Убеждение это в философии: Убеждение | Понятия и категории

5) обработка персональных данных членов (участников) общественного объединения или религиозной организации осуществляется соответствующими общественным объединением или религиозной организацией, действующими в соответствии с законодательством Российской Федерации, для достижения законных целей, предусмотренных их учредительными документами, при условии, что персональные данные не будут распространяться без согласия в письменной форме субъектов персональных данных;

6) обработка персональных данных необходима для установления или осуществления прав субъекта персональных данных или третьих лиц, а равно и в связи с осуществлением правосудия;

(см. текст в предыдущей редакции)

(см. текст в предыдущей редакции)

8) обработка персональных данных осуществляется в соответствии с законодательством об обязательных видах страхования, со страховым законодательством;

(см. текст в предыдущей редакции)

9) обработка персональных данных осуществляется в случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации, государственными органами, муниципальными органами или организациями в целях устройства детей, оставшихся без попечения родителей, на воспитание в семьи граждан;

(см. текст в предыдущей редакции)

3. Обработка персональных данных о судимости может осуществляться государственными органами или муниципальными органами в пределах полномочий, предоставленных им в соответствии с законодательством Российской Федерации, а также иными лицами в случаях и в порядке, которые определяются в соответствии с федеральными законами.

(см. текст в предыдущей редакции)

Открыть полный текст документа

Сциентизм и анти-сциентизм | Официальный сайт Кабардино-Балкарского Государственного Университета им. Х.М. Бербекова

Суть проблемы

 В связи с неоспоримым усилением роли науки в современном обществе встает вопрос о том, благо ли это для человечества или нет. По этому вопросу в философии сложились два основных подхода: сциентизм и анти-сциентизм.

Сциентизм (от лат. scientia – знание, наука) – это направление, рассматривающее научное знание как наивысшую культурную ценность и определяющий фактор ориентации человека в мире. Сциентизм наиболее отчетливо проявляется в философии позитивизма. Анти-сциентизм занимает противоположную позицию. Он разделяется представителями экзистенциализма, Франкфуртской школы и др.

Сразу же оговорим, что проблему «сциентизм – анти-сциентизм» нельзя понимать упрощенно, думая, что сциентизм выступает за науку, а анти-сциентизм – против науки. Никакой человек в здравом уме не станет отрицать достижения науки, ее значение для развития общества. Равным образом никто не станет оспаривать определенные негативные последствия возрастания роли науки в жизнедеятельности общества. Проблема эта гораздо более сложная. Ее суть довольно точно сформулировал известный русский философ Н. Бердяев. Он отмечал, что «никто серьезно не сомневается в ценности науки. Наука – неоспоримый факт, нужный человеку. Но в ценности и нужности научности можно сомневаться. Наука – и научность – совсем разные вещи. Научность есть перенесение критериев науки на другие области духовной жизни, чуждые науки. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно». Здесь следует оговорить, что под научностью Бердяев подразумевал сциентизм. Таким образом, речь идет о пределах и возможностях науки в жизни человека и общества.

Как это часто бывает с философскими проблемами, многие люди (можно даже уверенно сказать – подавляющее большинство) думают, что проблема «сциентизм – анти-сциентизм» это нечто далекое от их реальной жизни, насущных проблем. На самом же деле, это одна из проблем, с которой ежедневно сталкиваются все люди всех современных обществ, независимо от того, знают ли они об этом или нет. К примеру, школы, а заодно и родители должны делать мучительный выбор, что должны изучать школьники – родной язык, национальную культуру или же новые информационные технологии? На все дисциплины, увы, не хватает времени, школьники и так перегружены. А вузы должны решать, чем они должны заниматься – формировать из студентов граждан, личностей, как это раньше делали классические университеты, или же учить их навыкам успешной карьеры, как это стали делать современные университеты. Делать и то, и другое одновременно невозможно – они требуют различных парадигм образования. Нетрудно увидеть, что практически в каждом человеке мучительно борются сциентистские и анти-сциентистские стремления (аргументы).

Сциентизм и анти-сциентизм: сравнительный анализ

Чтобы понять суть расхождений между сциентизмом и анти-сциентизмом, рассмотрим вкратце, как они оценивают (1) место науки в познавательной деятельности человека, (2) место науки в культуре в целом и (3) тип формируемой ими личности.

(1) Место науки в познавательной деятельности человека.

Сциентизм, не оспаривая того обстоятельства, что ненаучные виды познания в свое время сыграли важнейшую роль в развитии человечества, вместе с тем утверждает, что в современных условиях научное познание является главным и основным способом получения знания и что другие виды познавательной деятельности не способны стать ему серьезной альтернативой. Наиболее ярко эта позиция отразилась в учении основателя позитивизма О. Конта. В развитии знания он выделял три стадии: теологическую, метафизическую и позитивную (научную). Научное знание – высшая форма знания. Поэтому сциентизм скептически относится к ненаучным видам познания.

Анти-сциентизм считает неправомерным развивать научное познание в ущерб другим видам познания. По мнению его приверженцев, ненаучные виды познания не менее эффективны и результативны, чем научное познание. Наиболее последовательно и аргументированно эту точку зрения обосновывает американский философ П. Фейерабенд. Он подчеркивает, что неправомерно сравнивать различные виды познавательной деятельности по их достижениям. Фейерабенд говорит, что споры о том, какой из них является наиболее эффективным и продуктивным, носят схоластический характер – одни виды познания преуспели в познании одних явлений, а другие – в познании других. Он констатирует: «Мы обязаны науке невероятными открытиями. Научные идеи проясняют наш дух и улучшают нашу жизнь. В то же время наука вытесняет позитивные достижения более ранних эпох и вследствие этого лишает нашу жизнь многих возможностей. Сказанное о науке справедливо и в отношении известных нам сегодня мифов, религий, магических учений. В свое время они также приводили к невероятным открытиям, также решали проблемы и улучшали жизнь людей. Нельзя забывать, сколькими изобретениями мы обязаны мифам! Они помогли найти и сберечь огонь; они обеспечили выведение новых видов животных и растений, и часто более успешно, чем это делают современные научные селекционеры; они способствовали открытию основных фактов астрономии и географии и описали их в сжатой форме; они стимулировали употребление полученных знаний для путешествий и освоения новых континентов; они оставили нам искусство, которое сравнимо с лучшими произведениями западноевропейского искусства и обнаруживает необычайную техническую изощренность; они открыли богов, человеческую душу, проблему добра и зла и пытались объяснить трудности, связанные с этими открытиями; они анализировали человеческое тело, не повреждая его, и создали медицинскую теорию, из которой мы еще и сегодня можем многое почерпнуть. При этом люди далекого прошлого совершенно точно знали, что попытка рационалистического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание. В сравнении с этими достижениями наука и связанная с ней рационалистическая философия сильно отстают, однако мы этого не замечаем». Фейерабенд подчеркивает, что «имеется много способов бытия-в-мире, каждый из которых имеет свои преимущества и недостатки, и что все они нужны для того, чтобы сделать нас людьми в полном смысле слова и решить проблемы нашего совместного существования в этом мире».

В силу сказанного, оптимальным вариантом, по его мнению, является анархический принцип «все дозволено». Здесь важно иметь в виду, что Фейерабенд выступает не против научного знания, а против методологического принуждения. Показательно название его работы: «Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания». Он заключает, что «разделение науки и не науки не только искусственно, но и вредно для развития познания. Если мы действительно хотим понять природу, если мы хотим преобразовать окружающий нас физический мир, мы должны использовать все идеи, все методы, а не только небольшую избранную их часть».

         (2) Место науки в культуре в целом.

Наука, как известно, компонент культуры. Культура в целом есть способ бытия человека в мире. В этом смысле она предназначена для самоопределения человека в мире, есть фактор ориентации человека в мире. В Новое время на фоне достижений науки сложилось мнение о том, что вся общественная жизнь должна быть «переведена» на научные основания. Еще Ф. Бэкон мечтал об обществе, функционирующем главным образом на основе достижений науки. Впоследствии многие философские направления разделяли эти убеждения. Таким образом, сциентизм считает, что из всех компонентов культуры (морали, религии, искусства, науки и др.) важнейшим и определяющим в современном обществе является наука.

Анти-сциентизм утверждает, что снижение роли других компонентов культуры чрезвычайно пагубно сказывается на жизни человека и общества. Его представители убеждены, что наука не способна заменить их, что попытки перевести их на научные основания обречены и, более того, приведут к их деградации. К примеру, не оспаривая достижения науки, анти-сциентизм отмечает, что, несмотря на все эти достижения, человечество отнюдь не стало счастливее. Напротив, самочувствие людей и человечества в целом заметно ухудшилось, по крайней мере, большинство людей смотрит в будущее отнюдь не с оптимизмом. Следовательно, наука способна решить отнюдь не все проблемы человека. Более того, утверждают приверженцы анти-сциентизма, наиболее важные проблемы человека решаются отнюдь не наукой, а другими компонентами культуры.

 (3) Тип формируемой ими личности.

Сциентизм уверен, что наука формирует человека с рациональным, здравым взглядом на мир, основанным на научных знаниях, и вытесняет прежние фундаменталистские, мистические, мракобесные воззрения.

Анти-сциентизм утверждает, что наука формирует «одномерного человека» (Г. Маркузе), человека с однобокими взглядами, не признающего никаких ценностей, кроме прагматизма. Его сторонники говорят, что наука, лишенная социокультурных ориентиров, утрачивает гуманистические ценности и идеалы. Об этом говорит то обстоятельство, что многие ученые участвуют в антигуманных экспериментах, создании различных видов оружий массового уничтожения и т.д.

Что делать?

Не надо быть философом, чтобы понимать, что в идеале желательно совместить ценности и позитивные элементы всех компонентов культуры. Однако в реальной жизни приходится чем-то жертвовать. В этом смысле под сциентизмом можно понимать направление, которое считает, что усиление роли науки в жизни человека и общества даже за счет снижения роли других компонентов культуры является меньшим злом, чем усиление роли других компонентов культуры в ущерб науке. Анти-сциентизм, напротив, убежден в том, что усиление роли науки в ущерб другим компонентам культуры приносит больше зла.

Нетрудно заметить, что рациональное зерно есть в аргументах сторонников как сциентизма, так и анти-сциентизма. Борьба между ними является отражением проблемы неоднозначности вектора развития современного общества (человечества). Нам (современному человечеству) предстоит сделать чрезвычайно болезненный мировоззренческий, а, следовательно, философский выбор. Задача философии состоит в том, чтобы обосновать преимущества и недостатки того или иного мировоззренческого выбора, а мировоззренческий выбор всегда делают не философы, а само общество (человечество).

Автор:

Кочесоков Роберт Хажисмелович

Мнение: писатель, предсказавший тоталитаризм — BBC News Русская служба

24 ноября 2014

Автор фото, ALAMY

Федор Достоевский еще в XIX веке писал о людях, оправдывавших убийство во имя идеи. Вот почему этот классик мировой литературы всегда оставался актуальным — и во времена возникновения тоталитарных режимов ХХ века, и в наше время глобальной войны с терроризмом, считает философ и писатель Джон Грей.

Когда Достоевский писал о том, как идеи способны менять человеческую жизнь, он знал, о чем говорит.

Он родился в 1821 году и уже в 27 лет примкнул к обществу петрашевцев, целью которого было осуществление переворота в России. Петрашевцы были под сильным влиянием социалистических теорий французских утопистов.

Среди членов этого тайного кружка был агент полиции, и об идеях революционеров стало известно властям.

В апреле 1849 года писатель в числе многих петрашевцев был арестован и провёл 8 месяцев в камере Петропавловской крепости. В результате долгого расследования петрашевцы были обвинены в намерении распространять подрывную пропагандистскую литературу и приговорены к расстрелу.

Это наказание было заменено ссылкой и каторжными работами, но прежде осужденным пришлось пережить весь ужас инсценированной казни.

22 декабря 1850 года 20 членов антиправительственного кружка Михаила Петрашевского, среди которых был и 28-летний Федор Достоевский, в погребальных саванах были привезены на петербургский Семеновский плац.

Казнь двух нигилистов в 1880 году в Санкт-Петербурге

Осужденным был оглашен смертный приговор, после чего священник призвал их к раскаянию. Около 10 минут ожидания раскаяния результатом не увенчались, и была отдана команда: «К заряду!»

Но в последний момент раздался барабанный бой, и солдаты опустили ружья. На плац ворвалась карета, из которой вышел офицер, объявивший царское помилование всем. Смертный приговор был заменен каторгой.

Достоевский получил четыре года каторжных работ в Омске, после чего был отправлен рядовым в 7-й Сибирский линейный батальон в Семипалатинск.

В 1860 году Достоевский вернулся в Петербург, но негласное наблюдение за ним не прекращалось до середины 1870-х годов.

Период каторги и военной службы сильно изменил писателя. Но Достоевский не отказался от своего убеждения в том, что российское общество должно серьезно измениться. Он продолжал верить в то, что система крепостного права была глубоко аморальна, и до конца своих дней терпеть не мог земскую аристократию.

Но его глубокие переживания в тот момент, когда он, по его собственному убеждению, оказался на грани смерти, позволили ему иначе взглянуть на время и историю. Много лет спустя он писал, что не может вспомнить, когда еще он был так счастлив, как в тот день.

Достоевский осознал тогда, что человеческая жизнь – это вовсе не движение от отсталого прошлого к лучшему будущему, во что он верил в молодости. Он понял, что каждый человек в любой момент времени стоит на грани вечности. В результате этого откровения Достоевский все меньше доверял идеологии прогресса, которая так влекла его в молодости.

Приговор нигилизму

С особым презрением он относился к идеям, циркулировавшим в среде петербургской интеллигенции, когда он вернулся в столицу из сибирской ссылки. Новое поколение русских интеллектуалов находилось под сильным влиянием европейских философов. Французский материализм, немецкий гуманизм и английский утилитаризм смешались в России в присущую только этой стране идеологию, получившую название «нигилизм».

Актриса Ив Белтон в роли Марии в постановке Би-би-си «Бесов» Ф. Достоевского, 1969 год

Мы привыкли считать нигилистов людьми, которые ни во что не верят. Но русские нигилисты 1860-х годов были совсем другими. Они ревностно верили в науку и мечтали разрушить религиозные и нравственные традиции, которыми человечество руководствовалось в прошлом. Это, по их убеждению, было необходимо для построения нового, лучшего мира. В наше время огромное множество людей придерживается похожих убеждений.

Приговор Достоевского нигилизму содержится в его романе «Бесы». Сразу после публикации в 1872 году этот роман был обвинен критиками в назидательности. Без сомнений, автор стремился показать в нем пагубность идей, которыми были увлечены его современники.

Но история, рассказанная Достоевским в «Бесах» — это также и черная комедия, жестокое в своем сарказме описание высоколобых интеллектуалов, играющих в революционные идеи и абсолютно не понимающих при этом, что представляет собой революция на практике.

Сюжет романа представляет собой версию реальных событий, разворачивавшихся, когда Достоевский писал эту книгу.

В 1872 году швейцарское правительство выдало России Сергея Нечаева, нигилиста и основателя общества «Народная расправа», обвиненного в убийстве студента.

В «Народной расправе» Нечаев пользовался правами диктатора, тре­бовавшего беспрекословного подчинения. Сочиненный им «Катехизис революционера» утверждал, что любые средства, включая убийства и шантаж, могут использоваться во имя революции.

Студент Иван Иванов подверг сомнению революционные тезисы Сергея Нечаева, хотел выйти из организации и поэтому был убит.

Достоевский предположил, что отказ от морали и нравственности во имя идеи свободы приведет к тирании, которой еще не знала история.

Один из героев романа «Бесы» признается: «Я запутался в собственных данных, и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом».

Трудно найти лучшее описание того, что произошло в России полвека спустя в результате большевистской революции. Ее лидер Владимир Ленин критиковал Нечаева за излишнее увлечение индивидуальным террором, но восхищался его готовностью пойти на любое преступление, если оно служило делу революции.

Диагноз

Но, как и предсказывал Достоевский, использование бесчеловечных методов ради достижения новой свободы привело к репрессиям, куда более ужасным, чем несколько театральные жестокости царской России.

Актер Джон Симм в роли Раскольникова в постановке Би-би-си «Преступления и наказания» Ф. Достоевского.

Роман Достоевского содержит в себе урок, актуальный далеко за пределами России. В ранних переводах на английский роман «Бесы» называется The Possessed («Одержимые»). Это неточный перевод, но он мог быть гораздо ближе к замыслу Федора Достоевского.

Несмотря на беспощадное изображение писателем революционеров, настоящими бесами были не они, а те идеи, рабами которых эти революционеры становились.

Достоевский считал, что главным изъяном в русском нигилизме был его атеизм. Однако совсем не обязательно разделять это убеждение: когда он пишет о бесовской силе идей, Достоевский отталкивается от обычных человеческих недостатков. Необязательно соглашаться и с политическими взглядами Достоевского, представлявшими собой мистическую разновидность национализма, замешанного на ксенофобии.

Диагноз, поставленный Достоевским, — это тенденция думать об идеях, как о чем-то более реальном, чем реальные люди. Сам Достоевский иногда страдал тем же, и было бы ошибкой думать, что и мы никогда не были подвержены такого же рода бредовым идеям.

Войны, которые Запад вел на Ближнем Востоке в последние десятилетия, некоторыми представляются борьбой за природные ресурсы. Но это лишь часть истории. Чтобы объяснить постоянное вмешательство Запада в дела этого региона, регулярно заканчивавшееся неудачей, важно понимать этот тип опасных нравственных фантазий, о котором писал Федор Достоевский.

Одержимые демократией

Мы привыкли считать, что такие идеи, как демократия, права человека и свобода, уже сами по себе способны изменить жизни людей. Мы ударились в проекты по смене режимов, целью которых было свержение тиранов и внедрение этих идей.

Но такой экспорт революции может раздробить государство, как это произошло в Ливии, Сирии и Ираке, привести к гражданской войне, анархии и новым видам тирании.

Результатом стала ситуация, в которой мы находимся сейчас. Западная политика подстегивается боязнью идей и сил, вызванных к жизни хаосом, который был порожден интервенцией Запада.

К сожалению, эти страхи небезосновательны. Велик риск того, что эти конфликты аукнутся всем нам после того, как граждане стран Запада вернутся домой после участия в этих конфликтах.

Мы хотим думать, что либеральные общества обладают иммунитетом к грозной силе идей.

Но было бы иллюзией считать, что у нас нет собственных бесов. Одержимые грандиозными концепциями свободы, мы пытались изменить системы власти в странах, которые мы не понимали. Также как и сбитые с толку революционеры романа Достоевского, мы превратили абстрактные идеи в идолов и пожертвовали другими в попытке им помочь.

Harvard Business Review Россия

Идеи — валюта XXI века. Способность убеждать, влиять на умы и души, пожалуй, является тем самым навыком, который обеспечит вам конкурентное преимущество в экономике знаний — в эпоху, когда идеи ценятся как никогда раньше.

Некоторые экономисты считают, что убеждение обеспечивает не менее четверти национального дохода США (или даже больше). В своем развитии экономика прошла этапы от сельскохозяйственной модели до промышленной и теперь трансформировалась в экономику знаний. Те, кто добивается успеха почти в любой профессии, умеют побуждать других следовать своим идеям. Задумайтесь о роли убеждения в нашей повседневной жизни:

• Предприниматели убеждают инвесторов вложить средства в свои стартапы.

• Кандидаты на вакансии убеждают рекрутеров взять их на работу.

• Политики убеждают людей голосовать за них.

• Лидеры убеждают сотрудников принять конкретный план действий.

• CEO убеждают аналитиков писать благоприятные отчеты о своих компаниях.

• Специалисты по продажам убеждают клиентов выбрать их продукт, а не предложение конкурента.

Умение убеждать больше не относится к разряду надпрофессиональных навыков межличностного общения (soft skills). Это фундаментальная способность, которая помогает привлекать инвесторов, продавать продукты, развивать бренды, вдохновлять команды и управлять изменениями. Миллиардер Уоррен Баффетт считает искусство убеждения настолько важным, что единственный диплом, который он с гордостью демонстрирует в своем кабинете, — это сертификат о прохождении курса Дейла Карнеги по ораторскому мастерству. Студентам школы бизнеса он говорил, что, освоив навыки коммуникаций, они моментально повысят свою профессиональную ценность в полтора раза.

Слова и идеи создали современный мир. Слова и идеи могут сделать из вас звезду, если вам удастся побудить остальных им последовать. В этом вам поможет тактика великого древнегреческого философа.

Более 2 тыс. лет назад Аристотель описал, как освоить искусство убеждения в своем трактате «Риторика». Многие века великие ораторы обращаются к этому труду при подготовке самых убедительных речей, выступлений и обращений.

Если вы хотите стать мастером убеждения и успешно продавать собственные идеи, попробуйте применить в своем следующем выступлении или презентации пять средств риторики, предложенных Аристотелем:

1)      Этос, или «характер»

В моем понимании, этос представляет часть выступления или презентации, которая помогает завоевать доверие аудитории. Аристотель считал, что, если поступки выступающего не подтверждают его слова, он не может быть убедительным, что, в конечном счете, ослабляет его аргументы.

Например, известное выступление на конференции TED на тему реформы системы уголовного правосудия адвоката и борца за права человека Брайана Стивенсона начинается так: «Я провожу большую часть времени в тюрьмах, колониях, камерах смертников. Я провожу большую часть времени среди людей с очень низким уровнем дохода в местах, где царит безнадежность». Обратите внимание, что Стивенсон не перечисляет свои научные степени, достижения и награды, как мог бы перечислить их в резюме. Он сообщает о своих нравственных позициях той части аудитории, которая с ним не знакома. Тем самым он устанавливает доверие между собой и слушателями.

Людям свойственно искать причины доверять другому человеку, и оцениваем мы их очень быстро. В конце концов, у наших предков был всего лишь миг, чтобы определить, друг перед ними или враг. Простое напоминание, что вас заботит благополучие других, создаст доверие к вам еще до того, как вы изложите свои аргументы.

2)      Логос, или «смысл»

Установив этос, пора с помощью логики обратиться к смыслу. Почему аудиторию должна заинтересовать ваша идея? Например, если она поможет сэкономить деньги, то слушатели захотят узнать, сколько и каким образом. То же самое относится к возможности заработать деньги. Как ваша идея поможет слушателям получить прибыль? Какие шаги они должны предпринять дальше? Эти логические аргументы помогут вам заручиться поддержкой аудитории. Используйте данные, доказательства и факты для формирования разумных доводов.

3)      Пафос, или «эмоции»

По мнению Аристотеля, убеждение невозможно в отсутствие переживания. Людей побуждает к действию то, что заставляет их почувствовать выступающий. Аристотель считал, что лучший способ побудить к сопереживанию — воспользоваться таким средством риторики, как повествование. Более чем 2 тыс. лет спустя нейробиологи обнаружили, что это верная мысль. С помощью исследований было обнаружено, что повествование вызывает выброс в мозг нейрохимических веществ, в частности, окситоцина, «молекулы морали», связывающей людей на глубоком, эмоциональном уровне.

В моем анализе 500 наиболее популярных выступлений на TED за всю историю я обнаружил, что истории составляют в среднем до 65% выступлений, 25% приходятся на логос и 10% — на этос. Иначе говоря, выигрышная формула популярного выступления на TED — преподнести идею в форме истории. Какой истории? Куратор TED Крис Андерсон поясняет: «Лучше всего связь с аудиторией устанавливается с помощью историй о самом выступающем или близких ему людях. Рассказы о неудачах, неловких ситуациях, невезении, опасности или несчастье способствуют вовлечению слушателей». Личный опыт вызывает самый большой отклик.

4)      Метафора

Аристотель считал, что метафоры придают речи изящество.

«Всего важнее — быть искусным в метафорах», — писал он. Когда вы используете метафору или аналогию, чтобы сравнить новую идею с чем-то знакомым вашей аудитории, мысль становится слушателям яснее, как нечто определенное, а не отвлеченное.

Давайте вернемся к примеру Уоррена Баффетта, одного из самых опытных мастеров убеждения. Редкое интервью Баффетта обходится без ярких сравнений, с помощью которых он поясняет свою идею. Когда в среде инвесторов говорят, что ищут компании, окруженные рвом, это отсылка к изначальной метафоре из высказываний Баффетта. Он не раз упоминал, что ищет среди компаний «экономические замки», окруженные рвом, затрудняющим доступ на рынок конкурентам.

В 2017 году Баффетт на ежегодном собрании акционеров Berkshire Hathaway заявил, что «заоблачные расходы на медицину, словно червь, подтачивают американскую экономику». С помощью этой грубой метафоры Уоррен точно описал серьезную проблему, разъедающую основание экономической системы. Баффетту не пришлось объяснять, что случится, когда паразит вырастет. Газеты и блоги, освещавшие событие, вынесли этот оборот в заголовки.

Умение пользоваться метафорами помогает превращать слова в образы — так слушателям проще понимать идеи, и, что более важно, запоминать их и делиться ими. Это очень эффективный инструмент.

5)      Краткость

И снова Аристотель опередил свое время. «Аристотель обнаружил, что объем информации, который человек способен воспринять и удержать, имеет почти универсальный предел, — пишет профессор Королевского колледжа Эдит Холл в книге Aristotle’s Way («Счастье по Аристотелю. Как античная философия может изменить вашу жизнь»). — В деле убеждения работает принцип «лучше меньше да лучше».

Краткость крайне важна для убедительности. Аргументам, говорил Аристотель, следует придавать «как можно более сжатый вид». Он также отмечал, что вступительная часть речи является наиболее важной, так как «внимание ослабевает во всех других частях скорее, чем в начале». Отсюда можно извлечь урок: начинайте с самого сильного аргумента.

Из обнадеживающего: Аристотель считал, что убеждению можно научиться. По словам Холл, многим образованным людям своего времени Аристотель казался «довольно опасным», так как он сделал инструменты риторики доступными для масс. Политики же предпочитали хранить формулу убедительности в секрете. Но Аристотель хотел, чтобы доступ к ней был у каждого. Он отстаивал идею, что способность хорошо говорить и писать и пользоваться инструментами риторики, чтобы изменить мнение других, поможет воплотить возможности человека и достичь счастья. Хотя инструменты, с помощью которых мы делимся своими идеями, и изменились за последние 2 тыс. лет, человеческий мозг остался тем же. Древняя формула работает и сейчас.

Об авторе. Кармин Галло (Carmine Gallo) — автор книги Five Stars: The Communication Secrets to Get from Good to Great, инструктор программы для руководителей высшего звена Гарвардской высшей школы дизайна.

Этика веры (Стэнфордская энциклопедия философии)

1.1 Истоки дискуссии

locus classicus дебатов об этике убеждений: неудивительно, что это сочинение окрестило его. «Этика Вера »была опубликована в 1877 г. кембриджским математиком и философ Уильям Кингдон Клиффорд в журнале под названием Современное обозрение . В начале эссе Клиффорд защищает строгий принцип, что мы все всегда обязаны иметь достаточные доказательства для каждых наших верования.Действительно, первые разделы «Этики Вера »настолько суровы, что Уильям Джеймс позже охарактеризовал Клиффорд как «восхитительный enfant ужасный », который защищает доксастический самоконтроль «слишком много робкий пафос в голосе »(1896, 8).

Более снисходительный взгляд Джеймса — первоначально комментарий Клиффорда представлен в Философские клубы Йельского и Браунского университетов, а затем опубликован как «Воля к вере» 1896 года — стала своего рода сопутствующая часть, и вместе два эссе составляют пробный камень для дальнейшего обсуждения.

Эссе Клиффорда запомнилось в основном двумя вещами: рассказом и принцип. Это история о судовладельце, который когда-то был склонен продавать билеты на трансатлантическое путешествие. Это поразило его что его корабль был шатким, и что его прочность могла быть вопрос. Зная, что ремонт будет дорогостоящим и приведет к значительным задержки, судовладельцу удалось отодвинуть эти опасения в сторону и сформировать «Искреннее и комфортное убеждение, что его судно было полностью безопасный и мореходный.Он продал билеты, предложил пассажиры прощаются, а потом спокойно забирают страховые деньги «Когда она спустилась посреди океана и не рассказывала сказок» (1877 г., 70).

По словам Клиффорда (который сам однажды пережил кораблекрушение, и поэтому должно быть, посчитал такое поведение особенно отвратительным), владелец история была «поистине виновной в смерти тех людей», потому что, хотя он искренне верил, что корабль здоров, «Он не имел права верить в такие доказательства, как раньше. его.«Почему он не имел такого права? Потому что, говорит Клиффорд, «Он приобрел свою веру не тем, что честно заработал ее в терпеливое исследование, но подавляя его сомнения »(1877, 70). Поставив этот диагноз, Клиффорд меняет конец истории: корабль не встречает жидкой гибели, а скорее прибывает в целости и сохранности. звук в гавань Нью-Йорка. Облегчает ли новый исход судовладельца вины за свою веру? «Ни на йоту», — заявляет Клиффорд: он одинаково виновен — одинаково заслуживает порицания — за то, что верил что-то при недостаточных доказательствах.

Клиффорд цитирует наши интуитивные обвинения судовладельца — в обеих версиях истории — как основание для его известный принцип:

(Принцип Клиффорда) «Это всегда неправильно, повсюду, и чтобы кто угодно верил во что-нибудь на недостаточном свидетельство.»

Несмотря на синхронный характер его знаменитого Принципа, Точка зрения Клиффорда состоит не только в том, что мы должны быть в определенном состоянии в точное время, в которое мы формируем убеждение.Скорее обязательство всегда и только верить при наличии достаточных доказательств управляет нашим деятельность во времени. Что касается большинства, если не всех предложения, которые мы рассматриваем как кандидаты на веру, говорит Клиффорд, мы обязаны выходить и собирать доказательства, оставаться открытыми для новых доказательства, и рассмотреть доказательства, предлагаемые другими. В диахронический обязательство здесь может быть отражено следующим образом:

(Другой принцип Клиффорда) «Это неверно. всегда, везде и для всех, чтобы игнорировать актуальные свидетельства своим убеждениям, или отклонить соответствующие доказательства в легком способ.»(Van Inwagen 1996, 145).

Здесь может быть как минимум два вида диахронических обязательств: определяет, как мы формируем и придерживаемся убеждений с течением времени, а другой определяет, как мы отказываемся от убеждений или пересматриваем их с течением времени. Если кто-то нарушает такое диахроническое обязательство, «намеренно избегая чтение книг и общество мужчин, которые ставят под сомнение » его предположения, предупреждает Клиффорд, затем «жизнь этого человека один длительный грех против человечества »(1877, 77).

Несмотря на робкий пафос, в итоге неясно, что Обдуманная позиция Клиффорда столь же радикальна, как и эти два принципа. сделай это звуком.В более поздней части своего эссе Клиффорд выдвигает мнение о том, что такое доказательство, чтобы быть «достаточным», чтобы предполагает более умеренную позицию. Все-таки рассказ о судовладельце вместе со строго сформулированными Принципами превратили Клиффорда в знаковый представитель строгой «эвиденциалистской» позиции в этике веры — позиция, грубо говоря, что мы обязаны формировать убеждения всегда и только на основе достаточных доказательства, которые есть в нашем распоряжении. (Подробнее о понятии «Доказательства» и разновидности эвиденциализма, см. § 4–5 ниже).

Неэвиденциалистская альтернатива Клиффорду Джеймса гораздо больше разрешительный: он говорит, что есть некоторые контексты, в которых это нормально сформировать убеждение, даже если у нас не хватает доказательства этого, и даже если мы знаем, что мы этого не делаем. Фактически, Джеймс и многие из его «прагматических» последователей утверждают, что иногда мы положительно обязаны сформировать убеждения относительно недостаточно доказательств, и что это будет значительным пруденциальным, интеллектуальная или даже моральная неспособность поступить иначе.»Наш страстный характер не только на законных основаниях может, но и должен определять вариант между предложениями, всякий раз, когда это реальный вариант, который не может быть его природа решается на интеллектуальных основаниях »(1896, 11).

Однако, как бы снисходительно это ни звучало, Джеймс ни в коем случае не пишет пустой доксастический чек. В «Воле к вере» он излагает ряд строгих условий, при которых «опцион» считается «подлинным» и верящим без достаточных доказательства разрешены или требуются. Например, опция должна быть между «живыми» гипотезами — i.е. гипотезы, которые «Среди возможностей разума» (таким образом, вера в древнегреческие боги в наши дни не подходят для нас). Должен также не должно быть убедительных доказательств, так или иначе, вариант должен быть «принужденным» таким образом, что ничего не делать также равносильно тому, чтобы выбор, и этот вариант должен касаться «важного» вопроса. В отсутствие этих условий Джеймс с радостью возвращается к Эвиденциалистская картина (см. Gale 1980, 1999, Kasser and Shah 2006 и Айкин 2014). (Подробнее о разновидностях неэвиденциализма см. § 6 ниже).

1.2 Этика веры до 19-го

Фраза может быть чеканкой 19 ^-го -го века, но были очевидно, что этика веры задолго до Клиффорда и Джеймса. Декарт говорит в Медитациях , что при формировании суждения «При естественном свете ясно, что восприятие интеллект всегда должен предшествовать ( praecedere semper debere ) определение воли »(1641, 7:60). В контексте поиск определенных знаний ( scientia ), утверждает Декарт, мы обязаны не соглашаться со всеми предложениями, которые истину, которую мы не воспринимаем ясно и отчетливо (ясно и отчетливо сами восприятия, напротив, неизбежно порождают веру).В других контекстах может быть и допустимо, и разумно сформировать просто «мнение» ( мнение ), истину которого мы не ясно и отчетливо воспринимать. Однако даже в этом случае мы обязаны иметь каких-то доказательств, прежде чем давать наше согласие. Таким образом Декарт советует Елизавете, что «хотя мы не можем демонстрации всего, но мы должны принять чью-то сторону, и в вопросах обычай принять мнения, которые кажутся наиболее вероятными , чтобы мы никогда не были нерешительны, когда нам нужно действовать »(1645, 4: 295, курсив мой).

Этика веры Локка по крайней мере столь же строга: в поисках научные знания, а также во всех вопросах «максимального беспокойство, — говорит Локк, — это нарушение наших собственный свет »либо верить при недостаточных доказательствах, либо не соразмерять нашу степень веры с силой свидетельство. В своем обсуждении «Веры» в «Эссе » Что касается человеческого понимания , Локк дает известную мораль:

Тот, кто верит, не имея никаких оснований для веры, может быть в любить собственными фантазиями; но не ищет Истины, как следовало бы, и не платит Послушание из-за своего Создателя, который хочет, чтобы он использовал эти проницательные способности, которые он дал ему, чтобы уберечь его от Ошибки и Ошибка.(1690, 687)

Сформировать мнение о важных вещах, не обладая достаточными доказательства — или верить чему-либо со степенью твердости, которая не соразмерно силе наших доказательств — это неправильное использование наши способности и судить все виды ошибок. Для Локка это также противоречат воле нашего «Создателя». Учитывая его божественное командной теории этической справедливости, таким образом, оказывается, что такие поведение будет как морально, так и эпистемически неправильным.

Напротив, Блез Паскаль и Иммануил Кант предвосхитили Джеймса подчеркивая, что есть некоторые очень важные вопросы, в отношении которых у нас нет и не может быть достаточных доказательств, так или иначе, но которые, тем не менее, заслуживают нашего твердого согласия (по практическим соображениям).(Подробнее о Паскале и Канте о неэвиденциализме см. §6.1. ниже).

2.1 Виды норм: разумные, моральные, эпистемологические

Последний пункт проясняет, что могут быть разные типы нормы, регулирующие практики формирования убеждений, и что они будут соответствуют разным типам стоимости. Специалист по этике веры будет поэтому необходимо указать тип значения, которое она вызывает, почему и как она думает, что это может обосновать доксастические нормы, является ли это единственным видом ценности, которая делает это, и (если нет) каковы приоритетные отношения между нормами, основанными на разных ценностях.

Клиффорд и Локк, как мы видели, утверждают, что вопрос о том, мы сделали все, что в наших силах, это эпистемический , а также (учитывая несколько дополнительных предпосылок) мораль . Джеймс, на с другой стороны, акцентирует внимание на важной роли, которую играет благоразумие ценность в этике веры, говоря в одном отрывок о том, что Принцип Клиффорда не только подвергает нас «риску потерять истину »и тем самым нарушить эпистемологическую норму, но что он формулирует «безумную логику» — «Абсурдность», гарантирующая благоразумную катастрофу (1896 г., 25).Общая идея заключается в том, что если что-то приносит пользу, и полагая, что p поможет нам достичь, приобрести или реализовать эта вещь, то для нас разумно верить prima facie что р . Это будет правдой, даже если у нас нет достаточных доказательств для убеждения, что p , и даже если мы знаем об этом недостаток.

Возьмем, к примеру, человека, который читает психологическую литературу. что у людей гораздо больше шансов выжить после диагноза рака, если они твердо верю, что они это переживут.После постановки диагноза болезнь самого себя, и в свете того факта, что его цель — выжить, этому человеку будет благоразумно поверить в то, что он выжить, даже если он знает, что ему (и его докторам) не хватает доказательства этого убеждения. Джеймс называет такие случаи «Где вера в факт может помочь создать факт» (1896 г., 25).

Кто-то может предположить, что знание пациентом того, что его «Вера помогает создать факт» сама по себе считается вид доказательства в его пользу.Если это так, то случай был бы в конце концов, не вступайте в противоречие с Принципом Клиффорда. Но в других случаях можно использовать, чтобы подчеркнуть ту же точку зрения: Паскаль, как известно, утверждает, что это требует по разумному разуму, что мы верим в Бога, даже если у нас нет достаточных доказательств этого убеждения, и даже хотя такая вера не сыграет никакой роли в «создании» факт, который он описывает (Паскаль 1670).

Вот нерелигиозный пример: предположим, вы хотите сохранить хорошие отношения со своим сыном-подростком, и вы знаете что для этого нужно по возможности верить в лучшее из него.Ты также есть некоторые умеренные, но не убедительные обонятельные доказательства того, что он употребляет наркотики в доме, когда вас нет (в ответ на ваше вопросов, он утверждает, что недавно занялся трансцендентными медитации, и этот странный запах, когда ты приходишь домой, просто ладан). Предположим также, что вы знаете себя достаточно хорошо, чтобы знать, что ваши отношения с сыном будут серьезно повреждены, если вы приедете рассматривать его как обычного потребителя наркотиков. Это говорит о том, что вы бы нарушите пруденциальную норму, если вы идете вперед и верите, что это так.В другими словами, с учетом ваших целей разумно воздерживаться от веры в источник аромата в целом или даже верить, если возможно, что он не курит травку, а курит ладан в ваше отсутствие.

С другой стороны, если вы относитесь к периодическому использованию развлекательных наркотики как безобидное развлечение, выражающее здоровое презрение к чрезмерная государственная власть (по крайней мере, в некоторых штатах), тогда это могло бы быть осторожным с вами — столкнувшись с явным запахом — сформировать уверенность в том, что ваш сын действительно приобрел эту привычку в вопрос.В любом случае, данная рекомендация нацелена на своего рода пруденциальное или прагматическое значение, а не истина как таковая . (Некоторые недавние аргументы в пользу разумных доказательств веры: см. Reisner 2008 и 2009; аргументы против см. в Adler 2002 и Шах 2006).

2.2 Структуры норм: гипотетические и категориальные

Помимо сортировки по типу значения вовлеченные, доксастические обязанности могут быть отсортированы по их структура .Основное различие здесь между гипотетическая и категориальная структура .

Пруденциальные нормы обычно имеют гипотетическую структуру: , если . у вас есть разумная причина пережить болезнь, и , если вера в то, что вы собираетесь это сделать, поможет вам достичь этой цели, тогда у вас есть обязательство prima facie полагать, что вы собираются выжить. Аналогично, , если вы хотите защитить свой отношения с вашим сыном, и , если полагает, что он обман вас и употребление наркотиков повредит вашей способности доверять ему, тогда вы prima facie обязаны воздерживаться от этого убеждения.

Проще говоря: если у вас есть пруденциальный конец E , и полагая, что p , вероятно, приведет к получению E , тогда вы имеют обязательство prima facie полагать, что p . В обязательство будет особенно мощным (хотя все еще прима facie ), если E не может быть достигнуто иначе, как через убеждение что p , и если вы (или должны) знать об этом факте. (Подробнее о гипотетических нормах в целом см. Broome 1999 и Шредера 2005)

Структура моральных и эпистемических норм также может быть истолкована гипотетически таким образом.Рассматриваемые цели, по-видимому, будут поступать правильно с моральной точки зрения или пропагандировать нравственные хороший , с одной стороны, и , приобретающий значительный знания или , сводящие к минимуму значимое ложное убеждение , на прочее (см. Foley 1987). Очевидно, что достижение этих целей требует повышение самочувствия по большинству представлений о последних.

Однако, поскольку эти цели якобы установлены для нас не случайный акт воли, а скорее по нашей нравственной природе, ищущие знания существа, некоторые философы считают их категориальные , а не инструментальные императивы.В других словами, они принимают эти нормы, чтобы сказать не просто, что , если мы хотите достичь различных гипотетических целей, , затем , у нас есть prima facie обязательство верить в такие-то и такие-то способы. Скорее, нормы говорят, что у нас или есть эти цели как нечто само собой разумеющееся. естественной или моральной необходимости, и, таким образом, мы prima facie должны верить в такие-то и такие-то.

Обратите внимание, однако, что самая общая благоразумная цель — кое-что например, , сохранившееся, скажем, — можно подумать, что претендовать на звание «необходимого» конца: он нам поставлен по нашей природе как живых представителей вида, который эволюционировал через естественный отбор.Таким образом, по той же логике подписывать категорическую, хотя и по-прежнему разумную норму вера, особенно в случаях смерти или смерти, таких как рак диагноз выше.

2.3 Степени светоотражающего доступа

До сих пор нормы, связанные с этикой веры, были охарактеризован без учета требований к световозвращающему доступу. А светоотражающее требование доступа связано с собственное рефлексивное осознание субъектом некоторых из релевантных факты.

Чтобы увидеть, как такие требования могут иметь значение, рассмотрим следующая пруденциальная доксастическая норма:

(A) Если S имеет конец E , и если S верит что p , вероятно, даст E , тогда S имеет prima facie пруденциальное обязательство полагать, что p.

Это чисто объективное или «не отражающее» описание рассматриваемое пруденциальное обязательство: оно просто касается имеет ли предмет на самом деле определенный конец и на самом деле вера в то, что p , вероятно, приведет к достижение этой цели.Если бы (А) был правильным способом сформулировать обязательств в этике веры, тогда у нас было бы гораздо больше на первый взгляд доксластических обязательств, чем мы осознаем.

Отражающие или «субъективные» компоненты могут быть добавлены к нормы, чтобы результаты были более правдоподобными:

(B) Если S знает , что у нее есть конец E , и если S знает , полагая, что p является скорее всего даст E , тогда S имеет prima facie пруденциальное обязательство полагать, что р .

(B) находится в верхней части шкалы с точки зрения светоотражающего доступа требования: S должен знать , что у него E и что полагая что p , вероятно, даст E . В качестве достаточного условие для доксастического обязательства, это может быть приемлемо, но большинство сторонников этики веры не захотят делать рефлексивные знание необходимо для того, чтобы быть подлинным prima facie пруденциальные обязательства.

Промежуточные позиции заменят «знает» в одном или обе части антецедента (B) с чем-то более слабым: «is в состоянии знать »,« справедливо полагает », «Оправдано в вере», верит и т. Д.

Обратите внимание, что специалист по этике убеждений, который хочет включить рефлексивную требование доступа в доксастической норме должно было бы это не приводит к бесконечному регрессу. Отметим также, что нормы, которые мы рассмотренные выше управляют положительным , формированием веры. An учет вероятных условий отражающего доступа может быть несколько иначе для норм поддержания, приостановки и отказ от веры (об отстранении см. Tang 2015 и Perin 2015).

2.4 Соотношение доксастических норм

Еще одна тесно связанная с этим дискуссия связана с типами ценностей, которые может порождать доксастические нормы и обязательства. Ценность монистов в этика убеждений утверждает, что только один тип ценностей (обычно какой-то эпистемической ценности) может порождать такие нормы. Видный вид монизм, часто называемый «веритизмом», утверждает, что истина — это фундаментальное доксастическое благо: его ценность не основана на знаниях или что-нибудь еще (см. Pritchard 2011, Gardiner 2012, Ahlstrom-Vij 2013).

Другие более разрешительные учетные записи выходят за рамки трех типов ценности рассмотренные выше — разумные, моральные и эпистемологические — для предполагают, что существуют другие типы, которые могут генерировать доксастические обязательства тоже. Возможно, есть эстетических норм, которые направляют нас к убеждениям, имеющим какие-то эстетические достоинства, или которые делают нас как субъектов более красивыми благодаря вере в них. Там также может быть социальных норм, которые определяют убеждения, которые мы формируем в наших различные общественные роли (как юристы, священники, психиатры, друзья, родители и др.(о доксастических обязанностях друзей см. Келлер 2004, Страуд 2006 и Айкин 2008)) и политические нормы, регулирующие убеждения, которые мы формируем как граждане, подданные, избиратели и и так далее (здесь см. вторую половину Matheson and Vitz 2014).

Интересный и открытый вопрос, могут ли такие эстетические, социальные, или политические нормы могут быть обналичены с точки зрения эпистемологии, морали, и пруденциальные нормы (например, быть чьим-то юристом или чей-то друг гарантирует определенные моральных или пруденциальных норм убеждений о его невиновности).В любом случае, рассмотренные выше три типа базовой стоимости: наиболее часто обсуждаемые в рубрике «Этика веры».

Нормы и типы норм могут быть связаны по-разному. Согласно к интерпретации Клиффорда, представленной выше, есть сильное связь между эпистемическим и моральным типами: тот факт, что есть эпистемическая норма — верить всегда и только при достаточном свидетельство влечет за собой , что существует аналогичная моральная норма.В рассуждения здесь выглядят следующим образом:

(P1) У нас есть эпистемическое обязательство владеть достаточные доказательства для всех наших убеждений;

(P2) У нас есть моральное обязательство соблюдать наши эпистемические обязательства;

(C) Таким образом, у нас есть моральное обязательство владеть достаточные доказательства для всех наших убеждений.

Эта формулировка сохраняет типы значений различными, пока установление связи между ними в форме (P2).Но конечно мы потребуется найти веский вспомогательный аргумент в пользу (P2) (см. Догерти 2014).

В некоторых местах Клиффорд, кажется, просто предполагает, что этот эпистемологический долг это разновидность этического долга. Это объясняет, почему он думает просто очевидно, что судовладелец «одинаково виновен »- независимо от того, затонет ли корабль. В другом месте Клиффорд защищает (P2) ссылкой на нашу необходимость полагаться на свидетельские показания других во избежание значительного вреда и продвижения вперед научный прогресс.Он утверждает, что ни одна вера не остается безрезультатной: по крайней мере, полагаясь на недостаточные доказательства (даже в отношении очевидно, очень незначительная проблема) может привести к снижение эпистемических стандартов и в других, более важных контекстах. А это, в свою очередь, могло иметь плохие моральные последствия.

В другом месте Клиффорд, кажется, не видит различия между эпистемические и моральные обязательства вообще (см. Van Inwagen 1996, Haack 1997, Wood 2002 и Zamulinski 2002 для дальнейшего обсуждения Клиффорда по этому поводу).

Ранее отмечалось, что один из способов прочтения Локка — это аргумент в пользу (P2) через независимую теоретическую предпосылку, что воля Бога для нас заключается в том, что мы следуем эвиденциалистским нормам вместе с теорией божественного повеления моральной правоты (см. Wolterstorff 1996). Но Локка тоже можно прочитать поскольку в первую очередь заинтересованы в защите (P1), а не (P2) или (C) (см. Брандт Болтон 2009).

Напротив, теоретико-добродетельный подход может защитить (P2) с помощью не утверждая, что конкретное необоснованное убеждение причиняет моральный вред, а скорее то, что регулярное игнорирование наших эпистемических обязательств — это плохой интеллектуальная привычка, и что наличие плохих интеллектуальных привычек — это способ плохих моральных качеств (Zagzebski 1996, Roberts and Wood 2007).

Помимо использования подобных теоретических аргументов, специалисты по этике вера может связать доксастические нормы, апеллируя к эмпирическим данным. Если в ходе расследования мы обнаруживаем, что в целом разумно быть морально хорошими, тогда разумные нормы могут поддержать некоторые из моральные нормы. Точно так же, если мы обнаружим, что следование моральным нормам вера надежно ведет к приобретению знаний, тогда может быть авторитетным аргументом, который идет от эпистемических норм к моральным норм (по сути, это был бы эмпирический аргумент в поддержку (P2) выше).И если мы эмпирически обнаружим, что придерживаясь эпистемологической нормы также продвигают моральное благо, тогда будет аргумент от морального к эпистемическому.

Наконец, нормы и типы норм могут находиться в прямом противоречии. В разумная норма, рекомендующая верить, что ваш сын не курит травку когда вы ушли, противоречит эпистемической норме следовать вашему перцептивное свидетельство. Точно так же моральная норма — верить в лучшее из другие часто трагически противоречат эпистемической норме верить тому, что подтверждают доказательства, с разумной нормой верьте во что бы то ни стало, чтобы продвинуться вперед, и так далее.

Напряжение или конфликт могут также существовать между доксастическими обязательствами диахронический род. Эпистемическая норма собирать как можно больше доказательств. возможно, может противоречить разумной норме верить в такую способ сэкономить время и силы (пример: привередливый начальник, который никогда не нанимает кого-либо, пока он не исследует все прошлое кандидата, позвонил по каждой ссылке и подтвердил каждую квалификацию). Это также противоречит моральной норме не верить на основании доказательств собрались безнравственно (пример: доктор, который собирает доказательства болезней человека путем проведения бесчеловечных экспериментов на заключенные).

Этики веры, не являющиеся монистами ценностей, часто утверждают, что способ упорядочить нормы или типы норм с точки зрения относительной сила или относительная легкость, с которой их претензии к нам могут быть побежден. Это означает, что в данной ситуации будет однозначный ответ о том, во что следует верить «всему считается.» Другие утверждают, однако, что по крайней мере некоторые из нормы несоизмеримы, и что во многих случаях просто будет нет ответа на вопрос, во что правильно верить считается (Feldman 2000).Третьи думают, что одна категория норма превращается в другую, и это может дать нам все обдуманный вывод (для обсуждения того, является ли эпистемическая рациональность рушится до благоразумия, например, см. Келли 2003)

Подводя итог: полноценная этика веры кое-что скажет о аксиологические источники различных типов норм, о логические отношения между ними, об их временном диапазоне (синхронный / диахронический) и о том, что делать в случае противоречия норм.(Видеть Брум 1999 г. и Колодный 2005 г.)

3.1 Природа веры

Вопросы о чем вера есть и как он формируется, как правило, играли второстепенную роль в дебаты об этике убеждений. Существует согласие между большинством аналитических философов, что вера является (примерно) диспозиционным, утвердительным отношение к предложению или положению вещей. Верить в это p — это принять, что p истинно — принять, что положение дел, описанное в приговоре « p » получает.Обратите внимание, что это не означает, что субъект явно верит в утверждение, что p истинно , однако, поскольку последнее является верой другого и более высокого порядка (просто уверенность в том, что p не требует владения концепцией «Истина», например, тогда как вера в то, что p является правда делает). Также широко признано, что большинство наших верования не возникают в любой момент времени, и эта вера приходит в степени силы, уверенности или твердости.

Однако после этого соглашение разрывается.Репрезентационалисты рассматривать убеждения как структуры в разуме, которые представляют предложения, которые они утверждают — обычно в чем-то вроде мысленного языка (см. Fodor 1975 и статью о язык мысли). Бихевиористы-диспозиционалисты рассматривают убеждения как предрасположенность к закон определенным образом при определенных обстоятельствах (см. Braithwaite 1932–1933). Элиминативисты считают разговоры о «убеждениях» как обозначение удобных вымыслов, которые мы приписываем людям в народных психологии (см. Churchland 1981 и статью о элиминативный материализм).Примитивисты думают о верованиях как об основных ментальных состояниях, которые не допуск к анализу. И так далее. Есть также большая полемика относительно того, является ли здесь наиболее фундаментальное понятие о степенях вера (или верования).

Это разногласие по поводу природы веры имеет (по крайней мере, пока) не посягали на дебаты по этике веры в значительные пути. Конечно, элиминативисты и бихевиористы будут должны сказать, что доксастические нормы — если они есть — применяются в дно к недоксастическим состояниям.Тем не менее, по модулю таких изменений, эти и другие онтологические анализы веры кажутся совместимыми с много разных объяснений его этики.

3.2 Цель (цели) веры

Напротив, теории о цели или цели убеждения обычно оказывают немедленное и существенное влияние на концепции его этики, и может быть использован, в частности, для ответа вопросы об относительной важности различных норм, могут ли в данном ситуации и так далее (см. Velleman 2000, Wedgwood 2002, Steglich-Peterson 2009, и очерки в Chan 2013 для общих обсуждение; см. Коте-Бушар готовится к критике перехода от цели веры к доксастической норме).

Некоторые философы и психологи утверждают, что простое приобретение значимая правда , избегая при этом значимого ложь — единственная цель веры, и поэтому любой доксастический обязательства будут структурированы соответствующим образом (см. David 2001). Другие утверждать, что существуют важные цели в дополнение или даже вместо цели познания истины — целей, которые могут служить основанием для других доксастические нормы (Velleman 2000, Sosa 2000, Sosa 2003, Gibbons 2013). А общим кандидатом здесь, конечно же, является само знание (см. Williamson 2000, Pritchard 2007, Simion et al.2016 г. и запись о ценность знаний), но некоторые авторы утверждают, что это оправдание (Adler 2002, Gibbons 2013) и / или доксастическая «добродетель» — это цель (Zagzebski 2004, Sosa 2011, Wright 2014), в то время как другие стремятся к более структурной комплексная цель, такая как «понимание» (Kvanvig 2003, Kvanvig 2009, Гримм 2012). (Обратите внимание, однако, что другие авторы утверждают, что понимание даже не предполагает веры (Hunter 1998; Готовится к выпуску Dellsén)).

Как упоминалось ранее, в когнитивной науке и эволюционной биологии часто предполагается, что цель веры (как и почти каждого другой процесс) — это что-то вроде «выживания».» Есть продолжающиеся разногласия, однако, о том, в какой степени это правильно и, даже если это так, обязательно или даже случайно связано с целью установления истины (Stich 1990, Плантинга 2002, улица 2006).

Совершенно иным кандидатом для достижения цели веры был бы что-то вроде удовольствия в широком смысле, или возможно «Чувствовать себя в этом мире как дома». Если один из них цель, то нормы, которые он подписывает, могут иногда увести в сторону от истины.Например: предположим, что Смит из тех парней, которые чувствуют большое удовольствие, когда он считает, что все, кого он знает, высоко думают от него, а удовольствие — это цель, лежащая в основе доксастической нормы. потом У Смита есть обязательство prima facie полагать, что его друг Джонс думает о нем.

Это явно одно из тех мест, где ведутся споры о психологических такие стратегии, как самообман, «недобросовестность», исполнение желаний, «ирония» и тому подобное становятся уместными в этика веры (см. Wisdo 1991, Wisdo 1993, Mele 2001, Wood 2002 г., и запись о самообман).Если нацелен на верований, можно правдоподобно считать достаточно, чтобы включить нейтральные к истине состояния, такие как удовольствие или «Чувствовать себя как дома в мире», и если эти цели могут подпишут подлинные нормы, тогда эвиденциализм, как охарактеризовано ниже явно дает слишком узкую характеристику своей этики.

Мы увидели, что наша концепция цели веры может влиять на наша концепция доксастических норм. Но это также может повлиять на степень какие параллели можно провести между этикой веры и этика действий в целом.Если принять «ценностный монизм» в этике веры (будь то веритизм какого-то другого вид ценности), то будет сильная параллель с монистическим консеквенциалистские теории в этике действия (DePaul 2001).

Остающееся различие между консеквенциализмом в эпистемологии и этика, однако, заключается в том, что успех веры в достижении своей цели обычно оценивается эпистемологами сразу в тот момент, когда формируется, тогда как в случае действия последующие последствия имеют отношение к оценке его моральной правоты, и многие из об этих последствиях станет известно (если вообще будет) гораздо позже. (для расширенного сравнения этих двух видов консеквенциализма, см. Briesen 2017).Тем не менее, можно представить себе диахроническую этика веры, согласно которой истина является единственной целью веры, но мы оцениваем определенные убеждения не только по их истинности но также от их способности обеспечивать или производить последующие приобретение других истинных убеждений.

Если у нас есть теория, согласно которой цель веры сложна, однако затем параллелей с этикой действия становится больше. сложный. Специалист по этике убеждений, который считает, что приобретение значимая истина в правильном направлении — цель веры, и анализирует «правильность» практики формирования убеждений в с точки зрения его способности приводить к истине, может обнаружить, что соответствующие параллель — это закон-консеквенциализм.Напротив, мнение о том, что цель веры — просто верить правильным образом , независимо от того, ведет ли этот «правильный путь» к значимая правда, выглядит как аналог деонтологической позиции в этике, которая подчеркивает намеренное следование правильным принципы, а не достижение какой-либо цели вне действия сам. Проясняют ли эти параллели и взгляд на этику веры ограничивает наши возможности в этике действия, все еще остается открытым вопросом (см. Kornblith 1983, Dougherty 2014).

Здесь есть много других вариантов. Кажется возможным отстоять точка зрения, например, что мы должны верить только в достаточной доказательства — как учат эвиденциалисты, — но что наши концепция целей веры может дать все больше и больше определить необходимые условия для допустимой веры. Это также Можно утверждать, что цель веры делает так, что мы имеют практических причин думать, что только эпистемологические причины могут лицензировать веру (Whiting 2014).

Наконец, возможно, удастся защитить точку зрения, что это убеждение природа не преследует конкретной цели, а скорее является государством, которое может составляют или приводят к любому количеству различных товаров. Если это так, тогда мы, очевидно, не можем стремиться к цели веры, чтобы гарантировать учет его этики.

3.3 Знание как норма веры

Мы уже видели, что некоторые теоретики считают знание (или по крайней мере, цель веры. Некоторые философы идут дальше и говорят, что знание также является нормой веры, то есть, что любое вера, которая также не считается знанием, недопустима или иррационально, порочно или неполноценно.Другими словами: зная, что p есть как необходимое, так и достаточное условие для допустимых (рационально, добродетельно) полагая, что стр.

Один из аргументов в пользу утверждения о том, что знание является нормой веры, требует вывести этот результат из утверждения, что знание является целью вера. Цель порождает норму, и любое убеждение, которое не удается достичь цели также не соответствует норме. Возможно, самый видный аргумент в этом направлении начинается со связанного утверждения это знание является «нормой утверждения» —i.е., что мы не должны утверждать какое-либо предложение, если мы его не знаем (см. Уильямсон 2000). Но если это так, и если вера — это «Внутренний» аналог утверждения, то похоже, что мы также следует верить утверждению только тогда, когда это убеждение считается знания. Затем спор идет о том, действительно ли знание норму утверждения, и если да, то является ли «вера» внутренний аналог утверждения таким образом, что норма переносится (см. Sutton 2005, Huemer 2007b, Bach 2008, Goldberg 2009).

Одна из причин, по которой эта позиция может показаться нелогичной, заключается в том, что Важная роль, которую часто играют нормы, — это руководство к действию. В принцип, что мы должны верить только в то, что знаем, не очень полезная норма, направляемая на действия, поскольку мы часто не знаем, что мы знать (по крайней мере, по мнению большинства эпистемологов). Конечно, если я принять эту норму и знать, что я не знаю , что р, тогда я увижу, что я не должен верить и в то, что p (это отрицательная формулировка — это то, что использует Уильямсон в 2000 г., 256).Но, опять же, большинство эпистемологов не думают, что мы обычно способны сказать изнутри, узнаем ли мы предложение в вопрос, верили ли мы в это. И все же эта способность кажется предполагается, что это норма, руководящая действиями. Другой возражение против идеи, что знание является нормой веры, более интуитивно понятный: большинству из нас знания кажутся достижение, чем убеждение, или даже оправданное убеждение, или (после Геттье) даже оправдал истинное убеждение. Одно дело сказать, что мы усвоить концепцию веры, рассматривая парадигмальные примеры знания, а затем вычитая из них разные элементы (для Пример: «обоснованная вера будет подобна знанию, но без правды »).Другое дело сказать, что никакая вера не может считается правильно сформированным, если он также не считается знанием (подробнее обо всем этом см. Benton, Other Internet Resources)

3.4 Тель-контроль

Третий фундаментальный вопрос, связанный с природой веры, должен быть решен. с тем, является ли формирование убеждений каким-либо образом добровольным или контроль воли. Этот вопрос тоже влияет на этику веры. Многие философы и психологи пришли к выводу, что вера — это более или менее непроизвольная реакция на воспринимаемые свидетельства.Но если поведение не зависит от нас в каком-либо важном смысле, тогда трудно понять, как мы можем нести ответственность за его выполнение (см. влиятельный аргумент в этом направлении у Alston 1989).

В ответ на этот вызов «доксастического инволютора» некоторые философы утверждают, что у нас есть прямой контроль, по крайней мере, над некоторые из наших убеждений (Ginet 2001, Weatherson 2008) или что мы, по крайней мере, иметь контроль над тем, какие убеждения приостановлены или от которых отказались (Ротт предстоящий). Другие развивают своего рода гибридную точку зрения, которая позволяет определенным виды формирования убеждений, которые можно считать свободными и «зависящими от нас», даже если они также вызваны нами (см. Steup 2000, Ryan 2003).Некоторые однозначно отвергайте любые параллели между свободой воли и свободой веры (Вагнер готовится к печати). Третьи сосредотачиваются на том, что мы можем быть хвалили и обвиняли за убеждения (а также за действия), которые не соответствуют наш контроль, даже если нет никаких обязательств по формированию убеждений. (Адамс 1985, Хиероними 2006, Саутвуд и Чуард 2009).

Еще один ответ, совместимый со многими из приведенного выше списка: включает в себя учет косвенных способов, которыми формирование убеждений считается добровольным и, следовательно, подчиняется нормативным требованиям. оценка (e.г., Паскаль 1670, Фельдман 2000, Ауди 2001, Йи 2002, Леон 2002, Ауди 2008b). Другой вариант — взять доксастик непроизвольный вызов для мотивации нового сосредоточения на позитиве пропозициональные установки, которые по определению добровольные — например, «принятие» (см. Cohen 1992, Bratman 1992, Engel 2000, Audi 2008a и §7 ниже). Наконец-то, некоторые сторонники этики веры утверждают, что существует или обязательства по прямому формированию убеждений, в то же время поглощая предполагаемые эмпирические данные о том, что большая их часть не находится под контролем завещание (см. Feldman and Conee 1985, Feldman 2000, Adler 2005, Hieronymi 2006 и 2008).

4.1 Строгое против умеренного

В некотором роде эвиденциализм — безусловно, доминирующая этика вера среди философов раннего Нового времени и современных философов одинакова. В центральный принцип, как упоминалось ранее, заключается в том, что нужно только основывать свои убеждения на соответствующих доказательствах (т.е.доказательствах, основанных на истинность предложения), который находится в чьем-либо распоряжении. Много Эвиденциалисты (например, Локк, Хьюм и Клиффорд) добавляют условие, что количество доказательств в чьем-либо распоряжении должно быть пропорционально степени веры, и что следует только твердо полагаю на основании «достаточного» доказательства (где «достаточно» подразумевает наличие доказательств, достаточно сильна, чтобы вера могла считаться знанием, если это правда).Некоторые также добавьте одно из упомянутых выше требований к отражающему доступу: для например, что мы должны знать (или занимая положение, чтобы знать, или обоснованно верить или иметь право верить), что у нас есть доказательства первоначального убеждения или даже того, что количество доказательств у нас достаточно (для обзора этих позиций и их критики, см. эссе в Dougherty 2011).

После того, как был выбран такой принцип, относительный строгость данной позиции эвиденциализма будет зависеть от того, как допускает множество исключений.Самый строгий вид Эвиденциалист — Клиффорд, по крайней мере, в стандартных прочтениях, — говорит что принцип выполняется «всегда, везде и для кто угодно »(хотя еще раз отметим, что сам Клиффорд квалифицирует об этом позже в его эссе). Есть проблемы с таким строгим положение, однако, включая угрозу бесконечного регресса, который возникает, если строгий эвиденциалист также требует, чтобы мы полагают , что у нас есть достаточные доказательства для всех наших верования.

Напротив, умеренные эвиденциалисты считают свои принципы исключительный; таким образом, они допускают наличие некоторых обстоятельств в каким субъектам рационально разрешено формировать убеждения в отсутствие достаточных доказательств.Они могут считать, что точка зрения Клиффорда относится, скажем, к убеждениям, сформированным военным летчиком относительно расположение законной цели для бомбардировки посреди жилого области, или убеждения, сформированные государственным чиновником здравоохранения относительно эффективность фармацевтического исследования, по крайней мере, в той мере, в какой они убеждения приводят к морально или экономически значимым действиям. Но в в то же время они могут посчитать допустимым отказаться от этих строгих стандартов в обычных условиях, когда на карту поставлено немногое — для Например, повседневная вера в то, что в холодильник.Если количество исключений очень велико, то позиция в конечном итоге становится больше похожим на одну из неэвиденциалистских позиций описано ниже. В результате граница между очень умеренным Эвиденциализм и полномасштабный неэвиденциализм могут быть весьма размыто.

Как бы трудно ни защищать строгий или исчерпывающий эвиденциализм, еще труднее отстаивать точку зрения, согласно которой эвиденциализм из уместно в каждом домене. Дела пилота и чиновник здравоохранения — это те, в которых убеждения субъекта (в основном как результат действий, к которым они приводят) просто должны, как мы думаем, встретиться некоторые очень высокие стандарты доказательности.Соответственно хоть какой-то умеренного или контекстно-зависимого эвиденциализма кажется в подавляющем большинстве правдоподобно.

Мы видели, что различие между строгим эвиденциализмом и умеренный эвиденциализм довольно резок, но грань между умеренный эвиденциализм и неэвиденциализм довольно расплывчаты. Возможно лучшее место, чтобы провести различие между умеренным эвиденциализмом и полномасштабный неэвиденциализм закончился, может ли предмет не быть только разрешено, но также обязано сформировать убеждение относительно недостаточные доказательства (или, в зависимости от светоотражающего доступа условий, которые она считает недостаточными доказательствами) в некоторых ситуации.Сторонник этики веры, который утверждает это, кажется, разумно сказать, отказался тем самым даже от самой умеренной формы эвиденциализма и переместился в лагерь неэвиденциализма (см. § 6 ниже).

4.2 Синхронный и диахронический

Ранее отмечалось, что доксастические нормы могут быть как синхронными, так и диахронический. Сам принцип Клиффорда сформулирован как синхронный нормой, но в более поздних частях «Этики веры» его больше интересует формулировка диахронических принципов, касающихся сбор доказательств и оценка доказательств.Именно из этих порций его обсуждения, что мы получаем «Другой Клиффорда Принцип.»

Многие ранние приверженцы этики веры строили свои взгляды на деонтологических принципах. этические теории, которые стремятся синхронно формулировать принципы. Однако недавно эпистемологи добродетели подчеркнули то, что они принять за диахронический характер нашего фундаментального доксастического обязательств и предполагают, что синхронные принципы, требующие достаточные доказательства для веры в то время правдоподобно рассматриваются как подписки на более фундаментальные диахронические принципы, предписывающие воспитание добродетельного интеллектуального характера (Zagzebski 1996, Робертс и Вуд 2007, Соса 2007, Ауди 2008b).

4.3 Доказательства и их владение

Решающее значение для любой теории этики веры — и особенно Эвиденциалистская теория — будет некоторое объяснение природы свидетельство само. Некоторые философы истолковывают доказательства в терминах доказательных доказательств, другие — с точки зрения объективных и / или субъективных вероятность, а другие просто с точки зрения всего, что вера реагирует на (см. запись о свидетельство). Полностью сформулированный эвиденциализм также предоставит отчет о том, как доказательства подтверждают убеждение (см. запись на отношение эпистемической основы), и из чего это иметь или обладать таких свидетельство.

Это также, возможно, скажет что-нибудь о том, может ли быть доказательства (аргументы) в пользу наличия убеждения, что p или вызывая убеждение, что p , в дополнение к доказательствам в пользу p самого себя (см. Reisner 2008). Предположительно также есть что сказать о разногласиях между эпистемологическими сверстниками, и влияние, которое такое разногласие может оказать на нашу концепцию доксастические нормы, особенно если разногласия основаны не на различие в доказательствах (van Inwagen 1996, Kelly 2005).Наконец, это может занять позицию по более общему вопросу о том, как доказательства взаимодействуют с доказательствами первого порядка. Например: в случае разногласий между сверстниками, зная, что они не согласны с вами, — это свидетельство более высокого порядка относительно вашей веры первого порядка.

Что касается условий светоотражающего доступа, то ранее отмечалось что эвиденциалисты не могут требовать, чтобы рациональный субъект всегда основывает убеждения на достаточных доказательствах того, что она знает или справедливо полагает, что это так, опасаясь бесконечного регресса.Если это правильно, то в ближайший, тот, согласно которому по крайней мере некоторые убеждения могут быть просто проводится на основании достаточных доказательств, независимо от того, Субъект имеет какие-либо убеждения относительно этих доказательств.

По вопросу о владении доказательствами в целом: если мы рассматриваем доказательства как полностью состоящий из ментальных состояний (переживания, убеждения, воспоминания и т. д.), затем отчет о том, что это «Обладать» доказательствами будет относительно просто — у нас просто должны быть эти психические состояния.Если доказательства не просто в голове, так сказать, тогда владение Условие в нормах эвиденциализма может оказаться довольно сложным. Каковы наши доказательства веры в то, что «идет дождь»? Это наше осознание или переживание чего-то, например, уличного мокрый? Или это просто улица мокрая? На вопрос, почему мы полагаем, что идет дождь, мы обычно говорим что-то вроде «Потому что улица мокрая». Это просто стенография или говорит ли это что-нибудь о природе доказательств? (Для аргументов что неразумные факты в мире часто представляют собой доказательства, см. Макдауэлл 1994 и Гинзборг 2007; для дальнейшего обсуждения см. Уильямсон 2000 и Дэнси 2000, гл.6).

В свете того факта, что существуют разные типы ценностей андеррайтинга различных видов обязательств, также должны быть различные типы эвиденциализма: пруденциальный, эпистемологический и моральный. по крайней мере.

5.1 Пруденциальный эвиденциализм

Строгий благоразумный Эвиденциализм не пользуется особой следующий; действительно, как и в случае с наиболее строгими формами эвиденциализма, это трудно понять, как это могло быть мотивировано. Возможно, это благоразумно в генерал , чтобы следить за своими показаниями, но всегда будут случаи в котором разумные соображения подталкивают к игре быстро и свободно с доказательствами.Не лучше ли было бы убитый горем вдовец поверить в то, что его жена наслаждается жизнью в небес, или для преданного супруга, чтобы отбить веру в то, что ее муж изменяет, хотя она регулярно находит помаду на его воротник?

Один шаг, который может сделать благоразумный сторонник доказательств в ответ на такие возражения должны принять доксастический аналог правила консеквенциализм. Даже если есть частные случаи, когда это неосмотрительно следовать своим показаниям, общее правило должны верить на основании и пропорционально достаточным доказательства, которыми обладает человек, обеспечивают наилучшее распределение пруденциальные результаты в целом.

Такой умеренный благоразумный эвиденциализм может справиться со многими проблемами. общие контрпримеры, но все же есть опасения, что все классов убеждений — а не индивидуальных экземпляры — нарушают принцип, но, кажется, производят больше полезные общие результаты. Например, не лучше ли было бы всем если бы каждый из нас был , как правило, , чтобы думать более высоко о ценность, намерения и возможности друг друга, чем наши доказательства на самом деле поддерживает?

В ответ можно утверждать, что источник благоразумия ценность постоянной веры на достаточные доказательства состоит в том, что в результате у нас есть знания.Если бы это было правильно, то было бы быть четкой связью между пруденциальными и эпистемическими нормами (см. §2.4 выше и §5.3 ниже). Задача для такого позиция, однако, состоит в том, чтобы показать, что обоснование или знание добавляет что-то из подлинного благоразумного ценность этого простого истинного убеждения не хватает.

5.2 Моральный эвиденциализм

Строгий моральный эвиденциализм вряд ли будет привлекать кого-либо, кроме самый ретивый клиффорд. Однако в более умеренных формах моральный эвиденциализм гораздо более привлекателен и распространен.»Ты просто не должен верить в то, что о вашем друг! »- выражается в контексте, когда друг неверность окончательно не подтверждается доказательствами — звучит для многих как выражение правдоподобного морального обязательства (см. Вуд 2002, гл. 1–3).

Моральная правота и неправота анализируются по-разному. курс; моральный эвиденциалист, вероятно, примет одно из эти анализы и соответственно развивают ее позицию, или показывают, что этика веры не вызывает споров между деонтологами, консеквенциалисты, теоретики добродетели и им подобные.Независимо от того, какой теория моральной правоты и неправоты, которую она принимает, однако будут обычные вопросы о том, есть ли пороги вреда, за которыми принципы эвиденциализма приостановлено, даже в деонтологическом контексте, относительно того, фундаментальными объектами моральной оценки в доксастическом контексте являются действиях или правилах, а также о том, существует ли «единство» моральные, а также интеллектуальные добродетели. Опять же, это открытое и интересный вопрос, нужно ли решать эти вопросы иначе в этике веры, чем в этике действие.

5.3 Эпистемический эвиденциализм

Безусловно, самая влиятельная и широко распространенная разновидность эвиденциализма — это эпистемический (см. Chisholm 1957, Adler 2002, Conee and Feldman 2004, Shah 2006 г.). Центральный тезис эпистемического эвиденциализма состоит в том, что нормы доказательств, управляющих убеждениями, так или иначе основаны на природе и целях теоретического разума. Верить на недостаточные доказательства — значит в сущности, эпистемический провал — отказ использовать нашу когнитивные способности таким образом, что мы, вероятно, приобретем значительные знания и избегать значительных необоснованных убеждений.Некоторые философы этой традиции также защищают соразмерность Локка тезис, согласно которому степень нашей веры должна быть пропорциональна к силе наших доказательств (см. White 2005).

Основная задача, стоящая перед сторонниками эпистемологического эвиденциализма, состоит в том, чтобы найти для этого адекватную мотивацию: если не хватает разумные или моральные основания для обязательства верить достаточно доказательств, тогда каков источник его нормативности? В В ответ на этот вызов эпистемологи-эвиденциалисты принимают ряд разные прихватки.Некоторые утверждают, что нормы подписаны необходимые, концептуальные истины. С этой точки зрения, сама концепция веры показывает, что это установка, нацеленная на истину, должным образом сформирован на основе имеющихся достаточных доказательств предмета. Таким образом, отношение, которое не сформировано таким образом, является либо вовсе не истинная вера, либо, в лучшем случае, несовершенный пример это (см. Adler 2002, Textor 2004).

Другие эпистемологические эвиденциалисты утверждают, что доксастические нормы не возникают. из анализа концепции веры, а скорее из размышлений о тот факт, что наши способности формировать убеждения просто настроены на то, чтобы чувствителен к доказательствам.Способности восприятия, памяти, свидетельства, самоанализ, рассуждения и т. д. обычно порождают убеждения основанием для достаточных доказательств, и мы обычно рассматриваем эти способности как неисправны, неправильно настроены или неправильно используются, когда они порождают убеждения в другие способы. Части очевидных доказательств — эпистемологические причины, в общих чертах — надежно предоставлять нам важную информацию о мире, и мы эволюционировали, чтобы быть чувствительными к таким причинам в нашем стремлении выжить и процветать.

Обратите внимание, что эпистемолог-доказатель не , а утверждает, что приобретение важной истины — даже той истины, которая способствует выживание — единственное, что имеет значение в этом регионе: наши Способности формировать убеждения — это не просто термометры или детекторы движения.Идея скорее в том, что, поскольку верующих, мы не просто хотим верить значительным истины; скорее, мы хотим иметь веские основания для принятия предложений чтобы быть правдой, и основывать нашу веру на этих основаниях (Feldman 2000; хотя снова см. Дэвид 2001). Этот предполагаемый факт затем принимается подпишем норму: мы должны искать не только истинную веру, но и знания , или, точнее, мы должны искать широко распространенных значимых знаний без широко распространенных значимых знаний ошибка .Искать знания таким образом — значит, среди прочего, стремятся получить достаточные доказательства истинных убеждений и основывать их на это свидетельство.

Другой вид защиты эпистемологического эвиденциализма утверждает, что центральный принцип эвиденциализма — в который мы должны верить основание для достаточных доказательств, которыми мы располагаем, — не аналитическая истина, извлеченная из концепции веры, а не «Функциональная норма», возникающая в результате размышлений о том, как наши факультеты созданы или разработаны, а скорее синтетический принцип что мы просто рационально интуитивно понимаем, размышляя о концепции и мысленные эксперименты.Такой подход кажется последовательным и понятным. в некотором роде привлекательным, хотя он не нашел много защитников в литература.

Мы уже видели, что существует множество способов может не быть строгим доказательством. Например, можно сказать это убеждение не обязательно , всегда основано на доказательствах (хотя конечно, умеренный эвиденциалист мог бы согласиться с этим), или что вера требует доказательств, но ее степень не должна быть пропорционально силе доказательств или этой уверенности. требует доказательств, но не обязательно , основывается на этом доказательстве , или это убеждение требует, чтобы было доказательств, даже если Субъект не имеет таких доказательств.Без сомнения есть другими способами, а также вопрос о том, философ, которого считают эвиденциалистом, в конечном итоге будет зависеть от того, как Конструируется сам эвиденциализм.

Однако наиболее важным для настоящих целей является то, что факт что кто-то , а не , разумный доказательственный деятель, скажем, не влечет за собой, что она является доказательством не для пруденциальных причины — или по любым другим причинам. В самом деле, она все еще могла быть Эвиденциалист, но для моральных или эпистемологических, а не пруденциальных причины.Поскольку я буду использовать этот термин, будучи не доказывающим в отношении определенной области убеждений требует, в качестве необходимого условием, что человек не является эвиденциалистом по этому поводу. область убеждений.

Ранее я предлагал естественное место для проведения границы между умеренные эвиденциалисты и неэвиденциалисты о сфере убеждений основывается на вопросе о том, является ли вера на основе недостаточно доказательств когда-либо разумно требуется . Мы когда-либо обязаны верить, даже при отсутствии достаточных доказательств? Строгие и умеренные эвиденциалисты скажут нет, неэвиденциалисты скажу да.Естественно, причины, которые мотивируют это предполагаемое требования будут отличаться в зависимости от типа Неэвиденциализм. Здесь основное внимание будет уделено трем основным типам Неэвиденциализм, распространенный среди современных философов: Практический неэвиденциализм (который включает в себя то, что иногда называют «Прагматизм»), консервативизм и фидеизм.

6.1 Практическая неэвиденциализм

Как отмечалось выше, Уильям Джеймс классно нюхает невыполнимые строгости принципа Клиффорда, отстаивая вместо этого более либеральная политика, которую мы иногда имеем «право на верить », даже когда у нас нет достаточных доказательств (и даже когда мы знают, что нам его не хватает).Кое-где Джеймс идет дальше и предполагает, что в определенных случаях, особенно в случаях, связанных с религиозные и моральные убеждения — это не просто разрешено, но положительно похвально или даже требовало , что мы полагаю на недостаточных доказательствах.

Когда я смотрю на религиозный вопрос, как он действительно ставит конкретных людей, и когда я думаю обо всех возможностях, которые оба практически и теоретически это касается, то эта команда, которую мы положит конец нашему сердцу, инстинктам и храбрости, и подождите — действуя, конечно, тем временем более или менее так, как если бы религии были не истинными — до конца света или до того времени поскольку наш интеллект и чувства, работающие вместе, могли собрать доказательства достаточно, — эта команда, говорю я, кажется мне самым странным идолом на свете изготовлен в философской пещере.(1896, 11)

Ранее мы видели, что существуют сложные концептуальные и психологические проблемы, стоящие перед этикой убеждений, которая довольно строго говорит, что мы должен всегда и только верить в то, что благоразумно выгодно. Таким образом в то время как прагматизм иногда случайно характеризуется как точка зрения, что мы должны верить во все, что «работает», большинство из которых прагматики очень осторожно определяют условия, при которых субъект может разумно отойти от своих доказательств, проигнорировать их или выйти за рамки (видеть прагматизм).Эти условия обычно связаны с отсутствием действительно убедительных свидетельство; таким образом, как Джеймс напоминает своему читателю, прагматическая вера не просто с безумными глазами веря, что «то, что вы знаете, не правда» (1896, 29). Прагматики также обычно требуют наличия некоторых своего рода настоятельность или «страстный» интерес со стороны субъект, который делает невозможным приостановление веры в этом контексте (или, по крайней мере, крайне опрометчиво). Ранее мы видели, как Джеймс определяет «подлинный вариант», пытаясь указать эти условия.

Акцент на «примате практического» у Джеймса был явно предвосхищен более ранними приверженцами этики веры. Блез Паскаль в Pensées , как известно, утверждает, что подобные пари рассуждение должно привести нас к постановке цели — верить в Бога; таким образом его акцент обычно делается меньше на моральном или эпистемическом, а больше на благоразумные мотивы веры (Pascal 1670, Hájek 2003, Jordan 2006; см. также записи на Паскаль, Ставка Паскаля и прагматические аргументы и вера в Бога).Для Иммануила Канта, напротив, соображения, которые могут оправдать вера (или вера) при отсутствии достаточных теоретических доказательств обычно (но не исключительно) морально . Если для например, нет достаточных доказательств того или иного для определенное суждение p (предположение, скажем, что человеческое воля несовместимо свободна), и если кто-то поставил моральную цель это требует от человека отстаивать истину p , и если любое доказательство того, что кто-то действительно указывает на правду p , то разрешается (а иногда даже требуется) Возьмем за истину р .Это «истина» (Немецкий: ‘ Fürwahrhalten ’) таким образом оправдано скорее на «моральном», чем на «теоретическом» основания, и это считается «убеждением» ( Glaube ) или «Принятие» ( Annehmung ), а не «Знание» ( Wissen ) (Кант 1781/1787, Chignell 2007).

Удобный ярлык, охватывающий как прагматиков в целом, так и Кантовские теории — это Практический неэвиденциализм , где прагматический / пруденциальный и моральный — два основных вида «Практическая» ценность (подробнее о моральных причинах веры и считаются ли они доказательствами, см. Pace 2010; для обзора дискуссии о прагматических причинах веры см. Reisner 2017).

6.2 Консервативный неэвиденциализм

Консерватизм (иногда также называемый догматизмом , хотя последнее обычно считается точкой зрения на восприятие вера в частности; см. Pryor 2000, White 2006). является prima facie оправданным, полагая, что p , если в Фактически, действительно полагают, что p (Harman 1986, Owens 2000). Другая версия гласит, что один из них prima facie оправдан. полагая, что p , если кому-то кажется, что p — это верно (Huemer 2007a) или по крайней мере на первый взгляд кажется одному что p верно (Pryor 2000).Чтобы быть всем считается оправданным по любому из этих консерватизмов, в курсе нет непобежденных победителей за р . Но отсутствие непобежденные победители за p , даже если кто-то знает об этом, это не положительное свидетельство за р , и любые «Импульсивное» побуждение к p или кажущееся стр. верно — это не свидетельство того, что эвиденциалисты думаю, что нам следует искать (см. Conee and Feldman 2004, ch. 3; импульсивные доказательства см. Плантинга 1993, 192).Так что по крайней мере большинство объяснения того, что такое «свидетельство», консерватизм — это важный вид неэвиденциализма, согласно которому некоторые убеждения — сразу же оправданные — не основаны на достаточные доказательства.

Консерватизм рассматривается некоторыми философами как полезный инструмент против скептицизм (Christensen 1994, Huemer 2007a) и его «Догматический» вкус иногда становится более приятным за счет сочетая его с различными умеренными или локализованными эвиденциализмами. Таким образом, например, консерватизм в отношении убеждений, лежащих в основе структура наших знаний (включая убеждения об основных математических или моральные истины) вполне естественно могут сочетаться с чем-то вроде Эвиденциализм в отношении убеждений, не лежащих в основе (подробнее о фундаментализме в эпистемологии см. фундаменталистские теории эпистемологического обоснования).

Обратите внимание: консерваторам не нужно говорить, что какие-либо из наших убеждений непогрешимы или не могут быть подорваны. Действительно, они могут быть вполне открыто для фаллибилистской мысли, что наш нынешний убеждения могут быть опровергнуты (опровергнуты или опровергнуты) новыми доказательствами. Таким образом, эта точка зрения не способствует «догматическому» или «догматическому» убеждению. «Консервативный» в некотором пренебрежительном смысле: он говорит просто что некоторые наши убеждения или какие-то «побуждающие» убеждения, необязательно основанные на положительных доказательствах (или практических) поддержка, чтобы быть оправданным (Harman 1986, Lycan 1988, Chisholm 1989, МакГрат 2007).

6.3 Фидеистический неэвиденциализм

Третья неэвиденциалистская позиция в этике веры, подобная но в отличие от догматизма, его иногда называют фидеизм , хотя это не должно иметь ничего общего с религиозной доктриной в специфический. По мнению фидеиста, мы можем законно проводить предложения на веры без каких-либо доказательств для них, не чувствуя влечения к ним, и даже перед лицом сильных доказательства против них (обратите внимание, что это всего лишь один из способов определения «Фидеизм», см. Запись на фидеизм для других).Кто-то может придерживаться веры, например, что было хотя бы одно телесное воскресение в какой-то момент в прошлое, хотя он никогда не видел ничего подобного, и его лучшие научные, свидетельские и повседневные индуктивные доказательства представляет собой веский довод против него.

Фидеизм такого радикального толка сам по себе не требуется большинству религий. но обычно ассоциируется с религиозными мыслителями, такими как Тертуллиан в античный период (возможно, несправедливо: см. Sider 1980), а Кьеркегор (1846) в современном (также, возможно, несправедливо: см. Evans 1998).Отдельно нося свою иррациональность на рукаве, фидеизм уязвим для психологические возражения об отсутствии прямого контроля над убеждениями. Если вера только — это , отношение, которое обязательно откликается на воспринимаемое свидетельство с положительным «направлением соответствия», это трудно понять, как хорошо функционирующий субъект мог поверить в то, что p перед лицом веских доказательств того, что not-p . Представьте себе человека с нормальными сенсорными способностями, который, несмотря на убедительные перцептивные и свидетельские доказательства обратного, неоднократно заявляет — не утверждая, что у него есть какие-либо скрытые доказательства, — что перед ним, скажем, открывается огромная бездна.Это займет очень долго мы убедились, что он действительно считает, что перед ним бездна. Но если, в конце концов, мы убеждены его действиями и речью, что он верит в это, и мы знаем, что его сенсорные способности функционируют должным образом, тогда мы, вероятно, подумаем, что это убеждение является продуктом нежелательного и частично непроизвольное состояние, такое как самообман, исполнение желаний или паранойя. Мы не будем думать, что он просто решил поверить.

Более умеренный вид фидеизма сказал бы, что нам разрешено формировать убеждение, основанное на «вере», только если доказательства, относящиеся к рассматриваемое предложение в любом случае не является убедительным или отсутствует все вместе.Только при таких обстоятельствах мы можем (напрямую или косвенно) совершить «прыжок веры» в веру (Адамс 1987). Однако, как правило, те, кто рекомендовал вера »привели прагматические или моральные основания для этих прыжков, и поэтому, учитывая существующую до сих пор таксономию, они в конечном итоге посчитали бы как практические неэвиденциалисты, а не добросовестные фидеисты.

Если же, с другой стороны, утверждается, что при полном отсутствии практические или теоретические соображения в пользу, предмет по-прежнему разрешено принять определенное убеждение, тогда это мнение, кажется, отказался от стремления к выработке принципиальной позиции и не более очевидно, что это «этика» веры.Это не нокдаун аргумент против такого рода фидеизма, конечно: это может быть что такой фидеист может дать повод думать, что пытаясь сформулировать этика веры — это непродуманный проект в первую очередь место.

Последняя альтернатива для фидеиста — признать, что он не совсем сосредоточен на вере, но скорее пытается освободить место для другой вид положительного пропозиционального отношения, который не руководствуется свидетельство. Многие философы и религиозные люди, которые принимают лейбл фидеист истолковывает «вера» (лат. fides ) как что-то отличное от веры — возможно, надежда или что-то вроде «Принятие» (см. § 7 и запись о фидеизм).При такой концепции вера в то, что p вполне могла бы быть рационально сосуществовать в одной психологии с множеством доказательств для не-р .

Этот последний пункт показывает, что эвиденциализм в отношении веры — даже строгий и бескомпромиссный — можно сочетать с Неэвиденциализм в отношении некоторых других положительных, категоричных высказываний. настроения, чтобы он казался менее суровым (см. Audi 2008a для список возможных значений слова «вера»). Возможно, самый выдающимся кандидатом здесь является приёмка задумана как положительное категоричное отношение к предложению, которое определение добровольное и имеет важное значение в наших размышлениях, действие, аргументация и утверждение.Некоторые философы сосредотачиваются на роль, которую принятие играет в научных исследованиях, построении теории, и теория принятия решений (van Fraasen 1984, Stalnaker 1987, Cohen 1992). Другие сосредотачиваются на той роли, которую он играет в этической, юридической, религиозный и повседневный контексты (Bratman 1992, Cohen 1992, Alston 1996, Ауди 2008а). Здесь уместно сделать предупреждение: обычно принято техническое понятие и характеристики его характера и этики в литературе кардинально различаются. Есть также некоторые споры о может ли принятие играть различные роли, которые его сторонники намерены (Radford 1990, Maher 1990, Moore 1994).

Специалист по этике убеждений, который хочет смягчить или дополнить свою точку зрения апеллируя к некоторому понятию допустимого принятия, нужно было бы сказать что такое принятие, чем отличаются эти два типа отношения, какие виды норм регулируют каждый, и как они взаимодействуют в одном предмете. Один из основных преимуществ такого гибридного представления является то, что принятие обычно считается согласно определению добровольным, и, следовательно, Намного легче увидеть, как настоящая «этика» (полная с приписыванием похвалы и порицания) можно было бы построить вокруг него.Как мы видели ранее понятие принятия (как «вера») было своего рода того, что фидеист может апеллировать против тех, кто говорит что нельзя просто поверить, что p перед лицом веские противоположные доказательства. Умеренный фидеист, напротив, может возразить что нам разрешено принять это p только в том случае, если у нас нет сильное свидетельство о p в любом случае. Это все еще в соответствии с нашим наличием слабых доказательств для not-p , и даже (слабое) убеждение, что не-р .

Вера — Философия — Оксфордские библиографии

Введение

Проблема природы веры лежит на пересечении ряда областей философского исследования: философии разума, эпистемологии, философии языка, этики, философии религии и философии социальных наук. По этой причине понятие иногда бывает неоднозначным и используется по-разному. Большинство философских трактатов имеют дело с тем или иным аспектом этого понятия, но современные трактаты пытались найти наиболее систематический взгляд на вещи.Основные текущие дискуссии касаются того, является ли вера пассивным состоянием ума, которое следует понимать в основном в причинных терминах, или активным состоянием ума, включающим своего рода обязательство, являются ли убеждения по существу имплицитными эпизодами или по существу сознательными, отношения между убеждениями и другими доксастические отношения, такие как суждение или принятие, отношения между верой и знанием, а также наличие степеней убеждений.

Общие обзоры

Из-за разнообразия областей, в которых используется понятие убеждений, и разнообразия подходов, не существует общей трактовки, но есть несколько хороших обзоров для каждой конкретной области.Прайс 1969 предлагает хороший исторический отчет, в основном в рамках британской эмпирической традиции. Фодор 1981 и Деннет 1982 представляют классические, но противоречивые взгляды на философию разума. «Стальнакер 1984», пожалуй, лучшее введение в семантические, психологические и эпистемологические вопросы. Вахид 2008 дает хороший обзор эпистемологических проблем. Веллеман 2000 может стать лучшей отправной точкой для обсуждения различных аспектов дискуссии. Engel 1995 и Schwitzgebel 2006 делают общие презентации.

• Деннет, Дэниел К. «За гранью веры». В Мысль и объект: Очерки интенциональности . Отредактированный Эндрю Вудфилдом. Нью-Йорк: Oxford University Press, 1982.

  Путем анализа концепции приписывания убеждений, основанной на здравом смысле, утверждает, что содержание убеждений соотносится с «намеренной позицией», исходя из которой прогнозируется поведение, в отличие от физической и конструктивной установки. С этой точки зрения убеждения являются инструментами в процессе интерпретации, хотя они соответствуют реальным паттернам в мозгу.Перепечатано в книге Деннета The Intentional Stance (Кембридж, Массачусетс: MIT Press, 1989).

• Энгель, Паскаль. «Les croyances». В Понятия философии . Vol. 2. Под редакцией Дениса Камбушнера, 9–101. Paris: Gallimard, 1995.

  Синтетическое и исторически обоснованное изложение (на французском языке) основных проблем философии веры, классифицирующее различные смыслы этого понятия в эпистемологии, философии разума и философии религии и философии социальных наук. .

• Фодор, Джерри. Представительства . Кембридж, Массачусетс: MIT Press, 1981.

  В этом сборнике эссе Джерри Фодор утверждает, что убеждения — это функциональные состояния, связанные с ментальными представлениями, которые являются символами на языке мысли. Этот взгляд определил повестку дня для большинства ориентированных на когнитивную науку концепций веры и интенциональности.

• Прайс, Генри Хабберли. Вера . London: Allen and Unwin, 1969.

  Несмотря на то, что он немного устарел и имеет дело в основном с классическими эмпирическими представлениями о верованиях, это все же единственный философский подход, охватывающий параллельно психологическую, эпистемологическую и религиозную стороны этого понятия. информированная историческая справка.Доступно онлайн.

• Стальнакер, Роберт. Запрос . Кембридж, Массачусетс, Массачусетс, 1984.

  Великий классик философии веры, занимающийся семантической проблемой содержания пропозициональных установок и проблемой изменения убеждений в рамках исследовательской деятельности. Сталнакер проводит различие между верой и контекстуальным принятием и излагает философию исследования.

• Schwitzgebel, Эрик. «Вера.”В Стэнфордская философская энциклопедия . Под редакцией Эдуарда Н. Залта. 2006.

  Хорошая синтетическая презентация, ориентированная в основном на проблему природы веры в философии разума.

• Вахид, Хамид. Эпистемология веры . Лондон: Palgrave Macmillan, 2008.

  Хорошая и информативная синтетическая трактовка основных проблем эпистемологии убеждений: их отношения к основаниям и свидетельствам, а также их оснований восприятия.

• Веллеман, Джеймс Дэвид. «Цель веры». В «Возможность практического разума» . Джеймс Дэвид Веллеман, 244–281. Oxford: Oxford University Press, 2000.

  Возможно, лучший анализ того, что поставлено на карту, при анализе понятия веры как отличительного ментального состояния и нормативной характеристики «стремления к истине», что нелегко объяснить функционалистам. и натуралистические теории.

наверх

Пользователи без подписки не могут видеть полный контент на эта страница.Пожалуйста, подпишитесь или войдите.

Как подписаться

Oxford Bibliographies Online доступен по подписке и постоянному доступу к учреждениям. Чтобы получить дополнительную информацию или связаться с торговым представителем Оксфорда, щелкните здесь.

Перейти к другим статьям:

Артикул