Настоящая Жизнь – это преодоление страха (Философия сплава-2) | Блоги
Среди знакомых есть люди, которые искренне удивляются моему стремлению отправиться на очередной сплав: «Это же опасно: а вдруг лодка перевернется, вдруг дикий зверь во время ночевки в лесу нападет, а вдруг…» Да, определенная опасность есть, и это тоже является одной из причин стремления уходить в поход снова и снова.
Человек подспудно осознает, что реальная (не дремотная) жизнь находится там, где есть максимальное напряжение чувств, — отсюда стремление к экстремальным видам досуга и спорта: хочется «схватить адреналинчику». В человеке с самого его рождения присутствуют две противоположные потребности: потребность в безопасности (инстинкт самосохранения) и потребность в развитии (инстинкт освоения окружающей среды). В зависимости от того, какая потребность удовлетворялась, складывается и каркас характера. Если ребенка в детстве очень сильно опекали, всячески уберегали от усилий, то гипертрофируется потребность в безопасности, вырастают еще один «маменькин сынок» или еще одна «папина дочка» — какая уж тут свобода, когда они боятся сделать свой выбор и перекладывают бремя выбора на маму, папу, мужа, жену, начальника…Таким образом одним из главных барьеров для личной свободы, независимости, самостоятельности становятся фобии.
А страхов у человека много… Экзистенциальные: страх смерти, неизбежного ухода из жизни, бессилие в сохранении «своей вселенной», своего душевного макрокосма… Социальные: бедность, отверженность, бессилие в изменении несправедливостей жизни… Персональные: боязнь обнаружить свое истинное «Я» — нехорошие чувства, поступки (потому и надеваем маски). И вот живет такой «замаскированный» человек, выполняет (иногда даже очень успешно!) привычные социальные роли, а личность его не включена и потихоньку деградирует к все большей несвободе: человек как бы есть, но его как бы нет…И как же тут быть? Варианта – два: «спрятать голову в песок», создавая себе иллюзию отсутствия страхов — проблем, либо признавать их наличие и осознавать, как и насколько они ограничивают твою свободу.
Понятно, что при первом варианте человек так и остается несвободным и, осознавая это, или бессознательно, будет время от времени впадать в депрессию, будет стараться вырваться хоть иногда из «серой зоны» посредством запоев, экстремальных приключений и прочего… При втором варианте человеку придется вести длительную борьбу со своими фобиями, «по капле выдавливать из себя раба» своих собственных страхов.
Всякий выбор – дело непростое. Эрих Фромм в своей книге «Бегство от свободы» пишет, что большинство предпочитают уйти от выбора, от личной ответственности за выбор и поэтому убегают от свободы, препоручая свою свободу выбора кому-нибудь другому: «Старшему брату» (роман «1984» Вот пересмотрел фильм «Алые паруса» по произведению А. Грина – ведь фильм не столько о мечте, как принято считать, а о свободе.
Посмотрите, как маленький Артур Грей перед лицом деспотичного отца отстаивает свое право заниматься любимыми делами, жить не по закостеневшим аристократическим правилам, выбирать свой путь в жизни… Или посмотрите, как мечтательная девочка Ассоль не напоказ, но твердо отстаивает свободу быть самой собой и не подлаживаться под грубое и прагматичное окружение… И вот тут понимаешь, что гарантией личной свободы являются не высокая должность, не богатство, а волевой смелый характер. Надо не бояться задавать себе вопросы: каковы мои главные страхи, от кого и чего я завишу, где и когда даю себе слабинку вместо проявления характера? Вот плыву по реке в половодье, а там, за поворотом, слышен угрожающий рев воды, и становится страшно… И невольно набегают мысли: ну зачем плыву, ну не лучше ли было бы сейчас спокойно сидеть дома на кухне рядом с холодильником или перед телеком с развлекухой? А что такое страх? Страх – это маячок, который показывает, где кончается моя свобода, где находится «серая зона», где я превращаюсь в раба… Да разве только на бурной реке такое бывает? Вот идет собрание, и начальник несет явно вредную чушь или несправедливо обвиняет коллегу… Промолчать? Так спокойнее и безопаснее… Да, для ХОЛУЯ и РАБА! Нет, надо присматривать за собой.
24.09.2022 г. Александр Бушуев.
интервью Мераба Мамардашвили журналу «Юность» 1988 года — T&P
Мераб Мамардашвили — выдающийся советский философ-феноменолог. В 1988 году в интервью журналу «Юность» он попытался сформулировать, в чем смысл философии. «Теории и практики» публикуют этот текст.
Я не буду говорить о специальных проблемах философии. Хочу лишь выделить некое ядро, которое в философии существует и которое поддается общепонятному языку, где достижима ясность, та ясность, которая возникает в душах людей, слушающих или читающих философскую речь. То есть как бы человек пережил что-то, испытал, но просто слов не знал, что это может так называться и что можно, более того, пользуясь этими словами, пойти еще дальше в переживании и понимании своего опыта. Во все времена и везде философия — это язык, на котором расшифровываются свидетельства сознания.
Это относится и к философии в Советском Союзе. То, что в ней собственно философского, является продуктом некоего духовного элемента, который появился к концу 50-х годов.
Он и привел к появлению философов у нас. Пришли люди, которые заговорили на профессиональном языке, вполне отвечающем мировым стандартам, которые в контексте собственной жизни владели этим языком, вносили элемент интеллектуальной цивилизованности и в общественную жизнь. Правда, затем из философии нашей этот духовный элемент выветрился, усох. Социальные и политические обстоятельства выталкивали философов в специализированные занятия. Все укрылись в особого рода культурные ниши — кто в историю философии, кто в логику, кто в эстетику, кто в этику… Оглянешься вокруг — нет тех, кого называют философами, именно философов по темпераменту.
Мы ждем от молодежи зеркального отображения самих себя. Мы желаем, чтобы молодежь, например, занимаясь принудительным, назначенным трудом или, добродетельно сидя за поучительными книжками (хотя из этого ничего нельзя узнать о себе и повзрослеть), подтверждала бы нам то представление, которое мы имеем о самих себе, о своих возможностях. Но сами-то мы ходим на помочax, ждем инструкций, указок, ничего не знаем о себе, потому что о себе мы можем узнать только на ответственном поле деятельности, где к человеку возвращаются последствия его действий и поступков.
Я хочу подчеркнуть, что философом является каждый человек — в каком-то затаенном уголке своей сущности. Но профессиональный философ выражает и эксплицирует особого рода состояния, которые поддаются пересказу лишь на философском языке. Иначе они остаются той самой ласточкой Мандельштама, которая вернулась в «чертог теней», не найдя слова.
Я хочу определить философию как сознание вслух, как явленное сознание. То есть существует феномен сознания — не вообще всякого сознания, а того, которое я бы назвал обостренным чувством сознания, для человека судьбоносным, поскольку от этого сознания человек, как живое существо, не может отказаться. Ведь, например, если глаз видит, то он всегда будет стремиться видеть. Или если вы хоть раз вкусили свободу, узнали ее, то вы не можете забыть ее, она — вы сами. Иными словами, философия не преследует никаких целей, помимо высказывания вслух того, от чего отказаться нельзя. Это просто умение отдать себе отчет в очевидности — в свидетельстве собственного сознания.
Философию можно определить и так: философия есть такое занятие, такое мышление о предметах, любых (это могут быть предметы физической науки, проблемы нравственности, эстетики, социальные проблемы и так далее), когда они рассматриваются под углом зрения конечной цели истории и мироздания.
Сейчас я расшифрую, что это значит. Конечный смысл мироздания или конечный смысл истории является частью человеческого предназначения. А человеческое предназначение есть следующее: исполниться в качестве Человека. Стать Человеком.
Теперь я выражусь иначе. Предназначение человека состоит в том, чтобы исполниться по образу и подобию Божьему. Образ и подобие Божье — это символ, соотнесенно с которым человек исполняется в качестве Человека. Сейчас я поясню, что значит этот символ, поскольку в этой сложной фразе я ввел в определение человеческого предназначения метафизический оттенок, то есть какое-то сверхопытное представление, в данном случае — Бога. Но на самом деле я говорю о простой вещи. А именно: человек не создан природой и эволюцией. Человек создается. Непрерывно, снова и снова создается. Создается в истории, с участием его самого, его индивидуальных усилий. И вот эта его непрерывная создаваемость и задана для него в зеркальном отражении самого себя символом «образ и подобие Божье».
Книги Мамардашвили в библиотеке Bookmate:
Символ и сознание
Как я понимаю философию
Лекции о Прусте
Философию можно определить и как бы тавтологически, по примеру физики. Физика — это то, чем занимаются физики. И философия — это то, о чем можно говорить на языке философии и чем занимаются философы.
Мне кажется существенной такая связка. Фактически, я говорю, что целью философии является сама философия (я имею в виду «реальную философию» как конструктивный элемент режима, в каком может осуществляться жизнь нашего сознания). Так же, как уже сказано, что цель поэзии — сама поэзия. Поэзия избирает средства, которыми можно открывать и эксплицировать поэтичность. Она существует независимо от языка. Так же и реальная философия существует, и люди, сами не зная, ею занимаются — независимо от удач или неудач, независимо от уровня их философского языка.
Но когда этот уровень есть и что-то мыслится по его законам, то тогда «реальная философия» и «философия учений» как бы соединены в одном человеке. В философе. Соотнесенность с изначальным жизненным смыслом у великих философов всегда существует. И даже на поверхностном уровне текста. (Она может затмеваться в университетской или академической философии, которая занята в первую очередь передачей традиции и языка этой традиции — там этот изначальный смысл может выветриваться.) Язык великих понятен, и человек обычный, не философ, может в отвлеченных понятиях, которые философы строят по необходимости языка, узнать их изначальный жизненный смысл. И тем самым в языке философа узнать самого себя, свои состояния, свои проблемы и свои испытания.
В свое время Борхес говорил о поэзии, что она по определению таинственна, ибо никто не знает до конца, что удалось написать. То есть поэзия содержит нечто в принципе не до конца знаемое и самим автором. Откуда и появляется феномен многих вариаций одного и того же.
Вариации есть форма проявления символичности. Символ (не знак!) всегда есть то, что мы не до конца понимаем, но что есть мы сами как понимающие, как существующие. И наши философские произведения, и их чтение есть форма существования этого до конца непонимаемого, его бесконечной длительности и родственной самосогласованности. Бытие произведений и есть попытка интерпретировать их и понять, подставляя в виде вариаций текста наши же собственные состояния, которые есть тогда форма жизни произведения. Например, можно сказать так: то, что я думаю о Гамлете, есть способ существования Гамлета.
Философские проблемы становятся таковыми, если они ставятся под луч одной проблемы — конечного смысла. Для чего вообще все это? Для чего мироздание? Для чего «я» и мои переживания? А эти вопросы задаются именно потому, что в этом мироздании живет существо, которое не создано, а создается. Непрерывно, снова и снова. Да и мир не завершен, не готов.
Философ работает путем «запределивания» такого рода ситуаций.
То есть он строит понятия, посредством которых эти ситуации и эти связки можно представить в предельно возможном виде и затем мыслить на этом пределе, мыслить, так сказать, «в идее». Ну, скажем, если он хочет продумать проблему государства, то обязан представлять государство в виде предельно осуществляемой идеи государства. Вся сложность состоит в том, что при этом философ не утверждает, что эти предельные описания являются изображением каких-то реальных предметов в мире. Философ знает, что предельное описание есть средство мышления. Поэтому, например, Платон, когда у него спрашивали, что он имеет в виду под идеальным государством — то, которое на его родине? — отвечал: «Нет, не его, не его устроение имел я в виду, а то государство, которое существует внутри и в момент такого говорения о нем в напряженном сознании».
Человеку очень важно, чтобы счастье, как и несчастье, было результатом его собственных действий, а не выпадало ему из таинственной, мистической дали послушания.
Важно сознание зависимости происходящего в мире — и в удаче, и в неудаче — от того, что сам человек мог бы сделать, а не от потусторонне «высшей» (анонимной или олицетворенной) игры, непостижимыми путями выбрасывающей ему дары и иждивение или, наоборот, злые наказания и немилости.
Важно сознание зависимости происходящего в мире — и в удаче, и в неудаче — от того, что сам человек мог бы сделать, а не от потусторонне «высшей» (анонимной или олицетворенной) игры, непостижимыми путями выбрасывающей ему дары и иждивение или, наоборот, злые наказания и немилости.Существует такое странное определение бытия в философии: бытие — это то, чего никогда не было и не будет, но что есть сейчас. Как ни странно, вопреки логике языка и наглядному представлению.
Человеческие вещи, например, социальные институции, не есть такие, которые, возникнув, могли бы потом, как камень, длиться и существовать. Они заново рождаются. Например, Паскаль произнес замечательную фразу: «У любви нет возраста, она всегда в состоянии рождения». Если она есть, то она сейчас, и в ней нет смены временных состояний, она абсолютно нова. Это очень отвлеченное положение, созерцательная истина. Таково и утверждение философии: бытие — это то, чего не было и не будет, но что есть сейчас или всегда, что то же самое.
Здесь временные наклонения, слова, их обозначающие, путают, потому что они принадлежат обыденному языку. А других слов у нас нет. Какие бы слова мы ни изобретали, все равно мы находим их в обыденной речи. И они тянут за собой шлейф мании человека представлять все наглядно и предметно.
Философский акт состоит в том, чтобы блокировать в себе нашу манию мыслить картинками. И когда мы убираем картинки и предметные референции из нашего сознания, мы начинаем мыслить. Это означает, что наше мышление всегда гранично или на пределе. Я поясню: то что философы называют смыслом — смыслом истории или смыслом мироздания, — это то, что никогда не реализуется в пространстве и времени. И никогда не исполняется в виде какого-нибудь события или состояния, например, государственной конституции, которая была бы примером этого смысла. Смысл (а он всегда полный) не есть предмет, находимый в мире, — так же как граничный конец истории не есть часть истории, событие в ней. Конец времени не есть часть времени.
Мы всегда должны мыслить посредством тех вещей, которые помещаем на границу, сопрягая на ней реальные события, и никогда не помещать их внутрь мира, не ожидать их внутри мира, в составе его событий. Просто от этого возможны такие-то события и невозможны какие-то другие.
К сожалению, в нашем обыденном мышлении, в том числе и в социальном, мы всегда совершаем роковую ошибку. То, что в действительности является предельно сопрягающим поля наших усилий, мы помещаем в мир в виде искомого в нем совершенного образца и ходячего идеала. Например, мы говорим: покажите нам вполне справедливый конкретный закон, и тогда мы будем жить по закону. Но был ли когда-нибудь и где-нибудь такой конкретный закон, при применении которого всегда торжествовала бы справедливость? Покажите пример идеального или совершенного общества. И когда мы не можем это показать (а показать нельзя — этого нет), то торжествует нигилизм. Из непонимания того, как устроены мы сами, как устроена наша нравственность. Нигилизм сначала есть требование того, чтобы было «высокое».
Второй шаг — обнаружение, что истинно высокого никогда не было: ну покажите мне истинно честного человека! У каждого можно найти какой-то недостаток, какую-то корысть. Третий шаг — утверждение, что все высокое — это сплошное притворство, лицемерие, возвышенное покрытие весьма низменных вещей. И потом знаменитое: «Все дозволено, раз Бога нет».
Философский акт состоит в том, чтобы блокировать в себе нашу манию мыслить картинками. И когда мы убираем картинки и предметные референции из нашего сознания, мы начинаем мыслить.
Если мы настроены на то, чтобы быть демократами только при том условии, что нам будет показан чистый образец демократии — и тогда будем мы демократами и будем видеть в этом для себя лично смысл, — мы просто нигилисты. Помимо всего прочего, не понимая того, как устроена наша социальная жизнь. Наша социальная жизнь пронизана пограничными сопряжениями и требует от нас цивилизованной грамотности.
Чтобы нам быть гражданами, то есть жить социально грамотно, нам нужно понимать какие-то отвлеченные истины относительно самих себя, своих предельных возможностей.
И вот здесь, в этих отвлеченностях и их выявлении, я и вижу призвание Философа, которого так ждет наше общество сегодня, потому что мы находимся в периоде уже затянувшегося одичания сознания.
Мы оказались инфантильными. Инфантильность — это те же ласточки Мандельштама, вернувшиеся в «чертог теней». Инфантильность — это переростковое состояние, с упущенным моментом взросления. Упустив его сами, мы теперь озабочены проблемой молодежи, хотя в действительности «это о нас говорит сказка». Мы ждем от молодежи зеркального отображения самих себя. Мы желаем, чтобы молодежь, например, занимаясь принудительным, назначенным трудом или добродетельно сидя за поучительными книжками (хотя из этого ничего нельзя узнать о себе и повзрослеть), подтверждала бы нам то представление, которое мы имеем о самих себе, о своих возможностях. Но сами-то мы ходим на помочax, ждем инструкций, указок, ничего не знаем о себе, потому что о себе мы можем узнать только на ответственном поле деятельности, где к человеку возвращаются последствия его действий и поступков.
Человеку очень важно, чтобы счастье, как и несчастье, было результатом его собственных действий, а не выпадало ему из таинственной, мистической дали послушания. Важно сознание зависимости происходящего в мире — и в удаче, и в неудаче — от того, что сам человек мог бы сделать, а не от потусторонне «высшей» (анонимной или олицетворенной) игры, непостижимыми путями выбрасывающей ему дары и иждивение или, наоборот, злые наказания и немилости. Сказал же однажды один свободный человек: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!»
А мы живем в ситуациях, когда все никак не можем признать достоинство человека. Живем в ситуациях, когда никакая мысль не прививается. Не просто по глупости. А потому, что додумывание ее до конца ставит под вопрос нас самих. И никогда не извлекаем опыт. Все заново и заново повторяется, раз сохраняем себя против всего того, что не можем вместить, не изменившись сами. Скажем, антиалкогольная кампания в стране сегодня ведется теми же словами (мы только не знаем об этом), какими она велась и сто лет назад.
Как же это может быть? А все очень просто. Люди не проходили путь до конца, не извлекали опыт, не разрешали смысл. Оставались детьми, если жили вне отработанной грамотно структуры сознания.
Очевидно, не случайно в России долгое время не было автономной философской традиции, где была бы философская мысль, независимая, скажем, от дилеммы: царь — народ, самодержавие — крепостные. Она возникает с появлением Чаадаева, но он был изолированной фигурой. Потом уже после Владимира Соловьева появился феномен — я парадоксально скажу — светской автономной философии (хотя я говорю это о философии, которая была максимально религиозна). Но под «светскостью» я имею в виду то, что она вырвалась из этих заданных противостояний: царь — народ и так далее и создала пространство автономной духовной жизни, независимой философской мысли. Это пространство мы потом снова потеряли по разным причинам. Сейчас мы не можем жить цивилизованной общественной жизнью, не восстанавливая эту автономную духовную сферу независимой мысли.
Сознание наше живет в напряженном поле, очерченном предельными границами смыслов, и ясность в нем возможна только тогда, когда мы владеем языком этих смыслов, то есть понимаем их отвлеченность, их граничную природу, умеем читать то, что они нам говорят о наших возможностях и природе, и когда сами достаточно развиты для этого. В том числе и в поле символов — «человек», «смерть», «смысл жизни», «свобода» и так далее. Это ведь вещи, производящие сами себя. Даже сознание, как и мысль, можно определить как возможность большего сознания. Или, например, свобода. Для чего нужна свобода и что она? Свобода ничего не производит, да и определить ее как предмет нельзя. Свобода производит только свободу, большую свободу. А понимание того, что свобода производит только свободу, неотъемлемо от свободного человека, свободного труда. То есть свободен только тот человек, который готов и имеет реальную силу на труд свободы, не создающей никаких видимых продуктов или результатов, а лишь воспроизводящей саму себя.
А уже затем она — условие других вещей, которые может сделать свободный человек. Но нет такого предмета в мире, называемого «свобода», который внешне доказуемым образом можно кому бы то ни было показать и передать. Свобода недоказуема, совесть недоказуема, смысл недоказуем и так далее.
Вот в какой сфере вращается мысль философии и в ней же вращается наша душевная жизнь в той мере, в какой она осуществляется, удается нам, и мы в ней исполняемся. Поскольку основная страсть человека, как я понимаю, — это исполниться, осуществиться.
Жизнь, Смерть и Смысл — Факультет Философии
Утверждается, что смерть подрывает смысл, в том смысле, что до тех пор, пока наша жизнь когда-нибудь заканчивается, наша жизнь не может быть значимой. Это, безусловно, играет роль в том, почему смерть часто воспринимается как величайшее зло: не только потому, что она кладет конец нашей жизни, но и потому, что делает бессмысленными все, что мы делаем. Якобы именно по этой причине нам нужно сделать все, что в наших силах, чтобы остановить неизбежный в настоящее время упадок наших тел и продлить человеческую жизнь на неопределенный срок.
Однако существует и противоположная точка зрения, что жизнь, смерть или смертность вовсе не лишены смысла, а являются предварительным условием осмысленной жизни, так что бессмертная жизнь неизбежно будет лишена смысла.
Теперь очевидно, что смерть не может быть одновременно предпосылкой осмысленной жизни и препятствием к ней. Так что это? Чтобы выяснить это, необходимо ответить на несколько вопросов, начиная с того, что именно мы имеем в виду, когда говорим о значении, но также и с того, каким образом тот факт, что мы должны умереть, может подорвать смысл. Но мы также должны задаться вопросом, не станет ли жизнь неизбежно бессмысленной в бесконечно долгой жизни. Можем ли мы видеть ценность вещей только в том случае, если они хрупки и обречены на гибель? Почему необходимо, чтобы жизнь имела не только начало, но и конец? Означает ли это, что для того, чтобы мир в целом имел смысл, он тоже должен однажды закончиться? И зачем нам нужна конечная цель, а не бесконечная последовательность целей, чтобы найти смысл жизни? Проект призван ответить на эти вопросы.
Я только что закончил свою первую книгу на эту тему ( Смысл жизни и смерти ), которая представляет собой исследование идей десяти философов и писателей, которые так или иначе боролись с проблемой нахождения смысл в мире смертных. Он содержит главы о Кьеркегоре, Шопенгауэре, Ницше, Достоевском, Толстом, Мелвилле, Уильяме Джеймсе, Камю, Прусте и Витгенштейне. Планируется, что книга будет опубликована Bloomsbury в 2019 году.
Сейчас я работаю над второй книгой, предварительно названной 9.0007 Анализ смысла , в котором тема рассматривается более систематически. Ряд «заметок о чтении», которые будут использованы в обсуждении, уже доступны на моей странице в Академии. См., например, Дэниела Хилла в книге «Бог, цель и смысл жизни», Кая Нильсена в книге «Смерть и смысл жизни» или Джорджа Питчера в книге «Несчастья мертвых».
Связанный с проектом также является первым из нашей недавно запущенной серии лекций Королевского института философии , которая состоится в Музее мира 12 октября th, 2018.
Майкл Пуэтт (Гарвард) расскажет о «Китайской философии и смысле жизни». Узнайте больше об этом событии.
Наконец, в 2020 году Департамент философии проведет ежегодную конференцию Королевского института философии на тему «Смысл жизни и познание смерти». следует понять, каковы его составляющие и как его можно должным образом отличить от других качеств, которые обычно считаются необходимыми для хорошей жизни, таких как счастье; наносить ущерб осмысленности жизни и вытекающую из этого желательность радикального продления жизни и других (снимающих ограничения) изменений современного человеческого состояния, и в) каким образом, если таковые имеются, можно сказать, что смерть и смертность быть необходимыми или, по крайней мере, составляющими осмысленной жизни. Среди подтвержденных приглашенных докладчиков: Маргарет Папст Баттин, Хави Карел, Джон Мартин Фишер, Гай Кахане, Фрэнсис Камм, Антти Кауппинен, Таддеус Мец, Свен Нюхольм, Аарон Смэтс, Фредрик Свенеус и Джеймс Стейси Тейлор.
Вернуться на: Кафедра философии
Альбер Камю о смысле жизни: вера, самоубийство и абсурд
Камю в детстве тяжело болел туберкулезом, и постоянная мысль о близости смерти повлияла на жизнь Камю и подтолкнула его к философии. Он был приверженцем экзистенциализма и занял свою позицию в этом философском движении. Его творчество отличалось ярко выраженным социальным пессимизмом и было посвящено теме самоубийств, убийств, беспорядков, террора.
Камю неоднократно заявлял, что не считает себя философом. Тем не менее его произведения вошли в философию как пессимистическое учение о абсурдности человеческого существования. В его творчестве человеческое существование понимается как конечное, ограниченное рамками земного бытия.
Проблему смысла жизни Камю считает наиболее актуальной. Фундаментальный вопрос, лежащий в основе его философии, можно резюмировать так: стоит ли жить?
Альбер Камю — французский писатель, философ и журналист.
Его самые известные работы включают Незнакомец , Миф о Сизифе и Мятежник . Камю был удостоен Нобелевской премии по литературе в 1957 году.
Получайте последние статьи на свой почтовый ящик
Подпишитесь на нашу бесплатную еженедельную рассылку новостейРодившийся в Алжире в 1913 году, Камю был сыном отца-француза и матери-алжирки. Он вырос в бедном рабочем районе Алжира. Камю посещал местные школы, а затем Алжирский университет.
В 1935 году Камю опубликовал свою первую книгу « Незнакомец ». В романе рассказывается история алжирца по имени Мерсо, который без видимой причины убивает араба. Роман произвел фурор и в одночасье сделал Камю знаменитостью.
В 1940-х годах Камю стал участником французского движения Сопротивления против нацистской оккупации Франции. Он также написал несколько пьес и эссе, осуждающих абсурдность войны.
После войны Камю вернулся в Алжир и продолжил писать о человеческом состоянии.
В 1957 году он был удостоен Нобелевской премии по литературе. Камю погиб в автокатастрофе в 1960 году. Однако его работы продолжают читать и обсуждать студенты и ученые во всем мире.
Экзистенциализм Камю
Философские взгляды Камю порой противоречивы и претерпели серьезную эволюцию. Им свойственны индивидуализм и всесторонняя разработка проблемы бессмысленности существования.
Его идеи представлены как в виде философских трактатов, так и в виде художественных произведений: рассказов, романов, пьес. Стиль иногда фигуративен и метафоричен. Его повествовательные сюжеты вращаются вокруг человека и его отношений с окружающим миром, будь то социальный или естественный.
В философском плане Камю ассоциируется с экзистенциализмом. Общая отправная точка философии экзистенциализма состоит в том, что существование человека — единственная реальность, которую следует и можно исследовать.
В основе экзистенциализма Камю лежит отчаяние, которое вызвано не мерзостью жизни и человека (как у Сартра), а мыслью о величии личности и ее неспособности найти связь с равнодушным (но прекрасным!) миром. На протяжении всего творчества Камю постоянным лейтмотивом являются одни и те же мотивы одиночества, «заброшенности», абсурда, смерти, отчаяния.
Центральной темой философии Камю был вопрос о смысле человеческого существования, о том, «стоит ли жизнь жить». Философ стремится изучить современного человека, рассмотреть его жизнь в мельчайших деталях, понять, что движет людьми в мучительных поисках смысла собственного существования.
Камю заключает, что существование человека абсурдно само по себе, и берет это понятие за основу своей философии.
В своем эссе Миф о Сизифе Альбер Камю утверждает, что существует только одна действительно серьезная философская проблема — самоубийство.
Камю считает, что единственный способ по-настоящему понять смысл жизни — это противостоять возможности смерти. Для Камю вопрос о том, стоит ли жить, является центральным для нашего понимания того, как мы должны жить.
Камю не пропагандирует самоубийство, но он пытается показать нам, что проблема смерти — это то, с чем мы должны смириться, если хотим понять, что значит быть по-настоящему живым. Он считает, что осознание неизбежности собственной смерти может помочь нам оценить ценность жизни. Другими словами, мы можем научиться ценить жизнь еще больше, если поймем, что смерть неизбежна.
Камю понимает, что жизнь без смысла не стоит того, чтобы жить, и берется за эту проблему. Во-первых, он заключает, что самоубийство для нас мало полезно, так как в смерти не может быть больше смысла, чем в жизни. Затем Камю задается вопросом, что делает жизнь стоящей, но не предлагает много практической помощи, когда дело доходит до поиска смысла в нашей жизни.
Мысли Камю о самоубийстве противоречивы, но они предлагают интересный взгляд на то, как мы должны относиться к собственной смертности.
Его вера в то, что мы должны смириться со смертью, чтобы ценить жизнь, может помочь нам увидеть ценность каждого мгновения.
В чем смысл жизни?
В чем смысл жизни? Почему мы здесь? В чем смысл всего этого? Это вопросы, которые задавались с незапамятных времен, но никто не смог дать удовлетворительного ответа. Камю считает, что причина этого в том, что в жизни нет смысла. Конечно, это абсурдистская точка зрения. Тем не менее Камю утверждает, что это единственный логический вывод, к которому можно прийти при рассмотрении доказательств.
Он начинает с рассмотрения вопроса с научной точки зрения. Если мы примем вселенную за чистую монету, то это безразличное и бесцельное место. Звезды не заботятся о нас; мы всего лишь крошечная точка в большой схеме вещей. Это первая подсказка, которая приводит Камю к выводу, что жизнь не имеет смысла..ppt/slide_5.jpg)
Затем он обращается к религии, которая традиционно считается источником смысла жизни. Однако Камю указывает, что даже религиозные верования в конечном итоге основаны на вере, а не на доказательствах. И даже если бы Бог существовал, вряд ли он заботился бы о нашей жизни или имел бы какой-то грандиозный план для нас.
Далее Камю рассматривает идею создания собственного смысла жизни. Это подход, который используют многие люди, но Камю утверждает, что он в конечном счете бесполезен. Какой бы смысл мы ни придавали своей жизни, он будет основываться на наших собственных субъективных предпочтениях и мнениях. А поскольку для этих предпочтений нет объективной основы, они в конечном счете произвольны.
Что еще хуже, Камю считает, что попытка навязать вселенную смыслом ведет к катастрофе.
Любое значение, которое мы пытаемся создать, в конечном итоге будет опровергнуто доказательствами и рухнет под тяжестью собственной абсурдности.
В конце концов Камю заключает, что единственный разумный ответ на вопрос о смысле жизни — это сказать, что его нет. Жизнь, в конечном счете, абсурдна и бесцельна. Возможно, это неутешительная мысль, но Камю считает, что это единственный честный вывод, к которому мы можем прийти.
Что за абсурд? Некоторым это может показаться просто философской концепцией. Но для других абсурд — это неизбежный образ жизни. Для Альбера Камю абсурд определялся как «противостояние человека иррациональному». Другими словами, это столкновение между нашей потребностью в смысле и цели жизни и полным безразличием Вселенной к нашему существованию.
С одной стороны, у нас есть врожденное желание находить смысл во всем, что мы делаем.
Мы хотим, чтобы наша жизнь имела значение, чтобы она была частью чего-то большего, чем мы сами. Но, с другой стороны, Вселенная — это безличное место, где возможно все и вся. Две силы диаметрально противоположны друг другу, и это напряжение порождает абсурд.
Абсурд — это не просто философское понятие; это живой опыт. Это ощущение потерянности и одиночества в мире, который не имеет смысла. Это опыт пребывания в ловушке цикла тщетности, где наши усилия всегда терпят неудачу. Это опыт поиска ответов, но так и не найденных.
Абсурда не следует бояться или избегать; это то, что нужно принять. Для Камю абсурд — это не отрицательная сила, а положительная. Это напоминание о том, что мы живы и что наша жизнь имеет ценность, даже если в конечном счете она бессмысленна.
Как жить в абсурдном мире и не сойти с ума?
В своей работе Миф о Сизифе , Альбер Камю обсуждал самый важный с его точки зрения вопрос: «Стоит ли жить жизнь?».
Ведь при всех обстоятельствах жизнь оказывается абсурдной и бессмысленной. Мы осознаем это в редкие моменты, когда наши представления о мире вдруг перестают работать и когда рутинные действия и усилия начинают казаться бессмысленными.
Мы регулярно строим разумные планы на жизнь, которые терпят неудачу – мы оказываемся лицом к лицу с непредсказуемым миром, который не соответствует нашим представлениям.
В этом абсурдность нашего существования: смешно быть разумным в неразумном мире. Это приводит к следующей большой проблеме. Камю говорит, что если основными составляющими проблемы являются разум и неразумный мир, то мы можем «схитрить» и обойти это, устранив одну из двух вещей:
1. Первый способ — игнорировать бессмысленность существования. Вопреки очевидной очевидности можно делать вид, что мир стабилен, и жить далекими целями (уход на пенсию, загробная жизнь, прогресс человечества). Но, по Камю, в этом случае мы не можем действовать свободно, потому что наши действия привязаны к этим произвольным целям.
2. Второй способ избежать абсурда — отказаться от разумных рассуждений. Некоторые философы делают это, объявляя разум бесполезным инструментом (например, Карл Ясперс). Другие говорят, что мир подчиняется божественному плану, которого люди просто не понимают (Кьеркегор).
Камю считает неприемлемыми как сознательное игнорирование бессмысленности существования, так и отказ от разумных рассуждений. Но и самоубийство не вариант для философа. С его точки зрения, это отчаянный жест окончательного принятия противоречия между человеческим разумом и неразумным миром. Вместо всего этого Камю предлагает три вещи:
1. Постоянный бунт. Философ считает, что мы должны постоянно бороться с обстоятельствами нашего существования. Никогда не признавайте поражения, даже столкнувшись со смертью, хотя мы знаем, что она неизбежна.
Камю говорит, что постоянный бунт — единственный способ быть настоящим в мире.
2. Отрицание вечной свободы. Вместо того, чтобы становиться рабами вечных представлений о мире, нужно придерживаться разума, но осознавать его ограниченность и гибко применять его в каждой конкретной ситуации. То есть искать свободу надо здесь и сейчас, а не в вечности.
3. Страсть. Это главная движущая сила. Мы должны любить все в жизни и стремиться сделать ее максимально полноценной.
Вернемся к Сизифу. В древнегреческом мифе он пошел против богов и был за это наказан. Значит, он был обречен постоянно толкать в гору камень, который снова и снова падал вниз.
Тем не менее, Камю называет его счастливым. Философ говорит, что Сизиф является для нас совершенным образцом. У него нет иллюзий по поводу своего положения и его бессмысленности, но он бунтует против обстоятельств. С каждым новым падением камня он сознательно решает попробовать еще раз.