Кто такой Александр Иличевский — Афиша Daily
Центр Вознесенского при поддержке «Редакции Елены Шубиной» продолжает цикл встреч «Литературные решения». Гостем очередной встречи стал живущий в Иерусалиме писатель Александр Иличевский, у которого вышел новый роман «Чертеж Ньютона». «Афиша Daily» публикует фрагменты беседы.
О работе над первым за пять лет романом
Книжки растут, как деревья. Для того чтобы яблоня стала плодоносить, она должна дожить до какого‑то зрелого состояния. Есть, конечно, скороспелки, у которых на первый-второй год можно плоды собирать.
К замыслу я подбирался исподволь, сам роман писался около двух лет, но довольно долго обдумывался. У меня сохранилось огромное количество черновиков, они изобиловали сюжетными ходами и подходили по замыслу, но не все годились для романа. Последние пять лет у меня тяжелый режим: любое занятие литературой должно приноравливаться к режиму работы в госпитале (где Иличевский работает. — Прим. ред.).
Для меня это все — размышление и письмо урывками. Здесь нет постоянства, я не могу спланировать в течение недели, когда я буду писать.
Врачи скорой помощи приноравливаются спать в любой удобный момент времени, а я — писать.
Я живу на 20-м этаже, и у меня есть очень большой балкон с хорошим видом. Я лежал на этом балконе и в течение двух месяцев редактировал «Чертеж Ньютона» — это был финальный рывок.
О путешествии по США
Замысел возник в 2011 году, когда мы вместе с другом путешествовали по США: Неваде, Юте и Юго-Восточной Калифорнии. Это была очень мощная медитативная поездка, мы ехали по дорогам, слушали «Аэростат» Бориса Гребенщикова, архив которого был у нас с собой на жестком диске… Это был роуд-муви, довольно странный: вокруг лишь маленькие городки, исчисляющиеся сотней жителей, странные мотели, где приходится ночевать, — чистый Стивен Кинг. В Неваде я впервые увидел предупреждение в мотеле «Огромная просьба не открывать двери незнакомцам».
Это было путешествие в абсолютной жаре и пустоте, когда у перед тобой нет ни единой машины до горизонта.
Зной давит стальной плитой на плечи. Саспенс заключается в том, что ты должен полностью полагаться на свою машину. Случись с ней что — непонятно, как выжить.
А еще были странные наблюдения во время обедов в придорожных кафешках. Впервые в моей жизни мы видели мормонов — целое семейство, которое обедало вместе с нами, — и это было впечатляюще и любопытно.
О мистике и метафизике
Весь роман посвящен научной метафизике как таковой. А где научная метафизика, там и мистика, если ее приземлять до сознания бытового. Без мистики очень скучно жить. Мистика — это воображение: чтобы она возникла, нужно это воображение хорошенько запустить. Метафизика — это рациональная составляющая восприятия человека, созерцающего вселенную. Когда он за этой материей может видеть то, что с ней не взаимодействует ни при каких обстоятельствах. Те примеры научного восприятия мира, которые мне известны и которые могут вдохновлять, содержат метафизическую составляющую.
Для меня огромное удовольствие писать в прозе.
Я в ней обретаю свободу.
А поэзия — это диалог с незримым. Бах писал музыку, и, без всякого сомнения, его музыка без посредников обращается к Всевышнему. У поэта без посредников не получается, потому что музыка ближе к невыразимому, чем слова. Есть такие художественные миры, которые создаются людьми, и, если повезет, эти миры оказываются населены и развиваются, оказываются обжитыми. В романе «Чертеж Ньютона» я не только создаю свои миры, но и обживаю миры [поэта] Алексея Парщикова, чтобы мне было нескучно. В частности «калощадка» — это выдуманное Парщиковым существо, которое фигурирует в моем романе. Это помесь огромного — чудовищных размеров — кролика с тележкой. Передние лапы у него — это колеса. В моем романе ее выдумал отец героя — это такой кивок благодарности в сторону Алексея.
Вне всякого сомнения, влияние Парщикова огромно. Леша писал мне: «Мы с тобой видим одинаково, но способы записи разные». Я не думаю, что подобная родственность когда‑нибудь станет достоянием литературной критики, потому что она достаточно неочевидна.
Об Иерусалиме
Это очень богатый и сложный город. Мы ходим по руинам Иерусалима. Можно смотреть на Иерусалим и видеть в нем некое собрание камней, а можно смотреть на него и видеть, как эти камни раскалены добела смыслом. И настоящий Иерусалим в моем понимании полупрозрачный. Существует «горний» Иерусалим, а существует «земной» — и они не должны находиться далеко друг от друга, они должны дополнять. Горний невысоко парит над Иерусалимом земным, как пламя, которое приподнимается от углей. Вот так я его вижу — и таким Иерусалим мне нравится.
Для меня это город радости, как это ни странно. Где скорбь, там и радость.
О пандемии
Я к этой пандемии отношусь, примерно как Шаламов относился к концлагерю: ничего хорошего нет, никаких выводов человечество не сделает, скорее бы закончилось.
Благодарим за помощь в подготовке материала куратора литературной программы Центра Вознесенского Илью Данишевского и арт-директора Центра Вознесенского Антона Каретникова.
Александр Иличевский: «Россия производит отрицательный смысл»
Писатель Александр Иличевский уехал из России десять лет назад – почувствовав, как «время там замедляется». Он неоднократно высказывался в поддержку Украины, в 2022 году открыто выступил против захватнической войны. Книги Иличевского сегодня внесены в России в «запретные списки», в частности в библиотеках. Мы беседуем с писателем о том, как война отзывается за многие тысячи километров – в Израиле, который стал сегодня приютом и для украинских беженцев, и для сбежавших от путинского режима российских эмигрантов.
– Вы сказали перед беседой, что работаете в госпитале. Это совершенно неожиданно. Кем вы там работаете?
– Я по образованию физик. В моей биографии был короткий период, когда я мог жить за счёт публикаций и литературной работы. Но когда я оказался в Израиле, этих денег уже не хватало, и мне пришлось выбирать между работой на стройке и работой по специальности. И вдруг открылась вакансия – благодаря и добрым людям, и Провидению, которое действует через добрых людей, – специалиста-физика в онкологическом отделении.
Я рассчитываю радиологические дозы при лечении раковых заболеваний. Я с головой окунулся в эту новую свою профессию, тем более что моя бабушка тоже была врачом, и военным врачом в том числе. Мне работа понравилась, и я уже семь лет здесь работаю.
Александр Иличевский
Родился в Сумгаите (Азербайджан) в 1970 году. В 1985–1987 годах учился в физико-математической школе имени А.Н. Колмогорова при Московском государственном университете. В 1993 году окончил Московский физико-технический институт по специальности «теоретическая физика». В 1991–1998 годах работал в Израиле и США, затем вернулся в Москву. В 2013 году переехал в Израиль. Начал писать прозу в 1990-х годах, наиболее известные его романы – «Ай-Петри», «Матисс», «Перс», «Математик», «Чертёж Ньютона». Чувственный субъективизм и поиски исчезающего, ускользающего Я – примерно так можно сформулировать то общее, что присуще его разноплановой, разножанровой прозе. Лауреат ряда литературных премий, в том числе «Русского Букера» (2007) и «Большой книги» (2010 и 2020).
– Многие читатели почти ежедневно читают ваши заметки в фейсбуке – в жанре интеллектуального слепка, я бы сказал. Но я хочу вас спросить – пишется ли сегодня большая форма? Многие писатели жалуются, что не могут сейчас писать. Война словно бы убила и эту способность.
– Чрезвычайно несчастливым образом начало войны совпало со смертью мамы, и для меня прошедший год был настолько чудовищным, что писать было невозможно, казалось бы. Но искусство всегда невозможная возможность, и я писал – чтобы только выжить. Я прекрасно понимаю, о чем говорят коллеги: современность слишком горяча, и ее, как горячие угли, в руки взять невозможно. Ситуация не поддаётся выражению в каких-то осмысленных категориях. Нереальная реальность – то, в чем мы живем сейчас, – и то, что не может быть превращено сразу в смысл.
Александр ИличевскийНо тем не менее в моей ситуации безвыходности мне нужно было куда-то деться – и никуда не денешься, кроме как в буквы. Так я оказался в ситуации, когда «если не писать, то и не жить».
Смотри также
Герман Лукомников: «Неофициальная культура выживет в подполье»
– У поэта Германа Лукомникова, чья смелая подборка была опубликована недавно в России, есть такие стихи: «эпидемия, война / норма перевыполнена». Скажите: почему ужасные события идут встык друг за другом и все они пришлись на начало двадцатых годов 21-го века?
Оказаться на одной полке с Оруэллом – это честь
– Для меня главная метафора того, что происходит, – это провал эпохи.
Резко – и даже повернуть его вспять. Это меня совершенно не устраивало – и было персональной трагедией. В моей биографии был период жизни в США – но я вернулся в Россию в конце 1990-х, чтобы строить новое общество, новую жизнь. А в результате – мало того что ничего не получилось, так еще и получилось наоборот.Воинствующая архаика – сущая катастрофа для развития человечества
– Вы говорите «остановить время». Уникальность путинской войны в том, что она – не только против Украины, но и против самого течения времени. Первая мысль, которая приходит в голову – как это возможно? Это же безумие – пытаться повернуть время вспять.
– Вы понимаете, смысл бывает разный. Бывает положительный, а бывает и отрицательный. Сейчас мы наблюдаем в России массовое производство отрицательного смысла. Абсолютно катастрофическое отрицание смысла – и это безумие, без всякого сомнения. Что такое возраст человека? Это мера произведённого им смысла. Чем больше ты мыслей подумал, произвёл – тем старше ты становишься.
Время – это мера мысли. И люди, которые пытаются остановить время, – они атакуют смысл как таковой. Это противоречие не просто бытийственное, но оно направлено и против самих основ мироздания. Мироздание должно развиваться. Вот, например, есть в мировой юридической практике понятие прецедентного права. Замечательная штука. Оно ведь учитывает все спорные моменты в прошлом и, преодолевая их, направлено в будущее – чтобы становиться все более и более совершенным. Принцип прецедентного права – это на самом деле четкое выражение развития общества, человечества, и он мне нравится. Стрела прецедентности всегда устремлена в будущее, а человек, который останавливает эту стрелу, по сути, обращает ее наконечник на самого себя. Это обычно заканчивается катастрофой. Я подвожу вас к одной замечательной мысли Тимоти Снайдера (профессор Йельского университета, известный историк) об архаике; о том, что воинствующая архаика – сущая катастрофа для развития человечества в принципе.
– Возможно ли – с точки зрения физики, например, – чтобы история человечества пошла вспять, опрокинулась?
– Когда-то мне пришла в голову такая мысль об искусственном интеллекте.
Люди все время усложняют мыслительные машины, вычислительные методы, способы производства смысла и так далее. Но в то же время нечто деградирующее происходит с самим человеком. И у меня была такая шутка, в этой связи, что искусственный интеллект будет создан не с помощью усложнения реального машинного интеллекта, а в результате естественной деградации интеллекта человеческого. Мы сами понемножку превращаемся в жертв неправомерного использования интеллектуальных способностей. Вот вам лишь один из таких примеров движения человечества вспять. Я не говорю о том, что, например, изобретение Чат-бота (
– Ваше столкновение с примерами голого насилия в детстве – не это ли в итоге и стало толчком к занятию писательством?
– Как минимум дало толчок к поляризации сознания.
С раннего детства, начиная лет с пяти и до 14, когда я поступил в физмат-интернат и уехал в Москву, – я почти каждый день наблюдал именно что голое насилие. Острое, немотивированное. Не могу сказать, что я глубоко в ту пору думал об этом – но все, что со мной потом происходило, вся моя траектория жизненная – была таким биоактивным стремлением покинуть, бросить, оставить все это. Сначала – оставить этот подмосковный городок и отправиться в Москву, чтобы поступить в Колмогоровский интернат при МГУ; в итоге я оказался в Московском физико-техническом институте. А там, оказавшись на военной кафедре, я тоже столкнулся с узаконенным соподчинением – которое мало чем, собственно, в моем сознании тогда отличалось от насилия. И точно могу сказать, что детство и юность меня сделали абсолютным пацифистом. Я не приемлю насилия как такового – на любом уровне.
– В этом насилии не распознавалась ли своего рода сердцевина, код прежней, советской власти – в основе которой и было насилие? И эта невылеченная привычка к насилию как генеральному принципу жизни никуда не делась и впоследствии.
Нужно сделать, конечно, оговорку – что любое государство есть насилие. Но вы употребили слово «немотивированное». Именно немотивированное, не имеющее смысла насилие – оно у нас и восторжествовало. И все нынешнее насилие по отношению к Украине есть, собственно, лишь производная от насилия как принципа нашей жизни.
Ключевой тезис: нам надо выздороветь!
– Я давно заметил, изучая биографию своей семьи, что она представляет собой сообщество ссыльных, репрессированных, гонимых. Ушибленных, словом. Знаете, на территории Российской империи довольно много однообразно названных топонимов: Пришиб. Я сделал это открытие, когда изучал маршруты, куда моих предков ссылали. Пришиб – это на самом деле название маргинальных городков по краям империи. И – на краю самой жизни. В частности, на юге Азербайджана, где я родился. Название происходит от слова «пришибить»; то есть, выражаясь по-русски, если не употреблять умных терминов вроде «репрессии» – все мои предки пришибленные.
– Из новых эмигрантов можно сегодня составить, так сказать, идеальную Россию уехавших – перефразируя известное выражение Навального. Но из уехавших не построишь полноценного государства. Вспоминается фраза основателя Израиля Бен-Гуриона: «Государство не может состоять из одних только пианистов и скрипачей». Россия будущего будет состоять из людей различных взглядов, в том числе и совершенно живодерских. Как лечить это общество – и себя в том числе – от этой заразы насилия? И какие рецепты лечения возможны?
Общество должно обрести волю к жизни. В российском обществе такой воли нет
– Замечательно, что вы упомянули Бен-Гуриона. Я живу в Израиле десять лет и ощущаю себя частицей здешнего общества. Да, здесь каждой твари – по паре, общество мозаичное, часто поляризованное. Но вот я работаю в госпитале. У нас есть врачи-евреи и есть врачи-арабы. Евреи лечат арабов, арабы – евреев. У нас здесь такой фаланстер, мы все стремимся к одной цели – мы все хотим человека вылечить.
И все пациенты хотят вылечиться! Вы понимаете, это взаимное движение врачей и пациентов к одной цели. Я вижу в этом мощный смысл. Наш госпиталь – в своем роде прообраз идеального общества. Которое желает друг другу лучшего. Ключевой тезис: нам надо выздороветь! Понимаете, мы обоюдно заточены на выздоровление. Врачи кладут последние силы на исцеление. Любое положительное изменение для пациентов с онкологией – это огромная борьба. И результат этой борьбы – жизнь. Возвращаясь к вашему вопросу – пытаясь смоделировать правильное общество, – я прихожу к выводу, что такое общество должно обрести волю к жизни. В российском обществе такой воли нет. И к серьёзному жизненному смыслу нет воли. Отсюда – это движение к мертвечине. Отсюда эта остановка во времени, о котором мы говорили. Остановка времени – это ложное усилие, обман, пустая трата усилий с точки зрения Вселенной. Я процитирую раби Нахмана – был такой замечательный святой: «Жизнь – это пропасть, над которой протянут узкий мостик, и по нему главное – двигаться быстро, не останавливаться».
Когда мне несладко, я стараюсь напоминать себе, что жизнь – это движение вперёд. Причем это ведь довольно саркастичное наблюдение, заметим; в нем есть большая доля самоиронии. Но и это правильно: потому что мало что в этой жизни можно сделать, если нет обратного взгляда на самого себя. Нет иронии – нет смысла.
– Отзывается ли как-то война в Израиле – доносятся ли ее осколки до вас?
– Масса беженцев из Украины, во-первых. Плюс еще большой отток людей из самой России. Недавно я оказался на церемонии вручения премий «Просветитель» – и обнаружил там в полном составе тех людей, которых привык видеть десять лет назад в Москве. Это меня поразило. Эта ситуация отражает масштаб новой эмиграции. Уехало с начала войны из России бог знает сколько людей, и Израиль сейчас наполнен духом бегства, переселенчества. Не говоря уже о самом израильском обществе – которое выступает категорически против российской агрессии. Тут нужно помнить еще, что все, что звучит, что произносится здесь, в Израиле, по-русски, обладает особенным содержанием и энергией.
Есть вещи в человеческой природе, о которых вообще стоило бы помалкивать. Молчать и молиться, чтобы все разрешилось благополучно
– Как коммуницируют между собой беженцы из Украины и эмигранты из России – оказавшись поневоле на одной территории?
– Знаете, ни о каких серьезных конфликтах я не слышал. Мои дети учатся в школе, где много детей уехавших как из России, так и из Украины. И когда война только началась, старшим преподавательским составом было очень четко заявлено: никаких дискуссий, все однозначно. Знаете, дети, особенно подростки, быстро перенимают флюиды ненависти, которые сегодня буквально витают в воздухе. Витают в разговорах, например, взрослых – и дети легко готовы поддаться этому потоку негатива. Это было сразу, в корне пресечено, и благодаря этому мы сейчас наблюдаем абсолютно миролюбивую атмосферу в израильском обществе в целом. Повторю при этом, что общество у нас мозаичное.
– Ваш роман «Матисс» (2007) я бы назвал попыткой реанимировать подпольного человека Достоевского.
Вот, кстати, еще одно объяснение нынешней чудовищной войны: это бунт массового российского подпольного человека, который 20, 30 лет копил в себе злость, ненависть, зависть – не приняв перемен, не найдя себе места в новом мире, – и теперь эта ненависть вышла наружу, приняв форму войны. Таким образом этот подпольный человек напоминает о себе – и словно бы говорит всем нам: вы никуда от меня не денетесь. Бунт подпольного человека.
– Я выскажусь несколько резко, но такое ощущение, что Достоевский, описав известные типы человеческого существования, их же и породил. Узаконил. Они стали в своем роде вечными – и по его лекалам постоянно воспроизводятся, по его программе. Оживают. Предстают перед нами. И хотя это спорно – но скажу: есть вещи в человеческой природе, о которых вообще стоило бы помалкивать. Молчать и молиться, чтобы все разрешилось благополучно. И, заметьте, Достоевский сам это прекрасно осознавал. Вот, например, его герой Алёша Карамазов наименее болтлив – хотя болтливость, вообще-то, свойственна героям Достоевского.
Но Алеша менее других говорит – он больше думает. В отличие от Ивана, скажем, или от Мити. Он знает, что в иных ситуациях нужно помалкивать, чтобы не разбудить зверя лжи. И это молчаливое, молитвенное состояние Алеши – гораздо более плодотворно, чем говорение. Я не хотел бы путать Достоевского с его героями – но в итоге его писательская стратегия оказалась не слишком добра. Он все вываливает на читателя, весь, так сказать, внутренний ад. Вот взять хотя бы для сравнения Толстого: молодой Пьер Безухов, который входит в салон Анны Павловны Шерер, тоже произносит вслух какие-то вещи о Наполеоне, о которых полагалось бы помолчать. Но все равно – о главном, о том, что происходит в его душе, – мы, читатели, лишь догадываемся. И таким образом становимся соразмерны блестящему уму, мыслительному аппарату Пьера, обладающему аристократической мощью. И благодаря этой выверенной недосказанности и происходит великая работа литературы. А у Достоевского – в тех же «Бесах», блестящем по-своему произведении, – эта писательская призма смещена на говорение.
На субъективизацию, стало быть, героя. И весь писательский инструментарий в итоге тратится на говорение персонажей. В каждом герое Достоевского – с учетом всего величия поставленных им вопросов – есть довольно много «капитана Лебядкина» – то есть попусту-говорения. Его монологи иногда можно читать, конечно, падая со стула от смеха; но когда герои Достоевского пытаются говорить о серьёзных вещах, эта внутренняя лебядковщина оказывается слабым производителем смысла. И вырастает в реальную бесовщину. Как говорил один мой знакомый психиатр: «Ну конечно же я – человек Толстого: когда я возвращаюсь с работы, мне хочется опереться на что-то ясное и прочно-человеческое». Иными словами, доктор наш предпочитает жить в четком мире Толстого, чем оставаться в мире своих пациентов. А что касается современных параллелей с реанимированным подпольным человеком Достоевского – этот тип на самом деле является четкой иллюстрацией психопатологии личности. Потому что сперва такой человек копит, копит злобу, обиду – а потом берет ружьё и стреляет.
– Вы говорите о разнице между говорением и молчанием. Я думаю, нам всем, как обществу, пригодится в последующие десятилетия умение скромно и стыдливо молчать. Огромный груз вины и ответственности перед Украиной не предполагает ничего иного. Я, честно говоря, пока не вижу, как об этом вообще можно разговаривать.
– Не стыдливо. Я бы выразился жестче: одним стыдом сыт не будешь в данном случае. Нужно деятельное молчание, которое приводит в итоге к раскаянию и поступкам. К выводам каким-то приводит.
– Сейчас, тем не менее, кремлевский режим не оставляет попыток запретить речь и само мышление – по сути законодательно. Под видом борьбы с иностранными заимствованиями. Вводя все более репрессивные законы. Режим хочет заставить нас спотыкаться на каждом шагу, как только мы открываем рот. Они, видимо, вообще не хотят, чтобы мы говорили и мыслили без позволения.
Мы продолжаем упорно производить отрицательные смыслы
– Да.
Тут вспоминается известный фильм про барона Мюнхгаузена в исполнении Янковского – кому он там предлагал объявить войну? Великобритании?.. Невозможно объявить войну книге, слову, речи. На самом деле филологи знают, что весь русский язык состоит из заимствований. У нас катастрофически заимствованная речь. В своё время Франция боролась с англицизмами – но у них это изящно получилось, не превратилось в навязчивую идею. Допустим, иностранное слово «компьютер» можно заменить – вот этим безразмерным «электронно-вычислительная машина». Но что нам делать со словом «лошадь», которое тюркского происхождения? Кстати, в том, что касается происхождения слов – это настолько тёмный лес, что туда лучше не соваться. Любая архаика – а это и есть чистая архаика, сводить счеты с заимствованиями в языке, – против течения времени. Мы продолжаем упорно производить отрицательные смыслы.
Запрет лишь подстёгивает внимание
– Вы недавно опубликовали в фейсбуке списки писателей, чьи книги теперь запрещены к приему в российские библиотеки – за антивоенную позицию.
Есть там и ваше имя. Но помимо современников там упоминается также и некто «Оруэлл Дж.». Само это имя в данном списке – и даже способ его написания – напоминает списки запрещенных рок-групп, которые составляли в комсомольских горкомах в 1980-е годы; все эти по-русски написанные названия групп – «Зе кисс», «Юрай Хип», «Дип Перпл». Сознание людей, составляющих эти списки, не изменилось – за 40 лет. Они ничего не поняли.
– Они не понимают, что запрещая – ты тем самым распространяешь. Запрет лишь подстёгивает внимание. Я хорошо помню, как наша семья познакомилась с книгой «Архипелаг ГУЛАГ». Моя мама дружила с женой второго секретаря горкома нашего городка. И на том экземпляре «Архипелага», который попал в нашу семью, стоял штамп «для служебного пользования». Собственно, сам механизм запрета всегда работал против системы. Но «Оруэлл Дж.» – это, конечно, высшая оценка безумия.
– А помните, когда впервые прочли Оруэлла?
– Да, конечно, первая книга, которую я прочел, была «Памяти Каталонии» (Homage to Catalonia) – воспоминания Оруэлла о борьбе республиканской Испании против Франко.
А затем уже было все остальное. Оруэлл, надо сказать, великий писатель даже помимо его самых известных произведений. Другое дело, что его «1984» оказался сегодня дважды пророческим. Напророчив нам вначале «Большого брата», а затем и постоянную войну Океании с Остазией. В общем, оказаться на одной полке с Оруэллом – это честь.
Александр Ильичевский | Читать Россия
Год рождения: 1970
Quick Study: Александр Ильичевский известен насыщенной прозой, в которой часто сочетаются философия, классические черты и декорации, столь же разнообразные, как Азербайджан и скрытые туннели Московского метрополитена.
Ильичевский Дело: Первая книга поэта и прозаика Александра Ильичевского, поэтический сборник, вышла в 1996, через несколько лет после того, как он получил степень по физике и начал научную карьеру. В 2007 году Ильичевский получил премию «Русский Букер» за свой роман « Матисс » о московском физике, который бросает комфортную жизнь ради странствий.
В 2010 году он получил вторую премию на конкурсе «Большая книга» за книгу « Персидская книга », основанную на его детских воспоминаниях об Азербайджане, а также вошел в шорт-лист премии «Ясная Поляна». Ильичевского Математик (2011) и Анархисты (2012) завершает «квадрат» из четырех книг, начинавшихся с Матисс и Персидский . Ильичевский последовал за Anarchists с Город заката , сборником очерков об Иерусалиме, темы которого связаны с его романами.
Psssst………: Ильичевский работал системным программистом в Intel в Калифорнии в 1990-х годах. Matisse и Персидский роман будет опубликован на французском и немецком языках в 2013 г.
Местонахождение Ильичевского: Родился в Сумгаите, Азербайджан, живет в Москве, где изучал физику.
Слово об Ильичевском: Рецензент Екатерина Морозова, писавшая в Русской Газете об Анархистах , отметила, что книга напоминает классиков, в том числе Чехова и Тургенева.
Морозова говорит, что «Роман нельзя не признать удачным: он просто очень хорош и… очарователен. Примерно так же очаровательна и классическая литература в наши дни. Дело в том, что Ильичевский не играет литературными приемами и не создает ложной реальности, а лишь в очередной раз приоткрывает ту часть нашей литературной традиции, которая скрывалась под выдающимися (и не очень) текстами двадцатого и двадцать первого веков».
Ильичевский об Ильичевском: Ильичевский говорит, что решил заняться писательской карьерой вместо научных исследований, потому что его литературные «горизонты» казались более достижимыми. По словам Ильичевского, письмо «стало приносить больше смысла, чем наука. Счастье — довольно сложная вещь: знать, что ты хочешь делать, и делать это».
О писательстве: В интервью 2010 года Ильичевский сказал, что вещи и сущности/смыслы интересуют его больше, чем люди, сказав: «Это можно упрекнуть писателю, но, с другой стороны, назовите мне хотя бы одного человека в Кафке.
Йозеф К. в Испытание — это действительно человек?»
Ильичевский Рекомендует: В 2012 году, когда в интервью о Анархистах спросили, каких деятелей культуры он взял бы на корабль анархии, Ильичевский сказал, что возьмет писателей Антона Чехова, которого он считает анархической фигурой, Велимир Хлебников, которого он считает гением в своей автономии, плюс российская рок-группа «Ауктион».
Для русско-израильского автора бестселлеров физика — это повседневная работа
(28 января 2021 г. / Исраэль Хайом)
В последний месяц 2020 года в России объявили лауреатов Национальной литературной премии «Большая книга» за лучших русскоязычных прозаиков. Премия, учрежденная 15 лет назад, была присуждена таким известным писателям, как Людмила Улицкая, Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. В этом году первое место — 3 миллиона рублей (около 40 000 долларов) — досталось израильтянину русского происхождения Александру Ильичевскому из Иерусалима за роман « Рисунок Ньютона ».
Ильичевский может быть неизвестен читателям на иврите, но в России он литературная звезда, и за последнее десятилетие его книги неизменно становятся бестселлерами. Ранее он занял второе место в конкурсе «Большая книга» за роман «9».0013 Персидский.
Ильичевский родился в Советском Азербайджане в 1970 году. Изучал физику в Московском физико-техническом институте, а в 1990-х годах продолжил учебу в Калифорнии и Израиле. Он переехал в Израиль в 2013 году и, когда не занят писательством, работает медицинским физиком в отделениях лучевой терапии Медицинского центра Хадасса Эйн Керем.
«Я должен вести крайне дисциплинированную жизнь, чтобы каждую свободную минуту посвящать письму», — сказал Ильичевский.
«Это совсем непросто, но я уже привык. Я пишу с 20 лет, и с тех пор я более или менее научился разделять свое время и энергию. Один из способов — рано ложиться спать и рано вставать, чтобы написать несколько страниц до начала рабочего дня», — сказал он.
Ильичевский опубликовал более 20 книг в различных жанрах — романов, рассказов и стихов. Он почитается в российском обществе как интеллектуал, и его известность выходит за рамки премии «Большая книга». За роман «9» получил премию «Русский Букер».0013 Матисс , и его работы переведены на несколько языков.
Однако в Израиле он почти полностью неизвестен.
«Я не полностью вовлечен в литературную жизнь Израиля. У меня нет времени на связи с общественностью, я избегаю социальных взаимодействий. Людей, которых я знаю из израильского литературного мира, можно пересчитать по пальцам одной руки», — сказал он, добавив, что его научная карьера делает его очень занятым.
«Больничный мир захватывающий, и я горжусь тем, что имею честь быть его частью, привилегией продвигать науку и помогать лечить и лечить», — сказал он.
Хотя Ильичевский говорит, что не видит интереса со стороны израильских издателей к переводу его книг на иврит, его читатели в России привыкли считать его израильским писателем.
События двух его последних романов происходят в еврейском государстве, и сборник рассказов, который планируется опубликовать в этом году, также основан на его опыте здесь.
«Я не могу сказать, что мои произведения предназначены для неизраильских читателей», — сказал он. «Я живу в Израиле уже восемь лет, и этого достаточно для литературной работы, чтобы опираться на окружающую меня действительность», — сказал он.
Главный вопрос, добавил он, «остается в том, почему русские читатели хотят читать о том, что происходит в Израиле».
Ильичевский не питает иллюзий по поводу возможности писать на иврите.
«В 50 лет я трезво смотрю на свои способности, и более того, в таком полифоническом обществе, как Израиль, перевод не должен быть проблемой. Обидно, что пока израильская культура недостаточно заинтересована в нас, чтобы читать нас», — сказал он.
Полифоническое общество Израиля также фигурирует в «Рисунке Ньютона». Главный герой книги — физик, ищущий ответ на научную проблему (темная материя), а также ищущий своего пропавшего отца.
Поиски дают метафизические принципы, которые ведут главного героя в три путешествия в дальние уголки мира: к таинственному культу в пустыне Невада, в заброшенную советскую лабораторию на заснеженных вершинах гор в Центральной Азии и в любимый Ильичевским Иерусалим.
Действие его следующего романа, который также должен выйти в этом году, также происходит в Иерусалиме.
«Я решил назвать его Исландией, но это относится не к стране гейзеров, а к тихой иерусалимской улице с таким названием, недалеко от медицинского центра Хадасса. Главный герой — человек, у которого нет переизбытка денег, но ему нужен вид, чтобы поднять себе настроение. Я разместил его на Исландской улице, с которой открывается потрясающий вид на Эйн-Карем».
Все творчество Ильичевского наполнено мотивами из еврейской истории и философии. Он говорит, что сознательно обратился к своему еврейству с 27 лет, когда начал читать Библию, посещать синагогу и изучать еврейские тексты.
«С тех пор мое еврейское образование сложилось, и мое сионистское мировоззрение стало намного глубже, особенно в последние годы после того, как я совершил алию », — сказал он.
«Вообще еврейская философия, без сомнения, дает благодатную почву для моего мира отсылок, для моего литературного мировоззрения».
В: Ваша работа глубоко укоренена в израильском опыте, но в то же время недоступна для израильской публики.
А: Оказывается, так и есть. Я думаю, что израильская культура не может позволить себе игнорировать творчество, происходящее на русском и других языках. Существующее невежество [их] отражает нарциссизм израильского общества, которое более или менее безразлично к большей части того, что расходится с его собственным кругозором, особенно если это происходит на языке, отличном от английского.
В: Может ли быть так, что непринадлежность к политическим кликам работает против вас?
A: Текущая повестка израильской политики меня не привлекает, на самом деле, и я далек от какой-либо тенденции к поляризации, которая характеризует как израильскую культуру, так и мир политики.