Виды аффекта.
Основными двумя выделяют патологический и физиологический аффекты.
Патологический аффект – кратковременное переживание, достигшее такой степени, при котором наступает полное помрачение сознания и парализация воли. Патологический аффект – такой вид аффекта, который полностью исключает вменяемость, а, следовательно, и уголовную ответственность за совершенное деяние, который представляет собой временное расстройство психики. При нем наступает глубокое помрачение сознания и человек утрачивает способность отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими. Лицо в таких случаях признается невменяемым, а значит и не может нести уголовную ответственность.
Также
различают физиологический
аффект – такое
эмоциональное состояние лица, при
котором оно является вменяемым, однако
его сознание существенно ограничено.
В отличии от патологического аффекта,
при физиологическом аффекте лицо сознает
свои действия и может ими управлять.
Именно поэтому лицо, совершившее
преступление в состоянии физиологического
аффекта подлежит уголовной ответственности.
Наряду с основными видами аффекта также выделяют следующие:
Классический
аффект – стремительно
бурно протекающая эмоциональная реакция
взрывного характера. Следует непосредственно
за противоправным действием потерпевшего,
длится крайне малый период времени,
после чего наступает спад.
Кумулятивный (аккумулятивный) аффект . В отличие от классического аффекта первая фаза кумулятивного аффекта обычно растянута во времени – от нескольких месяцев до нескольких лет. В течении этого времени развивается психотравмирующая ситуация, которая обуславливает кумуляцию (накопление) эмоционального напряжения. Сам по себе аффективный взрыв может наступить и по незначительному поводу, который играет роль «последней капли». Данный вид может возникать у личностей робких, нерешительных, склонных выражать агрессию в социально допустимой форме. Указанное эмоциональное состояние возникает при условии затяжного течения конфликтной ситуации, накопление эмоционально напряжения в течении нескольких лет, как правило, в сфере службы. Нередко на протяжении течения конфликтной ситуации у человека наличествует депрессия, суицидальные попытки, иные попытки ухода из ситуации. На таком фоне пик эмоционального возбуждения может быть спровоцирован даже незначительными воздействиями.
Аффективность
личности, склонность к бурным эмоциональным
реакциям зависит не только от темперамента,
холерики в этом отношении резко отличаются
от флегматиков, но и уровня ее моральной
воспитанности, которая предполагает
самообладание.
Виды и значение аффекта в уголовном праве
Для того, чтобы квалифицировать конкретное преступление как совершенное в состоянии аффекта необходимо наличие определенного ряда условий, в частности, факта нахождения виновного в момент совершения преступления в состоянии сильного душевного волнения, которое, в свою очередь, вызвано именно противоправным или аморальным поведением потерпевшего. Важно, что при этом должна прослеживаться четкая взаимосвязь между поведением потерпевшего и внезапно возникшим аффектов виновного.
Традиционно в теории уголовного права выделяются два вида аффекта.
1. Физиологический. Данный вид имеет большую силу воздействия на психику человека, но не лишает его возможности осознавать и контролировать свои действия, а следует, нести ответственность за них. При совершении преступления в состоянии физиологического аффекта не исключается применение к лицу уголовной ответственности с учетом смягчающих вину обстоятельств.
Физиологический аффект характеризуется рядом особенностей:
- Внезапность его возникновения;
- критическая динамика, предполагающая достижение предельной точки за короткий промежуток времени;
- кратковременность протекания;
- интенсивность протекания, сопровождающаяся напряженностью;
- разрушающее влияние на психическую деятельность;
- усиление двигательной активности;
Одной из особенностей данного состояния является то, что его результатом может стать, например, частичная потеря памяти – амнезия, которая характеризуется тем, что виновный не может вспомнить каких-то отдельных деталей совершенного им преступления.
2. Патологический аффект определяется глубоким помрачнением сознания и совершаемыми лицом бесцельными, опасными действиями, совершаемыми автоматически.
Данная разновидность аффекта встречается в судебной практике довольно редко, что скорее связано с исключительностью такого рода состояния. Для того, чтобы установить патологический аффект, судебно-медицинскими экспертами проводятся комплексные психолого-психиатрические экспертизы. По заключению судебно-психиатрической экспертизы лицо, совершившее убийство в состоянии патологического аффекта может быть признано невменяемым, что влечет применение к нему только принудительных мер медицинского характера.
Аффекты дифференцируются так же по моменту их возникновения. Аффект может возникать в ответ на неожиданный одномоментный раздражитель — классический аффект. В этом случае отсутствует разрыв во времени между факторами, приведшими к возникновению состояния сильного душевного волнения и последовавшим за ними совершенным преступлением.
Напротив, аффект может стать и результатом длительного развития психотравмирующей ситуации путем накопления переживаний – кумулятивный аффект. Последний возникает в процессе длительного воздействия на психику человека конкретных негативных факторов, приводящих к накоплению психической напряженности, в конечном счете, провоцирующих эмоциональный взрыв.
Если говорить о значении аффекта в уголовном праве, то следует отметить, что возникший в результате конкретных противоправных или аморальных действий (бездействия) потерпевшего – физиологический аффект, в свою очередь, является обстоятельством, смягчающим уголовную ответственность, тем временем как другой вид аффекта – патологический – является обстоятельством исключительным, его наступление влечет применение к лицу, совершившему преступление, принудительных мер медицинского характера.
Проблемы назначения наказания за подобного рода преступления и применения законодательства об ответственности за убийство в состоянии аффекта в судебной практике характеризуются, как правило, допущением ошибок со стороны следственных и судебных органов, которые связаны непосредственно с установлением аффекта.
Так, анализируя статистику, можно сказать, что лишь в 26,2 % случаев наличие аффекта было правильно установлено на стадии предварительного расследования; в 62,2 % случаев неправильная квалификация деяния была исправлена судом при вынесении приговора; в 11,6 % случаев ошибка была исправлена лишь при пересмотре дела вышестоящей судебной инстанцией[1].
Проблемы при квалификации преступления, совершенного в состоянии аффекта, во многом объясняются несовершенством той или иной уголовно-правовой нормы, а также стремлением законодателя упростить уголовно-правовую норму, что приводит к неточному истолкованию аффектированного состояния. Для правильной квалификации преступления, совершенного в состоянии аффекта необходимо, в первую очередь, исследовать всю совокупность субъективных и объективных признаков, дать им правильную оценку.
[1] Аналитические материалы. Портал правовой статистики. [Электронный ресурс] // Сайт Портал правовой статистики. URL: http: //crimestat.ru/analytics. (дата доступа: 10.
06.2019).
Что такое теория аффектов? | Донован Шефер, Пенсильванский университет
Теория аффектов — это подход к культуре, истории и политике, который фокусируется на неязыковых силах или аффектах. Аффекты делают нас такими, какие мы есть, но они не находятся ни под нашим «сознательным» контролем, ни даже обязательно в пределах нашего сознания — и лишь иногда их можно выразить языком. Теория аффектов может быть связана с другими дискуссиями, происходящими в гуманитарных науках, включая «аналитику власти» Мишеля Фуко, новое внимание к животным, изучение секуляризма и мою родную область религиоведения. Теория аффектов помогает нам понять власть, побуждая думать о власти как о театре.
Один из основоположников теории аффекта, психолог из Принстона Сильван Томкинс, начинал не как психолог, а как драматург. Этот интерес к театру остался с Томкинсом, пока он выдвигал идеи, которые впоследствии стали теорией аффекта. В душе он драматург, а теория аффекта — это его понимание людей и их взаимоотношений.
Детям драмы известно, что актерское мастерство — это не запоминание слов на странице. Хотя выучить 300 строк текста может показаться трудным, на самом деле это самая легкая часть актерской работы. Актерское мастерство заключается в том, чтобы взять эти строки и наполнить каждое слово — и промежутки между словами — эмоциональными нюансами.
Инструмент актера — не сценарий, а тело. Успешные актеры тщательно используют каждый аспект своего тела — голос, руки, лицо, позу, походку, взгляд, походку и мускулы — для создания эмоциональной симфонии. Режиссеры тоже используют невербальный репертуар, включая тайминг, постановку и перспективу, чтобы сплести толстый узел аффектов через свой сценарий. Даже самый искусно написанный сценарий может быть испорчен неуклюжей актерской игрой, неуклюжей режиссурой или запутанной постановкой. Дело в том, что работа по приведению тел в движение осуществляется не только словами, и даже не словами в первую очередь. Драматические дети думают не только о сценарии, но и о выражении, речи, жестикуляции, блокировке, постановке, звуке, атмосфере и целом воплощенном наборе движений и жестов.
Эти элементы собраны в тонко настроенные машины распределения аффектов. Успех пьесы измеряется ее способностью доставлять пиршество аффектов.
Теория аффектов рассматривает власть в тех же терминах. Как пишет антрополог Кэтлин Стюарт, «сила зависит от чувств». ( Обычные аффекты , 84) Вместо того, чтобы думать о политике как о наборе предложений, которые вдумчиво рассматриваются рациональными людьми, выбирая предметы («Голосуйте за x, если хотите мосты. Голосуйте за y, если хотите бомбардировщики»), аффективную теорию видит это как производительность . Religious Affects говорит об этом конкретно со ссылкой на религию, исследуя такие примеры, как глобальный христианский евангелизм, американскую исламофобию и современные секуляризмы, но религия является лишь одним из многих формаций власти, и поэтому метод аффекта может быть применен ко всему, что мы, люди, делаем. Все, что требуется, — это признать, что власть — это прежде всего то, что Сара Ахмед называет «аффективной экономикой», а не набор идей.
Теория аффектов помогает нам избежать «лингвистической ошибки», веры в то, что власть в основном определяется мыслями и языком. Наоборот, власть как «чувственная вещь» чувствует раньше, чем думает. Он привязан не к нашему трансцендентному рациональному сознанию, а к нашей животности.
Эксперты любят говорить о политике как будто она делается сверху вниз. Подлые политики создали прикрытие, чтобы обманом заставить «массы» делать то, что они хотят. Но сторонники теории аффекта рассматривают власть как перформанс, динамическую связь между действующим лицом и аудиторией. Политики могут «использовать» избирателей, чтобы добиться цели, но избиратели также «используют» политиков, чтобы обеспечить определенный опыт — вечер в театре. (И политики, несомненно, «используют» избирателей таким же образом.) В то время как риторический анализ спрашивает, как возникают аффекты для достижения политических целей, теоретики аффектов утверждают, что политика делается для усиления аффектов.
Это не означает, что последствия политики в любом случае тривиальны — что они не распределяют лишения, боль и смерть или процветание, мир и счастье в разных обществах неодинаково.
Политика не менее актуальна тем, что структурируется аффектами. Во всяком случае, теория аффектов показывает, что даже высокомерное избегание политики или нарочитое безразличие является аффективной конструкцией и, следовательно, политической процедурой. Теория аффектов показывает, что политическую формацию лучше всего понимать не как набор более или менее связных идей, а как бурлящий водоворот эмоций. Это относится как к бессвязным приступам ярости митинга Трампа (жажда ненависти, стремление к силе, отказ от стыда), так и к растущему оптимизму и призывам к более справедливому обществу речи Сандерса: оба являются авеню для производства аффектов.
Политическое не просто иногда прерывается аффектом. Это аффект. Валюта, которая соединяет наши тела и объединяет нас в сообщества, — это не рационально выбранный выбор, а прочувствованное принуждение. В этом суть теории аффектов: суверенное сознание, включая разум, является следствием матрицы движущихся силовых линий, проходящих через нас и оставляющих за собой силу.
Будущее теории аффекта: интервью с Маргарет Уэтерелл — Теория, культура и общество
Маргарет Уэтерелл
Это интервью отражает статью Маргарет Уэзерелл «Тенденции в повороте к аффекту: социально-психологическая критика», которая была недавно опубликована в Body & Society . Интервью начинается со статьи, но фокусируется на более широких вопросах теории аффектов и ее возможного будущего.
DB: Концепция аффекта общеизвестно сложна, и кажется, что она то входит в моду, то выходит из нее. Учитывая вашу обширную работу над концепцией, возможно, мы могли бы начать с ваших мыслей о ее развитии. Какое будущее у теории аффектов, если оно вообще есть? Есть ли конкретные направления, в которых он может развиваться? Имеет ли он по-прежнему какую-либо ценность или он становится слишком отягощенным багажом?
MW: Я думаю, что версии «теории аффекта», которые постулируют аффект как доличностную внедискурсивную силу, ударяющую и формирующую тела до осмысления, просто несостоятельны.
«Теория аффекта» отражала понятное стремление к чему-то другому в социальных исследованиях — желание узнать, как мир движет нами. Было волнующе (и трансгрессивно) говорить о горечи, зависти, радости и паранойе на одном дыхании с социальной и критической теорией. Но это привело к тому, что исследователи в области культурологии, географы и социальные теоретики стали психологами-любителями, и у них не очень хорошо получалось.
Аффекты и эмоции должны иметь будущее в социальных исследованиях. Эффект имеет решающее значение! Я думаю, что эта область только начинает снова становиться захватывающей и начинает соответствовать обещаниям ранних работ, таких как Рэймонд Уильямс о «структурах чувств», Ларри Гроссберг об «аффективной экономике» или Арлин Хохшильд об «эмоциональном труде». , и обещание, столь очевидное в феминистской работе, которая сделала «личное» и процесс «нахождения под влиянием» основной социальной темой. Мы возвращаемся к этим темам в гораздо более сильной позиции с более проработанными объяснениями воплощения, с новым типом психобиологии, который положит конец старому тупику между универсалистскими врожденными эмоциями и эмоциями, сконструированными культурой, и с поколением качественных эмпирических исследований в социальной психологии.
и психосоциальные исследования, на которые следует опираться при анализе создания смысла.
DB: В вашей статье содержится ряд действительно четких представлений о пределах и аналитических ловушках аффекта. Один из аргументов вашей статьи заключается в том, что сосредоточение внимания на практике может помочь нам справиться с такими трудностями. Я хотел бы узнать, не могли бы вы немного пояснить, как сосредоточение внимания на практике может повлиять на теорию. Каким образом концепция практики может быть связана с аффектом?
MW: Интересно, что в последнее время многие люди, изучающие аффекты и эмоции, вспомнили о своей практике. Мой интерес возник из оценки того, насколько продуктивными были концепции практики для руководства социально-психологическим анализом повседневного смыслообразования. Но я отмечаю, что историки (особенно в Центре истории эмоций при Институте человеческого развития им. Макса Планка) начинают формулировать практический подход к вопросам, которые их озадачивают, например, к хронологии того, что они называют «эмоциональными стилями».
. В то время как Ян Беркитт в своей работе над воплощенной практикой, конечно же, уже устанавливал эти связи вместе с учеными Бурдье, Валери Уолкердин в ее работе по аффективным сообществам и исследователями в области изучения тела (такими как Шиллинг и Кроссли), которые интересовались воплощенными. диспозиции, телесное ученичество и так далее.
Конечно, некоторые человеческие аффекты и эмоции находятся за пределами концептуальной досягаемости практики, но если подумать о социальных закономерностях и паттернах, связанных с аффектами, то многие из них явно соответствуют практическому описанию. Полезно рассмотреть, например, переплетение словарей, тел, контекстов и действий в эмоциональном эпизоде, неограниченное гибкое применение «навыков» и «рутины, колеи и борозды» в мозгу и телах, приобретенные в процессе развития. способы, которыми воплощенные диспозиции эмоций переносятся в новые контексты, как они становятся каноническими и конвенциональными, отношение к рефлексивности и различные степени сознательного и бессознательного разыгрывания.
Это наводит меня на мысль, что существуют определенные социальные явления, нагруженные аффектами, которые можно с пользой исследовать через призму практики. Возьмем, к примеру, «пузыри чувств», составляющие календарь национальной жизни, — институционализированные моменты празднования (Новый год), скорби (поминки), злорадства (партийные политические конференции) и т. д. Что это, как не канон аффективных чувств? практики – запускаемые знакомыми способами, со знакомыми моделями сопротивления? В равной степени полезно думать о «сообществах аффектов», следуя примеру историков, исследующих способы, которыми подгруппы и места социальных отношений определяются посредством отличительных, повторяющихся аффективных действий и действий. Кроме того, значительная часть общественного аффекта является коммуникативной и связана с коммуникативными практиками, такими как повествование. Аффективно-дискурсивные практики, такие как «выполнение праведного негодования» или «выполнение роли жертвы», столь заметны и важны в политической жизни, но при этом глубоко методичны и манерны.
DB: Основная тема вашей статьи касается возможностей социальной и культурной теории быть помещенными в более продуктивный диалог с социальной психологией. Ряд вопросов, которые вы поднимаете, кажется, касается разрыва между этими отдельными дисциплинами. Препятствия, поставленные перед этим диалогом, кажутся довольно хитрыми. Может ли такой диалог улучшить только концепцию аффекта, или есть другие возможности и возможности, которые он может предоставить?
MW: Социальная психология — это своего рода пограничная дисциплина между общей психологией и социологией. В Северной Америке социальная психология почти полностью связана с общей психологией (на мой взгляд, в ущерб ей). В Великобритании больше разнообразия. Несомненно, в Великобритании существует направление социальной психологии, которое во многих отношениях неотличимо от общей психологии — оно экспериментально, следует естественнонаучной модели и имеет тенденцию к индивидуальному ориентированию.
Существует также направление социальной психологии, которое все чаще называют психосоциальными исследованиями, основанное на теории, качественное и критическое, и именно здесь я находился. Экспериментальная социальная психология сопротивляется легкому взаимодействию с остальными социальными науками, потому что требует довольно большого количества незнакомых знаний. Однако с помощью критической социальной психологии можно построить мосты. Критически настроенные социальные психологи могут предложить полезное руководство по отсеиванию зёрен от плевел, когда дело доходит до важных новых направлений работы над эмоциями, появляющихся в психобиологии и нейробиологии (см. повторно заполнить абстрактные описания пространств и социальных отношений способами, которые учитывают социальную теорию, но со свежим взглядом (см. работы Пола Стеннера и Стива Брауна).
Мне посчастливилось провести большую часть своей академической жизни на факультете социальных наук Открытого университета и интенсивно работать на курсах с выдающимися социологами ОУ (Стюарт Холл, Джон Кларк) и географами (Дорин Мэсси, Джон Аллен), чтобы имя, но несколько.
Это была огромная кривая обучения, и мне пришлось подумать о пространстве, в котором может обитать социальная психология, о типах вопросов, которыми она должна заниматься, о ее потенциально проблематичной и критической траектории, об исторических отношениях между психологией и либерализмом, а также о территориях, которые могли бы открыться, если бы кто-то думал о психике и социальном более творчески, политически информированно и менее закоснело. Этот проект, конечно, все еще находится в стадии разработки, но для его реализации также необходимо участие социальных исследователей, которые действительно читают психологию, а не просто отбрасывают его махом руки как слишком сложный и выходящий за рамки задачи социальной теории. Результатом, я думаю, станет более сложное исследование областей, помеченных как личные, более конкретное описание человека в повседневной жизни и более обоснованные формы социальной теории.
DB: Расширяя это немного дальше, вы говорите о сложности различных типов петель обратной связи.
Здесь мы видим, как ваше описание аффекта не поддается никаким «четким и легким разделительным линиям». Затем в заключении вы отмечаете, что ваша позиция согласуется с современными нейробиологией и психобиологией. Похоже, что одной из реальных трудностей с аффектом будет использование его в качестве основы для изучения и анализа таких петель обратной связи. Нужно ли нам опираться на нейронауку, чтобы найти способы выйти за рамки условного понимания петель обратной связи? Существуют ли другие способы исследования и освещения сложных потоков, к которым нас ведет воздействие?
MW: Это очень сложный набор вопросов, особенно последний. В общем, это тема для предстоящей работы. Частично вопрос, кажется, заключается в том, насколько сложные и какие сложности могут социологи вынести за скобки или «черный ящик» в любой момент, не испортив свой анализ? Интересно, достаточно ли для большинства целей и для большинства исследовательских вопросов, например, работать с базовым концептуальным пониманием петель обратной связи мозг/тело/разум, пластичности и распределенной обработки? Возможно, достаточно иметь широкий взгляд на изображение ландшафтов тела/мозга/разума, их возможностей и ограничений.
(Пока в СС есть ученые, такие как Фелисити Каллард, и историки науки, такие как Рут Лейс, на которых можно положиться в продолжении более строгого критического диалога с нейронаукой.) Социальные исследования обычно начинаются с того места, где сейчас заканчивается психобиология, с воплощенных семиозис с социальными действиями и перформансами, возникающими из-за «отсутствия четких разделительных линий» между телами, разумом и созданием смысла. Социальные исследования охватывают историю, политику, институты, «инженерию» пространств и отношений, как выразился Найджел Трифт, и отслеживают нарративы, последствия и контекстуальное развертывание.
Социальные исследователи вряд ли захотят помещать социальных акторов в сканеры фМРТ или особенно интересоваться деталями психобиологической организации аффекта в мозге и теле, но, вероятно, будут заинтересованы в регистрации событий в потоках социального действия. Задача состоит в том, чтобы разработать методы для их изучения наряду с более сложными дискурсивными описаниями чувств и воздействий, с достаточно сильным хронологическим фокусом, чтобы следить за течением и изменением.
Интересно, что философ Альфонсо Лингис утверждает, что, вопреки общепринятой мудрости, многие аффекты очень заметны. Он заявляет, что мы можем сказать, что офис-менеджер в ярости, даже если позже мы не сможем вспомнить цвет их глаз и не обменяемся ни словом. Как отмечают этнометодологи, участники интеракций постоянно демонстрируют в своих последующих действиях и отчетах, как они понимали предшествующие действия других, и такой развертывающийся диалогический последовательный поток реакций и контрреакций является четким путем к анализу, выходящему за рамки простой работы. с ретроспективными рассказами людей о своих чувствах и реакциях. Другими словами, в микросоциологии существуют более старые подходы и методологические возможности, которые отслеживают развертывание эмоциональных эпизодов и аффектов в связи с ними. Это может подтолкнуть к новым размышлениям о том, как проводить исследования потоков аффектов и переживаний в социальной жизни, а также о том, как лучше исследовать «эмоскейпы» или более глобальные структуры чувств и «инженерию» аффектов.
DB: Мы обсудили будущее теории аффектов в общих чертах, но каковы ваши собственные планы. Планируете ли вы дальше работать над аффектом?
MW: Недавно я вернулся в Новую Зеландию (страну моего происхождения) и поступил на факультет психологии Оклендского университета. Среди прочего, в настоящее время я работаю с коллегами (Хелен Моевака Барнс, Тим МакКринор, Анжела Моевака Барнс, Алекс МакКонвилл, Те Райна Ганн и Джейд Ле Грайс) над проектом в Университете Мэсси по аффектам и национальной памяти, финансируемым премией Марсдена. от Королевского общества Новой Зеландии. Этот проект дополнительно исследует размышления об аффективной практике. Мы хотим понять общепринятые каноны эмоций, установленные для национальной жизни в контексте деколонизации Новой Зеландии, и политику включения и исключения, которой они способствуют. Мы используем различные методы, такие как haerenga kitea – своего рода предварительное интервью, развивающее визуальные записи.
Интересно думать о данных и о том, как лучше всего их понять.
Наша команда представляет собой двухкультурную команду, состоящую из исследователей маори (коренных народов) и исследователей пакеха (пакеха — это другие новозеландцы, часто белого европейского происхождения). Мои коллеги-маори интересуются северными социальными теориями аффекта и, конечно, моей работой, но также заинтересованы в поиске и подтверждении линзы «вайруа», через которую общество маори понимает процессы воздействия и воздействия. Во многих отношениях это совершенно иной способ осмысления воспоминаний, чувств, пространств, траекторий и отношений. Между туземными фреймами и теорией аффектов происходит взаимообмен, который, как мы надеемся, прольет свет и отразит тот обмен, который необходим в деколонизированном бикультурном обществе.
Дополнительная литература
Читателям также может быть интересен специальный выпуск Body & Society об эмоциях (B&S 16.1, март 2010 г.
), под редакцией Лизы Блэкман и Коуза Венна, а также следующие статьи на тему аффект:
From Body & Society :
Lucian Chaffey ‘Affect, Excess and Cybernetic Modification in Science Fiction Fantasy TV Series Farscape ‘ (B&S 20.1)
Филлип Ваннини и Джонатан Таггарт, «Ощущение домашнего тепла: аффект, вовлеченность и термоцепция в домах, не подключенных к электросети» (B&S 20.1) B&S 19.1)
From Теория, культура и общество :
Джоанна Латимер и Мара Миеле «Культуры природы? Наука, аффект и нечеловеческое» (TCS 30.7-8)
Роберт Сейферт «Помимо личных чувств и коллективных эмоций: к теории социального аффекта» (TCS 29.6)
«Внимание, видеоигры и удерживающая экономика аффективного усиления» Джеймса Эша (TCS 29.6)
«Мобильные аффекты, открытые секреты и глобальная неликвидность: карманы, пулы и плазма» Грегори Дж. Сейгворта и Мэтью Тиссена (TCS 29.6)
Сьюзан Раддик «Политика аффекта: Спиноза в творчестве Негри и Делёза» (TCS 27.