«Людям нужна свобода выбора и свобода мысли»
Один из самых интересных людей в правительстве России первой половины нулевых, человек, который руководил разработкой стратегий развития нашей страны и которому удалось за короткий срок качественно изменить одну из самых консервативных компаний России – Сбербанк.
Во время рабочего визита в Красноярск Герман Греф дал эксклюзивное интервью ДЕЛА.ru.
Герман Греф, президент Сбербанка России
— Герман Оскарович, нам все время предрекают глобальный финансовый кризис. Как вы считаете, может, лучше будет, если он произойдет и заставит людей в России работать эффективнее и думать смелее?
— Я думаю, что это мало зависит от наших с вами желаний. Кризис произойдет, или, вернее, он уже идет вне зависимости от того, что мы думаем на эту тему.
Да, кризис, безусловно, стимул. Но я не считаю, что это лучшая форма достижения каких-то результатов. Если возникает кризис, это свидетельствует о неэффективности управления ситуацией.
Я предпочитаю антикризисный риск-менеджмент.
Поэтому, считаю, нам много что нужно сделать в стране, чтобы избежать шоковых ситуаций. Кризис не нравится никому. Вот если я спрошу у вас: хотите ли вы, чтобы в вашей жизни были кризисные ситуации?
— Конечно, не хочу.
— Очень часто, совершенно не задумываясь, мы пытаемся накликать на себя несчастья. Кризис — это несчастье. Многие говорят: у нас есть нефтяное проклятие, и мы иначе, чем через кризис, развиваться не можем. Это явное преувеличение. «Нефтяное проклятие» — громко сказано. Слава богу, что у нас есть ресурсы, которые дают нам деньги для развития! Как бы мы развивались без них? Нам пришлось бы пройти через грандиозные катаклизмы и потрясения.
Представьте, что в стране нет бюджетных доходов от нефти и газа. Это означает, что надо распустить армию, уничтожить систему пенсионного обеспечения и, допустим, закрыть 60% образовательных учреждений, а оставшиеся сделать платными. Вы готовы пройти через такое? Я – нет.
Не надо называть наличие ресурсов проклятием. Кризис – это ответственность власти, и если он происходит, это означает, что власть что-то недосмотрела.
В данном случае мы говорим о международном кризисе, и это свидетельствует о том, что в мире действительно кризис системы управления. Мне абсолютно не нравится идея о том, что для прогресса реформ нужно, чтобы и в нашей стране возник как можно более глубокий кризис… Можно же учиться на чужих ошибках и делать так, чтобы при появлении кризисных явлений мы предпринимали действия, которые не допустят их развития.
— Когда реформы в вашем банке еще только начинались, вы как-то сказали, что реформировать Сбербанк — это как научить слона танцевать. Какие принципы реформирования вы тогда сформулировали для себя?
— Если я начну рассказывать, что я тогда собирался сделать и что должен сделать еще, это займет значительное время. Но в качестве наиболее показательного достижения для себя я вижу, пожалуй, следующее: когда подавляющее большинство наших клиентов (нет, я не идеалист, я не хочу сказать, что 100%, — это невозможно, но подавляющее большинство!) выходит из банка с чувством благодарности и удовлетворенности.
— Я все чаще выхожу из Сбербанка с этим чувством…
— Спасибо. Я думаю всем нам очень обидно, что у нас большое количество бедных людей, в основном старшего поколения. Очень хочется, чтобы 5 миллионов наших клиентов, которые каждый день проходят через Сбербанк, были обслужены примерно с одинаковым качеством, а главное — чтобы с особенным вниманием были обслужены пожилые люди, пенсионеры, которым наше поколение недоплатило.
Наша история была столь сложной, что эти люди очень многое вынесли на своих плечах. Была построена экономика громадной страны, достигнута победа в войне… Мне хочется, чтобы каждого пожилого человека, приходящего в наш офис, наши сотрудники встречали как родного.
— В нашем обществе наблюдается явная ностальгия по советским временам. Скажите, что такое СССР лично для вас?
— Ну, знаете, прежде всего, это время моей юности, и, как и каждый человек, я испытываю ностальгию по юности. Но если говорить об управленческой системе, то это грандиозный неудачный эксперимент, в который была ввергнута вся страна.
И не дай бог когда-нибудь еще раз повторить подобное в нашей истории.
Тем не менее сказанное не отрицает какие-то очень важные, удачные вещи, которые в СССР все-таки были и которые совершенно бессмысленно выбрасывать. Но как система советское управление показало свою неэффективность, привело к тому, что великая страна рухнула, развалилась на кусочки, мы проиграли. Великая страна-победитель стала побежденной и экономически, и стратегически, и геополитически.
Таково же и мое отношение к Сбербанку как к старому советскому институту, который оказывал некачественные услуги, с огромными потерями и очередями, нетехнологичному… Хотя во всем этом было, тем не менее, большое количество полезных вещей, которые было важно не отвергнуть, а сохранить. Если хотите, Сбербанк сегодня – это пример того, как можно трансформировать любую старую компанию, не подвергая ее разрушению.
Если бы вы выходили из банка неудовлетворенным, совершенно бессмысленно было бы рассказывать, что я испытываю.
Вы — мой клиент, вы судите меня. Если вы не удовлетворены, я работаю плохо. Перед лицом клиента я всегда виноват, любой человек, который плохо обслужен в Сбербанке, это результат моей плохой работы или работы нашей команды. Постановка простых вещей на свои места — это очень важная задача любой системы.
— Я бывал на ваших телемостах с сотрудниками, и у меня сложилось впечатление, что самый смелый в суждениях — это вы. Хотя вы все время призываете сотрудников к неформальному разговору о проблемах. Что в психологии людей надо поменять, чтобы они использовали хотя бы эти возможности изменить свою судьбу, которые им даются просто, без труда?
— Без труда ничего не дается.
— Ну, Сбербанк явно старается подтолкнуть своих людей к тому, чтобы они совершенствовались, менялись…
— Надо дать людям свободу выбора и свободу мысли. Наша главная задача — научить людей, дать им понимание того, как устроена основа успешного бизнеса, успешной жизни, самореализации. Ни в коем случае это нельзя делать насильственно.
Этого просто невозможно достичь насильственным путем. Надо их заинтересовать. Если люди увидят, что это эффективно, приемлемо для них, они поймут…
Наша задача — дать знания, создать интересную альтернативу. И сегодня у нас в Сбербанке подрастает поколение талантливых менеджеров. Я вижу это, был сейчас в Якутске, во Владивостоке, там очень сильная молодежь, 25-30 лет, зубастые, все уже знают, все понимают. Сто очков вперед нам дадут.
Я испытывал большое удовлетворение, глядя на них. Эта необходимая масса талантливой молодежи, которая сейчас накапливается, и мы им даем великолепные возможности в образовании. Вчера я встречался с ребятами, которые презентовали новые проекты, — среди них было четыре выпускника наших образовательных программ. Сидел и думал: это те, которые нас заменят. Такая радость (улыбается). Ребята, которые придут следом за нами, очень сильны и готовы принять от нас эстафетную палочку. Это очень важно.
— Скажите, эти ваши технологии развития людей, фабрику идей, программы обучения можно каким-то образом транспонировать на всю страну, чтобы построить инновационный процесс не в одном отдельном учреждении?
— Сто процентов.
Я глубоко в этом убежден. Почему мы организуем так много панелей, программ по поводу краудсорсинга? Потому что мы видим огромный потенциал применения этих технологий в государстве, на уровне субъектов Федерации, в муниципалитете.
Мало того, я не вижу им альтернатив!
Совершенно ответственно говорю, что если мы не будем сегодня в стране использовать краудсорсинговые технологии, то будем безбожно продуцировать ситуации а-ля Болотная площадь. Будем продуцировать собственную неэффективность.
— Сбербанк был явно советским учреждением, а теперь за уши втащен в XXI век. А какая отрасль осталась у нас в XX веке?
— Большинство. Кроме нескольких современных отраслей… Их очень немного, и ситуация более-менее на уровне только в тех, которые созданы недавно.
Сотовые операторы, например, — это наши сильные конкуренты, люди, у которых мы учимся технологиям. Наверное, ритейл – он еще не на самом высоком уровне у нас, но, тем не менее, сети и технология продаж – это очень сложный бизнес.
В обществе говорят «торгаши», но торговать в ларьке и в сети – разные вещи. Они применяют хорошие технологии. Но, к сожалению, таких примеров можно привести очень немного.
А в отстающих — все наши традиционные отрасли, почти все машиностроение, энергетика, лесная отрасль, газовая. Но самое неприятное — это отставание сферы госуправления. Самые главные инновации нужны прежде всего в управлении. Мы пережили старое представление о том, что управлять государством может кто угодно. Нет, не может.
Неуважение к труду менеджеров нам очень дорого обходится. Можно вырастить в стране тысячу самых талантливых физиков, математиков, химиков, но от этого мало что изменится, если над ними будут бесталанные управленцы.
Но вот если воспитать тысячу самых талантливых менеджеров и дать им возможность управлять ситуацией, то в государстве при необходимости будут самые талантливые физики, математики, пианисты, балерины.
— В интернете случилась истерика после ваших слов о стратах на Питерском форуме.
— Меня это позабавило. Заподозрить человека, который вложил столько сил в понимание слова «краудсорсинг»… Либо это кто-то отмодерировал, либо люди, которые на эту тему рассуждают, не очень обременены желанием думать.
Понятно, что моя задача на дискуссии — расшевелить людей. Там были очень интересные гости. Мне нужно было их растормошить, вытащить из них интересные суждения. Как это было сделать иначе, кроме как спровоцировать? Даже талантливый человек, если его не зажечь, может выглядеть очень блекло. А формат, когда есть только 5 минут на выступление, тяжелый. Чем больше знаний, тем тяжелее выдать сконцентрированную концепцию в течение нескольких минут.
Поэтому моя задача была спровоцировать, разжечь, чтобы публике, аудитории было интересно. И я старался это сделать. Если после шумихи в интернете кто-то сессию посмотрел — тоже неплохо.
Мне более интересно, что думают обо мне мои клиенты, ради которых я работаю в Сбербанке. Интересны и отрицательные мнения о том, где я недорабатываю.
Я много езжу и очень много критики выслушиваю от наших сотрудников, вот по итогам этой поездки составил для себя 5 листов выводов.
— У меня тоже есть критические наблюдения. Например, эффективно ли к аппарату электронной очереди приставлять специального работника, который объясняет людям, какие кнопки нажимать?
— В электронной очереди есть внешняя и внутренняя составляющие. Она дает нам множество поводов для анализа. Только кажется, что аппарат просто выдает жетончик: на самом деле по нему определяется количество клиентов, то, за чем именно они обращаются, за какими продуктами, сколько времени ждут обслуживания, сколько человек находится в очереди.
Это дает нам понимание, какие специальные системы менеджмента нужны, как рационально управлять загрузкой. Понимание того, в какие часы, дни и в каких точках она повышена. Исходя из этого мы выстраиваем графики рабочего времени. Человек же на первой линии не только помогает в пользовании техникой, но и занимается выявлением потребности клиента и продает.
— То есть электронная очередь, по сути, встроена в банковскую CRM?
— В какой-то степени, хотя скорее в MIS.
— Напоследок, Герман Оскарович, очень интересно, что вы считаете своим главным личным достижением в жизни и какую цель еще держите для себя впереди?
— У каждого человека есть одна главная цель в жизни, к которой он стремится подсознательно, — счастливое существование. И преступника за решеткой, и прокурора объединяет одно: они хотят быть счастливыми, хотя каждый по-своему.
Для меня главная цель — это жить в той системе координат, которая дает мне максимальную гармонию с самим собой. Это самое главное. Но это не то, чего можно достичь один раз и потом находиться в этом состоянии, — это всегда процесс и путь, это дао.
Сегодня мне задали вопрос молодые сотрудники банка, счастлив ли я. Счастье — это не статичное состояние, это динамика, стремление каждый день, каждую минуту своими действиями приближать это состояние. Очень важно чувствовать самого себя и делать как можно меньше такого, что удаляет тебя от системы координат твоей души.
И, конечно, нужно уметь отделять настоящие и ложные ценности. Наверное, это основное в жизни каждого человека.
Дмитрий БОЛОТОВ
ДЕЛА.ru
Восхищение властью. Дарья Провоторова – о конформизме россиян
В чём причина того, что российский народ так нетребователен к своей власти? Некоторые полагают, что причина – в особом русском менталитете, якобы русские вообще не способны существовать без «сильной руки». Однако другие исследователи считают «концепцию менталитета» антинаучной. Утверждения про «особый путь» России не подкрепляются фактами и, по сути, превращаются в орудие демагогии и пропаганды, призванной отвлечь общество от реальных проблем. Никакого неизменного «народного» менталитета не существует, все рассуждения, связанные с ним, лженаучны и иных целей, кроме снятия ответственности с тех, кто эту концепцию продвигает, не преследуют. Однако существуют историческая память, социальные нормы и ценности.
Чем же ценности и социальные нормы отличаются от менталитета? Тем, что они подвержены изменениям и не являются «пожизненным приговором».
Главные причины пассивности и политического бездействия населения – авторитарный образ мышления, катализатором которого всегда является угроза, реальная или воображаемая. Механизм, превращающий угрозы в политическую несвободу, – это и есть авторитарное мышление, вызванное страхом в сочетании с чувством беспомощности. Однако покорность населения требует большего, чем просто наличие грозного врага или угрозы, она требует чувства выученной беспомощности. Это состояние и выливается в политическую пассивность, заставляющую общество тяготеть к сильным лидерам-демагогам.
В 1950-е годы немецкий социолог Теодор Адорно положил начало исследованиям этого феномена и описал черты характера, являющиеся симптомами авторитарного образа мышления. Факторами такого мышления, по Адорно, являются 12 элементов, в их числе: ксенофобия, подчинение власти, потребность в гомогенизации общества (по расовой принадлежности, вероисповеданию, обычаям, традиционалистским взглядам), политическая и моральная нетерпимость, поддержка группового авторитета, пристрастие к теориям заговора, нетерпимость к неопределенности, восхищение силой и властью, иерархическое мышление, склонность к обвинению жертвы, утрата индивидуальной точки зрения, принятие вместо этого точки зрения лидеров и т.
Отсутствие чувства безопасности находится в центре внимания исследователей авторитаризма, ведь продолжительный страх подрывает стремление к свободе. Это может быть опасность теракта, экономическая неопределенность, внешняя угроза. Страх подрывает чувство солидарности и способности к сочувствию (а вместе с ним и доверие в обществе), допускает жестокость, угнетение и насилие. Страх является одним из основных, но не достаточным условием для возникновения авторитарного мышления, страх должен сочетаться с чувством беспомощности. Только когда оба этих фактора присутствуют, общества «сдвигаются» в сторону диктатуры. Психолог Мартин Селигман, директор Центра позитивной психологии Университета Пенсильвании, предложил термин «выученная беспомощность», описывающий феномен пассивности и бездействия, когда человек постоянно сталкивается с явлениями, которые он не может контролировать, что в конечном итоге приводит его к состоянию депрессии. Выученная беспомощность – инструмент авторитарной власти и первая предпосылка к разрушению общественного сопротивления.
Даже в малых дозах ежедневное воздействие репрессивных структур на экономическую, политическую, социальную среду влияет на массовое сознание и обеспечивает фундамент для подчинения граждан «неизбежным» приказам власти. Многие начинают верить, что их усилия не окажут никакого влияния, скажем, на результаты выборов, и это заставляет многих избирателей воздержаться от общественной активности, даже в тех ситуациях, когда их позиция может оказать существенное влияние на ситуацию. В некотором смысле состояние выученной беспомощности заставляет человека отказываться от личных устремлений, логично приводит к формированию «мышления выживания»: от всего сердца желать того, чтобы положение не ухудшилось, не предпринимая попыток для его улучшения. Но демократические режимы не могут существовать без политически активного населения и развитого гражданского общества.
Поведенческая модель выученной беспомощности объясняет, почему люди могут оставаться пассивными, даже прямо оказываясь жертвами несправедливости, насилия и коррупции.
«Фундаментальное чувство благополучия в решающей степени зависит от нашей способности осуществлять контроль над окружающей средой и осознания того, что мы это делаем», – пишет Селигман. Поэтому, когда рядовой избиратель или участник экономической деятельности чувствует, что у него нет контроля над окружающей обстановкой, он, как правило, играет пассивную роль. По-иному сказала об этом писатель Елизавета Александрова-Зорина: «Люди в России страдают комплексом жертвы: они верят, что от них ничего не зависит и что они ничего не способны изменить».
Слабость, зависимость от власти и страх населения являются проверенными инструментами любого успешного авторитарного лидера. Так процветают репрессивные режимы: автократы стараются убедить своих жертв в том, что любое сопротивление бесполезно. Поэтому даже небольшая победа над диктатором, даже символическое отступление сильного правителя может активизировать обессиленное население, вселяя надежду. Любая диктатура – пример общества, демонстрирующего выученную беспомощность, от нацистской Германии до КНДР и Туркменистана: граждане практически признали, что они ничего не контролируют, став пассивными и, следовательно, уязвимыми для манипуляций и контроля.
Смотри также
Время инфодемии. Дарья Провоторова – о теориях заговора
Агрессия по отношению к «проигравшим» (victim blaming) – ещё один симптом несвободного мышления. Как режимы, вызывающие жестокость и страдания, сохраняют общественную поддержку, как люди принимают нормы и законы, порождающие несчастья и страдания? Человеческий разум не выносит отсутствия контроля над окружающим миром и делает всё для того, чтобы избежать этого. В случае обвинения жертвы логика авторитарного мышления прослеживается ясно: психологически некомфортно искать недостатки в более могущественной силе, потому что в таком случае пришлось бы оспаривать её влияние. Атака на слабого помогает решить сразу несколько задач: оправдать собственное бездействие, отождествить себя с властью, сформировать представление о том, что жертва, должно быть, сделала что-то неправильно, а потому её участи можно избежать, избегая такого же поведения.
Современная культура побуждает нас думать о человеке как о личности, как о «свободном духе», который способен сделать собственный выбор
Признаком авторитарной модели мышления исследователи считают и так называемую дисфункциональную лояльность, связываемую со стокгольмским синдромом.
Термин «стокгольмский синдром» используется, когда жертвы защищают то, что нельзя оправдать: собственное угнетение, насилие в семье, диктатуру. Такое поведение вызвано страхом и зависимостью, отождествление с агрессором становится стратегией выживания, если побег невозможен. Жертва винит себя, внешние силы, но не винит агрессора, испытывая к нему благодарность даже за малейшие гуманные жесты. Та же схема воспроизводится на уровне всего общества. Подобно тому, как заложники не ищут вины агрессора, угнетенные общества направляют гнев на тех, кого можно обвинить: других жертв угнетения, назначенных «козлов отпущения», друг на друга или на внешние силы, нападающие на руководителей государства.
Ключевым элементом авторитарного мышления является восприятие свободы как роскоши: во главу угла ставится, например, снижающийся уровень благосостояния, а не неопределенные возможности, предоставляемые иллюзорной свободой. Возникает нисходящая спираль: прогресс и процветание становятся всё более призрачными, основные потребности становятся всё более насущными, а свобода кажется недостижимой роскошью.
Когда закон – это воля диктатора, он заменяет мораль как мерило правильного и неправильного. Люди ищут оправдания подчинению сильным, они хотят не выбора, а неизбежности, убеждая в этом других. Один из способов избавиться от дискомфорта – защита, заменяющая моральные принципы необходимостью следовать приказам и законам. В такой ситуации возникает проблема утраты доверия между гражданами, исчезают горизонтальные общественные связи. Горизонтальные связи – необходимое условие для функционирования гражданского общества, жертвы угнетения изолированы друг от друга и лишены стимула к самоорганизации.
Когда и если обеспечить экономическое процветание становится невозможным, авторитарные лидеры выкидывают из рукава новую карту: разговоры об угрозе безопасности. Диктатор всегда может рассчитывать на продление своей легитимности посредством угроз, даже когда угрозы эти придуманы им самим. Именно такой метод в почёте у кремлёвских властей, это идеология «осажденной крепости» и конспирологических теорий о «заговоре против России».
Авторитарное мышление может глубоко укорениться в обществе, но это обстоятельство всё же лишь один из способов восприятия мира, а не приговор. Истории известны примеры того, как граждане бросали вызов авторитарной власти и меняли её. Более того, современная западная культура побуждает нас думать о человеке как о личности, как о «свободном духе», который способен сделать собственный выбор. Эта тенденция улавливается даже в некоторых странах с самыми «строгими» режимами.
Дарья Провоторова – блогер, Санкт-Петербург
Высказанные в рубрике «Блоги» мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
Какой смысл в свободе слова, когда нет свободы мысли?
У вас есть свобода высказывать свое мнение, верно?
Ну, не совсем так. Позволь мне объяснить.
То, как вы говорите, зависит от того, как вы думаете. То есть ваш мыслительный процесс отражается в том, как вы выражаете и общаетесь с помощью языка. Поэтому, чем более вы свободомыслящий человек, тем больше ваша речь будет отражать ваш ум.
Наоборот, чем больше манипулируют вашим мышлением, тем меньше вы сможете высказывать свое мнение, потому что в некотором смысле оно не твой .
Насколько, по-твоему, ты на самом деле вольнодумец? Большинство людей немногое: их идеи и мнения по самым важным вопросам жизни не проистекают из их собственного опыта и понимания, а являются результатом их социальной обусловленности. Другими словами, они были запрограммированы принимать и следовать догмам, навязанным им другими через — и это лишь несколько примеров — через школу, религию и средства массовой информации.
Итак, еще раз, подумайте вот о чем: если ваше мышление контролируется и ограничивается крошечными ментальными рамками, какой свободой слова вы на самом деле обладаете?
Свобода слова бессмысленна без свободы мысли
Каждый может свободно высказывать все, что приходит ему в голову, но что в этом хорошего, если, например, все, что приходит, — это вздор, возникающий из слепой веры? Другими словами, какой смысл в свободе слова, когда нет свободы мысли ?
Действительно, свобода слова бессмысленна, если речь не питается свободной творческой мыслью.
Тем не менее, нас обманули, думая, что у нас есть свобода слова, те, кто хочет манипулировать нами для своей выгоды, такие как политики, священники и экономическая элита — те, кто готов на все, чтобы остаться в позиции власти. И как лучше всего это сделать? Держит нас немыми и послушными, в то время как мы на самом деле верим, что обладаем знанием и свободой. И чем больше мы верим, что мы свободны, тем больше мы остаемся в тюрьме, которую даже не можем видеть, — в ментальной тюрьме с невидимыми решетками. Не зная о нашем рабстве, как мы можем искать свободы?
Переосмысление свободы
Многим из нас нравится думать, что мы полностью свободны, как если бы мы были полностью автономными существами, отделенными от условий окружающей среды, в которых мы находимся. В действительности мы все связаны законами природы и влияние бесчисленных социальных и культурных сил, формирующих нас с того дня, как мы родились, или даже раньше, с того самого момента, как мы были зачаты в утробе матери.
Следовательно, наши мнения и идеи не могут быть полностью оригинальными, так как они во многом формируются средой, в которой мы существуем. Говорят, что даже Ньютон, один из величайших мыслителей своего времени, произнес следующие слова: «Если бы я увидеть дальше, чем другие, это стоя на плечах гигантов». Но, хотя на наш образ мышления сильно влияет наше окружение, вопрос в том, насколько он стал догматическим. Открыто ли оно для изменений, готово ли оно адаптироваться к поступающей информации, или же оно жестко, ограничено системой убеждений, мешающей нам стать более сознательными и разумными существами?
Правда в том, что разум большинства людей не готов к испытаниям и, следовательно, к изменениям. Он замкнут, жертва своих привычек и социальных условий, неуверенный и пассивный, готовый выполнять приказы, неспособный критически мыслить и решать проблемы. Конечно, как я упоминал ранее, истеблишменту нравится такой тип ума, потому что первый может легко одурачить его и манипулировать им в своих корыстных интересах.
Истеблишмент не любит думающих людей и изо всех сил старается подавить их интеллект, потому что свободомыслие — это самый революционный акт, способный перевернуть мир с ног на голову и изменить весь общественный строй, каким мы его знаем.
Только когда мы станем свободомыслящими личностями, мы сможем обладать настоящей свободой слова, и пока мы не научимся думать самостоятельно, наши голоса не смогут принести позитивные изменения, в которых так остро нуждается наш мир.
Свобода слова | Американский союз гражданских свобод
Номер 10
Свобода слова, прессы, ассоциаций, собраний и петиций — этот набор гарантий, защищенный Первой поправкой, включает в себя то, что мы называем свободой выражения мнений . Верховный суд написал, что эта свобода является «матрицей, неотъемлемым условием почти любой другой формы свободы». Без него другие основные права, такие как право голоса, зачахнут и умрут.
Но, несмотря на «привилегированное положение» в нашей конституционной иерархии, приверженность нации свободе слова подвергалась испытаниям снова и снова.
Особенно во времена национального стресса, такого как война за границей или социальные потрясения дома, люди, пользующиеся своими правами Первой поправки, подвергались цензуре, штрафам и даже заключению в тюрьму. Те, у кого были непопулярные политические идеи, всегда несли основную тяжесть правительственных репрессий. Это было во время Первой мировой войны — вряд ли это древняя история — человека могли посадить в тюрьму только за распространение антивоенных листовок. Из этих ранних дел развился современный закон о Первой поправке. Много борьбы и много случаев спустя наша страна является самой защищающей речь страной в мире.
Путь к свободе был долгим и трудным. Потребовалось почти 200 лет, чтобы установить твердые конституционные ограничения власти правительства по наказанию за «крамольные» и «подрывные» выступления. Многие люди пострадали на этом пути, например лидер профсоюзов Юджин В. Дебс, который был приговорен к 10 годам тюремного заключения в соответствии с Законом о шпионаже только за то, что сказал митингующим мирным рабочим понять, что они «пригодны для чего-то лучшего, чем рабство и пушечное мясо».
.» Или Сидни-стрит, заключенная в тюрьму в 1969 году за то, что сожгла американский флаг на углу улицы Гарлема в знак протеста против расстрела борца за гражданские права Джеймса Мередита. (см. вставку)
ПЕРВАЯ ПОПРАВКА ИГНОРИРУЕТСЯРанние американцы пользовались большей свободой по сравнению с гражданами других стран. Тем не менее, оказавшись у власти, даже создатели Конституции были виновны в нарушении Первой поправки, которую они недавно приняли. В 1798 году, во время франко-индейской войны, Конгресс принял Закон об иностранцах и подстрекательстве к мятежу, согласно которому публикация «любых ложных, скандальных и злонамеренных статей» против правительства считалась преступлением. Он использовался тогдашней доминирующей партией федералистов для судебного преследования видных редакторов республиканских газет в конце 18 века.
На протяжении 19-го века законы о подстрекательстве к мятежу, преступной анархии и преступном сговоре использовались для подавления выступлений аболиционистов, религиозных меньшинств, суфражисток, профсоюзных организаторов и пацифистов.
В Вирджинии до Гражданской войны, например, любой, кто «устно или письменно утверждает, что владельцы не имеют права собственности на рабов», приговаривался к одному году тюремного заключения.
В начале 20 века было не намного лучше. В 1912 году феминистка Маргарет Сэнгер была арестована за чтение лекции о контроле над рождаемостью. Профсоюзные собрания были запрещены, а суды регулярно выносили судебные запреты на забастовки и другие трудовые протесты. Нарушителей приговорили к тюремному заключению. Мирные протестующие против вступления США в Первую мировую войну были заключены в тюрьму за выражение своего мнения. В начале 1920-х годов многие штаты запретили вывешивание красных или черных флагов, символов коммунизма и анархизма. В 1923 году писатель Аптон Синклер был арестован за попытку прочесть текст Первой поправки на профсоюзном митинге. Многие люди были арестованы только за членство в группах, которые правительство считало «радикальными». Именно в ответ на эксцессы этого периода в 1920 году был основан ACLU.
ВЕРХОВНЫЙ СУД И ПЕРВАЯ ПОПРАВКА
В ранний период существования нашей страны суды почти всегда враждебно относились к правам политических меньшинств, закрепленным в Первой поправке; Вопросы свободы слова даже не доходили до Верховного суда до 1919 года, когда в деле Шенк против США суд единогласно оставил в силе обвинительный приговор члену Социалистической партии за рассылку антивоенных листовок мужчинам призывного возраста. Поворотный момент наступил несколько месяцев спустя в деле Abrams v.
С тех пор право на свободу самовыражения становилось все более защищенным — вплоть до 1950-х годов и маккартизма. Верховный суд стал жертвой менталитета охоты на ведьм того периода, серьезно ослабив критерий «явной и реальной опасности», постановив, что ораторы могут быть наказаны, если они выступают за свержение правительства — даже если опасность такого события была и незначительной, и удаленный.
Наконец, в 1969 году в деле Бранденберг против Огайо Верховный суд отменил обвинительный приговор члену Ку-клукс-клана и установил новый стандарт: речь может быть подавлена только в том случае, если она предназначена, и может привести к, «Неизбежное противоправное действие». В противном случае даже высказывания, пропагандирующие насилие, защищены. Стандарт Бранденберга преобладает сегодня.
ЧТО ВКЛЮЧАЕТ «ЗАЩИЩЕННАЯ РЕЧЬ»?
Защита Первой поправки не ограничивается «чистой речью» — книгами, газетами, листовками и митингами. Он также защищает «символическую речь» — невербальное выражение, целью которого является передача идей.
Правительство может ограничить некоторые виды защищенной речи, наложив ограничения «по времени, месту и способу». Чаще всего это делается путем получения разрешений на собрания, митинги и демонстрации. Но в разрешении не может быть необоснованно отказано, и в нем не может быть отказано на основании содержания выступления. Это было бы так называемой дискриминацией точки зрения — и , что является неконституционным.
Когда акция протеста переходит от речи к действию, правительство может вмешаться более агрессивно.
СВОБОДНОЕ СЛОВО ДЛЯ НЕНАВИСТНИКОВ?
ACLU часто оказывался в центре споров из-за защиты прав на свободу слова групп, извергающих ненависть, таких как Ку-клукс-клан и нацисты. Но если бы защищались только популярные идеи, нам не понадобилась бы Первая поправка. История учит, что первая цель правительственных репрессий никогда не бывает последней. Если мы не встанем на защиту прав на свободу слова самых непопулярных среди нас, даже если их взгляды противоречат самой свободе, за которую выступает Первая поправка, тогда ничья свобода не будет в безопасности. В этом смысле все права Первой поправки «неделимы».
Цензура так называемого языка ненависти также противоречит долгосрочным интересам наиболее частых жертв ненависти: расовых, этнических, религиозных и сексуальных меньшинств.
В то же время свобода слова не препятствует наказанию за действия, которые запугивают, преследуют или угрожают другому человеку, даже если используются слова. Телефонные звонки с угрозами, например, не защищены Конституцией.
РЕЧЬ И НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ
Верховный суд признал заинтересованность правительства в сохранении в секрете некоторой информации, такой как размещение войск во время войны. Но на самом деле суд никогда не оставлял в силе судебный запрет на выступления по соображениям национальной безопасности. Из этого исторического факта можно извлечь два урока. Во-первых, количество выступлений, которые могут быть сокращены в интересах национальной безопасности, очень ограничено.
В 1971 году публикация «Документов Пентагона» в New York Times выдвинула на первый план противоречивые требования свободы слова и национальной безопасности. В прессу просочились документы Пентагона, объемная секретная история и анализ участия страны во Вьетнаме. Когда Times проигнорировала требование правительства о прекращении публикации, все было готово для принятия решения Верховным судом. В знаменательном деле США против New York Times суд постановил, что правительство не может посредством «предварительного ограничения» блокировать публикацию любого материала, если только оно не сможет доказать, что это «несомненно» приведет к «прямому, немедленному и непоправимый» вред нации. Это правительство не смогло доказать, и общественность получила доступ к жизненно важной информации по вопросу огромной важности.
Согласно Первой поправке «право общественности знать» имеет важное значение для ее способности в полной мере участвовать в демократическом процессе принятия решений. Как показывает дело с документами Пентагона, заявления правительства о «национальной безопасности» всегда должны тщательно проверяться, чтобы убедиться в их обоснованности.
НЕЗАЩИЩЕННОЕ ВЫРАЖЕНИЕ
Верховный суд признал несколько ограниченных исключений из защиты Первой поправкой.
- В Чаплинский против Нью-Гэмпшира (1942) Суд постановил, что так называемые «боевые словечки… которые одним своим произнесением наносят ущерб или имеют тенденцию к немедленному нарушению общественного порядка», не защищены. Это решение было основано на том, что боевые слова имеют «незначительную социальную ценность как шаг к истине».
- В деле New York Times Co. против Салливана (1964 г.) Суд постановил, что клеветнические ложные сведения о государственных должностных лицах могут быть наказаны — , только если обиженное должностное лицо может доказать, что ложные сведения были опубликованы с «действительным злым умыслом», т.
- Юридически «непристойные» материалы исторически исключались из сферы защиты Первой поправки. К сожалению, относительно узкое исключение в отношении непристойности, описанное ниже, было злоупотреблено государственными органами и частными группами влияния. Сексуальное самовыражение в искусстве и развлечениях является и исторически было самой частой целью крестовых походов цензуры, начиная от классического романа Джеймса Джойса « Улисс» и заканчивая фотографиями Роберта Мэпплторпа.
В 1973 Miller v. California , суд установил три условия, которые должны присутствовать, если произведение считается «юридически непристойным». Он должен 1) апеллировать к похотливому (позорному, болезненному) интересу среднего человека к сексу; 2) изображать сексуальное поведение «явно оскорбительным образом», как это определено общественными стандартами; и 3) в целом не имеют серьезной литературной, художественной, политической или научной ценности.
ТРИ ПРИЧИНЫ, ПОЧЕМУ
СВОБОДА СЛОВА
НЕОБХОДИМА ДЛЯ СВОБОДНОГО ОБЩЕСТВАЭто основа самореализации. Право выражать свои мысли и свободно общаться с другими подтверждает достоинство и ценность каждого члена общества и позволяет каждому человеку полностью реализовать свой человеческий потенциал. Таким образом, свобода самовыражения является самоцелью и как таковая заслуживает максимальной защиты со стороны общества.
Это жизненно важно для достижения и развития знаний и поиска истины. Выдающийся писатель XIX века и гражданский либертарианец Джон Стюарт Милль утверждал, что просвещенное суждение возможно только в том случае, если человек рассматривает все факты и идеи из любого источника и проверяет свои собственные выводы с противоположными точками зрения.
Это необходимо для нашей системы самоуправления и дает американскому народу «контролирующую функцию» против правительственных излишеств и коррупции. Если американский народ должен быть хозяином своей судьбы и своего избранного правительства, он должен быть хорошо информирован и иметь доступ ко всей информации, идеям и точкам зрения. Массовое невежество является питательной средой для угнетения и тирании.
ACLU: ПОСТОЯННЫЙ БОРЬБА ЗА СВОБОДНОЕ СЛОВО
Американский союз гражданских свобод принимал участие практически во всех знаковых делах о нарушении Первой поправки, которые дошли до Верховного суда США, и по-прежнему привержен делу сохранения свободы самовыражения каждого человека. В 1980-х годах мы защищали право артистов и артистов исполнять и создавать произведения искусства без государственной и частной цензуры.
В Вирджинии до Гражданской войны, например, любой, кто «устно или письменно утверждает, что владельцы не имеют права собственности на рабов», приговаривался к одному году тюремного заключения.
Возникают новые вопросы и возвращаются старые. Должно ли сжигание флага быть преступлением? А как насчет государственной или частной цензуры произведений искусства, затрагивающих такие деликатные вопросы, как религия или сексуальность? Должен ли Интернет подвергаться какой-либо форме государственного контроля? Как насчет наказания студентов колледжей, которые придерживаются расистских или сексистских взглядов? При ответе на эти вопросы нам следует руководствоваться историей и основными ценностями Первой поправки.
U.S. Хотя обвинительный приговор обвиняемому в соответствии с Законом о шпионаже за распространение антивоенных листовок был оставлен в силе, два особых мнения легли в основу нашего современного закона о Первой поправке. Судьи Оливер Венделл Холмс и Луис Д. Брандейс утверждали, что выступление может0009 может быть наказан только , если это представляет «явную и непосредственную опасность» неминуемого вреда. По их словам, простая политическая пропаганда защищена Первой поправкой. В конце концов, эти судьи смогли убедить большинство суда принять «критерий явной и реальной опасности». 
В результате многие политические активисты были привлечены к ответственности и заключены в тюрьму просто за пропаганду коммунистической революции. Требования к присяге на лояльность для государственных служащих были сохранены; тысячи американцев потеряли работу на основании надуманных доказательств, предоставленных тайными свидетелями.
В свои 19Решением 69 по делу Тинкер против Де-Мойна суд признал право учащихся государственных школ носить черные нарукавные повязки в знак протеста против войны во Вьетнаме. В 1989 г. (дело Техас против Джонсона) и снова в 1990 г. (дело США против Эйхмана) Суд отменил правительственные запреты на «осквернение флага». Другие примеры охраняемой символической речи включают произведения искусства, слоганы на футболках, политические значки, тексты песен и театральные представления. 
Политические протестующие имеют право пикетировать, распространять литературу, скандировать и вовлекать прохожих в дебаты. Но они не имеют права блокировать входы в здания или физически притеснять людей.
Мы не должны давать правительству право решать, какие мнения ненавистны, поскольку история учит нас, что правительство более склонно использовать эту власть для судебного преследования меньшинств, чем для их защиты. Как выразился один федеральный судья, терпимость к ненавистническим высказываниям — это «лучшая защита, которую мы имеем против любого режима нацистского типа в этой стране».
Во-вторых, правительство исторически злоупотребляло понятием «национальная безопасность», чтобы защитить себя от критики и воспрепятствовать публичному обсуждению противоречивой политики или решений.
е. : «знание того, что утверждение было ложным, или с безрассудным игнорированием того, было ли оно ложным или нет». Наказуемы и другие виды «клеветнических заявлений». 
Попытки применить «тест Миллера» продемонстрировали невозможность сформулировать точное определение непристойности. Судья Поттер Стюарт однажды произнес знаменитую остроту по этому поводу: «Я узнаю это, когда увижу». Но дело в том, что исключение непристойности в Первой поправке очень субъективно и практически провоцирует злоупотребления со стороны правительства. 
Поэтому все точки зрения — даже «плохие» или социально вредные — должны быть представлены на «рынке идей» общества.