Проблема жизненных ценностей аргументы: Проблема смысла жизни человека. Проблема жизненных ценностей Аргументы

Содержание

Проблема смысла жизни человека. Проблема жизненных ценностей Аргументы

В чём заключается смысл жизни? Зачем человек рождается, живёт и умирает? Неужели лишь за тем, чтобы есть, спать, просто ходить на работу, рожать детей. Почти вся мировая литература стремится дать ответ на два взаимосвязанных философских вопроса «В чём смысл жизни?» и «Какими ценностями должен руководствоваться человек, чтобы прожить жизнь достойно?»
Жизненными ценностями называют те представления и идеи, которые становятся главными, определяющими в жизни того или иного человека. Принято выделять материальные и духовные ценности. Опираясь на них, человек строит свою жизнь, свои отношения с людьми.

Так,

жизненными ценностями представителей «фамусовского общества» стали деньги, связи с вышестоящими по чину, власть и всё, что связано с этими понятиями. В погоне за ними эти люди не останавливаются ни перед чем: подлость, лицемерие, обман, выслуживание перед начальством – всё это излюбленные приемы Фамусова и подобных ему, чтобы добиваться своей цели. Поэтому им так ненавистны свободолюбивые и независимые идеалы Чацкого. Его стремление быть полезным обществу, желание нести просвещение в массы, желание добиваться успеха в жизни только благодаря своим знаниям и умениям вызывают у них непонимание и раздражение. Непонимание в такой степени, что им проще объявить его сумасшедшим, чем хотя бы попытаться вникнуть в его мысли.
Наташе Ростовой

смысл жизни видится в семье, любви к родным и близким. После свадьбы с Пьером она почти не бывает в свете, всю себя отдав мужу и детям. Но любовь и милосердие Наташи распространяются не только на свою семью. Так, она однозначно выбирает

помощь раненым солдатам

, находящимся временно в Москве после Бородинского сражения. Она понимает, что у них не хватит сил выбраться из города, куда вот-вот войдут наполеоновские войска. Поэтому девушка без сожаления заставляет родителей отдать раненым повозки, предназначенные для перевозки многочисленных вещей из их дома. Совсем другой выбор делает зять семьи Ростовых – Берг. Для него главное сейчас – нажиться, выгодно купить вещи, которые хозяева рады продать за бесценок. Он приходит к Ростовым с одной-единственной просьбой – дать ему мужиков и телегу, чтобы погрузить приглянувшиеся ему шкафчик и шифоньерку.

перед нами некий богатый человек, цель жизни которого сходна с целями великого множества людей: заработать капитал, жениться, завести детей и умереть в почтенном возрасте. Его существование монотонно, без эмоциональных всплесков, без сомнений и душевных терзаний. Смерть настигает его неожиданно, но она, как лакмусовая бумажка, проявляет всю ценность жизни Господина. Символично то, что если в начале своего морского путешествия герой едет первым классом в роскошных каютах, то назад он, всеми забытый, плывет в грязном трюме, рядом с моллюсками и креветками. Бунин таким образом как бы приравнивает ценность этого человека к существам, всю свою жизнь только и занимающимся что поеданием планктона. Таким образом, по Бунину, судьба Господина из Сан-Франциско и ему подобных символизирует собой бессмысленность человеческой жизни, её пустоту. Жизнь, прожитая без душевных потрясений, сомнений, взлетов и падений, прожитая с единственной целью удовлетворить личные интересы и материальные потребности, ничтожна. Скорое забвение – логическое завершение подобной жизни.

Автор: Парочкина Мария Михайловна

Главная

Русский язык

Подготовка к ЕГЭ

Аргументы к сочинению

Ликвидация безграмотности плюс…

Цитата

Надо много учиться, чтобы знать хоть немного.

(Шарль Луи Монтескье)

Многие интересуются

— готовые аргументы к сочинению ЕГЭ по русскому языку

— варианты ответов по заданиям 8, 9, 15, 16 ЕГЭ по литературе

— примеры сочинений по заданиям 9.2. и 9.3 ОГЭ по русскому языку

⁠- темы итогового сочинения по русскому языку 2021 — 2022 учебного года

Важно знать!

— тематические направления итоговых сочинений ЕГЭ по русскому языку, ФИПИ 2021 — 2022 уч. год

При частичном или полном копировании материалов ссылка на сайт обязательна. 2015-2021 гг.

История двух Калининградов

⁠Знаете ли вы, что в течение пятидесяти лет в России существовало два города с таким названием? Подмосковный город, который известен молодому поколению, как Королёв, с 1938 года носил название Калининград. А до этого – рабочий посёлок Калининский, а еще чуть раньше – посёлок Подлипки. Именно в дачный посёлок Подлипки в 1918 году из Петрограда был перенесён Орудийный завод, превративший тихое местечко во вполне оживлённое.

Главная

⁠—————————————————————
Литература

Подготовка к ЕГЭ
Подготовка к ОГЭ
Творческие работы

⁠—————————————————————

⁠Русский язык

Подготовка к ЕГЭ
Подготовка к ОГЭ

—————————————————————

⁠Русский как иностранный

⁠—————————————————————

Методология

⁠—————————————————————
Культура речи

⁠—————————————————————
Разное

⁠—————————————————————
Новости

⁠————————————————————-

⁠⁠Обратная связь

Примеры жизненных ценностей из литературы

Лучшие сочинения и пересказы

Сочинения
11 класс ЕГЭ
Примеры жизненных ценностей из литературы

Жизненные ценности — это то, во что верит человек, его моральные устои. У каждого человека абсолютно разные жизненные ценности. Но совершенно точно, что каждый человек готов посвятить жизнь этим самым ценностям. Для кого-то жизненные ценности — материальные предметы, но чаще — мораль.

Жизненные ценности есть не только у нас, реальных людей, но и литературных героев. Опять у всех они совершенно разные. Литературные герои очень похожи на нас, им свойственны такие же желания и ценности, как и нам. И не всегда их жизненные ценности бывают во благо им самим. А иногда бывает, что эти самые ценности направлены во вред другим.

Одним из ярких проявлений наличия у героя жизненных ценностей стала героиня произведения А.И. Солженицына «Матрёнин двор» — Матрёна. Эта пожилая женщина посвятила всю свою жизнь помощи другим людям. Она была добра ко всем. Матрёна дала крышу над головой бедному сельскому учителю, ничего не потребовав взамен. Она всегда бескорыстно помогала всем соседям. Однажды к ней приехали родственники из соседней деревни. Матрёна позволила вывезти им часть своего дома.

Более того, она помогала с вывозом брёвен. Помогая своим родным, Матрёна погибла — она попала под поезд. Эта самоотверженная женщина отдала жизнь ради своей цели. По моему мнению, Матрёна может являться примером для многих людей.

Другим примером может стать Чичиков, герой поэмы «Мёртвые души» Н.В. Гоголя. Жизненная ценность героя была материальной — он желал любым способом разбогатеть. Чичиков выдрессировал мышь и продал её, делал так, что его товарищам приходилось покупать у него еду. Он угождал тем, кто стоял по должности выше его самого. Однажды Чичиков даже чуть не женился, чтобы получить хороший чин. Герой проворачивал разные аферы, чтобы заработать. А последняя его идея казалась ему гениальной. Чичиков решил скупить у помещиков мёртвые души задёшево, чтобы потом получить за них большие деньги. Хотя его план раскрыли, Чичиков уже имел на руках бумаги о покупке душ и скрылся в неизвестном направлении. Хотя мёртвыми душами называют умерших крестьян мужского пола, главной мёртвой душой в этом произведении является Чичиков, для которого деньги оказались важнее всякой морали.

Жизненные ценности — движущая сила каждого человека. Все свои действия человек совершает ради своей цели и жизненных ценностей.

Также читают:

← Все начинается с любви ← Проблема любви к Родине↑ 11 класс ЕГЭПроблема чинопочитания → Аргументы: Месть и великодушие в романе Война и мир →

Картинка к сочинению Примеры жизненных ценностей из литературы

Сочинения

По картинам
По литературе
Свободная тема
Про Родину
Про технологии
Русский язык
Про семью
Про школу
Про войну
Про природу
По пословицам
Про времена года

Праздники
Про дружбу
9 класс ОГЭ
11 класс ЕГЭ
Про животных
Профессии
Известные люди
Города

Когда битва окончена Ценности

Одни из самых сложных споров — это споры о ценностях. Ценности — это правила принятия решений, которые мы применяем, чтобы решить, что хорошо/плохо, правильно/неправильно, справедливо/несправедливо, рационально/иррационально. Выбор ценностей не всегда является осознанным выбором. Но они определяют большинство решений, которые мы принимаем.

Ценности часто подразумеваются в речи или поведении, а не указываются явно. Хотя они играют важную роль в формировании нашей жизни, когда они сформулированы явно, они звучат неопределенно как «материнство» или «яблочный пирог», и их трудно защищать, кроме как актом веры. (Например, автор Декларации независимости вернулся к фразе «мы считаем эти истины самоочевидными», чтобы оправдать такие фундаментальные ценности, как жизнь, свобода и стремление к счастью.)

Причина, по которой конфликты из-за ценностей трудно разрешить, заключается в том, что их нельзя продать или подарить. Если спор идет из-за долларов, или акров, или даже технологии, то можно разрешить спор, добавив больше — больше долларов, больше акров, больше технологий и т. д. Но как вы можете торговать такой ценностью, как «свобода», с «безопасностью»? ?» Они не подлежат обмену.

Наиболее трудными решениями являются выбор относительного веса или значения, которое должно быть присвоено одному значению по сравнению с другим. Иными словами, то, что мы считаем «хорошим», часто противоречит другим вещам, которые мы считаем хорошими. Мы хотим, чтобы наши дети были творческими, но мы также хотим, чтобы они были дисциплинированными. Полная свобода может поставить под угрозу безопасность. Полная безопасность обычно управляет нашей полной свободой.

Выбор ценностей — это, по сути, выбор между двумя или более положительными благами. Например, если проблема заключается в использовании ремней безопасности, необходимо найти положение, которое уравновешивает «комфорт» с «безопасностью». Если речь идет об обязательном использовании ремней безопасности, необходимо найти точку равновесия между «личной свободой» и «общественной безопасностью». Все эти ценности хороши, желательны, положительны. Никто не против любой из этих ценностей. Вопрос в том, какие ценности должны превалировать в данном случае. Акт «оценивания» — это нахождение надлежащей точки баланса между двумя ценностями в данной ситуации в конкретный момент времени.

Многие конфликты между парами связаны с принятием решений именно таким образом. Многие ссоры из-за траты денег, воспитания детей или секса на самом деле являются спорами о ценностях.

Когда мы сталкиваемся с кем-то с эмоциональной реальностью, основанной на ценностях, которые существенно отличаются от наших, правила, по которым мы судим о реальности, противоречат друг другу. Обычно мы справляемся с этой угрозой нашему определению реальности, осуждая других как плохо информированных или плохо мотивированных. Когда пары спорят о том, что предпринять, они часто видят друг в друге противников, тех, кто выступает против того, что они считают правильным. Ваш партнер может возражать против действия, которое вы считаете важным, потому что оно не поддерживает то, что он/она считает хорошим.

Вы оба можете показаться противниками, выступающими против предпочтительных действий. Но если вы находитесь в любовных отношениях, отношениям будет тяжело, если вы думаете о своих партнерах как о противниках каждый раз, когда вы не согласны с ценностями. Вы оба защищаете то, что считаете позитивным благом. Оппозиция вашего партнера основана на его/ее положительной поддержке какой-то ценности, которую он/она считает еще более важной.

Одной из характеристик аргументов о ценностях является то, что ваш «оппонент» обычно выглядит «чрезмерно эмоциональным и иррациональным», приверженным предпосылкам, которые он/она не может рационально обосновать. Сложность в том, что обе стороны видят друг друга запертым в предубеждениях, которые невозможно оправдать.

Как справляться с конфликтами ценностей

Ваша работа как пары состоит в том, чтобы определить ценности, за которые каждый из вас спорит. Даже когда ваш партнер возражает против того, что вы считаете важным, ищите положительное, что поддерживает ваш партнер. Вы оба поддерживаете положительные ценности.

В частности, когда вы становитесь эмоциональным противником, вы можете подчеркивать ценность, в которую вы верите, настолько сильно, что ваш партнер чувствует, что то, что он/она ценит, стирается. Выбор ценностей не является выбором черного/белого. Они заключаются в том, чтобы найти правильный баланс, уважая обе ценности в определенной степени, но придавая большее значение одной из ценностей в конкретных обстоятельствах. Общественная безопасность — это хорошо, но свобода действий — тоже. Что важнее в данной ситуации?

Возможно, когда каждый из вас поймет, что представляет собой другой человек, вы обнаружите, что не так уж далеки друг от друга. Даже если вы думаете, что ваша ценность — скажем, «безопасность» — важнее в конкретной ситуации, вы все равно можете думать, что «комфорт» тоже важен. Это просто то, какой вес придается каждому значению. Вместо или/или вы ищете оба/и. Вы работаете вместе, чтобы найти способы, чтобы обе ценности получили должное.

Вот несколько шагов, которые могут быть полезны:

Определите ценности, которые поддерживает каждый из вас

Воспринимайте определение ценностей как головоломку, которую вы можете решить вместе. Вот три индикатора ценностей:

Использование языка, насыщенного ценностями. Сюда входят такие термины, как «выбрасывать наши деньги», «нянчиться с детьми», «позволить семье управлять нашей жизнью» и т. д. В этих фразах ценности подразумеваются, а не указываются прямо. Ценностями могут быть бережливость, дисциплина/структура и свобода/независимость.

Предсказание ужасных последствий — Люди предсказывают, что действие приведет к ужасному исходу. Последствия, которых они боятся, будут отражать их ценности. Например: «Вы балуете детей, давая им все, что они хотят». Страх в том, что дети получатся плохими, неспособными проявить самодисциплину. Или они могут бояться, что вы обанкротитесь. Или они боятся, что никогда не заведут друзей.

На самом деле не имеет значения, что страх другого человека не имеет для вас смысла. У меня есть друг, на мужа которого сильно повлиял опыт его родителей во время депрессии и нехватки продовольствия во время Второй мировой войны. Никакие деньги не помогут ему чувствовать себя в безопасности. Это одна из его «реальностей». Жене пришлось смириться с этим. Она также помнит, что им движет стремление к финансовой безопасности, которую она также поддерживает.

Ссылка на почтенный источник — люди могут цитировать Библию, президента, последнюю книгу по самосовершенствованию или кого-то, с кем они разговаривали на работе. Стратегия состоит в том, чтобы цитировать столь уважаемый источник, чтобы люди не осмелились подвергнуть сомнению позицию человека из страха показаться нападающим на этот почитаемый источник. Сложность заключается в том, что источники, пользующиеся уважением у одного человека, могут показаться совершенно сомнительными другому (например, в моей программе финансового консультанта по телевизору говорится…»). Однако то, какие источники они считают почтенными, может рассказать что-то о важных ценностях, например, если они цитируют служителя, священника или раввина, они, вероятно, поддерживают многие ценности, которые поддерживает этот человек.

Обсудите, почему эта ценность важна для вас

Твердые ценности обычно коренятся в нашем собственном опыте, особенно в детстве. Шарлин жила в семье, переживавшей постоянный финансовый хаос. В результате для нее чрезвычайно важна «финансовая стабильность». Она хочет избежать хаоса, который она пережила раньше. Чарльз чувствовал, что почти все его творческие порывы подавлены. Он поклялся, что как родитель будет поощрять и поддерживать непосредственность и творчество своих детей. Не сделать этого было бы равносильно предательству маленького мальчика, который чувствовал себя подавленным.

Обсуждение того, почему ценности важны для вас, может привести к разрешению конфликта. Но даже если это не так, это улучшит ваше понимание друг друга.

Обсудите, почему вы считаете, что ценность, которую вы поддерживаете, имеет особое значение в данной ситуации

Не ждите, что вы найдете баланс между ценностями, который сохраняется при любых обстоятельствах. Например, в жизни бывают моменты, когда безопасность имеет первостепенное значение. В таких ситуациях другие значения могут иметь меньшее значение. Что такого в вашей текущей ситуации, что заставляет ценность казаться вам наиболее важной? Еще раз повторюсь, самое худшее, что может случиться от обсуждения этого, — это то, что вы больше узнаете друг о друге.

Ищите действия, которые поддерживают оба значения

Наша цель — найти ответы, которые могут поддержать оба человека. Часто, когда вы действительно делитесь тем, что для вас важно, вы обнаружите, что вы не так далеки друг от друга, как вам казалось сначала. Но даже если вы не придаете значениям одинаковый вес, есть ли способ уважать оба значения?

Этика в конце жизни: новые проблемы и аргументы | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews

Отредактированный сборник Джона К. Дэвиса на тему этики в конце жизни содержит четырнадцать недавно написанных глав, многие из которых, несомненно, знакомы тем, кто знаком с этой областью. Книга состоит из четырех частей, каждая из которых охватывает общую тему этики конца жизни: природа смерти; кто должен принимать решения об окончании жизни; средства прекращения жизни; и роль других сторон в конце жизни. Затем в отдельных главах рассматриваются конкретные темы, подпадающие под более общую тему Части, в которой они содержатся. Для каждой части нет общего редакционного обсуждения или введения, но Дэвис дает краткое введение в книгу в целом, представляя краткий, но полезный обзор основных аргументов, предложенных каждым автором. Каждая глава также открывается кратким резюме.

Несмотря на то, что большинство выпусков посвящены хорошо проторенной почве, это не обязательно следует рассматривать как предмет критики в отношении полезности или достоинств сборника. Подход, который используется в работе, позволяет многим отдельным авторам предоставить читателю отличный обзор и актуальный анализ дебатов по некоторым из наиболее важных тем в этой области. При этом, принимая во внимание подход, согласно которому каждая из четырнадцати глав должна вносить свой вклад в одну из четырех общих тем, соответствующих каждой части, наблюдается заметное отсутствие обсуждения некоторых вопросов, возникших в этике конца жизни осенью. вне этих четырех основных тем. Например, хотя у нас есть пять глав в части I, посвященных вопросам природы самой смерти, мало работы по освещению умирания как переживания или процесса. Я имею в виду такие темы, как надежда и смерть или что может способствовать хорошей смерти. В том же ключе мало говорится о том, как мы должны рассматривать важные социальные вопросы ухода за умирающими, такие как вопросы справедливости, связанные с выделением ресурсов умирающим (хотя в последней главе Колина Фаррелли поднимаются некоторые вопросы, касающиеся справедливости и старения). , но это лишь косвенно касается конца жизни как таковой) или использования путей оказания медицинской помощи в качестве средства направления помощи.

Для отредактированного сборника с подзаголовком «Новые проблемы и аргументы» читатель может, таким образом, испытать определенное разочарование, поскольку «новое» может быть более осторожно истолковано как «новое, написанное для этого тома». Более широкое представительство авторов из стран с хорошо развитыми системами паллиативной помощи за пределами США, таких как Великобритания, Австралия, Бельгия и Нидерланды, могло бы позволить лучше понять, какие современные проблемы в настоящее время решаются на переднем крае практики.

. Однако чрезмерно подчеркивать этот аспект — значит частично упускать из виду суть коллекции. Он не только стремится дать нам четкое представление о некоторых фундаментальных проблемах в этой области, но при этом во многих главах также указываются новые направления и направления аргументации, которые можно использовать для решения некоторых из этих проблем. давние проблемы. Таким образом, в то время как мы получаем коллекцию, которая дает нам превосходные современные отчеты о ключевых областях, мы также получаем (в рамках ограниченного пространства, с которым приходится работать каждой главе) движение вперед на новую территорию. Более того, среди всех этих глав есть немало новой пищи для размышлений. Например, книга Брюса Дженнингса «Солидарность на пороге жизни» является частью новой волны работы в области биомедицинской этики, в которой используется концепция солидарности. Учитывая количество глав и широту работы, я остановлюсь лишь на нескольких для прямого комментария.

Часть I содержит самое большое количество глав, посвященных теме в издании — связи между этикой окончания жизни и философскими вопросами смерти — и занимает более одной трети всего тома. Это само по себе дает нам более глубокое понимание природы издания в целом, где основное внимание, по-видимому, уделяется более абстрактно-философским проблемам, чем те, которые могут быть непосредственно связаны с практическим принятием этических решений в конце жизни. Большинство глав в этом разделе напрямую затрагивают наиболее важную критическую проблему при обсуждении природы смерти в этике конца жизни, а именно эпикурейскую точку зрения о том, что смерть не может быть плоха для человека, который умирает.

Возьмите первую из этих глав, «Можно ли быть лучше мертвым?». Здесь Джеффри Скарр утверждает, что действительно существуют обстоятельства, при которых человеку может быть лучше умереть, но обобщения, которые пытаются установить это, вряд ли будут убедительными. Вместо этого они должны быть прерогативой весьма субъективных оценочных суждений заинтересованного лица. Скарре быстро отвергает старое эпикурейское утверждение о том, что смерть не может быть хорошей или плохой для человека, который умирает, потому что он больше не существует, чтобы испытывать какие-либо положительные или отрицательные последствия от нее, чтобы сосредоточиться на том, в каких условиях мы могли бы понять, что кто-то умер. лучше умереть. В первую очередь это решается с помощью вопроса о том, стоит ли кому-то жить, понимая, как человек видит свое место в мире. Для Скарре это также означает, что эти вопросы возникают не только в медицинском контексте, но и там, где человек может обнаружить, что перспектива продолжения жизни противоречит его ценностям. Поскольку такие оценочные суждения настолько субъективны и зависят от личных обязательств человека, Скарр утверждает, что это такие суждения, которые может делать только сам человек. В такой чрезвычайно индивидуалистической позиции сторонников автономии нет ничего нового. Что необходимо, так это некоторое последующее обсуждение более широких последствий этого, таких как случаи, касающиеся оценок тех, кто более некомпетентен. Это могло бы проверить ограничения удержания такой позиции, когда дело доходит до сценариев конца жизни. Тем не менее, у человека разгорается аппетит к тому, почему даже такие древние дебаты все еще могут быть такими этически стимулирующими.

В главах 2, 3 и 4 продолжается обсуждение эпикурейского вопроса о том, может ли смерть быть вредной для того, кто умирает. Книга Тейлора В. Сира «Как смерть вредит умершим?» предлагает нам великолепное резюме аргументов, связанных с объяснением депривации вреда смерти и эпикурейскими вызовами этой позиции, опираясь на ответы Томаса Нагеля на четыре основных эпикурейских аргумента. Бенджамин Митчелл-Йеллин рассматривает роль загробной жизни в размышлениях о смерти и, также беря пример с Нагеля, отвергает опасения о природе бессмертия как имеющие первостепенное значение в этих вопросах. Затем у нас есть обсуждение Йенса Йоханссона о том, насколько плохой может быть смерть для любого конкретного человека, предлагая защиту объяснения лишения серьезности смерти (что смерть плоха для человека в той степени, в которой он был бы лучше, если бы не умер). умер) вопреки нескольким основным возражениям.

Последняя глава этой части завершается в несколько ином ключе с обсуждением Дэвиса, которое признает, что мы не должны просто обсуждать, плоха смерть или нет, не установив также, что такое смерть. Из четырех основных возможных определений (интегрированная функция, автоинтегрированная функция, определения личности и определения сознания) Дэвис приводит доводы в пользу формы чувственного определения смерти и что мы должны принять критерий, согласно которому смерть определяется необратимым прекращение всех высших мозговых функций. Хотя Дэвис обращает внимание на несколько поверхностный вопрос о том, как большинство юрисдикций США в настоящее время используют критерий смерти «целого мозга», Дэвис также говорит о гораздо более широком философском вопросе о том, как мы должны понимать смерть — что существуют и должны быть множество различных определений смерти, и одно, которое должно нас интересовать в любой момент времени, должно определяться контекстом. Ограничивая это медицинским контекстом, Дэвис утверждает, что нам нужно учитывать, когда у нас все еще есть обязанность заботиться о пациенте. Определив только те вещи, которые способны испытывать переживания, как возможные пациенты, любая необратимая потеря высших мозговых функций привела бы и к потере этого статуса. Это открывает новую и интересную линию размышлений: есть ли у нас какие-либо обязанности, выходящие за рамки этого, которые имеют отношение к тому, чтобы быть пациентом? Дэвис так не думает, но, увы, заканчивает главу, не развивая этот момент дальше. Во многих смыслах это архетипичная глава для этого сборника — она обеспечивает элегантное и краткое обсуждение основной области, а затем представляет путь к дальнейшему обсуждению, в то время как (несколько разочаровывая) оставляя этот новый путь недостаточно развитым.

Часть II посвящена тому, кто должен принимать решения об окончании жизни. Это контрастирует с Частью I тем, что имеет более прикладной характер, с главами, посвященными темам, которые являются знакомой территорией биоэтики. Несмотря на то, что решения о том, стоит ли жизнь пациента жить, теперь перешли от решения, принятого медицинскими работниками в интересах наилучших интересов по умолчанию, к переходу к уважению автономии пациента в таких вопросах, это не обязательно поможет нам в случаях, когда этот человек не автономен. , например, когда они потеряли компетенцию. Поэтому в последние годы много дискуссий было сосредоточено на том, следует ли в этих случаях воспринимать ранее сформированные желания автономного человека как определяющие, например, посредством использования предварительных указаний. Точно так же большая часть обсуждения в этой части также касается этого фундаментального вопроса.

Джеймс Стейси Тейлор, хорошо известный своими работами по автономии, приводит доводы в пользу того, что к добровольной эвтаназии (VE) и самоубийству с помощью врача (PAS) следует присоединиться prima facie, апеллируя к тому, как мы могли бы рассматривать как личную автономию, так и компетентность, когда речь идет о принятии решений о лечении в конце жизни. Это служит своего рода основой для последующих глав этой части, обосновывая важность этих двух ключевых понятий. Учитывая, что Тейлор исходит из основной позиции, согласно которой только компетентные пациенты должны уважать свои решения о лечении, к счастью, дополнительные сложности, связанные с таким заявлением (например, что это означает для статуса предварительных указаний или доверенных лиц, принимающих решения), формируют основная часть обсуждения в двух последующих главах, так как здесь они обсуждаются лишь ограниченно. Более того, нет времени на установление того, что ВЭ или ПАВ представляют собой методы лечения и, следовательно, требуют от нас уважения к решениям, касающимся их применения. Это, однако, служит иллюстрацией того, насколько сложными могут быть дискуссии, связанные с вопросами конца жизни. Охватить все аспекты в одной главе просто невозможно. Что мы действительно получаем, так это некоторые превосходные различия, касающиеся наших представлений о компетентности и их связи с автономией и моральным весом решений.

В двух следующих главах рассматриваются более узкие вопросы в рамках темы, рассматривая использование суррогатов и предварительных указаний соответственно. Эрик Фогельштейн представляет нам одно из лучших эссе во всей коллекции с точки зрения кристально ясного обзора сложностей, которые может породить всего один вопрос. Вопросы контрфактической семантики, личной идентичности и морального авторитета кратко обсуждаются перед тем, как глава сосредоточится на установлении критерия суррогатного принятия решений. Здесь Фогельштейн делает несколько спорное заявление о том, что уважение к автономии требует только того, чтобы мы уважали желания пациента в настоящее время, поскольку обоснование решений и оценок благосостояния прежними ценностями уже некомпетентного пациента включает в себя некоторые спорные теоретические предположения. В наши дни такого взгляда часто избегают, поэтому приятно видеть попытку его развития. Хотя предлагаемый вывод представляет собой скорее общую просьбу к нам подумать о том, как мы должны уважать автономию некомпетентных пациентов, рассматривая аргументы между опорой на их текущие и прежние ценности, он, тем не менее, указывает нам правильное направление для будущей работы — мы не должны просто предполагать, что предшествующие ценности или представления о прецедентной автономии достаточно развиты, чтобы мы могли беспрекословно полагаться на них.

В Части IV одним из основных моментов является книга Дженнингса «Солидарность на пороге жизни», предлагающая обсуждение, особенно богатое и новое в своем применении к проблемам конца жизни. Концепция солидарности приобрела известность как средство решения вопросов этики, требующих определенного внимания к коллективным действиям, взаимной поддержке, общим целям или «стоянию вместе». Это сделало эту концепцию особенно полезной в таких областях, как правосудие и общественное здравоохранение, где риску или совместному бремени подвергаются группы, а не отдельные лица. Любой, кто читает этот сборник, вероятно, заметил, что до этого момента основное внимание уделялось отдельным лицам, особенно когда речь идет о многочисленных отчетах о принятии решений в конце жизни, в которых подчеркивается индивидуальная автономия. Сосредоточение внимания на солидарности предлагает новую точку зрения: мы должны рассматривать такое принятие решений как включающее элемент отношений и общения, чтобы, как выразился Дженнингс, мы стояли вместе, а не поодиночке перед смертью.

Вместо того чтобы думать о более традиционном использовании солидарности, например, принимая решения государственной политики о смерти и умирании, Дженнингс рассматривает более интимные уровни принятия решений и планирования ухода как имеющие отношение к ее применению. Вынесение контекстно-зависимых суждений о положениях и целях, разделяемые ценности и обеспечение взаимности и морального признания — все это позволяет людям достичь желаемых целей процветания («хорошей смерти») таким образом, которого было бы невозможно достичь, если бы они действовали в одиночку. Конечно, отчет Дженнингса краток и просто указывает на позицию. Его рассказ о солидарности как таковой напоминает нам, что эта концепция во многих отношениях все еще находится в зачаточном состоянии, не говоря уже о ее применении к проблемам конца жизни. Тем не менее, он прекрасно резюмирует то, к чему стремится этот сборник в целом — отличный отчет об одной из основных проблем, которые подталкивают нас к тому, как мы могли бы попытаться решить эту проблему в будущем.

Этика конца жизни на какое-то время застряла в чем-то вроде философской колеи, часто включающей бесконечные повторения дебатов об эвтаназии или подпадающих под более общие темы, такие как природа автономии. Это позор, учитывая, что это ставит нас перед некоторыми особенно серьезными этическими дилеммами, как личностями, так и обществом, относительно того, как мы сталкиваемся с универсальным человеческим опытом смерти и умирания.