Чтобы писать, надо страдать — Магистерская программа «Литературное мастерство» — Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»
Марина Степнова, писатель, сценарист, преподаватель магистерской программы «Литературное мастерство»
Писатель, редактор, сценарист, преподаватель магистерской программы «Литературное мастерство» Марина Степнова, рассказывает, почему считает себя «безвольным автором», не называет себя писателем и никогда не напишет книгу о себе.
Когда вы поняли, что не можете не писать?
Я могу не писать. Я не пишу долго, большими промежутками, но чувствую себя в такие моменты очень плохо. Я вообще не люблю писать, я люблю сочинять, воображать. Когда придуманных историй становится слишком много, я их записываю.
В одном из интервью вы говорили, что никогда не напишете книги о себе. Почему?
Мое глубочайшее убеждение – это непрофессионально и неинтересно. Автор может очень себя любить или ненавидеть – это в равной степени скучно. Есть, конечно, плеяда – не очень большая, но есть – авторов, которые делают свою судьбу достоянием художественной литературы, сами становятся лирическими героями своих текстов. Хемингуэй, Лимонов, Рубанов…
…Капоте…
Да! Но надо понимать, готов ли ты прожить такую жизнь, чтобы было о чем писать. Если ты обычный книжный червь и все твои приключения – безбилетный проезд на троллейбусе, не стоит писать о себе. Плюс, конечно, лирический герой Лимонова и сам Лимонов – разные люди.
Так или иначе, все, что мы пишем – из себя. Переселить свои мысли и чувства в другое воображаемое существо, создать вымышленный мир, в который люди начинают верить – вот это профессиональный вызов. Вот это задача.
Когда вы работаете над текстом, многое ли приходится отсекать, убирать?
Да, очень. Я пишу медленно и подолгу работаю над каждым предложением. Однако громадный зазор между тем, что я воображаю, и тем, что получается на бумаге, будет мучить меня всю жизнь.
А вдруг то, что получилось, вышло лучше задуманного?
Я не знаю – в этом вся беда. Я безвольный автор – всегда иду за текстом. Мне кажется, что человеческое воображение – настолько прекрасная вещь, что в какой-то момент надо позволить ему взять верх. Надо войти в определенное состояние, понять это, почувствовать. И вдруг понять, что Татьяна взяла и учудила, вышла замуж!
Это справедливо для художественной литературы. Что можно сказать о нон-фикшн? Это другая история?
Безусловно. Книга о том, как акушерка работала в Великобритании в 1950-е годы, читается в тысячу раз интереснее любого романа, хотя это совершенно непритязательный текст с художественной точки зрения (речь идет о книге воспоминаний «Вызовите акушерку» Дженнифер Уорф – прим. авт.). Но это интересная история, рассказанная человеком, который эту историю прожил.
Фантастическая, прекрасная книга рассказов «Темные аллеи» Бунина. Практически все романы Набокова, кроме поздних. Лев Толстой – до «Анны Карениной» включительно – божественен. Сорокин – гениальный стилист. Достаточно посмотреть на повесть «Метель», рассказ «Настя».
В литературных мастерских Creative Writing School вы ведете мастерскую по написанию романа и курс «Как научиться хорошо писать?». А в собственной работе вы используете техники творческого письма?
Конечно. Я учу своих слушателей только тому, что умею сама. Давать «советы вообще», на мой взгляд, комично. Я работаю с конкретными людьми, их проблемами и недостатками. Мы очень много практикуемся, и это всегда настоящее чудо, когда я вдруг вижу, что люди начинают писать лучше.
Никто не приходит в литературу сложившимся прозаиком. Шолохов – едва ли не единственное исключение. Появился в 21 год с «Донскими рассказами».
Каждый писатель учится. Но, к сожалению, даже это – не стопроцентная гарантия. Можно писать всю жизнь и так и остаться глухим.
С чем чаще всего возникают проблемы у ваших студентов?
Самая распространенная ошибка начинающего автора – он не может сам отредактировать свой текст. Другая ошибка – хватать первое попавшееся слово, штамп. Все эти «косые лучи заходящего солнца», «прижалась лбом к холодному стеклу». Не могу спокойно слышать про «изумрудные глаза» и «пухлые малиновые губы».
Мне кажется, изумрудные глаза существуют только в литературе. Они бывают в реальной жизни?
Вот и я говорю: вы только вообразите себе этот кошмар – изумрудные глаза! Я предлагаю: «Давайте поищем. Речь идет о зеленых глазах. Давайте вокруг этого слова будем ходить». И они вдруг начинают понимать, что хорошо писать – это необязательно писать кудряво или, наоборот, очень просто. Хорошо писать – значит находить то самое, свежее, нужное слово. Так, чтобы люди прочитали и ахнули тому, как ты увидел то, что они тоже видели, но не обращали внимания.
Написав два романа, вы говорили, что не можете сказать «Я писатель». Что вы чувствуете сейчас – за спиной три романа, сборник рассказов, вы уже сами преподаете писательское мастерство?
У меня есть теория, что назвать себя писателем самому невозможно. Писатель в России – все-таки сакрализованное понятие. Писатель – это тот, кто писал книги, которые продолжают оказывать влияние на читателя и литературный процесс спустя время.
При жизни Пушкина мегапопулярным писателем был Загоскин. Кто сейчас знает Загоскина?
А сказать «я сценарист» проще?
Конечно. Вы можете сказать «я сценарист», но «я писатель» – это пусть критики через 70 лет говорят.
Над каким сценарным проектом вам работалось сложнее всего?
Сценарные – все очень сложные. Текст сценария рассчитан на сотни людей. В нем очень строгие законы, которые невозможно обойти. Это как строить дом. При отделке вы можете придать ему какую угодно форму, но внутри должны быть сваи и перекрытия. Сценарист – самое безропотное существо.
Я люблю сочинять истории, я счастлива, когда сочиняю, поэтому занимаюсь этим. Я люблю хорошее кино, поэтому все еще не разочаровалась в профессии.
Часто приходится слышать, что писательское мастерство – это набор техник, помогающих человеку, у которого есть предпосылки к творчеству, способности, талант. Что такое этот талант?
Хороший вопрос, сложный. Талант – это совокупность очень многих факторов. Хороший слог, любопытство, эмпатия, лингвистическое чутье, потребность и желание рассказывать и переживать истории.
Это надлом или надрыв, потому что счастливые люди не пишут. Я всегда говорю своим слушателям: «Чтобы писать, надо страдать». У них вытягиваются лица, мне их жалко невозможно, никто не хочет страдать!
Текст: Анна Правдюк
www.hse.ru
Интервью с Мариной Степновой — Улыбка Чеширского кота — LiveJournal
Беседовал П.Басинский
ОТПЕЧАТОК ПАЛЬЦА
Хорошо быть талантом, но плохо быть гением, –
считает финалист «Большой книги» Марина Степнова
27 ноября будут объявлены три лауреата самой крупной литературной премии России «Большая книга». С одном из финалистов премии Мариной Степновой, автором романа «Женщины Лазаря», который пользуется сейчас большим успехом у читателей, побеседовал наш корреспондент.
– Это ваш второй роман. Первый роман «Хирург» был о страшном человеке по имени Хасан ибн Саббах, который в одиннадцатом веке основал в Древней Персии секту убийц-ассасинов и которого считают чуть ли не отцом современного терроризма. И вдруг – семейная сага. Почему такой разброс тем?
– Я просто пытаюсь найти ответы на вопросы, которые меня действительно волнуют. «Хирург» – роман о мире абсолютной нелюбви. «Женщины Лазаря» – наоборот, книга о том, на что люди способны ради любви, о том, что любовь с ними делает.
– Академик Лазарь Линдт – это вымышленное, но и собирательное лицо? В романе мелькают реальные имена – Сахарова, например. Физик Чалдонов, который привлекает к себе Линдта, – это кто? Группа ученых, занимавшихся ядерным оружием, была ограниченной.
– Несмотря на то, что в книжке довольно много подлинных исторических персонажей, – Жуковский, Иоффе, Сахаров, Лазарь Линдт – выдуманный герой, у него нет даже прототипа. Когда вдруг стало ясно, что он начал слегка напоминать Ландау, мне пришлось вводить подлинного Ландау в качестве эпизодического персонажа – чтобы развести героев как можно дальше. А вот у Чалдонова прототип есть – правда, очень условный. Это Чаплыгин, замечательный советский ученый. Вообще советская научная школа была просто прекрасна. Читать воспоминания о них, их собственные мемуары – это было отдельное удовольствие.
– Вернемся к семейной саге. Мне показалось, что главная тема романа – безнадежная любовь Линдта к Марусе, жене Чалдонова. Любовь, которая опоздала на тридцать лет. Она меняет и как бы корежит судьбы всех персонажей. Или я ошибаюсь?
– Да, любовь – это еще один герой книги, наверное, даже главный. Мне было важно показать, что только очень простые вещи, которые часто кажутся незначительными – любовь, семейное тепло, домашний уют, преданность, – только они по-настоящему важны для человека, будь он хоть гений, хоть идиот. Только любовь делает нас людьми. Еще один важный момент – мне хотелось показать жизнь гения, который не нуждается в своей гениальности. Слово «дар» – оно ведь не случайно. Талант – именно дар Божий. А теперь представьте, что у вас этот дар есть – со всеми обязательствами, которые он накладывает на человека. А вы не хотите быть гениальной балериной или выдающимся физиком. Но ничего уже не поделаешь – надо жить с этим даром, не жить даже – выживать. Мне кажется, это очень трудно.
– В вашем романе семейная история доминирует над Историей. История идет как бы побоку, главный герой, Линдт, не замечает ее. Это ваша позиция? Частное важнее общего?
– Общее складывается из частного. Большая история из учебников и энциклопедий состоит из множества маленьких человеческих историй. Жизнь – это хор маленьких голосов. Мы все время об этом забываем. Тридцать седьмой год, восемнадцатый, сорок первый, девяносто восьмой – это все были годы чьей-то жизни. Женщины рожали детей, парочки целовались, кто-то страдал от ревности или гриппа – и это все так же важно, как и революции, народные стройки, войны. Может быть, даже важнее. История, она ведь всегда идет побоку для частного человека. В том же тридцать седьмом году, когда все пискнуть боялись, когда арестовали дядю Сеню, моя бабушка была молодая, была влюблена, первенца носила – мою маму. Разве я могу зачеркнуть бабушкину жизнь и сказать, что тридцать седьмой год – это был ужас, тьма и террор? Для бабушки это был год большого счастья. Несмотря ни на что.
– У вас интересный язык, необычные метафоры. Где вы этому учились? Помог ли вам опыт переводчика?
– Не думаю, чтобы этому можно было научиться специально. Стиль, язык – как отпечаток пальца. Индивидуальная особенность личности. Опыт переводчика и работа редактором просто помогают мне вычеркивать лишнее и никогда о вычеркнутом не жалеть.
– О чем будет третий роман, если не секрет?
– О врачах. Это тоже будет большая семейная история – о людях, которые ближе всего к Богу (а ближе врачей к нему, поверьте, никто не стоит). И еще это будет книга о том, во что превращается человек, если он убивает свою мечту.
Справка «РГ»
Марина Степнова – редактор и писатель, переводчик с румынского (в том числе популярнейшей в нашей стране пьесы «Безымянная звезда» М. Себастьяна). Поступила на филологический факультет Кишиневского государственного университета, впоследствии перевелась в Литературный институт им. А.М. Горького. Окончила аспирантуру Института мировой литературы. Больше десяти лет работает в глянцевых журналах. Автор нескольких книг стихов и прозы. Ее рассказы печатают журналы «Новый мир» и «Звезда», роман «Хирург» (лонг-лист премии «Национальный бестселлер») сравнивали с «Парфюмером» Зюскинда. Живет и работает в Москве.
РГ. – 2012. – 6 ноября. – С.13
nekrasov1979.livejournal.com
Интервью с писателем Мариной Степновой: Текст должен пожить с автором, прежде чем отправляться в большую жизнь — Слова
2 мая 2012 / Томский Обзор
Марина Степнова — писатель, переводчик, шеф-редактор мужского журнала XXL, живет и работает в Москве. Ее роман «Женщины Лазаря», увидевший свет в 2011 году, — именно та книга, которую безоглядно советуешь почитать всем друзьям и знакомым. Плотный, под завязку насыщенный всеми возможными словами текст заставляет читать, не только глазами, но и всей головой и, конечно, сердцем.
Марина, сразу вопрос по «Женщинам Лазаря». Хотели бы вы видеть экранизацию своей книги, поступали ли вам предложения сделать ее? Как вообще вы относитесь к экранизация произведений?
— Сложный вопрос. Я люблю кино, очень люблю, и потому знаю, что экранизации редко бывают удачными. Возможно, дело в том, что читатель обычно живо представляет себе и персонажей, и действие, поэтому картинка, навязанная режиссером, часто вызывает отторжение, даже неприязнь. Ну, разве Анна Каренина такая?
К тому же кино — довольно механистическая штука, подчиняющаяся строгим, почти математическим законам. Романное пространство плохо укладывается в такие жесткие рамки. Поэтому фильмов, адекватных текстам, очень немного — «Собачье сердце», «Дни Турбиных» (Басовские, разумеется), «Бег»… Булгаков вообще очень кинематографичен, исключение — «Мастер и Маргарита». Другим авторам везет меньше и мне, конечно, не хотелось бы оказаться в их числе. Хотя предложения экранизировать «Женщин Лазаря» уже были. Что из этого получится? Пока не знаю, правда.
Сквозная тема «Женщин Лазаря» — любовь. Как вы считаете, современному читателю по-прежнему интересна эта тема? Не теснят ли романы произведения других жанров?
— Не думаю, что когда-нибудь люди перестанут интересоваться любовью, поэтому читать романы будут всегда. Любовь — такая же базовая потребность для нас, как воздух или еда. Люди могут не думать об этом, не принимать этого, могут даже привыкнуть к одиночеству, но искать любовь и мечтать о ней они не перестанут. В одиночестве мы пропадаем во всех смыслах. Так было всегда, во все времена: дом, семья, любовь… В сущности, для счастья больше ничего не нужно. Без остального можно обойтись.
В одном из интервью вы сказали, что не считаете себя писателем. А кого, по вашему мнению, можно назвать писателем? И только ли количество количество написанных книг дает человеку право именовать себя им?
— Я очень люблю цитировать надпись, которую нашли на одной из шумерских табличек: «Настали последние времена. Дети перестали слушать родителей, и каждый норовит написать книгу». Надписи примерно шесть тысяч лет, а ничего, как мы видим, не изменилось: каждая барышня, опубликовавшая выдержки из собственного блога, гордо именует себя писателем. Юноши, впрочем, тоже не отстают.
У меня язык назвать себя «писателем» просто не поворачивается. Вот Лев Толстой — писатель. А я всего-навсего написала две книжки. Хотя, если вдуматься, дело не в количестве книг, конечно, а в том, какие они. Что они изменили. В тебе. В окружающих. Смог ты создать мир, в который поверят так, будто он реальный? Тогда, наверно, все получилось. Но все равно, даже в этом случае называться писателем – верх самонадеянности. Писателем тебя могут назвать только читатели.
Как и предыдущий роман Марины, «Хирург», «Женщины Лазаря» попали в поле зрения литературной премии Национальный бестселлер. Но если «Хирург» был в лонг-листе, то «Женщины Лазаря» вполне заслуженно заняли свое место в шорт-листе Нацбест 2012.
В минувшем году фрагмент романа был напечатан в журнале «Сноб», а осенью вошел в первую десятку бестселлеров Торгового Дома Книги «Москва». Сейчас роман переводят на немецкий, шведский и эстонский языки.
Кого из современных авторов (российских и зарубежных) вы уважаете и чьи книги можете порекомендовать?
— Я не очень делю писателей на современных и не современных, если честно. Любимые или не любимые — другое дело. Так что у меня на полке и в сердце Алексей Николаевич Толстой, например, отлично уживается с Захаром Прилепиным. И они похожи, кстати — вот удивляюсь, что никто не замечает. Оба невероятно талантливы, жизнелюбивы, щедры, трудолюбивы фантастически. А Максим Лаврентьев? Удивительный поэт, наш современник – тонкий, ироничный, грустный, со своим особым голосом. Я люблю его не меньше Георгия Иванова, хотя Иванова трудно назвать современным поэтом. Скорее, он поэт на все времена. Но и Лаврентьев – тоже. Просто время понять это еще не настало. Очень люблю Анну Матвееву, писателя из Екатеринбурга – она пишет чудесную прозу. «Вонгозеро» Яны Вагнер – прекрасный роман. Яна недавно написала второй, и я просто в читательском нетерпении.
С западными писателями то же самое. Белль, Воннегут, Макьюэн — современны ли они? Для меня – да. Да что там Белль! Перечитайте Житие протопопа Аввакума. Это не простое чтение, но вы не пожалеете. Абсолютно гениальная книга, одна из самых моих любимых.
Опять-таки в одном из интервью вы сказали, что потратили на подготовку «Женщин» пять лет. Оправданны ли такие трудозатраты конечным результатом? И не только в вашем случае, но и вообще в писательской профессии?
— Если в таком темпе собирать автомобили или настольные лампы, то, конечно, овчинка не стоит выделки. А вот книгам, на мой взгляд, спешка часто вредит. Сейчас считается, что если ты не выдаешь одну книгу в год, тебя забудут и издатели, и читатели. Поэтому многие мои коллеги встают к настоящему конвейеру. И рано или поздно это становится заметно. Мне бы не хотелось участвовать в этих гонках за популярность. Текст должен пожить с автором, прежде чем отправляться в большую жизнь.
Как вы считаете, актуальна ли до сих пор русская классическая литература, которую так не любят школьники? Представляет ли она сейчас какую-то ценность? И есть ли ей какая-то адекватная «замена»?
— Школьники по своему правы – в них русскую классическую литературу заталкивают силком, как орехи в рождественского гуся. Какая уж тут любовь? Задача школьного словесника – научить ребенка любить читать вообще, а не любить читать Толстого и Достоевского. Если эта задача выполнена, то придет черед и Толстого, и Достоевского, просто в свое время. «Войну и мир» или «Анну Каренину» невозможно прочитать и понять раз и навсегда, в 14 лет. Эти книги на всю жизнь, их перечитываешь, и перечитываешь. Главное – не отбить этого желания.
А сама русская литература никуда не денется, не волнуйтесь. Беспокоиться, что интерес к ней исчезнет, так же наивно, как беспокоиться, что русский язык засоряется иностранными словами. Весь не засорится — проверено веками. Язык – живой организм, саморегулирующийся, словом «менеджер» или «гаджет» его не убьешь, как и падением редуцированных или еще какой изысканной филологической напастью. С литературой то же самое. Даже если издавать тонны фаст-фуд книжек, Набоков от этого не потеряет ни одного читателя.
— Не раз слышала мнение, что написать детскую книгу — это тяжелей всего. Как вы считаете, это действительно так? И если да, то почему?
— Думаю, что написать детскую книгу действительно очень сложно. Дети – не маленькие взрослые, это отдельная, особая форма (или фаза) человеческого бытия. Беда в том, что, вырастая, мы чаще всего забываем все, что чувствовали и переживали, когда были детьми – как забываем свой младенческий или даже внутриутробный опыт. Ни у кого нет сомнения, что ребенок до рождения способен испытывать эмоции, но кто в силах их вспомнить и воссоздать? Те немногие писатели, которые ухитряются сохранить в себе живые остатки детскости, пишут хорошие книги для детей. И их очень мало – и таких книг, и таких писателей.
Как вы считаете, талант (в том числе и писательский) — от Бога и либо он есть либо нет или человек, не имея изначально большого таланта, с помощью упорства и желания сумеет добиться успехов на том или ином поприще?
— Боюсь, без Бога все-таки не обойтись. Ремеслу можно научиться — ему и нужно учиться, кстати. В том числе — писательскому. Но талант, настоящий дар, можно получить только от Бога, ни за что. Он ведь потому и называется «дар». А вот загубить этот дар или дать ему развернуться — дело рук человеческих.
Есть такое устоявшееся утверждение: «Молодежь нынче безграмотная, книжек никто не читает». Как вы считаете, это действительно так? И можно ли как-то пробудить в человеке интерес к чтению и обязательно ли это делать? Ведь действительно есть люди, которые патологически не выносят книг.
— Не выносят – и не надо. Пусть не читают. Это нормально. Мы забываем, что чтение – это не только развлечение, это работа. Высокий труд. Этот труд требует умения, желания, опыта, привычки, выработанной с детства. Чтение — как классическая музыка. Не могут все заходиться от счастья, слушая Скрябина или Малера. Потому что такая музыка требует понимания. Точно так же не могут все сразу, с первых страниц, наслаждаться Музилем или Кафкой. Этому надо учить.
Что же касается сетований по поводу молодежи – про шумерские таблички я уже говорила. Все веками ноют, что молодежь испортилась, а молодежь, худо-бедно, подрастает, стареет, и тоже начинает ворчать на своих детей, что они ничего не знают и знать не хотят. А цивилизация делает еще шажок вперед. Так что те, кто хочет и любит читать, кого родители приучили к этому с детства – читают. И грамотные они, чудесные, живые – потому что молодые.
Ну и традиционный вопрос — каковы литературные планы на будущее?
— Ответ тоже вполне традиционный – пишу следующую книжку. Очень надеюсь, что она получится хорошая.
Беседовала Анна Жидкая
obzor.city
Интервью с Мариной Степновой — Замысел всегда лучше
CWS / Медиатека / Библиотека / Интервью: о литературе — от первого лица / Марина Степнова: Замысел всегда лучше
Руководитель мастерской прозы CWS, писатель и сценарист Марина Степнова рассказала, как герои уходят из-под власти автора и почему она никогда не напишет роман о себе.
Вы – выпускница Литературного института. Почему выбрали этот ВУЗ, и что Вам дала учеба в нем?
В Литературный институт я попала случайно – так что это не мой выбор, просто так сложилась судьба. В 90-е годы там была целая плеяда блестящих педагогов – Е. Н. Лебедев, В. П. Смирнов, О. А. Коростелев, В. В. Калугин – так что те, кто хотел получить хорошее филологическое образование, его получали. Но, честно говоря, желающих было немного. В Литинституте отлично сбивают спесь и учат, в первую очередь, читать книги, а не писать их. Впрочем, с моей точки зрения, второе без первого просто невозможно.
Переживаете ли Вы судьбы своих героев? Или можно дистанцироваться от жизни персонажа, наблюдать за его проблемами и радостями издалека?
Разумеется, я люблю всех своих персонажей – и переживаю за них, и жалею всех без исключения, даже самых неприятных. Особенно – самых неприятных. Если вы не умеете сострадать, не стоит и пробовать писать.
Часто ли герои начинают жить своей жизнью и уходят из-под авторского контроля?
У меня персонажи всегда творят все, что захотят, я с этим смирилась. В главные герои выбиваются те, кому я планировала отвести абзац, а те, на кого я возлагала большие надежды, уходят в тень. Мне еще ни разу не удалось написать задуманную книгу – получается то, что получается. Такая вот действующая модель жизни.
Есть ли сокровенный сюжет, который Вы хотели бы воплотить на бумаге, но никогда этого не сделаете?
Я не пишу о себе – и никогда не буду писать, надеюсь. Но в этом нет ничего сокровенного. Просто создавать мир, а не воссоздавать его – и важнее, и интереснее.
В летней школе CWS Вы вели курс, посвященный написанию сценария. Что дается Вам сложнее – проза или сценарий?
Это совершенно разные виды деятельности. В сценарной работе больше ремесла, обязательных правил, в конце концов – это коллективная работа, ведь сценарий – это фактически техническое задание для десятков и сотен смежных специалистов. Проза – царство абсолютной свободы, но и ответственности больше. Нельзя свалить неудачу на плохого режиссера или скверную игру актеров. Лично мне одинаково сложно писать и сценарии, и прозаические тексты – я редко бываю довольна результатом. Замысел всегда оказывается лучше.
Курс в зимне-весенней CWS называется «Творчество, чудотворство и ремесло. Как написать хороший рассказ?» (II cтупень). Что это – вторая ступень? Какой бэкграунд необходим для того, чтобы на нее попасть?
Вторая ступень – это те, кто уже умеет писать, но пока не очень понимает, что с этим делать. Кому-то не хватает уверенности в себе, кому-то – ремесленных навыков. Даже большие таланты начинают с одинаковых ошибок – вот их мы и будем исправлять.
Беседовала Анна Правдюк
Фото Елены Авиновой
29 ноября 2015
litschool.pro
Читатель ничем и никому не обязан: интервью с Мариной Степновой
«Я всегда люблю только ту книгу, которую пишу», – признаётся Марина Степнова.
– Марина, вы окончили Литературный институт, факультет перевода. Какие у вас воспоминания об этом легендарном вузе и насколько пригодилась полученная профессия?
– Какие могут быть воспоминания о студенчестве? Разумеется, замечательные. Несмотря на то что Литинститут всегда был очень странным местом, учили там прекрасно – просто желающих учиться было не очень много. Я до сих пор с нежностью и благодарностью вспоминаю своих педагогов – Владимира Павловича Смирнова, покойного Евгения Николаевича Лебедева, Олега Анатольевича Коростелева, Сергея Романовича Федякина и, конечно, своего мастера Кирилла Владимировича Ковальджи. К несчастью, его недавно не стало – и для меня это было, как второй раз похоронить папу.
В дипломе у меня написано – переводчик художественной литературы (с румынского языка). К сожалению, румынский никому в 90-е годы не был нужен, так что как переводчик я просто не существую, увы. Единственное моё достижение – перевод пьесы Михая Себастиана «Безымянная звезда». Пьесу в моём переводе (есть ещё один) часто ставят, в России и не только – чему я очень рада, «Безымянная звезда» действительно прекрасна.
– Позже, в аспирантуре ИМЛИ им. А.М. Горького вы изучали творчество Сумарокова. Почему именно Сумарокова?
– До Литературного института я три курса отучилась на филфаке, Сумароковым начала заниматься именно там. Почему? Интересный поэт, интересный человек – дерзкий, самобытный, ершистый. Несмотря на довольно скромный поэтический дар, во многом мощно опередил свой век. К тому же я интересовалась духовной поэзией XVIII века, а Сумароков переложил на стихи всю Псалтирь. У нас с ним была любовь с первой строчки.
– Ваши книги, особенно роман «Женщины Лазаря», получивший 3-ю премию «Большой книги», достаточно много и хвалили, и ругали. Особенно, помнится, жёсткая критика прозвучала от Валерии Пустовой. Как реагируете на подобные выпады? И какой из своих романов больше всего любите?
– Я давно научилась спокойно относиться к любой критике – читатели не обязаны любить мои книги. Да и вообще ничего и никому не обязаны. К тому же тексты, которые нам нравятся и не нравятся, всегда характеризуют нас, а не людей, которые их написали. Я вот, например, Достоевского не люблю – и что? Это история про меня, а не про него.
Удивляет (и слегка огорчает) только манера некоторых современных критиков обсуждать не текст, а его автора, причём на каком-то удивительном, оскорбительном, подзаборном уровне…
Что же касается моих собственных книг, я всегда люблю только ту, которую пишу.
– Густая метафоричность вашей прозы – это художественный приём или естественное дыхание речи?
– Я по-разному пишу – очень скупо, почти совсем без метафор в том числе. Всё диктует сам текст.
– Сейчас что-то пишете? Или есть произведение, которое находится в стадии замысла? Когда создаёте новую вещь, ставите себе какую-то сверхзадачу?
– Да, я пишу новую книгу, пишу давно и надеюсь, что когда-нибудь закончу. Обычно это и есть сверхзадача – дописать до конца.
– Кого из современных писателей цените? И, на ваш взгляд, стоит ли нам беспокоиться о состоянии современной отечественной литературы или за её будущее можно не переживать?
– А зачем переживать? Истинная цена современной литературы станет ясна лет через семьдесят, не раньше. Мы все благополучно помрём к тому времени, судить будут другие. Так что можно спокойно читать сегодняшних писателей просто так, для чистого удовольствия, не заботясь о том, какое место они займут в энциклопедии. Что я и делаю, собственно, – читаю для себя. Да, мне очень многие нравятся. И авторы, и книги.
– По вашему мнению, не исчерпал ли себя жанр романа? И какой роман сегодня ждёт читатель?
– Читатель всегда ждёт одно и то же – историю, от которой нельзя оторваться, героев, в которых веришь, мир, который интереснее настоящего. В каком жанре такая книга будет написана – совершенно неважно. Для каждого читателя такая книга – своя. Универсального рецепта не существует. Увы.
– Так случилось, что сегодня для читателя и издателя самый верный ориентир – премиальный. То есть очевидна ориентация на книги, которые уже получили признание. Правильно ли это? И как не остаться незамеченными другим талантливым авторам, не вошедшим в премиальную обойму?
– Это не литературный процесс так устроен, а люди. Сосватанная невеста всем нужна, так что наибольшее внимание достаётся тому, что уже на виду и на слуху, будь то йогурт, песня или роман. Всегда так было. И всегда будет – если только люди не поменяются как биологический вид. Что делать талантливым авторам, которым не повезло получить вымпел и флажок? Писать книги, не думая о том, опубликуют их или нет, наградят или освистают. Так обычно настоящие книги и пишутся.
Беседу вела
Анастасия Ермакова
«ЛГ»-досье
Марина Львовна Степнова родилась в 1971 году в г. Ефремове Тульской области. Окончила Литературный институт, аспирантуру ИМЛИ. Прозаик, поэт, переводчик, сценарист. Автор романов «Хирург» (лонг-лист премии «Национальный бестселлер»), «Женщины Лазаря» (лауреат премии «Большая книга», финалист премий «Национальный бестселлер», «Русский Букер», «Ясная Поляна»), «Безбожный переулок» и сборника рассказов «Где-то под Гроссето». Книги переведены на 26 языков. Живёт в Москве.
Источник: Литературная газета
litinstitut.ru
Истинная цена современной литературы станет ясна лет через семьдесят, Интервью
18.10.2018Марина Львовна Степнова родилась в 1971 году в г. Ефремове Тульской области. Окончила Литературный институт, аспирантуру ИМЛИ. Прозаик, поэт, переводчик, сценарист. Автор романов «Хирург» (лонг-лист премии «Национальный бестселлер»), «Женщины Лазаря» (лауреат премии «Большая книга», финалист премий «Национальный бестселлер», «Русский Букер», «Ясная Поляна»), «Безбожный переулок» и сборника рассказов «Где-то под Гроссето». Книги переведены на 26 языков. Живёт в Москве.
– Марина, вы окончили Литературный институт, факультет перевода. Какие у вас воспоминания об этом легендарном вузе и насколько пригодилась полученная профессия?
– Какие могут быть воспоминания о студенчестве? Разумеется, замечательные. Несмотря на то что Литинститут всегда был очень странным местом, учили там прекрасно – просто желающих учиться было не очень много. Я до сих пор с нежностью и благодарностью вспоминаю своих педагогов – Владимира Павловича Смирнова, покойного Евгения Николаевича Лебедева, Олега Анатольевича Коростелева, Сергея Романовича Федякина и, конечно, своего мастера Кирилла Владимировича Ковальджи. К несчастью, его недавно не стало – и для меня это было, как второй раз похоронить папу.
В дипломе у меня написано – переводчик художественной литературы (с румынского языка). К сожалению, румынский никому в 90-е годы не был нужен, так что как переводчик я просто не существую, увы. Единственное моё достижение – перевод пьесы Михая Себастиана «Безымянная звезда». Пьесу в моём переводе (есть ещё один) часто ставят, в России и не только – чему я очень рада, «Безымянная звезда» действительно прекрасна.
– Позже, в аспирантуре ИМЛИ им. А.М. Горького вы изучали творчество Сумарокова. Почему именно Сумарокова?
– До Литературного института я три курса отучилась на филфаке, Сумароковым начала заниматься именно там. Почему? Интересный поэт, интересный человек – дерзкий, самобытный, ершистый. Несмотря на довольно скромный поэтический дар, во многом мощно опередил свой век. К тому же я интересовалась духовной поэзией XVIII века, а Сумароков переложил на стихи всю Псалтирь. У нас с ним была любовь с первой строчки.
– Ваши книги, особенно роман «Женщины Лазаря», получивший 3-ю премию «Большой книги», достаточно много и хвалили, и ругали. Особенно, помнится, жёсткая критика прозвучала от Валерии Пустовой. Как реагируете на подобные выпады? И какой из своих романов больше всего любите?
– Я давно научилась спокойно относиться к любой критике – читатели не обязаны любить мои книги. Да и вообще ничего и никому не обязаны. К тому же тексты, которые нам нравятся и не нравятся, всегда характеризуют нас, а не людей, которые их написали. Я вот, например, Достоевского не люблю – и что? Это история про меня, а не про него.
Удивляет (и слегка огорчает) только манера некоторых современных критиков обсуждать не текст, а его автора, причём на каком-то удивительном, оскорбительном, подзаборном уровне…
Что же касается моих собственных книг, я всегда люблю только ту, которую пишу.
– Густая метафоричность вашей прозы – это художественный приём или естественное дыхание речи?
– Я по-разному пишу – очень скупо, почти совсем без метафор в том числе. Всё диктует сам текст.
– Сейчас что-то пишете? Или есть произведение, которое находится в стадии замысла? Когда создаёте новую вещь, ставите себе какую-то сверхзадачу?
– Да, я пишу новую книгу, пишу давно и надеюсь, что когда-нибудь закончу. Обычно это и есть сверхзадача – дописать до конца.
– Кого из современных писателей цените? И, на ваш взгляд, стоит ли нам беспокоиться о состоянии современной отечественной литературы или за её будущее можно не переживать?
– А зачем переживать? Истинная цена современной литературы станет ясна лет через семьдесят, не раньше. Мы все благополучно помрём к тому времени, судить будут другие. Так что можно спокойно читать сегодняшних писателей просто так, для чистого удовольствия, не заботясь о том, какое место они займут в энциклопедии. Что я и делаю, собственно, – читаю для себя. Да, мне очень многие нравятся. И авторы, и книги.
– По вашему мнению, не исчерпал ли себя жанр романа? И какой роман сегодня ждёт читатель?
– Читатель всегда ждёт одно и то же – историю, от которой нельзя оторваться, героев, в которых веришь, мир, который интереснее настоящего. В каком жанре такая книга будет написана – совершенно неважно. Для каждого читателя такая книга – своя. Универсального рецепта не существует. Увы.
– Так случилось, что сегодня для читателя и издателя самый верный ориентир – премиальный. То есть очевидна ориентация на книги, которые уже получили признание. Правильно ли это? И как не остаться незамеченными другим талантливым авторам, не вошедшим в премиальную обойму?
– Это не литературный процесс так устроен, а люди. Сосватанная невеста всем нужна, так что наибольшее внимание достаётся тому, что уже на виду и на слуху, будь то йогурт, песня или роман. Всегда так было. И всегда будет – если только люди не поменяются как биологический вид. Что делать талантливым авторам, которым не повезло получить вымпел и флажок? Писать книги, не думая о том, опубликуют их или нет, наградят или освистают. Так обычно настоящие книги и пишутся.
Беседу вела: Анастасия Ермакова
Источник: polyakov.lgz.ru
Описание для анонса:
lit-ra.info
Интервью с Мариной Степновой — Назвать себя писателем…
CWS / Медиатека / Библиотека / Интервью: о литературе — от первого лица / Марина Степнова: назвать себя писателем самому невозможно
Писатель, редактор, сценарист, руководитель мастерской прозы Creative writing school, преподаватель магистерской программы «Литературное мастерство» Марина Степнова, рассказывает, почему считает себя «безвольным автором», не называет себя писателем и никогда не напишет книгу о себе.
Когда вы поняли, что не можете не писать?
Я могу не писать. Я не пишу долго, большими промежутками, но чувствую себя в такие моменты очень плохо. Я вообще не люблю писать, я люблю сочинять, воображать. Когда придуманных историй становится слишком много, я их записываю.
В одном из интервью вы говорили, что никогда не напишете книги о себе. Почему?
Мое глубочайшее убеждение – это непрофессионально и неинтересно. Автор может очень себя любить или ненавидеть – это в равной степени скучно. Есть, конечно, плеяда – не очень большая, но есть – авторов, которые делают свою судьбу достоянием художественной литературы, сами становятся лирическими героями своих текстов. Хемингуэй, Лимонов, Рубанов…
…Капоте…
Да! Но надо понимать, готов ли ты прожить такую жизнь, чтобы было о чем писать. Если ты обычный книжный червь и все твои приключения – безбилетный проезд на троллейбусе, не стоит писать о себе. Плюс, конечно, лирический герой Лимонова и сам Лимонов – разные люди. Так или иначе, все, что мы пишем – из себя. Переселить свои мысли и чувства в другое воображаемое существо, создать вымышленный мир, в который люди начинают верить, – вот это профессиональный вызов. Вот это задача.
Когда вы работаете над текстом, многое ли приходится отсекать, убирать?
Да, очень. Я пишу медленно и подолгу работаю над каждым предложением. Однако громадный зазор между тем, что я воображаю, и тем, что получается на бумаге, будет мучать меня всю жизнь.
А вдруг то, что получилось, вышло лучше задуманного?
Я не знаю – в этом вся беда. Я безвольный автор – всегда иду за текстом. Мне кажется, что человеческое воображение – настолько прекрасная вещь, что в какой-то момент надо позволить ему взять верх. Надо войти в определенное состояние, понять это, почувствовать. И вдруг понять, что Татьяна взяла и учудила, вышла замуж!
Это справедливо для художественной литературы. Что можно сказать о нон-фикшн? Это другая история?
Безусловно. Книга о том, как акушерка работала в Великобритании в 1950-е годы, читается в тысячу раз интереснее любого романа, хотя это совершенно непритязательный текст с художественной точки зрения (речь идет о книге воспоминаний «Вызовите акушерку» Дженнифер Уорф – прим. авт.). Но это интересная история, рассказанная человеком, который эту историю прожил.
Есть ли художественные произведения, в которых вам нравится то, «как это сделано»?
Фантастическая, прекрасная книга рассказов «Темные аллеи» Бунина. Практически все романы Набокова, кроме поздних. Лев Толстой – до «Анны Карениной» включительно – божественен. Сорокин – гениальный стилист. Достаточно посмотреть на повесть «Метель», рассказ «Настя».
В литературных мастерских Creative Writing School вы ведете мастерскую по написанию романа и курс «Как научиться хорошо писать?» А в собственной работе вы используете техники творческого письма?
Конечно. Я учу своих слушателей только тому, что умею сама. Давать «советы вообще», на мой взгляд, комично. Я работаю с конкретными людьми, их проблемами и недостатками. Мы очень много практикуемся, и это всегда настоящее чудо, когда я вдруг вижу, что люди начинают писать лучше. Никто не приходит в литературу сложившимся прозаиком. Шолохов – едва ли не единственное исключение. Появился в 21 год с «Донскими рассказами». Каждый писатель учится. Но, к сожалению, даже это – не стопроцентная гарантия. Можно писать всю жизнь и так и остаться глухим.
С чем чаще всего возникают проблемы у ваших студентов?
Самая распространенная ошибка начинающего автора – он не может сам отредактировать свой текст. Другая ошибка – хватать первое попавшееся слово, штамп. Все эти «косые лучи заходящего солнца», «прижалась лбом к холодному стеклу». Не могу спокойно слышать про «изумрудные глаза» и «пухлые малиновые губы».
Мне кажется, изумрудные глаза существуют только в литературе. Они бывают в реальной жизни?
Вот и я говорю: вы только вообразите себе этот кошмар – изумрудные глаза! Я предлагаю: «Давайте поищем. Речь идет о зеленых глазах. Давайте вокруг этого слова будем ходить». И они вдруг начинают понимать, что хорошо писать – это необязательно писать кудряво или, наоборот, очень просто. Хорошо писать – значит находить то самое, свежее, нужное слово. Так, чтобы люди прочитали и ахнули тому, как ты увидел то, что они тоже видели, но не обращали внимания.
Написав два романа, вы говорили, что не можете сказать «Я писатель». Что вы чувствуете сейчас – за спиной три романа, сборник рассказов, вы уже сами преподаете писательское мастерство?
У меня есть теория, что назвать себя писателем самому невозможно. Писатель в России – все-таки сакрализованное понятие. Писатель – это тот, кто писал книги, которые продолжают оказывать влияние на читателя и литературный процесс спустя время. При жизни Пушкина мегапопулярным писателем был Загоскин. Кто сейчас знает Загоскина?
А сказать «я сценарист» проще?
Конечно. Вы можете сказать «я сценарист», но «я писатель» – это пусть критики через 70 лет говорят.
Над каким сценарным проектом вам работалось сложнее всего?
Сценарные – все очень сложные. Текст сценария рассчитан на сотни людей. В нем очень строгие законы, которые невозможно обойти. Это как строить дом. При отделке вы можете придать ему какую угодно форму, но внутри должны быть сваи и перекрытия. Сценарист – самое безропотное существо. Я люблю сочинять истории, я счастлива, когда сочиняю, поэтому занимаюсь этим. Я люблю хорошее кино, поэтому все еще не разочаровалась в профессии.
Часто приходится слышать, что писательское мастерство – это набор техник, помогающих человеку, у которого есть предпосылки к творчеству, способности, талант. Что такое этот талант?
Хороший вопрос, сложный. Талант – это совокупность очень многих факторов. Хороший слог, любопытство, эмпатия, лингвистическое чутье, потребность и желание рассказывать и переживать истории. Это надлом или надрыв, потому что счастливые люди не пишут. Я всегда говорю своим слушателям: «Чтобы писать, надо страдать». У них вытягиваются лица, мне их жалко невозможно, никто не хочет страдать!
Беседовала Анна Правдюк
Фото Анны Правдюк
23 февраля 2017 года
litschool.pro