9 книг, которые помогут приблизиться к миру современного искусства
Впечатления
Автор Екатерина Запольских
22 сентября 2022
Из этих книг можно узнать, как воспринимать непонятные арт-объекты, как устроена работа аукционных домов, что творится в мастерских и почему в новое искусство не боятся (или боятся?) вкладывать деньги меценаты и коллекционеры
Флориан Иллиес, «А только что небо было голубое. Тексты об искусстве»
Сборник статей и выступлений немецкого искусствоведа, автора бестселлера «1913. Лето целого века». Иллиес рассуждает в первую очередь о родном немецком искусстве от графа Гарри Кесслера до Готфрида Бенна и Георга Базелица, не проходя мимо романтизма и Каспара Давида Фридриха. Отдельного внимания заслуживает статья об итальянской деревушке Олевано, куда много десятилетий совершали паломничество художники («Олевано тебя никогда не отпустит»). Все это написано в неповторимом стиле Иллиеса, который узнает каждый, кто хоть раз открывал одну из его книг.
© «Ад Маргинем»
Реклама на РБК www.adv.rbc.ru
Саймон Морли, «Семь ключей к современному искусству»
Саймон Морли — один из сторонников теории о том, что «смысловая и выразительная структура произведения (искусства) — отнюдь не главный фактор его значимости для нас». По его мнению, куда важнее сам опыт встречи с искусством, так что Морли предлагает семь ключей для его понимания, от исторического до рыночного. Многим понравится скептический ключ, который затрагивает вопросы вроде «Насколько это произведение великое?» или «Большую роль играет художник-шоумен?».
© «Ад Маргинем»
Оссиан Уорд, «Искусство смотреть. Как воспринимать современное искусство»
Еще одна книга, которая предлагает раскладывать произведение по полочкам для его лучшего понимания. Теория Уорда базируется на понятии tabula rasa — «чистая доска». Она, собственно, состоит из слова tabula: T — терпение, A — ассоциации, B — бэкграунд, У — усвоение, Л — лучше посмотреть еще раз, А — анализ.
Из книги можно узнать, как автор «препарирует» произведения современного искусства по этим шести критериям.
© «Ад Маргинем»
Арт-пауза: здесь и сейчас
Лео Стайнберг, «Другие критерии. Лицом к лицу с искусством XX века»
Сборник статей американского искусствоведа Лео Стайнберга, наконец-то переведенный на русский язык в 2021 году. В своих работах автор предлагает переосмыслить критерии оценки произведений, в том числе со стороны обычных зрителей, часто недоумевающих в залах современного искусства. «Мы вступили в период, когда история современного искусства подвергается радикальному пересмотру — в мастерской не меньше, чем в зале для семинаров, — и именно этому ревизионистскому усилию принадлежит сборник эссе Лео Стайнберга», — говорится в самой первой рецензии на книгу от The New York Times.
© Музей современного искусства «Гараж», «Ад Маргинем»
Сара Торнтон, «Семь дней в искусстве»
«Семь дней в искусстве» — это рассказ о мире искусства со стороны многомиллионных чеков и галеристов, «одетых полностью в черный Prada».
Здесь и аукционный дом Christie’s, и мастерская художника Такаси Мураками, и открытие Венецианской биеннале, и закулисье журнала Artforum, и другие приметы наших дней. Если вам интересно знать, как все устроено, но инсайдеры мирового уровня за обедом пока не встречались, то книга Торнтон точно подарит немало новых впечатлений. К слову, это одна из лучших арт-книг по версии The New York Times.
© «Бомбора»
Пегги Гуггенхайм, «На пике века. Исповедь одержимой искусством»
Если Флориан Иллиес описывает факты и фантазирует на тему жизни начала XX века со стороны, то Пегги Гуггенхайм на страницах своей книги говорит от первого лица, то есть от лица главной покровительницы художников ХХ века и страстного коллекционера. «Исповедь» не теоретические знания, а прямая речь обо всем (в этом также состоит особенность языка и повествования): искусстве, любви, красивых платьях, поисках лучшего домика на лето в Европе и других драмах, без которых не обходится ни дня.
Художники, галереи, ярмарки: что происходило с арт-рынком последние десять лет
© «Ад Маргинем»
Эрлинг Кагге, «Как собрать коллекцию современного искусства и не разориться»
Книга для тех, кому недостаточно просто смотреть, а хочется уже обладать.
Работа норвежского коллекционера и путешественника с советами начинающему собирателю современного искусства: как покупать, с кем общаться, где искать и что делать, если не готов тратить миллионы долларов. Также книга снабжена огромным количеством конкретных примеров как в галереях, так и в домашних интерьерах.
© Музей современного искусства «Гараж»
Уилл Гомперц, «Непонятное искусство. От Моне до Бэнкси»
Если вы только в начале пути и еще задаетесь вопросом «Да кто вообще считает современное искусство искусством?», покупайте книгу Гомперца. В ней понятным языком, без философских изысков автор рассказывает, откуда все пошло, почему «из песни слова не выкинешь», а вместе с тем дает читателям краткий курс культурных кодов-подсказок.
© «Синдбад»
Борис Гройс, «В потоке»
Теоретик искусства и философ Борис Гройс размышляет об искусстве в эпоху интернета. Это интересная рефлексия о том, почему искусство стало производить не объекты, а события; почему для нас сейчас недостаточно просто жить, а необходимо продемонстрировать, что ты живешь; почему Средние века интересовались вечностью, Ренессанс — прошлым, модернизм — будущим, а наша эпоха интересуется преимущественно собой.
© Музей современного искусства «Гараж», «Ад Маргинем»
Ученый-медиевист — о судьбе искусства в эпоху Web 3.0 и NFT
Теги: книги , современное искусство
Д.Н.Мамин-Сибиряк. О КНИГЕ
В радужной перспективе детских воспоминаний живыми являются не одни люди, а и те неодушевлённые предметы, которые так или иначе были связаны с маленькой жизнью начинающего маленького человека. И сейчас я думаю о них, как о живых существах, снова переживая впечатления и ощущения далёкого детства.
В этих немых участниках детской жизни на первом плане, конечно, стоит детская книжка с картинками… Это была та живая нить, которая выводила из детской комнаты и соединяла с остальным миром.
Для меня до сих пор каждая детская книжка является чем-то живым, потому что она пробуждает детскую душу, направляет детские мысли по определённому руслу и заставляет биться детское сердце вместе с миллионами других детских сердец. Детская книга — это весенний солнечный луч, который заставляет пробуждаться дремлющие силы детской души и вызывает рост брошенных на эту благодарную почву семян. Дети благодаря именно этой книжке сливаются в одну громадную духовную семью, которая не знает этнографических и географических границ.
Как сейчас вижу старый деревянный дом, глядевший на площадь пятью большими окнами. Он был замечателен тем, что с одной стороны окна выходили в Европу, а с другой — в Азию. Водораздел Уральских гор находился всего в четырнадцати верстах.
— Вон те горы уже в Азии, — объяснял мне отец, показывая на громоздившиеся к горизонту силуэты далёких гор. — Мы живём на самой границе…
В этой «границе» заключалось для меня что-то особенно таинственное, разделявшее два совершенно несоизмеримых мира.
На востоке горы были выше и красивее, но я любил больше запад, который совершенно прозаически заслонялся невысокой горкой Кокурниковой. В детстве я любил подолгу сидеть у окна и смотреть на эту гору. Мне казалось иногда, что она точно сознательно загораживала собой все те чудеса, которые мерещились детскому воображению на таинственном, далёком западе. Ведь всё шло оттуда, с запада, начиная с первой детской книжки с картинками… Восток не давал ничего, и в детской душе просыпалась, росла и назревала таинственная тяга именно на запад. Кстати, наша угловая комната, носившая название чайной, хотя в ней и не пили чая, выходила окном на запад и заключала в себе заветный ключ к этому западу, и я даже сейчас думаю о ней, как думают о живом человеке, с которым связаны дорогие воспоминания.Душой этой чайной, если можно так выразиться, являлся книжный шкаф. В нём, как в электрической батарее, сосредоточилась неиссякаемая, таинственная могучая сила, вызвавшая первое брожение детских мыслей. И этот шкаф мне кажется тоже живым существом.
— Это наши лучшие друзья, — любил повторять отец, указывая на книги. — И какие дорогие друзья… Нужно только подумать, сколько нужно ума, таланта и знаний, чтобы написать книгу. Потом её нужно издать, потом она должна сделать далёкий-далёкий путь, пока попадёт к нам на Урал. Каждая книга пройдёт через тысячи рук, прежде чем встанет на полочку нашего шкафа. <…>
Наша библиотека была составлена из классиков, и в ней — увы! — не было ни одной детской книжки… В своём раннем детстве я даже не видал такой книжки. Книги добывались длинным путём выписывания из столиц или случайно попадали при посредстве офеней-книгонош. Мне пришлось начать чтение прямо с классиков, как дедушка Крылов, Гоголь, Пушкин, Гончаров и т.д. Первую детскую книжку с картинками я увидел только лет десяти, когда к нам на завод поступил новый заводский управитель из артиллерийских офицеров, очень образованный человек. Как теперь помню эту первую детскую книжку, название которой я, к сожалению, позабыл.
Зато отчётливо помню помещённые в ней рисунки, особенно живой мост из обезьян и картины тропической природы. Лучше этой книжки потом я, конечно, не встречал.В нашей библиотеке первой детской книжкой явился «Детский мир» Ушинского. Эту книгу пришлось выписывать из Петербурга, и мы ждали её каждый день в течение чуть не трёх месяцев. Наконец, она явилась и была, конечно, с жадностью прочитана от доски до доски. С этой книги началась новая эра. За ней явились рассказы Разина, Чистякова и другие детские книги. Моей любимой книжкой сделались рассказы о завоевании Камчатки. Я прочитал её десять раз и знал почти наизусть. Нехитрые иллюстрации дополнялись воображением. Мысленно я проделывал все геройские подвиги казаков-завоевателей, плавал в лёгких алеутских байдарках, питался гнилой рыбой у чукчей, собирал гагачий пух по скалам и умирал от голода, когда умирали алеуты, чукчи и камчадалы. С этой книжки путешествия сделались моим любимым чтением, и любимые классики на время были забыты. К этому времени относится чтение «Фрегата Паллады» Гончарова.
Мы сейчас слишком привыкли к книге, чтобы хотя приблизительно оценить ту громадную силу, которую она представляет. Важнее то, что эта сила, в форме странствующей книги в коробке офени, сама приходила уже в то далёкое время к читателю и, мало того, приводила за собой другие книги, — книги странствуют по свету семьями, и между ними сохраняется своя родовая связь. Я сравнил бы эти странствующие книги с перелётными птицами, которые приносят с собой духовную весну. Можно подумать, что какая-то невидимая рука какого-то невидимого гения разносила эту книгу по необъятному простору Руси, неустанно сея «разумное, доброе, вечное».
Да, сейчас легко устроить домашнюю библиотеку из лучших авторов, особенно благодаря иллюстрированным изданиям; но книга уже пробила себе дорогу в самую глухую пору, в доброе старое время ассигнаций, сальных свечей и всякого движения родным «гужом». Здесь нельзя не помянуть добрым словом старинного офеню-книгоношу, который, как вода, проникал в каждую скважину. Для нас, детей, его появление в доме являлось настоящим праздником. Он же руководил и выбором книг и давал, в случае нужды, необходимые объяснения. <…>В течение нескольких месяцев мы просто бредили этой книгой и при встречах здоровались горской песней:
|
Аллага-аллагу! |
<…>
«Сочинители» и «стихотворцы» составляли для нас неразрешимую загадку.
Кто они такие, где живут, как пишут свои книги? Мне почему-то казалось, что этот таинственный, сочиняющий книги человек должен быть непременно сердитым и гордым. Эта мысль меня огорчала, и я начинал чувствовать себя безнадёжно глупым.
Он ссылался в доказательство своих слов на портреты Карамзина и Крылова, — оба сочинителя были в звёздах.
Мы с Костей всё-таки усомнились в сочинительском генеральстве и обратились за разрешением вопроса к Александру Петровичу, который должен был знать всё.
— Бывают и генералы, — ответил он довольно равнодушно, поправляя свои букольки. — Отчего же не быть генералам?
— Все генералы?..
— Ну, где же всем быть… Есть и совсем простые, так, вроде нас.
— Простые совсем, и сочиняют?
— И сочиняют, потому что кушать хотят. Зайдёшь в Петербурге в книжный магазин, так глаза разбегутся. До потолка всё книги навалены, как у нас дрова.
Ежели бы всё генералы писали, так от них на улице и проходу бы не было. Совсем есть простые сочинители, и даже частенько голодом сидят…— Не может этого быть, — решил Костя. — Наверно, тоже своё жалованье получают…
Ещё более неразрешимым вопросом являлось то, где в книге действительность и где сочинительский вымысел. <…>
У себя в кладовой и в комоде Александра Петровича мы разыскали, между прочим, много книг, совершенно недоступных для нашего детского понимания. Это были всё старинные книги, печатанные на толстой синей бумаге с таинственными водяными знаками и переплетённые в кожу. От них веяло несокрушимой силой, как от хорошо сохранившихся стариков. У меня с детства проявилась любовь к такой старинной книге, и воображение рисовало таинственного человека, который сто или двести лет назад написал книгу, чтобы я её прочитал теперь.
<…>В числе таинственных старых книг были такие, самое название которых трудно было понять: «Ключ к таинствам науки», «Театр судоведения», «Краткий и легчайший способ молиться, творение г-жи Гион», «Торжествующий Хамелеон, или Изображение анекдотов и свойств графа Мирабо», «Три первоначальных человеческих свойства, или Изображение хладного, горячего и тёплого», «Нравственные письма к Лиде о любви душ благородных», «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» (разрозненные книжки первого сибирского журнала) и т.д. Мы пробовали читать эти мудрёные таинственные книги и погибали самым постыдным образом на первых страницах. Это убеждало нас только в том, что именно эти старинные книги и есть самые умные, потому что их могут понимать только образованные люди, как наш заводский управитель.
<…>
Шестидесятые годы были отмечены даже в самой глухой провинции громадным наплывом новой, популярно-научной книги. Это было яркое знамение времени. <…>
Мне было лет пятнадцать, когда я встретился с новой книгой.
От нашего завода верстах в десяти были знаменитые платиновые прииски. Управителем, или, по-заводски, доверенным, поступил туда бывший студент Казанского университета Николай Фёдорыч. Мы с Костей уже бродили с ружьями по соседним горам, бывали на прииске, познакомились с новыми людьми и нашли здесь и новую книгу, и микроскоп, и совершенно новые разговоры. В приисковой конторе жил ещё другой бывший студент Александр Алексеевич, который, главным образом, и посвятил нас в новую веру. В конторе на полочке стояли неизвестные нам книги даже по названию. Тут были и ботанические беседы Шлейдена, и Молешот, и Фогт, и Ляйель, и много других знаменитых европейских имён. Перед нашими глазами раскрывался совершенно новый мир, необъятный и неудержимо манивший к себе светом настоящего знания и настоящей науки. Мы были просто ошеломлены и не знали, за что взяться, а главное, — как взяться «с самого начала», чтобы не вышло потом ошибки и не пришлось возвращаться к прежнему.Это была наивная и счастливая вера в ту науку, которая должна была объяснить всё и всему научить, а сама наука заключалась в тех новых книгах, которые стояли на полочке в приисковой конторе.
<…>И сейчас, когда я случайно встречаю где-нибудь у букиниста какую-нибудь книгу издания шестидесятых годов, у меня является радостное чувство, точно отыщешь хорошего старого знакомого.
Очерк «О книге» приводится в сокращении по изданию: Мамин-Сибиряк Д. Н. Собрание сочинений : в 8 т. — М. : Гослитиздат, 1953-1955. — Т. 8. — С. 553-570.
«Детский мир» Ушинского — «Родное слово» и «Детский мир» — первые русские книги для начального обучения детей, издававшиеся с середины 1860-х гг. огромными тиражами и потому общедоступные. Они состояли из рассказов и сказок о природе и о животных. Великий русский педагог, философ и писатель Константин Дмитриевич Ушинский написал их за границей, изучив школы Швейцарии, Германии, Франции, Италии и других стран и обобщив свой опыт преподавания.
Аммалат-Бек — повесть Александра Александровича Бестужева-Марлинского (1797-1837). Писатель-декабрист, он был переведён из сибирской ссылки на Кавказ, в действующую армию; рядовым участвовал в боях с горцами и погиб в том же году, что и А.
С.Пушкин. Романтические повести Марлинского увлекали читателей конца 1820-30-х гг., однако позднее нездешние страсти и выспренний язык его героев воспринимались уже скорее как пародия на романтизм.
Костя — сын заводского служащего, друг детства Д.Н.Мамина-Сибиряка.
Рассказы Разина, Чистякова — в 1851-65 гг. педагог и детский писатель Михаил Борисович Чистяков (1809-1885) издавал «Журнал для детей», сначала вместе с Алексеем Егоровичем Разиным (1823-1875), журналистом и популяризатором, а потом один. В журнале печатались повести, рассказы и очерки, в которых автор в увлекательной форме рассказывал детям об истории, географии, литературе, знаменитых людях России и других стран.
Ботанические беседы Шлейдена — Маттиас Якоб Шлейден (1804-1881), немецкий биолог, ботаник и общественный деятель.
Молешот — сочинения голландского физиолога Якоба Молешотта (1822-1893) были хорошо известны в России во второй половине XIX века.
Фогт — немецкий естествоиспытатель, зоолог и палеонтолог Карл Фогт (Фохт; 1817-1895).
Ляйель — Чарльз Лайел (1797-1875), английский геолог, основоположник современной геологии.
Маргарита Переслегина
фильмов о Дюне побеждают там, где оригинальная книга проигрывает · The Badger Herald
Дюна Фрэнка Герберта
Джуокер
Благодаря обширному построению мира и невероятной глубине сюжета «Дюна» Фрэнка Герберта, возможно, является одной из самых обширных научно-фантастических книг, когда-либо написанных. С момента публикации в 1965 году книга получила признание критиков, получила премию Хьюго за лучшую научно-фантастическую книгу в 1966 году и приобрела культ поклонников, сравнимый с другими литературными титанами, такими как «Властелин колец».
Учитывая такой уровень успеха, можно было бы предположить, что «Дюна» является монументальным достижением в литературе, но любой, кто читал книгу, сразу же скажет вам, что это не обязательно так.
Хотя ее автор Фрэнк Герберт, безусловно, был провидцем в масштабах своего видения книги, ясно, что он не настолько одарен как писатель, поскольку «Дюна» страдает рядом недостатков, которые делают ее более рутинной.
читать больше, чем большинство книг.
Книга представляет собой невероятно плотное чтение, охватывающее более 800 страниц сухой политики, предзнаменований и развития персонажей, скупая на то, что могло бы быть очень драматичным и захватывающим сюжетом.
WUD Film, The Cinematheque: две скрытые жемчужины Мэдисона. Университет Висконсина известен по многим причинам — например, благодаря легкой атлетике, учебе и социальной атмосфере. Но прочтите…
К счастью, эти атрибуты не помешали долгосрочному успеху «Дюны», так как книга долгие годы оставалась основой чтения научной фантастики, охватывая аудиторию всех поколений.
Но недавний выпуск «Дюны» на киноэкране знаменует собой ряд триумфов в постоянном повествовании «Дюны», поскольку создатели неоднократно пытались и не смогли должным образом передать историю должным образом в прошлом. Самым заметным из них был 1984, которая провалилась в прокате, заработав всего 30 миллионов долларов из своего первоначального бюджета в 40 миллионов долларов.
Хотя еще предстоит выяснить, насколько «Дюна » будет успешной в долгосрочной перспективе, можно с уверенностью сказать, что эта версия истории выглядит готовой к успеху, поскольку фильм взлетает во многих областях, где его исходный материал не мог быть доставлен. самостоятельно.
Три книги по личному развитию, которые действительно изменят вашу жизнь Прогуливаясь по книжному магазину, вы можете обнаружить, что вас привлекают такие разделы, как художественная литература, классика или книги для молодежи, но Читать…
Самый заметный из этих успехов фильма — музыка. Музыка в «Дюне », просто безупречна, в основном благодаря блестящей работе композитора Ханса Циммера, который был фанатом «Дюны» до того, как подписался на фильм. Циммер, чья работа ранее использовалась в таких франшизах, как «Пираты Карибского моря», «Бэтмен» и «Джеймс Бонд», уделил особое внимание саундтреку, привнеся в свои композиции живое, но инопланетное ощущение.
Этот уровень тщательности очевиден во всей «Дюне», поскольку фильм изобилует трепещущими мелодиями и хриплыми басами, мгновенно передающими зрителю ощущение чуда, которое Герберт намеревался испытать в «Дюне».
Также стоит обратить внимание на визуальные эффекты фильма, из которых видно, что продюсеры не жалели средств на создание богатого мира Дюны. От зыбучих песков пустыни до высоких горных утесов и красочного неба, «Дюну» так же приятно смотреть, как и слушать. CGI также на высшем уровне, изображая потусторонних инопланетных персонажей, ужасающих песчаных червей-убийц и сильные взрывы на протяжении всего фильма, который длится два часа 35 минут.
Крупнейшие новости с мероприятия TUDUM от Netflix о предстоящих сериалах, документальных фильмах и фильмахNetflix пошел по стопам DC, PlayStation и Comic-Con в субботу на своем виртуальном фан-мероприятии, объявив ожидаемые названия для Читать…
Еще одним успехом фильма стал кастинг, позволивший опытным актерам блестяще сыграть множество ключевых ролей на протяжении всего фильма. Стивен МакКинли идеально подходил к роботизированному характеру своего персонажа Туфира Хавата, Оскар Айзек идеально подходит для уравновешенного, но эмоционального Лето Атрейдеса, а образ Гурни Халлека Джоша Бролина, кажется, мгновенно соответствует тому, как его персонаж изображался в книгах.
По этим причинам — и ряду других — можно с уверенностью сказать, что «Дюна» — это триумф над исходным материалом, раскрывающий нюансы и глубину в областях, выходящих за рамки книги в мягкой обложке. Излишне говорить, что все взоры будут обращены на кинотеатры в тревожном ожидании выхода фильма-компаньона в будущем, о котором уже было объявлено.
Резюме и анализ «Вавилонской библиотеки» Хорхе Луиса Борхеса – Интересная литература
Литература«Вавилонская библиотека» — 1941 рассказ аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса. История объединяет ряд фирменных идей Борхеса, таких как бесконечность и парадоксальность мира. Но что означает «Вавилонская библиотека»? И какой же парадокс лежит в основе этой интригующей истории?
Вы можете прочитать «Вавилонскую библиотеку» здесь, прежде чем перейти к нашему краткому изложению и анализу истории ниже.
«Вавилонская библиотека»: краткое изложение
В этом рассказе рассказчик Борхеса описывает вселенную как обширную и практически бесконечную библиотеку, состоящую из множества шестиугольных комнат с различными плавающими лестницами и длинными галереями, содержащими огромное количество книг.
Эти книги содержат все возможные перестановки или комбинации из 25 символов: 22 буквы, запятая и точка, а также пробел. Все книги имеют длину ровно 410 страниц, и каждая из них отличается от всех остальных.
Рассказчик Борхеса сообщает нам, что библиотека существует ab aeterno , т. е. со времен древнейшей древности. Его мог создать только бог. Хотя содержание многих книг долгое время оставалось неразборчивым, люди смогли расшифровать языки, используемые в некоторых книгах.
Тем не менее, технически библиотека не является «бесконечной», потому что количество книг имеет конец. Хотя количество различных комбинаций 25 различных символов на более чем 410 страницах текста монументально огромно, оно не бесконечно: просто очень большое количество.
Среди всех этих книг где-то есть «Оправдания»: книги, которые прощают каждый грех, совершенный человеком, и предлагают ключи к его будущему. Тем не менее, шансы найти соответствующие подтверждения равны нулю, учитывая размер библиотеки.
Итак, большинство книг бесполезны, потому что они непонятны библиотекарям, которые их изучают.
Чтобы облегчить эту задачу, некоторые библиотекари пытались удалить книги, которые они считали бесполезными или неактуальными. Но это было бесполезно, потому что всегда существовали сотни тысяч почти идентичных экземпляров любой книги (отличающихся от выброшенной книги всего на один символ здесь или там), а библиотека была настолько обширна, что любая попытка человека отобрать число практически не повлияло бы на огромный размер библиотеки. В заключение рассказчик утверждает, что Вавилонская библиотека бесконечна и циклична.
«Вавилонская библиотека»: анализ
Ключевой образ многих рассказов Борхеса — парадокс. Другой — озабоченность Борхеса идеей бесконечности. В «Вавилонской библиотеке» эти две повторяющиеся темы объединены самой библиотекой, которая, как это ни парадоксально, одновременно и бесконечна, и , а не . Как это может быть?
Суть заключается в самой идее библиотеки.
Люди часто просматривают библиотеки, а не систематически просматривают одну книгу за раз и читают их в определенном порядке. Исследователь может прочитать страницу одной книги в библиотеке, затем страницу другой, затем две страницы третьей, порхая от книги к книге в поистине бесконечном путешествии по огромному количеству томов, содержащихся в Вавилонской библиотеке. Как утверждает рассказчик Борхеса ближе к концу рассказа на примере каталогизатора, это огромное количество книг можно прочитать в еще большем количестве комбинаций.
Другой ключ к этой истории лежит в начальных словах, которые объединяют «вселенная» и «библиотека», используя их взаимозаменяемо. Вселенная, согласно космологии начала двадцатого века, расширялась, но при этом была бесконечной; оно было, по выражению Уильяма Эмпсона из одного из его стихотворений, написанных в конце 1920-х годов, «конечным, хотя и безграничным».
То же самое можно сказать и о Вавилонской библиотеке, которая — это вселенная в рассказе Борхеса.
25 иероглифов, из которых состоят записи во всех книгах библиотеки, описываются как «элементы» во многих переводах оригинала Борхеса (это уместно, и что многоязычный Борхес, несомненно, оценил бы, что мы, говорящие по-английски, читаем рассказ о «Вавилон» — это перевод его испанского оригинала). Конечно, «элементы» — это также название, которое мы даем химическим составляющим всего во Вселенной: кислороду, водороду, углероду и так далее.
Итак, Вавилонская библиотека — это метафора вселенной — или, действительно, в вымышленном мире Борхеса — это вселенная. Предполагает ли Борхес, что мир вокруг нас подобен огромной библиотеке, которую мы пытаемся расшифровать? Конечно, мир природы полон «кодов», которые нам нужно изучить, чтобы понять: подумайте о ДНК (чей длинный и сложный код часто обсуждается с использованием метафор, связанных с огромными книгами, которые потребуются, чтобы «записать» последовательность ДНК). организма).
Иногда, как в случае с библиотекарем, которому удается расшифровать несколько страниц одной из библиотечных книг и взломать код, выясняя, что книга написана на самодийско-литовском диалекте гуарани.
Но по большей части наши шансы добиться чего-либо в нашем стремлении «читать» и понимать мир равны или очень близки к нулю.
Часто говорят, что если бы обезьянам дали пишущие машинки и бесконечное количество времени, они в конце концов написали бы все произведения Шекспира, просто потому, что все слова шекспировского творчества по порядку были бы одной из бесчисленных последовательностей письма, которые они будут выбивать на протяжении всей вечности.
Действительно, собственный рассказ Борхеса «Пьер Менар, автор Дон Кихот » можно рассматривать как вариацию этой идеи: в рассказе Борхеса вымышленный Менар берет на себя обязательство написать весь Дон. Кихот , слово в слово, не копируя оригинал Сервантеса, а погрузившись в правильное обучение и затем написав, как будто в первый раз, те же самые слова, что и Сервантес, в точно таком же порядке.
Против такой концепции тщетности, однако, выступает знаменитая метафора Исаака Ньютона о том, как мало мы, люди, понимаем мир, в котором живем: «Я не знаю, чем я могу показаться миру; но самому себе я казался всего лишь мальчиком, играющим на берегу моря и время от времени развлекающимся, находящим более гладкий камешек или более красивую раковину, чем обычные, в то время как великий океан истины лежал передо мной неоткрытым».