это, определение слова, понятие. Что такое Идеал, значение, словарь, энциклопедия
ИДЕАЛ (от греч. idea — идея, прообраз) — то, что рассматривается в качестве образца, совершенства, высшей цели желаний и деятельности, т. е. некая совершенная модель действительности. Идеальные понятия существуют и в технических науках («совершенный вакуум»), и в социальных (например, «совершенная конкуренция» в политэкономии).
Французский социалист-утопист Ж. Мелье одним из первых разработал концепцию идеальной личности, развитую затем в трудах Р. Оуэна, А. Сен-Симона и Ш. Фурье. Идеалом был признан высший образец духовной и физической красоты, истины и добра, а реальностью идеала выступало прекрасное.
Но каждая эпоха выдвигает свой идеал — божества, святого, монарха или героя. Например, классические идеальные образы героев, ставшие эталоном совершенства для многих последующих эпох, были созданы в Древней Греции в V в. до н. э., тогда как в Византии после победы над иконоборчеством появились новые идеальные нормы изображения Христа, Богоматери и других персонажей Священного Писания, оказавшие сильное влияние на искусство многих христианских стран.
В эпоху Возрождения художники создали идеальные образы как христианских, так и античных богов и героев, ставшие образцами для последующих столетий. Что касается искусства конца XX в., то для него характерны как элегические воспоминания об идеальных образах прошлого, порожденные постмодернизмом, так и язвительные насмешки над фальшивыми, претенциозными имитациями идеала в поп-арте и соц-арте.
Источ.: Аполлон. Изобразительное и декоративное искусство. Архитектура: Терминологический словарь. М., 1997; Атеистический словарь. М., 1986; Большой толковый социологический словарь. Т. 1 (А—О). М., 1999; Волков Ю. Г., Поликарпов В. С. Человек: Энциклопедический словарь. М., 2000.
Идеал
Социальная психология. Словарь под. ред. М.Ю. Кондратьева
Идеал [греч. idéa — идея, образ] — образ человека, являющегося образцом для других. И. является предметом изучения разных наук и рассматривается как нечто совершенное, чего быть может еще нет, но к чему следует стремиться. В качестве И.
может выступать совокупность норм…
Идеал
Большой словарь эзотерических терминов — редакция д.м.н. Степанов А.М
(греч. первообраз), конечная цель какого-либо действия, направленного на реализацию мыслеобраза до полного совершенства адекватно существующей умозрительной модели. Идеал интерпретируется как фаза подчинения эмпирии власти мышления и силе идеи. Впервые понятие идеала было…
Идеал
Философский словарь
— фокус системы ценностей, гиперцентр нравственного идеала (суб)культуры, личностной культуры, эмоционально и интеллектуально нацеливающей личность, общество на его достижение. И. совпадает с одним из полюсов исторически сложившейся дуальной оппозиции, например, с Правдой в…
Идеал
Философский словарь
(от греч. idea — идея, образ, понятие) — в самом общем смысле то, что человеком, группой, классом или всем обществом рассматривается в качестве образца, совершенства, высш. цели желаний и практики; совершенная модель действительности.
В развитом об-ве существует совокупность…
Идеал
Философский словарь
(от греч. idea — образец, норма) — идеальный образ, имеющий нормативный характер и определяющий способ и характер поведения, деятельности человека или социальной группы. Одни философы рассматривают И. как норму, принятую в результате соглашения между людьми, другие — как…
Идеал
Философский словарь
(от лат. idealis, греч. idea — образ, идея) — 1) в общеупотребительном смысле: а) высшая степень ценного или наилучшее, завершенное состояние к.-л. явления, б) индивидуально принятый стандарт (признаваемый образец) ч.-л., как правило, касающийся личных качеств или способностей;…
Идеал
Философский словарь
(франц. ideal, от греч. — первообраз) — образец, нечто возвышенное, совершенное, благое и прекрасное, высшая цель стремления. Исторически понятие И. было введено для гармонизации чувственноявленной (материализованной, воплощенной) и сверхчувственной (духовной) граней «идеи».
..
Идеал
Философский словарь
— представление высшего совершенства в каком-нибудь отношении. В этом широком смыслеслово И. применяется одинаково и к отвлеченным и конкретным предметам: И. добра, И. женской красоты, И. государства, И. гражданина и т. д. В этом общем смысле И. обыкновенно противополагается…
Идеал
Философский словарь
то, к чему мы стремимся; совершенный образец. Представление об идеале предполагает состояние совершенства, воображаемое духом, который не может всецело его достигнуть: такое состояние могло бы дать полное удовлетворение человеческому разуму и чувству.
Идеал
Философский словарь
образец, нечто возвышенное, совершенное, благое и прекрасное; высшая цель стремления.
Поделиться:
«Идеал — понятие персональное» – Огонек № 44 (5639) от 09.11.2020
В ноябре в «Редакции Елены Шубиной» (АСТ) выходит новый роман лауреата премии «Большая книга» Евгения Водолазкина — «Оправдание Острова».
О том, перед кем и почему оправдываются герои книги, писатель рассказал «Огоньку».
Евгений Водолазкин уверен, что писатель должен смотреть внутрь себя, а не по сторонам
Фото: Александр Чиженок, Коммерсантъ / купить фото
Евгений Водолазкин уверен, что писатель должен смотреть внутрь себя, а не по сторонам
Фото: Александр Чиженок, Коммерсантъ / купить фото
Беседовала Мария Башмакова
«Оправдание Острова» — седьмой роман писателя. Роман-утопия переносит нас на мифический Остров, история которого фиксируется хронистами разной степени добросовестности и рассказывает о его крещении, междоусобных войнах, об интригах, о революции и обо всем том, что меняет и сотрясает мир. А Остров и есть мини-проекция европейской цивилизации. Меняются правители, а летописцы в разные времена вынуждены писать разную «историю»: нарядную и приглядную — для потомков. И настоящую — во имя правды. Живут на Острове долго, особенно праведники — княжеская чета Парфений и Ксения,— они и становятся теми героями во всех смыслах слова, без которых оправдание Острова невозможно.
— Роман называется «Оправдание Острова». В связи с этим множество вопросов: почему Остров? И главное, почему «оправдание»? Оправдание его грехов перед творцом или хроника как оправдание его беспокойной истории?
— Остров — это, как известно, часть суши, окруженная водой. Нечто завершенное, ограниченное. Если рассматривать Остров как модель мира, то он не должен быть частью мира — он должен находиться отдельно.
Слово «оправдание» использовано в заглавии романа в разных своих значениях. С одной стороны, это процесс оправдывания, а с другой — что-то, а точнее, кто-то, кто одним своим присутствием оправдывает непростую историю Острова. Во втором случае это аргумент в пользу оправдания. Говоря словами Георгия Иванова,
И это будет оправданье
Всего погубленного мной.
— Ваш Остров нуждается в оправдании?
— Нуждается. Он пришел в плохое состояние, к тому же существовало пророчество, что Остров может «пойти на дно».
Все зависит от того, сможет ли он оправдаться. Я надеюсь, сможет, потому что на Острове нашлись праведники.
— И Острову приходится в итоге торговаться с Богом — праведников мало… И найденные — «возрастные герои».
— Да, как в сцене торговли Авраама с Богом, когда Бог говорит, что не будет наказывать людей, если в городе найдется хотя бы пятьдесят праведников. «А если сорок пять?..» — спрашивает Авраам. Замечательный библейский стиль, который меня восхищает все больше. А мои «возрастные» герои — Ксения и Парфений — люди, которые соглашаются отвечать за свой народ, у них просто нет выбора. Они должны идти до конца. А праведниками обычно становятся под старость. Молодые часто жестоки, у них нет жизненного опыта, опыта добра и зла. Праведники не всегда видны и заметны, но даже в страшные часы они все равно находятся. Ведь есть народное поверье, что без трех праведников не стоит земля.
— Сложно ли подбирать краски для праведника, который живет в наши дни? Ведь вы пишете все-таки о наших с вами современниках.
— Писать о праведниках сложнее всего. Гораздо проще о злодеях. Доброта наивна и беззащитна, над ней легко посмеяться. Писать же о праведниках современных почти невозможно. Поэтому герой другого моего романа «Лавр» живет в XV веке, а Парфений и Ксения, хотя действуют и в современности, но опорной ногой стоят также в Средневековье. Но мои праведники — они ведь всего лишь люди. Праведничество — это путь, а не состояние. И на этом пути может случаться разное. Здесь важно, куда этот путь лежит. От них ожидают многого, если угодно — чуда, на которое они не считают себя способными. Но эта энергия ожидания отрывает их от земли и оказывается, что чудо совершают не только они, но и верящие в них люди.
Обычному читателю-зрителю история двух людей, живущих «по любви совершенной», а не плотской, вероятно, представляется скучной и не способной затронуть. Ему хочется истории Тристана и Изольды.
Но выясняется, что напряжение монашеской жизни может захватывать гораздо больше, чем самые яркие любовные отношения.
— Остров — популярный мотив ваших произведений…
— …Мы же островитяне. Живем в Петербурге, у нас островное мышление. Мне кажется, было бы странно, если бы из Петербурга исходили какие-то другие идеи, кроме островных. На острове сильна дистанция, а когда она стирается между народами или людьми, это имеет плохие последствия. Дистанция хороша, среди прочего, тем, что на дистанции чувствуешь желание сближения. Если ее нет, то двигаться некуда. Был еще один великий островитянин — Дмитрий Сергеевич Лихачев.
Обложка книги Евгения Водолазкина «Оправдание Острова»
Фото: «Редакция Елены Шубиной» / Издательство АСТ
Обложка книги Евгения Водолазкина «Оправдание Острова»
Фото: «Редакция Елены Шубиной» / Издательство АСТ
— Вы медиевист и часто показываете, что Средневековье — не страшнее дня сегодняшнего. Там любят и грешат даже как-то по-домашнему…
— Да, Средневековье в современном сознании существует в странной оболочке страха: как сказали бы сейчас, оно токсично.
Притом Средневековье — не более мрачная эпоха, чем современность. Тогда не придумывали того, что придумали для уничтожения людей в XX веке. Средневековье старалось убивать как можно меньше, хотя понятно, что и один человек — это много. В Средние века время было пропитано вечностью. Из любой точки был вертикальный выход — обращение к небу. А современное время движется параллельно земле. Опять же: теперешняя история пишется с партийной точки зрения, что бы мы ни понимали под «партией». Средневековый хронист руководствовался другими принципами, ведь его мир замыкался на Боге. В центре средневекового мира стоял Бог, а в центре тогдашнего социального устройства — монастырь.
— Однако при этом в качестве жанра для своего нового романа вы выбрали вполне модернистский — жанр утопии.
— Да, в моем романе есть элементы утопии, как, впрочем, и антиутопии. И все же, я бы говорил не об утопии, а об идеале. Идеал — это понятие скорее персональное, к нему движется человек, а утопия — это такой проект коллективного счастья, под который мобилизуют всех, независимо от того, хотят они в этом участвовать или нет.
Поэтому воплощение утопии обычно оборачивается большой кровью. Мой вымышленный Остров — это, если угодно, произведение искусства. Граница его четко очерчена. Юрий Лотман говорил, что одним из признаков произведения искусства является его «ограниченность». Остров — символ европейской цивилизации: это и Россия, и Европа, вместе взятые. Специфически российского на Острове не так уж много. Например, в романе описывается событие, названное революцией. Мы по инерции думаем про 1917-й, но в общеевропейском сознании, когда говорят «революция», вспоминают в первую очередь французов. И жестокость их революции не уступает жестокостям революции российской. Я не разбрасываю тайные знаки по страницам романа, но для любителей истории там есть маленькие крючки. Например, сюжеты из «Истории франков» Григория Турского или нашей «Повести временных лет» в качестве реминисценции. Мой текст не политический манифест, а попытка дать метафору истории.
— Наши с вами современники склоны героизировать тиранов, обеляя прошлое.
В вашем романе есть, например, слова: «Исчезни Сталин в тридцатые — ушла бы диктатура?» Как бы вы сами ответили на этот вопрос?
— Однако на вашем Острове тирания тоже мало чему научила — один тиран сменяется другим…
— Да, их череда воспроизводит систему, и иных там ожидать не приходится.
— Может покаяние быть коллективным или это личный выбор?
— Это личный выбор каждого. Но когда количество покаявшихся велико, то это становится выбором народа. Причем покаяние — это не тогда, когда все собираются на Красной площади и произносят общие речовки. Всеобщее покаяние — это когда каждый, где бы они ни находился, испытывает то же чувство раскаяния, что и другие. И если таких людей достаточно много, это начинает резонировать и влиять на общую обстановку в стране.
— А России есть в чем коллективно каяться?
— Думаю, каждому народу есть в чем каяться. Как нет безгрешных людей, так нет и безгрешных народов. Но о грехах народа, как и о его доблестях, я бы говорил осторожно. Потому что субъектом нравственности является не народ, а личность.
— Память человеческая коротка, как и чувство благодарности, люди быстро забывают хорошее. История циклична. А может ли она чему-то научить?
— История может научить, но ее уроки достаточно ограниченны. История не может научить ничему «историческому» и подсказать, как действовать в тех или иных политических ситуациях. Потому что история, всерьез говоря, не повторяется — в этом ее особенность. Повторяются отдельные элементы, но в целом событие никогда не происходит дважды. Да, у истории есть циклы, но все же я уподобил бы ее не кругу, а спирали. И чтобы понять, почему Наполеон проиграл при Ватерлоо, нужно, чтобы собрались те же люди и повторились те же обстоятельства, вплоть до завтрака Наполеона.
А это невозможно. Учит же история нравственности. Ее урок: делаешь зло — оно к тебе возвращается. Моральные уроки — главные уроки истории, иного ждать от нее не приходится.
— О смерти вы говорите естественно, не пугая и не смакуя ужасы. Как, по-вашему, всегда ли современник готов размышлять о смерти?
— Благополучие, которого достигают на определенном этапе многие страны, приводит к одной особенности: оно позволяет забыть о том, чем кончается жизнь. Бытовой комфорт обладает одним оптическим свойством: он позволяет не видеть смерть. В «Повести о Варлааме и Иоасафе» есть такая притча: спасаясь от единорога, человек на краю обрыва успевает схватиться за ветви дерева. Взгляд его падает вниз, на корни, которые грызут две мыши — черная и белая. В таком, прямо скажем, подвешенном состоянии он занимается тем, что ловит ртом капли стекающего с листьев меда. Единорог символизирует смерть, дерево — жизнь, а черная и белая мыши — день и ночь, приближающие час кончины. Мед — «сладость мира сего».
Я не против комфорта, но мне кажется, что, увлекаясь медом, нужно время от времени смотреть вниз. Первый взгляд, возможно, будет крайне неприятен, но мысль о смерти, правильно воспринятая, по сути, утверждает жизнь. Memento mori — это оптимистическая фраза. И она — не о страхе смерти, а о любви к жизни.
Объясните концепцию «идеалов» в трудах Платона
Теория идеалов, также известная как Теория форм, представляет собой платоновское объяснение того, как истинное знание (эпистемология) может быть получено посредством изучения нефизических форм. Он описывает формы как совершенные идеалы; это означает, что когда мы видим что-то (например, кошку), мы можем вспомнить, что это такое, потому что пренатальная душа уже встречалась с формой кошки в нуминальном мире. Платон верил в использование разума, а не опыта (априорно) для аргументации конкретной концепции, а также утверждал, что мир, в котором мы живем, является одним из явлений; реальный мир — это мир форм. Поскольку формы являются совершенными идеями всего, они не нуждаются в изменении и поэтому постоянны, ибо их нельзя улучшить.
Это полностью отличается от физического мира, который постоянно приспосабливается и развивается, чтобы приспособиться к человеческой жизни, тем самым доказывая, что формы не принадлежат физическому миру. Кроме того, форма красоты есть только идея, а значит, никто не может знать истинного смысла красоты, так как она не может существовать в нашем мире. Платон иллюстрирует весь свой принцип форм через аналогию с пещерой в своей книге 9.0003 Республика . По аналогии Сократ (учитель Платона) просит Главкона представить себе пещеру, в которой люди были заключены в тюрьму, скованы цепями с закрепленными шеями и ногами, так что они могут только смотреть вперед, на стену пещеры. Кукловоды позади заключенных проецируют людей и других живых существ на стену пещеры; заключенные не могут видеть позади себя, поэтому они думают, что эти «тени» принадлежат реальному миру за пределами пещеры. Платон предполагает, что тени составляют реальность для заключенных, потому что они никогда не испытывали ничего другого.
Если бы одного из заключенных освободили из пещеры и он вышел бы на свет, он бы сначала ослеп, поскольку его глаза привыкли, но затем увидел бы мир таким, какой он есть на самом деле. Свободный узник подумал бы, что реальный мир лучше того мира, который он испытал в пещере. Точно так же, если бы заключенный вернулся в пещеру, коррекция зрения, опять же, причинила бы ему незначительную боль, что, в свою очередь, помешало бы другим заключенным выйти на свет. Платон утверждает, что мы часто путаемся и думаем, что этот мир является миром реальности, тогда как на самом деле мир состоит из теней и тьмы (скорее мнений, чем фактов). Наш разум и душа заперты в наших телах и со временем забывают, что такое реальный мир (разум принадлежит идеальному миру). Платон хотел предположить, что только философы могут совершить путешествие к свету и, следовательно, именно философы должны нести ответственность за человечество. В заключение, аналогия с пещерой показывает нам, что наш опыт дает нам только мнения (doxa), а не истинное знание (episteme), как демонстрируют заключенные, которые смотрят на тени на стене пещеры; истинное знание может исходить только от знания форм, происходящих от Формы Добра (источника всех знаний).
Эти формы являются совершенными идеалами, более реальными для нас, чем физические объекты, которые не изменяются. Кроме того, можно сделать вывод, что лучшая человеческая жизнь та, в которой каждый стремится понять идеалы и подражать им.
Ответил Айдын С. • Репетитор по философии и этике
1993 Просмотров
См. похожие Репетиторы по философии и этике уровня AИдеальная и неидеальная теория в политической философии
Выделите поисковый запрос- Сохранять
- Цитировать
- Отправить этот контент по электронной почте
Поделиться ссылкой
Скопируйте эту ссылку или нажмите ниже, чтобы отправить ее другу по электронной почте
Отправить этот контент по электронной почте
или скопируйте ссылку напрямую:
https://oxfordre.
com/politics/view/10.1093/acrefore/9780190228637.001.0001/acrefore-9780190228637-e-1383Ссылка не скопирована. Ваш текущий браузер может не поддерживать копирование с помощью этой кнопки.
Ссылка успешно скопирована
- Поделись этим
com/politics/view/10.1093/acrefore/9780190228637.001.0001/acrefore-9780190228637-e-1383Войти Навигация по статье
Войти
Имя пользователя
Пожалуйста, введите ваше имя пользователя
Пароль
Пожалуйста, введите ваш пароль
Забыли пароль?
Нет учетной записи?
Статья Содержание
Показать резюме. методологическая проблема современной политической теории. Вопрос заключается в том, в какой степени политическое теоретизирование является практическим занятием и, следовательно, в какой степени факты реального мира должны быть либо учтены в политическом теоретизировании, либо отвергнуты.
Различие между идеальной теорией и неидеальной теорией было впервые введено Джоном Ролзом в его классической книге Теория справедливости . Идеальная теория Ролза представляет собой описание общества, к которому мы должны стремиться, учитывая некоторые факты о человеческой природе и возможных социальных институтах, и включает в себя два основных предположения. Во-первых, он предполагает полное соответствие соответствующих агентов требованиям правосудия. Во-вторых, предполагается, что исторические и естественные условия общества достаточно благоприятны. Эти два допущения по отдельности необходимы, а вместе достаточны для его идеальной теории. Для Ролза неидеальная теория в первую очередь касается вопроса о том, как можно достичь идеала практическими, допустимыми шагами из реального, частично справедливого общества, в котором мы живем.
Изложение идеальной и неидеальной теории, выдвинутое Ролзом, подвергалось критике с разных сторон. Амартия Сен принимает ролзовское различие между идеальной и неидеальной теорией, но утверждает, что неидеальная теория в стиле Ролза слишком идеальна.
Учитывая множество жестоких несправедливостей, с которыми мы сталкиваемся, нам не нужно знать, как выглядит идеальная (или «трансцендентная») справедливость; наше внимание не должно быть сосредоточено на том, как перейти к этому идеалу. Вместо этого продвижение справедливости требует сравнительного суждения, которое ранжирует возможную политику с точки зрения того, является ли она более или менее справедливой, чем статус-кво. Г. А. Коэн, напротив, утверждает, что идеальная теория в стиле Ролза на самом деле является не идеальной теорией как таковой, а принципами регулирования общества. Наши представления о нормативных принципах должны, в конечном счете, быть нечувствительными к эмпирическим фактам; подлинная идеальная теория — это форма моральной эпистемологии (упражнение по выявлению нормативных истин).
Keywords
- ideal theory
- nonideal theory
- methodology
- Rawls
- political realism
- political feasibility
Subjects
- Political Philosophy
- Political Values, Beliefs, and Ideologies
- Qualitative Political Methodology
В настоящее время у вас нет доступа к этой статье
Логин
Пожалуйста, войдите, чтобы получить доступ ко всему содержимому.