Читать онлайн «Одноколыбельники», Марина Цветаева – Литрес
© Л.Л. Кертман, составление, подготовка текста, предисловие, послесловие, комментарии, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
«Нерушимое родство…»
«Я живу по стольким руслам…» Это важное признание звучит во многих письмах Марины Цветаевой разным адресатам, но особенно подробно и откровенно она углубляется в его сокровенный смысл в одном из писем к Р. Рильке. Она пытается объяснить великому поэту свою «безмерность в мире мер»: когда она пишет ему, та часть души ее, что принадлежит маленькому сыну, «не должна ничего об этом знать», и наоборот – когда она с Муром, эта часть ее души не должна ничего знать обо всем том, что связано в ее жизни с Р. Рильке. Эти слова можно отнести и к ее отношениям с Борисом Пастернаком, и к творчеству… Каждое из очень многих «русел» для нее безусловно самоценно, и она ревниво оберегает его от «смешивания» с другими.
Эта книга посвящена тому важнейшему руслу жизни и творчества Марины Ивановны Цветаевой, которое связано с ее пожизненным спутником – Сергеем Яковлевичем Эфроном, чье 125-летие отмечалось в 2018 году (через год после ее юбилея).
В этой книге собраны посвященные ему стихи Марины Цветаевой и те отрывки из ее писем и записных книжек разных лет, где ощутимо его «присутствие» – порой в ярких живых эпизодах, порой – в размышлениях о его личности и месте его в ее жизни, а часто – просто в жгучей тоске по нему в годы разлуки…
Если перед многими стихами открыто стоит посвящение («С.Э.» или «Сергею Эфрон-Дурново»), то в прозе это может быть не так явно. Тем не менее не только в письмах и записных книжках, но и в помещенных здесь фрагментах больших цветаевских очерков, написанных в поистине разные эпохи ее жизни, – времен Гражданской войны («Мои службы») и эмиграции («Пленный дух» и «Страховка жизни»), где Сергей Эфрон отнюдь не является «главным героем», ощущается ее – в разное время очень по-разному эмоционально наполненный – «оборот» в его сторону: вначале восхищенный, наполненный гордостью за него, затем – болевой и все более напряженно обеспокоенный… И создается очень запоминающийся его образ – такой, какой только она и могла создать.
Но и образ молодой Марины никто не воссоздал талантливее, чем Сергей Эфрон в своей юношеской повести «Детство». (Впервые после 1912 года она была опубликована в полном объеме в 2016 году в Иерусалиме в издательстве «Филобиблон».) Марина Цветаева по-особому ценила эту повесть и всегда верила в писательскую одаренность Сергея. «Главное русло, по которому я его направляю – писательское», – писала она гораздо позже – в 30-е годы (новой заочной знакомой, живущей в Америке – Р.Н. Ломоносовой). Она всегда глубоко сожалела, что дальнейшая жизнь его не пошла по этому руслу…
Все же Сергей Эфрон успел немало написать, и в этой книге представлены, кроме «Детства», его очерки уже много испытавшего воина (из «Записок добровольца»). Многие историки утверждают, что трагические дни Октября 1917 года в Москве нигде – ни одним из очевидцев! – не описаны так живо и ярко, с такими бесценными подробностями, так талантливо, как в очерке С. Эфрона «Октябрь. (1917 г.)». В книгу включены и наиболее значительные его письма, в которых не менее, чем в прозе, ощутимы многие «составляющие» безусловно присущего ему писательского таланта – зоркая наблюдательность, внимание к деталям, живой юмор, эмоциональность и увлекательность повествования, тонкий психологизм.
Живой голос Сергея Эфрона опровергает несправедливое, но, к сожалению, ставшее за последние годы едва ли не стереотипным утверждение, согласно которому они с Мариной Цветаевой с самого начала были несовместимо разными людьми, но якобы просто не заметили этого на волне молодой влюбленности. (В этом утверждении явно слышится недооценка как талантливости, так и – особенно! – общего уровня личности Сергея.) О том, что это далеко не так, свидетельствует и наиболее любимый Мариной Цветаевой рассказ его – «Тиф», на важных страницах которого с такой силой звучит ни на минуту не отпускающая его в долгие годы разлуки боль за Марину, оставшуюся в далекой и ставшей теперь такой страшной их любимой Москве, страх за ее жизнь… Нельзя не ощутить при чтении этих пронзительных строк связывающее их поистине «нерушимое родство», о котором сказано в цветаевских стихах «Лебединого стана» («Как по тем донским боям…»).
Есть здесь и их письма, статьи и записи 30-х годов, когда возникло тяжелое отчуждение, связанное с овладевшими сознанием Сергея Эфрона наивными иллюзиями относительно якобы счастливой жизни народа в советской стране.
Эти иллюзии разделялись многими знаменитыми писателями западных стран, но не Мариной Цветаевой, слишком хорошо помнящей советскую Россию, в которой прожила после революции пять страшных лет. Она страстно пыталась переубедить Сергея, рвавшегося вернуться на родину и уже подавшего прошение о советском паспорте, и была в отчаянии от невозможности этого – от его «почти фанатизма», увлекающего и трагически обманывающего и их детей. Такое отчуждение бросает невольную тень на весь их прежний долгий совместный путь, и в этой тени порой перестает видеться все ценное, что навсегда связало их – и не разрушилось даже в самых страшных испытаниях отношений.
Многое освещается важным дополнительным светом, если читать стихи и прозаические записи Марины Цветаевой и прозу Сергея Эфрона параллельно, как они расположены в этой книге: тогда обнаруживаются и многие пронзительные «переклички», и резкие расхождения. (Так, в том самом июне 1931 года – может быть, в тот же день, когда Сергей Эфрон отправил официальное прошение о советском гражданстве, Марина Цветаева написала трагическое стихотворение «Страна», проникнутое совсем другим настроением…) Такое чтение требует не скороспелых выводов, а вдумчивой неторопливости.
С верой в добрую волю читателей именно к такому чтению издатели с волнением представляют эту книгу.
Лина Кертман
Часть первая. Прощание с детством
Москва
Сергей Эфрон
Детство
Посвящаю эту книгу Марине Цветаевой
…Дети – это мира нежные загадки,
Только в них спасенье, только в них ответ!
Марина Цвеmаева (Из сб. «Вечерний альбом»)
Дама с медальоном
Выходя в тот день с Fräulein на прогулку, я был, как всегда в таких случаях, довольно дурно настроен. Прогулка не предвещала ничего интересного: снова копаться в песке с запрещением пачкать костюм; снова сидеть с Fräulein на скамейке и слушать ее никому не нужные разговоры с другой Fräulein, такой же скучной; снова скрепя сердце отказываться от участия в играх, точно от этих веселых девочек и мальчиков можно чем-нибудь заразиться.
Но как не пойти? Fräulein нужно слушаться.
У нас во всем расходились вкусы: она любила тень, я – солнце; она скамейки с Fräulein’aми, я предпочитал без них. Мы сходились лишь в одном: мы не любили гулять друг с другом.
Был майский солнечный день. Мы шли по главной аллее бульвара. На песке играли синие тени листьев вперемежку с золотыми пятнами. Эти пятна – островки, синее между ними – вода. Надо ступать с острова на остров. Это трудно – у меня такие большие ноги! Все время попадают в воду!
Может быть, на островах есть люди, которых я не вижу. Может быть я, ступая, каждый раз убиваю целые тысячи. Может быть, сейчас, в эту самую минуту, когда я поднимаю ногу, какой-нибудь мальчик тоже гуляет с Fraulein по своему бульвару. Моя нога для него страшная желтая гора (я в желтых башмаках). Гора опускается – мальчика нет! А что, если и меня сейчас раздавит какой-нибудь великан? Гляжу наверх – никого. Только синее, синее небо.
На скамейке – их всегда выбирала Fräulein – ужe сидела знакомая нам бонна с раскрытой книгой в руках.
При виде нас она радостно отложила ее в сторону, и через минуту обе Fraulein уже, захлебываясь, рассказывали друг другу новости.
Что делать? Строить песочную гору? Ну, выстрою, а потом? Можно, конечно, выстроить на ней замок. Но с кем же я там буду? В замке нельзя без принцессы. Ах, если бы вчерашняя девочка, так долго звавшая меня играть, cогласилась в нем со мной поселиться! Но это невозможно – ни ей, ни мне не позволят. Остается одна Fräulein… Нет, лучше тогда совсем не нужно замка!
Я поднял глаза: рядом играют в кошки и мышки; девочка в большой шляпе катит серсо; вот толстая няня уводит домой плачущего мальчика – другой мальчик отнял у него лопаточку… Все заняты, все меня забыли.
Я перевожу глаза на синие тени у скамейки. Может быть, это пруд? Нет, лучше море! Я на корабле (без Fraulein) и еду открывать чудесный остров. Там не играют в песок, там настоящие замки и настоящие принцессы. У меня, конечно, будет много-много замков. Утром я буду ездить на охоту в дикие леса.
У меня будет много-много коней: все, как Конек-Горбунок, только без горбов. А в лесу будут жар-птицы, колдуны и волки. Когда я въеду в лес, они все захотят меня убить, а я…
– Какой чудный мальчик!
Я вздрагиваю: на плечах у меня чьи-то руки. Испуганно поднимаю глаза: передо мной чужая дама в черном платье, с золотой цепочкой на шее. У нее бледное лицо и большие темные глаза. Она не уходит. Чего ей от меня нужно?
– Как тебя зовут, детка?
Какой странный голос! Точно ее кто-нибудь обидел, и она сейчас заплачет.
– Ты меня боишься?
– Нет.
– Так как же тебя зовут?
– Кира.
Она садится на скамейку и берет меня на колени.
Fräulein прекращает разговор и недовольно оборачивается в нашу сторону.
Мне отчего-то неловко. Хочется слезть, но я не решаюсь.
– Кто твоя мама?
– Мама? Не знаю… Она моя!
Дама улыбается.
– Ты очень хорошо ответил. Я тоже мама, и у меня тоже был свой мальчик.
– А где же он?
Я чувствую, как Fräulein дергает меня за рукав, но нарочно делаю вид, что не замечаю, и смотрю в другую сторону.
– Hast du schon vergessen, was dir Mama unlängst sagte?[1] – не выдерживает она.
– Vergessen[2], – xoлодно отвечаю я.
Fräulein отвертывается, делая вид, что не слыхала моего ответа.
Моя новая знакомая мне все больше и больше нравится.
Я даже и не думаю слезать с ее колен.
– А тебя как зовут? – спрашиваю я.
– Зови меня тетей Валей.
– Разве ты тетя?
– Почему же не тетя?
– Тети не такие! – убежденно говорю я.
– Ну, зови меня просто Валей, если я, по-твоему, не похожа на тетю, – улыбаясь, говорит она и, протягивая руку к сидящей против нас старушке, добавляет: – А это моя мама. Идем к ней.
Старушка мне сразу понравилась. У нее было такое же печальное и доброе лицо, как у Вали, только с морщинами. Платье у нее было какое-то особенное, с блестками, которые при малейшем движении вздрагивали и тихо звенели. Солнце, отражаясь в них, казалось совсем другим.
– Как это называется? – спросил я после долгого и внимательного разглядывания таинственных стеклышек.
– Ах, вот на что ты так долго смотришь! – тихо засмеялась старушка. – Это называется стеклярус. Разве у твоей бабушки нет его на платьях?
Тут я припомнил, что изредка видел такое платье на бабушке.
– У бабушки тоже черное платье! – ответил я, – и тоже с этим. Но у вас этого больше, у вас лучше. Вы очень похожи на бабушку. Вы, наверное, тоже бабушка?
– У меня был внучек, как ты; такой же хороший, большой. Только Бог не захотел его оставить с нами и взял его к себе на небо.
– На небо?.. – Я задумался. – Где же там можно жить? И зачем Богу понадобился бабушкин внучек?
Старушка и Валя что-то тихо говорили между собой по-французски, и я уловил эти несколько слов: Quelle ressemblance! C’est frappant![3]
От черных блесток я перевел глаза на цепочку у Вали на шее. На конце ее висел какой-то длинный кружочек, а в середине кружочка был какой-то мутный камешек, точно капля молока.
– Что это у тебя, брошка? – и я повернул кружочек.
– Нет, милый, это называется медальон.
– А для чего это?
– Сюда вставляют карточку.
Тут она раскрыла кружочек на две половинки, и я увидел маленькое лицо.
– Что это?
– Это мой мальчик, который умер. Его звали Женей.
– У меня тоже есть маленький брат Женя. Он сейчас дома, больной.
– А что с ним? – спросила она, проводя рукой по моим волосам. – Он часто болен?
– Часто. Он кашляет.
– У моего мальчика были такие же глаза, как у тебя, и такие же волосы. Тебе нравится его лицо?
– Он тут такой маленький!
Мимо нас, обгоняя друг друга, пробежали две девочки. Одна из них, поменьше, держала над головой палочку с вертящимися разноцветными звездочками.
Валя улыбнулась.
– Когда я была маленькой, я страшно любила эту игрушку.
– Ты любишь игрушки?
– Да, – рассеянно протянул я, глядя вслед убегающим девочкам, – но я тоже люблю книги. У нас много книг. Я больше всего люблю с картинками. Мы с Женей кладем книгу на стул, сами становимся на колени и смотрим.
Есть такая хорошая картинка: такой дом, – высокий-высокий, в окне огонь, а вокруг море. Я забыл, как это называется, но это для кораблей, чтобы не заблудились.
– Маяк?
– Да, да. Ты, наверное, все знаешь? А знаешь еще картинку Мах und Moritz?[4] Это были два брата, они никого не слушались, а под конец из них сделали пироги.
Старушка и Валя смеялись. Я продолжал:
– А потом я еще люблю Weihnachtsmann’a[5]. Он к тебе приходит?
– Когда-то приходил, к моему мальчику…
– А знаешь что? – оживился я. – Когда он к нам придет – это будет на Рождество, – я его попрошу, чтобы он и к тебе заходил. Хочешь?
– Спасибо, милый.
Fräulein со своей скамейки делала мне отчаянные знаки.
Я встал.
– Меня Fгäulein зовет. Мне ужасно не хочется к ней.
– Иди, иди, а то мама рассердится, – сказала старушка.
– Ну, мама-то не рассердится! Она добрая! Я ей все расскажу про Валю… И про вас тоже, – спохватившись, добавил я.
Мы попрощались, и я медленно перешел на другую сторону аллеи, где Fräulein уже приготовилась идти домой. Чужая бонна ушла. У Fräulein было сердитое лицо.
– Wart nur! Wart nur! – шипела oнa. – Alles wird Маmа erfahren! Hat dir Маmа erlaubt mit fremden Leuten zu sprechen? Du schlechter, uпgezogener Junge! (Подожди! Подожди! Все мама узнает! Позволила тебе мама разговаривать с чужими? Гадкий, непослушный мальчик!)
– Gehen Sie zum Kukuck! (Оставь меня, наконец, в покое!) – крикнул я, вырывая руку из цепких пальцев Fräulein, и с плачем пустился к Валиной скамейке.
– Fraulein ругается! – захлебываясь, говорил я. – Ни за что я с ней не пойду! Пусть одна идет! Отведи меня домой сама. Ты совсем останешься у нас, ты будешь жить в нашей детской, и мама тоже, и Женя. А Fräulein пусть с Томкой в будке!
Валя слушала с участием, старушка качала головой.
– Вот что я тебе скажу, – ласково начала Валя, – когда ты придешь домой, ты все расскажешь маме, а мама скажет Fräulein, чтобы она на тебя не сердилась.
Согласен?
– Дд-а-а… – неуверенно протянул я, – а ты к нам придешь в гости?
– Приду, приду!
– И вы тоже? – обратился я к старушке.
– И я приду, – с улыбкой согласилась та.
– Так беги же скорей! – сказала Валя. – А вот тебе на память о моем мальчике.
Она сняла свой медальон и надела мне его на шею. Я растерянно молчал.
– Ну, прощай, Кира! Ты меня не забудешь?
– Нет.
Я все еще не пришел в себя.
Она несколько раз поцеловала меня, и я бегом пустился к Fräulein, придерживая обеими руками качающийся медальон.
– Fräulein, Fräulein! Что она мне подарила! – кричал я еще в десяти шагах от скамейки, куда она села. – В нем портретик!
– Was wird noch Mama darauf sagen?[6] – ехидно проговорила она и, взяв меня за руку, молча повела по боковой аллее.
Мне было грустно. Почему Fräulein сердится? Почему тени листьев уже не похожи на воду? Почему так не хочется думать о чудесном острове с замком и охотой?
Я так ясно видел свой замок, я даже слышал стук копыт по мосту.
Теперь все скрылось – куда? И девочка скрылась, нарядная девочка, так долго звавшая меня играть.
. .
Дома я все рассказал маме. Она, как я и ожидал, выслушала меня очень ласково и долго вглядывалась в портретик.
– Знаешь что, Кира, – сказала она, – я боюсь, что ты потеряешь свой медальон. А ведь жалко было бы, правда?
– Жалко, – уныло согласился я.
– Хочешь, я его спрячу?
– Спрячь. Только можно мне его поносить до вечера?
Мама, конечно, согласилась.
Вечером в постели я еще раз говорил с ней о Вале.
– Она придет к нам, мама, и будет с нами жить. Она обещала. Ты рада? – закончил я свой рассказ.
– Да, милый, я буду рада.
Прощаясь со мной, она сняла с меня медальон и опустила в свою шкатулку. Я до сих пор вижу ее жест: сначала скрылся кружочек с камешком, двойной змейкой легла цепочка…
– Когда ты захочешь на него посмотреть, ты мне скажешь, – проговорила мама, целуя меня.
А у меня давно уже капали на подушку слезы.
Сюрприз
В доме было тихо. Мама с Женей легли спать, сестры готовились к экзаменам.
Побродив по пустым комнатам, переглядев в сотый раз на стенах все картины, перелистав в гостиной все альбомы, я только что поудобнее расположился с книгой в своем любимом мягком кресле, как послышался голос нашей горничной:
– Кирилл Сергеевич! А Кирилл Сергеевич!
– Что такое? – лениво отозвался я. (Наверное, опять тарелку разбила и боится сказать.)
– Барин, миленький, я сейчас на минутку отлучусь из дому. Не можете ли вы открыть дверь, когда позвонят? – торопливо шептала Маша. – Только скажите, что никого дома нет.
Я сразу согласился. Очень весело открывать дверь!
Я бросил книгу, влез на подоконник и стал следить за прохожими. Вот идет какая-то дама с мальчиком. Какой славный мальчик! Дай Бог, чтобы к нам! Проходят под нашими окнами. Я стучу по стеклу. Мальчик поднимает голову, дама смеется и грозит пальцем. Нет, мимо. Вот студент. Куда он так спешит? Двое мастеровых, баба в платке, какой-то господин с тросточкой… Столько людей, и все не к нам!
– Сосчитаю до ста, – думаю я, – наверное, за это время кто-нибудь позвонит!
Считаю возможно скорее, отстукивая пальцем по стеклу.
– Господи, уже семьдесят, и все никого! Дело идет к девяноста – счет постепенно замедляется. – Восемьдесят девять…
Проехал пустой извозчик.
– Девяносто… девяносто один, – нарочно растягиваю слова, – девяносто два, девяносто… три, девяносто че-ты-ре, – какая скука, – девяносто пять.
Когда Маша дома, все время звонят, в кои-то веки открываю я – и никого!
– Девяносто шесть… Девяносто семь…
Пальцы совсем прилипают к стеклу.
– Девяносто восемь…
Тут мне начинает казаться, что я с пятидесяти перескочил прямо на семьдесят. Приходится начинать с середины.
Идут, идут, и зачем все идут? Высунуться разве в форточку и крикнуть что-нибудь городовому?
– Пятьдесят три.
Тут мое внимание привлек выезжавший из-за угла экипаж. Толстый кучер крепко натянул вожжи. Лошади в серых яблоках быстро несутся по переулку. В экипаже какой-то господин, с ним двое мальчиков. Да это дядя Володя! Сейчас будет звонок.
Я быстро спрыгиваю с подоконника и бегу в переднюю.
Звонят. Сердце бьется быстрее.
Дядя Володя, – какой он важный! Статный, высокий, седой! У нас дома говорят, что у него греческий профиль. Почему греческий? Я знаю одного грека из фруктовой лавочки. Нос у него крючковатый, глаза черные…
– Эта фрукта перваго сорт, – говорит он.
Дядя Володя не такой: у него прямой нос и серые глаза.
Все это быстро проносилось у меня в голове, пока дядя и двоюродные братья-гимназисты, глядевшие на меня свысока, снимали пальто и оправлялись перед зеркалом.
Только в столовой я вспомнил о Машином наставлении. Но было поздно: дядя Володя уже сидел у стола, мальчики рассматривали обои.
– Ну, Кира, где же мама? – начал дядя Володя.
– Она за покупками уехала на Кузнецкий, – храбро глядя ему в глаза, ответил я.
– А сестры дома?
– Нет, они тоже уехали.
– Bcе? Куда же?
– В Пассаж.
– Гм… – Дядя Володя побарабанил пальцами по столу. – А папа дома?
– И папа тоже уехал…
– В Пассаж? – докончил дядя.
– Я не знаю, куда он уехал! – с отчаянием воскликнул я.
Мальчики переглядывались, дядя барабанил пальцами.
– Женя-то по крайней мере дома?
– И Жени нет, никого нет!
Вдруг из маминой спальни раздался громкий зевок. Я так и замер от ужаса.
– Это кто же зевает? – спросил дядя.
Я, не отвечая, летел к сестрам в комнату.
– Дядя Володя там сидит! Я сказал, что никого дома нет! – шепчу я, открывая дверь.
Дверь с шумом захлопывается. Я стою на середине залы красный, готовый расплакаться от смущения.
– А это кто? – дядя указывает на беспощадную дверь.
– Там… Там Женя мне сюрприз готовит! – упавшим голосом отвечаю я.
В эту минуту на пороге маминой спальни показывается… Женя! Только что вставший, заспанный, сладко зевающий Женя.
– Где же твой сюрприз? – иронически улыбается дядя.
Женя удивленно трет глаза:
– Я с мамой спал!
………
И теперь при каждой встрече со мной дядя неизменно спрашивает: «Ну, а как твой сюрприз?»
«Брат по песенной беде…».
Марина Цветаева и Сергей Есенин «Брат по песенной беде…». Марина Цветаева и Сергей ЕсенинО жизненных и творческих пересечениях двух гениев Серебряного века —
Марины Цветаевой и Сергея Есенина
Конец XIX – начало XX века в русской культуре представляет собой удивительный по насыщенности событиями и именами период,
получивший наименование «серебряный век». Данный период насчитывает множество деятелей, оставивших миру свои произведения.
Сегодня за нашими окнами стремительно бежит ритм XXI века, поменялись вкусы и нравы, но есть имена, над которыми не властно
время и которые запечатлелись в памяти потомков. Среди представителей Серебряного века таковыми, несомненно, являются
Марина Цветаева и Сергей Есенин. Каждый из них оставил собственную Вселенную ни на кого не похожих образов. Интересно проследить,
как неоднократно пересекались их жизненные и литературные пути.
Скрещение судеб
Марина Цветаева познакомилась с Есениным в конце 1915 — начале 1916 гг. в Петрограде, когда Есенин пришел в гости к своему другу и начинающему поэту Леониду Каннегисеру, с которым была знакома и у которого как раз находилась с очередным визитом Цветаева.
Позже она неоднократно писала о «ржаном» Есенине в своих воспоминаниях, статьях, письмах. Дочь Цветаевой Ариадна Эфрон сделала запись о встрече двух поэтов во Дворце искусств 1 мая 1919 г. Сестра Марины Цветаевой, Анастасия, вспоминала свою беседу с Мариной о Есенине и ее слова о поэте: «талантлив очень». Однажды в берлинском кафе «Прагердиле», когда там была Цветаева с дочерью, мелькнул Сергей Есенин, наделавший в Германии, по его словам, «много скандала и переполоха» и увидевший там лишь «медленный, грустный закат» и людей, которые сдали душу «за ненадобностью в аренду под смердяковщину». Эта мимолетная невстреча в 1922 году Цветаевой с ним была последней.
Современники отмечали и их большое внешнее сходство.
По данным ряда исследователей, через линию Изрядновых-Назаретских Есенин и Цветаева могут
считаться родственниками. Серафима Романовна Изряднова, сестра гражданской жены Есенина Анны Изрядновой, была замужем за Владимиром Александровичем
Назаретским, сыном шуйского уездного врача. Жили они в Иванове. Назаретские были в родстве не только с Есениным, но и с Цветаевыми.
Так образовалась ниточка, хоть и дальнего, но родства, связывающая двух великих русских поэтов.
Несмотря на огромную любовь обоих поэтов к отчизне, успех их на родной земле можно назвать переменным. Эти тяжелые периоды поиска себя и места своему творчеству отразились в творчестве, добавив ноты боли и горечи, а также неприкаянного одиночества и чувства ненужности родной стране.
Не знала покоя, за исключением лишь кратковременных передышек, и бурная личная жизнь обоих. Многочисленные браки Есенина, четверо детей и
неустанный поиск женского идеала, который сочетал бы в себе черты матери, музы и родственной души, способствовали созданию многих
проникновенно-эмоциональных и беспощадно искренних строк его стихов.
Марина Цветаева, оставив юношеские увлечения, казалось бы, нашла счастье
с горячо любимым Сергеем Эфроном, подарив ему двух детей. Но советская власть, не признававшая ее оригинальный литературный язык,
во многом отравила жизнь поэта и ее близких. А страшная тень НКВД, по не подтвержденным, но активно циркулирующим в разных изданиях версиям,
могла лежать на уходе из жизни и Цветаевой, и Есенина.
Пересечение творческих поисков
В литературу они пришли почти одновременно и прошли общий путь длиной примерно в десять лет. Марина Цветаева на три года старше Есенина,
да и пережила она его на целых 15 лет. Встречались они неоднократно, душевно и творчески дружили. Что могло быть общего у выросшей
в аристократической московской семье Цветаевой, чьим отцом был основатель Музея изящных искусств, с рязанским пареньком из крестьянской семьи?
Оказалось, что многое. Прежде всего, то, что не кроется лишь под общим кругом знакомых и посещаемых мест, а заложено внутри, в непознанных глубинах
загадочной русской души.
Яркая и часто неожиданная метафоричность, эмоциональность, психологизм, любовь к родине, народные традиции — все это было общим для обоих поэтов и было окрашено у каждого в индивидуальные цвета восприятия мира.
Также им обоим было тесно в рамках известных литературных стилей. Цветаева не входила ни в одну литературную группировку, хотя дружила с представителями самых разных течений. Образность имажинизма поначалу привлекала Есенина, но впоследствии он, воспитанный на фольклорной традиции, постепенно все больше и больше отдалялся от имажинистов, а в 1924 году окончательно порвал с этим течением.
Интересным примером обращения к русской истории и попытки ее интерпретации в собственном стиле могут служить драматическая поэма Есенина «Пугачев»
(1922) и эссе Цветаевой «Пушкин и Пугачев» (1937). Трагедийная линия центрального героя все более тесно смыкается в поэме с контекстом лирического
творчества самого Есенина, его неприкаянностью и мучительными раздумьями о явных и глубинных потерях на жизненном пути, — подобно тому, как и
в эссе Цветаевой в раскрытии устремлений Пугачева будут преломляться сокровенные искания и Пушкина, и — в подтексте — собственно цветаевской
героини.
Общий круг современников
Невозможно не упомянуть лиц, прошедших красной нитью по периметру творчества обоих поэтов и во многом повлиявших на выработку ими собственного стиля. А. Ахматова, А.Блок, А. Белый, В. Маяковский, Б. Пастернак — каждое имя как легенда, и с каждым из них нашим двум героям посчастливилось пересечься на своем жизненном или творческом пути.
Встреча с Блоком, состоявшаяся в Петрограде 9 марта 1915 года, многое определила в дальнейшей поэтической судьбе «рязанского парня»,
стихи которого — «свежие, чистые голосистые» — как отмечено в блоковском дневнике, произвели на выдающегося мастера слова яркое впечатление.
Значительно позднее, на вечере крестьянских поэтов, состоявшемся в 1923 г.
Блок, по-видимому, совсем не знал Цветаеву, хотя при его жизни вышли три книги ее стихов. Она видела его дважды во время его выступлений
в Москве 9 и 14 мая 1920 года, но подойти и лично познакомиться с ним не решилась. Дочь Цветаевой Ариадна Эфрон вспоминала: «Блок в жизни
Марины Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила как божество от поэзии и к которому, как божеству, поклонялась.
Если говорить о ярчайших представителях женской поэзии Серебряного века, то имена Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, несомненно, встанут рядом.
Цветаева и Ахматова испытывали друг к другу интерес, но со стороны Марины Ивановны он был явно сильнее. Цветаева полюбила стихи Ахматовой
еще в 1912 году, прочитав сборник «Вечер», посвящала ей стихи (цикл «К Ахматовой» 1916 года), забрасывала ее эмоциональными посланиями,
а та отвечала сдержанно.
Зимой 1916 года она ездила в Петербург с надеждой застать там Ахматову и познакомиться с нею, но Ахматова в это
время хворала, жила в Царском селе. И Марина Ивановна читала петербуржцам свои стихи, читала так, «как если бы в комнате была Ахматова,
одна Ахматова». Встретятся они только в 1941 году в Москве, доживающей, дотягивающей последние предвоенные дни…
В декабре 1915 года в Царском Селе состоялось знакомство Есенина с Анной Ахматовой. Накануне назначенного свидания Есенин очень волновался,
т.к. «странно и страшно, именно страшно, увидеть женщину-поэта, которая в печати отрыла сокровенное своей души». «Немного застенчивый,
беленький, кудрявый, голубоглазый и донельзя наивный…» — таким, по воспоминаниям Ахматовой, увидела она его впервые. Совсем другим —
духовно зрелым, много испытавшим предстал он перед ней почти 10 лет спустя, когда с группой ленинградских имажинистов случайно оказался у нее
в гостях. Впечатления об этой важной для обоих встрече Ахматова подробно передала в своих воспоминаниях незадолго до смерти: «Его пытались
учить жить и работать.
С большой симпатией относился к Есенину и Андрей Белый, отмечавший его «громадный и душистый талант». В своих мемуарах он вспоминал:
«Мне очень дорог тот образ Есенина, как он вырисовался передо мной… Это — необычайная чуткость и повышенная деликатность. Так он был повернут
ко мне, писателю другой школы, другого возраста… Таким я видел его в 1916 году, таким я с ним встретился в 18-19 годах, таким, заболевшим,
я видел его в 1921 году и таким был наш последний разговор до его трагической кончины… Меня всегда поражала эта чисто человеческая нота».
Знакомство Андрея Белого с Есениным состоялось в начале 1917 г. в Царском Селе. Отмечая, что многим обязан А.
Белому «в смысле формы», Есенин
подчеркивал, что признанный мэтр символизма имел на него и «громадное личное влияние». Творческое влияние выразилось в поэтизации таинственных
бытийных начал, их «несказанности» и «невыразимости», в мотивах мистического предчувствия грядущих духовных перемен, в интересе к христианской
символике и жажде нового мифотворчества, в романтическом двоемирии. Белому Есенин посвятил поэму «Пришествие». В письме от 28 августа 1917 г.
Белый, говоря о сборнике «Скифы», замечал: «Марфа-Посадница» порадовала особенно». «Поблагодарите от меня Есенина за поэму, очень понравилась», —
писал Белый, прочитав «Пришествие».
Творчеством Андрея Белого Цветаева восхищалась с юных лет. У них состоялись мимолетные общения — в голодной послереволюционной Москве,
встреча в Берлине летом 1922 года. «Пленный дух» (1934) — самая вдохновенная и светлая проза в цветаевском творчестве.
Так написать о Белом до сих пор не удалось никому. Здесь ярко описана личность пленительно-жестокой Аси Тургеневой, невенчанной жены Белого,
любовь к которой разбила его жизнь.
Кстати, Марина Цветаева в данном вопросе явно полемизирует с В. Ходасевичем, утверждавшим, что самой
сильной любовью Андрея Белого была жена Блока. А над всем и всеми — голос Белого, его исповеди, жалобы, радости, негодования — исповедь пленного
духа. Цветаева видела поэта считанное число раз, но сумела почувствовать и передать в небольшом произведении основные черты его личности и
творчества.
В сложных, полемических, но одновременно и плодотворных для литературного процесса отношениях находился Есенин с поэтами-футуристами,
прежде всего — со своим главным оппонентом в поэзии Владимиром Маяковским. Их отношения, в которых на самом деле было
гораздо больше взаимного интереса и здорового соперничества, чем непримиримой вражды, изучены достаточно глубоко. Маяковский не раз говорил,
что из всех имажинистов в истории останется один Есенин. Есенин же выделял Маяковского из ЛЕФовцев и завидовал его «политической хватке».
И в то же время Есенин утверждал, что не хочет делить Россию с такими, как Маяковский, на что последний остроумно отвечал: «Возьмите её себе.
Ешьте её с хлебом». А также советовал Есенину бросить «Орешиных и Клычковых», которые, по убеждению Маяковского, являлись не самостоятельными
творцами, а только «глиной на ногах» поэта.
Маяковский нигде не пишет о творчестве Цветаевой. Уже в семидесятые годы в ответ на вопрос, как Маяковский относился к Цветаевой, Л.Ю. Брик
совершенно определенно ответила, что творчество Цветаевой прошло мимо Маяковского и его близких, что оно не было замечено. Цветаева
отлично это понимала и прощала, что и выразила после его смерти формулой: «Враг ты мой родной!» Цветаева пишет посмертный реквием Маяковскому
из семи частей. В последней части разворачивается диалог Есенина и Маяковского, встретившихся «по ту сторону дней»: « — Здорово, Сережа! // —
Здорово, Володя! // — Умаялся? — Малость. // — По общим? — По личным. // — Стрелялось? — Привычно. // — Горелось? — Отлично». Маяковский
спрашивает о Блоке, Сологубе, Гумилеве. Взаимные упреки поэтов звучат не всерьез; смысл не в них. Весь смысл в том, что, оказывается —
ничего на земле не изменилось: «Все то же, Сережа! — Все то же, Володя! Родители — родят, вредители — точут, издатели — водят, писатели —
строчут».
Значит, и там, за гробом, поэты, так же как и на земле, ангелы и мученики, в аду или в раю — неважно.
Отношения Есенина с Борисом Пастернаком были сложными, он не принимал стихи своего старшего современника, что не мешало периодическим личным сближениям. Пастернак вспоминал: «То, обливаясь слезами, мы клялись друг другу в верности, то завязывали драки до крови, и нас силою разнимали и растаскивали посторонние». Но если Есенин был очень скромного мнения о дарованиях Пастернака, то последний признавал рязанского поэта соперником Маяковского «на арене народной революции и в сердцах людей.
Марину Цветаеву же с Пастернаком связал «эпистолярный роман», продлившийся целых 13 лет. Реальная их встреча произошла в 1935 году,
когда страстные порывы молодости уже миновали. Именно к Пастернаку обратилась Цветаева с просьбой прислать материалы о Есенине
сразу после его гибели в «Англетере». Ей нужны были фактические данные, а внутреннюю суть поэзии Есенина она почувствовала уже давно:
«…час, день недели, число, название гостиницы, по возможности — номер.
С вокзала — прямо в гостиницу? Подтвердите. По каким улицам с вокзала —
в гостиницу? (Вид и название.) Я Петербурга не знаю, мне нужно знать. Еще: год рождения, по возможности — число и месяц. Были, наверное,
подробные некрологи. — Короткую биографию: главные этапы. Знала его в самом начале войны, с Клюевым. — Рязанской губ<ернии>? Или какой?
Словом, все, что знаете и не знаете. Внутреннюю линию — всю знаю, каждый жест — до последнего. И все возгласы, вслух и внутри. Все знаю,
кроме достоверности. Поэма не должна быть в воздухе». Но поэма в итоге не была написана. 1 июля 1926 года Цветаева писала Пастернаку, что
она не смогла «взять тему» Есенина. Но на память остались удивительные по эмоциональной точности и емкости строки:
И не жалость: мало жил,
И не горечь: мало дал.
Много жил — кто в наши жил
Дни: всё дал, — кто песню дал.
Также летом 1926 года, в период нахождения Марины Цветаевой вместе с мужем Сергеем Эфроном в эмиграции, в Париже вышел первый выпуск
журнал русского зарубежья «Версты».
Одним из инициаторов создания журнала являлся Эфрон. Всего вышло три номера. В первом были опубликованы
четыре стихотворения Есенина, перепечатанные из «Нового мира». А в последнем номере, вышедшем в 1928 году, Эфрон затрагивает тему «самоубийственной
замены крестьянской базы – интеллигентской» Сергеем Есениным, что в итоге и привело, как считает Эфрон, к трагедии в «Англетере».
Заключение
До конца жизни образ и судьба «ржаного» Есенина не переставали волновать Марину Цветаеву.
Может быть, потому, что она предчувствовала тот же трагический конец? Не случайно знавшие их люди говорили об их удивительном внешнем
сходстве — свидетельстве родства душ. Поэтесса Нина Берберова в книге «Курсив мой» вспоминает, как после рассказа ее мужа, видного поэта
«серебряного века» и русского зарубежья Владислава Ходасевича, об удивительном сходстве внешнего облика двух поэтов, увидела сон, «как оба они,
совершенно одинаковые, висят в своих петлях и качаются». Далее она пишет: «С тех пор я не могу не видеть этой страшной параллели в смерти обоих —
внешней параллели, конечно, совпадения образа их конца».
О причинах гибели Есенина Цветаева писала следующее: «Есенин погиб, потому что не свой, чужой заказ (времени — обществу) принял за свой (времени — поэту), один из заказов — за весь заказ. Есенин погиб, потому что другим позволил знать за себя, забыл, что он сам — провод: самый прямой провод!».
Размышляя о поэтической судьбе Есенина, Марина Цветаева сумела достойно ответить всем, кто упрекал поэта в «несродности» исторической эпохе, в приверженности минувшему: «Гений дает имя эпохе, настолько он – она…».
Использованная литература
- Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1999. — 816 с.
- Белкина М. Скрещение судеб. М.: Издательство «Рудомино», 1992. — 544 с.
- Шубникова-Гусева Н.И. «Объединяет звуком русской песни…»: Есенин и мировая литература. М.: ИМЛИ РАН, 2012. — 528 с.
- Цветаева М. Из очерка «Нездешний вечер» // Русское зарубежье о Есенине: В 2 т. Т. 1: Воспоминания / Вступ. ст.
, сост., коммент. Н.И. Шубниковой-Гусевой. М.: Инкон, 1993. — с. 105–107. - Воробьёв В. Сергей Есенин и Марина Цветаева: из биографических разысканий // Современное есениноведение. 2007. № 7. – с. 81–84.
- Воронова О.Е. С. Есенин и поэты «Серебряного века» // Воронова О.Е. Духовный путь Есенина: религиозно-философские и эстетические искания. – Рязань, 1997. — с. 208–216.
- В. Енишерлов. Три года // Огонек. 1985. № 40. — с. 19–21.
- Есенин С.А. Собрание сочинений. В 6-ти томах. Т. 6. Письма / Сост., подготовка текста и коммент. В.А. Вдовина. М.: Художественная литература, 1980. — 509 с.
, сост., коммент. Н.И. Шубниковой-Гусевой. М.: Инкон, 1993. — с. 105–107.О проекте
Организатор проекта:
Государственное бюджетное учреждение культуры города Москвы «Московский государственный музей С.А. Есенина»
Директор — Светлана Николаевна Шетракова
Над проектом работали:
Подготовка материалов — Елена Силаева
Техническая реализация — Георгий Баранов
Цветаева, Марина (1892–1941) — Еще двадцать стихотворений
«Марина Цветаева.
Макс Волошин, 1911 год» — Wikimedia Commons
Переведено А. С. Клайном © Copyright 2021 Все права защищены
Эта работа может быть свободно воспроизведена, храниться и передаваться в электронном или ином виде в любых некоммерческих целях .
Применяются условия и исключения.
Содержание
- Трехпрудный переулок (Трехпрудный переулок).
- Такие Женщины.
- Разлука с Софи Парнок.
- Для Софи.
- Для Осипа Мандельштама.
- Осип в Петрограде.
- Осип в Москве.
- Александру Блоку.
- После визита
- Меня зовут Марина.
- Последний призыв.
- Орфический.
- Отъезд в Берлин.
- Эвридика – Орфею ( Цветаевой – Пастернаку ).
- Моряк
- Встреча умов ( За Пастернака ).
- Поэма для моего сына.
- Аресты.
- Последнее стихотворение ( О встрече с Тарковским в тюрьме линия ).
- Индекс по первой строке.
Трехпрудный переулок (Трехпрудный переулок)
Ты, кто еще глубоко мечтает,
Чьи шаги звучат тихо,
Приходи в Трехпрудный переулок,
Если ты любишь мои стихи.
О, как солнечно и как звездно,
Начался первый том жизни.
Умоляю вас, пока не поздно,
Немедленно посмотрите наш дом!
Мир, который будет разрушен,
Взгляни на него тайком,
Пока дом еще не продан,
Тополь не срублен.
Наш тополь! Вечером
Мы, дети, ютимся там;
Среди акаций, восходящая,
Цвета пепла и серебра.
Мир, безвозвратно прекрасный.
Быстро! Сделай наш дом своей целью,
Приходи на Три Пондс-лейн,
К этой душе из моей души.
1913
Такие Женщины
Имена у них, как удушающие цветы,
Взгляды их, как пляшущие огни…
Есть женщины – их волосы шлем,
Они окутаны тонким роковым запахом.
Зачем, ну зачем – в тридцать лет –
Желать мою душу, душу спартанского ребенка?
День вознесения, четверг, 13 мая 1915 года
Разлука с Софи Парнок
Никаких мыслей, никаких жалоб, никаких споров.
Не спать.
Нет тоски по солнцу, луне, морю.
Ни паруса.
Нет ощущения тепла этих четырех стен,
Зелень сада.
Нет желания получить желанный подарок,
Нет ожидания.
Утром никакого удовольствия, в трамвае
Звенящий курс.
Не видя дня, забывчивый, я живу,
Ни числа, ни века.
Я словно хожу по изнашивающемуся канату,
Я – маленькая танцовщица,
Я – тень, чужой тени,
Я – лунатик,
Под двумя темными лунами.
13 июля 1914 г.
Для Софи
Разлука цыганской страсти!
Встретились — уже порвались.
Я опускаю голову на руки,
И размышляю: глядя в ночь.
Никто, листая наши письма,
Не мог постичь их глубины,
Как мы были вероломны, то есть –
Как мы были верны себе.
Октябрь 1915 года
Осипу Мандельштаму
У нас ничего не взяли!
Мне сладко, что мы врозь.
Целую тебя – через сотню
Мили разлуки.
Я знаю, что наши дары — неравны.
Впервые мой голос стал тише.
Чего хотеть — юный Державин,
С моим бесхитростным стихом!
Ты доверяешь страшному полету:
Пари, молодой орел!
Неспеша, солнце ты несешь –
Так тяжел мой юный взор?
Нежно и непоколебимо,
Никто так не смотрел тебе вслед…
Целую тебя – через сотню
Годы разлуки.
12 февраля 1916 года
Осип в Петрограде
Откуда такая нежность?
Не первая — гладить те
Кудри — Я знала губы
Темнее твоих.
Звезды взошли и погасли,
Откуда такая нежность?
Глаза поднялись и погасли,
Перед моими глазами.
Никогда еще не слышал таких гимнов
Во мраке ночном,
Брак – О нежность! –
На грудь певице.
Откуда такая нежность,
Что с ней делать, мой мальчик,
Хитрый, менестрель гость,
С ресницами — уже нет?
18 февраля 1916 года
Осип в Москве
Болезнь странная его одолевала,
И сладостью овладевала им,
Стоял, на все глядел,
Не видя ни звезд, ни рассвета
С зоркими глазами – ребенка.
И во сне – к нему прилетели орлы,
Громкокрылая стая,
Спорили над ним чудно.
И один – властелин скал –
Взъерошил клювом его кудри.
Еще, с зажмуренными глазами,
И ртом полуоткрытым – он спал:
Не видя тех ночных гостей,
Не слыша как, остроклювый,
Закричала златоглазая птица.
20 марта 1916 года
Александру Блоку
Ваше имя — синица в руке,
Ваше имя — лед на языке.
Одно быстрое движение губ.
Ваше имя – четыре буквы.
Мяч – пойманный в полете,
Во рту звенит серебро.
Камень, брошенный в тихий пруд,
Ни вздоха, ни имени твоего никогда.
Ночью легкий стук копыт,
Твое имя шумный гул.
Мы назовем твое благородное чело
Этим громким щелчком курка.
Тебя зовут — о, невозможно!
Поцелуй в глаза – твое имя,
В это нежное, холодное, застывшее время.
Твое имя — поцелуй в снегу.
В основе лежит голубая глотка льда.
Спи спокойно – с твоим именем.
15 апреля 1916 года
После визита
После бессонной ночи, ослабленная плоть
Родная, но ничья — не своя,
Стрелы еще живут в вялых жилах,
И ты улыбаешься людям — серафим.
После бессонной ночи ослабевшие руки
Глубоко равнодушны к врагам, друзьям.
В каждом случайном звуке радуга,
И внезапный запах холодной Флоренции.
Твои губы имеют более яркий блеск, тени
Золото возле запавших глаз. Ночь осветила
Это благородное лицо – и с ночной тьмой
Одно только темнеет, но – наши глаза.
19 июля 1916 года
Меня зовут Марина
Некоторые сделаны из камня; некоторые из глины –
Но я сделан из серебра и солнечного света!
Измена – моя профессия; мое имя – Марина,
Я смертная пена морская.
Некоторые из глины; некоторые из плоти –
Их гроб и надгробие…
В морской купели крестился – и
В полете – вечно ломаюсь!
Через каждое сердце, через каждую сеть,
Моя упрямая воля должна проникнуть.
От меня – видишь эти своевольные кудри?
Никакая земная соль никогда не будет получена.
Сильно стучать по твоим гранитным коленям,
С каждой волной — воскресать!
Да здравствует пена – игривая пена –
Высокая, поднимающаяся пена моря!
23 мая 1920
Последний призыв
Я знаю, я умру в полумраке! В каком из двух,
В каком из двух, не будет в моей команде!
О, если бы мой факел погас дважды!
Чтобы я мог уйти с рассветом и закатом.
Ушел, танцуя над землей! – Дочь небес!
Ее юбка усыпана розами! Не ломая ствол!
Я знаю, что умру в полумраке! Ястребиной ночью,
Бог не захочет призвать душу моего лебедя.
Моей нежной рукой оттолкнув нецелованный крест,
Я устремлюсь в щедрое небо, на тот последний привет.
В ранних сумерках – с ломаной улыбкой в ответ…
– До последнего хрипа я остаюсь поэтом!
Декабрь 1920
Орфический
Как спящий, пьяный,
Неосознанный и неподготовленный.
Бездна времени:
Угрызения совести.
Свободные розетки:
Мертвые и блестящие.
Мечтательный, всевидящий,
Пустой стакан.
Разве это не ты,
Не выдержал
Шорох ее платья –
Обратные витки Аида?
Не это ли,
Эта голова, полная серебристого звука,
Плывущий вниз
Сонный Хебрус?
25 ноября 1921 г.
Выезд в Берлин
Я ничуть не похорошела за эти годы разлуки!
Ты не рассердишься? Грубыми руками,
Что ухватились за черный хлеб да соль?
– Товарищество общего труда?
О, не будем прихорашиваться к встрече
Любовников! – Не пренебрегайте моим общим
Языком – опрометчивым и забытым:
Хроника моей речи из дробовика.
Разочарование? Скажи это, бесстрашно!
— Оторванные от друзей, от ласковых
Духи – в хаосе, питающие надежду,
Моя ясная хватка безвозвратно сломана!
23 января 1922
Эвридика – Орфею (
Цветаева – Пастернаку )Оставившие свои последние лохмотья ,
Орфей, нисходящий в Аид?
Те, кто отказывается от своего последнего земного
Галстуки… на ложе лжи они лежат
И созерцать великую ложь –
На виду – встреча с ножом.
Я заплатил – за все эти кровавые розы,
За это бессмертие свободно сидящее…
До пределов Летейских,
Возлюбленный – мне нужен покой,
Забвение…ибо в доме духов,
Вот – твой призрак существует, но реален –
Я умер… что я могу тебе сказать, но:
«Теперь ты должен уйти и забыть!»
Не буду мешать! Не тянись к тебе,
Без рук, сюда! – Ни рта, ни губ
Встреча. Укушенный змеей, бессмертие
Покончил с женской страстью.
Я заплатил – помни мои стоны! –
За этот окончательный простор.
Незачем Орфею следовать за Эвридикой,
И брату не тревожить сестру.
23 января 1922
Моряк
Укачай меня, звездная ладья!
Моя голова устала от волн.
Слишком долго я искал причал –
Мой ум устал от чувств:
Гимны – лавры – герои – гидры –
Моя голова устала от этих игр.
Позвольте мне полежать на хвойной траве –
Мой разум устал от этих войн. ( Пастернаку )0003
Отрази меня.
В мире, где так много
Хочешь,
Я знаю – ты одна
Мне ровня.
В мире, где все –
Слизь и слюна,
Я знаю: только ты –
Мне ровня.
3 июля 1924
Поэма сыну
Наша совесть – не твоя!
Хватит! — Буть свободен! – Забыть все;
Дети, напишите свою собственную историю
О своих увлечениях и своем дне.
Здесь семья Лота –
В семейном альбоме!
Дети! – Вы должны свести счеты
с Содомом –
Радуйся.
Не воюю с братьями,
Тебе решать, мой кудрявый мальчик!
Твоя земля, век, день, час,
Наш грех, крест, ссора, наша –
Ярость. Одет в изгнание
Тряпье от рождения –
Перестать совершать погребальные обряды
В том Эдеме, в котором ты
Никогда не жил! Среди фруктов – и просмотров
Такого вы еще не видели! Слепые, те
Кто ведет вас на такие обряды,
За народ, который ест
Хлеб, который вам дадут – раз
Вы вышли из Медона – на Кубань.
Наши ссоры – не ваши ссоры!
Дети! Устраните беды –
В свой день.
Январь 1932
Я не мстил и никогда не буду –
И не простил, и не прощу –
С того дня, как открылись глаза – до дуба
Гроб, я не опущусь – Бог знает,
Я не буду дальше гибельного спуска века…
– И все же некоторые этого заслуживают? …
Нет: Я напрасно боролся: ни с кем.
И я не простил: ни одной вещи.
26 января 1935
Аресты
Его нет — я не ем.
Несвежий вкус хлеба.
Всё – как мел.
Чего бы я ни достиг.
…Мой был хлеб,
И мой снег.
Снег не белый.
Хлеб неприятный.
23 января 1940
Последнее стихотворение (
О встрече с Тарковским в тюремной очереди )‘Я накрыл стол на шестерых…’ Арсений Тарковский 9003 9 первая строка
Все повторяют передает слово:
‘Я накрыл стол на шестерых…’
Но вы забыли одно – седьмое.
Безрадостные шестеро из вас.
По лицам – струи дождя…
Как же ты мог за таким столом
Забыть седьмой – седьмой?
Безрадостные гости,
Хрустальный графин простаивает.
Безутешны — они, безутешны — я.
Безымянный самый безутешный из всех.
Безрадостный и еще раз нерадостный.
Ах, они не едят и не пьют!
– Как ты мог забыть их номер?
Как ты мог ошибиться в сумме?
Как ты, смеешь, не знать
Что шестеро (два брата, третий –
Ты сам, жена, отец, мать)
Семь – раз я здесь, на земле?
Ты накрыл стол на шестерых,
Хотя шестой еще не умер.
Как пугало среди живых,
Я жажду быть призраком – с тобой,
(С ними) …робкий, как вор
Ой – души не тронет! –
Как некстати орудие,
Сижу, незваный седьмой.
6 марта 1941
Указатель First Line
- Вы, кто еще глубоко мечтаете,
- У них есть имена, как удушающие цветы,
- Ни мысли, ни жалобы, ни спора.
- Разлука цыганской страсти!
- У нас ничего не забрали!
- Откуда такая нежность?.
- Его охватило странное недомогание,
- Ваше имя – синица в руке,
- После бессонной ночи ослабла плоть.
- Некоторые сделаны из камня; некоторые из глины –.
- Знаю, умру в полумраке! В каком из двух
- Как спящий, пьяный,
- Я ничуть не похорошела за эти годы разлуки!
- Те, кто бросает свои последние лохмотья.
- Укачай меня, звездная ладья!
- В мире, где все
- Наша совесть – не твоя!
- Я не мстил и никогда не буду –
- Он ушел — я не ем.
- Все повторяют первую строчку,
Gale Apps — Технические трудности
Приложение, к которому вы пытаетесь получить доступ, в настоящее время недоступно. Приносим свои извинения за доставленные неудобства. Повторите попытку через несколько секунд.
Если проблемы с доступом сохраняются, обратитесь за помощью в наш отдел технической поддержки по телефону 1-800-877-4253. Еще раз спасибо, что выбрали Gale, обучающую компанию Cengage.
org.springframework.remoting.RemoteAccessException: невозможно получить доступ к удаленной службе [authorizationService@theBLISAuthorizationService]; вложенным исключением является com.zeroc.Ice.UnknownException
unknown = «java.lang.IndexOutOfBoundsException: индекс 0 выходит за границы для длины 0
в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.outOfBounds(Preconditions.java:64)
в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.outOfBoundsCheckIndex(Preconditions.java:70)
в java.
base/jdk.internal.util.Preconditions.checkIndex(Preconditions.java:266)
в java.base/java.util.Objects.checkIndex(Objects.java:359)
в java.base/java.util.ArrayList.get(ArrayList.java:427)
в com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.populateSessionProperties(LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.java:60)
в com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.reQuery(LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.java:53)
в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupEntitlementsManager.reinitializeUserGroupEntitlements(UserGroupEntitlementsManager.java:30)
в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupSessionManager.getUserGroupEntitlements(UserGroupSessionManager.java:17)
в com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getProductSubscriptionCriteria(CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:246)
на com.
gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getSubscribedCrossSearchProductsForUser(CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:70)
на com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getAvailableContentModulesForProduct(CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:51)
на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.AbstractProductEntryAuthorizer.getContentModules(AbstractProductEntryAuthorizer.java:130)
на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.isAuthorized(CrossSearchProductEntryAuthorizer.java:83)
на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.authorizeProductEntry(CrossSearchProductEntryAuthorizer.java:45)
на com.gale.blis.api.authorize.strategy.ProductEntryAuthorizer.authorize(ProductEntryAuthorizer.java:31)
в com.
gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize_aroundBody0(BLISAuthorizationServiceImpl.java:57)
на com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize_aroundBody1$advice(BLISAuthorizationServiceImpl.java:61)
на com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize(BLISAuthorizationServiceImpl.java:1)
в com.gale.blis.auth.AuthorizationService._iceD_authorize(AuthorizationService.java:97)
в com.gale.blis.auth.AuthorizationService._iceDispatch(AuthorizationService.java:406)
в com.zeroc.IceInternal.Incoming.invoke(Incoming.java:221)
в com.zeroc.Ice.ConnectionI.invokeAll(ConnectionI.java:2706)
на com.zeroc.Ice.ConnectionI.dispatch(ConnectionI.java:1292)
в com.zeroc.Ice.ConnectionI.message(ConnectionI.java:1203)
в com.zeroc.IceInternal.ThreadPool.run(ThreadPool.java:412)
в com.zeroc.IceInternal.ThreadPool.access$500(ThreadPool.java:7)
в com.
zeroc.IceInternal.ThreadPool$EventHandlerThread.run(ThreadPool.java:781)
на java.base/java.lang.Thread.run(Thread.java:833)
»
org.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.convertIceAccessException(IceClientInterceptor.java:348)
org.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.invoke(IceClientInterceptor.java:310)
org.springframework.remoting.ice.MonitoringIceProxyFactoryBean.invoke(MonitoringIceProxyFactoryBean.java:71)
org.springframework.aop.framework.ReflectiveMethodInvocation.proceed(ReflectiveMethodInvocation.java:186)
org.
springframework.aop.framework.JdkDynamicAopProxy.invoke(JdkDynamicAopProxy.java:215)
com.sun.proxy.$Proxy151.authorize(Неизвестный источник)
com.gale.auth.service.BlisService.getAuthorizationResponse(BlisService.java:61)
com.gale.apps.service.impl.MetadataResolverService.resolveMetadata(MetadataResolverService.java:65)
com.gale.apps.controllers.DiscoveryController.resolveDocument(DiscoveryController.java:57)
com.gale.apps.controllers.DocumentController.redirectToDocument(DocumentController.java:24)
com.
gale.apps.controllers.DocumentController$$FastClassBySpringCGLIB$$7de825c.invoke(<сгенерировано>)
org.springframework.cglib.proxy.MethodProxy.invoke(MethodProxy.java:218)
org.springframework.aop.framework.CglibAopProxy$CglibMethodInvocation.invokeJoinpoint(CglibAopProxy.java:783)
org.springframework.aop.framework.ReflectiveMethodInvocation.proceed(ReflectiveMethodInvocation.java:163)
org.springframework.aop.framework.CglibAopProxy$CglibMethodInvocation.proceed(CglibAopProxy.java:753)
org.springframework.aop.framework.adapter.MethodBeforeAdviceInterceptor.invoke(MethodBeforeAdviceInterceptor.
java:58)
org.springframework.aop.framework.ReflectiveMethodInvocation.proceed(ReflectiveMethodInvocation.java:175)
org.springframework.aop.framework.CglibAopProxy$CglibMethodInvocation.proceed(CglibAopProxy.java:753)
org.springframework.aop.interceptor.ExposeInvocationInterceptor.invoke(ExposeInvocationInterceptor.java:97)
org.springframework.aop.framework.ReflectiveMethodInvocation.proceed(ReflectiveMethodInvocation.java:186)
org.springframework.aop.framework.CglibAopProxy$CglibMethodInvocation.proceed(CglibAopProxy.java:753)
org.
springframework.aop.framework.CglibAopProxy$DynamicAdvisedInterceptor.intercept(CglibAopProxy.java:698)
com.gale.apps.controllers.DocumentController$$EnhancerBySpringCGLIB$$cb598a9b.redirectToDocument(<сгенерированный>)
jdk.internal.reflect.GeneratedMethodAccessor211.invoke (неизвестный источник)
java.base/jdk.internal.reflect.DelegatingMethodAccessorImpl.invoke(DelegatingMethodAccessorImpl.java:43)
java.base/java.lang.reflect.Method.invoke(Method.java:566)
org.springframework.web.method.support.InvocableHandlerMethod.doInvoke(InvocableHandlerMethod.java:205)
org.
springframework.web.method.support.InvocableHandlerMethod.invokeForRequest(InvocableHandlerMethod.java:150)
org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.ServletInvocableHandlerMethod.invokeAndHandle(ServletInvocableHandlerMethod.java:117)
org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.invokeHandlerMethod (RequestMappingHandlerAdapter.java:895)
org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.handleInternal (RequestMappingHandlerAdapter.java:808)
org.springframework.web.servlet.mvc.method.AbstractHandlerMethodAdapter.handle(AbstractHandlerMethodAdapter.java:87)
org.
springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doDispatch(DispatcherServlet.java:1067)
org.springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doService(DispatcherServlet.java:963)
org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.processRequest(FrameworkServlet.java:1006)
org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.doGet(FrameworkServlet.java:898)
javax.servlet.http.HttpServlet.service(HttpServlet.java:626)
org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.service(FrameworkServlet.java:883)
javax.
servlet.http.HttpServlet.service(HttpServlet.java:733)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:227)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.apache.tomcat.websocket.server.WsFilter.doFilter(WsFilter.java:53)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.
apache.catalina.filters.HttpHeaderSecurityFilter.doFilter(HttpHeaderSecurityFilter.java:126)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.springframework.web.servlet.resource.ResourceUrlEncodingFilter.doFilter(ResourceUrlEncodingFilter.java:67)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.
springframework.web.filter.RequestContextFilter.doFilterInternal (RequestContextFilter.java:100)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:117)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:102)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.
apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
com.gale.common.http.filter.SecurityHeaderFilter.doFilterInternal(SecurityHeaderFilter.java:29)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:117)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:102)
org.
apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.owasp.validation.GaleParameterValidationFilter.doFilterInternal(GaleParameterValidationFilter.java:97)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:117)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.
springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter(ErrorPageFilter.java:126)
org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.access$000(ErrorPageFilter.java:64)
org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter$1.doFilterInternal(ErrorPageFilter.java:101)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:117)
org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter(ErrorPageFilter.java:119)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.
apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.springframework.web.filter.FormContentFilter.doFilterInternal (FormContentFilter.java:93)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:117)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.doFilterInternal (WebMvcMetricsFilter.java:96)
org.
springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:117)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.springframework.web.filter.CharacterEncodingFilter.doFilterInternal (CharacterEncodingFilter.java:201)
org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:117)
org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189)
org.
apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162)
org.apache.catalina.core.StandardWrapperValve.invoke(StandardWrapperValve.java:202)
org.apache.catalina.core.StandardContextValve.invoke(StandardContextValve.java:97)
org.apache.catalina.authenticator.AuthenticatorBase.invoke(AuthenticatorBase.java:542)
org.apache.catalina.core.StandardHostValve.invoke(StandardHostValve.java:143)
org.apache.catalina.valves.ErrorReportValve.invoke(ErrorReportValve.java:92)
org.
apache.catalina.valves.AbstractAccessLogValve.invoke(AbstractAccessLogValve.java:687)
org.apache.catalina.core.StandardEngineValve.invoke(StandardEngineValve.java:78)
org.apache.catalina.connector.CoyoteAdapter.service(CoyoteAdapter.java:357)
org.apache.coyote.http11.Http11Processor.service(Http11Processor.java:374)
org.apache.coyote.AbstractProcessorLight.process(AbstractProcessorLight.java:65)
org.apache.coyote.AbstractProtocol$ConnectionHandler.process(AbstractProtocol.java:893)
org.