Разное

Честный человек: Честный человек (L’Homme Fidèle, 2018) смотреть онлайн в хорошем HD качестве, кадры из фильма, актеры

ОпубликованоАвторalexxlab

Содержание

честный — это… Что такое честный?

Морфология: че́стен, честна́, че́стно, честны́ и че́стны; честне́е; нар. че́стно, по-че́стному

1. Честным называют человека, который всегда говорит правду, искренен в общении с другими людьми.

2. Честным называется тот, кто не крадёт, не мошенничает, соблюдает правила морали и не нарушает законы.

Народ здесь честный. | Честный предприниматель.

 3. Честными называют действия, поступки человека, в которых нет обмана.

Честное поведение. |

Поступить честно, по-честному.

4. Если вы что-то делаете как честный человек, то это означает, что в своём поведении вы руководствуетесь правилами чести, оберегаете своё и чужое достоинство и т.
п.

Он сказал, что, как честный человек, он должен жениться.

 5. Честные методы, способы совершения чего-либо означают методы и способы, в которых нет обмана.

Как заработать деньги честным путём.

 6. Честными словами, книгами и т. д. называются слова, книги и т. д., которые правдиво, достоверно излагают события, факты, ничего не утаивают.

Я просто хочу услышать от вас честный рассказ обо всём случившемся. | Спасибо за ваш прямой и честный ответ.

 7. Вы говорите кому-либо честное слово, когда обещаете ему поступать без обмана или уверяете его, что ваши слова соответствуют действительности.

Честное благородное слово. | Дать честное слово кому-либо. | Взять честное слово с кого-либо. | Потребовать честное слово от кого-либо.

8. Если вы что-то кому-либо даёте, кого-то отпускаете под честное слово, то это означает, что вы верите, что этот человек вас не обманет, не требуете у него залога или каких-то иных гарантий его честности.

9. Если что-то висит, держится на честном слове, то это означает, что этот предмет непрочно держится, крепится, стоит.

10. Честными называются процесс, действие, явление, которые соответствуют закону и не допускают мошенничества.

Честный заработок. | Честная торговля. | Честные выборы. | Честные правила игры. | Президент заявил, что Россия готова к честной конкуренции на международном авиарынке.

 11. Честным называется то, что не запятнано, не опорочено чем-либо предосудительным, что-то достойное, благородное.

Честная семья.

| Честное имя. | Прожить честную жизнь.

Честный человек под прикрытием – Weekend – Коммерсантъ

30 лет назад умер Грэм Грин — один из самых успешных прозаиков ХХ века. Он прожил долгую авантюрную жизнь, написал множество романов, условно проходящих по разряду «шпионских», и создал героя, который ненавидит шпионаж и авантюры, но неизменно оказывается замешан и в том и в другом. Герой Грина жил в мире открытого политического противостояния и глубоко презирал так называемые государственные интересы, считая их смесью спекуляции и вранья примерно в равных долях. Сейчас, в мире постполитики и разнообразной гибридности, его позиция выглядит, пожалуй, еще более уместной

Текст: Ольга Федянина

Грэм Грин принадлежит к числу воспитанников самого успешного литературного института ХХ века. Институт этот, сменивший несколько названий, известен как Секретная служба Великобритании, Secret Intelligence Service, она же — MI6. Суммарными тиражами романов, написанных бывшими и действующими сотрудниками этой спецслужбы, вероятно, можно обернуть Землю несколько раз. Конечно, английская разведка издавна способствовала развитию изящной словесности: необязательно углубляться в древнюю историю и вызывать тень Кристофера Марло, поэта и спецагента из XVI века, можно вспомнить и прямого предшественника Грэма Грина, литератора и разведчика Сомерсета Моэма, которого еще в начале ХХ века отправляли с деликатной миссией в революционную Россию.

Но репутацию кузницы литературных кадров MI6 окончательно получит лишь во второй половине ХХ века, когда появятся кадровые агенты-литераторы Джон Ле Карре и Фредерик Форсайт.

Даже на их фоне Грэм Грин, прослуживший в MI6 всего лишь около трех лет в годы Второй мировой войны и пришедший туда уже автором бестселлеров, выглядит впечатляюще со своими миллионными тиражами и десятками голливудских экранизаций — а Грин один из самых часто экранизируемых авторов ХХ века. И к тому же автор с наибольшим числом номинаций на Нобелевскую премию по литературе за всю ее, премии, историю. Правда, лауреатом Грин так и не стал, для Нобелевского комитета его книги были слишком detective stories. Тем не менее, оставаясь автором жанровым, он, бесспорно, принадлежит к миру «большой» литературы, в который ни Форсайт, ни Ле Карре, положа руку на сердце, не попадают даже через служебный вход. Более того, именно романы Грина создали новый канон жанра и нового, вернее, изменившегося почти до неузнаваемости героя, из главных черт и свойств которого и Ле Карре, и Форсайт позже успешно выстроили основы своих собственных триумфов.

В этом смысле — а не только по возрасту — оба они последователи и популяризаторы Грэма Грина, превратившие в массовый жанр его литературные находки. Правда, этот успех «наследников» задним числом заставляет нас принимать книги Грина за то, чем они не являются. Или являются не в полной мере.

Его романы действительно выглядят политическими, остросюжетными и детективными, однако сам их жанр — это часть сюжета, а не внешняя его рамка. И образцы этого жанра Грин демонстрирует лишь для того, чтобы последовательно их демонтировать на наших глазах. Мир тайной политики и бесследных исчезновений, мир повстанческих лагерей и полицейских участков, зашифрованных писем, конспиративных квартир и тайников с оружием — весь он целиком лишен у Грина какой бы то ни было загадочности и привлекательности. Это всегда в лучшем случае неприятное, а чаще отвратительное и, главное, абсолютно бессмысленное место.

Кем бы ни были герои его романов и в какие бы серьезные передряги ни попадали, они никогда не бывают именно что героями, сверхлюдьми со сверхспособностями и призванием.

Все они в каком-то смысле анти-Бонд, и если undercover — их вынужденное положение, то understatement — их естественное состояние. Агент секретной службы, по Грину,— это незаметный чиновник Кэсл из «Человеческого фактора»: человек, давно похоронивший романтические иллюзии и хорошо знающий, что за любым большим политическим заявлением стоит очень мелкая и очень корыстная цель, а чаще всего множество разных корыстных целей, друг другу безнадежно противоречащих.

Этот, вполне автобиографический, сквозной сюжет недаром возникает у английского автора, родившегося через три года после смерти королевы Виктории и умершего через полтора года после падения Берлинской стены. Герои и вечные двойники Грэма Грина — обедневшие и изрядно поизносившиеся потомки роскошных и самоуверенных имперских колонизаторов, в новом времени часто вынужденные зарабатывать на жизнь в бывших колониях наравне с их местными обитателями, уворачиваясь при этом от неприятных приключений, которые поджидают справа и слева.

Это новые трикстеры, которые успешно и самозабвенно скрывают свои вполне традиционные добродетели, добродетели воина и джентльмена, не только от окружающих, но и от самих себя. Однако в решающий момент трикстер все же оказывается героем, как правило, против собственной воли — и для его выживания лучше, чтобы его героизма не заметил никто, кроме читателя. Правда, даже в самые отчаянные минуты герой Грина не пытается спасти мир: во-первых, это выглядит нелепо, а во-вторых, он точно знает, что спасать этот мир незачем и поздно. Но, как говорил другой литератор и состоявшийся Нобелевский лауреат, отдельного человека спасти всегда можно.

Профессия

Профессия главного героя в романах Грина — это всегда что-то «не то». Иногда — маскировка, прикрытие какой-то другой деятельности, иногда — что-то случайное, выбранное из чистой необходимости зарабатывать на жизнь. Так, торговец пылесосами в романе «Наш человек в Гаване» и пылесосами торгует по чистому стечению обстоятельств, и секретным агентом становится по недоразумению.

Один из немногих персонажей Грина, для которого работа равна призванию,— странствующий священник в романе «Сила и слава», первой книге, которая принесла ему большой успех. Но и здесь есть фактор «не того»: священник занимается запрещенной деятельностью, за нее он платится жизнью, и его призвание — оно же и его проклятье, груз, от которого он очень хочет, но не может избавиться.

На самом же деле никакой настоящей профессии и никакого призвания у человека во вселенной Грина не существует — предоставленный самому себе и оставленный в покое, он будет просто сидеть на веранде с книгой и со стаканом виски в руках. Повторяющиеся моменты счастливого неучастия ни в чем и есть та самая настоящая жизнь, которую его герои так не хотят потерять и которая всегда находится под угрозой. А работа всего лишь функция войны за эту жизнь.

«Тихий американец», 1955
— А вы на самом деле хотите знать, кто его убил?
— Нет,— сказал Виго.— Я должен отчитаться, вот и все.

«Человеческий фактор», 1975
Порою — и с каждым годом все чаще — ему хотелось стать стопроцентным конформистом, подобно тому как человеку иного склада хочется перевернуть мир, выступив в Палате лордов.

Место

Чужая страна в состоянии переворота, гражданской войны, революции — естественная среда обитания героев Грина. Сам он путешествовал всю жизнь — и до своей «стажировки» в MI6, и во время, и после нее. Целью его путешествий были страны экзотические и неспокойные — Мексика, Либерия, Гаити, Вьетнам, Сьерра-Леоне, они же станут и местом действия его романов. Любое такое место действия у Грина источает своеобразный морок, оно внимательно рассмотрено и детально описано чужим, неместным взглядом. Даже если герои живут здесь годами, это не их дом, а временное жилище, в котором пол ходит под ногами, а звуки взрывов и выстрелов — самое обычное дело. Способность спокойно существовать в таких условиях свидетельствует не столько о мужестве, сколько о довольно отчаянном экзистенциальном безразличии этих героев. То, что речь идет не о «локальном колорите» для приключенческого сюжета, а о взаимоотношениях героя и мира, хорошо видно на двух романах — «Министерство страха» и «Человеческий фактор».

Действие обоих происходит в Англии, но описана эта Англия у Грина в точности так же, как улицы Порт-о-Пренса и рисовые заросли Сайгона: как угрожающая, чужеродная среда, в которой каждый угол дома что-то скрывает, а реальная угроза жизни может исходить как от улыбки полицейского, так и от нежданно выигранного в лотерею кекса или странного телефонного звонка.

Кстати, пропутешествовав большую часть своей жизни, последние годы Грэм Грин провел в тишайшем швейцарском Веве, где был соседом и большим другом Чарли Чаплина. Его герои до такого идиллического финала не доживали.

«Сила и слава», 1940
…десять часов вниз по реке до порта, сорок два часа по заливу до Веракруса — это единственный путь к свободе. На севере — болота и реки, иссякающие у подножия гор, которые отделяют их штат от соседнего. А на юге — только тропинки, проложенные мулами, да редкий самолет, на который нельзя рассчитывать. Индейские деревни и пастушьи хижины. Двести миль до Тихого океана.

Война

В этих чужих местах, которые выбирают его герои для жизни, вернее, в которых они вынуждены жить, всегда идет борьба за власть, она же борьба за выживание, они охвачены конфликтами, колониальными, междоусобными, расовыми. Взгляды самого Грина были условно левыми и безусловно антифашистскими, но его писательский и репортерский глаз видит за любым раскладом сил не ясность политического чертежа, а смуту разнообразных интересов, которая способна между делом уничтожить любого конкретного человека независимо от его убеждений и позиции. Поэтому в этих политических романах на самом деле мало политического содержания: автора не слишком занимают подробности противостояния американской армии и вьетнамских повстанцев, равно как и программа гаитянской оппозиции. Если в сюжете возникают советские спецслужбы, то вы ничего не узнаете об их конкретных интересах — вы вообще мало узнаете о том, в чем смысл противоборства тех или иных сил или шпионажа в пользу какой-либо из них. Просто нужно помнить, что вы на войне и каждый сарай может оказаться убежищем вооруженного отряда: на чьей стороне эти повстанцы, автор может и не потрудиться вам объяснить, главное, что стрелять они все равно будут в любого. Атмосфера страха в романах Грина — неизбежная часть сюжета, в котором царит война, чаще объявленная, чем необъявленная.

«Комедианты», 1966
У них было три автомата старого образца, захваченные в полицейском участке,— вероятно, эти автоматы впервые были пущены в дело еще при Аль Капоне, несколько винтовок времен Первой мировой войны, дробовик, два револьвера, а у одного из партизан было только мачете…

«Тихий американец», 1955
…война идет в джунглях, в горах и в болотах, на затопленных полях, где вы бредете по шею в воде, а противник вдруг улетучивается, закопав оружие и переодевшись в крестьянское платье Французы контролируют основные дороги до семи часов вечера; после семи часов у них остаются сторожевые вышки и кое-какие города. Это не значит, что вы и тут в безопасности: в противном случае не надо было бы огораживать рестораны железными решетками.

«Тихий американец», 1955
Иногда я просыпался ночью со словами: «Возьмите, например, каодаистов, солдат хоа-хао, Бин-Ксюена…» Это были наемные армии, которые продавали свои услуги за деньги или из чувства мести.

Страх

Как уже было сказано, герой Грина, не стремится изображать из себя супермена, он вообще, что называется, как правило, не в форме. И если созданный в «конкурирующем ведомстве» агент 007 (автор Бонда был выходцем из военно-морской разведки, а не из MI6) свои водка-мартини и виски-с-содовой глотает как тонизирующий протеиновый коктейль, то у героев Грина отношения с алкоголем (и с разнообразными веществами) вполне прозаические — они пьют что попало не для обострения чувств и реакций, а чтобы их притупить. Но, наделенные всеми человеческими, обывательскими свойствами, они странным образом лишены страха смерти. Их безразличие к опасности можно даже спутать с мужеством, но это именно экзистенциальное равнодушие человека, который в любом возрасте считает, что жизнь уже прожита. Когда он успел ее прожить — вопрос открытый.

Единственную прореху в этом спасительном безразличии проделывает фигура женщины. Женщина и страх в романах Грина — практически полные синонимы, вместе с нею страх оказывается частью его жизни. Это страх за нее и страх ее потерять. При этом их отношения не похожи ни на подлинную страсть, ни на идиллию, просто женщина, будь то дочь, жена или случайная возлюбленная, и есть единственное воплощение всего того личного, отдельного, частного, человеческого, за что герой готов умирать — но большую часть времени вынужден просто смертельно бояться. Именно атмосферу этого страха Грин выписывает в своих романах с максимальным мастерством. Страх, а не интрига создает и держит напряжение этих текстов, по жанру они всегда в гораздо большей степени триллеры, чем детективы. И если герой не боится погибнуть, то читателю очень не хочется его терять.

«Человеческий фактор», 1975
Кэсл поцеловал жену. Провел рукой по ее черным непокорным волосам, коснулся высоких скул так Кэсл как бы лишний раз убеждался, что самое для него в жизни дорогое по-прежнему при нем. К концу дня у него всегда возникало ощущение, словно его годами не было и он дома оставил беззащитную Сару одну.

Предательство

Предательство в историях Грэма Грина — самый распространенный грех и, кажется, самый простительный. То, что ни одна видимость не соответствует сущности, входит в предлагаемые обстоятельства любой местности, и это герои его романов учитывают автоматически. Ситуация «все против всех и только я один — за себя» не предполагает верности монарху, отечеству, ведомству, флагу. В жизни каждого из этих героев есть свое собственное, личное предательство, суть которого становится известна иногда лишь постепенно. Так, в «Человеческом факторе» шаг за шагом, поворот за поворотом, очень медленно выясняется, что главный герой, служащий министерства иностранных дел, работает на каких-то вполне условных «русских». Но по-настоящему опасны в этих романах не предатели, а люди с твердыми убеждениями — как опасен «тихий американец», с помощью которого какие-то очередные повстанцы аккуратно получают свои порции смертельного оружия для нескончаемой бойни. Он честно помогает правому делу, умножая насилие и смерть. Именно за это, а не из-за любовного соперничества главный герой, Фаулер, своего тихого американского друга в конце концов и предаст, заманив в смертельную ловушку, где его уже будут ждать представители конкурирующего политического клана.

«Наш человек в Гаване», 1958
— Главное — помните: пока вы лжете, вы не приносите вреда.
— Но я беру у них деньги.
— У них нет других денег, кроме тех, которые они отнимают у таких людей, как мы с вами.

Пороки и добродетели

Уставший антисупермен, невысоко ценящий свою работу и самого себя, умеющий как пользоваться плодами чужого предательства, так и предавать сам,— если смотреть на героев Грина с определенного ракурса, они останутся циниками. Но все их шаги и поступки сопровождает двусмысленный авторский тон, который и самому этому цинизму придает что-то ненадежное. В каждой из историй, рассказанных Грэмом Грином, настает момент, когда герой делает шаг, для циника безрассудный и ставящий его существование под угрозу. Иногда это даже не шаг, а просто поворот головы, сочувственный взгляд, брошенный в обстоятельствах, когда мгновение, потраченное на бессмысленно человечную жалость, может стоить жизни.

Причину этого безрассудства по-настоящему не объясняют ни герой, ни автор, как будто бы боясь произнести какие-то слова, которые в этом лживом мире будут звучать неуместно — как неуместен пафос в общественном туалете. Но без этих моментов, без этих вспышек какого-то контрабандного викторианского джентльменства с его понятиями о долге и чести, портрет героя довольно мерзкого времени оказывается неполным. Про героев Грина читатель имеет право думать все, что угодно — в том числе и хорошее.

«Ведомство страха», 1943
Почувствовав, что кто-то страдает, он сразу терял свой не очень стойкий душевный покой. И тогда был способен на все. На все, что угодно.

«Тихий американец», 1955
Я не могу себя чувствовать спокойно (а ведь покой — это единственное, чего я хочу), если кто-нибудь страдает,— страдает зримо, слышимо или осязаемо. Вольно простакам принимать это за отзывчивость; но ведь все, что я делаю , сводится к отказу от маленького блага ради значительно большего блага: душевного покоя, который позволит мне думать только о себе.

Любовный треугольник с Луи Гаррелем. Фильм недели: «Честный человек»

Абель живет с Марианной уже три года, как вдруг она сообщает, что беременна, но не от него, а от его лучшего друга Поля. С Полем они уже все решили и скоро поженятся, а Абелю остается забыться в чужих объятьях. Через несколько лет он снова встречает свою возлюбленную на похоронах Поля. К тому времени младшая сестра разлучника Эва выросла и решила добиться расположения Абеля.

Французский актер Луи Гаррель вырос на съемочной площадке своего отца Филиппа Гарреля. В 2015 году актер дебютировал в режиссуре с картиной «Друзья», динамичной музыкальной историей. Свой новый фильм Луи решил сделать камерным и менее эмоциональным, поэтому он пригласил знаменитого сценариста Жан-Клода Каррьера, который изнутри видел становление кинематографа «новой волны». Гаррель задействовал много приемов из этого течения: закадровый голос, объясняющий чувства героев, пустынный Париж, напоминающий скорее сон, чем реальность, и комичные диалоги, в которых решается судьба человека самыми необычными способами.

Реклама на Forbes

Первая половина фильма напоминает детектив. Никто никогда не видит фигуру Поля, но ежеминутно сталкивается с последствиями его смерти, которая выглядит неслучайной. Герои, якобы замешанные в этом, становятся особенно притягательными. В центре расследования оказывается сын Марианны и Поля Жозеф, который строит разные конспиративные теории и сбивает с толку Абеля.

Луи Гаррель и Летиция Каста в фильме «Честный человек»·DR

Вторая часть картины — типичное французское кино о любви. Луи Гаррель играл любовников чаще всего в своей карьере, и нередко партнерами по площадке становились его возлюбленные: Валерия Бруни-Тедески, Голшифте Фарахани, а теперь и Летиция Каста, с которой они поженились в 2017 году. Над именем персонажа Летиции долго думать не пришлось: Марианной — символом Франции — она была выбрана в 2000 году.

Марианна — женщина-загадка, которая манит героя, как наваждение, но не подпускает близко. Вторая женщина из любовного треугольника «Честного человека» — Лили-Роуз Депп. Молодая актриса росла в поле зрения Гарреля и превратилась в идеальную кандидатуру на роль сестры Пола.

Лили Роуз-Депп в фильме «Честный человек»·DR

Название фильма «Честный человек» отсылает к герою Луи, который остается верен себе, но в то время женские фигуры используют его, как игрушку. Такой типаж был популярен в 1960-х годах, когда Франсуа Трюффо снимал похождения своего альтер эго Антуана Дуанеля.

«Честный человек» собрал в себе черты многих картин Трюффо, от «Украденных поцелуев» до «Ускользающей любви».

Абель легко передает себя из рук в руки и не особо переживает. Словосочетание «любовный треугольник» уже так плотно ассоциируется с Луи Гаррелем, что ни один французский фильм на эту тему не обходится без него.

«Честный человек» — короткая картина, наполненная любовью и харизматичными героями. Ностальгический сюжет окунает в парижский быт и напоминает, что во французском кино женщины редко оказывались обманутыми или одинокими. Небольшой хронометраж (всего 75 минут) развлечет тех, кто решил отложить празднование Дня святого Валентина на выходные, а после просмотра за ужином, обязательно найдется, что обсудить. Луи Гаррель не дает ответы на все вопросы и быстро покидает зрителя, оставляя пространство для раздумий.

Самый выдающийся из шарлатанов от медицины, гуманист и честный человек / Хабр

В 1790 году Самуэль Ганеман, врач мелкого городка в Саксонии, название которого мало что скажет даже саксонцам, зарабатывал настолько мало, что вынужден был подрабатывать переводами.

Благо этот не обделенный способностями человек замечательно владел греческим и латынью, а также французским, итальянским и английским.

Вот с английского он и переводил книгу известного и очень популярного в Европе шотландского химика и врача Уильяма Каллена.

Разбирая текст, Ганеман наткнулся на описание лечения малярии корой хинного дерева – автор объяснял этот эффект вяжущими свойствами хинина. Ганемана подобное объяснение не устроило, ведь вяжущими свойствами обладают многие вещества, а от малярии помогает только хинин – и он отваживается на медицинский эксперимент: он принимает дозы хинина и ведет наблюдения за своим состоянием. По наблюдениям самого себя, ему кажется, что он, здоровый человек, приобретает все те признаки болезни, характерные для течения малярии. Во всяком случае, один из описанных признаков – озноб – он ощущает явственно.

Конечно, Ганеман, будучи человеком очень начитанным, прекрасно знает об изречении Гиппократа насчет лечения «подобного подобным», знает и об изысканиях легендарного алхимика и врачевателя Парацельса в той же области (авторитет этих людей был в те годы необычайно высок), и вот теперь, как он полагает, он испытывает такое действие на себе: лекарство вводит его в болезненное состояние, значит, предполагает он, лекарство само по себе несет в себе болезнь, то есть два болезнетворных вещества в организме человека уничтожают друг друга. Заметим, что и Гиппократ, и Парацельс оставляли для себя некоторую «лазейку», к «подобному – подобным» уверенно добавлялось «а противоположное – противоположным».

Гиппократ, Парацельс и Авиценна — вот те три кита, на работах которых основывалась европейская медицина вплоть до появления микробной теории болезней

Этот эксперимент Ганемана, который считается фундаментальным доказательством, легшим в основу придуманного этим немецким врачом течения альтернативной медицины, названной им гомеопатия (от греческих ὅμοιος — «подобный» и πάθος — «болезнь»), давно уже разобран, что называется, по косточкам, и давно доказано, что «доказательство» Ганемана не доказывало ровным счетом ничего.

Действительно, в основу учения лег единичный случай, хинин не лечил малярию (не убивал болезнетворные плазмодии, о которых тогда еще не знали, а лишь снимал один из симптомов – озноб), сам по себе хинин не вызывает озноба (то есть либо Ганеман ошибся в симптоматике, либо этот эксперимент на себе он проводил на фоне другой болезни), то есть базовая ошибка очевидна для людей нашего века, а в конце XVIII возразить Ганеману могли немногие.

«Открытие» Ганемана происходит в кажущиеся довольно недавними теперь времена, потому что XVIII век в нашем сознании остался веком просвещения, рационализма и расцвета науки, но совсем не так обстояли дела в медицине.

В Европе того времени свирепствовали эпидемии всех видов тифа, холеры и оспы, обычным делом была малярия и дизентерия, постоянным спутником были туберкулез и сифилис, периодически континент навещали чума и сибирская язва. Представлений о микробном характере болезней еще не существовало, хотя микроскоп уже был изобретен, бактерии были известны, но практические знания из этих открытий еще не извлечены.

Кровеотворение — обычная врачебная практика, применимая буквально по случаю любого заболевания. Метод, так ненавистный Ганеману. Как обойтись без кровопускания, врачи не знали результаты этого действа были непонятны и непредсказуемы

В мире господствовала миазматическая теория происхождения болезней, согласно которой все эпидемии являлись следствием «плохого воздуха»: чем хуже запах, тем более ужасны последствия заражения.

Соответственно, и лекарства, применяемые медиками того времени, помогали мало: так как природа болезни была неясна, а действие препаратов не изучены, то лекарства должны были воздействовать на внешние симптомы болезни, которые, при отсутствии диагностики как науки, описывались тогда врачами как «горячка», «озноб», «рвота» и «понос», к чему добавлялось описание внешних характеристик – покраснение, посинение и проч.

Не станем ужасать читателя описанием мер хирургии того времени (наука врачевания предписывала лекарям некоторую избыточную решимость), так как в век, когда анестезии не существовало, больные чаще всего умирали от болевого шока, а поскольку не существовало асептики, то выжившие зачастую становились жертвами заражений.

Что касается терапии, то врачи широко и почти по всякому случаю практиковали различные виды кровопускания, клистиры и рвотное.

Пособие для хирургов

Понятно, что на этом фоне в обществе господствовал массовый «терапевтический нигилизм», сформулированный еще в конце XVI века Монтенем взгляд на то, что, поскольку неизвестно, принесут лекарства вред или пользу, то надо дать организму самому находить исцеление, не прибегая к помощи врачей. Достижения медицины да и сам факт существования медицинских знаний постоянно ставился под сомнение. «Терапевтический нигилизм» как явление то вспыхивал особенно остро (как правило, в момент эпидемий, когда бессилие врачей становилось особенно заметно), то несколько затухал, но как массовое явление он доживет до появления антибиотиков.

Разумеется, в такой ситуации процветает шарлатанство всех мастей – большим спросом пользуются знахари, ведуны, колдуны и алхимики, люди падки на разного рода «волшебные» снадобья (хотя будет справедливым сказать, что снадобья эти зачастую лишь немногим вреднее или бесполезнее продаваемого в аптеках), от врачей ожидают, что в процессе лечения они будут произносить заклинания или сопровождать лечение магическими пассами.

Медицинской статистики не существует, как не существует и экспериментальной медицины, врачевание все еще не наука вовсе, а чистая эмпирика, доктора заучивают высказывания Гиппократа, Галена и Авиценны, вся терапия основана на умозрительном учении Гиппократа о «четырех жидкостях» и их соотношении в организме (за множество веков это учение обрастает некоторыми, изумляющими современного человека подробностями).

Учение о четырех основных жидкостях, которое обросло за многие века существования удивительными деталями, отображенными в данной таблице далеко не полностью. Например, есть еще градация по возрасту (от холерика — детства, до меланхолика — старости) и еще пара десятков «добавок». Как и почему это должно было помочь в лечении болезней, сами врачи не совсем понимали.

Да, конечно, существовал уже метод Фрэнсиса Бэкона, и великий ученый писал в своем «Новом Органоне» о ненадежности собственного восприятия и о необходимости подвергать проверке то, что может представляться аксиомой, но нельзя сказать, что европейская наука так уж замечательно усвоила его идеи за те 170 лет, что отделяли Бэкона от Ганемана. Во всяком случае, идеи научного метода были отчетливо сформулированы только в ХХ веке, и ни Ганеману, ни его поклонникам были неизвестны.

Нельзя сказать, что диким состоянием дел в собственной профессии не удручены сами доктора, многих вводит в уныние то, как проводится лечение и насколько бессмысленным и бесполезным оно оказывается.

Ганеман, как врач, испытывает постоянные страдания – он часто говорит и пишет о том, что лекарь несет больному не выздоровление, а пытки, не способствующие излечению, сравнивает работу врача с работой палача и, будучи человеком деятельным, наблюдательным, обладающим таким замечательным в своей профессии качеством, как сострадание, ищет способы избавить больных и от болезней и от причиняемых им мучений.

Собственно, то, что медицина находится в ужасающем состоянии, Ганеман понимает, наверное, еще будучи студентом.

Мейсенская мануфактура

Он родился в 1755-м в Мейсене, его дед, отец и дядя расписывают фарфор на знаменитой на весь мир местной фабрике. Вот только на их долю выпадает сложное время: фабрика разрушена во время Семилетней войны, заработков у художников – никаких. Несмотря на это, его отец твердо уверен в том, что Самуэль – продолжатель династии, а учеба (Ганеман-младший уже посещает приходскую школу) – пустая трата денег. К счастью, директор школы Мюллер, о котором Ганеман будет с благодарностью вспоминать всю жизнь, решает не брать с него плату за обучение ввиду его неординарных способностей.

Ганеман оправдывает ожидания, еще будучи школьником он с легкостью усваивает пять языков: два «мертвых» — древнегреческий и латынь, и три современных – французский, итальянский и английский (в будущем он, желая овладеть мудростью Востока, выучит еще пять языков, среди которых арабский и иврит).

Один из горожан Мейсена, впечатленный его познаниями, берется оплатить его учебу в университете, и Ганеман отправляется в соседний Лейпциг, чтобы выучиться на врача, рассудив, что врач – более оплачиваемая профессия, нежели переводчик.

Факультет медицины в Лейпциге хорош всем, кроме небольшого недостатка, свойственного, впрочем, почти всем медицинским вузам Европы того времени – там нет клиники, и занятия медициной носят чисто теоретический характер.

Главный венский госпиталь и клиника университета. Главный врач этой клиники доктор фон Кварин так проникнется симпатией к своему юному ученику Ганеману, что его одного будет брать с собой, нанося пациентам частные визиты

Ганеман хочет постигать тонкости профессии и переезжает в Вену, тамошний университет, один из немногих тогда, клиникой располагает. Увы, денег хронически не хватает. Видя бедственное положение талантливого ученика, фон Кварин, его учитель и один из самых знаменитых медиков эпохи, пристраивает его в дом аристократа, губернатора Трансильвании, где Ганеман — домашний доктор, и библиотекарь, и секретарь, и порученец. Его биографы непременно упоминают об этом эпизоде в его жизни, так как там он, во-первых, впервые сталкивается с эпидемией – это была малярия, а во-вторых, поддавшись модным веяниям, становится масоном.

Два года спустя заработанных денег ему уже хватает на то, чтобы получить медицинское образование, но делать это приходится не в престижном и дорогом университете, а в скромном франконском городке Эрлангене. Ганеман защищает диссертацию, связанную с лечением «судорожных болезней». В этой диссертации он, в частности, опирается на труды известного тогда как доктора (позже его будут называть шарлатаном, но шарлатаны от медицины, как мы уже говорили, были тогда кумирами) некоего Месмера и его учение о «животном магнетизме», который задолго до Кашпировского «излечивал» гипнозом.

После окончания университета начинается профессиональная карьера Ганемана. Его называют «странствующим доктором медицины», он получает место врача то в одном городке, то в другой деревушке, эти населенные пункты меняются с калейдоскопической быстротой, но Ганеман мало где задерживается хотя бы на год, и злые языки утверждают, что смена географии означала, что он просто не устраивал местные коммуны и городские советы как врач.

В XVIII веке анатомия уже была изучена неплохо, благо, вскрытия проводились повсеместно, церковь этому уже не препятствовала

Ганеман несколько раз пытался (всегда безуспешно) устроиться патологоанатомом или судебным медиком. Первая попытка была в Дессау — он тогда очень хотел стать обеспеченным главой семьи. Увы…

Хеттштедт, Гоммнер, Дессау (тут он женится на дочери местного аптекаря), Дрезден (но в больших городах его не особо жаловали), Локвиц. В Локвице он изобретает тест, позволяющий определять, не фальсифицировано ли вино добавлением свинцового сахара. Эти добавки использовались еще в Древнем Риме для улучшения вкуса напитка, но во времена Ганемана уже известно, что свинцовый сахар – яд. Его тесты распространяются по всей Европе, но сам Ганеман на этом заработать не смог.

Он по-прежнему крайне беден, случается, что он на аптекарских весах делит хлеб между членами своей семьи – это вся их еда. А круговерть городков и деревушек продолжается, и Ганеману нигде не случится задержаться надолго.

«Находка», сделанная в 1790 году, приводит его к мысли, что традиционная и сложившаяся в ту пору медицинская практика скорее вредит больному, чем способствует его исцелению, и он больше не возвращается к врачебной практике в традиционном смысле слова – никаких пиявок, клистиров, кровопусканий и «взбадривания» организма токсическими веществами – только гомеопатия.

Тот самый замечательный труд Уильяма Каллена, который был прекрасен для своего времени и сам по себе, но сегодня больше вспоминается в связи с «открытием» Ганемана

Конечно, сам принцип лечения «подобного подобным» или «противоположного противоположным» — это своего рода «отрыжка» схоластических упражнений раннего средневековья, вроде известного объяснения, отчего огонь бессмысленно тушить водой: огонь и вода – суть две противоположности, а противоположности, как известно, сходятся (к счастью, население в большинстве своем состояло из людей безграмотных, «простаков», поэтому пожары иногда все-таки удавалось потушить).

Вопрос лечения «подобного подобным» занимал и Ганемана: в самом деле, давать рвотное тому, кого рвет, или слабительное – страдающему поносом кажется очевидной глупостью, но изощренный в схоластических поисках ум Ганемана дал ответ и на этот вопрос: давать надо не обычную дозу лекарства, а её микроскопическую часть.

Ганеман взял за единицу разбавления 1:99, обозначив это значение латинским «сто» — С. Популярная норма гомеопатических препаратов – это 2С или даже 3С.

Современные исследователи знают, что при таком разбавлении маловероятно, что молекула разбавляемого вещества вообще не исчезнет (то есть само «лекарство» не окажется совершенно нейтральной водой или мелом), однако все дружно отмечают, что такого рода «лечение», по крайней мере, безвредно, чего нельзя было сказать о подавляющем большинстве медицинских упражнений над больными того времени.

Было бы, пожалуй, неправильным сказать, что Ганеман занят исключительно гомеопатией.

С сумасшедшими в те далекие годы не особо церемонились, да и что с ними возиться, если они — порождение дьявола? Гуманисты же (к которым, безусловно, относился и Ганеман) утверждали, что «дьявол не так глуп, чтобы вселяться в сумасшедших».

Например, его рассуждения о принципах лечения психиатрических заболеваний приводят к тому, что в 1792 году один из немецких герцогов выделяет ему один из своих замков, Георгенталь, и финансирование для обустройства в замке психиатрической больницы, однако, бодро начав заниматься этим проектом, Ганеман через год отказывается от продолжения этой работы.

Кроме того, в 1803 году он сформулировал теорию, бывшую одно время весьма популярной, в которой он на основе собственных наблюдений очень красноречиво и убедительно (не менее убедительно, чем в случае с гомеопатией) объяснял буквально все болезни употреблением вошедшего к тому времени в постоянный обиход кофе. «Кофейная теория болезней» была поднята на смех остроумцами, которые говорили о том, что болеют и те, кто никогда не пил кофе, и что до того, как люди стали пить кофе, болезни уже существовали. Позже Ганеман не то, чтобы прямо откажется от «кофейной теории болезней», он заменит её «теорией миазмов» (корректнее было бы назвать её гипотезой, так как, как и все другие изыскания Ганемана, она построена исключительно на изящной словесности), взяв за основу высказывания всё тех же Гиппократа, Галена, Цельса и великого множества их последователей.

Это одно из первых кафе в Европе, «Кульчицкий» в Вене. К тому моменту, когда наблюдения Ганемана привели его к мысли о том, что все болезни от кофе, этот напиток становился уже популярным даже среди простолюдинов

Вся «теория» построена на довольно известных к тому времени предположениях о том, что болезни вызываются содержащимися в воздухе веществами, которые Ганеман называет “псоры” (на латыни и греческом это означает «чесотка» и «зуд») – некие вещества, которыми насыщен нездоровый воздух. К воздуху нездоровому, в частности Ганеман, как и все врачи той поры, относили ночной воздух, которого следовало опасаться.

Эти рассуждения будут отравлять умы не одного поколения медиков, но сама теория умрет совершенно незаметно, без споров и дискуссий, когда микробиология поставит медицину на современные рельсы.

Вся это новая альтернативная медицина, однако, не приносит Ганеману ни признания, ни счастья – хотя он твердо идет по намеченному пути, пациенты его не выздоравливают чаще (скорее всего, даже выздоравливают пореже), чем у его коллег-«традиционалистов». Судьба его по-прежнему забрасывает его из одной дыры в другую, пока, наконец, она не сжалится над ним и не забросит его в почти родной ему Лейпциг, где ему предстоит преподавать медицину. Идет 1812 год, врачей не хватает, почти все они мобилизованы воюющими армиями, спрос на медиков большой, их нужно кому-то учить, вот так вот неожиданно презирающий официальную медицину Ганеман становится ей, этой медициной, востребован – все-таки, как ни крути, а доктор медицины! Для Ганемана же кафедра – отличное место для пропаганды собственных взглядов, которые он двумя годами ранее изложил в фундаментальном «Органоне врачебного искусства» (этот «Органон» вовсе не был ответом на упомянутый «Органон» Бэкона, Ганеман был слишком увлечен своей идеей и собой).

Последний том «Органона» Ганемана. После женитьбы и переезда в Париж ему будет не до книг. Наверное, причина тому — богатая медицинская практика, не оставляющая времени на теоретизирование

Несколько месяцев спустя у стен Лейпцига состоялось одно из самых крупных сражений той войны – знаменитая «битва народов», а вслед за ней сам город и его окрестности охватила эпидемия сыпного тифа, и всех врачей бросили на борьбу с ним, разделив больных на участки.

Говорят (и сегодня сложно понять, то ли это более поздние фантазии адептов его учения, то ли фортуна и в самом деле была настолько благосклонна к Ганеману), что из 183 больных на участке Ганемана спасти не удалось только одну старушку. Так это было или нет, сказать сложно, но Ганеман и гомеопаты всегда использовали этот случай как показатель высокой эффективности «новой медицины».

Нельзя сказать, что «новая медицина» стала популярной, но так или иначе в Лейпциге Ганеман задержался. В эти годы он выпускает огромное количество гневных памфлетов, рассказывающих о безусловном вреде традиционных лекарств, и призывая немедленно переходить на гомеопатические препараты. Причем искусство аптекарей он ни во что не ставит (да, признаем, их легко было критиковать) и призывает врачей готовить лекарства самостоятельно, что приводит к громкому, но пустому судебному процессу – лейпцигские аптекари подают на него в суд.

Ганеман с одинаковой скоростью обзаводится поклонниками и недоброжелателями, но среди поклонников оказываются и весьма важные персоны, вроде австрийского фельдмаршала фон Шварценберга, которого Ганеман готов был избавить от последствий инсульта. Пациент вскоре после лечения гомеопатией умер, разразился скандал, так как Ганеман говорил о том, что лекари фельдмаршала втайне от Ганемана продолжали кровопускания, что и стало причиной смерти, лекари же фельдмаршала доказывали, что Ганеманом не была оказана медицинская помощь именно тогда, когда она была необходима.

Кётен в Германии, город, с которым в жизни Ганемана было связано много важных событий. Сегодня это милый уголок старой доброй Германии, куда съезжаются почитатели таланта Баха. Во времена Баха и Ганемана город считался глухоманью. Он и сейчас невелик

Впрочем, поклонники у Ганемана все еще оставались: один из них, масон и бывший пациент, приглашает Ганемана стать его лейб-медиком в провинциальном и глухом Кётене, скорее деревушке, чем городке (в те же годы там трудится Иоганн Себастьян Бах — герцог Фердинанд Ангальт-Кетен-Плесский украшает свое крохотное герцогство, как только может). Здесь и случится один из главных триумфов Ганемана: в 1831 году, когда Европу охватит одна из самых мощных в истории эпидемий холеры и традиционные методы лечения ожидаемо окажутся бессильными, Ганеман предложит вполне здравые решения: гигиену и обеззараживание камфорным спиртом, что и в самом деле приведет к значительному снижению смертности.

Да, меры, предложенные Ганеманом, не имеют отношение к гомеопатии, но так ли уж это важно для людской молвы? За Ганеманом закрепляется слава целителя, и в забытый богом Кётен съезжается множество его поклонников со всей Европы, благо Ганеман, кажется, знает толк в рекламе.

Сам Ганеман при этом, скажем так, очень громок: он постоянно призывает врачей всего мира отказаться от тех мучений, которые они приносят своим пациентам, и немедленно, прямо сейчас, отказаться от губительных методов лечения и целиком заняться исключительно гомеопатией.

Медицину он называет не иначе как аллопатией (от греч. allos — иной, и pathos – страдание) – специально придуманным им словом для обозначения традиционных методов лечения, дабы посильнее «приложить» своих оппонентов.

Врач, XVIII век

Научным обоснованием гомеопатии Ганеман не занимается, он выпускает все новые и новые редакции своего «Органона», которые содержат множество рассуждений софистического характера, но не содержат доказательств, результатов проверяемых клинических испытаний.

Софистика уже является посмешищем в глазах образованных людей своего времени (к софистическим утверждениям можно отнести всем известный анекдот о том, как у мухи последовательно отрывают лапки и кричат: «муха, прыгай», и муха прыгает, а после отрыва последней лапки команду «прыгай» не выполняет, то есть, как считают софисты – потеряла слух), но Ганеман и не апеллирует к научному сообществу, его аудитория состоит из людей, которых образование не затронуло всерьез, а таковых всегда, во все времена и в любом обществе, хватает.

В один прекрасный день в Кётен приезжает парижанка Мелани д’Эрвилль-Гойе. Ей 33 года, она приемная дочь французского министра, её считают экстравагантной хотя бы уже потому, что путь от Парижа до Кётена она проделывает, переодевшись в мужское платье («оно удобнее»).

Мелани Ганеман, жена Самуэля Ганемана, портрет конца 30-х гг. XIX века

Говорят, что их встреча – это любовь с первого взгляда, молодая красавица и старик, который всем окружающим напоминал гномов из сказок Гофмана, воспылали страстью друг к другу мгновенно. Через несколько дней 80-летний вдовец Ганеман и 33-летняя девица Мелани сообщают о предстоящей женитьбе и переезжают в Париж.

Перед отъездом Ганеман распределяет 32 тысячи талеров и все имущество между своими детьми, он уже не нищий странствующий доктор, годы жизни в проклинаемом им Кётене принесли неплохие деньги, в основном за счет небедных пациентов, способных совершить в надежде на исцеление путешествие в захолустье. Поговаривают, что среди таковых паломников – поэт Гёте и композитор Бетховен.

Именно в Париже к Ганеману приходит настоящая слава и финансовый успех. Можно сказать, что именно здесь, в самом конце его жизни, он становится по-настоящему знаменит, а гомеопатия обретает настоящую популярность.

В 1843 году Ганеман умирает и будет похоронен на знаменитом кладбище Пер-Лашез.

Его главное достижение, пожалуй, заключается в том, что он как врач не нанес никому вреда и не причинил боли в тот очень жестокий, с точки зрения методов лечения, век, хотя, как мы понимаем, неоказание помощи врачом – вряд ли то, что стоит ставить врачу в заслугу.

Прижизненное фото, точнее — дагерротип. Ганеман в начале 40-х гг. XIX века

Его «теорию миазмов» (о «кофейной теории происхождения болезней» даже и говорить нечего), к которой не без скепсиса относились даже ярые поклонники, никто не станет опровергать, да она и не нуждалась в опровержении. Теория просто исчезнет сама по себе, похороненная достижениями таких людей, как Луи Пастер, Роберт Кох, Джозеф Лестер, Илья Мечников и их сподвижниками, которые создадут микробную теорию болезней.

Его супруга Мелани Ганеман продолжит дело мужа. В 1847 году её привлекут к суду и обвинят в незаконной медицинской практике, но тем не менее она со скандалом (скандал — хорошая реклама) продолжит «лечить» пациентов до самой своей смерти.

Гомеопатия, как и множество иных шарлатанских практик, жива и по сей день и постоянно заявляет о том, что именно она и есть настоящая медицина, впрочем, не приводя, как это делал и Ганеман, никаких доказательств своей лечебной эффективности.

Наверное, стоит согласиться с тем, что в человеческом сердце всегда найдется место для гадалок, колдунов, чародеев, гомеопатов, политиканов, так что сам по себе факт живучести гомеопатии, наверное, неудивителен.

Автор: Александр Иванов

Топ-7 честных политиков России — РБК

Защитница Химкинского леса Евгения Чирикова говорит, что чисто по-человечески ей нравится Сергей Митрохин. «Он несколько раз действительно спасал нашего товарища Мишу Бекетова, благодаря нему он выжил», — рассказала она.

Актер Олег Басилашвили вспомнил демократов 1990-х: «Егор Тимурович Гайдар покойный и Борис Николаевич Ельцин – они не были замешаны ни в каких коррупционных скандалах, они проводили политику, направленную на то, чтобы гражданам России жилось как можно лучше».

Читайте на РБК Pro

Телеведущая Тина Канделаки предложила целый перечень кандидатов: «Минниханов, Белых, Мень, Фурсенко. Я могу продолжить список. Честных людей во власти столько же, сколько в любой другой профессии».

Режиссер Станислав Говорухин тоже считает, что честных политиков много, пример тому – Евгений Примаков.

Известный журналист Лев Новоженов считает, что для честности в политики не остается места, иначе он оказывается невостребован. «Недаром же говорят, что политика – это грязное дело, по-моему, так и есть», — заметил журналист. Однако для рейтинга Л.Новоженов предложил кандидатуру сопредседателя «Парнаса» Владимира Рыжкова, объяснив это тем, что он «кажется наиболее достойным».

«Первым приходит на ум Немцов. Надо сказать, что он ни в какой коррупции никогда замечен не был, даже когда был на высоких должностях. М.Касьянов был очень успешным премьер-министром и тоже вел себя вполне порядочно», — считает правозащитница Людмила Алексеева.

А джазовый музыкант Игорь Бутман смотрит на ситуацию философски: «Есть люди циничные, есть менее циничные. Честность – достаточно растянутое, широкое понятие. Все можно повернуть с ног на голову. Есть политики, которых я принимаю, уважаю, а есть те, которых не уважаю. Сказать, что они нечестные… Они перед собой честные, а передо мной – нет. Трудно судить».

Некоторые вовсе предпочитают не следить за политикой. «Я настолько отрицательно отношусь к политике, она меня никогда не интересовала, поэтому абсолютно не слежу. Не люблю политику, не люблю обсуждать ее, не люблю на нее тратить время и считаю, что правильно делаю», — заявил адвокат Александр Добровинский.

Одновременно с экспертным РБК провел аналогичный опрос среди читателей в соцсетях. Самыми честными для пользователей Facebook оказались Иван Грозный, А.Навальный, В.Новодворская, И.Сталин и И.Охлобыстин. Однако наиболее популярными ответами были признание, что «таких нет» и восклицание «кто все эти люди?».

Иные пристрастия обозначились в ходе голосования в сети Vkontakte. Лидером стал В.Жириновский, за ним следуют А.Навальный, М.Прохоров и С.Миронов.

«У него другое отношение к своей профессии, он честный человек». Президент — о премьере – Газета.uz

Фото: Шухрат Латипов / «Газета.uz»

Шавкат Мирзиёев, говоря о премьер-министре Абдулле Арипове, вспомнил случай, произошедший в начале 2000-х годов. «Когда я был хокимом в Самарканде, только этот министр приезжал ко мне, спрашивал о проблемах. Ни один другой министр не приезжал», — сказал глава государства и добавил, что «у него другое отношение к своей профессии, он честный человек».

5 февраля 2021, 13:42   Политика  

Президент Шавкат Мирзиёев на внеочередной сессии Ферганского областного кенгаша народных депутатов прокомментировал работу премьер-министра Абдуллы Арипова, сообщило УзА.

Глава государства заявил, что министры должны посещать регионы, оказывать содействие их развитию, потому что они «не становятся членами правительства только для того, чтобы охранять [свой кабинет] в Ташкенте». Он вспомнил период, когда был хокимом Самаркадской области (2001−2003 годы), а действующий премьер-министр Абдулла Арипов — генеральным директором Узбекского агентства почты и телекоммуникаций.

«Почему я [Абдуллу] Арипова беру с собой — этот человек не изменится. У него другое отношение к своей профессии, он честный человек. Когда я был хокимом в Самарканде, только этот министр приезжал ко мне, спрашивал о проблемах: „Шавкат Миромонович, вы стали хокимом, у вас есть ко мне поручения?“. Ни один другой министр не приезжал. Сказал, что в Ургуте нет телефона. Он сам занимался этим три дня, решил вопрос… Министр должен быть таким», — сказал президент.

Напомним, Абдулла Арипов находится на посту премьер-министра Узбекистана с декабря 2016 года. Более 10 лет — с мая 2002 года по август 2012-го — работал заместителем премьер-министра. Параллельно в 2005—2009 годах возглавлял Узбекское агентство связи и информатизации. В январе 2020 года был повторно утвержден на должность главы правительства.

В январе прошлого года Шавкат Мирзиёев заявил, что возвращение Абдуллы Арипова в 2016 году на пост вице-премьера было «делом справедливости». По словам президента, премьер «прошел через тяжелую клевету, но не сломался».

Подпишитесь на наш Telegram «Газета.uz»