генетические истоки людской жестокости — РТ на русском
Короткая ссылка
Исследование испанских учёных показало, что предки современных людей были гораздо более жестокими по отношению друг к другу, чем остальные млекопитающие. Чем можно объяснить столь неприятные выводы и какое влияние оказывает общество на моральные качества человека — в материале RT.
Древний мир и Средневековье представляются современным людям сплошной чередой зверских обычаев, бесчеловечных законов и жесточайших пыток. Иногда кажется, будто первые государства соревновались между собой в изощрённости наказания. Так, по некоторым данным, финикийцы придумали знаменитую на весь мир казнь через распятие на кресте. Цицерон назвал её самой жестокой из всех, что придумали люди, — и не зря: приговорённые к распятию могли умирать в течение нескольких дней от обезвоживания, удушья или инфекции. Вероятно, прославленный оратор не принимал в расчёт те зверства, что творили над своими жертвами персы.
Люди принимали мучительную смерть не только за свои преступления, но и ради благословения небес. Можно вспомнить огромное количество случаев, когда наши предки пытались задобрить своих жестоких богов кровью ни в чём не повинных младенцев, женщин, молодых людей. Очевидно, что невиданная жестокость людей того времени не может объясняться сугубо практическими целями, поэтому следует начать разговор о врождённой тяге человека к насилию.
То, что люди склонны к жестокости, учёные заметили и попытались объяснить довольно давно. Образовалось два лагеря: сторонники Томаса Гоббса считали, что всему виной человеческая природа (генетическая предрасположенность, как мы сказали бы сейчас). Вот что вышеозначенный мыслитель пишет об этом в своём знаменитом труде «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского»: «При отсутствии гражданского состояния всегда имеется война всех против всех.
Сторонники Жан-Жака Руссо, в свою очередь, утверждали, что решающее значение имеет среда обитания. Французский философ писал: «Сострадание — это естественное чувство, которое, умеряя в каждом индивидууме действие себялюбия, способствует взаимному сохранению всего рода. Первый, кто, огородив участок земли, придумал заявить: «Это моё!» — и нашёл людей достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберёг бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы себе подобным: «Остерегайтесь слушать этого обманщика: вы погибли, если забудете, что плоды земли — для всех, а сама она — ничья!»
Современные исследования наконец смогли разрешить этот многолетний спор.
Группа испанских учёных во главе с Дж. М. Гомезом собрала информацию о случаях насильственной смерти среди млекопитающих и всех предков человека (были рассмотрены останки людей из палеолита, мезолита, неолита, бронзового и железного веков). Исследование включило в себя анализы 4 млн смертей особей из 137 семейств млекопитающих и 600 работ, в которых описывались случаи насильственной гибели среди предков современных людей. В ходе работы учёные пытались определить, сколько процентов особей, погибших преждевременно, были убиты особями своего же вида, а затем сравнивали эти показатели у разных видов млекопитающих. В итоге они пришли к выводу, что человек в шесть раз более жесток по своей природе, чем его собратья по биологическому классу. В среднем только одно млекопитающее из 300 погибает по вине особей своего вида (примерно 0,3%), у наших же далёких предков это значение доходило до 2%. Склонность к насилию закладывается у представителей Homo sapiens генетически, потому что процент особей, павших от лап (зубов, клыков) своих собратьев, равномерно растёт по мере эволюционного приближения к человеку.
Но Гоббсу рано праздновать победу: исследователи обнаружили скачкообразное увеличение числа внутривидовых насильственных смертей, которое никак нельзя объяснить наследственностью. Примерно 3 тыс. лет назад наши предки перешли от упомянутых 2% к 15—30%, что можно объяснить появлением иерархического общества с классом воинов. Процент начал заметно снижаться только 100 лет назад, что опять же объясняется не генетикой, а построением нового общества с развитым институтом права, отлаженной работой правоохранительных органов и культурой, в которой насилие считается неприемлемым. Человек наконец стал гуманнее животных — только одна насильственная смерть из 10 тыс. происходит непосредственно от рук другого человека.
Если наша генетическая склонность к насилию есть результат адаптации, остаётся только надеяться, что теперь мутации идут в другом направлении и в конце концов появится поколение с заповедью «Не убий», записанной прямо в молекулах ДНК.
Юлия Попова
Почему человек способен проявлять нечеловеческую жестокость
Картина мира8/15/2020
Людей превращает в зверей чисто человеческая способность разделять насилие на хорошее и плохое
Несколько дней весь мир наблюдал сцены абсурдного по своей жестокости насилия по отношению к протестующим в Беларуси. Людей избивали, публично раздевали, держали десятками в крошечных камерах, ломали им кости, не давали воду, не пускали в туалет, заставляли идти по окровавленным телам других задержанных, лежащих в коридорах. Такую жестокость обычно называют бессмысленной и «звериной», что несправедливо по отношению к зверям. В райском саду природы, действительно, «правит хаос», как говорит утробным голосом мертвый лисенок в «Антихристе» Ларса фон Триера, но это хаос целесообразности. Жестокость, как и доброта, в мире животных имеет практический смысл. Некоторые птицы обрекают пойманных насекомых и ящериц на ужасные мучения, накалывая их на острые сучки, но лишь для того, чтобы пища как можно дольше оставалась свежей.
Шимпанзе пожирают своих собратьев и детенышей, когда им не хватает жизненного пространства или пищевых ресурсов. Насилие не отражает их личность, потому что разыгрывается не у них в сознании, а снаружи. Внутри есть лишь цель.
Конечно, у людей тоже есть прагматическое насилие. Чаще всего оно направлено против животных: зверофермы, бойни, рыболовство, охота и, увы, наука с ее лабораторными узниками. Реже – против людей: для защиты своей жизни, семьи или корыстных интересов. Но отличительная особенность человеческого насилия – именно практическая бесполезность, отсюда и ощущение его избыточности. Чаще всего цель не оправдывает средства, а если и оправдывает, то только в буквальном смысле: служит лишь прикрытием для жестокости.
Что творится за закрытыми дверями мозга агрессора, наглядно показывает Роберт Сапольски в самом начале книги «Биология добра и зла» на примере своей детской фантазии: 1945 год, Берлин, бункер Гитлера, юный мститель первым врывается в кабинет фюрера, выбивает у него из рук ампулу с ядом, защелкивает наручники и – дальше следует описание изуверских пыток, которым он его подвергает.
В этой сцене, которую Сапольски очень эффектно читал вслух (посмотрите, если еще не видели), есть все основные характеристики человеческого насилия.
Анонимность, облегчающая груз моральной ответственности. В фантазии про Гитлера автор остается с жертвой без свидетелей. Но сохранить анонимность можно и на людной улице, если скрыть лицо под шлемом. С анонимностью связан и эффект деиндивидуализации, который достигается за счет использования однотипной формы, безличных званий, стандартных команд и других приемов, позволяющих почувствовать себя проводником чужой воли. Социальный психолог Стэнли Милграм называл такое состояние «агентным».
Разделение на своих и чужих, которое определяет восприятие другого человека и собственных действий: испуганное лицо «своего» вызывает страх, а «чужого» – радость. Эксперименты со сканированием мозга показывают, что помогать «своим» для нашего мозга так же похвально, как защищаться от «чужих» – при этом активируются одни и те же группы нейронов.
Дегуманизация жертвы, которая приравнивает ее к животному или предмету. Тут очень кстати то, что за брезгливость (например, к гнилым продуктам) у нас отвечает та же островковая область, что и за моральное отвращение.
Чувство вины перед «своими». В случае, который описывает Сапольски, оно возникает от мысли, что ты допустил преступления Гитлера. Поэтому теперь, чтобы искупить долг перед «своими», ты должен нанести максимальный ущерб «чужому». Часто ту же функцию выполняет страх перед «своими», который культивируется в военизированных группах. У миндалевидного тела, которое управляет автоматическими эмоциональными реакциями, есть два варианта ответа на угрозу – бей или беги. Если вы боитесь «своих» больше, чем «чужих», бегство для вас не выход.
И наконец, бессмысленность. Ведь мучения Гитлера уже ничего не изменят в прошлом.
Хотя, подождите, в этом случае насилие как будто приобретает смысл. Зло внезапно становится не просто допустимым и осмысленным, но воспринимается чуть ли не как проявление добра. Секрет этой трансформации в том, что восприятие насилия зависит от контекста, объясняет Сапольски. В этом легко убедиться: замените Гитлера на Эйнштейна, и происходящее снова покажется вам бессмысленным злом.
Хотя, подождите, в этом случае насилие как будто приобретает смысл. Зло внезапно становится не просто допустимым и осмысленным, но воспринимается чуть ли не как проявление добра. Секрет этой трансформации в том, что восприятие насилия зависит от контекста, объясняет Сапольски. В этом легко убедиться: замените Гитлера на Эйнштейна, и происходящее снова покажется вам бессмысленным злом. Контекст – как он выстраивается за миг между агрессивным импульсом и ударом? В первые миллисекунды наши реакции на раздражитель похожи на то, что происходит в аналогичной ситуации с животными. Сенсорные импульсы (например, сигнал опасности при появлении группы «чужих») возбуждают миндалевидное тело, способное мгновенно превратить нас в сгусток ярости и страха. Но это только начало истории. Ответим ли мы на возбуждение миндалины взмахом дубинки или ограничимся сжатыми кулаками, решает префронтальная кора – передняя часть лобных долей мозга, которая оценивает, согласуются ли наши намерения с общественными нормами.
Это не обязательно правила, которым следует все общество. Важнее – следует ли им ваша группа. В создании контекста участвуют еще несколько зон мозга. Это веретенообразная кора и передняя поясная извилина, которые идентифицируют объект и определяют, допустимо ли применить к нему насилие. И, конечно, островковая область, которая не только регулирует отвращение, но и проверяет, соответствует ли потенциальное действие моральным представлениям. Поскольку в случае Гитлера ответ очевиден, мозг запускает систему поощрения. За «хорошее» насилие положена награда в виде выброса «гормона удовольствия» дофамина.
Представим себе на секунду, что вы полностью выпали из морального контекста и не можете отличить плохих парней от хороших даже по шляпам или знакам на касках. Мифы, сказки, военные подвиги – вся человеческая история, сотканная из актов насилия, которое мы привыкли разделять на хорошее и плохое, покажется вам такой же бессмысленной и беспрерывной жестокостью, как борьба за существование в африканской саванне или конвейер убийств на скотобойне.
Сейчас, когда многие традиционные идеологии так основательно истрепались, что большинству нетрудно заметить грубые швы и торчащие нитки, возможность выйти за рамки противопоставления добра и зла представляется реальной. Но, к сожалению или к счастью, избавиться от привычки генерировать смыслы наш мозг не в состоянии. Тем более что в нем предусмотрена функция, которая позволяет увидеть насилие как оно есть, не выпадая из контекста.
В документальном фильме «Акт убийства» режиссер Джошуа Оппенхаймер поставил пугающий психологический эксперимент. Он предложил участникам геноцида этнических китайцев в Индонезии, убившим за один год (1965-1966) более полумиллиона человек, но в основном совершенно не раскаявшимся в своих преступлениях, самим снять фильм о своих «заслугах». Один из бывших палачей в сцене, где он играл роль жертвы, на шее которой затягивают проволоку, впал в шоковое состояние, впервые за долгие годы осознав несоответствие между своей выдуманной картиной мира и реальностью, которую его мозг вдруг ощутил на физическом уровне благодаря удивительному качеству – способности ставить нас на место другого.
Потому что противоположность «зла» – не «добро», а эмпатия.
Фото на обложке: Спадар Бурак / Wikimedia Commons / (CC BY-SA 4.0)
Психология жестокости: NPR
Интервью с авторами
Услышано в программе Talk of the Nation
«Меньше, чем человек»: психология жестокости
Дэвид Ливингстон Смит — соучредитель и директор Института когнитивных наук и эволюционной психологии Университета Новой Англии. Предоставлено издателем скрыть заголовок
переключить заголовок Предоставлено издателем Дэвид Ливингстон Смит — соучредитель и директор Института когнитивных наук и эволюционной психологии Университета Новой Англии.
Во время Холокоста нацисты называли евреев крысами. Хуту, причастные к геноциду в Руанде, называли тутси тараканами. Рабовладельцы на протяжении всей истории считали рабов недочеловеками-животными. В Меньше, чем человек , Дэвид Ливингстон Смит утверждает, что важно определить и описать дегуманизацию, потому что именно она открывает двери для жестокости и геноцида.
«Мы все знаем, несмотря на то, что мы видим в фильмах, — говорит Смит Нилу Конану из NPR, — что психологически очень трудно убить другого человека с близкого расстояния и хладнокровно или совершить над ним зверства». Поэтому, когда это действительно происходит, может быть полезно понять, что позволяет людям «преодолеть очень глубокие и естественные запреты, которые у них есть против обращения с другими людьми как с дичью, вредителями или опасными хищниками».
Rolling Stone недавно опубликовал в Интернете фотографии американских военнослужащих, позирующих с мертвыми афганцами, в связи с текущими делами военного трибунала над солдатами на Объединенной базе Льюис-Маккорд в штате Вашингтон.
Помимо того, что они позировали с трупами, «эти солдаты — называемые «истребительной командой» — также брали части тел в качестве трофеев, — утверждает Смит, — что очень часто является явлением, сопровождающим форму дегуманизации, при которой враг рассматривается как игра.»
Но это всего лишь последняя итерация модели, которая разворачивалась снова и снова на протяжении истории. В древнекитайской, египетской и месопотамской литературе Смит неоднократно упоминал врагов как нечеловеческих существ. Но это не так просто, как сравнение. «Когда люди дегуманизируют других, они на самом деле воспринимают их как недочеловеков», — говорит Смит. Только тогда процесс может «освободить агрессию и исключить объект агрессии из морального сообщества».
Дэвид Ливингстон Смит
Твердый переплет, 336 страниц
St. Прочитайте отрывок
Когда нацисты описали Евреи как Untermenschen, или недочеловеки, они не имели в виду это метафорически, говорит Смит.
«Они не имели в виду, что они были типа недочеловеков. Они имели в виду, что они были буквально недочеловеками».
Люди давно представляют вселенную как иерархию ценностей, говорит Смит, с Богом наверху и инертной материей внизу, а все остальное находится между ними. Эта модель Вселенной «не имеет научного смысла», говорит Смит, но «тем не менее, по какой-то причине мы продолжаем воспринимать Вселенную таким образом и отводим нечеловеческим существам более низкое положение» на шкале.
Итак, внутри человеческой категории исторически существовала иерархия. В XVIII веке белые европейцы — архитекторы теории — «скромно ставили себя на самую вершину». Нижние края категории слились с обезьянами, согласно их мышлению.
Таким образом, «африканцы к югу от Сахары и коренные американцы были обитателями нижней части человеческой категории», когда им даже был предоставлен человеческий статус. В основном их считали «бездушными животными». И эта драматическая дегуманизация сделала возможными великие злодеяния.
По
Дэвид Ливингстон Смит
Меньше, чем человек: почему мы унижаем, порабощаем и уничтожаем другихДэвид Ливингстон Смит
Твердый переплет, 336 страниц
St. Martin’s Press
Цена по прейскуранту: 24,99 долларов
Прежде чем приступить к объяснению того, как работает дегуманизация, я хочу привести предварительные доводы в пользу ее важности. Итак, чтобы сдвинуться с мертвой точки, я кратко расскажу о роли, которую дегуманизация сыграла в том, что по праву считается самым разрушительным событием в истории человечества: во Второй мировой войне. В войне погибло более семидесяти миллионов человек, большинство из них мирные жители. Миллионы погибли в боях. Многие были заживо сожжены зажигательными бомбами и, в конце концов, ядерным оружием. Еще миллионы стали жертвами систематического геноцида.
Дегуманизация сделала возможной большую часть этой бойни.
Начнем с конца. Нюрнбергский процесс над врачами 1946 года стал первым из двенадцати военных трибуналов, проводившихся в Германии после поражения Германии и Японии. Двадцать врачей и три администратора — двадцать два мужчины и одна женщина — были обвинены в военных преступлениях и преступлениях против человечности. Они участвовали в гитлеровской программе эвтаназии, в ходе которой около 200 000 умственно и физически неполноценных людей, признанных непригодными для жизни, были отравлены газом, и они проводили чудовищные медицинские эксперименты над тысячами еврейских, русских, цыганских и польских заключенных.
Главный прокурор Телфорд Тейлор начал свое вступительное слово такими мрачными словами:
Подсудимые по этому делу обвиняются в убийствах, пытках и других злодеяниях, совершенных во имя медицинской науки. Жертвы этих преступлений исчисляются сотнями тысяч. Только горстка все еще живы; несколько выживших появятся в этом зале суда.
Но большинство этих жалких жертв были зарезаны наповал или умерли в ходе пыток, которым их подвергали… Для своих убийц эти жалкие люди вовсе не были личностями. Они поступали оптом, и с ними обращались хуже, чем с животными.Далее он подробно описал эксперименты. Некоторых из этих человеческих морских свинок лишили кислорода, чтобы имитировать прыжки с парашютом с большой высоты. Другие были заморожены, заражены малярией или подверглись воздействию горчичного газа. Врачи делали на их плоти надрезы, имитирующие раны, вставляли в них осколки битого стекла или древесную стружку, а затем, перевязав кровеносные сосуды, вводили бактерии, вызывающие гангрену. Тейлор описал, как мужчин и женщин заставляли пить морскую воду, заражали тифом и другими смертельными заболеваниями, травили и сжигали фосфором, и как медицинский персонал добросовестно записывал их мучительные крики и сильные конвульсии.
Описания в повествовании Тейлора настолько ужасны, что легко не заметить то, что может показаться незначительным риторическим росчерком: его комментарий о том, что «с этими несчастными людьми обращались хуже, чем с животными ».
Но это замечание поднимает вопрос глубокой и фундаментальной важности. Что позволяет одной группе людей относиться к другой группе как к недочеловекам?
Приблизительный ответ получить несложно. Мышление определяет повестку дня для действий, а представление о людях как о чем-то меньшем, чем человек, прокладывает путь к злодеяниям. Нацисты открыто говорили о статусе своих жертв. Их было Untermenschen — недочеловеки — и как таковые были исключены из системы моральных прав и обязанностей, связывающих человечество воедино. Нельзя убивать человека, но можно истребить крысу. Для нацистов все евреи, цыгане и другие были крысами: опасными крысами-переносчиками болезней.
Евреи стали главными жертвами этого проекта геноцида. С самого начала Гитлер и его последователи были убеждены, что еврейский народ представляет смертельную угрозу всему благородному в человечестве. В апокалиптическом нацистском видении эти предполагаемые враги цивилизации представлялись паразитическими организмами — пиявками, вшами, бактериями или переносчиками инфекции.
«Сегодня, — провозгласил Гитлер в 1943, «международное еврейство есть фермент разложения народов и государств, как это было в древности. Оно останется таким до тех пор, пока народы не найдут в себе силы избавиться от вируса». И лагеря смерти (газовые камеры которых были созданы по образцу камер для дезинсекции), и айнзатцгруппы (военизированные эскадроны смерти, которые бродили по Восточной Европе и следовали за наступающей немецкой армией) были ответом на то, что нацисты воспринимали как смертельная зараза.
Иногда нацисты считали своих врагов злобными кровожадными хищниками, а не паразитами. Когда партизаны в оккупированных районах Советского Союза начали вести партизанскую войну против немецких войск, Вальтер фон Райхенау, главнокомандующий немецкой армией, отдал приказ нанести «суровое, но справедливое возмездие еврейским недочеловекам». (нацисты считали всех своих врагов частью «международного еврейства» и были убеждены, что евреи контролируют национальные правительства России, Великобритании и США).
Военный историк Мэри Р. Хабек подтверждает, что «солдаты и офицеры думали о русских и евреях как о« животных »… которые должны были погибнуть. Дегуманизация врага позволила немецким солдатам и офицерам согласиться с новым видением войны нацистов, и сражаться, не оказывая Советам ни пощады, ни пощады».
Холокост — наиболее тщательно задокументированный пример разрушительного действия дегуманизации. Его отвратительность напрягает границы воображения. И все же сосредоточение внимания на нем может быть странно утешительным. Слишком легко представить себе, что Третий рейх был причудливой аберрацией, своего рода массовым безумием, спровоцированным небольшой группой ненормальных идеологов, которые сговорились захватить политическую власть и подчинить нацию своей воле. С другой стороны, заманчиво представить, что немцы были (или являются) исключительно жестоким и кровожадным народом. Но эти диагнозы опасно ошибочны. Что больше всего беспокоит в нацистском феномене, так это не то, что нацисты были сумасшедшими или монстрами.
Дело в том, что они были обычными людьми.
Когда мы думаем о дегуманизации во время Второй мировой войны, наши мысли обращаются к Холокосту, но не только немцы дегуманизировали своих врагов. Пока авторы «Окончательного решения» были заняты реализацией своей смертоносной программы расовой гигиены, русско-еврейский поэт и писатель Илья Эренбург штамповал пропаганду для распространения в сталинской Красной Армии. Эти памфлеты изобиловали бесчеловечной риторикой: в них говорилось о «запахе животного дыхания Германии» и описывались немцы как «двуногие животные, освоившие технику войны» — «эрзац-люди», которых следует уничтожить. «Немцы не люди, — писал Эренбург, — … Если вы убьете одного немца, убьете другого — для нас нет ничего более забавного, чем куча немецких трупов».
Это был не пустой треп. вермахта унесли жизни 23 миллионов советских граждан, примерно половина из которых были мирными жителями. Когда ход войны, наконец, изменился, поток русских войск хлынул в Германию с востока, и их неумолимое наступление превратилось в оргию изнасилований и убийств.
«Наверняка их подстрекал Эренбург и другие советские пропагандисты…» — пишет журналист Джайлс Макдонаф:
Восточная Пруссия была первым районом Германии, который посетила Красная Армия… В течение одной ночи красноармейцы убили семьдесят две женщины и один мужчина. Большинство женщин были изнасилованы, самой старшей из них было восемьдесят четыре года. Некоторые из жертв были распяты… Свидетель, добравшийся на запад, рассказывал о бедной деревенской девушке, которую с восьми вечера до девяти утра изнасиловал целый танковый отряд. Один человек был застрелен и скормлен свиньям.
Отрывок из книги Дэвида Ливингстона Смита « Меньше, чем человек ». Авторское право 2011 г. принадлежит автору и перепечатано с разрешения St. Martin’s Press, LLC.
Что Карл Саган понял о человеческой жестокости
Готово к обсуждению
Нечастое астрономическое событие предлагает новый способ осмысления немыслимого.
Конор Фридерсдорф Планетарная туманность (NGC 7293) в созвездии Водолея (Universal History Archive / Getty)
Сохраненные истории
Это выпуск информационного бюллетеня Up for Debate Конора Фридерсдорфа. По средам он подводит итоги своевременных разговоров и просит читателей ответить на один наводящий на размышления вопрос. Позже он публикует несколько вдумчивых ответов. Подпишитесь на рассылку здесь.
Вопрос недели
На этой неделе в ночном небе сойдутся пять планет: Меркурий, Юпитер, Венера, Уран и Марс будут видны сразу после заката вместе с Луной. Я хотел бы воспользоваться этим космическим случаем, чтобы спросить: какую роль космос сыграл в вашей жизни, вашем мировоззрении или вашем воображении?
Или: как, если вообще, мы должны продолжать исследовать его?
Отправить свои ответы по адресу [email protected]
Разговоры о примечании
Home Bittersweet Home
Среди новостей о еще одной массовой стрельбе на этой неделе я обнаружил, что возвращаюсь в Карл Саган.
В Космос астроном и астрофизик изо всех сил старались дать читателям ощущение непостижимого:
Ни одна планета, звезда или галактика не могут быть типичными, потому что Космос по большей части пуст. Единственное типичное место — это огромный, холодный, вселенский вакуум, вечная ночь межгалактического пространства, место настолько странное и пустынное, что по сравнению с ним планеты, звезды и галактики кажутся болезненно редкими и прекрасными. Если бы мы были случайным образом помещены в Космос, шанс того, что мы окажемся на планете или рядом с ней, был бы меньше, чем один на миллиард триллионов триллионов… Миры драгоценны.
В Pale Blue Dot он пишет:
Земля — очень маленькая сцена на огромной космической арене. Подумайте о бесконечных жестокостях обитателей одного угла этого пикселя над едва различимыми обитателями другого угла, как часты их недоразумения, как они жаждут убить друг друга, как сильна их ненависть.
В нашей неизвестности, во всей этой безбрежности нет и намека на то, что откуда-то придет помощь, чтобы спасти нас от самих себя. Земля — единственный известный до сих пор мир, в котором есть жизнь. Больше некуда, по крайней мере в ближайшем будущем, куда наш вид мог бы мигрировать. В гости, да. Успокойтесь, еще нет. Нравится вам это или нет, но на данный момент Земля — это то, на чем мы стоим. Говорят, что астрономия — это унизительный и укрепляющий характер опыт. Возможно, нет лучшей демонстрации глупости человеческого тщеславия, чем этот далекий образ нашего крошечного мира. Для меня это подчеркивает нашу ответственность относиться друг к другу более доброжелательно, а также сохранять и лелеять бледно-голубую точку, единственный дом, который мы когда-либо знали.
Подумайте о реках крови, пролитых всеми этими генералами и императорами, чтобы в славе и триумфе они могли стать на мгновение хозяевами доли точки. Наша поза, наше воображаемое самомнение, заблуждение о том, что мы занимаем какое-то привилегированное положение во Вселенной, бросают вызов этой точке бледного света. Наша планета — одинокое пятнышко в огромной окутывающей космической тьме.
Возможно, нам, людям, следует проводить больше времени в темных местах, глядя на ночное небо.
Теневое правительство. обнажает многие его нелепости. Наверняка в этом отрывке есть аргумент в пользу реформы:
Джон Кириаку, аналитик ЦРУ из Вирджинии, однажды написал статью об иракском ядерном оружии и отправил ее в Министерство энергетики, у которого есть собственная система классификации. Когда он нажал «Отправить», доступ к написанному им документу стал незаконным; у него не было допуска. Пока военные готовились к вторжению в Ирак, Кириаку хотел сказать президенту, что у кого-то случился нервный срыв. «Я знал, что у него был нервный срыв, — сказал он мне за своим кухонным столом в Кларендоне, — потому что я видел исходные данные, но я не мог никому сказать, что у него был нервный срыв, потому что это было очень засекречено, так сильно разделены. Я не мог изложить это в письменном виде, потому что, прежде чем он попадет к президенту, он проходит через шесть других людей, которые не будут допущены к информации».
Однажды пришло сообщение о том, что высокопоставленный иракский источник ненадежен и нестабилен. Кириаку считал, что президент должен знать об этом, а Кириаку знал, что директор ЦРУ собирается встретиться с президентом. Но он не мог распечатать эту информацию — она была слишком строго засекречена, не было возможности распечатать — или сообщить помощнику директора ЦРУ, который не был допущен, поэтому он запомнил отчет, как мог, подбежал к кабинете директора и сообщил ему. — Дайте мне отчет, — сказал директор. — Я не собираюсь помнить об этом. Кириаку сказал, что не может его распечатать. Он трижды повторил то, что знал по памяти. Затем директор повторил президенту то, что смог вспомнить. Любой, кто играл в телефон, может увидеть проблему, хотя в этом случае первоначальная информация позже оказалась ложной. Трудно проверять информацию, когда ее никто не видит.
«Я мог бы пересчитать по пальцам, сколько раз я пользовался открытым телефоном за эти 15 лет, — сказал он мне, — потому что все засекречено, включая секретную систему электронной почты.
Секретное государство проявляет себя в том, что ему нужны люди с допуском к секретным службам, чтобы просматривать электронные письма о приглашении жены на обед. На сайте clearedconnections.com работодатели из 47 штатов пытаются найти проверенных кандидатов; на момент написания только одна компания, Northrop Grumman, имела 2250 вакансий. В 2003 году два миллиона человек имели допуск к системе безопасности, что приближается к 1 проценту населения, что предполагает скорее не государство безопасности, а кастовую систему.
Президент так и не узнал; информация зашла в тупик с Кириаку.
Итак, я хочу встретиться со своей женой за обедом, поэтому я отправляю ей электронное письмо. «Хотите встретиться за ланчем?» И я классифицирую в форме секретной записки. Почему? Потому что все засекречено. Все. Как будто я должен остановиться и подумать, должен ли я действительно сделать это несекретным? Так что, черт возьми, я просто скажу секретную записку. Это то, что все делают, для всего».Приготовьтесь к переменам
Этот совет содержится в недавнем комментарии профессора экономики Университета Джорджа Мейсона Тайлера Коуэна об эпохе, в которой мы живем: чтобы объяснить, насколько особенными были последние времена, по крайней мере, для большинства американцев.
На протяжении всей моей жизни, а то и чуть больше, в основном ландшафте существовали две основные черты: 1. Американская гегемония над большей частью мира и относительная физическая безопасность американцев. 2. Отсутствие действительно радикальных технологических изменений.
Если вы не очень старый человек, достаточно взрослый, чтобы принять участие во Второй мировой войне или быть призванным в Корею или Вьетнам, вероятно, эти черты описывают всю вашу жизнь.
Другими словами, практически все мы жили в пузыре «вне истории».
Сейчас, примерно в 2023 году, по крайней мере одно из этих предположений, а именно №2, рухнет. ИИ представляет собой действительно крупный, революционный технологический прорыв. Биомедицина тоже может, но в этом посте я остановлюсь на теме ИИ, так как хочу рассмотреть экзистенциальный риск.
№ 1 тоже может вскоре развалиться, в зависимости от того, как обстоят дела на Украине и Тайване. Справедливости ради стоит сказать, что мы не знаем, тем не менее № 1 также находится в постоянном напряжении.
Вряд ли кто-то из ваших знакомых, включая вас самих, готов жить в настоящей «движущейся» истории. Это вызовет панику у многих из нас, дезориентирует остальных и вызовет большие потрясения в нашей судьбе, как хорошие, так и плохие. На мой взгляд, хорошего будет значительно больше, чем плохого (по крайней мере, из-за потери № 2, а не № 1), но я понимаю, что абсолютное количество плохих сбоев будет высоким.
Риск и вознаграждение
Писатель Фредди де Бур неистовствует против заменителей рискованного стремления к человеческим связям: поддерживать человеческую связь, чтобы они могли навсегда упасть в яму гедонистического отвлечения. Вы отправляете электронное письмо, написанное моделью с большим языком, чтобы уделить себе минутку умственной активности в конце долгого рабочего дня из дома, управляемого Adderall, который вы получили через Zoom от врача-таблеточника, вы заказываете ужин через приложение ( чтобы не разговаривать с реальным человеком по телефону), мастурбировать на онлайн-порно, посмотреть несколько десятков видео на ютубе, ни одно из которых вы не вспомните даже через три дня, затем принять две таблетки ксанакса, чтобы поставить себя на спать.
Это прогресс сейчас, постоянное накопление различных инструментов, позволяющих избегать других людей, предоставляя людям свободу потреблять #контент, который по замыслу является полностью, экзистенциально одноразовым, одноразовой культурой, которая ничего от нас не требует и которую мы не помним, потому что ни ни создатель, ни аудитория не хотят вкладывать достаточно средств, чтобы запоминание имело смысл.
Основная динамика жизни: нет ничего достаточно значимого, чтобы сделать вас счастливым, что не могло бы огорчить вас, если бы вы это потеряли. Это парадокс чувства, и он присущ и экзистенциален. Если вещи вызывают у вас настоящие положительные эмоции, то это обязательно те вещи, в которые вы вложили достаточно средств, чтобы испытывать отрицательные эмоции, когда они исчезнут. Один из фундаментальных выборов, с которыми вы сталкиваетесь на Земле, — это степень, в которой вы будете стремиться к более глубокому, но более рискованному удовлетворению или практике избегания, которая освобождает вас от плохих чувств, но лишает вас хороших.
Мы все движемся в том или ином направлении, от одного дня к другому, включая меня, конечно, но мне кажется, что наше общество решительно принимает последнего. Глубина и интенсивность чувства рискуют слишком сильно; Xbox, хард-зельтер и культура HR обезболивают. Поп-культура успокаивает и успокаивает постоянной серией незамысловатых нравоучений в заранее подготовленных повествованиях, где ничего никогда не меняется, и поэтому можно не беспокоиться о том, что сюжетная линия будет развиваться так, что это заденет ваши чувства. Краудсорсинговый «контент» построен на эфемерности. Спросите мегафана TikTok, человека, который совершенно не извиняется и гордится своей любовью к сервису: к какому TikTok вы все еще возвращаетесь год спустя, два года спустя, три? Я думаю, что честный ответ — «никаких». Потому что, как и многое другое в нашей культуре, эти видео предназначены для того, чтобы их выбрасывали. Они не могут навредить вам, но они не могут сдвинуть вас с места. Они никогда не бросят вам вызов и никогда не вдохновят вас.
Все, что они должны сделать, это помочь вам убить секунды, которые составляют вашу жизнь, ограниченный и драгоценный ресурс.
Провокация недели
Письмо с убеждением, доктор Эрика Андерсон, бывший президент Профессиональной ассоциации США по охране здоровья трансгендеров и бывший член правления Всемирной профессиональной ассоциации по охране здоровья трансгендеров, комментирует разговор о недавние репортажи о трансгендерном здравоохранении:
В последние месяцы меня цитировали в The New York Times в ряде статей на такие темы, как гендерная терапия, гормональное лечение и родительские права. Эти статьи были осуждены в двух получивших широкую огласку открытых письмах… Процитировавшись в вышеупомянутых статьях и будучи погруженным в проблемы, связанные с транс-медициной, я хотел бы высказать свое мнение по обоим. Во-первых, обвинения в предвзятости и трансфобии в адрес журналистов Times неубедительны. Каждый из журналистов, с которыми я разговаривал (в некоторых случаях неоднократно), подчеркивал свое намерение осветить сложности вопросов.
… Писать на эти темы крайне сложно. Если кто-то хочет обсудить нюансы трансмедицинского лечения, это еще сложнее. Еще два года назад многие журналисты признались мне, что вообще боялись освещать трансгендерное здравоохранение, не говоря уже о сути и деталях вопросов. В Америке кажется, что человека считают либо сторонником трансгендерности, либо трансфобом… Это нежелание иметь дело с нюансами чрезвычайно проблематично… Правда в том, что в гендере нет ничего бинарного. В частности, появилось ложное повествование об одном из самых спорных вопросов: статусе исследований транс-молодежи и строгости текущих руководящих принципов.
Основные медицинские организации согласны с тем, что забота о молодежи с учетом гендерных аспектов необходима и уместна.
:format(jpeg)/cdn.vox-cdn.com/uploads/chorus_image/image/53574413/Brian_darwin2_copy.0.jpg)
Их мотивация заключалась в том, чтобы освещать проблемы с точностью, ясностью и сочувствием. Они явно пытались разобраться во всех нюансах вопросов и подчеркивали, что разговаривают со многими людьми, представляющими самые разные взгляды. В каждом случае мы обсуждали точный язык, который будет использоваться в статьях.
Некоторые люди считают, что это означает, что все вопросы, связанные с таким уходом, решены. Но это не так. В недавнем расследовании Британского медицинского журнала отмечается, что научные данные об определенных формах помощи оказались под вопросом в нескольких западноевропейских странах — странах, которые, как известно, являются прогрессивными и заинтересованными в помощи молодежи, задающей вопросы о гендере. Полный систематический обзор, проведенный шведским органом здравоохранения, например, пришел к выводу, что доказательства эффективности таких лекарств, как блокаторы полового созревания и половые гормоны для молодежи, в настоящее время слабы, и что риски в настоящее время перевешивают преимущества. Орган здравоохранения Швеции обновил свои рекомендации по резкому сокращению использования блокаторов полового созревания для лиц моложе 18 лет в ожидании дальнейшего систематического исследования. Они сделали это не потому, что они трансфобы: они сделали это, потому что несут ответственность.