Что делать с неспособностью определиться — Офтоп на vc.ru
Бывало ли у вас, что вы не могли определиться со своим мнением по отношению к человеку или работе? Метались между люблю и ненавижу, между желанием всегда продолжать иметь дела или уйти. Было очень сложно понять, какой вывод сделать, и время уходило в сосредоточенности на этом, вся остальная жизнь как будто проходила мимо.
1091 просмотров
Я работаю психологом и не раз наблюдала, как тяжело такое состояние переносят тревожные люди.
Недавно встретила в книге Роберта Лихи «Не верь всему, что чувствуешь» прекрасный ответ на такую неопределенность и амбивалентность:
«Вам трудно испытывать смешанные чувства? Вам кажется, что вы должны относиться к кому-либо или к какой-либо ситуации только одним способом? Вам сложно принимать решения, потому что вы видите как плюсы, так и минусы? Амбивалентность (или смешанные чувства) – это часть реальной жизни.
Одна из причин, по которой у вас могут возникнуть проблемы с принятием амбивалентности, заключается в вашей вере в «
Другими словами, вы полагаете, что существует какое-то идеальное состояние, в котором вы точно знаете, какой поступок будет правильным и что именно является правдой. Вы руминируете, ищете утешения, рассматриваете все возможные комбинации, надеясь на прозрение, внезапное озарение, где все сойдется в одну точку.Чистый разум – часть эмоционального перфекционизма. Эмоциональный перфекционизм – это представление о том, что у нас должны быть только определенные переживания: например, ощущение счастья, удовлетворенности, самореализации, а не фрустрации и т. п. Однако реальность такова, что наши мысли часто хаотичны.
Пример: Николь работает в небольшой технологической компании с ненормированным графиком. Ее работа непредсказуема, а руководитель порой ведет себя неадекватно. Но ей нравится то, чем она занимается, она считает, что многому учится на этой работе и здесь есть большой потенциал для личностного роста. «Не знаю. Нам отовсюду советуют следовать своей мечте, и я думала, что эта работа и есть моя мечта, но иногда она скучна, иногда расстраивает, и я просто не знаю, что чувствую, работая здесь».
Николь считает, что ей не следует неоднозначно относиться к своей работе. Она уверена, что работа должна быть ее мечтой. Она постоянно думает, что должна иметь поистине удивительную работу, на которой ей никогда не должно быть скучно… в противном случае либо с ней что-то не так, либо это не та работа. Николь не в состоянии мириться со смешанными чувствами в отношении работы.
Проблема заключается не в амбивалентности. Возможно, она заключается в ваших мыслях о том, что смешанные чувства являются проблемой, после чего уже включаются руминация, поиск утешения, прокрастинация и другие бесполезные стратегии.
Что мы делаем, когда застреваем в размышлениях?
Жалобы: вы жалуетесь другим людям или объекту своих смешанных чувств на то, что вы не в состоянии принять недостатки, негатив и разочарования.
Сбор все большего количества информации: вы думаете, что сможете справиться с амбивалентностью, собрав как можно больше информации, хотя зачастую ищете преимущественно негативную.
Постоянное сосредоточение на негативе и обесценивание позитива: вы склонны уделять внимание отрицательным сторонам, исключая и отбрасывая положительные. Это заставляет вас ощущать еще большее разочарование.
Поиск утешения: вы ищете заверений в том, что все будет хорошо, либо у друзей, либо у объекта вашей амбивалентности.
Руминация: вы зацикливаетесь на своих смешанных чувствах, постоянно прокручивая ситуацию в уме, так что не можете просто жить с амбивалентностью и наслаждаться настоящим моментом.
Беспокойство о возможном неправильном решении: вы предвидите принятие неправильного решения, а затем сожалеете о нем.
Прокрастинация: вы откладываете принятие решений до тех пор, пока наконец не почувствуете себя готовыми, упуская возможность либо двигаться вперед, либо избавиться от чего-либо.
Убеждения об амбивалентности
Как вы относитесь к своей амбивалентности? Есть ли у вас правила о том, как вам следует себя чувствовать? Отметьте любые из относящихся к вам утверждений.
- «Мне никогда не следует иметь двойственных чувств».
- «Поскольку я амбивалентен, мне приходится постоянно думать о проблеме, чтобы избавиться от смешанных чувств».
- «Другие люди могут помочь мне избавиться от амбивалентности».
- «Мне нужно изменить все, что вызывает у меня неоднозначное отношение».
- «Если я амбивалентен, я не могу принимать решения».
- «Только невротичные, тревожные и депрессивные люди испытывают амбивалентность».
- «Почти всем остальным совершенно понятно то, что они чувствуют».
Что делать?
А если попробовать изменить свой взгляд на амбивалентность? Может быть, стоит попытаться иметь больше следующих мыслей и чувств?
«Амбивалентность нормальна, потому что во всех сферах жизни бывают взлеты и падения».
«Я могу принять амбивалентность, вместо того чтобы зацикливаться на ней».
«Везде нужны компромиссы».
«У всех есть смешанные чувства, если быть честным с собой».
«Я могу принимать решения со смешанными чувствами, потому что сам процесс принятия решений всегда подразумевает такие чувства при сравнении одной альтернативы с другой».
Амбивалентность — совершенно «законное» эмоциональное переживание. Вы можете испытывать смешанные чувства по отношению к кому-либо или чему-либо, и эти чувства будут абсолютно реальным и нормальным способом переживания. Это не проблема, а всего лишь реалистичное представление о происходящем.
Что, если принять как данность противоречивость, растерянность и некоторые другие нелогичные, несправедливые, неясные и неопределенные составляющие бытия? Какова будет ваша выгода в этом случае?
Выгода окажется в том, что вам не понадобится ясность, точно так же, как и не нужно будет ничего знать наверняка: можно смириться с неполнотой любых сведений и позволить себе роскошь амбивалентности. Вы сможете быть более честными с самими собой, поскольку на самом деле иногда испытываете смешанные чувства.
Вы можете честно и откровенно признаться себе: похоже, у меня смешанные чувства по этому поводу. И это будет честный ответ. Тот самый искомый ответ. У вас смешанные чувства. Дело закрыто.
Материал подготовлен с использованием книги Роберта Лихи «Не верь всему, что чувствуешь».
📖 4, II. ТАБУ И АМБИВАЛЕНТНОСТЬ ЧУВСТВ. Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии. Фрейд С. Ш. Страница 8. Читать онлайн
…
Выяснив таким образом почву, на которой выросло чрезвычайно поучительное табу покойников, мы воспользуемся случаем, чтобы сделать несколько замечаний, не лишенных значения для понимания табу вообще.
Проекция бессознательной враждебности при табу покойников представляет собой только один пример из целого ряда процессов, которым приходится приписать громаднейшее влияние на весь склад душевной жизни примитивного человека.
В рассматриваемом случае проекция служит разрешению конфликта чувств; такое же применение она находит при многих психических ситуациях, ведущих к неврозу. Но проекция не создана для отражения душевных переживаний, она имеет место и там, где нет конфликтов. Проекция внутренних восприятий вовне является примитивным механизмом, которому, например, подчинены восприятия наших чувств, который, следовательно, при нормальных условиях принимает самое большое участие в образовании нашего внешнего мира. При еще не вполне выясненных условиях и внутреннее восприятие аффективных и мыслительных процессов проецируется, подобно восприятиям чувств, вовне, употребляется на образование внешнего мира, хотя должно было бы оставаться в пределах внутреннего мира. Генетически это может быть связано с тем, что функция внимания первоначально обращена не на внутренний мир, а на раздражения, исходящие из внешнего мира, и из эндопсихических процессов воспринимаются только такие, которые сообщают о развитии наслаждения и неудовольствия (Lust-Unlust).
Только с развитием абстрактного языка мысли, благодаря соединению чувственных остатков словесных представлений с внутренними процессами, эти последние сами становились постепенно доступными внутреннему восприятию. До того примитивные люди посредством проекции внутренних восприятий вовне создали картину внешнего мира, которую мы теперь с окрепшим восприятием сознания должны обратно перевести на язык психологии
Проекция собственных душевных движений на демонов составляет только часть системы, ставшей «миросозерцанием» примитивных народов; в следующей статье этого цикла мы познакомимся с ним, как с анимистическим. Нам тогда придется установить психологические признаки подобной системы и найти точки опоры в анализе тех систем, которые представляют нам опять-таки неврозы. Пока мы скажем только то, что так называемая «вторичная переработка» содержания сновидений представляет собой образец для всех этих систем. Не следует также забывать, что, начиная со стадии образования системы, каждый акт, являющийся объектом суждения сознания, имеет двоякое происхождение систематическое и реальное, но бессознательное[14].
Wundt замечает, что «между влияниями, приписываемыми повсюду мифом демонам, сначала преобладают вредные, так что вера народов в злых демонов, очевидно, древнее, чем в добрых». Вполне возможно, что понятие о демоне вообще возникло из имеющих такое большое значение отношений к мертвецам. Присущая этим отношениям амбивалентность проявилась в дальнейшем течении человеческого развития в том, что послужила началом для двух совершенно противоположных образований из одного и того же корня: с одной стороны боязни демонов и привидений, а с другой стороны почитания предков[15]. Ничто не доказывает лучше, что под демонами всегда подразумеваются духи недавно умерших, как влияние траура на возникновение веры в демонов. Траур должен разрешить вполне определенную психическую задачу, он должен убить у оставшихся в живых воспоминание о покойниках и связанные с ними ожидания. Когда эта работа совершена, боль успокаивается, а вместе с нею и раскаяние и упрек, а потому также и страх перед демонами.
Но те же духи, которые сначала внушали страх, как демоны, приближаются к более дружелюбному назначению становятся объектом обожания в качестве предков, к которым обращаются с просьбой о помощи.
Если рассмотреть, как менялось с течением времени отношение у оставшихся в живых к покойникам, то станет совершенно ясно, что амбивалентность этого отношения чрезвычайно ослабела. Теперь легко удается подавить бессознательную, все еще обнаруживаемую враждебность к покойникам, не нуждаясь для этого в особом душевном напряжении. Там, где прежде боролись друг с другом удовлетворенная ненависть и причиняющая страдание нежность, теперь возникает, как рубец, пиетет и требует: de mortuis nil nisi bene. Только невротики омрачают печаль по поводу смерти дорогого лица припадками навязчивых упреков, вскрывающих в психоанализе их тайну старой амбивалентной констеляции чувств. Каким путем происходит это изменение, насколько причины его разделяются между конституциональными изменениями и реальным улучшением семейных отношений, об этом здесь распространяться не для чего.
Но этот пример мог бы вызвать предположение, что в душевных движениях примитивных народов приходится вообще допустить большую степень амбивалентности, чем ту, какую мы можем найти у современного культурного человека. По мере уменьшения этой амбивалентности постепенно исчезает также табу, являющееся компромиссным симптомом амбивалентного конфликта. Относительно невротиков, которые вынуждены воспроизводить эту борьбу и вытекающее из него табу, мы сказали бы, что они родились с архаической конституцией в виде атавистического остатка, компенсация которого в пользу требования культуры вынуждает их делать такие невероятные душевные усилия.
Тут нам припоминаются сообщенные Wundt’ом сбивчивые в своей неясности данные о двояком значении слова табу: святой и нечистый (см. выше). Первоначально слово табу еще не имело значения святого и нечистого, а обозначало только демоническое, до чего нельзя дотрагиваться, и таким образом подчеркивала важный, общий обоим противоположным понятиям, признак; однако эта сохранившаяся общность показывает, что между этими двумя областями освященного и нечистого первоначально имелось сходство, уступившее лишь позже место дифференциации.
В противоположность этому из наших рассуждений без труда вытекает, что слову табу с самого начала присуще упомянутое двойственное значение, что оно служит для обозначения определенной амбивалентности и всего того, что выросло на почве этой амбивалентности. Табу само по себе амбивалентное слово, и затем уже, думаем мы, из установленного смысла слова можно было бы понять то, что явилось в результате предварительного исследования, а именно, что запрет табу есть результат амбивалентности чувств. Изучение древнейших языков показало нам, что когда-то было много таких слов, обозначавших противоположности в известном если и не совсем одном и том же смысле, т. е. они были амбивалентны, как слово табу[16]. Незначительные звуковые изменения, внутренне противоречивого по смыслу первоначального слова, послужили позже к тому, чтобы придать обоим объединенным в нем противоположностям различное словесное выражение.
Слово табу постигла другая судьба; по мере уменьшения важности обозначаемой им амбивалентности исчезло из сокровищницы языка оно само или аналогичные ему слова.
В дальнейшем изложении, надеюсь, мне удастся доказать вероятность того, что за судьбой этого понятия скрывается чувствительная историческая перемена, что сначала это слово было связано с вполне определенными человеческими отношениями, которым были свойственны большая амбивалентность чувств, и что с этих отношений оно распространилось на другие аналогичные отношения.
Если мы не ошибаемся, то понимание табу проливает свет на природу и возникновение совести. Не расширяя понятия, можно говорить о совести табу и о сознании вины табу после нарушения его. Совесть табу представляет собой, вероятно, самую древнюю форму, в которой мы встречаемся с феноменом табу.
Ибо что такое «совесть»? Как показывает само название, совесть составляет то, что лучше всего известно[17], в некоторых языках обозначение совести едва отличается от обозначения сознания.
Совесть представляет собой внутреннее восприятие недопустимости известных имеющихся у нас желаний; но ударение ставится на том, что эта недопустимость не нуждается ни в каких доказательствах, что она сама по себе несомненна.
Еще яснее это становится при сознании вины, восприятии внутреннего осуждения таких актов, в которых мы осуществили известные желания. Обоснование кажется тут лишним; всякий, имеющий совесть, должен почувствовать справедливость осуждения, упрек за совершенный поступок. Такие же точно признаки характеризуют отношение дикарей к табу; табу есть веление совести, нарушение его влечет за собой ужасное чувство вины в такой же мере непонятное, как и неизвестное по своему происхождению[18].
Итак, и совесть также, вероятно, возникает на почве амбивалентности чувств из вполне определенных человеческих отношений, с которыми связана эта амбивалентность, и при условиях, имеющих значение для табу и для невроза навязчивости, а именно один член внутренне противоречивой пары бессознателен и поддерживается в вытесненном состоянии благодаря насильственному господству другого. С таким выводом согласуется многое из того, что мы узнали из анализа неврозов. Во-первых, что в характере невротиков, страдающих навязчивостью, нередко проявляется черта преувеличенной совестливости, как симптом реакции против притаившегося в бессознательном искушении, и что при усилении заболевания от нее развивается высшая степень чувства вины.
Действительно, можно утверждать, что, если мы не сумеем открыть при неврозе навязчивости чувства вины, то у нас вообще нет надежды когда-либо ее узнать. Разрешение этой задачи удается у отдельного невротического индивида; в отношении же народов мы позволяем себе заключить, что эта задача допускает такое же решение.
Во-вторых, мы должны обратить внимание на то, что чувству вины присуще многое из природы страха; без всяких опасений его можно описать, как «совестливый страх», а страх указывает на бессознательные источники; из психологии неврозов нам известно, что если желания подвергаются вытеснению их либидо превращается в страх. По этому поводу напомним, что и при чувстве вины кое-что остается неизвестным и бессознательным, а именно мотивы осуждения. Этому неизвестному соответствует признак страха в чувстве вины.
Если табу выражается преимущественно в запрещениях. то простое соображение подсказывает нам мысль, что само собой понятно и нет никакой надобности в обширных доказательствах из аналогии с неврозами, что в основе его лежит положительное, чего-то желающее душевное движение.
Ибо не приходится запрещать того, чего никто не хочет делать, и во всяком случае то, что категорически запрещается, должно быть предметом вожделения. Если это вполне понятное положение применить к нашим примитивным народам, то мы должны будем сделать вывод, что величайшее искушение для них составляет желание убивать своих королей и священников, совершать кровосмесительства, терзать умерших и т. п. Это едва ли вероятно; но самое решительное возражение мы вызовем, применив то же положение к случаям, в которых мы, по нашему собственному мнению, яснее всего слышим голос совести. С непоколебимой уверенностью можем мы в таких случаях утверждать, что не испытываем ни малейшего искушения нарушить какое-либо из этих запрещений, например, заповедь: «не убий», и что нарушение ее вызывает в нас только чувство омерзения.
Если придать этому свидетельству нашей совести значение, на которое оно имеет право, то, с одной стороны, запрещение становится излишним как табу, так и запрещение нашей морали, а, с другой стороны, факт существования совести остается необъясненным, а зависимость между табу и неврозами отпадает.
Таким образом восстанавливается состояние нашего понимания, существующее и в настоящее время, до применения психоаналитической точки зрения для освещения этой проблемы.
Если же мы принимаем во внимание установленные психоанализом на сновидениях здоровых факты, что искушение убить другого и у нас сильнее и встречается чаще, чем мы подозревали, и что оно оказывает психическое влияние и тогда, когда не отражается в нашем сознании; если мы далее откроем в навязчивых предписаниях определенных невротиков меры предосторожности и наказания самого себя против усиленного импульса убивать, то выдвинутое раньше положение: там, где имеется запрещение, за ним должно скрываться желание, – приобретет в наших глазах особенную ценность. Мы должны будем допустить, что это желание убивать фактически существует в бессознательном, и что табу, как и запрещения морали психологически, безусловно, не излишни, а объясняются и оправдываются амбивалентной направленностью импульса убивать.
Один признак этого амбивалентного отношения, особенно подчеркиваемый как фундаментальный, а именно, что положительное, желающее душевное движение бессознательно открывает надежду на существование новых связей и возможности объяснения.
Психические процессы в бессознательном не совсем тождественны с процессами, известными нам в нашей сознательной душевной жизни, а пользуются некоторой замечательной свободой, которой лишены последние. Бессознательный импульс не должен возникать непременно там, где мы находим его проявление; он может исходить из совсем другого места, относиться первоначально к другим лицам и объектам и благодаря механизму сдвига появиться там, где мы обращаем на него внимание. Далее, благодаря тому, что бессознательные процессы с очень раннего времени, когда они законны, не разрушаются и не поддаются исправлению, они могут перенестись в более поздние времена и отношения, при которых их проявления должны казаться странными. Все это только намеки, но детальное развитие их показало бы их значение для понимания культурного развития.
В заключение этой работы сделаем замечание, являющееся подготовкой для дальнейших исследований. Если мы и придерживаемся взгляда, что по существу запрещения табу и запрещения морали одинаковы, то все же не станем спорить, что между ними имеется психологическое различие.
Только изменение в отношениях, лежащих в основе обеих амбивалентностей, может быть причиной того, что запрещение не существует более в форме табу.
До сих пор при аналитическом исследовании феноменов табу мы руководились доказанным сходством их с неврозом навязчивости; но табу ведь не невроз, а социальное явление; поэтому на нас лежит обязанность указать на принципиальное отличие невроза от такого продукта культуры, как табу.
Я хочу опять избрать исходной точкой здесь только один факт. Примитивные народы боятся наказания за нарушение табу, по большей части тяжелого заболевания или смерти. Такое наказание угрожает тому, кто провинился в таком нарушении. При неврозе навязчивости дело обстоит иначе. Если больной принужден совершить нечто запрещенное ему, то он боится наказания не за самого себя, а за другое лицо, большей частью остающееся неопределенным, но посредством анализа в этом лице легко узнать самого близкого больному и самого любимого человека. Невротик ведет себя при этом альтруистически, а примитивный человек эгоистически.
Только тогда, когда нарушение табу само по себе осталось безнаказанным для преступника, – только тогда просыпается у дикарей коллективное чувство, что это преступление грозит всем, и они спешат сами осуществить невоспоследовавшее наказание. Нам нетрудно объяснить себе механизм этой солидарности. Здесь играет роль страх перед заразительным примером, перед искушением подражания, т. е. перед способностью табу к заразе. Если кому-нибудь удалось удовлетворить вытесненное желание, то у всех других членов общества должно зашевелиться такое же желание; чтобы одолеть это искушение, тот, кому завидуют, должен быть лишен плодов своей дерзости, и наказание дает нередко возможность тем, кто его выполняет, сделать с своей стороны тот же греховный поступок под видом исправления вины. В этом состоит одно из основных положений человеческого уложения о наказаниях, и оно исходит из предположения безусловно верного, что сходные запрещенные душевные движения имеются как у преступника, так и у мстящего общества.
Психоанализ тут подтверждает то, что обыкновенно говорят благочестивые люди, что все мы большие грешники. Как же объяснить неожиданное благородство невроза, ничего не боящегося за себя, а только за любимое лицо? Аналитическое исследование показывает, что это благородство не первично. Первоначально, т. е. в начале заболевания, угроза наказанием относилась к самому себе; в каждом случае опасались за собственную жизнь; лишь позже страх смерти перенесся на другое любимое лицо. Процесс в некотором отношении сложный, но мы его вполне понимаем. В основе запрещения всегда лежит злобное душевное движение желание смерти по отношению к любимому лицу. Это желание вытесняется благодаря запрещению, запрещение связывается с определенным действием, которое заменяет посредством сдвига враждебное действие против любимого лица, а за совершение этого действия грозит наказание смертью. Но процесс идет дальше и первоначальное желание смерти любимого человека заменяется страхом его смерти. Если невроз оказывается, таким образом, нежно альтруистическим, то он этим только компенсирует лежащую в основе его противоположную направленность жестокого эгоизма.
Если мы назовем душевные движения, которые определяются тем, что принимают во внимание другое лицо, но не избирают его сексуальным объектом, социальными, то в этом ослаблении социальных факторов мы можем видеть основную черту невроза, скрытую за сверхкомпенсацией.
Не останавливаясь на развитии этих социальных душевных движений и их отношений к другим основным влияниям человека, постараемся на другом примере выяснить второй главный признак невроза. По формам своего проявления табу имеет самое большое сходство со страхом прикосновения невротиков, с delire de toucher. Но при этом неврозе дело всегда идет о запрещении сексуального прикосновения, а психоанализ, вообще, показал, что влечения, которые при неврозе отклоняются от первичной своей цели и переносятся на другие, имеют сексуальное происхождение. При табу запретное прикосновение имеет, очевидно, не только сексуальное значение, а скорее более общее значение нападения, овладения, подчеркивания значительности собственной личности.
Если запрещено прикасаться к вождю или к чему бы то ни было, что было с ним в соприкосновении, то этим сдерживается тот же самый импульс, который проявляется, в другой раз, в недоверчивом надзоре за вождем, даже в телесном избиении его перед коронованием (см. выше). Таким образом преобладание участия сексуальных влечений над социальными составляет характерный момент невроза. Но сами социальные влечения развились в особые комплексы благодаря слиянию эгоистических и эротических компонентов.
На этом одном примере сравнения табу с неврозом навязчивости уже можно видеть, каково отношение отдельных форм невроза к формам культурного развития и почему изучение психологии неврозов важно для понимания культурного развития.
Психология bookap
Неврозы, с одной стороны, показывают резкое и глубокое сходство с большими социальными произведениями искусства, религии и философии, а с другой стороны, они производят впечатление искажения последних. С некоторой смелостью можно утверждать, что истерия представляет собой карикатуру на произведение искусства, невроз навязчивости карикатуру на религию, параноический бред карикатурное искажение философской системы.
Это отклонение в конечном результате объясняется тем, что неврозы представляют асоциальные образования; они питаются средствами индивида и совершают то, что в обществе развилось благодаря коллективной работе. При анализе влечений неврозов оказывается, что при них решающее влияние имеют влечения сексуального происхождения, между тем как соответствующие образования культуры зиждутся на социальных влечениях, т. е. таких, которые произошли от слияния эгоистических и эротических компонентов. Сексуальная потребность не в состоянии таким же образом объединять людей, как требования, вытекающие из самосохранения; сексуальное удовлетворение есть прежде всего частное дело индивида.
Генетически асоциальная природа невроза вытекает из его первоначального устремления из неудовлетворенной реальности в более приятный мир фантазии. В этом реальном мире, которого невротик избегает, господствует общество людей и созданные ими институты; уход от реальности является одновременно и выходом из человеческого сообщества.
Амбивалентность. Худший психологический яд. | by Chrysa Chrysou
Опубликовано в·
Чтение: 7 мин.·
20 апреля 2022 г. Изображение создано автором.Великий философ-стоик Эпиктет сказал в своем «Руководстве по жизни»:
«Избегайте брататься с людьми, которые не разделяют ваши ценности. Длительное общение с людьми с ложными идеями может только запятнать ваше мышление…»
Сколько в нашей жизни людей, которые затмевают наше мышление и ведут себя токсично, и почему в некоторых случаях мы позволяем им поддерживать с нами близкие отношения? Почему так сложно разорвать с ними связь и установить границы… В большинстве случаев ответ — Амбивалентность!
Я не буду говорить об амбивалентности как о части психологического расстройства, а как об эмоциональном состоянии смешанных чувств к кому-либо. В сегодняшней статье я поделюсь с вами своим мини-исследованием об амбивалентных отношениях, о том, как они влияют на наше физическое и психическое здоровье и что мы можем сделать, чтобы справиться с ними, чтобы восстановить отношения с собой и другими.
Кроме того, огромная часть этого обновления состоит в том, чтобы переопределить себя, установить более прочные основы и понять причины и результаты этого эмоционального состояния.
Ученые говорят, что люди, у которых более амбивалентные отношения, чаще болеют, менее счастливы и не так сильно любят свою работу или свою жизнь… мы также знаем, что амбивалентность способствует возникновению физических симптомов, связанных со стрессом. Калеб Зиферт, доктор философии (адъюнкт-профессор психологии Мичиганского университета в Дирборне) разработал со своими студентами 3 исследования, направленных на изучение того, как отношения могут влиять на стресс и способность привязанности к зависимости от здоровья. Первое исследование было проведено на 483 студентах и показало, что амбивалентность привязанности является наиболее значимым уникальным предиктором физических симптомов, связанных со стрессом. Это показывает, что простое беспокойство таким образом значительно увеличивает ваш уровень стресса.
Во втором исследовании они сделали то же самое, но на этот раз они использовали выборку сообщества из 69 человек.6 взрослых и изучали не только здоровую зависимость, но и интимное поведение, как часто люди обращаются за поддержкой к своему основному партнеру. В этом исследовании они обнаружили аналогичную картину результатов первого исследования, но на этот раз все было выше. Чем более ненадежной была их привязанность, тем больше физических симптомов и боли они испытывали. И они также обнаружили, что тревога и амбивалентность — это уникальные пути. Амбивалентность ведет непосредственно к стрессу, а также вызывает боязнь близости.
Третье исследование было проведено на новой выборке из 713 взрослых, и на этот раз они рассматривали межличностные отношения в более широком смысле как уникальные пути к симптомам и боли, связанным со стрессом. Это исследование снова показало, что амбивалентность вызывает стресс и что людям с амбивалентными отношениями трудно установить границы, что увеличивает их стресс и физическую боль.
Они также с большей вероятностью изолируют себя от других людей и ограничивают доступ к социальной поддержке, что усугубляет боль.
Таким образом, мы узнали, что амбивалентность и взаимодействие с людьми таким проблематичным образом вызывает физическую боль и значительно повышает уровень стресса. Мы также знаем, что у людей, которые более подвержены стрессу, естественные клетки-киллеры не работают, у них меньше эритроцитов и повышен уровень кортизола, что снижает иммунные функции.
Итак, амбивалентность работает в нашей системе как спусковой крючок для высвобождения яда, вызывающего у нас проблемы со здоровьем и боль. И, несмотря на все это и по абсурдной причине, большинство из нас все еще следуют этой сумасшедшей петле, которая отстой. Так почему же это происходит и где решение?
Что ж, Рик Рейнольдс (LCSW) снял очень интересное видео об амбивалентности и сказал гениальную вещь:
«с одной стороны разума происходит действие и что-то меняется, а с другой, есть привычка поддерживать старое поведение, статус-кво, и когда вы находитесь в этом месте, наступает паралич».
Итак, что вызывает этот паралич… Если мы проанализируем это и посмотрим глубже, причина, по которой мы застыли и не можем действовать в соответствии с решением, касающимся наших отношений или чего-либо двойственного в нашей жизни, — это страх перед принятием этого решения. Этот страх парализует нас по трем конкретным причинам.
Во-первых, наш мозг запрограммирован поддерживать старый статус-кво, привычку. Большую часть времени, когда мы сохраняем амбивалентные отношения в нашей жизни, это происходит потому, что мы привыкли иметь такие отношения с самого раннего возраста с нашими родителями или родственниками. А иногда это происходит потому, что отношения с другим человеком когда-то начинались как нечто прекрасное и с годами превратились во что-то амбивалентное и ядовитое. Но этот человек занял место рутины в нашем мозгу, и тогда отношения стали привычкой. А человеческий мозг любит привычки и воспринимает изменения как риск, а чтобы защитить нас от риска, вырабатывает кортизол, гормон стресса.
Во-вторых , мысль о принятии этого решения немедленно активирует страх сожаления. И это вопрос ответственности, зрелости и самосознания. Если вы достаточно зрелы, чтобы узнать себя, узнать и признать, чего вы действительно хотите, тогда вы сможете доверять себе в том, что хорошо для вас, и принять это решение без каких-либо сомнений. Говорить «что, если» и отвергать ответственность за свои решения и действия только способствует беспокойству и страданиям. В некотором смысле такое состояние ума заставляет нас заключать в тюрьму нашу потребность создавать отношения, которые выражают то, кто мы есть.
Фото Alex Shute на Unsplash В-третьих , страх вины. Говоря об этом решении держаться на расстоянии или прекратить контакт с человеком, с которым вы испытываете амбивалентность, вы чувствуете себя плохим парнем, а он/она — жертвой. Иногда вы чувствуете необходимость извиниться за это или даже то, что вы не правы, поступая таким образом. В других случаях вы чувствуете, что, сохраняя дистанцию, вы предаете все хорошие моменты и чувства, которые у вас были друг с другом.
Но вы забываете, что все эти противоречивые чувства по отношению к этому человеку и его/ее поведению бросают тень на ваше мышление, и если нет шанса измениться, оно того не стоит. И, конечно, очень хорошо быть хорошим парнем, но мы должны помнить, что огромная часть семени вины заложена высокими ожиданиями общества. Каждый — плохой парень в чьей-то истории, и если плохая вещь, которую вы сделали, — это создание границ от людей, которые вредят вашему психическому и физическому здоровью, то это нормально.
Жалоба на ситуацию или отношения не решит проблему. Со временем ситуация станет только хуже, поэтому принимайте меры и решайте проблему немедленно и перестаньте бояться реакции другого человека или чувства вины. Чувство эмоциональной амбивалентности с кем-то создает для вас только ограничения. Это может заставить вас чувствовать себя сбитым с толку и испытывать недостаток самосознания, уверенности и ясности.
Итак, в следующий раз, когда вы почувствуете этот страх перед решением оставить такого друга в своей жизни, я хочу, чтобы вы задали себе эти вопросы.
Мой друг рад моему счастью? Поддерживает ли мой друг меня в моих успехах и неудачах? И являются ли эти отношения продуктивными и правдивыми для обеих сторон?
В конце концов, эмоциональная амбивалентность — это страх принять правду и что-то с этим сделать. Когда вы начнете принимать эту истину, вы поймете, что некоторые из ваших друзей — враги, и они не заслуживают вашего времени и энергии на том уровне, на котором вы не должны медлить и бояться решений. Они убийцы мечты, которые сомневаются в вашем успехе, они сомневаются в успехе и думают обо всех негативах. Они будут рядом с вашим несчастьем только для того, чтобы чувствовать себя лучше, но никогда не будут рядом, чтобы поддержать вас. Иногда они заставляют вас чувствовать себя особенными, а иногда становятся осуждающими, может быть, даже злонамеренными, и используют вас для всего, чего хотят и в чем нуждаются.
Photo by Sixteen Miles Out на Unsplash Отличный инструмент, который вы можете использовать, чтобы лучше понять свои эмоции, свои желания и организовать свои мысли, — начать вести дневник.
Начните писать о том, что вы чувствуете, в каждой детали, о своих мыслях о ваших отношениях и о том, что вас радует или расстраивает. Раз в две недели читайте свои предыдущие работы и записывайте, что вы думаете о вещах, написанных вами в качестве внешнего наблюдателя. Вы будете поражены тем, что начнете понимать о себе и своих отношениях. Время от времени вам придется признать и принять правду, и когда вы это сделаете, вам будет легче действовать в соответствии с ней и справляться с миром с лучшей точки зрения.
Стоицизм учит нас видеть людей такими, какие они есть, а не такими, какими мы хотим их видеть, потому что наши ожидания глубоко влияют на наши эмоции. А когда вы познаете себя и свои эмоции, вы сможете управлять своими ожиданиями, своими страхами и не только принять жестокую правду, как она есть, но и сделать ее своим союзником.
Нормально ли чувствовать амбивалентность?
Амбивалентность: сосуществование внутри индивидуума положительных и негативных чувств по отношению к одному и тому же человеку, объекту или действию, одновременно уводящее индивидуума в противоречивые направления.
Один из самых освобождающих моментов в моей жизни был, когда мне сказали, что быть амбивалентным — это нормально. До этого момента я полностью верил, что мне нужно знать, как я к чему-то отношусь — так или иначе, счастливо или грустно, с надеждой или безнадежно, с волнением предвкушая или нет. Мысль о том, что иметь несколько чувств по поводу одной и той же ситуации не только допустимо, но и естественно, освободила меня от внутренней борьбы за узкое определение себя и навешивание четких ярлыков на свои эмоции.
Приняв этот внутренний сдвиг в течение многих лет, я поражаюсь своей наивности тогда. Мы такие сложные существа — конечно, мы бы относились к любому событию по-разному! Но не только наивность мешала мне допустить появление широкого спектра эмоций: в нашей западной культуре мы привыкли ассоциировать определенные события, людей и объекты с определенными эмоциями по умолчанию. Меньше говорится о чувстве иначе.
Классический пример отрицания амбивалентности — рождение ребенка: эмоции по умолчанию, связанные с новорожденным, — это «радость» и «восторг».
Другим примером является смерть родителя: да, может быть горе из-за потери любимого члена семьи (или, в некоторых случаях, потеря мечты о когда-либо питающих отношениях с этим родителем), но также может быть быть чувством облегчения по поводу того, что страдание закончилось, или даже восторгом от того, что освободился от тирана.
Во время терапии многие клиенты испытывают стресс, потому что они не чувствуют себя так, как «должны» чувствовать. Можете ли вы прямо сейчас вспомнить ситуацию в своей жизни, когда ваши чувства смешаны? Насколько вы терпимы к сосуществованию противоречивых эмоций? Чувствуете ли вы необходимость привести в порядок эмоциональный беспорядок?
Я пишу, чтобы привлечь внимание к тому, как мы можем способствовать ограничению наших эмоциональных переживаний.