Виктимность жестов примеры: Виктимность жестов и поведения. — КиберПедия

Содержание

Виктимность жестов и поведения. — КиберПедия

Из дверей предприятия в день зарплаты выходят люди. Можно заметить, как кто-то машинально начинает ощупывать свой карман или открывать сумку, тем самым указывая наиболее вероятное место, где лежит некоторая сумма денег.

Чем тщательнее вы прячете что-то в своих вещах на пляже, украдкой оглядываясь вокруг, тем более виктимно вы себя ведете.

При захвате террористами заложников есть реальный шанс получить пулю на поражение, если вы вскочите, сделаете резкое движение либо начнете судорожно копаться в карманах, чтобы достать лекарство, платок и т. п.

Можно продолжить перечень примеров виктимного поведения:

– дорогостоящий подарок, врученный в присутствии посторонних;

– демонстрация денег при расплате за покупку;

– девушка в короткой юбке и кофточке с глубоким декольте, идущая через темный сквер;

– демонстрация поздним вечером в общественном транспорте или на улице дорогих украшений;

– выглядывающий из кармана кошелек;

– согласие пойти с незнакомыми людьми в квартиру послушать музыку, поиграть на компьютере и т. д.

В виктимологии существует такое понятие, как виктимное время года. От времени года часто зависит увеличение или уменьшение количества тех или иных правонарушений. Так зимой краж и грабежей, связанных с меховыми вещами, гораздо больше, а вот краж мобильных телефонов наоборот меньше.

Вы спросите: зачем нам нужно это знать? Но дело в том, что знание виктимологии позволяет не только избежать проблем, но и эффективно ее в своих интересах. Например, зададимся вопросом: легко ли ограбить ваш дом? Ведь квартирный вор, конечно, если он не новичок, никогда не полезет в первую попавшуюся квартиру. Какая квартира наиболее удобна для воров? Во во-первых, находящаяся в крайнем подъезде, так как в этом случае из них легко скрыться. Во-вторых, если вы живете на первом или последнем этажах. Первый из-за форточки, последний – из-за того, что там проходит меньше всего людей. А если на этаже три двери деревянные, а четвертая – обита дорогой кожей. Какую попытается вскрыть вор?

Теперь давайте отбросим то, что мы изменить не можем, и поробуем предположить, как снизить виктимность квартиры. Можно, например, договориться с соседями и обить двери одинаковой обивкой. Или же с соседями по этажу договориться об установке дверных глазков таким образом, чтобы с каждого из них просматривалась лестничная клетка. Я думаю, и вы сможете предложить свои варианты решения данной проблемы. Как видите, имея наблюдательность, здравый смысл, умея анализировать свои и чужие поступки, можно значительно снизить вероятность опасности, например, от грабежа и разбоя.

Лучший способ избежать грабежа – не создавать ситуации, в которой он возможен.

П р а к т и ч е с к о е з а д а н и е.

– Предложите свои варианты правил. Поделитесь, как в вашей семье решается эта проблема.

Например:

– не отпускать детей гулять одних в темное время суток;

– избегать заходить (в темное время особенно) в уединенные дворы, безлюдные скверы и т. п.;

– не надевать дорогие украшения и т. п.

Не следует в этом случае допускать бессмысленных угроз типа: «Я тебя запомнил» или «Ну я тебя еще встречу». Силы ребенка и взрослого не равны. Лучше в этом случае отдать требуемое.

– Какие беседы вы проводите с детьми, чтобы выработать устойчивое и принципиальное отношение к вопросам безопасности?

– Какие примеры приводите для большей убедительности?

IV. Заключительное слово.

К л а с с н ы й р у к о в о д и т е л ь. То, о чем я рассказываю вам, будут изучать и ваши дети, постепенно, год от года накапливая знания о безопасности. Но ваша задача состоит в том, чтобы эти знания применялись в жизни. А примером в этом случае должно служить ваше поведение. Кроме того, необходимо учить ребенка следующим правилам безопасного поведения:

1) Не разговаривать с посторонними людьми. Детям нужно знать, в каких случаях они могут ослушаться взрослого. Объясните ребенку, что он должен помнить только ваши наставления и не реагировать на знаки внимания и приказы незнакомца.

2) Никуда не ходить с посторонними. Приведите ребенку примеры обманов, которые иногда совершают незнакомцы. Спросите, как бы он поступил, если бы его позвали кататься на дорогой машине.

3) Ребенок должен знать, если до него дотронулся какой-то посторонний, взял его за руку, он должен кричать громко: «Я тебя не знаю». Прорепетируйте: мало кто из детей умеет кричать тогда, когда это нужно.

4) Внушите детям, что гораздо безопаснее гулять всем вместе или в компании хороших друзей, что всегда можно за помощью обратиться к милиционеру или к другим людям.

5) Дети должны знать и уметь вызывать «скорую помощь», милицию и т. п.

В ц е л я х п р е д у п р е ж д е н и я н а с и л и я д е т и:

– не должны позволять дотрагиваться до себя незнакомым людям;

– должны видеть разницу между дозволенным и недозволенным, сразу же обращаться к вам, если кто-то из взрослых попросил никому не говорить о любых происшествиях между ним и ребенком;

– должны спросить у вас разрешение, прежде чем принять любой подарок или пойти в гости;

– должны сразу же сказать вам, если им кто-то предлагал автомобильную прогулку, поход в кино и т. п.

Все эти правила преподносите детям не в приказном тоне, а в доверительной беседе.

Помните: ваши дети хотя и подросли, немного повзрослели, но они еще так доверчивы и легко внушаемы. Поэтому их безопасность еще во многом должны обеспечивать мы с вами.

И не забывайте старую поговорку: «Как старики поют, так молодежь чирикает». Наше с вами поведение – это пример для наших детей. И пусть с вами и с вашими детьми не будет никаких неприятных происшествий.

В заключение хочу предложить вам дома самостоятельно проверить знания детей по безопасности с помощью вот такой викторины (напечатанные листы с викториной выдаются всем родителям).

Можно предложить родителям первоначально подумать и ответить на вопросы викторины в оставшееся на собрании время.

Личная безопасность

(викторина)

В о п р о с ы:

1. Что ты будешь делать, если потеряешься в большом городе, магазине и т. д.? Выбери правильный ответ:

– будешь искать родителей сам;

– обратишься за помощью к взрослым*

;

– дашь объявление.

2. Если тебя угощает конфетой незнакомый человек на улице, что ты будешь делать? Выбери нужный ответ:

– откажешься от угощения;

– возьмешь и убежишь;

– возьмешь и быстро съешь.

3. Если ты увидел в транспорте оставленный кем-то пакет, что ты будешь делать? Выбери безопасный ответ:

– возьмешь себе;

– подаришь другу;

– скажешь контролеру или водителю.

4. Если кто-то на улице преследует тебя, как ты поступишь? Выбери ответ, соответствующий правильному поведению:

– остановишься и запоешь: «Нам не страшен серый волк»;

– побежишь в людное место и обратишься за помощью к милиционеру или взрослым;

– побежишь ему навстречу с криком «Забодаю!».

5. Продолжи фразу: «Если нас зовут купаться, в телевизоре сниматься, обещают дать конфет, отвечайте твердо…»:

– да;

– нет;

– подумаю.

6. Если кто-то тонет на твоих глазах, что ты будешь делать? Выбери нужный вариант из предложенных ответов:

– помашешь ему рукой;

– позовешь на помощь взрослых;

– попробуешь спасти сам.

7. Если к тебе приближается собака без поводка и намордника, как ты поступишь? Отметить правильный вариант из данных ответов:

– быстро побежишь;

– крикнешь «Фас!»;

– останешься стоять на месте и скомандуешь собаке «Стоять!».

8. Что надо делать, если у тебя из носа пошла кровь? Выбери правильное действие:

– наклонить чуть вперед, зажать нос и поднять другую руку вверх;

– как можно громче кричать: «Мамочка, помоги!»;

– сразу же вызвать спасателей.

9. В глаз попала соринка, ты…

– потрясешь как следует головой;

– промоешь кипяченой водой;

– подождешь, пока само пройдет.

10. Ты пролил на себя горячий чай, что надо сделать в первую очередь? Выбери необходимый вариант поведения:

– обожженное место подставить под струю холодной воды;

– смазать маслом;

– смазать зеленкой.

11. На прогулке ты обморозил пальцы, что будешь делать? Выбери вариант, соответствующий правилам оказания первой помощи:

– потрешь снегом;

– примешь горячий душ;

– сделаешь легкий массаж.

12. Какую грубую ошибку совершила бабушка Красной Шапочки? Определи верный вариант ответа:

– открыла дверь незнакомцу;

– не предложила Волку чаю;

– не спела Волку песню.

Виктимность предметов примеры — mdrnkik

15 Mar 15 — 08:31

Виктимность предметов примеры

Скачать Виктимность предметов примеры

Информация о файле:
Добавлен: 15.03.2015
Скачали: 71
Рейтинг: 353 из 1310
Скорость загрузки: 22 Mbit/s
Файлов в категории: 475

Приведите пример виктимности предметов 2. Приведите пример виктимности жестов 3. Приведите пример виктимности поведения. 4. Объясните, в чем

Тэги: примеры предметов виктимность

Недавние поисковые запросы:

ворд работа с большим документом

выращивание грибов дома инструкция

велотренажер torneo rohs инструкция

14 мая 2009 г. — Приведите пример виктимности предметов 2. Приведите пример виктимности жестов 3. Приведите пример виктимности поведения. 4.15 апр. 2013 г. — Вот как может просто проявиться виктимность предметов. Тиснёная Перечислить примеры виктимного поведения несложно. Многие ВИКТИМНОСТЬ ПОВЕДЕНИЯ; ПРИМЕР 1. ПРИМЕР 2. ПРИМЕР 3. ПРИМЕР 4. 2. ВИКТИМНОСТЬ ПРЕДМЕТОВ; ПРИМЕР 1. ПРИМЕР 2. 3. Содержит ответы на данное задание: Задание. 1. Приведите пример виктимности предметов 2. Приведите пример виктимности жестов 3. Приведите

8 мая 2009 г. — Содержит ответы на данное задание: Задание. 1. Приведите пример виктимности предметов 2. Приведите пример виктимности потребителей васильев модель поведения поведение человека поведение подростка регуляторы поведения примеры виктимности предметов жестов Читаю новости, и страшно становится. Там кого-то избили, тут зарезали, после последнего звонка пьяные подростки дебоширили, что будет твориться 2 февр. 2011 г. — В эту категорию входят проявления на редкость провоцирующего поведения. Вот небольшой пример. Вы в чужом городе. Спрашивая у 11 мая 2011 г. — Вот некоторые примеры виктимности поведения: и нередко там не хватает места для того предмета, который может спасти жизнь.

видов на примере куклы эддисон ваша, внутренняя доклодная записка
Доклад а а блок, Доклад на тему ожоги лица и их лечение, Договор на техническое обслуживание кондиционера, Электронный документ законопроект, Меркурий руководство ккм.

проблема виктимности в романе Александра Гольдштейна «Спокойные поля»

Roman Katsman. “Freakish Sacrifices”: The Problem of Victimhood in Alexander Goldstein’s Novel Quiet Fields

Проблема насилия и жертвы, виктимности (жертвенности) как основополагающей культурологической модели играет важнейшую роль в творчестве Александра Гольдштейна (1957—2006). С ней же связана и другая проблема, эстетическая: многие годы беспокоящая писателя неадекватность современного искусства происходящему в мире, «кризис репрезентации» как нехватка (искусства) и избыточность (мира) [Гольдштейн 2009: 114][1]. Эти вопросы и легли в основу его фрагментарных романов, для которых характерно почти полное слияние образов автора и рассказчика, тем более что некоторые их фрагменты представляют собой версии ранее опубликованных статей. В другом месте я писал о его романе «Помни о Фамагусте!» (2004) как романе-хаосе, в основе которого — диссипативная структура присвоения и его забвения; осью этой структуры неизбежно оказывается жертва насилия [Кацман][2]. В этой статье я рассматриваю роман Гольдштейна «Спокойные поля» (2006) с точки зрения теории генеративной антропологии, — теории генезиса репрезентации в неудавшемся жесте насилия-присвоения, созданной американским ученым Эриком Гансом (р. 1941). Такое прочтение позволяет сделать вывод о том, что последний роман писателя отражает переосмысление и преодоление виктимной культурологической парадигмы, служа своего рода антитезой его предыдущему роману. Отказ от жертвоцентризма приводит Гольдштейна к отказу от поиска репрезентации как нехватки соответствия или избытка различения и к концепции «дразнения расходящихся тождеств» как множественности неудавшихся жестов присвоения. Примирение писателя с миром, ставшим мистико-теургическим искусством [Гольдштейн 2009: 116], и с искусством, перестающим наконец быть недостаточным существованием, оказалось возможным, но лишь при условии отказа от оптики «причудливых жертвоприношений» [там же: 118].

Философско-антропологическая, а точнее, гуманитарная модель невиктимного порождения знака и означивания, языка и культуры, была предложена Эриком Гансом в целом ряде книг и статей[3]. Он отталкивается, прежде всего, от теории своего учителя Рене Жирара о миметическом желании и насилии над жертвой как производящих священное, которое формирует сообщество и коммуникацию [Жирар 2000: 7—51]. С другой стороны, Ганс продолжает мысль Жака Деррида об откладывании насилия как источнике различения, то есть порождения, знаков. Теория, названная Гансом генеративной антропологией (или гуманистикой), полагает в качестве «минимальной гипотезы» единичное событие порождения означивания на сцене миметического конфликта, возникающего вокруг объекта желания, когда иерархический pecking order перестает отвечать задаче выживания группы, когда взаимное насилие грозит уничтожить ее. Ганс не принимает тезис Жирара о том, что произвольная жертва, козел отпущения, становится в этом случае решением конфликта, а также первичным знаком и актом человеческого порядка. И в самом деле, эта модель поведения меняет иерархию, но не животный порядок: здесь только применение насилия по отношению к жертве заставляет членов группы держаться вместе, а потому требует все новых жертв. Переход к человеческому у Жирара недостаточно мотивирован, поскольку не объясняет, как появляется означивание; оно кажется не необходимым, избыточным. Другими словами, группа может дружно разрывать на куски жертву за жертвой, не называя их этим именем, не отличая жертву от жертвы, не порождая священное, язык, культуру.

Для решения этой трудности Ганс возвращается к тому гипотетическому моменту, который предшествует убийству жертвы. По его словам, «однажды» колебание членов группы, вызванное страхом взаимного уничтожения, продлится достаточно долго, чтобы они смогли увидеть в «жесте присвоения», направленном на объект желания, не указание на намерение его присвоения, а репрезентацию самого этого объекта. В этом случае именно «неудавшийся жест присвоения» (abortive gesture of appropriation) и становится первым знаком, обозначающим объект. «Жест-как-знак не служит более практическим движением по направлению к объекту влечения. Из горизонтального акта в мире влечений он превратился в вертикальный акт в трансцендентальном мире означивания» [Gans 2011: xiii] (перевод мой. — Р.К.). Таким образом, фундаментальной функцией человеческого и «культуры репрезентации» является предотвращение, откладывание миметического насилия. Знак, символический порядок, этика рождаются не из потребления убитой жертвы и обмена ее частями, не из воображения жертвы вообще в паре субъект-объект, а из воображения другого субъекта («лица», говоря языком Эммануэля Левинаса), чье желание также направлено на объект. В этом переносе внимания с объекта желания на субъект и состоит основополагающий акт культуры: человек видит в другом самого себя, а в себе — другого [Gans 2011: 3—18]. Это этап зеркала культуры. Образ желающего субъекта в его остановленном жесте присвоения/насилия есть первый знак и первый образ «другого» — и (снова в терминах Левинаса) «Другого», есть имя Бога и вообще первый образ в собственном смысле этого слова. И как отношения со своим образом в зеркале, отношения с «другим» в этой модели, в отличие от отношений с жертвой и в отличие от модели Левинаса, не могут не быть симметричными. Вместо этики виктимности эта модель порождает этику равенства (перед лицом общего желания и общего гнева, вызванного его, желания, откладыванием).

Генеративная антропология Ганса позволяет критически переосмыслить виктимную парадигму. Именованию или назначению жертвы здесь предшествует взгляд, включающий двух агентов действия, состоящих в симметричных отношениях. Их роли еще не определены, история открыта, все возможно. Поэтому взгляд сосредоточен на том процессе или действии, которое должно распределить роли, — на жесте (насилия, присвоения) до его реализации и до именования. В этой сцене жест всегда еще не осуществлен, то есть как бы остановлен или провален. Означивание предшествует жертве как свершившемуся факту, а значит, возможно без нее. Следовательно, не репрезентация вращается вокруг жертвы, а напротив, все неопределенные субъекты вращаются вокруг нереализованного жеста. Незавершенность жеста другого служит источником идеи незавершенности «я» (начало рефлексии), из чего возникает представление о задании и целенаправленном необратимом движении к реализации, вопреки растущей энтропии, то есть идея времени, истории, мифа.

Разумеется, описанная выше генеративная сцена есть не что иное, как гипотеза, интеллектуальный эксперимент, который может быть использован в качестве метода анализа культурных явлений или, как в нашем случае, сложных репрезентаций виктимного насилия в литературе. Неудавшийся жест насилия героя является одним из основных нарративов или мифов в новейшей литературе, что я и попытаюсь показать на примере последнего романа Александра Гольдштейна, одного из наиболее ярких русско-израильских писателей 2000-х. В то же время нужно сказать, что виктимная парадигма все же довлеет в русско-израильской литературе, начиная с романов Авраама Высоцкого 1920—1930-х годов[4] и вплоть до романов Дины Рубиной последних лет[5]. Основное интеллектуальное усилие направлено здесь на создание мифа о превращении жертвы в воина, в духе еврейской литературной традиции героизации «испанских» евреев, «халуцев» или «сабров» как основателей новой, гордой и свободной еврейской идентичности[6]. Так, например, в рассказе А. Высоцкого «Первый ответ» (1946) изгнанный из средневековой Сарагосы молодой еврей берет в руки оружие и убивает напавших на него бандитов. Ему вторит Захар Кордовин из романа Рубиной «Белая голубка Кордовы» (2012), потомок испанских евреев, который не расстается с пистолетом, надеясь отомстить бандитам, убившим его друга. Правда, Захар так и не совершает свой жест насилия, а сам становится новой жертвой. Вокруг дихотомической пары жертва—воин вращаются герои романов Давида Маркиша («Легкая жизнь Симона Ашкенази»), Анны Исаковой («”Ах, эта черная луна!”»), Нины Воронель («Готический роман»), Даниэля Клугера («Последний выход Шейлока», «Мушкетер»), Феликса Канделя («Против неба на земле»), а также трилогии Рубиной «Русская канарейка» и многих других.

На фоне доминирующей виктимной парадигмы выделяются писатели, сумевшие преодолеть ее и могущие служить примерами новой парадигмы, в которой формируется генеративный миф о нереализованном жесте насилия, снимающий дихотомию жертвы и воина. Преодоление старой и рождение новой парадигмы осуществляется в тех контекстах, в которых возникают очаги наивысшего напряжения отношений потенциальной виктимности. Так, в романе Алекса Тарна «Протоколы Сионских Мудрецов», вышедшем в 2003 году, протагонист пытается отомстить за гибель своих жены и дочери в теракте, но месть остается фикцией, фантазией, нереализованным жестом, и в то же время фикция становится реальностью: выдуманный им литературный персонаж, спецагент и герой боевиков, обретает плоть и кровь. Оказывается, что «заговор сионских мудрецов» состоит в воспроизведении генеративной сцены, где роли и отношения жертв и воинов еще не определены.

В том же, 2003 году выходят первые две части романа Михаила Юдсона «Лестница на шкаф», а в 2013-м — новая версия, включающая третью часть. Его герой одновременно и жертва, и воин. Причем если в первой и второй частях, описывающих его приключения в России и Германии, его воинственность еще связана с необходимостью защититься и не дать превратить себя в жертву, то в третьей, израильской части ситуация становится намного более сложной, хаотической, непредсказуемой. Проходя по всем кругам израильского социума, герой обретает новую силу, больше не связанную с виктимностью.

В сюжетную ткань романа Якова Шехтера «Вокруг себя был никто» (2004) вплетены рассказы двух женщин, прошедших инициационные обряды двух различных маргинальных мистических сект. Несмотря на настойчивые попытки главного героя убедить их в том, что их просто использовали, женщины отказываются видеть себя жертвами. С другой стороны, как бы поднимая вопрос о насилии от противного, в романе описана некая милитантная община, расцветшая в Польше во времена казацких войн, воспротивившаяся традиционной позиции по отношению к окружающему миру, согласно которой выигрывает тот, кто уклоняется от боя. Члены этой общины вступили в войну — и погибли все до единого. Автор деконструирует концепцию насилия, но не вполне в духе этического гуманизма, поскольку вместе с ней деконструируется и понятие жертвы. Таким образом, насилие в романе Шехтера носит не догматический, не идеологический характер, а разворачивается на той изначальной антропологической сцене знакопорождения, где роли не заданы априори в оппозиции палач—жертва (в первом случае) или герой—жертва (во втором). Как сам по себе жест насилия мнимого «мастера» не превращает его объект, то есть неофита, в жертву, так и жест насилия подлинных «мастеров», полных благих намерений, не достигает цели и даже, напротив, превращает их самих в жертв. В обоих случаях жест обессмысливается, несмотря на его кажущуюся реализованность, даже нарочитую избыточность.

Тема насилия — одна из центральных в романе Дениса Соболева «Иерусалим» (2005), однако ни один из его героев не является частью простой виктимной дихотомии. Мысль автора занята поисками подлинной свободы и потому выводит героев на новый уровень сложности. Суть этих поисков — в преодолении «всевластия», а значит — в обнаружении провального характера любых виктимных или виктимизационных жестов, хотя именно из них и состоят язык, культура, игра, политика, литература и существование вообще.

Сходную интеллектуальную конструкцию можно обнаружить и в романе Некоды Зингера «Билеты в кассе» (2006), где она приобретает гораздо более игровой, ироничный и пародийный характер. Роман начинается с того, что с Новосибирского вокзала отправляется еврейский батальон на войну с «израильским агрессором». Однако поезд везет читателя отнюдь не на войну, а в глубины памяти, истории и литературы. Этот расширенный образ служит ярким примером основного мифа, о котором здесь идет речь: коллективный еврейский Одиссей отправляется на войну, но лишь затем, чтобы блокировать свой же собственный жест присвоения, вернуться домой, не выходя из дома, не становясь жертвой и не делая жертвами других.

Этот основной миф воплотился и в цикле иерусалимских романов Елизаветы Михайличенко и Юрия Несиса «Иерусалимский дворянин» (1997), «И/е_рус.олим» (2004) и «ЗЫ» (2006). В каждом из них наблюдается модель преодоления виктимности и героизма одновременно, блокирования жеста насилия либо его обессмысливания. Несостоявшиеся герои и воины, борцы с мифологическими и политическими монстрами терпят поражение в бою, но выигрывают войну против виктимного мышления. В первом из упомянутых романов антисемитский ярлык «иерусалимский дворянин» перекодируется в духовный и интеллектуальный аристократизм. Во втором романе обезличивающая виктимность преодолевается гипергуманизмом, радикальным персонализмом, парадоксальным образом воплощенным в сетевом мышлении, в модели виртуальной реальности интернета, в котором роли и имена меняются постоянно. В третьем романе нереализованный жест насилия несостоявшегося «героя» направлен на его политических оппонентов. Тем самым они оказываются побеждены в наилучшем из боев — в том, который не состоялся. Во всех трех иерусалимских романах акты насилия неизбежно происходят, как и в самой действительности, но они не становятся интегральной частью хронотопов героев, даже когда те сами становятся жертвами, как в последнем романе. Таким образом, Михайличенко и Несис осмысляют катастрофичность происходящего, не допуская его редукции к дихотомии виктимности[7].

Приведенные примеры лишь отчасти очерчивают тот контекст, в котором появились романы Александра Гольдштейна «Помни о Фамагусте!» (2004) и «Спокойные поля» (2006). Уже в более ранних статьях и книгах Гольдштейн неоднократно касается темы насилия (в связи с искусством и вне ее), основываясь, как и Ганс, на взаимной обусловленности насилия и присвоения: «Идея насилия означает в том числе алчность присвоить себе объект, сделать его годным к использованию, потреблению» [Гольдштейн 2001: 248]. В двух романах выразились два различных подхода к теме жертвы и жертвенности. В первом дихотомия героя и жертвы доведена до наивысшего напряжения и почти до абсурда: виктимность становится избыточной, эстетизированной до такой степени, что и сама превращается в объект желания, присвоения, борьбы, что коренным образом меняет само понятие жертвы и всю архитектонику культуропорождающей сцены насилия. Когда все участники сцены борются за роль жертвы, место и имя жертвы остается вакантным, а отношения неопределенными. Так, например, евреи и армяне соперничают за место наиболее трагической жертвы геноцида, бакинцы отдаются культу мертвых или декадентскому культу смерти, исторические личности и безымянные герои жертвуют жизнью во имя своих идеалов, ни в чем не повинные люди становятся жертвами войн, террора, насилия и произвола. Книга до предела пропитана болью, превращена в элегию, в своего рода лабораторию виктимной парадигмы, в которой автор стремится рассмотреть все ее формы, исчерпать все ее возможности, не пытаясь, однако, выйти за ее пределы. Смена парадигмы происходит во втором романе, где лейтмотивом становится бессмысленность мучений. Созданная Гольдштейном еще в середине 1990-х концепция литературы существования[8] обретает здесь неожиданную и трагическую реализацию: письмо умирающего писателя (он дописывал роман, будучи безнадежно больным) осмысливает умирание и для этого словно преодолевает его, уходит в «спокойные поля» Элизиума, чтобы оттуда, с бесконечного, но уже не эстетического удаления увидеть, что отношение к насилию смерти не может быть сведено к отождествлению или разотождествлению с жертвой. Его мышление уже лишено политического азарта, оно заглядывает за политическое, где больше не действуют привычные дихотомии; это взгляд уже не только художника и интеллектуала, стихийного антрополога гибели, но путешественника, кочевника, отправляющегося, наподобие его любимых писателей, в свою последнюю эмиграцию — в страну мертвых. Ниже я проанализирую некоторые моменты поэтического мышления Гольдштейна и начну с того, что служит для него самого отправной точкой в романе: с эмигрантской темы. Далее я перейду к вытекающей из нее теме юродства, святости и блуда и, наконец, кратко упомянув высказанную автором эстетическую концепцию, рассмотрю основную (в данном контексте) его идею «дразнения расходящихся тождеств».

Эмигрантская тема сама по себе мало заботит Гольдштейна. Она служит скорее фоном для создания портретов людей и пространств: «Эмигрантского бедолагу, по причине банальности темы, уложу в моностих: о, безумье больших городов! Перед нами Характеры, Страсти, осмелюсь ли вымолвить — И-по-ста-си» [Гольдштейн 2006: 148]. В одной из первых глав «Спокойных полей» Гольдштейн создает галерею эмигрантских портретов, сопровождая их, однако, уведомлением, что он не имеет целью писать портреты: «…мне хочется писать частности, значения не имеющие, то есть мне хочется написать их такими, какими они были в то время, когда они были тем самым временем, ни больше ни меньше. Многое не имеет значения, но дорого нам и мило» [там же: 46]. Именно в этом ключе, как письмо времени, живое и не застывшее в портрет, следует понимать и выведенную здесь эмигрантскую кофейню: «В дурацкой кофейне поигрывали в литературную эмиграцию, якобы снова изгнание, они никому не нужны и, стало быть, очень даже, в размашистом развороте нужны, заполнят (заполонят) антологии, скульптурные ниши для отщепенцев, посему взоры назад, разница в том, кому что предносилось: скромникам (единицы) — Белград-32, Прага-34, ответственным за послание — натурально, Париж-35» [там же].

Авторское подтрунивание над собратьями по перу, желание дистанцироваться от эмигрантщины могло бы показаться признаком самого же эмигрантского менталитета, но взгляд Гольдштейна не столько (само)ироничен, сколько антропологически беспристрастен, по-научному сух, в нем эмоциональность гасится аналитической работой по моделированию генеративной сцены, сцены нереализованного жеста присвоения. Перед нами не подлинная эмигрантская драма, а фальшивое «поигрывание», не слишком удачная попытка подражать эмигрантам 1930-х. Миметическое желание направлено на место в истории, которое должно быть захвачено, причем именно воображаемые отщепенство, ненужность, изгнанничество и служат жестом присвоения. То есть виктимность должна стать механизмом увековечения, знако-, памяти-, культуропорождения. И вот этот жест блокируется авторской насмешкой, которая ясно свидетельствует о том, что жест остается нереализованным, а стоящее за ним виктимное сознание — контрпродуктивным и даже разрушительным, ведь оно дискредитирует «послание», которое, возможно, и имеет право на существование или даже ожидается публикой, то есть теми, для кого эта культура и создается. Не игры и подмены, не подражания жертве, не «вымазывания кровью» и «показательного распинания на досках» [там же: 86], не «бесстыдства увеселительных балаганов» ожидает автор от современного искусства, а «возврата к сакральному, одухотворения косности» [там же: 84]: «художнику надлежит стать чародеем — доподлинным» [там же: 88]. Усилие его направлено на поиски этой подлинной сакральности за пределами сцены подражательной жертвенности, экономичного вложения на рынке виктимности. Он находит ее в фигурах городских юродивых.

Портреты литераторов-эмигрантов включены в длинный ряд тель-авивских чудаков, бездомных и юродивых, словно в подражание работам о русских кабаках и юродивых Ивана Гавриловича Прыжова, которого упоминает Гольдштейн в одной из следующих глав [там же: 109]. Однако их образы словно покрыты благородной патиной: «жемчужина морского проспекта», «независимый сгусток, бесстрашный паяц, пролагатель» [там же: 36, 37]. Девушка из Йоханнесбурга, которая была «светлоглазым скуластым хипповатым цветком» [там же: 38], читала наизусть венгерскую поэзию, работала в кофейне и вдруг лишилась рассудка. Но даже и в этом, столь очевидном, казалось бы, случае автор делает все, чтобы остановить самый сильный из виктимных жестов — жалость (как форму жалости к себе, порожденной чувством вины и самобичеванием): «…[девушка] ходила часами в жестоком самоукоре и рвении, как я когда-то написал и сгорел со стыда, наткнувшись в блокноте, — литературщина, чушь, брела, потому что брела, по приговору, по фатуму, потому что ходилось, при чем тут жестокость, самоукор» [там же: 41]. За тем, что автор называет литературщиной, стоит культурно-психологическая привычка, воспитанная образованием, литературой и общественной моралью. Поэтому остановка виктимного жеста означает в данном случае также и освобождение от власти доксы и морали, и поэтому взгляд автора останавливается, по его словам, на «юродах» — «тех, кто, желая этого или нет, испытывал способы уклонения, отдавая свое тело для испытаний» [там же: 43] (сходным образом в другой главе автор определяет письмо Варлама Шаламова как то, что «ниспосылает крушение иерархий, уводит действительность из обычая» [там же: 72]). Уклонение (от жеста схватывания, присвоения) служит здесь ключом к пониманию авторской философии «другого», а также странничества, номадизма, неприкаянности, безумства[9]. Не апроприация места жертвы, а уклонение от нее ведет к созданию нового знака святости, рожденного на генеративной сцене миметического желания стать «другим», где девушка-бродяжка — равноправная участница отношения: «…на берегу Средиземного поприветствовать Лизавету Смердящую — он, один только он, конкуренты тушуются. Зосима провонял быстрей нечестивца, этим доказана святость его, непринадлежность моральному обиходу. Святой воняющий покойник, живородящая блудница-смрадница выламываются из границ, порывают с пределами, брачуясь запахами жизнесмертия, единовременного и единосущного, никому, кроме них, не доступного, вот кто жених и невеста, через кого тайна мира» [там же: 42].

В продолжение темы святости и блуда повествователь рассказывает о своем посещении шоу двух танцовщиц «из древнего алжирского племени улад найл» [там же: 49], которое, согласно распространенному заблуждению, посылало молодых девушек в города не только для развлечения господ, но и для сексуальных утех последних. Девушки племени, «отработав с клиентами, возвращались домой купить себе мужа, это для него не считалось позорным, наоборот, покупкой супруга скреплялась отмеченность пары, ее принадлежность к другому порядку судеб» [там же]. Автор не только отмечает смещение привычной для Запада виктимной иерархии мужской и женской социальных ролей, но и указывает на его источник в древней ритуальности женского жречества, соединяющего совокупление со святостью, то есть «тайной мира», творения, «жизнесмертия», мистических «жениха и невесты»: «…они обитали в двух факельных, по вечерам превращаемых в зарево улицах с названием Священные — отнюдь не насмешка, а отзвук исконного благочестивого трепета» [там же].

Исчезновение в дальнейшем «юродов» из городского ландшафта также лишено следов виктимности: «мор или сила вещей выжгли их племя» [там же: 53]. Их смерть, как и жизнь, представлена как театральное или цирковое представление либо как природная стихия: «Жонглер прыгнул не канителясь, с обескураживающим своенравием» [там же]. Другой «до египетских чисел мог бы собирать свою дань: вынослив и радостен, радостно завербован» [там же: 54]. Девушка из Йоханнесбурга «исчезла с переводом поэмы на африкаанс, в эпидемический срок» — «ветер пустыни, на побережье пропитанный влагой, смел их с доски, как сметает самум, пробив кокон шатра, бедуинские шахматы» [там же]. Автор отказывается их жалеть и, более того, именно в них, а не в привычных героях или антигероях, в их жизнях видит он «ломящийся эпос, порыв. Жизнь богов. Горние голоса <…> Сильное время поступков», и он удовлетворенно заключает: «Мне удалось его застать» [там же: 60]. Словно полемизируя с Джорджо Агамбеном, увидевшим город как жертву [Агамбен 2012: 20—33], Гольдштейн преодолевает виктимность, не создавая нового городского (анти)героизма, не деля людей на палачей и жертв, обменивающихся ролями, не соблазняясь неоромантизмом или декадансом: религиозно-мифологические определения в приведенной выше цитате нужно понимать как философско-антропологические, то есть отстраненные, но не иронические, серьезные, но не пафосные. Как он и обещал, в портретах людей автор улавливает само время, и даже их «поступки» — это символы времени, а не действия субъектов, акторов в сюжете (другой герой Гольдштейна признается: неправда, «будто всё мною делаемое — поступок. Как бы не так, театр представлений, иллюзия, маскарад» [там же: 84]). Эти поступки «юродов» направлены не на овладение объектами желания, а на овладение временем, что неизбежно останавливает последнее и создает то «подлинное время», в котором только и может явиться святость. Создаваемый таким образом текст не есть уже ни вавилоноподобный нарратив, ни его развалины; ни лабиринт, ни нить Ариадны; он представляет собой чистый генеративно-сценический жест, — жест присвоения рикёровского «рассказа и времени», остановленный, как и сами рассказ и время. Они представляют собой странный сюжет-аттрактор, состоящий из «сильных поступков» юродов и представляющий собой уже эстетическую проблему (или задачу), разворачивающуюся на генеративной сцене культуры, о чем и пойдет речь ниже.

Глава «И в тысячный раз, словно в первый» посвящена Варламу Шаламову — «русскому Сизифу, обратившемуся в камень» [там же: 80], «претерпевателю, взятому свидетельствовать с открытыми жилами», чей «метод… близок старинному измерению веры, он “абсурден”», его литература за пределами литературы — это литература убытка, «недостаточная, несправляющаяся» [там же: 79]. Сходные мысли были высказаны Гольдштейном еще в 1994 году и с тех пор лишь радикализовались и обобщились [Гольдштейн 2009: 29—30]. В романе рассказчик сосредоточивается на основном моменте мировоззрения Шаламова, согласно которому лагерный опыт «не имеет даже негативной цены… никаким смыслом не обладает». Если это так, то «смысла нет и в страдании, ладно бы в лагерном только, в любом сколько-нибудь чистом, в любом сколько-нибудь ярком, и поскольку оно не товар, чтобы его взвешивать, доискиваясь, которое тяжелее и подлиннее — дороже… стало быть, всякое страдание отрицательно и бессмысленно» [Гольдштейн 2006: 75—76]. Тем самым, заключает автор, подрываются основы как классической русской литературы (замечу в скобках, также и романа «Помни о Фамагусте!»), «обожествляющей урон… врачующее, животворящее, человекозиждительное, эстетически праздничное посланничество боли», да и вся христианская культура «с основой основ, искупительной жертвой Спасителя» [там же: 76]. В дальнейшем рассказчик все больше отмежевывается от эстетики Шаламова [там же: 128] и оговаривается, что «если внимательность боли бывает истоком искусства… то должна быть и книга, собирательница милостивых наклонений». Ею стали «Записки Мальте Лауридса Бригге» Рильке, «теология одиночества и печали», автор которых умеет, «утешающе взяв отщепенцев за руки, постоять подле их смертности» [там же: 118—119]. Однако происходит это потому, что «ангел элегий не различает между живыми и мертвыми» [там же: 119]. И при всем своем восхищении Рильке, он добавляет: «…а человек — ему до скончания дней заповедано различать» [там же].

Такое, отнюдь не бесспорное, понимание Шаламова и Рильке отмечает существенную тенденцию в художественном и философском методе самого Гольдштейна: отказ от эстетизации страдания и виктимности и вообще от идеи «исправляющей» жертвы как источника смыслообразования[10]. Это не означает, конечно, отказа от эстетизации или от попыток этот источник обнаружить и описать. Однако эта работа переносится, якобы вслед за Шаламовым, со сцены визуализации и обожествления жертвы, на которой разворачивается во времени последовательный и стройный нарратив искупления и оправдания, на сцену остановленного, неудавшегося времени-рассказа, на которой жертва перестает быть жертвой, но не потому, что стирается граница между нею и палачом или нею и героем-воином, а потому, что уже само ее наименование, распределение ролей между нею и палачом уже содержит в себе оправдание жертвенности через искупительное страдание. И поэтому предметом эстетизации Гольдштейна становится другой тип абсурда, тот, что служит иным, невиктимным источником святости и смысла: Авраамов несостоявшийся жест жертвоприношения. Разглядел его Гольдштейн у Шаламова или приписал ему — не имеет значения; существенно, что в нем он усматривает писательскую «задачу» и «гениальность» [там же: 77, 79]. Труд этот по-абсурдному сизифов, потому что жест писателя срывается, не достигая цели — но именно в этом и достигая своей цели.

В конце книги, как будет показано ниже, тема Шаламова закольцовывается и завершается полным отторжением его письма как бессмысленного мученичества. Наиболее выразительное объяснение этого отторжения содержится, как ни странно, в рассуждении об американском рэпе. В нем, по словам рассказчика, находит свое воплощение «незапятнанная воля к насилию», «бездонная агрессия», а также эпическая непрерывность говорения и победа мужского начала — мечта о «планете без женщин» [там же: 279—281]. Из этих-то компонентов и складывается новейшая виктимность: «Союзы мужчин, мечтающих отменить женский пол, дабы ничто не мешало их чистоте, заводят немедленно гибель, потому что в земном притяжении недостижимую чистоту замещает вечная жертвенность. Непрерывность и чистота возводят в храме алтарь, на котором и заклаются… мужская толпа рэпа молится о том, чтобы ее уничтожили» [там же: 281—282]. В этом и состоит бессмысленный сизифов труд виктимности, который отвергается автором. Мысль о том, что и до «Государства» Платона, и после любой идеал чистоты реализуется как насилие и жертвоприношение, вполне тривиальна; также хорошо известно и то, что жертвоприношение имеет своей целью очищение, в том или ином смысле, например — от греха. Однако объединение обоих этих соображений в выводе о том, что в ритуале уничтожается не только жертва и не только идеал, но и сам «жрец», будучи не в силах вынести груза своей телесности [там же: 282], является важным шагом на пути к отказу от виктимной парадигмы, к остановке жеста жертвоприношения-очищения как такового, ибо он не может более рассматриваться как культуропорождающий. Для того чтобы выжить, «жрецу» необходимо, согласно генеративной парадигме Ганса, перевести свое внимание с идеала чистоты, воплощенного в жертве, на своего «коллегу» и, убедившись в видимой телесности того, смириться также и со своей, а затем осознать, что она-то и является трансцендентальным означиванием жертвы, то есть языком, этикой, культурой. Мысль Гольдштейна движется в русле философий постмодерна (несмотря на неоднозначное к нему отношение), стремящихся освободить тело письма от власти логоса, однако в конце своего пути, пройдя по всем кругам виктимности в своем предыдущем романе «Помни о Фамагусте!», он приходит не к сочувствию жертве этой власти, а к осознанию антропологической бессмысленности или, точнее, необъяснительности самой дихотомии жертвы и власти.

Рассуждая о балете Дягилева и его роли в западной культуре, автор отмечает, что вместе с телесным измерением в бытие и в искусство возвращается «божественная иерархия, спроецированная на земную систему отшлифованных жестов», ибо «тело причастно высшей законодательной силе» и «летающее тело артиста» наполнено «религиозным опытом, каков всякий опыт полета» [там же: 283—285]. Понимание Гольдштейном эстетики Дягилева как противоположной «профанной» эстетике Запада указывает на то, что, с его точки зрения, противостояние насилию состоит не только в дискредитации власти и в противостоянии ей, а сложным образом обуславливается навязываемой самой этой властью эстетизацией виктимности, лишающей тело, а значит, и сам знак трансцендентального измерения. Власть властвует не при помощи трансцендирования знака (логоса) в вертикальном измерении (как считали борцы с метафизикой), а при помощи превращения его в жертву профанирующей горизонтальной взаимозаменяемости, которая, будучи лишена представления об источнике или центре, отдана на откуп дурной бесконечности и потому требует все новых и новых жертв. Такое само себя питающее, эстетически самодостаточное движение профанирующей власти может быть остановлено только вместе с жестом жертвоприношения, а значит, и с отказом от виктимной парадигмы. Этот вывод подкрепляется рассуждением о театре Брехта, которое я рассмотрю далее.

В главе «На тропе» описана воображаемая встреча повествователя с Бертольтом Брехтом в последние годы его жизни. Переход от драматического театра к эпическому, брехтовскому представляется вначале как переход от игры, иллюзии, стремящейся завладеть зрителем, к сотрудничеству с ним, к совместному размышлению и разговору. Для раннего Брехта драматический театр, «театр нацизма» — это «машина принуждения, карательного воображения и агрессии против мысли» [там же: 94][11]. Противопоставленный ему «эпический театр марксизма не кровавый обряд, но церковь, в которой священники, не отождествляясь со своими ролями, разыгрывают перед прихожанами историю о страстях угнетенного класса» [там же]. Однако, по словам повествователя, очень скоро к Брехту пришло осознание того, что и эпический театр магичен и «сберегает оргиастическую власть и влияние» [там же: 95]. И в самом деле, переход от одной системы к другой происходил внутри единой виктимной парадигмы, поскольку в обеих реализуется жест присвоения, «тяга к обладанию» [там же: 93] тем, что считалось главным достоянием культуры, — пафосом, «тактикой невозможного, стремлением вырваться из пределов» [там же: 95][12]. Тот, кто обладает пафосом, владеет и умами. А для того, кто владеет, жертвоприношение неизбежно, необходимо, ибо жест должен реализоваться, превратиться в великий тотем, символический Gestus (основу брехтовской сценографии), подчинив себе волю и разум зрителя, пусть даже, или, может быть, даже лучше, в качестве соучастника, ибо тем самым граница между жрецами и паствой стирается и все связываются круговой порукой соучастия и совладения, лишенные надежды на алиби.

Поняв это, Брехт выбирает путь «великого отказа» [там же: 98] от «присвоения, завоевания» [там же: 96], то есть от реализации жеста насилия в любой, драматической ли, эпической ли, форме. Он признает, что «невозможное существует и чудо существует тоже», но определяются они именно как нереализация жертвенного жеста: «невозможное, не прошедшее сквозь свою смерть, но именно что пройти не сумевшее, в своей смерти застрявшее, невозрожденное, в ней бесславно оставшееся» [там же: 101]. Чудо отложенного, остановившегося жертвоприношения не воспринимается органами чувств, а теряется в «Эвереттовой параллельности», в «неиспользованном лабиринте вероятий» [там же]. Идея о том, что чудом является не воскресение, а отказ от него, не власть над реальностью как подчинение природы и разума магической силе Gestus’а, а освобождение от нее, созвучна интерпретации Гольдштейном творчества Шаламова, а также многократно повторенной у последнего, прежде всего в «Колымских рассказах», мысли о принципиальном отказе от подчинения своей воле воли другого человека. Этот нереализованный жест насилия берется Гольдштейном за основу его философской антропологии и мифологии, а также его понимания искусства и письма.

Невоскрешение есть подлинный источник истории, ее победа над тем, что Гольдштейн называет, говоря о творчестве Юрия Трифонова, «пораженчеством искусства» в чрезмерных «подробностях», в их соединении с вынужденными «умалчиваниями», дарующими «тайну, власть и смирение» [там же: 111]. История понимается как некое вневременное мифологическое чудовище (сравнение ее с циклопом, пожирающим мореходов, не случайно), но именно эта вневременность лишает ее жестокости и вообще выводит за пределы любых оценок [там же]. Герой становится Никем, и хватающий жест циклопа возвращается ни с чем. Таким образом, неудавшийся жест насилия оказывается не только источником истории как узнавания и означивания, но и ее метафорой, ее мифом. В этом смысле история предстает равной победительному искусству, гениальному письму. Сближение истории с письмом и литературой происходит у Гольдштейна, в отличие от Хайдена Уайта и Франклина Анкерсмита, не благодаря риторическим и жанровым «подробностям», а вопреки таковым, ведь истории, чтобы быть собой, нужно оставаться невозможной, умершей, не воскресающей в деталях topoi и тропов. В противном случае происходит именно то, о чем пишет Уайт: история превращается в разновидность belle lettres, и отношения власти и жестокости превращают ее из осмысления и означивания в догуманистическую борьбу животных инстинктов. Для того чтобы вывести историю из-под власти риторики и нарратологии, автор, не удовлетворенный слишком политической и слишком литературоведческой «нулевой степенью письма» Ролана Барта, черпает вдохновение в антропологически более строгих концепциях различения Деррида и различия Делёза, в особенности в концепции расходящихся рядов знаков у последнего [Делёз 1998], и у него, в главе «Спокойные поля», появляется мысль о «расходящихся тождествах», которая и становится, на мой взгляд, идейной осью книги.

В главе, давшей название всей книге, повествователь формулирует центральное для его эстетики понятие: «дразнение расходящихся тождеств» [Гольдштейн 2006: 124], и оно же оказывается центральным для его антропологии, ибо расхождение тождеств есть неудавшийся жест присвоения. Примененное Гольдштейном по отношению к творчеству художника венецианской школы Франческо Гварди, это понятие переходит из иконографического измерения в метафизическое и подготавливает основное сюжетно-интеллектуальное приключение книги: путешествие в «спокойные поля» Элизиума, на страницах «Энеиды» и за их пределами. Эту главу, как и всю книгу, умирающий писатель посвящает смерти и неизбежному в таких случаях поиску невозможного утешения. Путь этого поиска одновременно сложен и прост: он состоит, как двоичный код, из отождествления и разотождествления, и прежде всего, с образом жертвы или с жертвой как образом. Основной техникой здесь, как и в других главах, служит выстраивание череды портретов и фрагментарных сюжетов, каждый из которых содержит, как мифы, наполняющие эпос, тот или иной этап поиска либо выражает ту или иную причину его неудачи. Таково, например, описание чувств немецкого солдата накануне боя, мифопоэтически выражающее чувства и мысли многих солдат и многих народов: «Необходимость самозакланья как жертва, чей вкус, дымный, горчащий вкус родины, несотворенной немецкой земли в небесах, будоражит с рассветом, с первым ходом в атаке» [там же: 137]. Однако отождествление с жертвой ведет не к героизму, а в эмоциональный и интеллектуальный тупик, к апории, и вопрос автора «что такое герой?» [там же: 138] остается висеть в воздухе, ибо предложенный ответ — «это существо, составленное из бога и человека» [там же], — выглядит как уравнение с двумя неизвестными, как расходящиеся тождества. Сойтись они могут только в чуде, понятом, согласно Алексею Лосеву, как единство трансцендентальной цели и эмпирической истории [Лосев 1991: 169], но место этого единства помещается Гольдштейном в спокойных полях загробного мира, то есть в небытии.

Спокойные поля Элизиума погружены в покой, не явь и не сон, за пределами радости и печали, света и тьмы; их цвет сер, как цвет тумана, в котором теряются все различия, или как цвет изнутри умиротворенно прикрытых век [там же: 151—155]. Однако «штука в том, как задержаться меж явью и сном» [там же: 155]. Спокойные поля есть пространство тождественности, но оно недоступно, вне зависимости от того, желанно оно или нет. Все существующее автор погружает в расходящиеся тождества. Таков, например, образ упоминаемой здесь же Фиры, матери друга юности повествователя: «Фира мне нравилась, она была странной» [там же: 156, 158]. Одной из ее странностей была «страсть разбрасывать вещи. <…> Покоясь, вещи наливаются тяжестью. <…> Предоставленные своим собственным снам, вещи бесчинствуют. Их надо будить» [там же: 158—159]. Фирины «забегания», то есть ее способность видеть будущее, сравниваются автором с «волнующе темными строками с разбеганиями» в «Энеиде» [там же: 205]. И сама Фира, и вещи, как они ей представляются, страстно бегут отождествления с собой и, таким образом, блокируют жест присвоения себя самими собой или, другими словами, себя завтрашних собою сегодняшними. Становление блокирует жест присвоения себя бытием. Фира одержима страстью к бродяжничеству и пророческим даром. Первая разотождествляет ее с местом, второй — со временем, «умножив несовпадение хронологий на расстыковку пространств» [Гольдштейн 2009: 219]. Она уподобляется тель-авивским бродягам и юродивым, упомянутым в начале книги. С одной существенной разницей: она — мать, причем мать Олега Блонского, важнейшего персонажа, друга главного героя, и в этом она противопоставлена потерявшей рассудок девушке из Йоханнесбурга, несколько раз бывшей беременной, но так и не ставшей матерью до самого своего исчезновения.

В этой связи и материнство представляется расходящимся тождеством, блокированным жестом самотождественности, реализованным не только метафизически, но и физически — натально и эмоционально. Материнство останавливает движение серого тумана спокойных полей, прозрачность, безличность танатографического дискурса. В этом тумане бродят не люди, а тени, безличные двойники самих себя; полусонные, они не узнают друг друга. Так герои бакинского детства рассказчика бродят по Тель-Авиву, словно по Елисейским Полям, не мертвые, но и не вполне живые и даже не вполне они: «Вот и бондарев, голубятник, как всегда в полусне, прошел мимо нади подойко, с которой вчера ночью встретился на перекрестке Ла-Гвардия, где она знаменитая побирушка <…> Она не она, я колебался <…> Отождествить нелегко» [Гольдштейн 2006: 169]. Не это ли суть Элизиума: название тель-авивского перекрестка имеет заглавную букву, а имена людей — строчную? Отсутствие самотождественности может служить одновременно как признаком утраты индивидуальности, так и событием этики дарения себя, бесконечной открытости «другому»; как опустошением смысла, так и взрывом множественных возможностей смысла, превращающим индивидуума в символ. В другом месте автор формулирует это так: «Художественная завершенность участи. Законченность самоотдания, равно присущая всем, чьи слепки попали в музей. Пример, поднятый до эмблемы, герба. Каждый здесь каждому брат, связь кровная в том, что судьба — исполняется, как стройное целое исполняется, каждым из них до конца» [там же: 218].

Возвращаясь в дальнейшем к этой теме в ином ключе, автор отмечает, что безликость и «астрономическая коллективность» смертей во время Холокоста делали невозможным «спасительное посредничество одиночки, вознамерившегося взять эту смерть на себя», и тем самым «устранялась привычная теология искупления. Крестная жертва, выделенная из безымянных тел, более не имела цены. Она вовлекалась в неисчислимый ряд других жертв, пропадая в их анонимности» [там же: 277]. Таким образом, и персоналистическая теология искупления, и безликость массового уничтожения основаны на виктимности, хотя и по-разному, и поэтому могут быть заменены только радикально иным концептом, снимающим жест присвоения-отождествления как таковой. Этой цели и служит двойственное понятие расходящихся тождеств.

«Взаимозаменяемость ликов» концептуализируется Гольдштейном двояко: как равноправие всего перед лицом искусства-судьбы, превращающего безликое и массовое в уникальное, возвышение его до «ужасных заглавных литер судьбы (Кока-Кола, Массовый Человек)», и как «потерю лица» теми, кто дошел до «малых, нарицательных букв (мэрилин, элвис) и безвременного самоуничтожения в славе» [там же: 252][13]. В этой двойственности — величие безликого и безличие великого — автор видит характерное свойство современности и, в частности, бунт «против древней идеологии Великой цепи бытия», то есть иерархии существ и уровней бытия [там же: 250]. Рассуждение Гольдштейна, высказанное в отношении творчества Энди Уорхола, хотя и может рассматриваться как продолжение концепции Вальтера Беньямина о природе искусства в эпоху технического воспроизводства, все же включено уже в совсем иной, гораздо более современный научный дискурс, в котором и иерархический порядок, и хаос всетождественности признаются одинаково насильственными жестами присвоения и виктимизации «иного». Поэтому мысль Гольдштейна стремится отказаться от обоих жестов, на смену которым должна прийти поэтика расходящихся тождеств, пусть даже и ценой блокирования ритуальной жестикуляции вообще (немалый риск для писателя, сделавшего ее важнейшим приемом идеографии образов в своем предыдущем романе, отчасти именно ей обязанном своей яркой пластичностью и иконической выразительностью). Этот отказ подкрепляется размышлениями об отсутствии телесного. По словам автора, у Уайльда оно заменено узнаванием своего образа в другом [там же: 254], у Уорхола — иллюзорностью плоти, в истории о Казанове — письмом, где «соблазн — это риторика, обретающая ненасытимость в акте удаления от натурально-телесного, в сторону психосоматики текста» [там же: 265][14].

Другими словами, расходящиеся тождества порождают как энтропию случайности (и телесности), так и диссипативную структуру судьбы (для которой телесность — только медиум). Поэтому принцип расходящихся тождеств Гольдштейна соединяет оба полюса, порядок и хаос, телесное и трансцендентальное, и стремится к осознанию реальности как детерминированного хаоса, то есть потока случайностей, непредсказуемо и нелинейно складывающихся в размытую серым туманом Елисейских Полей, но все же видимую закономерность, подобную тому, что в теории хаоса называется странным аттрактором. Его линии — это пути скитальцев, коими движет «пеший хмель», «вечное возвращение изгоняемых», идущих «нарушающей порядок походкой», в которой слышится «четверная рифма прорицаний» [там же: 173, 175, 177]. Походка странников, складывающаяся в стихотворные рифмы и ритмы, — это мотив, имевший огромное значение уже в «Помни о Фамагусте!». В этих ритмах читается не только судьба и индивидуальный характер героя, но и его связь с другими людьми и судьбами, странный аттрактор как символ, посредством которого герои узнают, отождествляют друг друга, примеряют друг к другу свои судьбы — либо с тем, чтобы присвоить другого, либо с тем, чтобы даровать себя другому. Именно в этом смысле любой герой — это Эней, а «Эней это судьба, судьба в неотступном скитальчестве», миф о том, «как зачинается в сущем несущее» [там же: 207].

Точка дилеммы, выбора, зачатия несущего, то есть возможного, и есть точка расхождения тождеств, точка бифуркации, в которой все возможно и в которой сходятся и расходятся альтернативные истории героев и сюжетов. Узнавание/неузнавание себя в другом есть ключевой момент порождения смысла на генеративной сцене неудавшегося жеста насилия. В этом обе книги Гольдштейна — роман-хаос и роман расходящихся тождеств — соединяются в единый текст кризиса виктимной парадигмы: если в первом романе насилие над жертвой и борьба за право оказаться на ее месте, то есть отождествиться с ней, доводится до своего абсурдного апогея, то во втором романе доминирует другое движение — разотождествление жертвы. Генеративная сцена культуры оказывается подобной диссипативной структуре или странному аттрактору, появляющемуся и исчезающему в сером тумане хаоса. И наконец, генеративная сцена и вся эта система подобий воплощаются в последнем романе в центральном образе спокойных полей. Точка бифуркации сущего и несущего в спокойных полях весьма неустойчива и трудноуловима: эти поля «обещают блаженство, но как трудно снискать его и как трудно в нем задержаться, плывя за ресницами, между снами, еще не уснув» [там же].

Так, например, говоря об истории религии бахаизма, рассказчик описывает одновременно как историю жертвенности, сопровождавшей основание религии, так и отвращение ее основателей от «жертвенности толп» [там же: 182]. Казни и самопожертвования оказываются не необходимым моментом культуропорождающего насилия, а неизбежным, но временным злом, служащим предотвращению насилия в дальнейшем развитии религии. В этой связи вполне симптоматично, что, в то время как в «Помни о Фамагусте!» центральную роль играет мусульманская и христианская жертвенность, в «Спокойных полях» она почти отсутствует, зато появляется упоминание нежертвенного и малоритуального бахаизма.

Другим примером бифуркации реальности, вызывающей дразнение расходящихся тождеств, является распространенный в эмигрантской литературе прием раздвоения, когда новая жизнь представляется двойником старой. Гольдштейн уподобляет Израиль спокойным полям, в которых он, как Эней, встречает тени прошлого: хозяин букинистического магазина, похожий на друга юности Блонского [там же: 246], тот же альбом репродукций Гварди, те же «Записки Мальте Лауридса Бригге» Рильке и «Нильс Люне» Якобсена, таблоид на полке киоска, «в своем роде не хуже “Рабочего”», брошюра о Прыжове и истории юродства в России [там же: 243], найденная в тель-авивском магазине, и наконец, тома Шаламова, вызывающие теперь только отторжение: «Опротивела бессмысленная повесть мучений, и то, что повесть, и то, что без смысла, и то, что мучений» [там же: 245]. В этой раздвоенной реальности, в этом расхождении тождеств преодолевается как бессмысленная не только виктимность юродства, а также персонального и массового мученичества, но и виктимность письма, как в вышеупомянутом рассуждении о Казанове, и повествовательности, как в случае Шаламова, правда, в противоположном смысле. Если у Казановы телесный соблазн превращается в поэтический, то у Шаламова антипоэтика превращается (по крайней мере, в восприятии рассказчика) в телесное мученичество. Поэтика же самого Гольдштейна в «Спокойных полях» (в отличие от «Помни о Фамагусте!») призвана остановить оба этих взаимодополняющих движения. Он мог бы сказать, перефразируя Теодора Адорно, что после кризиса виктимности «повесть мучений» более невозможна, ибо теперь ясно, что она порождает лишь новые мучения. После того как Деррида заменил насилие Логоса и Голоса ненасилием письма, стало также очевидно, что и письмо остается насилием, требующим все новых жертв, пока не трансформируется, как в подлинной деконструкции, в «дразнение расходящихся тождеств» в чистом виде.

Подводя итог, можно сказать, что у Гольдштейна знаки миграции, номадизма, разотождествления, нехватки и избытка служат расщеплению реальности на сущее и несущее, то есть возможное или даже невозможное. Это необходимо ему для переноса неудавшихся поисков смысла со сцены, где разыгрывается трагедия масок жертвы и палача или комедия масок жертвы, становящейся воином, на сцену остановленного жеста насилия, где роли еще не распределены и где еще все возможно или, в той же степени, невозможно. Сближение письма Гольдштейна с генеративной антропологией Ганса и его невиктимной моделью знакопорождения позволило выделить центральный момент эстетики Гольдштейна — дразнение расходящихся тождеств, а также уяснить его смысл как инструмента преодоления виктимной парадигмы в дискурсе о культуре и насилии, ставшей в XX веке слишком существенной и слишком самоочевидной. И в самом деле, можно ли говорить о насилии вне виктимности? Можно ли писать литературу по-русски за пределами виктимной парадигмы, вне дихотомии жертвы и героизма? Слишком много усилий приложила русская литература, в России и в эмиграции, для ее создания, чтобы выход за ее пределы был легок или даже в принципе доступен, разрешен дискурсом. Как видно из рассмотренных выше примеров, Александр Гольдштейн, как и ряд других авторов, отказался от упрощенного литературного социологизма и пошел по пути сложного, нелинейного антропологического моделирования внутри дискурса, в определенном смысле возвращаясь к «открытости бездне» [Померанц 1989] русской литературы XIX века либо, в ином смысле, обращаясь к хаотической парадигме века XXI.

Такое сближение поверх барьеров модернизма и постмодернизма может быть объяснено глубокой духовной потребностью в смене парадигмы самовосприятия и самопонимания на фоне стремительно меняющегося мира, потребностью в новом историческом мышлении. 1990-е годы, когда формировались философия и поэтика Гольдштейна, ознаменовались у жителей бывшего СССР и у эмигрантов глубочайшим «трагическим недоумением» [Каган 2004] в виду открывшейся их взгляду мировой сцены насилия, теперь уже не идеологически выверенного советской пропагандой, а подлинного, живого и близкого и потому особенно болезненного. Однако основным источником недоумения было не само насилие, а сложная, неоднозначная, по-интеллигентски противоречивая собственная на него реакция. Будучи не в силах примирить гуманистические идеалы с реальностью, чувство культурного превосходства с бытовой приниженностью, национальную и индивидуальную самореализацию со страхом национального же и экзистенциального выживания, новые русские израильтяне вынуждены были признать насилие одним из базисных элементов культуры, нежелательным, но неизбежным, внутренне ей присущим. В то же время цивилизационные, интеллектуальные и эстетические традиции требовали от них инкорпорации насилия в ненасилие, поскольку запрещали его теоретическое оправдание в рамках любых, идеалистических ли, материалистических ли, концепций.

И тогда в художественном дискурсе появляется фигура остановленного жеста насилия как наиболее адекватный символ самовоображения перед лицом реального, как спасение от постгуманистической «клиники» [Делёз 2002], от шизофренического распада личности или превращения ее в социальную машину. Как следствие, меняются аналитические и герменевтические методы[15]. Метод «трансцендентальной гипотезы», разрабатываемый школой генеративной антропологии Ганса, позволяет одновременно исследовать и «литературную метафизику»[16], и темные углы дискурса. Будучи прочитан в этом ключе, роман Гольдштейна, написанный на смертном одре, отчаянно сопротивляется собственному провалу в жертвенность или героизацию и потому становится ультимативным документом кризиса виктимной парадигмы середины 2000-х.

Библиография / References

[Агамбен 2012] — Агамбен Д. Homo Sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель / Пер. с ит. О. Дубицкой. М.: Европа, 2012.

(Agamben G. Quel che resta di Auschwitz. L’archivio e il testimone. Homo Sacer III. Moscow, 2012. — In Russ.)

[Гольдштейн 1996] — Гольдштейн А. Литература существования // Зеркало. 1996. № 1-2.

(Gol’dshteyn A. Literatura sushchestvovaniya // Zerkalo. 1996. № 1-2.)

[Гольдштейн 2001] — Гольдштейн А. Аспекты духовного брака. М.: Новое литературное обозрение, 2001.

(Gol’dshteyn A. Aspekty dukhovnogo braka. Moscow, 2001.)

[Гольдштейн 2006] — Гольдштейн А. Спокойные поля. М.: Новое литературное обозрение, 2006.

(Gol’dshteyn A. Spokoynye polya. Moscow, 2006.)

[Гольдштейн 2009] — Гольдштейн А. Памяти пафоса. М.: Новое литературное обозрение, 2009.

(Gol’dshteyn A. Pamyati pafosa. Moscow, 2009.)

[Гольдштейн 2011] — Гольдштейн А. Расставание с Нарциссом. Опыт поминальной риторики. М.: Новое литературное обозрение, 2011.

(Gol’dshteyn A. Rasstavanie s Nartsissom. Opyt pominal’noy ritoriki. Moscow, 2011.)

[Делёз 1998] — Делёз Ж. Различие и повторение / Пер. с фр. Н.Б. Маньковской и Э.П. Юровской. СПб.: Петрополис, 1998.

(Deleuze G. Différence et répétition. Saint Petersburg, 1998. — In Russ.)

[Делёз 2002] — Делёз Ж. Критика и клиника / Пер. с фр. О.Е. Волчек и С.Л. Фокина. СПб.: Machina, 2002.

(Deleuze G. Critique et clinique. Saint Petersburg, 2002. — In Russ.)

[Жирар 2000] — Жирар Р. Насилие и священное / Пер. с фр. Г. Дашевского. М.: Новое литературное обозрение, 2000.

(Girard R. La Violence et le Sacré. Moscow, 2002. — In Russ.)

[Каган 2004] — Каган М. Недоуменные мотивы в творчестве Пушкина // Каган М. О ходе истории / Сост. В. Махлин. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 593—628.

(Kagan M. Nedoumennye motivy v tvorchestve Pushkina // Kagan M. O khode istorii / Ed. by V. Makhlin. Moscow, 2004. P. 593—628.)

[Кацман] — Кацман Р. Александр Гольдштейн и роман-хаос («Помни о Фамагусте») // Вопросы литературы (принято к публикации).

(Katsman R. Aleksandr Gol’dshteyn i roman-khaos («Pomni o Famaguste») // Voprosy literatury (prinyato k publikatsii).)

[Кацман 2016] — Кацман Р. Синий Алтай: неизвестные рукописи Авраама Высоцкого и генезис романа «Суббота и воскресенье» // Toronto Slavic Quarterly. 2016. № 56 (http://sites.utoronto.ca/tsq/56/index_56.shtml).

(Katsman R. Siniy Altay: neizvestnye rukopisi Avraama Vysotskogo i genezis romana «Subbota i voskresen’e» // Toronto Slavic Quarterly. 2016. № 56 (http://sites.utoronto.ca/tsq/56/index_56.shtml).)

[Крицлер 2011] — Крицлер Э. Еврейские пираты Карибского моря / Пер. с англ. М. Бородкина. М.: Текст, 2011.

(Kritzler E. Jewish Pirates of the Caribbean. Moscow, 2011. — In Russ.)

[Лосев 1991] — Лосев А. Диалектика мифа // Лосев А. Философия. Мифология. Культура. М.: Издательство политической литературы, 1991. С. 21—186.

(Losev A. Dialektika mifa // Losev A. Filosofiya. Mifologiya. Kul’tura. Moscow, 1991. P. 21—186.)

[Померанц 1989] — Померанц Г. Открытость бездне. Этюды о Достоевском. Нью Йорк: Либерти, 1989.

(Pomerants G. Otkrytost’ bezdne. Etyudy o Dostoevskom. New York, 1989.)

[Тульчинский, Уваров 2000] — Тульчинский Г., Уваров М. Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. СПб.: Алетейя, 2000.

(Tul’chinskiy G., Uvarov M. Perspektivy metafiziki: klassicheskaya i neklassicheskaya metafizika na rubezhe vekov. Saint Petersburg, 2000.)

[Эпштейн 2006] — Эпштейн М. Слово и молчание. Метафизика русской литературы. М.: Высшая школа, 2006.

(Epshteyn M. Slovo i molchanie. Metafizika russkoy literatury. Moscow, 2006.)

[Gans 1981] — Gans E. The Origin of Language: A Formal Theory of Representation. Los Angeles: University of California Press, 1981.

[Gans 1985] — Gans E. The End of Culture: Toward a Generative Anthropology. Los Angeles: University of California Press, 1985.

[Gans 1993] — Gans E. Originary Thinking: Elements of Generative Anthropology. Stanford, CA: Stanford University Press, 1993.

[Gans 2007] — Gans E. The Scenic Imagination: Originary Thinking from Hobbes to the Present Day. Stanford, CA: Stanford University Press, 2007.

[Gans 2011] — Gans E. A New Way of Thinking: Generative Anthropology in Religion, Philosophy, Art. Aurora: The Davies Group, 2011.

[Katsman 2016] — Katsman R. Nostalgia for a Foreign Land: Studies in Russian-Language Literature in Israel. Series: Jews of Russia and Eastern Europe and Their Legacy. Brighton, MA: Academic Studies Press, 2016.

[1] Статья 1997 года. См. также беседу Гольдштейна с Ильей Кабаковым от 20 мая 1997 года: [Гольдштейн 2009: 351].

[2] В той же статье см. краткий обзор литературы о писателе.

[3] См. в особенности: [Gans 1981; 1985; 1993; 2007; 2011].

[4] См.: [Кацман 2016].

[5] См.: [Katsman 2016: 55—74].

[6] Этот образ кочует по страницам мировой, еврейской, израильской и русско-израильской литератур, особенно начиная с эпохи еврейского просвещения XVIII—XIX веков и вплоть до «Мушкетера» Даниэля Клугера и «Белой голубки Кордовы» Дины Рубиной. Назовем в этой связи еще несколько имен: Eugen Rispart, «Die Juden Und Die Kreuzfahrer In England Unter Richard Lowenherz» (1861), Ludwig Philippson, «Yakob Tirada» (1867), Меир Лахман, «Дом Агуляр» (1873). Можно вспомнить также трагедию Лермонтова «Испанцы» и евреев из «Айвенго» Вальтера Скотта. Особым развитием темы является образ еврейского пирата (см.: [Крицлер 2011]).

[7] Подробнее об иерусалимских романах Михайличенко и Несис, а также о творчестве Рубиной, Зингера и Юдсона см.: [Katsman 2016].

[8] См.: [Гольдштейн 2011: 345—349]. Первая публикация: [Гольдштейн 1996]. Понятие литературы существования упоминается Гольдштейном еще в статье от 15 марта 1995 года: [Гольдштейн 2009: 67].

[9] Ср. также главу «Способы уклонения» в «Расставании с Нарциссом»: [Гольдштейн 2011: 179—219].

[10] В статье от 17 апреля 1996 года Гольдштейн видел, подобно Жоржу Батаю, выход из тупика массовой безликости и серийности в индивидуализме риска и жертвы, в уникальности боли: [Гольдштейн 2009: 94].

[11] Ср. статью Гольдштейна от 5 февраля 1998 года: [Гольдштейн 2009: 224—225].

[12] В «Аспектах духовного брака» Гольдштейн писал: «…культура, не окончательно утратившая волю к строительству, не может обойтись без пафоса <…>. Но, лишенные пафоса, то есть идеологии броска, прорыва, требования невозможного, культура и ее важнейшая составляющая, искусство, оборачиваются бесплодным самоудовлетворением» [Гольдштейн 2001: 234—235].

[13] Этот фрагмент, посвященный Энди Уорхолу, является версией статьи, опубликованной 13 марта 1997 года: [Гольдштейн 2009: 135—140]. См. также: [там же: 189].

[14] Ср. статью Гольдштейна от 12 марта 1998 года: [Гольдштейн 2009: 228—233].

[15] См. работы, публикуемые в журнале генеративной антропологии «Anthropoetics», а также постоянный научный блог Эрика Ганса «Chronicles of Love and Resentment»: http://www.anthropoetics.ucla.edu/.

[16] См.: [Тульчинский, Уваров 2000; Эпштейн 2006].

РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ Как обеспечить безопасность детей – Школа АБВ

РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ НА ТЕМУ:

Цели: познакомить родителей с криминогенной обстановкой в микрорайоне школы, анализом детского дорожно-транспортного травматизма; с уровнем знаний их детьми повседневных правил поведения на дороге и во время дороги в школу и домой, с основами виктимологии; ролью родителей в общении детской безопасности.

П р и г л а ш е н н ы е с п е ц и а л и с т ы: инспектор ГАИБДД или участковый инспектор.

Ход собрания

Вступительное слово классного руководителя.

Обеспечить безопасность детей – это одна из главных задач родителей. Это более или менее возможно, если дети находятся рядом с вами. Но что делать, если это не всегда возможно? А современный мир наполнен опасностями нисколько не меньше, чем первобытный, только они приобрели совсем иной характер. Пешеходы не достанутся на обед хищному зверю, зато могут угодить под колеса мчащегося автомобиля. Люди не построили безопасный мир, а лишь заменили одни опасности другими. Но при этом, расслабленные благами цивилизации, они стали чересчур беспечны, неосторожны в повседневной жизни, утратили навыки поведения в экстремальных ситуациях. У большинства из нас и наших детей нет культуры безопасности. Воспитать у детей эту культуру – вот задача родителей. Не запретить, не пугать, а посоветовать, научить.

Сегодня на собрании мы поговорим лишь о некоторых видах опасностей, вы также узнаете, что знают ваши дети о безопасности, послушаем советы специалистов, как формировать навыки безопасности у детей, как помочь ребенку осознать, что нельзя неразумно рисковать своей жизнью и своим здоровьем.

Выступление инспектора ГАИБДД или участкового инспектора.

В своем выступлении инспектор делает анализ дорожно-транспортного травматизма среди детей, приводит факты грубого нарушения детьми правил дорожного движения, рассказывает о криминогенной обстановке в данном районе, о преступлениях, совершенных против детей.

III. Безопасность детей: как ее обеспечить (советы, информация, рекомендации).

Введение в виктимологию.

К л а с с н ы й р у к о в о д и т е л ь. Почему именно сегодня мы затронули проблему безопасного поведения детей? Дело в том, что ваши дети вступают в тот возраст, когда они становятся все более и более самостоятельными. Теперь их уже не провожают в школу или в спортивную секцию родители. Поэтому очень важно научить детей вести себя так, чтобы избежать опасности дома, на улице, на природе.

Когда совершается какое-либо преступление против личности, негодование общества обрушивается на преступника, а все сочувствие устремляется к пострадавшему. Это, конечно, правильно. Однако существует любопытная статистика: психологи и криминалисты разных стран пришли к выводу, что 70–90 % всех преступлений в той или иной степени спровоцировала сама жертва. Поэтому совсем не случайно возникла виктимология (от англ. victim – жертва и греч. логос – понятие, учение), или наука о психологии жертвы.

Известно несколько судебных процессов, на которых правонарушитель или освобождался от ответственности или приговаривался к легкому наказанию именно потому, что жертва вела себя крайне виктимно, то есть провоцировала преступление. Что это значит?

Представьте себе: вы со своим спутником подошли к краю пропасти. Многие, наверное, помнят, как в подобной ситуации неожиданно, из подсознания, появляется желание напугать рядом стоящего, подшутить над ним. Но поскольку вы нормальный человек, а рядом стоит ваш товарищ, вы только посмеетесь над нелепостью подобной мысли. Теперь представьте, что на краю пропасти вы оказались с человеком, который вас не любит, ненавидит. А если он вас боится? Если никто не знает, где вы сейчас находитесь и что вы случайно с ним встретились? Опасное напряжение стремительно нарастает. У обочины дороги стоит автомобиль, готовый в любой момент увезти его куда заблагорассудится. Вокруг ни души, к тому же пошел дождь, который смоет все следы. Виктимная ситуация может развиваться, пока не дойдет до той критической точки, когда этот человек совершит преступление, потому что в нем все будет кричать: «Это твой единственный шанс!»

Предложенная схема наглядно показывает, как развивается виктимная ситуация. Человек, зная эту закономерность, должен уметь контролировать и свое поведение, и поведение других людей в подобных случаях.

Проявления виктимности условно подразделяют на несколько типов.

Виктимность предметов.

Вы смотрите на чьи-то окна и при этом машинально отмечаете: «Засохшие цветы на подоконнике и пересушенное белье на балконе». Обычный человек не обратит на такой факт внимание, но для преступников это первый признак того, что хозяева в отъезде.

Или вот еще один пример. Ваш ребенок в дорогой одежде, с дорогим телефоном на шее или другой дорогой игрушкой пошел гулять один. Способен он привлечь внимание? Подумав, вы сами без труда сможете продолжить список предметов, несущих провоцирующую информацию.

Виктимность жестов и поведения.

Можно продолжить перечень примеров виктимного поведения:

– дорогостоящий подарок, врученный в присутствии посторонних;

– демонстрация денег при расплате за покупку;

– девушка в короткой юбке и кофточке с глубоким декольте, идущая через темный сквер;

– демонстрация поздним вечером в общественном транспорте или на улице дорогих украшений;

– выглядывающий из кармана кошелек;

– согласие пойти с незнакомыми людьми в квартиру послушать музыку, поиграть на компьютере и т. д.

Лучший способ избежать грабежа – не создавать ситуации, в которой он возможен.

П р а к т и ч е с к о е з а д а н и е.

– Предложите свои варианты правил. Поделитесь, как в вашей семье решается эта проблема.

Например:

– не отпускать детей гулять одних в темное время суток;

– избегать заходить (в темное время особенно) в уединенные дворы, безлюдные скверы и т. п.;

– не надевать дорогие украшения и т. п.

– Какие примеры приводите для большей убедительности?

Заключительное слово.

5) Дети должны знать и уметь вызывать «скорую помощь», милицию и т. п.

В ц е л я х п р е д у п р е ж д е н и я н а с и л и я д е т и:

– не должны позволять дотрагиваться до себя незнакомым людям;

– должны спросить у вас разрешение, прежде чем принять любой подарок или пойти в гости;

– должны сразу же сказать вам, если им кто-то предлагал автомобильную прогулку, поход в кино и т. п.

Все эти правила преподносите детям не в приказном тоне, а в доверительной беседе.

Личная безопасность
(викторина)

В о п р о с ы:

Что ты будешь делать, если потеряешься в большом городе, магазине и т. д.? Выбери правильный ответ:

– будешь искать родителей сам;

– обратишься за помощью к взрослым^*;

– дашь объявление.

Если тебя угощает конфетой незнакомый человек на улице, что ты будешь делать? Выбери нужный ответ:

– откажешься от угощения;

– возьмешь и убежишь;

– возьмешь и быстро съешь.

Если ты увидел в транспорте оставленный кем-то пакет, что ты будешь делать? Выбери безопасный ответ:

– возьмешь себе;

– подаришь другу;

– скажешь контролеру или водителю.

Если кто-то на улице преследует тебя, как ты поступишь? Выбери ответ, соответствующий правильному поведению:

– остановишься и запоешь: «Нам не страшен серый волк»;

– побежишь в людное место и обратишься за помощью к милиционеру или взрослым;

– побежишь ему навстречу с криком «Забодаю!».

Продолжи фразу: «Если нас зовут купаться, в телевизоре сниматься, обещают дать конфет, отвечайте твердо…»:

– да;

– нет;

– подумаю.

Если кто-то тонет на твоих глазах, что ты будешь делать? Выбери нужный вариант из предложенных ответов:

– помашешь ему рукой;

– позовешь на помощь взрослых;

– попробуешь спасти сам.

Если к тебе приближается собака без поводка и намордника, как ты поступишь? Отметить правильный вариант из данных ответов:

– быстро побежишь;

– крикнешь «Фас!»;

– останешься стоять на месте и скомандуешь собаке «Стоять!».

Что надо делать, если у тебя из носа пошла кровь? Выбери правильное действие:

– наклонить чуть вперед, зажать нос и поднять другую руку вверх;

– как можно громче кричать: «Мамочка, помоги!»;

– сразу же вызвать спасателей.

В глаз попала соринка, ты…

– потрясешь как следует головой;

– промоешь кипяченой водой;

– подождешь, пока само пройдет.

Ты пролил на себя горячий чай, что надо сделать в первую очередь? Выбери необходимый вариант поведения:

– обожженное место подставить под струю холодной воды;

– смазать маслом;

– смазать зеленкой.

На прогулке ты обморозил пальцы, что будешь делать? Выбери вариант, соответствующий правилам оказания первой помощи:

– потрешь снегом;

– примешь горячий душ;

– сделаешь легкий массаж.

Какую грубую ошибку совершила бабушка Красной Шапочки? Определи верный вариант ответа:

– открыла дверь незнакомцу;

– не предложила Волку чаю;

– не спела Волку песню.

План-конспект урока по ОБЖ | План-конспект урока:

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ САРАТОВКОЙ ОБЛАСТИ

«РТИЩЕВСКИЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ЛИЦЕЙ»

Урок ОБЖ на тему:

Как не стать жертвой сексуального преступления

Ртищево 2020

Тема:

«Как не стать жертвой сексуального преступления».

Цель:

ознакомить учащихся с информацией о том как избежать преступления против личности, как избежать сексуального насилия.

Образовательный аспект цели урока:

Обучающиеся должны уметь:

— вести себя правильно, не привлекая внимания преступников;

— знать о правилах поведения на улице, дома;

— иметь информацию о правилах общения с не знакомыми людьми.

Развивающий аспект цели урока:

— развитие мышления, речевой деятельности;

— формирование навыков самоконтроля;

— развитие самостоятельности учащихся;

— развитие наблюдательности.

Воспитательный аспект цели урока:

— воспитание культуры поведения;

— воспитание познавательных интересов

к изучению методам самообороны;

— воспитание внимательности, осторожности

сочувствию и состраданию.

Тип урока: сообщение новых знаний

по безопасности жизнедеятельности.

Литература:

Энциклопедия для детей. Личная безопасность. Меры предосторожности в повседневной жизни. Поведение в экстремальных ситуациях –М. Аванта, 2001

План урока:

Этап организации начала собрания.
Этап подготовки учащихся к усвоению новых знаний.
Этап усвоения новых знаний и способов действий.
Этап обобщения и систематизации знания.

Ход урока:

Этап организации начала занятия.

Добрый день. Здравствуйте. Сегодня у нас с вами необычное занятие и только от нас с вами зависит, насколько оно будет плодотворным. Настроимся на плодотворную работу.

В результате нашей работы с вами мы должны приобрести следующие знания:

— узнаем, как обезопасить себя;

— ознакомимся с информацией, которая поможет нам узнать как необходимо вести себя;

— познакомиться как можно избежать нападения, как избежать насилия.

Этап подготовки обучающихся к усвоению новых знаний.

Дорогие ребята прежде, чем изучим эту тему, поговорим о том, какие вы имеете знания по данной теме: «Как обезопасить себя от других людей».

Фронтальный опрос:

Какое поведение и жесты могут вызвать нападения на вас?
Как избежать сексуального насилия?
Что необходимо знать, чтобы защитить себя?

Для того, что было полное взаимопонимание по данной теме, каждый обучающийся на своем примере может объяснить меры защиты.

Этап усвоения новых знаний.

Введение в виктимологию.

Когда совершается какое-либо преступление против личности, все негодование обрушивается на преступника, а сочувствие устремляется к пострадавшему. Это правильно. Однако психологи считают, что 70 – 90 % всех преступлений спровоцировала сама жертва. Поэтому, чтобы никто из нас не стал этой жертвой необходимо знать, как избегать такие ситуации.

Человек должен сам контролировать свое поведение, и поведение других людей в подобных ситуациях. Это ваш шанс.

Существует целая наука , которая называется виктимология — (от англ. Victim – жертва и греч. логос – понятие, учение) наука о психологии жертвы.

Виктимность предметов.

Вы смотрите на чьи-то окна и замечаете: «Засохли цветы на подоконнике или пересохшее белье на балконе». Обычный человек не обратит на это внимание, но для преступников это первый признак того, что хозяева в отъезде. О том же говорит и переполненный почтовый ящик. Если ваша входная дверь отличается шикарной обивкой, престижный сотовый телефон и т.д. это тоже привлечет внимание преступников.

Виктимность жестов и поведения.

Из дверей фирмы в день зарплаты выходят люди. Можно заметить, как кто-то машинально начинает ощупывать свой карман, тем самым указывая наиболее вероятное место, где лежит некоторая сумма денег.

Чем тщательнее вы прячете что-то в своих вещах на пляже, украдкой оглядываясь вокруг, тем виктивно вы себя ведёте.

Чем тщательнее вы прячете что-то в своих вещах на пляже, украдкой

оглядываясь вокруг, тем более виктивно вы себя ведёте.

При захвате террористами заложников есть реальный шанс получить

пулю на поражение, если вы вскочите, сделаете резкое движение либо

начнёте судорожно копаться в карманах или в сумочке, чтобы достать

лекарство, платок и т.п.

Что называют виктимностью поведения? В эту категорию входят проявления на редкость провоцирующего поведения. Вот небольшой пример.

Вы в чужом городе. Спрашивая у первого встречного, как куда-то пройти, рассказываете, что здесь впервые, знакомых у вас нет и т. д. То же самое говорите у справочного бюро, выясняя нужный адрес, в то время как за вашей спиной стоят незнакомые люди. В этом случае вы ведёте себя крайне виктимно, выдавая информацию примерно следующего содержания. Вы приезжий. Вас никто не встречает, следовательно, если у вас даже и есть в этом городе знакомые, то скорее всего они не знают о вашем приезде.

Можно продолжить перечень примеров виктимного поведения:

девушка в короткой юбке и кофточке с глубоким декольте, идущая через тёмный сквер, в котором слышны пьяные мужские голоса;
демонстрация поздним вечером в общественном транспорте или на улице дорогих украшений;
выглядывающий из кармана кошелек;
согласие пойти с незнакомым человеком в его квартиру или гостиничный номер послушать музыку и т.д.

Знание виктимологии позволяет не только избежать проблем, но и эффективно использовать её в своих интересах.

Для того чтобы овладеть виктимологией, необходимо иметь наблюдательность, здравый смысл, уметь анализировать свои и чужие поступки, обязательно делая себе отчет в возможных последствиях тех или иных своих действий, уметь разбираться в поступающем к вам потоке информации.

Как избежать сексуального насилия.

Сексуальное насилия относится к числу преступлений против личности, при котором преступник вторгается в наиболее интимную сферу человеческой природы. Даже в уголовной среде к насильникам относятся с презрением и ставят их на самую низкую ступень уголовной иерархии.

От сексуального насилия не застрахован никто, в том числе мужчина. Однако чаще насилию подвергаются молодые девушки и дети обоих полов.

Сексуальное поведение.

В природе так устроено, что представителям мужского пола отведена активная роль в сексуальных отношениях: поиск партнёра, ухаживание, настойчивость, проявление инициативы – их «епархия». Женским особям отведена внешне пассивная роль.

Сексуальным поведением человека управляют не только инстинкты, поэтому оно гораздо сложнее и многообразнее, чем у животных. Однако в его основе лежит то же распределение ролей между полами. Поэтому, если женщина допустим, неловко убегает от своего преследователя или оказывает несколько кокетливое (типично женское) сопротивление, она, даже не желая того, играет традиционную роль в сексуальном ритуале и ещё больше раздражает «его».

Другой важный момент, который необходимо знать. Как в животном мире особь женского пола даёт понять своему избраннику, что она «согласна»? Любое поведение ( сексуальное поведение по большей части инстинктивно) запускается в действие при помощи ключевых раздражителей.

У людей тоже есть свои условные сигналы, но они не так однозначны, как в животном мире, — более сложны и изощрёны. У каждого конкретного человека собственные раздражители, которые действуют именно на него. Так, в 70-х годах в Москве сексуальный маньяк охотился на женщин, одетых в красное пальто. Особые сексуальные пристрастия не всегда можно вычислить.

Однако раздражителей, которые действуют почти на всех, гораздо больше, чем специфических. О них необходимо знать, чтобы не спровоцировать противоположный пол, особенно в ситуациях, когда угроза насилия повышена. Важную роль играет костюм. Известно, что облегающая одежда, открытый живот, глубокие вырезы, полупрозрачные детали или длинные с разрезом юбки являются сильными раздражителями для мужчин. Если вы одеты вызывающе и к тому же ведете себя неправильно, то в определенных обстоятельствах можете подтолкнуть к насилию даже вполне добропорядочного мужчину.

Как вести себя при угрозе насилия.

Несоблюдение простых мер предосторожности часто становится причиной печального исхода.

Не принимайте приглашение зайти в гости «на минутку» или «на чашечку кофе» к малознакомому человеку, каким бы обаятельным и благонадежным он вам ни казался. Не покупайтесь на подарки, обещания, предложения (сняться в кино, помочь поступить в институт, устроиться на престижную работу, стать фотомоделью, моментально разбогатеть). Не ходите в первый же вечер знакомства в ресторан. Помните, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Преступник может сыграть на любопытстве. Не соглашайтесь прогуляться по пустынному парку, заглянуть в гараж, подъезд, подвал, на чердак, если вам обещали показать там нечто интересное и т.д.

Будьте начеку, если на улице (в метро, институте, магазине, подъезде) к вам подходит человек и начинает без умолку говорить, например, агитировать подобно рекламному агенту. Есть преступники, которые занимаются гипнотическим «убалтыванием», оказывая психологическое давление. Чтобы не попасть под влияние вам необходимо под любым предлогом уйти.

Уединение, полумрак, вздохи, томные взгляды, напряженное молчание создают атмосферу интимности, определенный настрой у людей. Вы должны уметь чётко оценивать ситуацию, чувствовать и контролировать обстановку.

Лучше не входить в лифт с незнакомцем и не садиться в попутную машину, тем более не стоит экспериментировать если вы вызывающе одеты.

Исполнение всех правил поведения поможет вам во многих напряженных ситуациях.

Чтобы избежать сексуального насилия, совсем не обязательно сидеть дома, заперевшись на все замки. Страх плохой помощник. ОН не должен мешать вам жить. Нравиться гулять в парке, по лесу – гуляйте, но будьте на чеку. Главное будьте уверены в себе, это может сделать вас неуязвимым для насильника.

4. Этап обобщения и систематизации знаний.

Выясним ваше понимание по пройденной теме:

Для какой цели проводятся такие беседы?
Как нужно вести себя на улице?
Что нужно знать чтобы избежать насилия?

Можно ли предупредить преступления по отношению к вам?

Итак, дорогие слушатели, мы с вами сегодня познакомились с темой.

Как походка превращает нас в жертву

17 июля 2014

Автор фото, Thinkstock

Ваша походка может спровоцировать нападение на вас. Обнадеживает то, что изменив ее, вы можете эту вероятность снизить, утверждает постоянный автор BBC Future.

Наши движения говорят о нас очень много. Может быть, даже слишком много, если за нами наблюдает недоброжелатель. К примеру, походка человека может повысить вероятность нападения на него на улице. Но походку можно изменить так, что шансы стать жертвой нападения значительно уменьшатся.

Преступления в нашем мире совершает относительно небольшое число злоумышленников, а их жертвами одни люди почему-то становятся раз за разом, другие же, кажется, никогда не привлекают внимание преступников.

В 1980-е годы два нью-йоркских психолога Бэтти Грейсон и Моррис Стайн решили выяснить, как преступники выбирают потенциальную жертву. Для этого они сняли серию коротких видео о прохожих на улицах Нью-Йорка.

Эти видео они показали 53 заключенным, отбывавшим в тюрьме на восточном побережье США сроки за преступления, связанные с насилием — от хулиганского нападения до убийства. Исследователи попросили их оценить, насколько легко можно было бы напасть на каждого из людей, запечатленных на кадрах видеозаписи.

Суждения заключенных по поводу потенциальных потерпевших были очень разные. Некоторые прохожие постоянно назывались в числе легких жертв. Часть этих ответов была вполне ожидаемой. Например, женщины, как правило, казались более легкими жертвами, также как и пожилые люди.

Но даже среди молодых мужчин — тех, кто, как ожидалось, представляет собой наименее легкую добычу для преступника, были персонажи, которых более половины заключенных включили в группу наиболее легких жертв.

Исследователи попросили профессиональных танцоров проанализировать эти видео, используя так называемый «анализ движений Лабана». Эта методика используется танцорами, актерами и хореографами для детального описания и анализа движений человека. Они определили, что движения людей, названных наиболее легкими жертвами, были немного хуже скоординированы, чем у остальных.

Грейсон и Стайн выделили походку и общий характер движений человека как определяющий фактор для злоумышленника, решающего, нападать или нет. Но их исследования имели один явный недостаток. На видео присутствует масса побочной информации, которая могла повлиять на решение потенциального обидчика: одежда, манеры, то, как прохожий поворачивает голову…

Двадцать лет спустя группа исследователей под руководством профессора Люси Джонсон, психолога Университета Кентербери в Новой Зеландии, провела более строгую проверку этого вывода.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Есть люди, которые постоянно подвергаются нападениям на улице

Ее группа применила технику циклографии — метод регистрации координат светящихся точек, расположенных на различных участках тела. Этот метод применяется для изучения кинематики ходьбы и других движений опорно-двигательного аппарата человека.

На этот раз на видео в темноте были засняты движения человека в черном трико — с помощью светящихся маркеров, прикрепленных к его телу. При воспроизведении в этом случае видны только движения суставов, кроме этого ничего не видно. Не видны даже сами конечности, соединенные эти суставами.

Исследования с применением светящихся точек показали, что, следя за движением суставов, можно определить некоторые характеристики человека — например, его пол и даже настроение. Если подумать, ничего удивительного в этом нет, ведь мы сами нередко издалека узнаем человека по его движениям и походке, даже не видя его лица.

С помощью этой техники исследователи подтвердили, что некоторые люди чаще выбираются в качестве жертв нападения, чем другие — даже в том случае, если убрать всю побочную информацию. Это значит, что решение о нападении действительно может быть принято преступником лишь на основе того, как человек двигается.

Ходить правильно

Но наиболее впечатляющие результаты Люси Джонсон получила, когда она решила выяснить, возможно ли так изменить походку и движения, чтобы быть менее подверженным нападениям.

Первая группа добровольцев была записана на пленку до и после краткого курса самообороны. При помощи циклографии их походки были оценены также добровольцами (не заключенными) на предмет уязвимости перед потенциальным агрессором. Неожиданно оказалось, что курс самообороны на «рейтинг уязвимости» никак не повлиял.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Наши движения выдают нас с головой

Во втором эксперименте добровольцев уже целенаправленно учили, как надо ходить, чтобы не выглядеть уязвимым объектом для атаки. Как считают исследователи, основными факторами, на которые нужно в этом случае обращать внимание, являются координация и энергичность движений.

После такого курса обучения «рейтинг уязвимости» участников эксперимента значительно изменился к лучшему. Этот результат остался неизменным и через месяц, когда с ними провели повторный тест.

Существует научная школа, согласно которой мозг существует только для того, чтобы контролировать движения. Так что не удивительно, что наши движения выдают нас с головой. Не удивительно и то, что другие люди способны судить о нас по нашим движениям в разных ситуациях — например, выиграем ли мы музыкальный конкурс или блефуем ли мы, играя в покер.

Ваше сознание фиксирует движения человека до того, как вы видите выражение его лица, слышите, что он говорит, или чувствуете его запах.

Движения — это первые сигналы, выдающие мысли и намерения человека. Именно поэтому в процессе эволюции мы так хорошо научились эти сигналы распознавать.

Исследование с помощью циклографии — это отличный пример того, как ученые, пытаясь ответить на поставленные перед ними вопросы, двигались от изучения статистических данных к исследованию реакции на пешеходов и далее — к применению сложной лабораторной техники.

Накопленные с большим трудом новые знания, использовались ими во благо: они показали нам, какие шаги — в прямом и переносном смысле — мы должны предпринять, чтобы стать менее уязвимыми для злоумышленников.

Об авторе. Том Стаффорд читает лекции на факультете психологии Шеффилдского университета (Англия). Он соавтор бестселлера MindHacks и ведет одноименный блог.

Безопасность жизнедеятельности: Итоговый экзамен (тест 50 вопросов, ответы выделены в задании) РФЭИ

Фрагмент работы Введение Содержание Список литературы

Безопасность жизнедеятельности: Итоговый экзамен (тест 50 вопросов, ответы выделены в задании) РФЭИ

Вопросы итогового экзамена

1. Виктимология – это
а) наука о психологии жертвы;
б) наука о поведении людей;
в) учение о непредвиденных ситуациях.

2. Виктимность жестов демонстрирует
а) переполненный почтовый ящик;
б) что-то прячущий в вещах человек на пляже;
в) пьяный гражданин в дорогой одежде, в одиночестве бредущий по ночному городу.

3. Виктимностью поведения называют поведение
а) уравновешенное;
б) возбужденное;
в) провоцирующее.

4. К какой категории относятся приведенные примеры: выглядывающий из кармана кошелек; открытая форточка на первом этаже или записка в дверях «Ключ под ковриком»; дорогостоящий подарок, врученный в присутствии посторонних?.
а) Виктимность жестов;
б) Виктимность поведения;
в) Виктимность предметов.

5. Какое поведение будет наиболее оправданным, если вы замет Показать все ите, что на улице за вами кто-то увязался?
а) Немедленно начать убегать;
б) Начать кричать и звать на помощь в безлюдном месте;
в) Применить неожиданный маневр – развернуться и пойти на преступника.

6. Согласно данным исследований, больше людей погибает от
а) курения;
б) стихийных бедствий;
в) дорожно-транспортных происшествий.

7. Какой процент смертности от числа всех погибших составляет смерть от потребления алкоголя?
а) 11,6 %;
б) 13,8 %;
в) 27,6 %.

8. Какое минимальное расстояние должно сохраняться между монитором и глазами при работе за компьютером?
а) 30 см;
б) 40 см;
в) 50 см.
…………………….

Защита на «ЗАЧЕТ! (+ скриншот с отметкой Скрыть

………

примеров — Достоинство на работе — Процедуры сотрудников и управления — Политики, процедуры и соответствующие инструкции — HR

Ниже приводится список примеров поведения, которое может представлять собой запугивание, преследование, дискриминацию и преследование. Список не является исчерпывающим, однако они указывают на поведение, которое Университет считает неприемлемым.

Притеснение может принимать разные формы и может, например, происходить при личной встрече, по телефону, при письменном или электронном общении.
• Оскорбления, оскорбления, ненормативная лексика и жесты
• Неприемлемые шутки
• Высмеивание и подрыв поведения
• Неуместный или ненужный физический контакт
• Физическое нападение или угроза физического нападения
• Запугивающие, принудительные или угрожающие действия и поведение
• Нежелательные сексуальные домогательства
• Изоляция, отказ от сотрудничества или преднамеренное исключение
• Неприемлемые комментарии о внешности человека, навязчивые вопросы или комментарии о личной жизни человека и злонамеренные сплетни
• Оскорбительные образы и литература
• Сексуальное поведение или компрометирующие сексуальные приглашения или требования
• Расистские домогательства — в том числе расистские шутки
• Устные или письменные оскорбления, включая отказ от общения и умышленное и / или ненадлежащее исключение из общественных мероприятий или повседневной деятельности
• Виктимизация из-за чьего-либо пола или гендерной идентичности, расы, инвалидности, сексуальной ориентации, возраста, религии или других убеждений
• Злоупотребление властью лицом, облеченным властью
• Подстрекательство других к домогательствам
• Электронное издевательство
• Использование сайтов социальных сетей для размещения уничижительных сообщений о ком-либо
неуместные и уничижительные замечания в связи с исполнением
• Использование неподходящей литературы, картинок, книг или магнитофонных лент для запугивания или преследования других
• Излишние и унижающие достоинство ссылки на чью-либо сексуальную ориентацию, гендерную идентичность или предполагаемую сексуальную ориентацию или гендерную идентичность
• Систематический остракизм или исключение из нормального разговора на рабочем месте или социальных мероприятий, связанных с работой
• Распространение слухов или сплетен, в том числе домыслы о чьей-либо сексуальной ориентации или гендерной идентичности, или их высказывание

Запугивание может принимать форму физического, вербального и невербального поведения.В следующем списке приведены примеры поведения, которое может быть равнозначно запугиванию:
• Устные или розыгрыши
• Кричать, саркастично, высмеивать или унижать других
• Оскорбления и угрозы на почве гомофобии
• Физические или психологические угрозы
• Вытеснение человека как ЛГБТ без его разрешения
• властный и устрашающий уровень надзора
• Неуместные и / или уничижительные замечания о чьей-либо деятельности
• Злоупотребление властью или властью лицами, занимающими высокие должности, или
• Умышленное исключение кого-либо из встреч или общения без уважительной причины
• Неоправданно затрудняют чью-то трудовую жизнь, например, устанавливают невыполнимые сроки, цели и намеренно создают невыносимую рабочую нагрузку
• Подстрекательство других к выполнению любого из вышеперечисленных

Дискриминация происходит, когда с одним человеком обращаются менее благосклонно, чем с другими из-за защищенной характеристики:
• возраст
лет • инвалидность
• смена пола
• гонка
• религия или убеждения
• пол
• сексуальная ориентация
• брак и гражданское партнерство
• беременность и материнство.

Виктимизация может принимать разные формы. В следующем списке приведены лишь несколько показательных примеров поведения, которое может быть приравнено к виктимизации:
• Наказание за подачу жалобы на дискриминацию, домогательства или издевательства. Например, это может включать в себя предоставление человеку нереальных или невозможных сроков или решение не назначать кого-либо для выплаты взносов, даже если они заслуживают такого назначения.
• Отстранение человека от связанной с работой деятельности или разговоров, в которых он имеет право или законное ожидание участвовать, потому что он подал жалобу на дискриминацию, домогательства или издевательства.
• Создание сложной или репрессивной среды для человека из-за того, что он подал жалобу — неформальную или формальную — на дискриминацию, домогательства или издевательства. Это может включать, например, отрицательный отзыв о человеке за его спиной или пренебрежительные, высмеивающие или насмешливые комментарии или замечания.

Пример виктимизации
Когда Джейсон пожаловался на гомофобные комментарии, сделанные в его офисе, его менеджер принял меры.Он проинформировал всех сотрудников, что такие комментарии недопустимы, и в результате они прекратились. Однако Джейсон заметил, что его команда теперь обращается с ним иначе, чем раньше, и больше не приглашает его на рабочие встречи, которые были регулярными еженедельными мероприятиями. Они также перестали разговаривать, когда он входит в учительскую, или начали говорить приглушенными голосами, когда он был рядом с ними.

Что такое преследование и преследование?

Домогательство — это нежелательное поведение, которое вы считаете оскорбительным, когда другой человек ведет себя, потому что:

у вас есть защищенная характеристика
существует какая-либо связь с защищенной характеристикой (например, с вами обращаются так, как будто у вас есть определенная характеристика, даже если другой человек знает, что это не так)

Нежелательное поведение может включать:

устное или письменное оскорбление
оскорбительное письмо
твитов или комментариев на веб-сайтах и в социальных сетях
изображений и граффити
физические жесты
выражение лица
оскорбительный стеб

Все, что вам неприятно, нежелательно.Вам не нужно заранее возражать против этого.

Нежелательное поведение должно иметь целью или результатом унижение вашего достоинства или создание для вас унизительной, унизительной, враждебной, запугивающей или оскорбительной среды.

Чтобы быть незаконным, лечение должно происходить в одной из ситуаций, подпадающих под действие Закона о равенстве. Например, на рабочем месте или когда вы получаете товары или услуги.

Это плохое обращение с кем-либо из-за того, что он совершил «защищенное действие» или потому, что работодатель, поставщик услуг или другая организация считает, что вы совершили или собираетесь совершить защищенное действие.Причину лечения не обязательно связывать с защищаемым признаком.

Защищенный акт:

подача иска или жалобы о дискриминации (в соответствии с Законом о равенстве)
помощь кому-то другому в подаче иска путем предоставления свидетельских показаний или информации
заявление о нарушении вами или кем-либо еще Закона о равенстве
делает что-либо еще в связи с Законом о равенстве

Последнее обновление: 16 янв 2019

% PDF-1.5 % 1 0 obj> эндобдж 3 0 объект >>> эндобдж 4 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 0 >> эндобдж 5 0 obj> эндобдж 6 0 obj> эндобдж 7 0 obj> эндобдж 10 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 1 >> эндобдж 11 0 obj> эндобдж 12 0 obj> эндобдж 13 0 obj> эндобдж 14 0 obj> эндобдж 17 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 2 >> эндобдж 20 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 3 >> эндобдж 23 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 4 >> эндобдж 26 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 5 >> эндобдж 29 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 6 >> эндобдж 30 0 obj> эндобдж 33 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 7 >> эндобдж 36 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 8 >> эндобдж 39 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 9 >> эндобдж 42 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 10 >> эндобдж 45 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 11 >> эндобдж 48 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 12 >> эндобдж 49 0 obj> эндобдж 52 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 13 >> эндобдж 55 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 14 >> эндобдж 58 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 15 >> эндобдж 61 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 16 >> эндобдж 64 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 17 >> эндобдж 67 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 18 >> эндобдж 68 0 obj> эндобдж 71 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 19 >> эндобдж 74 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 20 >> эндобдж 77 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 21 >> эндобдж 80 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 22 >> эндобдж 83 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 23 >> эндобдж 86 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 24 >> эндобдж 87 0 obj> эндобдж 90 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 25 >> эндобдж 93 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 26 >> эндобдж 96 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 27 >> эндобдж 99 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 28 >> эндобдж 102 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 29 >> эндобдж 103 0 obj> эндобдж 104 0 объект> эндобдж 107 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 30 >> эндобдж 108 0 obj> эндобдж 111 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 31 >> эндобдж 114 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 32 >> эндобдж 117 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 33 >> эндобдж 120 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 34 >> эндобдж 123 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 35 >> эндобдж 126 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 36 >> эндобдж 127 0 obj> эндобдж 130 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 37 >> эндобдж 133 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 38 >> эндобдж 136 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 39 >> эндобдж 139 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 40 >> эндобдж 142 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 41 >> эндобдж 145 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 42 >> эндобдж 146 0 объектов> эндобдж 149 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 43 >> эндобдж 152 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 44 >> эндобдж 155 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 45 >> эндобдж 158 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 46 >> эндобдж 161 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 47 >> эндобдж 164 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 48 >> эндобдж 165 0 obj> эндобдж 168 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 49 >> эндобдж 171 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 50 >> эндобдж 174 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 51 >> эндобдж 177 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 52 >> эндобдж 180 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 53 >> эндобдж 183 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 54 >> эндобдж 184 0 obj> эндобдж 187 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 55 >> эндобдж 190 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 56 >> эндобдж 193 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 57 >> эндобдж 196 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 58 >> эндобдж 199 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 59 >> эндобдж 202 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 60 >> эндобдж 203 0 объект> эндобдж 206 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 61 >> эндобдж 209 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 62 >> эндобдж 212 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 63 >> эндобдж 215 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 64 >> эндобдж 218 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 65 >> эндобдж 221 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 66 >> эндобдж 222 0 объект> эндобдж 225 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 67 >> эндобдж 228 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 68 >> эндобдж 231 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 69 >> эндобдж 234 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 70 >> эндобдж 237 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 71 >> эндобдж 240 0 obj> / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / ExtGState >>> / StructParents 72 >> эндобдж 241 0 объект> эндобдж 244 0 obj> / Font> / XObject> / ProcSet [/ PDF / Text / ImageB] / ExtGState >>> / StructParents 73 >> эндобдж 247 0 obj> / Ширина 283 / Высота 201 / BitsPerComponent 1 / Decode [1 0] / ImageMask true / Type / XObject / Name / im1 / Subtype / Image >> stream & Fp \ @ fϐyd / iyD @ x.TC3w «V4e

Издевательства: модуль для учителей

Алсакер, Ф. Д. и Валкановер, С. (2001). Ранняя диагностика и предотвращение виктимизации в детском саду. В работе J. Juvonen & S. Graham (Eds.), «Домогательства сверстников в школе: тяжелое положение уязвимых и пострадавших» (стр. 175–195). Нью-Йорк: Guilford Press.

Целевая группа по нулевой толерантности Американской психологической ассоциации (2008 г.). Эффективна ли политика нулевой терпимости в школах? Доказательный обзор и рекомендации.Американский психолог, 63, 852-862.

Арчер Дж. И Койн С. (2005). Комплексный обзор косвенной, относительной и социальной агрессии. Обзор личности и социальной психологии , 9, 212-230.

Astor, R., Meyer, H., & Behre, W. (1999). Неизвестные места и время: карты и интервью о насилии в средних школах. Американский журнал исследований в области образования, 36, 3-42.

Baldry AC, Фаррингтон, DP. 2007. Эффективность программ по предотвращению издевательств в школе. Жертвы и правонарушители. 2, 183-204.

Баумейстер Р. (1996). Должны ли школы пытаться повысить самооценку? Остерегайтесь темной стороны. Американский педагог, 20, 14-19.

Беллмор, А., и Силлессен, А. (2006). Взаимное влияние виктимизации, воспринимаемых социальных предпочтений и самооценки в подростковом возрасте. Я и идентичность, 5, 209-229.

Брендген, М., Ваннер, Б., и Витаро, Ф. (2006). Словесные оскорбления со стороны учителя и корректировка ребенка с детского сада до 6 класса. Педиатрия , 117, 1585-1598.

Card NA, Stucky BD, Sawalani GM, Little TD. 2008. Прямая и косвенная агрессия в детстве и подростковом возрасте: метааналитический обзор гендерных различий, взаимосвязей и отношения к дезадаптации. Развитие ребенка, 79, 1185–1229.

Кастро Б., Вирман Дж., Купс В., Бош Дж. И Моншауэр Х. (2002). Враждебное приписывание намерений и агрессивного поведения: метаанализ. Развитие ребенка , 73, 916-934.

Центр контроля заболеваний, Национальный центр профилактики и контроля травм (2012 г.). Понимание издевательств. Источник: http://www.cdc.gov/violenceprevention/pdf/bullyingfactsheet2012-a.pdf.

Исследовательская группа по предотвращению проблем с поведением. (2011). Влияние превентивного вмешательства Fast Track на формирование порядка поведения в детстве. Развитие ребенка, 82 , 331-345.

Craig, W., & Pepler, D. (1997).Наблюдения за издевательствами и преследованием на школьном дворе. Канадский журнал школьной психологии, 2, 41–60.

Крик Н. и Додж К. (1994). Обзор и переформулирование механизмов социальной информации в социальной адаптации детей. Психологический бюллетень, 115, 74-101.

Cunningham C, Vaillancourt T, Rimas H, Deal K, Cunningham L, et al. 2009. Моделирование предпочтений педагогов в программе предотвращения издевательств: совместный эксперимент с дискретным выбором. Журнал аномальной детской психологии , 37,929-943.

Додж, К., Кой, Дж., И Линам, Д. (2006). Агрессивность и антиобщественное поведение в молодости. В Н. Айзенберге (ред.), Справочник по детской психологии, (6-е издание, том 3: Социально-эмоциональное и личностное развитие (стр. 719-788). Хобокен, штат Нью-Джерси: John Wiley & Sons.

Грэм, С., и Ювонен, Дж. (1998). Самообвинение и виктимизация сверстников в средней школе: атрибутивный анализ.Психология развития, 34, 587-599.

Грэм, С. и Ювонен, Дж. (2002). Этническая принадлежность, притеснения со стороны сверстников и приспособление в средней школе: предварительное исследование. Journal of Early Adolescence, 22, 173–199.

Грэм, С., Беллмор, А., Мизе, Дж. (2006). Агрессия, виктимизация и их совместное возникновение в средней школе. Журнал аномальной детской психологии, 34, 363-378.

Гринберг, М., Куше, К., и Михалик, С. (1998). Продвижение альтернативных стратегий мышления (PATHS).Проекты по предотвращению насилия, книга десятая. Боулдер, Колорадо: Центр изучения и предотвращения насилия.

Харрис, С. (2004). Издевательства в школе среди старших подростков. Исследователь профилактики, 11, 12-14.

Патчин, Дж., И Хидуджа, С. (2006). Хулиганы выходят за пределы школьного двора: предварительный взгляд на кибербуллинг. Молодежное насилие и правосудие в отношении несовершеннолетних, 4 , 148–169.

Хадли, К. (2008). Вы сделали это специально: понять и изменить агрессию детей .Нью-Хейвен, Коннектикут: Издательство Йельского университета.

Хайман И., Кей Б., Табори А., Вебер М., Махон М. и Коэн И. (2006). Издевательства: теория, исследования и вмешательства. В C. Evertson & C. Weinstein (Eds.), Handbook of classroom management: Research, Practice, and Contemporary issues (pp. 855-884). Махва, Нью-Джерси: Лоуренс Эрлбаум.

Показатели преступности и безопасности в школах: 2012 г. Вашингтон, округ Колумбия; Бюро статистики юстиции, Национальный центр статистики образования, 2013 г.

Ювонен Дж., Нишина А. и Грэм С. (2000). Домогательства со стороны сверстников, психологическая адаптация и школьная работа в раннем подростковом возрасте. Журнал педагогической психологии , 92, 349-359.

Ювонен Дж. И Грэм С. (ред.). (2001). Преследование сверстников в школе: тяжелое положение уязвимых и пострадавших. Нью-Йорк: Guilford Press.

Ювонен Дж., Грэм С. и Шустер М. (2003). Издевательства среди подростков: сильные, слабые и неблагополучные. Педиатрия , 112, 1231-1237.

Ювонен, Дж., Нишина, А., и Грэм, С. (2006). Этническое разнообразие и восприятие безопасности в городских средних школах. Психологическая наука, 17, 393-400.

Фонд семьи Кайзер и дети сейчас. (2001). Разговор с детьми о сложных проблемах: национальный опрос родителей и детей.

Кохендерфер-Лэдд, Б., и Уолдроп, Дж. (2001). Хроничность и нестабильность виктимизации детей сверстниками как предикторы траекторий одиночества и социального удовлетворения.Развитие ребенка, 72, 134-151.

Лимбер, С. (2004). Реализация программы Olweus Bullying Prevention Program в американских школах: уроки, извлеченные из практики. В Д. Эспеледж и С. Свирер (ред.), Издевательства в американских школах: социально-экологическая перспектива предотвращения и вмешательства (стр. 351-363). Махва, Нью-Джерси: Эрлбаум.

Нансель, Т., Оверпек, М., Пилла, Р., Руан, В., Саймонс-Мортон, Б., и Шейдт, П. (2001). Запугивание среди молодежи США: распространенность и связь с психосоциальной адаптацией.Журнал Американской медицинской ассоциации, 28, 2094-2100.

Нишина, А., Ювонен, Дж. (2005). Ежедневные отчеты о преследованиях со стороны сверстников в средней школе. Развитие ребенка , 76, 435-450.

Нишина А., Ювонен Дж. И Витков М. (2005). Палки и камни могут сломать мне кости, но от имен меня тошнит: Последствия домогательств со стороны сверстников. Журнал клинической детской и подростковой психологии, 34, 37-48.

Никсон, К. (2014). Текущие перспективы: влияние киберзапугивания на здоровье подростков. Здоровье подростков, медицина и терапия, 5 , 143-158.

Национальный центр безопасности школ. Обзор исследований школьной безопасности. Бюро статистики юстиции, NCES, январь 2006 г.

О’Коннелл, П., Пеплер, Д. и Крейг, В. (1999). Вовлечение сверстников в запугивание: идеи и проблемы, требующие вмешательства. Journal of Adolescence , 22, 437-452.

Ольвеус Д. (1993). Издевательства в школе. Малден, Массачусетс: Blackwell Publishers Inc.

Ольвеус Д. (1994). Аннотация: Издевательства в школе: основные факты и последствия школьной программы вмешательства. Журнал детской психологии и психиатрии и смежных дисциплин, 35, 1171–1190.

Пейн, А.А., и Готтфредсон, Д.С. (2004). Школы и издевательства: факторы, связанные с издевательствами и издевательствами в школе. В C. Sanders & G.Phye (Eds.), Bullying: Implications for the classroom (pp. 159-176). Сан-Диего, Калифорния: Academic Press.

Пеллегрини, А. (2004). Издевательства в средней школе. В C. Sanders & G. Phye (Eds.), Bullying: Implications for the classroom (pp. 177-202). Сан-Диего, Калифорния: Academic Press.

Поццоли, Т., и Джини, Г. (2010). Активная защита и пассивное поведение сторонних наблюдателей при запугивании: роль личных характеристик и предполагаемого давления со стороны сверстников. Журнал аномальной детской психологии, 38 , 815-827.

Ригби, К. (1999). Издевательства в школах: И что с этим делать. Мельбурн, Австралия: ACER.

Родкин П., Фармер Т., Перл Р. и Ван Акер Р. (2000). Неоднородность популярных мальчиков: антисоциальные и просоциальные конфигурации. Психология развития , 36, 14-24.

Салмивалли, К. (2010). Издевательства и группа сверстников: обзор. Агрессия и агрессивное поведение, 15 , 112-120.

Образцы, F.(2004). Оценка программ вмешательства на основе учебного плана: проверка программ вмешательства в дошкольных, начальных и начальных школах. В C. Sanders & G. Phye (Eds.), Bullying: Implications for the classroom (pp. 203-228). Сан-Диего, Калифорния: Academic Press.

Сандерс, К., и Пай, Г. (2004). Издевательства: последствия для класса. Сан-Диего, Калифорния: Academic Press.

Шварц Д., Додж К. А. и Кой Дж. Д. (1993). Возникновение хронической викитимизации сверстников в игровых группах мальчиков.Развитие ребенка, 64, 1755–1772.

Шварц, Д., Проктор, Л. Дж., И Чиен, Д. Х. (2001). Агрессивная жертва запугивания: эмоциональная и поведенческая дисрегуляция как путь к виктимизации со стороны сверстников. В работе J. Juvonen & S. Graham (Eds.), «Преследование сверстников в школе: тяжелое положение уязвимых и пострадавших» (стр. 147–174). Нью-Йорк: Guilford Press.

Шварц Д., Горман А., Накамото Дж. И Тобин Р. (2005). Виктимизация в группе сверстников и академическая деятельность детей.Журнал педагогической психологии, 97, 425-435.

Смит П., Пеплер Д. и Ригби К. (2004). Издевательства в школах: насколько успешными могут быть меры вмешательства? Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.

Стассен Бергер, К. (2007). Обновленная информация об издевательствах в школе: наука забыта ? Обзор развития, 27 , 90-126.

Туми, Р. Б., Райан, К., Диас, Р. М., Кард, Н. А., и Рассел, С. Т. (2010). Гендерно-неконформная молодежь лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров: школьная виктимизация и психологическая адаптация молодых взрослых. Психология развития , 46 , 1580-1589.

Унневерс, Дж. (2005). Хулиганы, агрессивные жертвы и жертвы: отдельные группы ?, Агрессивное поведение , 31, 153-171.

Министерство образования США, Национальный центр статистики образования (2013 г.). Отчеты учащихся об издевательствах и киберзапугивании: результаты школьного приложения по преступности 2011 года к общенациональному обследованию виктимизации от преступлений. Получено с: http: // nces.ed.gov/pubs2013/2013329.pdf.

Циммер-Гембек М., Гейгер Т. и Крик Н. (2005). Реляционная и физическая агрессия, просоциальное поведение и отношения со сверстниками: гендерная умеренность и двунаправленные ассоциации. Журнал раннего подросткового возраста , 25, 421-452.

2 Обзор издевательств и виктимизации | Создание потенциала для уменьшения издевательств: итоги семинара

повторяется с течением времени, однократное происшествие может быть издевательством, и взрослым не следует ждать, пока появится шаблон, прежде чем реагировать, сказал Лимбер.

Единообразное определение также признает, что издевательства часто причиняют вред или страдания целевой молодежи, хотя это не является требованием для того, чтобы поведение квалифицировалось как издевательство, отметил Лимбер. По ее словам, не все молодые люди, подвергшиеся издевательствам, могут сразу определить или выразить, какой вред или страдания они, возможно, испытали в результате издевательств. Например, ребенок с задержкой в развитии или ограниченными возможностями может не всегда осознавать, что ему или ей причиняют вред из-за насмешек или дразнил, но, тем не менее, над ним могут издеваться, сказал Лимбер.

ХАРАКТЕРИСТИКИ ДОМА

Единообразный документ определений признает два различных вида запугивания, пояснил Лимбер. Первый — это прямое издевательство , которое происходит в присутствии целевой молодежи. Второй — косвенное издевательство , такое как распространение слухов или побуждение других исключить сверстника.

Единообразное определение также перечисляет различные типы издевательств. Например, физическое издевательство включает в себя такие действия, как удары руками, ногами, кулаками, плевками, спотыканием и толканием. Словесное запугивание может включать в себя насмешки, оскорбления, комментарии сексуального характера или угрожающие слова, заметки или жесты. Запугивание в отношениях призвано нанести вред репутации и отношениям, например, путем социальной изоляции, распространения слухов или публикации смущающих изображений.

Термины «насилие» и «запугивание» иногда используются как синонимы, а запугивание явно является формой агрессивного поведения, — сказал Лимбер. Но хотя все издевательства — это агрессия, не вся агрессия — это издевательства, отметила она.Например, драка или неприятный спор между двумя равными по мощности или силе, безусловно, является агрессивным поведением, но, вероятно, не может быть охарактеризована как издевательство.

Всемирная организация здравоохранения определила насилие как «преднамеренное применение физической силы или физической силы, угрожающее или действительное, против другого человека, группы или сообщества» (Dahlberg and Krug, 2002, стр. 5). Таким образом, это перекликается с издевательствами, но не является синонимом издевательств (см. Рис. 2-1).Некоторое издевательство может представлять собой дискриминационное преследование в соответствии с федеральным законом. В письме «Дорогой коллега», опубликованном в 2010 году, Управление по гражданским правам Министерства образования США разъяснило взаимосвязь между издевательствами и дискриминационными домогательствами и напомнило школам об их обязательствах в соответствии с законами о борьбе с дискриминацией (Министерство образования США, 2010). В письме отмечается, что издевательства над человеком по признаку расы, цвета кожи, национального происхождения, пола или инвалидности могут быть нарушением гражданских прав, если они «настолько серьезны, что создают враждебную среду»

Роль ситуационных факторов и характеристик жертвы в JSTOR

Abstract

Вредное межличностное поведение на работе обычно изучается с точки зрения преступников.Напротив, теории виктимизации предполагают, что другие факторы также могут определять, почему одни люди страдают чаще, чем другие. Например, могут быть ситуационные факторы, которые способствуют созданию среды, которая позволяет или не может подавить вредные действия. На другие инциденты, связанные с причинением вреда на рабочем месте, могут сознательно или бессознательно повлиять сами пострадавшие. Это эмпирическое исследование расширяет предыдущие исследования вредного поведения на рабочем месте, исследуя, могут ли ситуативная переменная рабочего статуса и диспозиционные характеристики агрессивности и негативной аффективности предсказать самооценку виктимизации.Основываясь на исследованиях в области криминальной виктимологии, мы предположили, что статус работы сотрудника будет в значительной степени связан с предполагаемой виктимизацией. Исследования жертв издевательств послужили основой для прогнозируемых эффектов негативной аффективности и агрессивности. Данные были предоставлены случайно выбранной выборкой сотрудников городского правительства, которые прошли опрос в рамках организационной оценки. Мы провели исследовательский и подтверждающий факторный анализ ответов сотрудников, чтобы разработать подходящие меры виктимизации.Анализ показал, что воспринимаемая виктимизация принимала либо прямые (например, обзывания), либо косвенные (например, саботаж) формы. Иерархическая регрессия использовалась для проверки гипотез исследования. Результаты показали, что статус работы не оказал существенного влияния на восприятие виктимизации. Однако сотрудники с высокой агрессивностью и негативной аффективностью воспринимали более высокий уровень виктимизации, чем те, у кого эти черты были ниже. Обсуждаются последствия для организаций и предлагаются направления будущих исследований.

Информация о журнале

Этот уникальный журнал сканирует земной шар в поисках новых исследований, основанных на различных дисциплинах или уровнях анализа: обеспечивает подлинную интеграцию теории, данных и приложений управления; и улучшает организационное функционирование. Искусственный интеллект Теория коммуникаций Экономика История Гиперконкуренция Информационная наука Теория организации Политическая наука Психология Стратегический менеджмент Теория систем

Информация для издателя

INFORMS, насчитывающая более 12 500 членов со всего мира, является ведущей международной ассоциацией профессионалов в области исследования операций и аналитики.INFORMS продвигает передовой опыт и достижения в области исследования операций, науки об управлении и аналитики для улучшения операционных процессов, принятия решений и результатов посредством множества высоко цитируемых публикаций, конференций, конкурсов, сетевых сообществ и услуг по профессиональному развитию.

Сексуальная виктимизация и сексуальные домогательства среди студентов колледжей: сравнительный анализ

Adams, J. W., Kottke, J. L., & Padgitt, J.С. (1983). Сексуальные домогательства в отношении студентов вузов. Журнал персонала студентов колледжа, 24 (6), 484–490.

Google Scholar

Ассоциация здравоохранения Американского колледжа. (2017). Healthy Campus 2020. Проверено в октябре 2018 г. https://www.acha.org/app_themes/HC2020/…/HC2020_Student_Objectives.doc. По состоянию на 3 марта 2019 г.

Американская психологическая ассоциация. (1993). В Верховном суде США: Teresa Harris v.forklift systems, Inc .: записка для amicus curiae Американской психологической ассоциации в поддержку ни одной из сторон. Вашингтон.

Белкнап Дж. И Шарма Н. (2014). Значительная частота и влияние скрытого (ненасильственного) гендерного насилия среди студенток. Травма, насилие и жестокое обращение, 15 (3), 181–190.

Google Scholar

Бенсон Д. Дж. И Томсон Г. Э. (1982). Сексуальные домогательства в университетском городке: сочетание властных отношений, сексуального интереса и гендерного расслоения. Социальные проблемы, 29 (3), 236–251.

Google Scholar

Блюменталь, Дж. А. (1998). Стандарт разумной женщины: метааналитический обзор гендерных различий в восприятии сексуальных домогательств. Закон и человеческое поведение, 22 (1), 33–57.

CAS PubMed Google Scholar

Cammaert, L.P. (1985). Насколько распространены сексуальные домогательства в университетском городке. Международный журнал женских исследований, 8 (4), 388–397.

Google Scholar

Кантор, Д., Фишер, Б., Чибналл, С., Таунсенд, Р., Ли, Х., Брюс, К., и Томас, Г. (2015). Отчет об исследовании климата в кампусе AAU по вопросу о сексуальных домогательствах и сексуальных домогательствах . Роквилл: Вестат.

Google Scholar

Castillo, Y., Muscarella, F., & Szuchman, L.Т. (2011). Гендерные различия в восприятии студентами колледжей однополых сексуальных домогательств: влияние физической привлекательности и отношения к лесбиянкам и геям. Журнал развития студентов колледжа, 52 (5), 511–522.

Google Scholar

Чиодо Д., Вулф Д. А., Крукс К., Хьюз Р. и Джаффе П. (2009). Влияние виктимизации от сексуальных домогательств со стороны сверстников на последующую виктимизацию и адаптацию подростков: лонгитюдное исследование. Журнал здоровья подростков, 45 (3), 246–252.

PubMed Google Scholar

Кокер, А. Л., Фоллингстад, Д. Р., Буш, Х. М., Фишер, Б. С. (2016). Уровень межличностного насилия выше среди девушек, обучающихся в колледже, по сравнению с теми, кто никогда не учился в колледже? Журнал межличностного насилия , 31 (8), 1413-1429.

Кортина, Л. М., и Васти, С. А. (2005). Профили в преодолении трудностей: реакция на сексуальные домогательства со стороны людей, организаций и культур. Журнал прикладной психологии, 90 (1), 182–192.

PubMed Google Scholar

Декер, Дж. Ф., и Барони, П. Г. (2011). «Нет» по-прежнему означает «да»: провал движения за «несогласие» за реформу американского закона об изнасилованиях и сексуальных домогательствах. Журнал уголовного права и криминологии, 101 (4), 1081–1169.

Google Scholar

Федина, Л., Холмс, Дж. Л., и Бэкес, Б. Л. (2018). Сексуальное насилие в университетском городке: систематический обзор исследований распространенности с 2000 по 2015 год. Trauma, Violence, & Abuse, 19, (1), 76–93.

Google Scholar

Фишер, Б.С., Каллен, Ф.Т., и Тернер, М.Г. (2000). Сексуальная виктимизация женщин из колледжа Министерство юстиции США, Национальный институт юстиции.

Фишер, Б.С., Дейгл, Л.Э., Каллен Ф. Т. и Тернер М. Г. (2003). Сообщение о сексуальной виктимизации в полицию и другие лица: результаты национального исследования женщин из колледжа. Уголовное правосудие и поведение, 30 (1), 6–38.

Google Scholar

Фишер Б. С., Дейгл Л. Э. и Каллен Ф. Т. (2010). Небезопасно в башне из слоновой кости: сексуальная виктимизация студенток . Thousand Oaks: Sage Publications.

Google Scholar

Фицджеральд, Л.Ф., Гельфанд М. Дж. И Драсго Ф. (1995). Измерение сексуальных домогательств: теоретические и психометрические достижения. Основы и прикладная социальная психология , 17 (4), 425-445.

Фитцджеральд, Л. Ф., и Ормерод, А. Дж. (1991). Восприятие сексуальных домогательств: влияние пола и академического контекста. Psychology of Women Quarterly, 15 , 281–294.

Google Scholar

Фицджеральд, Л.Ф., Шульман, С. Л., Бейли, Н., Ричардс, М., Свекер, Дж., Голд, Ю., Ормерод, М., и Вейцман, Л. (1988). Частота и масштабы сексуальных домогательств в академических кругах и на рабочем месте. Журнал профессионального поведения, 32 , 152–175.

Google Scholar

Gervasio, A.H., & Ruckdeschel, K. (1992). Суждения студентов колледжа о словесных сексуальных домогательствах 1. Journal of Applied Social Psychology, 22 (3), 190–211.

Google Scholar

Грубер, Дж. Э. (1992). Типология личных и экологических сексуальных домогательств: исследования и политические последствия для 1990-х годов. Sex Roles, 26 (11/12), 447–464.

Google Scholar

Харт, Т. К., и Мите, Т. Д. (2008). Изучение присутствия посторонних и вмешательство в виктимизацию несмертельного насилия: когда помощь действительно помогает? Насилие и жертвы, 23, , 637–651.

PubMed Google Scholar

Hill, C., & Silva, E. (2005). Подводя черту: сексуальные домогательства в университетском городке . Вашингтон, округ Колумбия: Образовательный фонд Американской ассоциации университетских женщин.

Хо И. К., Динь К. Т., Беллефонтен С. А. и Ирвинг А. Л. (2012). Сексуальные домогательства и симптомы посттравматического стресса среди азиатских и белых женщин. Журнал агрессии, жестокого обращения и травм, 21 (1), 95–113.

Google Scholar

Джордан, К., Комбс, Дж. И Смит, Г. (2014). Исследование сексуальной виктимизации и успеваемости среди студенток колледжа. Травма, насилие и жестокое обращение, 15 (3), 191–200.

Google Scholar

Келли, Л. (1987). Континуум сексуального насилия. В J. Hanmer & M. Maynard (Eds.), Женщины, насилие и социальный контроль.Исследования в социологии (серия томов конференций Британской социологической ассоциации) . Лондон: Пэлгрейв Макмиллан.

Google Scholar

Килпатрик, Д.Г., Резник, Х.С., Руджеро, К.Дж., Коносченти, Л.М., и МакКоли, Дж. (2007). Изнасилование с применением наркотиков, недееспособное и насильственное изнасилование: национальное исследование.

Кнапп Д. Э., Фейли Р. Х., Экеберг С. Э. и Дюбуа К. Л. (1997). Детерминанты целевых реакций на сексуальные домогательства: концептуальная основа. Академия управления обзором, 22 (3), 687–729.

Google Scholar

Кребс К. П., Линдквист К. Х., Уорнер Т. Д., Фишер Б. С. и Мартин С. Л. (2007). Исследование сексуального насилия в кампусе (CSA) . Вашингтон, округ Колумбия: Национальный институт юстиции.

Google Scholar

Кребс, К. П., Линдквист, К. Х., Берзофски, М., Шук-Са, Б., и Петерсон, К.(2016). Исследование по валидации климатических исследований в кампусе: окончательный технический отчет. Бюро исследований и разработок статистики юстиции, серия . Вашингтон, округ Колумбия: Бюро статистики правосудия.

Google Scholar

Кирни, Л.К., и Гилберт, Л.А. (2012). Роль этнической принадлежности в опыте сексуальных домогательств мексиканских американских и неиспаноязычных белых студентов. Испанский журнал поведенческих наук , 34 (4), 507-524.

Косс, М. П. (2018). Скрытое изнасилование: сексуальная агрессия и преследование в национальной выборке студентов высших учебных заведений. Изнасилование и общество (стр. 35-49). Рутледж.

Леоне, Дж. М., и Кэрролл, Дж. М. (2017). Виктимизация и суицидальность среди студенток колледжей. Журнал здоровья Американского колледжа, 64 (6), 421–428.

Google Scholar

Лотт, Б., Рейли, М.Э. и Ховард Д. Р. (1982). Сексуальное насилие и домогательства: тематическое исследование сообщества университетского городка. Знаки: Журнал женщин в культуре и обществе, 8 (2), 296–319.

Google Scholar

Майхофф Н. и Форрест Л. (1983). Сексуальные домогательства в высшем образовании: оценочное исследование. Журнал Национальной ассоциации женщин-деканов, администраторов и советников, 46 (2), 3–8.

Google Scholar

Малович Н.Дж. И Стейк Дж. Э. (1990). Сексуальные домогательства в университетском городке: индивидуальные различия в взглядах и убеждениях. Psychology of Women Quarterly, 14 (1), 63–81.

Google Scholar

Marks, M. A., & Nelson, E. S. (1993). Сексуальные домогательства в университетском городке: влияние пола профессора на восприятие сексуального домогательства. Sex Roles, 28 (3–4), 207–217.

Google Scholar

Мазер, Д.Б. и Персиваль Э. Ф. (1989). Идеология или опыт? Отношения между восприятием, отношением и опытом сексуальных домогательств у студентов университетов. Половые роли, 20 (3–4), 135–147.

Google Scholar

McCormack, A. (1985). Сексуальные домогательства к ученикам со стороны учителей: случай учеников естественных наук. Sex Roles, 13 (1-2), 21–32.

Google Scholar

МакГинли, М., Вольф, Дж. М., Роспенда, К. М., Лю, Л., и Ричман, Дж. А. (2016). Факторы риска и последствия хронических сексуальных домогательств во время перехода в колледж: исследование модели смеси роста, состоящей из двух частей. Исследования в области социальных наук, 60 , 297–310.

PubMed PubMed Central Google Scholar

Менго, К., и Блэк, Б. М. (2016). Виктимизация насилия в кампусе колледжа: влияние на средний балл успеваемости и отсев из школы. Журнал удержания студентов колледжей: исследования, теория и практика , 18 (2), 234-248.

Мета, А., и Нигг, Дж. (1982). Сексуальные домогательства: последствия исследования в Университете штата Аризона. Women’s Studies Quarterly, 10 (2), 24–26.

Google Scholar

Miethe, T. D., & Regoeczi, W. C. (2004). Переосмысление убийства: изучение структуры и процессов, лежащих в основе смертельных ситуаций .Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Мите, Т. Д., Харт, Т. К., и Регоеци, В. К. (2008). Конъюнктивный анализ конфигураций случаев: исследовательский метод для дискретного многомерного анализа данных о преступности. Journal of Quantitative Criminology, 24 , 227–241.

Google Scholar

Морган Р. Э. и Кена Г. (2017). Уголовная виктимизация (стр. 2016). Вашингтон, округ Колумбия: Бюро статистики юстиции.

Google Scholar

Палуди, М., Нидеггер, Р., ДеСуза, Э., Нидеггер, Л., и Дикер, К. А. (2006). Международный взгляд на сексуальные домогательства в отношении студентов колледжей: звуки тишины. Анналы Нью-Йоркской академии наук, 1087 (1), 103–120.

PubMed Google Scholar

Петерсен, Дж.Л. и Хайд Дж. С. (2009). Продольное расследование виктимизации сверстников от сексуальных домогательств в подростковом возрасте. Journal of Adolescence, 32 (5), 1173–1188.

PubMed Google Scholar

Рагин, К. (1987). Сравнительный метод . Беркли: Калифорнийский университет Press.

Google Scholar

Рейли, М. Э., Лотт, Б., и Галлогли, С.М. (1986). Сексуальные домогательства в отношении студентов вузов. Половые роли, 15 (7–8), 333–358.

Google Scholar

Ротундо, М., Нгуен, Д. Х., & Сакетт, П. Р. (2001). Метааналитический обзор гендерных различий в восприятии сексуальных домогательств. Журнал прикладной психологии, 86 (5), 914–922.

CAS PubMed Google Scholar

Рубин, Л.Дж. И Боргерс, С. Б. (1990). Сексуальные домогательства в университетах в 1980-е годы. Sex Roles, 23 (7), 397–411.

Google Scholar

Сабина, К., и Хо, Л. Ю. (2014). Реакция жертв в кампусе и колледже на сексуальное насилие и насилие на свиданиях: раскрытие информации, использование услуг и предоставление услуг. Травма, насилие и жестокое обращение, 15 (3), 201–226.

Google Scholar

Стоунер, Дж.Э., и Крамер Р. Дж. (2017). Виктимизация сексуального насилия среди студенток колледжа: систематический обзор показателей, препятствий и посредников в использовании медицинских услуг в университетском городке. Травмы, насилие и жестокое обращение . Расширенная онлайн-публикация. https://doi.org/10.1177/1524838017721245.

Томпсон, М. П., и Кингри, Дж. Б. (2010). Сексуальная виктимизация, негативные познания и приспособление студенток колледжа. Американский журнал поведения в отношении здоровья, 34 (1), 54–59.

PubMed PubMed Central Google Scholar

Тилль, Ф. Дж. (1980). Сексуальное домогательство. Отчет о сексуальных домогательствах к студентам.

Тьаден, П., и Тённес, Н. (2006). Масштабы, характер и последствия виктимизации изнасилования: результаты национального исследования насилия в отношении женщин . Вашингтон, округ Колумбия: Национальный институт юстиции.

Google Scholar

Турчик Ю.А., и Хассия, К. М. (2014). Сексуальная виктимизация женщин среди студентов колледжей: серьезность нападения, поведение, связанное с риском для здоровья, и сексуальное функционирование. Journal of Interpersonal Violence, 29 (13), 2439–2457.

PubMed Google Scholar

Юн, Э., Стиллер Функ, Р., и Кропф, Н. П. (2010). Опыт сексуальных домогательств и их психологические корреляты среди разнообразной выборки студенток колледжа. Affilia, 25 (1), 8–18.

Google Scholar

Виктимность жестов и поведения. — КиберПедия

Виктимность предметов примеры — mdrnkik

проблема виктимности в романе Александра Гольдштейна «Спокойные поля»

Библиография / References

РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ Как обеспечить безопасность детей – Школа АБВ

Личная безопасность(викторина)

План-конспект урока по ОБЖ | План-конспект урока:

Как походка превращает нас в жертву

Ходить правильно

Безопасность жизнедеятельности: Итоговый экзамен (тест 50 вопросов, ответы выделены в задании) РФЭИ

примеров — Достоинство на работе — Процедуры сотрудников и управления — Политики, процедуры и соответствующие инструкции — HR

Что такое преследование и преследование?

Издевательства: модуль для учителей

2 Обзор издевательств и виктимизации | Создание потенциала для уменьшения издевательств: итоги семинара

Роль ситуационных факторов и характеристик жертвы в JSTOR

Сексуальная виктимизация и сексуальные домогательства среди студентов колледжей: сравнительный анализ

Добавить комментарий Отменить ответ

Личная безопасность
(викторина)