как помочь, когда помочь нельзя. Беседа с Владимиром Гандельсманом.
Александр Генис: Самым пугающим аспектом в бурных спорах о медицинской реформе, которая продолжает разносить Америку накануне важнейшего голосования в Конгрессе, стал вопрос о том, как сэкономить на смерти. Известно, что последний день человека обходится медицине дороже всех остальных, но даже робкая попытка найти гуманный способ прекратить ненужные мучения наткнулась на такое сопротивление, что именно эта проблема может стоить демократам проигрыша реформы.
“Табу на смерть — и как его преодолеть” — так можно было бы озаглавить сюжет, который Владимир Гандельсман, опираясь на материалы из американской прессы, предлагает вниманию наших слушателей.
Владимир Гандельсман: Дело было в 1964 году. Элизабет Кюблер-Росс, психиатр из Швейцарии, но переехавшая в Америку, работала в своем саду и обдумывала тему лекции для студентов медицинской школы в Колорадо.
Глядя на листву, которой предстояло умереть с первыми заморозками, она нашла тему: смерть и умирание.
Первая часть лекции была посвящена тому, как разные культуры воспринимают смерть. А вот вторая часть была необычайной – она привела в класс неизлечимо больную 16-летнюю девушку. Ее звали Линда, и она не хотела притворяться, что якобы выздоравливает (как ее пытались убедить некоторые из окружающих), она согласилась на беседу и рассказ о том, что и как чувствует. Студенты были восхищены ею, но и нервозны, – тогда, в ту пору, подобные эксперименты еще не были в ходу.
Затем в Чикагском госпитале Элизабет интервьюировала смертельно больных людей, и делала это в присутствии студентов, – пациент их не видел, это устраивалось с помощью зеркала, прозрачного с одной стороны, – и делалось это из этических соображений, студентов становилось все больше и больше.
Александр Генис: Эксперимент воистину необычен и очень драматичен. Можно себе представить, как реагировали на это коллеги психиатра?
Владимир Гандельсман: Понятное дело, как.
Считали это насилием над больными, – вот так эксплуатировать их страдания! Ведь сами-то они разговаривали с пациентами эвфемизмами. Именно этот стиль разговора Кюблер считала обыкновенной трусостью, которая идет вразрез с обязанностью врача. Смерть и медицина делали вид, что они незнакомы. Ну и после первой публикации с Элизабет Кюблер контракт не продлили. Это случилось после выхода ее книги “О смерти и умирании”, вышедшей в 1969 году.
Александр Генис: Однако, эта книга стала бестселлером, и с неё началось массовое движение хосписов.
Владимир Гандельсман: Да, совершенно верно. И дело не только в хосписах, но и в изменении отношения врачей к безнадежно больным. Элизабет стала ездить с лекциями по стране. Вкратце ее теория базировалась на том, что умирающий и знающий об этом человек проходит пять стадий. Отрицание (не верит, что это происходит с ним), гнев (возмущение врачами, ненависть к здоровым), сделка-соглашение (попытка заключить сделку с судьбой – а вдруг поправлюсь?), депрессия и отчаяние (потеря интереса к жизни), и последняя стадия – приятие.
Александр Генис: Это как у Пастернака, который незадолго до смерти сказал: “Жизнь была хорошая”.
Владимир Гандельсман: Да, я помню эту фразу. Но говорят, что эту – умиротворяющую — стадию переживает лишь 2% умирающих. Тем не менее, теория развивалась. Кюблер предположила, что те же стадии, что умирающий, проходят его родственники. Результатом этих размышлений стала ее книга “О горе и горевании”. Вопрос – умеем ли мы переживать горе? Умеем ли скорбеть? Как мы выстраиваем отношения с обреченными? Она хотела добиться рационального знания, она хотела увериться, что эти отношения можно “выстроить”. Не так-то все просто на деле.
Александр Генис: Скорбь — столь сильная эмоция, что ею, кажется, невозможно управлять.
Владимир Гандельсман: Она настолько сильна, что способна подорвать здоровье скорбящего. Исследования показали, что после смерти одного из супругов иммунная система оставшегося в живых ослабевает, причем иммунитет резко снижается до опасного уровня.
Скорбь, горе — естественная реакция человека на тяжелые жизненные события. Но чтобы помочь людям в скорбные периоды их жизни, различные культуры и религии вырабатывали специальные ритуалы. Мераб Мамардашвили вспоминал похороны, которые он видел в детстве, в Грузии. Там, на похоронах, говорит он, плачут профессиональные плакальщицы, как ударами кнута взбивая чувствительность и приводя человека в психически ненормальное состояние, близкое к экстатическому. Они профессионалы и, естественно, не испытывают тех же эмоций, что и близкие умершего, но тем успешнее выполняют форму ритуального плача или пения. Мамардашвили это удивляло в молодости, — ведь они притворяются! Но позже он понял важность ритуала: своей организацией они вводят психического природного индивида в человеческое, в преемственность и постоянство памяти, в привязанности и связи, и это важно…
Александр Генис: Многое зависит от культуры страны. Например, на Гаити, где столько похорон после страшного землетрясения, погибшие родственники считаются не совсем мертвыми.
Поэтому и склепы для мертвых здесь часто дороже домов для живых. Есть, конечно, и другие традиции. В Китае, скажем, люди разговаривают с умершими предками…
Владимир Гандельсман: А вы знаете, что согласно исследованиям ученых, китайцы лучше справляются со стрессами, связанными со скорбью, с потерей близких. Как-то эти беседы с потусторонним миром их спасают.
Александр Генис: Но вернемся к Элизабет Кюблер-Росс…
Владимир Гандельсман: Значение ее работ колоссально. Вся западная медицина была устроена так, что с больным можно обсуждать все что угодно — анализы, процедуры, способы лечения, но не прогноз, особенно, если он неутешительный. Родственникам больного и врачам полагалось держаться с наигранным оптимизмом, а на “провокационные” вопросы больного: “Скажите правду, доктор, сколько мне осталось?” бодро отшучиваться. В результате умирающий оставался один на один со своими страхами, горькими мыслями и страданиями.
Александр Генис: Такая “ложь во спасение” господствовала в медицине на протяжении столетий.
Владимир Гандельсман: Да. Согласно этой модели, врач играет роль заботливого и авторитетного отца, а пациент — слабого и несведущего ребенка, обязанностью которого является дисциплинированное выполнение предписаний и назначений. Кстати, в России эта модель господствует до сих пор, и я читал, что более половины российских врачей считает, что в случае безнадежного диагноза сообщать его больному негуманно, и 40 процентов пациентов с этим согласны.
Александр Генис: Врачей можно понять. Ведь страшный диагноз вызывает у больного подавленность. Он может просто умереть не столько от смертельной болезни, сколько от отчаянья.
Владимир Гандельсман: Вопрос сложный. И, тем не менее, благодаря работе Кюблер-Росс в США теперь пациенту сообщают максимально полную информацию о его болезни даже в самом неутешительном случае.
Американские врачи убеждены, что скрывать правду от человека — значит нарушать его священное право принимать самостоятельные решения.
Психология смерти | Журнал Пробудження
Все, что рождается, непременно должно погибать, должно умирать. Люди представляют себе смерть как старуху с косой, а древние греки представляли ее как одну из богинь судьбы, ножничками обрезающую нить человеческой жизни. Но это только воображение. В действительности смерть не приходит извне, потому что она присутствует в человеческом организме с самого начала его жизни. Интересно, что славный врач Вирхов назвал саму жизнь медленным замиранием. Если бы так не было, то и человеческая жизнь выглядела бы совсем иначе. Мы не испытывали бы беспокойства, не знали, что это такое — спешить, не ценили бы минуты, безвозвратно уходящей в вечность.
Из всех живых существ только человек осознает неминуемость своей смерти. И это самое осознание мучает человека и вносит в его жизнь страх перед смертью. Чего собственно боимся? Нелегко сказать.
Или боимся того, что нас не будет, разлуки с самыми дорогими и близкими, или пугает нас незнание того, что будет после смерти, может страх перед справедливостью и наказанием, может, боимся самого мгновения смерти?
А действительно ли смерть так страшна для умирающего, как кажется нам живым со стороны? Чтобы ответить на этот вопрос, лучше было бы послушать умерших, пусть бы они рассказали свои переживания. Но это невозможно. Значит надо искать на это другие пути. И вот ученые врачи и психологи смотрят, как ведет себя умирающий, присматриваются к его движениям и выражению лица, а затем на основании своего знания и опыта догадываются, что творится в душе умирающего, что он переживает.
Однако к ответу на этот вопрос ведет третья, более верная дорога. Бывают случаи, что человек уже одной ногой на том свете. В тяжелой болезни не раз висит жизнь на волоске. Больной уже касается смерти, но не умирает и выздоравливает. Не умер, но замирания переживал, иначе говоря, по-научному — находился в состоянии клинической смерти.
Есть разные несчастья, катастрофы, где смерть уверена в своих правах, ибо положение безнадежное, но вот не раз словно чудом появляется спасение.
И вот такие переживания, насколько они остались в памяти, очень ценны. (Порой люди после переживания опыта клинической смерти кардинально переосмысливают свои жизни, а то и становятся совсем другими личностями, чем были до того.) Очевидно, что они во многих случаях не отображают душевного состояния умирающего в минуте непосредственно перед самой смертью. Часто человек, особенно по тяжелой болезни, так обессилен, медленно теряет перед смертью сознание, вне себя, ничего не осознает. Смертельные переживания зависят также от личности умирающего и течения болезни. Большая разница в переживаниях умирающего дедушки, очень уставшего жизнью, и молодого парня, еще не нажившегося, или мужа, привязанного к этому миру, который не хочет умирать и такого, что ему жизнь является мучением, бременем, а смерть освобождением от болей и несчастий. Не одинаково умирает отец, который оставляет по себе вдову и маленьких беспомощных детей, и человек одинокий, не оставляющий после себя никого.
Много значит здесь и характер человека.
Сократ, великий греческий философ, был до последней минуты спокоен, потому как уважения права было для него важнее, чем смерть. Так же спокойно умирают и герои, убежденные, что их смерть принесет добро отечеству или народу. Славный врач Нотнагель наблюдает, как долго только может, последние удары своего сердца и даже в минуте смерти остается великим исследователем, который хочет познавать и учить. Напротив, свою тупость и дикость показывает осужденный на смерть преступник, которые переспит ночь спокойно, а как проснувшись, узнает, что до смертной казни осталось еще два часа, спит дальше. Русский писатель Достоевский показывает в своих произведениях, иначе умирает монах и мудрец, верующий, безбожник и т. д.
Если собрать все примеры, то получается, что смерть болезненней для окружающих, чем для самого умирающего. Борьба со смертью, о которой так часто слышим, явление очень редкое, так как обычно перед смертью наступает потеря сознания, какое-то равнодушие — апатия.
И это является великой Божьей добродетелью, как говорит знаменитый врач Навнин. Он заболел воспалением легких. «Как врач, — пишет он, — я знал, что в этой болезни по утере сознания, вероятно, придет смерть. Так я думал и тогда, когда почувствовал, что сознание мое гаснет. Я думал, что пришел конец, и удивился, когда пробудился живой. Хотя я не умер, но знаю, что пережил перед смертью. Желаю только, чтобы минута смерти была для меня такой легкой, как тогда. Меня не мучило ничто «.
Многие ученые, а то и обычные люди, которые были уже очень близки смерти, говорят о своем внутреннем спокойствии и равнодушии, когда их близких шарпало отчаяние и боль. Более того, некоторые из ученых утверждают, что испытывали чувство какого-то облегчения, не чувствуя уже ни зла, ни добра. Тем тоже объясняют врачи такое явление, как спокойный вид на лице покойника. Очень редки случаи, когда больной защищается перед смертью, близость которой испытывает, не хочет умирать и завершает жизнь среди неописуемых душевных мук.
Во время войны часто случалось, что тяжело раненые солдаты держались еще при жизни вплоть до минуты, когда увидели кого-то из своих близких, и тогда спокойно умирали. Этой загадки врачи не могли объяснить.
Часто говорится, что перед смертью наступает тоска по потерянной жизни и страх перед неизвестным по смерти, вся прошлая жизнь проходит перед глазами. Но это действительно бывает очень и очень редко, потому что на это нужна ясность мысли, чего непосредственно перед смертью обычно не бывает.
Очень часто смерть является окончательным освобождением от тяжких мук и страданий (например, при какой-то тяжелой болезни) и близкие тогда чувствуют некоторое облегчение, что муки дорогого им человека уже кончились. А все же даже в тяжелой болезни человек, пока сознателен, хочет жить, он надеется какому-то чуду, особенно тогда, когда является глубоко верующим. И потому не раз бывают случаи, что после предсмертной духовной потехи наступает некоторое облегчение. Вот почему и в тяжелых, безвыходных болезнях редко больной просит врача, чтобы дал «чего-то выпить», чтобы муки закончились.
Ученые утверждают наконец, что люди набожные, верующие ожидают минуты смерти спокойно и радостно, потому что верят, что после смерти встретятся с Богом.
Психологически-медицинские исследования высказывают, обычно смерть наступает без больших душевных мук, ибо ее предотвращает затемнение, а то и полная потеря сознания, безразличие — апатия. Деньги, слава, удовольствие и прочие значительные вещи в человеческой жизни, не говоря уже о мало значительных (скажем, таких как конвертер величин), перестают иметь всякий смысл. С другой стороны привязанность к жизни и страх перед смертью является людям врожденным, и живой живет, думает до последних мгновений.
Автор: Эрих Штерн.
Психология смерти | Psychology Today
Нам всем рано или поздно приходится с этим сталкиваться; событие такой грандиозности, что все остальное в нашей жизни может показаться незначительным: смерть, конец нашего существования, наш уход из этого мира.
Мы живем в культуре, отрицающей смерть.
Нас учат, что смерть — это то, чего мы должны избегать и стараться забыть. Если мы начнем размышлять о собственной смертности — так гласит традиционная мудрость — мы станем тревожными и подавленными. И нет сомнения, что это часто так.
В психологии Теория управления терроризмом предполагает, что большая часть всего человеческого поведения порождается бессознательным страхом смерти. Этот страх порождает фундаментальную тревогу и беспокойство, которые мы пытаемся компенсировать таким поведением, как стремление к статусу или решительная защита ценностей нашей культуры. Мы чувствуем угрозу смерти и поэтому ищем безопасности и значимости, чтобы защитить себя от нее. Исследования показали, например, что, когда люди лучше осознают свою смертность, они склонны становиться более националистическими, племенными и более материалистичными.
Однако это далеко не всегда так. На самом деле, существует множество свидетельств того, что осознание смерти может иметь мощный положительный эффект и привести к радикальному изменению отношения и точки зрения.
Я взял интервью у многих людей, прошедших этот сдвиг, для моей книги « Из тьмы». Люди, у которых был диагностирован рак или оправившиеся от близкого столкновения со смертью, например, те, кто перенес сердечный приступ или чуть не утонул.
Трансформационные эффекты
Люди, с которыми я беседовала, описали новую способность жить в настоящем. Столкновение со смертью научило их тому, что будущее и прошлое не имеют значения, и что жизнь всегда происходит только в настоящий момент. У них развилось гораздо более благодарное отношение, чувство благодарности за аспекты своей жизни, которые они раньше считали само собой разумеющимися. Они были благодарны за своих друзей и семью, благодарны просто за то, что они живы, благодарны за возможность воспринимать и ощущать окружающий их мир. Мир также стал более реальное место для них — вещи, на которые они раньше никогда не обращали внимания, стали поразительно яркими и красивыми.
Беспокойства и тревоги, которые угнетали их раньше, например, заботы о том, чтобы понравиться другим людям, о неудачах в карьере или о прошлых событиях, которые заставляли их чувствовать себя смущенными, больше не казались важными.
Произошел сдвиг от эгоцентричного, материалистического отношения к менее эгоистичному альтруистическому. Было ощущение отпускания — освобождения от страха, от амбиций, от привязанности к материальным благам или представлениям о статусе.
Недавно в новостях Великобритании был яркий пример. У рок-гитариста по имени Уилко Джонсон из группы Dr. Feelgood в прошлом году был диагностирован рак желудка, и ему сказали, что ему осталось жить всего восемь или девять месяцев. Выступая через несколько недель после постановки диагноза, Джонсон сказал, что чувствовал себя «ярко живым» и испытывал чувство эйфории с «чудесным чувством свободы».
Как рассказал Джонсон Би-би-си, чувство эйфории началось, как только ему сообщили новость: «Мы вышли из [консультационного кабинета], и я почувствовал приподнятое настроение. Вы идете и вдруг вы живо живешь. Ты смотришь на деревья и небо и все такое, и это просто «ооо!». На самом деле я несчастный человек. Большую часть своей жизни я провел в депрессии и тому подобном, но это все прошло… то, что раньше меня расстраивало, или беспокоило, или раздражало, теперь не имеет значения — и вот тогда ты сидишь и думаешь: «Вау, почему я не разобрался с этим раньше? Почему я не разобрался с этим?» до этого это просто момент, когда вы находитесь в этом вопросе?
«Беспокоиться о будущем или сожалеть о прошлом — это просто глупая трата времени.
Конечно, не всем нам грозит неминуемая смерть, но, вероятно, это нужно, чтобы вбить в наши головы немного здравого смысла. Сейчас самое время Просто фантастика, это заставляет вас чувствовать себя живым. Просто идя по улице, вы действительно чувствуете себя живым. Каждая мелочь, которую вы видите, каждый холодный ветерок на вашем лице, каждый кирпич на дороге, вы думаете: «Я жив, я жив». .'»
Взгляд вверх и принятие
Так почему же осознание смерти на одних людей действует положительно, а на других нет?
Во многом это зависит от интенсивности встречи с нашей смертностью. Тревога обычно возникает, когда мы пассивно осознаем смерть, думая о ней смутно, а не встречая ее лицом к лицу. Безусловно, существует важная разница между осознанием смерти как концепции (как это было в исследованиях по теории управления терроризмом) и столкновением с реальности этого, и быть вынужденным иметь дело с этим как с неминуемой перспективой. Когда мы сталкиваемся со смертью активно и прямо, есть шанс, что мы преодолеем тревогу и неуверенность и испытаем ее преобразующий потенциал.
Отношение принятия тоже важно. Если мы сопротивляемся смерти, боремся с ее неизбежностью, отказываемся отпустить свою жизнь и чувствуем горечь по поводу всего того, что мы потеряем и оставим позади, то у нас гораздо меньше шансов испытать потенциально положительные последствия.
Самое главное, однако, чтобы мы могли использовать трансформационный эффект смерти, не подвергаясь процессу умирания. Для нас важно сделать сознательное усилие, чтобы напомнить себе о нашей собственной смертности. Я считаю, что мы должны проводить несколько минут каждый день, думая о собственной смерти, размышляя о том, что мы находимся на этой планете только определенное количество времени, что смерть может поразить нас в любой момент.
Некоторым это может показаться болезненным, но на самом деле это всего лишь вопрос реальности. В конечном счете, мы все находимся в том же положении, что и больной раком, которому сказали, что ему осталось жить лишь определенное количество времени — просто мы не знаем, сколько времени нам осталось, и вполне вероятно, что большая часть у нас будет больше времени, чем у больного раком.
Смерть всегда рядом, и ее трансформирующая сила всегда доступна нам, если у нас достаточно мужества, чтобы противостоять ей. Осознание собственной смертности может стать освобождающим и пробуждающим опытом, который может — как это ни парадоксально — впервые вдохновить нас жить подлинно и полноценно.
Стив Тейлор, доктор философии. старший преподаватель психологии в Университете Лидса Метрополитен и автор книги « Out of the Darkness».
Страница не найдена |
Из соображений безопасности и защиты вашей личной информации время сеанса истекает из-за периода бездействия в минутах и секундах. Нажмите «Продлить сеанс», чтобы продолжить. По соображениям безопасности и защиты вашей личной информации время сеанса истекло после периода бездействия. Вы будете перенаправлены на главную страницу.
. Политика конфиденциальности. Эта политика описывает процедуры, которым следует OpenEd в отношении личной информации, полученной от зарегистрированных и будущих студентов.
Информация для учащихся
OpenEd собирает следующую информацию:
- Текущие и будущие студенческие биографические данные, включая имя, адрес, работодатель, номер сотрудника, адрес электронной почты и контактную информацию
- Мероприятия по зачислению учащихся и соответствующие оценки/отметки
- Финансовая и платежная информация о студентах, включая номера кредитных карт, банковские счета и финансовое положение
- Комментарии учащихся в процессе оценки курса
- Действия в среде онлайн-обучения, включая обсуждения, оценки, задания и викторины, а также заполнение онлайн-опросов
- Эта информация собирается в письменной, а также устной и электронной форме.
Назначение, доступ и раскрытие
Вышеупомянутая информация собирается по мере необходимости для предоставления академических услуг OpenEd.
Доступ к информации о зачислении студентов и курсов предоставляется только сотрудникам Университета, которым эта информация требуется для выполнения своих должностных обязанностей.
Раскрытие информации третьим лицам происходит только при одном или нескольких из следующих условий:
По письменному запросу учащегося
При предъявлении судебного приказа (для выдачи сотруднику полиции или судебному приставу)
Для сбора непогашенных счетов OpenEd (которые будут переданы коллекторским агентствам)
За продвижение деятельности OpenEd среди бывших, нынешних и будущих студентов*
* OpenEd требует, чтобы любые почтовые агентства, используемые для распространения рекламных материалов и информации, соблюдали как правила конфиденциальности Университета, так и Политику конфиденциальности OpenEd.
Лица, не желающие получать рекламные материалы или информацию, касающуюся академической деятельности OpenEd, могут отправить электронное письмо в наш главный офис или позвонить нам по телефону 519-767-5000, чтобы их исключили из списка.
Оценка программ непрерывного образования будет проводиться в соответствии с рекомендациями, изложенными в Стандартах и политике оценки программ, принятых в марте 2004 года.
Хранение записей
Информация о будущих студентах — 3 года
Информация о студентах и зачислении (без окончательной оценки) — 3 года
Информация о студентах и зачислении (с отметкой) — постоянно
Оценка курсов повышения квалификации — 1 семестр
Ведомственные академические обследования — 1 семестр
Курсовые экзамены — 1 семестр
Активность студентов на онлайн-платформе — 1 семестр
Формы заявки на курс бакалавриата — 2 года
Бланки запроса на выписку – 1 год
Транскрипты для других учреждений — 1 год
Формы запроса сертификата и диплома — 1 год
Регистрационные формы дополнительного образования — 7 лет
Очистка записей
Личные данные учащихся и действия по зачислению будут удалены после трех лет бездействия, если только зачисление не связано с окончательной оценкой.