интервью Надежды Ячменёвой Центру изучения и сетевого мониторинга молодёжной среды
02.11.2020
Поделитесь с друзьями
17 августа 2020 года Верховный суд России признал криминальную субкультуру экстремистской организацией и запретил её деятельность на территории РФ. По данным ВЦИОМ, опубликованным в середине октября, большинство россиян поддерживают решение Верховного суда (85%), однако больше половины опрошенных (62%) впервые узнали об этом движении в ходе исследования.
Чем современных подростков привлекает криминальный образ жизни и как родителям вовремя распознать, что ребёнок увлекся запрещённой идеологией, сотрудникам АНО «ЦИСМ» рассказала старший преподаватель кафедры общей психологии факультета психологии ИОН РАНХиГС Надежда Ячменёва.
– Что такое криминальная субкультура с научной точки зрения?
– Приставка «суб» с латинского переводится как «под», поэтому субкультура не является чем-то самостоятельным, она формируется на базе и в рамках более общей системы, то есть общей культуры социума.
Как и другие субкультуры, она сформировалась на базе общечеловеческих ценностей, норм и правил поведения в обществе. Только нормы, идеалы и ценности этой субкультуры являются своего рода перевёртышем общекультурных. И вот почему. Считается, что в начале криминальная субкультура возникла в закрытых исправительных учреждениях, поэтому иначе её называют тюремной субкультурой. За что сажают в тюрьму? Ответ простой – за нарушение установленных в обществе правил. Затем она распространилась за пределами исправительных учреждений, захватывая большую часть подростково-юношеской популяции, прежде всего трудных и находящихся в социально неблагополучных условиях подростков.
Криминальная субкультура как социальный феномен реализуется в неформальных нормах и правилах поведения, запретах и предписаниях, санкциях и поощрениях, закрепляет иерархию социальной среды, устанавливает жёсткие социальные роли для определённой группы людей, которые все это разделяют. В настоящее время криминальная субкультура, хоть и является целостной культурой преступного мира, но с ростом преступности всё больше расслаивается на ряд подсистем (воровская, тюремная, рэкетиров, проституток, мошенников, теневиков), противостоящих официальной культуре.
– Чем подростков привлекает криминальный мир?
– Фактор привлекательности кроется в первую очередь в самой специфике возраста. Подростковый возраст иначе называется «переходным» или «трудным». А трудный он потому, что в этот период происходит наложение бурных физиологических изменений в организме на не менее бурные психологические изменения возраста. Фактически происходит переход от царства детства в мир взрослых.
Во-первых, в этот период активно происходит личностное созревание.
Согласно многим авторам, в этом возрасте оформляется фундамент будущей личности: цели, нормы, социальные образцы. Поэтому подросткам приписывают непостоянство, ведь они ищут себя, примеряя разные роли и образы. В этом возрасте они впервые начинают задумываться о том, кто они, что они могут, чего хотят от этой жизни, устанавливают свои границы, проверяют на прочность чужие границы и правила.
Во-вторых, появляется так называемое чувство взрослости. То есть подростки хотят быть взрослыми: самостоятельно принимать решения о том, как одеваться, с кем дружить, что и когда есть, куда ходить и как в целом жить. И чтобы с их решениями обязательно считались. Но по многим причинам пока подросток не способен полностью взять на себя роль взрослого, в том числе личную и социальную ответственность. Поэтому подростки создают поверхностное сходство. Например, часто первый опыт курения и употребления алкоголя происходит в этом возрасте, ведь так делают взрослые: «Если я буду делать так, то я буду взрослым».
В-третьих, ориентация на группу сверстников как референтную группу (выступающую в качестве эталона). Если для детей основной, главный человек – это взрослый, которого нужно слушать и слушаться, то в подростковом возрасте радиус значимых других состоит из ровесников, важно их мнение, а не мамы или учителя.
Эти особенности возраста создают потенциал для освоения криминальной субкультуры, которая в отличие от других обещает подросткам всё то, что он ищет и в чём нуждается, причём сразу: взрослость, самоопределение, референтную группу, возможность для самоутверждения и компенсации неудач, которые могут с ним случаться в семье, в школе. Криминальная субкультура даёт ощущение риска, экстрима, адреналина от нарушения социальных норм и запретов. Снятие всех ограничений даёт подростку ложное чувство свободы и независимости. Кроме того, находясь в системе криминальной субкультуры, не нужно думать о том, кто ты и что тебе делать, за тебя всё решают, определяют твою социальную роль.
– Можно ли выделить определённый социально-психологический портрет подростка, который более подвержен влиянию деструктивной субкультуры?
– Я бы сказала, что подростки, у которых не удовлетворены какие-то потребности, которых не услышали, не заметили, не помогли раскрыться, идут самостоятельно удовлетворять свои потребности, в том числе в криминальном сообществе.
– Верно ли, что те дети, в семье которых есть родственники с судимостью, проявляют больший интерес к криминальному миру?
– Сами по себе это не особо связанные вещи. Во-первых, не все люди с судимостью являются носителями и адептами криминальной субкультуры. Во-вторых, это тоже одна из расхожих стигматизаций в обществе: если ты сидел в тюрьме, значит, ты социально опасный элемент, твои дети и внуки тоже будут преступниками. Отличным фактом, разрушающим этот миф, является присутствие в криминальных группировках подростков и юношей из социально благополучных семей без наличия судимостей.
Больший интерес к криминальному миру проявляется тогда, когда взрослый с судимостью является для подростка авторитетом и образцом для подражания.
– Как криминальная субкультура влияет на формирование личности подростка?
– Она фактически создаёт эту личность. Если субкультура была усвоена и принята подростком, то дальнейшая трансформация личности будет происходить именно на её основе.
Чуждыми и непонятными станут для подростка общие социальные нормы и ценности. Вспоминаются рассуждения на тему будущего одного из воспитанников колонии, с которым я взаимодействовала. Он уже изначально говорил о том, что из воспитательной колонии перейдёт в исправительную и там станет авторитетом. Он был уверен в том, что на воле ему делать нечего, а в этой среде он понимает, как ему жить и чем заниматься. То есть уже в подростковом возрасте для него обычный мир перестал быть привлекательным, он стал ему чужим.
Если говорить о детях из благополучных семей, здесь точно такой же механизм. В подростковом возрасте начинает складываться фундамент из всех тех норм, идеалов и ценностей, которые были усвоены ранее. И если в этот период ребёнок уходит в криминальную субкультуру, начинает взаимодействовать с её представителями и не прекращает в течение длительного времени, то он усвоит именно те образцы поведения, которые там пропагандируют.
– Как родителям распознать, что их ребёнок заинтересовался криминальным движением?
– Признаки можно разделить на очевидные и неоднозначные (которые могут свидетельствовать о наличии других проблем).
К очевидным можно отнести: клички вместо имён друзей, причём клички, подчёркивающие социальный статус, а не связанные с фамилиями или именами; увлечённость азартными играми, тюремной лирикой, кинематографом; постепенное использование в лексиконе уголовного жаргона. Кроме того, надо обращать внимание на появление денег у подростка или, например, новой одежды.
Если говорить о неоднозначных признаках криминализации, которые в любом случае сигнализируют, что что-то идёт не так и с этим «не так» обязательно нужно помочь разобраться, можно выделить: проявление выраженной враждебности в отношении общепринятых норм, одобрение и даже оправдание жестокости, цинизма и асоциальных форм поведения. Это может быть скрытность (ребёнок не говорит, с кем он дружит, чем он занимается с друзьями, старается после возвращения домой незаметно уйти в свою комнату и не выходит из неё), это могут быть признаки побоев с оправданием «упал», «споткнулся», нежелание говорить об этом, частые уходы из дома, поздние прогулки, раздражение от любых попыток родителей их запретить или ограничить.
Кроме того, это падение успеваемости, прогулы, частые просьбы о карманных деньгах.
– Если ребёнок всё же вступил в субкультуру, как быть родителям? Как правильно реагировать и что в первую очередь нужно предпринять?
– К сожалению, универсальных рецептов, как реагировать и что делать нет, это очень сильно зависит от ребёнка, ситуации и самих родителей. Самое главное, но отнюдь не простое, это понять мотивы вступления в криминальное сообщество и найти возможности удовлетворения нереализованных потребностей подростка в просоциальном варианте. Поэтому первый шаг для родителей – понять, смогут ли они самостоятельно это сделать, не усиливая асоциальные установки своего ребёнка и идентичность с группой. Если они понимают, что самостоятельно не справятся, то лучше обратиться за помощью к специалисту.
– Высоки шансы переключить подростка, вовлечённого в криминальную субкультуру, на другие ориентиры?
– Нам всегда хочется верить, что любого можно спасти и направить на путь истинный, но чем сложнее условия, в которых растёт подросток, тем больше даёт ему группа.
Однако если у ребёнка есть заботливое окружение, и в первую очередь это семья, которая заинтересована в нём, которая готова его поддерживать, тогда шанс, безусловно, высок. Чем меньше у ребёнка в окружении поддерживающих и понимающих людей, тем ниже вероятность вернуть его из криминального мира в нормальную жизнь.
Источник: сайт автономной некоммерческой организаци «Центр изучения и сетевого мониторинга молодёжной среды» (АНО «ЦИСМ»).
ИОН РАНХиГС и ДОМ.РФ открыли первую цифровую библиотеку по урбанистике
Читать онлайн «Этнофункциональная коррекция образной сферы личности осужденных за насильственные преступления», А. В. Сухарев – Литрес
Российская академия наук
Институт психологии
© ФГБУН Институт психологии РАН, 2013
Введение
Системный кризис культурно-исторического развития России на современном этапе коснулся прежде всего нравственной основы социума.
Разрушительные тенденции в нравственной сфере, системе социальных норм, правил, этических принципов, аморальное поведение, распространение ценностей криминальной субкультуры обусловливают аномию, рост криминализации общества (Богорев, 2008; Давыдов, 1990; Мертон, 1966; Осинский, 2006; Сучкова, 2011; Юревич, Ушаков, 2011; и др.). Как одно из опаснейших последствий сложившейся ситуации, в последнее время (особенно в период с 2001 по 2009 гг.) наметился рост не только количества насильственных преступлений, но и их рецидивов. В настоящий момент происходит увеличение рецидивов таких насильственных преступлений, как нанесение телесных повреждений различной степени тяжести, убийство, разбой и др. (Иншаков, 2011). В связи со сказанным, перед исследователями в области пенитенциарной психологии встает важнейшая задача поиска наиболее эффективных способов вторичной профилактики преступного поведения, в частности – методов психокоррекционной работы с осужденными.
Анализ научной литературы показал, что применяемые в исправительных учреждениях методы психокоррекции не учитывают в должной мере негативное влияние на личность такой специфической черты современной культурно-исторической ситуации, как «этнокультурная мозаичность общества» (Тишков, 1993), неоднородность его ментальности.
Высокая значимость этого фактора в современной жизни доказана во многих исследованиях (см.: Галич, 2008; Давыдов, 1990; Змановская, 2008; Сухарев, 2008; и др.), а его последствием является, в частности, рост личностной тревожности, способной стать, в свою очередь, психологической основой криминального поведения. Этнокультурная «мозаичность» общества и «этническая маргинальность личности» (Сухарев, 2008) могут обусловливать такие личностные особенности, как агрессивность и искажение нравственных ценностей (Мэй, 2001; и др.).
Между тем, исследования С. Д. Дерябо, Б. А. Душкова, В. И. Панова, В. Хесле, Г. В. Шейнис и др. показывают, что общение с объектами природы способствует формированию нравственных качеств личности и связано с усвоением правовых норм (Дерябо, 2002; Душков, 1987; Панов, 2006; Хесле, 1994; Шейнис, 1995, 2009). Таким образом, назрела проблема системного учета разнородных этнокультурных (природно-климатических, культурных, конфессиональных, социальных и др.) факторов в исследовании их влияния на личностные особенности, способствующие возникновению криминального поведения, и учета данных факторов в процессе психологической коррекции.
На наш взгляд, исторически актуальным решением данной проблемы является предложенная нами этнофункциональная парадигма (Сухарев, 2008), системно, на единой методологической основе, учитывающая все вышеперечисленные факторы, влияющие на личность и ее поведение в целом.
В инструментальном плане актуальными и продуктивными представляются методы этнофункциональной коррекции, опирающиеся на регулятивный потенциал изменения этнической функции пространственных (на момент обследования) и онтогенетических характеристик образной сферы личности (Гостев, 2007).
Важнейшей психической структурой, регулирующей психические процессы, состояния, поведение личности, является самоконтроль (Психология…, 1990, с. 351). Одним из показателей самоконтроля выступает когнитивный контроль эмоциональной сферы. Вместе с тем, важнейший регулятор поведения личности – это ее отношение к моральным ценностям, составляющее ее нравственную сферу. Нравственная сфера личности, в частности, регулирует ее отношение к праву, что, наряду с другими личностными особенностями, может обусловливать либо наличие, либо отсутствие противоправного поведения (Анисимов, 1985; Гусейнов, 1974, Хайкин, 1992; и др.
).
Учитывая все вышеизложенное, мы предприняли исследование характера влияния этнофункциональной коррекции образной сферы осужденных за насильственные преступления на особенности эмоциональной, когнитивной и нравственной сфер их личности, результаты которого будут представлены в данной книге.
В теоретико-методологическом плане мы опирались на психологическую концепцию возникновения преступного поведения (Антонян, Еникеев, Эминов, 1996) и теорию отношений В. Н. Мясищева (Мясищев, 1995). Так как психический образ обладает регулятивной функцией по отношению к эмоционально-мотивационной сфере, мышлению, нравственности, к правовым нормам и др. (Арнхейм, 1994; Величковский, 1982; Ильин, 2000; Kosslyn, 1980; Richardson, 1977), мы опирались также на концепцию образной сферы личности (Гостев, 2007). Системный учет влияния различных факторов на особенности личности осужденных за насильственные преступления осуществлялся с позиций разработанной нами этнофункциональной парадигмы, опирающейся на психологическую категорию образа как «единицу психического» (Шихирев, 1993; Holt, 1978).
Базовым понятием этнофункциональной парадигмы является понятие этносреды, включающее внутренние (антропо-биологические, психологические), внешние (природно-климатические, социокультурные), а также трансцендентные (Бог, духи природных стихий и явлений) этнические признаки. Каждый элемент образной сферы личности – вторичный образ (Ломов, 1984) этносреды – наделен этнической функцией. Функция образа может быть этноинтегрирующей, т. е. объединяющей личность с родной этносредой, или этнодифференцирующей, разобщающей с ней. В общем случае любой образ является одновременно и этноинтегрирующим, и этнодифференцирующим – по отношению к различным этносам и этническим системам. Этносреда представлена в психике человека совокупностью образов, а в идеале – системой данных образов.
В настоящем исследовании в ходе этнофункциональной коррекции личности был предпринят эксперимент по восстановлению у осужденных образов родной для них природы (т. е. этноинтегрирующих образов). Как показано в этнофункциональных исследованиях, ведущую роль в развитии личности, в ее поведении играет отношение к этим образам, наряду с культурными, антропологическими, религиозно-этическими характеристиками этносреды (Сухарев, 2008).
Данная роль образов природы можно объяснить тем, что они раньше, чем, например, сказочные или религиозно-этические, появляются в онтогенезе и тем самым во многом определяют дальнейшее развитие личности.
Существенной методологической особенностью данного исследования было сочетание номотетического и идиографического подходов в целях полноты психологического познания. В работе даны идиографическое описание и анализ психологических изменений, происходивших с конкретными испытуемыми в период проведения формирующего эксперимента (см. Приложение 2). Ряд описанных идиографических случаев подтвердил результаты номотетического исследования (и теорию, и статистику). Если же имело место расхождение результатов, то идиографический метод позволял выявлять причины подобных несоответствий.
Кроме того, для обоснования детерминирующего характера воздействия образов природы на нравственные особенности личности, помимо формирующего эксперимента (психологической этнофункциональной коррекции) на материале этноинтегрирующих образов природы, была осуществлена психологическая коррекция с использованием в процессе работы этнодифференцирующих (экзотических) образов природы (т.
е. предполагалось получение противоположного по смыслу результата, по сравнению с применением этноинтегрирующих образов).
Научная новизна исследования состоит в том, что была выявлена обусловленность особенностей эмоциональной, когнитивной, а также нравственной сфер личности осужденного за насильственное преступление этнофункциональными онтогенетическими и пространственными характеристиками ее образной сферы. Экспериментально установлено, что восстановление именно этноинтегрирующих образов природы в образной сфере осужденных за насильственные преступления может обусловить положительные изменения особенностей их личности, а именно – снижение уровня тревожности, степени эмоционального торможения когнитивных процессов, повышение уровня продуктивного мышления, а также более позитивное отношение к заповедям Закона Божьего (теоретически – в силу принципа этнофункциональной системности).
Новым и наиболее важным практическим результатом настоящего исследования стало то, что в нем были показаны изменения нравственных особенностей личности осужденных (а именно – принятие ими заповедей Закона Божьего) в процессе активизации образов родной природы в образной сфере их личности.
Данный результат имеет адекватное объяснение с позиций этнофункциональной парадигмы в психологии.
Глава I
Анализ научных исследований по проблеме психологической коррекции особенностей личности осужденных
1.1. Личностные особенности осужденных
Личность осужденного в условиях отбывания наказанияЛичность преступника в криминальной психологии традиционно рассматривается как интегрированная структура социальных, демографических, культурных, психологических, уголовно-правовых, мотивационно-потребностных, а также нравственно-ценностных характеристик, которые обусловили совершение преступного деяния, что нашло подтверждение в приговоре суда, вступившем в законную силу (Бовин, Кокурин, Мокрецов, 2004; Еникеев, 2001; Романов, 2012). По утверждению В. Н. Косарева, личность совершает преступление в силу сформировавшихся антисоциальных взглядов, привычек и установок, а также под воздействием криминогенной ситуации (Косарев, 2007).
Как отмечают Б.
Г. Бовин, А. В. Кокурин и А. И. Мокрецов, понятие личности преступника по смыслу схоже с понятием личности осужденного, которое в определенной степени имеет условный, формальный характер, так как отнесение того или иного деяния к числу криминальных и уголовно наказуемых зависит от решения суда. Личность осужденного трактуется как интегрированная структура вышеперечисленных характеристик, которые в совокупности определяют степень ее готовности соблюдать установленный порядок отбывания наказания, проявляющуюся в отношении к сотрудникам и другим осужденным, к тюремной субкультуре, к трудовой деятельности, к воспитательным воздействиям, к режимным требованиям, к планам дальнейшей жизни после освобождения (Бовин, Кокурин, Мокрецов, 2004). В связи со сказанным, понятие личности преступника отличается от понятия личности осужденного тем, что последнее включает в себя аспект отношения к условиям отбывания наказания в исправительном учреждении.
Безусловно, изоляция от общества является мощнейшим фактором модификации поведения личности.
Находясь в исправительном учреждении, человек испытывает влияние режима, регламентирующего ее поведение, криминальной (тюремной) субкультуры, а также разнообразных мер воспитательного, социального, психологического характера, направленных на ее исправление (Еникеев, 2001; Поздняков, 2000а).
В работе Ю. К. Александрова криминальная субкультура определяется как образ жизнедеятельности лиц, составляющих криминальные группы и придерживающихся определенных законов и традиций (Александров, 2002, с. 4). Признаками криминальной субкультуры являются определенные татуировки, жаргон, тюремная лирика, блатная музыка, «воровские» и «тюремные» законы и традиции, стратификация (т. е. социально-групповое расслоение криминализированной общности), криминальная «идеология» и «этика» и др. (Александров, 2002; Богорев, 2008; Еникеев, 2001; Олейник, 2001; Пирожков, 2001; и др.). Ценности криминальной субкультуры являются важнейшим регулятором поведения личности осужденного, обладают высокой степенью референтности для нее в силу действия механизмов подражания, прессинга, которые постоянно создают ситуации фрустрации, психической травмы, переживания одиночества в условиях групповой изоляции (Лапшина, 2007; Штефан, 2009).
Как отмечает В. М. Поздняков, «складывающиеся в среде осужденных нормы, обычаи, традиции и ритуалы, отражая их коллективные представления, всегда направлены на сплочение и приспособление к специфичным условиям тюремной среды. Однако атрибутивные элементы криминальной субкультуры, внедряемые в местах лишения свободы группировками асоциальной направленности для завоевания власти, оказывают нравственно деформирующее влияние на личность осужденных и характер их взаимоотношений, что в итоге ведет к конфликтам и даже преступлениям в исправительных учреждениях» (Поздняков, 2000а, с. 174).
Американский ученый Д. Клеммер выделяет феномен «призонизации», или криминального заражения (от англ. prison – тюрьма), который заключается в приспособлении осужденных, долгосрочно лишенных свободы, к криминальной субкультуре. Анализируя сущность данного феномена, автор делает вывод о том, что осужденные по-разному приспосабливаются к нормам, правилам, ценностям криминальной субкультуры (Clemmer, 1958).
В исследовании А. Г. Белобородова показано влияние криминального заражения в исправительных учреждениях на личность осужденного (Белобородов, 1999). Автором установлено, как у осужденных за преступления по неосторожности, не имевших криминального прошлого, в процессе отбывания наказания меняется правосознание: они постепенно начинают негативно воспринимать правовую сферу. В дальнейшем у таких осужденных могут формироваться устойчивые асоциальные представления, установки, которые обусловливают криминальную, противоправную ориентацию их личности.
Для осужденных, отбывающих наказание в исправительных учреждениях, характерен низкий уровень развития социальной идентичности, у них почти отсутствует принадлежность к какому-либо социальному статусу, социальной группе или роли (Макарова, 2004). За период пребывания в исправительных учреждениях у осужденных ослабляются или приобретают неустойчивый характер их социально-ценностные связи (с семьей, родственниками, знакомыми, друзьями и т.
д.). Осужденный начинает идентифицировать себя со своим окружением, что выражается в принятии криминальной субкультуры. Ю. В. Макарова отмечает, что чем больше осужденный принимает правила, ценности криминальной субкультуры, тем выше степень его социально-психологической дезадаптированности после освобождения.
В работе норвежского ученого Й. Галтунга показано, что осужденный стремится к установлению контактов с другими осужденными; автор неоднократно подчеркивает то важное значение, которое имеет солидарность в их среде (Щербаков, 2009). Однако К. Оберг отмечает, что осужденный, попадая в условия лишения свободы, испытывает и сильный «культурошок» (Furnham, Bochner, 1986), который проявляется в крайней напряженности, чувстве потери (близких, статуса, работы, свободы и т. д.), в «сбое» в ролях, ролевых ожиданиях, ценностях, самоидентификации в целом, в тревоге, чувстве неполноценности, вызванном неспособностью совладать с новой средой, а также в чувстве отверженности обществом (Щербаков, 2009).
Согласно исследованиям А. И. Мокрецова (Мокрецов, 1998) и Г. В. Щербакова (Щербаков, 2009), социально-психологическая адаптация может рассматриваться как процесс изменения направленности личности осужденного, адекватно или неадекватно отражающей объективно существующие условия и требования, установленные в исправительном учреждении. Принятие или отклонение данных требований определяет поведение осужденного в данном учреждении. С одной стороны, осужденный адаптируется к официальным отношениям, которые регламентированы требованиями режима отбывания наказания и правилами внутреннего распорядка, а с другой стороны – к межличностным неофициальным отношениям в среде осужденных (Поздняков, 2000а). «Позитивная адаптация предполагает такое поведение осужденных в новой среде, которое обеспечивает выработку социально значимых навыков, привычек, отношения к окружающим, целей и жизненных планов, что способствует в итоге ресоциализации личности преступника» (Щербаков, 2009, с. 73). В свою очередь, «Адаптация к негативным факторам и условиям среды исправительного учреждения предполагает включение осужденного в деформированную систему отношений, в которой преобладают криминогенное общение, уголовные традиции и субкультура» (там же).
По замечанию А. И. Мокрецова и В. В. Новикова, при проведении социальной, воспитательной, а также психологической работы с осужденными крайне важно учитывать влияние на них криминальной субкультуры (Мокрецов, Новиков, 2006, с. 82).
В своей работе А. И. Мокрецов в качестве социально-психологического ядра криминальной субкультуры выделяет неформальную нормативно-ценностную систему – относительно устойчивую совокупность специально выработанных правил, принципов и стандартов поведения, которые разделяются, поддерживаются большинством осужденных, детерминируют их активность и определяют положение, а также степень влияния в среде ближайшего окружения (Мокрецов, 1998, с. 53). Неформальная нормативно-ценностная система включает в себя определенные неформальные санкции, которые выступают в качестве механизма тотального контроля системы взаимоотношений осужденных. При помощи данных санкций поведение, отклоняющееся от внутригрупповых стандартов, подвергается жесткому корректированию, обеспечивая тем самым единообразие и согласование совместных действий осужденных и поддерживая на должном уровне устойчивость групповых структур.
К неформальным санкциям относятся вербальное давление, агрессивное физическое воздействие, публичное или групповое осмеяние или порицание поступков и т. д.
Очевидно, что наличие в исправительном учреждении автономного нормативного пространства является мощным криминогенным, а также конфликтогенным фактором, существенно осложняющим психологическую, воспитательную работу с осужденными. Консервативность неформальной нормативно-ценностной системы формирует тотальную зависимость осужденного от нее.
Характеристика личности осужденногоКак отмечают специалисты в области криминальной психологии, преступное поведение обусловлено определенными особенностями личности (Антонян, Еникеев, Эминов, 1996; Борисова, 2008; Романов, 1998). Согласно определению, особенности личности с криминальным поведением представляют собой относительно стабильную совокупность типологических качеств индивида, его личностных свойств, черт характера, обусловивших совершенное им преступное деяние (Аминов, 2009; Антонян, Еникеев, Эминов, 1996; Еникеев, 2001).
Показано, что особенности личности с криминальным поведением (преступника) далеко не всегда обусловлены актуальной неблагоприятной социальной ситуацией. По мнению ряда авторов, данные особенности представляют собой фундаментальные характеристики личности (Аминов, 2009; Антонян, Еникеев, Эминов, 1996; Еникеев, 2001).
Исходя из «фундаментальности» данных особенностей, мы полагаем, что у личности преступников – и, в частности, у осужденных – имеются типические психологические особенности, которые потенциально предрасполагают при определенной ситуации к совершению противоправных поступков.
Анализ ряда зарубежных исследований показывает, что определенные психологические особенности не только способствуют совершению преступлений, но и воздействуют на их характер. Например, у преступников с определенными психическими нарушениями криминальное поведение чаще связано с физическим насилием, чем у преступников без таких нарушений (Гулевич, 2006).
Мы исходим из того, что фактором, способствующим совершению преступления, является наличие у личности с криминальным поведением определенных специфических особенностей, которые в той или иной мере – в зависимости от времени отбывания наказания, степени ресоциализации и т.
д. – характерны и для личности осужденных, совершивших преступления.
В качестве особенностей эмоциональной сферы личности осужденных исследователями отмечаются психическая незрелость (инфантильность), тревожность, эмоциональная неустойчивость, импульсивность, агрессивность, слабо развития эмпатия, обусловленные задержкой эмоционального развития и др. (Антонян, Голубев, Кудряков, 1989; Антонян, Еникеев, Эминов, 1996; Шиханцов, 2006; Юсупов, 1996; Dodge, Coie, 1987; Megargee, 1966; и др.).
В частности, в исследованиях Е. В. Васкэ, С.Н. Ениколопова, В. Н. Кудрявцева, Ф. С. Сафуанова и др. особое внимание уделяется агрессивности как важнейшей характеристике личности осужденного (Васкэ, 2009; Ениколопов, 1984; Кудрявцев, 1998; Сафуанов, 2003). В работах Е. В. Васкэ и В. Н. Кудрявцева показано, что личность в момент совершения преступления вымещает агрессию, причиной возникновения которой является нахождение в психотравмирующей ситуации. В частности, Ф. С. Сафуанов отмечает, что сдерживающими факторами в формировании агрессивной мотивации являются склонность к чувству вины, страх наказания, развитая эмпатия, стремление к социальному одобрению и др.
К особенностям когнитивной сферы личности осужденных относятся некоторая ригидность мышления, затруднения в решении абстрактных задач, сниженная оперативность мышления, недостаточный уровень обшей вербальной культуры, расчетливость, неумение учитывать прошлый опыт, нарушение процесса прогнозирования будущего, связанная с этим неадекватная оценка ситуации и перспективы, а также недостаточная степень усвоения системы моральных ценностей и др. (Антонян, Голубев, Кудряков, 1989; Менделевич, 1998; Пастушеня, 1998; Садрисламов, 2006; Майоров, 2009; Васильева, 1997; Кудрявцев, Семенова, 2002).
Помимо этого, важной особенностью личности осужденного, характеризующей ее эмоциональную и когнитивную сферы, является недостаточный самоконтроль, или нарушение гармоничного взаимодействия «аффекта и интеллекта» (Выготский, 1960, с. 60). Об этом свидетельствуют результаты эмпирических исследований, проведенных В. С. Грачевым (Грачев, 2009), О. Г. Митченко (см.: Сухарев, 2008, с. 431–436), Д.
В. Сочивко и В. М. Литвишковым (Сочивко, Литвишков, 2006).
Поведение человека в тюремной среде: адаптация как выживание
Как и в любом другом контексте, заключенные мужчины и женщины имеют психологические реакции на среду, в которой они живут. Физически и эмоционально агрессивная атмосфера тюрьмы требует повышенной защиты «Я». Следующие темы будут рассмотрены в контексте реакции выживания в тюрьме: 1) зависимость и выученная беспомощность; 2) виктимизация, эксплуатация и гипермужественность; 3) сверхбдительность; 4) эмоциональный чрезмерный контроль и социальная изоляция; 5) замкнутость, одиночество и депрессия; 6) снижение чувства собственного Я. В этой статье утверждается, что необходимо изменить восприятие этих психологических адаптаций в тюрьме как нарушений и вместо этого осознать, что они являются уникальными достижениями выживания, направленными на сохранение разума, духа и тела в тюрьме.
__________________________________________________________________________________________
Человеческий опыт лишения свободы намеренно скрыт от общества.
Мужчин и женщин сажают за решетку в качестве наказания за нарушение закона и удаляют из общества на разные периоды времени. Мы не видим их, и они не видят нас. Эта сегрегация низводит заключенных до более низкого социального статуса. Они потеряли право жить свободно. Под постоянным наблюдением авторитетных лиц заключение в тюрьму имеет огромные последствия для заключенных в том, как они взаимодействуют с этими авторитетными фигурами и друг с другом (Haney, 2001). Заключение часто вынуждает людей сбрасывать или подавлять определенные аспекты своей личности, чтобы соответствовать этой новой жизненной ситуации. Мужчины и женщины, находящиеся в заключении или на свободе, психологически реагируют на среду, в которой они живут. Что уникально в заключении, так это то, что физически и эмоционально агрессивная атмосфера тюрьмы требует повышенной защиты психического «Я» (Винникотт, 19 лет).63).
В США мало исследований, посвященных взаимосвязи между «Я» и тюремной средой (Kupers, 2005). Был найден ряд исследований, в которых обсуждаются общепризнанные психические последствия длительного заключения.
Хартманн (1936) пишет, что со временем наши примитивные регулирующие функции дополняются более эффективными и нюансированными регуляциями или адаптациями Эго. Тюрьма требует, чтобы функции эго, включая проверку реальности, суждение и контроль импульсов, которые были развиты ранее в жизни, использовались для корректировки поведения, чтобы соответствовать новой среде. Я бы сказал, что в тюрьме заключенные используют прямую адаптацию, чтобы вернуться назад к примитивным регулирующим факторам агрессии. Это персонализированные адаптации эго для выживания. Хартманн (1936) поясняет, что «адаптационные нарушения при соответствующей обработке могут превратиться в адаптационные достижения» (с. 54). В тюрьме люди постоянно ищут способы «достичь» адаптации, чтобы сохранить свое физическое и психическое существование.
В этой статье исследуется, как люди адаптируются и реагируют на длительную тюремную жизнь в США, утверждая, что именно эти адаптации представляют собой индивидуальные механизмы выживания.
Такой аргумент можно рассматривать как спорный и интерпретировать как защиту агрессивного, деструктивного или патологического поведения. При рассмотрении в контексте человеческого развития разумно утверждать, что эти психологические эффекты и адаптации являются средством экзистенциального выживания (Haney, 2001).
Контекст Политики США в отношении тюремного заключения Прежде чем приступить к изучению тюремной жизни, необходимо представить политический контекст, в котором создавалась тюремная жизнь. В США с середины 1970-х до середины 1990-х общественность считала, что тюремное заключение должно быть периодом реабилитации и возможностью исправить проблемное поведение (Haney, 2001). Чтобы создать такую возможность, в тюрьмах предлагается широкий спектр программ, направленных на личностное развитие. Деятельность, которая способствовала продуктивному возвращению в общество, была легко доступна. Прогресс в образовании был достигнут, поскольку заключенные учились на профессиональных, бакалаврских и магистерских степенях, находясь в заключении.
Телесные наказания не поощрялись, и были усилены меры защиты от жестокости по отношению к заключенным. Короче говоря, мужчины и женщины могли изменить свою жизнь к лучшему, находясь в заключении.
Между 1970-ми и 1990-ми годами количество заключенных в США увеличилось в геометрической прогрессии, а количество заключенных увеличилось в четыре раза (Haney, 2001). В 1972 г. в США было заключено 330 000 человек по сравнению с почти 2,3 млн человек в 2008 г. (Jordan-Simpson, 2011). Сегодня в США сохраняется самый высокий уровень заключенных в мире (Kupers, 2005). Несмотря на массовое увеличение числа заключенных, США не выделили относительного увеличения финансирования для учета этого изменения. Тюрьмы стали чрезвычайно переполненными и стали еще более карательными по своему характеру, чтобы контролировать растущее число заключенных (Haney, 2001).
Начиная с середины 1990-х произошел резкий сдвиг в философии тюремного заключения. США перешли от реабилитации к политике карательного сдерживания.
Движение в сторону социального консерватизма требовало, чтобы тюрьма стала местом, где правонарушителей заставляли расплачиваться за свои преступления (Haney, 2001). Финансирование было изъято из большинства тюремных программ. Эта философия сохранилась до сих пор.
Психические заболевания и употребление психоактивных веществ или злоупотребление ими среди заключенных
При изучении того, как человек переживает лишение свободы, важно обсудить чрезмерную распространенность психических заболеваний и употребления или злоупотребления психоактивными веществами среди заключенных до того, как он попадет в тюрьму. Также подсчитано, что почти двадцать процентов заключенных страдают тем или иным психическим заболеванием (Куперс, 2005). Для многих лишение свободы не останавливает рецидивистов, потому что их психическое заболевание является причиной совершения преступлений. Люди, которые борются с психическими заболеваниями, также часто занимаются самолечением с помощью наркотиков.
На самом деле непропорционально большое число заключенных осуждено за преступления, связанные с наркотиками, а не за насильственные действия. Семьдесят пять процентов мужчин, поступающих в тюрьму, не были осуждены за насильственные преступления (Haney, 2001). При рассмотрении психологических последствий тюремной среды важно понимать, что среди заключенных одновременно возникают психические заболевания и злоупотребление психоактивными веществами. Эти люди имеют предсуществующую психическую уязвимость из-за болезни и зависимости. Эта уязвимость часто усугубляется после заключения за решетку из-за агрессивной, авторитарной атмосферы тюремной среды и связанного с этим отсутствия надлежащего лечения психических расстройств.
Последствия
Изменения в политике и показателях содержания под стражей, а также склонность заключенных к психическим заболеваниям и употреблению или злоупотреблению психоактивными веществами закладывают основу для изучения того, как люди адаптируются к длительному пребыванию в тюрьме.
Переполненность тюрем, резкое сокращение финансирования программ, безделье заключенных, более строгие дисциплинарные меры и высокий уровень психических заболеваний и употребления или злоупотребления психоактивными веществами среди заключенных. Эти элементы способствуют тому, что Хейни (2001) описывает как «тюремное заключение». Этот процесс описывает, как человеческая психика приспосабливается к внешним требованиям заключения. Я рассмотрю следующие темы в контексте реакции на выживание в тюрьме: 1) зависимость и выученная беспомощность; 2) виктимизация, эксплуатация и гипермужественность; 3) сверхбдительность; 4) эмоциональный чрезмерный контроль и социальная изоляция; 5) замкнутость, одиночество и депрессия; 6) снижение чувства собственного Я.
Зависимость и выученная беспомощность
Непосредственным следствием лишения свободы является потеря личного контроля над повседневными решениями (Haney, 2001). Заключенные живут в мире правил, предписаний, ограничений и границ.
Заключенные теряют право делать выбор, например, что носить и когда есть, спать и пользоваться телефоном. В результате заключенные должны постоянно проявлять большие ограничения, приглушая собственную инициативу, чтобы соответствовать бесконечным мандатным решениям тюремной жизни. В связи с этим Шилль и Маркус (1998) обсуждают теорию выученной беспомощности и ее распространенность среди заключенных. Они утверждают, что длительное воздействие неконтролируемых аверсивных переживаний, таких как лишение свободы, приводит к снижению мотивационных, когнитивных и поведенческих функций. Следовательно, люди учатся полагаться на других, чтобы диктовать свои повседневные функции. В ходе исследования 60 взрослых мужчин-заключенных в Техасе мужчины, которые провели в тюрьме более пяти лет, выработали «беспомощный стиль атрибуции», становясь уступчивыми и незаинтересованными в принятии личных решений (Schill & Marcus, 19).98). Точно так же Schill и Marcus (1998) показали, что заключенные проявляют выученную беспомощность, которая согласуется с теми, кто подвергается длительной госпитализации или помещению в специализированное учреждение.
Напротив, Herman (1997) опровергает теорию выученной беспомощности, исследуя темы насилия и неволи. Она утверждает, что люди не учатся быть беспомощными, а скорее предпочитают помещать свое независимое «я» во временную спячку по причинам выживания (Herman, 1997). Я бы предположил, что реальность для заключенных, отбывающих длительные сроки, лежит где-то между аргументами Шилла и Маркуса (19).98) и Герман (1997). Заключенный, который постоянно сопротивляется ограниченной власти принимать решения, присущей заключенному, постоянно расстраивается. Кажется, заключенный совершает неизбежную и мудрую адаптацию, отказываясь от контроля над повседневными решениями. В то же время может показаться, что если кто-то попадет в тюрьму с историей независимости и уверенности в себе, эти навыки не исчезнут, а вместо этого будут временно приостановлены. Если бы у кого-то была ограниченная история самостоятельного принятия решений, я бы сказал, что в течение длительного периода времени эти навыки и стремление к этим навыкам могут действительно атрофироваться или вообще не проявиться снова.
В своем обсуждении человеческого развития, дифференциации и адаптации Хартманн (Hartmann, 1936) утверждает, что «процессы адаптации, прежде всего, целесообразны только для определенного круга экологических ситуаций; кроме того, они включают внутренние самоограничивающие факторы» (с. 54). Заглушая необходимость принимать самостоятельные решения, заключенные не превращаются в роботов; они занимаются самосохранением. Самоограничение «беспомощного атрибутивного стиля» (Schill & Marcus, 1998) чрезвычайно целеустремлен в тюрьме, так как помогает человеку просто прожить день без постоянного напоминания о его или ее бессилии. В рамках эго-психологии Хартманна (1936) защита Эго от беспомощности отражала бы взаимную причинно-следственную связь с тюремной средой.
Виктимизация, эксплуатация и сверхмаскулинность
В условиях тюремной среды, где программы практически отсутствуют или практически отсутствуют, заключенные часто не могут погрузиться в осмысленную и продуктивную деятельность.
Заключенные больше не чувствуют себя целеустремленными, и со временем это может привести к ослаблению чувства собственного Я (Haney, 2001). Заключенные часто используют сверхмаскулинность, чтобы преследовать и эксплуатировать других, чтобы утвердить себя и получить контроль над чем-то в своем окружении (Haney, 2001). Гипермаскулинные заключенные подтверждают свое существование, доминируя над другими, столь же уязвимыми.
Куперс (2005) обсуждает понятие «токсичной мужественности» в тюрьме как сочетание доминирования, бессмысленного насилия и непроявления эмоций. Этот тип мужественности проявляется в позе крутого парня, вспышках гнева и плохом контроле импульсов. Несмотря на то, что большинство заключенных находятся в заключении за ненасильственные преступления, исследование Куперса (2005) нескольких сотен заключенных в 15 штатах показало, что «…даже мужчины, которые не были особенно агрессивными и женоненавистническими, когда попадали в тюрьму, признавались(d) что они верят, что должны стать сведущими в гипермужественном позерстве и насилии просто для того, чтобы остаться в живых и защитить свою честь» (стр.
717). Чтобы противодействовать анонимности и бессилию тюрьмы, такое позерство показывает внешнему миру, что ваше существование видят и чувствуют другие. Я утверждаю, что это служит механизмом эмоционального выживания.
В своем обсуждении образования и исключения групп Лэйнг (1967) утверждает, что «…мы повинуемся существующим существам и защищаем их только постольку, поскольку мы продолжаем изобретать и увековечивать их. … Эта человеческая сцена — сцена миражей, демонических псевдореальностей, потому что все верят, что все остальные верят им» (стр. 78). Создание заключенными новых иерархий и систем правил для других заключенных — это способ вернуть заключенным свою идентичность. Ярким примером этого является Центр Роберта Н. Даворена (RNDC), учреждение для мужчин в возрасте от 16 до 18 лет, находящихся в заключении на острове Рикерс (Gray, 2011). Ситуация иллюстрирует комментарий тюремного администратора о том, что «тюрьма — это едва контролируемые джунгли, где агрессивные и сильные будут эксплуатировать слабых, и слабые прекрасно это осознают» (Haney, 2001, стр.
6). В сговоре с сотрудниками исправительных учреждений заключенные RNDC создали сложную цепочку подчинения, чтобы управлять, преследовать и эксплуатировать более слабых заключенных. Некоторыми примерами были обычные избиения, публичное порицание, отказ в еде заключенным, которые не подчинялись «начальству», и запрет заключенным сидеть на стульях и использовать телефон для звонков семье (Gray, 2011).
Если смотреть через призму теории объектных отношений, согласно которой основным мотиватором человеческого поведения является формирование и поддержание человеческих отношений (Mitchell & Black, 1995), такое преследование других в тюрьме можно рассматривать как поведение, направленное на поиск объекта. Контекст этих отношений имеет решающее значение для характера их формирования. Заключенные подчиняются доминированию, иерархии и анонимности. Личные отношения могут быть установлены только с сотрудниками исправительных учреждений или другими заключенными. Заключенные воспользуются своей единственной возможностью почувствовать себя настоящими, сильными и независимыми, живя в тюремной среде.
Превращение в жертву означает, что кто-то становится жертвой, а это значит, что кто-то отвечает вам и что вы установили отношения с этим человеком. Хотя это могут быть не «здоровые» отношения, они функциональные. Существование каждого человека не подвергается сомнению, и связь была сформирована и поддерживается.
Резкий характер эксплуататорской связи устраняет любые сомнения в сознании жертвы в том, что конкретное объектное отношение является плодом его или ее воображения. Укореняясь в этой уверенности, виктимизаторы превращают дисфункцию привязанности к объектам в тюрьме в самоудовлетворяющую функциональность.
В своей книге «Травма и восстановление» Герман (1997) исследует темы плена и насилия. Она уделяет особое внимание связи между преступником и жертвой, заявляя, что «в ситуациях плена преступник становится самым влиятельным человеком в жизни жертвы», в то время как «… методы психологического контроля предназначены для вселения ужаса и беспомощности и чтобы разрушить самоощущение жертвы по отношению к другим» (Герман, 19 лет).
97, с. 75-77). В тюрьме как виктимизация, так и угроза виктимизации со стороны сотрудников исправительных учреждений и между заключенными становятся мощными агентами принудительного контроля. Культура страха и подчинения создается путем разрушения индивидуальной автономии. Следовательно, тюрьма — это место, где объектные отношения чрезвычайно искажены, поскольку вся система предназначена для очернения Самости. Заключенные творчески реагируют на это, преследуя других и создавая неформальные системы правил, которые разрушают пагубные отношения и изобретают новые.
Сверхбдительность и эмоциональный чрезмерный контроль
Поскольку заключенные заперты в опасном месте, где за каждым углом существуют как физические, так и психологические угрозы, люди становятся сверхбдительными для собственной безопасности. Все решения становятся во власти страха. Заключенные начинают самостоятельно следить за тем, что они говорят и где собираются, просчитывая каждое действие с потенциальной реакцией.
В исследовании, проведенном в тюрьмах Теннесси, 40 % заключенных сообщили, что они постоянно избегали «зон повышенного риска» из страха стать жертвами (Куперс, 2005). Позиция «не доверяй никому» возникает как реакция на выживание (Куперс, 2005), и в конечном итоге социальное взаимодействие между заключенными перестает быть подлинным. Хейни (2001) обсуждает «тюремную маску» социальной невидимости, которая позволяет заключенным контролировать все эмоциональные реакции и создавать видимость эмоциональной плоскости.
В тюрьме цель разработки этой тюремной маски можно сравнить с описанием Винникоттом (1963) «Ложного Я», чья «… защитная функция заключается в сокрытии и защите «Истинного Я»» (стр. 142). Истинное Я можно рассматривать как наиболее аутентичные и инстинктивные импульсы личности Я. По мере того, как в тюрьме проходит больше времени, заключенные становятся более искусными в сохранении Ложного Я в качестве защитной меры, чтобы избежать вреда своему Истинному Я. Это Ложное Я может быть либо эмоционально плоским, либо чрезмерно агрессивным.
Заключенные развивают эту защиту из-за того, как к ним относятся сокамерники и сотрудники исправительных учреждений. Эта трансформация Самости также связана с рассуждениями Салливана о человеческом развитии, посредством которого люди меняют свое поведение, чтобы вписаться в межличностную среду, в которой они существуют (Mitchell & Black, 19).95). Салливан утверждает, что межличностные взаимодействия диктуют то, как мы представляем себя, и эта презентация всегда служит тому, чтобы избежать краткосрочной тревоги (Mitchell & Black, 1995). Становясь сверхбдительными и чрезмерно контролируя свои эмоции, заключенные формируют свое человеческое поведение, чтобы оно стало совместимым с жестоким, агрессивным и лишенным эмоций миром за решеткой. Они меняют себя, чтобы управлять своим тюремным опытом, поскольку они не могут изменить свое окружение.
Однако эта передышка от беспокойства носит временный характер. Салливан (Mitchell & Black, 1995) мог бы утверждать, что энергия, затрачиваемая на постоянную корректировку своего поведения, вероятно, заставляет заключенных страдать от длительного чувства беспокойства.
Этот сознательный выбор закрыться или действовать кажется важным способом для заключенных защитить свое истинное Я, оставаясь при этом физически в безопасности. Поскольку защита «Я» в уме и теле, возможно, является двумя основными целями человеческого существования, заключенные просто достигают основной человеческой цели посредством сверхбдительности и эмоционального контроля.
Изоляция, одиночество и депрессия
Заключенные, которые уходят в социальную изоляцию для собственной защиты, начинают чувствовать себя одинокими и изолированными. Обсуждая совладание с одиночеством в тюрьме, Рокач и Криппс (1998) сравнили заключенных мужчин с мужчинами в общей популяции. Они обнаружили, что мужчины в целом используют размышления и принятие как наиболее продуктивный метод облегчения одиночества. Напротив, мужчины-заключенные сообщали, что тот же самый механизм выживания был «менее полезным» (Rokach & Cripps, 19).98). Не используя существенных данных, авторы ссылались на высокий уровень антисоциального расстройства личности среди правонарушителей как на причину, по которой они не обращались к размышлению и принятию (Rokach & Cripps, 1998).
Я бы сказал, что тюрьма не обеспечивает безопасную среду содержания (Winnicott, 1963), в которой можно копаться в коренных причинах одиночества. Тот, кто чувствует себя одиноким, должен иметь возможность глубоко задуматься о чувстве одиночества и позволить другим поддерживать или даже направлять его или ее процесс. Тюрьма — это место, где люди охотно охотятся за любыми признаками открытой и честной связи. Казалось бы, глубокие размышления о своем одиночестве на самом деле были бы неразумным механизмом выживания в заключении.
Комбинированное воздействие одиночества, эмоциональной неподлинности тюремной жизни и разлуки с близкими часто приводит к депрессии среди заключенных (Ashkar & Kenny, 2008). Есть несколько социальных или инициативных видов деятельности, в которых заключенные могут участвовать. Асхар и Кенни (2008) описывают социальную изоляцию и продолжительный сон, которые часто являются признаками депрессии, как пассивные стратегии выживания молодых правонарушителей, которых они изучали в Австралии.
Заключенные переживают монотонность тюрьмы, уединяясь в своих камерах, чтобы послушать радио или поспать. Исследуя конформистскую психологию, Джейкоби (1975) утверждает, что «личная незащищенность есть прямой ответ на коллективное подавление» (стр. 48). Я бы сказал, что в такой изначально репрессивной ситуации эмоциональная незащищенность и вытекающая из нее депрессия являются вполне разумными ответами.
Пониженное чувство собственного достоинства
Заключенные, отбывающие длительный срок, часто усваивают постоянную дегуманизацию, с которой они сталкиваются за решеткой. Обычно это приводит к снижению чувства собственного достоинства. Заключенные живут в 60-футовой камере, носят форменные комбинезоны и известны скорее по номеру, чем по имени. Кто-то говорит им, когда спать или есть. Они обычно деградируют в течение дня. Эти аспекты их жизни напоминают им об их более низком социальном статусе и стигматизированной социальной роли.
Со временем эти интернализации могут заставить заключенного идентифицировать себя как «плохого» человека.
В исследовании Малер (1979) о психологическом рождении личности она обсуждает момент, когда младенцы осознают, что у них есть отдельная идентичность, чем у их опекуна, говоря: «это не ощущение того, кто я, а то, что я есть» (стр. 8). ). Можно утверждать, что заключенные, отбывающие длительный срок, начинают испытывать чувство исчезновения в небытие; их больше нет. На самом деле это может быть защитой от постоянной надежды на то, что ваше индивидуальное существование будет подтверждено только для того, чтобы столкнуться с повторной деградацией вашего Я. Заключенный может почувствовать себя низшим человеком, чтобы спасти себя от более острого экзистенциального кризиса. Принятие приниженного статуса — единственный способ впоследствии восстановить свою самооценку.
Заключение
Обсуждая тюремное заключение «Я», Хейни (2001) утверждает, что «это естественные и нормальные приспособления к неестественным и ненормальным условиям жизни заключенного» (стр.
10). Среди различных теорий человеческого развития это утверждение действительно иллюстрирует эго-психологию. Психология эго утверждает, что люди усваивают проблемы окружающей среды на протяжении всей жизни и создают адаптивные функции эго и защиты для управления этой средой. Психологическую адаптацию в тюрьме необходимо рассматривать не как расстройство, а как уникальное достижение выживания, направленное на сохранение своего разума, духа и тела.
Ссылки
Ашкар П. и Кенни Д. (2008). Взгляд изнутри: субъективный опыт молодых правонарушителей в заключении. Международный журнал по терапии правонарушителей и сравнительной криминологии , 52(5), 584-597.
Гаванде, А. (30 марта 2009 г.). Адская дыра. Житель Нью-Йорка , 85(7), 36-45.
Грей Г. (2011, 7 февраля). Лорд Райкерс. Нью-Йорк , 44(4), 16-21.
Хейни, К. (2001). Психологическое воздействие лишения свободы: последствия для адаптации после заключения.
Получено с http://aspe.hhs.gov/hsp/prison2home02/Haney.htm.
Хартманн, Х. (1936). Психология Эго и проблема адаптации . Мэдисон, Коннектикут: Издательство международных университетов.
Герман, Дж. (1997). Травма и восстановление . Нью-Йорк: Основные книги.
Джейкоби, Р. (1975). Социальная амнезия . Бостон, Массачусетс: Beacon Press.
Джордан-Симпсон, Э. (2011, 29 января). Снятие стержней. Документ, представленный на конференции по уголовному правосудию, основанной на навыках удаления баров, 2011 г., Колумбийский университет, Нью-Йорк.
Куперс, Т. (2005). Токсичная мужественность как барьер для лечения психических заболеваний в тюрьме. Журнал клинической психологии , 61, 713-724.
Лэнг, Р. Д. (1967). Политика опыта . Нью-Йорк: Рэндом Хаус.
Малер, М. (1979). Психологическое рождение человеческого младенца . Нью-Йорк: Основные книги.
Митчелл, С.
А., и Блэк, Массачусетс (1995). Фрейд и не только: история современной психоаналитической мысли. Нью-Йорк: Базовые книги.
Рокач, А., и Криппс, Э. (1998). Как справиться с одиночеством в тюрьме. Психологические исследования , 43(1 и 2), 49-57.
Шилл, Р. А., и Маркус, Д. (1998). Заключение и выученная беспомощность. Международный журнал по терапии правонарушителей и сравнительной криминологии , 42(3), 224-232.
Винникотт, Д. В. (1963). Процессы созревания и благоприятная среда: исследования теории эмоционального развития. Мэдисон, Коннектикут: Издательство международных университетов.
Зоски, Д. (1999). Применение теории объектных отношений к домашнему насилию. Клинический журнал социальной работы , 27(1), 55-69.
____________________________________________________________________________________________
Об авторе
Мариса Сингер из Калифорнийского залива.
Она переехала в Нью-Йорк в 2006 году, чтобы устроиться на работу по управлению международными программами гуманитарной помощи беженцам. До этого Мариса работала в Калифорнии в качестве законного представителя семей латиноамериканских иммигрантов, которые иммигрировали членов семьи в США. Будучи аспиранткой второго года обучения по социальной работе, Мариса изучает клиническую практику с отдельными лицами и семьями в Школе социальной работы Зильбермана в Хантерский колледж. Она надеется использовать свою степень по социальной работе, чтобы продолжить работу с сообществами иммигрантов и беженцев. С Марисой можно связаться по адресу [email protected].
Обзор исследований: лишение свободы может причинить долговременный вред психическому здоровью
Лишение свободы может спровоцировать и усугубить симптомы психического заболевания, и эти последствия могут длиться еще долго после того, как кто-то покинет ворота тюрьмы.
Кэти Роуз Квандт и Алекси Джонс, 13 мая 2021 г.
Мы часто говорим о тревожно большом количестве людей с психическими расстройствами, запертых в тюрьмах и следственных изоляторах. Но меньше внимания уделяется тому, как лишение свободы само по себе увековечивает эту проблему, создавая и ухудшая симптомы психического заболевания. Исследования показывают, что, хотя это зависит от человека, лишение свободы связано с расстройствами настроения, включая большое депрессивное расстройство и биполярное расстройство.
Тюремная среда может нанести вред психическому здоровью, удаляя людей из общества и лишая их жизни смысла и цели. Кроме того, ужасающие условия содержания в тюрьмах и тюрьмах, такие как переполненность, одиночное заключение и постоянное насилие, могут иметь дополнительные негативные последствия. Исследователи даже предположили, что лишение свободы может привести к «синдрому после заключения», синдрому, похожему на посттравматическое стрессовое расстройство, а это означает, что даже после отбытия официального наказания многие люди продолжают страдать от психических последствий.
Лишение свободы само по себе вредно для здоровья людей
Многие определяющие черты лишения свободы связаны с негативными последствиями для психического здоровья, включая оторванность от семьи, потерю автономии, скуку и отсутствие цели, а также непредсказуемость окружения. Профессор Крейг Хейни, эксперт по психологическим последствиям тюремного заключения и тюремной изоляции, объясняет: «По крайней мере, тюрьма болезненна, и заключенные часто страдают от долгосрочных последствий того, что они испытали боль, лишения и крайне нетипичные моделей и норм жизни и взаимодействия с другими». И, как заметил д-р Сеймур Л. Халлек, «тюремная среда почти дьявольски задумана, чтобы заставить преступника испытывать муки того, что многие психиатры назвали бы психическим заболеванием».
Разрыв семьи
По самой своей природе лишение свободы отделяет людей от их социальных сетей и близких. В 2018 году, когда исследователи из Университета Джорджии проанализировали взаимосвязь между условиями содержания в тюрьмах и психическим здоровьем в 214 тюрьмах штата, они обнаружили, что люди, находящиеся в заключении на расстоянии более 50 миль от дома, чаще страдают депрессией.
Это неудивительно: психологам давно известно, что люди с социальной поддержкой и позитивными семейными отношениями, как правило, имеют лучшее психологическое благополучие.
Аналогичным образом, в обзоре исследования влияния тюрем на психическое здоровье за 2015 год разлука с семьей и друзьями оказалась основным фактором стресса для заключенных; это также было связано с психологическим дистрессом. На самом деле, многие люди описали это разделение как самый сложный аспект их заключения. Гумани и Дикинсон, авторы обзора, обнаружили, что даже когда заключенных посещают члены семьи, тюремная среда затрудняет их общение. Исправительные учреждения строятся и функционируют с целью обеспечения безопасности, и эти «правила и меры безопасности неизбежно сказываются на отношениях между заключенными, их семьями и детьми».
Разлука с детьми может быть особенно болезненной для женщин-заключенных. Как отмечалось в одной из статей 1998 года в журнале Behavioral Sciences & the Law , «разлучение с детьми является одним из самых стрессовых условий заключения для женщин и связано с чувством вины, тревогой и страхом потерять связь между матерью и ребенком».
Исследование, проведенное в 2005 году, показало, что «большинство матерей описывали интенсивную сосредоточенность на чувстве бедствия, депрессии или вины». Одна мать в этом исследовании объяснила свои чувства: «Все, что я делала, это плакала. Ужасно быть вдали от своих детей, особенно когда они единственные, кто заботится о тебе». Другой сказал: «Мне было очень больно, я был подавлен, постоянно плакал и волновался». В исследовании отмечается, что 6 процентов опрошенных матерей описали себя как склонных к суициду в начале своего заключения; по мере того, как их разлука с детьми продолжалась, 22% «продолжали сильно сосредотачиваться на своих страданиях».
Потеря автономии и отсутствие цели
Заключенные практически не контролируют свою повседневную жизнь, в том числе время пробуждения, пищу, работу и доступ к отдыху. Это может привести к чувству зависимости и беспомощности. Все три основных исследования, включенные в обзор Гумани и Дикинсон, пришли к выводу, что эта потеря автономии вредит психическому здоровью.
Еще раз, это имеет смысл; мы знаем, что люди чувствуют себя лучше и их психическое здоровье улучшается, когда они контролируют свое окружение.
Точно так же лишение свободы часто характеризуется скукой, монотонностью и отсутствием стимуляции. Многие заключенные имеют ограниченный доступ к образованию, профессиональной подготовке и другим программам, которые могут заполнить их время и стать значимой частью их жизни. В исследовании 2003 года заключенных в Англии , участника сообщили, что отсутствие активности и умственной стимуляции приводит к сильному стрессу, гневу и разочарованию. Некоторые сообщили об использовании нездоровых механизмов преодоления скуки, включая злоупотребление психоактивными веществами. Упомянутое ранее исследование Университета Джорджии 2018 года также показало, что люди в тюрьмах с ограниченным доступом к рабочим заданиям подвержены более высокому уровню депрессии. Опять же, это согласуется с психологическими исследованиями, которые показывают, что бессмысленность и отсутствие цели могут привести к симптомам тревоги, депрессии и безнадежности.
Непредсказуемость
Эти чувства тревоги и депрессии могут усугубляться непредсказуемым характером тюремной среды. Как поясняется в упомянутой выше статье Behavioral Sciences & the Law , в тюрьмах и тюрьмах существует множество правил, которых нет в свободном мире, многие из которых неоднозначны и применяются лишь бессистемно. Авторы отмечают, что «институциональные правила применяются выборочно, в зависимости от таких факторов, как отношения между заключенными и персоналом, настроение сотрудников, серьезность нарушения правил и удобство их соблюдения». Это отсутствие ясности и предсказуемости может способствовать возникновению чувства неуверенности и стресса.
Жестокие условия усугубляют негативное окружение
Даже относительно «гуманная» тюрьма или тюрьма могут способствовать негативным последствиям для психического здоровья по причинам, изложенным выше. Но реальность такова, что плохие условия в тюрьмах и тюрьмах причиняют значительные дополнительные страдания и травмы.
Как поясняет Всемирная организация здравоохранения, «во многих тюрьмах существуют факторы, негативно влияющие на психическое здоровье, в том числе: переполненность, различные формы насилия, вынужденное одиночество или наоборот, отсутствие уединения, отсутствие значимой деятельности, изоляция от социальных сетей, неуверенность в отношении будущих перспектив (работа, отношения и т. д.) и неадекватность медицинских услуг, особенно психиатрических услуг». Этот список психически вредных состояний точно описывает большинство тюрем и тюрем США.
Перенаселенность и наказание
Многие тюрьмы и тюрьмы по всей стране переполнены, что еще больше усугубляет изначально негативную тюремную среду. Переполненность часто означает больше времени в камере, меньше уединения, меньше доступа к психическому и физическому здоровью и меньше возможностей участвовать в программах и рабочих заданиях. Администрация исправительного учреждения может отреагировать на переполненность, отказавшись от проверки и наблюдения за уязвимыми людьми.
Исследование 2005 года показало, что переполненность тюрем тесно связана с самоубийствами в тюрьмах.
Исследование Университета Джорджии, проведенное в 2018 году, также показало, что переполненность и наказания коррелируют с депрессией и враждебностью. Исследователи отметили, что карательная среда «вероятно раздражает заключенных, делая их чрезмерно враждебными или даже депрессивными».
Одиночное заключение
Содержание в одиночном заключении, которое является обычной практикой во многих тюрьмах и следственных изоляторах, особенно вредно для психического здоровья. Как мы обсуждали на брифинге в прошлом году, стресс, вызванный пребыванием в одиночной камере, может привести к необратимым изменениям в мозге и личности людей. Лишение людей, которые по своей природе являются социальными существами, возможности взаимодействовать с другими может вызвать «социальную боль», которая влияет на мозг так же, как и физическая боль. Исследование 2000 года показало, что у людей значительно чаще развиваются психические расстройства в одиночном заключении, чем в не одиночных.
Травма, вызванная переживанием и свидетелем насилия
Тюрьмы и тюрьмы являются чрезвычайно жестокими местами. Люди часто подвергаются травматическим словесным или физическим оскорблениям и дегуманизации со стороны сотрудников исправительных учреждений. А различные стрессоры в тюремной среде также увеличивают вероятность насилия между заключенными. Исследователи в исследовании 2009 года обнаружили, что насилие во время заключения было в значительной степени связано с «агрессивными и антиобщественными поведенческими тенденциями, а также с эмоциональным дистрессом».
На самом деле, даже свидетель насилия за решеткой может быть травмирующим, как мы обсуждали ранее. Воздействие насилия в тюрьмах и тюрьмах может усугубить существующие психические расстройства или даже привести к развитию симптомов посттравматического стресса, таких как тревога, депрессия, избегание, гиперчувствительность, повышенная бдительность, суицидальные наклонности, воспоминания и трудности с эмоциональной регуляцией.
Продолжительные последствия
Некоторые исследователи предполагают, что травма, которую люди переживают за решеткой, может привести к пост-тюремному синдрому, синдрому, который имеет сходные характеристики с посттравматическим стрессовым расстройством. Исследование, проведенное в 2013 году среди 25 пожизненно освобожденных, показало, что участники испытывали определенный набор симптомов психического здоровья, включая институционализированные черты личности (такие как недоверие к другим, трудности в поддержании отношений и проблемы с принятием решений), социально-сенсорную дезориентацию (проблемы с пространственным мышлением и трудности с социальные взаимодействия) и социальное и временное отчуждение (ощущение непричастности к социальной среде).
Аналогичным образом, обзор литературы 2019 года показал, что у заключенных высокий уровень потенциально травмирующих событий, часто сокращаемых до ПТЭ. Обзор также показал, что ПТЭ за решеткой сильно коррелирует с частотой посттравматического стрессового расстройства после освобождения.