Внутренний и внешний мир: Почему внешний мир важнее внутреннего? | Психология

Почему внешний мир важнее внутреннего? | Психология

Следует, во-первых, понимать, что внутренний мир не возникает у человека из ниоткуда. Внутренний мир индуцируется внешним — как электроток внутри проводника индуцируется внешним магнитным полем. И человек, утрачивающий интерес к внешнему миру, отнюдь не обогащает свой внутренний, а, напротив, обедняет его.

Внутренний мир — есть следствие жизненного опыта. Сталкиваясь с различными жизненными ситуациями, человек получает различный материал для обдумывания и переживания. Но если нет материала, то и обдумывать, и переживать будет просто нечего. Человек, лишающий себя внешнего мира, неизбежно зайдет и во внутренний тупик.

Далее. Следует понимать, что быть живым — это в первую очередь взаимодействовать с внешним миром.

Иными словами, если ты не взаимодействуешь с внешним миром, то ты мертв. Именно так и начинают ощущать себя люди, отказывающиеся от внешнего мира — мертвыми. Разве есть что-то хорошее в том, чтобы ощущать себя живым мертвецом?

Фактически, человек, отказывающийся от внешнего мира, добровольно становится паралитиком. У него может быть совершенно здоровое тело — но он им больше не пользуется. Он подобен парализованному Стивену Хокингу, у которого двигается один только мизинец на левой руке. Но даже Стивен Хокинг, несмотря на всю трагичность своего положения, старается не изолироваться от окружающего мира — настолько, насколько это возможно в его положении. А люди, жертвующие внешним миром ради внутреннего, становятся большими паралитиками, чем он — несмотря на то, что они физически абсолютно здоровы.

Внутренний мир — это, фактически, суррогат внешнего. Ведь всё, что там находится, есть отражение внешнего мира внутри нашего ума. Сам по себе этот суррогат не является плохим, ум — это полезный инструмент, необходимый для плодотворного исследования и преобразования внешнего мира. Но это именно инструмент для внешнего мира. А вовсе не замена ему.

Самое занятное (и печальное) заключается в убеждении адептов внутреннего мира в том, что счастье возможно добыть изнутри себя. Хотя это есть абсолютная ложь. Человек ощущает себя счастливым только тогда, когда пригодился в каком-то деле за пределами самого себя. Поэтому все эти адепты остаются стабильно несчастными. И поэтому они начинают еще стремительнее копаться в себе, надеясь рано или поздно выкопать из глубин себя это самое счастье.

Но они его никогда не выкопают. Потому что быть счастливым — значит, быть живым. А быть живым — значит, полноценно взаимодействовать с внешним миром.

И пока вы не начнете взаимодействовать с внешним миром, а не с внутренним — счастливыми вы не станете никогда.

Теги: психологические трудности, самоанализ, личностная психология, работа над собой

Внешний мир без доказательства

Доказательство существования внешнего мира. Чтобы его дать, следует сперва разобраться не с тем, что значит «внешний мир», а с тем, что значит «доказательство» во фразе «доказательство существования внешнего мира»: не «строгое» доказательство, не «истинное» доказательство, а «доказательство» вообще. Соответствующий вопрос Джордж Эдвард Мур «проскочил»[1.], как будто его и не было вовсе. Между тем, мне кажется, что в «доказательстве существования внешнего мира» самая существенная проблема касается именно понимания возможного «доказательства».

Перепрыгнув сразу к «внешнему миру», Мур написал, пожалуй, одну из самых разочаровывающих работ в истории философии. Основную задачу историков философии, исследующих этот текст, мне кажется, можно сформулировать следующим образом: показать, в чем состоит доказательство. Насколько мне известно, все предложенные интерпретации столь тривиальны, что едва ли стоило писать такой длинный и местами занудный текст. Действительно, большого ли ума стоит повернуть modus ponens в modus tollens, даже если пафосно озаглавить это предприятие неким «shift»-ом? Один из самых знаменитых текстов в истории аналитической философии, какую интерпретацию ни возьми, оказывается столь же плоским и блеклым, каким он представляется и при первом прочтении самому не искушенному читателю.

Посему лучше уж не пытаться выудить из Мура какую-то мудрость, а вернуться к самой проблеме.

Структура доказательства. В доказательстве существования внешнего мира, как и в любом доказательстве, должна быть часть доказывающая и то, что требуется доказать. При этом, если в доказательстве есть какой-то толк, доказывающая часть не должна в качестве посылок принимать то, что требуется доказать. Рассмотрим, как могло бы выглядеть доказательство существования внешнего мира.

1. Оно несомненно включало бы некоторые посылки — с чего-то же надо начать. Кроме того, оно имело бы доказанным то, что требуется доказать, т.е. существование внешнего мира.
2. Заключение — существование внешнего мира.
3. Доказательство должно было бы осуществляться согласно некоторому правилу перехода от посылок к заключению, которое обосновывало законность такого перехода.

Также доказательство могло бы включать множество поддоказательств, в которых были бы получены положения, из которых совершался бы, наконец, желаемый переход к заключению. Так или иначе, необходимо иметь некоторый набор положений, из которых можно перейти к выводу

 согласно некоторому правилу. И правило, и посылки для нас пока остаются загадкой.

Заключение доказательства. Однако тот факт, что мы знаем искомое заключение, знаем, что надо доказать — существование внешнего мира — чрезвычайно полезен. Легко можно недооценить это знание, начав, вслед за Муром, выяснять, что же такое этот внешний мир, насколько законно о нем говорить, что к нему относится, что к нему не относится и т.д. Между тем, это вообще не существенно. Скорее, здесь происходит подмена вопроса: вместо того, чтобы рассматривать доказательство существования внешнего мира, мы начинаем копаться в самой дихотомии внутреннего и внешнего, размышлять о ее законности или незаконности (я, например, склоняюсь к незаконности), выяснять детальные особенности того, о чем вообще пока нет оснований говорить. Между тем, формулировка «внешний мир» сама по себе более чем достаточна для анализа возможностей доказательства «существования внешнего мира».

Она не нуждается в том, чтобы дополнять ее разговорами о галлюцинациях, остаточных образах, и «встречаемом в пространстве» — это все совершенно не относящаяся к внешнему миру контрабанда, уводящая в сторону. Нам нужно доказать, что существует «внешний мир». В заключении «доказательства» существования внешнего мира есть только существование внешнего мира.

Посылки доказательства. Очевидно, что в наши посылки не может входить существование внешнего мира, т.к. это лишило бы доказательство всякого смысла. Между тем, этот факт является ключевым в понимании проб­лемы создания соответствующего доказательства. Если мы знаем, что в наших посылках не должно содержаться существование внешнего мира, надо понять, чем же будут тогда наши посылки и «где» они будут? Если они точно не будут «миром внешним», то будут объектами мира «внутреннего». Можно назвать этот «внутренний мир» чем-то другим, но не «внешним миром», иначе в посылках будет помещено заключение. Далее я будут говорить о «внутреннем мире» только в смысле его теоретической роли в любом возможном «доказательстве существовании внешнего мира».

Можно было бы продолжать называть посылки объектами «внутреннего мира», стараясь оставаться видимо нейтральным. Однако нейтральность слова «объект» сильно преувеличена. Я буду называть наши посылки представлениями. В принципе, можно было бы назвать их другими словами, но мне кажется, «представление» хорошо подходит к «внутреннему миру». В моем внутреннем мире есть разнообразные представления. Это может быть представление о моей руке, представление «2+2=4», представление предложения «Меня зовут Саша» и т.д. В общем, все, что у меня есть в посылках, это представления, мир внутренний.

Правило перехода. В «доказательстве существования внешнего мира» доказать требуется совсем не представление. И в этом вся трудность доказательства. Доказать надо не положение, не предложение, доказать надо

существование внешнего мира. Существование внешнего мира не равно представлениям, какими бы они ни были, о внешнем мире. Поэтому поиск Мура в первой части работы совершенно не имеет смысла относительно собственно «доказательства существования внешнего мира». Не надо составлять более точное понятие о внешнем мире. Всякое понятие будет относится к миру представлений и нисколько не приблизит нас к этому «внешнему миру». Что могло бы нас заботить в этой структуре связи посылок и заключения, так это правило. Правило, по которому можно было бы вообще от каких-либо представлений перейти к существованию.

Обычно наши доказательства имеют дело с посылками и доказательствами одной «природы». Так, ни один математик, даже самый гениальный, не сможет «математически» доказать, что конкретно меня зовут «Александр», т.к. последнее просто не сопряжено ни с какими правилами математики. В доказательстве внешнего мира нам надо каким-то таинственным образом связать внутренний мир с внешним миром. В посылках могут быть только представления, в заключении должно было существование «внешнего мира». Причем не представление о существовании, доказано должно быть само существование внешнего мира.

Невозможность правила. Обычные правила доказательства, типа modus ponens, черпают свою убедительность из того, что многие примеры их применения представляются нам необходимо истинными. Можно тематизировать основания этой убедительности различным путем, однако любое формальное правило связи представлений в конечном счете либо имеет эту интуитивную убедительность, либо нет. Но в доказательстве существования внешнего мира нам надо связать такие посылки и заключение, примеров связи которых у нас нет. Если существование внешнего мира является не представлением — а оно им не является, иначе мы бы доказывали не существование внешнего мира, а некое представление о его существовании — правила связи представлений не являются убедительными способами доказательства, какой бы ни была основа их убедительности в мире представлений. Modus ponens здесь ничем не лучше «подтверждения консеквента».

Доказать существование «внешнего мира» по правилам невозможно, так как:

1. Если мы хотим доказать существование внешнего мира с помощью правила, нам надо показать, почему какое-то правило работает в случаях доказательства существования мира.
2. Это требует хотя бы одного убедительного примера доказательства существования внешнего мира.
3. У нас нет доказательства существования внешнего мира (хотя есть много доказательств относительно мира представлений).

Таким образом, если доказательство существования внешнего мира еще не было предоставлено, у нас не может быть никакой обоснованной формы для связи посылок и заключения.

«Противоречия». Если мы не можем обоснованно перейти от посылок к заключению по некоторому правилу, это все же не значит, что мы совсем бессильны. В конце концов, мы уже знаем, что надо доказать и что может входить в доказательство. Если мы скажем, что из посылок следует заключение только в том случае, если не может иметь место такое положение дел, при котором все посылки истинны, а заключение ложно, у нас остается возможность одного «трюка». Можно обнаружить в рамках представлений противоречие, и сказать, что из противоречия следует что угодно. Таким образом, посылки не смогут быть одновременно истинны. К примеру, есть представление, что внешний мир существует, и также есть представление, что внешний мир не существует, оба этих представления одновременно истинными быть не могут. Делаем из них первые две посылки — и теперь «можно» указать заключением все, что только душа пожелает. Однако едва ли такое доказательство будет не то что убедительным, а даже сколько-то поясняющим смысл проблемы. В конце концов, идея о том, что из противоречия следует что угодно, вполне вписывается в мир представлений, где можно найти и другое представление: из противоречий не следует вообще ничего.

Можно ли, однако, сказать, что и само требование непротиворечивости является лишь представлением? Можно. Однако если мы всерьез принимаем представление о доказательстве, нам все же следует быть более осторожными и не спешить отбрасывать принцип непротиворечия без серь­езных оснований. Как было показано выше, некоторые формы доказательства в случае с внешним миром не сработают. К примеру, не сработают доказательства по каким-то «зарекомендовавшим» себя в мире представлений правилам. Можно ли доказывать что-то, не используя правила, и насколько такое доказательство является предметом интереса в «доказательстве существования внешнего мира»? Я полагаю, что только такие доказательства и могут представлять интерес, поскольку живо озабоченное проблемой существования внешнего мира существо никак не удовлетворится указанием на какие-то представления.

Есть ли у нас что-либо еще в интеллектуальном арсенале относительно доказательства, что можно использовать для небольшого шага в понимании «доказательства существования внешнего мира». Я думаю, никто не будет запрещать делать в рамках доказательства допущения. Конечно, если мы связываем представления, нельзя из допущения истинности заключения делать вывод о его истинности. Нельзя делать этого и в случае с «доказательством существования внешнего мира».

Есть, однако, вполне достойная форма применения допущения — доказательство от противного. Можно допустить нечто противоположное заключению и указать на его противоречие посылкам. Допустим, нас интересует доказательство не-существования внешнего мира. Давайте докажем, что внешнего мира не существует. И докажем от противного. Предположим, что внешний мир существует. Единственный путь доказать от противного — найти противоречие. Можем ли мы найти какое-то противоречие в допущении существования внешнего мира? Как бы могло выглядеть это противоречие? Нам надо было бы показать, что либо нечто из мира представлений, либо нечто, относящееся к самому существованию внешнего мира, приводит к противоречию. Может ли нечто из мира представлений противоречить существованию внешнего мира? Нет. Представление о не-существовании внешнего мира противоречит представлению о существовании внешнего мира. Если бы нам повезло иметь хоть какое-то противоречие между миром представлений и существованием внешнего мира, в таком случае с «доказательством» все было бы гораздо проще.

Дело же, однако, в том, что представления не могут противоречить существованию, но только другим представлениям. Противоречие в представлениях имеют место между представлением и его отрицанием, противоположностью этого представления. Действительно, если бы мое представление о том, что передо мной стоит стул противоречило бы его существованию или, напротив, мое представление о том, что стула не стоит, противоречило бы его существованию, вопрос о доказательстве существования внешнего мира и не возник бы. Между тем, у нас есть противоречивые представления о существовании внешнего мира, и выяснить, какое из них истинно, можно, только доказав существование внешнего мира или его не существование. Может ли что-то относительно существования внешнего мира противоречить существованию внешнего мира? Я не могу себе ничего такого представить.

Мне представляется, что тем самым был сделан некоторый шаг в понимании возможности доказательства: посылки, поскольку они относятся к миру представлений, не могут противоречить заключению, поскольку оно относится к существованию. Хотя это явно еще не доказательство, оно ведет нас к еще одному небольшому выводу: доказать в рамках мира представлений, что мир внешний не существует невозможно. Почему? — Если доказательство в рамках мира представлений возможно только в связи с отношением противоречия, доказательство не-существования внешнего мира должно было бы состоять в том, что некоторый набор истинных посылок относительно внутреннего мира противоречит существованию мира внешнего. Однако нам не удастся найти такой набор посылок постольку, поскольку представления внутреннего мира существованию внешнего не противоречат. Между тем, этот результат можно развернуть и в другую сторону: никакие посылки внутреннего мира не смогут сделать не-существование внешнего мира противоречим.

Итак, подведем небольшие, очень предварительные итоги относительно возможности «доказательства» существования внешнего мира: 1) посылки не могут противоречить заключению, 2) из посылок нельзя доказать обратное заключению путем установления противоречия, 3) из посылок нельзя доказать заключение путем демонстрации противоречия между посылками и отрицанием заключения. Таким образом, доказательство через использование понятия противоречия также не сможет нам помочь.

Доказать на деле. Я могу доказать человеку, что умею прыгать, прыгнув. Увидев мой прыжок, оппонент может принять его как доказательство того, что я умею прыгать. Почему, однако? Явно не постольку, поскольку я дал ему какое-то представление — он в принципе мог представить, что я прыгаю, и без прыжка. Может, ему важно было увидеть прыжок? Не уверен: в конце концов он бы не удовлетворился и сколь угодно совершенным «монтажом», к примеру, видео, на котором я якобы прыгаю, если бы знал, что это только представление, а на деле я не прыг­нул. В доказательстве того, что я умею прыгать, оппоненту важно именно то, что я прыгнул, а не то, что ему было представлено, что я прыгнул. Можно ли каким-то образом использовать эту форму доказательства в случае с доказательством внешнего мира? Как-то так прыгнуть, чтобы внешний мир стал доказан любому скептику? — Едва ли. Даже вполне материальное прикосновение к скептику или вообще какое-либо чувственно достоверное доказательство не поможет делу.

Любое перформативное доказательство для скептика по своей форме будет носить характер демонстрации, представления. И здесь мы можем сделать еще небольшой шажок: доказательство существования внешнего мира не имеет характера демонстрации, т.е. оно не может быть представлено. Действительно, нам ведь и требуется доказать не представление о существовании внешнего мира, их у нас в избытке, а его существование: никакое представление доказательства внешнего мира не достигнет своей цели. Конечно, можно начать ловить скептика на противоречии в его представлениях, на изменчивости его позиции и даже на ее аморальности, однако все это не сработает, он просто запишет нас в представления. Можно даже поупражняться относительно точки отсчета, связи представлений во времени, однако все это никого не убедит, поскольку нам требуется онтологический прыжок, а не логический, тем более не психологический. Скептик всегда может занять удобную позицию принятия любых противоречий и представлений всех вместе и сразу.

Что делать? Может быть, теперь можно наконец поставить точку и закрыть вопрос? Нет, дорогой скептик. Я, как твое скромное представление, готов утверждать: если доказательство внешнего мира нельзя представить, это не значит, что его нельзя совершить. Конечно, скромное представление ничего не сможет тебе доказать. Однако если ты возьмешь дело на себя, если ты хочешь доказать себе самому существование внешнего мира, быть может, не все потеряно. Как же можно доказать самому себе существование внешнего мира?

Стоит обратиться к миру представлений. Допустим, я представляю, что внешнего мира не существует, существует только мир представлений. Ключевой вопрос в таком случае: действительно ли я представляю себе не-существование внешнего мира? Между тем, представление о том, что внешний мир не существует, может быть выполнено правильно, может быть представлением о том, что внешнего мира не существует только в одном случае: если действительно представить, что внешний мир не существует.
Действительно представить, в самом перформативном смысле, что внешнего мира не существует, можно только в одном случае — если он существует. Иначе говоря, «хороший», успешный скептик зависит от существования внешнего мира. Если «внешнего мира» не существует, то представление скептика о не-существовании внешнего мира оказывается провальным, т.к. он представляет несуществование только своего представления. Однако в таком случае скептик не может хоть сколько-то осмысленно утверждать, что внешнего мира не существует, поскольку в мире представлений нет никакой возможности сделать это представление не просто имеющим смысл, а имеющим именно тот смысл, на который претендует скептик.

***

Обращаю внимание, что представленное выше не является ни доказательством через правило, ни доказательством через противоречие, ни доказательством перформативным, ни доказательством от психологии восприятия пространства и времени. Являются ли выше представленные размышления вообще доказательством существования внешнего мира? Надеюсь, мне удалось показать, что нет.

Примечания:

[1.] Надо отметить, что Мур все же нашел возможность повторить некоторые «школьные» истины относительно доказательств, однако, как я постараюсь показать в этой работе, такого рода повторение совершенно не удовлетворительно в случае с доказательством существования внешнего мира.

Между Внутренним и Внешним Мирами – Журнал Космос

Мы вполне можем поставить под сомнение цену страстной защиты наших собственных уголков космоса. Закрытые сообщества и укрепленные национальные границы говорят больше о том, чего мы боимся, чем о том, что мы любим. И мы можем задаться вопросом, имеют ли возможности, которые мы открываем, глядя вовне, много общего с устремлениями, вращающимися внутри нас.

Растущее безразличие к благополучию других, тюремное заключение по расчету и предрассудкам, вооруженные границы и стратегически спланированные катастрофы оставляют после себя урожай посттравматического стресса, бездомности и глубокой обиды в умах и сердцах тех, кто обездолен. И для тех из нас, кто на данный момент выживает, стресс от защиты наших позиций берет свое.

Находясь посередине между нашим внутренним и внешним миром, наши собственные бескомпромиссные предпочтения странным образом отражаются в нарушении связи между нациями, классами и расами. Мы можем задаться вопросом, что появилось раньше: глобальная курица или местное яйцо.

Начать с себя

Даже если мы подозреваем причинно-следственную связь между нашим собственным поведением и конфликтами, которые господствуют во всем мире, мы можем не чувствовать себя в силах бросить вызов своим глубоко укоренившимся привычкам. Возможно, недостаток понимания посеял и теперь увековечивает эти привычки, и теперь нам нужно изменить либо наше поведение, либо наши намерения, прежде чем произойдут реальные изменения.

Однажды я уничтожил дюжину томов своих ежедневников. Я стоял на пожарной лестнице рядом с моей квартирой, пока внизу мусоровоз пережевывал все эти годы моего прошлого. Оглядываясь назад, я вижу, что тогда начался новый период моей жизни, когда я смотрел, как эти страницы, исписанные моим корявым почерком, взлетают каскадом в воздух и падают обратно в брюхо грузовика.

Зачем я это сделал? Потому что, когда я открыл эти тома в поисках жемчужин мудрости, я был уверен, что они там есть, я обнаружил нечто ужасающее. Каждую ночь хулиган навязывал свой нежелательный совет тому, кто просыпался на следующее утро. Я понял, что если бы они слушали друг друга, то эти разглагольствования могли бы превратиться в диалог между моими намерениями и моим опытом.

Уничтожение моих журналов помогло выявить ситуацию, которую необходимо было изменить, если я когда-либо хотел жить полноценной жизнью: в которой мои мечты имели шанс повлиять на мои действия, как дрожжи, разрыхляющие буханку хлеба. Но я обнаружил, что уничтожения моих журналов недостаточно, чтобы заставить замолчать критический внутренний голос. Мне также пришлось разработать более интегрированный подход, при котором озвучивание намерения могло бы стать приглашением к его воплощению.

Наше общество страдает от подобного раскола. Собирая урожай или переворачивая гамбургеры, многие люди просыпаются обескураженными, непредставленными в решениях, принимаемых другими людьми, которые контролируют их работу, их доход и их право голоса.

По крайней мере, можно бороться с дисгармонией, действующей в нас самих. Но что мы можем сделать с ускоряющимся неравенством доходов, концентрацией власти, которая увековечивает его, и отношением, которое рассматривает «общественное достояние» как честную игру для того, кто первым доберется до корыта?

В нашем окружении так много элементов, которые вызывают тревогу, и так много неразрешенных конфликтов в наших типичных психологических структурах, что способность чувствовать благодарность может быть ограничена несколькими конкретными действиями или переживаниями.

Жизнь — это дар

«Дождь, падающий на далекие горы, переносится ветром через пустыню». – Суфийская поэма

Так что же позволяет восприятию признательности и благодарности возникать подобно туману, поднимающемуся над морем? Удача в крутящемся игровом автомате жизни? Ищете путь, который приносит глубокое удовлетворение?

Как будто мы садовники, сажающие на полях нашей повседневной жизни, и мы повторяем то, что, кажется, приводило к полезным урожаям в прошлом. Семья, дружба, средства к существованию, духовные практики, религиозная община, творческие занятия — мы культивируем каждое по отдельности и пытаемся найти чувство целостности, объединяющее их. Но лучше, чем частичное, недолговечное вознаграждение за конкретные результаты, дар чувствовать, что жизнь сама по себе подарок .

Возможно, живой пульс, пронизывающий сеть связей, из которых состоит наша жизнь на Земле и который позволяет нам постичь большую объединяющую целостность, есть благодарность за то, что уже есть .

Как наверху, так и внизу

Религиозные учения проводят различие между священным и профанным, и часто «мужской» видится как дверь в священное, а женский рассматривается как земное царство обычная жизнь. Раввины, священники, министры, Ринпоче — за редким исключением — мужчины. «Радуйся, Мария, полная благодати» глубоко резонирует с практикующими католиками, но наше общество продолжает проецировать мужскую точку зрения — в финансовой, политической и институциональной иерархиях. Для культуры, в которой к женщине относятся меньше, чем к мужчине, это не гигантский прыжок в мир, в котором «Мать-Земля» рассматривается как расходный материал, хранилище, ценность которого измеряется с точки зрения доминирования мужчин.

Существует острая необходимость в более сбалансированном видении, которое уделяет больше внимания планете Земля. В отсутствие благодарности за щедрость Природы религии теряют свое сердце и уважение к изобильной жизни, с которой мы делим наш планетарный дом.

Можно ли снова вплести уважение к Матери-Земле в наше современное научное мировоззрение? В корректировке нуждается не только центр науки. Духовные традиции, которые оставляют большую часть человечества на морозе — как если бы они были нежелательной оболочкой, окружающей ценный плод, — также помогли создать мир, в котором растет бесчеловечность.

Поворот нашей жизни

«Когда я смотрю внутрь и вижу, что я ничто, это мудрость.

Когда я смотрю вовне и вижу, что я все, это любовь.

И между этими двумя вращается моя жизнь.

— Шри Нисаргадатта Махарадж

Плененные Инь и Ян, когда они преследуют друг друга по коридорам пространства и времени, мы можем забыть, что оба находятся внутри круга Дао. По достоинству оценив буддийское изречение «Мудрость и Сострадание подобны двум крыльям птицы», мы можем забыть, что мы сами — это птица, летящая через середину пустоты и полноты. Где еще могут примириться мудрость и любовь, как не в взмахах крыльев нашей жизни?

Мы балансируем между Матерью-Землей и открытым небом. Но многие чувствуют себя застрявшими в мире полярных противоположностей: мы и они; либеральный и консервативный; себя и других; субъект и объект; Эволюция и креационизм. Так оно и есть.

Шум дуэльных определений взывает к мосту через их зияющие пропасти. Акты общения, искреннего слушания, примирения, прощения, сотрудничества — даже ремонт моста, открытие двери или починка шоссе — в наши дни редкость.

Как мы можем собрать полярные противоположности в их изначальное единство?

Возможно, один из способов состоит в том, чтобы искать третью часть, которая была потеряна при разрушении всего того, что естественно завершено и целостно. Можем ли мы возродить тот срединный путь, где обитают примирение и тайна? Можем ли мы еще раз ступить на священную землю, где люди всегда встречались, чтобы сотрудничать и праздновать возможности жизни?

В детстве, живя с родителями и сестрой в жилом пригороде Монреаля, в нескольких шагах от реки Святого Лаврентия, протекающей мимо города и направляющейся к Атлантическому океану, мы проводили лето, купаясь и катаясь на лодках. Я помню, как моя мать, которая каждую весну всегда первой погружалась в холодный сток Великих озер, учила меня технике, которую можно использовать, если мне когда-нибудь будет трудно удержать голову над водой. Это простая техника, которая признает, что мы сами сделаны из воды.

Вместо того, чтобы изо всех сил удерживать мой рот на поверхности, она сказала расслабиться и позволить моей голове упасть в озеро, надеясь, что плавучесть моего тела вскоре возьмет верх. Конечно же, как только все мое тело погрузилось в воду, нисходящий импульс прекратился, и, подобно качающемуся маятнику, я начал подниматься обратно. На пике этого подъема я просто поднял лицо к воздуху, выдохнул, вдохнул и — теперь мои легкие были полны свежего дыхания — позволил моему лицу снова погрузиться под воду. Не нужно было никаких усилий, чтобы поймать еще один вдох, и не нужно было изнурять себя в отчаянной борьбе, чтобы не утонуть. Вместо этого, будучи единым с водой — как существо, состоящее из воды — я просто качался вверх и вниз в среде своего воплощения.

Inner and Outer Worlds – издательство Сиднейского университета

Гейл Джонс — одна из ведущих современных писательниц Австралии. Ее книги были отмечены или номинированы на Литературную премию премьер-министра, премию Майлза Франклина, премию Стеллы и многочисленные государственные литературные премии. Их преподают в средних школах и университетах по всей стране.

Этот сборник эссе предлагает размышления о художественной литературе Джонса ведущими австралийскими и международными литературными критиками. Для читателей, которые любили Sixty Lights , Five Bells , Извините и другие романы Джонса, а также для тех, кто изучает творчество Джонса, эта книга станет поучительным компаньоном. С главами, посвященными ее использованию языка, ее тематическим увлечениям и ее месту в местной и мировой литературной культуре, это своевременный путеводитель по творчеству выдающейся австралийской писательницы.

Теги: Гейл Джонс, Литературоведение, литература, Сиднейские исследования австралийской литературы

Энтони Ульманн — директор Исследовательского центра письма и общества Университета Западного Сиднея.

Введение Энтони Ульманн

1. Созвездия Света и Образа | Размышления о глубоком космосе: кажущаяся величина и масштаб Лу Джиллетт
2. Биолюминесценция: материальность, метафора и след в Sixty Lights     Элизабет МакМахон
3. Роман Гейл Джонс «Модернизм: Sixty Lights» и литературная традиция Джеймс Гурлей
4. Sleep’s Sweet Relief Таня Далзил
5. Сопротивление фиксации у Гейл Джонс Извините и Five Bells  Энтони Ульманна
6. «Двигаясь по метафорическим шелковым путям интеллектуальной торговли»: китайская эстетика в Five Bells     Val érie-Anne Belleflamme
7. Утопия и истерия в Путеводитель по Берлину Тони Хьюз-д’Эт
8. Безмолвные связи: литературная самость и современность в Путеводитель по Берлину 9 0114 Бриджит Руни
9. Figure in Geometry: The Death of Noah Glass Robert Dixon
10. Blueless and Light in the Art of Gail Jones Meg Samuelson

Contributors
Index

9000 2 «Конечным результатом является глубокое понимание работы Гейл Джонс как художественного произведения, которое распространяет идеи во всех направлениях, ведя нас, как отмечает Ульманн, во множественные и «резонансные пространства знаний».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *