От А до Я. Неполиткорректность в русском языке
Лиля Пальвелева : Удивительно, но сколько бы не говорили о том, что выражение «лицо кавказской национальности» нелепое и даже обидное, оно по-прежнему в ходу, особенно в речи чиновнего люда, в том числе, высокопоставленного. Высокопоставленных персон часто показывают по телевизору, потому их высказывания подхватывают и тиражируют другие люди. Вот здесь и кроется объяснение живучести такого словесного монстра, как «лицо кавказской национальности». И все же, отчего это выражение так любимо многими официальными лицами? С таким вопросом обратимся к Максиму Кронгаузу, директору Института лингвистики РГГУ.
Максим Кронгауз : Есть примеры, когда политкорректность скорее воспринимается, как ханжество — это «лицо кавказской национальности».
Лиля Пальвелева : Хотя известно, что такой национальности не существует. На Кавказе живут люди разных национальностей.
Максим Кронгауз : Да. Действительно, само это выражение не вполне политкорретно. Сейчас мы к нему вернемся. Но прежде я хочу сказать о том, откуда оно взялось. В начале в русском языке (это еще было в советский период) появилось другое словосочетание — «лицо еврейской национальности». Появилось оно в период государственного антисемитизма. Я не могу точно сказать, когда возникло это словосочетание.
Лиля Пальвелева : Если мне память не изменяет, где-то в 70-е годы.
Максим Кронгауз : Скорее всего, это 70-е годы, и связано это было с относительно массовым отъездом в Израиль. Надо сказать, что, действительно, слово «еврей» в советские годы стало восприниматься, как несколько пежоративное, его избегали произносить, хотя это одна из наций. Мы же не говорим, что «русский» имеет отрицательное значение, «американец», «украинец». Это было бы странно. Но вот слово «еврей» стали избегать произносить.
И как только его стали избегать произносить, возникла потребность его чем-то заменять. Возник как бы смягченный вариант, где название национальности звучало не впрямую, а в качестве прилагательного — «еврейская национальность».
Лиля Пальвелева : Вроде такая официальная формулировка, похожая на юридическую, которая не несет никаких дополнительных оттенков эмоциональных.
Максим Кронгауз : Да, официальная формулировка. Понятно, что в ситуации антисемитизма человека назвать евреем… «Еврей» — это что-то как…
Лиля Пальвелева : Обругать.
Максим Кронгауз : Да. А так бюрократическая немножко конструкция. Тут она была подхвачена уже в постсоветский период.
Лиля Пальвелева : Когда слово «кавказец» стало тоже самое, что «еврей».
Максим Кронгауз : Да, когда возникло тоже анти- не знаю что, антикавказские настроения.
Но здесь это усилилось еще и тем, вот это лицемерие, о чем вы сказали. Кавказской национальности нет. Когда мы говорим «кавказец», то мы можем говорить так о жителях Кавказа. Это вполне политкорретно.
Лиля Пальвелева : По территориальному признаку.
Максим Кронгауз : Но мы используем это не по отношению к жителям Кавказа («мы» я говорю обобщенно), а к людям, внешне похожим на жителей Кавказа. И вот отсюда возникает эта оскорбительность, потому что они себя не объединяют в единую нацию. Также как если бы мы говорили «африканец» не про жителей Африки, среди которых есть и белокожие, и чернокожие, а называли бы так только чернокожих, независимо оттого, где они живут — в Африке, в Европе, в Америке.
Лиля Пальвелева : Но если мы говорим слово «сибиряк», где живут тоже люди разных национальностей, прямо скажем, ни для кого это обозначение по территориальному признаку не кажется обидным.
Максим Кронгауз : Конечно.
Лиля Пальвелева : Ни для кого! Если мы говорим «волжанин» — тоже. Почему «кавказец», нормальное русское слово, не может употребляться?
Максим Кронгауз : Нет, оно может употребляться, но сейчас оно стало встречаться в таком лицемерном, ханжеском употреблении, как замена названия людей определенной внешности. Заметьте, если мы говорим о названиях «европеец», «африканец», «американец», ни одно из них не является оскорбительным. Но в последнее время стал появляться легкий пежоративный, вот тот самый негативный оттенок значения у слова «азиат». Как только слово «азиат» перестало употребляться исключительно по отношению к жителям Азии, а стало употребляться для людей, с внешностью, типичной для жителей Азии.
Лиля Пальвелева : То, что называется «монголоидная раса».
Максим Кронгауз : Да.
И как только слово для жителя определенной области стало употребляться как название типа внешности, оно начинает приобретать вот этот отрицательный оттенок. Еще раз повторяю, «кавказец», если мы просто говорили бы о жителях Кавказа, в этом не было бы ничего некорректного. Но как только мы расширяем это, то…
Лиля Пальвелева : Если мы слышим фразу, что в метро поймали кавказца, то тут явно отсылка к его внешним чертам. И вот это недопустимо.
Максим Кронгауз : Например, это может быть коренной житель Москвы, который на Кавказе не живет уже давно.
Лиля Пальвелева : Или в третьем поколении москвич.
Максим Кронгауз : Да, или в третьем поколении москвич. Это такой, как лингвисты говорят, эвфемизм. И вот намек на внешность, действительно, становится оскорбительным, тем более что он такой эвфемистичный в тех конструкциях, о которых мы говорили — «лицо еврейской национальности», «лицо кавказской национальности» или «кавказец».
Таких употреблений, действительно, стоит избегать. Притом, что изначальный позыв, стимул для возникновения конструкции «лицо еврейской национальности» или «лицо кавказской национальности» политкорректный. Говорящий старается избегать того, что кажется ему грубым. Но в результате получается еще хуже. Поэтому здесь возникает настоящая неполиткорректность.
Вообще, история языка, развитие языка показывает, что дело не в языке, а дело в социальной и культурной ситуации. Лингвисты давно заметили, что если вместо некоего неприличного, некорректного слова начинает постоянно использоваться некий эвфемизм, другое слово, которое кажется приличным и поэтому используется легко, то если ситуация вокруг этого слова не меняется социальная или культурная, если явление остается табуированным, то и сам эвфемизм становится неприличным.
Самый, наверное, яркий пример, это появление нового матерного слова в русском языке. Вместо матерного слова, начинающегося на букву «х», известного, я думаю, всем слушателям, в качестве эвфемизма стало использовать название буквы.
Буква «х», которую мы теперь называем «ха», в славянской азбуке называлась «хер». Отсюда и глагол «похерить», то есть просто зачеркнуть крестом, зачеркнуть буквой «х». И вот через несколько веков, это слово становится таким же неприличным, как и то, которое оно заменяет. Поэтому, если нам кажется, что слово «негр» или слово «инвалид» становятся некорректными, неприличными, унижают чье-то достоинство…
Лиля Пальвелева : Или слепой. Почему-то чаще говорят «незрячий». Какая разница?!
Максим Кронгауз : Это связано не с самим словом, а с ситуацией вокруг этого. Кстати, когда мы говорим о неграх, афроамериканцах и так далее, то, если мы посмотрим на английский язык, то в нем существует некая цепочка замены разных слов разной степени неприличности, которыми называлась эта раса, разные варианты, которые в ситуации социального расизма снова становятся неприличными. Так что, здесь еще раз попытки заменять слово возможны, но они имеют смысл только в том случае, если, действительно, у слова устойчивая отрицательная окраска семантическая.
Если же таковой окраски нет, то лучше это слово не заменять, а лучше менять культурную и социальную среду существования, устранять расизм, антисемитизм и так далее.
Лиля Пальвелева : Завершим беседу с Максимом Кронгаузом вот каким соображением: нравится нам это или нет, но история русского языка знает немало примеров (и Максим Кронгауз один уже приводил), когда слова с нейтральной окраской вдруг становились обидными, а то и совсем уж бранными.
Я приведу еще какой пример. В Древней Руси было распространено вполне почтенное имя Олуферий и его уменьшительная форма Олух. Бог весть отчего, но впоследствии слово «олух» стало синонимом простофили, дурачка, и из разряда имен собственных перешло, таким образом, в разряд имен нарицательных.
А теперь время рубрики «История одного слова». Ведущий научный сотрудник Института русского языка имени Виноградова Маргарита Чернышева объясняет, как возникло слово «предтеча». В отличие от «олуха», здесь для лингвистов все прозрачно:
Маргарита Чернышева : В современном русском языке очень многие слова потеряли те значения, которые были в древнерусском языке, а остатки этих значений мы можем обнаружить в однокоренных словах.
Все знают, например, эпитет Иоанна Крестителя. Говорят Иоанн Креститель или Иоанн Предтеча. Почему он Предтеча? «Пред» — значит, раньше. Что такое «теча»? Это связано с глаголом «течи» или «тещи». Сейчас это «течь» применительно только к воде или какой-нибудь иной жидкости. А в древнерусском языке помимо этого значения (это значение тоже было), — «идти» или «быстро идти», что сейчас в современном русском языке совершенно утеряно. Но в слове «предтеча» сохранилось это значение. Предтеча — это тот, кто пришел прежде, то есть Иоанн Креститель, Иоанн Предтеча пришел раньше Христа. Поэтому в его эпитете сохранилась семантика глагола «течи».
Лиля Пальвелева : Кстати, глагол «течь» в его устаревшем значении мы встречаем в стихотворении «Анчар», где Пушкин использовал архаичную лексику:
«И тот послушно в путь потек,
И к утру возвратился с ядом».
«Петров инертен, как и большинство нормальных людей» | Статьи
Алексей Сальников уверен, что мистике и чудесам всегда находится место в жизни, и их концентрация особенно увеличивается в последнее время: антиутопии не успевают выходить из типографии, как тут же воплощаются в действительность.
А любым словом можно кого-нибудь обидеть, потому что неполиткорректно звучит почти всё. Об этом екатеринбургский прозаик и поэт рассказал «Известиям» в преддверии премьеры фильма «Петровы в гриппе», снятого по мотивам его бестселлера.
«Это действительно моя книга, но перенесенная на экран»
— Премьера «Петровых в гриппе» — одна из самых ожидаемых киноновинок сентября. Принимали ли вы участие в создании сценария, бывали ли на съемках — или отдали всё на откуп режиссеру?
— Никакого отношения к фильму я не имел. Все-таки кино — это визуальное искусство, оно живет по совершенно другим законам, чем литература, и нет смысла вмешиваться. Фильм мне очень понравился, там блестящий актерский состав с Чулпан Хаматовой, Юлией Пересильд и Юрием Колокольниковым в роли обаятельного трикстера Игоря-Аида.
Также в фильме великолепная работа оператора, очень интересна режиссерская оптика. Вот, например, сцена посещения новогодней елки маленьким Петровым сначала показана глазами самого мальчика, а затем — Снегурочки.
Я благодарен Кириллу Серебренникову за бережное отношение к тексту и художественной логике романа:
— Вы очень сговорчивый автор, а это, похоже, редкость. Бывает, писатели не только вмешиваются, но и фамилию из титров снимают.
— Если вы про Алексея Иванова, то его я как раз понимаю (речь идет о фильме «Тобол» режиссера Игоря Зайцева, поставленном по одноименному роману Иванова. — «Известия»). Но в целом предъявлять претензии режиссеру, я считаю, неправильно. Да, может получиться немного другое произведение — или даже совсем другое. Но ведь многие экранизации, от «Белого Бима» до «Сталкера» и «Соляриса», совсем неплохи и с поправкой на жанр ничуть не уступают литературным первоисточникам.
Алексей Сальников
Фото: ТАСС/Владимир Гердо
— Это уже не первое режиссерское прочтение ваших «Петровых»: в «Гоголь-центре» в Москве и в «Коляда-центре» (Центр современной драматургии) в Екатеринбурге шли спектакли в режиссуре Антона Федорова и Антона Бутакова.
Вы остались довольны?
— Да, два Антона поставили «Петровых». С огромным удовольствием посмотрел. Но, понимаете, я ведь знаю, что там происходит, а насколько это понятно и интересно внешнему зрителю — трудно судить. Может быть, кому-то вся эта фантасмагория показалась избыточной. А вообще актеры — они удивительные. Играющий Аида Юрий Колокольников, ничего не меняя в гриме и костюме, в одно мгновение перевоплощается из взрослого циничного мужчины в школьника. Не устаю восхищаться этими людьми.
«Мне хотелось написать про обычного, узнаваемого парня»
— Чулпан Хаматова в образе макабрической библиотекарши Петровой — это неожиданно или то, что надо?
— По-моему, идеально. Мы привыкли видеть эту актрису нежной и трепетной, но в ней есть и темная сторона. Когда я писал про Петрову, что-то такое себе и представлял: она любящая, преданная, вдумчивая, но у нее есть особенность — она убивает людей, которые кажутся ей нехорошими
Она ведь только с виду простая библиотекарша, а на самом деле — древняя сверхъестественная сущность, подаренная Петрову в благодарность самим Аидом, повелителем мира мертвых. Дары античных богов иногда бывают хуже их мести.Фото: Департамент культуры города Москвы
Книга «Петровы в гриппе»
— А за что Аид пожаловал Петрова такой супругой?
— Петров отговорил его девушку, Снегурочку, избавляться от беременности. И за это получил в дар жену — Петрову. Говорят, это сексистский поворот сюжета, неполиткорректный. Меня прощает только то, что сегодня почти всё звучит неполиткорректно. Что ни скажешь — кого-нибудь да обидишь.
— Расскажите про образ главного героя — слесаря и художника Петрова. Он — «маленький человек», бедный, рефлексирующий, к тому же еще и больной гриппом.
— Это критики так прочитали образ, но я его как «маленького человека» не задумывал. Мне хотелось написать про обычного, узнаваемого парня: он живет как все, работает, любит жену и сына, но его терзает смутное ощущение нереализованности.
У него есть мечта: рисовать комиксы-аниме, но она так и не выходит за рамки домашнего хобби. Петров инертен, как и большинство нормальных людей. Он хотел бы изменить свою жизнь, но просто не знает, что для этого предпринять.
Кадр из фильма «Петровы в гриппе»
Фото: СППР
— Мы живем в безвременье, и остается только забиться в щель своей частной жизни, «в скорлупу болезни, принять горизонтальное положение и сосредоточить взгляд в области пупка», как пишут критики. Таков посыл книги?
— У каждого свое прочтение. Но не думаю, что читателю нравится идея пассивности. Просто это узнаваемые всеми обстоятельства: когда мы болеем и беспокоимся о своих близких, социальные различия стираются.
«Когда у тебя смартфон, нет места для встречи с мистикой»
— Роман переиздан и сейчас в лидерах продаж. Насколько неожиданным для вас оказался его читательский успех? Все-таки это не детектив и не фэнтези, хотя такие элементы там тоже присутствуют, а сложная большая проза с отсылками к Джеймсу Джойсу, Даниилу Хармсу, Андрею Платонову и магическому реализму в русском изводе.
— Конечно, я не мечтал о массовом успехе. Роман напечатали в журнале «Волга», я радовался публикации. Думал, возьмет кто-нибудь на дачу на растопку — бумага все-таки, во время грозы от скуки начнет листать, прочитает, скажет: ничего, прикольно. А тут вдруг так повернулось.
Вообще писать в расчете на успех невозможно. Нельзя же сидеть с маркетологическими таблицами и просчитывать: к чему будет читательский интерес, к чему — нет. Возникает замысел, и, пока его не разовьешь, он не отвяжется. А что касается сравнений с великими — мне всё это лестно, но опять же я ни на кого не ориентировался. Просто, как и все авторы, я не мог существовать вне традиции, вне поля.
Сцена из спектакля «Петровы в гриппе» в «Гоголь-центре»
Фото: Гоголь-Центр/gogolcenter.com
— Гриппозное состояние героя — переходное. Благодаря ему бытовой пласт чернушной жизни в провинции перемещается на метафизический уровень. Реальность мешается с потусторонним.
Насколько важна для вас эта мистическая «линза»?
— Сейчас многие пользуются методом магического реализма, в этом нет ничего нового. Но я не мистик, я бытовист, а волшебство проистекает из реальности — сейчас всё тонет в волшебстве.
Авторы пишут вроде бы о заводе или о заброшенной деревне, но картина, измененная писательским восприятием, становится иной под воздействием магической линзы. Антиутопии не успевают выходить из типографии, как тут же воплощаются в действительность. Просто многие этого не замечают.
— А что мешает? Гаджеты?
— И они тоже. Вот, например, действие «Петровых в гриппе» разворачивается в Екатеринбурге времен появления сотовой связи, когда у большинства мобильников еще не было, а интернет подавали в микродозах где-нибудь на работе. Человек подолгу оставался наедине с собой, своей жизнью, вне контроля близких и коллег.
Алексей Сальников родился 7 августа 1978 года в Тарту, затем жил на Урале, в частности — в Нижнем Тагиле, с 2005 года — в Екатеринбурге. Учился в сельскохозяйственной академии и на факультете литературного творчества Екатеринбургского театрального института. Ученик Евгения Туренко — организатора нижнетагильской литературной жизни. Дебютировал как поэт. Автор романов «Нижний Тагил. Роман в четырех частях», «Отдел», «Петровы в гриппе и вокруг него», «Опосредованно». Лауреат литературных премий «Национальный бестселлер» и «НОС».
От политкорректности к отмене культуры, как подотчетность стала политической: NPR
«Цель культуры отмены — заставить порядочных американцев жить в страхе быть уволенными, изгнанными, опозоренными, униженными и изгнанными из общества, каким мы его знаем», — сказал тогдашний президент Дональд Трамп во время выступления на Республиканском национальном съезде 2020 года.
«Цель культуры отмены — заставить порядочных американцев жить в страхе быть уволенными, изгнанными, опозоренными, униженными и изгнанными из общества, каким мы его знаем», — сказал тогдашний президент Дональд Трамп во время выступления на Республиканском национальном съезде 2020 года. . Это было очень похоже на высказывание другого президента-республиканца о политкорректности почти 30 лет назад.
Спенсер Платт / Getty Images Когда в этом месяце бывший президент Дональд Трамп объявил о своем судебном иске против Facebook, Twitter и Google, он использовал слово, которое стало привычным сигналом в современной политике.
«Мы требуем прекращения теневого запрета, прекращения замалчивания и прекращения внесения в черный список, изгнания и отмены, которые вы так хорошо знаете», — сказал Трамп в своей речи.
Термин «отмена» стал центральным в современных дебатах о последствиях речи и о том, кто должен их взыскать. Он поднялся от мелких стычек в Твиттере до самого высокого поста в стране и фактически отражает культурный диалог, который начался три десятилетия назад.
«Это борьба за власть между различными группами или силами в обществе, я думаю, в самой основе», — говорит Николь Холлидей, доцент кафедры лингвистики Пенсильванского университета. «И это тот же случай с политкорректностью, который раньше сводился к тому, ну, «Вы имеете право обижаться, если это означает, что я не имею права что-то говорить?» »
Идея быть «политкорректным», иметь наиболее нравственно правильное мнение по сложным вопросам и наименее оскорбительные выражения, с помощью которых его можно выразить, приобрела популярность в XIX веке.
90-х, прежде чем люди извне использовали его в качестве оружия против сообщества, из которого оно пришло — точно так же, как идея «отменить» кого-то сегодня.
«Я действительно думаю, что слово «отмена» было придумано молодыми людьми, и на самом деле оно просто означает бойкот, верно? Оно означает «не поддерживайте это», — говорит Холлидей.
Теперь, говорит она, «консерваторы подхватили это не просто для того, чтобы бойкотировать, а скорее для того, чтобы сказать: наша система ценностей находится под угрозой со стороны этих людей, которые хотят [де]монетизировать или деплатформировать нас, потому что у нас непопулярные мнения».
Но не только консерваторы считают, что культура отмены зашла слишком далеко. Страх быть «отмененным» заставил некоторых обычных людей быть более осведомленными — а иногда и обеспокоенными — тем, что они говорят и публикуют в Интернете.
Так как же попытка привлечь людей к ответственности за их действия стала политизированной и вышла из-под контроля? Чтобы понять шумиху вокруг культуры отмены, полезно изучить прошлое.
Как левая шутка стала оружием правых
Рут Перри видела длинную дугу подобных дебатов. Она почетный профессор литературы в Массачусетском технологическом институте, где проработала почти четыре десятилетия и в 1984 году основала факультет женских исследований.
«Мы заботились о Земле, мы заботились об экологии, мы заботились о правильном обращении с животными», — говорит она. «Мы заботились о сексизме, нас заботило превосходство белых — обо всем этом».
Перри говорит, что ее сверстники использовали фразу «политкорректно», чтобы поддразнивать друг друга за то, соответствуют ли их действия их идеалам.
«Кто-нибудь скажет: «А было бы политкорректно, если бы у нас был гамбургер?» — так сказал бы кто-то, кто был вегетарианцем. Или кто-то, кто был феминисткой, мог бы сказать: «Может быть, это неполиткорректно, но я думаю, что он действительно сексуальный» [о] какой-то сексистской кинозвезде или что-то в этом роде», — говорит Перри.
«Политически корректный» был чем-то вроде шутки среди американских левых — то, что вы называли собратом-левым, когда думали, что человек самоуверен.
«Этот термин всегда использовался с иронией, — говорит Перри, — всегда привлекая внимание к возможному догматизму».
Затем правые аналитические центры и консерваторы начали использовать этот термин как форму нападения как в СМИ, так и в научных кругах.
«Мне казалось: «Боже мой, они используют это против нас», — говорит Перри. «И они ведут себя так, как будто этот термин действительно был своего рода лакмусовой бумажкой политкорректности, которой никогда не было».
Поиск газет и журналов в архиве Nexis показывает, насколько быстро этот термин расширился за пределы своей первоначальной сцены. В 1989 году словосочетание «политкорректность» встречалось в печати менее 250 раз. К 1994, в архиве более 10 000 просмотров. Идея была повсюду: от комедийных шоу, таких как Политически некорректный Билла Махера, до мультфильмов, таких как Бивис и Баттхед , и даже шоу текущих событий, таких как Линия огня на PBS .
Где возмущение, там и экономические возможности
Эта национальная одержимость возникла не просто органически.
«Это индустрия», Джон Уилсон, автор книги 1995 года Миф о политической корректности , говорит. «Есть все эти правые фонды и опубликованные книги, которые заработали много денег на продвижении этой идеи».
Он добавляет, что слово «миф» в названии его книги важно для понимания того, как оно стало явлением.
«Миф — это не ложь. Это не значит, что это ложь. Это не значит, что все сфабриковано», — говорит он. «Это означает, что это история. И вот что произошло в 90-х, люди с политической корректностью взяли определенные — иногда правдивые — анекдоты и создали из них паутину, историю, миф о том, что это было обширное подавление консервативных голосов в кампусах колледжей».
Уилсон говорит, что в консервативном аргументе были зерна правды — отдельные примеры конфликтов и протестов, часто в университетских городках, и реальные случаи наказания или увольнения людей, — но эти отдельные случаи превратились в широкомасштабный общенациональный нарратив о том, что Право использовало утверждение, что консерваторов заставляют замолчать.
И, заявляя о виктимизации, говорит Уилсон, консерваторы смогли использовать термин «политкорректность» как дубинку, чтобы бить левых, во многом подобно тому, как сегодня используется фраза «отменить культуру».
Тогда, как и сейчас, местные дебаты, которые, возможно, остались бы малоизвестными за пределами университетских газет, внезапно стали общенациональными новостями.
Например, в 1988 году NPR и несколько других новостных организаций сообщили о драке из-за требований к первокурсникам Стэнфордского университета. По словам Уилсона, курс, вызвавший споры, назывался «Западная культура», и студенты хотели заменить его более мультикультурным курсом. Такие люди, как министр образования Уильям Беннетт — республиканец — восприняли студенческие протесты как более широкую атаку.
«С самого начала это было нападением на западную культуру и западную цивилизацию», — сказал он в интервью PBS в 1988 году.
К 1991 году эта паника дошла до президента Соединенных Штатов.
Президент Джордж Х.У. Буш машет толпе из более чем 60 000 человек на стадионе «Мичиган» в Анн-Арборе, штат Мичиган, 4 мая 1991 года, когда он прибыл, чтобы произнести вступительную речь в Мичиганском университете. Грег Гибсон/Associated Press скрыть заголовок
переключить заголовок Грег Гибсон/Associated PressПрезидент Джордж Буш-старший Буш машет толпе из более чем 60 000 человек на стадионе «Мичиган» в Анн-Арборе, штат Мичиган, 4 мая 1991 года, когда он прибыл, чтобы произнести вступительную речь в Мичиганском университете.
Грег Гибсон/Associated Press «Мы видим, что свобода слова подвергается нападкам по всей территории Соединенных Штатов, в том числе в некоторых университетских городках», — сказал тогдашний президент Джордж Буш-старший.
Буш в своей приветственной речи в Мичиганском университете в 1991 году: «Понятие политкорректности вызвало споры по всей стране».
Буш продолжал: «Спорщики рассматривают чистую силу — например, наказание или изгнание своих врагов — как замену власти идей».
Другой президент-республиканец, Дональд Трамп, осудивший политкорректность во время своей президентской кампании 2016 года, выдвинул тот же аргумент против культуры отмены почти 30 лет спустя на Республиканском национальном съезде 2020 года.
«Цель культуры отмены — заставить порядочных американцев жить в страхе быть уволенными, изгнанными, опозоренными, униженными и изгнанными из общества, каким мы его знаем», — сказал Трамп во время выступления.
Дискуссии об публичных отменах увеличились в годы, предшествовавшие выборам 2020 года, и это указывает на то, что эти две битвы в культурных войнах объединяет еще что-то.
«Эти вспышки или паника по поводу политкорректности обычно возникают в моменты институциональной трансформации или нестабильности, — говорит историк Мойра Вайгель, — и я думаю, что это способ, которым определенные группы претендуют на власть в меняющейся общественной сфере.
.»
Во время войн за политкорректность в 90-х кампусы колледжей становились все более разнообразными, и Вайгель говорит, что нечто подобное происходит прямо сейчас.
«Обычно это происходит в ответ на движения за расовую, гендерную и сексуальную справедливость, и я думаю, что это не случайно, что с подъемом BLM [Black Lives Matter] вы видите, что это снова возвращается в качестве большой темы в СМИ», она говорит.
Кооптация истоков культуры отмены
До того, как вся страна начала оценивать действия одного человека, «отмена» начиналась в гораздо меньших масштабах.
Мередит Кларк, доцент медиа-исследований в Университете Вирджинии, говорит, что «культура отмены» основана на процессе подотчетности, который развивался в чернокожих сообществах в течение многих лет. Но она не соглашается с описанием «отмены» как части нашей более широкой культуры.
«Отмена — это то, что исходит из дискурса чернокожих — это то, что исходит из дискурса черных квир — но присвоение этому термина «культура» делает его достаточно большим ярлыком, чтобы его можно было навесить на кого угодно и что угодно», — говорит она.
«И именно здесь действительно начинается превращение в оружие того, что в противном случае является подотчетностью».
Если бы это оставалось чем-то, что просто застряло в сообществах чернокожих, в сообществах латиноамериканцев, то это не было бы настоящей историей.
Мередит Кларк
Кларк считает, что одной из причин того, что культура отмены стала такой горячей национальной темой, является то, что люди, занимающие влиятельные должности, не привыкли отвечать перед маргинализованными людьми, которые через социальные сети имеют к ним больший доступ, чем когда-либо.
«Вот в чем дело, — говорит Кларк. «Если бы это оставалось чем-то, что просто застряло в сообществах чернокожих, в сообществах латиноамериканцев, то это не было бы настоящей историей».
«Но поскольку это перешло, — продолжает она, — теперь это становится достойным освещения в печати, и это становится чем-то, что позиционируется как нечто, чего должен бояться каждый обычный человек».
Как социальные сети усилили диалог и сгладили реальную ответственность
Несомненно, самая большая разница между дискуссиями о политкорректности в 90-х и отменой культуры сегодня заключается в том, как социальные сети создают доступ как к публичным, так и к частным лицам и ставят их диалог на равные опора.
Джон Ронсон изучал этот переход в течение десяти лет и написал о том, как частные лица были несоразмерно наказаны за незначительные проступки в социальных сетях в своей книге 2015 года Итак, вас публично опозорили. Он считает, что проблема культуры отмены связана не столько с правыми и левыми, сколько с идеей о том, что частных лиц следует оценивать так же, как и публичных деятелей.
«Термин «культура отмены» стал смехотворно универсальным термином, когда частное лицо, не сделавшее ничего особенно плохого, на чью жизнь очень сильно повлияло чрезмерно рьяное пристыжение в социальных сетях, внезапно попадает в ту же корзину, что и газетный обозреватель-провокатор, — говорит Ронсон.
Исследования Кларка освещают аналогичную проблему. Она говорит, что когда вы смотрите на небольшой процент населения США, зарегистрированного в Твиттере — 42% взрослых в возрасте от 18 до 29 лет и только 27% взрослых в возрасте от 30 до 49 лет по состоянию на февраль 2021 года — вы понимаете, насколько непропорционально повествование об отмене культуры.
«Учитывая крошечную, крошечную часть американского населения, которая пользуется Твиттером, мы на самом деле не говорим о большом количестве людей, которые требуют отмены других», — говорит она. «Это звучит громко, потому что усиливается. Комментарии в Твиттере усиливаются основными средствами массовой информации; их подхватывают в обсуждениях [с людьми], которые в противном случае не были бы посвящены в то, что происходит в Интернете».
Ронсон считает, что один из способов смягчить дебаты по поводу культуры отмены — лучше понять, насколько мощными могут быть социальные сети и наши действия в них.
«Это очень новое оружие, которое у нас есть. В Твиттере мы, как дети, ползаем к оружию», — говорит он. Как и в случае с любым другим оружием, лучший совет для навигации в социальных сетях — действовать осторожно и думать, прежде чем стрелять.
«Я просто думаю, что каждый человек в социальных сетях должен быть любопытным и терпеливым. … Абсурдно думать, что вы знаете все о ком-то только из-за одного плохо сформулированного твита, и мы судим о людях таким образом», — говорит Ронсон.
Ронсон говорит, что помнит, как рос в культуре расизма, женоненавистничества и гомофобии в Соединенном Королевстве в 1970-х и 80-х годах, и как идея политкорректности использовалась для решения этих проблем. Он считает, что в случаях как политкорректности, так и отмены культуры необходима некоторая степень исправления, но то, что мы наблюдаем, возможно, выходит за рамки допустимого.
«Мы живем в очень бинарном мире, — говорит он, — и в этом мире люди справа говорят: «Вы знаете, нас заставляет замолчать проснувшаяся толпа», а люди слева говорят , «Этого не происходит — мы просто привлекаем людей к ответственности».
Истина, по словам Ронсона, «где-то посередине».
Миа Венкат, Ноа Колдуэлл и Патрик Джаренваттананон подготовили и отредактировали эту историю для трансляции. Алехандра Маркес Янсе адаптировала его для Интернета.
Политическая корректность разрушает Америку
Иллюстрация: Роб Доби для The Intercept
Америка сегодня сталкивается с ужасающей опасностью: политкорректность.
Это экзистенциальная угроза не только Соединенным Штатам, но и всей человеческой цивилизации.Под этим я, очевидно, подразумеваю правую политкорректность.
Возможно, вы удивлены, услышав это. В американских СМИ нет недостатка в жалобах на политкорректность и на то, как она охлаждает дебаты, но они почти всегда касаются угрозы левых ПК.
На самом деле политкорректность, или отмена культуры, или как там это называется, не является явлением ни левого, ни правого, ни центра. Это феномен человеческой природы. Все бесконечные племена человечества склонны к групповому мышлению и наказанию еретиков. Вот почему необходимо защищать принцип свободы мысли: он, к сожалению, странный и неестественный для человека.
Безусловно, есть примеры уродливой политкорректности американских «левых», что бы это ни значило в стране, где по историческим меркам левых нет. Но подавляющее, подавляющее большинство политкорректных в Америке консервативны. Консервативный ПК настолько силен в США, что большая его часть используется как политическими партиями, так и всеми корпоративными СМИ.
Действительно, правая политкорректность настолько доминирует, что называть ее политкорректностью политически некорректно. Вместо этого мы называем это такими вещами, как «патриотизм», или просто не замечаем его существования.
На полное изучение консервативной компьютерной культуры Америки уйдет вся оставшаяся жизнь. Итак, давайте ограничим это четырьмя областями, где ПК правых причиняет наибольший вред: религия, внешняя политика, Республиканская партия и полиция.
Религия
Вероятно, вас не удивит, что ровно ни один президент США не был открытым атеистом. Но с тех пор, как Конгресс впервые собрался в 1789 году, в нем был только один открытый атеист: Пит Старк из Калифорнии. Старк вышел на пенсию в 2013 году, поэтому в настоящее время их нет.
Согласно опросу Pew Research Center, проведенному в 2019 году, 23 процента американцев считают себя атеистами, агностиками или «ничего особенного». Это означает, говорит Пью, что «безусловно, самая большая разница между общественностью США и Конгрессом заключается в доле тех, кто не связан с какой-либо религиозной группой».
Так что, скорее всего, сейчас есть много членов Конгресса, которые находятся «в чулане», когда дело доходит до неверия в Бога. Единственное объяснение? Они слишком напуганы ПК, чтобы выйти наружу.
Это неудивительно, поскольку в США до сих пор наблюдается неформальная и формальная дискриминация атеистов. Недавний опрос показал, что 96 процентов американцев заявили, что проголосовали бы за чернокожего кандидата в президенты; 95 процентов для католика; и 66 процентов для мусульманина. Только 60 процентов заявили, что проголосовали бы за атеиста. Хотя это не имеет законной силы, конституции восьми штатов фактически запрещают атеистам занимать должности. Сюда входит Мэриленд, один из самых либеральных штатов, в конституции которого также провозглашается, что «обязанностью каждого человека является поклоняться Богу». (Женщины Мэриленда, похоже, могут свободно слоняться без дела, игнорируя Всемогущего.)
Прорелигиозный ПК практикуется по обеим сторонам прохода. В одном из взломанных электронных писем Национального комитета Демократической партии, опубликованных WikiLeaks в 2016 году, главный финансовый директор DNC предложил заставить Берни Сандерса официально сообщить, верит ли он в Бога.
«Он скатывался, говоря, что у него еврейское происхождение», — заявил финансовый директор. «Мои южные баптисты видят большую разницу между евреем и атеистом».
Даже если когда-нибудь несколько национальных политиков наберутся мужества, чтобы признать себя атеистами, невозможно представить, чтобы кто-нибудь заявлял, что они активно анти -теистический. Ни один член палаты представителей не пойдет на утреннее шоу CBS и не скажет: «Я думаю, что все религии пагубны, это грубая форма промывания мозгов детям, а каждый религиозный лидер — мошенник, включая Папу».
Никто на этом плане существования не может сказать, правилен ли атеизм. В чем мы можем быть уверены, так это в том, что правый ПК резко ограничил свободу политического слова в этой области, и это сделало нас менее скептичными и более склонными к авторитаризму.
Foreign Policy
Непоколебимая политкорректность Америки в отношении религии играет на руку другому аспекту нашего ПК: жестоким консервативным ограничениям на обсуждение внешней политики США.
После 11 сентября многие влиятельные американцы продемонстрировали открытость, а может быть, даже рвение, к войне между христианством и исламом. Перед вторжением в Ирак тогдашний президент Джордж Буш сказал президенту Франции Жаку Шираку, что он видел «Гога и Магога за работой» на Ближнем Востоке. Бывший советник президента Дональда Трампа Стив Бэннон говорил о «долгой истории борьбы иудео-христианского Запада против ислама». Когда христианская радиовещательная сеть спросила госсекретаря Майка Помпео, послал ли Бог Трампа «точно так же, как королеву Эстер, чтобы помочь спасти еврейский народ от иранской угрозы», Помпео ответил: «Я определенно верю, что это возможно». Стремление правых смешивать религию и насилие невероятно опасно, но является одним из основных продуктов нашей повседневной политической диеты. Немногие политики или влиятельные фигуры замечают это, а тем более нападают на это.
Но наш консервативный ПК во внешней политике идет гораздо дальше. Все во внешнеполитическом истеблишменте знают, что 11 сентября и почти весь исламистский терроризм — это прямой ответ на действия США за границей.
Как поясняется в отчете министерства обороны, «мусульмане не «ненавидят нашу свободу» — то есть то, что Буш заявил перед Конгрессом 20 сентября 2001 года, — а, скорее, они ненавидят нашу политику». Проблема с точки зрения истеблишмента в том, что им нравится эта политика, и они не хотят ее менять только потому, что из-за нее убивают американцев. Высокопоставленные военные, по-видимому, говорят в частном порядке, что наши смерти — это «небольшая цена за то, чтобы быть сверхдержавой».
Тем не менее, пожалуй, единственный политик национального уровня, который четко и открыто высказался по этому поводу, — это бывший член палаты представителей Рон Пол из Техаса. В 2004 году высокопоставленный чиновник администрации Буша был готов сказать, что без действий США на Ближнем Востоке «бен Ладен все еще мог бы ремонтировать мечети и надоедать друзьям рассказами о своих днях моджахедов на Хайберском перевале», но без его или ее имени. прикрепил. В отчете Комиссии по расследованию событий 11 сентября мельком упоминается реальность, но, как позже написал один из ее членов: «Комиссары считали, что американская внешняя политика слишком противоречива, чтобы ее можно было обсуждать, за исключением рекомендаций, написанных в будущем времени.
Здесь мы нарушили наше обязательство изложить полную историю».
Как и в случае с консервативным ПК о Боге, демократы также подчиняются консервативной политкорректности во внешней политике. Например, в знаменитой речи тогдашнего президента Барака Обамы в Каире в 2009 году он был слишком политкорректен, чтобы сказать правду. Вместо этого он пробормотал, что «напряженность подпитывается колониализмом, лишившим многих мусульман прав и возможностей», что бы это ни значило. В 2010 году, когда тогдашнего советника Обамы по борьбе с терроризмом Джона Бреннана спросили, почему «Аль-Каида» так решительно настроена атаковать США, он ответил: «Я думаю, что это, э-э, долгий вопрос». Он не стал уточнять.
Подпишитесь на нашу рассылку новостей
Оригинальная отчетность. Бесстрашная журналистика. Доставлено вам.
я в Линия ПК во внешней политике выходит далеко за рамки терроризма.
Израиль — один из самых ярких примеров. Каждый американский политик, которому интересно знать, знает, что из дюжины или около того войн Израиль явно был агрессором во всех, кроме двух — Войны за независимость 1948 года и 19-й.73 Война Судного дня — и даже это спорно. Они также понимают, что Израиль отверг многочисленные предложения создать справедливое решение с палестинцами о создании двух государств. В частном порядке американские официальные лица говорят, что Израиль построил «апартеид» на Западном берегу. Хотя в настоящее время происходит незначительная гласность по этому вопросу, эта ясная реальность остается невыразимой для политиков США.
А как же СМИ, этот рассадник вольнодумного радикализма? Даже богатые, известные телеведущие, которые отклоняются от правой линии ПК, должны принести унижающие извинения или быть уволенными в буквальном смысле. Иногда они приносят унижающие извинения и отменяются. После того, как Буш назвал угонщиков самолетов 11 сентября «трусами», Билл Махер поднял вопрос в своем старом шоу ABC «Политически некорректно».
«Мы были трусами, — сказал Махер, — запуская крылатые ракеты с расстояния в 2000 миль». Махер сразу же извинился, но было слишком поздно: его шоу потеряло крупных рекламодателей и в следующем году было снято с эфира. Другими словами, в тот момент, когда «политически некорректно» было 90 059 действительно 90 060 политически некорректно, Махера выдернули за сцену.
Затем, в феврале 2003 года, как раз перед вторжением в Ирак, шоу Фила Донохью на MSNBC получило топор. У него были самые высокие рейтинги в сети, но, как беспокоились руководители во внутренней служебной записке, он может стать «домом для либеральной антивоенной повестки дня, в то время как наши конкуренты размахивают флагом при каждой возможности». Другими словами, поскольку все остальное американское телевидение было ультра-ПК, то и они должны были быть такими же. Тот же канал вскоре подписал с Джесси Вентурой трехлетний контракт на новое шоу, но затем узнал, что он настроен против войны, и заплатил ему за то, чтобы он ничего не делал.
Других телеведущих не постигла та же участь. «Я помню, — позже сказала Кэти Курик, — этот неизбежный марш к войне и что-то вроде: «Кто-нибудь притормозит это? И действительно ли это должным образом оспаривается правильными людьми? … Любой, кто задавал вопросы администрации, считался непатриотичным, и это было очень трудное положение». В то время, когда это действительно имело значение, Курик чирикала в «The Today Show», что «Морские котики крутые!»
Затем Крис Хейс, еще один ведущий MSNBC. В передаче незадолго до Дня поминовения 2012 года Хейс выразил именно те чувства, которые вы ожидаете услышать в честных дебатах о войне: «Я думаю, что очень трудно говорить о погибших и павших на войне, не упоминая о доблести. . … Мне не по себе от слова «герой», потому что мне кажется, что оно риторически близко к оправданию новой войны. И я, очевидно, не хочу осквернять или неуважительно относиться к памяти павших. … Но мне кажется, что мы используем это слово проблематично». Негодование справа было настолько сильным, что Хейс сразу же сказал, что ему «глубоко жаль», потому что «мне, телеведущему, очень легко высказывать мнение о людях, которые сражаются на наших войнах, никогда не увернувшись от пули, не охраняя пост и не пройдя пешком».
милю в ботинках».
Даже мнения о событиях прошлой жизни должны быть политкорректными. После того, как Джон Стюарт сказал в «The Daily Show», что он считает Гарри Трумэна «военным преступником» за использование атомного оружия в Японии, он сразу же подвергся нападению и быстро начал ползти за прощением. «Я отказываюсь от этого, потому что, по моему мнению, это было глупо», — умолял Стюарт тоном, узнаваемым по любой из сессий борьбы в истории. «Вы когда-нибудь делали это, когда вы что-то говорите, и когда это выходит, вы такие: «Какого хрена?» И это просто сидело там пару дней, просто сидело и думало: «Нет, нет, [Трумэн] не был, и вы действительно должны сказать это вслух в сериале ».
При отсутствии допустимой критики конкретных деталей до широкого обсуждения внешней политики США осталось несколько световых лет. В ближайшее время не будет политиков или телеведущих, которые будут постоянно подчеркивать позицию Мартина Лютера Кинга-младшего о том, что Америка является «величайшим поставщиком насилия в современном мире».
Никто не знает, какую внешнюю политику выбрали бы американцы после открытых дебатов. Но очевидно, что нынешняя, сформированная в подавляющем большинстве правым ПК, нанесла гигантский ущерб США и всему миру.
Иллюстрация: Роб Доби для The Intercept
Республиканская партия
Сегодняшняя Республиканская партия часто более строго следит за внутренней идеологической чистотой, чем Коммунистическая партия Китая. Это важно, потому что политическая система США настолько склеротична, что практически для любых изменений требуется некоторая поддержка со стороны оппозиционной партии. Так что пока республиканцы идут в ногу друг с другом, ничего не произойдет.
ПК Республиканской партии был особенно катастрофическим из-за климатического кризиса. Республиканский президент США постоянно называет это «мистификацией». В течение десятилетия политики Республиканской партии и партийный аппарат почти все отказывались признать, что она вообще существует. Ньют Гингрич сказал в 2008 году, что «наша страна должна принять меры для решения проблемы изменения климата», но когда ПК Республиканской партии изменился, он тоже.
Когда Гингрич баллотировался в президенты в 2012 году, Раш Лимбо напугал слушателей, рассказав им о слухах о главе в готовящейся книге Гингрича, в которой честно говорится о глобальном потеплении. Гингрич послушно разрезал его. Затем он начал публиковать фотографии в Instagram с подписями вроде «Еще одно свидетельство глобального потепления: прошлой ночью Потомак покрылся льдом».
Сейчас ситуация медленно меняется, поскольку молодые республиканцы начинают понимать пугающее будущее, которое смотрит им в лицо. В настоящее время партия разделилась на фракцию, которая хочет продолжать отрицать реальность, и фракцию, которая хочет прекратить отрицать реальность, ничего не предпринимая для этого.
Политическая корректность Республиканской партии в изменении климата вытекает из более широкого отказа от методов Просвещения для выяснения реальности. Лимбо, которого Трамп недавно наградил Президентской медалью Свободы, как известно, заявил, что наука является одним из «уголков обмана», используемых либералами для создания «Вселенной лжи».
Ни один видный республиканский политик никогда не отрекался от взглядов Лимбо.
За этим следует еще более жесткая политкорректность Республиканской партии практически по всем вопросам. Республиканский политик должен публично заявить о своей вере в американскую исключительность. Снижение налогов приводит к увеличению государственных доходов. Любое увеличение налогов на богатых и корпорации вызовет экономическую разруху. Эволюция — ложь. Аборт — это титаническое моральное зло. Трамп супер-пупер президент. У них есть отличная идея предоставить каждому гражданину недорогую и качественную медицинскую помощь, но они не хотят упоминать об этом прямо сейчас и разрушать секрет.
Но фактам нет дела до чувств консерваторов. Наша бойня с коронавирусом под руководством республиканцев — это предварительный просмотр того, что грядет с климатическим кризисом.
Полиция
В связи с тем, что миллионы людей выходят на демонстрации против жестокости полиции, мы должны задать себе несколько очевидных вопросов: почему полицейские так себя ведут? Почему так называемые плохие яблоки никогда не удаляются? Ни политики, ни телеведущие не дают простого ответа: политкорректность.
Офицеры полиции почти никогда не сообщат о жестоком обращении другого офицера с гражданским лицом. Это и понятно, поскольку в лучшем случае для этих «стукачей» обычно рушится их карьера. У некоторых, таких как Адриан Скулкрафт из полиции Нью-Йорка, дела обстоят еще хуже. В 2009 году, после того как Скулкрафт обнаружил, что его начальники манипулируют статистикой преступности, его коллеги-полицейские ворвались в его квартиру, похитили его и отправили в психиатрическую больницу. Что бы вы ни хотели сказать о студенческом совете Оберлина, они этого не делают.
Компьютер полицейского управления дополнен еще одним слоем консервативной политкорректности. До недавнего времени мысль о том, что полиция регулярно прибегает к неоправданному насилию, а затем лжет о нем, была вообще невыразимой для американского политика. Затем в американской культуре был еще более высокий слой ПК: реалити-шоу постоянно прославляли полицейских, занимающихся варварством, а в сценариях шоу нет большего клише, чем полицейские-герои.
В течение 100 лет различные комиссии, отвечающие за реформу полиции, приходили и уходили. Чаще всего любые достижения незначительны и склонны к регрессу. Единственный способ изменить реальность — взглянуть ей в глаза, а не жить в удобных фантазиях, придуманных правыми ПК.
И многое другое
Все это лишь несколько волн в нескончаемом потоке правой политической корректности Америки. Может ли главврач предложить изучить легализацию наркотиков и, возможно, научить детей мастурбации? Неа. Можете ли вы работать в Министерстве сельского хозяйства и говорить честную речь о своей жизни, не имея при этом права представлять ее в ложном свете и быть уволенным? Нет. Может ли CBS транслировать мини-сериал о Рональде Рейгане, который слегка беллетризует гротескную реакцию его администрации на СПИД? Извини; это должно быть перенесено на гораздо меньшую аудиторию на Showtime. Можете ли вы сказать правду, как вы ее видите? № № № № № № № № № № №
Но даже бесконечные конкретные примеры консервативных ПК не исчерпывают проблему.
Правая политкорректность настолько сковывает наше политическое воображение, что мы даже не мечтаем вести дебаты по самым глубоким и важным проблемам нашей жизни. Представьте себе политиков, обозревателей New York Times или корпоративных телеведущих, задающих простые вопросы вроде:
- Если бы мы следовали закону, стали бы самые влиятельные люди Америки, включая Билла Клинтона, Джорджа Буша-младшего, Барака Обаму, Дональда Трампа , и большинство руководителей Уолл-Стрит окажутся в тюрьме?
- Является ли реклама ложью, искажающей наше человечество? Если да, то должны ли мы избавиться от него?
- Есть ли способ залечить раны 500-летнего европейского колониализма?
- Можем ли мы свернуть Американскую империю, не уничтожив при этом весь мир?
- Даже если мы замедлим последствия климатического кризиса, разрушит ли капитализм биосферу, от которой зависит вся человеческая цивилизация?
Здесь нет простых ответов, но давайте хотя бы будем честны в отношении проблемы.