Жизнь бесконечная: «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих…» – Православный журнал «Фома»

Но способ этот не идеален, и желание усовершенствовать «автопрокрутку» у меня возникло именно из-за его недостатков. Первый связан с техническим несовершенством современных жидкокристаллических дисплеев. По своему устройству они не предназначены для плавной смены изображений, а в обычной «автопрокрутке» изображение приходится менять целиком десяток раз в секунду (иначе шаги будут слишком резкими и утомительными для глаз).

Во время «классического» чтения наши глаза пробегают всю площадь страницы, спускаясь постепенно до самого ее низа. После этого взгляд поднимается к началу верхней строчки, но сначала, чтобы содержимое страницы обновилось, ее необходимо перевернуть. В электронной же книге для этого обычно необходимо нажать на кнопку. Я задался вопросом: нельзя ли сделать так, чтобы в момент переноса взгляда наверху экрана был бы уже новый текст. Оказалось, что препятствий для этого нет, поскольку к концу страницы наше внимание сосредоточено на нижних строчках, и верхние могут быть обновлены без ущерба для восприятия.

Что же получилось в результате? Когда вся страница заполнена текстом, последующие строчки со скоростью, приближенной к скорости чтения, выводятся на экран сверху вниз, последовательно заменяя находившиеся там ранее. При этом примерная область чтения находится не в месте появления очередной строки, а немного ниже. Наглядно иллюстрируют этот процесс рисунки 1-3, на которых представлены фазы замены строк. Границу «старого» и «нового» текста отмечает горизонтальная пунктирная линия, а небольшой уголок справа показывает примерное место чтения. При этом, в какую бы часть страницы мы ни вчитывались, всегда есть запас предыдущих и последующих строк, позволяющий в некоторых пределах варьировать скорость восприятия текста.

Как это часто случается, между мыслью и ее воплощением лежит непредсказуемая цепочка событий. Опыта создания программ для КПК у меня не было, и начал я с попытки поделиться идеей с создателями хорошо известных программ западного происхождения. Их вялая реакция наглядно показала: чтобы доказать удобство нового способа, придется приложить собственные усилия.

Выпустив программу «в жизнь», я был приятно удивлен тем, насколько восприимчивость к новшествам отечественных пользователей выше, чем на Западе. И это несмотря на то, что «парк» российских карманных компьютеров пока не слишком велик. До некоторого времени новый способ не имел названия, но с легкой руки одного из российских сайтов стал называться «бесконечная страница». Действительно, на каком бы месте страницы мы ни находились, нас всегда ждет нечитанный «запас» впереди.

Написав программу, я конечно же стал одним из ее пользователей и «с разгона» прочитал довольно много книг, в основном художественных. Опыт показал: после длительного использования нового способа смены текста скорость чтения заметно возрастает. Причем, как ни странно, положительную роль здесь играет уже упомянутый недостаток карманных компьютеров — маленький экран. В отличие от обычной страницы глаза в данном случае преодолевают меньшие расстояния при переходе от строки к строке и из конца страницы в ее начало. Кроме того, короткая строка может быть воспринята мозгом целиком, без последовательного «прохождения». Как известно, именно таков один из основных приемов в системах скорочтения.

Ныне, по прошествии некоторого времени, можно сказать, что программа состоялась. Не последнюю роль здесь сыграла демократичность сети Интернет и, в частности, интернет-ресурс http://www.palmgear.com, являющийся основным источником новинок для пользователей КПК. Отличительная черта этого сайта — продуманная организация рейтингов и отзывов пользователей. Каждая новая разработка на равных правах попадает в список на главной странице, что открывает ее на некоторое время очень большой аудитории. Через определенное время на персональной странице заявленной программы начинают появляться отзывы, выступающие в свою очередь ориентиром для тех, кто посетит эту страницу позже.

The Endless Life — The Atlantic

Приступая к теме бессмертия, необходимо сразу избавить наш разум от тщеславия настоящего знания и от ожидания, что наша мысль будет адекватна манящей нас реальности. Есть настроения, при которых нас интересует только то, что мы можем ясно увидеть и адекватно определить. С помощью точных инструментов мы обследуем наше маленькое поле и фиксируем его границы. Мы не терпим неопределенности, и то, чего мы не знаем, нам безразлично.

Время от времени можно найти разум, который, кажется, не способен ни на какое другое настроение. Он удовлетворяется вещами такими, какие они есть, или, скорее, тем, что он принимает за одно и то же, вещами, какими они кажутся. Его не тревожит никакое чувство несоответствия между тем, что он обнаружил как действительное, и тем, что он считал возможным и бесконечно желанным. Он никогда не бросается страстно против своих ограничений, стремясь отбросить их назад и веря, что лучшее еще впереди. Равновесие между его желаниями и его достижениями никогда сильно не нарушается. Для такого ума реально только то, что можно измерить.

Если бы мы приняли такое настроение как окончательное, мы могли бы отбросить тему бессмертия. У него нет постоянного места перед таким судейским престолом. Вера в бессмертие не является областью опыта, хорошо изученной и установленной мерками. Это скорее ощущение того, что есть неизведанная территория, простирающаяся за границы, которые мы видим. Человек — авантюрист, который плачет, —

Я часть всего, что встречал.;
Однако всякий опыт — это арка, через которую
Сверкает тот нераскрытый мир, граница которого
исчезает
Навсегда и навсегда, когда я двигаюсь.

Идея бессмертия — одна из фаз мысли о бесконечности. Это снятие границ, которые вначале казались окончательными. Это утверждение, что наша собственная жизнь бесконечно больше, чем мы думали; что есть что-то за привычными границами Времени.

Итак, как мы можем прийти к ощущению бесконечности? Это не посредством абстракции. Открыв конечную реальность, мы не отворачиваемся от нее и в духе волевого противоречия утверждаем существование бесконечного. Нет! Мы следуем конечной вещи. Мы стремимся постичь его, понять во всех его отношениях и предшественниках. Мы следуем за ним, пока внезапно не выходим за пределы своей глубины. Чтобы прийти к этому опыту, нам нужно только следовать чему-то достаточно далеко.

Это переживание непостижимых глубин бытия может затянуться надолго. Тех, кто заботится о том, чтобы держаться в рамках, вряд ли потревожит чувство безграничности. Средний человек обычно не живет в благоговейном сознании того, что он находится в бесконечной вселенной. Он имеет дело, как он думает, с конечными реальностями. Он гордится своей способностью видеть все вокруг предмета и исчерпать его возможности. Он много говорит о начале и конце вещей. У него есть способность так концентрировать свой ум на одной фазе актуального, чтобы отгородиться от всего остального. Его ум занят множеством мелких забот.

И все же, он живет в присутствии бесконечной реальности; время от времени туман рассеивается, и он начинает осознавать, где находится.

Он использовал свой разум просто как инструмент для личной выгоды. Он оттачивал свой ум, как оттачивал бы любые другие инструменты. Они казались непроницаемыми для идей, не связанных с эгоизмом. И все еще. Принужденный к размышлению ум этого эгоистичного человека становится зеркалом вселенских тайн, — действительно, несовершенным зеркалом, — образы размыты и неопределенны, но они обширны и значительны. Вещи, которые когда-то казались окончательными, не являются окончательными; то, что он думал, что понял, выше всякого понимания. Его разум, вместо того, чтобы быть просто инструментом точности —

Невообразимая ложа
Для уединенных размышлений, таких как увернуться
Зачатие до самого предела небес,
Тогда оставить голый мозг.

Этот опыт приходит всякий раз, когда он позволяет себе отдохнуть от своего непосредственного занятия и посмотреть на горизонт. Что лежит дальше? Слова, которые казались определениями, становятся простыми предположениями, когда он пытается их понять. Время, Пространство, Сила — они казались измеримыми, но его пробужденной мысли они открывают бесконечные просторы.

Ему казалось обыденным жить настоящим, и он гордился тем, что придерживался «одного мира за раз». Но что значит жить во Времени? Что это за «сейчас», которое кажется таким существенным? По мере того, как он формирует слово, настоящее становится прошлым, этот момент теряется в бездне времени. Это так же непоправимо, как и тот момент, когда Ирод царствовал в Иудее.

Пытаясь уловить одно мгновение, удержать его, пока он не узнает, что это такое, он оказывается в бездонной глубине. Он посреди вечной преемственности — того, что было, есть и будет. Он пытается думать о том, что было до первого мгновения, — и он может только сформулировать мысль о мгновении, предшествующем первому. Что будет после последнего мгновения? — это должно быть мгновение после последнего. И тогда первое и последнее становятся словами без смысла, и он восклицает: «Конца нет; вот, и нет начала».

Он исследует свое поле и устанавливает его границы. Он доволен своим конечным имуществом, в этом отношении. пространства, огражденного от всех нарушителей. Затем ночью он смотрит вверх, а ограждения нет.

На его скудные акры терпеливые звезды смотрят вниз; это те самые огни, которые видели первые племена людей, когда они смотрели вверх, наполовину испуганные, и удивлялись бесконечности наверху. Глаз так далеко заглядывает в эту бесконечность пространства, что воображение не может уследить, — и все же холодный рассудок заявляет, что это еще не конец.

Мужчина проявляет свою силу. Он ходит, бегает, поднимает, толкает. Каждое усилие — это откровение. Наконец он учится использовать силы вне себя. Он ликует по поводу своих открытий, а затем переполняется, потому что он наткнулся на энергию, которой нет предела. Он движется от вечности к вечности. Он не может этого объяснить, он не может этого понять, но это здесь.

Все эти открытия бесконечности происходят очень просто и неизбежно. Есть попытка сделать что-то определенное; оказывается неизмеримо больше, чем казалось. Еврейский мудрец описывает этот процесс. «Он умножает разум, как Евфрат и как Иордан во время жатвы; первый человек не знал ее в совершенстве, и последний не узнает ее. Ибо мысли ее больше, чем море, и мысли ее глубже, чем бездна». Он рассказывает нам, как он осознал эти более глубокие глубины. «Я сказал, что буду поливать свой лучший сад; и будет обильно поливать мою грядку; и вот, мой поток стал рекой, и моя река стала морем».

Каким же образом этот вид опыта влияет на наше представление о фиксированных границах жизни? Пораженный бесконечностью Времени, Пространства и Силы, человек обращается к самому себе. Это поначалу с ощущением собственной ничтожности и малости. Что я ? он спросил. Конечное существо, сидящее посреди безбрежности, существо с определенным началом и концом, я вижу проблеск вечности, которую я не разделяю. Моя жизнь всего лишь

Неподвижный соляной пруд, заглядывающий в песчаные отмели
Остался на берегу; что слышит всю ночь
Погружающиеся моря отступают от земли
Их ведомые луной воды белые.

Что я? Знак допроса.

Но ответа нет. Он противопоставляет маленький мир внутри большому миру снаружи. Внутри он находит мысль, чувство, надежду, любовь, цель, стремление к совершенству. Вне есть время, пространство, материя, бессознательная сила. Здесь контраст между конечным и бесконечным, преходящим и постоянным. Это внутренний мир, говорит он, конечный, случайный, преходящий; внешний мир вечен и бесконечен. Бессознательная сила созидательна, она имеет в себе бесконечную мощь, она обещает постоянство. Сознательная сила — та сила, которую он чувствует в себе, — есть лишь случайный продукт этой вечной энергии, ничего не значащий. На мгновение оно появляется, а затем исчезает навсегда.

Это все? Существо, чье существование является запиской о допросе, должно задавать вопросы. И он начинает с «упорных вопросов о чувстве и внешнем». Являются ли эти внешние мозаики конечными реальностями или есть нечто, что выходит за их пределы? Он просыпается в чужой стране, окруженной со всех сторон чуждыми силами, но пробуждается в страстной тоске по дому. Он чувствует, что он родственен чему-то большему, чем он сам. Наконец порыв становится непреодолимым, и он восклицает: «Встану и пойду к Отцу моему».

Тогда начинается идеальная жизнь. Это духовный поиск; дух человека ищет то, что удовлетворит его. Это борьба за существование, поднятая на более высокий уровень. Это борьба за то, чтобы найти то, что будет поддерживать то, что является наиболее отчетливо человеческим; найти пищу для разума, совести и лучших чувств. Это борьба с ограничениями, которые сначала, казалось, закрывали всякую надежду.

Сначала стремящаяся душа кажется дикой тварью, пойманной в ловушку, которая видит зверобоя, идущего через лес; борьба кажется бесполезной, и тем не менее она никогда не прекращается. То здесь, то там он ищет способ спастись. Через некоторое время мы начинаем осознавать, что борьба, начавшаяся столь слепо, не лишена связи с наступающим порядком Вселенной. Борьба души за освобождение является условием эффективности. Человеческая борьба — это не бунт против вечного закона, это сотрудничество с вечной силой. Душа не поймана, а запряжена для выполнения великой задачи.

Самое важное в духовной эволюции то, что мы имеем реально существующее существо, которое стало неудовлетворенным своим старым окружением и сознательно спроецировало себя в новое окружение. Его прошлого и его настоящего недостаточно для него. Он сознательно держится за будущее.

Браунинг описывает, что произошло:—

В самом человеке возникают
Августовские предвосхищения, символы, типы,
Тусклого великолепия, когда-либо существовавшего прежде,
В этом вечном кругу жизнь преследует. Ибо люди начинают переходить границы своей природы
И найти новые надежды и заботы, которые быстро
сеют
Их собственные радости и печали; они растут слишком
великими
Для узких верований о добре и зле, которые
меркнут
Перед безмерной жаждой добра ; в то время как
мир
Поднимается в них все больше и больше.
Такие люди и сейчас есть на земле.

Вот наш предмет в его конкретной реальности. Мы не предлагаем вопрос о будущей жизни, не связанный с этой. Нам противостоит некая уже существующая жизнь, жизнь людей, которые уже сейчас находятся на земле. Для таких жизней характерно то, что они выходят за узкие рамки смысла. Они полны августейших ожиданий, их трепещет великая надежда, ими движет безмерная жажда добра. Разве такая жизнь не заставляет нас пересматривать идеи, выведенные целиком из изучения мира, из которого они возникли и над которым восторжествовали?

Они поливали свои сады любви, надежды и мужества; неужели они не нашли, что узкий ручеек превратился в реку и море? Разве не может быть бесконечности духовной жизни, соответствующей бесконечности духовной энергии?

При обсуждении вопроса о бессмертии можно попытаться проследить его историческое происхождение в сознании первобытного человека. В результате современных наблюдений можно попытаться определить отношение среднего современного человека. В одном случае мы сбиты с толку джунглями суеверия, в другом случае мы можем оказаться в засушливой местности безразличия. Нам не станет лучше, если мы проконсультируемся с человеком, обладающим высокоспециализированным интеллектом.

Есть люди, тщательно изучившие определенный период жизни, чье внимание едва ли было обращено на его духовные возможности или достижения. Они подобны людям, которые знали какого-то великого человека, когда он был еще несформировавшимся мальчиком. Они знают, откуда он пришел, и думают, что знают его. Но они никогда не относятся серьезно к его позднейшим достижениям. Те, кто больше всего знает о происхождении, не всегда способны наиболее мудро говорить о судьбе. Они слишком склонны обращать внимание на какое-то замедленное развитие и относиться к нему так, как если бы оно было окончательным.

Есть умы с большими способностями к анализу, которые лишены жизненной силы и бесчеловечны. Эмерсон рассказывает, как такой разум разочаровывает нас: —

Философы выстланы глазами внутри,
И, раз так, мудрец разрушает человека,
В любви он не может поэтому прекратить свою торговлю;
Едва первый румянец покрыл его щеку,
Он чувствует это, интровертирует свой ученый глаз
Чтобы поймать бессознательное сердце в самом действии. Его мать умерла, — единственный друг, который у него был, —
Некоторые слезы вырвались наружу, но его философия
Лежа, как кошка, сидела, наблюдая, позади
И душила всю его страсть.

Больше всего мы хотим знать отношение тех, чьи человеческие страсти не задушены ни суевериями, ни мирскими заботами, ни слишком узкими интеллектуальными интересами. Мы желаем свидетельства широкого, разумного, чувствительного человека. Мы задаем старый мир вопрос о «судьбе ребенка, о смысле человека». И мы спрашиваем: «Что думает об этом сам человек, когда он в своих лучших проявлениях? Каково отношение самого человека с самыми нежными человеческими потребностями?

Каково отношение этического идеалиста, то есть человека, одухотворенного страстью к человеческому совершенству, к бессмертию?

Поспешим сказать, что первым следствием разумного этического развития является усмирение нетерпеливых вопросов и обличение многих настойчивых требований. Вопрос о продолжительности жизни не стоит на первом плане, он дожидается предшествующего вопроса о качестве жизни. Есть одна жадность бытия, объявляемая недостойной, как если бы один, приняв участие в пиршестве, не уступил место другим, требуя по праву того, что даровано ему благодатью. Дисциплинированная душа не претендует на бессмертие в награду за оказанные здесь услуги. Долг — это обязательство, которое нужно выполнить, оно не предполагает обязательства перед нами. Сделав свою часть, мы не можем медлить с просьбой о дополнительной оплате. Мы также не можем по-детски отказываться признать здесь санкцию морального закона или возможности благородной жизни, пока не будем уверены в продолжении существования. Этический идеалист выбирает более благородную альтернативу: —

Неужели нет другой жизни?

Говоря это, мы провозглашаем нашу моральную независимость. Верность идеальной праведности не зависит от того, что может или не может случиться с нами. Его ценности являются внутренними. Что-то, что мы уже нашли реальным и властным. Мы живем и полны решимости во что бы то ни стало сделать нашу жизнь достойной. Мы наполним его мыслями, щедрой целью, человеческой любовью, божественным устремлением. Хотя мы можем быть всего лишь созданиями дня, в тот день мы отдадим себя совершенному целому. Жизнь для нас должна быть максимальной, а не минимальной. Сколько хорошего может прийти к нам, мы можем не знать заранее; но доброе, что приходит к нам, мы крепко удержим. А добро, которое ускользает от нас, что из того? «Беглый образ нестабильного лучшего» тоже наш. Нашим если не держать, то нашим следовать за. Быть идеалистом — значит быть тем, кто советуется со своим мужеством, а не со своими страхами. Он тот, кто в каждом предприятии

Все еще питаю непобедимую надежду.
Все еще сжимая нерушимую тень.

За недостигнутые вещи он отдает и рискует всем, что имеет. Как он не ослепит свой разум, так и не допустит, чтобы его сердце охладело, а его идеалы померкли.

Все это зависит от каких-либо предположений. Это настоящий опыт. Это тот образ жизни, который он сознательно избрал и который кажется ему хорошим. Это не жизнь унылой уступчивости в установленных условиях; это жизнь творческой активности. Он привык проецировать свою мысль в будущее, а затем устремляться вперед, чтобы обрести ее. Теперь это не просто мысль, а дело. Он делал это снова и снова. Идеалы для него не пустые мечты, они должны воплощаться в жизнь.

Его поклонение идеальному совершенству наполнено ликованием, ибо прекрасное видение является для него пророчеством о дне его исполнения. Красота, видимая теперь издалека, знаменует приход новой силы.

Ибо таков вечный закон
Что первый в красоте должен быть первым в силе.

Любовь для него не печальный плакальщик, плачущий напрасными слезами, это великая мировая сила. То, что он признает и чтит, есть любовь воинствующая и торжествующая: —

Любовь, с ее ужасного трона терпеливой силы В мудром сердце.

Поднять эту жизнь высоко, не значит ли это развить все свои благородные способности и довериться им до конца? Это значит, —

Терпеть беды, которые Надежда считает бесконечными;
Прощать обиды темнее смерти и ночи;
Бросить вызов Силе, которая кажется всемогущей;
Любить и терпеть ; надеяться, пока Надежда не создаст
Из собственных обломков то, что она созерцает.

Так жил человек. Наконец наступает момент, когда жизнь наносит сильный удар по смерти. В этот момент также приходит слово: «Поднимите это высоко». Это значит, что он должен призвать самое лучшее, что он должен идти, как и прежде, лицом к свету, — он должен продолжать, — надеясь, любя, дерзая, устремляясь.

А затем наступает внезапная тишина, и нам, наблюдающим за смелыми действиями, все кажется возможным. Все кажется возможным, за исключением того, что для этих терпеливых ног не должно быть пути.

Общее впечатление, которое производит на нас благороднейшая человеческая жизнь, — это не законченное произведение. Это не Смерть и Статуя, — Смерть завершает шедевр. Это Смерть и Скульптор. Глаза Скульптора сверкают творческим гением, его силы еще не исчерпаны, его охотная рука протянута. Между рабочим и его работой вмешивается Смерть. До сих пор и не дальше, говорит он: навсегда и навсегда работа должна оставаться незавершенной.

Внезапно прервана работа. Чудесный рассвет, заканчивающийся внезапным затмением; славное обещание не выполнено. Это все?

Здесь у нас есть интерес идеальной этики в продолжении жизни. Нам говорят, что бескорыстная добродетель делает человека безразличным к собственному существованию. Он должен быть готов пожертвовать собой ради благого дела. Да, но что такое хорошая причина?

Благое дело — создание духовного царства. Это радостное сотрудничество великих душ. Этому способствует не самоубийство, а служение. Спрос на большее, более мудрое, более терпеливое обслуживание. Назовите это самопожертвованием, если хотите; это означает не самоуничтожение, а предложение себя как необходимой силы для выполнения работы. И должно быть «я», которое можно предложить, и чем больше и полнее «я», тем лучше. Это слово бескорыстной преданности: «Вот я, пошли меня».

Сотни раз добрый человек говорил это. Он ушел, не зная, куда он пошел. Это не слабость эгоизма, это воинственный дух заставляет его на самом краю земной жизни жаждать новых возможностей. Он не просит вознаграждения за сделанное, а только вознаграждение за то, что совершает. Тем не менее он кричит с неослабевающим пылом: «Вот я, пошли меня».

Во всем этом нет эгоистического цепляния за личное, а скорее преданность духовным реалиям. Первичное утверждение есть утверждение вечных ценностей, есть признание того внутреннего сокровища, которое еврейские мудрецы называли мудростью. «Истинное начало ее есть желание дисциплины, и желание дисциплины есть любовь к ней, и любовь к ней есть соблюдение законов ее, и вникание в законы ее есть нетление, а нетление приближает к Богу. В родстве с мудростью — бессмертие, и в дружбе с ней — благое наслаждение».

Какие вещи больше всего несут на себе отпечаток Вечного, что кажется наиболее верным отражением силы Бога? Мудрость, любовь, долг, радостное и бесплатное служение.

Но что означают эти слова? Они выражают личностные качества, являются атрибутами живого существа. Они, несомненно, потенциальные возможности вселенной, связанные с ее необходимой причинностью, но нам они были открыты в человеческом сознании.

На протяжении бессчетных веков атомы двигались силами, столь же нерушимыми, как и они сами. Они плавали в огненном тумане, они собирались в расплавленные волны, они кружились в мирах и системах миров, они поднимались в облаках, они падали под дождем, они снова поднимались в травинках и цветах и деревья. Они были организованы в существ, которые дышат, ползают, ходят и летают, а затем снова превращаются в прах.

Все это прекрасно, но до сих пор Вселенная кажется цельной. Во всем этом изменении формы нет разрушения ценностей, ибо целое снова принимает части в себя. В растворении не больше ощущения утраты, чем в эволюции; это просто изменение формы, суть остается неизменной. Физическая сила остается физической силой, атомы остаются атомами при всех метаморфозах. Пока еще нет места для бунта против спешащей судьбы. «Прах к праху», — нет ропота на этот закон, пока прах это пыль, и не более того.

Но приходит время, когда есть нечто большее. Из праха появляется существо, существование которого в материальном мире есть не что иное, как чудо. Свяжите его как можно теснее со всем, что было раньше, и все же остается удивительный факт, что его существо переносит его в другую сферу, которая выходит за пределы привычного круга физической причинности. Его язык странен в этом мире закона. Только ли это случайное скопление атомов, организованных в мозг, как вчера они могли быть организованы в придорожную траву, из которой доносится уверенный голос: я люблю, я надеюсь, я поклоняюсь вечной красоте, я отдаю себя в жертву? послушание совершенному закону праведности, я с радостью терплю, чтобы другие могли быть спасены, я сопротивляюсь грозящему злу, которое я вижу, я выбираю не легкий путь, а трудный путь, моя воля не уступает обстоятельствам, но только высшая воля.

Молекулы, как бы они ни были организованы, не произносят себя естественным образом. Химические реакции при этом не выражены. В механических силах нет эквивалента этой новой мощности.

Разве мы не вынуждены говорить: «Мы находимся в присутствии нового и более высокого вида энергии. Поразительным фактом является существование живой воли. Из вселенной бесцельной силы исходит целеустремленная воля, посвященная абсолютному добру». Может ли это быть правдой? Наш инстинкт упорядоченной причинно-следственной связи не позволяет этому утверждению пройти без возражений. Вселенная, из которой возникает живая воля, не может быть бесцельной. В свете живой воли должна быть написана история Прошлого, и эта новоявленная сила бросает проницательный свет в будущее. Вот то, что имеет вечный смысл: —

0 живая воля, которая пребудет
Когда все, что кажется, испытает потрясение.

Вот первый проблеск бесконечности, который действительно удовлетворяет. Бесконечность Времени, Пространства и Физической Силы сначала нас пугают, а потом утомляют. Это потому, что они бесконечны по протяженности, но не бесконечны по ценности. Мы очень быстро исчерпываем их смысл, и тогда возникает ощущение монотонного повторения. Это чувство приходит, когда мы стоим на вершине горы, которая смотрит вниз на бесчисленное множество меньших высот. Сначала это радость от достижений и расширения кругозора. Но нас уже ничто не манит; неровная земля расплющивается под нами в безликое пространство. Мы устаем смотреть вниз.

Но проблеск духовной бесконечности подобен проблеску гор, возвышающихся над нами, гряда за грядой, вершина за вершиной. Глядя вверх, мы не видим конца, нас вдохновляет необъятное. В нас есть неутоленное желание того, что лежит за пределами. Устала ли когда-нибудь влюбленная от мысли о вечной любви, о великой страсти, все собирающей в себе, все охраняющей и все хранящей? Любящий истину устает от накопления несвязанных между собой фактов, но он не устает от Истины, Истины оживленной и очеловеченной. Божественные идеи всегда находят нас молодыми и всегда сохраняют нас такими. «Никто, — сказал Виктор Гюго, — не может покончить со своей совестью». и мы можем добавить, что ни один человек с пробужденной совестью не хочет покончить с собой. «Стезя праведных — как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня».

Есть одна неисчерпаемая тема: это развитие души. Это работа творения, которая может продолжаться вечно и навсегда поглотит наш интерес.

Не сводится ли все это к одному осознанию «бездонных глубин личности»? Те, для кого личность наводит на мысль об ограниченности, могут колебаться говорить либо о личном Боге, либо о продолжении личной жизни человека. Сознательная личность кажется им лишь частью бессознательного целого. Они считают это незначительной частью. Его обособленное существование лишь временно, и затем оно снова поглощается тем, из чего возникло.

Небольшой разговор о Мне и Тебе
Был, а потом больше не о Тебе и обо мне.

Что означают эти разговоры о Тебе и обо мне? Только ли материальная Вселенная разговаривает во сне?

Всегда были те, для кого это дико невероятно. Разговоры о Тебе и обо мне не следует игнорировать. Что-то из Вселенной говорит. Сначала это просто крик из темноты, затем речь становится более связной. Разговор о Тебе и обо мне становится разговором об отношениях справедливости, милосердия и любви. Он раскрывает вселенский порядок. Оно достигает молитвы и поклонения. Язык по-прежнему личный: «Я в тебе, ты во мне». В нем обнаруживается всеобъемлющее единство.

Это то, о чем — когда тучи рассеются над нашими душами — мы смеем утверждать бессмертие. Основанием нашей уверенности является сделанное нами открытие.

Знай, у человека есть все, что есть у Природы, но больше,
И в этом еще заключаются все его надежды на добро.

Нас волнует судьба чего-то большего.

Или не вернее ли было бы сказать, что когда мы однажды глубоко убеждены в том, что есть нечто большее, и что это нечто по своей природе духовно, мы перестаем тревожно заботиться о его судьбе. Его сущностная природа — лучший аргумент в пользу его вечности. Есть безмятежное настроение, которое не терпит дальнейших доказательств. «Возлюбленные, теперь мы сыны Божии, и еще не открылось, что будем». Сознавая божественное качество человеческой жизни, можно довольствоваться ожиданием того, что еще не явилось, и доверять

С верой, которая исходит из самоконтроля,
Истины, которые никогда не могут быть доказаны
Пока мы не закроемся со всем, что любили,
И все, из чего мы вытекаем, душа в душу.

Это мы можем сказать, что вера, которая приходит из самообладания, покоится не на слабости, а на силе человеческой природы. Это вера не простых мечтателей, а тех, кто научился на деле. Это вера в то, что у

есть великие союзники;
Его друзья — ликование, агония и человеческое
непобедимый ум.

Это вера множества людей, которые, выйдя из великой скорби, наконец разразятся победной песней.

Эта вера лежит глубоко в сердце многих людей, не осмеливающихся высказывать догматические утверждения, как те ученики, о которых когда-то было написано: «Они еще не верили от радости и дивились». Эта удивительная радость жизни внушает более глубокое доверие, чем многие вымученные аргументы.

Это вера, которая рождается заново в бескорыстной дружбе. Многие люди, которые не претендовали бы на бессмертие для себя, благоговейно признают в другом, более великом, чем он сам, «силу бесконечной жизни». Я видел, говорит он, жизнь, которая стала для меня откровением. Я не сомневаюсь, что с ним все хорошо,

Мой друг, живущий в Боге.

Прежде всего, это вера, которую мы все разделяем, когда оказываемся в присутствии в высшей степени великой души. Тогда мы знаем, что существует бесконечность любви и мудрости, которая соответствует бесконечности пространства.

В сопровождении великих душ мира мы можем разделить их мужественную радость в великом приключении: —

Плыви вперед — направляйся только к глубоким водам,
Безрассудная О душа, исследующая, я с тобой, а ты со мной.
Ибо мы направляемся туда, куда моряк еще не
ходил,
И мы рискуем кораблем, собой и
всем.

Бесконечный список дел? Вот как не тратить свою жизнь впустую

Сенека, древнеримский философ, раскрыл суть наших проблем со временем в знаменитом письме, известном под названием О краткости жизни . Мы жалуемся на то, как мало у нас времени, заметил он, — мы чувствуем себя преследуемыми его поступательным движением и в ужасе от мысли о том дне, когда наша часть его закончится, — и все же мы растрачиваем его день за днем ​​на вещи, которые нам не нужны. действительно ценность.

Сенека упрекал своих современников за то, что они жили «как будто черпали из полного и обильного запаса времени, хотя и весь этот день . . . возможно, ваш последний». Средняя жизнь сегодня может быть не такой короткой, как во времена Сенеки. (Хотя это тоже не так уж и долго: если вы доживете до 80 лет, у вас будет примерно 4000 недель.) И все же время кажется таким же мучительным, как и всегда.

И большинство подходов к тайм-менеджменту, не говоря уже о большинстве наших якобы экономящих время технологий, усугубляют ситуацию. Вместо того, чтобы помочь нам извлечь максимальную пользу из нашего небольшого отведенного времени, они толкают нас на бесполезную борьбу, чтобы отрицать правду о наших ограничениях и избегать дискомфорта, связанного с тем, что мы смотрим в лицо нашей конечности.

Возьмем знакомое затруднительное положение слишком длинного списка дел. Гуру продуктивности предлагают множество методов повышения эффективности (или «оптимизации»), чтобы обрабатывать больше электронных писем и выполнять больше задач. Подразумеваемое обещание заключается в том, что однажды вы, наконец, почувствуете себя «главой вещей» и «контролируете» свою жизнь. Тем не менее, поскольку входящий поток требований к вашему времени фактически бесконечен, этот день никогда не наступает, каким бы близким он иногда ни казался. Это похоже на то, как лучше подниматься по бесконечно высокой лестнице. Как бы быстро вы ни шли, вы никогда не достигнете вершины.

На самом деле все еще хуже: повышение эффективности и продуктивности ведет к увеличению занятости. Несколько лет назад, утопая в электронных письмах, я решил улучшить свою игру и внедрил систему, известную как Inbox Zero, — постоянно работая над тем, чтобы почтовый ящик был пуст. Но оказывается, что когда вы действительно хорошо обрабатываете свои электронные письма, все, что происходит, это то, что вы просто получаете больше писем. (Не в последнюю очередь потому, что каждый ответ, который вы отправляете, скорее всего, вызовет ответ на этот ответ и так далее до тех пор, пока не наступит тепловая смерть Вселенной.

Точно так же, если вы приобретете в офисе репутацию человека, выполняющего свою работу быстрее, чем любой из ваших коллег, что, черт возьми, вы думаете, произойдет? Очевидно, вы просто обнаружите, что вам дается больше работы.

Это подкрепляемое культурой стремление обойти наши ограничения не ограничивается миром профессиональных и домашних обязанностей. Как объясняет немецкий социальный теоретик Хартмут Роза, это в равной степени применимо и к «спискам желаний», по крайней мере, для тех из нас, кому посчастливилось потратить часть своего времени на совершенствование своего ума, посещение экзотических мест или погоню за гедонистическими удовольствиями. .

Диапазон таких впечатлений, которые может предложить мир, практически безграничен. И поэтому любая попытка почувствовать себя так, как будто вы действительно высосали из мира мозги, обречена на разочарование: всегда будет гораздо больше, о чем вы мечтали сделать, чем когда-либо успели.

По-настоящему практичный подход к максимально эффективному использованию времени требует, чтобы мы перестали пытаться отрицать неоспоримое, признавая не только то, что мы не можем обойти все вокруг, но и то, что мы определенно никогда этого не сделаем. Что нам обязательно придется отказаться от определенных амбиций, разочаровать определенных людей и бросить определенные яйца, чтобы найти время для выполнения нескольких важных дел.

По словам тренера по творчеству Джессики Абель, заимствованной из мира личных финансов, это означает «платить себе в первую очередь», когда дело касается времени. Она имеет в виду, что нужно делать хотя бы немного из того, что вас волнует сейчас, вместо того, чтобы делать ставку на то, чтобы найти время для этого в будущем, когда колоды будут очищены и жизненные обязанности уйдут с дороги. Жизненные обязанности никогда не останутся без внимания. И поэтому, если вы действительно имеете в виду это, когда говорите, что хотели бы написать роман или проводить больше времени со своими стареющими родителями или бороться с изменением климата, в какой-то момент вам просто придется начать это делать.

Есть еще один, более тонкий смысл, в котором наши попытки «хорошо использовать время» часто приводят к ухудшению ситуации: чем больше вы сосредотачиваетесь на том, как вы используете время, тем больше каждый день кажется вам чем-то, что вы должны получить. через, на пути к какой-то успокаивающей, лучшей, более полноценной точке в будущем, которая на самом деле никогда не наступает.

Проблема заключается в инструментализации. Использовать время по определению означает относиться к нему инструментально, как к средству для достижения цели. Конечно, мы делаем это каждый день: вы не кипятите чайник из любви к кипячению чайников и не засовываете носки в стиральную машину из любви к эксплуатации стиральных машин. Вы делаете это, потому что хотите выпить чашечку кофе или предпочитаете носить чистые носки.

Тем не менее, оказывается опасно легко переусердствовать с этим инструментальным отношением ко времени, сосредоточившись исключительно на том, куда вы направляетесь, в ущерб тому, где вы находитесь. В результате вы обнаружите, что мысленно живете в будущем, находя «настоящую» ценность своей жизни в какое-то время, которого вы еще не достигли и, возможно, никогда не достигнете.

В своей книге «Назад к здравомыслию » психолог Стив Тейлор вспоминает, как наблюдал за туристами в Британском музее, которые на самом деле не смотрели на выставленный перед ними Розеттский камень, а скорее готовились посмотреть на него. позже, записав изображения и видео на свои телефоны. Они были настолько сосредоточены на том, чтобы использовать свое время с пользой в будущем — для возможности вернуться или поделиться опытом позже, — что они почти не видели выставку.

Конечно, ворчать о привычках молодого поколения к смартфонам — любимое занятие скряг среднего возраста, таких как Тейлор и я. Но его более глубокая точка зрения заключается в том, что мы все часто виновны в чем-то подобном. Мы относимся ко всему, что делаем — другими словами, к самой жизни — как к ценному только постольку, поскольку оно закладывает основу для чего-то еще.

Анекдот Тейлора также демонстрирует одну из коварных проблем инструментального подхода ко времени, заключающуюся в том, что он применим не только к тем областям жизни, в которых мы заняты достижением целей, в первую очередь к нашей карьере. Мы начинаем испытывать давление, чтобы продуктивно использовать свободное время. Наслаждение досугом ради самого досуга, который, как вы, возможно, считали основным смыслом досуга, начинает казаться, что этого как-то недостаточно. Начинает казаться, что вы терпите неудачу в жизни каким-то неясным образом, если вы не относитесь к своему отдыху в первую очередь как к инвестиции в будущее.

Иногда это давление принимает форму явного аргумента, что вы должны думать о своих часах отдыха как о возможности стать лучшим работником. («Расслабьтесь! Вы станете более продуктивными», — гласит заголовок одной чрезвычайно популярной статьи в New York Times.) Но более скрытая форма того же отношения заразила вашего друга, который, кажется, всегда тренируется на 10 км, но в то же время по-видимому, не в состоянии просто пойти на пробежку: она убедила себя, что бег имеет смысл только в той мере, в какой он может привести к каким-то будущим достижениям. И это заразило меня также в течение многих лет, когда я посещал занятия по медитации и ретриты с едва осознаваемой целью, что однажды я могу достичь состояния постоянного спокойствия.

Прискорбное последствие оправдания досуга только с точки зрения его полезности для других дел состоит в том, что он начинает казаться рутиной. Другими словами, как работа, в худшем смысле этого слова. Кроме того, это оставило у нас очень странное представление о том, что значит «хорошо» проводить свободное время и, наоборот, что считать его тратой впустую.

Согласно этому взгляду на время, все, что не создает какой-либо формы стоимости для будущего, по определению является простой праздностью. Отдых допустим, но только в целях восстановления сил для работы или, может быть, для какой-либо другой формы самосовершенствования. Становится трудно наслаждаться моментом отдыха только ради отдыха.

Из всего этого следует, что тратить хотя бы часть своего досуга «расточительно», сосредоточившись исключительно на удовольствии от опыта, — это единственный способ не тратить его попусту — быть по-настоящему свободным, вместо того, чтобы тайно заниматься самосовершенствованием, ориентированным на будущее. Чтобы полностью прожить единственную жизнь, которую вы когда-либо получали, вы должны воздерживаться от использования каждого свободного часа для личного роста. Займитесь хобби, не надеясь на его улучшение (и уж точно не на то, чтобы превратить его в рыночную «подработку»). Отправьтесь на бесцельную прогулку. Смотреть в окно.

С этой точки зрения небольшое безделье не просто простительно; это практически обязанность. «Если удовольствие старика, выпивающего бокал вина, ничего не стоит, — писала Симона де Бовуар, — то производство и богатство — всего лишь пустые мифы; они имеют смысл только в том случае, если их можно извлечь в индивидуальной и живой радости».

Несмотря на всю тревогу и неопределенность этого момента в истории, мы могли бы рассматривать его как беспрецедентную возможность переосмыслить то, как мы используем наше конечное время. Пандемия коронавируса значительно усложнила игнорирование краткости и хрупкости жизни из-за вездесущей смерти и тяжелой утраты.

Но самоизоляция также заставила многих из нас по-новому понять, что действительно важно — как потому, что она лишила нас опыта, которого мы не осознавали, что будем так остро скучать (в моем случае, пения в любительском хоре), так и из-за всех вещи, которые мы не пропустили (например, поездки на работу или оставление за столом до 18:30 только для того, чтобы казаться трудолюбивыми). Если когда-либо и было время превратить такие прозрения в длительные перемены, то сейчас оно.

Удивительная истина заключается в том, что столкновение с конечностью не обязательно должно быть рецептом отчаяния или, наоборот, того, чтобы прожить остаток жизни в панике, когда вы сознательно пытаетесь «захватить момент», выжимая максимум из каждого момента. Напротив, это освобождение. Вы можете отказаться от тщетных попыток сделать все, угодить всем, достичь идеального баланса между работой и личной жизнью. (Это всегда было иллюзорным с самого начала.) Затем вы можете посвятить свое время и внимание тому, чтобы застрять в том, что имеет значение.

Можно сказать, что проблема никогда не заключалась в нашем ограниченном времени с самого начала, а в наших постоянных попытках «решить» затруднительное положение времени, упаковать больше вещей, чем это достижимо, чтобы избежать дискомфорта жесткой варианты, которые на самом деле являются частью пакета. Или, как любила выражаться покойный американский учитель дзен-буддизма Шарлотта Джоко Бек, говоря о человеческом состоянии в целом, «что делает его невыносимым, так это ваша ошибочная вера в то, что его можно вылечить».