КОЛЛЕКТИВИЗМ — это… Что такое КОЛЛЕКТИВИЗМ?
КОЛЛЕКТИВИЗМ — главенство некоего коллектива или группы, напр., общества, гос ва, нации или класса, над человеческой личностью. Перефразируя известное выражение Б. Муссолини, относящееся к гос ву, суть К. можно передать принципом: «Все в коллективе, все… … Философская энциклопедия
коллективизм — а, м. collectivisme m. 1. Термин, часто употребляемый в романских странах для обозначения социализма. МСЭ 1930. 2. Социальное учение, признающее право собственности только за государством или за обществом. Мак. 1908. Общность, коллективность… … Исторический словарь галлицизмов русского языка
КОЛЛЕКТИВИЗМ — Система, при которой все члены общества своим имуществом гарантируют обязательства последнего. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. КОЛЛЕКТИВИЗМ социальное учение, по котор. земля и орудия производства… … Словарь иностранных слов русского языка
КОЛЛЕКТИВИЗМ — (collectivism) Первоначально применялся в отношении анархизма (anarchism) Бакунина (Bakunin). В политическом смысле утверждал моральный статус коллектива как свободно образованного и самоуправляемого сообщества, в противовес первичности индивида… … Политология. Словарь.
коллективизм — как свойство личности выражает уровень социального развития человека, проявляемый в личной ответственности за общественный прогресс, за коллектив, в постоянных действиях на благо общества. В структуре коллективизма большую роль играют… … Большая психологическая энциклопедия
Коллективизм — Коллективизм ♦ Collectivisme Превалирование над всем коллективистского начала, особенно – коллективной собственности. Коллективизм является попыткой преодоления эгоизма с помощью закона. Этим объясняется, почему исторически коллективизм… … Философский словарь Спонвиля
КОЛЛЕКТИВИЗМ
— [оле], коллективизма, мн. нет, муж. (книжн.). 1. Общность, коллективность владения, пользования, труда. 2. Принцип общественной солидарности, товарищества. Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935 1940 … Толковый словарь УшаковаКОЛЛЕКТИВИЗМ — КОЛЛЕКТИВИЗМ, а, муж. Принцип общности, коллективное начало в общественной жизни, в труде, в какой н. деятельности. Дух коллективизма. | прил. коллективистский, ая, ое. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова
коллективизм — сущ., кол во синонимов: 3 • общинность (2) • соборность (4) • содружество (15) … Словарь синонимов
КОЛЛЕКТИВИЗМ — англ. collectivism; нем. Kollektivismus. 1. Форма соц. взаимосвязей, выражающих отношения сотрудничества, солидарности, взаимопомощи людей. 2. Этнический принцип, противопоставляемый индивидуализму, выражающий приоритет общих интересов над… … Энциклопедия социологии
это, определение слова, понятие. Что такое Коллективизм, значение, словарь, энциклопедия
Азбука социального психолога-практика. Кондратьев М.Ю. — Ильин В.А.
Коллективизм [от лат. collectivus — собирательный] — поведение людей, базирующееся на отчетливых и при этом жестко принципиальных представлениях, установках, стереотипах, убеждениях, с одной стороны, о приоритетной значимости лично для каждого из них общественных или групповых (…
Философский словарь
— главенство некоего коллектива или группы, напр., общества, гос-ва, нации или класса, над человеческой личностью. Перефразируя известное выражение Б. Муссолини, относящееся к гос-ву, суть К. можно передать принципом: “Все в коллективе, все благодаря коллективу, ничего против…
Философский словарь
— по [7] «полностью подчиняет личность обществу и свое законченное выражение находит в тоталитаризме. Согласно последовательному коллективизму, личность лишена всяких прав. Теоретической основой коллективизма является убеждение в том, что существует только общность, а…
Философский словарь
(лат.-собирать вместе): жизненная позиция, требующая от человека таких качеств, как дружелюбие, человечность, доверие, честность, великодушие, верность, без которых невозможна жизнь в обществе. Коллективистские отношения, находящие свое выражение во взаимной помощи и поддержке,…
Психологическая энциклопедия
Тип социального устройства, где благо группы людей или общества в целом считается более важным, чем благо отдельной личности. При сравнительном исследовании 53 национальных и региональных культур, Хофстейд (1983) обнаружил, что наиболее выраженные признакиколлективизма…
Психологическая энциклопедия
(Collectivism) . Концепция, отдающая приоритет целям той или иной группы (как правило, семьи или рабочей группы) по сравнению с личными целями. В соответствии с этим происходит самоидентификация.
Психологическая энциклопедия
— как свойство личности — выражает уровень социального развития человека, проявляемый в личной ответственности за общественный прогресс, за коллектив, в постоянных действиях на благо общества. В структуре коллективизма большую роль играют общественные интересы личности, ее…
Почему коллективизм способствует депрессии — Российская газета
Мир впадает в депрессию. Такой мрачный вывод следует из данных Всемирной организации здравоохранения. Она утверждает, что число больных депрессией за последние 10 лет выросло на 20 процентов. Если и дальше все пойдет такими темпами, то совсем скоро эта болезнь может по распространенности выйти на второе место в мире. Еще недавно ее причиной считались условия жизни, однако сейчас доказана связь болезни с генетикой. Причем одного единственного гена, который отвечает за депрессию не существует, уже выявлено более 100 генов, так или иначе связанных с этой болезнью. И, по словам ученых, это далеко не предел.
Что касается различных стран, то, к примеру, оказалось, что предрасположенность к депрессии имеет от 10 до 30 процентов европейцев. В России ситуация тревожнее. Ученые медико-генетического центра «Генотек» утверждают, что у нас эта цифра около 30 процентов. Конечно, предрасположенность вовсе не означает, что у человека обязательно будет депрессия, что ей страдает столько россиян, но можно утверждать, что они находятся в группе риска. А значит, различные спусковые крючки и прежде всего стрессы могут спровоцировать болезнь.
По данным ВОЗ, число больных депрессией за 10 лет выросло на 20 процентов и скоро может выйти на второе место в мире
— Связь коллективизма — подчинения личных интересов общественным — и индивидуализма с депрессией изучается давно, причем главным образом западными учеными, — сказал корреспонденту «РГ» доктор биологических наук из НИИ физиологии и фундаментальной медицины Геннадий Князев. — Дело в том, что в странах Запада, где доминирует индивидуализм, эта проблема стоит очень остро. В обществе доминирует взгляд, что стресс — это ваша проблема, вы должны сами найти выход из своей сложной ситуации. А выносить ее на люди, значит проявлять слабость. Поэтому западный человек, как бы плохо ни складывались его личные дела, улыбается, у него всегда все о кей.
— Но таким образом он подавляет отрицательные эмоции, в итоге впадает в депрессию, а чтобы найти выход, бежит к психоаналитику и садится на транквилизаторы, — говорит Князев. — Иное дело человек Востока. Там коллективизм защищает от депрессии.
В основе восточной культуры лежат конфуцианские ценности и одна из самых главных — гармония в коллективе. Отсюда его приоритет над интересами конкретного человека. Известно, что, например, в Японии служащие себя отождествляют с фирмой. В этой стране взаимоотношения между начальниками и подчиненными устроены так, чтобы создать обстановку семьи, где всем должно быть хорошо. Каждого члена коллектива поддерживают, не дают потерять лицо, поэтому у него гораздо меньше поводов для стрессов, а значит и для депрессии. Иными словами, коллектив помогает попавшему в сложную ситуацию.
— Мы изучали, как связаны коллективизм и депрессия на основе серии различных опросов жителей Новосибирской области, — говорит Князев. — Затем все эти данные загрузили в компьютер, который проанализирорвал их по специальному алгоритму. Вывод? Можно сказать, что коллективизм способствует появлению у нашего человека депрессии. Почему? Судя по ответам, люди, попав в стрессовую ситуацию, склонны не распространяться о ней, не «грузить» коллектив своими проблемами, то есть подавляют негативные эмоции. Не в такой степени, как западный человек, но этого достаточно, чтобы вызвать депрессию. У нас нет традиции с подобными вопросами обращатся к специалистам, посещать психотерапевтов, мы предпочитаем «народные» методы лечения. Психотерапевтами у нас «работают» друзья или подруги, которым можно в распитии поведать о «своем» или поплакаться в жилетку.
Результаты исследования новосибирских ученых вызывают немало вопросов. Ведь всегда считалось, что в России человек сильно «погружен» в коллектив, например, основой крестьянской культуры была община, при социализме одним из главных лозунгов был: «Жила бы страна родная, и нету других забот». И вдруг оказывается, что в стрессе наш человек ближе западному.
Геннадий Князев очень осторожен в своих выводах, подчеркивает, что они пока предварительные, что проблему надо тщательно изучать на многих выборках. Но если все же окажется, что нам ближе западная ситуация, то при лечении депрессии психологам стоит ориентироваться на западные страны. Депрессивных больных надо обучать различным методам преодоления отрицательных эмоций, например таким, как переосмысление ситуации, которая вызвала депрессию. В общем, заводить своего психотерапевта.
|
Григорий Юдин. Кто мы — индивидуалисты или коллективисты? — Видео
Я занимаюсь социальной теорией и эмпирическими исследованиями, и сегодня у нас в лекции будет немножко и того и другого. Начнем с теории, а потом перейдем к эмпирическим исследованиям и попытаемся сделать некоторые обобщения.
Индивидуалисты мы или коллективисты? Я думаю, все знают этот фрагмент: «Наши люди в булочную на такси не ездят!» И многим он приходит в голову, когда речь идет об исконном коллективизме, который торжествует в России. Что мы видим в этом коротком фрагменте (кадр из фильма «Бриллиантовая рука».— “Ъ”)? Во-первых, что вызывает у нас, наверное, наибольшее раздражение — уравниловка в том, что касается стиля жизни и потребительских стандартов. Есть кто-то, кто говорит от лица коллектива и запрещает человеку иметь собственный потребительский стандарт. Человек немедленно маркируется как не «наш» и вызывает отторжение. Во-вторых, зависть к чужим успехам. Потому что речь идет не просто о том, что человек другой, а о том, что он, вероятно, имеет больший доход, большие возможности. Мы знаем, что на самом деле в фильме это не так. Тем не менее это вызывает такую реакцию, и предполагается, что если ты экономически успешен, то это немедленно исключает тебя из «нашего» круга. В-третьих, в замечательном дядечке, который что-то пишет у себя в блокнотике, мы видим достаточно жесткий контроль. Контроль или слежку, которая осуществляется от лица коллектива, с реальной угрозой создать проблемы. Мы понимаем, что эта дама до некоторой степени не шутит. Она действительно может устроить некоторое количество трудностей человеку, которого решила атаковать.
Все это является, может быть, не лучшим выражением представления о том, что такое коллективизм, который в нашей стране существовал и, видимо, продолжает существовать по сей день. Я, впрочем, обращу ваше внимание на то, что фильм снят в 1969 году и все это в нем показано во вполне ироническом ключе.
Идея о том, что коллективизм неотступно следует за нами из советского прошлого, на самом деле высказывается очень часто и вполне серьезными исследователями. Возможно, самая известная формулировка этой идеи была предложена Юрием Левадой (советский и российский социолог, основатель «Левада-Центра».— “Ъ”) и потом развивалась и продолжает развиваться его первым и главным учеником — Львом Гудковым (советский и российский социолог.— “Ъ”). «Простой советский человек» — это коллективное исследование, проводить которое группа Юрия Левады начала еще в 80-е годы и на основании которого строила масштабные антропологические обобщения касательно природы человека в целом. Посмотрим на то, в чем состоит эта модель. Я буду опираться на то, как ее излагает Гудков, и скажу сразу, что буду ее немножко упрощать, потому что внутри себя она довольно сложная и, на мой взгляд, противоречивая.
Гудков говорит, что одна из ключевых характеристик простого советского человека — то, что он называет социальным инфантилизмом, патернализмом и принятием произвола начальства. Это означает неверие в собственные силы, в собственный индивидуальный потенциал, беспрекословное принятие власти, которая дана сверху, и надежда на эту власть. Вторая ее важная характеристика — это уравнительные установки, то есть склонность к тому, чтобы вне зависимости от того, о каком ресурсе идет речь, уравнивать и относиться к неравенству с подозрением, неприятием и завистью. Зависть — это то, что потом перетекает в третью характеристику — комплекс неполноценности. Ущемленность, зависть, стремление не развиваться самому, а тормозить окружающих, держать их на своем уровне и не давать им вырваться вперед.
В принципе, если мы посмотрим на эти три черты, то это примерно то, что мы только что обнаружили в героине Нонны Мордюковой (фильм «Бриллиантовая рука».— “Ъ”), и то, что нас больше всего раздражает. В этом смысле героиня Нонны Мордюковой — идеальный простой советский человек. Гудков, кстати, добавляет сюда еще веру в собственную исключительность, в то, что мы — советские люди — чем-то отличаемся от всех остальных, что у нас какая-то исключительная судьба. Но это нас интересует сегодня меньше, а первые три черты очень хорошо вербализуют идею советского коллективизма. Гудков прямо так и называет простого советского человека — человеком коллективным, для которого характерно групповое принуждение, коллективное заложничество, конформистское единомыслие, общность фобий и предрассудков. Судя по описанию, крайне неприятный тип.
На самом деле это не просто портрет среднего советского человека, это довольно мощная в смысле своей объяснительной широты теория. Потому что она предполагает, что этот самый советский человек не просто где-то существует как средний тип, а способен к самовоспроизводству. И хуже всего то, что он это делает в условиях меняющихся или даже изменившихся институтов и социальных структур, в результате чего эти самые институты извращает. Грубо говоря, когда ему предлагаются какие-то новые институты, сам он внутри не меняется и использует их так, как ему удобно и привычно использовать. Это более или менее стандартное объяснение провала институциональных реформ. Потому что люди, которые проводят институциональные реформы, обычно надеются, что если поменять институты, то поменяются человеческие мотивации и действия. Но нет же, говорит нам этот подход, все эти реформы наталкиваются, как на каменную стену, на этого самого простого советского человека, который все равно все видит по-своему, который настроен только на самовоспроизводство и с которым по большому счету ничего невозможно поделать.
Именно поэтому простой советский человек оказывается несовместим с теми институциональными реформами, которые проводились в России в начале 90-х годов. Он несовместим с рыночной экономикой, он несовместим с либеральной демократией, он несовместим с уважением прав человека, потому что все это по большому счету предполагает гораздо большую степень индивидуализма. Современное же общество, с точки зрения этого подхода, держится принципиально на индивидуальных достижениях, а значит, когда мы имеем дело с этим самым простым советским человеком, он сопротивляется не просто всем этим атрибутам, он сопротивляется истории, он сопротивляется времени, он навечно застрял где-то там далеко.
Откровенно говоря, в этой теории есть некоторая непоследовательность. Предполагается, что советского человека сформировали советские структуры, советская идеология, советские институты. В то же время предполагается, что когда он сформирован, то новые структуры, новая идеология, новые институты никакого влияния или воздействия на него оказать не в состоянии — они от него отлетают, как пульки от железного истукана. То есть, когда он формируется, он довольно пластичен, а когда мы имеем дело с какой-то новой институциональной системой, то она уже не в состоянии ничего с ним сделать, он затвердел и резистентен.
На это затруднение есть еще более радикальный ответ. Он состоит в том, что на самом деле коллективист растет вовсе не из советского опыта, а из куда более ранней истории — из русской общины, из этого небольшого узкого мира, который подавляет человеческую индивидуальность. И с тех пор этот самый общинный русский человек никуда не девается. Меняется лишь его внешнее обрамление. То есть это такая историческая константа, которая проходит сквозь всю историю, и по большому счету у нас нет никаких шансов от нее отделаться. Иногда это называют теорией колеи. Предполагается, что мы попали в некоторую антропологическую колею, и дальше уже по большому счету ничего измениться не может — разве что полностью поменять людей, этих выселить куда-нибудь и набрать других, но сделать это сложно, поэтому, увы, перспективы невеселые.
В общем, все выглядит так, как будто мы застряли в коллективизме, в то время как мир движется к индивидуализму, и мы идем по дороге, которую нам преграждает этот самый Франкенштейн — простой советский человек. И самое страшное в нем не то, что он стоит у нас на пути, а то, что на самом деле это мы и есть. И по большому счету нам пришлось бы вытянуть себя за волосы из болота, чтобы что-нибудь с этим сделать. Такой подход обычно приводит к глубоко пессимистическим взглядам, предсказаниям и пониманию перспектив. Потому что раз это антропологическая константа, то с ней, по-видимому, ничего сделать невозможно.
На самом деле вопрос о коллективном и индивидуальном основополагающий для социальной науки. Но первый сюрприз, который нас ожидает, состоит в том, что классическая социология вовсе не противопоставляет коллективное индивидуальному в том смысле, что одно должно исключать другое. Социология вообще такая наука, которая построена на постоянном обращении к своим истокам, к своим классикам, она все время переосмысливает то, что было заложено в качестве ее фундамента во второй половине XIX — начале XX века. Это совсем молодая дисциплина. Ей всего 100–150 лет — в зависимости от того, как считать. И возникает она как частный проект в рамках большой традиции политической философии, который должен решить проблемы конкретного исторического момента. В это время происходит стремительный прогресс, но при этом не очень понятно, на чем будет дальше держаться общество. Традиционные структуры социального порядка распадаются. Как обществу удержать свою целостность? Как ему не скатиться в междоусобные распри? Как избежать войн? Классики социологии схватились за эти вопросы очень вовремя. Они, конечно, предчувствовали многое из того, что предстояло пройти человечеству в первой половине ХХ века.
Если внимательно присмотреться к флагу Бразилии, на нем на фоне звездного неба написано «Ordem e Progresso» — «Порядок и прогресс». Как ни странно, эта надпись появилась на бразильском флаге в прямой связи с социологией. В середине XIX века во Франции жил человек, которого звали Огюст Конт и который считается основоположником социологии,— он придумал этот термин. На самом деле он придумал множество терминов, в частности термин «альтруизм», а также придумал философию позитивизма, которая отвергала всякую религиозную веру, не верила ни во что, кроме фактов,— и в итоге сама, по крайней мере с точки зрения Конта, превратилась в религию. Он основал позитивистскую церковь и стал главным пророком позитивизма на Земле. И это все выглядит как сумасшествие, но в XIX веке у Конта было довольно много последователей — причем преимущественно не во Франции, а в других странах. Кое-где эта позитивистская церковь укрепилась, и одной из тех стран, где она укрепилась наиболее основательно, стала Бразилия, где по-прежнему можно видеть позитивистские храмы, хотя понятно, что сейчас это имеет уже совсем не те масштабы.
В Бразилии позитивисты успели оставить след и на бразильском флаге, запечатлев те самые два вопроса социологии, о которых мы говорим,— вопрос о порядке и вопрос о прогрессе. Или по-другому — как возможен порядок в условиях распада традиционного порядка, освобождения человека, эмансипации, расцвета человеческой индивидуальности? И как обеспечить порядок, чтобы при этом был возможен общественный прогресс, чтобы он не остановился? В таком виде вопрос о соотношении индивидуального и коллективного на самом деле является для всех основоположников социологии.
Этот вопрос волновал всех серьезных мыслителей конца XIX — начала ХХ века. Но, пожалуй, наиболее отчетливо он был поставлен человеком, которого называют главным наследником Конта,— Эмилем Дюркгеймом. Дюркгейм понял, что главный цивилизационный вызов заключается в том, как совместить индивидуальное освобождение человека, с одной стороны, и коллективную жизнь — с другой. То есть как не выбирать между ними, а дать пространство и для того и для другого. Понятно, что если индивидуализация ничем не сдерживается и достигает своих пределов, то людей уже ничего не держит вместе, и мы получаем неограниченную конкуренцию, которая в конечном счете выливается в войну, где нет никаких правил и где мы чувствуем себя враждебно расположенными ко всем, кто вокруг, и испытываем необходимость отвоевывать у них ресурсы. С другой стороны, остановить индивидуализацию — Дюркгейм понимал это очень хорошо — значит остановить прогресс. Такие точки зрения, конечно, тоже были. Желающих вернуться в традиционное общество было вполне достаточно. Но Дюркгейм как раз полагал, что это значит поместить человека в ситуацию, где все решения принимаются за него, где его жизнь заранее предопределена кланом, церковью, общиной, подавить его креативный потенциал и остановить общественное развитие.
Дюркгейм предложил сразу два решения этой проблемы — две модели сочетания индивидуального и коллективного. В 1893 году он написал книгу «О разделении общественного труда», во многом благодаря которой во Франции и появилась социология как институализированная академическая дисциплина. Позже он, по-видимому, разочаровался в этой модели, лет десять ничего не писал, а 1912 году написал работу «Элементарные формы религиозной жизни», в которой была предложена совсем другая модель.
Первая модель, 1893 года, предполагает, что коллективная и индивидуальная жизни существуют одновременно. Они синтезируются в том, что Дюркгейм называет органической солидарностью. Что это такое? Солидарность — это то, что держит общество как некоторое единство. При этом каждый человек занимает в этой системе солидарности свое специальное место. Это похоже на функционирование организма. У каждого из нас есть свое четко определенное место, которое он занимает в этом большом общественном организме. Поэтому Дюркгейм очень большое внимание уделял профессии, которая определяется тем, какую ценность она представляет для общества. Любой профессионал — медик, ученый, кто угодно — в конечном счете движим стремлением быть полезным обществу.
Органическая солидарность предполагает, что развитие каждого индивида как элемента большого общественного тела способствует общественному прогрессу. Скажем, индивидуальное развитие врача, или изобретателя, или ученого ценится в обществе, потому что оно приносит ему пользу. Именно поэтому врач или ученый считаются престижными профессиями. Если бы они делали что-то совершенно бесполезное обществу, то вряд ли мы бы стали их уважать. Их индивидуальное творчество получает тем самым достойную оценку. Иными словами, чтобы индивидуальные достижения ценились, как ни странно — и это важная мысль,— должен существовать некоторый коллективный консенсус по этому поводу. Мы, как коллектив, должны быть уверены в том, что мы ценим определенные индивидуальные достижения. Если такого консенсуса нет, естественно, каждый начинает уважать только собственный успех, а к окружающим испытывать в первую очередь подозрение и зависть. Дюркгейм доходит даже до того, что в обществе с органической солидарностью должен укрепиться так называемый культ индивида — сочетание коллективного и индивидуального. Как коллектив, мы все глубоко верим в этом коллективном единстве в ценность человеческой индивидуальности. Это первая модель.
Вторая модель предлагает совсем другой ответ. В 1912 году Дюркгейм начинает предполагать, что на самом деле коллективная и индивидуальная жизнь существуют не одновременно. Они чередуются во времени. Что это значит? Это значит, что основную часть времени мы живем своей обычной частной, индивидуальной жизнью и ни в какую коллективную жизнь по большому счету не вовлечены. Но время от времени возникают какие-то коллективные события или движения, которые возбуждают в нас то, что он называет коллективными эмоциями. Они увлекают нас, и благодаря им мы ощущаем себя частью коллектива. Иными словами, социальный порядок поддерживается этими самыми моментами интенсивной коллективной жизни. Дюркгейм назвал это бурлением коллективных чувств. То, что общество при этом не распадается, является следствием остаточного воздействия сильных коллективных чувств. Они потихонечку ослабевают, но все равно мы продолжаем испытывать их в себе.
Для Дюркгейма типичным примером точки кипения коллективных чувств являются праздники. Причем коллективно значимые праздники. Не такие, когда мы не знаем, что делать, и просто едем на дачу, типа 4 ноября, а праздники, которые на самом деле являются моментами коллективной жизни, где мы празднуем вместе, где мы вырываемся из своего привычного состояния, где мы можем переходить какие-то обычно принятые границы и так далее. Скажем, когда мы устраиваем корпоратив на Новый год или празднуем 9 Мая, мы делаем что-то вместе, а не просто расходимся по своим домам. Это, с точки зрения Дюркгейма, оставляет довольно длительный след, который потихонечку затихает, но тем не менее держит нас вместе. Пока через некоторое время не происходит реактуализация. За счет этого, собственно говоря, общество и может существовать.
Между прочим на этом импульсе бурления основан социальный прогресс. Потому что по большому счету, с точки зрения Дюркгейма, наши убеждения, наши стремления, наши мотивации формируются в те редкие моменты, когда происходит выплеск коллективных эмоций. Именно тогда в нас как бы закрепляется понимание того, во что мы верим, ради чего мы живем, ради чего стоит жить. Какие-то глубокие убеждения, ради которых мы готовы действовать в дальнейшем. Это запоминающиеся для нас моменты, когда что-то происходит внутри нас, когда мы претерпеваем некоторую трансформацию и усваиваем глубокие верования и убеждения, которые нами руководят в дальнейшем.
Дюркгейм, естественно, как всякий приличный француз, когда писал что-то по социологии, держал в голове Великую французскую революцию. И Великая французская революция как раз и была таким актом бурления, который закрепил в людях, совершенно не обязательно разделяющих ее убеждения до этого, свои лозунги и свои девизы. А потом закреплял путем повторения. Потому что мы знаем, что любая приличная революция меняет календарь, вводит новые праздники, и этим всем занималась и французская революция. Тем самым она дала длительный импульс, в фарватере которого мы по большому счету находимся до сих пор, потому что лозунги свободы и равенства — это лозунги, которые достались нам от Великой французской революции.
Обратите внимание, что в обеих моделях необходимо, чтобы оба слоя — как коллективный, так и индивидуальный — были крепкими. Различаются эти модели только своим функционированием и тем, как они мыслят соотношение этих слоев. Первая модель Дюркгейма, на самом деле, лучше описывает либеральные демократии, как они формировались в XIX веке. В них либеральный компонент, ответственный за индивидуальную свободу и развитие, сочетается с компонентом демократическим, ответственным за коллективное самоуправление и установление условий для этого самого индивидуального развития, коллективную заботу о том, чтобы каждый из нас мог развиваться как личность.
Это можно хорошо проиллюстрировать работой, которая была написана чуть раньше,— классической книгой Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке», которая стала своего рода хрестоматией либерально-демократического порядка. Она в подробностях показывает, как происходит синтез двух элементов. С одной стороны — элемент либеральный. Токвиль пишет, что нет другой такой страны, где любовь к собственности была бы так сильна, как в Америке. С другой стороны — Токвиль постоянно подчеркивает, что американцам свойственна совершенно невероятная страсть к тому, чтобы решать все вопросы на собраниях,— то, что называется town hall meeting, собрания в ратуше. Именно на этих собраниях и вырабатывается та самая солидарность, благодаря которой американское общество ценит индивидуальную свободу и индивидуальные достижения. Ценит индивидуальный вклад в общественное благо. Ценит индивидуальный успех. Уважение к правам человека возникает из коллективной борьбы за эти права. Оно не возникает просто так, оно не сваливается с неба. Только в том случае права другого могут оказаться важны для меня, если они завоеваны коллективно, если они значимы для всех нас. Поэтому Токвиль говорит, что для свободы, то есть для либерального компонента, публичные собрания — то же самое, что школы для науки. Это такой фундамент, без которого нельзя.
Вторая же модель Дюркгейма гораздо больше соответствует сегодняшнему дню, когда такие устойчивые, крепкие структуры либеральных демократий становятся все слабее. Люди все меньше участвуют в общественной жизни, ослабляются профессиональные ассоциации, практически везде мы можем видеть, что они замещаются менеджерами и администраторами, которые получают все больше власти. И вообще люди все меньше времени проводят вместе. Американский политический ученый Роберт Патнэм написал известную книгу с красноречивым заголовком «Боулинг в одиночку» о том, что на самом деле боулинг играл очень важную роль в этой самой солидаризации, потому что часто после решения каких-то коллективных вопросов американцы ходили вместе играть в боулинг, ну и выпивать опять же. И просто по данным исследований видно, что сегодня все больше и больше людей играют в боулинг сами по себе. Что, на мой взгляд, довольно странное занятие. Тем не менее. И мы знаем, что даже коммуникация теперь все чаще осуществляется через социальные сети. Так что мы можем подолгу не видеть людей, с которыми на самом деле находимся в интенсивной коммуникации. Это имеет довольно интересные последствия. В результате возникает все больше потенциала для спонтанных, но лавинообразных мобилизаций.
За примерами далеко ходить не нужно. Их очень много в последние годы. #MeToo, #BlackLivesMatters, #OWS. Это несколько, может быть, наиболее известных движений. Все они берут свое начало в Америке, но распространились далеко за ее пределы. Они не похожи на привычные формы коллективных объединений. Они почти никогда не заканчиваются созданием формальных ассоциаций, партий и еще каких-то привычных иерархичных структур. У них есть какие-то устремления, убеждения, цели, но они преследуют их совершенно другими способами. Раньше любая цель такого рода должна была достигаться созданием более или менее институционализированной структуры, в которой есть ответственные лица, на которую можно работать, которая координирована, организована, устанавливает правила членства. Хотя не обязательно быть ее членом, какое-то место в структуре есть у каждого. Сегодня это уже не так. Мы видим, что эти движения действуют практически без всякой структуры. У них есть какие-то лидеры, но они либо случайные, либо быстро меняются, и на следующий день мы про них забываем. И понятно, что дело не в лидерах и не в структурах. Они и координируют сами себя, и понимают сами себя лучше, чем их лидеры. Они совершенно по-другому устроены. Они проносятся ураганом по современному обществу, вызывают у людей сильное чувство причастности к некоему коллективному движению. А потом они могут достигать или не достигать своих целей, но вне зависимости от этого они так или иначе стухают, исчезают или, может быть, трансформируются в какое-нибудь следующее движение.
Мы видим сходные феномены и в России. Часть их приходит к нам из-за границы, и заражение одних обществ другими — это, кстати говоря, еще один очень важный новый элемент, о котором раньше думали очень мало. Раньше казалось, что общество с его проблемами — это такой контейнер, который относительно изолирован от окружающих. Поэтому в рамках первой модели такое заражение нельзя было помыслить. Сегодня мы видим, что они перекатываются, как волна, через границы и подхватываются, модифицируются, меняются в других социокультурных контекстах.
Здесь можно вспомнить не только об этих движениях, но и о тех, которые являются в некоторой степени нашими собственными. Как, например, движение протеста 2017 года, про которое до сих пор пока никто толком не понимает, что это было, но которое тоже носило такой волновой, спонтанный характер. Нет никакой специальной организации. Ее пытаются построить. Может быть, эти попытки приведут к успеху. Но понятно, что это скорее про резкую, внезапную мобилизацию, которую сложно долго поддерживать на одном уровне. И опять же, здесь есть странный, почти мистический элемент инфицирования. Мы с коллегами по Republic даже делали материал, в котором видно, что лозунги, графическое оформление и стилистика протестных движений в разных странах с самыми разными целями — причем иногда с противоположными — удивительно похожи друг на друга. То есть здесь явно происходит неосознанное заражение.
Таким образом, можно сказать, что мир сегодня плавно переходит от первой модели Дюркгейма ко второй. Заметьте, пожалуйста, что не от коллективизма к индивидуализму, а скорее от стабильной институционализированной коллективности к коллективности текучей, спонтанной и мобилизующей. И этот переход от одной модели к другой происходит непросто. Именно с ним и с тем, что он ускорился в последнее время, связано большое количество тревог, которые мы испытываем по поводу того, что происходит сегодня в мировой политике, какие изменения претерпевает сложившийся международный порядок и вообще что будет завтра.
Давайте посмотрим, где во всей этой большой тенденции находится Россия. Если посмотреть на данные международных исследований, то мы увидим, что для россиян, вообще говоря, характерна индивидуалистическая ориентация. Есть международные исследования ценностей — Владимир Магун и Максим Руднев (российские социологи.— “Ъ”) используют данные European Social Survey,— которые позволяют на протяжении длительного времени мониторить динамику ценностей в разных странах. Можно спорить по поводу самого понятия ценностей, я не большой его поклонник. Но, например, Магун и Руднев строят такую модель, которая позволяет на основании нескольких вопросов категоризировать общие ориентации людей. И они их делят на сильную и слабую индивидуалистическую ориентацию, сильную и слабую социальную ориентацию и на то, что они называют ценностями роста. Не сказать, чтобы это была совсем непредвзятая модель, поскольку ценности роста тут стоят отдельно и это то, что явно исследователям симпатичнее всего.
У нас про ценности роста большого разговора не будет, зато можно видеть, как велика в России сильная индивидуалистическая и сильная плюс слабая индивидуалистическая ориентация. Магун и Руднев сравнивают эти показатели с показателями Северной, Западной, средиземной и постсоциалистической Европы, и Россия по всем раскладам выше. Но если смотреть по каким-то конкретным странам, то сильная индивидуалистическая ориентация в России — 26%, в Германии — 14%, в Польше — 13%, в Бельгии — 11%. Если брать сумму двух категорий — сильной и слабой индивидуалистической ориентации, то в России — больше половины, близко находится Испания — 45%, Швеция — 34%, Германия — 26%. Причем обратите внимание, что со временем сумма этих двух категорий только увеличивается.
Другой ключевой показатель — это межличностное доверие, которое как раз никогда не бывает низким там, где сильны коллективные чувства. Это, собственно, любимый показатель того самого Патнэма с его боулингом, которого я упомянул. Снижение интереса к коллективному времяпрепровождению Патнэм напрямую связывает с падением уровня межличностного доверия в Америке. По-русски вопрос формулируется немножко криво, но тем не менее: «Вы считаете, что большинству людей можно доверять, или вы склоняетесь к мнению, что даже излишняя осторожность в отношении с людьми не помешает?» По-английски он звучит гораздо более элегантно: первый вариант — people can be trusted, а второй вариант — we can not be careful. При сравнении ситуации во Франции, Финляндии, Швеции и России оказывается, что в России самый высокий показатель недоверия, то есть легче всего люди говорят: «Нет, ну что вы? Людям нельзя доверять. Что за безумие!» И достаточно редко люди говорят, что в целом, конечно, можно доверять. Это не только наша проблема. Скажем, во Франции тоже достаточно низкий показатель. Ну и понятно, что в условиях низкого межличностного доверия люди заботятся исключительно о собственных интересах. Потому что заботиться о коллективных интересах в ситуации, когда ты никому вокруг не доверяешь, не имеет никакого смысла.
Если взглянуть на дело с точки зрения политической науки, то можно сказать, что ключевой особенностью россиян сегодня является категорическое неверие в возможность коллективного действия. Поэтому так затруднена политическая организация. Есть показатель, который хорошо это иллюстрирует,— ответ на вопрос о том, насколько вы способны принимать активное участие в работе какой-либо группы, занимающейся политическими опросами. По большому счету такой вопрос тестирует готовность человека работать в коллективе. Работать вместе не на свою собственную, а на коллективную цель. И в этом смысле Россия просто рекордсмен. Самый высокий показатель в Европе. 49% — не способны совсем. Еще раз, не у одних нас проблемы. Но настолько масштабные проблемы именно в этой области, пожалуй, именно у нас.
Еще один хороший индикатор — это уровень неравенства. Потому что, естественно, в более коллективистских условиях к неравенству относятся плохо, неравенство стараются контролировать, и там, где сильна солидарность, людям тяжело дается понимание, что когда у тебя есть все, у кого-то рядом с тобой нет совсем ничего. И наоборот, люди крайне болезненно переживают, когда у них нет совсем ничего в условиях, когда у кого-то есть гораздо больше. Причем здесь важны даже не абсолютные показатели, а относительные. Поэтому о солидарности здесь говорить, конечно, невозможно.
Так вот, известный факт, что неравенство в последнее десятилетие в мире в принципе растет, и исключений из этого тренда практически нет, но в странах с высокой солидарностью неравенство в целом несколько пониже. Россия на этом фоне является одним из мировых лидеров. Ведущие исследователи неравенства Филипп Новокмет, Тома Пикетти и Габриэль Цукман (ученые-экономисты.— “Ъ”), которые, собственно, посвятили свои тексты исследованию неравенства в России, показывают, что доля богатства, которым владеют 10% россиян,— около 45%. И это показатель, очень похожий на показатель США, где очень высокий уровень неравенства. Существенно ниже, скажем, Франция, у которой, как мы видели, есть сходные с нами проблемы. Если мы еще увеличим эту картинку и уйдем внутрь этих 10%, то мы увидим, что 1% самых богатых владеет 20% всего дохода. Если мы пересчитаем это в богатство, то там цифры будут еще более впечатляющими — 10% владеют 77% богатства, а 1% владеет 56%. А если мы возьмем из этого 1% только тех, кто является миллиардерами, то они владеют 30% всего богатства. Буквально несколько человек, и мы знаем список, где можно найти эти фамилии.
Еще один важный и довольно интересный индикатор — это религиозность. Все мы знаем, что сегодня в России происходят довольно интересные процессы в области религии. Кто-то даже рискует называть это религиозным возрождением. Вроде как все больше и больше становится людей, которые хотят ассоциироваться с православием. Но исследователи религий, особенно исследователи православия, в этом смысле гораздо более сдержанны в оценках. Потому что по большому счету они пока что видят только увеличение разрыва между декларируемой и реальной религиозностью.
Декларированная религиозность — это когда к вам подходят и спрашивают: «А вы считаете себя верующим человеком?» — и вы говорите: «Да, конечно». Эти показатели действительно растут. Особенно они растут среди православных. То есть все больше желающих говорить: «Да, я — православный». Причем если вы конструируете какие-то дополнительные шкалы и спрашиваете у людей: «Насколько сильно вы веруете?», то они говорят: «Да, да, прямо страшно верую!» Дальше задаешь какие-то простые вопросы, по которым можно оценить то, что называется реальной религиозностью. Коллеги в Свято-Тихвинском университете используют для этого три простых показателя: регулярное посещение храма, регулярное причастие, регулярная исповедь. В общем, это не то, что требует огромных усилий, но при этом показывает, что ты принадлежишь к церковной жизни. И здесь показатели существенно падают. И пока что все возрождение более или менее заканчивается тем, что разрыв увеличивается.
На этом фоне мы видим довольно интересные параллельные тенденции. Это — высокий потенциал ситуативной коллективной религиозности. Ситуация, которая повторяется практически из года в год: в храм привезли мощи, и выстроилась большая-большая очередь. Если бы это произошло однажды, мы бы сочли, что, видимо, действительно привезли какую-то важную реликвию. Но поскольку это происходит из раза в раз и по самым разным поводам, то становится ясно, что уже даже не очень важно, что именно привозят. Находясь в этом коллективном действе, люди получают некоторый важный опыт. Многие из них приехали из регионов, то есть опять же они вырвались из своей повседневной жизни, сломали ее привычный ход и получают коллективный опыт пребывания здесь. Вот что самое важное, что с ними происходит. А не то, что с ними произойдет там. Вы могли бы меня заподозрить в голословных утверждениях, но коллеги провели такого рода исследования. Причем они провели такого рода исследования даже в более чистой ситуации — в очередях в храмы на Пасху. Вроде бы в очереди в храм на Пасху стоят люди глубоко верующие, которые пришли совершить некоторый важный церковный обряд,— но нет. Все то же самое соотношение декларированной и реальной религиозности.
Итак, если мы возвращаемся к терминам Дюркгейма, то это скорее коллективность второго типа, чем первого. С первым типом все как-то не очень гладко, а вот второй тип очень быстро набирает обороты, и буквально в последние несколько лет появилась целая волна такого рода мобилизаций. И мы понимаем, что у них довольно сильный политический потенциал.
Давайте сделаем кое-какие промежуточные выводы. По данным довольно очевидно, что для России характерен провал коллективной жизни, то есть слабость коллективной самоорганизации, постоянные проблемы с нарушением договоренностей — ни с кем невозможно ни о чем договориться, потому что нет межличностного доверия. Те, кто заключал какие-нибудь контракты по сложным рискованным сделкам, знают, что очень часто это происходит в атмосфере глубокого недоверия. Люди готовы подозревать друг друга в чем угодно, в том числе в нарушении тех принципов, которые в принципе невозможно нарушить, постоянно добавляют дополнительные договоренности, условия, форс-мажоры, форс-мажоры к форс-мажорам, форс-мажоры третьего порядка и так далее. Экономисты хорошо знают, что на самом деле длина контракта хорошо коррелирует обратным образом с уровнем межличностного доверия. Потому что если у вас низкое доверие, всегда будут очень длинные контракты, в которых будут прописаны все возможные варианты. И это все равно не поможет.
Мы имеем дело с дисбалансом коллективного и индивидуального — это, пожалуй, самая главная проблема. Недостаток коллективной жизни создает очень серьезный дисбаланс, который приводит к тому, что индивидуализм превращается в атомизацию. Это ситуация, при которой высокий индивидуализм из-за отсутствия компенсации развитой коллективной жизни, точнее из-за отсутствия базы в виде развитой коллективной жизни, приобретает форму агрессивной конкуренции, зависти и, кроме того, усиления центральной власти. Это все типичные симптомы атомизации, то есть симптомы общества, в котором каждый сам за себя, каждый сидит в своей конуре. И понятно, что таким обществом управлять проще всего. Потому что проще всего управлять теми, у кого нет солидарности. Старую притчу о колосках, я думаю, все помнят. Центральная власть всегда пользуется и, в общем, часто умело провоцирует это самое размежевание, атомизацию и превращение индивидуализма в раздробленность. На самом деле все знакомые нам образцы зависти и наступление на права личности, подавление индивидуальной свободы — это как раз результат отсутствия баланса между коллективным и индивидуальным.
Индивидуальный успех в России очень даже ценится. В качестве нормативных примеров, которые нам постоянно даются, скажем, по телевизору, мы видим вовсе не каких-то альтруистов, не людей, которые занимаются самопожертвованием, ничего подобного. В наиболее действенных пропагандистских передачах нам все время предъявляют пример индивидуального успеха. Они могут быть самыми разными, но это примеры успеха. Примеры, на которые нужно ориентироваться. Индивидуальный успех ценится. Но проблема в том, что чужой успех не воспринимается как легитимный, он не признается. Мы как бы не даем право чужому на успех. А это уже симптом отсутствия у нас коллективной базы. Если вернуться к началу сегодняшней лекции, то героиня Нонны Мордюковой — это вовсе не иллюстрация тирании коллектива над индивидом. Героиня Мордюковой — это пример выхолощенности коллективной жизни, пустой зависти тетки-управдома, которая в страхе оказаться проигравшей изображает давление со стороны коллектива, пользуясь для этого властной позицией и какими-то приспешниками, которые у нее есть.
В заключение есть смысл задать вопрос, на который у меня точно не хватит времени ответить обстоятельно. А почему, собственно, так получилось? Фильм 1969 года нам дает первый намек ответа на этот вопрос. По мере ослабевания и завершения советского проекта коллективная жизнь вырождалась и превращалась в пустую маску. То, что называлось коллективом, и то, что сегодня вызывает вполне понятное отвращение у многих людей, конечно, обычно не имело никакого отношения ни к солидарности, ни к общему благу. Это был просто инструмент для отправления административной власти в условиях жестко централизованного государства. А для отдельных людей это был еще и инструмент конкуренции с окружающими — и, как мы видим, довольно злой.
Илья Будрайтскис (историк и публицист.— “Ъ”) сделал очень интересное наблюдение, что примерно начиная с этого времени, может быть, чуть позже, в 70-е и 80-е годы, в советском кино повально распространяется сюжет о героях-следователях, которые борются с экономическими преступлениями. Появляются всякие фарцовщики, спекулянты, и бравые следователи ведут следствия и выводят их на чистую воду. И Будрайтскис говорит, что в этом угадывается молчаливое признание советского общества самому себе в том, что внутрь него на самом деле давно проник этот самый своекорыстный и антисоциальный бизнесмен-индивидуалист, что этот спекулянт — он уже внутри. Он разъедает это самое советское общество. Если там было еще что разъедать.
Алексей Юрчак (ученый-антрополог.— “Ъ”) в уже известной и очень хорошей книге «Это было навсегда, пока не кончилось» пишет, что одной из самых успешных стратегий позднего советского периода было бегство от этой пластилиновой коллективной жизни и от навязывающего ее государства в небольшие кружки и группы, где можно было найти какую-то общность смыслов. Но если говорить о мифах (у нас же цикл про мифы), то из этого мифа о советском коллективизме мы на самом деле до сих пор очень мало знаем о том, как было выстроено реальное соотношение коллективной и индивидуальной жизни в разные периоды существования Советского Союза. То есть по большому счету главная задача социологии в отношении советского общества в общем-то не решена. И это то, чем имеет смысл заниматься сегодня. Социология тогда, понятное дело, была невозможна, поэтому это нужно делать сегодня, чтобы понять, откуда мы происходим.
Но сейчас с нами происходит совершенно удивительная, на мой взгляд, вещь. С одной стороны, мы в голос смеемся и презираем советскую пропаганду, с другой — почему-то странным образом продолжаем верить в то, что она пыталась нам внушить. Например, мы готовы забрать у нее миф о триумфе этого самого сильного и самостоятельного коллектива в Советском Союзе, несмотря на то что она сама, похоже, в это не особенно верила. Во всем остальном мы ей не верим, но в этом почему-то нам критика отказывает. Мне кажется, что сходная ситуация имеет место и в случае с постсоветским периодом. Мы верим в то, что советские институты могли сформировать определенный тип мотивации и ориентации человека, но почему-то отказываемся верить в то, что то же самое могли сделать институты постсоветские. Это парадокс, о котором я говорил в самом начале. Мы готовы признать, что советские институты формировали человека, как пластилин, но почему-то отказываемся видеть последствия действий постсоветских институтов. И они часто преподносятся как совершенно беспомощные и не способные ничего поменять, хотя они существуют уже на протяжении довольно длительного исторического отрезка.
И раз уж мы общаемся здесь в рамках цикла лекций, организованных Фондом Егора Гайдара, то мне кажется, это обязывает нас задуматься о социологической природе этого самого постсоветского транзита. Этого перехода к либеральной демократии, чего, как мне кажется, до сих пор не делалось. Потому что все время по умолчанию считалось, что в социальном смысле этот транзит не был успешен, что советский человек никуда не делся. А раз он неуспешен, то не стоит его и социологически изучать. Он все равно не случился, значит, изучать надо какие-то структуры, которые проходят через исторические периоды. С моей точки зрения, все обстоит как раз наоборот. Этот транзит как раз был вполне успешным. Просто нужно понять, в чем состояло направление его действия.
На мой взгляд, этот транзит к либеральной демократии может быть описан формулой: либерализм без демократии. Потому что все постсоветское время, начиная с команды Егора Гайдара и далее, по разным причинам, которые можно отдельно обсуждать — часть из них носит совершенно объективный характер, часть — идеологический характер,— гораздо больше внимания уделялось таким вещам, как рыночные реформы, экономическое развитие, стимулирование потребления, формирование богатой элиты. Ну и давайте прямо скажем, что эти усилия были успешны. Они были успешны не сразу, но в целом были. Мы имеем достаточно развитое общество потребления, и это хорошо видно по кредитному поведению россиян. Мы имеем богатую элиту, мы имеем относительно устойчивую рыночную экономику, которая даже не особо накреняется под воздействием местами довольно серьезных санкций. В общем, мы все это имеем.
Но в то же время куда меньше внимания уделялось таким вещам, как местное самоуправление, коллективная самоорганизация, общественные инициативы, инициативы снизу, местная власть, подконтрольность властей, развитие общественно важных профессий вроде той же науки и образования, формирование каких-то профессиональных ассоциаций, которые могли бы защищать или представлять интересы людей, работающих в этих областях. Короче говоря, всему тому, на что обращали внимание Токвиль и Дюркгейм и что можно назвать демократическими компонентами. Что, конечно, существует — может быть, не в самом лучшем состоянии, но тем не менее — в странах Европы и Америки. Вопрос о том, каковы истоки нашей сегодняшней атомизации, как она возникла,— это социологический вопрос, который пока что всерьез не решен. И во многом именно он не дает нам разобраться с нашим прошлым, не идеализируя его, не демонизируя его, но взглянув на него трезво и спокойно.
Если все же попытаться заглянуть вперед, то понятно, что основных позитивных сценариев всего два. Это либо восстановление институтов коллективной жизни и коллективной самоорганизации по первой модели Дюркгейма — то, чего не было сделано, и то, в чем мы существенно отстаем. Либо быстрая, мощная и лавинообразная волна коллективных движений, которые мы уже начинаем видеть, которые действуют скорее по второй модели Дюркгейма и которые будут нас менять быстро и непредсказуемо. Кому что выбирать, кому на что ставить — каждый решает сам. Но понятно, что новый мир отличается от старого тем, что в нем по большому счету нужно иметь и то и другое. Спасибо!
Удовлетворённость жизнью у молодёжи связали с коллективизмом – Новости – Научно-образовательный портал IQ – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»
Ситуация: Во многих странах современного мира общество переживает переход от ценностей коллективизма к ценностям индивидуализма. Последние способствуют выстраиванию биографического пути, профессиональной карьеры и образа жизни молодёжи с ориентацией на самих себя, а не на ожидания окружающих. Поэтому долгое время считалось, что у молодых людей индивидуализм превалирует.
На деле: Ценности коллективизма остаются важными для молодёжи. Они способствуют преданности семье и готовности принимать поддержку от близких. Молодые девушки и парни, ценящие взаимопомощь и тесную связь с другими людьми, больше удовлетворены жизнью — вне зависимости от того, к коллективистскому или индивидуалистскому типу культуры они принадлежат.
Теперь подробнее
Международная группа учёных из Италии, США, Китая и России исследовала взаимосвязь между коллективизмом, индивидуализмом и удовлетворённостью жизнью среди молодежи 18-25 лет в четырёх странах. Подтвердилось, что чем выше индекс индивидуалистических ценностей на страновом уровне, тем выше удовлетворенность жизнью у молодых людей. А вот на индивидуальном уровне для молодёжи более значимым оказался коллективизм. Во всех странах у молодых людей обнаружилась положительная связь между коллективизмом, в особенности касающегося семейных связей, и уровнем удовлетворённости жизнью. Это несколько противоречит результатам предыдущих исследований и в то же время уточняет их. Россию в исследовательской группе представляла профессор департамента психологии НИУ ВШЭ Софья Нартова-Бочавер. Результаты исследования опубликованы в журнале Аpplied Psychology: Health and Well-Being.
О чём речь?
Исследования показывают, что культурные факторы играют большую роль в объяснении разницы в показателях субъективного благополучия и в особенности — удовлетворенности жизнью.
Удовлетворённость жизнью — один из компонентов субъективного благополучия. Это индивидуальная оценка соотнесённости жизненных условий со стандартами, чувство соответствия между желаниями, потребностями, с одной стороны, и достижениями, ресурсами, с другой.
Среди культурных факторов есть и ценности индивидуализма или коллективизма. В целом в основе понимания сути индивидуализма лежит предположение о том, что люди независимы друг от друга. Это мировоззрение, центрированное на личных целях, уникальности и контроле. Коллективизм, напротив, предполагает важность связей с другими людьми и взаимных обязательств.
Также читайте
Учёные выделяют коллективизм и индивидуализм как на культурном уровне (часть национальной культуры), так и на индивидуальном (мировоззрение отдельного взятого человека). При этом, в рамках подхода американского психолога Гарри Триандиса, индивидуализм и коллективизм могут рассматриваться в двух измерениях — горизонтальном и вертикальном:
Вертикальный индивидуализм (Vertical Individualism, VI) — характеризуется желанием быть выдающимся и обрести статус через конкуренцию с другими.
Горизонтальный индивидуализм (Horizontal Individualism, HI) — связан с желанием быть уникальным, отличающимся от группы и способным полагаться на себя.
Вертикальный коллективизм (Vertical Collectivism, VC) — характерен для людей, делающих акцент на целостности своей группы и поддерживающих конкуренцию с аутгруппами, а также возможном подчинении своих желаний авторитету.
Горизонтальный коллективизм (Horizontal Collectivism, HC) — связан с желанием быть похожим на других, следовать общим ценностям, проживать взаимозависимость без необходимости подчиняться авторитету.
Авторы исследования поставили цель выяснить, как разные измерения коллективизма и индивидуализма связаны с удовлетворённостью жизнью у молодых людей, находящихся в периоде ранней взрослости.
Как изучали?
В исследовании приняли участие 1760 молодых людей и девушек в возрасте 18-25 лет из Китая, Италии, России и США — стран, сильно отличающихся по индексу индивидуалистических ценностей. Средний возраст респондентов — около 20 лет, все они — студенты университетов, изучающие преимущественно социальные, поведенческие науки.
Согласно модели Хофстеде, Италия и США — страны с индивидуалистской культурой, а Китай и Россия — с коллективистской.
В ходе исследования использовались специальные методики и опросники, выявляющие индивидуальные уровни коллективизма и индивидуализма — «Шкала горизонтального и вертикального индивидуализма и коллективизма» (INDCOL), а также уровень удовлетворенности жизнью — «Шкала удовлетворенности жизнью» (SWLS). При этом было учтено влияние на удовлетворенность жизнью гендера, возраста и культурных различий.
Что получили?
Подтвердилось, что на страновом уровне со степенью удовлетворённости жизнью у молодёжи тесно связан индивидуализм. Чем выше в стране индекс индивидуалистических ценностей, тем более довольны респонденты своей жизнью. Больше всего повезло в этом плане американцам, поскольку США имеет самый высокий индекс индивидуализма, второе место у итальянцев, и третье и четвертое — у русских и китайцев соответственно.
Здесь, правда, исследователи делают пояснение о том, что такая ситуация может складываться не только из-за того, что американцы и итальянцы более довольны жизнью, благодаря индивидуалистической культуре в своих странах, но также из-за разницы в уровне социального неравенства, наличии больших возможностей и будущих жизненных перспектив.
Также читайте
Что касается индивидуального уровня, то здесь результаты оказались другими — уровень удовлетворённостью жизнью позитивно коррелирует с двумя коллективистическими измерениями (вертикальным и горизонтальным) — вне зависимости от типа культуры. Однако при этом не обнаружилось значимых корреляций ни с вертикальным, ни с горизонтальным индивидуализмом.
Согласно результатам этого исследования, можно утверждать, что степень удовлетворённости жизнью у молодёжи связана с взаимозависимостью и социальными коммуникациями в разных типах культур, отмечают исследователи. Они приводят в пример русских и итальянцев. И у тех, и у других, хотя одни проживают в коллективистической стране, а другие в индивидуалистической, удовлетворённость жизнью позитивно связана с успешным выполнением социальных ролей и обязательств. Хотя этого можно было ожидать — переход во взрослую жизнь в Италии, как отмечают авторы, сильно переплетается с семейными отношениями.
Предыдущие исследования на американских выборках не показывали связи между удовлетворённостью жизнью и взаимными социальными обязательствами. Но данное исследование её обнаружило, причём для обоих уровней коллективизма.
В целом тот факт, что вертикальный коллективизм, а именно семейные связи и обязанность заботиться о своей семье, даже жертвуя собственными потребностями, вносят позитивный вклад в удовлетворенность жизнью — неожиданен и заслуживает внимания, считают учёные. В то же время полученные результаты соотносятся с одним из недавних исследований, которое доказывает, что семейные и социальные отношения — важные базовые компоненты счастья в разных странах — вне зависимости от гендера и возраста.
Для чего это нужно?
Возраст ранней взрослости — период, когда человек имеет ещё немного социальных обязательств и при этом больше возможностей проживать индивидуалистические ценности. Изначальная гипотеза исследования заключалась в том, что уровень удовлетворенности жизнью позитивно связан с индивидуалистическими ценностями на личном уровне. И это бы подтверждало результаты многих предыдущих работ. Однако всё оказалось наоборот.
Авторы отмечают, что данное исследование в большей степени, чем предыдущие, учитывает ограниченный возрастной период, а также просматривает связь удовлетворённости жизнью с разными измерениями индивидуализма и коллективизма. Новые данные говорят о том, что нужны дальнейшие научные работы в данном направлении, чтобы уточнить особенности влияния индивидуалистских и коллективистских ценностей на разные аспекты субъективного благополучия.
IQ
Авторы исследования:
Алессандро Джермани (Alessandro Germani), Университет Перуджи (Италия)
Элиса Дельвекчио (Elisa Delvecchio), Университет Перуджи (Италия)
Жьян-Бин Ли (Jian-Bin Li), Образовательный университет Гонконга (Гонконг)
Адриана Лис (Adriana Lis), Падуанский Университет (Италия)
Софья Нартова-Бочавер (Sofya K.Nartova-Bochaver), профессор, ведущий научный сотрудник департамента психологии НИУ ВШЭ
Александр Вазсоный (Alexander T.Vazsonyi), Университет Кентуки (США)
Клаудиа Маззеши (Claudia Mazzeschi), Универститет Перуджи (Италия)
Подпишись на IQ.HSE
Коллективизм
Что такое коллективизм
Коллективизм — один из главных принципов коммунистических и социалистических отношений, заключающийся в общности труда и собственности, товариществе, взаимопомощи, в преодолении трудностей. Буржуазная мораль утверждает эгоизм, индивидуализм, враждебное отношение людей друг другу. «Мы противопоставляем им, — говорил Н. С. Хрущев, — нравственные принципы коллективизма и гуманизма, выраженные прекрасными словами: «Каждый за всех, все за одного», «Человек человеку — друг, товарищ и брат».
Краткий словарь политических, экономических и технических терминов
В советской идеологии под термином «коллективизм» подразумевается приоритет интересов государства и социума над интересами отдельно взятого индивидуума в большинстве жизненных сфер.
Понимание того, как видели коллективизм советские идеологи, можно почерпнуть из «Морального кодекса строителя коммунизма»:
— Каждый член общества обязан трудиться на всеобщее благо. Любой человек должен заниматься трудом, иначе не будет допущен к распределению материальных благ. Кто не занимается полезной работой, тот не ест;
— Отдельный гражданин должен заботиться об общественном достоянии, всеми силами способствуя его приумножению;
— Люди с коммунистическими идеалами обязаны проявлять взаимопомощь в различных жизненных ситуациях. Именно об этом принципе говорит известное советское выражение «один за всех, и все за одного».
- Коллективизм — это подчинение собственных интересов интересам коллектива.
- Коллективизм — это жизнь по принципу «Один — за всех, все — за одного».
- Коллективизм — это открытость новым знаниям, новому опыту, новому мироощущению.
- Коллективизм — это готовность наступить на горло собственной песне.
- Коллективизм — это осознание себя частью целого, неизмеримо большего, чем ты сам.
- Коллективизм — это солидарность, безоговорочная поддержка и взаимопомощь.
Почему ваше понимание коллективизма, вероятно, неверно — Ассоциация психологических наук — APS
Представьте, что вы выиграли двухнедельную поездку в далекую страну с оплатой всех расходов. Вы не знаете, куда идете, но вам говорят, что это коллективистская культура. Какие образы приходят в голову?
Насколько люди дружелюбны и заботливы? Они помогают и готовы к сотрудничеству? Чувствуют ли они себя близкими со своими друзьями и семьей?
Если это ваша интуиция, вы не одиноки.Это была интуиция, спрятанная в моем мозгу, когда я переехал в Пекин. Он есть и у многих психологов-культурологов с докторской степенью. Это встроено в наши меры.
Простая задача: измерение коллективизма
В 90-х психологи-культурологи, большинство из которых проживали в Северной Америке и Европе, разработали опросы для измерения коллективизма в разных культурах (например, Singelis, 1994). Они написали заявления, с которыми коллективисты должны согласиться:
- «Мне хорошо, когда я сотрудничаю с другими.”
- «Мне нравится делиться мелочами с соседями».
После того, как весы были написаны, следующим шагом было убедиться, что они надежны. В короткие сроки опросы прошли проверку на статистическую достоверность. Люди, которые соглашались с утверждением «Мне хорошо, когда я сотрудничаю с другими», также были склонны делиться вещами со своими соседями. Все идет нормально.
Вооруженные надежными тестами, исследователи приступили к изучению культур Тихого океана. Они начали с документирования различий в коллективизме, в существовании которых были уверены эксперты (например,g., Heine, Lehman, Peng, & Greenholtz, 2002). Они думали, что, учитывая то, что исследователи уже знали, Япония и Китай должны быть более коллективистскими, чем Америка и Западная Европа.
Cultural Psychology’s Open Secret
За 20 лет исследователи завершили достаточно исследований, чтобы собрать их все вместе и провести мета-анализ. То, что они обнаружили, казалось совершенно неправильным.
Америка, страна ковбоев, была более коллективистской, чем Япония (Oyserman, Coon, & Kemmelmeier, 2002).А как насчет Филиппин и Танзании? Американцы были более коллективистскими, чем люди из обеих этих стран. Попытки найти достоверные различия между Востоком и Западом не отличались (статистически) от подбрасывания монеты (Heine et al., 2002).
Возможно, данные были правильными, а ожидания людей не оправдались — возможно, Япония и Китай на самом деле не являются коллективистскими. Это объяснение особенно заманчиво 20 лет спустя, после стремительного экономического роста Китая.
Неисправность в наших микроскопах
Тем не менее, большинство реакций избегали этой тактики.Вместо этого исследователи предположили, что это проблема методологии самоотчета — в конце концов, есть свидетельства того, что люди просто не очень хороши в составлении точных самоотчетов.
Например, исследователи представили убедительные доказательства того, что люди в Японии неявно сравнивают себя с другими (предположительно коллективистскими) японцами, что снижает их оценку их собственного коллективизма (Heine, Lehman, Peng, & Greenholtz, 2002).
Другие исследователи выявили проблему в том, как люди используют весы (например,г., Schimmack, Oishi, & Diener, 2005). Идея заключалась в том, что люди в некоторых культурах просто склонны больше соглашаться — они более уступчивы. Они согласятся с тем, что «я часто« занимаюсь своим делом »и« для меня удовольствие — это проводить время с другими », даже несмотря на то, что исследователи разработали эти два утверждения, чтобы измерить два противоположных отношения. Чтобы решить эту проблему, исследователям потребуется скорректировать свой анализ, статистически контролируя, насколько люди склонны соглашаться.
Третьи сказали, что проблема в том, что формулировки слишком абстрактны.Заниматься «своим делом» может означать ношение красных туфель для старшеклассника в Шанхае, а для жителя Нью-Йорка — 30 лет жизни в одиночестве. Чтобы исправить это, исследователи сказали, что решением было написать шкалу для конкретных сценариев (Peng, Nisbett, & Wong, 1997).
Общим для всех этих ответов было то, что они диагностировали проблему как находящуюся в измерительном приборе — проблема была в наших микроскопах. Если бы мы могли починить наши микроскопы, мы бы узнали правду.
Может быть, проблема в нас
Но есть еще одна общая черта этих объяснений: они касаются наших микроскопов, а не наших концепций.И недавние свидетельства указывают на проблемы с нашими концепциями.
Разрозненные подсказки уже были для исследователей, которые искали в нужных местах. Один намек был в трудах японского антрополога, который жил в рисоводческих деревнях (Yoshida, 1984). В селе тесные связи и совместное использование поливной воды создали как гармонию, так и конфликт. Гармония была необходима, чтобы вода текла на поля, но гармония существовала частично, чтобы скрыть конфликт.«Напряжение лежит под поверхностью, чувства укоренились, обиды сохраняются, но на поверхности отношений удается проявлять гармонию».
Еще один намек можно было найти далеко, в Гане. Там, в Западной Африке, психолог задокументировал широко распространенную «вражду» (Адамс, 2005). По сравнению с американцами-индивидуалистами, люди в Гане с гораздо большей вероятностью верят, что их друзья тайно замышляют против них заговор. В одной местной книге говорилось, что ваши самые близкие друзья могут «на самом деле стоять у руля, планируя ваше падение» (Kyei & Schreckenbach, 1975).
Детали, которые не подходят
И продолжает накапливаться свидетельства, предполагающие, что это не редкие исключения из коллективизма, а, скорее, общая черта самого коллективизма. В исследовании, только что опубликованном в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences , мои коллеги и я обнаружили, что люди в коллективистском Китае с большей вероятностью, чем американцы, проявляли бдительность по отношению к другим членам группы (Лю, Моррис, Талхельм и Ян , 2019). Участники читали, например, об одном коллеге, который предложил свою помощь в рассмотрении важного рабочего проекта, а затем написал о том, что может произойти дальше.Некоторые люди беспокоились, что коллега не замышляет ничего хорошего: «Друг тоже« случайно »выбросил некоторые страницы в корзину. . .. Его друг не хотел, чтобы [он] добился успеха и продвинулся по службе ».
Эта тревожная бдительность была окрашена в 38% ответов участников из Китая по сравнению только с 16% ответов из США.
И эта бдительность существует, несмотря на то, что китайские участники оценили коллег как больше членов семьи, с большей общей идентичностью, чем американские участники.Люди в Китае действительно были более коллективистскими, но эта коллективистская тенденция не влекла за собой доверия.
Возникающая теория состоит не в том, что это противоречие существует вопреки коллективизму ; скорее, это напряжение существует потому, что коллективизма. Эту напряженность создают тесные социальные связи коллективизма.
Бдительность риса
Конечно, между Китаем и США есть много других отличий. Во-первых, Китай имеет более высокие баллы по показателям коррупции — данные доступны от Transparency International (n.д.). Китай также пережил культурную революцию, в результате которой соседи настроили соседей и оказали долгосрочное влияние на готовность людей доверять другим (Wang, 2017). Эти альтернативные объяснения хорошо подходят.
Чтобы глубже разобраться в этих возможных объяснениях, авторы исследования бдительности также сравнили регионы внутри Китая. В рамках одной и той же национальной политической системы ханьский Китай разделен на два основных культурных региона. На юге люди в течение нескольких поколений выращивают рис-сырец.На севере преобладающей культурой была пшеница. Фермеры, выращивающие рис, должны были координировать ирригационные сети и задействовать в два раза больше рабочей силы на гектар, чем фермеры, выращивающие пшеницу (Talhelm & Oishi, 2018). Таким образом, рис был более собирательной культурой.
По сей день жители рисовых полей демонстрируют больше признаков коллективизма, чем люди, живущие на пшеничных площадях (Talhelm et al., 2014). И в этих коллективистских рисовых регионах люди были более бдительны по отношению к своим сверстникам, чем люди, выращивающие пшеницу. Различий не было в национальной политической системе; вместо этого они попали в географические границы коллективизма. См. Рисунок 1.
Деидеализирующий коллективизм
Возникающая картина коллективизма менее теплая и размытая, более тонкая и сложная. И, как выясняется, эта картина уже была скрыта в масштабах раннего коллективизма.
Среди нечетких вещей, которые не «работали», были и те, которые действительно работали. Вопросы, которые сработали, в основном спрашивали об обязанностях и ответственности конкретных людей. Например, мое недавнее исследование показало, что люди в коллективистских культурах более склонны соглашаться с тем, что «мы должны держать наших стареющих родителей с собой дома.” См. Рисунок 2.
И хотя люди, живущие в коллективистских культурах, сообщают о меньшей близости со своими друзьями, они также с большей вероятностью думают, что им следует держаться вместе в трудные времена (Liu et al., 2019). Когда я просил людей представить, как друг советует им расстаться с новым парнем, американцы, как правило, говорили, что найдут более отзывчивых друзей. В Китае люди склонны думать, что эти друзья поддерживают. Коллективизм часто ценит вещи помимо тепла и хорошего самочувствия.
Возникающая картина коллективизма более сложна и, на мой взгляд, реалистична. Если это видение верное, оно предполагает, что ответ на открытый секрет культурной психологии заключается больше в том, чтобы задавать правильные вопросы, чем в том, чтобы выбросить самоотчеты.
Рисунок 1
Диаграмма показывает, что в районах Китая, где выращивание риса широко распространено — и где более необходимы координация и взаимодействие, — люди более подозрительно относятся к своим сверстникам по сравнению с районами, где выращивание риса менее развито.Это отражает недоверие, которое люди Китая могут питать друг к другу, несмотря на их коллективистские тенденции.
Рисунок 2
Недавние исследования показывают, что чем более коллективистской является культура, тем больше люди чувствуют себя обязанными принять своих стареющих родителей.
Список литературы
Адамс, Г. (2005). Культурное обоснование личных отношений: враг в североамериканском и западноафриканском мирах. Журнал личности и социальной психологии , 88 , 948–968.https://doi.org/10.1037/0022-3514.88.6.948
Гейне, С. Дж., Леман, Д. Р., Пэн, К., и Гринхольц, Дж. (2002). Что плохого в кросс-культурном сравнении субъективных шкал Лайкерта? Эффект референтной группы. Журнал личности и социальной психологии , 82 , 903–918.
https://doi.org/10.1037/0022-3514.82.6.903
Kyei, K. G., & Schreckenbach, H. (1975). Не время умирать . Аккра, Гана: Католическая пресса.
Лю, С., Моррис, М. В., Талхельм, Т., и Янг, К. (2019). Групповая бдительность в коллективистской культуре. Proceedings of the National Academy of Sciences, USA , 116 , 14538–14546.
https://doi.org/10.1073/pnas.1817588116
Ойсерман, Д., Кун, Х. М., и Кеммельмайер, М. (2002). Переосмысление индивидуализма и коллективизма: оценка теоретических допущений и метаанализов. Психологический бюллетень , 128 , 3–72.
https://doi.org/10.1037 / 0033-2909.128.1.3
Пэн К., Нисбетт Р. Э. и Вонг Н. Ю. (1997). Проблемы валидности, сравнивающие ценности разных культур и возможные решения. Психологические методы , 2 , 329–344.
https://doi.org/10.1037/1082-989X.2.4.329
Шиммак У., Оиши С. и Динер Э. (2005). Индивидуализм: действительное и важное измерение культурных различий между странами. Обзор личности и социальной психологии , 9 , 17–31.https://doi.org/10.1207/s15327957pspr0901_2
Сингелис, Т. М. (1994). Измерение независимых и взаимозависимых самооценок. Бюллетень личности и социальной психологии , 20 , 580–591.
https://doi.org/10.1177/0146167294205014
Talhelm, T., & Oishi, S. (2018). Как рисоводство повлияло на культуру Южного Китая. В A. K. Uskul & S. Oishi (Eds.), Социально-экономическая среда и психология человека (стр. 53–76). Нью-Йорк, Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.Получено с https://ssrn.com/abstract=3199657
Тальхельм, Т., Чжан, X., Оиши, С., Чен, С., Дуань, Д., Лан, X., и Китайма, С. (2014). Масштабные психологические различия в Китае объясняются выращиванием риса и пшеницы. Science , 344 , 603–608.
https://doi.org/10.1126/science.1246850
Transparency International. (нет данных). Китай. Получено с
https://www.transparency.org/country/CHN
Ван, Ю. (2017). Для кого звонит колокол: политическое наследие китайской культурной революции.Получено с
https://scholar.harvard.edu/files/yuhuawang/files/cultural_revolution_0.pdf
Йошида Т. (1984). Одержимость духом и деревенский конфликт. В E. Krauss, T. Rohlen, & P. Steinhoff (Eds.), Conflict in Japan (pp. 85–104). Гонолулу: Гавайский университет.
Индивидуализм против коллективизма
Индивидуализм подчеркивает индивидуальные цели и права. Коллективизм подчеркивает групповые цели и личные отношения.
Наше первое культурное ценностное измерение — индивидуализм против коллективизма.Индивидуализм подчеркивает индивидуальные цели и права отдельного человека. Коллективизм фокусируется на групповых целях, на том, что лучше всего для коллективной группы, и на личных отношениях. Индивидуалист мотивирован личными наградами и преимуществами. Индивидуалисты ставят личные цели и задачи, основываясь на себе. Работникам-индивидуалистам очень комфортно работать автономно, а не в команде. Коллективист мотивирован групповыми целями. Долгосрочные отношения очень важны.Коллективисты легко жертвуют личной выгодой или похвалой, чтобы признать и почтить успех команды. На самом деле, быть выделенным и почитаемым как личность из остальной команды может смущать коллективиста. Обобщенные географические кластеры индивидуализма можно найти в англоязычных странах, германской Европе и Северной Европе. Географические кластеры коллективизма часто расположены в арабских странах, Латинской Америке, конфуцианской Азии, Южной Азии и странах Африки к югу от Сахары.Пример того, как индивидуализм против коллективизма может разыграться в университете, связан с академической честностью. В университете в Соединенных Штатах, где индивидуализм считается нормой, от каждого студента ожидается и обычно требуется выполнение его собственной индивидуальной работы. Иногда это сбивает с толку иностранных студентов из коллективистского общества, которые поступают в университет в Соединенных Штатах. Коллективистское ожидание состоит в том, что если другому ученику, с которым у вас есть личные отношения, понадобится ваша помощь, вы окажете эту помощь.У коллективистского ученика есть обязательная социальная обязанность помочь другому ученику добиться успеха. Это более высокое коллективистское социальное обязательство может быть прямым нарушением академической честности в индивидуалистической академической среде. Можете ли вы привести в своей жизни пример индивидуализма или коллективизма? Поделитесь своим примером или историей в качестве комментария. Затем прочитайте примеры и истории своих однокурсников и присоединитесь к обсуждению. Если у вас нет личного примера или истории, пожалуйста, найдите время и поищите в Интернете информацию об индивидуализме-коллективизме.Найдите веб-сайт, видео, ресурс или изображение, чтобы поделиться с другими учащимися в комментариях, а затем присоединитесь к обсуждению. После комментариев и обсуждения отметьте этот шаг как выполненный и переходите к следующему.Коллективизм — обзор | ScienceDirect Topics
2.2.1 Ценности
В отличие от западной идеи индивидуализма, коллективизм является важным культурным принципом во Вьетнаме (Hunt, 2005).Основные ценности коллективизма — это гармония, долг, честь, уважение, образование и верность семье; и вьетнамская культура подчеркивает эти ценности. Гармония достигается за счет жизни в соответствии с ролью человека в семье, создания гармонии внутри себя и своей семьи и проявления умеренности. Межличностные отношения во вьетнамском обществе основаны на уважении. Ожидается, что люди будут проявлять уважение к другим членам семьи, особенно к родителям. В более широком сообществе уважают пожилых людей, учителей и других авторитетных лиц.Высоко ценится образование, зачастую больше, чем материальные блага и успехи. Ожидается, что родители принесут жертвы, чтобы дать образование своим детям.
Особое внимание уделяется чести, трудолюбию и долгу перед семьей, и этим принципам учат в раннем возрасте (Hunt, 2005). Ожидается, что люди будут действовать с величайшим достоинством при любых обстоятельствах, чтобы избежать позора семьи. Неподходящее поведение приносит позор не только самому себе, но и семье. Следует избегать любой ценой позора или бесчестия в семье.Выполнение семейных ролей, обязанностей и обязанностей часто ценится выше, чем исполнение собственных желаний. В семье роли и обязанности четко определены, и ожидается, что люди жертвуют ради своих семейных ролей. Поведение продиктовано ролью человека в семье. Например, роль родителя — правильно воспитывать своих детей.
Вьетнамское общество построено вокруг семейной структуры. В отличие от американских нуклеарных семей, вьетнамские семьи включают расширенную семью и следуют образцу нескольких поколений.Эта модель распространяется на все сообщество. Во вьетнамской культуре общество задумано как одна большая большая семья. Такой образ мышления демонстрируется в том, как вьетнамцы приветствуют друг друга (Hunt, 2005). Родственные местоимения иногда используются даже среди незнакомцев, приветствующих друг друга. Эта практика не только демонстрирует уважение, но и усиливает ценность родства и концепции большой расширенной семьи.
Типичная вьетнамская семья может включать родителей, детей, невесток, бабушек и дедушек, внуков и не состоящих в браке братьев и сестер.Семейные роли иерархичны и четко определены с отцом как центральной фигурой (Hunt, 2005). Как правило, отец несет полную ответственность за обеспечение своей семьи и принятие семейных решений. Ценится уважение к мудрости пожилых членов семьи; однако бабушки и дедушки и другие старшие родственники также играют важную роль в принятии решений. Если родители умерли, ответственность за семью ложится на старшего мужчину. После отца и пожилых родственников, старший брат мужского пола обычно имеет наибольший авторитет.Семейные роли и обязанности выходят за рамки живых членов семьи. В обязанности детей часто входит уход за гробницами предков и их содержание, и ожидается, что все члены семьи будут поклоняться духам предков.
Коллективизм — обзор | Темы ScienceDirect
Коммунальные общества
Две доминирующие темы в интенциональных сообществах — это коллективизм и аграрная жизнь. Принимая во внимание корни утопизма в протестантской Реформации шестнадцатого и семнадцатого веков, гуманизм и расширение возможностей Возрождения и рациональность Просвещения, необходимо рассмотреть влияние этих идей на социальные потрясения промышленной революции.Начиная с 1830-х годов в Англии и на протяжении столетия в Европе и США, рабочие стекались в города, чтобы работать на фабриках, и явно боролись, поскольку капитализм и стремление к прибыли стали организационными принципами обоих обществ. Реформаторские движения девятнадцатого века сделали упор на распределение ресурсов, таких как жилье, медицинское обслуживание, еда и образование, среди борющихся рабочих и городских низов. Однако некоторые утописты взяли на себя задачу основать новые сообщества, обычно вдали от городской нищеты и суматохи, и организовать эти общества вокруг справедливого распределения товаров и труда.
Со стремлением распределять ресурсы справедливо связан вопрос о врожденном человеческом эгоизме и о том, как изменить культуру поселения таким образом, чтобы потребности группы предшествовали индивидуальным желаниям и побуждениям. В течение девятнадцатого и двадцатого веков экономические утопии возникали в Соединенных Штатах в ответ на различные политические консервативные движения. Они были общинными и эгалитарными, делили работу и ресурсы.
Американские светские утопические общины черпали вдохновение из идей и философий, исходящих от протестантских христианских групп, но развили свою философию в морально-духовную, а не религиозную доктрину.Трансцендентализм зародился как термин, разработанный немецким философом Иммануилом Кантом (1724–1804), олицетворяющий те аспекты человеческой природы, которые выходят за пределы опыта или не зависят от него. Укоренившись в Америке, трансцендентализм привел к культурному возрождению Новой Англии в 1830–1845 годах и проявил свое главное американское выражение в доктрине самостоятельности Ральфа Уолдо Эмерсона.
Некоторые трансценденталисты решили претворить в жизнь свои теории о «простой жизни». Один эксперимент по общинному проживанию был проведен в Вест-Роксбери, штат Массачусетс, примерно на 200 акрах земли с 1841 по 1847 год.Институт сельского хозяйства и образования Брук-Фарм стал более известен, чем многие другие общественные эксперименты, благодаря своему выдающемуся основателю и обитателям. Сообщество не было уникальным для своего времени; только в 1840-х годах было создано более 80 утопических сообществ, но это было примечательно как первое чисто светское сообщество. Институт Брук-Фарм был организован и возглавлялся Джорджем Рипли, бывшим министром унитариев, а затем литературным критиком газеты New York Tribune . Другими связанными с проектом были Чарльз А.Дана и Натаниэль Хоторн (оба акционеры), Ральф Уолдо Эмерсон, Маргарет Фуллер, Уильям Генри Ченнинг, Джон С. Дуайт и София Дана Рипли, женщина с широкой культурой и академическим опытом. Брук-Фарм привлекала не только интеллектуалов, но также плотников, фермеров, сапожников и типографов. Сообщество обеспечило всех членов, их детей и членов семей жильем, топливом, заработной платой, одеждой и едой. Были детский сад, начальная школа и колледж, подготовительный курс длился 6 лет.
В результате катастрофического пожара 1846 года было разрушено недавно профинансированное здание Phalanstrey. В сочетании с дальнейшими финансовыми проблемами, включая иск Хоторна к Рипли и Дане с требованием вернуть его инвестиции в проект, в следующем году положил конец сообществу Брук-Фарм. Позже Натаниэль Хоторн высмеял его в своем романе The Blithedale Romance (1852).
В 1842 году Ассоциация образования и промышленности Нортгемптона (Массачусетс) учредила еще одну светскую коммуну, основанную на расовом, гендерном, религиозном и классовом равенстве.Они хотели заменить конкуренцию сотрудничеством и были особенно привержены отмене рабства. Соджорнер Трут был членом, а Фредерик Дуглас был приглашенным лектором.
Сообщество Skaneateles было основано в 1843 году Обществом по всеобщему расследованию и реформам в северной части штата Нью-Йорк. Несколько подобных общин было создано обществом еще до Гражданской войны. Он просуществовал 3 года. Его лидеры были аболиционистами. Члены делили жилые помещения и работали в сельском хозяйстве и легкой промышленности.Он был экономически успешным, но распался из-за внутренних разногласий.
Икарианцы были утопическим движением, основанным французским философом Этьеном Кабе. Он выступал за рабочие кооперативы вместо капиталистических заводов. Это привлекало классы ремесленников, жизнь которых подвергалась опасности из-за крупных фабрик. Он находился под влиянием Роберта Оуэна и, в свою очередь, оказал влияние на Маркса и Энгельса. Его социальная философия восходит к первобытному христианству и подробно описана в его книге «Настоящее христианство согласно Иисусу Христу ».На пике своего развития движение имело 400 000 сторонников во Франции, но все еще не имело никакого влияния на реформирование французского общества. Следовательно, он переехал с некоторыми из своих последователей в Соединенные Штаты в 1848 году, где он основал несколько эгалитарных общин в Техасе, Иллинойсе и Айове.
Fruitlands была утопической сельскохозяйственной коммуной, основанной в 1843 году Бронсоном Олкоттом в Конкорде, штат Массачусетс, на основе трансценденталистских принципов. Члены были веганами-вегетарианцами, пили только воду, купались в холодной воде и не пользовались искусственным освещением.Имущество находилось в коллективном владении, и животный труд не использовался. Безбрачие почиталось как идеал. Хотя в принципе он был эгалитарным, жена Олкотта и другие женщины выполняли большую часть работы, и стресс депривации из-за его крайних принципов способствовал его краху всего через 7 месяцев.
Анархическая деревня Modern Times была общиной из 150 человек, основанной на Лонг-Айленде в 1851 году. Она была основана на бартере и просуществовала до Гражданской войны, когда патриотизм превзошел социальный идеализм, и многие члены вступили в армию Союза.В 1864 году он превратился в процветающий пригород Брентвуд.
Некоторые утопические сочинения возникли в Европе, но попытки их написания были предприняты в Северной Америке. Еще одно влияние на Brook Farm было написанием Франсуа Мари Шарля Фурье. Фурье считал, что общество должно быть организовано в небольшие кооперативные группы и что людям в основном должна быть поручена производительная работа, которая им нравится, реорганизация, которая значительно повысит производительность общества (Fourier, 1967). Он предложил искоренить бедность, обеспечив адекватную заработную плату и гарантируя минимальный уровень жизни для нетрудоспособных.В этом он предвосхитил современное рыночное государство всеобщего благосостояния. На основе взглядов Фурье в США было основано 29 сообществ; они включали Утопию, Огайо; Ла Реюньон, Техас; и Североамериканская фаланга в Ред-банке, штат Нью-Джерси.
Фурье представлял себе кооперативные сообщества, которые он назвал «фалангами», живущими в структурах, называемых Phalanstères или «гранд-отелями» (мало чем отличаясь от архитектурного эксперимента Ле Корбюзье Unité d’Habitation). Эти здания представляли собой четырехуровневые жилые комплексы, в которых самые богатые имели самые верхние квартиры, а самые бедные — жилища на первом этаже.Богатство определялось работой; рабочие места распределялись исходя из интересов и желаний личности. Были стимулы: работа, которую людям не нравилось выполнять, получала более высокую оплату. Фурье считал торговлю, которую он ассоциировал с евреями, «источником всего зла» и выступал за то, чтобы евреев заставляли выполнять сельскохозяйственные работы в Фаланстерах.
Видение Фурье кооперативных общинных единиц и большей социальной защиты рабочих также повлияло на Парижскую Коммуну 1871 года.Хотя оно длилось всего 40 дней и было чревато нестабильностью, оно возникло из-за общинного утопического импульса и считается первым восстанием социалистических рабочих. Рабочие Парижа, к которым присоединились мятежные национальные гвардейцы, захватили город и приступили к реорганизации общества в своих интересах на основе рабочих советов. Однако они не смогли устоять, когда новые войска вернули город и убили 30 000 рабочих.
Несколько общинных аграрных поселений девятнадцатого века были основаны на европейской земле.Матти Курикка был финским социалистом-утопистом и теософом, который помог основать Sointula , утопическую островную колонию финских иммигрантов на острове Малькольм, Британская Колумбия, Канада, основанная на принципах сотрудничества в 1901 году. Утопическая колония была распущена в 1905 году.
Новый Ланарк — это деревня на реке Клайд, примерно в полутора милях от Ланарка, в Южном Ланаркшире, и примерно в 25 милях к юго-востоку от Глазго, Шотландия. Он был основан в 1786 году Дэвидом Дейлом, который построил хлопчатобумажные фабрики и жилые дома для рабочих фабрики.Дейл построил здесь мельницы в рамках недолгого партнерства с английским изобретателем и предпринимателем Ричардом Аркрайтом, чтобы использовать энергию воды, обеспечиваемую единственными водопадами на реке Клайд. Находясь в собственности товарищества, в которое входил зять Дейла, Роберт Оуэн, валлийский филантроп и социальный реформатор, Нью-Ланарк стал успешным бизнесом и воплощением утопического социализма, а также ранним примером спланированного урегулирования и, следовательно, важная веха в историческом развитии градостроительства.
Роберт Оуэн был социальным реформатором и богатым промышленником, сделавшим свое состояние на текстильных фабриках в Нью-Ланарке, Шотландия. Оуэн и его 22-летний сын Уильям отплыли в Соединенные Штаты в 1824 году, чтобы купить участок для реализации своего видения «Нового нравственного мира» счастья, просвещения и процветания через образование, науку, технологии и общественную жизнь. жизнь. Утопическое сообщество Оуэна создаст «превосходную социальную, интеллектуальную и физическую среду», основанную на его идеалах социальной реформы.Оуэн, его последователи и преемники были известны как овениты. Оуэнизм направлен на радикальное реформирование общества и считается предшественником кооператива.
Новая Гармония стала известна как центр достижений в области образования и научных исследований. Жители New Harmony основали первую бесплатную библиотеку, клуб гражданской драмы и систему государственных школ, открытую для мужчин и женщин. Среди его выдающихся граждан были сыновья Оуэна, конгрессмен из Индианы и социальный реформатор Роберт Дейл Оуэн, спонсировавший законопроект о создании Смитсоновского института; Дэвид Дейл Оуэн, известный геолог штата и федерального правительства; Уильям Оуэн; и Ричард Оуэн, государственный геолог, профессор Университета Индианы и первый президент Университета Пердью.Город служил второй штаб-квартирой Геологической службы США, и многочисленные ученые и преподаватели внесли свой вклад в интеллектуальное сообщество New Harmony, включая Уильяма Маклура, Мари Луизу Дюкло Фретагеот, Томаса Сэя, Шарля-Александра Лесуэра и Джозефа Нифа, Фрэнсис Райт.
Культура будущего: коллективизм против индивидуализма
Нет двух одинаковых организаций; однако многие внедряют коллективизм или индивидуализм в корпоративную культуру.Некоторые продвигают независимость и позволяют сотрудникам думать самостоятельно. Другие подчеркивают взаимозависимость, групповое мышление и межличностные отношения.
В США, где высоко ценится индивидуализм, сотрудники могут принимать решения, полагаться на собственные силы и нести ответственность за свои действия.
Но в Японии, где коллективизм является основной идеологией, принятой бизнесом, организации уделяют больше внимания сотрудничеству и командной работе.
Коллективизм рассматривает людей как группу, в отличие от индивидуализма, где каждый человек рассматривается как отдельная личность.
Владельцы и менеджеры бизнеса должны решить, какую #companyculture внедрить для долгосрочного роста и успеха, соответствующего целям их организации.
Например, бережливое производство или бережливое производство, основанное на операционной модели Toyota «Путь Toyota», показывает, что коллективизм более эффективен, чем индивидуализм.
Согласно Джеймсу П. Уомаку и Дэниелу Т. Джонсу, бережливое производство — это способ делать больше и больше с меньшими и меньшими затратами (человеческие усилия, пространство и время). (бережливое мышление, 2003)
Индивидуализм
Индивидуализм подчеркивает цели и личные идеи. Эта концепция подчеркивает, что каждый человек должен жить той жизнью, которой он хочет, действовать в соответствии со своими суждениями и следовать своим ценностям так, как они предпочитают.
Американские основатели использовали индивидуализм при разработке Декларации независимости и Конституции, которые признают и защищают права человека.
Индивидуалистические мотиваторы включают личные выгоды и награды.
В организации индивидуалисту комфортно работать в одиночку и автономно. Кластеры индивидуализма можно найти в германской Европе, англоязычных странах и скандинавской Европе.
Коллективизм
С другой стороны, коллективизм подчеркивает групповые цели и групповое мышление; таким образом, коллективизм ценит то, что лучше всего для личных отношений и всей группы, а не людей, которые являются ее частью.
Коллективистские мотиваторы — это групповые цели и общий образ мышления / ценности.
Коллективисты готовы пожертвовать личной выгодой ради успеха команды.
Кластеры коллективизма можно найти в Латинской Америке; Арабские страны; Южная и конфуцианская Азия; и страны Африки к югу от Сахары.
Эта идея — полная противоположность индивидуализма. Коллективисты часто жертвуют своими личными целями и ценностями ради общего блага группы, потому что они верят в миссию, к которой стремится организация.
Согласно литературному исследованию Юрия Городниченко и Джерарда Роланда «Понимание разрыва индивидуализма и коллективизма и его последствий: уроки культурной психологии», мотивационные различия в принятии решений также очевидны у независимых и взаимозависимых людей.
Например, независимое «я» сосредотачивается на том, чтобы сделать свой выбор, не привлекая при этом никого другого. Это противоположно взаимозависимому индивиду (коллективисту), который готов скорректировать свое поведение / выбор, чтобы улучшить группу, к которой они принадлежат.
При применении в бизнесе….
Индивидуалистические организации ценят и признают людей за их индивидуальные навыки и способности. Сотрудники с такой корпоративной культурой хотят, чтобы к ним относились и уважали за их уникальные особенности.
Эта идея способствует инновациям и творчеству, побуждает людей делать все возможное и повышает вовлеченность сотрудников.
Зная, что их усилия будут оценены по достоинству, сотрудники, которые гордятся личными достижениями и поощряют их отмечать их, также усердно работают, чтобы добиться результатов и превосходят индивидуально. Это, в свою очередь, способствует целостному процветанию компании. В корпоративной культуре этого типа люди индивидуалистов , которые имеют твердое мнение и в высшей степени независимы.
Организация, которая принимает коллективистскую культуру, подчеркивает сотрудничество и большее благо как команду , а не сосредотачивается на индивидуальных усилиях и достижениях. Люди являются частью сплоченной команды или группы.
Коллективистская культура выглядит так.
Коллективистский менеджер проекта закрыл сделку. Вместо того, чтобы отмечать только менеджера, празднуется вся компания, потому что работа каждого внесла свой вклад в этот успех.
В этом случае коллективизм может способствовать большей согласованности и стабильности всей команды, потому что люди чувствуют равную ответственность и принимают коллективные решения.
Индивидуализм или коллективизм?
У каждого подхода есть свои плюсы и минусы.
Индивидуализм повышает уверенность в себе, способствует личному совершенству и расширяет творческий потенциал, но он также может вести к сопротивлению # переменам, отсутствию сотрудничества и усилению конфликтов.
На производительность команды также могут повлиять люди, которые не желают соблюдать или следовать заранее определенным стандартам и методологиям.
Хотя эти проблемы не могут быть основными в коллективистской организации, они все же могут возникать.Поскольку индивидуальные усилия игнорируются (по большей части), сотрудники также могут чувствовать себя менее заинтересованными или мотивированными для достижения успеха. Такой подход также может препятствовать инновациям и творчеству из-за желания служить группе.
Чтобы получить лучшее из обоих миров, вы можете сбалансировать индивидуализм и коллективизм в своей организации. Например, заимствуйте ценность командной работы из коллективизма, одновременно поощряя индивидуальное творчество в каждом члене группы. По сути, подумайте о культуре заботы, чтобы лучше понять ценности и приоритеты ваших сотрудников (индивидуальное творчество и инновации или благополучие и успех группы …) и то, как им нравится работать (индивидуально или в команде).
С любовью и уважением,
Хилари Корна
Определение коллективизма Merriam-Webster
кол · лек · тив · изм | \ kə-ˈlek-ti-ˌvi-zəm \ 1 : политическая или экономическая теория, защищающая коллективный контроль, особенно над производством и распределением также : система, отмеченная таким контролем2 : упор на коллективное, а не индивидуальное действие или идентичность
Коллективистские страны 2021
Коллективизм и индивидуализм описывают две ценности, которые лежат в спектре отдельно друг от друга, и эти две ценности имеют огромное влияние на культуру страны.Многие западные страны склонны к индивидуализму, поскольку они ценят индивидуальную свободу и свободу и видят в ней ключ к человеческому процветанию. Однако другие страны рассматривают человека как неотъемлемую часть социальных отношений и ценят коллективное благополучие группы над правами личности. Культуры незападных стран, таких как Южная Америка, Центральная Америка, Азия и Африка, склонны к коллективизму и благополучию взаимосвязанной сети социальных отношений, а не к безудержным правам личности.
Крайний уровень коллективизма обнаруживается в политической идеологии коммунизма, которая составляет основу правительств нескольких штатов. В коммунистической стране у человека нет прав, а человеческая жизнь — вещь расходная. Например, в коммунистическом Советском Союзе диктатор Иосиф Сталин коллективизировал сельское хозяйство, так что все фермеры работали на крупных государственных, государственных фермах, вместо того, чтобы обрабатывать свою землю. При этом миллионы крестьян-фермеров и их семьи умерли от голода.Политические недовольства были отправлены в ГУЛАГ, ряд исправительно-трудовых лагерей, и миллионы людей погибли там. Сегодня Северная Корея и Китай — коммунистические страны, известные подавлением любой политической оппозиции и убийством многих своих граждан. Причина убийства стольких людей заключалась в том, что их жизни пришлось пожертвовать ради блага коммунистического государства.
Тем не менее, коллективизм не всегда означает, что страна придерживается коммунистических ценностей или имеет коммунистическое правительство. Во многих странах Европы есть социалистические правительства, которые ставят во главу угла благополучие всех членов общества, а не тех, кто достаточно богат, чтобы позволить себе частные услуги.Социалистическая страна Финляндия имеет самый высокий уровень счастья в мире, и многие другие социалистические страны также имеют высокий уровень счастья.
Коллективизм — это не государственная система или политическая идеология, а, скорее, культурная ценность. Исследования показывают, что, когда культуры ценят группы людей и рассматривают людей как социальных существ, которые являются частью сети взаимоотношений, результатом является более высокий уровень счастья и благополучия. Семьи осознают необходимость заботиться друг о друге, а соседи следят за тем, чтобы в их общинах было то, что им нужно.В некоторых странах с коллективистскими ценностями выше уровень психических заболеваний, например, в Южной Америке. Однако это явление можно объяснить другими факторами, такими как политическая коррупция и высокий уровень бедности.
.