Гедонизм это что: что это такое, принципы, этика, философия и идеи

О сущности гедонизма

Массы — это всегда нечто отвлеченное, в первую очередь не-Я, а во вторую — не конкретная группа. А потому «обличение» масс — нормальная практика в мучительном поиске себя как личности, отделении себя от Другого, осознании своих идеалов и вкусов, поиске идентичности и пр. Однако есть как минимум один «порок», в которых массы издревле обвиняются незаслуженно. Это гедонизм, который упрощенно определяется как абсолютизация удовольствия. Далее гедонизму обычно противопоставляется стоицизм или аскетизм, стоящие как бы на ином, положительном нравственном полюсе. В то же время в эвдемонизме, видящем самоцель в достижении счастья, упрекать не то что непривычно, а непристойно. Особенно сегодня, когда поиск индивидуального счастья превратился едва ли не в категорический императив. Это тем более удивительно, что именно логика эвдемонизма, полностью отрицающая любой Абсолют, противостоит аскетизму, сосредоточенному вокруг высшей цели, но никак не гедонизм. Здесь требуется пояснение.

Эвдемонизм соотносится с гедонизмом примерно так же как похоть с утонченным развратом (в узком смысле этого слова). Первая вытекает из грубого инстинкта, второй — из чувства пресыщенности или, если угодно, очаровательной испорченности. Первая — покорность инстинкту, второй — игра с ним. По отношению к эвдемонизму гедонизм оказывается аристократичен. Даже в те периоды, когда гедонистические тенденции охватывают широкие слои масс, — как мы видим сегодня на примере «прогрессивной» части общественности — они (тенденции) все равно остаются на службе эвдемонизма, так как через неограниченное удовольствие, всеобъемлющий комфорт и уничтожение физического страдания представители массы надеются обрести счастье.

Гедонизм же невозможен без чувства тоски, без отрешенности от суетного счастья в пользу химеры недостижимого идеала. Гедонизм невозможен без осознания тотальности трагедии, пронизывающей человеческую жизнь, в то время как эвдемонизм в любом контексте полностью исключает признание этой трагедии. В конце концов, эвдемонизм тесно связан с социальным одобрением, тотален в своей абсолютной нормальности. Но последовательный гедонизм, стремясь пронизывать утонченностью и эстетизмом все, до чего может дотянуться, таким образом направлен в сферу абсолютного.

В этом плане гедониста всегда можно уподобить либертенам де Сада. «Либертен объясняет, что его возбуждают не «присутствующие здесь объекты», но Объект, которого тут нет, то есть «идея зла». Но эта идея того, чего нет, эта идея Нет или негации, которая не дается и не может быть дана в опыте, не может быть ничем иным, как объектом доказательства (в смысле математических истин, сохраняющих всю свою значимость, даже если мы спим, даже если они не существуют в природе). Вот почему садистские герои приходят в отчаяние и ярость от своих реальных преступлений — столь жалких по сравнению с этой идеей, достигнуть которую по силам лишь всемогуществу рассуждения. Они грезят о каком-то универсальном и безличном преступлении, или, по словам Клервиль, о таком преступлении, «действие которого продолжалось бы непрестанно сказываться даже тогда, когда я уже перестала действовать сама, — таким образом, чтобы в моей жизни не осталось бы ни единого мгновения, когда я, даже во сне, не служила бы причиной какого-то беспорядка» — пишет Делез в эссе «Представление Захер-Мазоха». Если здесь мы видим мучение, связанное с недостижимостью абсолютной негации, то в случае с последовательным гедонистом — с недостижимостью абсолютного удовольствия. И в этом плане либертен и последовательный гедонист еще ближе, чем кажутся на первый взгляд. Более того, либертен есть частный случай гедониста — в том случае, если последний полностью отождествил абсолютное удовольствие и абсолютное зло.

Не будет неточностью сказать, что гедонизм — это поза пассивно-наблюдательная и даже созерцательная. Поза, в которой ключевым объектом созерцания становится сам субъект и его реакции на окружающую среду. Иными словами, в отличие от эвдемонизма гедонизм интровертен. Безнадежный поиск абсолютного удовольствия как стрежня, пронизывающего, а может даже структурирующего Бытие, посредством исследования собственных переживаний — так стоит определять гедонизм. Естественно, последовательный гедонист не может проявиться в примитивном обществе. Ему нужна развитая культура, обилие свободного времени, интеллект выше среднего и сравнительная доступность роскоши, чтобы оттачивать вкус. Не помешает и высокомерие «цивилизованного» (по его собственному разумению) человека, а также налет декаданса и общая стагнация культуры.

Еще раз отмечу: гедонизм — поза в отношении трагичности Бытия, эвдемонизм — бегство от осознания этой трагичности. Как это ни удивительно, в гедонизме почти нет самодовольной гордыни мещанина, который ставит себя в центр Вселенной. Либо погоня за идеальным до конца, либо, в случае закономерного краха, отстаивание права на эту особую позу перед лицом Вечности, Небытия или Бога. Иными словами, трансцендентного или его отсутствия.

После всего этого стоит отметить, что современный Запад с его великой культурой есть идеальное пристанище для гедониста. Даже играющий первую скрипку постмодернизм (и все то, что раз в пять лет его «превосходит») со всеми «умершими метанарративами» и вездесущей иронией, представляет эдакий философский «гедонизм», когда ответом на констатацию бессмысленности становится игра с чужими смыслами и дискурсами, интеллектуальный эстетизм. Не менее важно, что в отсутствие фигуры героя на Западе удобно презирать заполонившего собой весь мир самодовольного мещанина: легче высмеивать того, у кого отсутствует не только ум, но и характер. В России за такое еще присутствует риск лишиться пары зубов.

ГЕДОНИЗМ • Большая российская энциклопедия

ГЕДОНИ́ЗМ (от греч. ἡδονή – удо­воль­ст­вие, на­сла­ж­де­ние), на­прав­ле­ние в эти­ке, рас­смат­ри­ваю­щее на­сла­ж­де­ние в ка­че­ст­ве выс­ше­го бла­га и кри­те­рия нравств. жиз­ни. Обос­но­ва­ние те­зи­са Г. «удо­воль­ст­вие есть бла­го» осу­ще­ст­в­ля­лось пу­тём све­де­ния мо­ти­вов нравств. по­ве­де­ния к че­ло­ве­че­ской «при­ро­де», трак­туе­мой ли­бо био­ло­ги­че­ски (все жи­вые су­ще­ст­ва по сво­ей «при­ро­де» стре­мят­ся к удо­воль­ст­вию и из­бе­га­ют стра­да­ния), ли­бо пси­хо­ло­ги­че­ски (удо­воль­ст­вия яв­ля­ют­ся един­ст­вен­ной или ко­неч­ной це­лью че­ло­ве­чес­ких дей­ст­вий). Как прин­цип по­ве­де­ния Г. про­ти­во­по­ло­жен ас­ке­тиз­му, как тип этич. тео­рии – ри­го­риз­му и де­он­то­ло­гиз­му.

В ан­тич. эти­ке Г. пред­став­лен пре­ж­де все­го ки­рен­ской шко­лой, ос­но­ва­тель ко­то­рой Ари­стипп Стар­ший раз­ра­бо­тал тео­рию «чис­то­го» Г.: из трёх чув­ст­вен­ных со­стоя­ний – удо­воль­ст­вия, стра­да­ния и без­раз­ли­чия – че­ло­век по сво­ей «при­ро­де» стре­мит­ся к удо­воль­ст­вию, за­ви­ся­ще­му от те­лес­но­го, мгно­вен­но­го, пре­хо­дя­ще­го и час­тич­но­го на­сла­ж­де­ния. Позд­ние ки­ре­наи­ки на­зы­ва­ли ко­неч­ной це­лью и выс­шим бла­гом уже не мгно­вен­ное удо­воль­ст­вие, а ус­той­чи­вую ра­дость ду­ши.

Де­мок­рит под­чи­нил прин­цип удо­воль­ст­вия прин­ци­пу ме­ры, при­зы­вая со­из­ме­рять по­ступ­ки со спо­соб­но­стя­ми и при­род­ны­ми за­дат­ка­ми. Про­дол­жая эту ли­нию, Эпи­кур соз­дал це­ло­ст­ную кон­цеп­цию эв­де­мо­ни­сти­че­ско­го Г. (см. Эв­де­мо­низм). Выс­шим бла­гом и ис­тин­ной це­лью сча­ст­ли­вой жиз­ни, путь к ко­то­рой ищет «уме­ряю­щий ра­зум», ос­та­ёт­ся удо­воль­ст­вие, по­ни­мае­мое, од­на­ко, уже не как сию­ми­нут­ный про­цесс при­ят­но­го ощу­ще­ния, но как из­бав­ле­ние от стра­да­ний, здо­ро­вье те­ла и без­мя­теж­ность ду­ши. Эпи­кур по­стро­ил клас­си­фи­ка­цию удо­воль­ст­вий, под­раз­де­лив их на ес­те­ст­вен­ные и вздор­ные, а сре­ди ес­те­ст­вен­ных вы­де­лил не­об­хо­ди­мые (см. Эпи­ку­ре­изм). По­сле­до­ва­тель Эпи­ку­ра Лук­ре­ций Кар при­дал его этич. уче­нию пес­си­ми­стич. ок­ра­ску. Со­гла­сие с при­ро­дой уже не га­ран­ти­ру­ет, по Лук­ре­цию, дос­ти­же­ния со­стоя­ния по­коя и са­мо­дов­ле­ния, т. к. при­ро­да мо­жет быть вра­ж­деб­на че­ло­ве­ку, гу­би­тель­ным об­ра­зом на­ру­шая его за­мыс­лы и ожи­да­ния.

Мыс­ли­те­ли эпо­хи Воз­ро­ж­де­ния про­ти­во­пос­тав­ля­ли ан­тич­ный Г. ас­ке­тиз­му хри­сти­ан­ской эти­ки. Л. Вал­ла ви­дел в стрем­ле­нии к на­сла­ж­де­нию (voluptas) ес­теств. свой­ст­во че­ло­ве­ка, ибо его сча­стье со­сто­ит в ощу­ще­нии се­бя ча­стью при­ро­ды и на­сла­ж­де­нии её бла­га­ми (пан­теи­стич. Г.). М. Мон­тень в по­ни­ма­нии ис­тин­ной и сча­ст­ли­вой жиз­ни пол­но­стью стал на сто­ро­ну Эпи­ку­ра. Ф. де Ла­рош­фу­ко дал глу­бо­кий пси­хо­ло­гич. ана­лиз мо­ти­вов эгои­стич. Г. Но «на­стоя­щей фи­ло­со­фи­ей» (К. Маркс) Г. ста­но­вит­ся лишь у франц. ма­те­риа­ли­стов 18 в. – от эгои­стич. Г. (у Ж. О. де Ла­мет­ри) до со­ци­аль­но­го Г. (у К. А. Гель­ве­ция). Дж. Локк, счи­тая, по­доб­но Т. Гоб­бсу, ма­те­ри­ей доб­ро­де­те­ли ин­те­рес, дал гно­сео­ло­гич. обос­но­ва­ние Г., вы­де­ляя в ка­че­ст­ве наи­бо­лее ус­той­чи­вых (и, сле­до­ва­тель­но, нрав­ст­вен­но цен­ных) удо­воль­ст­вий здо­ро­вье, из­вест­ность, зна­ние, бла­го­тво­ри­тель­ность, ожи­да­ние веч­но­го сча­стья в дру­гом ми­ре.

Наи­бо­лее пол­ное вы­ра­же­ние прин­цип Г. по­лу­чил в эти­ке ути­ли­та­риз­ма. Со­глас­но И. Бен­та­му, доб­ро­де­тель – это «ис­кус­ст­во из­ме­ре­ния» поль­зы на­лич­ных удо­воль­ст­вий и их вы­бо­ра, а по­рок – ошиб­ка в нравств. счё­те. Дж. С. Милль внёс ком­про­мисс­ные «по­прав­ки» в тео­рию «чис­то­го ути­ли­та­риз­ма» Бен­та­ма: на­ря­ду с удо­воль­ст­ви­ем Милль при­зна­вал и др. мо­раль­ные бла­га, а «мо­раль­ную ариф­ме­ти­ку» Бен­та­ма он за­ме­нил «мо­раль­ной эс­те­ти­кой», в ко­то­рой пред­поч­те­ние от­да­ёт­ся ка­че­ст­ву удо­воль­ст­вий, а не их ко­ли­че­ст­ву.

В 20 в. прин­ци­пы Г. раз­де­ля­ли Дж. Сан­тая­на, М. Шлик, Д. Дрейк и др.

Гедонизм, удовольствие и счастье | Ежедневная философия

Гедонизм — это тезис о том, что счастье и удовольствие — одно и то же. Но так ли это? Действительно ли такие удовольствия, как хорошая еда, шоколад, секс и множество других вещей, которые мы потребляем каждый день, делают нас счастливее?

Смешение удовольствия и счастья

Аргумент взят из книги Ричарда Тейлора «Этика добродетели» (2002), которая может быть взята непосредственно из Аристотеля. Как и любой аристотелевец, Тейлор хочет связать счастье с нравственной добродетелью, потому что в этом весь смысл аристотелевского аргумента: нет счастья в том, чтобы быть плохим человеком, подлым человеком или преступником, и что эгоизм никогда не окупается для эгоиста. . Это очень сильно противоречит тому, что сегодня рекламируют многие общества. Финансовый успех и чрезмерное потребление товаров (будь проклят мир) часто рассматриваются как путь к счастливой жизни. Наша экономика нуждается в том, чтобы мы потребляли вещи и снова выбрасывали их с сумасшедшей, самоубийственной скоростью, чтобы поддерживать работу системы. И слишком часто это оправдывается идеей, что чем больше удовольствий нам удастся потребить, тем счастливее мы будем. Но так ли это?

Большинство людей, кажется, думают, что знают, что такое счастье, пишет Тейлор, что очень прискорбно, так как это мешает им учиться. У человека нет стимула исследовать то, что, по его мнению, он уже знает.

Далее Тейлор объясняет, почему даже многие философы склонны путать счастье с удовольствием. Удовольствие легко понять. Оно «знакомо, опознаваемо и даже измеримо», в то время как счастье кажется более «проблемным или сомнительным» понятием. Если, как полагает утилитаризм, счастье есть не что иное, как удовольствие, то морально хорошее действие можно легко определить как действие, максимизирующее удовольствие. А поскольку удовольствия можно измерить (три шоколадных печенья, безусловно, лучше, чем одно), выяснить, что такое морально правильное действие, становится несложно. Этика становится такой же измеримой, как и наука, а морально правильное действие в принципе может быть беспристрастно рассчитано компьютером.

Представление о том, что счастье есть не что иное, как удовольствие, имеет даже собственное название: оно называется гедонизмом, от греческого «гедоне», что означает удовольствие.

Из нашей повседневной речи нам знакома эта путаница. Тейлор:

Например, быть счастливым и быть довольным на одном уровне кажутся примерно одинаковыми. Тот, кто чем-то доволен — например, своей работой, — также может быть описан как довольный ею.

Нам трудно представить, что кто-то может быть счастлив, когда испытывает постоянную боль (а не удовольствие). Точно так же мы не можем себе представить, как человек, чья жизнь полна удовольствий, может быть несчастлив — или можем?

Удовольствие и счастье разные

Но Тейлор настаивает на том, что обе вещи, хотя они часто появляются вместе, имеют мало общего — за исключением того, что их регулярно путают друг с другом.

Удовольствия, например, могут находиться в теле. Если мы спросим, ​​где кто-то испытывает удовольствие от шоколадного печенья, музыкального произведения или приятного человеческого прикосновения, будет легко указать местонахождение каждого удовольствия. Это связано с тем, что наши удовольствия напрямую переживают наши чувства, а наши органы чувств активируются физическими стимулами, которые мы можем легко локализовать в пространстве и времени. Напротив, почти невозможно сказать, где именно переживается счастье счастливого, долгого брака, или счастье окончания университета, или счастье иметь много друзей и значимую, приносящую удовлетворение работу. Эти чувства счастья каким-то образом находятся «внутри нас», не вызываются внешними раздражителями и не ощущаются в определенном месте нашего тела. Как говорит Тейлор, никто не стал бы говорить о несчастье своего зуба или пальца ноги.

Другое отличие состоит в том, что удовольствия длятся недолго: они приходят и уходят. Удовольствие от шоколадного печенья длится до тех пор, пока мы его едим, и вскоре исчезает. Я могу помнить вчерашнее мороженое, но я не могу быть сегодня наслажден этим мороженым. Для людей с избыточным весом, таких как я, было бы мечтой, если бы мы могли просто испытать удовольствие от мороженого, которое мы ели в прошлом снова и снова, без необходимости каждый раз добавлять больше калорий. Счастье кажется более стабильным делом. Человек не бывает счастливым утром, несчастным к полудню и снова счастливым через десять минут. Мы можем представить исключительные ситуации, когда что-то подобное может произойти, например, если мы получим (неправильную) новость о смерти любимого родственника, но обычно человек остается счастливым или несчастным в течение более длительных периодов времени. Может даже случиться так, что человек счастлив, но не удовлетворен, например, если он только что получил новую работу мечты, но в то же время у него насморк и головная боль. И наоборот, можно быть несчастным (например, на похоронах), но получить удовольствие от кусочка шоколада.

Могут ли плохие поступки принести истинное счастье?

А теперь приходит аристотелевский ход: Опять же, говорит Тейлор, удовольствия иногда возникают из плохих источников, так же как страдания иногда возникают из хороших; но вряд ли можно говорить об истинном счастье, как об укорененном во зле (…).

Можно представить получение удовольствия от эгоистичного действия или даже своего рода садистское удовольствие от причинения боли другим. Но никто не захочет сказать, что садисты действительно счастлив. Если это так, то мы уже полностью вовлечены в аристотелевский проект, отождествляющий истинное счастье с нравственным благом. Более того, замечает Тейлор, «счастье» — это всегда термин, несущий в себе имплицитное одобрение. Нельзя же хорошо сказать: «Вот чувак действительно счастлив, но я думаю, что это ничего не стоит, и он плохой человек». Что-то кажется противоречивым в этом предложении. Говоря, что кто-то счастлив, мы неявно заявляем, что восхищаемся этим человеком, возможно, даже завидуем ему. Мы не можем думать о подлинном счастье как о чем-то плохом, в то время как легко перечислить сколько угодно сомнительных удовольствий.

И, наконец, слово удовольствие имеет форму множественного числа: мы можем иметь несколько удовольствий. Это именно так, потому что они и мимолетны (исчезают во времени), и различны в пространстве (воздействуя на наши чувства по-разному и в разных местах). Счастье, напротив, только одно. Английский не позволяет нам даже говорить о «счастьях». Как устойчивое состояние, которое так или иначе затрагивает всю личность, невозможно иметь более одного счастья, точно так же, как можно иметь только одно прошлое, одно будущее или одно здоровье.

Поделись этим:

Рациональность и креативность

Ранее мы говорили о теориях счастья Бертрана Рассела и Ричарда Тейлора. Вы можете легко увидеть, как Аристотель выглядывает из-за плеч обоих. Все три философа отказываются признать, что мы можем отделить человеческое счастье от добродетельных действий. Для всех троих быть счастливым — это действие и умение, результат практики добродетелей, направляемой мудростью, опытом и проницательностью.

Что меня особенно заинтересовало в Тейлоре, так это то, как он переключает внимание с аристотелевской практической мудрость до творчество . В древнегреческие времена было правдоподобно сказать, что специфическая человеческая способность, отличающая нас от животных и растений, — это наша рациональность. Итак, по Аристотелю, это то, что мы должны развивать, чтобы достичь максимального человеческого потенциала.

Сегодня, когда мир все больше управляется технологиями и алгоритмами искусственного интеллекта, рациональное поведение больше не ограничивается людьми. Машины могут управлять автомобилями, диагностировать болезни, играть в шахматы и обрабатывать огромное количество информации намного лучше, чем мы когда-либо могли. Что это значит в таком мире  быть человеком? Таким образом, Тейлор отворачивается от грубой рациональности в пользу других способностей, которыми обладают только люди. И, насколько сегодня можно видеть, творчество кажется одной из таких способностей, которую машины еще не освоили.

Мы можем быть худшими шахматистами или водителями автомобилей, чем наши компьютеры, но когда дело доходит до того, чтобы делать что-то новое и захватывающее, нести в мир свежие идеи, мы по-прежнему единственные, кто создан по образу творческих сил, сформировавших Вселенная.

И все начинается с заказа еды, которой нет в меню.

Поделись этим:

Похожие

5 минут Этика Счастье One Year Six Ways

1.1.2: Гедонизм — Гуманитарные науки LibreTexts

1. Последнее обновление

2. Сохранить как PDF

Идентификатор страницы

89056

Гедонизм — это теория благополучия — теория того, насколько хорошо складывается жизнь человека, живущего этой жизнью. Что отличает гедонизм от других теорий благополучия, так это то, что гедонист считает, что то, что определяет успешную жизнь, напрямую связано с количеством удовольствия в этой жизни; никакие другие факторы не имеют значения вообще. Следовательно, чем больше удовольствия испытывает человек в своей жизни, тем лучше складывается его жизнь, и наоборот. В то время как другие теории могут быть сосредоточены на исполнении желаний людей или на объективном списке таких вещей, как дружба и здоровье.

Корни гедонизма можно проследить как минимум до Эпикура  (341–270 до н. э.) и Древней Греции. Эпикур придерживался гедонистического взгляда на то, что первичным внутренним  благом для человека является удовольствие; это означает, что удовольствие всегда хорошо для человека само по себе, независимо от причины или контекста удовольствия. Согласно этой теории удовольствие всегда по своей сути хорошо для человека, а меньшее удовольствие всегда по своей сути плохо.

Гедонизм — это относительно простая теория того, что делает вашу жизнь лучше. Если вы чувствуете, что ваша жизнь была бы лучше, если бы вы выиграли в лотерею, женились на своей истинной любви или достигли желаемой квалификации, то гедонистическое объяснение этих суждений заключается в том, что эти вещи хороши для вас только в том случае, если они доставляют вам удовольствие. Многие удовольствия могут быть физическими, но

Фред Фельдман  (1941–) — защитник теории, известной как установочный гедонизм. Согласно этой теории, психологические удовольствия сами по себе могут считаться благом для человека. Таким образом, хотя чтение книги, по-видимому, не приносит физического удовольствия, гедонист может ценить психологическое удовольствие, связанное с этим актом чтения, и, таким образом, признать, что оно может улучшить благополучие человека. Такое понимание гедонистического удовольствия может помочь объяснить, почему, например, один человек может получить столько удовольствия от альбома Леди Гаги, а другой вообще ничего не получает; психологические реакции на музыку различаются.

No related posts.