Книги о морали и нравственности: 5 современных книг, которые учат морали и нравственности не хуже Льва Толстого

Содержание

5 современных книг, которые учат морали и нравственности не хуже Льва Толстого

Меняются времена – меняются и люди. Точнее – люди в основном не меняются, оставаясь в душе такими же, как их родители, бабушки и дедушки, но вот слова уже используют другие. Но слова-то словами, а вот мораль, которая была в романах и повестях великих классиков отечественной литературы (первым вспоминается сам Лев Николаевич Толстой), по-прежнему звучит в произведениях отечественных и зарубежных современных писателей.

Сергей Минаев, «Дyxless. Повесть о ненастоящем человеке»

Один из самых известных романов Минаева (не так давно экранизированный) показывает изнутри жизнь современного молодого человека – внешне успешного, сделавшего карьеру, любимого красивыми женщинами, имеющего кучу друзей, приятелей и хороших знакомых. Но, несмотря на обилие развлечений и удовольствий, различных приключений, герой ощущает, что ему в жизни не хватает… ну, наверное, реальных чувств. Особенно после того, как тот, кого он считал своим другом и партнером, оказывается жалким обманщиком, обвиняющим в деловой неудаче не себя (и свою хитроумную жадность), а именно главного героя. Да и сам главный герой – вовсе не подлец, но отнюдь не бескорыстный (по работе и вне ее). Одновременно он понимает, что почти все у него есть, но вот счастья нет. Поэтому, бедняга, и мечется, ищет смысл жизни.

Нил Гейман, Терри Пратчетт, «Благие знамения»

Необычный и успешно экранизированный роман двух известных, но при этом совсем разных авторов описывает отношения и проблемы двух таких же совершенно непохожих друг на друга главных героев. На дворе – XX век, но это вовсе не значит, что в человеческую жизнь никто не вмешивается. Тут вообще конец света запланирован, вроде как… Но вид он обретает совсем непредсказуемый. В тексте много самых разнообразных пародий, шуточек, остроумных философских размышлений, на которые оба автора – прекрасные мастера.

Внимательный читатель неминуемо задумается, чем же был хорош тот самый минувший ХХ век. И в чем состоит настоящий смысл бытия.

Виктор Пелевин, «Тайные виды на гору Фудзи»

Два главных героя романа, очень богатый мужчина и небогатая женщина, когда-то учились вместе. Теперь они, разошедшиеся по разным путям, но так и не забывшие (по разным причинам) друг о друге, по-своему несчастливы. Ему хочется чего-то этакого (всё обычное он уже купил и насытился), и вот в голову лезут мысли о той однокурснице. Как он однажды на картошке, когда еще был никем и ничем (финансово) упустил некий шанс… А ей хочется не просто подачек, а чего-то большего. Но чудес, даже если привлечь передовую технологию и древние эзотерические практики, нет. Вернее, они, может, и есть, но вот после этого человек может измениться. И поэтому возникает вопрос – в чем же выражается счастье, и почему его действительно нельзя купить?

Шеннон А.

Чакраборти, «Медное королевство»

Этот бестселлер в жанре фэнтези примечателен тем, что автор не только подробно описывает экзотические детали жизни на средневековом Востоке, но и отражает нравственные проблемы. Жизнь главной героини по имени Нари такова, что ей больше приходится думать о выживании, чем о высоких материях. Достаточно того, что при несомненных способностях к медицине, она не может получить образование, потому что она – женщина.

Казалось бы, для нее цель всегда должна оправдывать средства. Но нет, пережив множество приключений, Нари обнаруживает в себе способность думать о других и стремиться не только к максимальной выгоде для себя, но и защищать принципы справедливости. Она даже может пойти наперекор могущественным недругам, которые были бы так рады видеть ее союзницей. Но пробудившийся в душе героини нравственный закон становится камертоном, по которому она сверяет все поступки. И Нари не только осознает, что жестокости оправдания нет, но и открыто выступает против.

Юрий Лавут-Хуторянский, «Клязьма и Укатанагон»

В этом весьма причудливом романе переплетены несопоставимые, на первый взгляд, пласты повествования. Неспешно развивающийся набор современных житейских коллизий, причем не мегаполисных, а фактически деревенских, – это первое. Описания, размышления и дискуссии вокруг грандиозного даже для «чистой» фантастики галактического эксперимента – это второе. И вот эта смена ракурсов, помноженная на дистанцию между мироощущением нынешнего горожанина и исконно крестьянским подходом к жизни, заставляет читателя всерьез проникнуться моральными проблемами. Тяжелая жизнь – оправдывает ли она бессмысленное насилие, неважно над людьми или животными? А ставить опыты над целой цивилизацией, наблюдая за разумными существами, словно за плесенью в лабораторной чашке – это можно? Автор предоставляет читателю полную свободу поиска ответов и толкований.

А какие современные книги считаете полными нравственности вы? Пишите в комментариях!

До новых книг!

Ваш Book24

10 книг, где можно научиться нравственности! — 10 книг

1. Виктор Гюго — «Последний день приговоренного к смерти»

Виктор Гюго — один из самых читаемых в мире французских прозаиков. Его произведения легли в основу множества спектаклей и фильмов. А мюзикл «Собор Парижской Богоматери» («Notre-Dame de Paris»), поставленный по одноименному роману Гюго и благодаря фантастическим сборам вошедший в Книгу рекордов Гиннеса, до сих пор завоевывает сердца.
Повесть «Последний день приговоренного к смерти» и романтическая драма «Рюи Блаз» завораживают читателя накалом страстей, острым драматизмом судеб.

2. Дэниел Киз — «Цветы для Элджернона»

«Цветы для Элджернона» Дэниела Киза входят в программу обязательного чтения в американских школах. Это единственная история в жанре научной фантастики, автор которой был дважды награжден сначала за рассказ, а потом за роман с одним и тем же названием, героем, сюжетом.
Тридцатитрехлетний Чарли Гордон — умственно отсталый. При этом у него есть работа, друзья и непреодолимое желание учиться. Он соглашается принять участие в опасном научном эксперименте в надежде стать умным. ..
Эта фантастическая история обладает поразительной психологической силой и заставляет задуматься над общечеловеческими вопросами нравственности: имеем ли мы право ставить друг над другом эксперименты, к каким результатам это может привести и какую цену мы готовы заплатить за то, чтобы стать «самым умным»? А одиноким?
На вопросы, которые поднимали еще М.Булгаков в «Собачьем сердце» и Дж.Лондон в «Мартине Идене», Дэниел Киз дает свой однозначный ответ.

3. Харуки Мураками — «К югу от границы, на запад от солнца»

«К югу от границы, на запад от солнца» (1992) — самый пронзительный роман классика современной японской литературы Харуки Мураками. Через двадцать пять лет в жизнь преуспевающего владельца джазового бара возвращается мистическая возлюбленная его детства — и почти забытая страсть вспыхивает вновь. Но призрак смерти неотступно следит за ним…
«Касабланка» по-японски. Роман об экзистенциальной любви, которой не суждено сбыться.

4. Марк Леви — «Похититель теней»

Роман «Похититель теней» критики называют самой волнующей книгой Леви. Главный герой, мечтательный мальчик, наделен особым даром: он может общаться с человеческими тенями и даже их похищать. Тени делятся с ним тайнами, просят у него помощи — не для себя, а для своих хозяев, и он старается изменить к лучшему судьбы тех, кто ему дорог. Повзрослев и став врачом, он использует свой дар для исцеления больных. Однако себя самого он вылечить не в силах: его душа мечется в поисках любви, потерянной много лет назад.

5. Джордж Оруэлл — «1984»

Джордж Оруэлл (настоящее имя — Эрик А. Блэр), писатель острого, иронического ума, за свою недолгую жизнь создал множество произведений, из которых в нашей стране наиболее известны повесть-притча «Скотный двор» и знаменитый, ставший итогом жизненного и творческого пути своего создателя роман-антиутопия «1984», вошедший в данное издание. Написанный четыре с лишним десятилетия назад, этот роман и сегодня сохраняет свою актуальность.

6. Михаил Булгаков — «Мастер и Маргарита»

Это — самый загадочный из романов за всю историю отечественной литературы XX в. Это – роман, который почти официально называют «Евангелием от Сатаны». Это – «Мастер и Маргарита». Книга, которую можно читать и перечитывать десятки, сотни раз, но главное, вкоторой все равно понять невозможно. Итак, какие страницы «Мастера и Маргариты» надиктованы Силами Света? И какие – наоборот – писаны «со слов» Сил Тьмы? Пока что этого не знает никто. Прочитайте. Может, вы узнаете это первыми?..

7. Эрих Мария Ремарк — «Три товарища»

Самый красивый в XX столетии роман о любви…
Самый увлекательный в XX столетии роман о дружбе…
Самый трагический и пронзительный роман о человеческих отношениях за всю историю XX столетия.

8. Джером К. Джером — «Трое в лодке, не считая собаки»

Идет время, сменяются эпохи, но читатели по-прежнему не могут оторваться от совершенно невероятной истории путешествия троих беззаботных английских джентльменов, пустившихся в плавание по Темзе вместе со своим любимцем — фокстерьером Монморенси.

Забавные недоразумения, веселые коллизии и полные комизма ситуации, из которых герои выходят, неизменно сохраняя истинно британское чувство собственного достоинства, и сегодня поражают своей оригинальностью и неувядающим юмором.

9. Рэй Бредбери — «451 градус по Фаренгейту»

«451° по Фаренгейту» — роман, принесший писателю мировую известность. 451° по Фаренгейту — температура, при которой воспламеняется и горит бумага. Философская антиутопия Рэя Брэдбери рисует беспросветную картину развития постиндустриального общества; это мир будущего, в котором все письменные издания безжалостно уничтожаются специальным отрядом пожарных, а хранение книг преследуется по закону, интерактивное телевидение успешно служит всеобщему оболваниванию, карательная психиатрия решительно разбирается с редкими инакомыслящими, а на охоту за неисправимыми диссидентами выходит электрический пес…

10. Пауло Коэльо — «Алхимик»

«Алхимик» — самый известный роман бразильского писателя Пауло Коэльо, любимая книга миллионов людей во всем мире.
В юности люди не боятся мечтать, все кажется им возможным. Но проходит время, и таинственная сила принимается им внушать, что их желания неосуществимы.
«Добиться воплощения Своей Судьбы — вот единственная подлинная обязанность человека. ..» — утверждает Пауло Коэльо.
Этот, ставший культовым, роман-притча способен изменить жизнь своих читателей.

Мораль 📚 – топ лучшей литературы по теме

Мораль 📚 – топ лучшей литературы по теме | Читайте и слушайте онлайн на MyBook

Что выбрать

Библиотека

📖 Книги

🎧 Аудиокниги

👌 Бесплатные книги

🔥 Новинки

❤️ Топ книг

🎙 Топ аудиокниг

🎙 Загрузи свой подкаст

📖 Книги

🎧 Аудиокниги

👌 Бесплатные книги

🔥 Новинки

❤️ Топ книг

🎙 Топ аудиокниг

🎙 Загрузи свой подкаст

MyBook — Электронная библиотека
Библиотека
Темы
org/ListItem»>мораль

Сортировать

Фильтры

Законы жизни на каждый день

Роберт Грин

Премиум

Новая аудиокнига Роберта Грина посвящена важнейшим философским и этическим проблемам, с которыми мы сталкиваемся каждый день, сами того не подозревая. Как изменить себя? Как справляться с собственными эмоциями? Какие мотивы и стимулы двигают людьми? Можно ли манипулировать другими и как понять, н…

Космическая валюта – наивысшее богатство

Дарио Салас Соммэр

Премиум

В книге «Космическая валюта – наивысшее богатство» философ Дарио Салас Соммэр показывает путь достижения духовного и материального благополучия с помощью «космической валюты» – энергетических единиц, признаваемых Природой и обладающих универсальной ценностью для получения духовных и материальных …

Законы жизни на каждый день

Роберт Грин

Премиум

Новая книга Роберта Грина посвящена важнейшим философским и этическим проблемам, с которыми мы сталкиваемся каждый день, сами того не подозревая. Как изменить себя? Как справляться с собственными эмоциями? Какие мотивы и стимулы двигают людьми? Можно ли манипулировать другими и как понять, не ман…

Этика. Для тех, кто хочет все успеть

Неустановленный автор

Премиум

Этика – философское учение, исследующее мораль и нравственность, а также вопросы добра и зла. Но кто придумал, что именно правильно, а что нет? Почему нужно подчиняться моральным нормам? Наконец, что такое человек, зачем он живет и почему умирает? Эти вопросы мучают каждого взрослеющего индивида,…

Так вышло: 29 вопросов новой этики и морали

Андрей Бабицкий

Премиум

В современном мире невозможно однажды решить для себя, что добро, а что зло, и прожить с этими представлениями всю жизнь. Все вокруг нас постоянно меняется – новые компьютерные технологии и научные открытия вызывают этические вопросы, которые нам приходится решать снова и снова, а ценности, когда…

Одно маленькое чудо

Dorin Bateman

Бесплатно

Под Рождество обычно думают о том, какие подарки купить своим близким, как поскорее добраться домой, но у Марка в голове совершенно другие мысли. Он думает о самоубийстве. Однако, Рождество — волшебный праздник, и сегодня есть время для одного маленького чуда.

Моральное животное

Роберт Райт

Премиум

Роберт Райт (р. в 1957 г.) – профессор Пенсильванского университета, блестящий журналист, автор нескольких научных бестселлеров, каждый из которых вызывал жаркие дискуссии. Его книга «Моральное животное», переведенная на 12 языков и признанная одной из лучших книг 1994 года, мгновенно привлекла к…

Ключевые идеи книги: Истоки морали. В поисках человеческого у приматов. Франс де Вааль

Smart Reading

Премиум

Зачем слушать• чтобы избавиться от некоторых мифов об эволюции;• чтобы узнать больше про эмпатию и мораль, про их физиологические основы и эволюцию;• чтобы взглянуть на разные точки зрения о происхождении религии и ее роли в обществе.Об автореФранс де Вааль – голландско-американский приматолог и …

Как трансформируется эмоциональная культура?

Андрей Зорин

Премиум

То, что и как мы чувствуем, зависит не только от ситуации, в которую попал конкретный человек, но и от того, на какие культурные образцы мы ориентируемся. Такая оптика позволяет посмотреть на историю общества, как на историю трансформаций эмоциональных моделей и матриц. Откуда берутся образцы для…

Этика без дураков. Циничные наблюдения, страшные теории и эффективные практики

Александр Силаев

Премиум

«Что делать и что не делать» – два главных вопроса этики. «Немного развлечь и немного изменить» – две главные цели этой книги. Александр Силаев смотрит на современную модель мира с этической точки зрения. Рассказывает, как отделить правильные желания от неправильных, последние – разложить по их н…

Фильтры

В данном разделе представлен топ лучших книг и аудиокниг по теме «Мораль». Полный список из 60 популярных книг и аудиокниг по теме, рейтинг и отзывы читателей. Читайте книги или слушайте на сайте онлайн, скачайте приложение для iOS или Android, чтобы не расставаться с любимыми книгами даже без интернета.

О проекте

Что такое MyBook

Правовая информация

Правообладателям

Документация

Помощь

О подписке

Купить подписку

Бесплатные книги

Подарить подписку

Как оплатить

Ввести подарочный код

Библиотека для компаний

Настройки

Другие проекты

Издать свою книгу

MyBook: Истории

Нравственные ценности 📚 – топ лучшей литературы по теме

Нравственные ценности 📚 – топ лучшей литературы по теме | Читайте и слушайте онлайн на MyBook

Что выбрать

Библиотека

📖 Книги

🎧 Аудиокниги

👌 Бесплатные книги

🔥 Новинки

❤️ Топ книг

🎙 Топ аудиокниг

🎙 Загрузи свой подкаст

📖 Книги

🎧 Аудиокниги

👌 Бесплатные книги

🔥 Новинки

❤️ Топ книг

🎙 Топ аудиокниг

🎙 Загрузи свой подкаст

MyBook — Электронная библиотека
Библиотека
Темы
нравственные ценности

Сортировать

Фильтры

Камера обскура

Владимир Набоков

Премиум

«Камера обскура» (1931, опубл. 1932–1933) – пятый русский роман Владимира Набокова и второй из трех его романов на «немецкую» тему. Берлинский искусствовед Бруно Кречмар, увлекшись бездарной шестнадцатилетней актриской Магдой Петерс, тайной любовницей художника Роберта Горна, бросает семью и вовл…

Идиот

Федор Достоевский

Премиум

Роман «Идиот» — это воплощение и расцвет творческих приемов и жизненной философии Достоевского. Это история о несчастном князе Мышкине, который всегда был «белой вороной», выделялся на фоне своего окружения красотой души и мягкостью, за что и был прозван идиотом. Мышкин, едва оправившись от душев…

Замок Броуди

Арчибальд Кронин

Премиум

Самый популярный роман знаменитого прозаика Арчибальда Кронина. Многим известна английская пословица «Мой дом – моя крепость». И узнать тайны английского дома, увидеть «невидимые миру слезы» мало кому удается. Однако дом Джеймса Броуди стал не крепостью, для членов его семьи он превратился в наст…

Замок Броуди

Арчибальд Кронин

Премиум

“Ей ли было говорить о страхе перед вечностью, когда этот страх был ничто в сравнении с ее страхом перед Броуди!”Дом, который построил Броуди. Дом, в котором каждый отбывает свой срок.“Читать о семейной деспотии всегда трудно. Ассоциируя себя с жертвой, приходишь в ярость от бессильной злобы, и н…

Клара и Солнце

Кадзуо Исигуро

Премиум

Клара совсем новая. С заразительным любопытством из-за широкого окна витрины она впитывает в себя окружающий мир – случайных прохожих, проезжающие машины и, конечно, живительное Солнце. Клара хочет узнать и запомнить как можно больше – так она сможет стать лучшей Искусственной Подругой своему буд…

Воля к смыслу

Виктор Франкл

Премиум

«Воля к смыслу» – одна из самых авторитетных, блестящих, богатых на афоризмы и точные формулировки работ основоположника логотерапии, психиатра и невролога Виктора Франкла. Этот классический труд не утратил своей актуальности и написан столь доступно, что круг его читателей практически не огранич…

Клара и Солнце

Кадзуо Исигуро

Премиум

Воля к смыслу

Виктор Франкл

Премиум

Девушки сирени

Марта Холл Келли

Премиум

«Девушки сирени» – книга о любви, стойкости и милосердии. О том, как выжить в нечеловеческих условиях и остаться человеком. Кэролайн Ферридэй, нью-йоркская светская дива, увлечена новым романом и своей работой во французском консульстве. Она еще не знает, что ей предстоит спасать сирот и жертв ко…

Сага о Форсайтах

Джон Голсуорси

Стандарт

«Сагу о Форсайтах» Голсуорси писал более 15 лет. Поистине не имеющий аналогов по масштабности цикл, охватывающий жизни не одного поколения семьи Форсайт и их ближайшего окружения. Неоднократно служившая основой для телесериалов и фильмов, эта эпическая семейная сага, с одной стороны, поднимает ос…

Фильтры

В данном разделе представлен топ лучших книг и аудиокниг по теме «Нравственные ценности». Полный список из 444 популярных книг и аудиокниг по теме, рейтинг и отзывы читателей. Читайте книги или слушайте на сайте онлайн, скачайте приложение для iOS или Android, чтобы не расставаться с любимыми книгами даже без интернета.

О проекте

Что такое MyBook

Правовая информация

Правообладателям

Документация

Помощь

О подписке

Купить подписку

Бесплатные книги

Подарить подписку

Как оплатить

Ввести подарочный код

Библиотека для компаний

Настройки

Другие проекты

Издать свою книгу

MyBook: Истории

7 книг об этике и современных этических проблемах

15 мая InLiberty запускает курс «Кант и Аристотель заходят в бар» — о том, как использовать классическую философию и главные этические теории в повседневной жизни.

Куратор курса Кирилл Мартынов составил для «Библиотеки T&P» список книг, которые помогут разобраться в современной этике: как возникла мораль и что животные знают о предательстве, как спорить о добре и зле, что общего у этики с экономической теорией и как биотехнологии меняют наши представления о справедливости.

Кирилл Мартынов

философ, доцент Высшей школы экономики

Дэвид Эдмондс. «Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке»

Эдмондс рассказывает о самом знаменитом мысленном эксперименте в современной философии, так называемой проблеме вагонетки. Вопросом о том, готовы ли мы пожертвовать невиновным человеком ради спасения большего числа людей, автор иллюстрирует главный спор современной этики, битву кантианцев и утилитаристов. Эдмондс дает своим читателям определенную надежду: оказывается, большинство людей (вне зависимости от возраста, образования, пола и культуры) решают моральные дилеммы примерно одинаково.

Питер Сингер. «Animal Liberation»

Самая влиятельная работа в сфере прикладной этики написана австралийским философом Питером Сингером. С одной стороны, она стала манифестом для этических вегетарианцев, утверждающих, что моральные обязательства должны существовать не только между людьми, но и между людьми и животными. С другой — «Освобождение животных» решает теоретические задачи, связанные с границами применения этики. Если взять за основу утилитаризм как представление о том, что моральным является то, что полезно, то нет никаких причин считать, что это правило должно касаться только одного биологического вида, рассуждает Сингер. Если, конечно, вы не специесист, то есть не дискриминируете живые существа, способные к страданию, по принципу принадлежности к собственному виду.

Франс де Вааль. «Истоки морали. В поисках человеческого у приматов»

Работа голландского приматолога, много лет зачарованно наблюдающего за шимпанзе, посвящена интеллектуальному жесту, без которого современная этика невозможна: разрыву с поисками религиозного или метафизического обоснования для суждений о добре и зле. Де Вааль показывает, что у животных есть моральное поведение, что шимпанзе разделяют с людьми представления о справедливости или предательстве. И что, следовательно, основания этики нужно находить в нашей общей эволюции. Если мораль — это свойство высокоразвитых социальных животных, то исследования этики должны вестись в рамках естественных наук. Не всех устраивают выводы, которые можно последовательно сделать из этой идеи.

Майкл Сэндел. «Справедливость. Как поступать правильно?»

Гарвардский философ Сэндел написал самый известный обзор этических споров, характерных для интеллектуалов Запада. Талант Сэндела заключается в том, чтобы рассказывать о морали без морализаторства и показывать причины, по которым те или иные мыслители приходили к своим идеям. Если «Критика практического разума» Канта и «Теория справедливости» Ролза кажется вам слишком опасным вызовом, Сэндел, наверное, лучшее чтение для того, чтобы вникнуть в суть дискуссии о добре и зле.

Аласдер Макинтайр. «После добродетели»

Одна из важнейших современных теоретических работ по этике, которая, с одной стороны, знакомит читателя с состоянием научной дискуссии о проблеме, а с другой — ставит нынешней ситуации диагноз и предлагает рецепт. Макинтайр считает, что новоевропейская научная революция сделала этическую дискуссию невозможной, поскольку устранила из нее ссылки на «конечные причины» (телеологию) Аристотеля. Если мир, который изучает наука, сводится к каузальным связям, то мы не можем говорить о морали, которая всегда задается не эмпирически, но нормативно, то есть не «так есть», а «так должно быть». Макинтайр предлагает читателям выбрать между Аристотелем и Ницше, а заодно критикует политических мыслителей-индивидуалистов. Последние, как утверждает философ, не видят, как их концепции разрушают этику.

Амартия Сен. «Об этике и экономике»

Еще один язык, который позволяет говорить о современной этике, связан с экономической наукой. Нобелевский лауреат из Индии Амартия Сен утверждает, что изучение этических теорий может быть полезно для понимания того, как должна работать экономика, а философам-моралистам в свою очередь есть чему научиться у современной экономической теории. Это совсем не удивительно, если вспомнить, что обе науки обсуждают вопросы, связанные со взаимодействием людей, приобретением блага и процветания, а основатель современной экономики Адам Смит был профессором моральной философии в Университете Эдинбурга и исследовал природу альтруизма и эгоизма.

Фрэнсис Фукуяма. «Наше постчеловеческое будущее»

Фукуяма больше всего известен благодаря своему парадоксальному тезису о «конце истории», но в действительности в течение своей карьеры он много раз признавался, что был не прав и история продолжается. Одна из причин того, что мир по-прежнему меняется, связана с развитием биотехнологий. Об этом политический ученый Фукуяма написал специальную книгу — и это, пожалуй, лучшее чтение, связанное с современной биоэтикой. Как будет выглядеть человечество, когда генная инженерия станет повседневной коммерческой реальностью? Что случится с нашими представлениями о справедливости и демократии в мире, где жизнь человека в результате революции в медицине длится в среднем по 140 лет? Фукуяма очерчивает концептуальную рамку для подобных проблем, которые для современного мира являются самыми острыми: от вопроса о клонировании человека до 3D-моделирования органов и авторских прав на ДНК животных и растений.

Теории и практики

5 книг о том, что такое эволюция морали — «Горький»

Горький

Меню

5 книг о том, что такое эволюция морали

Рождение эволюционной теории в XIX веке тут же сподвигло мыслителей использовать ее для объяснения нашего морального чувства. Дело задалось не сразу — сказывались недостаток полевого материала и отсутствие пригодных теоретических моделей. Лишь сейчас можно уверенно заявить, что убедительное описание эволюции человеческой морали в общих чертах оформлено.

Это описание основано на эмпирических исследованиях чувства справедливости у приматов, взаимного альтруизма у людей и других социальных животных, феноменов разделения благ, жертвенности и многого другого. Синтетическая теория эволюции и теория игр обеспечили мощный теоретический фундамент для эмпирических наблюдений, хотя многое по-прежнему остается непонятным. В любом случае, сам факт эволюции морали сейчас сомнению не подвергается, но, как и многое в науке, находится в зоне активных дискуссий.

За исключением пятой книги в подборку вошли издания, авторы которых ограничиваются описательными рассуждениям. Они очень осторожны в рекомендациях, хотя каждый мог бы выдвинуть полноценную моральную программу. Последняя книга, кроме описательной стороны, аккуратно обозначает перспективы пересмотра наших моральных договоров.

При этом каждая позиция в списке, так или иначе, претендует на то, чтобы по меньшей мере исподволь трансформировать наш взгляд на моральное чувство и поведение в целом. И каждая, конечно, пересекается с исследовательскими интересами автора-составителя: приматология, биология поведения, философия, эволюционная эпистемология и теория игр.

Франс де Вааль. Истоки морали. Альпина нон-фикшн, 2014

Можно рекомендовать эту книгу как введение в проблематику исследований эволюции морали. Книга — сообразно интересам автора, выдающегося приматолога — содержит множество этологических выкладок об эволюции и природе нашего морального поведения. Де Вааль популярным языком воспроизводит костяк современных воззрений на эволюцию морали.

Эмпирическую часть книги преимущественно составляет описание морального поведения у других животных (прежде всего приматов).

Де Вааль одним из первых предположил, что у приматов есть чувство справедливости, а затем — совместно с Сарой Броснан и другими исследователями — экспериментально подтвердил наличие распределительной справедливости (читай, честности) у капуцинов и ряда других обезьян. Ученого трудно обвинить в некритичной экстраполяции результатов экспериментов на род homo. Де Вааль признает человеческую специфику и предполагает, что в социальном выражении нашей любви и агрессии мы находимся где-то между бонобо и шимпанзе.

Иронизируя над воинствующим атеизмом с одной стороны и критикуя претензию религии на монополию в формировании нравственности — с другой, Франс де Вааль развенчивает миф о «злой природе» и неповторимой исключительности человека и его морального чувства.

Роберт Сапольски. Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки. Альпина нон-фикшн, 2018

Книга предлагает не только рассмотреть «биологию» морального поведения, но и сопутствующий контекст — каким его видит современная наука. Роберт Сапольски по основной специальности нейроэндокринолог (поэтому больший акцент в книге сделан на мозговые процессы). Но поскольку у автора есть опыт приматологической работы, он не ограничивается описанием «поведения мозга в поведении человека», но и анализирует адаптивные преимущества моральных действий.

Для этого Сапольски разбирает палеоантропологические дискуссии вокруг роли агрессии в естественной истории человечества, обсуждает эксперименты с физиологической экспрессией культурных факторов среды и всячески демонстрирует, как сочетания различных переменных влияют на принятие моральных решений. Попутно автор разбивает миф об автономии рационального выбора в решении этических задач.

На выходе имеем отличную мультидисциплинарную работу с четким балансом между научностью и ясностью изложения.

Richard Joyce. The Evolution of Morality. MIT Press, 2016

Издание для тех, кто готов погружаться в спецлитературу. Джойс фокусируется на теоретическом обосновании врожденности морального мышления, не размениваясь на юмор и эмпирику. Основной аргумент обосновывает адаптивную выгоду морали и координирующую роль, которую она сыграла в человеческой эволюции.

Читателя может озадачить, что Джойс уделяет огромное внимание критике самой возможности формировать ценности, исходя из знаний об эволюции этики и механизмах работы морального чувства. Иными словами, с точки зрения автора знания фактов недостаточно для нормативных рекомендаций, хотя рациональный анализ поведения в любом случае необходим. Это в известной степени служит возражением публицисту и нейрофизиологу Сэму Харрису, одному из флагманов воинствующего атеизма, который уверен, что наука и нейроэтика могут диктовать нравственные правила.

J. McKenzie Alexander. The Structural Evolution of Morality. Cambridge University Press, 2007

Пожалуй, самая трудная книга для неподготовленного читателя, браться за нее до знакомства с другими позициями в списке чревато недочитыванием.

Автор описывает эволюцию морали с помощью двух основных инструментов: эволюционной теории игр (исследует отбор стратегий и фенотипов, реагирующих на вызовы среды) и понятия ограниченной рациональности агентов (в конце концов, люди не идеальные вычислительные машины). Структурность в этом контексте означает наличие причинно-следственных связей в отборе культурных и генетических паттернов.

Маккензи уверен, что и культурная, и биологическая эволюции схожи и вполне поддаются анализу одними и теми же средствами. Его успехи на этом поприще впечатляют: он системно и увлекательно рассматривает эволюцию сотрудничества, доверия, справедливости и возмездия с использованием различных игровых моделей. Правда, чтобы увлечься по-настоящему, читателю не помешают базовые знания в теории игр и математике.

Ken Binmore. Natural Justice. Cambridge University Press, 2005

Если вы искали книгу, где, помимо нередукционистского описания эволюции морали, присутствуют рекомендации «что из этого на практике следует», то на последнее в списке смелости хватило только у Кена Бинмора. Автор — известный математик и экономист, специалист по теории игр, дизайнер аукциона на услуги сотовой связи 3G, который принес британскому правительству более 20 миллиардов долларов.

В «Естественной справедливости» Бинмор фокусируется на эволюции социальных контрактов, которые включают контакты культурные и, конечно, моральные. Особое внимание уделяется тому, что происходит в последние десятилетия в отдельных сообществах и целых культурах. Выкладки Бинмора могут служить руководством по нравственному поведению. Автор часто обращается к классическим этико-философским понятиям и концептам, сохраняя здоровый критический скепсис современного исследователя. В отличие от предыдущей книги, работа Бинмора — живая и одновременная серьезная — содержит минимум формул, что ничуть не вредит ее творческой и эвристической ценности.

Список литературы по этике и морали – 9 лучших книг для чтения

Можно ли лгать, красть что-либо, намеренно причинять вред или даже убивать кого-либо? Если нет, то почему? Что делать правильно, и что делает правильным? Что мы подразумеваем под «хорошо»? Что мы подразумеваем под словом «зло»? Чем мы обязаны друг другу как люди? Чем мы обязаны нечеловеческой жизни? Каково оправдание любого морального убеждения и откуда берется мораль? Зависят ли этические системы от культуры или существуют какие-то правила, которые выходят за рамки культуры или даже вида?

Все эти и другие вопросы составляют основу этики и морали, основной ветви философских исследований на протяжении всей истории человеческой мысли.

Большинство из нас чувствует, что у нас есть некий внутренний моральный компас или, по крайней мере, понимание того, что справедливо, а что несправедливо; но признание того, что мы морально чувствительны, как правило, там, где кончается консенсус в этике и начинаются разногласия. В самом деле, спорить о правильном и неправильном и морально судить людей — излюбленное времяпрепровождение не только философов, но и большинства людей.

Как относиться к жизни?

★★★★★

Получите лучшие ответы по философии прямо на ваш почтовый ящик с нашим знаменитым курсом «Введение в философию».

Этот список для чтения предназначен для того, чтобы дать вам полное представление о том, как разные философы думали о добре, зле и обо всем, что между ними.

От вводных текстов и антологий до важных первичных работ самих великих философов — изучив этот список, вы получите гораздо больше ясности в отношении основных моральных аргументов и этических систем и сможете вносить взвешенный, обоснованный вклад даже в самые горячие из современных дебатов. Давайте погрузимся!

1. Этика: Основы, Джулия Драйвер

Опубликованная в 2006 году книга Джулии Драйвер «Этика: Основы» — очень хорошая отправная точка для всех, кто интересуется вопросами этики и морали. В легко читаемом, вдумчивом стиле Драйвер представляет ряд ключевых этических систем, включая этику добродетели, кантианскую этику, теорию божественного повеления и феминистскую этику. Наполненная примерами из реальной жизни и доступными 192 страницами, эта книга представляет собой блестящее введение в основные движения в области этики и морали.

Этика: основы

ДЖУЛИЯ ДРАЙВЕР

2. Быть хорошим: краткое введение в этику, Саймон Блэкберн в нашем введении в список чтения по философии), пишет с замечательной ясностью в своей книге 2003 года «Быть хорошим: краткое введение в этику». Блэкберн в основном сосредотачивает свое 172-страничное введение на

проблемах

Быть хорошим: краткое введение в этику

САЙМОНА БЛЭКБЕРНА

3. Этика: история, теория и современные проблемы, Стивен Кан и Питер Марки

Если вы ищете универсальный В поисках всего, что касается этики и морали, обратите внимание на книгу Стивена Кана и Питера Марки «Этика: история, теория и современные проблемы» 1998 года. Эта эпическая коллекция на 976 страницах, охватывающая 2500 лет этической теории, содержит выдержки из лучших моральных мыслителей прошлого и настоящего. Полезные контекстуальные примечания Кана и Марки, краткие введения и блестящая организация делают эту антологию незаменимым дополнением для серьезных исследователей этики и морали.

Этика: история, теория и современные проблемы

СТИВЕН КАНА И ПИТЕР МАРКИ

4. Никомахова этика, Аристотель

Переходя от введения и антологий к основным этическим текстам, с чего лучше начать, чем с дискуссию о морали, которая, хотя и существует более двух тысяч лет, является одной из лучших работ в этой области и до сих пор вызывает дискуссии? В «Никомаховой этике» древнегреческий философ Аристотель задавал главный вопрос: что лучше для человека? Его ответ eudaimonia , что по-разному переводится с греческого как «благополучие», «счастье», «блаженство», а в контексте этики добродетели, одобренной Аристотелем, как «человеческое процветание». Никомахова этика — это исследование Аристотеля того, как мы можем достичь eudaimonia , живя хорошо. Это важный текст для всех, кто интересуется основами и развитием этического мышления в западном обществе.

Никомахова этика

АРИСТОТЕЛЬ

5. Основы метафизики морали, Иммануил Кант

Еще один глава философской традиции, Иммануил Кант, излагает свое монументально влиятельное этическое видение в Основах метафизики нравственности 1785 года. Кант утверждает, что люди сами по себе являются самоцелью, и никто никогда не может использовать их просто как средство, и что мораль коренится в разуме и оправдывается им. Многие мыслители до сих пор защищают деонтологическую или «основанную на долге» этическую систему Канта, и это лучшая книга для ее изучения. Если вас интересует этика, эта блестящая и сложная книга должна быть на вашей книжной полке!

Основы метафизики морали

ИММАНУИЛА КАНТА

6. Утилитаризм Джона Стюарта Милля

Этика добродетели Аристотеля, этика долга Канта — было бы непростительно, если бы мы не упомянули об этике Джереми Бентама утилитаризм («величайшее счастье для наибольшего числа») как еще одна основополагающая моральная система западного мышления. В то время как Бентам является хорошо известным номинальным главой движения, основа утилитаристского мышления на самом деле наиболее мощно изложена в «Утилитаризме» Джона Стюарта Милля 1861 года, абсолютно классическом изложении и защите широко распространенной моральной позиции. Это конкретное издание также содержит речь Милля 1868 года о смертной казни, которая является фантастически стимулирующим чтением.

Утилитаризм

ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛ

7. Генеалогия морали, Фридрих Ницше всей моральной системы, скорее, он стремился понять историю западного морального мышления и точно диагностировать, что в нем не так. В своем шедевре 1887 года «О генеалогии морали» Ницше подвергает взрывной критике все моральные системы, существовавшие до него, и вытаскивает читателя из любых предубеждений о том, что составляет «добро», «зло», «нечистую совесть», а также аскетические идеалы. и цель жизни. Ницше предлагает тотальную «переоценку ценностей», утверждая, что вся моральная философия со времен Сократа была моралью слабых, и что, если человеческая цивилизация хочет развиваться, мы должны принять импульсы, которые согласуются с выражением «да» жизни, импульсы, которые различаются для каждый индивидуум.

К генеалогии морали

ФРИДРИХ НИЦШЕ

8. Практическая этика, Питер Сингер

Этично ли покупать предметы роскоши, когда другим не хватает еды? Стоит ли покупать мясо интенсивно выращиваемых животных? Если ваш углеродный след выше среднемирового, делаете ли вы что-то аморальное? Эти и другие вопросы ясно освещены в чрезвычайно популярном введении философа-моралиста Питера Сингера в прикладную этику «Практическая этика». Зингер провоцирует читателей, приводя, казалось бы, здравомыслящие моральные аргументы к их иногда тревожным выводам, и показывает ошибки в большинстве наших представлений о добре и зле. Впервые опубликовано в 1979, текст находится в третьем издании — его непреходящая популярность и стильный стиль делают его идеальным текстом для всех, кто интересуется современными моральными проблемами.

Практическая этика

ПИТЕР СИНГЕР

9. Чем мы обязаны друг другу, Т. М. Скэнлон

Книга американского философа Т. М. Скэнлона «Чем мы обязаны друг другу», опубликованная в 1998 году, быстро зарекомендовала себя как современная классика. моральной философии. На 432 страницах, дающих пищу для размышлений, Скэнлон излагает свой договорный взгляд на этику, в котором он утверждает, что размышление о правильном и неправильном означает размышление о том, что мы делаем, в терминах, которые могут быть оправданы для других и которые нельзя разумно отвергнуть. Скрупулезное и неустанно требовательное чтение — прекрасный пример того, как писать о моральной философии для любого начинающего изучать предмет.

Чем мы обязаны друг другу

Т. М. СКАНЛОН

Дополнительная литература

Есть ли какие-либо другие книги, которые, по вашему мнению, должны быть в этом списке? Дайте нам знать по электронной почте или напишите нам в Twitter или Instagram.

СПИСКИ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

Просмотреть все списки для чтения

Основные книги по философии по темам

Лучшие книги по моральной философии

Наша тема — моральная философия, но вы выбрали в основном нефилософские книги.

Преподаю философию, особенно этику. Это мог бы быть список книг великих философов, но только одна из них подходит под это описание. Это потому, что меня больше всего интересуют вопросы о том, как мы должны жить и какими ценностями. Мой список отражает тот очевидный факт, что многие люди, не являющиеся философами, написали важные для этого книги.

Но вы выбрали платоновскую Республику .

Единственная книга по философии, которую я выбираю. Он содержит огромное количество чепухи о том, каким должно быть идеальное общество. Но эту книгу нельзя пропустить из-за Сократа. Он изобрел метод работы и преподавания философии, который никогда не улучшался. Его настойчивые вопросы заставляли людей излагать свои убеждения более полно и точно, часто раскрывая убеждения, о которых они даже не подозревали. Затем он бросал им вызов контрпримерами, оказывая давление на убеждения, указывая на нежелательные последствия, которые они имели. Этот вопрос часто одновременно пугает и освобождает. Те из нас, кто преподает философию, стремятся, не всегда успешно, к освободительной республике без страха.

Некоторые из противников Сократа в Республика спорят с ним о том, есть ли какие-либо причины быть нравственными, помимо социального давления. Они используют простой, но блестящий мысленный эксперимент. Были бы у вас причины избегать правонарушений, если бы у вас было кольцо, делающее вас невидимым, чтобы не было шансов быть пойманным? Это не ответы на этот и другие вопросы в книге, а абсолютно фундаментальные вызовы самих вопросов.

Почему вы выбрали великий роман Льва Толстого, Анна Каренина, в вашем списке книг, исследующих моральную философию?

Часть гениальности Толстого заключается в его удивительном проницании стольких очень разных людей, так что он может изобразить целое общество и в то же время как бы проникнуть внутрь большинства изображаемых им людей – например, описание Козынышева и Варенька и то, как не заладилось предложение руки и сердца. Хотя он намеревался написать нравоучительный роман, показывающий пороки адюльтера Анны, его человеческое сопереживание подтолкнуло его совсем в другом направлении, и читатель видит каждый шаг к финальной трагедии с точки зрения Анны и видит, как трудно — возможно, невозможно — любой из вариантов был бы. Есть ощущение, что если бы Бог писал романы, они могли бы быть такими.

Собственные ценности Толстого проявляются в том, как он относится к разным людям в романе. Он не любит карьеристов и людей, которые говорят или делают что-то, чтобы произвести впечатление или потому, что это модно, а люди, которыми он восхищается, часто невнятны, но глубоки. Невнятно: здесь есть контраст с ценностями Сократа. Что общего у людей, которыми он восхищается, так это определенная серьезность. Анна и Левин оба серьезны, в отличие от Вронского. Частью этого является размышление о том, что представляет собой ваша жизнь и как вы должны жить. Частично это проталкивание светской беседы, чтобы выразить вещи, которые действительно важны для вас. Это может сделать Левина, например, довольно неуклюжим и неуклюжим в светских случаях, но чтение Толстого позволяет увидеть, насколько это совершенно неважно.

Далее идет Примо Леви «Утонувшие и спасенные». Какой свет проливает эта книга на моральную философию и этический выбор, с которым сталкиваются люди?

Все книги Примо Леви отражают его опыт в Освенциме. Может быть, потому, что он был ученым, он писал с точностью и определенностью, на противоположном полюсу от риторики. Это придает его книгам огромную силу, поскольку то, что он описывает, может быть уменьшено только любым стремлением к эффекту. Утонувшие и спасенные — его самая размышляющая книга о нацистском геноциде, о его собственном опыте и о том, что он видел в других людях. Глава «Серая зона» представляет собой блестящее обсуждение трагического выбора и моральной двусмысленности. Нацисты заставляли людей использовать газовые камеры, чтобы отсрочить собственную смерть. Одной из самых злых вещей в нацистах было то, как они пытались разрушить не только жизни своих жертв, но и их моральную целостность с помощью принудительных моральных дилемм. «Если вы будете сотрудничать с нами в поимке ваших собратьев-евреев, мы возьмем их меньше, чем если бы вы этого не сделали». Леви пишет обо всем этом с большим пониманием давления и того, как трудно ему было сопротивляться. Он сохраняет моральные стандарты, по которым можно судить о людях, но без бойкого морализаторства. Немногие люди были либо чистыми святыми, либо чистыми злодеями. Те из нас, кто не имеет его опыта, справедливо неохотно критикуют людей, которые провалили тесты, с которыми нам не приходилось сталкиваться. Но поскольку Леви испытал на себе то, что он описывает, его тщательное различение степеней хорошего и плохого в «серой зоне» имеет большой авторитет.

Следующей в вашем списке книг по моральной философии является книга, которую лучше всего можно описать как документальную историю. Что такое Ленты Кеннеди ?

Во время кубинского ракетного кризиса 1962 года мир максимально приблизился к ядерной войне. Хрущев тайно разместил ракеты на Кубе, и когда американские самолеты-разведчики заметили их, Кеннеди понял, что американское общественное мнение не потерпит ядерной угрозы так близко и, возможно, под контролем Кастро. Должны ли Соединенные Штаты бомбить ракетные комплексы на Кубе, или это может привести к советскому возмездию? Приведет ли что-то меньшее к их удалению?

Удивительно и неизвестно большинству участников, заседания комитета, созданного для принятия решений, были записаны на пленку, как и многие другие встречи в Белом доме. Эта книга дает полную записанную историю дискуссий. В истории человечества ни один другой кризис сопоставимой серьезности не был задокументирован таким образом изнутри.

Несколько вещей выделяются. Во-первых, это степень давления со стороны некоторых военных, побуждающих проводить «жесткую» политику бомбардировок Кубы, и сила, необходимая для сопротивления ей.

Другое дело, что сам Кеннеди и несколько членов его администрации присутствовали на совещании, устроенном учеными и другими людьми, на котором объяснялось, какой будет ядерная война. После сеанса Кеннеди сказал: «И мы называем себя человечеством». Примечательно, что в то время как другие были готовы рискнуть ядерной войной, бомбя Кубу, те, кто присутствовал на этом заседании, этого не сделали.

Интересно, что Кеннеди обманул американский народ, скрыв уступку, на которую он должен был пойти в секретной части переговоров. Убрав американские ракеты из Турции (такой же близкой к Советскому Союзу, как Куба к Америке), Кеннеди дал Хрущеву повод оправдать перед советскими коллегами свой вывод кубинских ракет. Эта уступка могла оказаться слишком большой для американского общественного мнения. Если это так, то это тот случай, когда кажущийся «аморальным» акт обмана является правильным поступком. Это поднимает вопросы об абсолютной желательности прозрачности и честности в политике.

Последняя из замечательных книг, которые вы порекомендовали для изучения моральной философии, совсем другая. Это о психических заболеваниях, и это Кей Джеймисон Беспокойный разум .

Кей Редфилд Джеймисон — психолог, соавтор главного психиатрического учебника по маниакальной депрессии. Он авторитетно охватывает все аспекты науки, от генетики до фармакологии, а также содержит главы о связях с творчеством и о том, как ощущается болезнь. Главы о субъективном опыте обогащены яркими цитатами пациентов. В своей автобиографии Беспокойный разум , Кей Джеймисон выступила не только как эксперт по болезни, но и как человек, у которого она есть. Сила ее книги заключается в том, что она понимает ее как с научной точки зрения, так и изнутри.

Она описывает полнейший ужас периодов депрессии и (возможно, менее убедительно, во всяком случае, в отношении людей в целом) богатство периодов подъема. Она подчеркивает важность как лекарств, так и психотерапии в помощи людям с расстройством. И у нее есть интересные мысли о том, как ее личность связана с болезнью.

Она задает довольно фундаментальный вопрос: хотела бы она, чтобы у нее не было маниакальной депрессии. Она недвусмысленно отвечает, что без современных лекарств депрессия была бы настолько ужасной, что она предпочла бы вообще не болеть. Но она живет в то время, когда лекарства доступны, и, что, возможно, удивительно, она отвечает, что ей не жаль маниакально-депрессивного состояния. Она остро осознает, чего это стоит, но считает, что это придало ее жизни определенный эмоциональный резонанс, без которого ей было бы жаль. Многие с болезнью могут не согласиться. Но книга и описываемая в ней жизнь — замечательный пример того, как — как однажды выразилась ее мать — важно не только то, какие карты вам раздала жизнь, но и то, как вы их разыгрываете.

24 октября 2012 г.

Five Books стремится постоянно обновлять свои книжные рекомендации и интервью. Если вы даете интервью и хотели бы обновить свой выбор книг (или хотя бы просто то, что вы о них говорите), пожалуйста, напишите нам по адресу [email protected]

Служба поддержки Five Books

Производство интервью Five Books обходится дорого. Если вам понравилось это интервью, пожалуйста, поддержите нас, пожертвовав небольшую сумму.

Лучшие книги по морали (отобрано более 5000 авторов)

3 автора выбрали свои любимые книги о мораль и почему они рекомендуют каждую книгу.

Вскоре вы сможете фильтровать по жанру, возрастной группе и т. д. Подпишите здесь чтобы следить за нашей историей, поскольку мы создаем лучший способ исследовать книги.

Shepherd поддерживается читателем. Когда вы покупаете по ссылкам на нашем веб-сайте, мы можем получать партнерскую комиссию. (учить больше).

Мексиканцы

По Патрик Остер,

Я думаю, что мы все должны приложить усилия, чтобы понять людей, которые не принадлежат к нашей культурной среде; люди, которые кажутся другими, но оказываются такими же, как мы; как только мы узнаем их.

Патрик Остер не социолог, не психолог и не уродливый американец. Он может быть Джо Блоу из другого квартала, решившего поехать в Мексику, чтобы познакомиться с мексиканцами. Он не старается узнать всех людей, он просто дружит с теми, кто дружелюбен, а остальных оставляет в покое; так же, как он поступил бы в Америке.

Я чувствую, что эта книга — прекрасный пример того, что может произойти из честного исследования и теплого стиля письма.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Гарольд и Мод

По Колин Хиггинс,

Мод — такая радостная, мудрая пожилая женщина, которая принимает жизнь, отказывается судить людей и направляет молодого проблемного человека.

Особенно заразительна любовь Мод к жизни, которая прекрасно сочетается с озабоченностью Гарольда смертью и противостоит ей.

Совет Мод, например: «Лучше не быть слишком моральным. Вы обманываете себя слишком много жизни. Цель выше морали», всегда содержит уникальную перспективу, которая является глубоко непредсказуемой и правдивой.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Обеспечение секса

По Бенджамин А. Коуэн,

Эта книга вносит большой вклад в глобальную историю холодной войны, показывая, что «моральные технократы» во времена военной диктатуры в Бразилии приравнивали политическую подрывную деятельность к сексуальной подрывной деятельности: антикоммунистическая контрподрывная деятельность включала в себя беспокойство по поводу пола, пола и молодежи. Диктатуры холодной войны в Южной Америке традиционно понимались как проекты модернизации, но Коуэн усложняет определение, исследуя моральную панику и последующие призывы и попытки репрессий, связанные с сексуальной революцией, новыми формами женского сексуального самовыражения и порнографией.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Южная Честь

По Бертрам Уайатт-Браун,

Ни одна книга не оказала более фундаментального влияния на формирование и переворот в нашем понимании нравов и ценностей довоенного Юга, чем «Южная честь» Бертрама Уайатта-Брауна. Используя юридические документы, письма, дневники и газетные колонки, эта книга показывает, как система чести Юга формировала и влияла на то, как южане жили, работали и сражались друг с другом. «Первобытная честь» также повлияла на то, как южане создавали, применяли или не применяли закон. Южные мужчины приняли древний кодекс чести, который формировал их общество сверху донизу. Претендуя на честь и опасаясь позора, они контролировали своих рабов, управляли своими домашними хозяйствами, устанавливали социальный статус себя, родственников и соседей и яростно реагировали на предполагаемые угрозы. Честь требовала от мужчин демонстрации своего мастерства и яростной защиты репутации личности, семьи, сообщества и региона на дуэли, физическом столкновении или войне. В этой южной этике превыше всего стояло подчинение афроамериканцев. Любая угроза, будь то…

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Пират-дикобраз планирует идеальный день

По Роберт Магнусон,

Эта книга учит фундаментальному уроку, который дети должны усвоить по мере взросления, а именно важности видеть положительную сторону вещей, особенно когда дела идут не так, как хотелось бы. Я думаю, что эта книга также будет отличным способом познакомить детей с комиксами. Это не графический роман, а детская книга с элементами комиксов. На иллюстрации тоже очень интересно смотреть! Мне нравится, что в этой книге много разных существ.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Тайна Оруэлла

По Дафна Патай,

Название говорит само за себя. Я выбираю испепеляющий рассказ Патаи о неисправимом женоненавистничестве Оруэлла не потому, что я думаю, что она права, а потому, что я думаю, что она что-то уловила в нем, в его жизни и временах. После Кестлера еще один темный угол.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Сексуальная мораль в Древнем Риме

По Ребекка Лэнглендс,

Мы часто предполагаем, что римляне были влюблены в любовь, но на самом деле они могли быть очень разделены по этому поводу. Любовь для некоторых была не только разрушительной, но и практически преступной. Автор этой академической книги рассматривает этику любви и секса в Риме и рассматривает удивительную привлекательность «сексуальной добродетели», воздержания и целомудрия в древнем обществе.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Жена твоего соседа

По Гей Талезе,

Каждое поколение считает, что видит дальше и мыслит глубже — и причудливее — чем все предыдущее. С этой точки зрения мы представляем, что можем делать все иначе, чем те, кто был до нас. В этой книге один из создателей так называемой «новой журналистики» показывает, насколько мы не правы. В частности, Талезе предлагает экскурсию по истории сексуальных нравов, тому, как культуры отражают эти нравы и как традиции оказываются более мощным культурным магнитом, чем мы ожидаем. Мы можем попытаться проложить новые пути во многих областях, но биологическое притяжение, которое мы все испытываем, неизменно тянет нас назад к нескольким тенденциям и тенденциям, которые мы, вероятно, никогда не поколеблем как биологический вид.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Все сам

По Мерсер Майер,

Я рекомендую эту детскую книгу, потому что она позволяет детям выполнять большую часть повседневных задач самостоятельно. Жаль, что я не прочитал эту книгу в детстве. Это побудило бы молодого меня не считать себя неспособным выполнять большие домашние дела, такие как работа в саду.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Много людей говорят

По Нэнси Л. Розенблюм, Рассел Мюрхед,

Сегодняшние экстремистские движения движимы не только насильственной ненавистью и идеологией — они также глубоко укоренились в широком спектре теорий заговора. Книга Мьюрхеда и Розенблюма помогла мне понять, как распространяются эти теории заговора и почему они так опасны для демократий по всему миру — особенно из-за того, как они дезориентируют людей, делегитимизируют опыт и делают антисемитские и исламофобские идеи мейнстримом.

Купить в:
Книжный магазин.org
Амазонка

Или просмотреть все 29 книг о морали

Новые списки книг по морали

Лучшие книги о женщинах-художницах и активистках

Элвин Шнупп

Лучшие детские книги о животных, которые учат добрым нравам и ценностям

Майк Аманте

Лучшие книги для более четкого понимания многих аспектов человеческого существования

Оди Хокинс

Все списки книг по морали

Лучшие детские книги о животных, которые учат добрым нравам и ценностям

Майк Аманте

Лучшие книги для более четкого понимания многих аспектов человеческого существования

Оди Хокинс

Лучшие книги о женщинах-художницах и активистках

Элвин Шнупп

Книжные полки, связанные с моралью

Мексика

94 книги

Исследуйте книги о Мексике ›

Убийцы

40 книг

Исследуйте книги об убийцах ›

Бразилия

31 книга

Исследуйте книги Бразилии ›

Философия

318 книг

Изучите книги по философии ›

Убийства

321 книга

Исследуйте книги об убийствах ›

Франция

574 книги

Исследуйте книги Франции ›

Теории заговора

15 книг

Изучите книги по теории заговора ›

Женоненавистничество

26 книг

Изучите книги о женоненавистничестве ›

Ницше

14 книг

Изучите книги Ницше ›

Душа

19 книг

Исследуйте книги о душе ›

Уверенность в себе

14 книг

Исследуйте книги по уверенности в себе ›

Рим

198 книг

Исследуйте римские книги ›

Или просмотреть все 15 книжных полок о морали

Intimations of Morality · LRB 3 июня 2021

Философ Стюарт Хэмпшир служил в британской военной разведке во время Второй мировой войны. Когда мы были коллегами в Принстоне, он рассказал мне о следующем инциденте, который, должно быть, произошел вскоре после высадки в Нормандии. Французское Сопротивление захватило важного сотрудника, который, как считалось, располагал информацией, которая была бы полезна союзникам. Хэмпшира послали допросить его. Когда он прибыл, глава отряда Сопротивления сказал Хэмпширу, что может допросить этого человека, но что, когда он закончит, они собираются его застрелить: так они всегда поступали с этими людьми. Затем он покинул Хэмпшир наедине с заключенным. Этот человек сразу же сказал, что он ничего не скажет Хэмпширу, если Хэмпшир не гарантирует, что он будет передан британцам. Хэмпшир ответил, что не может дать такой гарантии. Так что этот человек ничего ему не сказал, пока его не застрелили французы.

Другой философ, когда я рассказал ему эту историю, сухо заметил, что она показала, что Хэмпшир был очень плохим выбором для этого задания. Но я говорю это здесь не для того, чтобы определить, правильно ли поступил Хэмпшир, не солгав заключенному в данных обстоятельствах. Я предлагаю его как реальный пример силы определенного типа непосредственной моральной реакции. Даже те, кто думает, что Хэмпшир должен был по веским инструментальным причинам дать ложное обещание жизни этому человеку, которому грозит верная смерть, могут почувствовать силу барьера, который возник перед Хэмпширом. Это пример реакции морального чутья, которая занимает видное место в современной литературе по эмпирической моральной психологии. Я предполагаю, что сканирование мозга Хэмпшира в то время должно было выявить повышенную активность в вентромедиальной префронтальной коре.

Много интеллектуальных усилий было потрачено на определение защитных границ вокруг людей, которые, согласно обычной морали, мы не должны пересекать. Обычно примеры, предназначенные для того, чтобы вызвать нашу интуицию, более искусственны, чем этот — как в знаменитой задаче о тележке. Но явление это реальное и неотъемлемая часть человеческой морали. Меня интересует вопрос о том, как решить, какой авторитет придать этим моральным суждениям, или восприятиям, или интуициям, — какое мышление может привести нас либо к утверждению их как правильных и основных, либо к тому, чтобы отделиться от них, чтобы мы пришли к относиться к ним как к простому внешнему виду, лишенному практической значимости, или же, возможно, отступить от них, но, тем не менее, позволить им некоторое влияние на нашу жизнь, которое не является фундаментальным, а вытекает из других ценностей. Эта проблема существует уже давно, и многое из того, что я говорю о ней, будет вам знакомо. Но недавнее обсуждение подталкивает к другому взгляду.

Это вопрос моральной эпистемологии: не тот эпистемологический вопрос, который ставится, когда мы думаем, как реагировать на общий скептицизм в отношении морали или ценности, а эпистемологический вопрос, присущий моральному мышлению. Существует почтенная традиция скептицизма в отношении того, можно ли считать какие-либо моральные суждения или поддерживающие их интуиции правильными или неправильными, а не просто чувствами особого рода, которые мы выражаем на языке морали. Я не собираюсь вступать здесь в эту более масштабную дискуссию. Я буду исходить из предположения, что имеет смысл попытаться выяснить, что на самом деле правильно, а что неправильно, и что моральная интуиция предоставляет доказательства prima facie в этом исследовании. Проблема, которую я хочу обсудить, возникает из-за того, что для некоторых из наших самых сильных интуитивных представлений существуют различные возможные объяснения, как моральные, так и причинные, которые, если они верны, подрывают их притязания на фундаментальный авторитет — утверждение о том, что эти убеждения должны быть приняты на веру. номинальная стоимость как представления о моральной истине. Вызовы такого рода ставят перед нами задачу найти способ поведения, согласующийся с наилучшим пониманием самих себя со стороны — как биологических, психологических, социальных или исторических продуктов.

Этот вопрос имеет широкое юридическое и политическое значение, потому что в либеральных конституционных режимах многие права и средства защиты личности от осуществления коллективной власти первоначально появляются как интуитивные границы этого типа. Свобода религии, свобода мысли и самовыражения, свобода объединений, сексуальные и репродуктивные свободы, защита частной жизни, запрет пыток и жестоких наказаний поддерживаются и частично определяются непосредственным пониманием того, что можно и что нельзя делать с людьми. , ограничение, которое предшествует расчетам затрат и выгод.

Несмотря на то, что можно построить более или менее правдоподобные консеквенциалистские оправдания — оправдания с точки зрения долгосрочных затрат и выгод — для строгих правовых норм, воплощающих такую защиту, это не тот моральный аспект, в котором они непосредственно проявляются. Нарушение индивидуального права кажется неправильным само по себе, а не только как нарушение общественно значимого строгого общего правила. Вопрос в том, является ли это иллюзией – естественной иллюзией, встроенной в нашу моральную психологию. Хотя непреодолимая граница Хэмпшира возникла в контексте индивидуального решения, она похожа на границу, которая запрещает государству применять пытки для получения информации, даже против своих врагов и по соображениям национальной безопасности. И, как мы видели в свое время, запрет на пытки не бесспорен.

Я очень сочувствую классическому интуиционисту У. Д. Россу, когда он говорит: «Просить нас отказаться по велению теории от нашего действительного понимания того, что правильно и что неправильно, похоже на то, чтобы просить людей отказаться от их действительного понимания». переживание красоты, по велению теории, которая говорит: «Только то, что удовлетворяет таким-то и таким-то условиям, может быть прекрасным». Тем не менее некоторый сдвиг в теорию кажется неизбежным в ответ на глубокие разногласия, неоднократно возникающие при обсуждении этого предмета.

Джон Роулз назвал «рефлексивным равновесием» процесс упорядочивания своих моральных мыслей путем проверки общих принципов на обдуманные суждения о конкретных случаях и корректировки обоих до тех пор, пока они не будут более или менее удобно сочетаться друг с другом. Этот процесс не рассматривает частные суждения как не подлежащие пересмотру данные или общие принципы как самоочевидные аксиомы, поэтому он не должен быть консервативным: он может привести к радикальному пересмотру некоторых из рассмотренных суждений, с которых начинают. Но он должен принимать интуитивные оценочные суждения в качестве отправной точки, и для того, чтобы отбросить некоторые из этих суждений как ошибочные, он должен полагаться на другие — точно так же, как мы должны полагаться на данные восприятия, когда отбрасываем некоторые явления восприятия как иллюзии. Я думаю, что нет альтернативы этому методу поиска ответов на моральные вопросы, в которых мы можем сохранять некоторую уверенность даже перед лицом разногласий.

Хотя этот процесс структурно похож на проверку эмпирических гипотез в естественных или социальных науках на основе данных наблюдений, существует принципиальное отличие. В научном случае мы понимаем, что наши перцептивные наблюдения являются результатом причинного взаимодействия с миром, который мы исследуем. Несмотря на то, что мы не решили проблему разума и тела и не понимаем, как мозг производит сознательный опыт, у нас есть приблизительное представление о себе как об организмах, причинно встроенных в мир, составляющие и законы которого мы пытаемся открыть; поэтому то, как вещи кажутся с точки зрения нашего восприятия, ясно дает данные для такого исследования. Однако в моральном случае мы не считаем наши оценочные интуиции результатом каузального взаимодействия с моральной сферой, и неясно, какой другой вид укорененности или доступа к моральной истине может включать в себя моральное суждение. Как часто наблюдается, моральное суждение имеет это общее с логическим и математическим суждением, которые также не являются результатом нашего причинного взаимодействия с сферами логики и математики. Знание, полученное простым мышлением, таинственно. Но я собираюсь оставить в стороне большой и сложный вопрос о том, как это возможно, и сосредоточусь на более конкретных вопросах.

Вот знакомые черты обычного морального мышления, порождающие нашу проблему. Мы оцениваем множество разных вещей, но важными среди них являются положение дел или результаты, с одной стороны, и действия или политика, с другой. Для оценки положения дел мы используем понятия хорошего и плохого, лучшего и худшего. Для оценки действий мы используем дополнительно понятия правильного и неправильного. Классическая проблема заключается в том, существует ли независимый аспект морали, определяющий правильность и неправильность действий и политики — как отдельных лиц, так и институтов, — или единственными по-настоящему фундаментальными ценностями являются хорошие и плохие, так что стандарты правильного и неправильного должны быть объясняется инструментально, путем определения типов действий и политики, которые приводят к хорошим и плохим результатам. Последнему варианту Элизабет Анскомб дала название «консеквенциализм», а его самая известная версия — утилитаризм. Противоположное мнение, что право хотя бы в некоторых отношениях независимо от добра, не имеет имени, но принципы, которые оно определяет, обычно называют «деонтологическими» — некрасивое слово, но мы, кажется, застряли на нем. . Деонтологические принципы гласят, что то, является ли действие морально разрешенным, запрещенным или обязательным, часто зависит не от хороших или плохих его общих последствий, а от внутренних особенностей самого действия. В случае, подобном делу Хэмпшира, расчет вероятных последствий явно в пользу лжи заключенному, поэтому, если это было бы неправильно, это должно быть по какой-то другой причине.

Сосуществование в обычном моральном мышлении и дискурсе этих двух типов оценки является отправной точкой для моральной рефлексии, которая может привести нас к новому равновесию. Если мы серьезно относимся и к последствиям, и к деонтологии как к руководствам к поведению, они, естественно, часто будут ставить нас перед дилеммой. Когда деонтологический запрет — против убийства невинных, против нарушения обещания, против предательства — блокирует действие, которое предотвратило бы большее зло или принесло бы великое благо, мы, вероятно, все еще ощущаем силу разума, способствующего добру, которое вызывает искушение нарушить запрет. Я полагаю, что чувство морального конфликта в этих случаях возникает естественным образом, а не является просто философским артефактом.

Один из возможных ответов на такую дилемму состоит в том, чтобы просто принять консеквенциалистские доводы как решающие, чтобы они преобладали над деонтологической интуицией, истолковываемой как форма моральной брезгливости или беспочвенного табу. Однако без дополнительных объяснений этот всеконсеквенциалистский ответ был бы произвольным. Проблема возникает из-за того, что у нас есть оба типа моральной интуиции, и если мы позволим одному типу преобладать над другим, это может так же легко пойти в противоположном направлении: мы могли бы решить, что принцип, согласно которому нужно всегда делать то, что наилучшие общие последствия оказываются неправильными из-за очевидной недопустимости использования конкретных средств, таких как пытки, для достижения хороших целей. Можно было бы сделать вывод, что всегда позволять хорошим и плохим исходам определять правильное и неправильное — это иллюзия, возможно, иллюзия относительно того, что требует рациональность.

Простое противопоставление интуиций друг другу приводит к противостоянию. Чтобы решить, какие из них зачесть, а какие, если таковые имеются, выбросить, мы должны сделать больше. Для каждой стороны дилеммы мы должны взвесить плюсы и минусы — как лучше понять эти типы суждений, так и как наиболее убедительно подорвать их авторитет.

С положительной стороны легче всего объяснить значение консеквенциалистских ценностей, как в утилитаризме. У каждого из нас есть прямой доступ к тому, что хорошо или плохо в определенных вещах в нашей собственной жизни, таких как удовольствие и боль, свобода и принуждение, выживание и смерть. Как только мы принимаем решающее суждение о том, что такие вещи объективно хороши и плохи, воображение позволяет нам распространить эти ценности на аналогичные черты в жизни других людей. Кажется, нет причин взвешивать данное количество удовольствия или боли по-разному в зависимости от того, кто их испытывает. Таким образом, очевидный способ сравнить ценность двух положений дел — сложить хорошее или плохое в жизнях всех участников и посмотреть, какое из них имеет более высокий чистый баланс. Это то, что мы должны предпочесть и, если возможно, осуществить. Хорошее предпочтительнее плохого, а лучшее предпочтительнее худшего. Верны они или нет, но консеквенциалистские оценочные суждения не имеют ничего таинственного.

Позитивная интерпретация деонтологических ценностей менее прозрачна, но я верю, что мы можем придать им определенный смысл. Когда мы думаем таким образом о том, как ценить других, центральным является их статус автономных существ, независимых от нас, а не их восприимчивость к удовольствию и боли или другим хорошим или плохим вещам, которые могут с ними случиться. Деонтологические требования регулируют наше непосредственное взаимодействие друг с другом; они определяют, как мы можем относиться к нему, а не то, что мы должны хотеть, чтобы с ним произошло. Как и в случае с консеквенциалистскими ценностями, это распространение на всех ценности, важность которой мы можем признать в нашем собственном случае. Основная идея заключается в том, что мы должны рассматривать каждого человека, в том числе и себя, как человека, неподвластного подчинению другим, как центр морально защищенной сферы индивидуальной автономии, которая может быть предоставлена в равной степени всем. Каждый из нас уважает эту автономию в других прежде всего не как благо, которое мы должны продвигать, а как границу, которую мы не должны нарушать. Мы не должны нарушать его даже для того, чтобы не допустить повторения подобных нарушений со стороны других – отсюда и запрет пыток даже для получения информации о готовящемся теракте. Эта идея неприкосновенности кажется ясной, даже если существуют значительные неопределенности в точной форме деонтологических границ. Здесь, как и везде, есть место для неопределенности и постоянных размышлений. Пока это просто интерпретация деонтологии как вразумительного способа оценки людей, а не доказательство ее правильности. Но в этом отношении она находится на том же основании, что и интерпретация консеквенциализма, которую я дал.

Согласно этому сообщению, наши деонтологические убеждения в том, что определенные вещи нельзя делать с людьми, являются просто субъективным опытом столкновения с объективными границами неприкосновенности, которые определяют систематическую форму ценности. Хэмпшир, очевидно, чувствовал, что манипулировать заключенным, ложно обещая ему жизнь, он просто не мог этого сделать, даже врагу. Оно феноменологически более сложно, чем чувства беспристрастного сочувствия к удовольствиям и страданиям других, которые мотивируют подчинение утилитарным требованиям. Но это понятно как ответ на другой вид ценности, которой обладают люди.

Пока что можно сказать кое-что положительное об обоих типах интуиции, консеквенциалистской и деонтологической. Однако это не конец истории. Я сказал, что необходимо изучить плюсы и минусы обоих типов интуиции, и наиболее интересными аргументами являются те, которые претендуют на то, чтобы подорвать авторитет некоторых наших интуитивных отправных точек, особенно деонтологических. Я опишу два.

Первая — это теория, принадлежащая Дэвиду Юму, которая стремится не дискредитировать деонтологические требования, а показать, что они не являются морально базовыми, поскольку могут быть объяснены в терминах других ценностей. Эта теория называется консеквенциализмом правил или, в одной из его более конкретных версий, утилитаризмом правил. Он стремится оправдать многие из наших деонтологических интуитивных представлений — о собственности, контракте, обещании, политических обязательствах и различных индивидуальных правах — путем приписывания их тому, что мы усвоили определенные условности со строгими правилами, которые служат общим интересам.

Теория представлена Юмом в его описании того, что он называет «искусственными» добродетелями, и ее смысл в том, что эти моральные требования не имеют основания, независимого от общего блага общества. Они, по-видимому, нуждаются в независимом основании только потому, что общее благо общества требует строгих правил, таких как правила собственности и договора, которые могут служить консеквенциалистской цели только в том случае, если им следуют, даже если их нарушение в отдельном случае принесло бы больше пользы. чем вред. Полезность правила в обеспечении безопасности и предсказуемости требует, чтобы полезность не учитывалась при принятии решения о том, следует ли придерживаться его в каждом отдельном случае. Участники этих конвенций, усвоившие правила, воспринимают неправильность воровства и нарушения обещаний как простую и неотъемлемую часть; но эти требования не носят своего истинного значения на рукавах. Их условность и их консеквенциалистские основания скрыты, и это способствует их эффективности.

Хотя я считаю, что она не может дать полностью адекватного описания прав, теория Юма является блестящим вкладом в моральную философию. Он предлагает объяснять деонтологические требования таким образом, который также открывает возможность пересмотра этих требований, если на благо общества лучше послужит изменение руководящих конвенций и правил. Я считаю, что консеквенциализм правил — это, по крайней мере, часть правды о правах и деонтологических обязанностях. Это убедительно подтверждается тем фактом, что общества, которые отказались от защиты индивидуальных прав, чтобы оставить свои руки свободными для более эффективного стремления к общему благу, имеют одни из самых мрачных показателей в отношении его фактического достижения.

Правило-консеквенциализм не стремится устранить деонтологию, но показать, что она не является морально фундаментальной. Но в последнее время стала заметной вторая, более негативная критика антиконсеквенциалистских моральных интуиций. Его можно найти в работах некоторых психологов, в частности Даниэля Канемана, Джонатана Хайдта и Джошуа Грина, которые обратили свое внимание на психологический анализ моральных суждений и мотивации, а также на их нейрофизиологические, эволюционные или социологические основы. Этот подход также использовали непсихологи, такие как Питер Сингер и Касс Санстейн. Подобно Юму, она приписывает деонтологическим правилам некоторую форму социальной полезности, но часто склонна находить эту полезность более выраженной в прошлом, когда наши предки-охотники-собиратели жили небольшими группами, а эволюционные силы производили тогдашние функциональные склонности, которые мы обнаруживаем. действует в нас по сей день. Эти диспозиции сильно препятствуют прямой межличностной агрессии и нарушению межличностных соглашений и, следовательно, способствуют мирному сосуществованию и сотрудничеству. Они эффективны, потому что не требуют знания долгосрочных последствий, а реагируют только на непосредственный характер действия и задействуют эмоции, а не рассуждения.

В конце концов, версия частично оправдывает, как и у Хьюма, но частично опровергает. Он не ставит своей целью открыть моральную основу для наших интуитивных представлений. Вместо этого он просит нас занять отстраненную позицию по отношению к себе и своим моральным реакциям — попытаться понять себя со стороны, так сказать. Затем мы обнаруживаем, утверждается, что некоторые из наших самых надежных моральных суждений являются продуктом не разума, а эмоционально заряженного инстинкта, созданного естественным отбором. Только после научного объяснения этих реакций мы можем решить, каким из них мы должны позволить продолжать влиять на нас, а какие вместо этого следует отвергнуть как эмоциональные иллюзии.

Вывод этих психологических критиков заключается в том, что, хотя эволюционное наследие деонтологической морали сохраняет некоторую полезность в качестве набора эвристик для определения того, что правильно делать большую часть времени, или, выражаясь терминами Канемана, в качестве примера «быстрое мышление» в отличие от менее эффективного, но более точного «медленного мышления» — тем не менее, единственными моральными стандартами, которые являются действительными сами по себе, являются рациональные стандарты консеквенциализма, а точнее, некоторая форма утилитаризма. Это стандарт, лежащий в основе того, что полезно в деонтологических аспектах интуитивной морали, и это также стандарт, который оправдывает отказ от деонтологических интуитивных представлений, когда более медленный расчет затрат и выгод показывает, что они принесут нам больше вреда, чем пользы.

Однако, даже при такой предполагаемой научной поддержке, я считаю, что еще слишком рано объявлять о победе консеквенциализма.

Отстраненная биологическая позиция по отношению к самим себе в настоящее время является культурным обыденным явлением. Люди привыкли думать о своих психологических предрасположенностях как о продукте естественного отбора, а о своем разуме и мотивах как о не находящихся под их сознательным рациональным контролем. Но это лишь ставит проблему различения нравственной видимости и нравственной реальности и еще не решает ее. Психологически редуктивные или развенчивающие объяснения наших моральных интуиций не подтверждаются сами собой; они являются вкладом в процесс рефлексивного равновесия, и мы должны решить, являются ли они более правдоподобными, чем суждения, которые они предлагают заменить.

Проблема видимости и реальности лежит в основе философии и встречается во всех областях науки. Оно возникает, когда мы временно выходим за пределы самих себя и рассматриваем то, как вещи кажутся нам в каком-то отношении психологическим фактом — фактом об определенном типе существ в мире. Тогда возникает вопрос, совместимо ли лучшее объяснение этого психологического факта, использующее доступные нам формы биологического, нейрофизиологического, психологического и исторического понимания, с нашим постоянным утверждением, что вещи таковы, какими они кажутся с этой точки зрения. Мы можем задать этот вопрос, является ли явление чувственным восприятием, памятью, математической достоверностью, эстетическим суждением или моральным убеждением.

Однако важно, чтобы, когда мы делаем этот шаг вне себя, внутренняя точка зрения, которую мы исследуем, не исчезала. Мы не можем полностью отказаться от нашей собственной точки зрения и наблюдать за собой, как если бы мы были кем-то другим. Даже когда мы принимаем внешнюю точку зрения, она остается нашей. В случаях, которые мы обсуждаем, как деонтологические интуиции о неправильности убийства или предательства, так и консеквенциалистские интуиции о благом спасении большего количества жизней, а не меньшего, продолжают предлагать prima facie основания для моральной веры, и мы должны решить, является ли то, что представляется внешний вид оправдает нас в пренебрежении некоторыми из них.

Придя к такому суждению, мы просто должны использовать моральную интуицию, иначе мы не смогли бы сделать никаких моральных выводов. Таким образом, вопрос будет заключаться в том, убедительно ли внешний взгляд — научный, исторический или социологический — на наши моральные реакции ослабляет авторитет одних в большей степени, чем других. Поскольку в этом конкурсе участвуют сами ответы, результат не является автоматическим. Я считаю, что для тех видов индивидуальных прав, которые мы рассматриваем, результат внешнего вызова остается столь же проблематичным, как и первоначальная моральная дилемма.

Когда психологические и нейрофизиологические данные и спекулятивные эволюционные объяснения опираются на эти суждения, реакции, как правило, расходятся, что, как я подозреваю, сильно зависит от предшествующей предрасположенности рефлектора за или против чисто консеквенциалистского мировоззрения. Некоторые люди просто считают утилитаризм единственной рационально понятной формой морального оправдания; другие считают столь же очевидным, что мораль имеет и другое измерение. Для первого тот факт, что деонтологические суждения приходят быстро, без размышлений, и что они связаны с эмоциями как феноменологически, так и нейрофизиологически, является причиной дискредитации их как примеров морального знания, особенно потому, что они иногда требуют от нас что явно иррационально, а именно предпочесть большее зло меньшему. Гипотеза об их эволюционном происхождении дает альтернативное объяснение их эмоциональной силы.

Но для антиконсеквенциалистов непосредственная и эмоциональная сила реакций на убийство, пытки, предательство и т. д. неудивительны, поскольку они являются реакцией на непосредственный моральный характер нашего взаимодействия с другим человеком, а не на более широкие последствия. Конечно, ваша вентромедиальная префронтальная кора будет извиваться, когда вы думаете об убийстве или пытках кого-то! Антиконсеквенциалисты также указывают на другой психологический факт: беспристрастная доброжелательность, мотив, который должен лежать в основе утилитаризма, слишком слаб у большинства людей, чтобы поддерживать послушание его строгим моральным требованиям; что делает его непригодным в качестве единственного основания человеческой морали. Что касается эволюционных спекуляций, то их вряд ли можно считать независимыми эмпирическими данными: они действительно основаны на консеквенциалистской моральной теории и могут быть восприняты с долей скептицизма.

Другими словами, ничто в этом сложном наборе аргументов и контраргументов не заставляет отказаться ни от консеквенциалистской, ни от деонтологической позиции. Главное, как указал Селим Беркер, заключается в том, что разногласия по поводу того, как реагировать на информацию о психологии и нейрофизиологии морального суждения, сами по себе являются моральными разногласиями. Внедрение этих открытий в процесс рефлективного равновесия, безусловно, правомерно, но, в конце концов, именно мы должны решить, должны ли они подрывать нашу уверенность в достоверности деонтологических суждений, которые они должны объяснять. И в этом решении играют роль сами эти интуиции. Они не уходят автоматически с места происшествия в ответ на показания МРТ. Вопрос не в том, вызовет ли взгляд со стороны интуицию, подвергшуюся сомнению, эмоционально ослабить. Вопрос в том, убеждает ли это нас рассматривать их, какова бы ни была их эмоциональная яркость, просто как видимость, а не как признание моральной реальности. (В конце концов, оптические иллюзии не исчезают как особенности зрительного опыта, когда мы посредством измерений узнаем, что они иллюзии.) Когда мы рассматриваем себя и свою моральную психологию со стороны, нам все равно приходится решать, требует ли внешний взгляд от нас того, чтобы отозвать наше согласие на то, что представляется как истина изнутри. И взгляд изнутри является участником этого выбора.

Я думаю, что из истории этого спора и упорства обеих сторон ясно, что здесь можно обнаружить два совершенно разных рефлексивных равновесия, одно из которых сохраняет значительный деонтологический компонент в морали, а другое значительно ревизионное. .

Я предполагаю, что в свете этого противостояния ни одна из сторон не может считать себя опровергнувшей другую. Оба являются жизнеспособными моральными воззрениями. Поэтому давайте зададим немного другой вопрос. Будет ли переход на ревизионную позицию считаться нравственным прогрессом? Именно так это обычно представляется, в отличие от консервативного нежелания отказаться от внутренней привязанности к основным правам личности, рассматриваемым как наследие прошлого.

Мы знаем, что человеческая мораль меняется со временем, и маловероятно, что она когда-либо достигнет окончательного устойчивого состояния, как и наука. Вместо того, чтобы говорить, что некоторая форма консеквенциализма является единственной рациональной моральной точкой зрения, моральные ревизионисты могут быть поняты как предлагающие нам шаг вперед на этом пути морального развития. Можно подумать об этом, mutatis mutandis, по аналогии с более поздней научной теорией, которая не просто опровергает, но включает и заменяет более раннюю теорию таким образом, что многие ее результаты сохраняются и объясняются, а другие пересматриваются. Отличие состоит в том, что моральные теории представляют собой не альтернативные описания внешнего мира, а нормативные альтернативы.

Некоторые примеры моральной реформы можно рассматривать только как прямое опровержение взглядов, которые они стремятся ниспровергнуть. Это относится и к современной революции во взглядах на гомосексуальность, которая преодолела очень сильное табу во имя личной свободы и человеческого счастья и, кажется, находится на пути к растворению эмоционально нагруженного чувства осквернения, которое так долго поддерживало табу. С другой стороны, некоторые предложения о нравственном прогрессе просто ложны, иногда чудовищно ложны. Ведь и нацизм, и большевизм оправдывались под маской нравственного прогресса. Но есть и другие примеры, которые ставят вопрос о прогрессе иначе, как оценочное сопоставление альтернативных концепций одной и той же нравственной области.

Одним из примеров, который можно рассматривать таким образом и который тесно связан с рассматриваемой нами проблемой, являются права собственности. Радикальная надежда на то, что право частной собственности может быть упразднено в пользу общественной собственности, оказалась разрушительной мечтой. Но я нахожу совершенно убедительным юмовский взгляд на собственность не как на основное моральное право, а как на условность, поддерживаемую ее незаменимым вкладом в коллективные интересы общества. И до тех пор, пока она обеспечивает безопасность владения, правопреемства и обмена, позволяя накапливать капитал, экономическое планирование и сотрудничество в долгосрочной перспективе, система правил и прав собственности может также служить и другим целям, таким как распределительная справедливость. Эта инструментальная антилокковская концепция прав собственности имеет некоторое распространение, но ей противостоит мощная либертарианская тенденция в западной морали, которая продолжает иметь большое политическое влияние, особенно в США. Поэтому я думаю, что конвенционалистская, в значительной степени консеквенциалистская концепция прав собственности, превращающая их в средство социальной справедливости, лучше всего представить как призыв к нравственному прогрессу — призыв включить господствующую концепцию в расширенную. Реформа морали собственности означала бы, что права собственности стали широко рассматриваться как основанные не на индивидуальной свободе, а на коллективном благе. Несмотря на то, что индивидуальная свобода является важной ценностью и должна быть защищена при осуществлении тех прав собственности, которыми мы обладаем в соответствии с соглашениями о коллективной собственности, ее не следует рассматривать как основу этих прав и не следует определять их содержание.

Это пример того, как моральное воззрение, имеющее значительную интуитивную поддержку, может быть заменено другим, которое считается более высоким. На мой взгляд, даже несмотря на то, что концепция прав собственности, основанная главным образом на свободе и самопринадлежности, воплощает важные ценности, ее замена конвенционалистской концепцией, включающей некоторую защиту свободы, была бы явным примером прогресса.

Но было бы нравственным прогрессом, если бы мы увидели все деонтологические границы не как основополагающие для морали, а в лучшем случае как грубые ориентиры, достойные уважения лишь в той мере, в какой их относительно строгая защита действительно служит благу общества или человечество в целом? Я думаю, что это зависит от того, будет ли прогрессом упрощение моральной точки зрения.

В каком-то смысле моральная точка зрения требует поставить себя на место всех остальных и принимать во внимание отдельную точку зрения каждого человека при принятии решения о том, что делать. Вопрос: как?

Нельзя отрицать привлекательность консеквенциалистского способа беспристрастной оценки людей. Может показаться, что нет возможности учитывать точки зрения всех индивидуумов, не сливая их в единый океан пользы и вреда, который затем оценивается как единое целое. Но есть и другой способ. В деонтологической морали каждый индивид стоит перед нами отдельно, и неприкосновенность индивида, стоящего перед нами, доминирует над соперничающими притязаниями тех, кому мы могли бы помочь, принеся его в жертву общему благу. В некотором смысле неприкосновенность этого индивидуума означает неприкосновенность всех. Думаю, мы чувствуем это, даже когда в типичной дилемме ставим себя одновременно на место нескольких потенциальных жертв этих двух разных видов.

Это индивидуализированное моральное уважение является тем, что мораль может гарантировать всем в равной степени: одинаковое право на определенное обращение, одинаковый статус, одинаковые ограничения или границы. Оно определяет характер наших отношений друг с другом. Каждый человек, с которым я взаимодействую, представляет для меня ту же упрямую и непроницаемую моральную поверхность, которую я представляю ему: есть определенные вещи, которые ни один из нас не может сделать по отношению к другому. И этот «моральный минимум» есть выражение в структуре морали требования, чтобы нравственное рассмотрение относилось к каждому индивиду в отдельности. Это не так, если нравственность в принципе допускает полное подчинение интересов одного человека большим интересам других. Как подчеркивала Фрэнсис Камм, в таком неприкосновенном статусе отказано каждый любой консеквенциалистской системой, какие бы результаты она ни ценила.

Вопрос, который я задаю, заключается в том, должны ли мы, глядя на себя со стороны, рассматривать нашу приверженность правам и деонтологии как излишне загроможденный моральный взгляд, который сильно преувеличивает требования человека, с которым мы сталкиваемся, и ограничивает нашу рациональность. Было бы прогрессом, если бы мы больше не брали в качестве фундаментальных моральных ориентиров индивидуально-центрированное деонтологическое мировоззрение и проистекающие из него интуиции?

Думаю, что-то потеряется. Без сомнения, человеческая мораль будет развиваться, и, возможно, она будет двигаться в более консеквенциалистском направлении. Но совершенно иное отношение к людям, достойное обращение с каждым из них, что бы ни случилось, и требование такого отношения к себе, является жизненно важной частью нашей жизни. Самое главное, это особый способ мышления о том, как относиться друг к другу, источник наших постоянно развивающихся интерпретаций равноправия людей как носителей прав человека. Без него преимущества членства в нравственном сообществе серьезно уменьшились бы — не количественно, а качественно. Те, кто не согласен, увидят, что я просто задаю вопрос, но, возможно, это неизбежно.

Моральная психология: обмен | Джонатан Хайдт

В редакцию :

Психология зародилась как раздел философии, и на протяжении столетий эти две области исследования давали друг другу богатую информацию. Некоторые из величайших моральных философов в истории писали о моральных последствиях «человеческой природы», «моральных чувств» и «кривого дерева человечества», в то время как психологи исследовали, как концепции, разъясняемые философами, воплощаются в жизнь обычными умами. Как психологи, мы продолжали извлекать пользу из этого диалога, особенно потому, что мы обнаружили, что философы являются лучшими рассуждениями в академии: ученые, скорее всего, внимательно читают, точно резюмируют, уважают различия и разоблачают заблуждения.

VII

Фотография Антонина Краточвиля из его серии «Посвящение Абу-Грейбу», 2006 г. европейских и средиземноморских исследований и философии в Нью-Йоркском университете), в котором пять недавних книг по психологии (в том числе по одной от каждого из нас) были объединены в одну кучу с двумя отчетами о программе ЦРУ по пыткам заключенных в 2001–2006 годах. Вопреки самой лучшей философии Шоу утверждает, что психологические и биологические факты «морально неуместны» и «ничего не могут сказать нам» о моральных положениях. Она намекает, что психологи, испорченные своими нынешними теориями, не имеют «надежного морального компаса», который помог бы им противостоять пыткам. И она ведет свое дело с помощью атрибуции без цитирования, ложных дихотомий и стандартов вины по ассоциации, которые делают Джозефа Маккарти похожим на Шерлока Холмса.

Проблема начинается с неоднократных заявлений Шоу о том, что психология претендует на «особую власть» над моралью. На самом деле Шоу не может назвать ни одного психолога, претендующего на особый авторитет или «высшую мудрость» в вопросах морали. Спроецировав эти амбиции на пять книг, в которых просто обсуждаются последних исследований в области нравственного чувства, Шоу, по-видимому, не может представить себе никакого вклада психологии в моральную философию, который не дотягивает до прямого захвата: единственный приемлемый вклад, по ее мнению, равен нулю.

Таким образом, Шоу неоднократно утверждает, что исследование морального чувства равносильно утверждению о том, что он является оракулом моральной истины. Затем она учит нас: «Было бы ошибкой предполагать, что знания в области психологии, описательной естественной науки, сами по себе могут дать кому-то право определять, что является морально правильным и неправильным». Это действительно заблуждение. Вот почему Пинкер писал в разделе о морали в книге, которую Шоу якобы читал: , тема в психологии.

Вот почему Хайдт в конце своей книги написал:

Философы обычно проводят различие между описательными определениями морали (которые просто описывают то, что люди считают моральным) и нормативными определениями (которые конкретизируют то, что действительно и по-настоящему правильно, независимо от того, что кто-то думает). До сих пор в этой книге я был полностью описательным.

Затем Хайдт предложил определение «моральных систем», которое, по его словам, «не может быть самостоятельным нормативным определением», но может быть полезным в качестве «дополнения» к философским теориям.

В том же духе Деймон и Колби пишут:

Моральная психология не может полностью избежать вопросов о том, каким должно быть (вопросы, которые философы называют предписывающими или нормативными )…. Этот вид анализа… опирается на философскую аргументацию, а не на эмпирическую проверку.

В книге Джошуа Грина, со своей стороны, есть раздел, озаглавленный «Доставляет ли наука моральную истину?» что излагает его ответ: нет. И когда мы спросили Пола Блума, есть ли в его книге содержательная цитата, признающая различие, он ответил: «Тот факт, что нельзя вывести мораль из психологических исследований, настолько очевиден, что я никогда не думал прямо запиши это. »

На самом деле именно настойчивое утверждение Шоу о полной нерелевантности моральной психологии для нормативных вопросов является отходом от многовековой моральной философии и от практики многих современных философов, которые активно потребляют психологию и вносят в нее свой вклад. Давно признано, что выводы о моральных чувствах, даже если они не определяют истинность моральных суждений, весьма относятся к философским исследованиям о них. Утилитаризм намекает на способность людей (и животных) рассуждать, страдать и процветать. Этика добродетели зависит от черт характера. Кант, излагая свою деонтологическую теорию, как известно, написал, что «действие, к которому применимо «должное», действительно должно быть возможным в естественных условиях». По мере разработки каждой из этих теорий она неизбежно соприкасается с предположениями о познании, аффекте, личности и поведенческой гибкости — предмете психологии.

Недавние открытия в моральной психологии предлагают еще одну точку соприкосновения. Многие этические убеждения подкреплены сильным ощущением того, что некоторые действия по своей сути являются хорошими или плохими. Иногда эти интуитивные догадки могут быть оправданы философскими размышлениями и анализом. Но иногда их можно развенчать и показать, что это неоправданная интуиция, без моральных оснований. Исторические примеры включают возмущение ересью, богохульством и оскорблением величества, отвращение к гомосексуализму и расовому смешению, брезгливость в отношении медицинских достижений, таких как вакцинация и переливание крови, черствость по отношению к рабам и животным, а также безразличие или ненависть к иностранцам. Любой читатель новостей подтвердит, что некоторые из этих исторических примеров слишком современны.

Психология, неврология и эволюционная биология, хотя сами по себе они не могут опровергнуть моральные интуиции, очень важны для их оценки, поскольку наши наивные интуитивные представления об этическом обосновании наших интуитивных чувств сами по себе могут быть интуитивными чувствами и не могут быть приняты по номиналу. Исследование Хайдта о моральном разнообразии внутри культур и между ними предполагает, что моральные чувства могут быть связаны с широким спектром проблем, включая авторитет, чистоту, лояльность и соответствие, которые могут вызывать те же самодовольные убеждения и карательные чувства, которые либеральные жители Запада тратят на идеалы добра, свободы и справедливости. Грин показал, что некоторые из этих моральных чувств коренятся в автоматических и древних цепях эмоционального мозга и что связанные с ними интуиции чувствительны к факторам, которые почти все считают морально неуместными. Открытия о человеческой природе, подобные этим, далеко не очевидны, и только те, кто заперт в дисциплинарной яме, могут настаивать на том, что они совершенно не имеют отношения к проблеме оценки того, какие моральные интуиции мы должны игнорировать.

А как насчет самих нормативных моральных рассуждений? Шоу пишет, что «все те, кого я здесь обсуждаю, утверждают, какие виды моральных суждений являются хорошими или плохими, оценивая, какие из них являются адаптивными или неадекватными по отношению к норме социального сотрудничества». На самом деле, никто из них этого не делает. Шоу, похоже, неправильно понял технический термин сотрудничество , который биологи определяют как «процесс, в котором два или более организмов действуют вместе для взаимной выгоды». Сотрудничеству уделяется много внимания в психологии, потому что оно редко встречается среди неродственных животных, но часто встречается у людей, а также потому, что тонко сбалансированные риски и преимущества сотрудничества помогают объяснить, как моральные чувства, такие как доверие, симпатия, благодарность, вина, стыд и гнев, могут эволюционировали. Но этот термин является рубрикой для семейства морально релевантных поведений, а не критерием, по которому поведение оценивается как действительно нравственное.

В любом случае Шоу вскоре противоречит сама себе, отмечая, что Пинкер на самом деле ссылается на «взаимозаменяемость точек зрения» как на источник морали. Она также отвергает это как «странно ограничительное» и отличное от «любой философской теории более высокого порядка». Тем не менее, предложение, следующее за тем, которое она цитирует, уточняет:

Эту основу морали можно увидеть во многих версиях Золотого правила, открытых основными религиями мира, а также в «Точке зрения на вечность» Спинозы, в категорическом императиве Канта, Общественный договор Гоббса и Руссо и самоочевидная истина Локка и Джефферсона о том, что все люди созданы равными.

В понимании Шоу эти «странно ограничивающие» принципы не должны считаться «философскими теориями более высокого порядка». Она также не отмечает, что природа и история идеала прав человека являются главной темой книги.

Из этих небрежных изложений Шоу переходит к своим намекам на то, что психологи молчаливо соглашаются на пытки: достаточно, чтобы обеспечить их надежным моральным компасом.

Недавние события в профессии психолога обескураживают в этом отношении.

Да, это переход: психологи много пишут о сотрудничестве, поэтому, наверное, не могут понять, что пытки — это плохо. На следующих нескольких страницах рассматривается отчет Хоффмана, инициированный Американской психологической ассоциацией для расследования роли, которую АПА сыграла в годы после терактов 11 сентября, когда несколько членов ее руководства сотрудничали с военными США, чтобы расширить сферу разрешений на психологов для консультирования военных по вопросам «усиленных допросов», также известных как пытки. Эти члены действительно кажутся виновными в подрыве нормального процесса, направленного на то, чтобы APA одобрило более широкое разрешение, чем когда-либо сознательно позволили бы его члены. Два психолога работали над этими программами в тесном сотрудничестве с военными. Такое упущение в подотчетности и этике может быть организационной опасностью для такой разросшейся гильдии, как АПА, с ее 80 000 членов и партнеров, пятью сотнями сотрудников и 56 подразделениями (охватывающими все, от математической психофизики до семейной терапии). Когда стало известно об этом сговоре, большинство членов АПА вместе с ее нынешним руководством пришли в ужас. Тем не менее, Шоу клевещет на всю «профессию психолога» как на причастную к сговору.

Намеки Шоу об авторах пяти книг, которые она обсуждает, еще более туманны.

1. Вина по воображению. Шоу цитирует отрывок из доклада Хоффмана о том, как некоторые психологи, узнав о сговоре АПА, почувствовали себя физически больными. Затем она пишет:

Легко представить, что психологи, претендующие на звание экспертов по морали, отвергают такую реакцию как ненадежную «интуитивную реакцию», которая должна быть отвергнута более изощренными рассуждениями. Но полное недоверие к быстрым, эмоциональным реакциям вполне может оставить людей без морального компаса, достаточно сильного, чтобы направлять их во времена кризиса, когда наши суждения подвергаются самым серьезным испытаниям, или чтобы конкурировать с мощными неморальными мотивами.

Шоу прав: это легко представить. Но делает ли это правдой? Мы предпочитаем советоваться с миром, а не со своим воображением, поэтому мы опросили психологов, упомянутых в статье, на предмет того, отбросят ли они внутреннюю реакцию на пытки как ненадежную внутреннюю реакцию. Результаты: семь из семи сказали «нет». Ни один из этих психологов не считает, что реакцию физического отвращения следует подавлять или следует полностью не доверять. Но некоторые отметили, что в прошлом люди чувствовали себя физически больными при мысли о гомосексуализме, межрасовых браках, вакцинации и других морально безупречных поступках, поэтому одни только внутренние чувства не могут составлять «моральный компас». Доводы против «усиленных допросов» не настолько хрупки, как предполагает Шоу, что они должны опираться на интуицию: моральные аргументы против пыток неопровержимы. Таким образом, хотя примитивное физическое отвращение может служить ранним предупредительным сигналом, указывающим на то, что некоторые практики требуют моральной проверки, именно «более изощренные рассуждения» должны вести нас во времена кризиса.

2. Вина по ассоциации. С явным удовольствием Шоу прослеживает сеть связей между моральными психологами и Мартином Селигманом. Селигман разработал «теорию выученной беспомощности» в 1970-х годах, а в конце 1990-х основал позитивную психологию. Два психолога, чья консалтинговая фирма консультировала военных по вопросу о пытках, опирались на идеи Селигмана о выученной беспомощности. В отчете Хоффмана не было обнаружено никаких доказательств того, что Селигман знал о том, что его исследование используется таким образом. Но для Шоу это не имеет значения; по ее меркам Селигман ассоциируется с пытками. И, как показывает ее тщательное исследование, каждый из нас связан с Селигманом . Блум и Хайдт проводят один уик-энд в году курс позитивной психологии. Пинкер работал в консультативном комитете проекта Селигмана. Селигман расхваливал книгу Колби и Деймона. Селигман — один из самых плодовитых и творческих психологов всех времен; мы рады быть связанными с ним, как и тысячи людей внутри и вне психологии, которые использовали его идеи, искали его совета и поддержки или сотрудничали с ним в проектах. Что именно пытается сказать Шоу, строя паутину ассоциаций, одним из узлов которой является «пытка»? Этот стиль инсинуации, по ее словам, «не совсем привлекателен».

3. Вина за твит. Шоу много цитирует из доклада Специального комитета Сената по разведке, в том числе разделы настолько тревожные, что некоторые читатели могут запросить триггерное предупреждение в начале ее эссе. Неясно, какое отношение все это имеет к моральной психологии, пока Шоу не обнародует свой неопровержимый пистолет:

Когда в декабре 2014 года специальный комитет Сената по разведке опубликовал свой обширный отчет о пытках, Джонатан Хайдт разместил в Твиттере ссылку на статью Мэтт Мотыль, его бывший доктор философии. студентом, утверждая, что отчет не изменит чьих-либо взглядов на мораль или эффективность пыток из-за явления когнитивной предвзятости, которое искажает оценку людьми соответствующих доказательств. Мотыль предупредил, что никто из нас не должен полагать, что наши представления о пытках основаны на фактах. Тем не менее, есть установленные факты. Один из них заключается в том, что психологи получили огромные финансовые выгоды, участвуя в официальных пытках, имея при этом явные доказательства их неэффективности.

Это правда, что Хайдт разослал твит со словом «пытки», отсылая читателей к эссе Мотыля Time , в котором объяснялось, что в нашей политически поляризованной стране отчет вряд ли изменит мнение обеих сторон. . Хотя Мотыль действительно объяснил, почему люди, находящиеся на всех сторонах спора, склонны полагать, что только их сторона располагает фактами, он, как предполагает Шоу, не пытался отрицать фактическую основу отчета. И если Шоу хочет просмотреть твиты, чтобы разоблачить лежащие в основе моральные убеждения ее подзащитных, она могла бы процитировать этот ретвит от Хайдта (первоначально Хенда Амри): «»Работают ли пытки?» «Возможно ли рабство с коммерческой точки зрения?» и «Может ли геноцид помочь перенаселению?»

4. Вина по общим методам и стандартам. Шоу раскрыл два убийственных совпадения между Хайдтом и американскими военными. Она указывает, что военные использовали когнитивно-поведенческую терапию и обучение устойчивости, и что Хайдт также выступал за эти навыки (в эссе Atlantic с Грегом Лукьяновым). Она добавляет, что «военных беспокоит «очень либеральная, если не крайне левая» ориентация академических психологов» , и Хайдт тоже! Как она выразилась: «Джонатан Хайдт неоднократно порицал отсутствие консерваторов в профессии социальной психологии…. Его приоритеты, похоже, тесно связаны с приоритетами Министерства обороны».

Точно выровнять? Хайдт вместе с пятью другими социальными психологами задокументировал утрату политического разнообразия в социальной психологии и хорошо известные опасности, которые может создать такая ортодоксия, включая предвзятость, ошибки и групповое мышление. Шоу неправильно истолковывает статью как статью об «отсутствии консерваторов». На самом деле авторы приводят не политический аргумент (ни один из них не является консервативным), а методологический: любая область социальных наук с монокультурой политических убеждений является интеллектуально нездоровой. Тенденциозно связывая эту озабоченность с «приоритетами» Министерства обороны, Шоу намекает, что разнообразие мнений в чем-то подозрительно, что это волнует только военных, как будто все остальные должны довольствоваться непроверенным соответствием.

Шоу обвиняет моральных психологов в том, что они «пренебрегают философскими теориями», но сама она, похоже, пренебрегает философскими нормами и стандартами. Ее переплетение неправильных атрибуций, путаницы и клеветы равнозначно поведению, неподобающему философу.

Джонатан Хайдт
Школа бизнеса Стерна
Нью-Йоркский университет
Нью-Йорк

Стивен Пинкер
Факультет психологии
Гарвардский университет
Кембридж, Массачусетс

Тэмсин Шоу

отвечает

Моральная психология является бесценным аспектом человеческого понимания, поскольку она проливает свет на моральные способности и ограничения человеческих существ. И этот факт действительно давно был оценен философами (возможно, не так сильно, как Фридрихом Ницше, сочинения которого были основным направлением моей научной работы). Открытия моральной психологии также начали находить место в общественном воображении благодаря известным редакционным статьям и более популярным книгам по психологии. Но современные исследования психологов в этой области выдвинулись на первый план одновременно с исключительным моральным кризисом в их профессии, что неизбежно придает их размышлениям особое значение, требующее тщательного изучения.

Недавний отчет Хоффмана, подготовленный по заказу Американской психологической ассоциации и касающийся этики, допросов и пыток, выявил как разрушительные моральные недостатки отдельных психологов, так и более общую уязвимость в более широких областях профессии. Хотя подавляющее большинство членов АПА не участвовали в защите, планировании или применении пыток, а некоторые усердно работали над разоблачением того, что происходит, было ясно, что руководство их профессиональной ассоциации предало ее основные ценности, в том числе принцип не навреди. Два психолога ЦРУ, ответственные за фактическое применение пыток к заключенным, Джеймс Митчелл и Брюс Джессен, были в центре внимания средств массовой информации. Но отчет Хоффмана обращает внимание на участие нескольких очень высокопоставленных академических психологов.

BBC

Основатель Positive Psychology Мартин Селигман в программе BBC Hardtalk , декабрь 2007

Поскольку Джонатан Хайдт и Стивен Пинкер настаивают на том, что бывший президент APA Мартин Селигман не был признан виновным в сознательном участии в программе пыток, это стоит кратко изложить, что на самом деле сообщает нам отчет о его причастности. Хотя Селигман был одним из всего лишь трех свидетелей из 148, которые отказались говорить напрямую со следователями Хоффмана, потребовав вместо этого прислать ему письменные вопросы, им удалось установить следующее.

В декабре 2001 года Селигман созвал у себя дома собрание, чтобы обсудить участие ученых в усилиях по национальной безопасности после 11 сентября. Среди присутствующих были психолог ЦРУ Джеймс Митчелл и руководитель отдела исследований и анализа Оперативного отдела ЦРУ Кирк Хаббард. .

В отличие от Селигмана, и Хаббард, и Митчелл согласились дать интервью. Селигман утверждал, что помнит еще одну встречу с Хаббардом у него дома, в апреле 2002 года, чтобы обсудить свою теорию «выученной беспомощности» с Хаббардом и женщиной-юристом, и что в этот раз его пригласили выступить по теории выученной беспомощности. беспомощность в школе выживания, уклонения, сопротивления и побега (SERE), спонсируемой правительством США. Хаббард, однако, вспоминал, как встречался с Селигманом у него дома несколько раз после первой встречи, включая встречу в апреле 2002 года, на которой, согласно отчету Хоффмана, «он, Митчелл и Джессен встретились с Селигманом в его доме, чтобы пригласить его поговорить о выученная беспомощность в SERE школа».

Позже Селигман признал, что встреча должна была иметь место и что именно по этому поводу его пригласили выступить в школе SERE. Согласно графику, указанному в обширном отчете сенатского комитета по разведке о пытках, встреча с Митчеллом и Джессеном должна была состояться незадолго до того, как Митчелл вылетел в Таиланд, чтобы помочь в допросе Абу Зубайды с использованием методов пыток, полученных, согласно Отчет Хоффмана из теории выученной беспомощности Селигмана. Степень дальнейшего участия Селигмана не установлена, но в электронном письме, отправленном Хаббардом в 2004 году, он выразил благодарность Селигману за помощь «в течение последних четырех лет».

В отчете Хоффмана дважды говорится, что отрицание Селигманом любых подозрений в том, что ЦРУ интересовало его теории для использования в допросах, не заслуживает доверия. Правдоподобное отрицание здесь затруднено тем фактом, что рассматриваемое лицо является экспертом по человеческому поведению, работающим в вооруженных силах. Неспособность представить вероятные последствия своих действий, казалось бы, ставит под сомнение его квалификацию для этой должности.

Но большее значение, чем отдельные моральные недостатки, для многих членов APA имеет тот факт, что отчет Хоффмана раскрывает способ, которым, в более широком смысле, финансовые стимулы порождают тревожные конфликты интересов внутри профессии. В ответ на отчет организация «Психологи за социальную ответственность» сделала следующее заявление:

В свете доказательств, собранных следственной группой Хоффмана, психологи обязаны признать и изучить, как десятилетия зависимости от военных и разведывательных служб в вопросах трудоустройства, финансирования и положения повлияли на всю нашу профессию таким образом, что никогда не подвергался должному обследованию.

Таким образом, именно в свете этих опасений необходимо изучить доминирующий дискурс о морали в психологии, претендующий на компетентность этой профессии.

В своей статье я отметил, что большая часть недавней литературы по психологии морали находится под влиянием школы позитивной психологии, основанной Мартином Селигманом. Согласно книге Майкла Мэтьюза « Крепкая голова: как психология революционизирует войну », школа мысли, связанная с позитивной психологией, стала особенно цениться военными в «глобальной войне с терроризмом». И действительно, Селигман получил контракт на 31 миллион долларов от Министерства обороны для своего Центра позитивной психологии в Пенсильванском университете, а также возглавил военную комплексную инициативу по фитнесу для солдат стоимостью 125 миллионов долларов. Смысл привлечения внимания к связям между выдающимися деятелями в области моральной психологии и движением «Позитивная психология» состоит не в том, чтобы возлагать вину за пытки там, где она неуместна, или в том, чтобы подразумевать вину в связи с Селигманом, а в том, чтобы задать необходимые вопросы. о том, способствует ли их подход к морали строгой моральной саморефлексии, которую авторы отчета Хоффмана и многие члены АПА считают необходимой.

Связи между авторами, которых я обсуждаю, и Позитивной Психологией не являются тенденциозными или личными, но отражают глубокие интеллектуальные долги и сходства, которые заслуживают более глубокого объяснения, чем они были до сих пор. Джонатан Хайдт, в частности, с самого начала этого движения стоял плечом к плечу с Селигманом в том, что они оба явно считают проектом морального возрождения. В своей книге 2006 года «. Гипотеза счастья » Хайдт описывает американскую культуру, которая после социальных потрясений XIX в.60-х, «сбился с пути», и он говорит нам, что одной из первых задач Селигмана при запуске позитивной психологии было открытие положительных человеческих качеств, способствующих нравственному развитию. В 2003 году Хайдт и Кори Киз отредактировали том с предисловием Селигмана под названием « Процветание: позитивная психология и хорошо прожитая жизнь ». В своем собственном труде «Возвышение и позитивная психология морали» Хайдт подчеркивает, что позитивная психология может привести к «сбалансированной переоценке человеческой природы и человеческого потенциала» путем изучения корней добра.

Пинкер и Хайдт настаивают на том, что они и все другие обсуждаемые авторы полностью осознают, что описательная наука, которой они занимаются, сама по себе не может предложить решения моральных вопросов. Тем не менее в своем письме они утверждают, что психология, неврология и эволюционная биология, хотя и не могут опровергнуть моральные интуиции, «весьма важны для их оценки». Но их понятие «релевантности» вызывает недоумение. Они говорят нам:

Многие этические убеждения подкрепляются сильным ощущением того, что некоторые действия по своей природе хороши или плохи. Иногда эти интуитивные догадки могут быть оправданы философскими размышлениями и анализом. Но иногда их можно развенчать и показать, что это неоправданная интуиция, без моральных оснований.

Сами Пинкер и Хайдт отмечают, что на протяжении всей истории мы часто не доверяли своим внутренним инстинктам в вопросах морали: например, «отвращение к гомосексуализму и расовому смешению» или «черствость по отношению к рабам и животным».

Но эти масштабные моральные исправления были сделаны без помощи фМРТ или данных психологических опросников. Работа была проделана путем моральных размышлений, в свете которых наши внутренние инстинкты кажутся неуместными. И в любом случае морального суждения это должно быть верным: уместность или непригодность наших внутренних инстинктов в отношении данного явления должна определяться нашими моральными рассуждениями об этом явлении. Отвращение кажется плохой реакцией на гомосексуальность и расовое смешение. Это кажется адекватным ответом на жестокое обращение с детьми. Не было доказано, что многомиллионные исследовательские проекты в области психологии и неврологии сами по себе могут внести некоторые дополнительные важные сведения, в свете которых мы будем лучше подготовлены для оценки наших внутренних инстинктов или оценки истинности наших моральных интуиций.

Это отсутствие ясности, лежащее в основе работ по моральной психологии, обсуждаемых в моем обзоре, служит, намеренно или ненамеренно в каждом случае, для создания ложного впечатления, что научная экспертиза имеет важное значение при вынесении моральных суждений и что наука о поведении может дать нам руководство к нравственному развитию. В обстоятельствах, когда к психологам обращаются, в частности, их собственные коллеги для решения очень серьезных моральных вопросов, они несут особую ответственность за ясность в отношении любых претензий, которые они предъявляют к моральному авторитету. Мой обзор поставил под сомнение, выполнили ли они эту ответственность.

Есть также много других важных вопросов, которые следует задать о конкретных доктринах позитивной психологии, которые приняли эти моральные психологи: их настойчивость в оптимизме в отношении будущего человечества, который, по мнению других школ психологии, сильно коррелирует с безразличием к страданию. ; их недоверие, «полное» или нет, к моральным эмоциям, таким как эмпатия; их продвижение психологической модели устойчивости, которая включает в себя отсутствие самобичевания. Необходимо проделать важную аналитическую работу по установлению отношений между якобы моральными и неморальными практическими целями, такими как «стойкость» в этом движении. И эта работа должна включать рассмотрение вероятных практических целей, к которым их исследования будут ставить те, кто их финансирует. Пинкер и Хайдт говорят, что они предпочитают реальность воображению, но воображение — это способность, которая позволяет нам брать на себя ответственность, насколько это возможно, за цели, для которых будет использоваться наша работа, и за последствия, которые она будет иметь в мире. Такое воображение является моральной и интеллектуальной добродетелью, которую необходимо развивать.

Я не рассматривал конкретно многие из способов, которыми Пинкер и Хайдт искажают и неверно истолковывают утверждения, которые я делаю в своей статье, поскольку я полагаю, что любой внимательный читатель сможет увидеть их своими глазами. Что касается их утверждения, что я проводил связи с «очевидным удовольствием», то это беспочвенное психологическое предположение. Я могу только заверить их, что не было ни одного момента во время написания и исследования обзора, когда я испытывал такие приятные или положительные эмоции.

Кукуруза под угрозой и мораль для автомобилей: Кратко о книгах

Скачать PDF

ОБЗОР КНИГИ
30 марта 2022 года

Эндрю Робинсон делает обзор пяти лучших научных достижений недели.

…
Эндрю Робинсон ⁰

Эндрю Робинсон
1. Многие книги Эндрю Робинсона включают Утерянные языки: загадка нерасшифрованных письменностей мира и Эйнштейн в бегах: как Британия спасла величайшего ученого мира . Он базируется в Лондоне.
Посмотреть публикации автора
Вы также можете искать этого автора в PubMed Google ученый

У вас есть полный доступ к этой статье через ваше учреждение.

Скачать PDF

Кукуруза, находящаяся под угрозой исчезновения

Хелен Энн Карри Univ. California Press (2022)

Кукуруза (кукуруза; Zea mays ) возникла в Мексике 6 000–10 000 лет назад, когда была одомашнена трава теосинте. Ко времени Христофора Колумба в нем насчитывалось более 200 субпопуляций. Сейчас ежегодное глобальное производство урожая превышает один миллиард тонн, что обеспечивает 20% калорий, потребляемых человеком. Но разнообразию кукурузы угрожает множество факторов, как умело обсуждает со специалистами историк науки Хелен Карри. Она видит надежду в сорте Glass Gem, вдохновленном методами выращивания коренных американцев.

Краткая история хронометража

Чад Орзел Бенбелла (2022)

«Хронометрия всегда была связана как с будущим, так и с прошлым», — пишет физик Чад Орзел — будь то древние общества, отслеживающие, когда сажать урожай, средневековые астрологи предсказывают по звездам или современные астрономы предсказывают небесные транзиты. Это также включает в себя поиск регулярного счетного тика, такого как переход между сверхтонкими уровнями основного состояния атома цезия-133, который теперь используется для определения второго. Эта разнообразная книга, наполненная историей, физикой и физиками, как ни странно, не содержит 19 книг Стивена Хокинга. 88 Краткая история времени .

Kingdom of Characters

Jing Tsu Riverhead (2022)

Китайские иероглифы всегда объединяли Китай, но изолировали его от большей части остального мира из-за своей сложности. Тем не менее, как отмечает китаевед из США Цзин Цу, «каждая технология, которая когда-либо противостояла китайской письменности или бросала ей вызов, также должна была склониться перед ней». В ее увлекательной книге рассказывается о пишущей машинке, телеграфе, библиотечном каталоге и компьютере. Человеческие истории включают в себя историю физика Чжи Бинъи, который изобрел способ ввода символов в компьютеры, находясь в заключении в «коровнике» во время Культурной революции.

Конец генетики

Дэвид Б. Гольдштейн Yale Univ. Press (2022)

Генетик Дэвид Гольдштейн считает, что достижения в секвенировании и редактировании генома человека означают конец современной генетики. Но «наша технологическая способность проектировать геномы наших детей» — возможная через 10–30 лет, как он оценивает в этой интригующей и тревожной книге, — «намного превосходит наши знания о последствиях». Его неформальный опрос генетиков показал, что даже в общих чертах нет единого мнения о том, как будет выглядеть обычный вариант человека, созданный путем удаления редких, потенциально вредных вариантов.

Автомобиль, который слишком много знал

Жан-Франсуа Боннефон MIT Press (2021)

Примет ли пассажир беспилотного автомобиля, попавший в аварию, искусственно запрограммированные травмы или смерть, чтобы спасти других? Такие дилеммы были исследованы Моральной машиной, онлайн-платформой, разработанной психологом Жаном-Франсуа Боннефоном и другими, которая собрала 40 миллионов решений на 10 языках от миллионов людей в 233 странах и территориях (E. Awad 9).0003 и др. . Природа 563 , 59–64; 2018). Участники предпочли спасти «как можно больше жизней и жизни самых маленьких», отмечается в этих интригующих мемуарах.

Природа 604 , 240 (2022)

doi: https://doi. org/10.1038/d41586-022-00907-9

Конкурирующие интересы

Автор заявляет об отсутствии конкурирующих интересов.

Субъекты

Искусство
Культура

Последнее:

Работа

Прием заявок на должности заместителя директора «Центра перспективной динамики реакций» в Институте фундаментальных наук (IBS)
Институт фундаментальных наук (IBS)
Тэджон, Южная Корея
Заведующий лабораторией (м/ж/отд.
No related posts.

5 современных книг, которые учат морали и нравственности не хуже Льва Толстого

Сергей Минаев, «Дyxless. Повесть о ненастоящем человеке»

Нил Гейман, Терри Пратчетт, «Благие знамения»

Виктор Пелевин, «Тайные виды на гору Фудзи»

Шеннон А.

Юрий Лавут-Хуторянский, «Клязьма и Укатанагон»

10 книг, где можно научиться нравственности! — 10 книг

Мораль 📚 – топ лучшей литературы по теме

Нравственные ценности 📚 – топ лучшей литературы по теме

7 книг об этике и современных этических проблемах

15 мая InLiberty запускает курс «Кант и Аристотель заходят в бар» — о том, как использовать классическую философию и главные этические теории в повседневной жизни.

Кирилл Мартынов

Теги

Как предсказывать будущее: что читать о прогнозировании перемен и новых технологий

Библиотека T&P: 6 книг об угрозах радиации

Восемь книг, которые помогают учиться

Так говорит Барт: что читать о науке в сериале «Симпсоны»

Что читать этим летом: 55 книг о науке, политике, феминизме, любви и преступлениях

5 книг о государстве и власти

5 книг о том, что такое эволюция морали — «Горький»

Список литературы по этике и морали – 9 лучших книг для чтения

Как относиться к жизни?

1. Этика: Основы, Джулия Драйвер

Этика: основы

Быть хорошим: краткое введение в этику

3. Этика: история, теория и современные проблемы, Стивен Кан и Питер Марки

Этика: история, теория и современные проблемы

4. Никомахова этика, Аристотель

Никомахова этика

5. Основы метафизики морали, Иммануил Кант

Основы метафизики морали

6. Утилитаризм Джона Стюарта Милля

Утилитаризм

К генеалогии морали

8. Практическая этика, Питер Сингер

Практическая этика

9. Чем мы обязаны друг другу, Т. М. Скэнлон

Чем мы обязаны друг другу

Дополнительная литература

Просмотреть все списки для чтения

Лучшие книги по моральной философии

Лучшие книги по морали (отобрано более 5000 авторов)

Мексиканцы

Гарольд и Мод

Обеспечение секса

Южная Честь

Пират-дикобраз планирует идеальный день

Тайна Оруэлла

Сексуальная мораль в Древнем Риме

Жена твоего соседа

Все сам

Много людей говорят

Новые списки книг по морали

Лучшие книги о женщинах-художницах и активистках

Лучшие детские книги о животных, которые учат добрым нравам и ценностям

Лучшие книги для более четкого понимания многих аспектов человеческого существования

Все списки книг по морали

Лучшие детские книги о животных, которые учат добрым нравам и ценностям

Лучшие книги для более четкого понимания многих аспектов человеческого существования

Лучшие книги о женщинах-художницах и активистках

Книжные полки, связанные с моралью

Мексика

Убийцы

Бразилия

Философия

Убийства

Франция

Теории заговора

Женоненавистничество

Ницше

Душа

Уверенность в себе

Рим

Intimations of Morality · LRB 3 июня 2021

Моральная психология: обмен | Джонатан Хайдт

Тэмсин Шоу

Кукуруза под угрозой и мораль для автомобилей: Кратко о книгах

Конкурирующие интересы

Субъекты

Последнее: