Разное

Выготский кто такой: Выготский Лев Семенович | Ученые

ОпубликованоАвторalexxlab

Выготский Лев Семёнович

ВЫГÓТСКИЙ Лев Семёнович [5(17).11. 1896 , Орша — 11.7. 1934 , М.] — психолог , филолог, лит. и театр. критик.

Родился в семье выпускника Харьковского коммерческого ин-та, купца Симхи (Семёна) Яковлевича Выгодского (1869–1931) и его жены Цили (Цецилии) Моисеевны Выгодской (1874–1935), был вторым из восьми детей. В 1897 семья переехала в Гомель, где отец занял должность зам. управляющего банком. Домашний учитель В. использовал метод сократического диалога и сумел подготовить своего ученика к поступлению сразу в шестой класс частной Гомельской гимназии Ратнера, кот. В. закончил в 1913 с золотой медалью. Получил высшее образование на юридич. фак-те Моск. ун-та (1913–17). Одновременно обучался на историко-философском фак-те ун-та им. Шанявского (1913–17), слушая лекции Г. Шпета, П. Блонского и Ю. Айхенвальда, под рук. кот. написал и защитил дипломную работу о «Гамлете» Шекспира. В 1917–24 жил в Гомеле и работал в пед. техникуме, в народной консерватории, на различных образовательных курсах, преподавая русский яз. , лит-ру, эстетику, философию, логику, теорию искусства и психологию; участвовал в театр. жизни города (как режиссер, чтец и актер), активно печ. лит.-критич. статьи. В янв. 1924 в кач-ве делегата от Гомельского ГубОНО выступил в Пг. на Втором Всероссийском съезде по психоневрологии с д-дом столь глубокого содержания, что был немедленно приглашен в М., где стал работать в обл. психологии и педагогики в ведущих науч. ин-тах и вузах [ Моск. гос. ин-т экспериментальной психологии (1924–28), Академия коммунистич. воспитания им. Н. К. Крупской (1929–31), 2-й Моск. гос. ун-т (1927–30), 2-й Моск. гос. мед. ин-т (1930–34), Моск. пед. ун-т им. А. Бубнова (1930–34), Ин-т по изучению высшей нервной деятельности при Секции естествознания Комакадемии, Экспериментальный дефектологич. ин-т (ЭДИ им. М. Эпштейна) (1929–34)]. При этом читал курсы лекций в учебн. заведениях и исследов. организациях М., Л-да , Харькова , Ташкента и с 1924 по 1934 в кач-ве проф. преподавал психолого-педагогич. дисциплины в ЛГПИ им. А. И. Герцена, где воспитал неск. крупных ученых, ставших его последователями. Один из них — Д. Эльконин — вспоминал, как В. после длинной и утомительной лекции заходил с ним в кафе на Невском пр. и до полуночи мог вести науч. беседы. А. Лурия так писал о В.-преподавателе: «Его лекции были всегда большим событием. Для него было довольно обычным делом читать лекцию три, четыре, даже пять часов, имея при себе не более, чем клочок бумаги с заметкам». По приезде в Л-д В. останавливался у своего двоюродного брата, Д. Выгодск ого, оказавшего на него большое влияние в детстве и ставшего изв. лит. критиком и переводчиком. Он был предс. Испано-американского об-ва, его доме В. познакомился и общался с Ю. Тыняновым, В. Шкловским, О. Мандельштамом, М. Зощенко и мн. др. литературоведами и писателями. В Л-де В. часто встречался с основателем отеч. сравнительной психологии проф. ЛГУ В. Вагнером и основателем высшего дефектологич. образования в России, логопедом и сурдопедагогом, проф. ЛГПИ Д. Фельдбергом. В 1924 женился на Р. Смеховой, у них родились две дочери. Поездка семьи в Л-д всегда была праздником. Любимым произведением В. оставался роман А. Белого «Петербург».

В судьбе В. было немало драматич. моментов, и на крутых поворотах он смело принимал трудные решения. В детстве и юности он был свидетелем как минимум двух еврейских погромов. В 1918 В., ухаживая за заболевшими матерью и младшим братом, заразился от них туберкулезом легких, так что ожидание возможной близкой смерти стало для него пост. реальным переживанием, кот. преодолевалось осознанием высокой ценности каждого момента жизни и наполнением его интенсивным тв-вом. К 1920 он сменил отчество (Симхович — на Семенович) и фамилию (Выго д ский — на Выго т ский). К этому времени произошел и сдвиг в мировоззрении В. От философской культуры Серебряного века он перешел к марксизму, что явно сказалось на его филологич. интерпретациях. В нач. 1930-х положение В. стало почти безнадежным: для науч. психологии почти не оставалось места в сталинской идеологии, слово «педолог» превращалось в бранное, а труды В. в офиц. печати получали клеймо троцкизма и даже фашизма. К тому же прогрессировал туберкулез, кот. и стал причиной смерти В. на 38-м году жизни. Для подведения итогов почти не оставалось времени. Но В. успел в 1934 издать свой гл. труд, принесший ему мировую славу: « Речь и мышление ». Н. Мандельштам вспоминала: «Еще встречались мы в тот год (1933) с Выготским, человеком глубокого ума, психологом, автором книги “Язык и мышление”. Книга увидела свет уже после смерти автора. Нужно было иметь большое мужество, чтобы в последней (итоговой!) главе поставить трагический эпиграф из стихотворения уже арестованного поэта: “Я слово позабыл, что я хотел сказать, / И мысль бесплотная в чертог теней вернется”».

В. был человеком громадной активности, большого трудолюбия и почти безграничной эрудированности, конгениальным современником В. Жирмунского, М. Бахтина, Л. Пумпянского, Г. Гуковского – гуманитариев универсального ума. Личность В. достигла вершин самоактуализации. После себя В. оставил школу — группу учеников и единомышленников (А. Лурия, А. Леонтьев и др.). Его авторитет был столь высок, что окружавшие его коллеги при очень небольшой разнице в возрасте называли его по имени и отчеству — даже после его смерти, десятилетиями. При первой же возможности единомышленники приступили к публ. его трудов – изданных и новых. « Психология искусства », изд. через 40 лет после ее написания, была воспринята как науч. откровение и в научно-справочной лит-ре до сих пор представлена как самый авторитетный труд в данной обл.

В историю науки В. вошел как выдающийся психолог, основатель культурно-историч. школы. Его деятельность филолога осталась в тени и до сих пор не получила должной оценки. Такому положению вещей способствовали и неблагоприятные внешние обстоятельства. Дипломная работа В. (1916) и его науч. труд « Психология искусства » (защищался как исследование на уровне канд. дис. в 1925) впервые были опубл. только в 1960-е, хотя В. стремился напечатать кн.: в 1925 был заключен договор с изд-вом «Ленгиз», но по неизв. причине не был реализован (экз. рукописи «Психологии искусства» сохранился в архиве С. Эйзенштейна с пометками режиссера). А эссе и рец. В., посвящ. лит. произведениям (о Д. Мережковском, А. Белом, Вяч. Иванове, И. Тургеневе, Б. Шоу) и драматич. спектаклям, и опублик. в 1916–23 в газ. и ж. («Новый путь», «Летопись», «Жизнь искусства», «Наш понедельник», «Полесская правда»), были воспроизведены только в 1996. После смерти В. его имя более 30 лет находилось под запретом, а его книги оказались изъятыми из библиотек.

Для совр. культуры особый интерес представляет дорев. исследование В. о «Гамлете» и «Психология искусства». В дальнейшем В. позволял себе лишь вкрапления в психологич. труды из анализов худож. текстов. Формально «Психология искусства» скорее относится к обл. психологии. Но до сих пор в психологии искусства нет признанных науч. сообществом и однозначно зафиксированных теоретич. позиций, поэтому самый термин служит скорее заявкой на разработку в зоне психологии. Осн. анализ В. проводит с привлечением лит. текстов, среди теоретич. подходов особо выделяется позиция русских формалистов (наряду с психоанализом, теорией вчувствования), а «теория познания в искусстве» опирается на труды филологов – Овсянико-Куликовского и Потебни. Собственно доказательный мат-л, кот. прилагается к физиологич. и философски-психологич. постулатам, подается на основе именно филологич. методов в обл. поэтики. Не следует забывать, что ведущей категорией (пусть и переинтерпретированной) является «катарсис», заимствованный из «Поэтики» Аристотеля. Так что есть все основания рассматривать кн. В. как филологич. труд в той же степени, что и психологический. Взаимопроникновение этих двух наук наблюдалось во мн. выдающихся филологич. исследованиях того времени. Явно психологич. преломление имели такие филологич. по происхождению термины, как «остранение» Шкловского, «хронотоп» и «смех» Бахтина, «точка зрения» Гуковского, «функция персонажа волшебной сказки» Проппа. Филолог по образованию, В. оказал сильное влияние на развитие психологии во многом потому, что подходил к ней не с традиционной стороны. Большинство психологов того времени получали образование в обл. естественных наук (медицины, физиологии или физики), В. же при всем стремлении к естественнонаучному объяснению психич. процессов «глубинной» психологии (по источнику – патопсихологической или психоневрологической) противопоставил «вершинную», рассматривающую высшие слои психики, не «достраивая» их механич. наслоением на рефлексы или на структуры бессознательного, понимаемого в биологич. терминах. Обращение к культуре (особенно к лит-ре) и языку позволило В. исследовать сознание на основе культурно-историч. теории, разрабатывавшей теорию знака как инструмента мысли.

« Трагедия о Гамлете, принце датском, У. Шекспира » (1916) — перв. крупная филологич. работа В. Она напис. под отчетливым влиянием Ю. Айхенвальда и является вызовом академ. науке того времени, кот. сосредоточивала свое внимание на историч. комментировании, связи текста с биографией и мировоззрением автора, проведением лит. параллелей. Свою роль В. характеризует как роль «критика» и «дилетанта», свободного от принятого исследовательского канона. Текст объявляется источником самых разнообразных трактовок, каждая из кот. не зависит от прошлых интерпретаций. Т.к. не существует «верного толкования», то источником понимания становится читатель, субъективность кот. ограничивается последовательностью избранной позиции и обязанностью выдвигать положения, не встречающие прямого опровержения текстом произведения. Подобная импрессионистическая установка была вполне в духе символизма и может считаться предтечей совр. деконструктивизма. Ее положительный аспект впоследствии разрабатывал М. Бахтин, корректно утверждавший, что «и у читателя есть свои права», но отвергавший вседозволенность филологич. субъективизма. В. трактует «Гамлета» с позиций мистицизма, иррационализма и крайнего пессимизма, что, видимо, отражает его тогдашнее умонастроение. Идут ссылки на склонных к агностицизму Шопенгауэра, Ницше, Ф. Соллогуба, В. Одоевского, Вяч. Иванова. Замогильность, мрак, безнадежность, фатальное движение к печальному исходу – такова атмосфера не просто шекспировской трагедии, а трагедии как таковой, она отражает сущность бытия. «Гамлет» же — «трагедия трагедий». Аристотелевский катарсис (не названный В.) выступает лишь как небольшое просветление в связи с образом Офелии. В целом же «трагедия – религия смерти». Интерес представляют рассуждения о несовпадении и даже рассогласованности описанных событий (внешнего слоя) и сути (внутреннего слоя), что сохранится у В. в виде динамического понимания произведения искусства. Но в данном случае представленное зрителю трактуется как фикция, тень, темное иносказание, польза от кот. в одном: понять, что сущностный смысл «Гамлета» — это непостижимая тайна. Вся запутанность, нелогичность, несвязность трагедии и должны расположить зрителя к осознанию бессилия проникнуть сквозь покров событий. Конец «Гамлета» сталкивает внешний и внутренний миры. «Это одно: тайна загробная, кот. пьеса начинается, и тайна здешняя, смысл трагедии, кот. она кончается; первая — неизреченная, непостижимая, вторая — “дальнейшее — молчанье” — сливаются, т.е. смысл трагедии потусторонний, мистический, “не для земных ушей”». Достаточно обширный текст построен по канону апофатической теологии, в соответствии с кот. Бог может быть выражен только посредством отрицательных определений. При такой установке требуется большая словесная одаренность, чтобы на мн. страницах с помощью приставок «не-», «без-», «вне-», «ино-», «поту-» обильным плетением слов доказывать, что слова здесь бессильны. Общий тон рассуждений о трагическом в предпоследнем абзаце текста В. достаточно точно определил как «омрачение души». Изысканность слога и самостоятельность В., безусловно, проявил. Крупнейший отеч. шекспировед А. Аникст в 1987 высоко оценил оригинальность и свежесть суждений и самостоятельный подход В. к анализу шекспировской трагедии.

«Психология искусства» (1925) принадлежит автору, сознание кот. претерпело метаморфозу. Это выдающийся плод гуманитарный мысли, кот. вошел в золотой фонд мировой культуры. В. выступает как рационалист, блестящий литератор и тонкий аналитик текста, создатель новаторской теории и искусный полемист, сторонник объективного знания. («Мы пытаемся изучать чистую и безличную психологию искусства безотносительно к автору и читателю, исследуя только форму и материал искусства»). Книга до сих пор не потеряла своего науч. значения в части описания результатов исследования психологии искусства (для филологии особенно ценен анализ теории русского формализма). Ясность языка и точность описания науч. концепций неоспоримы. Книга В. надолго останется каноном теоретич. исследования психологии искусства: по поставленным проблемам, по мощи междисциплинарного анализа предмета, по координированию теоретич. и эмпирич. мат-ла, умению видеть парадоксы и решать их. Произведение искусства выступает как самостоятельная конструкция («совокупность эстетических знаков»), способная порождать определенные эмоции, повышая эти эмоции в ранге (вот что важно), поэтому искусство выступает как «общественная техника чувств», как преобразователь соц. опыта в индивидуальный (наряду с игрой и воспитанием). Уже здесь В. движется к созданию культурно-историч. теории, в соответствии с кот. даже самые глубокие, интимные стороны психич. жизни человека воплощают соц. установки. Индивидуальное в психике человека не соседствует с родовым, а организуется им (через использование знаков как инструмента мышления). В этом отношении В. скорее прокладывал пути семиотике и структурализму. Общей зоной психологии и филологии оказывается заложенная в тексте структура, определяющая переживание читателя/зрителя. В отличие от вульгарного идеологич. теоретизирования В. прямо указывает, что для решения проблемы худож. воздействия требуется анализ и механизмов бессознательного – инициаторов тв-ва. Часть соц. опыта, полученного в результате рациональной, сознательной деятельности (философской, научной, правовой, моральной), переходит в «технику» искусства (через законы стиля и жанра, через работу автора над замыслом произведения и его корректировку), она направляет переживание читателя на неосознаваемом уровне (особенно важна сфера эмоций и фантазии). Акт искусства есть творч. акт и не может быть воссоздан путем чисто сознательных операций, но если самое важное в искусстве сводится к бессознательному и к творческому – значит ли это, что всякие сознательные моменты и силы вовсе из него устранены? «Обучить творческому акту искусства нельзя; но это вовсе не значит, что нельзя воспитателю содействовать его образованию и появлению. Через сознание мы проникаем в бессознательное, мы можем известным образом так организовать сознательные процессы, чтобы через них вызвать процессы бессознательные, и кто не знает, что всякий акт искусства непременно включает как свое обязательное условие предшествующие ему акты рационального познания, понимания, узнавания, ассоциации и т.п. искусство есть важнейшее средоточие всех биологических и социальных процессов личности в обществе». Результат достигается тем, что произведение искусства одновременно вызывает два потока противоположно направленных чувств, порождающих состояние душевной раздвоенности, кот. обостряет внимание к изображенному и активизирует поиск для преодоления противоречия (позднее эту проблематику будет разрабатывать теория когнитивного диссонанса). И в той событийной «точке», где возникает разрешение противоречия, наступает «очищение души» — «катарсис» (по Аристотелю).

Гл. худож. противоречием В. считает противоречие «содержания» и «формы»: в лит. тексте первое относится к «жизненному материалу», второе – к его построению, организации (конфликт фабулы и сюжета, ритма и метра, событийной части басни и ее морали). Анализ басен Крылова, новеллы «Легкое дыхание» Бунина и «Гамлета» Шекспира выступает как доказательная база теории. Эвристическая сторона этих анализов не потеряла своей ценности до сих пор. Интерпретация «содержания» вызывает серьезные сомнения. Напр., события в «Гамлете» представлены как некая затягивающая время череда маневров, отвлекающих героя от осуществления справедливого возмездия убийце его отца, все время ожидаемого зрителем. Убийство же Клавдия совершается по другому поводу (тот отравил и мать принца), что, правда, позволяет «зачесть» и наказание за первое преступление (сюжет соединил фабульные линии в точке объединяющего возмездия). Все худшее, что только можно было извлечь из повествования о героине «Легкого дыхания», выдается за «реальную» правду (и сплетни, и недоброжелательные предположения, и несправедливые оценки), но «житейская муть» просветляется благодаря перестановке эпизодов и краткому упоминанию прочащих сведений в периферийных синтаксич. конструкциях (придаточных предложениях, уточняющих оборотах и т.п.). Кардинальным возражением было бы то, что «поверхностная правда» — это еще не истина, что противоречивая информация позволяет открыть пути для более полного, глубокого понимания того фрагментарного «жизненного материала», кот. дан в эксплицитной части текста. «Очищение» осуществляется не просто модификацией чувств, но ростом проницательности читателя, его поумнением. Однако для такого подхода требовался концептуальный аппарат, кот. еще не существовало в 1925-м. Но уже в кн. «Речь и мышление» В. указывал на сдвиги в значении слова (т.е. на переосмысление) в процессе овладения языком.

В. мыслил свой подход как естественнонаучный. «Искание выхода за шаткие пределы субъективизма одинаково определило судьбы и русского искусствоведения и русской психологии за эти годы. Эта тенденция к объективизму, к материалистически точному естественнонаучному знанию в обеих областях создала настоящую книгу». Базовым понятием в физиологии и психологии его времени была «энергия» (и у Павлова, и у психоаналитиков). Метафора физич. энергии порождала самые разные варианты описания психики (экономия психич. энергии или ее перерасход). Представления физиологов порождали модели избытка энергии. Чувствительных каналов у человека больше, чем двигательных, поэтому избыток поступающих перцептивных импульсов надо «разрядить» — либо в дополнительных действиях (вовне), либо в фантазии (внутри), а последнее хорошо осуществляется в искусстве. Только с открытием и обоснованием теории информации можно было освободиться от обращения к категории «энергия» (в информационной коммуникации она стремится к нулю, и в идеализированной модели психики ею можно пренебречь). Второй важной категорией была «личность», кот. уже понималась как иерархич. система информационных моделей: напр., Я-образ, Я-концепция. Защитные механизмы личности могли интерпретироваться в терминах информации (как формы разрешения когнитивного диссонанса). Открывался путь к анализу сознательного и бессознательного как носителей опр. значений. Установка характеризует неосознанную ориентировочную активизацию сознания, порождает ожидания, с кот. и «играет» произведение искусства, нарушая их и порождая новые. В. писал «Психологию искусства», опираясь на новейшие результаты исследований, но это были исследования сер. 1920-х. В дальнейшем выдающийся психолог сделал много для того, чтобы названные последующие открытия осуществились и дали возможность создать более обоснованную доказательную базу его науч. филологическим идеям, кот. были высказаны в его фундаментальной книге о психологии искусства.

Соч.: СС: В 6 т. М., 1982–84; Психология искусства. М., 1987; Педагогическая психология. М., 1991; и мн. др.

Лит. : Леонтьев А., Лурия А. Из истории становления психологич. взглядов Л. С. Выготского // Вопросы психологии. 1976. № 6; Di Lisa О. Linguaggio, potere e ideologia: Vygotskij e Bachtin // Prospettive settanta. 1980. № 2; Лурия А. Этапы пройденного пути. М., 1982; Берхин Н. Из истории сов. психологии искусства // Актуальные проблемы истории психологии. Ереван, 1982; Мазур Е. Проблема смысловой регуляции в свете идей Л. С. Выготского // Вести МГУ. Психология. 1983. № 1; Иванов Вяч. Комментарии // Выготский Л. Психология искусства. 3-е изд. М., 1986; Ярошевский М. Выготский как исследователь проблем психологии искусства // Выготский Л. Психология искусства. М., 1987; Леонтьев А. Л. С. Выготский. М., 1990; Выгодская Г., Лифанова Т. Лев Семенович Выготский. М., 1996; Выготский Л. С.: Начало пути (Воспоминания С. Ф. Добкина о Льве Выготском. Ранние статьи Л. С. Выготского). Иерусалим, 1996; Иванов М. Психологич. смысл искусства // Аллахвердов В. Психология искусства. СПб., 2001; Culture & Psychology: Vygotsky’s Heritage in The Globalizing World. Vol. 14. Num. 1. March 2008; Yasnitsky A. Lev Vygotsky: Philologist and Defectologist, A Socio-intellectual Biography. In Pickren, W., Dewsbury, D., & Wertheimer M. (Eds.). Portraits of Pioneers in Developmental Psychology. Vol. VII. 2011.

М. Иванов

О дефектологе Льве Выготском, который показал истинное лицо искусства

«Тьмы низших истин нам дороже. Всё возвышающий обман…»

А.С. Пушкин

Настоящая фамилия Выготского (как он представлялся с ударением на второй слог) – Выгодский, с ударением на первый, от слова «выгода». Но поскольку его двоюродный брат Давид уже был знаменит под этой фамилией как литературный критик и переводчик, Лев Семёнович (а по-правде — Симхович) изменил  букву и ударение. Собственно, жить в Советском Союзе с настоящей фамилией, а тем более стоять в авангарде создания человека будущего, коммунистического Сверхчеловека с вершинной психологией, было как-то некрасиво… 

Уже здесь, при первом только приближении к личности Льва Выготского, мы встречаемся с этими понятиями: красота, обман, искусство как машина развития… 

Лев Симхович Выгодский

За жизнь Льва Семёновича (на самом деле, опять же, Симховича) были опубликованы только три его книги: «Педагогическая психология», «Этюды по истории поведения: обезьяна, примитив, ребёнок» и «Педология подростка».

  Все остальные труды, включая диссертационную «Психологию искусства», завершённую  Выготским в 1925 году, книгу «Мышление и речь», написанную незадолго до смерти, за которую его зачисляют в филологи, и «Исторический смысл психологического кризиса», были изданы лишь после 1955 года, когда он снова был «разрешён» – и моментально создали учёному культ на Западе. В 1980-е годы все его основные труды были переведены на английский и легли в основу современной образовательной психологии США. 

Вообще, за жизнь Лев Выготский написал около двух сотен работ, да только проблема в том, что его соседи по коммунальной квартире на Большой Серпуховской в Москве во время войны растапливали рукописями свои буржуйки… 

В 1920-1930-х годах Лев Семёнович Выготский совершил настоящий переворот в науке, но был надолго забыт по причине посмертно развернувшейся против него травли, со степенью непримиримости типа «Нам надо взять под обстрел всю эту теорию в целом». Итогом стало постановление ЦК 1936 года «О педологических извращениях в системе Наркомпроса».

Педологией тогда называлась наука, объединяющая подходы медицины, биологии и психологии к методике развития ребёнка (термин был предложен ещё в 1893 году американцем Оскаром Крисменом) – на сегодняшний день существует множество её копий и симуляций под целым спектром разнообразных названий. 

В интервью, которые давала внучка Выготского, директор Института психологии имени своего отца при Российском государственном гуманитарном университете, утверждалось, что «постановление ЦК было выпущено после того, как сын Сталина получил низкие оценки по психологическим тестам». В 1937 году его подкрепила брошюра «Педологические извращения Л. С. Выготского», в котором он представлялся вредителем, а его психология — направленной против интересов рабочего класса. В общем, это был заранее спланированный и хорошо организованный полный разгром. Было даже устроено сожжение книг и журналов с докладами Выготского под Институтом дефектологии, где он работал. 

Занятно, что начинает свою «Психологию искусства» Лев Семёнович эпиграфом из «Этики» Спинозы: «…Того, к чему способно тело, до сих пор никто ещё не определил… Но, говорят, из одних лишь законов природы, поскольку она рассматривается исключительно как телесная, невозможно было бы вывести причины архитектурных зданий, произведений живописи и тому подобного, что производит одно только человеческое искусство, и тело человеческое не могло бы построить какой-либо храм, если бы оно не определялось и не руководствовалось душою». Есть определённая параллель между судьбами этих двух учёных… Оба преодолели классическую науку и вывели специфические законы, которые во многом ей противоречат… И смерть их тоже стала противоречивой их не усложнённой особыми затруднениями жизни…

Обложка первого издания «Психологии искусства»

Родился Лев в белорусском городке Орша вторым из восьмерых детей зажиточного еврейского финансиста Симхи Лейбовича и преподавательницы Цецилии Моисеевны. Детство провел в Гомеле, где отец работал помощником управляющего филиала крупного банковского учреждения и параллельно с этим занимался торговлей лесом. Дети были на домашнем обучении, причём учителем их был Соломон Апшиз, который практиковал методы Сократа и прославился впоследствии как революционер и социал-демократ. 

В 1913 году, пройдя ступень среднего образования, Лев со знанием эсперанто и древнегреческого, латинского и английского языков успешно сдал вступительные экзамены в Императорский московский университет на медицинский факультет.

Но он никак не мог определиться с будущим, мечтая стать то врачом, то юристом, а то вообще культурологом. Сначала Лев перевёлся на юридический факультет в том же университете,  а потом бросил и его , и в итоге получил диплом историко-философского отделения Народного университета им. А. Л. Шанявского. Интерес к психологии возник у Выготского на лекциях философа и психолога Павла Блонского (как формируется личность?) и теоретика искусства Густава Шпета (в чём загадка воздействия на человека произведения искусства?).

Кстати, на медицинский факультет он таки поступил снова – но уже в 1931 году и в Украинскую психоневрологическую академию в Харькове, где учился заочно вместе с Александром Лурией.

Дипломной работой Выготского при выпуске из университета Шанявского стало 200-страничное исследование «Гамлета», которое впоследствии преобразовалось в одну из глав «Психологии искусства». Свежесть суждений, оригинальность и стиль характеризуют уже первую научную работу впоследствии культового учёного.

Молодой еврей работал техническим секретарём в посвященном вопросам еврейской жизни еженедельнике «Новый путь» и в нём же публиковался (статьи к 75-летию смерти Лермонтова и о романе Андрея Белого «Петербург»). Также его печатали в «Новом мире» и журнале Максима Горького «Летопись» (театроведческие критические заметки).  

Революцию 1917 года Выготский хоть и встретил восторженно, но она отправила Выготского обратно к семье в Гомель. Двое его братьев умерли от туберкулёза и тифа, мать слегла, туберкулёзом в Гомеле тогда заразился и он сам. Эта болезнь будет преследовать учёного всю жизнь и сведёт в могилу в «пушкинском» возрасте 37 лет…

Оправившись от бед, Лев Выготский устроился на работу учителем в Педагогический техникум Гомеля, где самостоятельно организовал кабинет экспериментальной психологии. Там он исследовал внушаемость учащихся по возрастам и разрабатывал новую методику исследования памяти. Когда в 1924 году он сделал об этом доклад в Петрограде на Втором психоневрологическом съезде, многие просто не поверили, что этот учёный из глубинки способен был прийти к столь блестящим выводам! 

«Чтобы понять внутренние психические процессы, надо выйти за пределы организма и искать объяснения в общественных отношениях этого организма со средой; не внутри мозга или духа, но в знаках, языке, орудиях, социальных отношениях  таится разгадка тайн, интригующих психологов», — заявлял уже тогда Лев Семёнович.

Идеи Выготского были хоть и явно против общего течения (подход без разделения на экспериментатора и испытуемых и разделения на теорию и практику), но столь искусно изложены, что Выготского обратно в Гомель не отпустили. Молодой учёный Александр Лурия, который был тогда секретарём Института экспериментальной психологии в Москве, способствовал тому, чтобы его пригласили стать аспирантом в институте. Вслед за Львом в Москву переехала вся семья, отец устроился служить управляющим Арбатским отделением Промышленного банка.

Свои идеи он мог пока что реализовать на детях, особенно из числа «трудных». Всё равно же их как-то надо было воспитывать, делать эффективными советскими гражданами, а как – не знал никто. Лев Выготский особое внимание уделял детям с так называемыми «ограниченными возможностями». Официально он состоял заведующим подотделом воспитания физически дефективных и умственно отсталых детей Отдела социально-правовой охраны несовершеннолетних Главсоцвоса при Наркомпросе РСФСР. Должен быть способ победить дефект, вернуть человека к полноценной жизни, считал учёный. Он апеллировал к тому, что как глухой, например, развивает некую «надстройку», чтобы преодолеть изолированность глухоты, так же и во всех других случаях человек способен преодолеть свою болезнь. И поможет ему в этом воля к здоровью, социальной полноценности. 

Дефект не только психическая бедность, но и источник силы, утверждал Выготский. Вероятно, что человечество победит болезни, говорил он, «но гораздо раньше – в социально-психологическом плане…». Поскольку не физиология, не биология управляет нами, а всё-таки есть Человек со своими возможностями, который может преодолевать даже физические недуги. 

Вот несколько других афоризмов учёного, которые дают некоторое представление о его взглядах:  «Небывальщина нужна ребенку лишь тогда, когда он хорошо утвердится в бывальщине»; «Трагедия есть буйство максимальной человеческой силы, поэтому она мажорна»; «Человек всякую минуту полон неосуществившихся возможностей»; «Исполнение автоматического акта не задает нашему уму никакой задачи.

Нет затруднения, значит, нет потребности, а следовательно, нет и сознания»; «Имея конец пути, можно легче всего понять и весь путь в целом, и смысл отдельных этапов».

В мае 1925 года у Выготского и его супруги Розы Ноевны Смеховой рождается первая дочь, Гита. Но уже через месяц учёный получает письмо, подписанное министром Луначарским, в котором содержалось сообщение о том, что ему надлежит представлять СССР на Восьмой международной конференции по просвещению глухонемых детей в Лондоне, а также были приведены инструкции относительно того, как вести себя в Лондоне и какие позиции отстаивать. 

Конференция была очень представительная, пригласили 500 делегатов из разных стран, их встречали их в Каунти-холл, то есть, фактически, в британском Парламенте. Главным лицом конференции был лорд Чарнвуд, президент национальной коллегии сурдопедагогов, который вместе с другими британскими аристократами, такими как лорд Перси, леди Лоуренс, герцогиня Атолл, вёл научное заседание. Все эти люди не были учёными, просто они занимались благотворительностью.

Делегатам подавали моторизованные экипажи, на которых они посещали специальные школы и самые разные занятия, начиная от кружевоплетения и столярного дела до строевой подготовки и танцев. По вечерам были рауты и приемы, а закончилось всё грандиозным балом в гостинице «Виктория» на Нортумберленд-авеню. 

Новоиспечённый марксист Лев Семёнович Выготский знал, конечно, шесть языков плюс эсперанто и даже умел носить смокинг, но всё же чувствовал себя не в своей тарелке, что отражено в его дневниковых записях, опубликованных недавно. В записи от 21 июля проскакивает его раздражение: «В этом зале только один человек знает секрет истинного воспитания глухонемых, и этот человек — я. Не потому, что я образованнее других, но меня послала Россия, и я говорю от Революции». 

Что же знал Выготский? Именно то, что внедряется сейчас в наших школах под названием «инклюзивное образование». Есть у ребёнка такой дефект развития, например, как слепоглухота, говорил Лев Семёнович. Оказывается, что вторичные социальные последствия слепоглухоты гораздо более важны для психологии и, что самое важное, гораздо более податливы для обучения, чем первичные биологические причины. Поэтому, чтобы ребенка реабилитировать, его нужно вовлекать в значимую социальную активность, вместо того, чтобы пытаться компенсировать биологический дефект биологическими же средствами, например, развивая чувство вибрации у слепого ребенка (что педалируется в разных изолирующих спецучреждениях).

Поселили Выготского в Лондоне в гостинице «Осборн-отель», возле Британского музея. По окончании конференции у него было ещё 8 свободных дней, чтобы гулять по городу и посещать и осматривать его достопримечательности. Вот какую дневниковую запись он делает после посещения Национальной галереи: «Не Рафаэль, Винчи и Микеланджело, не французы и голландцы, даже не Дюрер — испанцы: Greco, Goya, Velaskes. Сижу перед портретом Гойи и розово-черным Христом Греко. Душа полна вспышками перегоревших страстей. В уме пусто — или оценка. Ищу подтверждения теории на портрете и преодоления тела». Учёный есть учёный, он смотрит на шедевры с позиции своей теории искусства, которая впоследствии его прославит в виде книги «Психология искусства».  

Впечатления от находок Древнего Египта в Британском музее не менее острые. Выготский пишет: «Кто раз увидел в простом дощатом ящике с цементом египетские скелеты и мумии, тот уже иначе видит мир». 

Через день, сидя на Пикадилли в кафе «Lion’s tea», учёный записывает: «Ах, как надо вместе и презирать жизнь и уважать ее, чтоб жить. Главное — быть над ней, третировать ее чуть-чуть свысока (Чехов) и быть свободным от нее. Я — индепендент»(кириллицей). Похоже, что Выготский именно в Лондоне обретает для себя что-то самое важное, а именно внутреннюю свободу. Он пишет, что путешествие «открывает для него доступ к основным подводным течениям жизни». 

Однако лондонский климат оказал губительное влияние на здоровье Льва Семёновича. По возвращении в Москву, он попадает в больницу с рецидивом, тяжёлой формой туберкулёза лёгкого. Он задыхается в общей палате, ему 29 лет и, как говорит врач, осталось жить месяца три. В Институте принимают к защите его диссертацию и заочно зачитывают как защищённую, таким образом, автор на больничной койке становится старшим научным сотрудником, что равнозначно современной степени кандидата наук.

«Я изучал не басни, не трагедии и ещё меньше данную басню и данную трагедию, — писал Выготский в диссертации. – Я изучал в них то, что составляет основу всего искусства, — природу и механизм эстетической реакции». Он разделяет искусство как познание, искусство как приём и искусство как катарсис. Анализируя особенности структуры произведения, учёный ставит своей задачей воссоздать структуру реакции, той внутренней деятельности, которую оно вызывает. В этом путь, позволяющий проникнуть в тайну непреходящего значения великих произведений. Он выступает против как теории «заражения чувствами», и чисто гедонистического понимания функции искусства. Смысл метаморфозы чувств, которая может быть достигнута только ценой великой работы художника, состоит в том, что они возвышаются над индивидуальными чувствами и становятся общественными.

Выготский находится в больнице целый год. За это время он делает заметки, позже изданные как «Исторический смысл психологического кризиса». Лев Семёнович в пух и прах раскритиковал попытки анализа человеческого поведения с помощью элементарных понятий. На основе детской психиатрии и дефектологии он дал определение сознанию, которое, с его точки зрения, имело отношение к понятию «аффективных и интеллектуальных действий, имевших системный динамический смысл». Вероятно, под впечатлением от лондонских музеев, Лев Выготский выдвинул принципиально новую психологическую концепцию, которую позже исследователи назвали культурно-исторической. Он считал, что внутренний мир человека создаётся средствами культуры, главное из которых речь. По мере того, как человек осваивает речь, у него формируется речевое мышление, он становится личностью, способной к свободному выбору. При этом человек культурный – это тот, который умеет управлять своими поступками. Чтобы пробиться из биологического пленения психологии в область исторической, человеческой психологии, Выготскому понадобится не один год, в том числе уже после смерти…

После окончательного выздоровления, в 1927 году, Выготский занял пост начальника московской Медико-педагогической станции. Это не самая положительная страница в его биографии. Учреждение было основано в 1908 на частные средства и называлось Школа-санаторий для дефективных детей доктора Всеволода Кащенко. После 1917 года санаторий был национализирован, подчинён Наркомпросу и переименован в Дом изучения ребёнка. В 1926 году  началось массовое давление на старых специалистов дореволюционного образца, и Кащенко освободили от занимаемой должности. Пришёл Выготский, «довольно молодой человек, достаточно самонадеянный и высокомерный», как вспоминал коллега Кащенко, детский психиатр и ученик Владимира Бехтерева профессор А.С. Грибоедов. Поработав на Медико-педагогической станции около года, Лев Семёнович уволился по собственному желанию. В 1929 году на её базе учредили Экспериментальный дефектологический институт, и Выготский работал в нём на внештатной должности консультанта и научного руководителя психологических лабораторий. На занятия Льва Семёновича с детьми с ограниченными возможностями людей собиралось столько, что все желающие не вмещались в Институт дефектологии и слушали на улице через открытые окна. Сейчас это Институт коррекционной педагогики Российской академии наук на Погодинской улице в Москве.

Представление о работе Выготского с детьми даёт милое воспоминание его дочери Гиты, на которой он первым делом и отрабатывал свой «проектирующий метод», который позволял, по задумке учёного, моделировать процессы развития в экспериментальных условиях. К тому времени у Выготских было уже две дочери, и обычно, чтобы младшая Ася не мешала, Лев Семёнович предлагал Гите: «Давай ей наловим жуков и она будет заниматься», а потом начинал создавать старшей разные «экспериментальные ситуации». Однажды он получил от Гиты честнейшую реакцию на свои исследования: «Мама таких дурацких вопросов никогда не задаёт, мама всё сама знает – такие дурацкие вопросы задаёшь только ты».

Семья Выготских: Гита, Роза, Ася и Лев 

Свои научные труды Выготский писал по ночам, за угловым столом. Писал он всегда по нескольку книг одновременно. Как жаль, что многие из этих рукописях погорели в войну в соседских буржуйках… Просто оставшиеся его домочадцы не могли взять с собой в эвакуационный эшелон огромный сундук с ворохом бумаг Выготского… Такова жизнь.

Умер Лев Семёнович в 1934 году от очередного рецидива туберкулёза, причём сразу в больницу не лёг, «слишком можно неотложных дел». Позже пришлось поехать в санаторий в Серебряном Бору. Там он и скончался скоропостижно: горлом хлынула кровь, он вытянулся на кровати и процитировал Гамлета: «Я готов». Это были его последние слова. В гроб жена Роза Ноевна положила  ему единственное своё серебряное колечко, доставшееся от матери, которое Выготский всегда брал с собой в командировки. Так и в смерть он отправился, как в последнюю свою командировку… 

После смерти дело учёного продолжал так называемый «Круг Выготского», созданный несколько лет назад по принципу групповой динамики коллектив, группа единомышленников для решения общих проблем и принятия коллективных решений. Конструктивный диалог между участниками оказывал влияние на формирование конкретных суждений и системы знаний (похожими группами являются, например, Московский, Пражский и Копенгагенский лингвистические кружки или так называемый «Круг Бахтина»).  

В 1931 году группа московских психологов «круга» временно перебрались в Харьков для содействия в организации научной работы в психологическом секторе Украинской психоневрологической академии (УПНА): изначально предполагалось, что на базе Сектора психологии УПНА будет вскоре создан Институт психологии при Академии, но этим планам так и не суждено было реализоваться. Московское ядро составили А. Р. Лурия (официальный руководитель всего проекта в качестве директора Сектора психологии), М. С. Лебединский (заведующий Отделом клинической психологии) и А. Н. Леонтьев (заведующий Отделом генетической психологии). Также из Москвы в Харьков переехали А. В. Запорожец и Л. И. Божович. Харьков представлял П. Я. Гальперин (заведующий Отделом общей психологии), Ф. В. Бассин и другие учёные. В историю данное сотрудничество вошло под названием «Харьковская группа». Работа группы касалась теории социальных и межличностных отношений, практики эмпирических научных исследований. Именно они развивали направление культурно-исторической психологии Выготского. С началом войны группа распалась. 

Вот так время может обмануть даже учёного, который всю свою жизнь изучал обман искусства.

Гитавыгодская вспоминает своего отца, Льва Выготского, на конференциях TC

На двух связанных конференциях с 23 по 26 октября взаимосвязь между теорией и практикой в ​​образовании и психологии обсуждалась в течение интенсивного четырехдневного периода. В то время как несколько академических отделов и их студенты — «Учебный план и преподавание», «Развитие человека» и «Международные и транскультурные исследования» — спонсировали и работали над успехом конференций, вместе с Московским бесплатным образовательным центром «Эврика», первоначальная идея блокбастера был детищем профессора Лесли Уильямс и Лоис Хольцман, директора Института краткосрочной терапии в Ист-Сайде.

На двух связанных конференциях, проходивших с 23 по 26 октября, отношения между теорией и практикой в ​​образовании и психологии обсуждались в течение интенсивного четырехдневного периода.

В то время как несколько академических отделов и их студенты — «Учебный план и преподавание», «Развитие человека» и «Международные и транскультурные исследования» — спонсировали и работали над успехом конференций, вместе с Московским бесплатным образовательным центром «Эврика», первоначальная идея блокбастера Событие было детищем профессора Лесли Уильямс и Лоис Хольцман, директора Института краткосрочной терапии в Ист-Сайде.

Организаторам этих марафонских экзаменов Льву Выготскому, известному, прежде всего, как психологу-педагогу и когнитивисту, удалось подойти к одному из выдающихся мыслителей XX века в более широких рамках исследования психологии культуры и культуры общества. психология.

На конференции собрались педагоги из классной комнаты и за ее пределами, чтобы обсудить такие вопросы, как: Психология и культура пересекаются? Что в культуре делает ее потенциальной силой человеческого роста? И как мы можем охарактеризовать культуру современной психологии и психологию современной культуры?

В то время как список участников читается как список экспертов по современному применению взглядов Выготского на культуру, психологию, преподавание и обучение в школе, это была Гита Выгодская, дочь Льва Выготского, получившая докторскую степень в Москве. университета, которая заняла центральное место в личном обсуждении жизни и работы своего отца.

Доктор Выгодская, которой 72 года, очень лично рассказала о своем отце и его работе, но особенно о том, как его травила советская власть и как его работы были заброшены, а то и уничтожены. Лев Выготский умер от туберкулеза в возрасте 37 лет.

Д-р Выгодская, говоря по-русски, сказала: «Сегодня мир знает его [Льва Выготского] как одного из самых важных психологов 20-го века, ученого-первопроходца, сделавшего прорыв в исследовании природы человеческого развития. человеком, он был очень скромным и деликатным человеком. Он был очень хорошим, преданным другом».

Говоря об ужасающей атмосфере того времени, в котором жил Выготский, Гита Выгодская сообщила, что приступы начались еще при его жизни, в начале 19 века.30-х годов, когда он с коллегой хотел показать «историческое развитие человеческого поведения». Но, заметила Выгодская, «очевидно, что Сталин не поддерживал динамичный взгляд на развитие человечества». Как только это произошло, «критика и обвинения в адрес Выготского приобрели политический характер».

По словам Выгодской, ее отец был полезной мишенью, поскольку в некоторых его трудах встречалось слово «педология», которую Выготский понимал как науку о всеобщем развитии ребенка. Он сравнил это с географией: мы изучаем людей, ландшафты, промышленность, политические системы и называем это географией. Итак, Выгодская сказала: «Он [Выготский] считал, что нам необходимо развивать науку о детской психологии, которая отражала бы целое, то есть факторы, способствующие общему развитию ребенка».

В конце концов, «довольно скромные теории человеческого развития» Выготского привели к реакционным политическим выводам, и, по словам его дочери, он был бы арестован и отправлен в Сибирь. Туберкулез вмешался, и он умер.

Выгодская завершила свое выступление словами: «Сегодня работу Выготского подхватили прогрессивные психологи и педагоги всего мира. использовал.»

Опубликовано в воскресенье, 7 апреля 2002 г.

Выготский за 60 секунд — TeachKloud