Марина степнова интервью: Писательница Марина Степнова рассказала о непонимании народа и власти

Содержание

Писательница Марина Степнова рассказала о непонимании народа и власти

— Ваш последний роман «Сад», действие которого разворачивается во второй половине девятнадцатого века, вы писали десять лет. Насколько изменился ваш первоначальный замысел за это время?

— Довольно сильно. В первую очередь поменялось мое представление о XIX веке. Он оказался совсем не той иллюзией, которая существовала у меня в голове. Я филолог по образованию, занималась XVIII веком и всегда считала его интересным, ярким, необычным. Девятнадцатый казался мне великолепным литературно, а событийно и эмоционально довольно скучным. Когда же я стала набирать материал для книги, пытаясь понять, в каком мире существовали мои герои — где там было право-лево, верх-низ, о чем они думали, говорили, что им было можно, а что нельзя, — то оказалось, что я не знала XIX век совсем. Кстати, большинство читателей сегодня тоже представляют XIX век по текстам классической литературы той поры, и это неверно.

Писатели тогда писали для современников, говорили о вещах и понятиях, которые для тогдашнего читателя были очевидны и не нуждались в объяснениях. Для читателя в XXI веке все это непонятно или неизвестно, нуждается в комментариях и в осознании. Конечно, я писала не инструкцию по эксплуатации XIX века, а роман, но в этом романе пришлось многое объяснять и читателю, и себе.

Поменялась и основная идея. Изначально я хотела рассказать историю о женщине, которая пытается выбраться из ограничивающих ее рамок. Общество в XIX веке было устроено так, что именно для женщин ограничений было объективно больше. Но в процессе все превратилось в роман о том, что такое воспитание. О том, всегда ли любовь и свобода дают желаемый результат.

— Создается впечатление, что вы отчасти полемизируете с Львом Толстым. Тусю называют в честь Наташи Ростовой, но она далеко не так бескорыстна, как героиня «Войны и мира»…

— Я не полемизирую, я играю. «Сад» кажется историческим романом, стилизацией, но это не так.

Это роман-иллюзия. Я взяла все опорные точки, которые присутствуют практически в любом классическом русском романе — материнство, роды, смерть, супружество, любовь, сад, усадьба, — и перевернула их, обыграла. Мы видим все глазами человека XXI века, но при этом декорации все — из века XIX. Я так и хотела — написать современную книгу, которая притворялась бы историческим романом. Такая «Анна Каренина» наоборот. Это мой любимый роман у Толстого. Я не сразу осознала — поскольку для меня этот роман, естественно, исторический, про ушедшую эпоху, — что «Анна Каренина», когда вышла, была остроактуальным текстом. Вся про здесь и сейчас. Просто Пелевин какой-то. Я подумала: «Надо же, как интересно! А нельзя ли сделать наоборот? Взять историческую оболочку и так ее обыграть, чтобы роман воспринимался эмоционально, тематически как современный?» Так что я не пыталась показать, каково было женщинам в XIX веке. Все вопросы и проблематика «Сада» — для сегодняшнего читателя. Удалось мне или не удалось — другой вопрос, но пыталась я сделать именно это.

— Тогда как соотносятся с современностью слова рассказчика: «Женщины, бедные, были ниже любого де..ма — и служили всем»?

— Разумеется, никак не соотносятся. Если вы обратили внимание, это слова героя-рассказчика времен Ивана Грозного. Тогда к женщинам так относились во всем мире. Поговорка, которую я привожу в тексте: «Хороша женщина или плоха, ей надо отведать палки», — кстати, итальянская, времен Данте. Сейчас такая повестка абсолютно неактуальна.

— На мой взгляд, в современной российской литературе не так много запоминающихся женских персонажей из сегодняшнего дня. Что вы об этом думаете?

— Если честно, я об этом ничего не думаю. Возможно, многим женщинам-писателям просто интересно писать про мужчин. Мне самой любопытно влезть во что-то незнакомое, противоположное. Такой профессиональный вызов. А может, дело в том, что сегодня современных текстов, обращенных к тому, что происходит здесь и сейчас, вообще не очень много.

И это понятно. Стоя по горло во времени, мы не понимаем, что происходит. Я, например, точно не понимаю. Мне как автору нужна дистанция, нужно хоть чуточку отстраниться, чтобы художественный текст не превратился в памфлет, в мое личное высказывание. Писатель — это соглядатай. Он обязан быть над схваткой, чтобы хотя бы попытаться объективно понять и показать, как все устроено. Не малевать черным там, где я считаю это черным, не малевать белым там, где мне кажется, что это хорошо, — а увидеть, как оно есть. Ведь только черного и только белого в жизни не бывает. Может, именно поэтому писать о современности так трудно.

— В романе вы используете изысканную речь, стилизованную под XIX век, и при этом нецензурную лексику. Как вы сами определяете, когда стоит прибегать к непечатным выражениям?

— Как филолог я люблю и ценю выразительную речь во всех ее проявлениях. Мат в этом смысле — прекрасное силовое и творческое поле, если он хорош, интересен, если это не скучная повседневная брань. Но я никогда не пытаюсь употребить мат в тексте, чтобы подразнить или удивить читателя. Да и кого этим удивишь в XXI веке? Поэтому, если такая лексика появляется в книге, значит, она нужна. Мат в романе «Сад» — сюжетообразующий элемент. Все начинается еще в эпоху Ивана Грозного, когда один из героев — заика-немец — отчаянно заикается на всех известных ему языках и говорит свободно, без усилий, только когда ругается матом по-русски. Точно так же происходит с Тусей, которая не говорит до пяти лет, и речь для нее начинается именно с мата. Кстати, это абсолютно подлинная история. В Воронежской области дети, которые долго не говорили, назывались немтырями, и их специально отдавали на конюшню — разговориться. И спустя какое-то время они действительно начинали говорить — по преимуществу матом. Но говорить же! Ровно так же поступает Мейзель с Тусей — отдает ее на конюшню. Для Туси с ее диким стремлением к свободе, совершенно неразумным, ломающим все барьеры, мат становится зоной, где ее свобода и ее несвобода сталкиваются.

Кстати, найти подходящую лексику было непросто. Оказалось, совершенно невозможно найти интересные матерные выражения, относящиеся к периоду Ивана Грозного. Это же изустная традиция, она до нас в первоначальном виде просто не добрела. Пришлось идти на компромиссы. Так же сложно было с матерной частушкой, которую поет Туся уже в XIX веке. Я перелопатила колоссальное количество источников, но так и не нашла ничего подходящего. Пришлось частушку написать самой. Потому что это важный момент в книге — когда героиня в поисках своей свободы ломает сословия, рамки, условности. И превращается в монстра. Мат для нее — территория полной, дикой, первобытной свободы, когда можно все.

— Еще одна тема, которая звучит в книге, — противостояние народа и власти. В какой степени они способны услышать друг друга или власть будет творить беззакония, народ — безмолвствовать, а потом бунтовать?

— Я не вижу, что что-то принципиально изменилось с пушкинских времен. Народ по большей части, если он не доведен до края, вполне себе безмолвствует. Но до края тем не менее, при известном упорстве, все-таки доводится. Любопытно, что ровно в последнюю четверть девятнадцатого века отношения общества и государства дошли до такого взаимного недовольства, когда диалог уже просто был невозможен, когда и одна, и другая сторона была уверена в своей правоте. При этом обе были друг другом совершенно недовольны. Общество тогда невозможно расслоилось. Одна часть населения жила, судя по воспоминаниям современников, далеко за пределами даже не человеческого уже, а скотского, а другая — в золотом сияющем пузыре, куда свет истины тоже, мягко скажем, мало пробивался. Это были люди, которые жили в одной стране, но говорили на разных языках, по-разному думали, даже физически выглядели как представители разных видов. Элои и морлоки. Между ними мотылялась обалдевшая интеллигенция — люди воспитанные, честные, образованные, которые читали в книгах о свободе и равноправии, а потом выходили из кабинетов на улицу и всей мордой влеплялись в малоприятную действительность.

Они кидались что-то исправить, улучшить — но получалось только хуже. Знакомая картина, правда?

— Можно ли было избежать революции?

— Мне сложно сказать. История, как известно, не терпит сослагательных наклонений. Может быть, если бы раньше провели реформы и приняли конституцию, ситуация оказалась бы иной. Но все получилось так, как получилось. Энергия взрыва накапливалась очень долго. Со стороны, задним числом ты понимаешь, что, может быть, если бы тут постромки ослабили, а здесь бы, наоборот, придавили железною пятой, вышло бы по-другому. Но когда ты внутри ситуации, тебе кажется абсолютной истиной и все, что ты видишь, и все, что ты чувствуешь. Мы всегда считаем, что мы правы. Мы так устроены. Людей очень сложно переубедить. Просто вспомните, часто ли вы меняли свое мнение. Это непросто, потому что мы опираемся на ощущение своей правоты. Это такая стержневая вещь. Ощущение правоты тесно связано с верой, а вера вообще иррациональна.

Да, очень может быть, если бы не казнили Александра Ульянова, то Володя Ульянов никогда бы не стал Лениным.

Семья Ульяновых была мягко либеральная, таких в России той поры было очень много, прекрасная, кстати, семья, с очень талантливыми детьми. Никто из Ульяновых всерьез политикой не интересовался. Как и Саша Ульянов до определенного момента. Но случилось то, что случилось, и многие люди встали на другие рельсы, потому что это коснулось лично их. Власть задела лично слишком многих. Когда у тебя брата повесили, ты уже никогда не будешь относиться к царю, который его не помиловал, как к государю, наместнику Бога на земле. Для тебя это будет персональный враг.

— А вы испытываете некую ностальгию по XIX веку?

— Конечно! Для меня это в первую очередь ностальгия по русской литературе того времени. Этому очарованию не поддаться невозможно. У всех нас в голове есть эта чудесная матрица с садом, усадьбой, «хрустом французской булки» и так далее. Мне как раз было интересно разобраться и понять, как было на самом деле. Сейчас многие ностальгически переживают советские времена, хотя совершенно очевидно, что кроме хороших вещей была масса неприемлемых, невозможных, неудобных.

Во всех планах — в эмоциональном, бытовом, в идеологическом, политическом, в каком угодно. Конечно, хорошо, как часы, получать аванс и получку два раза в месяц и знать, что ты никогда не будешь безработным и что тебе пусть через двадцать пять лет, но дадут бесплатное жилье, но при этом мало кому хочется по четыре часа стоять в очереди за туалетной бумагой и не иметь возможности поехать, куда ты хочешь. С XIX веком то же самое. Я не могу не воспринимать его как золотой век, век расцвета русской литературы, не могу не смотреть на него через призму Толстого, Тургенева, Чехова, Бунина.

— Ваш роман «Женщины Лазаря» можно рассматривать как историю о разложении личности. Лазарь Линдт — великий ученый, но при этом совершает весьма неблагородные поступки. Так совместимы ли «гений и злодейство»?

— Вполне совместимы. Я вообще не знаю только хороших или только плохих людей. Все разные. В «Женщинах Лазаря» мне было интересно показать, как от оптики меняются наши представления и ощущения от человека. Маруся любит Линдта, и он для нее — лучший на свете мальчик, даже когда он уже не мальчик и уже совсем не лучший, а Галина Петровна его ненавидит, и он для нее омерзительное существо, вроде таракана. А какой он на самом деле? Мы такие, какими нас видят и воспринимают. Поэтому впечатления о Лазаре Линдте меняются в зависимости от того, кто рассказчик. Это тоже была задача — показать это на уровне текста.

— Однако поразительно, что Галина Петровна после смерти Линдта сменяет несколько десятков любовников, а потом вдруг понимает, что никто ее так не любил, как он…

— Это как раз тот случай, когда героине потребовалась дистанция, чтобы это понять. Несмотря на то что она его всю жизнь ненавидела и физически едва переносила, Линдт ее любил. Он ее обожал, восхищался ею, она была нужна ему. Когда Линдта не стало, вдруг выяснилось, что никто больше не собирается умиляться тому, что Галина Петровна ест яблоки, и не желает целовать ей пальчики. Она вступила в практические отношения с реальными мужчинами. Никто ее не боготворил, и вдруг она поняла, что этого, оказывается, сильно не хватает.

— Похожая история в романе происходит и с Лидой в отношениях с Лужбиным. Как вы понимаете, что такое любовь?

— Хороший вопрос. Никак не понимаю. Есть очень разные человеческие и литературные истории. Иногда любовь приходит к людям после долгих отношений, иногда вспыхивает ярко, а потом уходит, и люди, которые страстно друг друга любили и готовы были друг за друга умереть, потом скучно собачатся из-за того, кто вынесет мусор. У любви много и гримас, и отражений, и граней. Не всегда же это так: глянул, вспыхнул, охнул и пропал. Иногда ты долго общаешься с человеком и потом понимаешь, что он — неотъемлемая часть тебя. Разве это не любовь?

— В какой степени роман «Женщины Лазаря» — о недолюбленности? Не случайно Галина Петровна, как и Барятинская из «Сада», не хотела своих детей.

— Да, только причины разные. Галина Петровна не хочет, чтобы у нее родился ребенок от ненавистного ей мужчины, а Барятинская находится под давлением общества. Ей сорок четыре года, поздновато уже рожать. Кроме того, вся ее семья относится к грядущему пополнению, мягко скажем, без радости. Однако если Галина Петровна так и не полюбила сына, то в Барятинской, напротив, вспыхнула мать, которая до этого мирно спала.

— Вы пишете, что после двадцати пяти лет супружеской жизни Барятинская испытывала ощущение скуки от своего мужа. Как, по-вашему, можно сохранить любовь на долгие годы?

— Страсть с дрожащими руками и закатыванием глаз быстро проходит. Она может вернуться случайно, конечно, и после 20 лет брака — вина хорошего выпили по бокалу, посмотрели хороший фильм, выспались наконец-то, — но это будет кратковременная вспышка. Брак и вообще долгие отношения — это не просто страсть. Когда гормоны утихают, ты понимаешь, что рядом с тобой родной человек, друг. И ты хочешь быть с ним рядом. Или не хочешь. Топливо, на котором едет брак, — это дружба. Если нет этого топлива, то зачем жить с чужим человеком, которого ты к тому же и не хочешь? Что при этом делать? Понятия не имею. Каждый сам решает эту проблему. Кто-то с тоской тащит это все на горбу, кто-то в дружеских отношениях остается, кто-то расходится. Кто я такая, чтобы давать советы.

— Вообще, на ваш взгляд, насколько сегодня над девушкой довлеет стереотип, что без мужчины она не вполне полноценна?

— Увы, алгоритм никуда не делся. Хотя, конечно, огромное количество женщин сейчас живут самостоятельно, и давление общества если не исчезло, то стало слабее и сменило угол нажима. Например, в 1960–1970-е годы мать-одиночка была если не пария, но уж точно не конкурентная особа, что уж говорить о XIX веке. А сейчас — пожалуйста. Многие женщины рожают детей для себя, живут без мужчины или абсолютно свободны в отношениях с мужчинами. Тем не менее эта программа, что к определенному возрасту ты должна создать семью и родить ребенка, иначе твоя жизнь неполноценна, — существует. Мало того, достаточно большое число современных молодых женщин вполне осознанно ищут себе ресурсного мужчину, который будет обеспечивать им роскошную жизнь. Это довольно мерзкий симбиоз, в котором женщина — существо зависимое, причем зависимость эту она ищет и хочет сама. Это стереотип уже, это выбор.

— Ранее вы упоминали, что собираетесь писать вторую часть «Сада». Что это будет за книга?

— «Сад» заканчивается фактически на экспозиции. Я рассказала предысторию персонажей, героиня получила, что она хотела, но неизвестно, что будет дальше. Я действительно хочу написать книгу, которую можно будет прочитать отдельно от «Сада», где эти же герои будут действовать спустя энное количество лет и где я надеюсь прояснить все линии, которые кажутся оборванными: куда делась Нюточка, что там с Барятинским, который испарился в никуда, что будет с конным заводом, о котором грезит Туся и ради которого она снесла все живое. Надеюсь, я эту книжку напишу.

Кто такая Марина Степнова, автор романа «Сад»

Роман «Сад» стал одной из самых обсуждаемых книг последнего года. Главный редактор книжного сервиса MyBook Екатерина Писарева поговорила с писательницей Мариной Степновой о материнских страхах, скандалах с плагиатом, проблемах современного глянца и свидании с Сорокиным.

Действие романа «Сад» происходит в XIX веке. Княгиня Борятинская, немолодая заядлая книжница, случайно беременеет. Ее дочка Туся необычна: она отличается свободолюбивым характером и до пяти лет не говорит. Помогать Борятинской в воспитании дочери вызывается обрусевший немец доктор Мейзель.

— Марина, знаю, что вы работали шеф-редактором журнала XXL. А следите ли вы за современным глянцем?

— Я настоящая бабушка русского глянца: занималась этим делом с 1997 года по 2014-й. Поскольку я была редактором мужского журнала, то более или менее следила за мужским глянцем. Сейчас не слежу — но не потому, что перестала работать, а потому, что меня перестала интересовать эта информация. Совсем. Потребители глянца — это всегда аудитория определенного возраста, и она меняется.

Бумажный глянец умер естественным образом, точнее, его убил интернет. Сейчас в сети любая информация появляется через десять секунд, а у глянца цикл производства — три месяца. Кому нужны такие протухшие новости? Глянец просто сменил место пребывания и переехал в интернет. Сегодня единственное, что могут предложить бумажные глянцевые журналы, — это вещественность и разноцветные картинки.

Какой‑то смысл имеет только Vogue или аналогичные журналы, которые претендуют на звание арт-объекта, — с ними хоть в ванне можно полежать. И это единственное их преимущество.

— А часть аудитории забрали телеграм-каналы.

— Безусловно. Глянцевые журналы были раньше мини-просветителями и мини-развлекателями одновременно. Немножко узнаешь про кино, немножко про косметику, немножко про стиль и про моду, плюс всякая психология. В мужском глянце традиционно много было научпопа, мы старались, чтобы нашему читателю месяц было о чем поговорить с друзьями и девушкой. Теперь за тем же самым люди отправляются в интернет

— Не кажется ли вам, что мы отходим от доверия брендам в сторону доверия неким персонам?

— Действительно, когда читаешь, например, «Антиглянец» (телеграм-канал про «глянцевое зазеркалье без цензуры». — Прим. ред.), то веришь девочкам больше, чем любому глянцевому журналу. Мы стали странным образом доверять не СМИ, а отдельным людям. Когда бренды, системы и даже целые государства то и дело проваливаются — причем часто публично, — поневоле начинаешь верить только своим. Или хотя бы людям, которые лично тебе симпатичны.

— Если в газете не хватает полос и надо что‑то снять, то всегда «режут» культуру. Почему?

— Потому что культура не приносит денег и аудиторию. СМИ — это всегда бизнес. А бизнес устроен как организм. У человека есть два органа, которые сам же организм отключает в последнюю очередь, — это сердце и мозг. Потому что без них жить нельзя. А вот без селезенки, например, можно.

Отрубить в СМИ культуру — это оставить организм без селезенки, но обеспечить жизнеспособность всего остального.

Это грустно, потому что именно культура делает нас цивилизованными людьми, которые соблюдают общественный договор. Но предприниматель, которому принадлежит медиа, думает о прибыли, поэтому культура у него не в приоритете. Это нормально для бизнеса, но не очень нормально для общества. Увы.

— Сейчас принято сетовать, что о книгах очень мало пишут. Но на ваш роман «Сад» было довольно много читательских и профессиональных отзывов. Вы довольны тем, как складывается его судьба?

— Признаться, я не ожидала, что он так хорошо будет продаваться и вызовет такой интерес у читателей. «Сад» стал книжкой двух мнений: либо он очень нравится, либо приводит в негодование. Но жаловаться не стану, потому что самый тяжелый крест для автора — это забвение.

— Вы же писали роман около десяти лет. За время, пока вы над ним работали, замысел изменился?

— Принципиально. В процессе написания этого романа я стала мамой, это переворачивает твою жизнь в одну минуту. Изначально я хотела, чтобы роман «Сад» был о свободе и рамках, ее ограничивающих, но, когда появилась Маруся (дочь Степновой. — Прим. ред.), все изменилось. Родители довольно быстро понимают, что воспитание — это минное поле. Любой твой поступок, любое действие имеют последствия, оказывают влияние на жизнь твоего ребенка, но последствия эти такие отдаленные, что ты просто не понимаешь, как надо поступить правильно. Запретить? Вырастет неврастеник. Разрешить? Вырастет эгоист. При этом на тебя со всех сторон давят сетевые мамочки в «белых пальто», самоуверенные, жуткие, как упыри, и у них даже в три часа ночи укладка и педикюр, и стерильная чистота в квартире, и талия 55 сантиметров, и, главное, их дети уже в три месяца на рояле играют, на пяти языках говорят… А ты стоишь, косматая, опухшая с недосыпу, уляпанная фломастерами и соком, и смотришь, как твой трехлетка норовит сожрать весь песок в песочнице. И как ни включай голову, все равно нервничаешь, сравниваешь, переживаешь.

Быть современным родителем — значит, постоянно испытывать стыд, страх и чувство вины.

К счастью, дети все равно доставляют довольно много радости, а то бы их, наверно, вообще рожать перестали.

Поэтому и в романе для меня самым важным в итоге стал ребенок, воспитание ребенка и все, что дает принятие и беззаветная любовь к ребенку.

— В вашем романе есть этот подспудный страх того, что ребенок может вырасти чудовищем, эгоистом.

— Упаси господь вырастить такую Тусю! Все мои страхи и материнские кошмары воплотились в этой героине. Я не хочу, чтобы мой ребенок стал чудовищем для других. Хочется же, чтобы ребенок вырос и хорошим человеком, и счастливым — а это трудносовместимые вещи. Счастливый человек чаще всего сам в себе, сам для себя, и другим с ним бывает, мягко скажем, непросто. А хороший человек, как правило, себе не принадлежит, он обслуживает других, для них старается. Быть рядом с ним — радость, но ему самому часто приходится несладко. И найти этот баланс между счастливым и хорошим — самое сложное.

— Ваша героиня до пяти лет не говорила. Почему?

— Я хотела, чтобы до определенного возраста с Тусей было что‑то не так, хотела подчеркнуть ее инаковость. Плюс мне нужно было логически оправдать, почему доктор Мейзель останется жить в семье, — ведь здоровому ребенку не нужен постоянный медицинский присмотр. При этом я совершенно не хотела, чтобы героиня была аутистом или чтобы у нее был какой‑то серьезный диагноз. Поэтому у Туси детский мутизм — это состояние, когда здоровый ребенок не говорит, хотя у него нет никаких отклонений в интеллектуальном развитии. Этот мутизм еще подчеркивает своенравие Туси: не могла говорить или не хотела?

— Критик Сергей Лебеденко подметил в своей рецензии, что одно из важных чувств в романе — одержимость. Из романа о свободе получился роман об одержимости: Туси — лошадьми, Гривы — Тусей, княгини Борятинской — сперва книгами, а потом дочерью. Свобода часто оборачивается одержимостью?

— Граница настолько тонкая, что мы ее проскакиваем, не замечая. Действительно борьба за свободу нередко превращается в настоящие кровопролитные военные действия. Поразительно близкие состояния.

— Вы видите параллели между борьбой в обществе XIX века с тем, что происходит сейчас?

— В России — да и, скорее всего, во всем мире, но я не знаток мировой истории, так что не берусь утверждать — всегда все похоже. Это, с одной стороны, поразительно. С другой — очень понятно. Люди — они всегда и везде люди, наше восприятие, наша физиология подчиняются одним и тем же законам. Возьмите историю с холерными бунтами.

Люди сегодня реагируют на пандемию так же, как и в XIX веке. Ровно такая же паника, конспирологические теории, отчаяние — разве что врачей физически не разрывают и в госпитали не врываются.

Хотя как сказать. Мы всей семьей осенью переболели коронавирусом, и врачи к нам регулярно мотались. И вот как‑то вечером приходит к нам доктор, молодая женщина, худенькая, черная просто от усталости, и с такой опаской заходит, бочком, оглядывается все время: «Можно? Точно можно войти?» И смотрит — вот как зверек затравленный. Оказалось, на другом вызове ее чуть не избили. Представляете? Это страх. Он так работает. Страх превращает нас в зверей.

Студенческие бунты, волнения, отношения государства и общества, взаимное недовольство, репрессии… Все похоже. К концу XIX века в России одни жили во дворцах, в немыслимой роскоши, а другие — за пределами разумного, в невероятной нищете. Ни одни, ни другие уже не в силах были смотреть друг другу в глаза. Все попытки поговорить и понять друг друга заканчивались потасовками с жандармами. Замечательная переговорная позиция, очень нам знакомая. Можно только надеяться, что сегодня не будет очередной революции и гражданской войны и закончится все по-другому.

— Когда садишься за исторический роман, насколько тщательно нужно сверять детали и изучать документы?

— Очень. Важно буквально все. И все время приходится себя проверять. Например, у меня в романе во время холеры Мейзель смазывал пальцы йодом. А потом я спохватилась, проверила и узнала, что йодной настойки тогда просто не было. Потому пришлось Мейзелю смазывать пальцы настоем хлорной извести, и йод в романе появился только тогда, когда появился в реальной жизни.

Читатели не раз упрекали меня, что я придумала зачервивленных крестьянских детей. Но я не Сорокин, я не могу такое придумать! Это факты из подлинных воспоминаний земского врача того времени, и, поверьте, что червивые дети были самым симпатичным из всего, что он описывал.

— Не могу не спросить вас, как человека, работающего в жанре исторического романа, что вы думаете о «яхинагейте» и обвинениях в плагиате, которые предъявляют художественным произведениям.

— Глупая ситуация, как мне кажется, скандал ради скандала, и, что печально, таких сетевых, простите, срачей становится все больше. Просто цепная реакция какая‑то. То всех массово домогались продюсеры, теперь у всех массово украли гениальные идеи. Ну давайте всех авторов, которые на исторические темы пишут, обвиним в том, что они обворовали исторические источники и «Википедию» заодно.

У плагиата есть очень точное юридическое определение. Это «умышленно совершаемое физическим лицом незаконное использование или распоряжение охраняемыми результатами чужого творческого труда, которое сопровождается доведением до других лиц ложных сведений о себе как о действительном авторе». Гузель Яхина, когда писала «Эшелон на Самарканд», пользовалась источниками, а не выдавала себя за их автора. Это же принципиально разные вещи.

Как ни странно, для романа этот скандал — только на пользу. А вот Гузель — жалко очень. Она прекрасный человек, и писатель замечательный, и, несмотря на то что она держится с поразительным достоинством, думаю, ей тяжело. Сочувствую ей всем сердцем.

Подробности по теме

Историк обвинил Гузель Яхину в плагиате. Вот как на это отреагировали критики и писатели

— Вы как‑то говорили о том, что неспроста возникли в вашем романе Борятинские, и это связано с историей вашей семьи. Можете рассказать?

— Мои бабушка и дедушка по маминой линии родом из села Хренового. Именно там Хреновской конный завод, там граф Орлов начал выводить орловских рысаков, и там недалеко та самая усадьба Анна, которая была усадьбой настоящих князей Барятинских (которые не через «о», как мои, выдуманные, а через «а»). И эти самые настоящие, непридуманные Барятинские, взяли к себе воспитанницей мою прапрабабушку Анну Вуколовну и растили вместе со своей дочерью. Анна Вуколовна не была сиротой и у нее совершенно другая судьба — не такая, как у Нюточки, абсолютно благополучная. Почему именно ее взяли — понятия не имею, и спросить уже, к сожалению, не у кого. Но она действительно жила и воспитывалась в княжеском доме, пока не настало время княжну увозить в Петербург, чтобы выводить в свет.

На тот момент Анне Вуколовне было 17 лет, и княгиня Барятинская устроила ее брак. В Анне тоже был конный завод, небольшой, частный, и при заводе был ветеринарный врач — вот за него княгиня и выдала мою прапрабабушку. Прапрадеду было лет 37, и брак, кстати, оказался очень удачным. Они прожили вместе огромную жизнь, воспитали тринадцать детей. Анна Вуколовна никогда не работала, вела дом, ежедневно, даже в самые тяжелые времена, переодевалась к обеду и ужину. Все как положено. Как воспитали.

Но не обошлось и без страстей. Когда они обвенчались, была зима. Прапрадед привез молодую жену в дом, усадил и сказал: «Жди». И уехал. А через пару часов вернулся, раскрыл тулуп и положил Анне Вуколовне на колени ребеночка, чуть поменьше года. И сказал: «Это тебе». У него, оказывается, был роман с местной мещанкой, которая родила ему ребенка. Когда прапрадед женился, то забрал мальчика и отдал Анне Вуколовне. Он стал их старшим сыном. И моим прадедушкой.

Как вы понимаете, обстоятельства в романе совершенно другие, другое все, но мне было важно, чтобы все происходило в месте, не чужом для меня.

— Вы изучали документы?

— Это семейная история. Я ей специально не занималась, хотя, конечно, думаю, при желании все можно узнать, проверить и восстановить. Просто у меня была другая задача.

— Ваша героиня княгиня Борятинская в трудной ситуации пыталась найти спасение в книгах и не нашла. Это ваше мнение, что литература не может спасти человека?

— Это очень забавная история. Я изначально предполагала, что героиня будет страстной книжницей до конца жизни. Но тут журнал Esquire начал собирать литературный номер и центральной фигурой, главным автором, был Владимир Сорокин, которого я люблю — ну вот до прерванного дыхания. Именно он задал тему всему номеру: «Нет ничего превыше книги». «Окей, кто бы спорил, — подумала я. — Превыше книги действительно нет ничего. Но вы, мэтр, известный тролль, и я попробую вас перетроллить». Я решила написать текст, в котором книги проиграют матери. Специально развернула в книжке действие на сто восемьдесят градусов — я уже вовсю работала над романом, — написала фрагмент и отдала, думая, что его не возьмут, потому что тематически он всему противоречит. Закончилось все тем, что отрывок не просто взяли. После того как номер вышел, у нас с Сорокиным было самое настоящее литературное свидание, одно из самых важных в моей жизни. Оказалось, ему очень понравился текст. И я до сих пор не могу в это поверить.

— Почему после рождения Туси княгиня Борятинская так и не вернулась к чтению?

— Она не возвращается к книгам, потому что они ей больше не нужны. Вместо книг появился Мейзель — теперь он отвечает на все ее вопросы. Просто княгиня обнаружила, что прекрасный вымышленный мир оказался иллюзией. Это сейчас вы можете прочитать про роды и материнство в книгах, либо зайти на любой материнский форум, где вам столько информации вывалят, что не унести. Да еще вслед будут кидать. А тогда, в XIX веке, герои книг не какали, не писали. В 1871 году княгине Борятинской 45 лет. Она — человек первой половины XIX века. Воспитана на сентиментализме, на романтической литературе, которая оказалась бессильна перед жизнью.

Младенцы в тогдашних романах могли «родиться в муках» — без физиологических подробностей. Толстовские замаранные пеленки, которые выносит Наташа Ростова, были революцией в литературе!

Дворянских девочек воспитывали в мире розовых пони и радужных единорогов, а потом раз — и на бедняжек обрушивалась взрослая жизнь. Девочка до брака жила в абсолютной невинности, никто не мог щиколотку ее увидеть, животных специально холостили, чтобы барышни не увидели случайно во дворе что‑нибудь не то. И тут она выходит замуж — и начинается. Беременность, роды, срыгивания, поносы. И все это без подготовки. Несладко женщинам приходилось, что тут скажешь.

— У княгини Борятинской есть старшие дети, с которыми у нее прохладные отношения. То, что она так сильно привязывается к Тусе, — это следствие позднего материнства?

— Туся — ребенок, который дался ей трудно, а все, что достается нам с трудом, мы ценим особенно сильно. Плюс княгиня не занималась своими старшими детьми, их воспитывали няньки. Борятинская своих детей видела-то лишь иногда — это была традиция. А вот Тусю княгиня с младенчества пыталась кормить, пеленала — делала все физиологическое, что связывает мать и ребенка неразрывно. Любишь ведь то, о чем заботишься.

В богатых семьях в XIX веке традиционно почти отсутствовал контакт между матерью и детьми, на это жаловались все. Я прочитала десятки воспоминаний, полных бесконечной любви к нянькам и мамкам и весьма прохладного отношения к родителям. Матери и отцу чаще всего доставалось уважение, не более. А ведь хороший родитель проживает жизнь ребенка вместе с ним. Когда ребенок падает и разбивает коленку, тот, кто поднимает его и целует ранку, тот и есть самый дорогой для него человек.

— Я недавно изучала документы и прочитала про среднюю продолжительность жизни в XIX веке. И там какие‑то ужасные цифры.

— Потому что была очень высокая детская смертность. Она и портила статистику. До трех лет доживал каждый второй-третий ребенок. Не было прививок, прививали только от оспы. Антибиотики появились только в 20-е годы XX века. Инфекционные болезни просто выкашивали детей. Когда, например, из десяти рожденных детей в одной семье оставалось в живых только трое или четверо — это был приличный показатель. Но те, кто выживал, обладал уже сильным иммунитетом и доживал до нормальных лет, в том числе и до глубокой старости.

— Как вообще женщины рожали по двенадцать-пятнадцать детей? Как организм выдерживал?

— Ну, во-первых, куда им было деваться? Толковой контрацепции не было. И даже если она была, то считалась грехом, а люди были по большей части если не верующие, то хотя бы богобоязненные. К тому же в каждом сословии дети были необходимы — правда, по разным причинам. У дворян это были наследники, продолжатели рода. У крестьян — элементарно работники. Ребенок уже с 4–5 лет мог много всего делать по хозяйству. В 10–11 он ставился полноценной рабочей единицей. Семья, у которой десять детей, — это семья, в которой в десять раз меньше вероятность, что они останутся голодными. Кстати, многие крестьянские хозяйства крепкие начинали разваливаться и стремительно беднеть, когда семьи разделялись. Большая семья — это конвейер, распределение обязанностей, довольно эффективное. Один мужик пашет, другой сеет, одна баба за скотом смотрит, другая — за детьми, третья — еды на всех приготовила. А когда людей мало — ты должен сам все успевать. Так что в детях был практический смысл.

Что же касается организма… Плохо он выдерживал. Женщины часто умирали после и во время родов от кровотечений, инфекций, осложнений. Но наряду с этим существовало вполне официальное медицинское мнение, что роды укрепляют здоровье женщины, — это, конечно, не так.

Например, доктор Бланк, батюшка Марии Ульяновой, мамы Ленина, считал, что чем больше женщина рожает, тем она здоровее.

— Любопытное мнение. Вообще интересно было бы посмотреть фильм по вашему роману. Вы думали об экранизации «Сада»?

— Это очень дорогой проект — костюмный, сложный. У меня уже есть несколько предложений, посмотрим, что из этого получится.

Подробности по теме

Дмитрий Быков: «Я очень рад, что не познакомился с Бродским»

«Срок годности романа — двести лет» – Огонек № 35 (5630) от 07.09.2020

В «Редакции Елены Шубиной» вышел новый роман Марины Степновой «Сад» — попытка увидеть процесс эмансипации в России XIX века. О том, как медийные мифы влияют на наше представление о прошлом, писательница размышляет в интервью «Огоньку».

Беседовала Мария Башмакова

Марина Степнова — автор бестселлера «Женщины Лазаря» (премия «Большая книга»), романов «Хирург», «Безбожный переулок» и сборника «Где-то под Гроссето». «Сад» она писала, по собственному признанию, 9 лет. Действие романа начинается с конфуза — княгиня Борятинская забеременела в 44 года. Дочь Туся — поздний нежданный ребенок — разрушила счастливый, благополучный брак родителей. Кажется, дух мятежа — врожденное качество Туси. Каково это — опередить свое время и быть женщиной-лидером в мужском мире? Где водораздел между твердостью характера и эгоизмом? И кто она — «сильная женщина» или та, которая вынужден играть по чужим правилам? Этими вопросами задается автор романа «Сад», одно название которого отсылает нас к лучшим образцам русской классической литературы. События романа охватывают большой промежуток времени. Читатель становится свидетелем эпидемии холеры в Петербурге в 1831 году (описание которой сейчас, осенью 2020 года, будет прочитано с живым интересом), на его глазах готовится покушение на императора и казнят революционеров. Читатель оказывается то за обеденным столом Марии Александровны Ульяновой, то на барской конюшне, то в саду — возможно, сад и является главным героем этой книги.

— «Писатель всматривается в прошлое» — привычная сегодня проекция. Почему вы выбрали именно XIX век — с его дворянами, мещанами и разночинцами? Чем вам этот период интересен?

— XIX век в России — очень разный и очень интересный. Основное действие романа приходится на последнюю его четверть, пореформенные годы — во-первых, потому что я никогда особенно хорошо этот период не знала (люблю копаться в незнакомом материале). Во-вторых, как раз в эти годы стало ясно, что империя изменилась — окончательно, безвозвратно — и неторопливо отправилась в свой последний путь. Власть и люди (причем всех сословий) словно бы оказались в двух разных измерениях, почти полностью утратив способность и возможность понимать друг друга. Жить в такое время — наказание, но писать и размышлять о нем — очень интересно.

Но главная причина другая. У меня совсем маленькая дочь, и больше всего меня сейчас волнуют проблемы, так скажем, родительско-педагогические. Поэтому я хотела поместить ситуацию, привычную и нормальную в XXI веке, в максимально жесткую и отдаленную от сегодняшнего дня парадигму. В романе главную героиню, княжну Тусю, воспитывают по принципам модного нынче осознанного родительства. Притом что в 70–80-е годы XIX века к детям относились, мягко скажем, совершенно иначе. Так что этот период подошел для эксперимента просто идеально.

Судя по первым отзывам, с точки зрения современных родителей, роман получился, как я и хотела, актуализированным. Причем мнения о нем делятся диаметрально. Одна из моих ближайших подруг, прочитав «Сад», искренне ужаснулась: «Не дай бог вырастить такую Тусю!» А вторая, наоборот, сказала, что именно такой характер и должен быть у настоящей женщины.

— Ваша главная героиня — княжна Борятинская. Вы любуетесь ею и тем миром, в котором она существует. Однако массовая культура давно уже эксплуатирует тему дворянства, превратив его в карнавал и показ мод. Кто для вас дворяне: люди прекрасной эпохи, которая закончилась, оставив по себе миф, или моральный ориентир, на который стоит равняться и нам?

— Если честно, любуюсь в книге я одним-единственным героем, совсем не главным, и он вовсе не дворянин. Дворянский мир я просто показываю, причем показываю читателю XXI века, и помню об этом каждую минуту. В нашем представлении благодаря медийным образам действительно существует некоторая идиллия под названием «русское дворянство XIX века». Усадьбы, поместья, белые платья, лакеи, юнкера и прочий хруст французской булки стали штампом, и это грустно. Между тем в реальности дело обстояло совсем иначе. Дворяне были очень разные — по уровню жизни, образованию, воспитанию. В роскоши — как героиня романа княжна Борятинская — жили очень немногие, всего около одного процента. Большинство же русских дворян едва сводило концы с концами — и таких героев в книге тоже достаточно.

Но при этом всех русских дворян объединяло то, что каждый из них принадлежал не себе, а своему роду. Нам, сегодняшним, помешанным на личной свободе и прочих модных вещах, трудно даже представить себе, что это такое.

Попытаться заново построить эту систему координат для современного читателя — вот что мне было интересно. А еще показать быт, представления о мире, чести, достоинстве самых разных сословий — не только дворянского. И сразу скажу: герои книги, князья Борятинские, к реальной семье Барятинских, огромной, очень родовитой, не имеют ни малейшего отношения. Лев Николаевич Толстой в свое время «взял Таню, перетолок ее с Соней, и вышла Наташа» — примерно по тому же рецепту сделаны и романные Борятинские. Я их просто выдумала, воспользовавшись именами и (частично) обстоятельствами жизни самых разных представителей этого славного рода.

— Сильная женщина, ломающая устои,— характеристика, применимая к вашей княжне Тусе и ее матери. И, напротив, избранники этих женщин обаятельны, но откровенно слабы. Почему?

— Любопытно, насколько все-таки не совпадают точки зрения автора и читателя. Воистину писатель пишет одну книгу, а читатель читает собственную. Для меня княгиня Борятинская, мать Туси,— женщина как раз бесконечно слабая, ведомая. Она плетется сперва в фарватере одного мужчины, потом — второго, и, конечно, она — совершенная раба своей дочери. Другое дело — Туся, да, это сильная женщина, по мне — даже чересчур. И не столько устои она ломает, сколько человеческие жизни. По-настоящему сильная героиня, которая строит свою жизнь вопреки всем условиям и сословиям,— мещанка Арбузиха, конечно. Вот она — безусловная и настоящая героиня. Кстати, с моей точки зрения, слабый мужчина в романе всего один, Радович, а остальные молодцы — стараются как могут.

— Просвещенная княгиня Борятинская, зачитывающаяся трудами философа Джона Милля, в деревне окукливается, превращаясь в «барыню крепкой руки». Ее непокорная дочь во многом ее повторяет.

— Опять позволю себе не согласиться. Княгиня Борятинская становится барыней под влиянием местного доктора Мейзеля. Это ему интересно хозяйство, а она просто делает все, что он велит. Туся хозяйством не интересуется вовсе — ее волнуют только лошади, а их разведение в ту пору — баловство, причем весьма дорогое. Конный завод — игрушка, прихоть, которую могли позволить себе только очень богатые люди. И превратить конный завод в доходное дело можно было, только вложив в него по-настоящему большие деньги. И это, кстати, еще могло не сработать. Прибыльных конных заводов в России было наперечет. Мир этот — лошадников, заводчиков — был в ту пору исключительно мужским, так что Туся действительно пытается совершить невозможное. Она хочет войти в этот мир не зрительницей в очаровательной шляпке (место женщин было только на трибуне во время бегов или скачек), а полноценным действующим лицом. Самостоятельной боевой единицей. Дерзость неслыханная. Надеюсь, что я все-таки напишу вторую книгу — не продолжение «Сада», а еще один отдельный роман, отчасти с теми же героями, и в нем как раз и будет идти речь о том, насколько Туся на своем лошадином поприще преуспеет.

— Неизбежен вопрос о феминизме, уже современном. Что он для вас значит?

— Я бы и минуты не хотела жить в мире, где женщина низведена до бессловесного и безвольного существа. Но мир победившего радикального феминизма пугает меня еще больше. Хотелось бы поскорее получить в пользование золотую середину — мир, где людей судят только по их поступкам, а не по принадлежности к тому или иному гендеру или социальной группе.

— Одна из главных героинь романа — вы и сами об этом говорите — русская литература. Текстами Толстого, Достоевского, Чехова прошита ваша книга. Начало романа — откровенно толстовское, а финал, можно сказать,— чеховский. Как вам кажется, классическая русская литература по-прежнему обладает энергией или это в действительности уже «ларец с сокровищами» для гурманов?

— К сожалению, классическая русская литература XIX века уже мало на что влияет. Это грустно, но неизбежно — книги, даже самые великие, устаревают и стилистически, и ритмически. Бесконечно отдаляется от нас эпоха, в которой эти книги родились. Когда-то «Дон Кихот» был романом, которым зачитывались все; теперь его преодолеет только очень увлеченный и узкий специалист — историк или филолог. Для обычного читателя эта книга мертва, ее просто невыносимо скучно читать. То же самое — увы — начинает происходить сейчас и с золотой эпохой русской литературы. Это видно даже по темам филологических дипломов и диссертаций — я помню, как все крутили пальцем у виска, когда я решила защищаться по XVIII веку. Все тогда выбирали век XIX — прекрасно изученный, блестящий, близкий. Сейчас, в XXI веке, студенты и молодые ученые предпочитают все чаще исследовать тексты века XX. Рядовому читателю еще тяжелее.

Чтение романов XIX века сегодня — это работа, которая требует незаурядной подготовки, знания и понимания исторического контекста. А читатель, особенно молодой, привык к текстам динамичным, живым, в которых мало описаний и много действия. Ему не нравится, когда его настоятельно учат жить, не нравится многословное философствование, часто не понятны поступки героев. Да что говорить — одна из читательниц моего вполне современного «Сада» спросила меня с искренним недоумением: зачем княгиня Борятинская страдает от поздней беременности? Ведь если ребенок ей не нужен, можно просто сделать аборт. Для женщины в XXI веке аборт — рядовое событие, хотя и не самое приятное. Для женщины в конце XIX века — это и моральное, и социальное самоубийство. Аборты делали, разумеется, но в исключительных случаях, когда на кону действительно стояла жизнь или смерть. Без понимания этих тонкостей, того самого контекста, невозможно прочитать текст в целом, понять его адекватно.

Так что русская классическая литература по-прежнему и важна, и нужна, и всегда такой останется, но уже для писателей, филологов, ученых. Но вот живого, непосредственного, массового читателя она теряет и со временем потеряет вовсе. Увы. Таков ход истории.

Срок годности романа — даже самого гениального — всего лет двести. Литература же во все времена делает одно и то же — не только русская, любая. Она рассказывает истории про людей, и эти истории позволяют читателю лучше понять себя самого.

— В вашем романе присутствуют также исторические фигуры — например, Александр Ульянов и его брат Владимир — на правах литературных персонажей. Способны ли мы сегодня представить их такими, как их воспринимали современники, еще до всяких известных событий?

— Художественный вымысел — это индульгенция для писателя, которая позволяет ему делать с героями — как вымышленными, так и историческими — все что вздумается. Практически все авторы этой лазейкой пользуются. Разумеется, наше отношение к историческим персонажам меняется — и слава богу. Я родилась в Советском Союзе, так что прошла вполне традиционный путь от октябрятской звездочки с кудрявым Володей Ульяновым и детской ленинианы до взрослого понимания того, кем был Ленин для нашей истории. К счастью, Ленин в моем романе — персонаж эпизодический, это просто надоедливый мальчишка, младший брат, который путается под ногами и всем мешает. Другое дело — Саша Ульянов. Потрясающий, таинственный, трагический. При всей огромности литературы о самом Ленине о его брате Александре мы практически ничего не знаем. Он рано погиб, был казнен за покушение на царя, и от него осталось буквально несколько писем, пара учебников, домашних вещиц да шинель. И, разумеется, воспоминания, довольно скудные. Но все эти воспоминания долгое время служили интерьером для канонизации самого Ленина, поэтому Сашу Ульянова превратили в безликого святого, так ничего и не узнав о нем как о живом человеке. Судя по всему, у него действительно были выдающиеся способности, и русская наука потеряла большого ученого. Парадоксально, что он до определенного момента вовсе не интересовался политикой и уж точно никогда не был кровожадным. Насколько я могу предполагать, к революционному движению его прибили не убеждения (Ульянов, безусловно, был либералом, но в ту пору любой интеллигентный человек был таковым практически по умолчанию), а какая-то огромная личная трагедия, на которую я нашла буквально несколько намеков. Кстати, и товарищи Ульянова, и следователи потом уверяли, что его поведение после ареста выглядело настоящим самоубийством — он словно сам искал смерти и просил все «вешать» на него. Именно эта личная тайна, так никем и не раскрытая, и подтолкнула меня к трактовке его судьбы, которая есть в романе. «Своего» Сашу Ульянова я люблю нежно, очень жалею, и уверена, что так поступить, как поступил он, его заставили обстоятельства, не совместимые с жизнью. Думаю, под его последней речью в суде и сейчас подписались бы многие.

— Вы также дарите своим героям близкую дружбу с царской семьей, встречи, невозможные для простого смертного. Почему все «царское» по-прежнему обладает известной привлекательностью, манит, продолжает волновать — как показал, например, недавний общественный интерес к фильму «Матильда»?

— Люди по природе своей любопытны. И особенно хочется сунуть нос туда, где чужих обычно не бывает,— за любые кулисы. В этом смысле жизнь и быт императорской фамилии привлекательны для читателя точно так же, как жизнь и быт любой узко замкнутой группы, будь то каторжане, ядерные физики или балетные танцовщики. Никакого специального интереса к царям у меня лично не было. По праву рождения главные герои, Борятинские, близки к царской семье, дружны с ней. Меня больше всего волновала человеческая составляющая этих отношений, и в этом смысле и Романовы, и Борятинские живут самой обыкновенной жизнью.

— И все-таки напоследок: почему литературу сегодня не интересует обычный герой? Не сверхчеловек, не выходец из высших слоев, а самый заурядный? И в XIX, и в XX веке такой интерес все-таки был…

— Наверное, потому что обычных героев, в сущности, не бывает. Как и обычных людей. Каждый человек — необыкновенный. Все зависит только от того, кто на него смотрит.

Истинная цена современной литературы станет ясна лет через семьдесят, Интервью

18.10.2018

Марина Львовна Степнова родилась в 1971 году в г. Ефремове Тульской области. Окончила Литературный институт, аспирантуру ИМЛИ. Прозаик, поэт, переводчик, сценарист. Автор романов «Хирург» (лонг-лист премии «Национальный бестселлер»), «Женщины Лазаря» (лауреат премии «Большая книга», финалист премий «Национальный бестселлер», «Русский Букер», «Ясная Поляна»), «Безбожный переулок» и сборника рассказов «Где-то под Гроссето». Книги переведены на 26 языков. Живёт в Москве.

– Марина, вы окончили Литературный институт, факультет перевода. Какие у вас воспоминания об этом легендарном вузе и насколько пригодилась полученная профессия?

– Какие могут быть воспоминания о студенчестве? Разумеется, замечательные. Несмотря на то что Литинститут всегда был очень странным местом, учили там прекрасно – просто желающих учиться было не очень много. Я до сих пор с нежностью и благодарностью вспоминаю своих педагогов – Владимира Павловича Смирнова, покойного Евгения Николаевича Лебедева, Олега Анатольевича Коростелева, Сергея Романовича Федякина и, конечно, своего мастера Кирилла Владимировича Ковальджи. К несчастью, его недавно не стало – и для меня это было, как второй раз похоронить папу.

В дипломе у меня написано – переводчик художественной литературы (с румынского языка). К сожалению, румынский никому в 90-е годы не был нужен, так что как переводчик я просто не существую, увы. Единственное моё достижение – перевод пьесы Михая Себастиана «Безымянная звезда». Пьесу в моём переводе (есть ещё один) часто ставят, в России и не только – чему я очень рада, «Безымянная звезда» действительно прекрасна.

– Позже, в аспирантуре ИМЛИ им. А.М. Горького вы изучали творчество Сумарокова. Почему именно Сумарокова?

– До Литературного института я три курса отучилась на филфаке, Сумароковым начала заниматься именно там. Почему? Интересный поэт, интересный человек – дерзкий, самобытный, ершистый. Несмотря на довольно скромный поэтический дар, во многом мощно опередил свой век. К тому же я интересовалась духовной поэзией XVIII века, а Сумароков переложил на стихи всю Псалтирь. У нас с ним была любовь с первой строчки.

– Ваши книги, особенно роман «Женщины Лазаря», получивший 3-ю премию «Большой книги», достаточно много и хвалили, и ругали. Особенно, помнится, жёсткая критика прозвучала от Валерии Пустовой. Как реагируете на подобные выпады? И какой из своих романов больше всего любите?

– Я давно научилась спокойно относиться к любой критике – читатели не обязаны любить мои книги. Да и вообще ничего и никому не обязаны. К тому же тексты, которые нам нравятся и не нравятся, всегда характеризуют нас, а не людей, которые их написали. Я вот, например, Достоевского не люблю – и что? Это история про меня, а не про него.

Удивляет (и слегка огорчает) только манера некоторых современных критиков обсуждать не текст, а его автора, причём на каком-то удивительном, оскорбительном, подзаборном уровне…

Что же касается моих собственных книг, я всегда люблю только ту, которую пишу.

– Густая метафоричность вашей прозы – это художественный приём или естественное дыхание речи?

– Я по-разному пишу – очень скупо, почти совсем без метафор в том числе. Всё диктует сам текст.

– Сейчас что-то пишете? Или есть произведение, которое находится в стадии замысла? Когда создаёте новую вещь, ставите себе какую-то сверхзадачу?

– Да, я пишу новую книгу, пишу давно и надеюсь, что когда-нибудь закончу. Обычно это и есть сверхзадача – дописать до конца.

– Кого из современных писателей цените? И, на ваш взгляд, стоит ли нам беспокоиться о состоянии современной отечественной литературы или за её будущее можно не переживать?

– А зачем переживать? Истинная цена современной литературы станет ясна лет через семьдесят, не раньше. Мы все благополучно помрём к тому времени, судить будут другие. Так что можно спокойно читать сегодняшних писателей просто так, для чистого удовольствия, не заботясь о том, какое место они займут в энциклопедии. Что я и делаю, собственно, – читаю для себя. Да, мне очень многие нравятся. И авторы, и книги.

– По вашему мнению, не исчерпал ли себя жанр романа? И какой роман сегодня ждёт читатель?

– Читатель всегда ждёт одно и то же – историю, от которой нельзя оторваться, героев, в которых веришь, мир, который интереснее настоящего. В каком жанре такая книга будет написана – совершенно неважно. Для каждого читателя такая книга – своя. Универсального рецепта не существует. Увы.

– Так случилось, что сегодня для читателя и издателя самый верный ориентир – премиальный. То есть очевидна ориентация на книги, которые уже получили признание. Правильно ли это? И как не остаться незамеченными другим талантливым авторам, не вошедшим в премиальную обойму?

– Это не литературный процесс так устроен, а люди. Сосватанная невеста всем нужна, так что наибольшее внимание достаётся тому, что уже на виду и на слуху, будь то йогурт, песня или роман. Всегда так было. И всегда будет – если только люди не поменяются как биологический вид. Что делать талантливым авторам, которым не повезло получить вымпел и флажок? Писать книги, не думая о том, опубликуют их или нет, наградят или освистают. Так обычно настоящие книги и пишутся.

Беседу вела: Анастасия Ермакова

Источник: polyakov.lgz.ru

Описание для анонса:

Самый ожидаемый русский роман года – «Сад» Марины Степновой

https://radiosputnik.ria.ru/20200808/1575518342.html

Самый ожидаемый русский роман года – «Сад» Марины Степновой

Самый ожидаемый русский роман года – «Сад» Марины Степновой — Радио Sputnik, 08.08.2020

Самый ожидаемый русский роман года – «Сад» Марины Степновой

2020-08-08T08:45

2020-08-08T09:11

в эфире

подкасты – радио sputnik

дневник читателя

литература

виктор пелевин

санкт-петербург

александр елизаров

/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content

/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content

https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e4/08/08/1575518745_0:83:938:611_1920x0_80_0_0_7627e1b1fd6fafb8eac72267bfab49f1.jpg

Самый ожидаемый русский роман года — «Сад» Марины Степновой

Обо всем, что волнует читателя современного, Марина Степнова написала из дворянской княжеской усадьбы XIX века, переосмыслив канон большого русского романа. В интервью с писательницей обсуждаем ее долгожданную книгу «Сад» о женской свободе, материнской любви, отрицании устоев и силе характера. Также в этом выпуске рассказываем о романе «Земля» Михаила Елизарова, получившем премию «Национальный бестселлер» 2020 года Автор и ведущая программы: Наталья Ломыкина. ХРОНИКА ЛИТЕРАТУРНОЙ ЖИЗНИ На этой неделе стал известен лауреат премии «Национальный бестселлер» 2020 года. Им стал достаточно молодой, но уже состоявшийся – с репутацией, багажом и читателями – прозаик Михаил Елизаров с романом «Земля», который много и активно обсуждался критиками, литературным сообществом и читателями. В случае Елизарова девиз премии «Проснуться знаменитым», пожалуй, большого смысла не имеет – автора книг «Ногти», «Библиотекарь», «Мы вышли покурить на 17 лет», «Мультики» знали и так. «Национальный бестселлер» вручается за прозу, впервые опубликованную на русском языке в течение прошлого года. В этом году жюри впервые голосовало онлайн, и наблюдать за этим было нескучно. Победу Елизарова по сути определили злой и добрый полицейский, Татьяна Соломатина и Андрей Рубанов. Критичная, острая на язык писательница и сценарист Татьяна Соломатина, в прошлом врач, поэтому от диагноза не удержалась: «отечественная литература сильно больна». С едкими комментариями она выбрасывала книги прочь, однуза одной, на манер ведущего программы «Графоман» Александра Шаталова, пока у нее в руках не остался роман Михаила Елизарова. Книжный обозреватель Владислав Толстов сделал ставку на роман «Уран» Ольги Погодиной–Кузминой, а кинокритик и публицист Михаил Трофименков отметил «Сияние «жеможаха»» Софии Синицкой. В итоге исход премии решил голос прошлогоднего лауреата Нацбеста, автора романов «Патриот» https://radiosputnik.ria.ru/20170911/1502231708.html , «Финист ясный сокол» https://radiosputnik.ria.ru/20190220/1551151249.html и других, Андрея Рубанова https://radiosputnik.ria.ru/20190219/1551091344.html . Его выступление можно услышать в этом выпуске. Михаил Елизаров комментариев и интервью не дает – берет, видимо, пример с Виктора Пелевина. Но в «Редакции Елены Шубиной», где вышел его увесистый, 800-страничный роман «Земля», за него порадовалась редактор романа Вероника Дмитриева и рассказала, как предлагает воспринимать книгу сам автор. Номинатор романа Алексей Колобродов уверяет, что Елизаров задумал трилогию. Может быть. Но «Земля» – законченный роман о сегодняшней нашей стране, которую на удивление хорошо видно с кладбища. Очень национальный по сути своей бестселлер. СИГНАЛЬНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР Очень хочу поделиться с вами впечатлениями от романа, который я давно ждала – и ожидания мои оправданы с лихвой. В «Редакции Елены Шубиной» 31 августа выйдет роман «Сад» невероятной Марины Степновой, которую многие любят за книгу «Женщины Лазаря» https://radiosputnik.ria.ru/20200229/1565360028.html Должна сразу сказать всем, кто понимает: да, «Сад» – такой же мощный, прекрасно написанный роман. Год 1869. В семье князя и княгини Борятинских рождается девочка. Своевольная, своенравная, с характером. И эта девочка меняет все. На самом деле передо мной сейчас сложная задача. Я прочла роман залпом, буквально за полтора дня, и потом неделю ходила совершенно переполненная чувствами – настолько живые, противоречивые, вызывающие сильные эмоции герои получились у Марины Степновой. Очень точно выбрано время – правление Александра Второго, строгий уклад дворянской жизни, реформы, гибель царя – и мы все знаем, что ждет впереди, а герои еще не знают и даже не чувствуют. Но устои уже рушатся, пусть пока и просто семейные. Конечно, в интервью мне хотелось обсудить с Мариной Степновой все подробности – яркий характер главной героини Туси, холеру в Петербурге, служение врача Мейзеля, преображение княгини Борятинской, дружбу Виктора Радовича и Саши Ульянова… Но делать я этого пока не буду, мы отложим этот разговор на осень, когда многие «Сад» прочтут. Пока просто поверьте мне на слово, что это книга, о которой еще долго хочется говорить, и послушайте издателя Елену Шубину и автора Марину Степнову, с которыми мы поговорили о причудливо устроенном романе «Сад» и его героях.

audio/mpeg

Самый ожидаемый русский роман года — «Сад» Марины Степновой

audio/mpeg

Также в этом выпуске рассказываем о романе «Земля» Михаила Елизарова, получившем премию «Национальный бестселлер» 2020 года.Участники: – Андрей Рубанов, писатель; – Марина Степнова, писатель; – Елена Шубина, издатель;– Вероника Дмитриева, редактор.Автор и ведущая программы: Наталья Ломыкина.ХРОНИКА ЛИТЕРАТУРНОЙ ЖИЗНИ На этой неделе стал известен лауреат премии «Национальный бестселлер» 2020 года. Им стал достаточно молодой, но уже состоявшийся – с репутацией, багажом и читателями – прозаик Михаил Елизаров с романом «Земля», который много и активно обсуждался критиками, литературным сообществом и читателями. В случае Елизарова девиз премии «Проснуться знаменитым», пожалуй, большого смысла не имеет – автора книг «Ногти», «Библиотекарь», «Мы вышли покурить на 17 лет», «Мультики» знали и так. «Национальный бестселлер» вручается за прозу, впервые опубликованную на русском языке в течение прошлого года. В этом году жюри впервые голосовало онлайн, и наблюдать за этим было нескучно. Победу Елизарова по сути определили злой и добрый полицейский, Татьяна Соломатина и Андрей Рубанов. Критичная, острая на язык писательница и сценарист Татьяна Соломатина, в прошлом врач, поэтому от диагноза не удержалась: «отечественная литература сильно больна». С едкими комментариями она выбрасывала книги прочь, однуза одной, на манер ведущего программы «Графоман» Александра Шаталова, пока у нее в руках не остался роман Михаила Елизарова. Книжный обозреватель Владислав Толстов сделал ставку на роман «Уран» Ольги Погодиной–Кузминой, а кинокритик и публицист Михаил Трофименков отметил «Сияние «жеможаха»» Софии Синицкой. В итоге исход премии решил голос прошлогоднего лауреата Нацбеста, автора романов «Патриот», «Финист ясный сокол» и других, Андрея Рубанова. Его выступление можно услышать в этом выпуске. Михаил Елизаров комментариев и интервью не дает – берет, видимо, пример с Виктора Пелевина. Но в «Редакции Елены Шубиной», где вышел его увесистый, 800-страничный роман «Земля», за него порадовалась редактор романа Вероника Дмитриева и рассказала, как предлагает воспринимать книгу сам автор.Номинатор романа Алексей Колобродов уверяет, что Елизаров задумал трилогию. Может быть. Но «Земля» – законченный роман о сегодняшней нашей стране, которую на удивление хорошо видно с кладбища. Очень национальный по сути своей бестселлер.СИГНАЛЬНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯРОчень хочу поделиться с вами впечатлениями от романа, который я давно ждала – и ожидания мои оправданы с лихвой. В «Редакции Елены Шубиной» 31 августа выйдет роман «Сад» невероятной Марины Степновой, которую многие любят за книгу «Женщины Лазаря» Должна сразу сказать всем, кто понимает: да, «Сад» – такой же мощный, прекрасно написанный роман.Год 1869. В семье князя и княгини Борятинских рождается девочка. Своевольная, своенравная, с характером. И эта девочка меняет все.На самом деле передо мной сейчас сложная задача. Я прочла роман залпом, буквально за полтора дня, и потом неделю ходила совершенно переполненная чувствами – настолько живые, противоречивые, вызывающие сильные эмоции герои получились у Марины Степновой. Очень точно выбрано время – правление Александра Второго, строгий уклад дворянской жизни, реформы, гибель царя – и мы все знаем, что ждет впереди, а герои еще не знают и даже не чувствуют. Но устои уже рушатся, пусть пока и просто семейные. Конечно, в интервью мне хотелось обсудить с Мариной Степновой все подробности – яркий характер главной героини Туси, холеру в Петербурге, служение врача Мейзеля, преображение княгини Борятинской, дружбу Виктора Радовича и Саши Ульянова… Но делать я этого пока не буду, мы отложим этот разговор на осень, когда многие «Сад» прочтут. Пока просто поверьте мне на слово, что это книга, о которой еще долго хочется говорить, и послушайте издателя Елену Шубину и автора Марину Степнову, с которыми мы поговорили о причудливо устроенном романе «Сад» и его героях.В отпуск с кешбэком. Как получить у государства деньги на отдых? Инструкция – в нашем Телеграм-канале.

санкт-петербург

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

2020

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Новости

ru-RU

https://radiosputnik.ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e4/08/08/1575518745_0:0:938:705_1920x0_80_0_0_e30cd70d811dba02ee1f490ca0c056d0.jpg

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

в эфире, подкасты – радио sputnik, аудио, литература, виктор пелевин, санкт-петербург, александр елизаров

Марина СТЕПНОВА: Путь писателя — самая невероятная свобода на свете – Учительская газета

Марина Степнова – один из самых известных и признанных современных писателей. После премиального успеха ее второго романа (в 2012 году «Женщины Лазаря» вышел в финал всех ведущих литературных премий 2010‑х – «Большая книга», «Национальный бестселлер», «Русский Букер» и «Ясная Поляна», а в «Большой книге» занял третье место) каждая новая ее книга вызывает неизменный интерес критиков и иногда негодующее внимание читателей. О том, следует ли писателю отвечать на читательские вопросы, можно ли сегодня создать бестселлер и что посоветовать увлеченному литературой подростку, Марина Львовна рассказала в эксклюзивном интервью «УГ».

Марина СТЕПНОВА
Фото с сайта iz.ru

– Марина Львовна, практически все ваши тексты – и романы «Женщины Лазаря» (2011), «Безбожный переулок» (2014) и «Сад» (2020), и сборник рассказов «Где-то под Гроссето» (2016) – находили самый живой отклик в современной литературной среде. Вас без преувеличения можно назвать успешным писателем. А есть ли у вас формула идеального современного романа, условно говоря, романа, обреченного на успех?

– Такого рецепта у меня нет, потому что его в принципе не существует. Бестселлер невозможно создать, бестселлер – это роман, который попал в некий тренд, но пытаться сознательно попасть в тренд – тупиковое дело. Тренд непредсказуем: бывает, что незамеченными оказываются замечательные романы (как, например, роман Олега Стрижака «Мальчик» – пропущенный шедевр 1990-х), а бывает, что популярной становится совершенная чушь. Помните, как востребованы были лет десять – пятнадцать назад романы Оксаны Робски о жизни рублевских жен? Ну и кто теперь помнит об этой Оксане Робски?

Чтобы роман стал бестселлером, нужно, чтобы сошлось много факторов: тренд, и читательские ожидания, и тема, которая отвечает читательскому запросу. Это всегда происходит случайно. У меня так было с романом «Женщины Лазаря», вдруг угодившим в унисон с ожиданиями аудитории. В этом смысле мне повезло: если твой первый роман понравился читателям, то они будут ждать и других твоих книг – это вечный закон.

– Но при этом вы не тиражируете найденное в «Женщинах Лазаря», все ваши романы разные, ни один не похож на другой…

– Да, это я нарочно. В принципе после того, как «Женщины Лазаря» завоевали читателя, я могла бы уже ничего не делать, «Женщин Лазаря» можно писать и переписывать вечно. Сделать к ним сиквел, приквел, что-то прояснить, что-то растолковать… Но я этого не хотела. Мне было интересно создать что-то, непохожее на них, что-то, затрагивающее принципиально иные вопросы. Надеюсь, у меня получилось.

– Критики спорят, что для вас важнее всего в романе – сюжет, психология и судьба героев? Образ и месседж автора? Язык?

– Самое важное – это ритм. У каждой книжки свой ритм, и задача автора заключается в том, чтобы его нащупать, услышать и ему следовать. Для меня очень многое в книге зависит от ритма, мне важно услышать всю книгу ритмически, услышать как стихотворение. Ритм может меняться от части к части, от героя к герою…

– Видимо, этот ритм подчиняет себе не только собственно слово, но и ход сюжета, и какую-то логику поведения персонажей? Потому что все ваши герои довольно противоречивы, и с ходу уловить мотивацию, которой руководствуются в своих поступках Лазарь Линдт, живущий с откровенно ненавидящей его женщиной, или Туся, что хладнокровно уводит у сестры любимого жениха, бывает непросто…

– Я бы сказала, что здесь работает не столько ритм, сколько чистая психология. Например, Лазарь вовсе не видит (или, точнее, не верит, не хочет верить), что Галина Петровна его не любит. Видеть и верить – это ведь разные вещи. Почему, например, очень трудно бороться с чувством вины? Вы можете видеть, что вы не виноваты, и совершенно точно понимать это разумом, но все равно будете продолжать верить в собственную вину. В этом смысле Лазарь Линдт, несмотря на весь свой академический гений, ведет себя как самый обыкновенный человек.

С Тусей немного сложнее. Помимо того что Туся жуткая эгоистка, неспособная вынести, что она в чем-то будет не первой, уступит приемной сестре (подобно ребенку, у которого может быть сколько угодно игрушек, но посади рядом другого ребенка со сломанной палкой, и он бросит все и пойдет ее отнимать), у нее есть еще и конкретная практическая задача. Туся открывает конный завод, Радович нужен ей в качестве партнера по бизнесу. Он нужен ей, потому что она понимает: одной ей не справиться именно потому, что она женщина. В тех условиях ей обязательно требуется соратник, и Туся уверена, что Радович станет ей этим соратником, станет рычагом, с помощью которого она перевернет мир.

Вообще-то она очень ошибается. Радович окажется вовсе не тем человеком, за которого Туся его принимает, и, если только он не отчебучит что-нибудь удивительное для меня, их история пойдет совершенно по другому пути.

– Получается, что для вас ваши герои не представляют загадки? Вы точно понимаете, что ими руководит (и они крайне редко что-либо «отчебучивают»), а читателю просто оставляете пространство для интерпретации?

– Наоборот! Я, конечно, задумываю какой-то сюжет, канву, финал, к которому движется моя история, но очень быстро текст берет надо мной верх. В этом случае я даже не пытаюсь сопротивляться, потому что мне всегда становится интересно, когда мои герои начинают – как Татьяна у Пушкина – совершать нечто непредсказуемое. То есть ты уже к ним привык, научился ими манипулировать, и вдруг они, как дети в яслях, начинают расползаться в разные стороны! Герои, про которых ты думал, что они главные, неожиданно отступают на второй план, а какой-то эпизодический персонаж – вот это вообще мой любимый момент! – вдруг лезет в главные и разворачивает тебе всю историю.

То есть они для меня загадка. И часто – да практически всегда! – они поступают не так, как я бы хотела… Но любой поступок любого героя я могу объяснить логикой его характера. Могу объяснить, потому что я очень много про них думаю. Они для меня – как колтуны у дворняги: вроде бы и не я, но ко мне присоединены, и любая манипуляция с ними чувствительна для меня.

– В вашем романе «Сад» читателей и критиков особенно заинтересовало то, что каждый из персонажей, выходцев из XIX столетия, становится носителем некоей остроактуальной идеи. Туся – проводник идеи феминизма, ее мать княгиня Борятинская – идеи осознанного материнства, доктор Мейзель – идеи вины перед русским народом, которую он старательно избывает, даже несмотря на то что, в сущности, не любит русский народ… Что это – случайный поворот текста, ритма, идеи? Или осознанный эксперимент?

– Осознанный, разумеется. Я это делала совершенно сознательно. Единственное, с чем я могу в данном случае поспорить, так это с вашей характеристикой Туси: Туся ни в коем случае не феминистка, ничьи права и свободы, кроме ее собственных, ее никогда не интересовали, и если бы она могла по мановению волшебной палочки, чтобы облегчить себе существование, превратиться в мужчину или, допустим, в слона, то она бы это сделала незамедлительно.

Тусю вообще не волнуют (или очень мало волнуют) другие люди. Это история не про феминизм, просто в XIX веке, в ситуации, когда положение женщины было строго определенным и весьма унизительным, и сами женщины это остро чувствовали и понимали, Туся действительно может выглядеть как борец за права женщин. Но она борец только за свои собственные права…

– А все остальное? В одном из интервью вы сами говорите об острой актуальности для своего времени «Анны Карениной», вышедшей в 1878 году. Не было ли у вас желания развернуть вашу «мысль семейную» в современности? Кажется, что и Борятинская с ее погруженностью в материнство, и Туся с ее особенностями развития, и Радович – носитель трагических проекций собственного отца – выглядели бы в современности вполне органично.

– Может быть, но мне интересно было сделать наоборот – засунуть актуальную повестку в исторические рамки. XIX век с его историческими рамками нужен именно для того, чтобы подчеркнуть актуальность. Поэтому я взяла все основные, опорные точки «большого русского романа» XIX века – брак, роды, отношения между супругами, усадьба, сад, политика, хозяйство, отношения между сословиями – и все это перевернула. Я отдавала себе отчет, что большое количество читателей этого не поймут, но я делала это не для них, а для себя.

– А как вы полагаете, может ли современная литература, используя сюжеты и схемы литературы классической, прояснить эту самую отдаляющуюся от нас классику? Может ли ваш «Сад» перебросить мостик, соответственно, к «Вишневому саду» Чехова, «Лавр» Е.Водолазкина – к жанру жития, а современная поэзия – к Серебряному веку?

– Действительно, тексты XIX столетия отдаляются от нас постепенно, уходят в архив. Поэтому свою задачу я вижу еще и в том, чтобы напомнить читателю эти тексты. Ведь получается так, что даже если читатель не видит и не распознает в моих романах игры с каноном, он все равно видит этот канон. И если мой «Сад» хоть кому-то напомнит Чехова и заставит к Чехову как к первоисточнику обратиться, я буду счастлива, потому что ведь очень многие после школы если что-то из школьной классики и помнят, так только фамилии…

– Между прочим, сейчас появился пока еще неуверенный, но все же тренд – включать произведения современных писателей если не в школьные хрестоматии, то, по крайней мере, в пособия по подготовке к экзаменам по русскому языку и литературе. Правда, отбор этих произведений весьма произволен – от Сергея Шаргунова и Захара Прилепина до «блогини» Ольги Савельевой. Как вы думаете, можно ли как-то упорядочить этот тренд? Кого из ваших коллег вы бы порекомендовали включить в такие пособия?

– Я думаю, что если бы на меня возложили такую задачу, то я бы напомнила следующее: литературный процесс – это именно процесс, и если мы говорим о преподавании современной литературы в школе в том или ином ее изводе, то наших учащихся нужно знакомить не с отдельными произведениями, а с направлениями, которые этот процесс формируют.

Вот, скажем, есть почвенники, есть авангардисты, есть новые реалисты, есть те, кто работает в жанре нон-фикшен… Я бы взяла «каждой твари по паре» и предложила их произведения в качестве иллюстрации к происходящему в современной литературе. Только нужно очень хорошо обдумать, какие именно тексты – рассказы или фрагменты крупных произведений – в такое пособие включать, чтобы они были понятны читателю юного возраста.

Любой выбор сверху окажется в этом случае тенденциозным. Значит, надо предоставить читателю право самому выбирать.

– А насколько вам самой комфортно в этом времени, в котором живет современный подросток? Действие ваших романов разворачивается в самых разных временных и пространственных измерениях – в русской усадьбе XIX столетия, в советской империи от момента ее становления до перестройки, в современной Москве… Где и в каком времени вы сами, автор, чувствуете себя наиболее гармонично?

– Знаете, я очень любопытный человек. У меня есть мечта, которая, к сожалению, вряд ли когда-нибудь осуществится, – путешествовать по всему миру, но путешествовать, оставаясь: вот здесь прожить две недели, здесь – два месяца, причем в каких-то нетуристических, неочевидных местах… Вот точно так же я отношусь и ко времени, ибо для каждого из нас время разворачивается персонально: скажем, в стране царят тучные, лучезарные годы застоя, но для конкретного человека эти годы будут страшно тяжелыми, потому что, например, он разводится. Или болен. Или вступил с системой в какие-то отношения, и система его перемалывает. Понимаете, да? Нету для всех плохого или для всех хорошего времени. Поэтому я бы хотела попробовать все, даже темные, времена.

– Что бы посоветовали сегодня пишущему подростку, который хочет связать свою жизнь с современной литературой?

– Во-первых, ничего не бойтесь. Писать имеет право каждый. Не слушайте родителей, не слушайте друзей. Писать можно научиться, и вы можете научиться писать лучше, чем вы пишете сейчас.

Во-вторых, много читайте. Очень много читайте! Писатель, который ничего не читает, не станет писателем никогда. Каждый раз, когда вы читаете книгу, вы учитесь, как писать самому. Если книга плохая, вы учитесь писать лучше автора, если книга хорошая, вы учитесь писать так же хорошо, как и он.

В-третьих, имейте в виду: путь писателя неблагодарен и вовсе не прибылен, но это самая великая и невероятная свобода на свете. Когда вы сами творец своего собственного мира, вы свободны – как никто и как никогда на этой земле.

Марина Степнова: «Мнение читателей меня не интересует совершенно»

Интервью: Павел Басинский

«Сад» Марины Степновой не только некоторое время возглавлял список бестселлеров по версии книжного магазина «Москва», но и оказался в финале «Большой книги-2021» – напомним, что второй её роман, «Женщины Лазаря», уже был удостоен этой премии в 2012 году. Не все принимают виртуозную стилистическую манеру писательницы, но трудно поспорить с тем, что Степнова – одна из самых заметных фигур в современной прозе. О чем, зачем и для кого она пишет, мы с ней и побеседовали.

Начнем с «личных» вопросов. Вы родились в Ефремове Тульской области. Папа – военный, мама – врач. Главные герои большинства ваших романов – «Хирург», «Безбожный переулок», «Сад» – это медики. В каком-то интервью вы сказали, что жалеете, что не стали врачом. Это мамино влияние?

Марина Степнова: Мама как раз очень не хотела, чтобы я стала врачом – слишком хорошо понимала, насколько это сложная профессия. Не хотела настолько, что без конца меня испытывала. Я была отъявленная соня и лодырь, и мама будила меня среди ночи и требовала, чтобы я вставала мгновенно, безропотно и сразу включала не только голову, но и хорошее настроение. Потому что на дежурстве врач должен просыпаться, как только его тронут за плечо, и идти к пациенту спокойно, а не дергаясь от злости. Я боялась крови, а это – откровенная профнепригодность для врача. И потому подростком благодаря маме стояла на самых длинных и сложных операциях, ассистировала медсестрам на гнойных перевязках. С пятнадцатилетнего возраста летом полноценно работала санитаркой в онкологическом институте. Не сдавалась, в общем. И крови перестала бояться, и нос морщить при виде рвоты, и просыпаться научилась легко. Надеюсь, хоть немного мама мной гордилась.

А потом взяла и в самый последний момент пошла на филфак.

Мама была счастлива, конечно. И теперь я ее очень понимаю – ребенку всегда хочешь лучшей жизни. Врач – не работа. Это служение. Ты никогда себе не принадлежишь. И – что самое трудное – никто не видит в тебе живого человека. Только спасителя. Функцию, которую в зависимости от результатов лечения либо ненавидят, либо боготворят. Научиться жить с этим непросто – и лучезарных оптимистов среди врачей немного. Но я все равно остро жалею, что не ушла в медицину. Именно там было мое место.

Ефремов – литературно «намоленный» город. Он упоминается в прозе Тургенева, Толстого, Бунина, Паустовского… Недалеко Ясная Поляна и Спасское-Лутовиново. Это была граница между Русью и Великой Степью. «Засечные» леса, набеги монголов, казачьи остроги… На вас это как-то влияло? Вы же Степнова (шутка!).

Марина Степнова: Из Ефремова мы уехали, когда мне было 10 лет, так что все перечисленное я и узнала, и осознала гораздо позже. Для меня Ефремов – это второй микрорайон, хрущевки, пустыри, дворовая шпана, игры в войнушку, папин гарнизон, мамин профилакторий и завод искусственного каучука. Обычное советское детство. Никаких, слава богу, модных травм.

У нас с вами строго десятилетняя разница в возрасте. Я родился в 60-е, а взрослел в 70-е. Вы родились в 70-е, взрослели в 80-е. Для меня 70-80-е годы (первая половина) – это «застой», Брежнев, крах шестидесятнических иллюзий, но и время абсолютного счастья молодости. В 90-е началась другая жизнь, другая этика, но я в нее как-то вписался. А как вы пережили слом эпох?

Марина Степнова: Знаете, все дело в возрасте, как мне кажется. В молодости все замечательно, даже если если мир рушится – а в 90-е он полноценно рухнул, системно, страшно. Я просто гораздо позже это осознала. Вот родители мои очень тяжело это все переживали, и я все удивлялась – чего они стонут, о чем жалеют? Ну потеряли деньги – так ерунда, все равно на книжке лежали, никому не нужные. Теперь я маму с папой отлично понимаю, и горевали они, конечно, не о деньгах. Просто я в 90-е была совсем девчонка и потому решительно ничего не боялась – ни нищеты (быть нищим в юности – весело, легко, не то что в старости), ни бандитов, вполне реальных, с пистолетами и наркотиками, ни тогдашней Москвы, очень мало пригодной для жизни. К тому же в 90-е махом вышло такое количество чудесных книг, что читать было интересней, чем жить. Я и читала. Влюблялась. Писала стихи. И плевать хотела на девяностые. Мне было весело, радостно. Как и положено в 20 лет.

В вашем первом романе «Хирург», вышедшем в 2005 году, два главных героя: гениальный пластический хирург Аркадий Хрипунов и средневековый исламский диктатор Хасан ибн Саббах. Первый способен из любой женщины сделать красавицу, а второй жестоко управляет людьми. Параллельные жизнеописания, в том числе и людей из разных эпох, не новый, но очень интересный прием. Но этот прием всегда должен быть оправдан центральной мыслью автора. В чем был ваш замысел? В том, что есть люди, способные управлять миром? Вы верите в это? Ну, например, во все времена модную теорию «мирового заговора»?

Марина Степнова: От теорий заговора я стараюсь держаться подальше. За своим душевным здоровьем следить надо, а то и к психиатрам угодить недолго. «Хирург» не об этом вовсе. Хасан ибн Саббах и Аркадий Хрипунов – один и тот же человек. Точнее, Хрипунов – реинкарнация ибн Саббаха, который обречен рождаться снова и снова, в разных ипостасях. Это его, скажем так, проклятие. И Хрипунов, бедолага, вынужденный всю жизнь таскать в себе непрошеного пассажира, смутно догадывается, что он – не совсем человек. А когда он умирает в конце – это и вовсе ясно. Ну, по крайней мере, мне это было ясно, и пасхалок (намеков. – Прим. ред.) в текст, которые должны помочь читателю это понять, я насовала довольно много. Но, как теперь понятно, недостаточно, потому что читатели, как и вы, довольно часто недоумевают, а что это вообще было и зачем. В общем, типичный первый роман – когда энтузиазма у автора хоть отбавляй, а руки еще – крюки. Сейчас я бы по-другому написала эту книгу, конечно, но что сделано, то сделано. Переписывать старые тексты – нечестно.

Вашим звездным часом в литературе стал роман «Женщины Лазаря» об опять-таки гениальном физике и математике Лазаре Линдте. Перед нашей беседой я перечел роман, который мне в свое время очень понравился, и еще раз, не скрою, был очарован им. Однако я вспоминаю фразу критика Виктора Топорова: «Степнова пишет хорошо, но избыточно хорошо». Не обижайтесь, но в этом что-то есть. В вашей прозе авторский стиль порой доминирует над содержанием. Не в том смысле, что содержания нет: «Женщины Лазаря» – это очень умный и психологически глубокий роман. Но порой ваш несколько «барочный» стиль начинает привлекать внимание больше, чем смысл происходящего. Что-то такое я испытывал, когда читал Татьяну Толстую. Ну и Владимира Набокова, конечно. Это даже не к вам именно вопрос, это общая проблема в литературе. Что вы думаете об этом?

Марина Степнова: Мне не кажется, что это – проблема. В литературе, в архитектуре, в живописи, да хоть за верстаком в гараже – везде, где что-то делают не поточным методом, всегда будут находиться люди, готовые месяцами и даже годами убиваться над каким-нибудь мазком или завитком, добиваясь реального или воображаемого совершенства. Зачем они это делают? Вероятно, причины у каждого свои. В моем случае это какая-то гримаса личности, свойство – вроде тика или манеры стаптывать обувь.

Очень неполиткорректную и даже обидную вещь скажу, простите – но мнение читателей меня не интересует совершенно. Я сама с собой в эти бирюльки играю, для собственного удовольствия, а не для лайков или всенародного обожания.

Тем более что читатели давно разделились на два воинствующих лагеря. Одни ищут в книгах именно то, что Топоров назвал «избыточно хорошим», и я сама такой читатель, мне принципиально важно – как написано, а не о чем. Но я очень понимаю и другую часть населения, которой все эти стилистические излишества – стекловата по голому заду. Не бывает текстов, которые нравятся всем. И слава богу.

Судя по «Хирургу» и «Женщинам Лазаря», вас очень волнует тема гениальности. Гениальность оправдывает отсутствие моральных принципов? И что важнее – человеческие качества или творческий результат?

Марина Степнова: Да, мне интересно думать про героев, которые отличаются от нас буквально во всем, даже биологически. Еще интереснее примерять на них человеческие рамки и одежки, это ровно то, о чем вы говорите: как будет вести себя гений в моральных кандалах? Может ли он вообще быть счастлив на нашем человеческом мелководье? Вопрос, что важнее – быть добрым самаритянином или изобрести панацею от всех болезней, доведя по пути до самоубийства парочку жен и друзей, – это не ко мне, это к гениям. Лично мне кажется, быть добрым – куда более сложная и мало кому заметная работа, которая в отдаленной перспективе может оказаться результативнее любого открытия.

Поговорим о ваших «странных женщинах»… Все-таки в первых ваших двух романах ведущая роль у мужчин. Они гениальны, они двигают сюжет, а женщины – или продукт их гениальности, как в «Хирурге», или приложение к ней, как в «Женщинах Лазаря». Но уже в «Безбожном переулке» появляется девушка Маля, которая сводит с ума талантливого московского врача и рушит его карьеру. А в романе «Сад» – девушка Туся, которая всех сводит с ума, в том числе и своего спасителя и фактически духовного отца врача Мейзеля. Вы пересмотрели свои гендерные предпочтения? Будете смеяться, но я сам их пересматриваю. Давно заметил, что перед какой бы читательской аудиторией я ни выступал, в зале на девять женщин приходится один мужчина. Всегда именно так, в любом городе, даже в любой стране. Для кого же я тогда пишу?

Марина Степнова: Я для себя пишу, это совершенно точно. И всегда так было. Просто на какие-то вопросы легче ответить, когда твой герой – мужчина, на какие-то – когда женщина. Кто это потом будет читать, кому это понравится, а кому – нет, все равно не угадаешь. Да и не нужно.

В романе «Сад» вы вдруг обратились к XIX веку. И в нем появляется абсолютно реальный исторический персонаж – старший брат Ленина, Александр Ульянов, казненный за подготовку убийства Александра III. Но вы обошлись с ним как-то уж очень вольно: у вас это не суровый террорист, а нежный юноша, кажется, даже влюбленный в своего друга-монархиста. Насколько писатель имеет право «играть» с историческими персонажами?

Марина Степнова: К счастью, само понятие «художественный вымысел» пока позволяет авторам обращаться с героями так, как им вздумается. В том числе с историческими персонажами. Не мне вам про Льва Николаевича Толстого рассказывать – он в «Войне и мире» с историческими персонажами тоже весьма вольно обращался, но ведь не за это мы роман любим. Фактологическая точность нужна в диссертациях, а с писателей – какой спрос? Про реального Александра Ульянова – притом что он был в советское время практически канонизирован – мы почти ничего не знаем, в том числе и из-за этой канонизации. А ведь это интереснейший был человек! Вовсе не суровый террорист, а именно нежный юноша, тихий, с задатками выдающегося ученого. Политикой вообще никогда не интересовался – и потом вдруг влетел в эту кровожадную историю со всего маху. Зачем? Почему? Выглядело как своеобразное самоубийство, и многие об этом вспоминали потом. Саша Ульянов после задержания умолял товарищей валить все на него, даже следователи поражались, пытались его отговорить. Мне кажется, что в его жизни произошла какая-то личная трагедия, совершенно несовместимая с жизнью, и он решил, что вот так уйти будет благородно. Причину этой трагедии я и попыталась смоделировать в романе, а что было на самом деле с настоящим Александром Ульяновым мы, может быть, так никогда и не узнаем.

Возможно, я ошибаюсь, но в «Безбожном переулке» и в «Саде» есть одна спорная тема. Россия – потрясающе интересная страна, но как бы… вечно больная. Здоровый, правильный образ жизни – на Западе. Поэтому главному герою «Безбожного переулка» больше нравится быть слугой на итальянской ферме, чем успешным врачом в Москве. И наоборот, врач Мейзель в «Саде», обрусевший немец, бьется как рыба об лед, чтобы наладить медицину в российской провинции, но постоянно терпит фиаско. И тут дело не в политике, не в патриотизме и прочих вещах, на которых сегодня многие просто свихнулись. Тут более серьезная проблема, которую в поэтической форме выразил Пушкин: «Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут / Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны; / Громада двинулась и рассекает волны. / Плывет. Куда ж нам плыть?..» Куда ж нам плыть, Марина?

Марина Степнова: Я не знаю, к сожалению, куда нам плыть. И уж точно не считаю, что здоровый и правильный образ жизни есть на Западе или на Востоке, хотя бы потому, что много путешествую, а бывает, и довольно подолгу за пределами России живу.

Нет стран, заселенных ангелами, везде живут люди, а они базово примерно одинаково устроены в любой стране. Хорошее в них борется с плохим с переменным успехом.

Но вот тонкие настройки – другое дело. Например, везде люди воруют, но не во всех странах этим гордятся как славной исторической традицией. И коррупция есть абсолютно везде, потому что везде люди ищут выгоды для себя и для своих. Но все же есть страны, где разоблаченные коррупционеры уходят в отставку, с позором, с треском. А где-то они получают ордена и новые министерские кресла. Лично мне, конечно, больше нравится, когда плохие поступки порицаются не только обществом, но и государством. Законы должны работать одинаково для всех, иначе это не законы.

Пока вы писали роман «Сад», где остро стоит вопрос о воспитании детей, вы сами стали мамой. Сейчас самый больной вопрос о воспитании – о возможном или невозможном насилии над ребенком. Можно ли детей наказывать, заставлять что-то делать, лишать радостей за какие-то проступки? Как это пытается делать Мейзель в отношении Туси, но быстро понимает, что поступает неправильно. В XIX веке детей розгами пороли, включая и царских отпрысков. В ХХ по попе били и в угол ставили. Сегодня нельзя?

Марина Степнова: В «Детстве» Горького есть диалог, помните? Алеша спрашивает у бабушки: маленьких всегда бьют? И она спокойно отвечает: всегда. Это очень страшно, потому что это была тысячелетняя традиция. Притом что родители всегда по большей части любили своих детей и только добра им желали. Мало кто хочет воспитать мерзавца, все пытаются хорошего человека вырастить. Но еще страшнее, что порка или ее отсутствие не дают желаемого результата. Точнее, никто так и не понимает, что именно этот результат дает.

Меня саму не били родители никогда, несмотря на то что я росла в те времена, когда шлепок и подзатыльник были основными педагогическими приемами. Сейчас уже несколько поколений непоротых выросло – и знаете, что я вижу? Какую странную смену парадигмы? В текстах молодых писателей (а я очень много таких текстов читаю – как преподаватель литературного мастерства в CWS) все чаще главный отрицательный герой и главный источник зла – это мама. Та самая мама, которая веками в литературе была – символ святости, доброты. И, что еще удивительнее, мать сегодня – злодейка не потому что била, а просто потому, что – была. Запрещала, воспитывала, не пускала на танцульки, работала не на той работе, ходила в некрутом (или слишком крутом) платье. Это, конечно, страшновато осознавать, когда ты сама – мать. Что как бы ты ни старалась, все равно ребенок будет тебя ненавидеть. Потому что воспитание – это всегда запреты. Манипуляции. Втиснуть ребенка в общественные рамки, не помяв ему душу, невозможно. Не втискивать его – значит превратить в изгоя, изуродовать уже непоправимо. Вот в таких кандалах и приходится родителям плясать. Но все равно – никогда нельзя бить, никого. Ни детей, ни взрослых.

И последний вопрос, который я задаю писателям, пытаясь угадать ответ по их стилю. Вы «сова» или «жаворонок»? Пишете ночью или днем? Скорее всего «жаворонок».

Марина Степнова: Я – сова, которую жизнь усердно перевоспитывает. Я бы рада работать ночью, но поскольку не могу позволить себе спать потом до обеда, то пишу, когда есть время. То есть – примерно никогда.

Редакция «Года Литературы» сердечно поздравляет Марину Степнову с юбилеем, который она отмечает 2 сентября, в день публикации этого интервью.

Марина Степнова | Читать Россия

Родился: 1971 год

Quick Study: Марина Степнова — писатель-фантаст, сценарист, литературный переводчик.

Степнова Файл: Марина Степнова изучала перевод в Литературном институте. С 2003 года она публикует художественную литературу — рассказы — в престижных «толстых» литературных журналах. Ее дебютный роман « Хирург » был опубликован в 2005 году, а затем переиздан в 2012 году после ее второго романа « Женщины Лазаря ». завоевал признание критиков и публики.Ее третий роман Уроки итальянского ( Безбожный переулок ) вышел в 2014 году, а сборник рассказов Где-то рядом с Гроссето — в 2016 году. Степнова также перевела пьесу румынского драматурга Михаила Себастьяна «Звезда». без имени », снятого в России и на Украине, и обучали сценарию.

Psssst ………: Степнова имеет честь быть первой женщиной-главным редактором мужского журнала (ныне несуществующего), XXL … Она уже имела опыт работы в мужских журналах после работы в The Bodyguard , отраслевой журнал по вопросам безопасности, в который она присоединилась в начале 2000-х после дипломной работы в Институте мировой литературы, посвященной русскому неоклассику Александру Сумарокову.… Степнова пять лет работала над «Женщины Лазаря» … и верит в счастливый конец…

Места Степновой: Родилась в Ефремове, городе в Тульской области … выросла в Москве, где училась в Литературном институте им. Горького и Институте мировой литературы … живет в Москве, хотя, по ее словам, жить там становится все труднее … Тоскана — любимое место Степновой на земле…

Слово о Степновой: В рецензии на «Литературную газету » Лев Пирогов писал, что в книге Степновой « Женщины Лазаря »: «Многие персонажи Степновой — уроды и придурки (например, похотливый академик и его чудовищная вдова. ), но почему-то они все еще «ваши» люди.Автор все равно жалеет и любит их. (Можно любить, не прощая.) Прошу прощения, но это выходит за рамки «владения языком», это подлинное, высшее мастерство ».

Степнова на Степнова: Степнова сказала в интервью, что она выросла в семье врачей и хотела стать врачом, но передумала из-за учителя: «Он думал, что я могу добиться большего в литературе, чем в медицине». На вопрос, прав ли он, Степнова ответила: «Не знаю, не мне судить.Но иногда мне кажется, что быть хорошим врачом честнее, чем хорошим писателем. Медицина угодна Богу, а литература — нет ».

О писательстве: На вопрос, мешает ли ее журналистская работа писать художественную литературу, Степнова ответила: «Они занимают совершенно разные части мозга. Иногда мне даже кажется, что это разные полушария. Но проза не мешает мне любить свою работу. Многие считают глянцевую журналистику низким жанром, но это совершенно несправедливо.Несколько поколений мальчиков, которые по разным причинам не привыкли читать книги, узнали о Черчилле или, например, Чингисхане благодаря журналу XXL . Так что мне и моим коллегам нечего стыдиться ».

В другом интервью для Off the Record Степнова сказала о своем художественном творчестве: «Я не люблю писать, это тяжелая, мучительная работа. Я делаю это, потому что считаю себя ответственным за способности, которые мне были даны, я полагаю, при рождении.Бог не дает даров просто так. Если в вас вложился талант вырезать ложки, вырежьте ложки. Не расслабляйся. Потому что кому-то нужны эти ложки ».

О писателях, пишущих о себе: «Вы должны знать, готовы ли вы жить такой жизнью, о которой стоит писать. Если вы просто еще один книжный червь, и ваше самое большое приключение — поездка на троллейбусе без билета, то не стоит писать о себе. Плюс, конечно, лирический персонаж Лимонова и сам Лимонов — разные люди.В конце концов, все, что мы пишем, мы пишем сами. Перенести свои мысли и чувства в другое воображаемое существо, создать выдуманный мир, в который люди начинают верить — вот это настоящая профессиональная задача. Это миссия «.

О так называемой «женской фантастике»: «О женской художественной литературе много говорят, по большей части пренебрежительно, и по большей части критики и читатели-мужчины. Но что я могу сказать? Это так же глупо, как говорить о женской архитектуре, женской физике или женской экономике.В основном бывают только хорошие и плохие тексты, и совершенно безразлично, кто их пишет. Даже енот. Поэтому я не пытаюсь намеренно сдерживаться, когда пишу, и не думаю о критике. Честно говоря, я даже не думаю о читателях, как бы обидно это ни звучало. Я просто рассказываю истории, как могу ».

Степнова рекомендует: В одном из интервью Степнова предсказала, что среди современной русской письменности, вероятно, выживет письмо Линор Горалик. В другом интервью, когда ее спросили, какие книги она чаще всего перечитывает, Степнова ответила, что « Анна Каренина » Толстого и «Дар » Набокова.

Марина Степнова о женщинах Лазаря, литературе, жизни и письме

Марина Степнова (фото: личный архив)

Я услышал о ее книге еще до того, как узнал ее имя — имя, которое в то время для меня ничего не значило. Женщины Лазаря , второй роман Марины Степновой (которая не считает себя писателем, по крайней мере, пока) оказался для меня удивительным и особенным опытом.Я влюбился в ее насыщенный и пикантный текст, в ее тщательно продуманные истории, наполненные нежностью, юмором и остроумными замечаниями, в ее слова, наполненные почти волшебной силой пробуждать образы и эмоции. В какой-то момент книги двое второстепенных персонажей оказались родителями писателя; поэтому, охваченный любопытством, я решил написать ей в Facebook. Марина Степнова оказалась неожиданно приветливой и общительной, ответила на все мои вопросы, хотя и должна была делать это на английском.Идея интервью возникла спонтанно, и я ломал себе голову, пытаясь найти достаточно хороших вопросов для этого случая. Мне хотелось, чтобы мы встретились лицом к лицу, потому что ее ответы вызвали больше вопросов (например, подтвердит ли получение важной литературной премии личность писателя), которые я воздержался от вопросов, поскольку это интервью никогда не закончилось бы. Кто знает, может быть, мы когда-нибудь встретимся, когда желание Марины пожить в Бухаресте на пару месяцев исполнится — и тогда, надеюсь, у нее хватит терпения на все мои вопросы, так как ее имя приобрело вес и значение для я тем временем.Не знаю, читали ли вы «Женщин Лазаря», но я призываю вас открыть книгу, где бы вы ее ни нашли, и прочитать пару страниц: может быть, этот роман в конце концов предназначен для вас.

Только примерно через 50 лет после смерти автора станет ясно, чего на самом деле стоят ваши тексты. T Чтобы стать (или нет) частью литературной истории, вы должны умереть, это цена.

E.Р .: Кто такая писательница Марина Степнова? Ваше имя начинает становиться известным и в Румынии в связи с недавней публикацией вашего второго романа «Женщины Лазаря», очень хорошо принятого в России и получившего премию «Большая книга». Когда и как вы начали писать?

М.С .: Я думаю, что нет такого писателя, как Марина Степнова. Еще нет. Писатель — это судьба. Все, что я сделал, это написал несколько книг. Конечно, я очень рад, что мои книги понравились читателям и даже критикам, но этого недостаточно, чтобы стать настоящим писателем.Только примерно через 50 лет после смерти автора станет ясно, чего на самом деле стоят ваши тексты. Итак, чтобы стать (или не стать) частью литературной истории, вы должны умереть, это цена.

С детства я любил сочинять рассказы и очень много читал — и это хороший шаблон, чтобы начать писать. Так я и поступил, когда мне было около 16 лет. 🙂 К счастью, я пишу очень медленно и усердно, поэтому читателям нечего бояться. Их книжные полки не рухнут от моих сочинений.

E.C.: С 1997 года по прошлый год вы работаете в журнале XXL. Как твоя работа в глянцевом журнале, тем более мужском, сочеталась с написанием серьезных романов? На первый взгляд, эти два действия не связаны друг с другом. Возможно, ваши читатели ожидали, что главный редактор журнала XXL напишет эротику или чиклиты, но я мог видеть, что «Женщины Лазаря» были совсем другого типа: умные, остроумные, очень хорошо написанные и в современной русской литературе стоит на одном уровне с романами Людмилы Улицкой.Получали ли вы отзывы читателей журнала XXL по поводу опубликованных вами книг?

М.С .: Вы абсолютно правы, редактирование и написание книг — это даже не два разных вида деятельности, это две разные части вашего мозга. Мне всегда нравилась моя работа в журнале, у нас была отличная команда, и наш журнал был забавным и довольно умным. Но все это не имело ничего общего с моими книгами. Даже стилистически мои статьи и мои книги выглядят так, как будто их написали два разных человека.И это нормально, с моей точки зрения. Творчество — это область абсолютной свободы и очень личное дело. Но на работе, даже в лучшем случае, вы делаете то, чего хотят другие, а не то, что хотите вы сами.

У меня всегда были хорошие отношения с читателями журнала, некоторые из них продолжают писать мне до сих пор. Я знаю их мнение, они вежливые люди, меня не винят и не критикуют. Что думают другие — не знаю, могу только надеяться, что не слишком многих разочаровал.

E.C .: Кажется, вы десять лет жили в Кишиневе и в колледже изучали румынский язык — более того, вы даже перевели пьесу Михаила Себастьяна «Безымянная звезда». Как вы пришли к изучению этого языка? Вы все еще практикуете это? А вы были в Румынии?

М.С .: Действительно, я 10 лет прожила в Кишиневе, это город моего детства, он мне до сих пор дорог. Я, как и все, изучал румынский в школе, но ничего особенного из этого не вышло. Еще в школе изучала арифметику, но пока еще умею считать только на калькуляторе.Так что сознательно я начал изучать румынский только в Москве, в Литературном институте. У меня был замечательный профессор Татьяна Свесникова, которая любила румынский язык и хорошо знала румынскую литературу. Она вселила в меня эту любовь. Мы начали читать «Безымянную звезду» на занятиях, просто чтобы попрактиковаться, а потом я решил перевести ее на русский язык, потому что влюбился в нее.

К сожалению, я потерял большую часть своих навыков в румынском, потому что в Москве мне не с кем поговорить, и каждый язык требует постоянной практики.Но когда я бываю в Молдове или Румынии, я стараюсь говорить как можно больше, хотя иногда делаю ужасные ошибки. К счастью, люди очень снисходительны и все это терпят.

Я очень люблю Бухарест, это действительно замечательный город. Я знаю, что некоторые называют его «маленьким Парижем», но он больше напоминает мне Вену. Бухарест тоже очень литературный город, это чувствуется в воздухе. Я бы хотел пожить в Бухаресте несколько месяцев, чтобы просто гулять и писать.

Я просто хотел написать рассказ о маленькой балерине, которая не хочет танцевать и хочет быть обычным человеком.

E.C .: «Женщины Лазаря» произвели фурор среди российских читателей, и роман уже распродан в издательстве в Румынии. Только прочитав сам, я понял, почему. Как вам пришла в голову идея создания такой сложной истории, построенной на нескольких уровнях, в которой личность гения проявляется с точки зрения женщин, которых он любит, изображенных, в свою очередь, таким мелким и необычным образом? Были ли у вас реальные модели ваших персонажей?

М.С .: Я просто хотел написать рассказ о маленькой балерине, которая не хочет танцевать и хочет быть обычным человеком. Потому что талант — непростая вещь, и он не всегда делает вас счастливыми. Книга довольно скоро меня захватила, она стала разрастаться и превратилась в большой роман о доме, любви и семье. О России. Просто так получилось.

Почти все в романе — кроме исторических персонажей — вымышленные. Мне нравится придумывать свои истории, а не пересказывать чужие. Это сложнее, но и интереснее.

E.C .: В какой-то момент в вашей книге два второстепенных персонажа, Элиа и Исаак, оказываются вашими родителями. Насколько я понял, ваш отец на самом деле родился в Бессарабии, а ваши родители до сих пор живут в Кишиневе. Мне было интересно, насколько их история, как вы описали ее в своей книге, реальна? Действительно ли ваши бабушки — русская Валя из Воронежа и еврейка Анеле из молдавских Фэлешти — прошли через все эти ужасающие испытания во время принудительного выселения?

М.С .: Действительно, прототипы Элии и Исаака — мои родители, а русская Валя из Воронежа и еврейка Анеле из молдавских Фэлешти — мои бабушки. Это редкий случай, когда в моей книге появляются настоящие, а не вымышленные люди. Мои мать и отец были эвакуированы во время войны, это тоже правда. Но они были на расстоянии почти 100 км друг от друга и познакомились после войны, когда выросли. Я хотел дать им возможность побыть вместе еще немного. К сожалению, этой весной умер папа, и даже думать об этом больно.Он и моя мама прожили вместе 54 года.

E.C .: Некоторые читатели были потрясены той частью, в которой вы говорите о бесчеловечном обращении в балетной школе в Энске, где учителя разрешают тринадцатилетним девочкам курить, чтобы одурачить их голод. Это слишком шокирующе, чтобы поверить, но в свете других ваших критических замечаний, высказанных на протяжении всего романа, похоже, что вы действительно критикуете институт знаменитого русского балета. Как вы узнали о закулисной ситуации?

М.С .: О, это абсолютно верно! Многие в балете начинают курить довольно рано, потому что это утоляет голод. И действительно, во время учебы детям приходится переносить массу лишений, которые обычным людям кажутся невозможными. За великой красотой классического русского балета скрывается большой труд, большое унижение и большое самоотверженность. И подавляющее большинство студентов действительно жертвуют собой во имя искусства. Я никого не критикую; Я восхищаюсь балетными людьми, их силой воли, мужеством и терпением.Мне просто было интересно показать балерину, для которой балет — не большая цель, а житейский ад.

Мне очень не нравится, что сейчас в России есть тенденция делить мир на друзей и врагов. Искать врагов — глупое дело, надо искать друзей.

E.C .: События в «Женщинах Лазаря» подходят к концу в конце 1990-х годов, и роман содержит несколько остроумных наблюдений и критики по социальным и политическим аспектам, сделанных с юмором и сарказмом, часто в форме аллегорий.Говоря о русских, вы говорите, что они честные, добрые и трудолюбивые люди, но ими движет простой, в чем-то наивный идеализм. Русские люди верили в идеальную Советскую власть, но не в реальную, конкретную, которая обманывала их ожидания. Как сегодня российский менталитет, как люди видят прошлое и каким видят будущее? Вы бы написали книгу, в которой бы прокомментировали недостатки и изъяны современной России?

М.С .: Я думаю, что люди во всем мире хотят верить в лучшее, и россияне не исключение.20 век был тяжелым для всех в мире, а 21 век начался с неприятностей. После распада Советского Союза многое в России изменилось, и не в лучшую сторону. Люди стали жестче, теперь они больше думают о себе. Человеческие чувства обесценились, и это печально. Но мы получили кое-что взамен — свободу говорить то, что мы действительно думаем. И подумать о том, что мы говорим. И, конечно же, свобода путешествовать по миру.

Мне очень не нравится, что сейчас в России есть тенденция делить мир на друзей и врагов.Искать врагов — глупое дело, надо искать друзей. Изоляция означает падение страны, это тупик. И история это только подтверждает.

E.C .: О чем другие ваши романы? Как вы думаете, какой из них больше всего понравится румынским читателям? Если бы это было не так сложно, я бы начал изучать русский язык, чтобы иметь возможность читать ваш последний роман «Безбожный переулок» (понятия не имею, что это значит), но я надеюсь, что в ближайшем будущем он будет переведен на румынский язык.

М.С .: Я бы не советовал использовать свои книги для изучения русского языка. Есть Набоков, Бунин, Пушкин — у них есть чему поучиться. Кроме того, моя новая книга «Безбожный переулок» (в переводе — «Уроки итальянского») — о современной России, как она изменилась. Как изменились люди и даже вещи вокруг. В мире (и не только в России) снова наступают темные времена. К моему великому сожалению. Поэтому роман получился грустным. Я не знаю, будет ли он переведен на румынский язык или нет, это решать издателям, а не мне.Но мне бы очень хотелось, потому что румынские читатели прекрасны. После того, как был опубликован румынский перевод «Женщин Лазаря», я понял, что мне повезло не только с переводчиком — фантастической Антоанетой Олтяну, но и с читателями. «Женщины Лазаря» переведены на 22 языка, но больше всего писем я получила из Румынии.

E.C .: Ваш стиль письма, который я любил, свежий и почти волшебный благодаря своей способности передавать чувства и образы.Какие авторы сформировали и повлияли на ваш стиль письма, если таковые имеются? Я заметил, что в «Женщинах Лазаря» вы часто ссылаетесь на Набокова и Пушкина, хотя некоторые замечания могут быть истолкованы как ирония по поводу их расходов.

М.С .: Я много читаю, и мои любимые писатели, их тексты становятся частью меня. Думаю, так формируется авторский стиль. Я все время говорю, что стиль похож на отпечаток пальца. Но отпечаток пальца состоит из множества строк, каждая из которых — это книга, которую вы прочитали, ваши эмоции, ваши наблюдения.Но умение писать — это врожденный дар. Как музыкальный слух — его можно развивать, а можно испортить.

Не думаю, что надо бояться предшественников, большие корни дают большую силу.

E.C .: При таком количестве литературных гигантов, возвышающихся над современными русскими авторами, как найти свой путь, чтобы избежать тени Толстого или Достоевского? Как сегодня литературная жизнь в России?

М.С .: Не думаю, что надо бояться предшественников, большие корни дают большую силу. Невозможно думать о литературе без Толстого и Достоевского, не только русской. Но меняется мир, меняется стиль, меняется ритм жизни, и это дает нам возможность писать новые книги, по-другому смотреть на жизнь. В России много великих писателей — Евгений Водолазкин, Михаил Шишкин, Захар Прилепин, Людмила Улицкая, Андрей Волос. Но только время может решить, кто из них навсегда останется в литературе.

E.C .: Как насчет российской публики, ведь чтение — важная часть жизни людей? Как вы думаете, чего они ожидают от современных авторов?

М.С .: В России всегда с особым энтузиазмом читали. Здесь каждый писатель и поэт — пророк. Люди до сих пор уверены, что писатели знают ответы на все их вопросы, особенно на самые сокровенные. Конечно, это не так. Но это очень мило. Литература в России больше и важнее самой жизни.

E.C .: Я так понял, у вас в Москве уроки письма преподавали. Что вы можете посоветовать тем, кто мечтает когда-нибудь написать книгу? Как вы заявили в другом интервью, действительно ли вы считаете, что писательская работа — это работа, которой можно научиться, или для этого требуется гораздо больше?

М.С .: Я искренне верю, что письмо — это профессия. Трудно и красиво, но все же профессия, которой можно научиться. Во всем мире есть много школ письма, и это правильно.Есть много людей, которые хотят и могут научиться писать, и их нельзя лишать этой возможности и этого счастья. Другое дело, что настоящее творчество требует таланта. Что может дать только Бог. Как я уже сказал, вы не можете просто родиться большим, настоящим писателем, вы должны жить как один и вы должны умереть как один.

* Роман Марины Степновой «Женщины Лазаря» выйдет на английском языке в октябре в World Editions (см. Страницу издателя).
** Мой обзор «Женщины Лазаря», к сожалению, на румынском языке, находится здесь.

загрузка ..

Книжная полка Лизока: 2015

16 октября, а значит, кекс вернулся! Если есть кекс, чтобы съесть в этом году, его будут есть во Флориде … и поскольку я пишу это отправьте сообщение перед поездкой, я не могу сказать, жарко, солнечно, влажно, красиво, или что-то еще (гроза?) в Неаполе, но я могу быть уверен, что это будет приятно увидеть моих родителей, тётю и двоюродных братьев на семейной свадьбе.

Независимо от погоды, я благодарю всех вы, кто читает блог, регулярно или от случая к случаю. Я рада так много из вас кажется, он находит это полезным и / или приятным! Спасибо.

Я не собираюсь публиковать отзывы: самое главное, чтобы нерусские читатели действительно могли понять и ценю русскую художественную литературу в английском переводе. Я уже знал это, и ты, наверное, уже знал об этом, если вы читаете этот пост в блоге, но я продолжаю сталкиваться с стереотипы о русской художественной литературе, которые вы, наверное, тоже слышите: книги (тоже) длинные, (слишком) серьезные, (слишком) пьянящие, и (слишком) все прочие вещи.Хотя я думаю, что это медленно меняется, иногда мне кажется, что есть какая-то реакция Павлова: когда я слышу «русскую фантастику», возникают мысли о тяжелом, нечитаемом материале, который слишком серьезен для простых смертных, чтобы закончить книгу за одну жизнь. (Хм, может меня это беспокоит ?!) to Laurus были особенно обнадеживающими, не только потому, что было опубликовано изрядное количество обзоров, — знает издание Oneworld Publications, которое как раз случайно опубликовало в Великобритании книгу Марлона Джеймса «Краткая история семи убийств ». своих книг и своих читателей, и делает фантастическую работу по выпуску своих книг, но потому что рецензенты (и не только эти, но и другие, из отраслевых изданий) так высоко оценивают игру Водолазкина со временем и языком.Я рада, что дошла до перевода.

Все «мои» переводы — это, конечно же, коллективные усилия, которые привлечь мою коллегу Лизу Прудовскую, которая проверяет черновики каждой из моих книг, плюс главных редакторов, редакторы, корректоры, друзья и коллеги со специальными знаниями конкретных связанных тем. Также замечательно работать с авторами — всеми вышеперечисленными — которые так терпеливо отвечал на мои странные вопросы о горизонте и гибкости слова и выражения, которые они используют. Спасибо всем, кто помог, и спасибо всем, кто покупал и / или спрашивал о моих переводах.Я ценю ваше доверие! Художественный перевод — не всегда (во всяком случае, не всегда) одинокий профессия это воображается.

Переходя к статистике блога, я начну с прошлогодних линия. «Google Analytics предоставляет меньше интересных данных о поисковых запросах, дней, но еще много о географии и популярных публикациях »:

География. Как в лет назад Соединенные Штаты продолжают лидировать по посещаемости, после Соединенным Королевством, Россией, Канадой и Германией.В десятке стран по однако больше всего читают читатели из Нидерландов и Франции, с 2,02 и 1,84 страницы / сеанс, соответственно, и более двух минут для средняя продолжительность тоже. По городам в первую пятерку входят Нью-Йорк (не указан), Лондон, Москва и Оксфорд, недалеко от Арлингтон-Хайтс; Я перечислю это для компенсации (не установлено).

Обычный и нечетный поиск Условия. Раньше это была моя любимая категория, но в этом году это «(не при условии) », который опережает многих, многих, многих тысяч в следующем семестре, который равно «(не задано)».Остальная десятка довольно унылая, с вариациями очевидно, создан людьми, ищущими легкого русскоязычного чтения. Я с радостью скажу, что единственное имя в десятке лучших — это то, которое я знаю: «марина Степнова ». Несколько слов, которые меня обрадовали: произношение денисова, лучшее компромисс в компромиссе довлатов, кот манхэттен хай лайн, меховая шапка символика в др живаго, я не люблю русские зимы, а война и мир Наташа известные отрывки флирта. Я остановлюсь на этой радостной ноте!

Напоследок еще одно огромное и сердечное всем спасибо за ваши визиты, комментарии, заметки и любовь к русской литературе.Видеть ты снова в следующем году на еще один кекс! А пока подписываюсь из Флориды.

«Исторический центр Неаполя, Флорида»

Марина Ровнер — факты, биография, карьера, собственный капитал

Марина Ровнер приблизительный капитал, зарплата, доход, автомобили, образ жизни и многие другие данные были обновлены ниже.

Давайте проверим, Насколько богата Марина Ровнер в 2021 году ?

Марина Ровнер Собственный капитал 2022 год

Марина Ровнер выручка 1 доллар.1 млн в 2022 году. Это приблизительный прогноз того, насколько богатым является Марина Ровнер , и он может варьироваться в диапазоне от 994,3 тыс. До 1,5 млн долларов.

Год	Оценка
Декабрь 2022 г.	61,4–153,6 тыс. Долл. США
Ноябрь 2022 г.	66,7–121,6 тыс. Долл. США
Октябрь 2022 г.	50,8–161,8 тыс. Долл. США
Сентябрь 2022 г.	42,6 тыс. — 87 долларов.1K
Август 2022 г.	49,9–118,4 тыс. Долл. США
Июль 2022 г.	76,9–108,8 тыс. Долл. США
Июнь 2022 г.	78,7–110,6 тыс. Долл. США
Май 2022 года	81,6–137,6 тыс. Долл. США
Апрель 2022 г.	41,9–101,9 тыс. Долл. США
Март 2022 г.	57–87,2 тыс. Долл. США
Февраль 2022 г.	66,6–92 тыс. Долл. США
Январь 2022 г.	58 долларов.6–86,1 тыс. Долл. США

Марина Ровнер Состояние в 2021 году

Выручка Марины Ровнер в 2021 году составит 2 миллиона долларов. Это приблизительный прогноз того, насколько богатой является Марина Ровнер , и он может варьироваться в диапазоне от 749,8 тысяч до 1,3 миллиона долларов.

Год	Оценка
Декабрь 2021 г.	71,6–91 тыс. Долл.
Ноябрь 2021 г.	80,8 тыс. — 141 доллар.4К
Октябрь 2021 г.	67,1–115,8 тыс. Долл. США
Сентябрь 2021 г.	64–137 тысяч долларов
Август 2021 г.	44,5–150 тыс. Долл. США
Июль 2021 г.	58,6–148,7 тыс. Долл. США
Июнь 2021 г.	77,5–109,5 тыс. Долл. США
Май 2021 года	44,4–188 тыс. Долл. США
Апрель 2021 г.	69,9–122,9 тыс. Долл. США
Март 2021 г.	49 долларов.5 000–132,3 000 долл. США
Февраль 2021 г.	51,8–98,3 тыс. Долл. США
Январь 2021 г.	77,1–129,6 тыс. Долл. США

Марина Ровнер Чистая стоимость 2020

Выручка Марины Ровнер в 2020 году составит 1,3 миллиона долларов. Это приблизительный прогноз того, насколько богата Марина Ровнер , и может варьироваться в диапазоне от 861,4 тысячи до 1,2 миллиона долларов.

Год	Оценка
Декабрь 2020	$ 83.2 000–110,5 000 долл. США
Ноябрь 2020	73,7–114,3 тыс. Долл. США
Октябрь 2020	78–110,5 тыс. Долл. США
Сентябрь 2020	76,3–117,6 тыс. Долл. США
Август 2020	43,3–128,8 тыс. Долл. США
Июль 2020	60,2–127,9 тыс. Долл. США
Июнь 2020	82,2–104,6 тыс. Долл. США
Май 2020	$ 55,3 тыс. — 153 $.4К
Апрель 2020	72,7–157 тыс. Долл. США
Март 2020	44,5–104,1 тыс. Долл. США
Февраль 2020	47–86,5 тыс. Долл.
Январь 2020	64,6–117,8 тыс. Долл. США

Марина Ровнер Чистая стоимость 2019

Выручка Марины Ровнер в 2019 году составила 1,2 миллиона долларов. Это приблизительный прогноз того, насколько богата Марина Ровнер , и может варьироваться в диапазоне от 805 тысяч до 1 доллара.2М.

Год	Оценка
Декабрь 2019	65,8–116,4 тыс. Долл. США
Ноябрь 2019	52,8–89,3 тыс. Долл. США
Октябрь 2019	57,5–141,1 тыс. Долл. США
Сентябрь 2019	60,4–123,6 тыс. Долл. США
Август 2019	45,3–117,2 тыс. Долл. США
Июль 2019	44 доллара.5 000–117,8 000 долл. США
Июнь 2019	81,8–93 тыс. Долл. США
Май 2019	73,9–101,8 тыс. Долл. США
Апрель 2019	44,4–131,1 тыс. Долл. США
Март 2019	67,2–103,7 тыс. Долл. США
Февраль 2019	80,3–120,5 тыс. Долл. США
Январь 2019	45–124,1 тыс. Долл.

Марина Ровнер Чистая стоимость 2018

Марина Ровнер выручка 1 доллар.2 мес. В 2018 г. Это приблизительный прогноз того, насколько богатым является Марина Ровнер , и он может варьироваться в диапазоне от 829 тыс. До 1,9 млн. Долл. США.

Год	Оценка
Декабрь 2018	70,1–106,7 тыс. Долл. США
Ноябрь 2018	68,5–88,5 тыс. Долл.
Октябрь 2018	46,1–134,4 тыс. Долл. США
Сентябрь 2018	60,2 тыс. — 90 долларов.1K
Август 2018	59,7–158,3 тыс. Долл. США
Июль 2018	81–124,4 тыс. Долл. США
Июнь 2018	44,1–158,8 тыс. Долл. США
Май 2018	58 000–139,9 000 долл. США
Апрель 2018	42,4–99,5 тыс. Долл. США
Март 2018	69,8–107,1 тыс. Долл. США
Февраль 2018	64,7–112,4 тыс. Долл. США
Январь 2018	56 долларов.7 000–104,1 000 долл. США

Марина Ровнер Чистая стоимость 2017

Выручка Марины Ровнер в 2017 году составила 1,4 миллиона долларов. Это приблизительный прогноз того, насколько богата Марина Ровнер , и может варьироваться в диапазоне от 895,2 тысячи до 1,7 миллиона долларов.

Год	Оценка
Декабрь 2017 г.	77,1–88 тыс. Долл.
Ноябрь 2017	63,5 тыс. — 143 доллара.5K
Октябрь 2017	55,8–152,4 тыс. Долл. США
Сентябрь 2017	82,6–127,1 тыс. Долл. США
Август 2017	69,2–107,7 тыс. Долл. США
Июль 2017	63,5–109,1 тыс. Долл. США
Июнь 2017	47,2–84,6 тыс. Долл. США
Май 2017	59,8–123,8 тыс. Долл. США
Апрель 2017	56,8–154,8 тыс. Долл.
Март 2017	62 доллара.1 тыс. — 149,9 тыс. Долл. США
Февраль 2017	80,3–153,9 тыс. Долл. США
Январь 2017	80,7–85 тыс. Долл.

Марина Ровнер Чистая стоимость 2016

Выручка Марины Ровнер в 2016 году составила 1,6 миллиона долларов. Это приблизительный прогноз того, насколько богата Марина Ровнер , и может варьироваться в диапазоне от 969,5 тысяч до 1,7 миллиона долларов.

Год	Оценка
Декабрь 2016 г.	73 доллара.1000–120,9 тыс. Долл. США
Ноябрь 2016	80,1–163,8 тыс. Долл. США
Октябрь 2016	46,7–134,2 тыс. Долл. США
Сентябрь 2016	75,7–111,3 тыс. Долл. США
Август 2016	64,1–84,9 тыс. Долл. США
Июль 2016	61,1–131,3 тыс. Долл. США
Июнь 2016	80 000–159,6 000 долл. США
Май 2016	56,6 тыс. — 115 долларов.2K
Апрель 2016	57,4–130,4 тыс. Долл. США
Март 2016	48,8–120,2 тыс. Долл. США
Февраль 2016	74,7–144,1 тыс. Долл. США
Январь 2016	45,8–89,2 тыс. Долл.

Это общий прогноз состояния Марины Ровнер . Оценка охватывает последние 5 лет и приближается к следующему году. См. Выше, чтобы узнать, сколько денег зарабатывает Марина Ровнер в год.

Приведенный выше диапазон показывает оценку, основанную на оценке, полученной на основе общедоступной информации о спонсорстве или других источников, найденных в Интернете. Это обобщенные данные из проектов Марины Ровнер , существующих в репозитории AidWiki. Это приблизительная величина дохода, рассчитанная AidWiki, и может не соответствовать реальной сумме.

Итальянский лес — Марина Степнова | Stille haakjes, onzichtbare tandjes

Als je de plot vluchtig samenvat, lijkt Maria Stepnova’s jongste geesteskind Italiaanse les zo op het eerste gezicht wel een sentimentele keukenmeidenramenter, void. maakt daar kennis met de geneugten des levens, maar dan — stel je voor — gaat het toch nog mis.We zouden Stepnova (1971) echter tekortdoen door dit boek weg te zetten als Bouquetreekskitsch, хотите, чтобы Russische staat hoog aangeschreven в de hedendaagse Russische literatuur en Italiaanse les хорошо изучен и улучшен и сложен.

Hoofdpersoon van dit boek — Ogarjov Иван Сергеевич, die zoals приветствуют персонажей van Stepnova (zie bijvoorbeeld ook De vrouwen van Lazarus , het boek waarmee ze internationaal doorbrak) tijdenste van mejn leven de val.Als kind moet hij het stellen встретил «het beproefde, ascetische instrumentarium van een Sovjetjeugd». In de grauwe huurkazernes heerst aan alles tekort:

Het kleingeld werd eerst lange tijd opgespaard in een bruin blik van Indische koffie, met een droeve, boezemrijke hoeri op de zijkant. Дуур. У Iemand было eens getrakteerd. Het werd op grote feestdagen gedronken, встретил тонкий toevoeging van gecondenseerde melk.

Ogarjov wordt liefdeloos opgevoed (‘Moeder strafte hem nooit, maar net als vader prees ze hem ook nooit’) в een deprimerende Moskouse buitenwijk, overigens virtuoos beschreven door Stepnova в een allesbehalve ze 913000 в een allesbehalve ze 9000: 9000 в een allesbehalve ze 9000: waren hier niet eens buitenwijken — gewoon, een paar dorpjes van niks, omwonden, als door een navelstreng, door een verstomde straatweg, bos, een lus van de rivier de Moskva, uiterwaarden, kleine stille datsja’s.Maar opeens был Moskou Verschenen, имел zich overal van alle kanten op gestort, als krachtig deeg dat uit de pan rijst, de kleine dorpjes waren niet eens ontruimd, maar verzaagd, alsof ze van de kaart waren geveegds, ees ees eens ontruimd, en in huner plaza fabriek op, en een flinke ook, met vier gebouwen, en vervolgens waren daaromheen, als om een middeleeuwse citadel, overigens aan dezelfde gestandaardiseerde, algemeen menselijke wetten gehoorzamendken, in eedsara wijkelshomendken, in eedsche wijkelshomee , стевиг, ван бакстин.

Grijze muis Ogarjov ondergaat gelaten en zonder op te vallen het communistische onderwijs, vindt hooguit wat afleiding bij Dostojevski en andere schrijvers die de bibliothecares hem toestopt, of in kunstboeken. De sovjetliteratuur, die enkel uitdrukkingsmiddel — это van een vage ‘nationale gedachte’ en met geen woord rept над «wat het belangrijkst en het interessantst was», boeit hem niet. Grote daden vallen er niet van Ogarjov te verwachten, en ‘zoals dat zo vaak gaat, werd zijn hele verdere leven bepaald door een reeks kleine, ongemerkte stapjes.Stille haakjes, radertjes, onzichtbare tandjes, een lichtblauwe veer, die gewichtloos op de rug van een van vermoeidheid snurkende stier neerdaalt. ‘

De wind van de geschiedenis raast over Rusland, edichwikska, . Tijdens zijn studie medicijnen en legerdienst geeft Gorbatsjov met zijn perestrojka de aanzet voor een kettingreactie die de ondergang van de Sovjet-Unie zal worden. Na zijn afstuderen, kiest Ogarjov gelaten voor een vreugdeloos huwelijk met Antosjka («Op de kliniek kregen ze een set koekepannen met antiaanbaklaag en een friteuse»).

Eindelijk komt er wat passie in het leven van de flegmatieke Ogarjov wanneer hij Malja leert kennen, een jonge Moskouse van rijke komaf voor wie hij Antosjka verlaat. Inmiddels — это de Berlijnse muur gevallen en het tijdperk van de Russische oligarchen en het hyperkapitalisme aangebroken. Ogarjov ziet zijn kans schoon om aan de slag te gaan in een peperdure privékliniek. Het leven lijkt hem toe te lachen, een plezierreisje встретил Малью в Italië kan er gerust af.

Zomergast, romancier en Ruslandkenner Pieter Waterdrinker wees al op een zekere zielsverwantschap tussen Italianen en Russen, wat allebei warmbloedige, passionele, temperamentvolle volkeren lijken te zijn.Iets gelijksoortigs komt bijvoorbeeld ook to uiting in Het bal in het Kremlin, van de Italiaan Curzio Malaparte. Ogarjov en Malja hebben het dan ook prima naar hun zin в Тоскане. Op dit punt begin een stuk dat iets te veel een lofzang vanallerlei zinnelijke geneugten lijkt, maar Stepnova zou Stepnova niet zijn als er geen donkere wolken samenpakten boven het Italiaanse tuinfeest. «De geschiedenis duldt geen aanvoegende wijs», слово на языке het slotstuk opgemerkt, en het lijkt erop dat wie als speelbal van het lot geboren is, niet moet denken dat hij voor de rest van zijn leven mortadella en decorino kan eropin.U weze gewaarschuwd: voor een lichte feelgoodroman bent u bij Stepnova aan het verkeerde adres.

Ein Kaleidoskop der neuen russischen Literatur on JSTOR

Абстрактный

Die russische Literatur ist in Bewegung geraten. Trotz des unsicheren politischen und geistigen Klimas der Путин-Ära verharrt sie nicht länger in Stagnation, sondern bietet bunte künstlerische Vielfalt. Entlang der Buchpreise Национальный бестселлер, Большая книга, Русский Букер и NOS от 2009/10 до Mitte 2013 lässt sich der Diskurs der Literaturkritik verfolgen.Bekannte Namen wie Дмитрий Быков, Александр Терехов, Даниил Гранин, Лев Рубинштейн и Максим Кантор prägen das Bild, neue Namen wie Игорь Вишневецкий, Архимандрит Тихон, Марина Степнова, Натан Дубовицкий, Фигль-унд-Антон Бигльзед, Фигль-унд-Мигльзед literarische Szene. Neben sozialkritischen und künstlerisch Innovationn Autoren stehen vor allm die «neuen Realisten» für einen wichtigen Trend. Augenfällig ist der Vormarsch Religiös gefärbter Werke. Русская литература находится в движении.Несмотря на нестабильный политический и интеллектуальный климат путинской эпохи, он не застопорился, а вместо этого предлагает красочное разнообразие художественного разнообразия. Итоги книжных премий «Национальный бестселлер», «Большая книга», «Русский букер», «НОС» с 2009 по середину 2013 года позволяют следить за дискурсом литературной критики. Знакомые имена, такие как Дмитрий Быков, Александр Терехов, Даниил Гранин, Лев Рубинштейн и Максим Кантор, задают тон картине, а новые имена, такие как Игорь Вишневецкий, Архимандрит Тихон, Марина Степнова, Натан Дубовицкий, Фигл-Мигл, Платон Беседин и Антон Понизовский оживляют литературную сцену.Среди тех авторов, которые являются новаторами в плане художественного мастерства и социальной критики, «новые реалисты», в частности, представляют собой важную тенденцию. Выделяется продвижение произведений с религиозным влиянием.

Информация о журнале

Osteuropa — это междисциплинарный научный ежемесячный журнал по международным делам и один из ведущих международных журналов в области исследований Восточной Европы. Он охватывает все регионы Востока Европы: от Востока и Центральной Европы через Россию до Средней Азии и от Арктики через Балтику до Кавказа.Он публикуется берлинской Deutsche Gesellschaft für Osteuropakunde (Немецкая ассоциация изучения Восточной Европы, DGO). Osteuropa регулярно издает специальные выпуски по определенным темам; к ним относятся вооруженные конфликты на Украине и на Кавказе, новый авторитаризм в России, Венгрии и других странах, политика памяти (Первая и Вторая мировые войны, советские лагеря), энергетическая и экологическая политика.

Информация об издателе

Как академическое издательство с более чем 50-летними традициями, Berliner Wissenschafts-Verlag (BWV) поддерживает междисциплинарные программы в области права, политики, экономики, истории, а также государственного управления.Региональный акцент делается на исследованиях Восточной Европы и Восточной Европы, исследованиях Северной Европы и истории Берлина, Бранденбурга и Пруссии. BWV выпускает около 150 наименований в год, в том числе около 15 журналов и ежегодников. Совместно с национальными и международными редакторами и исследовательскими институтами мы издаем около 65 книжных серий. Эти работы отражают тесные связи между Berliner Wissenschafts-Verlag и ведущими учреждениями исследовательских и научных столиц Берлина и Потсдама.BWV принадлежит Mediengruppe Deutscher Apotheker Verlag с офисами в Штутгарте, Вене, Берлине, Гамбурге, Мюнхене, Кельне и Бреслау. Издательская группа входит в число 20 ведущих специализированных издательств на немецкоязычном рынке.

Q&A: Лиза Хайден о Премии «Русская книга» за 2016 год | Центр искусства перевода

Сара Кулидж: В конце прошлого года мы стали свидетелями огромного количества литературных наград из России.Леонид Юзефович получил премию «Большая книга», российский букеровский грант и награду «Национальный бестселлер» за фильм Winter Road . Юзефович также вошел в шорт-листы Букеровской премии России и Премии Ясной Поляны. Прежде всего, как вы думаете, почему эта книга попала в так много списков в этом году? Что такого в Winter Road , что понравилось такому количеству судей по всем направлениям?

Лиза Хайден: Много апелляций в Winter Road : Юзефович берет малоизвестные персонажи и события Гражданской войны и использует архивные материалы для создания очень увлекательной документальной литературы.Он историк и замечательный писатель, а это значит, что книга получилась искусной и законченной.

SC: Не могли бы вы объяснить некоторые разногласия вокруг его книги и путаницу по поводу ее классификации?

LH: Я думаю, есть две вещи, которые вызывают споры. С одной стороны — и это больше всего относится к шортлисту Русского Букера — книгу называют «документальным романом», но даже издатель Юзефовича сказал, что это не роман … и миссия Букера — признать «лучший роман года на русском языке». .Другое: Юзефович уже выигрывал награды как «Национальный бестселлер», так и «Большая книга», а затем снова получил эти награды, а также грант Букера в этом сезоне.

SC: Петр Алешковский получил российскую Букеровскую премию 2016 года за книгу «Цитадель », которую назвали «эпической сказкой о современном Дон Кихоте». Как люди отреагировали на победу Алешковского?

LH: Я бы назвал реакцию смешанной! Некоторые читатели, такие как я, не могли прочитать книгу, потому что сочли ее написание слишком трудным, неловким и мелодраматичным.Другим он понравился, потому что он изображает честного человека — археолога.

SC: Евгения Водолазкина «Авиатор» также значился в нескольких списках призов.

Русское издание книги Евгения Водолазкина Авиатор

Вы перевели книгу Водолазкина Laurus (за которую недавно получили премию Read Russia) и, я полагаю, в настоящее время работаете над переводом The Aviator . Как человек, хорошо знакомый с его творчеством, почему вы думаете, что его книги были настолько успешными?

LH: Есть несколько аспектов творчества Водолазкина, которые мне особенно нравятся и на которые, думаю, откликаются и другие читатели.Он пишет очень человечные романы с мягким юмором и историей. Есть ощущение простоты, которое опровергает сложность идей и языка, которое достаточно просто для меня, чтобы читать — я знаю слова и чувствую, часто очень глубоко, то, что он говорит, — но трудно передать на английский язык, потому что я хочу сохранить как его игру слов, так и то, что очень точное, кристально чистое.

SC: Что вы можете рассказать о The Aviator ? Как он соотносится с другими романами Водолазкина?

LH: Авиатор и два других романа Водолазкина — его дебютный, Соловьев и Ларионов и Лавр — превратились в своего рода триптих.Водолазкин очень озабочен природой времени, смерти и тем, что события не повторяются в точности, а, скорее, движутся по спирали, и три романа исследуют эти вещи по-разному. В эпизоде The Aviator человек просыпается с амнезией и начинает вспоминать, кто он, когда родился (1900) и что с ним случилось. Я не хочу говорить слишком много, потому что я буквально (я имею в виду буквально!) Ахнул, когда прочитал, что с ним случилось.

«Я думаю, что гигантские книги никуда не денутся.”

SC: Как вы думаете, почему в списках наград в этом году так много совпадений? Это типично для этих призов?

LH: К сожалению, я думаю, что это довольно типично. Кажется (может быть, это только я?), Что списки стали более похожими в последние годы. Я не уверен, в чем проблема: нехватка номинаций или жюри, приходящее к большому количеству единодушных решений на всех этапах. У меня есть эгоистичные причины, по которым я хочу видеть больше разнообразия в списках: я нашел для себя много новых авторов из длинных и коротких списков.Но что еще важнее, я считаю, что многие авторы заслуживают большего признания.

SC: Россия славится своими гигантскими книгами. Видите ли вы, что в ближайшее время тренд на популярную русскую «большую книгу» ослабеет? Есть ли у вас какие-либо мысли об этом культурном феномене?

LH: Я думаю, гигантские книги никуда не денутся. Как человек, чей любимый роман — Война и мир , я тоже фанат, если книги убедительны. Сейчас я наслаждаюсь 850-страничным калейдоскопом Сергея Кузнецова , который содержит десятки персонажей в десятках глав, действие которых происходит в период 1885–2013 годов.Учитывая шортлисты Big Book и Booker 2016 года, я совершенно поражен тем, что Kaleidoscope не попал в эти списки.

SC: Вау, это много для одной книги. Что такого особенного в Kaleidoscope ?

LH: Мне нравится читать о потрясениях и о том, как они влияют и даже соединяют персонажей, которые появляются и исчезают из глав, как части в калейдоскопе. Я примерно на полпути, и о войне было много: Первая мировая война, Вторая мировая война, многочисленные войны в Афганистане, холодная война … Также много говорится об идее конца истории, упоминания Ницше о том, что Бог есть мертв, и многочисленные ссылки на литературу: Сердце тьмы и Остров доктора Моро сначала приходят на ум.(У романа есть обширная библиография источников вдохновения.) Мне нравится не знать, чего ожидать, когда я начинаю новую главу.

SC: Я уверен, что некоторым переводчикам будет страшно взяться за такой долгий проект. Каково это переводить такие массивные книги? Это требует какой-то выносливости? У вас когда-нибудь возникали проблемы с переводом?

LH: Я никогда не переводил настолько большой книги! Самым длинным в моем списке является книга Гузель Яхкиной «Зулейха открывает глаза », вес которой составляет относительно ничтожные 106 000 слов (пятьсот страниц).В некотором смысле, я думаю, что короткие рассказы труднее, чем длинные романы, потому что у вас так мало материала, на который можно продолжить создание англоязычной поэтики для перевода. Работа над романами начинается для меня очень медленно — мне кажется, что я никогда не закончу, — но затем наступает момент, когда я работаю намного, намного быстрее и чувствую, что мои решения принимаются легче. Однако последние черновики всегда являются моей самой большой проблемой: мне нравится ощущение, что книга собрана воедино, но читать последний черновик на бумаге сложно, потому что я делаю разборчивые вещи, такие как проверка опечаток и поиск лучших переводов для довольно коротких список слов, который меня все еще не устраивает.Я читаю последнее чтение на электронном ридере, что довольно весело, потому что книга выглядит по-другому, и я всегда нахожу некоторые неудобные формулировки.

SC: А русские писательницы? Многие ли попали в шорт-лист в этом году?

LH: В этом году в число победителей Большой книги — три награды жюри и три премии читателей — вошли Мария Галина и Людмила Улицкая. Они выиграли три из шести наград. Анна Матвеева также попала в шорт-лист как в этом году, так и в прошлом, когда получила вторую премию от читателей.В прошлом году Гузель Яхина стала лауреатом премии жюри и читателей за фильм « Зулейха открывает глаза », который я перевожу. Также в этом году Нарине Абгарян стала со-обладательницей Премии Ясной Поляны за свою Три яблока упали с неба ; Я тоже перевожу Яблоки .

SC: Как вы думаете, насколько хорошо женщины представлены в русской литературной среде?

LH: Честно говоря, из-за того, как я отношусь к книгам, мне трудно сказать, как какая-либо категория писателей представлена на современной российской литературной сцене.С моей точки зрения, которая довольно ограничена и, конечно, во многом смещена в сторону личного вкуса и взгляда на переводческий потенциал, я вижу много высококачественной художественной литературы от женщин-авторов: помимо упомянутых выше, есть Маргарита Хемлин и Марина Степнова, которых я переводила, а также Алиса Ганиева, Елена Элтанг, Людмила Петрушевская и Татьяна Толстая. И это всего несколько. Даже когда / если в коротких списках не всегда много женщин, я часто получаю очень хорошее представление о качестве, а не о количестве.Я думаю, что результаты Большой книги 2015 и 2016 годов, которые определяются очень большим жюри (я являюсь членом), являются хорошим тому подтверждением. Однако в шорт-лист Букера в этом году женщин не было.

Одна из самых выдающихся женщин в современной русской литературе — Елена Шубина, у которой есть собственный отпечаток в издательстве АСТ: она опубликовала победителей национальных бестселлеров и букеров в этом году, а также всех, кроме одного, лауреатов Большой книги этого года. Плюс лучшие победители Большой книги жюри за последние три года.Она настоящая сила, и у нее отличный нюх на художественную литературу. Она годами редактировала многих хороших авторов. Мне нравится находить ее имя в книгах времен ныне несуществующего Вагриуса, который опубликовал много отличных книг в 1990-х и 2000-х годах: Михаил Шишкин, Олег Павлов и Владимир Маканин — это некоторые из ее авторов Вагриуса, которых я только что взял с полки. . Помимо всего прочего, Елена обладает прекрасным чувством юмора, поэтому разговаривать с ней о книгах очень весело, особенно с учетом того, что я перевожу многих ее авторов.

SC: Кто ваши любимые российские авторы сегодня?

LH: Водолазкин — настоящий фаворит, потому что в его языке есть что-то такое, хм, родное для меня, даже когда предмет очень далек от моего профессионального и личного опыта, как это часто бывает. Я больше смотрю на любимые книги, чем на авторов, и перевожу только те книги, которые мне действительно нравятся и которые я люблю (я очень удачливый переводчик), поэтому я определенно могу упомянуть Маргариту Хемлину, Марину Степнову, Гузель Яхину, Владислава Отрошенко, Вадима Левенталя. , и Нарине Абгарян, но, конечно, их намного больше!

SC: Меня всегда интересовали идиомы на других языках.Есть ли какие-то русские идиомы, которые, по вашему мнению, вошли бы в английский язык? Например, мне всегда хотелось, чтобы мы использовали испанскую идиому «открой ящик грома», которая по сути эквивалентна английскому «открой банку с червями».

Писательница Марина Степнова рассказала о непонимании народа и власти

Кто такая Марина Степнова, автор романа «Сад»

«Срок годности романа — двести лет» – Огонек № 35 (5630) от 07.09.2020

Истинная цена современной литературы станет ясна лет через семьдесят, Интервью

Самый ожидаемый русский роман года – «Сад» Марины Степновой

Марина СТЕПНОВА: Путь писателя — самая невероятная свобода на свете – Учительская газета

Марина Степнова: «Мнение читателей меня не интересует совершенно»

Марина Степнова | Читать Россия

Марина Степнова о женщинах Лазаря, литературе, жизни и письме

Книжная полка Лизока: 2015

Марина Ровнер — факты, биография, карьера, собственный капитал

Марина Ровнер Собственный капитал 2022 год

Марина Ровнер Состояние в 2021 году

Марина Ровнер Чистая стоимость 2020

Марина Ровнер Чистая стоимость 2019

Марина Ровнер Чистая стоимость 2018

Марина Ровнер Чистая стоимость 2017

Марина Ровнер Чистая стоимость 2016

Итальянский лес — Марина Степнова | Stille haakjes, onzichtbare tandjes

Ein Kaleidoskop der neuen russischen Literatur on JSTOR

Q&A: Лиза Хайден о Премии «Русская книга» за 2016 год | Центр искусства перевода

Добавить комментарий Отменить ответ