Разное

Определение жадность: ЖАДНОСТЬ | это… Что такое ЖАДНОСТЬ?

ОпубликованоАвторalexxlab

Жадность

5 ступеней веры


  • О жад­но­сти Фома Аквин­ский
  • “Не соби­райте себе сокро­вищ на земле…” А.Г. Дол­женко
  • Нака­зан­ная алч­ность к наживе прот. Виктор Гурьев
  • О грехе любо­с­тя­жа­ния свт. Петр (Могила), митр. Киев­ский
  • Мой ребе­нок – жадина? Что делать? Н.С. Кра­ма­ренко

Жа́дность –

1) чув­ство жажды при­об­ре­та­тель­ства, наживы, неуме­рен­ное потреб­ле­ние каких-либо благ;
2) ску­пость. Это слово сино­ни­мично таким поня­тиям как алч­ность, коры­сто­лю­бие, нена­сыт­ность. Иногда, правда, не все фило­логи с этим согласны, его исполь­зуют в каче­стве сино­нима слова «хре­ма­ти­стика». В пере­нос­ном смысле слова силь­ное или даже страст­ное жела­ние чего-либо, глу­бо­кий инте­рес в чем-либо.

Жад­ность как грех и страсть

Вос­при­я­тие жад­но­сти / алч­но­сти (и их про­из­вод­ных: коры­сто­лю­бия, стя­жа­тель­ства, любо­с­тя­жа­ния, ско­пи­дом­ства, мше­ло­им­ства, среб­ро­лю­бия, мздо­им­ства) как гре­хов­ной, неесте­ствен­ной (про­ти­во­есте­ствен­ной) и, как след­ствие, пагуб­ной наклон­но­сти суще­ство­вало задолго до появ­ле­ния хри­сти­ан­ской этики. Зна­чи­тель­ную роль в нега­тив­ном вос­при­я­тии алч­но­сти / жад­но­сти сыг­рали работы Ари­сто­теля (384 г. до н.э. – 322 г. до н.э.), в част­но­сти, в своем труде «Поли­тика» он про­ти­во­по­став­ляет «эко­но­мику» и «хре­ма­ти­стику» (др.-греч. χρηματιστική «обо­га­ще­ние» от χρήματα «деньги»). Если «эко­но­мика» — это пози­тив­ное вза­и­мо­дей­ствие членов обще­ства для уве­ли­че­ния блага обще­ства (то есть антич­ного полиса), то «хре­ма­ти­стика» это, по сути, пара­зи­ти­ро­ва­ние одних на других с помо­щью тех или иных финан­со­вых инстру­мен­тов. В основе «хре­ма­ти­стики» лежит страсть к наживе, алч­ность и жад­ность, но при этом неже­ла­ние при­но­сить благо обще­ству, тру­диться или выпол­нять обще­ственно полез­ные дей­ствия. В то время как в основе «эко­но­мики» лежит уме­рен­ность в потреб­ле­нии благ, труд, при­но­ся­щий обще­ству види­мую пользу и созда­ю­щий мате­ри­аль­ные цен­но­сти. Иными сло­вами, Ари­сто­тель гово­рит не о жад­но­сти как тако­вой, как о чув­стве, а о ее кон­крет­ных види­мых при­ло­же­ниях в мире – в веде­нии хозяй­ства, в финан­со­вых опе­ра­циях и пр. В рамках антич­ного полиса жад­ность пори­ца­лась системно (и как было пока­зано выше это пори­ца­ние было фор­ма­ли­зо­вано), потому что пред­став­ляло угрозу для выжи­ва­ния полиса.

Вет­хо­за­вет­ная этика отли­ча­лась от при­ве­ден­ной выше антич­ной, в част­но­сти, несмотря на то, что жад­ность и алч­ность пори­ца­ется в отдель­ных слу­чаях или в целом как чув­ство: «И это псы, жадные душею, не зна­ю­щие сыто­сти; и это пас­тыри бес­смыс­лен­ные: все смот­рят на свою дорогу, каждый до послед­него, на свою корысть» (Ис.56:11), «Жадный до наживы наве­дет на свою семью беду, а нена­ви­дя­щий взятки будет жить» (Притч.15:27), «Жадный чело­век раз­жи­гает ссоры, а пола­га­ю­щийся на Гос­пода будет про­цве­тать» (Притч.28:25), «Кичится нече­сти­вый стра­стями своей души, жадный до наживы клянет и ругает Гос­пода» (Пс.9:24). Однако, на уровне выра­же­ния жад­но­сти в види­мом мире вет­хо­за­вет­ная этика в неко­то­рых слу­чаях рас­хо­дится как с антич­ной, так и с хри­сти­ан­ской – в случае с антич­ной трак­то­вой жад­ность и про­ти­во­сто­я­ние ей имеет ярко выра­жен­ное соци­аль­ное изме­ре­ние и зна­че­ние, в то время как в Ветхом Завете жад­ность это в первую оче­редь инди­ви­ду­аль­ное чув­ство и опре­де­лен­ная (гре­хов­ная по своей сути) манера пове­де­ния отдель­ных людей.

В рамках вет­хо­за­вет­ной этики пове­де­ние, вос­при­ни­ма­е­мое фор­мально как воров­ство или иное пре­ступ­ле­ние может иметь место и быть бла­го­сло­вен­ным в случае, если этот про­сту­пок соот­вет­ствует воле Божией или ею про­дик­то­ван (как в случае с инструк­цией «обо­брать» егип­тян). Ветхий Завет про­во­дит четкую гра­ницу между чув­ством жад­но­сти, кото­рое при­во­дит чело­века к бедам и горю, и дей­ствиям внешне, фор­мально корыст­ного харак­тера, кото­рые инспи­ри­ро­ваны Самим Богом или пред­при­ни­ма­ются геро­ями вет­хо­за­вет­ных книг с опре­де­лен­ными целями.

Хри­сти­ан­ская этика в самом начале своего суще­ство­ва­ния рас­хо­ди­лась с вет­хо­за­вет­ной в вопросе об умест­но­сти богат­ства, в част­но­сти, в Мф. 19:23-25 опи­сы­ва­ется отры­вок о слож­но­сти бога­того войти в Цар­ство Небес­ное, реплика Христа вызы­вает непод­дель­ное удив­ле­ние у Его уче­ни­ков, так как несмотря на их бед­ность, стрем­ле­ние к богат­ству в иудей­ской куль­туре того вре­мени  было нор­ма­тив­ным. Хри­сти­ан­ская этика в чём-то, но, конечно же, не во всём, давала схожее пред­став­ле­ние о жад­но­сти и её про­яв­ле­ниях с антич­ным (в част­но­сти, в вопросе соци­аль­ного осмыс­ле­ния послед­ствий жад­но­сти), а в рамках свя­то­оте­че­ской пись­мен­но­сти объ­яс­не­ние жад­но­сти / алч­но­сти было раз­вито и обрело новые формы. Так, напри­мер, отно­си­тельно позд­ний святой отец Пра­во­слав­ной Церкви свт. Гри­го­рий Палама (1296 – 14 ноября 1359) пишет: «Среб­ро­лю­бие явля­ется при­чи­ной всех зол: коры­сто­лю­бия, ску­по­сти, ска­ред­но­сти, черст­во­сти, неве­рия (или веро­лом­ства), чело­ве­ко­не­на­вист­ни­че­ства, гра­бежа (или агрес­сив­ной алч­но­сти), неправды, жад­но­сти, ростов­щи­че­ства, обмана, лжи, клят­во­пре­ступ­ле­ния и всего сход­ного с этими поро­ками. По при­чине среб­ро­лю­бия про­ис­хо­дят гра­бежи храмов, гра­бежи на доро­гах и, можно ска­зать, всякий вид воров­ства»1. По этой цитате, во-первых, ста­но­вится ясным соци­аль­ное изме­ре­ние жад­но­сти – жад­ность как корень многих обще­ствен­ных поро­ков, а также видно сме­ще­ние вни­ма­ния свя­того отца на среб­ро­лю­бие Иде­а­лом мона­ше­ского дела­ния и анти­те­зой жад­но­сти явля­ется нес­тя­жа­ние, что при­во­дило святых отцов к идее отвер­же­ния (хотя бы частич­ного) денег и соб­ствен­но­сти: жад­ность исче­зает, когда пред­мет жад­но­сти обес­це­ни­ва­ется. В част­но­сти, свт. Васи­лий Вели­кий (330–379) в какой-то мере при­рав­ни­вал хищ­ни­че­ские спо­собы овла­де­ния и при­умно­же­ния част­ной соб­ствен­но­стью к гра­бежу, а хищ­ного соб­ствен­ника к убийце, скло­няя таким обра­зом при­хо­жан к мило­стыне: «Кто хищник? Отни­ма­ю­щий у вся­кого, что ему при­над­ле­жит. Кто обна­жает оде­того, того назо­вут гра­би­те­лем; а кто не оде­вает нагого, хотя может это сде­лать, тот достоин ли дру­гого какого назва­ния? Алчу­щему при­над­ле­жит хлеб, кото­рый ты у себя удер­жи­ва­ешь; обна­жен­ному — одежда, кото­рую хра­нишь в своих кла­до­вых; необу­тому — обувь, кото­рая гниет у тебя; нуж­да­ю­ще­муся — серебро, кото­рое закрыто у тебя. Поэтому всем тем дела­ешь ты обиду, кого мог бы снаб­дить. Ска­жешь: хороши слова, но золото лучше. Не хищник там [на Страш­ном Суде] обви­ня­ется, но осуж­да­ется не делив­шийся с дру­гими. <…> Каких же достоин нака­за­ний, кто про­хо­дит мимо [голод­ных]? Что еще можно при­ба­вить к такой жесто­ко­сти? Не стоит ли он того, чтобы при­чис­лить его к лютым зверям, при­знать зло­деем и чело­ве­ко­убий­цею? Кто имеет воз­мож­ность увра­че­вать зло, но доб­ро­вольно и по любо­с­тя­жа­тель­но­сти откла­ды­вет сие, того, по спра­вед­ли­во­сти, можно осу­дить наравне с убий­цами». При­ве­ден­ная цитата также пока­зы­вает обес­це­ни­ва­ние пред­мета жад­но­сти перед лицом Страш­ного Суда и загроб­ной жизни хри­сти­а­нина. Свя­ти­тель Гри­го­рий Бого­слов (325–389) также в духе антич­ных фило­со­фов (к коим он себя и при­чис­лял, отож­деств­ляя любо­муд­рие (φιλοσοφία) и хри­сти­ан­ское мона­ше­ство2) кри­ти­кует неуме­рен­ное потреб­ле­ние, в кото­ром выра­жа­ется чув­ство жад­но­сти: «Для чего изну­рять себя? Про­стое дело – доволь­ство­ваться тем, что имеешь. А при неуме­рен­ном при­об­ре­те­нии велик и труд: ссоры, тяжбы, обманы, ложные клятвы; кроме же всего про­чего, заботы, как мгла, всегда при­но­сят им что-нибудь чуждое. Если ты, сидя за столом с людьми, кото­рые не ниже тебя чином, не наблю­да­ешь меры и огор­ча­ешь тем, что пол­ными гор­стями все хва­та­ешь, то не похва­лят тебя. То же надо ска­зать и о при­об­ре­те­нии, потому что жад­ность везде отвра­ти­тельна»3.

Метод борьбы с грехом / стра­стью жад­но­сти в пра­во­слав­ной аске­тике

Свя­щен­ное Писа­ние сви­де­тель­ствует о том, что жад­ность / алч­ность один из самых серьез­ных грехов, а в случае уко­ре­не­ния в чело­веке – одна из серьез­ных и стра­стей.

В част­но­сти, «Никто не может слу­жить двум гос­по­дам… <…> Не можете слу­жить Богу и мам­моне» (Мф.6:24), «и еще говорю вам: удоб­нее вер­блюду пройти сквозь иголь­ные уши, нежели бога­тому войти в Цар­ство Божие» (Мф.19:24) (правда, здесь необ­хо­димо заме­тить, что хотя именно жад­ность (наряду, разу­ме­ется, с дру­гими каче­ствами) часто спо­соб­ствует накоп­ле­нию чело­ве­ком богатств, всё же богат­ство не явля­ется без­услов­ным пока­за­те­лем неспо­соб­но­сти чело­века к жизни в Цар­стве Небес­ном). Жад­ность не поз­во­ляет чело­веку пол­но­стью поко­риться воле Божией и покло­няться Ему в чистоте сердца. Жад­ность явля­ется неотъ­ем­ле­мой состав­ля­ю­щей иных поро­ков: среб­ро­лю­бия (по сути, жад­ность к день­гам), коры­сто­лю­бия (жажда к наживе, личной выгоде, как пра­вило, напе­ре­кор обще­ствен­ному благу), стя­жа­тель­ства (нако­пи­тель­ство в прин­ципе, в кон­крет­ном при­ло­же­нии ростов­щи­че­ство), любо­с­тя­жа­ния (то же, что и коры­сто­лю­бие, но также име­ю­щее и нема­те­ри­аль­ные кон­но­та­ции, напри­мер, страсть к гре­хов­ным удо­воль­ствиям), ско­пи­дом­ства (это поня­тие сбли­жа­ется с поня­тием ску­по­сти), мше­ло­им­ства (бес­по­лез­ное нако­пи­тель­ство, «плюш­кин­ство»), мздо­им­ства (взя­точ­ни­че­ство, шире – страсть к непра­вед­ному при­об­ре­те­нию богат­ства).

Согласно прп. Иоанну Лествич­нику (525–595 (605) или 579–649) стра­сти жад­но­сти (как и многие другие святые отцы он рас­смат­ри­вает не столько жад­ность как тако­вую, сколько среб­ро­лю­бие)4 про­ти­во­стоит доб­ро­де­тель нес­тя­жа­ния. Нес­тя­жа­ние явля­ется инстру­мен­том борьбы с жад­но­стью. Нес­тя­жа­ние дости­га­ется через доб­ро­воль­ный отказ от соб­ствен­но­сти и нако­пи­тель­ства, через пост и молитву, через послу­ша­ние духовно зре­лому, опыт­ному настав­нику («Пре­бы­ва­ю­щие в пови­но­ве­нии чужды среб­ро­лю­бия; ибо когда они и тело свое пре­дали, то что уже будут счи­тать своею соб­ствен­но­стию?»5), а также через «пре­зре­ние», то есть обес­це­ни­ва­ние пред­мета жад­но­сти («Пре­зрев­ший веще­ство изба­вился от сло­во­оправ­да­ний и пре­ко­сло­вий; любо­с­тя­жа­тель­ный же за иглу готов состя­заться до смерти»6).

Нес­тя­жа­ние как аске­ти­че­ская прак­тика явля­ется стерж­нем опре­де­лен­ного духов­ного подвига в пра­во­слав­ной аске­тике – бес­среб­рен­ни­че­ства. Также в Пра­во­сла­вии суще­ствует особый чин святых, отли­чив­шихся в этом подвиге доб­ро­воль­ного и отказа от мате­ри­аль­ных благ, денег, а также бес­ко­ры­стием и нес­тя­жа­тель­ством в своем слу­же­нии ближ­ним – бес­среб­рен­ники (др.-греч. ἀνάργυροι).

В неко­то­рых слу­чаях в исто­рии Церкви нес­тя­жа­ние и бес­среб­рен­ни­че­ство выхо­дило на обще­ственно-поли­ти­че­ский уро­вень. Ярким при­ме­ром обще­ствен­ной дис­кус­сии и нес­тя­жа­ния как основы обще­ственно-поли­ти­че­ского тече­ния явля­ется «нес­тя­жа­тель­ство» – мона­ше­ское дви­же­ние в Рус­ской пра­во­слав­ной церкви в конце XV – первой поло­вине XVI века.

При­ме­ча­ния:

  • 3.3 тыс. 0