Konrad lorenz: Konrad Lorenz – Biographical — NobelPrize.org

Конрад Лоренц – биографический – NobelPrize.org

• Карл фон Фриш
• Конрад Лоренц
• Николаас Тинберген

Я считаю события раннего детства наиболее важными для научного и философского развития человека. Я вырос в большом доме и большом саду моих родителей в Альтенберге. Они были в высшей степени терпимы к моей чрезмерной любви к животным. Моя няня, Рези Фюрингер, была дочерью старинной дворянской крестьянской семьи. У нее был «зеленый палец» для выращивания животных. Когда отец принес мне с прогулки по Венскому лесу пятнистую саламандру с предписанием освободить ее через 5 дней, мне повезло: саламандра родила 44 личинки, из которых мы, то есть Рези, поднял 12 до метаморфоза. Одного этого успеха могло быть достаточно, чтобы определить мою дальнейшую карьеру; однако вмешался еще один важный фактор: мне читали «Нильса Хольгерссона» Сельмы Лагерлёф — в то время я еще не умел читать.

С тех пор я загорелся желанием стать диким гусем и, поняв, что это невозможно, отчаянно захотел есть один, и, когда это также оказалось невозможным, я согласился на домашних уток. В процессе получения некоторых я обнаружил импринтинг и сам был импринтирован. От соседки я получил однодневного утенка и обнаружил, к своей огромной радости, что он передал свою последующую реакцию на мою особу. В то же время мой интерес необратимо закрепился на водоплавающих птицах, и я стал знатоком их поведения еще в детстве.

Когда мне было около десяти, я открыл для себя эволюцию, прочитав книгу Вильгельма Бёльше и увидев изображение археоптерикса. Еще до этого я боролся с проблемой, был ли дождевой червь в насекомом. Мой отец объяснил, что слово «насекомое» произошло от зазубрин, «надрезов» между сегментами. Выемки между метамерами червя явно имели ту же природу. Значит, это было насекомое? Эволюция дала мне ответ: если рептилии через археоптерикса могли стать птицами, то кольчатые черви, как я понял, могли развиться в насекомых.

Тогда я решил стать палеонтологом.

В школе я познакомился с одним важным учителем, Филипом Хеберди, и одним важным другом, Бернхардом Хеллманном. Хебердей, монах-бенедиктинец, бесплатно преподавал нам дарвиновскую теорию эволюции и естественного отбора. Свобода мысли была и до известной степени остается характерной чертой Австрии. Бернхарда и меня впервые сблизило то, что мы оба были аквариумистами. Ловя дафний и другой «живой корм» для наших рыбок, мы открыли для себя богатство всего, что обитает в водоеме. Нас обоих привлекали ракообразные, особенно кладоцеры. Мы сосредоточились на этой группе в онтогенетической фазе собирательства, через которую, по-видимому, должен пройти каждый настоящий зоолог, повторяя историю своей науки. Позднее, изучая личиночное развитие артемии, мы обнаружили сходство между личинкой Euphyllopod и взрослой Cladocera как в движении, так и в строении. Мы пришли к выводу, что эта группа произошла от предков Euphyllopod, став неотеническими. В то время это еще не было общепринятым в науке.

Важнейшее открытие сделал Бернхард Хеллманн при разведении агрессивной цихлиды Геофагус: самец, находившийся некоторое время в изоляции, убивал любого сородича при виде, независимо от пола. Однако после того, как Бернхард подарил рыбе зеркало, заставившее ее бороться со своим изображением до изнеможения, рыба сразу же после этого была готова ухаживать за самкой. Другими словами, Бернхард обнаружил в 17 лет, что «специфический потенциал действия» может быть «заглушен» так же, как и исчерпан.

После окончания средней школы я все еще был одержим эволюцией и хотел изучать зоологию и палеонтологию. Однако я послушался отца, который хотел, чтобы я изучал медицину. Это оказалось моей удачей сделать это. Преподаватель анатомии Фердинанд Хохштеттер был блестящим сравнительным анатомом и эмбриологом. Он также был преданным учителем сравнительного метода. Я быстро осознал не только то, что сравнительная анатомия и эмбриология предлагают лучший доступ к проблемам эволюции, чем палеонтология, но и то, что сравнительный метод применим как к моделям поведения, так и к анатомической структуре.

Еще до того, как я получил степень доктора медицины, я стал сначала инструктором, а затем ассистентом в отделении Хохштеттера. Кроме того, я начал изучать зоологию в зоологическом институте профессора Яна Верслуйса. В то же время я участвовал в психологических семинарах профессора Карла Бюлера, который живо заинтересовался моей попыткой применить сравнительные методы к изучению поведения. Он обратил мое внимание на тот факт, что мои выводы с одинаковой силой противоречили мнениям виталистической или «инстинктивистской» школы Макдугалла и механистической или бихевиористской школе Уотсона. Бюлер заставил меня прочесть самые важные книги обеих школ, чем вызвал у меня сокрушительное разочарование: ни один из этих людей не0011 знал животных, ни одно из них не было экспертом. Я чувствовал себя раздавленным объемом работы, которая еще не была сделана и, очевидно, относилась к новой области науки, которая, как я чувствовал, была моей ответственностью.

Карл Бюлер и его ассистент Эгон Брансуик заставили меня понять, что теория познания необходима наблюдателю живых существ, если он хочет выполнить свою задачу научной объективации. Мой интерес к психологии восприятия, столь тесно связанной с эпистемологией, проистекает из влияния этих двух людей.

Работая ассистентом в анатомическом институте, я продолжал содержать птиц и животных в Альтенберге. Среди них галки вскоре стали наиболее важными. В тот самый момент, когда у меня появилась первая галка, Бернхард Хельманн подарил мне книгу Оскара Хайнрота «Die Vögel Mitteleuropas». Я мгновенно понял, что этот человек знал о поведении животных все, что и Макдугалл, и Ватсон игнорировали, и что я считал единственным, кто знал об этом. Вот, наконец, и ученый, который еще и эксперт! Трудно оценить влияние, которое Хейнрот оказал на развитие моих идей. Его классическая сравнительная статья об Anatidae побудила меня рассматривать сравнительное изучение поведения как свою главную задачу в жизни. Хохштеттер великодушно рассматривал мою этологическую работу как своего рода сравнительную анатомию и разрешил мне работать над ней во время дежурства в его отделе. В противном случае бумаги, которые я подготовил между 1927 и 1936 никогда бы не были опубликованы.

В этот период я ​​познакомился с Уоллесом Крейгом. Американский орнитолог Маргарет Морс Найс знала о его и моей работе и энергично устанавливала с нами контакт. Я в долгу перед ней. После Хохштеттера и Хайнрота Уоллес Крейг стал моим самым влиятельным учителем. Он подверг критике мое твердое мнение, что инстинктивная деятельность основана на цепных рефлексах. Я сам продемонстрировал, что длительное отсутствие освобождающих стимулов имеет тенденцию к снижению их порога вплоть до вспышки активности in vacuo. Крейг указывал, что в той же ситуации организм начинает активно искать освобождающую раздражительную ситуацию. Очевидно, бессмысленно, писал Крейг, говорить о реакции на еще не полученный стимул. Причина, по которой, несмотря на очевидную спонтанность инстинктивного поведения, я все же придерживался рефлекторной теории, заключалась в моем убеждении, что любое отклонение от шеррингтоновской рефлексологии означает уступку витализму. Итак, в лекции, которую я прочитал 19 февраля36 в Гарнакхаусе в Берлине я еще защищал рефлекторную теорию инстинкта.

Это был последний раз, когда я так делал.

Во время этой лекции моя жена сидела позади молодого человека, который явно соглашался с моими словами о спонтанности, все время бормоча: «Все сходится, все сходится». Когда в конце лекции я сказал, что считаю инстинктивные двигательные паттерны все-таки цепными рефлексами, он закрыл лицо руками и простонал: «Идиот, идиот». Этим человеком был Эрих фон Хольст. После лекции на площади Харнакхауса ему потребовалось всего несколько минут, чтобы убедить меня в несостоятельности рефлекторной теории. Понижение порога, возникновение вакуумной активности, независимость двигательных паттернов от внешней стимуляции, короче говоря, все феномены, с которыми я боролся, не только могли быть объяснены, но фактически постулировались, исходя из предположения, что они основаны не на цепи рефлексов, а на процессы эндогенной генерации раздражителей и центральной координации, открытые и продемонстрированные Эрихом фон Хольстом. Важнейшим прорывом всех наших попыток понять поведение животных и человека я считаю признание следующего факта: элементарная нервная организация, лежащая в основе поведения, состоит не из рецептора, афферентного нейрона, стимулирующего двигательную клетку, и эффекторного нейрона.

активируется последним. Гипотеза Холста, которую мы с уверенностью можем принять, гласит, что основная центральная нервная организация состоит из клетки, постоянно производящей эндогенную стимуляцию, но не имеющей возможности активировать свой эффектор другой клеткой, которая, также производя эндогенную стимуляцию, оказывает ингибирующее действие. Именно эта тормозная клетка находится под влиянием рецептора и прекращает свою тормозную активность в биологически «нужный» момент. Эта гипотеза казалась настолько многообещающей, что Kaiser-Wilhelmsgesellschaft, теперь переименованная в Max-Planck-Gesellschaft, решила основать институт физиологии поведения для Эриха фон Холста и меня. Я убежден, что если бы он был еще жив, он был бы сейчас здесь, в Стокгольме. В то время война нарушила наши планы.

Когда осенью 1936 года профессор ван дер Клаау созвал симпозиум под названием «Instinctus» в Лейдене в Голландии, я прочитал статью об инстинктах, основанную на теориях Эриха фон Холста. На этом симпозиуме я встретил Нико Тинбергена, и это, безусловно, событие, которое в ходе этой встречи имело для меня самые важные последствия.

Наши взгляды в удивительной степени совпадали, но я быстро понял, что он превосходит меня как в аналитическом мышлении, так и в способности придумывать простые и убедительные эксперименты. Мы обсудили взаимосвязь между пространственно-ориентирующими реакциями (налоги в смысле Альфреда Кюна) и механизмом высвобождения, с одной стороны, и спонтанными эндогенными двигательными паттернами, с другой. В этих дискуссиях сформировались некоторые концептуализации, которые впоследствии оказались плодотворными для этологических исследований. Никто из нас не знает, кто сказал что первым, но весьма вероятно, что концептуальное разделение налогов, врожденных механизмов высвобождения и фиксированных двигательных паттернов было вкладом Тинбергена. Он, безусловно, был движущей силой в серии экспериментов, которые мы провели с реакцией серого гуся на яйцекатку, когда он жил с нами в Альтенберге в течение нескольких месяцев летом 19 года.37.

Те же особи гусей, на которых мы проводили эти эксперименты, впервые пробудили во мне интерес к процессу одомашнивания. Это были F ₁ гибриды диких грейлагов и домашних гусей, и они демонстрировали неожиданные отклонения от нормального социального и сексуального поведения диких птиц. Я понял, что непреодолимое усиление влечений к кормлению, а также к совокуплению и ослабление более дифференцированных социальных инстинктов характерно для очень многих домашних животных. Меня пугала, как и до сих пор, мысль о том, что аналогичные генетические процессы ухудшения могут иметь место и в цивилизованном человечестве. Движимый этим страхом, я сделал очень опрометчивый поступок вскоре после того, как немцы вторглись в Австрию: я написал об опасностях одомашнивания и, чтобы быть понятым, сформулировал свое письмо с использованием наихудшей нацистской терминологии. Я не хочу смягчать это действие. Я действительно верил, что от новых правителей может получиться что-то хорошее. Предыдущий узколобый католический режим в Австрии побудил лучших и более умных людей, чем я, лелеять эту наивную надежду. Так поступали практически все мои друзья и учителя, в том числе и мой отец, который, безусловно, был добрым и гуманным человеком. Никто из нас даже не подозревал, что слово «отбор», когда оно употреблялось этими правителями, означало убийство. Я сожалею об этих писаниях не столько из-за того, что они бесспорно дискредитируют мою личность, сколько из-за того, что они препятствуют будущему осознанию опасностей одомашнивания.

В 1939 году я был назначен на кафедру психологии в Кенингсберге, и это назначение произошло благодаря тому маловероятному стечению обстоятельств, что Эрих фон Хольст играл на альте в квартете, собравшемся в Геттингене и в котором Эдуард Баумгартен играл первую скрипку. Баумгартен был профессором философии в Мэдисоне, штат Висконсин. Будучи учеником Джона Дьюи и, следовательно, представителем прагматической школы философии, Баумгартен сомневался, стоит ли принимать только что предложенную ему кафедру философии в Кенингсберге — кафедру Иммануила Канта. Зная, что кафедра психологии в Кенингсберге также свободна, он небрежно спросил Эриха фон Холста, знает ли он психолога, ориентированного на биологию, который в то же время интересовался теорией познания. Хольст знал, что я представляю именно это довольно редкое сочетание интересов, и предложил меня Баумгартену, который вместе с биологом Отто Кёлером и ботаником Куртом Мотесом — ныне президентом Академии Леопольдина в Галле — убедил философский факультет в Кёнингсберге поместить меня, зоолог, на кафедре психологии. Я сомневаюсь, что преподаватели впоследствии пожалели об этом выборе, во всяком случае, я сам получил огромную пользу от дискуссий на собраниях Kant-Gesellschaft, которые регулярно продолжались до поздней ночи. Моими самыми блестящими и поучительными оппонентами в моей борьбе с идеализмом были физиолог Г. Г. Вебер, ныне работавший в Обществе Макса Планка, и покойная первая жена Отто Келера Аннемари. Именно им я действительно обязан своим пониманием кантовской философии — насколько это возможно. Результатом этих дискуссий стала моя статья о кантовской теории априорного с точки зрения дарвиновской биологии. Сам Макс Планк написал мне письмо, в котором заявил, что полностью разделяет мои взгляды на отношения между феноменальным и реальным миром. Чтение этого письма вызвало у меня такое же чувство, как и известие о том, что мне была присуждена Нобелевская премия. Спустя годы эта статья появилась в Системном ежегоднике, переведенном на английский моим другом Дональдом Кэмпбеллом.

Осенью 1941 года меня призвали в немецкую армию врачом. Мне посчастливилось попасть на прием в отделение неврологии и психиатрии больницы в Позене. Хотя я никогда не занимался медициной, я достаточно знал об анатомии нервной системы и психиатрии, чтобы занять свой пост. Мне снова посчастливилось встретиться с хорошим учителем, доктором Гербертом Вайгелем, одним из немногих психиатров того времени, которые серьезно относились к психоанализу. У меня была возможность получить некоторые сведения из первых рук о неврозах, особенно истерии, и о психозах, особенно шизофрении.

Весной 1942 года я был отправлен на фронт под Витебск и через два месяца попал в плен к русским. Сначала я работал в больнице в Чалтурине, где мне было поручено заведовать отделением на 600 коек, занимавшимся почти исключительно случаями так называемого полевого полиневрита, формы общего воспаления нервной ткани, вызванной сочетанным воздействием стресса, перенапряжение, простуда и недостаток витаминов. Удивительно, но русские врачи не знали этого синдрома и верили в последствия дифтерии — болезни, также вызывающей угасание всех рефлексов. Когда эта больница распалась, я стал лагерным врачом сначала в Оричи, а затем в ряде последовательных лагерей в Армении. Я стал сносно говорить по-русски и довольно подружился с некоторыми русскими, в основном с врачами. Мне довелось наблюдать поразительные параллели между психологическим воздействием нацистского и марксистского образования. Именно тогда я начал осознавать природу индоктринации как таковой.

В качестве врача в небольших лагерях в Армении у меня было немного времени, и я начал писать книгу по гносеологии, так как это был единственный предмет, для которого мне не требовалась библиотека. Рукопись в основном написана раствором перманганата калия на разрезанной на куски и выглаженной цементной мешковине. Советские власти поощряли мое письмо, но, когда оно было почти закончено, перевели меня в лагерь в подмосковном Красногорске с предписанием перепечатать рукопись и отправить копию в цензуру. Они пообещали, что мне будет разрешено взять копию домой по репатриации. Приближалась предполагаемая дата репатриации австрийцев, и у меня были причины опасаться, что меня задержат из-за моей книги. Однако однажды начальник лагеря вызвал меня к себе в кабинет и, честное слово, спросил, действительно ли в моей рукописи нет ничего, кроме неполитической науки. Когда я уверил его, что это действительно так, он пожал мне руку и тут же написал «пропуск», приказ, в котором говорилось, что мне разрешено взять с собой мою рукопись и моего ручного скворца. На словах он велел конвойному передать следующему передать следующему и так далее, чтобы меня не обыскивали. Итак, я прибыл в Альтенберг с целой рукописью и птицей. Я не думаю, что когда-либо видел подобный пример человека, доверяющего слову другого человека. С небольшими дополнениями и изменениями книга, написанная в России, вышла под названием «Die Rückseite des Spiegels». Это название было предложено другим военнопленным в Эривани по имени Циммер.

Вернувшись домой в Австрию в феврале 1948 года, я остался без работы, и не было никаких надежд на то, что кресло освободится. Однако друзья сплотились со всех сторон. Отто Шторх, профессор зоологии, сделал все, что мог, и сделал это для моей жены еще до моего возвращения. Отто Кениг и его «Биологическая станция Вильгельминенберг» приняли меня как давно потерянного брата, а Вильгельм Маринелли, второй зоолог, дал мне возможность читать лекции в своем «Institut für Wissenschaft und Kunst». Австрийская академия наук профинансировала небольшую исследовательскую станцию ​​в Альтенберге на деньги, пожертвованные для этой цели английским поэтом и писателем Дж. Б. Пристли. У нас были деньги, чтобы содержать наших животных, зарплаты не было, но было много энтузиазма и достаточно еды, так как моя жена бросила свою медицинскую практику и управляла фермой недалеко от Тульна. В этих условиях некоторые замечательные молодые люди были готовы присоединиться к нам. Первым был Вольфганг Шлейдт, ныне профессор Садового университета 9. 0045 1 рядом с Вашингтоном. Он построил свой первый усилитель сверхзвуковой речи грызунов из радиоприемников, найденных на свалках, и свой первый террариум из старой кровати того же происхождения. Я помню, как он вез его домой на тачке. Затем пришли Ильза и Хайнц Прехтль, ныне профессор в Гронингене, затем Иренеус и Элеонора Эйбл-Эйбесфельдт, обе доктора зоологии и хорошие ученые сами по себе.

Очень скоро стали восстанавливаться международные контакты этологов. Осенью 19В 48 г. нас посетил профессор У. X. Торп из Кембриджа, который продемонстрировал истинное импринтирование у паразитических ос и заинтересовался нашей работой. Он предсказал, как и Тинберген в то время, что мне не удастся попасть на прием в Австрию. Он конфиденциально спросил меня, не подумаю ли я о том, чтобы стать лектором в Англии. Я сказал, что пока предпочитаю оставаться в Австрии. Вскоре после этого я передумал: Карл фон Фриш, покинувший кафедру в Граце, Австрия, чтобы вернуться в Мюнхен, предложил меня в качестве своего преемника, и профессорско-преподавательский состав Граца единодушно согласился. Когда австрийское министерство образования, которое в то время снова было строго католическим, категорически отказалось от предложения Фриша и факультета, я написал два письма Тинбергену и Торпу, что теперь я готов покинуть дом. За удивительно короткое время Бристольский университет спросил меня, не подумаю ли я о том, чтобы стать там лектором, с дополнительным заданием по проведению этологических исследований коллекции водоплавающих птиц Севернского фонда диких птиц в Слимбридже. Так что мой друг Питер Скотт тоже должен был приложить к этому руку. Я ответил утвердительно, но, прежде чем что-либо было решено, вмешалось Общество Макса Планка, предложившее мне исследовательскую станцию ​​в составе отделения Эриха фон Хольста. Это было трудное решение; в конце концов меня поколебало соображение, что с Максом Планком я мог бы взять с собой Шлейдта, Прехтля и Эйбла. Вскоре после этого моя исследовательская станция в Бульдерне в Вестфалии была официально присоединена к отделу Эриха фон Хольста в только что основанном «Институте высшей физиологии им. Макса Планка». Эрих фон Хольст созвал международную встречу этологов в 1949. Вторым из этих симпозиумов Эрих фон Хольст и я отпраздновали осуществление нашей мечты в Булдерне осенью 1950 года.

Вернувшись к своей исследовательской работе, я сначала ограничился чистым наблюдением за водоплавающими птицами и рыбами, чтобы снова соприкоснуться с реальной природой, с которой я так долго был разлучен. Постепенно я стал концентрироваться на проблемах агрессивности, ее функции выживания и механизмах противодействия ее опасным последствиям. Бойцовское поведение рыб и поведение привязывания диких гусей вскоре стали основными объектами моего исследования. Еще раз взглянув на эти вещи свежим взглядом, я понял, насколько необходимы более подробные знания, подобно тому, как мой великий со-лауреат Карл фон Фриш обнаружил новые и интересные явления в своих пчелах, зная их в течение нескольких десятилетий, так что, я чувствовал, , наблюдение за моими животными должно выявить новые и интересные факты. Я нашел хороших коллег, и мы все по-прежнему заняты одним и тем же бесконечным поиском.

Большой прогресс в этологической теории был вызван в 1953 г. яростной критикой Даниэля Д. Лерманна, который поставил под сомнение обоснованность этологической концепции врожденного. По словам Тинбергена, сообщество этологов гудело, как растревоженный пчелиный улей. На дискуссии, устроенной профессором Грассе в Париже, я сказал, что Лерманн, пытаясь избежать предположения о врожденном знании, непреднамеренно постулировал существование «врожденной школьной учительницы». Это имелось в виду доведение до абсурда и показывает мою собственную ошибку: мне потребовались годы, чтобы осознать, что эта ошибка идентична ошибке, допущенной Лерманном, и состоит в том, что «врожденное» и «наученное» представляются дизъюнктивно-противоречивыми. концепции. Я пришел к выводу, что, конечно, проблема, почему обучение вызывает адаптивное поведение, связана исключительно с «врожденным школьным учителем», другими словами, с филогенетически запрограммированным механизмом обучения. Лерманн понял то же самое, и на этом осознании мы стали друзьями. В 1961 Я опубликовал статью «Phylogenetische Anpassung und Adaptive Modifikation des Verhaltens», которую позже расширил до книги под названием «Evolution and Modification of Behaviour» (Harvard University Press, 1961).

До самого конца своей жизни я не интересовался человеческим поведением и в меньшей степени человеческой культурой. Вероятно, мое медицинское образование пробудило во мне осознание опасностей, угрожающих цивилизованному человечеству. Для ученого разумной стратегией является не говорить о том, чего он не знает с уверенностью. Медик, однако, обязан предупреждать всякий раз, когда он видит опасность, даже если он только подозревает о ее существовании. Удивительно поздно я увлекся опасностью разрушения человеком своей природной среды и разрушительного порочного круга коммерческой конкуренции и экономического роста. Рассмотрение культуры как живой системы и рассмотрение ее нарушений в свете болезней привело меня к мнению, что главная угроза дальнейшему существованию человечества заключается в том, что вполне можно назвать массовым неврозом. Можно также сказать, что основными проблемами, с которыми сталкивается человечество, являются морально-этические проблемы.

На сегодняшний день я только что уволился с поста директора Института высшей физиологии им. Макса Планка в Зевизене, Германия, и сейчас работаю над созданием отдела социологии животных, относящегося к Институту Vergleichende Verhaltensforschung Австрийской академии наук.

---

1. По словам профессора Вольфганга Шляйдта, 22 июля 1998 г. Университета Сада не существует. Он был профессором Мэрилендского университета в кампусе Колледж-Парк с 1965 по 1985 год.0013

Из Les Prix Nobel en 1973 , редактор Вильгельм Одельберг, [Нобелевский фонд], Стокгольм, 1974

Эта автобиография/биография написана на момент вручения награды и позже опубликованный в серии книг Les Нобелевская премия/Нобелевские лекции/Нобелевские премии . Информация иногда обновляется добавлением, представленным Лауреатом.

 

Конрад Лоренц умер 27 февраля 1989 года.

 

Авторское право © Нобелевский фонд, 1973 г.

Чтобы процитировать этот раздел
стиль MLA: Конрад Лоренц — Биографический. Нобелевская премия.org. Nobel Prize Outreach AB 2023. Чт. 16 марта 2023 г.

Наверх Back To TopВозвращает пользователей к началу страницы

Четырнадцать лауреатов были удостоены Нобелевской премии в 2022 году за достижения, которые принесли наибольшую пользу человечеству. Их работа и открытия варьируются от палеогеномики и клик-химии до документирования военных преступлений.

См. все представленные здесь.

Выберите категорию или категории, по которым вы хотите отфильтровать Физика Химия Лекарство Литература Мир Экономические науки

Выберите категорию или категории, которые вы хотите отфильтровать по

Физика

Химия

Лекарство

Литература

Мир

Экономические науки

Уменьшить год на один Выберите год, в котором вы хотите искать Увеличить год на один

Конрад Лоренц (биография) | Психология животных

 Опрос 2002 года, одобренный Американской психологической ассоциацией, поставил Конрада Лоренца на 65-е место среди самых выдающихся психологов 20-го века. Он широко считается отцом современной этологии.

Кто такой Конрад Лоренц?

Ранний период жизни

Образование

Теория импринтинга Лоренца

Приложения теорий Лоренца

Книги, награды и достижения Конрада Лоренца

Личная жизнь

Конрад Лоренц все еще жив?

Кто такой Конрад Лоренц?

Конрад Лоренц был австрийским зоологом и зоопсихологом. Он внес большой вклад в изучение поведения животных. Вклад Лоренца в области зоологии, орнитологии и психологии животных привел к тому, что он получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине в 1919 году.73.

Молодость

Конрад Захариас Лоренц родился в Альтенберге, Вена, 7 ноября 1903 года. Он был вторым из двух детей, рожденных Эммой и Адольфом Лоренцами, оба из которых были врачами. Его брат Альберт был старше его на 18 лет.

Семья Лоренц была очень богата и занимала высокое социальное и культурное положение. Адольф Лоренц был выдающимся хирургом-ортопедом, получившим мировую известность за его новаторское лечение врожденного дефекта тазобедренного сустава. Он сделал себя сам, много путешествовал, имел множество публикаций и часто общался с аристократами и высокопоставленными лицами. У него были большие амбиции в отношении младшего Лоренца.

В детстве Конрада баловали родители. Он вырос в большом доме с еще большим парковым садом, окруженным великолепным видом на австрийскую сельскую местность. Позже Лоренц описал обстановку, в которой он вырос, как «рай для натуралистов». Он любил бывать на свежем воздухе и часто путешествовал по водным путям и лесам возле поместья своей семьи.

Ранний интерес к животным

Лоренц проявлял большой интерес к животным с самого раннего возраста. Частично он приписывал этот интерес своей няне Рези Фюрингер, у которой был особый дар выращивать животных. Лоренц был настолько одержим животными, что какое-то время хотел0149 станет единицей. Его первым желанием было стать совой, но, узнав, что они не умеют плавать, он передумал.

После того, как в возрасте шести лет Сельма Лагерлоф прочитала ему книгу « Удивительные приключения Нильса », Лоренц заинтересовался дикими гусями. В этой истории рассказывается о мальчике, который волшебным образом становится размером с эльфа и улетает со стаей диких гусей. Узнав, что он не может стать гусем, Лоренц переключился на , желая собственного дикого гуся. Когда его мать отказалась удовлетворить это желание из-за ущерба, который это нанесет ее саду, он вместо этого согласился завести домашнюю утку.

Лоренц приобрел однодневную утку у соседнего фермера, а его подруга Маргарет Гебхардт (которая впоследствии станет его женой) получила ее на следующий день. Они проводили вместе много часов, притворяясь «матерями-утками», изучая звуки и движения своих друзей-животных и реагируя на них. В конце концов Лоренц зациклился на водоплавающих птицах и утверждал, что был экспертом в их поведении даже в детстве.

В конце концов Лоренц приобрел большую коллекцию животных, превратив свой обширный домашний сад в своего рода мини-зоопарк. У него было множество птиц, собак, кошек, кроликов, обезьян, рыб, ракообразных, рептилий и земноводных. Многие из них он поймал сам, когда бродил по сельской местности вокруг своего дома. По словам Лоренца, его родители были «в высшей степени терпимы к [его] чрезмерной любви к животным».

Образование 

Лоренц получил начальное и среднее образование в частных школах Вены. Он был отличником и в детстве увлекся теорией эволюции. Впервые он столкнулся с этой теорией в возрасте десяти лет, когда увидел изображение археоптерикса в книге, которую читал. Его интерес усилился позже, когда ему официально преподавали теорию Дарвина в школе. Лоренц поступил в элитную среднюю школу, известную как Schottengymnasium, в возрасте одиннадцати или двенадцати лет и окончил ее в 19 лет. .

Чтобы удовлетворить желание своего отца, Лоренц решил изучать медицину, хотя его основными интересами были зоология и палеонтология. Его отец отправил его в Колумбийский университет в Нью-Йорке, но после того, как он затосковал по дому и захотел быть рядом с Маргарет, он вернулся в Австрию, отработав всего два семестра. Решение покинуть Колумбию очень не понравилось его отцу, но Лоренц согласился продолжить заниматься медициной.

Даже будучи студентом-медиком, Лоренц продолжал разводить животных как в семейном доме в Альтенберге, так и в семейной квартире в Вене. В 1926 лет он купил молодую галку и вел дневник, в котором зафиксировал свои наблюдения за ее поведением. В 1927 году его отчет о поведении птиц был опубликован в орнитологическом журнале, что, по сути, положило начало его карьере в области изучения поведения животных.

Венский университет

Лоренц завершил обучение и получил степень доктора медицины в 1928 году. Однако он не хотел становиться практикующим врачом. Он продолжал защищать докторскую диссертацию. по зоологии, которая была присуждена Венским университетом в 1933. В это время он также посещал и участвовал в психологических семинарах. Еще будучи студентом, Лоренц стал преподавателем, а затем ассистентом в одном из университетских анатомических институтов. Институт возглавил Фердинанд Хохштеттер, выдающийся эмбриолог и сравнительный анатом.

После окончания учебы Лоренц вернулся в родовое поместье, чтобы продолжить свои исследования поведения животных. Его работа в родовом поместье поддерживалась скромным окладом, который он получал как ассистент в анатомическом институте, и его женой, которая работала врачом в местной больнице.

Ранняя профессиональная и военная карьера

Лоренц начал работать лектором сравнительной анатомии и психологии животных в Венском университете в 1937 году. философии и заведующий кафедрой общей психологии Кенигсбергского университета в Германии. Однако его профессиональная жизнь была прервана, когда осенью 1941 года его призвали на службу в немецкую армию. Он служил военным врачом, работая в отделении неврологии и психиатрии в госпитале в Позене. В 19В возрасте 44 лет он попал в плен к русским, но был освобожден в 1948 году.

Вернувшись в Австрию, Лоренц возглавлял Институт сравнительной этологии в Альтенберге с 1949 по 1951 год. В 1951 году он принял предложение возглавил небольшое подразделение по изучению поведения в Институте Макса Планка в Булдерне, Вестфалия. В 1958 году он перешел в Институт поведенческой физиологии Макса Планка в Зеевизене, Бавария, где работал содиректором, а в 1961 году стал единоличным директором. Он оставался на этой должности до выхода на пенсию в 1919 году.73.

В 1973 году Лоренц был назначен директором отдела социологии животных Института сравнительной этологии Австрийской академии наук. Институт располагался в доме семьи Лоренца в Альтенберге.

Теория импринтинга Лоренца

Лоренц наиболее известен своим описанием процесса импринтинга. Импринтинг — это тип обучения, которое происходит у новорожденных животных (у некоторых видов), когда они формируют связь с первым крупным движущимся объектом (обычно с родителем или опекуном), с которым они сталкиваются. В процессе импринтинга новорожденное животное получает от объекта слуховые, зрительные или тактильные раздражители. Это вызывает реакцию у новорожденного, которая также может повлиять на его поведение во взрослом возрасте. Хотя Лоренц популяризировал принцип импринтинга, это явление было впервые открыто английским биологом Дугласом Сполдингом в XIX веке.20 века и заново открыт немецким биологом Оскаром Хайнротом в начале 20 века.

Работа с гусями

Импринтинг впервые был продемонстрирован в 1935 году, когда Лоренц работал с только что вылупившимися серыми гусями. Он собрал несколько гусиных яиц и, когда они были близки к вылуплению, поместил половину из них под мать-гусыню, а другую половину поместил в инкубатор. Лоренц позаботился о том, чтобы он был первым большим движущимся объектом, который увидели гусята из инкубатора после того, как вылезли из скорлупы. Гусята, вылупившиеся вместе с гусыней, следовали за ней, куда бы она ни пошла. Однако вылупившиеся в инкубаторе гусята последовали за ним и стали звать Лоренца, как свою настоящую мать. Позже Лоренц обнаружил, что недавно вылупившиеся гусята воспринимали любой движущийся объект как приемную мать, если это было первое, что они видели после вылупления.

Затем Лоренц продолжил свой эксперимент. Он пометил птенцов, чтобы определить, какие из них вылупились естественным путем, а какие были инкубированы. Затем он накрыл всех гусят коробкой, чтобы объединить обе группы. Когда коробку убрали, гусята вновь разделились на две группы самостоятельно; группа гусят, вылупившихся естественным путем, направилась к гусыне-матушке, а группа гусят, вылупившихся в инкубаторе, направилась к Лоренцу.

Работа с утками 

Помимо серых гусей, Лоренц также проводил эксперименты по импринтингу на молодых кряквах. Чтобы молодые утята приняли его как свою приемную мать, Лоренц обнаружил, что ему нужно приседать, чтобы быть ближе к их росту, и крякать, как утка. Как только утята получили необходимые визуальные и слуховые стимулы, они успешно импринтировались. По мере того как Лоренц продолжал свою работу, он понял, что импринтинг происходит только в течение очень короткого промежутка времени, который он назвал 9-м периодом времени. 0149 чувствительный период . Он также считал, что после импринтинга молодые животные уже не могут импринтировать ни на чем другом.

Еще один важный факт, обнаруженный Лоренцем, заключается в том, что импринтинг может влиять на сексуальное поведение некоторых животных, когда они становятся взрослыми. Он заметил, что половозрелые животные, у которых приемные родители принадлежали к другому виду, склонны приближаться к представителям того же вида, что и их приемные родители, а не к своим собственным. Импринтированные животные будут спариваться с другими представителями своего вида, если их поместить вместе, но если им будет предоставлен выбор, они предпочли приблизиться к животному, похожему на их приемных родителей. Он также отметил, что половой импринтинг происходит не у всех видов.

Почему импринтинг важен для выживания

Лоренц понял, что импринтинг влияет как на краткосрочное, так и на долгосрочное выживание некоторых видов. Он утверждал, что некоторым молодым животным необходимо развивать привязанность к родителю, который может обеспечить пищу и защиту (краткосрочное выживание), а более старым животным необходимо найти подходящего партнера, чтобы произвести жизнеспособное потомство и передать свои гены (долгосрочное выживание). . Хотя импринтинг — это форма научения, Лоренц предположил, что он отличается от других типов приобретенного поведения по трем основным признакам:0013

• Возникает очень быстро
• Это происходит только в очень небольшой период жизни животного
• Необратимо

Исследования Лоренца также привели его к выдвижению теории врожденного высвобождающего механизма. Он утверждал, что животное может иметь врожденный паттерн поведения (также называемый врожденным высвобождающим механизмом), который будет оставаться бездействующим до тех пор, пока его не активирует стимулирующее событие (или высвобождающий фактор).

Концепция детской схемы Лоренца (Kindchenschema)

В 1949 году Лоренц предположил, что детская схема (Kindchenschema) представляет собой совокупность инфантильных черт лица и тела, которые воспринимаются как милые и способны вызывать заботливые реакции у взрослых. Он считал, что существуют эволюционные причины, по которым младенцы имеют такие физические особенности, как большие глаза, толстые щеки, круглое лицо и большая голова. Он утверждал, что благодаря этим чертам младенцы кажутся взрослым более милыми, что побуждает взрослых улыбаться и заботиться о них. Лоренц утверждал, что с эволюционной точки зрения этот тип реакции значительно увеличивает вероятность того, что родители обеспечивают своих детей и в конечном итоге помогают виду выжить.

Применение теорий Лоренца 

Работа Лоренца помогла исследователям лучше понять, как возникают и развиваются некоторые модели поведения в течение жизни животного. Он бросил вызов основным принципам поведенческой психологии животных, утверждавшим, что всему поведению можно научиться. Его исследования предоставили доказательства того, что привязанность является врожденной и может иметь генетическую основу для выживания вида. Настойчивость Лоренца в изучении животных в их естественной среде и его гуманные методы исследования вдохновили молодых исследователей проводить эксперименты на животных без жестокости.

Концепция детской схемы Лоренца нашла широкое применение в кино, рекламе и индустрии игрушек. После того, как научные исследования подтвердили теорию Лоренца, такие компании, как Disney, осознали важность включения инфантильных черт при создании своих персонажей. Доказательства этого можно увидеть, сравнив первоначальный дизайн Микки Мауса с его современным дизайном. Более симпатичные персонажи привели к более популярным фильмам, более убедительной рекламе и увеличению продаж игрушек.

На последних этапах своей профессиональной жизни Лоренц применил свои теории к поведению людей как социального вида. Он считал человечество отличным от животных, потому что мы поднялись над нашими основными инстинктами и больше не ограничены окружающей средой. В то время как виды животных могут контролироваться определенным давлением окружающей среды, таким как хищничество и внутривидовая агрессия, Лоренц утверждал, что внутривидовая агрессия стала чрезвычайно смертоносной для людей из-за нашей способности разрабатывать мощное оружие дальнего действия. Он утверждал, что тип свободы, которой обладают люди, требует большой ответственности, если мы не хотим уничтожить себя. Он также предупредил, что самые большие проблемы, затрагивающие человеческое население прямо сейчас, — это этические и моральные вопросы.

Критика теорий и подхода Лоренца

Возможно, самая большая критика работы Лоренца заключается в том, что его наблюдения были основаны на личных отчетах, и он собирал свои данные вне строгих лабораторных условий. Лоренц также считал, что животные испытывают эмоции, подобные человеческим, и его метод заключался в попытке представить психическое состояние животных, которых он изучал. В то время как Лоренц утверждал, что необходимо наблюдать за животными в их естественном контексте, чтобы исследовать весь спектр их поведения, некоторые критики утверждали, что его методы не были ни объективными, ни научными.

Книги, награды и достижения Конрада Лоренца

Лоренц был плодовитым писателем и за свою долгую профессиональную карьеру написал ряд книг. Среди его самых популярных книг:

• Кольцо царя Соломона , 1949
• Мужчина встречает собаку , 1950
• Эволюция и изменение поведения , 1965
• Об агрессии , 1966
• Исследования поведения животных и человека, том I , 1970
• Исследования поведения животных и человека, том II , 1971
• Мотивация поведения человека и животных: этологический взгляд , 1973
• За зеркалом: поиски естественной истории человеческих знаний , 1973
• Восемь смертных грехов цивилизованного человека , 1973
• Год серого гуся , 1979
• Основы этологии,  1982
• Угасание человечности,  1983
• Я здесь. Где ты? – Изучение сверхъестественного человеческого поведения серого гуся на протяжении всей жизни,  1988
• Естествознание о человеке: введение в сравнительное исследование поведения – Русская рукопись, 1944–1948

Лоренц получил почетную докторскую степень в Зальцбургском университете в 1983 году. Однако в 2015 году эта степень была аннулирована из-за причастности Лоренца к нацистской партии во время Второй мировой войны. Среди других наград Лоренца:

• Австрийский орден науки и искусства, 1964 г.
• Избран иностранным членом Королевского общества, 1964 г.
• Премия Калинги за популяризацию науки, 1969 г.
• Золотая медаль Общества Гумбольдта, 1972 г.
• Нобелевская премия по физиологии и медицине, 1973 г.
• Большой крест со звездой и лентой ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия», 1984 г.
• Баварский орден Максимилиана науки и искусства в 1984 г.

Личная жизнь

Лоренц женился на своей подруге детства Маргарет Гебхардт, практикующем гинекологе, 24 июня 1927 года. У них было две дочери, Агнес и Дагмар, и сын Томас. Во время своего пребывания в Институте Макса Планка Лоренц часто приглашал студентов и преподавателей к себе домой и к своему обеденному столу, где они получали от него дальнейшие инструкции. После выхода на пенсию из института он вернулся в Австрию, но остался активным исследователем и писателем. Он также стал представителем охраны окружающей среды.

В возрасте от двадцати до тридцати лет Лоренц увлекся ездой на мотоцикле. У него был большой мотоцикл, на котором он путешествовал по разным частям Европы во время летних каникул в сопровождении жены и двух близких друзей. Он даже некоторое время участвовал в гонках на мотоциклах, но остановился после аварии, в которой сломал нижнюю челюсть. Он отрастил свою характерную бороду, пытаясь скрыть некоторые из своих шрамов.

Лоренц глубоко сожалел о своей связи с нацистской партией во время Второй мировой войны. После окончания войны он отрицал, что был членом партии, пока документы, подтверждающие его членство, не были обнародованы. Он объяснил, что во время своего пребывания в немецкой армии он не знал о многих зверствах, происходящих по всей Европе.

Конрад Лоренц еще жив?

Конрад Лоренц умер от почечной недостаточности 8 февраля 1989 года в своем доме в Альтенберге, Австрия. Похоронен на кладбище Св. Андра-Вердерн недалеко от Альтенберга.

Ссылки

Американская психологическая ассоциация. (2002). Выдающиеся психологи 20 века. Получено с https://www.apa.org/monitor/julaug02/eminent

Burkhardt, R. W. (2005). Модели поведения: Конрад Лоренц, Нико Тинберген и основание этологии . Чикаго, Иллинойс: Издательство Чикагского университета.

Глокер, М.Л., Ланглебен, Д.Д., Рупарел, К., Лоххед, Дж.В., Гур, Р.К., и Сашер, Н. (2009). Детская схема на лицах младенцев вызывает восприятие привлекательности и мотивацию к заботе у взрослых, 115 (3), 257-263.

Hess, EH (nd). Конрад Лоренц . Получено с https://www.