Социальная справедливость равенство и – , —

Содержание

СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ И РАВЕНСТВО это что такое СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ И РАВЕНСТВО: определение — Политика.НЭС

СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ И РАВЕНСТВО

politike.ru

Социальная справедливость, социальное равенство — это… Что такое Социальная справедливость, социальное равенство?

Социальная справедливость, социальное равенство (social justice, social equity) ) — один из тех великих общечеловеческих общественных идеалов, которыми вдохновлялись и вдохновляются лучшие умы человечества. Лозунги социальной справедливости были начертаны на знаменах всех социальных революций, включая Октябрьскую 1917 года. Другое дело, как эти лозунги реализовались… Понятие С.с. не абсолютно в том смысле, что ее достижимость, как и достижимость всякого идеала, относительна. Более того, даже если она провозглашена в том или ином обществе и когда она законодательно закреплена, это не означает, что она уже достигнута, всегда остается место для неудовлетворенности тех или иных, больших или меньших групп и слоев населения.

В СССР, как известно, в текстах конституций, в партийных лозунгах С.с. всегда присутствовала. Но расхождение слова и дела, столь характерное для периода сталинизма и последовавшего за ним периода застоя, с особой остротой проявилось именно в этом вопросе. Никогда, нигде нельзя было бы прочитать или услывшать призыв к ущемлению тех или иных социальных групп (кроме лишения гражданских прав представителей прежних эксплуататорских классов, формально отмененного в 1936 году) –а на деле дискриминации подвергались широкие слои крестьянства, интеллигенции; нигде не провозглашалась исключительность тех или иных национальностей, но, как писал о Сталине поэт Твардовский , «он мог на целые народы обрушить свой верховный гнев…». Теоретически система оплаты труда основывалась на известной всем формуле социализма («каждому по триуду»), а на деле складывалась целая система неоправданных и вызывавших возмущение в народе льгот и привилегий для правящего партийно-административного аппарата, зародившаяся в сталинские годы и доведенная до разгула коррупции и казнокрадства при Брежневе.

Перестройка и демократическая революция 1991 года выдвинули на первый план цель восстановления С.с. в российском обществе, причем в соответствии с новыми, капиталистическими, рыночными условиями. Но, к сожалению, если поставленную правительством Гайдара задачу перехода экономики от плана к рынку, несмотря на все трудности, можно считать решенной, то о другой задаче – демократизации общества, то есть о построении гражданского общества, основанного на С.с., пока этого не скажешь. Здесь еще много работы. Предстоит, в частности, создать условия для укрепления системы социального партнерства, для оптимальной дифференциации доходов разных групп населения, для повышения социальной мобильности (упомянем «социальные лифты», что особенно важно для молодежи), для кардинального сокращения уровня бедности и вывода из застоя так называемых депрессивных регионов, для выравнивания условий жизни в столице и других городах, а также в сельской местности. Все это – если будет сделано — послужит более полной реализации принципа С.с. в России.

Экономико-математический словарь: Словарь современной экономической науки. — М.: Дело. Л. И. Лопатников. 2003.

economic_mathematics.academic.ru

Проблема социальной справедливости, равенства и неравенства людей, их нищеты и бедности

[43]

Среди важнейших теоретических проблем социальной философии можно выделить и проблему социальной справедливости, социального равенства. Пока еще нет реальной модели общественного устройства, в которой бы можно было реализовать полное равенство. Люди от рождения не равны по своим способностям — это не их вина или заслуга. Талант, одаренность — в значительной мере не личное, а общественное достояние, но вместе с тем он имеет право на большее материальное вознаграждение. Весь вопрос в том, как должны вознаграждаться одни, с их «талантами, предприимчивостью, инициативой», и другие, кого природа, общество и, может быть, судьба обделили такими качествами. Понятие социальной справедливости всегда исторически конкретно. К. Маркс говорил, что интуитивно сознание людей в определении социальной справедливости исходит из реальных возможностей общества. Особенно болезненно оно [44] обостряется, когда неэффективно используются возможности или какая-то группа присваивает больше, чем ей полагается. В данном случае можно вспомнить болезненную реакцию на всякого рода привилегии, которые стали системой в жизни российского, а также киргизского общества и прошлого, и настоящего.

С давних времен ученые задумывались над природой отношений между людьми, над тяжелой участью большинства людей, над проблемой угнетенных и угнетателей, над справедливостью или несправедливостью неравенства. Еще древнегреческий философ Платон размышлял над расслоением людей на богатых и бедных. Он говорил, что государство представляет собой как бы два государства. Одно составляют бедные, другое — богатые, и все они живут вместе, строя друг другу всяческие козни. Платон был «первым политическим идеологом, мыслившим в терминах классов», считает К. Поппер. В своем труде «Республика» Платон утверждал, что правильное государство можно научно обосновать, а не искать ощупью, страшась, веря и импровизируя. Платон предполагал, что это новое, научно спроектированное общество будет не только осуществлять принципы справедливости, но и обеспечивать социальную стабильность и внутреннюю дисциплину. Именно таким он представлял общество, руководимое правителями (блюстителями).

Общество, по мнению Платона, имеет классовый характер. Все граждане входят в один из трех классов — правителей, воинов и чиновников, работников (земледельцев, ремесленников, врачей, актеров). Правители подразделялись им на правящие и не правящие группы. Всем этим основным слоям (классам) приписывались определенные функции. Мудрые правители выступали как родителя по отношению к остальным двум классам. Платон исключал всякую возможность наследования классового статуса и предполагал полное равенство возможностей для всех детей, с тем, чтобы каждой имел равные шансы проявить свои природные способности, и был обучен для выполнения своей собственной роли в жизни. Если такая селекция и обучение могли бы быть выполнены в совершенстве, то в таком случае, было бы справедливо признание абсолютной власти победителей. Чтобы избежать влияния семьи, Платон предложил упразднение семьи в классе правителей и установил, что члены этой группы не должны владеть какой-либо частной собственностью, кроме минимально необходимой, с тем, чтобы они не защищали свои собственные интересы. Они должны сосредоточиться только на общественном благополучии.

[45]

Так, в идее справедливости выработанной греческой философией, преобладает элемент неравенства. В диалогах Платона справедливым признается «правило о том, чтобы индивидуумы не брали принадлежащего другому, и в свою очередь не лишались принадлежащего им самим». Справедливость состоит, поэтому, в том, «чтобы каждый человек имел и делал то, что ему принадлежит»; несправедливо браться за занятие другого человека.

Итак, Платон спроектировал высокостратифицированное общество, в котором характерными чертами правящего класса являются равенство возможностей (шансов), полное устранение частной собственности и концентрация на общем благосостоянии. Аристотель в «Политике» также рассмотрел вопрос о социальном неравенстве. Он писал, что ныне во всех государствах есть три элемента: один класс — очень богат; другой — очень беден; третий же — средний. Этот третий — наилучший, поскольку его члены по условиям жизни наиболее готовы следовать рациональному принципу. Богачи же и бедняки встречают трудности в следовании этому принципу. Именно из бедняков и богачей одни вырастают преступниками, а другие мошенниками. Лучшее общество формируется из среднего класса, и государство, где этот класс многочисленнее и сильнее, чем оба других, вместе взятых, управляется лучше всего, ибо обеспечено общественное равновесие.

Взгляды Аристотеля на собственность развивались в прямом споре с Платоном, которому он приписывал защиту общественной собственности. Однако Платой ничего подобного не писал — в его «Республике» земледельцы и ремесленники живут в системе частной собственности, и только правящий класс лишен любых средств производства, потребляя плоды земледелия и ремесла, и ведет аскетическую, но благородную жизнь. По мнению Платона, частная собственность разрушила бы единство правящей элиты и ее преданность государству, потому он запрещает ее дня правителей. Аристотель не считал, что частная собственность вредит моральному совершенству, доказывая это четырьмя соображениями:

«Когда у людей есть личные интересы, они не ропщут одни на другого, а заняты каждый своим делом, и прогресс ускоряется».
Обладание чем-то доставляет удовольствие, «ибо все, или почти все, любят деньги и другие подобные вещи». Аристотель резко отдаляет такую любовь к собственности от эгоизма и мелочности, рассматривая ее с точки зрения самореализации и самоуважения.
[46]
Щедрость. При общественной собственности никто не может быть щедрым и великодушным, так как ни у кого ничего нет. В системе частной собственности богатство и неравенство «дают возможность проявлять щедрость и милосердие».
Видимо, идея частной собственности глубоко укоренилась в душе человека» если существует так долго — «нельзя пренебрегать опытом веков». Что до строя с общественной собственностью, то «если б он был хорош, то за столько лет примеры его были бы известны».

Аристотель знает о бедах, сопутствующих системе частной собственности, но считает, что они «вызваны совсем другой причиной порочностью человеческой натуры». Несовершенство общества исправляется не уравнением состояний, а моральным улучшением людей. Начинать реформу нужно не столько с уравнения собственности, сколько с того, чтобы приучить благородные души обуздать желания и принудить к этому неблагородные (то есть, мешая им, но, не применяя грубую силу). Законодатель должен стремиться не к равенству, а к выравниванию собственности. Важно не у кого собственность, а как ее используют.

Аристотель хвалит общество, где средний класс сильнее всех. Там же, где у одних много, у других — ничего, можно прийти к двум крайностям — плутократическому режиму («олигархии») в интересах только богатых или к пролетарскому режиму («демократии») — в интересах городской бедноты. Любая крайность может увенчаться тиранией.

И поныне суть всех обсуждений проблем неравенства и социальной справедливости сводится к тем же вопросам, которые ставили и обсуждали великие греки. Поэтому мы уделила их размышлениям столько внимания.

Решающее значение для складывания современные представления о сущности, формах и функциях социального неравенства, наряду с К. Марксом, имел М. Вебер — классик мировой социологической теории. Идейная основа взглядов М. Вебера состоит в том, что индивид является субъектом действия, а типический индивид — субъектом социального действия. Он стремился развить альтернативный анализ исходя из множественности источников социальной иерархии.

В противовес К. Марксу, М. Вебер, кроме экономического аспекта стратификации, учитывал также такие аспекты как власть и престиж Вебер рассматривал собственность, власть и престиж как три отдельных, взаимодействующих фактора, лежащих в основе иерархий в любом обществе. Различия в собственности порождают экономические классы; различия, имеющие отношение к власти, [47] порождают политические партии, а престижные различия дают статусные группировки, или страты. Отсюда он сформулировал свое представление о «трех автономных измерениях стратификации». Он подчеркивал, что классы, статусные трупы и партии — явления, относящиеся к сфере распределения власти внутри сообщества. Можно следующим образом реконструировать веберовскую типологию классов при капитализме:

Рабочий класс, лишенный собственности. Он предлагает на рынке свои услуги и дифференцируется по уровню квалификации.
Мелкая буржуазия — класс мелких бизнесменов и торговцев.
Лишенные собственности «белые воротнички», технические специалисты и интеллигенция.
Администраторы и менеджеры.
Собственники, которые также стремятся через образование к тем преимуществам, которыми владеют интеллектуалы.
Класс собственников, то есть те, кто получает ренту от владения землей, шахтами и т.д.
«Коммерческий класс», то есть предприниматели.

М. Вебер утверждал, что собственники — это позитивно привилегированный класс. На другом полюсе — негативно привилегированный класс, сюда он включал тех, кто не имеет ни собственности, ни квалификации, которую можно предложить на рынке. Это люмпен-пролетариат, Между двумя полюсами находится целый спектр так называемых «средних классов», которые состоят как из мелких собственников, так и из людей, способных предложить на рынке свои навыки и умения (чиновники, ремесленники, крестьяне).

М. Вебер не принимал распространенных в его время идей о гармонии классовых отношений. Для М. Вебера свобода контракта на рынке означала свободу собственника эксплуатировать рабочего. Однако в этом вопросе между ним и Марксом были существенные различия. Для М. Вебера конфликт классов по поводу распределения ресурсов был естественной чертой любого общества. Он даже не пытался мечтать о мире гармонии и равенства. С его точки зрения, собственность это лишь одни из источников дифференциации людей, и его ликвидация лишь приведет к возникновению новых.

М. Вебер считал необходимым признание того факта, что «закон господства» является объективным технологическим законом, и что общество в силу этого оказывается для неимущего рабочего класса, по собственным словам М. Вебера, «домом рабства». Он подчеркивал, что рационализация означает деление общества на правящий класс собственников, руководствующийся исключительно своей выгодой, и лишенный собственности рабочий класс, вынужденный смириться со своим жребием под [48] угрозой голода. Однако он никогда не обсуждал вопроса о возможном революционном выступлении масс. М. Вебер, в отличие от К. Маркса, сомневался в вероятности того, что рабочие смогут подняться до настоящей классовой сознательности и объединяться в общей классовой борьбе против системы, эксплуатирующей их. Это может произойти, по М. Веберу, только в том случае, когда контраст жизненных шансов перестанет восприниматься рабочими как неизбежный, и когда они поймут, что причиной этого контраста является несправедливое распределение собственности и экономическая структура в целом.

По его предположению, мыслима лишь одна рациональная экономика, которая является технократической системой, действующей через механизм привилегий собственности и классового господства. Поэтому там не может существовать никакой дихотомии интересов. В рациональном обществе М. Вебера те, кто оказывается в неблагоприятном положении, становятся скромными в силу необходимости быть в согласии с разумом. В этом смысле класс представляет собой своего рода отражение в обществе количественной рациональности рынка. Благодаря этому становится явным, кто чего стоит, и кто что делает в обществе. При этом то, что люди получают, и то, что они делают, зависит от их жизненных шансов. Эти шансы являются вероятностными оценками продолжительности и качества жизни. Социальный класс является функцией общей оценки «жизненных шансов». У одних эти шансы велики, они подкрепляются высоким престижем в рациональной системе капитализма, у других они низкие, оскорбляющие человеческое достоинство.

Таким образом, веберовская трактовка социального неравенства предполагает, что в нем на одном и том же человеческом материале, выступая в различных конфигурациях, существуют и взаимодействуют три типа стратификационных иерархий. Они в значительной степени независимы друг от друга и с разных сторон и на разных принципах упорядочивают и стабилизируют поведение членов общества. Такой подход, по мнению Вебера, позволяет лучше понять закономерности развития и строения общества, чем предположение чистой связи между ними и разделение их на «первичные» и «производные», особенно когда речь идет о свободе и социальной справедливости. Данный вопрос стал ключевым после распада СССР в постсоветском пространстве.

Семьдесят четыре года Советской власти создали у большинства населения СССР искаженные представления об экономической свободе и социальной справедливости. На постсоветском пространстве наблюдается крушение старых [49] мировоззренческих стереотипов и формирование новых. Это не доказательство воплощения идей, а лишь свидетельство того, что люди, выросшие при Советской власти, перенесли свои представления о капитализме на реформы в своих суверенных государствах и отчасти реализовали эти представления.

Экономическую свободу необходимо рассматривать в контексте свободы человеческой личности, ибо свобода не есть анархия и вседозволенность, также она не является антонимом тоталитаризма. О свободе мы говорим, когда имеем в виду демократическое устройство общества, когда управление осуществляется в интересах абсолютного большинства населения, то есть о свободе как о балансе интересов различных групп и социальных слоев. Очевидно, что и свободу экономическую следует рассматривать в контексте не только максимального раскрытия возможностей самого экономического субъекта, но и того, насколько от его экономической деятельности проигрывает или выигрывает все экономическое сообщество (в данном случае в рамках одной страны). В силу вышеуказанных причин постсоветские государства, не знавшие еще в своей истории демократии, постоянно находятся в колебаниях между анархией и тоталитаризмом, ярким примером сказанному служит декабрьская «бархатная» революция в Грузии. После падения СССР все экономические преграды на пути предпринимательства были убраны, чем и ловко сумела воспользоваться самая предприимчивая часть общества, а именно: часть партийно-комсомольского актива, состоявшая из людей, приспособленных к работе в условиях перемен и обладающих связями на всех уровнях управления. Не секрет, что самыми ярыми демократами стали бывшие партийные работники. Именно они явились проводниками идей экономической свободы, что привнесло свою специфику в процесс «демократизации» в постсоветском пространстве в первое пятилетие их самостоятельности.

После эйфории первых лет новой эпохи пришло отрезвление, промышленность без правительственных заказов и субсидий перестала работать, экономика подпитывалась лишь внешними кредитами. Складывающийся в процессе рыночного спроса-предложения паритет национальных валют привел к тому, что стало выгоднее завозить из-за рубежа, чем производить в стране. Рынок начал уходить в «тень» со всеми отсюда вытекающими обстоятельствами, что привело и к снижению реального уровня доходов. Реальный уровень доходов не растет, поскольку: а) действенных профсоюзов в постсоветских пространствах почти нет, разговоры о правах заканчиваются увольнением; б) рынка труда нет, так как спрос многократно превышает предложение; в) [50] реальных инвестиций в экономику очень мало. Предприятия борются за выживание. Из вновь зарегистрированных предприятий 90% погибают в течение трех лет. Зарплата определяется уровнем, за который готов работать среднестатистический человек с определенным опытом и квалификацией при отсутствии пособия по безработице и других источников существования. Без поддержания социальных программ немыслима социальная справедливость.

О положении с социальной справедливостью говорят 600 000 брошенных детей, прогрессирующее бродяжничество и бездомность. Коэффициент рождаемости 1,2 привел за последние годы к 2-кратному превышению смертности над рождаемостью. По данным Госкомстата, за первые 4 месяца этого года численность населения сократилась почти на 300 000 человек. При такой норме убыли к 2025 году численность населения сократится до 100 млн. человек. Как следствие, произойдет превышение количества лиц пенсионного возраста над количеством лиц активного возраста. И нагрузка на налогоплательщиков еще более возрастет. По средней продолжительности жизни Россия занимает 91-е место между Тунисом и Гондурасом. Предполагаемая здоровая жизнь женщин составляет 66,4 года, а мужчин всего 56,1 года. Характерно, что пенсионная реформа предполагает поэтапное повышение пенсионного возраста.

Таким образом, в теперешних экономических обстоятельствах России сосуществование экономической свободы и социальной справедливости представляется все более проблематичным. Более того, существующая ситуация является гуманитарной катастрофой. Все сказанное о России применимо и для многих государств постсоветского пространства, и наш, суверенный Кыргызстан — не исключение.

Справедливость — понятие о должном, связанное с исторически меняющимися представлениями о неотъемлемых правах человека. Справедливость подразумевает требование соответствия между практической ролью человека или социальной группы в жизни общества и их социальным положением, между их правами и обязанностями, деянием и воздаянием, трудом и вознаграждением, преступлением и наказанием, заслугами людей и их общественным признанием. Справедливость всегда имеет исторический характер, коренится в условиях жизни людей (классов). Для иллюстрации такого определения следует рассмотреть его эволюцию, которая происходила параллельно с развитием и формированием в классовом обществе правового и нравственного сознания.

Анаксимандр трактовал понятие справедливости как правило «не переступать установленных от века границ». Гераклит [51] утверждал, что «бог» является воплощением космической справедливости. Справедливость для ведического понимания — праведный закон человеческого бытия, созвучный прекрасному порядку в природном мире. Конфуций считал, что справедливость диктуется традицией, воплощается в ритуале и этике, и является проявлением воли «неба». Мо Ди — справедливо то, что полезно людям. Согласно Сократу, справедливость — следование мудрости, истинному знанию, порядку вещей, законам. Справедливость Платона является венцом четырех добродетелей идеального государства: справедливость — мудрость — мужество — благоразумие. Аристотель утверждает: «Понятие о справедливости связано с представлением о государстве…». Справедливость — удивительная добродетель, общее благо, приобретенное свойство души, в силу которого люди становятся способными к справедливым действиям, согласованным с законом и правом государства. Эпикур говорил: «справедливость — некоторый договор о том, чтобы не вредить друг другу и не терпеть вреда».

На протяжении длительного периода понятие справедливости было включено в рамки теологического мировоззрения. Справедливость ассоциировалось в общественном сознании как фиксация «божьего порядка», выражение воли бога. На смену теологическому мировоззрению по мере развертывания капиталистических отношении пришло юридическое мировоззрение. Ф. Бэкон утверждал, что справедливость есть то, что объединяет людей и создает основания для права. Т. Гоббс в «Левиафане» пишет так: «Справедливость, т.е. соблюдение соглашений, есть правило разума, запрещающего нам делать что-либо, что пагубно для нашей жизни, из чего следует, что справедливость есть естественный закон». Б. Спиноза утверждал, что «справедливость и несправедливость могут быть представлены только в государстве». И. Кант пишет, что «сознание справедливости действия, которое я хочу предпринять, — это безусловный долг». Г.В.Ф. Гегель утверждает, что конституция и есть «существующая справедливость, как действительность свободы в развитии ее разумных определений». Марксизм утверждает, что справедливость — укутанное в идеологическую оболочку выражение существующих экономических отношений, ее содержание и состояние зависят от существующего способа производства, следовательно, все, не соответствующее данному способу производства, несправедливо.

Такая эволюционная трансформация понятия справедливости привела к ныне известному, приведенному выше, которое определяет справедливость как, в первую очередь, понятие о должном. На мой взгляд, здесь следует остановиться и рассмотреть [52] некоторые свойства современного определения. Из множества определений справедливости, известных истории и частично приведенных выше, следует, что справедливость — понятие относительное (и неопределенное) — относительно личности, высказываемой о ней, относительно (неопределенно) оно и по отношению к историческим условиям, во время, которых определение появлялось.

Существование таких неприемлемых для определения справедливости свойств, как неопределенность и относительность, дает право сделать вывод, что цель социальной политики крайне велика (так как неопределенна) и не имеет центра так как относительна. Оказывается, нет точки приложения силы, которая находится в руках правящей социальной группы, отсутствует определение тому месту, куда может быть направлена энергия властьимущих классов, — все это приводит к дискоординации деятельности субъектов социальной политики и к ответной реакции — реакции протеста со стороны объекта социальной политики.

Но ведь всякий источник энергии должен иметь точку приложения своей силы, а иначе он теряет свой смысл. Что же принесет смысл в социальную политику? Ответ один: Справедливость. Для создания понятия о чем-либо необходимо сравнивать объект нашего рассмотрения с уже понятым нами объектом, который выступает в роли эталона. Что можно взять за эталон, с которым можно сравнить «Справедливость»? Согласно нашему исследованию, этим эталоном выступает социальная политика. Социальная политика — политика, то есть деятельность властьимеющей социальной группы прежде всего политика, а «Политика» (греч. politike — искусство управления государством) — деятельность, ядром которой является завоевание, удержание и использование государственной власти. Отсюда, власть — инструмент достижения благосостояния в обществе. Тогда, что же такое власть. Власть — форма социальных отношений, характеризующаяся способностью влиять на характер и на правление деятельности и поведения людей, социальных групп и классов посредством экономических, идеологических и организационно-правовых механизмов, а также с помощью авторитета, традиций, насилия. Соглашаясь с таким положением, общество становится зависимым от воли правящей социальной группы так же, как тело человека зависимо от центральной нервной системы. Мозг человека влияет на характер и направление деятельности и поведения клеток (в определении власти — людей) нашего организма.
[53]

Мозг наиболее авторитетен, как самая осведомленная об окружающем и внутреннем мире часть тела человека. Если рассматривать традиции общества, как совокупность правил-выводов, появившихся из опыта поколений, то в организме человека генетическая информация является «традицией», известной и исполняемой, всеми клетками нашего тела, именно наследственная информация — совокупность «правил-выводов», появившихся из филогенетического опыта наших предков. Таким образом, «традицией», с помощью которой клетки мозга выполняют свою функцию, является генотип организма, одинаковый у всех клеток — и подчиненных, и руководящих. Все это немалый арсенал, но еще на весь арсенал. Мозг применяет «насилие» к своему подчиненному, хотя есть причины — «оправдания», которые на материальном уровне, на уровне рефлексов, «заставляют» его отдавать такие команды, но все это не делает боль — сигнализатор насилия — чувством удовольствия. Мозг может вызвать боль в собственном теле, также как правящая социальная группа способна вызвать протест в руководимом им обществе. На мой взгляд, здесь аналогия доказана, и это поможет нам в поиске методов достижения социальной справедливости, что является целью социальной политики.

Методы социальной политики должны быть аналогичны «методам» деятельности мозга тела человека, так как есть параллель между мозгом, в отношении к телу, и социальной политикой, в отношении к обществу. Так же как несовместим протест с состоянием справедливости в обществе, так несовместима боль с состоянием здоровья человеческого организма.

anthropology.ru

Социальная справедливость, равенство и права человека. — КиберПедия

СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ — понятие, применяющееся для обозначения институционального измерения справедливости.

Идеалом С.с. является такая система общественных институтов, которая не в единичных действиях, а по самой своей структуре, а значит, постоянно обеспечивает справедливое распределение социально-политических прав и материальных благ.

Разнообразие подходов к проблеме социальной справедливости определяется ценностными приоритетами общей концепции справедливости, которая может пониматься как преимущественно:

1. равенство;

2. пропорциональность заслугам

3. гарантии неотъемлемых прав на обладание чем-либо.

1. Первой трактовке соответствуют имеющая долгую историю строго уравнительная концепция социальной справедливости и сформулированные в современной западной интеллектуальной традиции ревизионистский либерализм и радикальный эгалитаризм.

Несоциалистическая уравнительная концепция отвечает руссоистскому идеалу равной мелкой собственности в обществе, где «ни один гражданин не должен быть настолько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один настолько беден, чтобы быть вынужденным продавать себя» (Ж.-Ж. Руссо/1712-1778/).

Социалистический вариант социальной справедливости предполагает обобществление собственности, означающее перенесение центра тяжести дистрибутивной политики, в область равного распределения совместно произведенного продукта.

При этом сознательно или интуитивно элиминируется принципиальное различие между равенством и равноправием.

Ревизионистский либерализм (родоначальники – Д. Дьюи (1859-1952),Л.Т.Хобхаус) в отличие от либерализма классического исходит из невозможности действительного легально-политического равенства и даже равноправия вне эгалитарных мероприятий в других социальных сферах. Ведь слишком сильная неравномерность в распределении богатств порождает зависимость малообеспеченных от работодателя, а при наличии демократических процедур богатство легко конвертируется в ничем не ограниченную власть.

2. Второй круг теорий социальной справедливости составляют меритократические концепции – принцип управления, согласно которому руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового достатка.

В качестве параметров успеха выделяются: таланты, усилия, принятие риска, роль в достижении конечного результата.

Сторонники меритократического понимания социальной справедливости (например, З. Бжезинский) считают, что владельцу естественных дарований не имеет смысла доказывать заслуженность природной основы собственных заслуг, ведь они все равно не могли бы стать реальностью без целенаправленной, ответственной деятельности. Поэтому эгалитарные концепции социальной справедливости осмысляются в рамках этой традиции как обоснование «рабства одаренных и трудолюбивых».

3. Третья, либертаристская, традиция опирается на понимание С.с. как соблюдения неотъемлемых прав на определенную собственность, которая воспринимается как органическая часть личности и, значит, не может превращаться в средство решения общественных проблем (такова «справедливость, основанная на правомочии» Р. Нозика). Однако либертаристские концепции лишь формально могут быть отнесены к теориям С.с. поскольку сами либертаристы считают, что это понятие базируется на «шаблонных» (по Нозику) или «конструктивистских» и «атавистических» (по Ф.А. фон Хайеку) моделях распределения, а значит, является абсолютно неприемлемым и даже опасным (ср.: «мираж С.с.» у фонХайека).

СОЦИАЛЬНОЕ РАВЕНСТВО — понятие, обозначающее одинаковое социальное положение людей, принадлежащих к различным социальным классам и группам.

Идея СР. как принципа организации общества в различные исторические эпохи понималась по-разному. Философия античного мира, начиная с Платона, пыталась разрешить проблему выбора между равенством и сословными привилегиями через формулу «Каждому свое»: равенство в рамках каждого сословия и неравенство сословий между собой. В христианской философии средневековой Европы равенство являлось религиозной нормой, определяющей отношение людей к Богу («перед Богом все равны») и не имеющей никакого отношения к сословному неравенству в обществе. Но уже в социальных утопиях Возрождения и в философии Просвещения идея СР. приобретает светский характер, ставится вопрос о природном равенстве людей. В период становления буржуазного общества этот тезис взяли на вооружение прогрессивные идеологи, и феодально-сословному миропорядку были противопоставлены идеи «свободы, равенства и братства». Произошла настоящая революция во взглядах людей на содержание принципа «каждому по делам его»: оценка заслуг и, соответственно, распределение благ определялись уже не принадлежностью индивида к той или иной группе, а его личными свойствами и заслугами. Эти идеи отразились в «Декларации прав человека и гражданина» во Франции и в петровской «Табели о рангах» в России. Грань между группами (сословиями и классами) теперь стала только фактической, а не юридической. Главный упор делался на равенство всех граждан перед законом в плане равенства гражданских свобод и формально равных возможностей преуспеть. Идея СР. постепенно приобретает форму принципа «каждому по его капиталу». Капитал, обладание им становится одновременно и главным условием неравенства, при котором люди имеют неравный доступ к таким социальным благам, как деньги, власть и престиж. В 19 в. многие социальные философы, начиная с Сен-Симона, Токвиля с его знаменитой книгой «Демократия в Америке», стали указывать на явную тенденцию к значительному возрастанию равенства на более высоких уровнях индустриального развития. Современные социальные концепции, затрагивающие проблему СР. и неравенства, достаточно условно можно разделить на два направления: 1) концепции, которые отстаивают тезис, что неравенство — естественный способ выживания общества — теории функционализма (Дюркгейм, К. Дэвис, В. Мур и др.), теория статусных групп М. Вебера и др. ; 2) концепции, в которых утверждается, что возможно установить СР. и уничтожить или свести к минимуму экономическое неравенство путем социальных революций или на основе реорганизации экономической и социальных систем. К ним относятся теория классов Маркса, различные социал-демократические теории (демократический, этический, кооперативный социализм и т. д.), теории «социального государства».

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА — возможности, правомочия, потенции действий человека в определенной, указанной в законе сфере.

В число гражданских прав входят: право на жизнь; право на свободу, на личную неприкосновенность, свободу от жестокостей; право на неприкосновенность личной и семейной жизни; право на свободное передвижение; право на гражданство; право на защиту со стороны закона. Политические права включают: право на свободу мысли, совести и религии; право на свободу мирных собраний и ассоциаций; право на участие в управлении делами государства. В числе экономических прав: право собственности; право на труд и отдых. Социальные права включают: право на семейную жизнь, право на достаточный жизненный уровень. В культурные права входят: право на образование; право на участие в культурной жизни.

Понятие «Права человека» является одним из центральных в социальных науках. Оно уходит своими идейными корнями в античной философию и христианство, но начало утверждаться в социальной жизни только в 17- 18 вв., в период формирования капитализма.

cyberpedia.su

Социальное равенство: понятие, принципы

В мире все еще нет такого общественного устройства, где в полной мере можно было бы реализовать модель абсолютного социального равенства. С самого своего рождения люди не равны, и в этом, собственно, нет их вины. Кто-то обладает большим талантом, кто-то — меньшим, одни рождаются в богатых семьях, другие — в бедных. С точки зрения философии, биологии и религии все люди равны, но в реальном мире кто-то всегда будет получать больше, а кто-то — меньше.

Социальное равенство

Под равенством подразумевается положение индивидов, классов и групп в социуме, при котором все они имеют одинаковый доступ к материальным, культурным и социальным благам.

В разные исторические эпохи принцип социального равенства понимали по-разному. Например, Платон рассматривал одинаковые привилегии по принципу «каждому — свое», то есть равенство должно быть в каждом сословии, и это нормальное явление, если между группами (кастами) его нет.

Христианская философия Европы в Средние века настаивала на том, что перед Богом все люди равны, а то, что каждый имел в своем распоряжении разное количество благ, особой роли не играло. Такие философско-этические взгляды, что коснулись проблемы заслуг, в полной мере отразили специфику сословно-кастовых обществ, и только в философии эпохи Просвещения социальное равенство стало приобретать светский характер.

Новые идеи

Когда создавалось буржуазное общество, этим тезисом вооружились прогрессивные идеологи. Они противопоставили феодально-сословному порядку концепцию «свободы, равенства и братства». Это спровоцировало настоящий фурор. В частности, люди стали по-другому смотреть на мир. Произошел настоящий переворот сознания, теперь общественность желала, чтобы оценивали заслуги каждого и соответственно им распределялись блага. В результате черта между сословиями и классами становится фактической, а не юридической. Люди обретают одинаковые права перед законом.

Спустя некоторое время идеи равенства стали выражаться принципом «каждому — по его капиталу». Капитал был основным условием неравенства, где люди имели разный доступ к таким вещам, как деньги, престиж и власть.

Социально-философские взгляды

В ХІХ веке исследователи социальных факторов общества стали отмечать, что равенство имеет динамику возрастания, если повышается уровень индустриального развития. К примеру, Токвиль в книге «Демократия в Америке» отмечал, что борьба за одинаковые права длится в Европе уже 700 лет и достижение политического равенства – это первая фаза демократической революции. Токвиль первым обратил внимание на такие понятия, как свобода и справедливость. Он писал, что равенству невозможно помешать, но в конечном счете никто не знает, к чему оно приведет.

Две концепции

Кстати, об этой идее вспоминал в своих работах П. Сорокин, он указывал, что процесс приобретения одинаковых прав длится уже два столетия, причем в мировом масштабе. И в ХХ веке социальное равенство стали рассматривать по формуле «каждому — по степени его социально-полезного труда».

Что касается современных концепций справедливости и равноправия, то условно их можно поделить на два направления:

Концепции, что поддерживают тезис, где неравенство считается естественным способом выживания общества. То есть всячески приветствуется, так как его считают конструктивным.
Концепции, которые утверждают, что можно достичь одинакового доступа к благам, если минимизировать экономическое неравенство путем революции.

Свобода, равенство, справедливость

В теориях классического либерализма проблемы свободы были неотделимы от морали и требований равноправия. В моральном отношении все люди имели одинаковые права и свободы, то есть, можно сказать, были равными. Несколько позже соотношение свободы и равенства стало трактоваться намного сложнее. Все еще говорилось о совместимости этих понятий, однако поднимался вопрос об идеях социальной справедливости. Социальное равенство и свобода не могут быть достигнутыми потому, что справедливость – это понятие честности, которое ведет к максимизации минимума. Согласно Дж. Роулзу люди не хотят достигать равноправия, так как оно будет для них непродуктивным. Только из-за того, что приходится осуществлять совместные политические действия, люди делят судьбы друг друга.

Во многих социологических и политических концепциях понятия свободы и равноправия имели различное соотношение. К примеру, неолибералисты считали свободу важнее одинакового доступа к благам. В концепциях марксизма приоритетным было равенство, а не свобода. А социал-демократы пытались отыскать баланс, золотую середину между этими понятиями.

Реализация

Идеи социального равенства в обществе были настолько ценными, что еще ни один диктатор не пытался заявить, что он против этого. Карл Маркс говорил, что для реализации равноправия и свобод необходимы определенные исторические условия. На рынке должен появиться экономический обмен и его носители (то есть товаропроизводители). Если смотреть с точки зрения экономики, то обмен устанавливает равенство и согласно своему содержанию предполагает свободу (в конкретном экономическом аспекте это свобода выбора того или другого товара).

Маркс был по-своему прав, но если посмотреть с точки зрения социальных и политических наук, то при установлении абсолютного равенства будут полностью ликвидированы сословные перегородки. То есть начнет стремительно меняться социальная структура, станут появляться новые слои населения, и возникнет новое неравенство.

Социал-демократы говорили, что равенство может быть возможным только в том случае, если у всех людей будет одинаковый старт. Проще говоря, люди с самого своего рождения находятся в неравных социальных обстоятельствах, и, чтобы все были одинаковыми, общество должно стремиться к предоставлению каждому своему члену одинаковых условий. В этой идее есть смысл, хотя она больше похожа на утопию.

Толкование

Понятие социального равенства имеет три разновидности истолкования:

Формальное равноправие, что предполагает принятие идеи справедливости как минимума благ.
Формальное равенство, что корректирует исходное неравенство к одинаковым возможностям.
Дистрибутивное равенство, при котором одинаково распределяются блага.

Доброта и знания

В истории России проблема социального равенства обрела моральный и экономический характер. Общинный идеал сформировал в свое время представление о равенстве в бедности, поскольку каждый человек в абсолютно одинаковой мере не владеет имуществом. Если в Европе считалось, что человек должен иметь одинаковый доступ к благам, то в России проповедовалась уравнительность, предполагающая усреднение личности, то есть ее растворение в коллективе.

Еще в 1917 году Питирим Сорокин с сочувствием воспринимал идеалы равенства в обществе. Он критиковал Энгельса за его ограниченное понимание этого понятия и говорил, что нужно сделать идею равноправия фактической. Сорокин предполагал, что в обществе, где каждый имеет одинаковые возможности, права и социальные блага должны принадлежать всем его участникам. При этом он рассматривал блага не только в экономическом контексте. Сорокин считал, что блага — это еще и доступные знания, вежливость, толерантность и т. д. В работе «Проблемы социального равенства» он спросил читателей: «Разве знания и доброта стоят меньше, чем экономические блага?» С этим невозможно поспорить, но, смотря на современные реалии, сложно согласиться.

Рассматривая идеи равенства в процессе их становления, нельзя сказать, что это понятие было всеобщей мечтой. В каждой эпохе были ученые, которые оспаривали эту идею. Впрочем, здесь нет ничего удивительного. В мире всегда существовали романтики, воспринимающие желаемое за действительное, и реалисты, которые понимали, что человек по своей природе алчен и он никогда не согласится на равные условия. Особенно если есть возможность достать кусок больше.

fb.ru

Политический словарь — социальная справедливость и равенство

Рассмотрим эту связь и это различие. Социальная справедливость (несправедливость) и социальное равенство (неравенство) – это объективные качества социальных форм связей членов общества, граждан. Сами социальные связи представляют собой совокупность всех отношений людей как общественных существ (т.е. отношений экономических, политических, идеологических, семейных, нравственных и др.

), в которые они вступают, творя человеческую историю. Поэтому и социальная справедливость (несправедливость), и социальное равенство (неравенство) могут иметь место в самых различных сферах общественной жизни. По своему качеству в зависимости от того, в каком положении оказываются взаимодействующие стороны, – в равном (например, обе стороны сотрудничают, не эксплуатируя и не угнетая друг друга, обе одинаково причастны к власти и управлению, к общественной идеологии и материальным ценностям и т.

д.) или неравном (одна сторона эксплуатируется и угнетается, а другая, наоборот, эксплуатирует и угнетает, одна властвует и управляет, другая лишена власти и является управляемой и т.д.), социальные связи и отношения воплощают отношения социального равенства или неравенства. Вместе с тем по своему качеству, но уже в зависимости от того, в каком отношении рассматриваемые социальные связи находятся к общественному прогрессу: либо способствуют ему (скажем, неравное отношение к средствам производства в условиях замены первичной формации вторичной или в обстановке социальноэкономического тупика, созданного уравниловкой казарменного псевдосоциализма и т.

д.), либо тормозят его (например, равное отношение к средствам труда в древней общине при азиатском способе производства, соединение в нем промышленности и сельского хозяйства; эксплуатация на завершающих стадиях антагонистического общества, уравниловка при государственно-общественной собственности на средства производства), эти связи могут воплощать в себе социальную справедливость (или несправедливость).

Очевидно, что и социальное равенство (неравенство), и социальная справедливость (несправедливость) – объективные свойства общественных связей, отношений. Тем не менее это разные объективные свойства указанных связей, ибо они отражают разнопорядковые качества общественных отношений: в первом случае выражен характер актуального общественного положения взаимодействующих индивидов, а во втором – отношение этого взаимодействия к истории, к общественному прогрессу, к развитию человечества.

Поэтому далеко не всегда и не всякое социальное равенство (скажем, уравниловка при общественной собственности на средства производства) – историческое благо, совпадающее с социальной справедливостью, и, наоборот, отнюдь не всякий раз социальное равенство (скажем, связанное с распределением по труду в обществе с общественной собственностью) – историческое зло, тождественное социальной несправедливости.

Как раз потому, что для большинства трудящихся, эксплуатируемых и угнетенных социальная несправедливость, как правило, выступала также и как весьма ощутимое, очевидное социальное неравенство, то требования социального равенства во многих случаях были не только гораздо более актуальными, чем что-либо другое, но и (и часто без должного основания) отождествлялись с требованием социальной справедливости, в результате чего укоренилось ошибочное убеждение о тождестве социального равенства и социальной справедливости.

Подобному отождествлению способствовало и то, что на любом историческом этапе проблемы равенства и справедливости были тесно связаны хотя бы потому, что справедливость всякий раз оказывалась определенной мерой равенства и неравенства, т.е. выступала как такое сочетание равенства и неравенства, которое было общественно допустимым и достаточным для осуществления общественного прогресса на соответствующем этапе человеческой истории.

В этом случае необходимая степень равенства как раз и была выражением справедливости. И все же их отождествление неверно. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к истории, она знает немало примеров, когда выдвигавшиеся требования социального равенства, уравнения имущественного и всего общественного положения индивидов, считавшиеся социально справедливыми, не могли быть реализованы как раз в силу того, что история еще не создала объективных предпосылок для осуществления подобного равенства как выражения справедливости, ибо сохранение классовых различий и неравенства все еще оставалось условием общественного прогресса, оставалось социально справедливым.

Вся история человеческого общества, рассматриваемая под углом зрения реализации социальной справедливости и равенства, представляет собой постепенное формирование объективных и субъективных условий и предпосылок, делающих невозможным все расширяющееся осуществление социальной справедливости и равенства. Нет ничего удивительного в том, что в рамках разных исторических формаций и социальная справедливость, и социальное равенство не только реализовывались, но и трактовались по-разному: от первобытнообщинного равенства и воздающей (“око за око”, “зуб за зуб”) социальной справедливости до их высших форм в индустриальном и постиндустриальном обществе.

Общий вывод здесь таков. До тех пор, пока общественный прогресс, имея антагонистический характер, протекает в рамках естественной необходимости, в рамках еще не полного удовлетворения естественных потребностей общественных индивидов, проблемы справедливости стоят и решаются как проблемы социальной справедливости, связанные с общественным положением индивидов, они не могут еще касаться общественного признания и учета естественного неравенства индивидов. Ведь на первых фазах общественного производства общество “молчаливо признает неравную индивидуальную одаренность, а, следовательно, и неравную работоспособность естественными привилегиями” (К. Маркс). Только когда общественный прогресс вырывается из рамок естественной необходимости и по мере продвижения к высшим фазам общественного производства развертывается уже в рамках “царства свободы”, он начинает протекать в границах исторической необходимости.

Тогда проблемы справедливости основываются уже на учете и естественного неравенства индивидов, нацелены на то, чтобы устранять общественные последствия неравной индивидуальной одаренности, добиться положения, когда свободное развитие каждого становится условием свободного развития всех, когда возникает социально справедливое общество, “неравенство которого есть не что иное, как разноцветное преломление равенства” (Маркс К.

, Энгельс Ф. Соч., т.1, с.125). Социальная справедливость и равенство. Справедливость, о которой говорится в Декларации прав человека и гражданина, автоматически не равнозначна социальной справедливости. Некоторые идеи, развивавшиеся социальным католицизмом и марксизмом в рамках соответствующих теорий, разоблачавших нищету трудящихся в XIX в.

, были в определенном смысле, правда временно, признаны господствующей идеологией “позднего капитализма” после Второй мировой войны. Кейнс с блеском охарактеризовал эту революцию идей, порожденную страхом перед общей революцией: под страхом исчезновения капитализм должен социализироваться. Но лишь война и особенно “ холодная война” привели к тому, что идеи государства всеобщего благоденствия начали проскальзывать в правительственной экономической политике. Доклад Бевериджа, представленный британскому правительству в 1942 г., ставил в один ряд с другими правами (которые правительство должно было обеспечить) право на социальное обеспечение, гарантированный минимальный доход и занятость. Автор кардинально изменил привычную формулу либеральной мысли: “Полная занятость обеспечивает процветание, а не наоборот”. Отныне темы, ранее интересовавшие рабочий реформизм, нашли новых сторонников на сей раз на государственном уровне. По мнению Джона Роулза (1958), справедливость подразумевает существование подлежащего перераспределению “неуравненного излишка”. Однако в конце 60-х гг. социальные условия роста резко изменились: тейлоризм и фордизм достигли своего предела. Снижение производительности труда сначала повлекло за собой инфляцию, а потом кризис.

Кризис узаконения (Ю. Хабермас)? Кризис “монополистического способа регулирования”, который включил социальные преимущества в сами механизмы роста, частично освободившись от влияния колебаний рынка (“школа регулирования”)? Многие критики капитализма, указывая на противоречия, характерные для послевоенного роста, видели в развитии государственного сектора своего рода “костыли” системы.

Механизмы государства-провидения узаконивали и сковывали основные виды социального неравенства (см., например, Джеймс ОКоннор, Ле Пор, Мандель, Бурдье и Пассерон; в качестве противника такой точки зрения упомянем Будона). Новая длительная депрессия капиталистической экономики привела к пересмотру идей и даже истории: левые силы Запада, в особенности Старого Света с его сильными рабочими традициями, выступили против ликвидации государственного сектора и коллективных соглашений, разоблачая “двухскоростное” либеральное общество (одна скорость – для богатых и тех, кто имеет работу и надлежащую квалификацию, другая – для всех остальных). Парадокс заключается в том, что в это же время реформистские речи, восхваляющие достоинства рынка, индивидуальный подход к заработной плате на основе конкуренции и передачи в частный сектор сферы услуг, раздались и на Востоке. Одновременность кризиса государства всеобщего благоденствия и системы государственного планирования дала либеральной мысли преимущество (особенно в первой половине 80-х гг.), так как казалось, что она способна дать рецепт борьбы с одним и тем же злом: только “невидимая рука” рынка может победить бюрократизм. И именно ради рынка социальные преимущества роста были объявлены неэффективными. Традиционная либеральная проблематика дополнилась критикой государственного управления и стоящих за ним бюрократов. Североамериканские теории “прав собственности” и “общественного выбора” (А.Бьюкенен, Р.Теллисон, вслед за ними Лепаж) разоблачили “политические сделки” под предлогом псевдоглавенства интересов государства и доказывали правильность политики реприватизации. В этих условиях появились различные точки зрения, авторы которых стремились примирить самоуправленческие настроения с либеральной критикой товарной политики государства-провидения. Коллективные ценности уступили место психологии “победителя”, идеализации “малых работ” и индивидуальных или семейных решений. Правда, политики либерального рынка не могут объяснить отсутствие механизмов выхода из кризиса, усиление неравенства, наличие только в странах ОЭСР в 1988 г. каких-то 30 млн. безработных (несмотря на восстановление прибылей). Отныне вопрос встает в новых исторических условиях, для которых характерен кризис всех “моделей”. .

www.terminy.info

Политический словарь: Социальная Справедливость И Равенство

это древнейшие социальные идеи и идеалы человечества, они проходят сквозь всю его историю. Именно в борьбе за социальную справедливость и равенство находит свое наиболее яркое выражение общественная природа человека. Поскольку в общественной жизни, а соответственно, и в обществоведении проблемы справедливости и равенства неотделимы друг от друга, их часто смешивают, отождествляют, хотя в действительности каждое из этих понятий имеет свой особый смысл, свое содержание. Рассмотрим эту связь и это различие. Социальная справедливость (несправедливость) и социальное равенство (неравенство) – это объективные качества социальных форм связей членов общества, граждан. Сами социальные связи представляют собой совокупность всех отношений людей как общественных существ (т.е. отношений экономических, политических, идеологических, семейных, нравственных и др.), в которые они вступают, творя человеческую историю. Поэтому и социальная справедливость (несправедливость), и социальное равенство (неравенство) могут иметь место в самых различных сферах общественной жизни. По своему качеству в зависимости от того, в каком положении оказываются взаимодействующие стороны, – в равном (например, обе стороны сотрудничают, не эксплуатируя и не угнетая друг друга, обе одинаково причастны к власти и управлению, к общественной идеологии и материальным ценностям и т.д.) или неравном (одна сторона эксплуатируется и угнетается, а другая, наоборот, эксплуатирует и угнетает, одна властвует и управляет, другая лишена власти и является управляемой и т.д.), социальные связи и отношения воплощают отношения социального равенства или неравенства. Вместе с тем по своему качеству, но уже в зависимости от того, в каком отношении рассматриваемые социальные связи находятся к общественному прогрессу: либо способствуют ему (скажем, неравное отношение к средствам производства в условиях замены первичной формации вторичной или в обстановке социальноэкономического тупика, созданного уравниловкой казарменного псевдосоциализма и т.д.), либо тормозят его (например, равное отношение к средствам труда в древней общине при азиатском способе производства, соединение в нем промышленности и сельского хозяйства; эксплуатация на завершающих стадиях антагонистического общества, уравниловка при государственно-общественной собственности на средства производства), эти связи могут воплощать в себе социальную справедливость (или несправедливость). Очевидно, что и социальное равенство (неравенство), и социальная справедливость (несправедливость) – объективные свойства общественных связей, отношений. Тем не менее это разные объективные свойства указанных связей, ибо они отражают разнопорядковые качества общественных отношений: в первом случае выражен характер актуального общественного положения взаимодействующих индивидов, а во втором – отношение этого взаимодействия к истории, к общественному прогрессу, к развитию человечества. Поэтому далеко не всегда и не всякое социальное равенство (скажем, уравниловка при общественной собственности на средства производства) – историческое благо, совпадающее с социальной справедливостью, и, наоборот, отнюдь не всякий раз социальное равенство (скажем, связанное с распределением по труду в обществе с общественной собственностью) – историческое зло, тождественное социальной несправедливости. Как раз потому, что для большинства трудящихся, эксплуатируемых и угнетенных социальная несправедливость, как правило, выступала также и как весьма ощутимое, очевидное социальное неравенство, то требования социального равенства во многих случаях были не только гораздо более актуальными, чем что-либо другое, но и (и часто без должного основания) отождествлялись с требованием социальной справедливости, в результате чего укоренилось ошибочное убеждение о тождестве социального равенства и социальной справедливости. Подобному отождествлению способствовало и то, что на любом историческом этапе проблемы равенства и справедливости были тесно связаны хотя бы потому, что справедливость всякий раз оказывалась определенной мерой равенства и неравенства, т.е. выступала как такое сочетание равенства и неравенства, которое было общественно допустимым и достаточным для осуществления общественного прогресса на соответствующем этапе человеческой истории. В этом случае необходимая степень равенства как раз и была выражением справедливости. И все же их отождествление неверно. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к истории, она знает немало примеров, когда выдвигавшиеся требования социального равенства, уравнения имущественного и всего общественного положения индивидов, считавшиеся социально справедливыми, не могли быть реализованы как раз в силу того, что история еще не создала объективных предпосылок для осуществления подобного равенства как выражения справедливости, ибо сохранение классовых различий и неравенства все еще оставалось условием общественного прогресса, оставалось социально справедливым. Вся история человеческого общества, рассматриваемая под углом зрения реализации социальной справедливости и равенства, представляет собой постепенное формирование объективных и субъективных условий и предпосылок, делающих невозможным все расширяющееся осуществление социальной справедливости и равенства. Нет ничего удивительного в том, что в рамках разных исторических формаций и социальная справедливость, и социальное равенство не только реализовывались, но и трактовались по-разному: от первобытнообщинного равенства и воздающей (“око за око”, “зуб за зуб”) социальной справедливости до их высших форм в индустриальном и постиндустриальном обществе. Общий вывод здесь таков. До тех пор, пока общественный прогресс, имея антагонистический характер, протекает в рамках естественной необходимости, в рамках еще не полного удовлетворения естественных потребностей общественных индивидов, проблемы справедливости стоят и решаются как проблемы социальной справедливости, связанные с общественным положением индивидов, они не могут еще касаться общественного признания и учета естественного неравенства индивидов. Ведь на первых фазах общественного производства общество “молчаливо признает неравную индивидуальную одаренность, а, следовательно, и неравную работоспособность естественными привилегиями” (К. Маркс). Только когда общественный прогресс вырывается из рамок естественной необходимости и по мере продвижения к высшим фазам общественного производства развертывается уже в рамках “царства свободы”, он начинает протекать в границах исторической необходимости. Тогда проблемы справедливости основываются уже на учете и естественного неравенства индивидов, нацелены на то, чтобы устранять общественные последствия неравной индивидуальной одаренности, добиться положения, когда свободное развитие каждого становится условием свободного развития всех, когда возникает социально справедливое общество, “неравенство которого есть не что иное, как разноцветное преломление равенства” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.1, с.125). . Справедливость, о которой говорится в Декларации прав человека и гражданина, автоматически не равнозначна социальной справедливости. Некоторые идеи, развивавшиеся социальным католицизмом и марксизмом в рамках соответствующих теорий, разоблачавших нищету трудящихся в XIX в., были в определенном смысле, правда временно, признаны господствующей идеологией “позднего капитализма” после Второй мировой войны. Кейнс с блеском охарактеризовал эту революцию идей, порожденную страхом перед общей революцией: под страхом исчезновения капитализм должен социализироваться. Но лишь война и особенно “холодная война” привели к тому, что идеи государства всеобщего благоденствия начали проскальзывать в правительственной экономической политике. Доклад Бевериджа, представленный британскому правительству в 1942 г., ставил в один ряд с другими правами (которые правительство должно было обеспечить) право на социальное обеспечение, гарантированный минимальный доход и занятость. Автор кардинально изменил привычную формулу либеральной мысли: “Полная занятость обеспечивает процветание, а не наоборот”. Отныне темы, ранее интересовавшие рабочий реформизм, нашли новых сторонников на сей раз на государственном уровне. По мнению Джона Роулза (1958), справедливость подразумевает существование подлежащего перераспределению “неуравненного излишка”. Однако в конце 60-х гг. социальные условия роста резко изменились: тейлоризм и фордизм достигли своего предела. Снижение производительности труда сначала повлекло за собой инфляцию, а потом кризис. Кризис узаконения (Ю. Хабермас)? Кризис “монополистического способа регулирования”, который включил социальные преимущества в сами механизмы роста, частично освободившись от влияния колебаний рынка (“школа регулирования”)? Многие критики капитализма, указывая на противоречия, характерные для послевоенного роста, видели в развитии государственного сектора своего рода “костыли” системы. Механизмы государства-провидения узаконивали и сковывали основные виды социального неравенства (см., например, Джеймс ОКоннор, Ле Пор, Мандель, Бурдье и Пассерон; в качестве противника такой точки зрения упомянем Будона). Новая длительная депрессия капиталистической экономики привела к пересмотру идей и даже истории: левые силы Запада, в особенности Старого Света с его сильными рабочими традициями, выступили против ликвидации государственного сектора и коллективных соглашений, разоблачая “двухскоростное” либеральное общество (одна скорость – для богатых и тех, кто имеет работу и надлежащую квалификацию, другая – для всех остальных). Парадокс заключается в том, что в это же время реформистские речи, восхваляющие достоинства рынка, индивидуальный подход к заработной плате на основе конкуренции и передачи в частный сектор сферы услуг, раздались и на Востоке. Одновременность кризиса государства всеобщего благоденствия и системы государственного планирования дала либеральной мысли преимущество (особенно в первой половине 80-х гг.), так как казалось, что она способна дать рецепт борьбы с одним и тем же злом: только “невидимая рука” рынка может победить бюрократизм. И именно ради рынка социальные преимущества роста были объявлены неэффективными. Традиционная либеральная проблематика дополнилась критикой государственного управления и стоящих за ним бюрократов. Североамериканские теории “прав собственности” и “общественного выбора” (А.Бьюкенен, Р.Теллисон, вслед за ними Лепаж) разоблачили “политические сделки” под предлогом псевдоглавенства интересов государства и доказывали правильность политики реприватизации. В этих условиях появились различные точки зрения, авторы которых стремились примирить самоуправленческие настроения с либеральной критикой товарной политики государства-провидения. Коллективные ценности уступили место психологии “победителя”, идеализации “малых работ” и индивидуальных или семейных решений. Правда, политики либерального рынка не могут объяснить отсутствие механизмов выхода из кризиса, усиление неравенства, наличие только в странах ОЭСР в 1988 г. каких-то 30 млн. безработных (несмотря на восстановление прибылей). Отныне вопрос встает в новых исторических условиях, для которых характерен кризис всех “моделей”.

vslovare.info