказаться дома на рождественские каникулы и очень хотел рассказать англоязычному гостю с Дальнего Востока о своем мексиканском происхождении. Поскольку он вырос в 150 милях от мексиканской границы, я предположил, что этот парень более или менее бегло говорил по-испански. Поэтому, когда я случайно спросил, я был удивлен, услышав, как он внезапно понизил голос. Нет, ответил он, он не говорит по-испански, но считает этот язык важной частью мексиканской культуры, которую он страстно хотел сохранить. По этой причине, как меня заверили, он позаботится о том, чтобы его будущие дети выучили испанский язык раньше английского. Вскоре после этого мы расстались. Так что у меня никогда не было возможности спросить его, как он собирается учить своих детей языку, на котором сам не говорил.
Легко подшучивать над этим парнем, но усилия по возвращению части утраченного наследия отражают не просто подростковое замешательство. Многие латиноамериканские политики и общественные деятели выросли, говоря только по-английски, но впоследствии выучили испанский язык, чтобы сохранить свое лидерство в растущем сообществе иммигрантов.
Более тонкий и интригующий пример — карьера Селены, певицы Техано, которая стала культурной иконой среди американцев мексиканского происхождения после того, как была убита фанатом в 1995. Трагедия Селены в том, что, покорив испаноязычный музыкальный мир Tejano, она умерла как раз в тот момент, когда собиралась перейти на англоязычный рынок. Ирония судьбы Селены в том, что она выросла (так случилось, в Корпус-Кристи), говоря по-английски, и ей пришлось выучить испанский, чтобы стать звездой техано.
Еще одно доказательство того, что освоение английского языка не обязательно ведет к ожидаемым положительным результатам, дает недавнее этнографическое исследование школьной успеваемости латиноамериканских подростков. В нескольких таких исследованиях сообщается, что, хотя недавно прибывшие учащиеся испытывают серьезные проблемы с адаптацией, связанные с их сельским происхождением, неадекватным школьным образованием и плохим знанием английского языка, их обычно позитивное отношение способствует относительной успеваемости. Однако среди латиноамериканских студентов, родившихся в Соединенных Штатах, часто бывает наоборот. Несмотря на свободное владение английским языком и знакомство с американскими школами, многие такие ученики склонны занимать враждебную позицию по отношению к школе и циничную этику, направленную против достижений.
Очевидно, я не хочу сказать, что следует избегать изучения английского языка. Но поскольку это отражает ассимиляцию в современной молодежной культуре меньшинств, знание английского языка не является безоговорочным благословением. По словам учителя-ветерана средней школы: «По мере того, как ученики-латиноамериканцы становятся все более американцами, они теряют интерес к своей школьной работе… Они становятся похожими на других, их взгляды меняются».
Что касается протестантской трудовой этики уверенности в своих силах, упорного труда и нравственной чистоты, то, безусловно, есть свидетельства того, что некоторые иммигранты переняли ее. Недавнее исследование, проведенное корпорацией RAND, показывает, что японские, корейские и китайские иммигранты получают гораздо более низкую заработную плату, чем местные рабочие, но в течение 10–15 лет эти вновь прибывшие достигают паритета с коренными жителями. С другой стороны, мексиканские иммигранты прибывают с очень низкой заработной платой и испытывают постоянный разрыв в заработной плате по сравнению с коренными жителями, даже с учетом различий в образовании.
Теперь вообще непонятно, почему мексиканские иммигранты испытывают такой постоянный разрыв. Исследователи RAND, выявившие это, называют несколько возможных причин: качество образования мексиканцев, их владение английским языком, штрафы за заработную плату, с которыми сталкиваются нелегалы, и дискриминацию. Исследователи RAND также ссылаются на «культурные различия в отношении к работе», что, конечно же, напрямую говорит о озабоченности Салинса протестантской этикой. Но дело в том, что мы просто не знаем, почему мексиканские иммигранты живут намного хуже, чем другие.
Среди иммигрантов обычно есть и другие признаки беды. Например, уровень участия в системе социального обеспечения среди иммигрантов в последние годы растет, хотя в целом эти показатели в настоящее время примерно такие же, как среди неиммигрантов. Некоторые иммигранты явно вовлечены в преступную деятельность, хотя в какой степени это является предметом споров. Такие показатели действительно тревожат. Но наряду с приведенными выше этнографическими данными о латиноамериканских подростках они действительно указывают на то, что иммигранты и их дети ассимилируются, но не всегда с лучшими сторонами американского общества.
Третий критерий ассимиляции Салинса — гордость за американскую идентичность и вера в наши либерально-демократические и эгалитарные ценности — обычно был трудным для иммигрантов. Но проблема по большей части была не в иммигрантах, а в восприятии их коренными американцами.
Ассимиляция вновь прибывших долгое время характеризовалась появлением новых этнических групп в ответ на условия в Америке. Классический пример, конечно, это то, как в начале этого века европейские крестьяне покидали свои деревни, считая себя сицилийцами, неаполитанцами и им подобными, но, прибыв сюда, постепенно стали считать себя такими, какими их считали американцы, — итальянцами. Позже они, или, что более вероятно, их дети и внуки, стали считать себя итало-американцами. Тем не менее тот факт, что такая групповая идентичность была одним из этапов процесса ассимиляции, был упущен из виду большинством коренных американцев, которые осуждали «американцев, написанных через дефис» и считали такую групповую идентичность фундаментальным оскорблением американского режима индивидуальных прав.
Точно так же сегодня иммигранты из Мексики, Гватемалы, Колумбии и других испаноязычных стран не приезжают в Соединенные Штаты, думая о себе как о «латиноамериканцах» или «латиноамериканцах». Это категория и ярлык, который появился здесь, в Соединенных Штатах. И так же, как и в случае с группами европейского происхождения в начале этого века, американцы обеспокоены этим утверждением групповой идентичности и не могут понять это как один из этапов процесса ассимиляции.
Тем не менее, существует одно важное различие между такими групповыми категориями, как итальянцы в начале этого века и латиноамериканцы сегодня. Ибо последний обозначает группу расового меньшинства (например, когда мы говорим о «белых, черных и латиноамериканцах»), которая имеет право на те же спорные преимущества — позитивные действия и Закон об избирательных правах, — которые были предоставлены чернокожим американцам. Это групповые заявления экстраординарного и беспрецедентного характера, по поводу которых у американцев есть основания для беспокойства.
Но, опять же, такие групповые претензии являются ответом на условия здесь, в Соединенных Штатах, особенно на стимулы, представленные нашими пост-гражданскими политическими институтами. Чтобы сосредоточиться на одной группе иммигрантов — американцах мексиканского происхождения — я хотел бы отметить, что мексиканцы в Мексике не агитируют за Закон об избирательных правах и позитивные действия. Мексиканцы предпринимают такие усилия только здесь, в Соединенных Штатах, и они делают это потому, что наши институты поощряют их к этому. Возможно, еще важнее то, что такие институты и программы, первоначально созданные в ответ на требования чернокожих американцев, были созданы нашими политическими элитами во имя тех самых либерально-демократических и эгалитарных ценностей, к которым призывает Салинс.
Ассимиляция многомерна
Этот комментарий к трем критериям Салинса приводит к трем всеобъемлющим соображениям об ассимиляции. Во-первых, ассимиляция многомерна. На это более тридцати лет назад обратил внимание социолог Милтон Гордон в своем классическом исследовании «Ассимиляция в американской жизни». Тем не менее, как академические, так и популярные комментаторы продолжают рассуждать о том, будет ли «ассимилироваться» та или иная группа, как если бы ассимиляция была единым последовательным процессом, тогда как на самом деле она имеет несколько разных измерений — экономическое, социальное, культурное и политическое. Даже когда признаются эти различные аспекты ассимиляции, они обычно изображаются как части плавно синхронизированного процесса, который работает в строгой последовательности. В частности, обычно предполагается, что социальная, экономическая или культурная ассимиляция иммигрантов ведет непосредственно к их политической ассимиляции, под которой неизменно подразумевается традиционная этническая политика, которую практиковали европейские иммигранты в начале этого века.
Но, как много лет назад заметили Натан Глейзер и Дэниел Патрик Мойнихан в книге «За пределами плавильного котла», то, что имеет социологический или экономический смысл для группы, не обязательно имеет политический смысл. Конечно, сегодня то, что имеет политический смысл для иммигрантов, часто противоречит их культурным, социальным и экономическим условиям. Возьмем ситуацию с мексиканскими американцами, этот термин я использую в широком смысле, чтобы включить всех лиц мексиканского происхождения, проживающих в Соединенных Штатах. Как я указывал выше, есть свидетельства того, что американцы мексиканского происхождения испытывают проблемы с экономическим развитием. Тем не менее, есть и другие индикаторы — приобретение англичанами, мобильность жилья, смешанные браки — демонстрирующие, что американцы мексиканского происхождения ассимилируются в социальном, культурном и в некоторой степени даже в экономическом плане. Другими словами, данные о прогрессе мексиканско-американских отношений неоднозначны, и, как я уже говорил, наше понимание лежащей в основе динамики ограничено.
Однако для политического продвижения мексиканско-американские лидеры преуменьшают или даже отрицают признаки прогресса и подчеркивают проблемы своей группы. В частности, эти лидеры определяют свою группу как расовое меньшинство, которое подвергается той же систематической дискриминации, что и чернокожие американцы. Какой бы прискорбной и вызывающей разногласий ни была эта политическая позиция, ее вряд ли можно назвать иррациональной. На самом деле, это ответ на стимулы наших институтов пост-гражданских прав, которые привели нас к тому, что в нашем политическом словаре есть только один способ говорить о неблагоприятном положении — с точки зрения расы. В результате ирония заключается в том, что, несмотря на то, что мексиканские американцы ассимилируются по разным параметрам так же, как и другие иммигранты, их политическая ассимиляция идет по совершенно другому и вызывающему большие разногласия пути.
Ассимиляция не является необратимой
Второе замечание относительно ассимиляции заключается в том, что это не обязательно необратимый процесс. Быть «ассимилированным» не означает достичь некоего социологического устойчивого состояния. Или, говоря словами историка Рассела Казала, ассимиляция — это не «билет в один конец в современность». Ассимилированные могут и часто «деассимилируются», если хотите. Я уже приводил пример языка, как лингвистически ассимилированные американцы мексиканского происхождения, говорящие только по-английски, могут вновь заявить о важности испанского языка в своей собственной жизни и в жизни своих детей.
Как заметил социолог Джон Стоун: «Существует диалектика разделения и слияния, характерная для этнической истории большинства эпох». Действительно, ассимиляция — это не просто линейная последовательность, а движение вперед и назад из поколения в поколение. Как лаконично выразился историк Маркус Ли Хансен: «то, что сын хочет забыть, внук хочет помнить». Несмотря на недостатки в качестве точного предсказателя различий между поколениями внутри конкретных этнических групп, основное понимание Хансена остается в силе: процесс ассимиляции является диалектическим.
Речь идет о смешанных браках. Социологи и неспециалисты одинаково указывают на смешанные браки как на один из самых, если не самый красноречивый показатель социальной ассимиляции. (Я сам сделал это выше, когда подчеркивал свидетельства мексиканско-американской ассимиляции.) Тем не менее, когда мы приводим эти данные для таких целей, мы делаем большие и не всегда оправданные предположения о том, как потомки таких союзов будут идентифицировать себя или будут идентифицированы другие. Например, мы указываем на смешанные браки чернокожих с белыми как на индикатор желаемого слияния рас. И, разумеется, в этом духе дети от некоторых таких браков теперь называют себя не черными или белыми, а многорасовыми. Тем не менее, их число невелико, и факт остается фактом: большинство таких людей склонны считать себя и других черными.
Другой пример диалектики ассимиляции можно увидеть в результатах проекта «Разнообразие», исследовательского проекта Калифорнийского университета в Беркли. Интервьюеры проекта особенно интересовались тем, как студенты из числа меньшинств идентифицируют себя в этническом и расовом отношении до и после прибытия в Беркли. Несмотря на очевидные различия между группами, поразительно, как много таких учеников описывают себя в старшей школе как настолько ассимилировавшиеся в англоязычной среде большинства, что они не считали себя членами группы меньшинства. Именно в Беркли такие люди начинают видеть себя по-другому.
Особенно поучительно положение американских студентов мексиканского происхождения в Беркли. Хотя в основном они выходцы из рабочего класса, они обычно не говорят по-испански и описываются как продукты «защищенного среднего образования». Одна студентка, которая до Беркли не считала себя «меньшинством» или «мексиканкой», рассказывает о своем удивлении, когда ее представили как «мексиканскую подругу» одноклассника. Другая такая ученица сообщает, что она не знала слова «чикано», когда росла в преимущественно англоязычной общине в Сан-Луис-Обиспо. Другой студент жалуется исследователям из Беркли, что студенческий состав его иезуитской средней школы в Лос-Анджелесе был «изрядно выбелен», что большинство студентов-чикано там говорили «в совершенстве» по-английски и что они с ним «в значительной степени ассимилировались. ” Еще один студент, ссылаясь на то, что он американец мексиканского происхождения, описывает себя как «родившегося свыше здесь, в Беркли».
Я поражен тем, что быстрая ассимиляция, которую испытали эти студенты, соответствует тому, что я обнаружил в своих полевых исследованиях на юго-западе. В бедной долине Рио-Гранде, недалеко от мексиканской границы, известный мексиканско-американский врач и активист Демократической партии выразил тревогу по поводу того, что его взрослые дети «думают как республиканцы из Далласа». В баррио Лос-Анджелеса постоянно жалуются, что мексиканские бабушки, которые плохо говорят по-английски, с трудом общаются со своими внуками, которые не говорят по-испански. Я слышал, как молодые американцы мексиканского происхождения постоянно критикуют своих родителей за то, что они воспитали их в неведении об их мексиканском происхождении. Вопреки многому из того, что мы слышим сегодня, для многих, хотя и не для всех, мексиканских американцев социальная и культурная ассимиляция настолько стремительна и стремительна, что результатом часто является негативная реакция, особенно среди молодых и хорошо образованных людей, которые, как студент Йельского университета из Корпуса Кристи, отчаянно хотят вернуть то, что они потеряли или, возможно, даже никогда не имели.
Ассимиляция конфликтна
Третье и последнее замечание, которое я хочу сделать об ассимиляции, это то, что она чревата напряженностью, конкуренцией и конфликтами. Я дал представление об этом, когда ранее сосредоточился на появлении этнических групп как части процесса ассимиляции. Говорим ли мы об итальянцах вчера или латиноамериканцах сегодня, такая групповая идентичность отчасти сигнализирует об усилиях иммигрантов и их потомков, направленных на то, чтобы обеспечить себе место в Америке. Такие усилия в нашей истории почти всегда вызывали споры. Трудно представить, что они могли быть иными.
Социолог из Стэнфорда Сьюзен Олзак приводит систематические доказательства этого утверждения. Основываясь на своем исследовании 77 американских городов, затронутых иммигрантами с 1877 по 1914 год, Олзак отвергает общепринятое мнение о том, что межгрупповой конфликт вызван сегрегацией. Вместо этого она утверждает, что межгрупповая конкуренция и конфликты являются результатом профессиональной десегрегации. Другими словами, напряженность вызвана не изоляцией этнических групп, а ослаблением границ и барьеров между группами. Точка зрения Олзака согласуется с выводами Сеймура Мартина Липсета и Эрла Рааба в книге «Политика неразумия». В этом исследовании правого экстремизма Липсет и Рааб сообщают, что антииммигрантский нативизм в Соединенных Штатах в такой же степени связан с социальным напряжением урбанизации и индустриализации, как и с тревогами, связанными с экономическим спадом. Например, как Незнайки 1850-х годов, так и сторонники иммиграционных ограничений 19-го века.20-е годы расцветали в периоды расцвета.
Таким образом, именно в периоды роста у индивидуумов больше возможностей выйти за пределы ранее установленных групповых границ. Но возможности для большего взаимодействия также ведут к большему конфликту. Социолог Курт Левин много лет назад сделал это замечание о последствиях достижений евреев. Историк Джон Хайэм аналогичным образом отметил, что замечательные экономические успехи евреев в Америке после Гражданской войны привели к жесткой социальной дискриминации, с которой они тогда столкнулись. Совсем недавно политологи Брюс Кэм и Родерик Кивит отмечают, что, хотя заявления об экономической дискриминации неуклонно снижаются от первого ко второму и третьему поколению латиноамериканцев, заявления о социальной дискриминации возрастают. По-видимому, экономический прогресс латиноамериканцев приводит к увеличению социальных контактов с нелатиноамериканцами и, следовательно, к большему количеству поводов для трений. Нам еще раз напоминают, что ассимиляция — это многомерный процесс, в котором успехи в одном измерении могут не соответствовать прогрессу в других.
Находка Каина и Киевита, касающаяся разных поколений, должна напомнить нам, что большая часть того, что вызывает напряженность и конфликты, связанные с ассимиляцией, связана с различными ожиданиями иммигрантов в первом, втором и третьем поколении. Фактический трюизм иммиграционной литературы заключается в том, что реальные проблемы принимающего общества возникают не у относительно довольного первого поколения, которое сравнивает свое положение с тем, что осталось позади, а у второго и третьего поколений, чьи гораздо более высокие ожидания отражают их воспитание. в приемном доме своих родителей.
Так, экономист Майкл Пиоре, давно изучающий миграцию, связывает трудовые беспорядки 1930-х годов с устремлениями и недовольством европейских иммигрантов во втором поколении, приехавших в Америку. И эта динамика вряд ли ограничивается иностранными мигрантами. Пиоре также указывает, что бунтовали в городах севера США в 1960-е годы не чернокожие мигранты с Юга, а их дети, то есть второе поколение. В свете вышеизложенного Питер Салинз глубоко ошибается, когда утверждает: «Самая большая опасность, нависшая над Соединенными Штатами, — это межэтнический конфликт, бич почти всех других наций с этнически разнообразным населением. Ассимиляция была секретным оружием нашей страны в разрешении подобных конфликтов до того, как они возникнут… Безусловно, в долгосрочной перспективе Салим прав. Но в краткосрочной и среднесрочной перспективе он ошибается. Как уже должно быть очевидно, ассимиляция новоприбывших и их семей в американское общество обычно приводила к групповой конкуренции и конфликтам. Более того, сегодняшние пост-гражданские политические институты превращают неизбежное недовольство, порожденное ассимиляцией, в раскольнические обиды расовых меньшинств.
Ассимиляция или расизация?
Кажется, нам, американцам, очень трудно понять спорный характер ассимиляции. Есть несколько причин нашей коллективной тупости в этом вопросе. С одной стороны, сторонники ограничения иммиграции сосредотачиваются исключительно на борьбе, вызванной массовой иммиграцией на протяжении всей нашей истории. Действительно, рестрикционисты настолько одержимы этим аспектом иммиграции, что упускают из виду, что иммигранты действительно ассимилировались, а нация выжила и даже процветала.
С другой стороны, энтузиасты иммиграции впадают в противоположную крайность. Они сосредоточены исключительно на успешном исходе массовой иммиграции и полностью игнорируют разногласия и разногласия на этом пути. Например, читая Салинса, никогда не узнаешь, что наша история была отмечена неудачами как со стороны иммигрантов, так и против них. Если уж на то пошло, никто никогда не узнает, что католические школы, которые, по правильному утверждению Салинса, сегодня способствуют ассимиляции, тем не менее изначально были основаны в девятнадцатом веке церковниками, стремившимися воспрепятствовать ассимиляции католиков.
Я хочу сказать, что обе стороны этого спора игнорируют именно то, что я утверждаю, — что ассимиляция и конфликт идут рука об руку. Но есть еще одна причина, по которой нам, американцам, так трудно противостоять этим конфликтам. Как я уже указывал, в сегодняшней пост-гражданской среде проблемы и препятствия, с которыми сталкиваются иммигранты, теперь обычно связывают с расовой дискриминацией. Эта расизация иммиграции коренным образом изменила контуры общественного дискурса. С одной стороны, поскольку общепринятым объяснением любого негативного отношения к иммигрантам является «расизм», многие разумные и справедливые люди, у которых в противном случае могло бы возникнуть искушение не согласиться с энтузиастами иммиграции, отвернулись от этой темы. С другой стороны, поскольку расизация предполагает наличие общности интересов между чернокожими американцами и иммигрантами, которые являются «цветными людьми», очевидное соперничество и конфликты между чернокожими американцами и иммигрантами (особенно значительным латиноамериканским населением) преуменьшаются, игнорируются или просто отрицаются. . Другими словами, сегодняшняя идеология пост-гражданских прав позволяет нам высокомерно выводить такую групповую конкуренцию и конфликты за рамки — так что они не являются темами, подходящими для серьезного исследования.
Что можно сделать в этой ситуации? Для начала нам нужно выйти за рамки романтики энтузиастов иммиграции, а также мелодрамы иммиграционных паникеров. Нам нужно привнести ощущение реализма в то, как мы думаем об этих проблемах, и противостоять беспорядкам и напряжениям, которые массовая иммиграция накладывает на наше общество, особенно в эту эпоху после гражданских прав.
Я вспоминаю Роберта Парка, чьи исследования этнических и расовых отношений положили начало социологии в Чикагском университете в начале этого века. Письмо бывшему коллеге после 19-го43 Расовые беспорядки в Детройте, Пак прокомментировал: «Мне не совсем ясно, что я против расовых беспорядков. Я против того, чтобы негры всегда проигрывали».
Вот основные элементы «цикла расовых отношений» Парка, в котором конкуренция и конфликт (а затем приспособление и, наконец, ассимиляция) были неизбежными результатами группового контакта. Несмотря на всю критику, справедливо направленную против точки зрения Парка, она обладала исключительным достоинством реализма.
В отличие от этого, сегодня мы отшатываемся в отчаянии, когда легальные иммигранты лишаются социальных пособий. Или кричим о расизме, когда сотрудники правоохранительных органов свирепо избивают нелегалов. Такие ответы могут быть гуманными и великодушными, но им совершенно не хватает того реализма, о котором я говорю. Действительно ли мы верим, что миллионы бедных, бесправных иммигрантов могут быть включены в динамичную, конкурентную социальную и политическую систему без риска для их интересов? Если это так, то мы имеем неприятное сходство с восторженным, но неосторожным футбольным тренером, который выпускает на поле неопытных игроков с плохой подготовкой и экипировкой, а затем реагирует удивлением и шоком, когда они получают травмы.
Больше, чем просто реализм, Парк дает нам ощущение трагических масштабов иммиграции. Уильям Джеймс, один из учителей Парка, однажды написал, что «прогресс — ужасная вещь». В том же духе Пак сравнил миграцию с войной в ее способности одновременно способствовать индивидуальной трагедии и общественному прогрессу.
Как и на войне, трудно предсказать исход иммиграции, которую мы сейчас переживаем. И именно этого больше всего не хватает в продолжающихся дебатах об иммиграции — реалистичной оценки могущественных сил, с которыми мы имеем дело. В последние годы мы много слышали о пугающем эксперименте, который мы начали с реформы системы социального обеспечения. Тем не менее, наша иммиграционная политика, возможно, представляет собой еще более важный социальный эксперимент — с огромными потенциальными преимуществами, но также и с огромными рисками. Никто из нас точно не знает, как эти миллионы вновь прибывших повлияют на Соединенные Штаты. Простые ответы о компьютерных специалистах и мошенниках в сфере социального обеспечения не помогут нам справиться с масштабностью этой проблемы. Как и плохо информированные представления об ассимиляции.
[Примечание автора]
Питер Скерри преподает политологию в колледже Клермонт Маккенна. Его книга «Рассчитывая на перепись? Книга «Раса, групповая идентичность и уклонение от политики» была недавно опубликована Институтом Брукингса, где он является старшим научным сотрудником.
История «ассимиляции» как расистского кодового слова.
Депортированная со своей семьей выходит из иммиграционного центра в Сан-Сальвадоре, Сальвадор, 11 января. Хосе Кабесас/ReutersВыступая в CPAC в пятницу, Дональд Трамп еще раз выдвинул идею о том, что прекращение воссоединения семей — «цепная миграция» на языке президента — улучшит нашу иммиграционную систему. В речи, прозвучавшей вслед за новостями о том, что Служба гражданства и иммиграции США удалила фразу «нация иммигрантов» из своего заявления о миссии, процитировано нападение на Манхэттене, чтобы перейти к обсуждению иммиграционной политики.
Затем Трамп утверждал, что его предпочтительная иммиграционная политика, заключающаяся в том, чтобы держать американцев отдельно от их семей, была вопросом создания системы, «основанной на заслугах».
«Кстати, посмотрим, как поживают эти люди», — сказал он. «Мы должны изменить наш путь. Система заслуг. Я хочу систему заслуг».
Администрация Трампа, которая имеет обыкновение реагировать на обвинения в предубеждениях с обидой и негодованием, решительно отвергла представление о том, что ее иммиграционная программа движима расовой неприязнью, и вместо этого продвигала ее, используя другие термины. «Прекращение цепной миграции, а также прекращение визовой лотереи позволит нам иметь здравые иммиграционные правила, которые способствуют ассимиляции и росту заработной платы», — заявил Трамп.
Для Трампа «ассимиляция» — особенно нагруженное кодовое слово. Если бы его цель действительно заключалась в содействии социальной сплоченности, иммиграционная политика, отдающая предпочтение тем, у кого прочные семейные связи с нынешними жителями, казалась бы оптимальным курсом. Однако, говоря об ассимиляции как о высшей добродетели, администрация Трампа имеет в виду совсем другое, возвращаясь к временам, когда гражданство зависело от белизны. Ряд случаев начала 1920-х годов демонстрирует, что произошло, когда Америка формализовала «ассимиляцию» как юридическое понятие, а не расплывчатую социальную конструкцию — она использовалась для кодификации особых привилегий для белых и узаконивания жестокого обращения с цветными людьми.
Вскоре после Гражданской войны и на протяжении большей части 20 90 204 го 90 205 века закон требовал, чтобы положения о натурализации применялись только к «иностранцам, являющимся свободными белыми людьми, а также к иностранцам африканского происхождения и лицам африканского происхождения». (Конечно, нельзя сказать, что чернокожие в тот период практически пользовались благами этого права на гражданство.)
Для азиатов, живших в США в первой ни в одну из категорий, их статус оставался в подвешенном состоянии. Многие из них, например японский иммигрант Такудзи Ямасита, выпускник юридического факультета, ставший предпринимателем, годами учились и работали в Соединенных Штатах. Другие, например индийский иммигрант Бхагат Сингх Тинд, служили в вооруженных силах. Выражение в 1922 коллективное мнение, разделяемое многими азиатами, жившими в то время в Соединенных Штатах, иммигрант из Японии Такао Одзава сказал: «Название я не американец, но в душе я настоящий американец». Озава обращался к Верховному суду, где он, Ямасита и Тинд должны были достичь кульминации своих юридических баталий за право на натурализацию.
Для Одзавы и Ямаситы, чьи дела ( Одзава против Соединенных Штатов и Такудзи Ямасита против Хинкле ) были решены в тандеме, важным вопросом в этой юридической битве стал вопрос «ассимиляции». Одзава и генеральный прокурор штата Вашингтон представили протоколы дуэлей, озаглавленные соответственно «Японцы ассимилируемы» и «Японцы не ассимилируемы». В последнем респондент утверждал, что то, что делало японцев, как и «негров, … индийцев и китайцев», несовместимыми, было их неизменными «выраженными физическими характеристиками». Краткое продолжение:
Если бы им дали возможность, японцы были бы так же способны, как итальянцы, армяне или славяне, усвоить нашу культуру и разделить наши национальные идеалы. Беда не в японском уме, а в японской коже… Тот факт, что японец носит в своих чертах отличительный расовый признак, что он носит, так сказать, расовую форму, классифицирует его.
Краткое описание:
Нет ничего плохого в том, чтобы сказать японцам, что они никогда не будут ассимилированы до тех пор, пока не будут признаны обществом… и что если общественное признание потребуется в качестве предварительного условия, они, вероятно, никогда не будут ассимилированы.
В своих собственных кратких аргументах в пользу ассимиляции заявители изложили обширный список причин, по которым японцев следует квалифицировать как «белых», начиная от приспособляемости японской культуры и заканчивая светлой японской кожей. Со своей стороны, Тинд отдельно утверждал, что как пенджабец «арийской крови» он был не только европеоидом, но и архетипически. Он подчеркнул, что кастовая система Индии точно отражает жесткую расовую иерархию Америки, а его арийские предки никогда бы не смешались с представителями «чужой крови».
Все трое потеряли свои дела. Тинд и Ямасита, которым ранее были выданы свидетельства о натурализации, были аннулированы, а ходатайство Одзавы о предоставлении гражданства было отклонено. Раз за разом правительство и суд признавали, что каждый человек имеет право на натурализацию по своим собственным качествам и что, если бы не его раса и сопровождающие ее «отличительные расовые признаки», он имел бы право на гражданство.
Случай Тинда особенно показателен тем, что он иллюстрирует, как расистские иммиграционные ограничения могут быть использованы для эффективного ограничения прав и сомнения в самой американскости нынешних граждан. Тинд въехал в Соединенные Штаты на законных основаниях до принятия Закона об исключении 1917, который впоследствии ограничил иммиграцию из страны его происхождения. Тем не менее, заключение Верховного суда по делу United States v. Bhagat Singh Thind гласило: «Не лишено значения… что Конгресс… теперь исключил из допуска в эту страну всех уроженцев Азии… включая всю Индию… поскольку она маловероятно, что Конгресс захочет принять в качестве граждан класс лиц, которых он отвергает как иммигрантов».
Поданные сводки и заключения по этим делам фантастически расистские. Но, по крайней мере, в своей прямоте американская правовая система признала, кто отвергает, что предполагаемая неспособность этой нации ассимилировать небелых иммигрантов была прямым результатом американского расизма.
Этот цикл снова повторяется в наши дни, подпитываемый теми, кто заново продвигает расистскую иммиграционную политику. Единственное, чего не хватает, так это прямого признания действительных мотивов. Цветным иммигрантам по-прежнему запрещен доступ к привилегиям, сопутствующим белым. Но когда эта администрация делает упор на «ассимиляцию» в продвижении своей расистской программы, она просто использует политкорректный язык для дальнейшего привилегирования белых — притворяется, что изгнание общин небелых иммигрантов является добровольной сегрегацией, и использует это изгнание как предлог для страха. , ненавидеть и наказывать целые расы.
«Как и другие страны, которые имеют иммиграцию на основе заслуг, президент Трамп борется за постоянные решения, которые делают нашу страну сильнее, приветствуя тех, кто может внести свой вклад в наше общество, развивать нашу экономику и ассимилироваться с нашей великой нацией», — официальный представитель Белого дома Радж. Шах сказал в защиту заявленных комментариев.
ДАКА Дональд Трамп Иммиграция
Ассимиляция и язык | Pew Research Center
Концепция ассимиляции широко обсуждалась в социальных науках о миграции с начала 20-го века, но в настоящее время она широко принята как способ описания того, как иммигранты и их потомки меняются при контакте. с принимающим их обществом. 1 В своем нынешнем использовании понятие ассимиляции не подразумевает какого-либо превосходства во взглядах принимающего общества или особой ценности изменений в отношениях и поведении среди иммигрантов из поколения в поколение. Скорее, ассимиляция сейчас наиболее полезна как средство описания социальной динамики, характерной для этой эпохи в истории США.
Иммиграция была крупнейшим источником прироста населения латиноамериканского происхождения с 1970-х годов. Национальный опрос латиноамериканцев 2002 года позволяет сравнить взгляды и отношения иммигрантов и коренных латиноамериканцев и нелатиноамериканцев. Это один из способов оценить скорость процесса ассимиляции, в ходе которого многие вновь прибывшие перенимают некоторые ценности, убеждения и модели поведения, более схожие с культурой США, чем с культурой страны, из которой они или их предки происходят. Это не полный и не единообразный процесс, поскольку некоторые люди меняются больше, чем другие, и отношение в одних областях более подвержено изменениям, чем в других. Ассимиляция похожа на концепцию аккультурации, которая описывает изменения как в пришельцах, так и в хозяевах, когда они вступают в контакт друг с другом. В то время как ассимиляция описывает этот процесс на индивидуальном уровне и фокусируется на принятии членами одной группы культурных моделей большинства или принимающей культуры, аккультурация фокусируется на влиянии, которое две культуры оказывают друг на друга. 2
Литература предполагает, что, хотя и не идеальное, овладение языком — в данном случае овладение английским языком — является разумным косвенным показателем для измерения аккультурации и ассимиляции. 3 Важно рассмотреть два вопроса: В какой степени языковые различия среди латиноамериканцев отражают различия в установках? И насколько важен язык для объяснения этих различий по сравнению с другими факторами, такими как образование или страна рождения? По обоим пунктам анализ результатов опроса показывает, что язык играет центральную роль в процессе ассимиляции.
Язык как показатель
В ходе опроса было задано множество вопросов о языковых предпочтениях и способностях. Результаты показали диапазон использования языка — как говорения, так и чтения — у взрослого латиноамериканского населения, при этом почти половина (47%) указали, что они в основном говорят по-испански, около четверти (28%) указали, что они двуязычны, и одна четверть (25%), что указывает на то, что они в основном говорят по-английски. Хотя опрос показал, что среди латиноамериканцев всех языковых групп есть некоторые важные сходства, он также выявил ключевые различия по важным вопросам. Некоторые из наиболее интересных вариаций были обнаружены в таких социальных вопросах, как развод, гомосексуальность и аборты, а также в отношении к семье (см. Таблицу 1). Существуют и другие заслуживающие внимания различия, касающиеся представлений о том, что нужно для достижения успеха в Соединенных Штатах, отношения к правительству и фатализма. В целом взгляды и убеждения латиноамериканцев с преобладанием англичан гораздо больше похожи на взгляды и убеждения нелатиноамериканцев, чем взгляды и убеждения латиноамериканцев с преобладанием испанцев.
Результаты опроса ясно показывают, что различия в языке коррелируют с различиями во взглядах по ряду тем. Более сложный вопрос касается степени, в которой язык помогает объяснить эти различия. На этот вопрос трудно ответить, потому что основной язык взрослых латиноамериканцев тесно связан с другими факторами, которые также должны влиять на ассимиляцию. Эти факторы включают в себя то, родился ли человек в Соединенных Штатах или в другой стране, сколько лет иммигрант провел в Соединенных Штатах, а в случае коренного населения, сколько поколений семья человека была в Соединенные Штаты. Таблица 2 иллюстрирует один из этих факторов, показывающий, как основной язык различается среди латиноамериканцев в зависимости от поколения: первые — это те, кто родился за пределами континентальной части Соединенных Штатов (включая тех, кто родился в Пуэрто-Рико), вторые — те, кто родился в Соединенных Штатах по крайней мере с одним иностранным языком. родитель по рождению, а третье поколение и старше — это лица, родившиеся в Соединенных Штатах от двух родителей, родившихся в США.
Язык по сравнению с другими факторами
Логистический регрессионный анализ позволяет оценить важность языка в ассимиляции путем контроля других факторов и статистического выделения роли языка. По сути, анализ задается вопросом, если бы другие факторы были равными, выделялся бы язык как характеристика, которая коррелирует с различиями во взглядах, описанных выше, или такие факторы, как возраст, образование и поколение, важны для объяснения различий. Результаты показывают, что почти по всем ключевым вопросам, связанным с ассимиляцией, язык существенно влияет на различия в установках даже с учетом других факторов, таких как возраст, пол, уровень образования, доход, место жительства (город, пригород, сельская местность), страна происхождения, политическая партия, религия, гражданство и поколение в Соединенных Штатах. Например, на основе результатов логистической регрессии предполагается, что, когда все контролируемые значения установлены на их среднем значении, 93% латиноамериканцев с преобладанием испанского населения согласны с тем, что детям лучше жить в доме родителей, пока они не поженятся. Когда эти же подсчеты проводятся для латиноамериканцев с преобладанием английского языка, оказывается, что меньше, 71%, чувствуют то же самое. Кроме того, используя тот же анализ, было подсчитано, что 51% латиноамериканцев с преобладанием испанского языка считают развод приемлемым, но когда те же самые расчеты проводятся для латиноамериканцев с преобладанием английского языка, 70% считают развод приемлемым. Эта закономерность также наблюдается для всех следующих зависимых переменных: приемлемость секса между двумя взрослыми одного пола, рождение ребенка вне брака и аборт; и согласие с тем, что в целом последнее слово в семейных делах должно быть за мужем и что родственники важнее друзей (см. табл. 3).
Заключение
В результате иммиграции количество испаноговорящих латиноамериканцев превышает число тех, кто в настоящее время говорит на двух языках, а английский преобладает среди взрослого латиноамериканского населения. Однако английский язык быстро завоевывает популярность среди иммигрантов и, как показано в таблице 2, становится более доминирующим, чем испанский, во втором поколении. В целом ряде взглядов и верований мы наблюдали закономерность, связанную с владением языком, а язык является одной из ключевых сил, стоящих за процессом ассимиляции латиноамериканцев в Соединенных Штатах.
Национальный опрос латиноамериканцев 2000 года также показал, что некоторые явно латиноамериканские взгляды очевидны в группах с преобладанием испанского, английского и двуязычных групп. Например, хотя некоторые взгляды на семью различаются в зависимости от основного языка, латиноамериканцы всех языковых предпочтений по-прежнему, похоже, в некоторых случаях уделяют больше внимания семье, чем белые неиспаноязычные. Например, когда их спросили, согласны ли они с тем, что пожилые родители должны жить со своими взрослыми детьми, подавляющее большинство испаноязычных (76%), двуязычных (71%) и англоязычных (69%)%) латиноамериканцы согласились с тем, что они должны, по сравнению с меньшим количеством (53%) неиспаноязычных белых американцев. Возможно, это говорит о том, что ассимиляция не обязательно является повсеместным явлением и что, возможно, имеет место некоторая выборочная ассимиляция.
Методология
The Pew Hispanic Center/Kaiser Family Foundation 2002 Национальное обследование латиноамериканцев проводилось по телефону в период с 4 апреля по 11 июня 2002 г. среди общенациональной репрезентативной выборки из 4213 взрослых в возрасте 18 лет и старше, отобранных случайным образом. Представители Pew Hispanic Center и Kaiser Family Foundation совместно разработали опросный лист и проанализировали результаты. Компания International Communications Research of Media, PA провела полевую работу на английском или испанском языках в зависимости от предпочтений респондента.
В плане выборки использовалась сильно стратифицированная непропорциональная выборка RDD из 48 смежных штатов, включая избыточную выборку для сальвадорцев, доминиканцев, колумбийцев и кубинцев. Результаты взвешены, чтобы представить фактическое распределение взрослых по Соединенным Штатам. В частности, выборка латиноамериканцев была взвешена, чтобы отразить фактическое распределение среди взрослых латиноамериканцев по стране происхождения, возрасту, полу и региону.
Из тех, кто был опрошен, 2929 назвали себя выходцами из Латинской Америки или Латинской Америки или происхождения (на основе вопроса «Вы сами имеете латиноамериканское или латинское происхождение или происхождение, например, мексиканцы, пуэрториканцы, кубинцы, доминиканцы, выходцы из Центральной или Южной Америки, Карибского бассейна или какого-либо другого латинского происхождения?»). В этом отчете они будут взаимозаменяемо именоваться либо «латиноамериканцами», либо «латиноамериканцами». Кроме того, были проведены интервью с 1008 неиспаноязычными белыми и 171 неиспаноязычным афроамериканцем. Погрешность выборки составляет +/- 2,41 процентных пункта для латиноамериканцев в целом. Размеры выборки и пределы погрешности для различных языковых групп показаны в таблице ниже. В отчете также освещаются результаты для других подгрупп латиноамериканцев. Во введении к отчету приведены определения, размеры выборки и пределы погрешности выборки для этих ключевых групп.
О Национальном опросе латиноамериканцев 2002 года
По данным переписи 2000 года, около 35 306 000 человек, проживающих в Соединенных Штатах, назвали себя латиноамериканцами/латиноамериканцами. Это на 142% больше, чем в переписи 1980 года, и означает, что латиноамериканцы сейчас составляют почти 13% населения США в целом. Этот быстрый рост является одной из наиболее важных демографических тенденций, формирующих будущее Соединенных Штатов. Признавая этот факт, Фонд семьи Кайзер и латиноамериканский центр Пью объединили свои усилия для проведения всестороннего общенационального исследования латиноамериканского населения.
The Pew Hispanic Center/Kaiser Family Foundation 2002 Национальное исследование латиноамериканцев изучало отношение и опыт латиноамериканцев по широкому кругу тем. Выборка опроса была разработана таким образом, чтобы включить достаточное количество латиноамериканцев из разных слоев общества и групп национального происхождения, чтобы в дополнение к описанию латиноамериканцев в целом можно было также проводить сравнения между сегментами латиноамериканского населения.
Ассимиляция Кэтрин С. Рамирес — Мягкая обложка
Дисциплины американские исследования Американские исследования
О книге Из нашего блога об авторе Отзывы Оглавление Награды Связанные книги
О книге
Более ста лет история ассимиляции оживляла проект национального строительства Соединенных Штатов. И до сих пор мечта или требование культурного «плавильного котла» циркулирует в академических кругах, политических институтах и основных средствах массовой информации. Отмечая многочисленные исключения и подчистки общества, ученые второй половины ХХ века убедительно доказывали, что ассимилируются лишь некоторые социальные группы. Другие, указали они, подвержены расовой дискриминации.
В этой смелой истории культуры, пронизывающей все дисциплины, Кэтрин Рамирес развивает совершенно иное объяснение ассимиляции. Сплетая воедино наследие американского поселенческого колониализма, рабства и пограничного контроля, Рамирес бросает вызов предположению о том, что расизация и ассимиляция являются отдельными и несовместимыми процессами. Эта книга, состоящая из увлекательных глав, посвященных темам, которые варьируются от школ-интернатов девятнадцатого века до современных произведений искусства незарегистрированных иммигрантов, разделяет иммиграцию и ассимиляцию и исследует разрыв между ассимиляцией и гражданством. Он показывает, что ассимиляция — это не просто процесс поглощения и уподобления. Скорее, ассимиляция — это процесс расизации и подчинения, власти и неравенства.
Из нашего блога
UC Press Недавние авторы, отмеченные наградами
UC Press гордится тем, что публикует отмеченных наградами авторов и книги по многим дисциплинам. Ниже приведены некоторые из наших недавних лауреатов премии с декабря 2021 г. по январь 2022 г. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам в праздновании…
Подробнее >
Основные и исключенные: парадокс ассимиляции в Соединенных Штатах
В то время как Трамп хвастался, что не платит налоги , иммигранты и их сторонники подчеркивают вклад иммигрантов в Соединенные Штаты. Нам напоминают, что иммигранты ежегодно платят миллиарды долларов налогов и занимают рабочие места, которые не нужны большинству граждан США.
Читать далее >
Месяц латиноамериканского наследия: почему нам нужно двигаться вперед к латиноамериканскому будущему
Кэтрин С. Рамирес, автор книги «Ассимиляция: альтернативная история» «Латиноамериканцы — не просто важная часть происхождения нашей нации; они необходимы для будущего Америки». Сенаторы США Оррин Г. Хэтч …
Подробнее >
Об авторе
Кэтрин С. Рамирес — профессор латиноамериканских и латиноамериканских исследований в Калифорнийском университете в Санта-Крус. Она бывший директор Исследовательского центра Америки в Калифорнийском университете в Санта-Круз и автор Женщина в костюме Зут .
Отзывы
«Потрясающе оригинальный, провокационный и междисциплинарный подход к концепции ассимиляции. Выходя за рамки классических определений социальных наук, Рамирес исследует многочисленные способы, которыми эта концепция была сформулирована, понята и развернута при установлении политических и культурных границ. иллюстрирует глубокую и постоянную связь между расизмом и тем, кого национальное государство считает неассимилируемым или частично ассимилируемым». — Майкл Оми, автор книги Расовое формирование в новом тысячелетии
«Рамирес показывает, как американские теории иммиграции и ассимиляции работают рука об руку с другими ключевыми механизмами расового формирования, включая геноцид туземцев и колониализм поселенцев, рабство, превосходство белых и построение империи. Это важная работа раскрывает процессы взаимоотношений, которые лежат в основе всего расообразования и самой американской идентичности», — Наталья Молина, автор книги « Как создается раса в Америке: иммиграция, гражданство и историческая сила расовых сценариев» 9.0338
«Это важное вмешательство в понимание ассимиляции в Соединенных Штатах. В то время как ранее процесс ассимиляции описывался как форма адаптации для белых иммигрантов, въезжающих в США, Кэтрин С. Рамирес показывает, как он также связан с принадлежностью к и заслуженность для тех, кого считают жителями и гражданами с испытательным сроком, чья жизнь теперь становится все более опасной. Эта книга изменит будущие разговоры ». — Ребекка Шрайбер, автор книги The Undocumented Everyday: Migrant Lives and the Politics of Visibility
«С момента основания Американской республики было множество национальностей, включенных в государство не силами притяжения, которые заставили миллионы людей эмигрировать в Соединенные Штаты по их собственной воле, но которые были объектами силы , въехавшие в качестве рабов, побежденные подданные американских территориальных войн, беженцы, неохотно предложившие помощь, и дети, перевезенные через суверенные границы США без документов или проверок.В своей провокационной, богатой и обширной книге Рамирес называет этих людей «жителями «, предлагая нам детальные оценки глубоких близоруких ограничений теории ассимиляции. Почему некоторые полноправные граждане не относятся к таковым со стороны своих соседей и государства? Ответы Рамиреса обращаются к сложности истории расизации в Америке, где национальное происхождение неизменно связано с расой — клеймо, которое нелегко стереть ни временем, ни поведением», — Рамон Гутьеррес, автор Когда Иисус пришел, матери кукурузы ушли: брак, сексуальность и власть в Нью-Мексико, 1500–1846 гг.
Подробнее >
Содержание
Список иллюстраций
Благодарности
1. Парадокс ассимиляции
2. Индейцы и негры вопреки самим себе: пуэрториканские студенты в Индийской промышленной школе Карлайла
3. Демография — это судьба: негры, новые иммигранты , и угроза постоянства
4. Моральная экономия достоинства, от образцового меньшинства до мечтателя
5. Невозможные темы: мечтатели-диссиденты, недокументаристы и оаксакалифорниксы
Эпилог: заметки междуцарствия
Примечания
Библиография
Алфавитный указатель
Награды
- Премия MLA в области латиноамериканских и латиноамериканских, чикана и чикано литературных и культурных исследований Почетное упоминание Ассоциации современного языка
Книги по теме
Отходы белой кожи
Тиффани Уиллоуби-Херард
Жизнь бумаги
Sharon Luk
Confessions of a Radical Chicano Doo-Wop Singer
Rubén Funkahuatl Guevara
Incarcerating the Crisis
Jordan T. Camp
Security and Terror
Eli Jelly-Schapiro
Imperial Benevolence
Scott Laderman, Tim Gruenewald
Policing Life and Death
Marisol LeBrón
Women Rapping Revolution
Ревекка Фарруджия, Келли Д. Хей
Квир -композиция Америки
Надин Хаббс
Законодательные клетки и Роберт
.
Assimilation, Resilience, and Survival: Nebraska Press
О книге
Assimilation, Resilience, and Survival иллюстрирует, как колониализм поселенцев продвигал программы правительства США, предназначенные для ассимиляции поколений детей коренных народов в индейской школе Стюарта (189). 0–1980). Школа открылась в Карсон-Сити, штат Невада, в 1890 году и поставила перед собой задачу разрушить связи между детьми коренных народов и их землями, изолировать их от своих семей и оторвать от их культур и традиций. Вновь зачисленных студентов разлучили со своими семьями, изменили их внешний вид и заставили говорить только по-английски. Однако, как обнаруживает Саманта М. Уильямс, многочисленные учащиеся из числа коренных народов и их семьи нарушали школьные правила, и возникла напряженность между федеральными чиновниками и местными властями, отвечающими за реализацию политики школ-интернатов.
Первая книга по истории индейской школы Стюарт, «Ассимиляция, устойчивость и выживание », рассказывает об опыте поколений выпускников школы Стюарт и их семей, часто в их собственных словах. Уильямс демонстрирует, как со временем менялся опыт коренных американцев в школе, и связывает эти изменения с активностью коренных американцев и изменениями в федеральной политике. Исследование Уильямса раскрывает многочисленные случаи жестокого обращения со Стюартом и Ассимиляция, устойчивость и выживание касается как травмы, полученной в школе-интернате, так и стойкости поколений учеников, которые выстояли там в самых сложных обстоятельствах.
Биография автора
Саманта М. Уильямс — писатель и историк, занимающаяся историей системы школ-интернатов для коренных американцев. Она получила докторскую степень по истории в Калифорнийском университете в Санта-Круз и работала консультантом по исследованиям в Культурном центре и музее индийской школы Стюарта.
Похвала
«История Саманты Уильямс в индейской школе Стюарт является частью нового поколения исследований, которые фокусируют внимание на конкретных школах-интернатах и выдвигают на первый план их значение для учащихся, которые их посещали. . . . Уильямс также рассказывает важную историю активистов из числа коренных народов, которые боролись за сохранение зданий Стюарта в качестве музея, чтобы эта болезненная история не была стерта», — Маргарет Джейкобс, автор книги « Удаленное поколение: воспитание и усыновление детей из числа коренных народов в послевоенном мире».
«Саманта Уильямс проделала выдающуюся работу, воплотив в жизнь истории и опыт учеников, посещавших Stewart Indian School. Эта книга является важным учебным пособием, позволяющим поделиться малоизвестной историей американских школ-интернатов». — Бобби Рахдер, директор музея Индийского школьного культурного центра и музея Стюарта
«По мере того, как мы начинаем более полно считаться с историей школах-интернатах и их наследии в настоящем, эта выдающаяся книга должна быть в списке чтения каждого. Уильямс представляет великолепно написанный и тщательно проработанный экзамен по индейской школе Стюарта, в котором сосредоточен опыт детей коренных народов в школе на протяжении ее почти столетней истории. Книга представляет собой масштабное и мощное исследование малоизвестной школы-интерната и вносит значительный вклад в исследование истории коренных народов Невады и в более широкие дискуссии о том, как мы справляемся со сложной и непростой историей школ-интернатов сегодня», — Эми. Lonetree, автор Деколонизация музеев: представление коренных народов Америки в национальных музеях и музеях племен
«Красиво написанная и богато документированная история Саманты М. Уильямс об индейской школе Стюарт представляет собой важный вклад в литературу о школах-интернатах за пределами резерваций. Здесь есть все: меняющаяся федеральная образовательная политика, насильственное удаление травмированных детей, ночные рыдания в общежитиях, многочисленные способы, которыми дети сопротивлялись и приспосабливались к напряженным требованиям классной комнаты и учреждения, и, наконец, согласованные усилия поколения, тронутые Стюартом, чтобы сохранить память об учреждении, которое продолжает формировать их жизнь и идентичность. Эта книга является выдающимся достижением и заслуживает прочтения как учеными, так и изучающими историю коренных американцев», — Дэвид Уоллес Адамс, автор книги «9».0337 Образование для вымирания: американские индейцы и опыт школ-интернатов, 1875–1928
Содержание
Список иллюстраций
Список таблиц
Благодарности , Дисциплина, переговоры и протест, 1890–1925 гг.
2. Прогрессивная политика и ассимиляционная практика, 1925–1948 гг.