Должны ли мы простить родителей и обязаны ли их любить — Нож
Автор Дмитрий Смирнов
практикующий экзистенциальный психотерапевт
В современной популярной психологии часто говорят о необходимости прощения. В том числе существует дискурс «как простить родителей». В более грубой форме его часто подают как императив «родителей надо простить». Кто такие эти «родители», что означает «простить» и кому это всё «надо» — часто бывает совершенно непонятно.
Почти любая психотерапия не обходится без родителей, даже если клиент опасливо говорит: «Давайте маму трогать не будем» — и мы ее не трогаем, пока он не заведет в эту тему первым. Но совет «родителей надо просто простить» — слишком примитивный и преждевременный. Более того, он вызывает у некоторых людей смутное сопротивление, а у некоторых — явную боль.
Забегая вперед, скажу сразу: родителей прощать не надо.Основная аргументация адептов прощения строится примерно по одной схеме:
— Это для твоего же блага.
Постоянные негативные эмоции разрушают, простить родителей полезно для того, чтобы каждый раз не «психовать» по их поводу и жить спокойно. Это правда.
— Прошлое не исправить. Бесполезно требовать от родителей другое детство, надо отряхнуться и идти дальше. И это правда.
— Вы уже не ребенок. Дескать, родители вам ничего не должны, пора уже жить своей жизнью и перестать что-то от них требовать. И это правда.
— Они любили вас как умели и дали что могли. Это… частично правда, а иногда и вовсе неправда.
Всё или почти всё правда — а прощать всё равно не хочется! Как же так?
Почему мы злимся на родителейВ жизни ребенка родители — это прежде всего могущественные фигуры в его психике, а не реальные люди. Они образуют мир, в котором ребенок растет, и, вырастая, он оценивает и выстраивает остальной мир по тем же лекалам. Например, если родители много требовали от ребенка, то он, став взрослым, так и живет с глобальным ощущением, что он не дотягивает — и заводит себе жену, которая всегда им недовольна (по крайней мере, ему так кажется).
В вечном споре nature vs nurture («природа против воспитания» — спор о том, что сильнее влияет на человека) родители для ребенка являются и тем и другим: они — это и гены, и воспитание, и среда, и целый мир. Они действительно «делают что могут» и дают что умеют. И обида на родителей — это обида на стартовые условия и на несправедливость жизни, в которой родители — такие же марионетки, как и остальные люди, средство для размножения генов и мемов («воспитания»).
Так что в кабинете терапевта как минимум трое: он, клиент и родители. Цель терапевта — помочь клиенту разобраться в своей жизни по-своему, выстроить жизнь так, как он хочет. Клиенту не помешает «простить» родителей — но ему нельзя об этом говорить раньше времени. Нет, подождите, не разбегайтесь, я всё еще утверждаю, что родителей прощать не «надо».
Есть несколько больных мест, в которые может «попасть» риторика о прощении, и все эти попадания будут вредными (или, как говорят, «нетерапевтическими»).
Большая часть дискурса прощения совершенно неосознаваемо строится на чувстве вины и чувстве экзистенциальной заброшенности, причем — как клиента, так и терапевта.
Сомневаться в любви матери — это табу. Но если посмотреть правде в глаза, то надо признать, что некоторые родители совершенно ужасны, некоторые не любят своих детей, а некоторые и вовсе ненавидят.
«…Ребенок, который чувствует, что он не любим своими родителями, может, как правило, говорить самому себе: „Если бы я был другим, если бы я не был плохим, то они бы любили меня“. Таким образом он избегает того, чтобы посмотреть правде в глаза и осознать ужас от того, что не любим».
экзистенциальный терапевт Ролло Мэй
На моих глазах советский мультик про мамонтенка с песней «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети» приводил клиентов, которым не посчастливилось пережить в детстве заброшенность, в совершенно ужасное состояние. Но правда в том, что так бывает
Здесь мы не рассматриваем обиды на родителей за то, что они не купили тебе пони, — хотя грань, отделяющих плохих родителей от ужасных, поймать сложно, и никакого «гаагского трибунала», могущего вынести окончательный вердикт в отношении родителей, нет. Более того, по-моему, у Винникотта (психоаналитика, специалиста по раннему развитию детей) я видел мысль, что ребенок травмируется тогда, когда разрыв между его потребностями и удовлетворением этих потребностей слишком большой. А это может в том числе значить, что бывают суперчувствительные дети и вполне обычные мамы, которые этим детям недодают — и детей это травмирует. Кто виноват? А никто. Для простоты давайте предположим, что рассматриваем по-настоящему ужасных родителей.Осознать, что это случилось с тобой — что у тебя были такие родители, что уж лучше бы не было, — и таким образом переживать их символическую смерть — довольно невыносимо. И присутствовать при этом в качестве терапевта — тоже, это лишнее напоминание о том, что жизнь ужасна, а мы все одиноки.
Риторика прощения — хороший способ этого трусливо избежать: она дает надежду, что с родителями можно наладить отношения. Но с некоторыми родителями налаживать отношения просто не стоит, а лучше попросту бежать подальше.
Почему психотерапевты поддерживают табуТерапевты, к сожалению, люди, они не хотят показаться монстрами — за исключением хардкорных психоаналитиков. Например, в книге “Psychoanalysis: The Impossible Profession” журналист Джанет Малколм описывает, как к психоаналитику приходит клиент с новостью, что отец умер. Для терапевта высказать сочувствие в такой ситуации — это по-человечески, но не психоаналитически. Настоящий психоаналитик должен отреагировать беспристрастно, чтобы клиент мог, например, выразить радость по этому поводу, которую, начни терапевт социально выражать сочувствие, клиент также социально «проглотит». Но не все — настоящие психоаналитики: некоторым обычным психологам проще дать надежду, а то и вовсе пристыдить, пусть даже и неосознанно.
Другая риторика — это дискурс сыновнего/дочернего долга, и она тоже почти целиком держится на чувстве вины. Если человек в хороших отношениях со своими родителями, он естественным образом помогает и поддерживает их — потому что это то, что мы делаем с близкими, и для этого нам не нужны напоминания о долге. Если же сын не помогает родителям, то это не значит ни что они плохие, ни что он — ленивое мудило, это значит, что у них сложились такие отношения. Какие именно — пусть выясняют на терапии!
Обычно в таком случае принято напоминать о том, что родители нам «что-то дали». Доходит даже до аргументации «раз вы до сих пор живы, значит, мама вас как-то любила». Это необязательно правда: то, что вы живы, демонстрирует только отсутствие убийства — а это недостаточное основание для диагностирования любви. Иногда в качестве последнего довода говорят: «В конце концов, они подарили вам жизнь», — это не шутка, а цитата статьи одного известного лжепсихолога.
Во-первых, жизнь — это не подарок, который можно подарить, а если и так, то с таким же успехом можно почитать жизнь как таковую как таинство, а не каких-то родителей, достижение которых заключается в том, что природа снабдила их органами, которые те потом использовали. Во-вторых, все-таки давайте определимся: если это безвозмездный подарок, тогда какой может быть «долг»? Может быть искренняя благодарность, но ее нельзя вытребовать. Если же это долг, то где две дееспособные стороны и долговые отношения? Ребенка никто не спрашивал, хочет ли он рождаться: когда тебя «заводили», никакого «тебя» еще не было.
Смешная и грустная история из моей практики, рассказал клиент: когда ему было девять, родители решили завести еще одного ребенка и стали к этому готовить в духе «к нам придет маленький». А он им и говорит: «Да вы че, сдурели, кто к вам пойдет-то?!»Нельзя сначала дать подарок, а потом трясти с получателя долг. Это же манипуляция! Детский долг — даже если предположить, что он есть, — просто навязан.
На мой взгляд, заведение детей — это большой благотворительный проект на благо жизни, а вовсе не долговые отношения, построенные на обмане недееспособных.
Таким образом, психолог, взывая к долгу и безусловной любви, или вызывает у клиента чувство вины или потакает его надеждам получить любовь родителей еще одним способом: простив их — хотя все остальные до этого никак не срабатывали.
«Эмоции — это не разумно!»Есть люди, чувства которых с детства игнорировались и подменяясь рационализациями — умственными конструкциями.
Вот, скажем, выдуманный мальчик Бенедикт. Когда что-то шло не так, мама говорила: «Ну ты же умный мальчик, я тебе всё объясню», — и «логически» объясняла, почему Бенедикту переживать не стоит. Мальчик вырос очень умный, но ничего не чувствующий, на терапию пришел именно с этим — и внезапно на каком-то этапе стал чувствовать негативные чувства по отношению к маме. Тут-то и можно ему тоже всё объяснить, встав в один ряд с мамой. Дескать, пойми: родителей надо простить.
«За кого» в данном случае терапевт: за маму или за клиента?
Сюда же — запрет на проживание негативных чувств, например агрессии, в результате чего вырастает человек, не способный за себя никак постоять, потому что «злиться нехорошо». Если он вдруг начинает на терапии выражать злость по отношению к родителям, что надо делать терапевту? Правильно — радоваться.
«Тыжевзрослый!»Есть дети, которые были родителями для своих родителей и которым пришлось рано повзрослеть. «Ты же взрослый мальчик», — слышал Бенедикт лет с шести. У таких людей всё хорошо с ответственностью, более того — слишком хорошо, они готовы брать чужую ответственность и тащить ее на себе. С другой стороны, у таких детей не было детства, и призывы «прости родителей, ты же взрослый» воспринимаются как очередной груз, который люди подобного склада с радостью возьмут, — а не избавление, которое им на самом деле нужно. «Продолжай быть взрослым, ты хорошо справляешься!»
В какой-то статье я даже видел совет «надо стать родителем своим родителям» — ну и простить их, конечно.
Уместный совет для тех, кому действительно следовало бы немного повзрослеть (как будто терапевт имеет право решать, кому), но совершенно убийственный для тех, кто и так выполнял обязанности взрослого, будучи всего лишь ребенком.
Не всегда ожидание чего-то от родителей — это «застревание в инфантилизме», иногда это просто надежда.
«Для твоего же блага!»Некоторые родители заботятся так, что лучше бы и не заботились вовсе. Они подменяют заботу о благополучии конкретного живого ребенка своими представлениями о том, как правильно заботиться о ребенке вообще. Например, такие родители вынуждали ребенка гулять летом в трех слоях одежды, чтобы тот не простыл, когда ребенок и так уже потный (и это видно). В результате вырастает человек, который даже голод не чувствует, не говоря уже о чем-то более тонком. Это еще мягкий пример: книга «Похороните меня за плинтусом» Павла Санаева почти вся об этом — и еще о чувстве вины, конечно.
Терапевт, который предлагает «для вашего же блага» простить родителей, может вполне уподобиться им же: да, пусть это даже в голове клиента, но ведь всё — в голове клиента.
Что же делать?«Образцовая мать совершает поступки любви вместо того, чтобы быть такой, какая она есть. Недавно я слышал шутку про такую любовь: мать, бесконечно любившая двух своих цыплят, когда один из них заболел, убила другого, чтобы приготовить больному бульон. Психотерапевты могут при этом вспомнить некоторых из своих коллег, работающих примерно таким образом. И разумеется, никто не заподозрит себя в склонности к такой любви!»
семейный терапевт Карл Витакер
Клиентам — расти в своем направлении. Терапевтам — не мешать, хотя это сложнее всего. Не претендуя на универсальность и правоту, можно выделить следующие важные осознания, через которые — возможно — придется пройти на пути «прощения» родителей.
Обнаружение себя взрослымЗдесь снова стоит поднять миф о том, что терапевты ковыряются в детстве и винят родителей. Мне нравится формулировка, что они это делают только для того, чтобы клиент мог вернуться в прошлое и забрать оттуда себя: во-первых, прожить непрожитое (тут советами торопить не надо), во-вторых — обнаружить, что он уже взрослый.
Но не в том смысле, что «ну ты же уже взрослый!», а в том, что уровень его могущества повысился.
Анекдотический пример: «Да ты уже такой кабан, сам можешь отца отп****** [побить]», — как-то сказал один участник терапевтической группы другому. Это было неожиданной мыслью — и магическим образом отец при встрече больше не давал никаких поводов, как будто чувствовал.
Обнаружение, что ничего не вернутьДа, это — та же аргументация, что и у защитников «прощения». Но это осознание — всего лишь повод потерять надежду. Терапия в какой-то степени проходит через отчаяние, но никакие родители тут ни при чем. Родители — всего лишь частность, с которой хочется что-то стрясти — с таким же успехом это могут быть боги или судьба.
«Прощение» в данном случае можно рассматривать как прощение долга банкроту: долг прощается не по доброте, а только потому, что его невозможно взыскать, — продолжать же деловые отношения после этого не обязательно.
Это непростой этап, в котором скрыто много горя. Символически это может быть оплакиванием собственного детства и похоронами родителей (тоже символическими). Некоторые клиенты честно сознаются, что им было бы проще, если бы родители умерли — но при этом не желают им смерти: таким образом они хотят потерять надежду, что у них еще могут быть нормальные родители.
Обнаружение, что жить можно без оглядки на боговИли судьбу. Или родителей.
Что такое свободный выборЭти этапы нельзя ускорить или форсировать. Более того, клиент может остановиться на любом из этих этапов и не идти дальше, так что на этот примерный список никак ориентироваться нельзя: это скорее «спойлеры» того, что может произойти на терапии.
По одной из формулировок, цель терапии — «подвести пациента к точке, где он может сделать свободный выбор», как сказал Ирвин Ялом. Прощение родителей — такой же выбор, как и остальные, как и выбор остановиться на любом этапе.
Что же касается прощения, я переформулировал бы всю эту задачу так: научиться жить по-новому (лучше, счастливее, спокойнее, свободнее — выберите сами) с теми стартовыми условиями, которые у вас были. Обнаружить, что есть совершенно обычные люди («родители»), которые ничем не отличаются от любых других и с которыми можно выстраивать какие угодно отношения — или не выстраивать их вовсе.
Некоторых родителей можно простить.
Присоединиться к клубуОбязаны ли мы любить свою мать?
363 719
Познать себяЧеловек среди людей
«Я помню, мы с мамой ушли в мою бывшую комнату, где я жила еще подростком, — вспоминает 32-летняя Лера. — Она сидела на кровати, плакала и не могла остановиться. Смерть ее матери, моей бабушки, казалось, просто раздавила ее — она была безутешна. А я не понимала, чего она так убивается: наша бабушка была настоящей ехидной. Отношения с которой, кстати, стоили ее дочери семи с лишним лет психотерапии.
В итоге маме все удалось: наладить личную жизнь, создать счастливую семью и даже установить с бабушкой разумные отношения.
По крайней мере, я так считала. Когда я спросила: «Почему ты плачешь?», она ответила: «Теперь у меня уже никогда не будет хорошей мамы». Так значит, несмотря ни на что, она продолжала надеяться? При жизни бабушки мама говорила, что не любила ее, — что же, получается, она лгала?»
Отношения с собственной матерью — при малейшем приближении к этой теме социальные сети начинает «штормить». Почему? Что делает эту связь такой уникальной, что ни при каких обстоятельствах ее по-настоящему невозможно разорвать? Значит ли это, что мы, дочери и сыновья, навеки обречены любить ту, которая однажды дала нам жизнь?
Социальное обязательство
«Я не люблю свою мать». Очень немногие способны выговорить такие слова. Это нестерпимо больно, и слишком силен внутренний запрет на подобные чувства. «У нас внешне все нормально, — делится 37-летняя Надежда. — Скажем так: я стараюсь общаться корректно, внутренне не реагировать, чересчур близко к сердцу ничего не принимать». 38-летний Артем, осторожно подбирая выражения, признается, что поддерживает с матерью «хорошие» отношения, «хотя и не особенно близкие».
«В нашем общественном сознании один из самых распространенных мифов — о бесконечной, бескорыстной и светлой любви между матерью и ребенком, — поясняет психотерапевт Екатерина Михайлова. — Между братьями и сестрами есть конкуренция; в любви мужчины и женщины присутствует нечто, что может ее омрачить. А привязанность матери и ребенка — единственное чувство, которое, как говорят, не меняется с годами.
Не зря народная мудрость гласит: «Никто не будет любить тебя так, как мать»
«Мать остается святыней, — соглашается социолог Кристин Кастелен-Менье. — Сегодня, когда распадаются традиционные семейные ячейки, смещаются всевозможные — от родительских до сексуальных — роли, теряются привычные ориентиры, мы стараемся удержаться за что-то стабильное, что прошло испытание временем. А потому и традиционный образ матери становится незыблем как никогда». Одно лишь сомнение в его достоверности — уже невыносимо.
«Сама мысль «у меня плохая мать» способна разрушить человека, — говорит Екатерина Михайлова.
— Неслучайно в сказках злая ведьма — всегда мачеха. Это говорит не только о том, как трудно принять свои негативные чувства по отношению к собственной матери, но и о том, насколько такие чувства распространены».
Изначальное слияние
Наши отношения двойственны, противоречивы. «Та степень близости, которая изначально существует между матерью и ребенком, исключает существование комфортных отношений, — уточняет Екатерина Михайлова. — Сначала полное слияние: мы все появились на свет под биение сердца своей матери. Позже для младенца она становится идеальным всемогущим существом, способным удовлетворить все его потребности и нужды.
Момент, когда ребенок отдает себе отчет в том, что мать несовершенна, становится для него шоком. И чем меньше она удовлетворяет истинные потребности ребенка, тем тяжелее удар: порой он может породить глубокую обиду, которая потом перерастет в ненависть». Нам всем знакомы моменты горького детского гнева, когда мать не исполнила наших желаний, сильно разочаровала или обидела нас.
Пожалуй, можно сказать, что они неизбежны.
«Такие моменты враждебности — часть развития ребенка, — объясняет психоаналитик Ален Браконье. — Если они единичны, то все идет нормально. Но если враждебные чувства мучают нас долгое время, это становится внутренней проблемой. Чаще такое происходит с детьми, чьи матери чересчур заняты собой, подвержены депрессиям, чрезмерно требовательны или, наоборот, всегда держатся отстраненно».
Мать и ребенок словно сливаются воедино, и сила эмоций в их отношениях прямо пропорциональна интенсивности этого слияния
Единственным детям или тем, кто вырос в неполной семье, еще труднее признаться себе в неприязненных чувствах к собственной матери.
«Сколько себя помню, я всегда был главным смыслом ее жизни, — говорит 33-летний Роман. — Это, наверное, большое счастье, которое не каждому дается, — но и нелегкое бремя тоже. Мне, например, долго вообще не удавалось с кем-то познакомиться, завести личную жизнь.
Она не могла меня ни с кем делить!» Сегодня его связь с матерью все еще очень сильна: «Я не хочу уходить от нее далеко, я нашел себе квартиру совсем рядом, в двух остановках… Хотя понимаю, что такие отношения лишают меня настоящей свободы».
Почти никто из взрослых и даже очень несчастливых детей на деле не решается сжечь все мосты. Они отрицают, что сердятся на мать, пытаются ее понять, находят оправдания: у нее самой было трудное детство, тяжелая судьба, не сложилась жизнь. Все стараются вести себя «как если бы»… Как если бы все было хорошо и сердце бы так не болело.
Главное — об этом не говорить, иначе лавина боли все сметет и «унесет за точку невозврата», как образно выражается Роман. Взрослые дети поддерживают эту связь во что бы то ни стало. «Я звоню ей из чувства долга, — признается 29-летняя Анна. — Ведь в душе она меня любит, и я не хочу ее расстраивать».
В долгу с рождения
Психоанализ говорит об «изначальном долге» и его следствии — том чувстве вины, что на всю жизнь связывает нас с женщиной, которой мы обязаны своим появлением на свет.
И какими бы ни были наши чувства, в самой глубине души все равно жива надежда, что когда-нибудь все еще может как-то наладиться. «Умом я понимаю, что маму мою уже не переделаешь, — вздыхает 43-летняя Вера. — И все-таки не могу смириться с тем, что между нами так никогда ничего и не изменится».
«Своего первого ребенка я потеряла в родах, — вспоминает 56-летняя Мария. — Тогда я думала, что хоть на этот раз мама хотя бы проявит сочувствие. Но нет, она не считала, что смерть ребенка — достаточный повод для горя: ведь я его даже не видела! С тех пор я в буквальном смысле лишилась сна. И этот кошмар продолжался годами — вплоть до того дня, когда в беседе с психотерапевтом я вдруг поняла, что не люблю свою мать. И ощутила, что у меня есть на это право».
Мы имеем право не испытывать этой любви, но не решаемся им воспользоваться
«В нас живет давняя детская ненасытная тоска по хорошему родителю, жажда нежности и безусловной любви, — говорит Екатерина Михайлова.
— Нам всем без исключения кажется, что нас любили не так, как должны были. Думаю, ни один ребенок не имел именно такой мамы, в которой нуждался».
Еще труднее приходится тому, чьи отношения с матерью складывались сложно. «В нашем представлении о ней нет разделения между всемогущей материнской фигурой, знакомой нам с младенчества, и реальным человеком, — продолжает Екатерина Михайлова. — Этот образ не меняется во времени: в нем и глубина детского отчаяния, когда мать задерживается, а мы думаем, что она потерялась и больше не придет, и более поздние амбивалентные чувства».
Только «достаточно хорошая» мать помогает нам идти к взрослой независимости. Такая мать, удовлетворяя насущные потребности ребенка, дает ему понять: жизнь стоит того, чтобы ее прожить. Она же, не бросаясь исполнять малейшее его желание, дает другой урок: чтобы жить хорошо, нужно обрести самостоятельность.
Страх стать такой же
В свой черед вступив в материнство, Вера и Мария не возражали против общения своих матерей с внуками, надеясь, что их «плохие» мамы станут хотя бы «хорошими» бабушками.
Перед рождением своего первенца Вера нашла любительский фильм, снятый отцом в ее детские годы. С экрана на нее глядела смеющаяся молодая женщина с маленькой девочкой на руках.
«У меня потеплело на сердце, — вспоминает она. — На самом деле наши отношения испортились, когда я стала подростком, но до этого мама, похоже, радовалась тому, что я на свете есть. Я уверена, что смогла стать хорошей матерью своим двум сыновьям только благодаря этим первым годам своей жизни. Но когда я вижу, как сегодня она раздражается на моих детей, во мне все переворачивается — я сразу вспоминаю, какой она стала».
Мария, как и Вера, взяла свою мать как антимодель для выстраивания отношений со своими детьми. И это сработало: «Однажды в конце долгого телефонного разговора дочь мне сказала: «Так приятно, мам, с тобой поговорить». Я повесила трубку и расплакалась. Я была счастлива, что мне удалось построить прекрасные отношения со своими детьми, и в то же время меня душила горечь: ведь мне самой таких не досталось».
Начальную нехватку материнской любви в жизни этих женщин частично восполнили другие — те, кто смог передать им желание иметь ребенка, помог понять, как его воспитывать, любить и принимать его любовь. Благодаря таким людям из девочек с «недолюбленным» детством могут вырасти хорошие матери.
В поисках безразличия
Когда отношения слишком мучительны, верная дистанция в них становится жизненно необходимой. И страдающие взрослые дети ищут лишь одного — безразличия. «Но эта защита очень хрупка: достаточно малейшего шага, жеста со стороны матери, как все рушится, и человек снова ранен», — говорит Екатерина Михайлова. Все мечтают обрести такую душевную защиту… и признаются, что не могут ее найти.
«Я старалась полностью «отключиться» от нее, переехала в другой город, — рассказывает Анна. — Но только услышу в трубке ее голос — меня словно насквозь пробивает током… Нет, вряд ли и теперь мне все равно». Мария выбрала другую стратегию: «Мне проще поддерживать некую формальную связь, чем порвать ее окончательно: я вижусь с матерью, но очень редко».
Позволить себе не любить ту, что нас воспитала, и при этом не слишком страдать, невероятно тяжело. Но возможно.
«Это выстраданное безразличие, — говорит Екатерина Михайлова. — Оно приходит, если душе удается пережить ту давнюю нехватку тепла, любви и заботы, оно идет от нашей усмиренной ненависти. Детская боль никуда не денется, но нам будет легче идти своей дорогой, если мы постараемся разобраться в чувствах и отделить от них чувство вины». Взрослеть — это и означает освобождаться от того, что сковывает свободу. Но взросление — это очень дальний путь.
Изменить отношения
Позволить себе не любить мать… Станет ли от этого легче? Нет, уверена Екатерина Михайлова. Легче от этой честности не будет. Но отношения определенно станут лучше.
«Изменение стиля отношений с матерью позволит сделать их менее болезненными. Но, как в танго необходимо встречное движение двух людей, так и согласие меняться требуется и от матери, и от взрослого ребенка. Первый шаг — всегда за ребенком.
Попробуйте разложить свои противоречивые чувства к матери на составляющие. Когда появились эти эмоции — сегодня или в глубоком детстве? Возможно, у части претензий уже истек срок давности.
Взгляните на мать с неожиданной стороны, вообразите, как бы она жила, если бы у нее не родились вы
И, в конце концов, признайте, что у мамы тоже могут быть к вам сложные чувства. Начиная строить новые отношения, важно понимать, как это печально: уйти от роковой и уникальной связи, умереть друг для друга как родитель и дитя.
Разорвав тяжелые отношения, мать и ребенок прекратят отравлять друг другу жизнь и ждать невозможного, смогут оценивать друг друга более холодно, трезво. Их взаимодействие будет похоже на дружбу, сотрудничество. Они станут больше ценить время, отпущенное им, научатся договариваться, шутить, управлять своими чувствами. Словом, научатся жить… с тем, что превозмочь все равно невозможно».
Цитаты наших читательниц
Многие из них впервые смогли произнести: «Мама меня не любила», написав комментарии на сайте.
Анонимность интернет-общения и поддержка других пользователей помогают эмоционально отстраниться от отношений, которые способны поглотить нашу жизнь.
«Если она читала мне детскую книжку (что бывало редко), то имя плохого персонажа (Тани-ревушки, Маши-растеряши, Грязнули и т.д.) заменяла на мое, а для лучшего понимания тыкала в меня пальцем. Еще одно воспоминание: мы идем к соседской девочке на день рождения, у мамы две куклы. «Какая тебе больше нравится? Вот эта? Ну, значит, ее мы и подарим!» По ее словам, так она воспитывала во мне альтруизм». (Фрекен Бок)
***
«Мама бесконечно рассказывала о своих злоключениях, и ее жизнь представлялась мне трагедией. Не знаю, то ли у нелюбящих мам какой-то специальный фильтр для отсева всего позитивного, то ли это такой способ манипулирования. Но исключительно негативно они видят и своего ребенка: его внешний вид, и характер, и намерения. И сам факт его существования». (Alex)
***
«Мне стало легче, когда я смогла признать, что в детстве мама меня не любила.
Я приняла это как факт своей биографии, я словно «разрешила» ей себя не любить. И «разрешила» себе не любить ее. И вот теперь я больше не чувствую себя виноватой». (Ira)
***
«Недостаток любви моей матери сильно отравлял начало моего материнства. Я понимала, что должна быть нежной и ласковой с ребенком, и вымучивала эти чувства, одновременно страдая от того, что я «плохая мать». Но он тяготил меня — так же, как и я тяготила своих родителей. И вот однажды (надеюсь, что не поздно) я поняла, что любовь можно тренировать. Накачивать, как мышечную ткань. Ежедневно, ежечасно, по чуть-чуть. Не пробегать мимо, когда ребенок открыт и ждет поддержки, ласки или просто участия. Ловить эти моменты и усилием воли заставлять себя остановиться и дать ему то, в чем он так нуждается. Через «не хочу, не могу, устала». Одна маленькая победа, вторая, появляется привычка, потом — чувствуешь удовольствие и радость». (Wow)
***
«Трудно поверить, что твоя мама действительно ТАК себя вела.
Воспоминания кажутся настолько нереальными, что невозможно перестать думать об этом: неужели это было ИМЕННО ТАК на самом деле?» (Nik)
***
«Лет с трех я знала, что мама устает от шума (который я создаю), потому что у нее повышенное давление, она не любит детских игр, не любит обниматься и говорить ласковые слова. Я принимала это спокойно: ну такой характер. Я любила ее такую, какой она была. Если она раздражалась на меня, то я про себя шептала магическую фразу: «Потому что у мамы гипертония». Мне даже как-то почетно казалось, что моя мама не такая, как все: у нее есть эта загадочная болезнь с красивым названием. Но когда я подросла, она объяснила мне, что болеет оттого, что я «плохая дочь». И это психологически просто убило меня». (Мадам Колобок)
***
«Несколько лет вместе с психологом я училась чувствовать себя женщиной, выбирать одежду не из соображений «практично», «немарко» (как учила мама), а по принципу «мне это нравится». Я училась прислушиваться к себе, понимать свои желания, говорить о своих потребностях.
.. Теперь я могу общаться с мамой как с приятельницей, человеком другого круга, который не может меня задеть. Наверное, это можно назвать историей успеха. Единственное — я не очень-то хочу детей. Мама говорила: «Не рожай, не выходи замуж, это каторга». Я оказываюсь послушной дочерью. Хотя сейчас живу с молодым человеком — значит, оставила себе лазейку». (Oxo)
Текст:Наталья Гриднева, Элеонора КачановаИсточник фотографий:Getty Images
Новое на сайте
«Партнер требует расплаты за старую измену. Как искупить вину и вернуть доверие?»
«Побывала в гостях у коллеги, дом которого похож на грязный сарай, и до сих пор нахожусь в шоке»
Портрет женоненавистника: какие качества ему свойственны?
Ребенок боится темноты: что делать родителям — полезный совет
Как выявить чушь в интернете: 10 правил критического мышления
5 любимых сказочных персонажей, которые подают детям плохой пример
«Завидую младшей сестре и подругам из-за того, что у них насыщенная личная жизнь»
6 признаков того, что наши трудности в карьере и бизнесе связаны с детской историей
Кому США должны деньги? Обновление 2020 г.
Я до нас12 марта 2020 г.
Время чтения: 6 мин.
В настоящее время федеральный долг превышает 23,4 трлн долларов. По оценкам, до 2028 года он может вырасти еще на 13 триллионов долларов. Нынешний уровень расходов является неустойчивым, и эксперты сходятся во мнении, что нынешний дефицит будет иметь катастрофические последствия для экономики.
США в основном должны деньги двум группам:
Общественность
Внутригосударственные активы
Как работает федеральный долг?
Правительство финансирует деятельность различных федеральных агентств, выпуская казначейские обязательства. Министерство финансов отвечает за выпуск достаточного количества сберегательных облигаций, казначейских облигаций и казначейских ценных бумаг с защитой от инфляции для финансирования текущего бюджета правительства.
Доходы от налогов используются для оплаты облигаций, срок погашения которых приближается. Инвесторы, в том числе банки, иностранные правительства и частные лица, могут получать прибыль от этих облигаций, когда они достигают срока погашения.
Потолок долга — это предел, установленный для того, что может выпускать Министерство финансов.
Конгресс продолжает повышать потолок долга для финансирования государственных расходов. Дефицит возникает, когда расходы растут быстрее, чем доходы.
Кому принадлежит этот долг?
Общественный долг составляет 74 % текущего федерального долга. Внутригосударственный долг составляет 26 процентов или 5,9 триллиона долларов. К общественности относятся иностранные инвесторы и иностранные правительства. На эти две группы приходится 30 процентов долга. Индивидуальные инвесторы и банки представляют 15 процентов долга.
Федеральная резервная система владеет 12 процентами выпущенных казначейских облигаций. Федеральная резервная система покупает эти облигации, чтобы поддерживать низкие процентные ставки после финансового кризиса 2008 года. Государства и местные органы власти держат 5 процентов долга.
Иностранные правительства, которые приобрели казначейские обязательства США, включают Китай, Японию, Бразилию, Ирландию, Великобританию и другие.
На Китай приходится 29% всех казначейских облигаций, выпущенных в другие страны, что соответствует 1,18 трлн долларов. Япония владеет казначейскими облигациями на сумму, эквивалентную 1,03 триллиона долларов.
Инвестирование в казначейские облигации США является продуманной стратегией для зарубежных стран. Китай использует эти облигации, чтобы удерживать юань ниже доллара США и получать выгоду от низких цен на импорт. Внутригосударственный долг охватывает различные фонды и авуары.
Некоторые агентства получают доходы и используют эти деньги для покупки казначейских облигаций. Это делает доходы доступными для использования другими агентствами, и эти облигации могут быть погашены в будущем, когда этим фондам и холдингам потребуются деньги.
На социальное обеспечение и страхование по инвалидности приходится половина внутригосударственного долга. Medicare составляет 3 процента, а пенсионные фонды для военных и государственных служащих составляют 36 процентов этого долга.
Каковы последствия текущего уровня дефицита?
Заем по такой ставке приводит к увеличению стоимости долга. Получить дополнительные средства становится все труднее, и правительство сталкивается с более высокими процентными ставками. По оценкам, только проценты по текущему федеральному долгу достигнут 7 триллионов долларов в течение следующих 10 лет.
К 2026 году проценты станут третьей по величине категорией государственных расходов. Более высокие процентные ставки создают эффект снежного кома, в результате чего долг растет все более быстрыми темпами. Высокие процентные ставки также влияют на потребителей, которые в конечном итоге тратят больше на ипотечные и другие кредиты.
Дефицит федерального бюджета также повлияет на экономический рост и частный сектор. Дефицит означает, что меньше средств доступно для проектов, которые могли бы оживить экономику, таких как финансирование строительных проектов для улучшения инфраструктуры страны.
Правительство также наводняет финансовые рынки казначейскими обязательствами, что означает, что частному сектору будет все труднее получать средства от инвесторов.
Хотите узнать больше о последствиях текущего уровня дефицита? Посмотрите наши графики о государственном долге и его последствиях.
Что вы можете сделать с этой проблемой? Принимать меры!
В настоящее время нет планов по сокращению федеральных расходов или увеличению доходов. Это проблема, которая затронет будущие поколения и значительно снизит экономический рост в ближайшие годы. Net Impact занимается повышением осведомленности по этому вопросу и пропагандирует ответственную налогово-бюджетную политику с помощью нашей программы Up to Us. Вы можете изменить ситуацию, организовав мероприятие в своем кампусе и повысив осведомленность о нашем финансовом будущем. В преддверии выборов 2020 года важно, чтобы мы были проинформированы о том, как наши голоса могут повлиять на наше будущее. Посетите страницу выборов 2020 года, чтобы узнать больше о финансовых вопросах, регистрации избирателей и о том, как принять участие в выборах этого года.
Что мы должны друг другу?
6 июля я разместил блог под названием «Кому какое дело?» но я думаю, что настоящий вопрос заключается в том, что мы должны друг другу?
Если вы не изучаете философию, возможно, вы не слышали о контрактуализме или Т.
М. Книга Скэнлона «Чем мы обязаны друг другу?» Я тоже не знала, пока не увидела «Хорошее место» и Чиди не подарил книгу Элеоноре. Тем более, когда Майкл задал тот же вопрос Элеоноре, когда работал в баре, и она пыталась решить, вернуть ли найденный кошелек или оставить его себе.
Она нашла его. Разве она не должна удержать его? Она морально обязана вернуть его, хотя бы попытаться найти его владельца. В эпизоде, в конце концов, она это делает. Она неохотно отправляется на поиски, чтобы вернуть этот кошелек, но в конечном итоге совершает другие добрые дела по пути. Она растет как личность, развивается, понимая, что мир не крутится вокруг нее и что она живет в обществе, где есть обязательства друг перед другом. Моральный контрактуализм — это точка зрения, согласно которой правильность и неправильность нашего поведения каким-то образом следует понимать в терминах некоего фактического или контрфактического соглашения. Со временем в своем эмоциональном развитии она осознала, что ее действия должны следовать одному из многих неписаных соглашений в обществе — найти что-то и попытаться вернуть это законному владельцу.
Вы можете философствовать до паралича, как Чиди в «Хорошем месте», но я верю, что существуют социальные конструкции, которыми мы живем, независимо от того, записаны они или нет. Я считаю, что рента, которую мы платим за жизнь на этой Земле, заключается в том, чтобы отдавать друг другу. Чтобы поступить правильно. Люди могут определять это по-разному, но я думаю, что в глубине души мы знаем, что правильно. Или я надеюсь, что мы делаем.
Что касается моего предыдущего блога — не выбрасывать мусор из машины. Почему? Потому что кто-то другой должен его подобрать, и он может повредить животным и рыбам, когда попадет в наши водоемы через ливневую канализацию. Кроме того, потому что это МОЯ обязанность заботиться о своем собственном мусоре.
Что касается природных ресурсов, хотим ли мы лишить землю и воду того, что они могут нам предложить? Или мы должны разделить награду, каждый беря только то, что нам нужно, оставляя немного друг другу и животным, которые это используют.
Наши сотрудники и большинство моих знакомых, работающих в этой области, практикуют то, что проповедуют. У всех нас есть местные растения во дворах, мы не мусорим, очищаем ливневые стоки, поощряем опылителей, перерабатываем, убираем собачьи отходы и т. д. и т. д. Мы не всегда понимаем это правильно, но мы попытаться сделать правильную вещь для нашей окружающей среды. Это не просто работа, по крайней мере, не для меня. Для меня было важно сделать карьеру в том, во что я верю, в том, что сделает наш мир лучше. Опять же, та рента, которую мы платим обществу, должна отдавать обратно. Друг другу. На Землю.
Особенно сейчас, когда мы видим последствия изменения климата из-за действий человека, когда мы боремся за ношение маски или получение вакцины, когда мы так разделены.