Рациональная психология. Как защитить себя от манипуляции и страданий: Psychology OnLine.Net
Рациональная психология. Как защитить себя от манипуляции и страданий
Добавлено игорь эйдман
20.11.2009 (Правка 21.11.2009)
Рациональная психология. Как защитить себя от манипуляции и страданий.
Человек свободен жить в радости. Он никому ничего не должен. Не обязан соответствовать какому-то предназначению или традиции, служить идее, богу, семье, роду, нации, государству, сословию и т.д. У человека нет никакой божественной или иной идеальной миссии. У него нет целей вне собственного счастья. Оговоримся, что это счастье невозможно в полной мере без понимания того, что счастливы и близкие – родители, дети, любимая.
Человек воспринимает мир через собственные ощущения, эмоции. Отношение к событиям важнее самих этих событий. Объективным критерием того, плохо или хорошо живет человек, может быть только его внутреннее самоощущение.
Идеальная ситуация для человека та, когда он не испытывает негативных и ощущает максимум позитивных эмоций. Это состояние можно назвать полным душевным комфортом или счастьем. Если человек ощущает себя счастливым, значит, он счастлив на самом деле, чтобы при этом про него не говорили моралисты.
Единственная рациональная цель в жизни человека — минимизация негативных и максимизация позитивных эмоций, максимальное продление жизни в состоянии душевного комфорта.
Страдания – абсолютное зло для человека. Различные мистические школы делают из этого вывод: раз социальная жизнь полна страданий, необходимо спрятаться от нее (в себя, в медитацию, в монастырь, в ашрам, в астрал, в подвиг, в наркотики и т.п.). Но, они забывают об одном. Главная причина страданий – отсутствие удовлетворения, радости от реализации мотиваций, генетически заложенных в каждом нормальном человеке (физиологических, социальных, творческих – см. пирамиду Маслоу). А эта реализация недостижима в полной мере вне социума, без социальной деятельности.
Однако жизнь – диалектический процесс. Парадокс в том, что для того, чтобы избегать страданий, необходимо испытывать страдания. Для того чтобы избежать боли от нереализованности стремлений, приходится испытывать страдания в процессе преодоления препятствий на пути их реализации. Например, человек занимается творчеством, с усилием преодолевает лень, мучается от несовершенства созданного. Однако благодаря «мукам творчества», он впоследствии испытывает еще большую радость от творческой самореализации. Человек любит: страдает от расставаний, ревности, случающегося взаимонепонимания. Но эти неизбежные мучения – плата за радость любви.
На пути умножения радости нельзя обойтись совсем без страданий. Но отсутствие радости является самым страшным страданием. Здесь, извините за цинизм, можно применить экономическую терминологию. Рациональный человек поступает таким образом, чтобы совокупная эмоциональная «прибыль» от достижения каждой поставленной цели была выше психологических «затрат» на этот процесс.
Некоторые последователи Фрейду считают, что поведением людей руководит воля к жизни и влечение к смерти (инстинкты Эрос и Танатос). В отличие от фрейдистов, я считаю, что человеческая психология рациональна и подчинена прежде всего интересам выживания каждого человека как особи и вида в целом. Инстинкт Эрос – источник позитивных эмоций, инстинкт Танатос – негативных. Негативные эмоции в определенном ограниченном объеме необходимы человеку для выживания в мире. Стремление к смерти рождено волей к жизни и служит ей, как бы это парадоксально не звучало. Воздействуя на человека в небольших, «гомеопатических» дозах, оно помогает реализовывать позитивные; социальные и творческие мотивации, восходящие к инстинкту Эрос. Под влиянием Танатос люди преодолевает инстинкт сохранения жизненных ресурсов (тратят физические и интеллектуальные усилия), повышая свой статус и самореализовываясь. Таким образом, воля к смерти помогает людям идти на страдания, неизбежные в процессе достижения радости, чтобы реализовывать свое стремление жить.
У здорового рационального человека воля к саморазрушению обуздана, она носит подчиненный, инструментальный характер. Однако стремление к смерти может выйти из под контроля, «забыть свое место». Человек начинает «множить страдания и скорбь», теряет радость жизни, становится несчастным, а в крайних случаях просто душевно заболевает.
Итак, психология человека диалектична: инстинкт Эрос противостоит инстинкту Танатос, стремлению к радости сопутствует мотивация к страданиям. Причем эта диалектичность универсальна, она относится ко всем мотивам человеческой деятельности. К чему бы человек не стремился, он подсознательно противится достижению этой цели. Стремится достичь и, одновременно, хочет разрушить достигнутое. Старается сохранить любовь и ее погубить, написать роман и его сжечь, добиться социального успеха и послать все в тартарары, сохранить свои сбережения и их просадить, защитить свое здоровье и угробить его курением и алкоголем и т.п..
Страдание как результат манипуляции
Конечно, инстинкт Эрос и связанные с ним созидательные мотивации у здоровых людей все же сильнее, чем Танатос.
Иначе, мы все «давно самоубились бы», человечество просто не выжило. Поэтому для того чтобы негативные сценарии, диктуемые Танатос, реализовывались, а страдания с этим связанные, стали постоянным спутником человека, его стремлению к саморазрушению нужна внешняя помощь в виде манипулятивного влияния. Манипулировать поведением людей можно, только играя на их собственном стремлении к саморазрушению. В нормальной ситуации негативная мотивация к саморазрушению подавляется более сильным инстинктом Эрос. Манипуляция помогает тяге к саморазрушению побеждать волю к жизни. Внешняя манипуляция мешает человеку жить в гармонии с самим собой, заставляет его насиловать себя, идти против своего естественного стремления к счастью.
Негативные эмоции чаще всего являются реакцией на события, обостряющие внутренние психологические проблемы. Конечно, совсем избежать негативных событий в жизни не возможно. Но человек может сделать максимум, для того, чтобы сократить вероятность и частоту возникновения подобных ситуаций.
Настоящие, неотвратимые трагедии в жизни происходят редко. Основная причина проблем, угрожающих рациональным интересам и эмоциональному комфорту человека – внешняя манипуляция его поведением. Манипуляция со стороны государственной власти вынуждает человека терпеть насилие, произвол, эксплуатацию со стороны правящей элиты, погибать за ее интересы в войнах, обеспечивать ее безбедную жизнь. Религиозная манипуляция заставляет людей вместо того, чтобы реализовывать собственные рациональные интересы, подчинять свою жизнь авторитету священнослужителей, клерикальным догмам. Манипуляция потребительским спросом (реклама, маркетинг и пр.), в интересах бизнес-элиты, прививает искусственные потребительские и социальные стандарты, загоняющие людей в выматывающую потребительскую гонку. Манипуляция наемным трудом, в т.ч. корпоративная культура, направлена на то, чтобы заставить работников самозабвенно вкалывать в интересах буржуев-работодателей. Бытовая манипуляция со стороны сослуживцев или знакомых, стремящихся использовать окружающих в своих целях, отнимает время, силы, деньги, не принося ничего в замен.
В каждом частном случае манипуляция заставляет человека совершать неадекватный социальный обмен. Отдавать подлинные ценности – время, физические и интеллектуальные усилия, талант, социальные и материальные ресурсы и получать взамен фикцию, ложные обещания счастья, успеха.
Манипуляторы часто пытаются заместить в сознании людей сформировавшийся в раннем детстве образ всесильных родителей. Они позиционируют себя как могущественные спасателей, в руках которых счастье человека. Говорят: «купите нашу помощь в избавлении от страданий, слушайтесь нас, и тогда у вас все будет хорошо». Так ведут себя церковники всех религий, политики всех направлений, буржуи-работодатели, рекламисты-промоутеры. Но, вместо избавления от страдания, люди попадают в кабалу манипуляторов. Отчуждаются от реализации собственных интересов ради достижения чужых целей. Впустую тратят время жизни, силы, вместо того, чтобы направить их на реальное достижение своих задач.
Правящая элита пытается встроить каждого свободного человека в пирамиду манипуляции, заставить его не только починяться манипуляции, но и манипулировать другими людьми.
Подвергаться манипуляции со стороны государства, элит, начальников и манипулировать подчиненными или клиентами. И в роли манипулятора, и в положении манипулируемых, человек неизбежно лишается радости от реализации своего творческого призвания.
Как инстинкту Танатос противостоит инстинкт Эрос, так манипуляции противостоит творчество. Этот дихотомический ряд можно описать так :
Мотивации Цели Механизм реализации мотивации, достижения цели Результат для общества
Инстинкт Эрос Жизнь, счастье Творчество Созидание
Инстинкт Танатос Смерть, страдание Манипуляция. Манипулятивное перераспределение, разрушение
У каждого человека есть собственное уникальное творческое предназначение. Без его реализации человек не может быть полноценно счастливым. В реальной социальной жизни под влиянием манипуляции люди зачастую отчуждается от этого естественного, наиболее эмоционально-комфортного для них, социального пути.
С детства нам внушают, что в социальной жизни; учебе, работе, необходимо постоянно преодолевать себя.
Однако, если деятельность человека соответствует его творческому предназначению, он добьется успеха и без всякого принуждения. Цель рационального поведения – жить в гармонии с собой, а не преодолевать себя ради реализации чужих целей.
Рациональное поведение реализуется по следующей схеме: самопознание – осознание своего творческого предназначения – анализ оптимальных социальных возможностей для его реализации – выработка рациональной модели поведения – гармоничная творческая и социальная самореализация.
Самопознание, определение своего места в окружающей социальной реальности позволяет провести ревизию ценностей, расставить приоритеты; отделить собственное от навязанного, настоящее от фальшивого. Тогда, осознав свое творческое предназначение, человек сможет сделать его реализацию главной целью своей социальной деятельности. На основе анализа возможностей для достижения поставленной цели, могут рационально решаться тактические задачи (где и как жить, учится, работать и зарабатывать, как поступать в различных профессиональных и бытовых ситуациях).
Абсолютно рациональное поведение — недостижимый идеал. Однако приближение к этому идеалу способно помочь человеку сделать социальную жизнь более комфортной, реализовать свое творческое предназначение, приблизиться к счастью.
Конечно, помимо манипуляции есть и другие причины иррационального поведения и связанного с ним эмоционального дискомфорта. Некоторые из них, объективно неизбежные на более ранних этапах эволюции, в современном человеческом обществе являются своеобразным психологическим атавизмом. Эти причины можно преодолеть, осознав их природу.
Страдание как сигнал об опасности (страх перед будущим)
«Страдание — явление, при котором объект испытывает отрицательный (неприятный) опыт, а также сопутствующее ему негативное эмоциональное или физическое состояние. Зачастую сопровождается физической болью или дискомфортом» (Википедия).
Страдания можно разделить на объективные — реакцию на тот или иной физический или эмоциональный раздражитель: боль, голод, холод, жажду, болезнь, сексуальную неудовлетворенность, нравственное унижение, потерю близких и т.
п.. И субъективные – негативное эмоциональное состояние, не сопряженное непосредственно с происходящими в данный момент событиями, и являющееся следствием страха перед будущим или тяжелых воспоминаний о пережитом.
Состояние между болью и страхом, сочетание страданий от навязчивых воспоминаний о прошлом и ужаса перед будущим — типично для невротиков и «депрессантов». Психологи разных школ дают свои версии происхождения страха и душевной боли. Часто эти версии основываются на гипотезе об иррациональной природе поведения человека, «темных, до конца непознанных, силах из подсознания», которые заставляют его страдать. Я же думаю, что субъективные страдания имеют вполне простое и прозрачное рациональное и даже прагматичное происхождение.
Человек, как и другие живые существа, достаточно функционально устроен. Он ориентирован, прежде всего, на самосохранение и продолжение рода. Как известно, физическая боль выполняет функцию предупреждения о возможных угрозах; болезнях, травмах и т.
д.. Животное, почувствовав боль, стареется проявлять осторожность, беречь поврежденный орган, экономить силы; человек — не лезть на рожон, обратиться к врачу.
Субъективные страдания также должны предупреждать о возникновении угрозы, побуждать к действиям по нейтрализации возникающих опасностей.
Лань увидела волка, испугалась и побежала, избегая угрозы быть съеденной. Человек услышал про проблемы в банке, испытал страх за свои сбережения, снял вовремя их со счета и избежал перспективы остаться без средств существования. Потом понял, что его подругу может отбить соперник, стал испытывать страдания, ревность. Начал действовать; наказал соперника, вновь обаял любимую, завел с ней ребенка, смог продолжить свой род.
Трагический повод для страданий – смерть родственника. Даже в этом случае, для первобытного человека страдание могло быть сигналом о возможных угрозах. Племя (стадо) с потерей своего члена, может ослабнуть, необходимо предпринять дополнительные усилия для самосохранения.
Кончено, человек не может не реагировать эмоционально на случившиеся негативные и тем более трагические события. Но несчастья, все же, с людьми, не относящимися к клиническим неудачникам, происходят довольно редко. Чаще негативные эмоции вызывают или еще не реализовавшиеся угрозы или воспоминания о давно произошедших печальных событиях.
Невротики, да и многие вполне здоровые люди, многократно прокручивают в сознании негативные варианты развития тех или иных ситуаций. «Вот, на меня косо посмотрел начальник, наверно он уже готовится меня выгнать с работы. Ой, у меня вскочил прыщ, может быть это начало какой-то страшной болезни. Мне, наверное, не дадут премии в этом году, как же меня будет пилить жена. Что я буду делать, если меня выгонят из университета». И т.д. и т.п. Конструируя в сознании негативные версии развития событий, человек начинает воспринимать их как неизбежную реальность и страдает от этого, как от чего-то уже случившегося. Ожидаемое несчастье, которое может и не произойти, становится реальной проблемой.
Негативные эмоции получены, человек уже потерял душевный комфорт и пострадал.
Происхождение страха и страданий с ним связанных — рационально. Но для современного человека они уже давно потеряли функциональное значение и не являются необходимым элементом инстинкта самосохранения.
Даже в случае последующей реализации угрозы, страх не имеет рационального смысла. Человек, в отличие от своих животных предков, может предвидеть проблемы и принимать решения о действиях по их нейтрализации и без сигнала об опасности в виде собственных страданий. Ему не нужно страдать, чтобы вовремя среагировать на проблему. Он способен получать информацию об угрозах на основании разумного, логического анализа происходящего.
Человек, понявший причину своего страха и вызванных им страданий, может научиться блокировать, подавлять их в себе. Из цепочки: «негативная информация — страдание (страх и т.п.) — анализ — действие — решение проблемы», звено «страдание» может быть без ущерба для дела исключено.
Принимая решения в состоянии сосредоточенности и покоя, человек сможет гораздо эффективней защищаться от различных угроз. Страх и депрессия — плохие помощники. Для нейтрализации возникающих проблем требуется совсем другое – оценка перспектив и рациональный выбор варианта дальнейших действий.
Человеку, стремящемуся сохранить душевный комфорт, необходимо научиться не переживать из-за мифических и даже реальных угроз будущего и не терзать себя воспоминаниями о прошлых несчастьях.
Страдание как результат актуализации накопленного негативного опыта
Страх перед будущим заставляет периодически обращаться к негативным воспоминаниям прошлого. Живые существа неизбежно совершают ошибки, ставящие под угрозу реализацию их инстинкта самосохранения. Если эти ошибки не оказываются фатальными, они рефлекторно фиксируют их, чтобы больше не повторять. «По этому крутому склону надо спускаться осторожно, а то упадешь; с этим более сильным самцом за самку драться опасно — порвет и т.
п.».
Животные вряд ли многократно прокручивают в своем сознании прошедшие негативные ситуации. Не думаю, что лань, например, периодически страдает, вспоминая нападение волка и представляя себе гибель в его зубах. Люди же, без какой-либо рациональной цели, вновь и вновь страдают, многократно переживая свои потери, неудачи, унижения, беды, психологически травмы.
Наверное обращение к прошлым негативным переживаниям диктуется, как и многое другое иррациональное в поведении людей, подсознательными инстинктами, коренящимися в раннем детстве. Этот феномен связан с чувством вины перед родителями, стремлением оправдаться перед ними, страхом наказания за нарушение родительских запретов. Мы, сами не замечая этого, зачастую оцениваем события своей жизни с точки зрения того, как к ним могли бы отнестись наши родители, даже если они давно умерли. Происходящие неприятности подсознательно связываются с нарушением их предписаний и советов, и воспринимаются как несоответствие родительским ожиданиям и надеждам.
Отсюда неосознанное чувство вины за свои неудачи, ощущение заслуженности наказания. И, как следствие, стремление вновь и вновь эмоционально прочувствовать несчастья, чтобы, таким образом, искупить страданиями вину перед родителями.
Для реализации своих рациональных интересов человеку нет нужды периодически вспоминать прошлые несчатья и страдать от этого. Чтобы не повторять неприятные ситуации, необходимо зафиксировать полученный сигнал опасности и скорректировать стратегию своего поведения. А, затем, стараться эмоционально не обращаться к негативному событию, не воспроизводить отрицательные переживания по его поводу.
Практика психоанализа основана на выявлении подавленных воспоминаний. Не берусь судить о пользе или вреде актуализации неосознанных воспоминаний раннего детства, к которым по преимуществу апеллируют психоаналитики. Но эмоциональное воспроизводство осознанных негативных воспоминаний, по моему мнению, безусловно вредно для психологического комфорта. Человек, научившийся не (или хотя бы реже) вспоминать то, что причиняет ему боль, освобождает себя от необходимости расплачиваться страданиями за ситуации, давно потерявшие значения в его реальной жизни.
Избавившись от эмоциональных проблем, связанных с прошлым опытом, он сможет открыть для себя новые позитивные переживания, приблизиться к счастью.
Страдание как культурная традиция
Страдание как традиция — культурный атавизм, коренящийся в психологии первобытного стада или племени. В них все члены для того, чтобы выжить были вынуждены жестко соблюдать общие предписания. Любая промашка одного, могла привести к гибели всего племени. Необходимая для выживания согласованность действий могла обеспечиваться только жестким соблюдением общих культурных норм, правил поведения.
Однако в современном обществе ценностная культурная унификация, потеряла рациональность. Нам нет необходимости следовать одним правилам и предписаниям, наоборот современная креативная экономика основана не на унификации, а на стимулировании творческого разнообразия.
Однако и в современном люди зачастую испытывают страдания не потому, что сталкиваются с какими-то объективными потерями, реальными проблемами.
Человек может воспринимать событие, как негативное и заслуживающее отрицательных переживаний, в силу культурных стереотипов, внушенных ему семьей или обществом. Например, человек знает, что нормальные люди его круга должны иметь «престижную» работу в офисе. А сам, как, например, герой фильма «Красота по-американски», мечтает продавать хот-доги. Всю жизнь «ходит на работу, которую ненавидит для того, чтобы покупать вещи, которые ему не нужны» (цитата из другого хорошего фильма «Бойцовский клуб») Однако, потеряв ненавистную работу, он не радуется, а расстраивается и страдает.
Такая парадоксальная реакция определяется тем, что, по навязанной социумом шкале ценностей, происшедшее событие необходимо считать несчастьем. Поэтому отсутствие негативных эмоциональных переживаний воспринимается как отклонение от нормы, не правильное и почти аморальное поведение. Человек как бы проверяет себя: у меня случилось то, что принято считать серьезной проблемой, не забыл ли я пострадать по этому поводу.
В результате люди страдают, стараясь соответствовать сложившимся в обществе стереотипам.
Наша европейская система ценностей не менее условна, чем любые другие, в т.ч. кажущиеся нам дикими и архаичными. В различных традиционных обществах как трагедию предписано воспринимать переход сына в другую религию или женитьбу дочери на представителе иной касты, племени, клана; невозможности пригласить всех из нескольких сотен родственников на свадьбу или оправиться в паломничество к «святым местам» и т.п.
Современные европейцы могут страдать из-за невозможности купить себе новую модель автомобиля, не престижного жилья, не соответствия своей внешности принятым сегодня модельным стандартам и т.п.
Рецепт преодоления таких иррациональных страданий в том, чтобы освободиться от влияния навязанной обществом системы ценностей, прислушиваться только к себе, своим подлинным чувствам и желаниям, самому определять что хорошо, а что плохо, свои цели и методы их достижения.
Если вы опоздали на поезд, на пути в командировку, или вылетели из университета, не спешите расстраиваться.
Подумайте, так ли вам было нужно куда-то ехать или учится именно этому. Может, вы просто хотели, с точки зрения общества, быть «хорошим мальчиком/девочкой»? Возможно, альтернативные варианты, которые могут открыться в результате этого стечения обстоятельств, будут лучше соответствовать вашим подлинным интересам и целям.
Страдание как попытка попросить о помощи
Как известно, личность человека формируется в раннем детстве. Маленький ребенок привык обращать внимание родителей на свои проблемы с помощью демонстрации страданий – нытья, плача, криков. Таким образом, он добивается вмешательства в неприятную ситуацию и избавления от мучающего дискомфорта (чтобы его покормили, сменили пеленки и т.д.).
Человек вырастает, а вспоминание о том, что с помощью демонстративного страдания можно добиться помощи всесильных родителей, остается. Зачастую взрослые люди, встретившись с пугающей их ситуацией, вместо того, чтобы принимать рациональные решения, начинают страдать, как бы обращаясь к образу своих родителей и тем, кто символизирует высшую родительскую власть: миру, богу, окружающим: «мне плохо, пожалейте меня, пожалуйста, со мной поступают несправедливо, помогите мне!».
Как известно, даже многие самоубийцы, пытаясь покончить с собой, хотят прежде всего привлечь внимание к своим страданиям.
Причем очень часто человек страдает полноценно и вполне искреннее, даже не стремясь, таким образом, манипулировать какими-то конкретными людьми. Демонстративное гипертрофированное страдание, обращенное к миру, является для него необходимой реакцией на жизненный дискомфорт.
Однако родители уже не всесильны, как казалось в детстве. Они не могут помочь взрослому человеку в решении его проблем. Бога нет. А миру, окружающим, обычно, безразличны страдания отдельных людей. Чаще всего, сколько бы человек не страдал, не истерил и не мучался, кроме него самого, ему никто не сможет, да и не захочет, помочь. Помощь не приходит. Это вызывает новую волну негативных эмоций. Страдающий загоняет себя в порочный круг страдания и, зачастую, всю жизнь идет по нему.
Человек, понявший иррациональность демонстративных страданий, бессмысленность обращения, с их помощью, к миру, сможет лучше подавлять в себе негативные эмоции, более эффективно самостоятельно решать свои проблемы.
Каждый человек способен сократить влияние манипуляции на свое поведение, определить и реализовать собственные цели в жизни, осознать и преодолеть иррациональные причины страданий, сделать жизнь более радостной и счастливой.
Васильев В. В. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФСКОЙ ПСИХОЛОГИИ.ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА – XVIII ВЕК(2-е, переработанное издание) XVIII век был временем величественных философских систем и гениальных находок. Главные силы европейских мыслителей были брошены на изучение человеческой природы и сознания. Достигнутые ими результаты сохраняют свою актуальность и в наши дни. В учебном пособии доктора философских наук В. В. Васильева детально рассматриваются учения основных представителей философской психологии XVIII века. На материале анализа сотен оригинальных источников, большая часть которых практически не обсуждалась в отечественной литературе, выявляются основные тенденции эволюции «философии сознания» эпохи Просвещения и показывается ее современное значение. ВведениеЗнатокам психологии хорошо известен занятный парадокс: она считается молодой наукой, хотя интерес к исследованию психики возник вместе с философией тысячи лет назад. Вслед за Г. Эббингхаузом психологи часто повторяют, что у их науки большое прошлое, но короткая история, начинающаяся только с XIX столетия. В данной книге я попытаюсь показать, что эта точка зрения, по сути, ошибочна и что само ее возникновение связано с неоправданным отождествлением научной и экспериментальной психологии. Экспериментальная психология – наука, выстроенная на манер естествознания и имеющая своей целью установление законов каузальных связей психических феноменов на основе индукции. Поскольку эти феномены как таковые плохо поддаются точной количественной оценке, то для отыскания законов их связи обычно используются та или иная привязка к их внешним проявлениям. В предельном случае можно вообще попытаться элиминировать внутреннее и говорить о психике исключительно в терминах «поведения». Именно фундаментальная беспроблемность, обрекающая на скуку и бесконечные трюизмы, как представляется, осложнила перспективы феноменологического движения в XX веке и предопределила перевес сторонников логического позитивизма, функционализма, элиминативизма и других направлений, вытесняющих ментальное как таковое из области научного анализа. В последние десятилетия, однако, ситуация стала меняться. Прежде всего благодаря работам Дж. Сёрла сегодня можно говорить о «новом открытии ментального». Сёрл четко заявляет, что ментальное как таковое должно быть предметом философского исследования. Но возрождение философской психологии или «философии сознания» (philosophy of mind) с новой силой ставит вопрос о ее специфической проблемной области и о ее отличии от экспериментальной психологии. И здесь пока нет единства. Для прояснения ситуации в таких случаях полезно обращаться к истокам той или иной дисциплины, где она предстает в своем незамутненном виде. Но когда возникла научная философская психология? Вопрос может показаться риторическим. Между тем, ситуация все же не столь очевидна. В аристотелевской классификации наук нет места учению о душе, а термин «психология» получил распространение лишь в XVI столетии. Это само по себе свидетельствует о неблагополучном положении с конституированием психологии как науки. Ситуация усугубляется тем, что вплоть до XVII века психическое не вполне дифференцировали от физического. Душу часто рассматривали как особое тонкое тело, а психические способности нередко смешивали с соматическими функциями. В том же аристотелевском «О душе» гораздо больше биологии и физики, чем психологии. Популярное определение души как формы или энтелехии тела лишь подчеркивало эту тенденцию. Кроме того, особенно в средневековой схоластике, вопросы о душе нередко встраивались в теологические контексты. Теология направляла философию, но философия плохо работает на заказ. Однако если знание психологии XVIII века помогает сориентироваться в перспективах современной философии сознания, то как не потеряться в громадном массиве литературы самого XVIII столетия? Это было время ассимиляции идей Декарта, Локка, Лейбница и других основателей новоевропейской метафизики широкой читающей публикой. Невиданный взлет философии делает этот век уникальным явлением в истории идей. Популярные компендии соседствуют здесь с образцами высокой философской мысли, интеллектуальный эпатаж уживается с сухой наукообразностью. Метафизикой увлечены все – от врачей до теологов, не говоря уже об университетских профессорах, отбросивших средневековые цитатники. Главные силы были брошены на исследование природы человека. Слова английского поэта А. Попа «подлинный предмет изучения человечества – сам человек» (proper study of mankind is man) из «Опыта о человеке» (Essay on Man, 1733 – 1734) стали главным лозунгом эпохи. Ясно, впрочем, что не все научные результаты, полученные антропологами и психологами «столетия человека»1, равноценны. Здесь нужен дифференцированный подход. Но и подача фактического материала может принимать разные формы, варьируясь от справочника по персоналиям до изложения истории проблем. Первый вариант обрекает на краткость и многочисленные повторы, второй, предложенный В. Виндельбандом и в области учения о душе опробованный, к примеру, в работе О. Клемма «История психологии» (Klemm, 1911), не дает цельной картины наиболее интересных философских или психологических систем. Подобный методологический ракурс, однако, обостряет вопрос о критериях выбора центральных фигур. В идеале они должны отражать основные этапы развития философского учения о душе. При попытке реализовать такой подход вырисовывается следующая картина. Философская психология была создана Хр. Вольфом в Германии и независимо от него чуть позже Д. Юмом в Шотландии, причем юмовский вариант этой науки существенно отличался от вольфовского. И. Н. Тетенс синтезировал идеи Вольфа и Юма и далеко продвинулся в реализации вольфовского проекта философского учения о душе. Вместе с тем он выявил границы этой науки. Кант продолжил эту линию, не только показав, что первоначала психической жизни ускользают от познания, но и связав это с устройством человеческой личности, немыслимой без некоей фундаментальной неопределенности. В известном смысле философская психология в XVIII веке шла путем самопреодоления. Смещение акцентов в сторону немецкой и, в меньшей степени, британской психологии за счет французов объясняется тем, что хотя Франция была «витриной» европейского Просвещения, страной, олицетворявшей технический прогресс, где в то время был создан первый паровой автомобиль, запущен световой телеграф и проведены успешные испытания воздушных шаров, в сфере теоретической философии и психологии французы все-таки сильно зависели от британцев. Британцы же начали XVIII век в качестве лидеров европейской мысли, но в дальнейшем заметно отстали от немцев, отчасти из-за их политики идейной самоизоляции. В Германии все было с точностью до наоборот. Философия на немецком языке на рубеже XVII и XVIII столетий там практически отсутствовала, но было сильное желание изменить ситуацию. В итоге именно немцы в эпоху популярной философии Просвещения проявляли наибольший интерес к фундаментальным теоретическим исследованиям, поощряя их на родине и отслеживая находки иностранных мыслителей. Именно поэтому при изучении западноевропейской психологии XVIII века в качестве точки отсчета удобнее всего брать философскую Германию. От специального рассмотрения шотландской психологии, впрочем, все равно не уйти, а вот французских авторов я счел возможным рассредоточить по основным разделам работы, не выделив им собственного. Конечно, ничто не мешает говорить об этой эпохе в другой перспективе. Большинство отечественных историков психологии, кстати говоря, так и поступает. Похожая ситуация и в англоязычной литературе. И лишь в Германии имеется немало ценных работ на эту тему. Из новейших исследований сразу следует отметить комментарий к кантовской «Антропологии» Р. Брандта (Brandt, 1999), обобщающий большое количество материала по эмпирической психологии XVIII века. Однако избранный Брандтом жанр лишает его изыскания внутренней систематичности. В этом плане его работа уступает ряду более ранних исторических интерпретаций. В их числе надо прежде всего упомянуть «Историю психологии» Фридриха Августа Кара (1770 – 1807). Работа Дессуара поражает широтой охвата источников. По этому параметру она остается непревзойденной и не устарела и по сей день. Кроме того, Дессуар пытался сочетать персональный и проблемный подходы и выделять наиболее перспективные идеи. Однако несмотря на неоспоримые достоинства его книги, она решает далеко не все проблемы. Дессуару не всегда удается аналитически подавать материал. Порой он сбивается на то, что Ф. Ч. Коплстон называл «доксографическим изложением», когда пропадает ощущение связи отдельных концепций и фигур. В этой фактически незавершенной работе имеются и очевидные лакуны. К примеру, здесь нет главы о кантовской психологии, отсутствует подробная характеристика взглядов К. Хр. Э. Шмида – одного из крупнейших психологов XVIII века и, по сути, первого философа психологии, недостаточно четко обозначена роль Юма и т. Каталог: data -> 2011 Скачать 2,72 Mb. Поделитесь с Вашими друзьями: |
Как правило, однако, экспериментальные психологи дополняют поведенческие или психофизиологические результаты данными интроспекции. Развитие экспериментальной психологии действительно можно связать с XIX веком, хотя психологические эксперименты ставились, разумеется, и раньше. И именно экспериментальные психологи XIX века отождествляли свою дисциплину с научной психологией вообще. Такой подход может показаться странным: почему они решили, что психику нельзя исследовать, скажем, путем строгих доказательств, а не только эмпирических обобщений? Но многое объясняется особенностями той эпохи. Активизация экспериментальных психологов происходила в контексте позитивистской критики философии. Позитивисты объявляли философию в ее традиционном виде «болезнью» и призывали заменять априорные спекуляции, в том числе и в сфере учения о душе, эмпирическими исследованиями природных связей, оставляя для философии скромную роль методологического введения в конкретные науки. Позитивистский дух, представителями которого в сфере психологии были, к примеру, Б.
Больцано, Ф. Э. Бенеке и Т. Рибо, чувствуется даже в учениях В. Дильтея и Э. Гуссерля, которые противостояли попыткам элиминировать философскую психологию. Хотя они не считали экспериментальную психологию единственным способом исследования психики, но предлагаемые ими альтернативы – «описательная» и «феноменологическая» психологии – предполагали возможность исключительно дескриптивных методов изучения сознания. Между тем, с самого своего возникновения философия заявила себя как аргументативная наука. Доказательства составляют основу философии, и история философии во многом есть история философской аргументации. Легко показать, что лишение одной из частей философии – учения о душе – аргументативной базы выхолащивало философскую психологию. Ведь любая наука предполагает существование того или иного проблемного поля. Но всякая проблема изначально содержит в себе некую неясность. Доказательства как раз и нужны для того, чтобы опосредованно удостоверять истинность неясного. Там, где не предполагается никаких доказательств, мы рискуем столкнуться с беспроблемностью.
Систематические исследования души предпринимались еще в античности, а аристотелевский трактат «О душе» сохранял свое влияние еще в XVII веке.
Решительный поворот наметился лишь в XVII веке, когда Декарт и его последователи, четко отделившие человеческий дух от материи, создали предпосылки для возникновения науки о психическом как таковом. Но конституирование научной психологии произошло все же почти через сто лет после появления работ Декарта. Подлинные истоки философской психологии находятся в XVIII столетии, веке Просвещения.
По самым скромным подсчетам в XVIII веке были созданы сотни тысяч научных текстов, значительная часть которых посвящена философии.
Предпочтительнее поэтому комбинированный метод, сочетающий преимущества указанных видов анализа и отсекающий лишний материал.
Но ее траектория все же указывала строго определенные области научного философского учения о душе. Кроме того, развитие научной психологии создавало условия для появления антропологических работ нового типа, предлагающих нетеологические способы решения многочисленных человеческих проблем. Один из самых впечатляющих трактатов такого рода, «Наблюдения о человеческом духе и его развитии», опубликованный в 1790 году на немецком языке А. Колывановым, по удивительному стечению обстоятельств, оставался недоступным научному сообществу до 2002 года. Его находка позволяет по-новому взглянуть на философские итоги XVIII века, и о нем пойдет речь в последней главе. Но главными персонажами данной книги в любом случае окажутся Вольф, Юм, Тетенс и Кант. Их психологические системы будут подвергнуты детальному рассмотрению. Но ограничиваться ими было бы серьезной ошибкой. Поэтому глава о Вольфе содержит также анализ учений ряда вольфианцев, о Канте – кантианцев. В главе о Юме естественно будет изложить идеи его противников из школы «здравого смысла», а в главе о Тетенсе – концепции ученых, по тем или иным причинам не попавших в другие разделы, но оказавших влияние на Тетенса.
В итоге получится достаточно представительная картина психологии XVIII века.
Трудно назвать какого-нибудь известного французского или британского философа XVIII века, сочинения которого вскоре после их появления не были бы переведены на немецкий язык. Все эти процессы свидетельствовали о мощном интеллектуальном развитии Германии, и они не только вывели ее в лидеры философской Европы в конце XVIII столетия, но и сделали эту страну своеобразным воплощением общеевропейской традиции. Немецкая философия и психология века Просвещения – это не только Вольф, Крузий, Тетенс и Кант, но и Юм, Гельвеций, Бонне, Битти.
А. Н. Ждан, Е. Е. Соколова, В. Я. Якунин, М. Г. Ярошевский и др. предпочитают делать акцент на учениях о душе французских просветителей. Впрочем, их работы носят общий характер и не сконцентрированы на одном лишь XVIII веке. К тому же это популярные издания. Авторы опираются в основном на переводные тексты и обходят стороной многие ключевые фигуры. Специальных же исследований по психологии XVIII века на русском языке вообще нет.
Эта книга, первая в своем роде и переизданная в 1990 году, содержит разделы, посвященные XVIII веку, в которых находятся ссылки на несколько сотен книг, а также их краткие характеристики. Поскольку Кар сам был психологом-теоретиком, то он пытался также выделить наиболее важные достижения своих непосредственных предшественников, особо отмечая значимость идей Вольфа, Тетенса, Канта, Шмида. К сожалению, Кар не успел завершить свои труды, и они были изданы в 1808 году «как есть» его учеником Ф. Хандом. Тем не менее даже в незавершенном виде «История психологии» Кара по ряду параметров остается лучшей работой своего жанра и поныне. Правда, если говорить именно о XVIII веке, то на эту тему есть и более фундаментальные исследования. Речь идет об «Истории немецкой психологии и эстетики от Вольфа – Баумгартена до Канта – Шиллера в ее основных чертах» Р. Зоммера (Sommer, 1892)2, отличающейся, впрочем, несколько искусственными теоретическими реконструкциями на довольно узкой фактологической базе3, а также о знаменитой «Истории новой немецкой психологии» Макса Дессуара (2-е полностью переработанное издание – 1902).
Несмотря на название, охват этой книги гораздо шире, и в ней обсуждаются также идеи крупнейших британских и французских психологов века Просвещения.
д. Кроме того, Дессуар рассматривает учения о душе XVIII века с позиций современной ему экспериментальной психологии, что не всегда продуктивно, хотя в этом плане ему следует большинство современных историков психологии, к примеру, М. Эберт с очень показательной работой «Роль философии в превращении психологии в самостоятельную науку» (Ebert, 1966). Такой подход обычно приводит к преувеличенно оптимистичным оценкам современного состояния дел и взгляду свысока на учения о душе XVIII века, рассматривающиеся в качестве «предыстории», или, по выражению Х. Мисьяка (Misiak, 1961), «корней» научной психологии. Так что очень символично, что в известнейшей «Истории экспериментальной психологии» Э. Боринга (Boring, 1950), до сих пор самом влиятельном исследовании по данной теме, «отсчет времени» начинается как раз с 1800 года4. И именно с этих позиций Эббингхауз говорил, что у психологии большое прошлое, но очень короткая история. Между тем, если взглянуть на тот же предмет под углом философской психологии, картина может радикально измениться.
В самом деле, учитывая, что философская психология только начинает выходить из затяжного кризиса, что «новое открытие сознания» произошло лишь совсем недавно, вполне может оказаться, что учения о душе XVIII века могут в чем-то и превосходить современные концепции. Так это, или нет, мы еще увидим. Начать же целесообразно с рассмотрения идейных истоков психологии века Просвещения.
Рациональная психология
В разделе метафизики Кристиана Вольфа Рациональная психология (философия разума) является подразделением метафизики (наряду с онтологией, космологией и рациональной теологией). Его предметом является душа или разум, а его главные задачи — доказать бессмертие души и утвердить свободную волю. В отличие от современной эмпирической психологии, основанной на наблюдении и эксперименте, рациональная психология чисто умозрительна.
На всем протяжении психология имеет дело не с действительными переживаниями реальности, а с «чувственными данными», полученными путем искусственного манипулирования и преобразования действительного опыта в «идею», пронизанную определенными субъективными интересами и целями.
Значительную известность получила ветвь философии сознания, известная как Эпистемология или Теория познания .
Эпистемология в первую очередь занимается вопросом об условиях, от которых зависит обоснованность нашего мышления как совокупности знаний о реальности. Поскольку эпистемология ограничивает свое внимание наиболее общими и конечными условиями, при которых возможно правильное мышление, некоторые из ее проблем считаются метафизическими по своей природе, особенно такой вопрос, как «Является ли интеллект нематериальным?».
ЧТО ТАКОЕ ИДЕЯ?
Сознание и его объекты
Интеллект и чувства
Разве интеллект нематериален?
Обсуждение значения знания — только часть задачи философа. Истинно реальное — это не только познаваемое, но и то, что, если мы можем его получить, реализует наши стремления и удовлетворяет наши эмоции. Следовательно, теория реального должна иметь дело с конечными следствиями этики и эстетики, а также со следствиями знания. Так, Добро и Прекрасное в не меньшей степени, чем Истинное, являются предметом философских и метафизических исследований; и свобода воли, моральная свобода и этика обычно включаются в раздел рациональной психологии.
Что такое РАЦИОНАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ? Подход в психологии, подчеркивающий философию, дедуктивное мышление и логику как проницательные источники основных принципов разума. Словарь психологии: Что такое РАЦИОНАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ? определение РАЦИОНАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ (Словарь по психологии)
Ссылки: Википедия Философия разумаuchicago.edu ПРОЛЕГОМЕНЫ КРИСТИАНА ВОЛЬФА К ЭМПИРИЧЕСКОЙ И РАЦИОНАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ Копировать
www.sas.upenn.edu Эмпирическая, рациональная и трансцендентальная психология: психология как наука и как философия Копировать
www.google.com Критика рациональной психологии Кантом и его теория трансцендентального эго Копировать
А. Э. Тейлор: Элементы метафизики (1903 г.), седьмое издание (1924 г.).
КантПсихология.pdf
Ссылки: Википедия Мортимер Дж. Адлерthemoralliberal.com Адлер о свободе Копировать
maritain.
nd.edu/Десмонд Дж. Фитцджеральд Адлер. Идея свободы
Копировать Мортимер Дж. Адлер: Десять философских ошибок (Мягкая обложка, 1997)
Проект Гутенбург Мортимер Дж. Адлер = Раздел свободы воли
А. Э. Тейлор: Элементы метафизики (1903 г.), седьмое издание (1924 г.).
Свобода и свобода воли
Свобода воли —
Значения понятий «свобода» и «свобода воли» обсуждались и продолжают обсуждаться, и споры запутаны, поскольку не существует общепринятого определения ни «свободы», ни «свободы воли». «Свобода» и «свобода воли» часто рассматриваются вместе, потому что «свобода воли» обычно используется как синоним «свободы»9.0015 Три значения свободы —
«Институт философских исследований» Адлера потратил десять лет на изучение «идеи свободы», как это слово использовали сотни авторов, которые обсуждали и оспаривали свободу. Исследование было опубликовано в 1958 году как первый том «Идеи свободы» с подзаголовком «Диалектическое исследование идеи свободы» с последующими комментариями в «Философском словаре Адлера».
Исследование Адлера пришло к выводу, что для ясности по этому вопросу необходимо разграничение трех видов свободы. Эти три вида свободы были определены следующим образом:
1. « Косвенная свобода » означает «свободу от принуждения или ограничения», свободу, которая позволяет нам «делать то, что нам нравится». Таким образом, ситуативную свободу также называли «свободой самореализации». Было замечено, что это та свобода, которую Томас Гоббс и Дэвид Юм считали совместимой с детерминизмом.
2. « Естественная свобода » означает «свободу свободной воли» или «свободный выбор». Это свобода определять собственные решения или планы. Эта свобода существует в каждом как «природный дар». Согласно Адлеру, «(i) присуще всем людям, (ii) независимо от обстоятельств, в которых они живут, и (iii) независимо от какого-либо состояния ума или характера, которые они могут или не могут приобрести в ходе их жизни».
3. « Приобретенная свобода » (также называемая « моральной свободой ») — это свобода «жить так, как [человек] должен жить».
В своем описании приобретенной свободы Адлер иногда использовал синоним свободы «способность». Таким образом, приобретенную свободу Адлер описывал как «способность хотеть так, как мы должны хотеть», и способность действовать так, как мы должны действовать. Такая свобода/способность не является врожденной: ее необходимо приобрести. Чтобы жить так, как следует, требуется «изменение или развитие», в результате чего человек приобретает «состояние ума, или характер, или личность», которые можно описать такими качествами, как «хороший, мудрый, добродетельный, праведный, святой, здоровый, здоровый». , гибкая и т. д.»
По мере того как интерес Адлера к религии и теологии возрастал, он ссылался на Библию и на необходимость проверить ее символы веры на совместимость с фактами из областей естественных знаний, таких как наука и философия. Статья «Теодицея и Библия» демонстрирует совместимость трех видов свободы Адлера и Библии.
(Проект Гутенбург)
Ошибочный взгляд на свободу воли
Отрицание свободы воли.
Философский недостаток здесь не столько доказуемая философская ошибка, сколько явное непонимание самого вопроса. Это непонимание лежит главным образом на стороне философов и ученых, которые являются детерминистами. Они неправильно понимают предпосылки, на которых зиждется утверждение свободы выбора. Детерминисты считали, что все явления природы управляются причинными законами, посредством действия которых следствия вызываются своими причинами. Ничего не происходит случайно. Чего не понимают детерминисты, отрицающие свободу выбора, так это того, что сторонники свободы выбора помещают действие воли за пределы области физических явлений. Воля, как они ее понимают, есть интеллектуальная способность. Разум и воля, будучи нематериальными, не действуют в соответствии с физическими принципами и законами.
Ошибочный взгляд на свободу воли
Доказательство св. Августина о существовании души
Для Августина душа включает в себя всю личность живого индивидуума, который посредством самосознания осознает не только то, что он является реальной целостной существующей личностью, но и то, что он с абсолютной уверенностью знает свою собственную деятельность и способности памяти, интеллекта, и будет .
Следовательно, три аспекта человеческой души (или личности) могут быть описаны как источники идеи, суждения и воли; или как деятельность бытия, знания и воли. Обратите внимание на соответствующие три аспекта взгляда Августина на личность Бога, а именно: всемогущество (всемогущий), всеведение (всезнание) и абсолютная благость (высшее благо).
Наиболее важным аспектом души является воля , способность, позволяющая человеку жить, делающая возможным его спасение и ответственная за создание мира ex nihilo (из ничего).
Августинская концепция души как самосознательного единства целостной личности предвосхитила фундаментальную идею современной философии. Эта концепция отводила человеческой душе более высокую роль и функцию, чем те, которые предлагались Аристотелем или неоплатониками.
Бессмертие и этика
Августин считал, что душа, которая нематериальна, не существовала до рождения отдельного человека, но что после его рождения она обладает бессмертной природой, живущей в вечности.
Его бессмертие проистекает из того, что он разделяет неизменные истины вселенной и таким образом объединяет свою сущность с вечными процессами разума и жизни.
Поскольку грех нарушает эти естественные процессы, его следует рассматривать как зло, приписываемое воле человечества.
Потому что Бог сотворил все из ничего; поэтому все естественные вещи, основанные на божественном указе, обязательно хороши, а любое нарушение естественных процессов есть зло.
У зла есть недостаточная причина (а не действующая причина), ибо зло есть просто отсутствие добра, негативное состояние лишения или, другими словами, утрата добра, добродетели, красоты, счастья. Следовательно, зло не может существовать без нарушения соответствующего нравственного добра, ибо оно есть сопутствующее добру. Абсолютное добро, по-видимому, может быть достигнуто, но абсолютное зло — зло без добра — невозможно. Взгляд Августина на соотношение добра и зла можно проиллюстрировать примерами из повседневного опыта.
Таким образом, повреждение здоровой руки человека было бы дурным событием, но такое зло не могло бы существовать без предшествующего существования здоровой, неповрежденной руки; и после того, как конечность восстановится до своего естественного состояния здоровья — добра, — тогда дурное состояние исчезнет; оно не перемещается в другое место, а перестает существовать.
Грех впервые появился в мире, когда Адам, движимый собственной злой волей и свободным выбором, не повиновался заповедям Божиим. С отпадением Адама от благодати его грех стал грехом всех последующих веков человечества.
Поэтому эта унаследованная испорченность человеческой природы требовала корректирующих действий для осуществления искупления человека. Божественная справедливость требует, чтобы все человечество было наказано за первородный грех, но Бог в своей непостижимой мудрости, милосердии и благодати избрал одних людей на вечное блаженство, а других на вечное страдание. Без помощи благодати Божией человек не может продвигаться к добру, ибо все добро исходит от одного Бога.
Таким образом, в результате неповиновения Адама Божьему повелению (которое произошло по предвидению Бога, но было совершено исключительно по воле Адама) человек подлежал смерти как своему справедливому и заслуженному наказанию. Однако Августин утверждал, что есть два вида смерти: физическая смерть, когда душа покидает свое тело, и смерть души, когда ее покидает Бог; злодеи должны столкнуться не только с физической смертью, но и со смертью души. Концепция бессмертия Августина включает как физическое воскресение, так и вечную жизнь души. В своей бесконечной мудрости Бог дал человеку свободную волю, которой человек так злоупотребил, что поставил его в нынешнее затруднительное положение. Надлежащее осуществление его свободной воли делает невозможным для людей грех и составляет высшую форму свободы, которой пользуются избранные, которым даровано спасение.
Учение Августина о свободе воли и его учение о предопределении некоторые считают противоречивыми и непримиримыми.
Бог и свобода воли
Дэвид Хьюм Цитата
Источник изображения: izquotes.
com Бог и свободная воля Одна из вековых загадок, над которой теологи и миряне ломали головы, звучит так: если Бог всезнающ и всемогущ, то как это согласуется с понятием свободы воли и существованием зла в мире? Если Бог заранее знает, что будут делать люди, и позволяет этому случиться, то Бог допускает существование зла, и люди не должны нести ответственность за свои действия, ибо эти действия существовали в уме Бога за эоны до их рождения.
Августин предполагает, что время, как мы его измеряем, не имеет смысла для Бога. Бог существует в Вечном царстве, где линейное время не имеет значения. Нет ни прошлого, ни будущего. Есть только Вечное Настоящее, Большое Сейчас.
В сегодняшнем беспокойном мире среди мудрецов Новой Эры стало модным увещевать нас «жить настоящим моментом». Люди часто тщетно пытаются остаться в настоящем. «Вчера — это история, а завтра — тайна», — говорит нам старая пословица. Согласно Августину, это естественное состояние Бога. Линейное время — это иллюзия и ограничение, не затрагивающее Бога.
Бесконечная мудрость и всеведение Бога не имеют никакого отношения к нашей свободной воле. Личная ответственность по-прежнему управляет человеческими условиями. Тем не менее, Бог здесь, чтобы направлять нас, если мы ищем Его.
Опять же, большой вопрос заключается в следующем: если Бог создал мир совершенным и совершенным добром, как может процветать такое безудержное озорство? Августин утверждал, что зло — это не дьявольская сила, опустошающая души грешников, а скорее отсутствие Бога.
Не каждый христианин согласен с этой идеей. Даже сегодня, в зависимости от того, с кем вы говорите, современные христиане по-прежнему утверждают, что ад — это либо огненно-серный ад из легенд, либо просто отсутствие Бога. Неспособность согреться в тепле и любви Бога в вечности сама по себе является ужасающей и бездонной перспективой для верующих мужчин и женщин. У нас есть свободная воля принять свет, и если мы избегаем его маяка и прячемся во тьме греха и уныния, нам некого винить, кроме самих себя.
Такова цена свободы воли. Точно так же, как добро есть награда за себя, грех есть наказание за себя, погружение в водоворот небытия, потому что, по Августину, грех, отсутствие добра, есть ужасная пустота. Грешник страдает больше, чем кто-либо, кого он может поразить своими действиями, и только по благодати Божией мы можем быть спасены.
Наука логики, Критика рациональной психологии Канта
Наука логики, Критика рациональной психологии Канта§ 1685
Эти концепции, которые следует назвать варварскими, заключают недостаток в том, что при мышлении о «я» «я» как субъект не может быть опущено; но тогда тот же дефект проявляется и наоборот, а именно таким образом, что «я» выступает только как субъект самосознания, или я могу использовать себя только как субъект суждения, и отсутствует интуиция , благодаря которой «я» могло бы быть данным как объектом; , но понятие вещи, которая может существовать только как субъект, пока вообще не заключает в себе какой-либо объективной реальности.
Если для объективности требуется внешнее созерцание, определенное в пространстве и времени, а именно этого здесь нет, то совершенно ясно, что под объективностью понимается лишь чувственная реальность; и подняться выше , что есть условие мышления и истины. Но, конечно, если «я» брать не в его понятии, а как чистую, простую, общую идею, как мы произносим «я» в обыденном сознании, то именно абстрактное определение, а не отношение к себе имеет значение. себя за объект. В таком случае это лишь одна из крайностей, односторонний субъект без своей объективности, иначе он был бы просто объектом без субъективности, если бы не указанное неудобство, что мыслящий субъект не может быть устранен из «Я» как объект. Но на самом деле такое же неудобство имеет место и с первым определением, с «я» как субъектом; я думаю что-то, сам или что-то еще. Эта нераздельность двух форм, в которых оно противопоставляет себя самому себе, принадлежит самой сокровенной природе его понятия и самого понятия; именно это и хочет предотвратить Кант, чтобы сохранить только общую идею, которая внутренне не дифференцируется и поэтому, конечно, лишена понятия.
Такого рода бессодержательное понятие действительно может противопоставлять себя абстрактным рефлективным определениям или категориям предшествующей метафизики: ибо в односторонности оно стоит на одном уровне с ними, хотя они и находятся на более высокой мыслительной ступени; но, с другой стороны, оно кажется тем более скудным и пустым по сравнению с более глубокими идеями античной философии о понятии души или мышления, как, например, подлинно умозрительные идеи Аристотеля. Если кантианская философия исследовала рассматриваемые рефлективные категории, то тем более она должна была исследовать прочно удерживаемую абстракцию пустого «я», предполагаемую идею вещи в себе, которая именно в силу своей абстракции доказывает напротив, быть чем-то совершенно неверным. Переживание жалуемого неудобства само по себе является эмпирическим фактом, в котором выражается ложность этой абстракции.
§ 1686
Мендельсоновское доказательство постоянства души — единственное, упомянутое в кантианской критике рациональной психологии, и я привожу здесь кантианское опровержение этого доказательства в связи с замечательным характером аргумента, использованного для его опровержения.
Доказательство, о котором идет речь, основано на простоте души, в силу которой она неспособна к изменению, переходу в иное, во времени. Качественная простота в общем виде абстракция , рассмотренная выше; как качественная определенность она исследовалась в сфере бытия, и было доказано, что качественная, как такая абстрактно относящаяся к себе определенность, напротив, именно поэтому диалектична и есть лишь переход в иное. Но при трактовке понятия было показано, что, когда оно рассматривается в отношении к постоянству, неразрушимости, нетленности, оно есть абсолютно истинное бытие и вечное именно потому, что оно не есть абстрактное , а конкретное простота определяется не как абстрактно относящееся к себе, а как единство самого себя и своего другого; , оно не может, следовательно, перейти в это другое, как если бы оно изменилось в нем, именно потому, что другое , которому оно определено, есть само понятие, так что в этом переходе оно приходит только к самому себе.
Теперь кантианская критика противопоставляет указанному качественному определению единства понятия, 0123 количественный. Хотя душа не является многообразием сопоставляемых частей и не содержит экстенсивной величины, однако нам говорят, что сознание имеет степень, и душа, как каждое конкретное сущее имеет интенсивную величину; , но это постулирует возможность перехода в ничто путем постепенного ухода . Что же это за опровержение, как не применение к духу категории бытия , интенсивной величины — определение, не имеющее в себе истины, а, наоборот, снятое в понятии?
§ 1687
Метафизика — даже та метафизика, которая ограничивалась фиксированными понятиями рассудка и не поднималась до спекулятивного мышления, до природы понятия и идеи, — имела целью познание истины, и исследовала свои предметы для установления были ли они истинными вещами или нет, субстанциями или явлениями.
§ 1688
Победа кантианской критики над этой метафизикой состоит, наоборот, в том, что она покончила с исследованием, имеющим своей целью истину , и самой этой целью; он вообще не поднимает интересующий нас вопрос, обладает ли здесь конкретный предмет, абстрактное «я» обыденного мышления истиной для себя и для себя. Но цепляться за явления и простые понятия, данные в обыденном сознании, значит отказываться от понятия и философии. Все, что выше этого, клеймит в кантианской критике как нечто высокопарное, на что разум никоим образом не имеет права. На самом деле понятие выходит за пределы беспредметного, и непосредственным основанием для выхода за его пределы является, во-первых, само понятие, а во-вторых, с отрицательной стороны, неверность явлений и обыденного мышления, а также как и абстракций, подобных вещам в себе и вышеупомянутому «я», которое, как предполагается, не является объектом для самого себя.
§ 1689
В содержании этого логического изложения именно из идеи жизни произошла идея духа, или, что то же самое, идея духа оказалась истиной идеи жизни.
Вследствие этого идея обладает своей истиной в себе и для себя, с которой можно затем сравнить и эмпирическую сторону или проявление духа, чтобы увидеть, насколько последнее согласуется с первым. Мы видели, что жизнь есть идея, но в то же время она показала себя еще не истинным представлением или способом существования идеи. Ибо в жизни реальность Идеи существует как индивидуальность; универсальность или род есть внутреннее; истина жизни как абсолютное отрицательное единство, следовательно, состоит в том, чтобы снять абстрактное или, что то же самое, непосредственное, индивидуальность, а как тождественное, тождественное самому себе, как род, самоподобное. Теперь эта Идея — дух. В этом контексте мы можем еще раз заметить, что дух здесь рассматривается в той форме, которая принадлежит этой идее как логическая. Ибо у него есть и другие формы, о которых можно упомянуть здесь мимоходом; в них его приходится рассматривать в конкретных науках о духе, а именно как душа, сознание и дух как таковые.
§ 1690
Название душа раньше использовалось для обозначения индивидуального конечного духа вообще, а рациональная или эмпирическая психология должна была стать синонимом учения о духе. Выражение «душа» вызывает мысленный образ ее как вещи подобно другим вещам; один спрашивает о его месте, конкретной позиции в пространстве , откуда действуют его силы; более того, как эта вещь может быть нетленное, как оно может быть подвержено временным условиям и в то же время не подвергаться изменениям в них. Система монад возвышает материю до психического [ Seelenhaftigkeit ]; в этом понимании душа есть атом, как и атомы материи вообще; атом, поднимающийся паром из кофейной чашки, способен при благоприятных обстоятельствах развиться в душу; только большая неясность его представления отличает его от того рода вещи, которая проявляется как душа.
§ 1691
Понятие, которое есть для себя , необходимо есть и в непосредственном существовании; в этом субстанциальном тождестве с жизнью, погруженной в ее внешнее, она составляет предмет антропологии.
Но и антропология должна считать чуждой ей метафизику, превращающую эту форму непосредственности в психическую вещь, в атом, в атомы материи. Антропологии должна быть оставлена только та неясная область, где дух подчиняется тому, что когда-то называлось звездные и земные влияния, где он живет как естественный дух в симпатиях к Природе и осознает изменения Природы в снах и предчувствиях, и обитает в мозге, сердце, ганглиях, печени и т. д. . По Платону, Бог, помня о том, что даже неразумная часть души должна приобщиться к его щедротам и приобщиться к высшим вещам, дал печени дар пророчества, над которым возвышается сознающий себя человек. К этой иррациональной стороне принадлежат далее условия обычного мышления и высшей духовной деятельности, поскольку эта деятельность подвергается в индивидуальном субъекте игре вполне случайного физического строения, внешних влияний и особых обстоятельств.
§ 1692
Эта низшая из конкретных форм, в которых дух погружен в материю, имеет непосредственное превосходство в сознании. В этой форме свободное понятие, как эго, которое есть для себя, изъято из объективности, но относится к ней как ее другое, как противостоящий ей объект. Здесь дух больше не присутствует как душа; напротив, в уверенности в самой себе непосредственность бытия имеет значение 0123 минус для него; следовательно, его тождество с собой в объективности есть в то же время еще только видимость, так как и объективность имеет еще форму имплицитного бытия. Этот этап составляет предмет феноменологии духа — науки, стоящей посредине между наукой о природном духе и духом как таковым. Феноменология духа рассматривает дух как для себя, но в то же время в своем отношения к своему другому, другого, которое, как мы помним, определяется этим отношением как имплицитно объект, а также как отрицаемый. Таким образом, он рассматривает дух в его проявлении, проявляющем себя в своем двойнике.
§ 1693
Но высшая истина этой формы есть дух, который есть для себя ; для духа в этой форме предмет, который для сознания имеет имплицитное бытие, имеет форму собственного определения духа, 0123 обычное мышление как таковое; этот дух, воздействующий на определения как на себя, на чувства, представления, мысли, таким образом, бесконечен внутри себя и в своей форме. Рассмотрение этой стадии принадлежит собственно учению о духе, которое охватывало бы предмет обычной эмпирической психологии, но которая, чтобы быть наукой о духе, должна действовать не эмпирически, а научно. задумал. Дух на данном этапе конечный дух, поскольку содержание его определенности есть непосредственное, данное содержание; наука о конечном духе должна показать процесс, в котором он освобождается от этой своей определенности и идет к постижению истины самого себя, которая есть бесконечный дух.
§ 1694
С другой стороны, Идея духа как предмет логики уже стоит в пределах чистой науки; поэтому ему не приходится наблюдать за продвижением духа через его сплетение с природой, с непосредственной определенностью и материальными вещами или с образным мышлением; этим занимаются три науки, упомянутые выше. Идея духа уже имеет за собою этот прогресс или, что то же самое, еще впереди — первый, когда логику берут за 9.0123 последняя наука, последняя, когда логика берется за первую науку, из которой идея сначала переходит в природу. Таким образом, в логической идее духа «я» есть непосредственно свободное понятие, как оно обнаружилось в вытекающем из понятия природы как природной истины свободном понятии, которое в своем суждении само есть объект, Понятие как его идея. Но даже в таком виде Идея еще не завершена.
§ 1695
Хотя идея есть действительно свободное понятие, имеющее само себя объектом, тем не менее она непосредственна, и именно потому, что она непосредственна, она остается идеей в своей субъективности, и, следовательно, в своей конечности вообще. Это конец, который должен реализовать себя, или это абсолютная Идея сама, все еще в своем проявленном аспекте. То, что оно ищет , есть истинное, это тождество самого понятия и действительности, но пока оно только ищет его; потому что он здесь, в его первый этап еще субъективно. Следовательно, хотя объект, который существует для понятия, и здесь является данным объектом, он не входит в субъект как объект, воздействующий на него, или как объект, имеющий свое собственное строение, или как мыслимый образ; напротив, субъект превращает его в определение понятия. Это понятие действует в объекте, соотносится с собой в нем и, отдавая себе в объекте свою реальность, обретает правда.
§ 1696
Таким образом, идея есть прежде всего одна из крайностей силлогизма, как понятие, которое в качестве цели изначально имеет самого себя для субъективной реальности; другая крайность — ограничение субъективности, объективного мира. Две крайности идентичны в том, что они суть Идея; во-первых, их единство есть единство понятия, которое в одном есть 90 123 только для себя, 90 124 в другом только 90 123 в себе самом; во-вторых, в одном действительность абстрактна, в другом она присутствует в своей конкретной действительности. Это единство теперь положено познанием; а так как это субъективная идея, которая как цель исходит из самой себя, то единство выступает сначала только как средний термин.