Курулёнок А.А., Дмитриева Д.Ю. Межслоговая ассимиляция в истории русского вокализма
УДК 811.161.1
МЕЖСЛОГОВАЯ АССИМИЛЯЦИЯ
В ИСТОРИИ РУССКОГО ВОКАЛИЗМА
Курулёнок А.А., Дмитриева Д.Ю.
В статье рассматривается возможность объяснения фонетических изменений гласных в истории русского языка с точки зрения действия межслоговой ассимиляции. В связи с этим обсуждается вопрос о времени протекания этого процесса.
Ключевые слова: межслоговой сингармонизм, умлаут, силлабема, падение редуцированных.
INTERSYLLABIC ASSIMILATION
IN THE HISTORY OF RUSSIAN VOCALISM
Kurulyenok A.A., Dmitieva D.Y.
In this article an eventual explanation of phonetic vowels changes is regarded within the context of the history of the Russian language under the aspect of intersyllabic assimilation effect. In connection with this fact the questions of the time flowing is discussed.
Keywords: intersyllabic vowel harmony, umlaut, syllabeme, reduced vowels fall.
В потоке речи мы произносим звуки и связываем их друг с другом. Один звук может уподобиться другому. В результате этого в определенных положениях происходят некоторые изменения звучания тех или иных звуков. Один из наиболее распространённых типов изменения звука в потоке речи – ассимиляция.
Сущность ассимиляции, или уподобления, состоит в том, что различительный признак одной фонемы переносится на соседнюю фонему, что приводит к ее превращению в другую фонему. Ассимиляция – влияние одного звука на другой (реже друг на друга), в результате которого звуки в произношении или становятся одинаковыми (полная ассимиляция), или приобретают общие черты (частичная ассимиляция).
В терминологическом отношении говорят о контактной и дистактной (дистантной) ассимиляциях, предполагающих соответственно ассимилятивное влияние соседних звуков и звуков на расстоянии.
Ассимиляции основаны на почве приспособления рекурсии предшествующего звука и экскурсии последующего. Поэтому по отношению к направлению ассимиляция может быть прогрессивной, когда преобладает первый звук, и регрессивной, когда преобладает второй звук.
Ассимиляция может затрагивать тот или иной признак звука. Для согласных – это признаки способа и места образования, твердости и мягкости, голоса (ассимилятивное оглушение и озвончение). Для гласных – это признаки ряда, подъема, лабиализации. Приведем пример ассимиляции гласных по ряду, известной в истории языка: робенок [роб’éнок] > ребенок [р’эб’éнок], позднее ребёнок [р’иб’óнǝк] [11, с. 205] – в этом случае, когда уподобление наблюдается в звуках, находящихся в разных слогах, ассимиляция называется межслоговой.
В современном русском литературном языке в большей степени обращает на себя внимание ассимиляция согласных, подробно описанная в работах по фонетике русского языка. Иногда говорится об ассимиляции гласных под ударением в результате воздействия соседних мягких согласных, что, впрочем, чаще характеризуется как аккомодация. Некоторые учёные говорят об ассимилятивных процессах в области гласных, например, у-ассимиляции (пупулярных, фукультет) [3, с. 138]. Добавим, что в русских говорах можно встретить ассимиляцию, при которой уподобляется предударный гласный звук ударному гласному следующего слога по признаку подъёма: [д’ас’á]тка (десятка), ст[р’ал’á]ть (стрелять) и др. [7, с. 40, 46-48]. Ассимиляцией гласных обусловлено формирование различных типов предударного вокализма [2, с. 67-68, 81-83, 86].
Тем не менее, сегодня ассимиляция гласных, т. е. взаимодействие именно гласных, а не влияние согласных на гласные звуки, – в русском литературном языке явление редкое, случаев ассимиляции гласных «обычно не бывает, так как, за сравнительно немногими исключениями, внутри морфем нет их стечения» [9, с. 185].
Приведённый выше пример ассимиляции гласных, а также данные русских говоров позволяют надёжно говорить о том, что ассимиляция гласных звуков соседних слогов известна русскому языку, по крайней мере, в его прошлом. При историческом становлении слова ассимиляция может действовать на расстоянии, распространяясь на несоседние звуки. Предположение об ассимилятивном воздействии гласного последующего слога на гласный же предыдущего находит типологическую поддержку в германском и тюркском умлауте. Умлаут представляет собой воздействие гласного одного слога на гласный другого, обычно предшествующего слога. В данном случае можно предположить действие межслоговой (дистактной) регрессивной ассимиляции в истории русского языка.
В решении проблем межслоговой ассимиляции в истории русского языка нами использовались ретроспективный метод, при котором реконструируются письменно не зафиксированные особенности развития древнерусских гласных в прошлом; проспективный метод, при котором определяются результаты развития фонетической системы в современном русском языке. С помощью метода структурного анализа и приёма исторической интерпретации языкового материала были представлены направления исторического развития древнерусских гласных в русском языке и его говорах. Использовался и сопоставительно-типологический метод, который помогает установить сходства и различия процессов исторических преобразований гласных в отдельных русских говорах, которые по-разному представляют результаты истории русского языка.
Источниками для нашего рассмотрения послужили работы по исторической грамматике русского языка и русской диалектной фонетике, а также работы по современной и исторической фонетике и фонологии. Суждения опираются на фундаментальные исследования по истории звуков русского языка и по русской диалектологии А.И. Соболевского, А.А. Шахматова, Р.И. Аванесова, Л.Л. Касаткина и др. Данные, полученные отечественными исследователями в результате изучения памятников древнерусской письменности и диалектов русского языка, явились материалами для нашего рассмотрения. С учётом различных взглядов были сделаны собственные заключения по поводу фонетической эволюции русских гласных.
Проблема межслоговых ассимиляций затрагивается в работах А.А. Шахматова [14, с. 65-66, 115, 194, 200-201], А.И. Соболевского [12, с. 48-52; 13, с. 90-91], Л.А. Булаховского, С.С. Высотского, И.Г. Добродомова, Л.Л. Касаткина, В.В. Колесова, И.А. Изместьевой и др. Тенденция к межслоговому уподоблению отмечается на протяжении всей истории русского вокализма и в отдельных современных русских говорах.
Например, к случаям межслогового сингармонизма А.И. Соболевский отнёс переход редуцированных ъ и ь в ь и ъ под влиянием звуков ь или ъ последующего слога: тьнъкъ > тънъкъ, тонок; мъдьлъ > мьдьльнъ, медлен; дъбрь > дьбрь, дебрь. Кроме того, обнаруживается гармония и других гласных: топерь > теперь, отколѣ > откелѣ, Герасим > Гарасим, Геннадий > Ганадей. Подобное отмечал и А.А. Шахматов.
В рассмотрении ассимилятивных процессов в истории русских гласных основополагающей является ссылка на закон Бодуэна де Куртене, который говорил, что в процессе своего исторического развития в фонетической системе русского языка действуют противоположные тенденции: упрощается система гласных и усложняется система согласных [3, с. 143]. Действительно, фонетическая система русского литературного языка характеризуется сейчас главенством согласных над гласными: система консонантизма сложнее системы вокализма, в ней действуют фонетические законы ассимиляции, диссимиляции, диэрезы и пр.; согласные воздействуют на гласные в потоке речи и обусловливают произношение гласных качеством своего звучания (твёрдостью / мягкостью).
Ассимиляция гласных в истории языка свидетельствует о том, что различительные возможности гласных фонем ограничиваются: они перестают различаться по ряду, подъёму и т.п. Это как раз и отражает перспективу развития системы гласных, причину упрощения которой в истории русского языка можно усмотреть именно в былом ассимилятивном взаимодействии гласных.
История многих процессов в системе вокализма традиционно связывается с воздействием на гласные соседнего согласного звука. Такое объяснение, например, обнаруживают переходы ѣ > и, ä > е (т’ѣло > в т’ил’е, б’ѣлый > б’ил’енький; гул’ала > гул’ел’и; вз’ал > вз’ел’и), обусловленные мягкостью последующего согласного, и переход е > о (м’едъ > м’одъ, л’едъ > л’одъ), обусловленный твёрдостью последующего согласного. Такое воздействие согласных на гласные стало возможным после известного в древнерусском языке падения редуцированных ъ и ь (XII-XIII вв.) – процесса, результатом которого стало формирование системы консонантного типа, выразившееся в усилении категории твёрдости / мягкости. Признак твёрдости / мягкости стал независимым, определяющим качество гласного (переднее или непереднее образование гласных обусловлено теперь качеством предыдущего согласного), тогда как до падения редуцированных система гласных определяла функционирование всей системы, в которой согласные подчинялись гласными и в своём произношении зависели от качества последующего гласного.
Но результаты изменений ѣ > и, ä > е, замечает Л.Л. Касаткин, наблюдаются в тех говорах (в частности вологодских говорах), где согласные не были в прошлом противопоставлены по твёрдости / мягкости, т. е. там, где падение редуцированных не сформировало той фонетической системы, которая сложилась в русском литературном языке: «В системе, где не было противопоставления согласных по твёрдости / мягкости, воздействие согласного на предшествующий гласный не могло быть основной причиной (или условием) изменения этого гласного» [7, с. 398]. Такая система схожа с той, которая характеризовала фонетику древнерусского языка до падения редуцированных: «В такой системе твёрдость / нетвёрдость согласного подчинена следующему гласному, не самостоятельна, позиционно обусловлена. Мягкость согласного могла быть вызвана только соседним гласным переднего ряда» [7, с. 398]. Поэтому мягкость согласного не могла воздействовать на предшествующий гласный; следовательно, эти изменения вызваны не мягкостью следующего слога, а следующим гласным переднего ряда. И объяснить механизм изменений ѣ > и, ä > е можно только с точки зрения уподобления, ассимиляции гласных.
Известно, что говоры русского языка зачастую сохраняют в своей структуре те особенности и тенденции, которые существовали в прошлом и уже утрачены литературным языком, они отражают процесс изменения языка. Соответственно, если отмеченные выше изменения гласных в говорах можно трактовать как результат ассимиляции гласных в системе, где нет противопоставления согласных по твёрдости / мягкости, то можно предположить действие ассимиляции гласных и в истории русского языка, по крайней мере, в тот её период, когда система согласных ещё не оказывала решающего воздействия на гласные.
Рассмотрение фонетических процессов в древнерусском языке с позиций регрессивного уподобления гласных в соседних слогах раздвигает хронологические рамки процессов изменения гласных и относит их действие в эпоху вторичного смягчения согласных (смягчения полумягких), предшествующую падению редуцированных.
Фонетическая система древнерусского языка до падения редуцированных (в конце X-XI вв.) в структуре слога характеризуется тенденцией к внутрислоговому уподоблению. Однако наряду с внутрислоговыми изменениями (например, процессы палатализации), осуществлявшимися согласно закону слогового сингармонизма, могли происходить и межслоговые преобразования, которые спецификой этого закона не могут быть объяснены. Межслоговые изменения приводят к нарушению внутрислогового сингармонизма и приводят к тому, что внутри слога начинают сочетаться звуки неодинаковой артикуляции. Внутрислоговой сингармонизм трансформировался в межслоговой сингармонизм, что связано с изменениями всей фонетической системы русского языка.
В конце X-XI вв. в древнерусском языке господствовали силлабемы – нерасчленённые сочетания согласной с последующей гласной, т. е. слоги в целом, выступающие в качестве различителей значения. В силлабеме нельзя выделить самостоятельные твёрдые и мягкие согласные фонемы, с одной стороны, и самостоятельные гласные фонемы переднего и непереднего ряда – с другой, так как нельзя обособить качество согласного от качества гласного и наоборот. Тем самым фонем как особых единиц фонологической системы в это время не было: ни гласные, ни согласные как самостоятельные фонемы выделены быть не могут.
Эпоха после смягчения полумягких согласных может быть охарактеризована словами Р.И. Аванесова как «эпоха междуцарствия», которая следовала за эпохой, «когда в основном мягкость или твёрдость согласных зависела от гласных», но предшествовала эпохе, «когда мягкость или твёрдость согласных стала независимой» [1, с. 46-48].
Восстанавливаемая для эпохи вторичного смягчения согласных силлабема является неразложимой единицей, в которой «чисто фонетическое выделение в сознании говорящих отдельных звуков <…> возможно, и это не противоречит функциональной разложимости слога» [6, с. 8]. Термин силлабема и термин фонема для этого периода можно отождествить: «В обоих случаях речь идёт о кратчайшей звуковой единице, служащей для смыслоразличения, с той лишь разницей, что в праславянском этой единице всегда соответствует сочетание звуков, а в более поздний период в том же качестве выступает отдельный звук» [6, с. 9]. Л.Э. Калнынь и Л.И. Масленникова уточняют, что термин силлабема введён для того, чтобы охарактеризовать ту фонетическую ситуацию языка, которая сложилась после смягчения полумягких согласных и продолжалась до падения редуцированных, чтобы отличить её от других эпох, когда функции фонем выполняли отдельно гласные и согласные.
Перед эпохой падения редуцированных фонологическая система русского языка была внутренне противоречивой, она характеризовалась переходным состоянием от приоритета системы гласных к господству системы согласных. Можно думать, что если до эпохи силлабем (до вторичного смягчения) гласные оказывали влияние на согласные (перед гласными переднего ряда твёрдые согласные смягчались), а после падения редуцированных уже согласные стали воздействовать на гласные (т.е. было взаимовлияние гласных и согласных фонем как отдельных звуков в разные эпохи), то в эпоху существования силлабем друг на друга влияли силлабемы как кратчайшие смыслоразличительные единицы того времени.
Поскольку силлабему можно отождествить в функциональном смысле с фонемой, умлаут возможным и наиболее интенсивным был в эпоху силлабем. И поэтому в древнерусском языке рассматриваемого периода можно выделить два типа силлабем: твёрдую силлабему, в которой сочетались твёрдый согласный и гласный непереднего ряда, и мягкую силлабему, состоящую из мягкого согласного и гласного переднего ряда.
В этот период система согласных ещё не подчинила себе систему гласных, хотя переднее или непереднее образование гласных становится обусловленным качеством предыдущего согласного. Но система гласных, потеряв былую самостоятельность по отношению к согласным и то влияние на них, которое было возможным до смягчения полумягких, не давала согласным проявлять фонологическую самостоятельность, поскольку твёрдость или мягкость согласных всё ещё продолжала зависеть от качества последующего гласного. В связи с этим изменения могли происходить не внутри неделимой силлабемы, а между соседними силлабемами. Если в современном русском языке в потоке речи фонемы могут испытывать регрессивное воздействие соседних фонем, то в эпоху вторичного смягчения согласных могло оказываться регрессивное воздействие одной силлабемы на другую, при котором решающим было взаимодействие соседних гласных в составе этих силлабем. Поэтому и правомерно говорить о межслоговой (межсиллабемной) ассимиляции.
В целом, воздействовал слог на предыдущий слог, но по результатам изменений мы можем говорить лишь об изменении гласного по определённому признаку, поэтому предполагается принципиальное влияние гласного одного слога на гласный другого слога, а не согласных (так как, повторим, согласные ещё не фонологизировались по признаку твёрдости / мягкости, и их возможное влияние на гласные до падения редуцированных не было решающим).
Тенденции развития фонологической системы в дальнейшей истории русского языка и её современное состояние (когда система согласных преобладает над системой гласных) позволяют нам сделать следующие предположения. Изменения в системе гласных были обусловлены начавшимися изменениями в системе согласных (вторичное смягчение) и имели начало в эпоху силлабем, а не после падения редуцированных. В эпоху силлабем гласные начинают сдавать свои позиции (утрата ä, начало объединения и и ы в одну фонему), но сложность установления фонологического статуса согласных и гласных в этот период допускает вероятность того, что система гласных ослабла не настолько, чтобы начать испытывать непосредственное воздействие согласных.
Одностороннего влияния согласного на гласный не происходило в составе силлабем, поскольку фонологическая категория твёрдости / мягкости согласных была ещё недостаточно развитой, а признак ряда гласных продолжал быть значимым. Но подобное равноправие гласных и согласных внутри силлабемы заключало в себе противоречия, разрешение которых способствовало установлению фонологической системы либо вокалического, либо консонантного типа. Противоречивые отношения гласных и согласных можно объяснить тем, что хотя гласные и начали сдавать свои позиции, но происходило это не сразу, а в течение продолжительного времени. Поэтому инерция их исконного превосходства в фонетической системе продолжала сохраняться. Но превосходство это уже выражалось не в воздействии гласного на согласный, а в воздействии гласного в составе слога на гласный в составе предыдущего слога, что проявлялось в действии межслоговой ассимиляции.
Внутренняя борьба гласных и согласных закончилась с процессом падения редуцированных. Вследствие падения еров в русском литературном языке и близких ему говорах устанавливается фонологическое противопоставление твёрдых и мягких согласных фонем; а признак ряда, который изначально был самостоятельным у гласных и обусловливал выбор согласного, перестаёт быть таковым, дефонологизируется. Если в эпоху силлабем на гласный воздействовал другой гласный последующего слога, то после падения редуцированных это воздействие исходило уже от последующего согласного.
Наше предположение строится на основе тенденции развития фонологической системы и на основе анализа следующих периодов истории русского языка, когда система согласных качественно и количественно усиливается (устанавливается фонологически значимая категория твёрдости/ мягкости), а система гласных ослабевает. Развитие категории согласных по твёрдости / мягкости связано не только с процессом падения редуцированных гласных, но и с изменением е > о, в результате которого была нарушена тенденция внутрислогового сингармонизма и что внутри слога стали сочетаться звуки неодинаковой артикуляции (после мягкого согласного оказался возможным гласный непереднего ряда). Межслоговые преобразования гласных длились до тех пор, пока не сформировалась категория твёрдости / мягкости, однако они не прекращаются в отдельных говорах, где эта корреляция продолжает своё развитие.
Таким образом, в ключе такого понимания можно говорить об ассимилятивном воздействии последующего слога на предыдущий, благодаря чему возникают тенденции к развитию словесного сингармонизма и к ослаблению сингармонизма слогового, причём последняя усиливается появлением закрытых слогов после падения редуцированных. Межслоговые изменения органически связаны с историей разложения внутрислогового сингармонизма.
На наш взгляд, в рамках тенденции умлаутных преобразований, кроме изменений ѣ > и, ä > е, можно рассмотреть и переход е > о. В отличие от распространённого в исторической фонетике мнения о том, что это изменение осуществлялось перед твёрдым согласным, мы представляем этот переход обусловленным влиянием непереднего гласного следующего слога. Гласный заднего ряда в этом слоге оказывал регрессивное воздействие на передний гласный [е] в предыдущем слоге. Происходила межслоговая ассимиляция гласного по ряду: звук [е] передвигался в непереднюю зону и изменялся в [о] (с’елъ > с’олъ, м’едъ > м’одъ) [8, с. 19-25]. К случаям межслогового сингармонизма переход е > о отнёсли Е.Д. Поливанов [10] и И.Г. Добродомов [4], этот взгляд развивает в своих работах И.А. Изместьева [5].
Предполагаем, что тенденция к регрессивному уподоблению гласных лежит в основе ещё одного процесса древнерусской фонологии: изменения е > ě(ѣ) (по признаку подъёма – по аналогии с переходом ѣ > и), должным образом не рассмотренного в исторической фонетике.
Таким образом, историю отдельных русских гласных можно представить как случаи проявления тенденции умлаутного преобразования (словесного сингармонизма), вызванного межслоговой ассимиляцией. В отличие от существующей традиции, которая главным условием преобразований системы гласных видит воздействие на них последующего согласного, мы считаем, что движущей силой в изменении системы гласных было ассимилирующее воздействие гласного последующего слога на гласный предыдущего.
Чтобы решить затронутые в статье вопросы описания развития русского вокализма, следует пересмотреть общепринятое понимание исторических судеб таких древнерусских фонем, как е, ѣ, ä и предложить иной взгляд на их развитие, заключающийся как в условиях и специфике их изменений, так и в результатах этих изменений. Это в свою очередь вызывает необходимость системного изучения истории гласных звуков русского языка и прежде всего требует уточнения механизма и определения хронологии этих преобразований.
Список литературы:
1. Аванесов Р.И.Из истории русского вокализма. Звуки I и Y // Вестник Московского университета. 1947. № 1. С. 41-57.
2. Аванесов Р.И. Русское литературное произношение: учебное пособие для пед. ин-тов. 5-е изд., перераб. и доп. М.: Просвещение, 1972. 415 с.
3. Богомазов Г.М. Современный русский литературный язык: Фонетика. М.: ВЛАДОС, 2001. 351 с.
4. Добродомов И.Г. К вопросу об условиях перехода е в о в древнерусском языке // Материалы межвузовской конференции. Фонологический сборник. Донецк: Изд-во ДГУ, 1968. Вып. 2. С . 87-91.
5. Изместьева И.А. Из истории русского ударного вокализма. Звуки ѣ, е, о. М.: МПГУ, 2005. 128 с.
6. Калнынь Л.Э. Опыт изучения слога в славянских диалектах / Л.Э. Калнынь, Л.И. Масленникова. М.: Наука, 1985. 191 с.
7. Касаткин Л.Л. Причины и время изменения ѣ > и и ä > е в русских говорах. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М.: Наука: Школа «ЯРК», 1999. С. 398-408.
8. Курулёнок А.А. Явление ассимиляции в истории русского переднерядного вокализма (к проблеме перехода <е> в <о>) // Вестник Сургутского государственного педагогического университета: научный журнал. Сургут: РИО СурГПУ. 2011. № 4 (15). С. 19-25.
9. Матусевич M.И. Современный русский язык. Фонетика. М.: Просвещение, 1976. 288 с.
10. Поливанов Е.Д. Причины происхождения Umlaut’а // Сборник Туркестанского восточного института в честь проф. А.Э. Шмидт. Ташкент, 1923. С. 120-123.
11. Реформатский А.А. Введение в языковедение: учебник для пед. вузов: рекомендовано М-вом образования РФ. 5-е изд., испр. М.: Аспект Пресс, 2006. 536 с.
12. Соболевский А.И. Одно из редких явлений славянской фонетики // Журнал Министерства народного просвещения. 1893. № 11. С. 48-52.
13. Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. М.: Университетская типография, 1907. 311 с.
14. Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка / Под ред. И.В. Ягича // Энциклопедия славянской филологии. Петроград: Тип. Императорской Академии наук, 1915. Вып. 11 (1). 369 с.
Сведения об авторах:
Курулёнок Андрей Александрович– кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой русского языка и методики преподавания Куйбышевского филиала Новосибирского государственного педагогического университета (Новосибирск, Россия).
Дмитриева Дарья Юрьевна – студент факультета филологии Куйбышевского филиала Новосибирского государственного педагогического университета (Новосибирск, Россия).
Data about the authors:
Kurulyenok Andrey Aleksandrovich– Candidate of Philological Sciences, Associate Professor, Chairman of the Russian Language and Methodology of Teaching Department, Kuibyshev Branch of Novosibirsk State Pedagogical University (Novosibirsk, Russia).
Dmitieva Daryja Yuryevna – student of Philology Faculty, Kuibyshev Branch of Novosibirsk State Pedagogical University (Novosibirsk, Russia).
E-mail: [email protected].
E-mail: [email protected].
Интеграция, ассимиляция или как это назвать? Какими словами описывать отношения мигрантов с принимающим обществом | Философия
С давних пор человечество сталкивается с похожими явлениями: в некотором сообществе оказываются люди из других сообществ, и дальше в нем происходят некоторые события: «коренные жители» взаимодействуют с «чужаками», в результате сообщество изменяется. Или не изменяется. Культурная и – более узко – языковая рефлексия на эту тему происходила всегда. Например, сюжет об отношениях пришлого и местного населения оказывается в центре первого эпоса в истории человечества – эпоса о Гильгамеше. Энкиду там символизирует полудиких кочевых людей, которые постоянно прибывали в появляющиеся города, а Гильгамеш – царь Урука – символизирует городское сообщество. В результате Энкиду кооптируется в вооруженные силы Урука (известно, что успешное включение мигрантов в институты принимающего общества – школу, армию, рынок труда – залог успешной интеграции), и вместе Гильгамеш и Энкиду идут убивать чудовище Хумбабу. Сюжетами такого рода пестрит мировая история.
Эта проблема обсуждается и на разных функциональных языках, включая, разумеется, и политический. При этом неместное население может быть как эксплицитно миграционным в современном смысле (то есть речь идет о людях, которые изменили место жительства и таким образом оказались в другом государстве), так и всего лишь дискурсивно миграционным – «они когда-то пришли». В конечном счете обсуждение такого рода включения следует относить к более широкой теме обсуждения различий – их допустимости и недопустимости, оснований сосуществования различающихся индивидов и групп и прочее. Если приближаться к нашему времени, то на начало XX века существовало несколько типичных воспроизводящихся контекстов различий, на материале которых была создана современная лексика для описания этих явлений.
Первый контекст различий – это национализирующиеся государства. Обычно речь шла о некотором территориальном центре, который гомогенизировал свою периферию: Иль-де-Франс – Прованс, Кастилия – Каталонию и так далее. Эта гомогенизация происходила под знаменами мифа о культурном единстве гомогенизируемых территорий: «на самом деле мы все … испанцы, французы и прочее». В рамках второго контекста на некоторой территории долгое время сосуществовали ярко выраженные сообщества, одно из которых чаще всего было тем, что называют «этническое меньшинство», и как в одном, так и в другом сообществе существовал дискурс о культурных различиях, которые зачастую эссенционализировались. Этот дискурс, впрочем, редко провозглашал такое сосуществование невозможным, и «культурным чужакам» находилось место – пусть часто незавидное – в большем обществе. Классическими примерами такого рода различий являются отношения разных обществ с евреями и цыганами. Третий контекст различий – миграционный. Хотя миграции разного рода существовали всегда, начиная с Нового времени можно говорить о том, что мир пришел в движение, и на начало XX века типичная миграция – это миграция в поисках лучшей жизни в Новом Свете, в рамках которой США, Канада, Австралия, Аргентина и другие страны принимают разнообразные потоки прежде всего европейской миграции. У каждого контекста – есть свои вариации, но для нас сейчас важно, что именно на этих трех столпах – национальная гомогенизация, культурный чужак и европейская миграция в Новый Свет – создавался язык, призванный описать различия и найти способ иметь с ними дело в, как любят говорить, усложняющихся обществах, вариацией или подразделом которого и стал язык, описывающий отношения и соотношения между мигрантами и немигрантами.
это 📕 что такое АССИМИЛЯЦИЯ
Iуподобление, слияние, усвоение.
IIслияние одного народа с другим с утратой одним из них своего языка, культуры, национального самосознания. Во многих странах в условиях национального и религиозного гнёта имела место насильственной А.: так было в Австрийской империи, позже — в Австро-Венгрии, в царской России. Аналогичные процессы продолжаются и теперь в некоторых капиталистических странах (Испания, Греция). В ряде стран, где есть национальные меньшинства, происходит естественная А. В СССР и других социалистических странах, в условиях полного равноправия всех народов, некоторые малые народы, преодолев вековую экономическую и культурную обособленность, сливаются с более крупными этническими общностями. Об А. см. также в статьях Нация, Национальный вопрос.
III или анаболизм (биол.), присущий всему живому процесс, одна из сторон обмена веществ (См. Обмен веществ), А. — образование сложных веществ, составляющих организм, из более простых (в конечном счёте — из элементов внешней среды). А. — одно из характернейших свойств живого. Процесс А. обеспечивает рост, развитие, обновление организма и накопление запасов, используемых в качестве источника энергии. Организмы с точки зрения термодинамики представляют собой открытые системы, т. е. могут существовать только при непрерывном притоке энергии извне. Первичным источником энергии для всей живой природы является солнечное излучение.Всё многообразие организмов, обитающих на Земле, можно разделить на две основные группы, отличающиеся использованием различных источников энергии, — Автотрофные организмы и Гетеротрофные организмы. Только первые — это прежде всего зелёные растения — способны непосредственно использовать лучистую энергию Солнца в процессе Фотосинтеза, создавая органические соединения (углеводы, аминокислоты, белки и др.) из неорганических. Остальные живые организмы (за исключением некоторых микроорганизмов, способных добывать энергию за счёт химических реакций, см. Хемосинтез)
Лит. см. при ст. Обмен веществ.
С. Е. Северин, Е. В. Петушкова.
IVв петрографии, процесс взаимодействия магмы с вмещающими породами. В результате А. магма полностью или частично растворяет вещество вмещающих пород и изменяет свой состав. Согласно ассимиляционной гипотезе, вплавление больших посторонних масс в жидкую магму обусловливает разнообразие магматических пород, а также состав послемагматических рудоносных растворов. А. может быть причиной, вызывающей дальнейшую дифференциацию магмы. Благоприятными условиями для А. являются контрастный состав магмы и вмещающих пород, перегрев магмы и обилие в ней летучих компонентов. Широкое развитие А. с образованием габбро и диоритов известно в краевых частях гранитных интрузивов, залегающих в толщах известняков и основных эффузивных пород. См. также Магма.
В. П. Петров.
Vв языкознании, уподобление звуков — фонетическое изменение, состоящее в переходе звука под влиянием соседнего в другой звук, у которого совпали значения всех (полная А.) или части (частичная А.) дифференциальных признаков, ранее отличавшихся от значений соответствующих дифференциальных признаков соседнего звука. Если уподобляющиеся звуки находятся в непосредственном соседстве, то говорят о контактной А., в противном случае — о дистантной. При прогрессивной А. последующий звук уподобляется предшествующему, при регрессивной — предшествующий последующему. Например, «свадьба» из более раннего «сватьба» (ср. «сват») или польск. sfora — «свора» из более раннего swora (в первом случае, регрессивная, во втором — прогрессивная А. по звонкости (глухости).
А. К. Поливанова.
Ассимиляция или мультикультурализм опыт зарубежных стран по интеграции иммигрантов Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»
№ 315
ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
2008
ФИЛОСОФИЯ, СОЦИОЛОГИЯ, ПОЛИТОЛОГИЯ
УДК 316:314.74
В. В. Бубликов
АССИМИЛЯЦИЯ ИЛИ МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМ — ОПЫТ ЗАРУБЕЖНЫХ СТРАН
ПО ИНТЕГРАЦИИ ИММИГРАНТОВ
Рассматривается актуальная проблема интеграции иммигрантов с позиции двух наиболее распространённых в практике зарубежных государств концепций: ассимиляции и мультикультурализма. Исследуемые концепции подвергаются критическому анализу как в их теоретической части, так и с точки зрения практических результатов.
Вопрос об интеграции иммигрантов, принадлежащих к иной цивилизационной и культурной традиции в западных странах, превратился в один из ключевых в политической и общественной дискуссии. И. Семе-ненко отмечает: «От успешного решения проблем регулирования иммиграции и создания эффективных механизмов интеграции мигрантов и их потомков во многом зависит обеспечение жизнеспособности западной демократии и преемственности европейской цивилизационной традиции» [1. № 10. С. 58].
Интеграционная политика зарубежных государств разнообразна и многолика, каждое государство имеет свои особенности при проведении такой политики. Тем не менее в общем интеграционная политика сводится к двум противоположным стратегиям: ассимиляции и мультикультурализму. При этом обе стратегии могут исторически сменять друг друга в рамках иммиграционной политики одного государства.
Ярким примером такого рода служит интеграционная политика США, которую можно разделить на два периода. Первый период (XIX — 60-е гг. XX в.) — стратегия ассимиляции иммигрантов, второй период (60-е гг. ХХ в. — настоящее время) — стратегия мультикультура-лизма. Именно до принятия либеральных иммиграционных законов в 1960-е гг. в США реализовывалась жёсткая политика ассимиляции иммигрантов, получившая название концепции «плавильного тигля». Основными её постулатами являлись аккультурация иммигрантов на основе англо-протестанской культуры и принятие ими ценностей американской политической системы. С. Хантингтон пишет: «На протяжении американской истории люди, не принадлежавшие к белым англосаксонским протестантам, могли стать американцами, лишь приняв англо-протестанскую культуру и политические ценности» [2. С. 107]. Также он отмечает: «Миллионы иммигрантов и их потомков добились богатства, могущества, признания в американском обществе исключительно по той причине, что они ассимилировались в доминирующей культуре» [2. С. 108].
ляющими общественную и политическую жизнь страны. При этом ассимиляционная стратегия порой наталкивалась на противодействие со стороны больших компактно расселённых общин иммигрантов (например, можно вспомнить попытки придать законный статус немецкому языку в местах проживания иммигрантов из Германии в штате Пенсильвания).
Особая роль в процессе ассимиляции отводилась школьному образованию, в котором значительное место принадлежало (и отчасти продолжает принадлежать) преподаванию национальной истории и различным патриотическим церемониям (например, торжественное поднятие национального флага). Получение образования рассматривалось в США как наилучший способ привить ученикам англо-американские протестантские ценности [3. С. 161-162].
В процессе ассимиляции иммигрантов (получившем в США название «американизация») принимали участие не только государственные органы, но и общественные организации, бизнес. С. Хантингтон пишет: «Крупным промышленным корпорациям требовалась рабочая сила, которую охотно предоставляли иммигранты, поэтому корпорации организовывали при фабриках школы, где иммигрантов учили английскому языку и внушали им американские ценности» [2. С. 210].
Ярким примером участия бизнеса в ассимиляции иммигрантов стала деятельность Генри Форда, считавшего, что иммигрантов необходимо «научить американским традициям, английскому языку и американскому образу жизни» [4. С. 101]. Его компания финансировала многочисленные мероприятия по ассимиляции иммигрантов, такие как организация курсов английского языка и т.п.
Движение за ассимиляцию иммигрантов шло «снизу» — от общественных организаций и частных компаний, которые в свою очередь оказывали давление на местные власти. Именно благодаря такому давлению более чем в тридцати штатах были приняты программы по «американизации». Федеральное правительство стало участвовать в ассимиляционном процессе несколько позднее, в 1910-1920-е гг., когда Бюро по натурализации и Бюро по образованию разработали собственные ассимиляционные программы.
Однако с либерализацией иммиграционного законодательства и принятием законов, запрещающих дискриминацию расовых и этнических меньшинств в 1960-х гг., в американском обществе постепенно стала
господствовать доктрина мультикультурализма, основанная на приоритете прав меньшинств.
С нарастанием потока иммигрантов из стран Латинской Америки и Азии и ростом соответствующих этнических групп внутри американского общества были приняты меры, допускающие сохранение иммигрантами своих национальных идентичностей. Одним из основных последствий политики мультикультурализма стало широкое распространение в общественной жизни других (не английского) языков. На практике это привело к возникновению на территории США больших территорий-анклавов, в которых доминирующим является не английский язык (в первую очередь испанский).
Коренным образом изменилась роль среднего и высшего образования. В отличие от XIX и первой половины XX в. в современной Америке образование поощряет «многообразие и не прилагает практически ни малейших усилий по вовлечению иммигрантов в американскую культуру, по приобщению их к американским ценностям и традициям» [2. С. 319]. Более того, в школах допущено обучение на иностранных языках, а на избирательных участках выдаются бюллетени для голосования на нескольких наиболее распространённых языках и т.д.
Основным направлением государственной политики в области этно-расовых взаимоотношений стала «позитивная дискриминация» в отношении меньшинств. Эта политика выражается в предоставлении расовым и этническим меньшинствам приоритета в социальной сфере (такого как привилегии при приёме на работу или квотирование мест в учебных заведениях для меньшинств). Однако политика «позитивной дискриминации» находит множество противников (причём не только в среде «белого» большинства, но и среди представителей самих меньшинств), поскольку «дискриминация наоборот» ставит групповые права выше индивидуальных, что противоречит принципам правового государства.
Опыт интеграционной политики США позволяет сделать вывод о том, что именно ассимиляционная стратегия по отношению к иммигрантам сформировала нынешнее американское общество с его доминирующим англопротестантским «ядром», что, в свою очередь, позволило этой стране стать ведущей державой мира. Однако размывание национальной идентичности и отказ от политики ассимиляции в пользу стратегии мультикультурализма создаёт угрозу социальной стабильности и сохранения этого государства как единого целого в будущем.
Примерами жёсткой ассимиляционной стратегии служат и другие страны (Австралия, Аргентина, Бразилия и т. д.). Так, например, масштабы иммиграции в Аргентину в конце XIX — начале ХХ в. немногим уступали объёмам иммиграции в США. Однако так же, как и в США, политика ассимиляции позволила сохранить в этой стране в качестве государственного языка испанский, при том что масштабы иммиграции из Испании в эту страну существенно уступали количеству иммигрантов, прибывших из Италии [5. С. 18].
Следует отметить, что успеху проведения политики ассимиляции в прошлом в перечисленных странах значительно способствовал и низкий уровень развития информационно-комуникационных технологий. Отсутствие быстрых и дешёвых средств связи, транспорта
делали практически невозможным сохранение информационной и культурной связи иммигрантов со стра-ной-донором. На современном этапе развития средств связи и коммуникации иммигрант при желании может сохранять практически в полном объёме информационно-культурную связь с родиной, даже находясь в значительном от неё удалении.
Техническое развитие средств коммуникации в совокупности с политической либерализацией этнокультурной политики в западных странах способствовало формированию мультикультурной общественной структуры и привело к кризису национальной идентичности.
В настоящее время политика мультикультурализма де-факто реализуется практически во всех западных странах, принимающих значительное число иммигрантов. Однако далеко не все страны провозгласили эту политику в качестве официальной. Официальной же она является в Канаде, Австралии, Великобритании, Нидерландах и некоторых других странах.
«Пионером» государственной политики мульти-культурализма считается Канада. Проблема урегулирования сепаратистских настроений франкофонного большинства в Квебеке вынудила канадское правительство провозгласить стратегию мультикультурализ-ма в качестве государственной ещё в 1960-е гг. XX в.
На сегодняшний день «канадское общество принято описывать метафорами “мультикультурной мозаики” или “миски салата”: здесь культуры перемешиваются, сосуществуют, но не происходит их растворения в доминирующей культуре, ориентированной на англосаксонскую традицию» [1. № 11. С. 58]. Это подтверждается и данными Канадской национальной статистики, согласно которой при проведении последней переписи населения 2006 г. только 32% жителей этой страны назвали себя канадцами. В то же время 21% заявил об английском «этническом происхождении», 16 — французском, 15 — шотландском, 14 — ирландском, 10 — немецком, 5 — итальянском, по 4% — о китайском и украинском происхождении [6]. При этом, однако, разрешалось указывать как одно, так и несколько «этнических происхождений».
Особенно усилилось влияние нетрадиционных для Канады диаспор, этнических и религиозных общин. Так Т. Тимашова отмечает: «Китайская диаспора наряду с мусульманской общиной не только сформировали мощный диаспоральный капитал, но всё настойчивее заявляют о себе в общественно-политической жизни Канады, сохраняя при этом свою культурную самобытность и идентичность» [7. С. 111].
От ассимиляции в пользу политики мультикультурной интеграции иммигрантов отказалась и Австралия. Эта страна дольше других, вплоть до 1960-х гг., проводила дискриминационную политику в отношении неевропейских иммигрантов. Причём ассимиляционная политика была направлена на европейских иммигрантов «небританского» происхождения, в то время как иммигранты других расовых групп подвергались сегрегации.
Развитие экономических связей с Азиатско-Тихоокеанским регионом и отказ от политики «белой Австралии» вынудили либерализовать иммиграционную политику этой страны. Опираясь на канадский опыт, политика мультикультурализма в Австралии нацелена
на сохранение и укрепление этнической идентичности сообществ, образуемых иммигрантами «небританского» происхождения.
В отличие от «заокеанских» стран традиционной иммиграции, где политика мультикультурализма пришла на смену ассимиляционной стратегии примерно в 60-е гг. ХХ в., европейские государства столкнулись с массовой иммиграцией только в послевоенный период. Влияние иммиграции на культурное и социальное единство нации-государства в Европе имело другой эффект, нежели в США, Канаде или Австралии.
Европейские государства, имевшие в прошлом крайне негативный опыт межнациональных отношений, столкнулись с небывалым в своей истории явлением — массовым и очень быстрым, по историческим меркам, появлением на своей территории инокультур-ных сообществ, обладающих этнической и религиозной идентичностью. Проблема взаимоотношений доминирующей нации и «окраинных» этносов (таких как ирландцы и шотландцы в Великобритании, корсиканцы и бретонцы во Франции, баски и каталонцы в Испании и т.д.) отошли на второй план, пропустив вперёд вопросы взаимоотношений с крупными общинами иммигрантов, сформировавшими в некоторых странах «параллельные сообщества».
Среди европейских стран, несмотря на большую степень интеграции в рамках Европейского Союза, нет единства мнений в отношении интеграции иммигрантов. До недавнего времени ряд стран, таких как Германия, несмотря на наличие больших общин иммигрантов, пытались «не замечать» свой иммиграционный статус, что привело к их сегрегации. Однако в последние годы практически все европейские государства были вынуждены признать, что они не могут обходиться без иммиграционной «подпитки» своего рынка труда.
Первыми государствами в Европе, принявшими мультикультурную стратегию интеграции иммигрантов, были бывшие колониальные державы Великобритания и Нидерланды.
Главной целью мультикультурной политики её сторонники называют организацию совместного проживания и взаимодействия индивидов, групп, сообществ различной культурной и религиозной ориентации с помощью механизмов совмещения разных ценностей, представлений, традиций, образов жизни в рамках «гражданской» нации [1. № 10. С. 65].
Единого мнения по отношению к политике интеграции иммигрантов на основе мультикультурной стратегии в Великобритании не выработано. Более того, иммиграционная политика государства и его муль-тикультурная стратегия стали объектом политической борьбы. Приверженцы мультикультурной стратегии считают, что государство должно способствовать не только сохранению культурных и прочих идентичностей у иммигрантов, но и их развитию. Выражаясь иначе, государство должно стимулировать и усиливать дифференциацию общества, поддерживая социокультурные идентичности национальных меньшинств.
Противники мультикультурной стратегии и «позитивной дискриминации» подчёркивают, что мультикультур-ные программы, концентрирующиеся на мониторинге этнических меньшинств и оказании дополнительных ус-
луг темнокожему населению и выходцам из Азии, оказываются неуместными, вызывающими разногласия и распри между представителями этнических сообществ. Мультикультурализм, таким образом, противопоставляет одни этнические сообщества другим. В Великобритании такая политика привела к тому, «что сегодня мультикуль-турализм видится как нечто совершенно необходимое для этнических меньшинств и абсолютно бесполезное и даже вредное для белого населения Британии» [8].
Мультикультурная стратегия интеграции иммигрантов устанавливает в обществе атмосферу напряжённости и разделённости на этнические (либо расовые и религиозные) анклавы. В современных городах западных стран сформировались «определённые территориальные кластеры», как правило в центральных частях городов, а “коренное”, белое население «стремится покинуть эти районы как можно скорее» [9. С. 227].
В результате в Великобритании (как и во многих других европейских странах) сформировались сообщества иной культурной и цивилизационной ориентации, выпадающие из социального (а иногда и правового) поля государства-реципиента. Такие сообщества, часто формирующиеся на основе не только этнической, но и религиозной принадлежности, воспринимают «свою» культуру как находящуюся в «чужом» мире.
Главным негативным последствием мультикуль-турной политики, на наш взгляд, является отсутствие единой национальной идентичности, которая позволяет обществу не только успешно развиваться, но и преодолевать кризисные явления. Однако теоретики мульти-культурной стратегии, соглашаясь с необходимостью наличия единой идентичности, понимают под ней только политическую идентичность. Высказываясь по этому вопросу, Б. Парекх отмечает: «Как и любое другое общество, общество мультикультурное нуждается в разделяемых большинством ценностях для своего поддержания» [10.
С. 7]. И далее настаивает: «Такая культура (мультикуль-турная. — В.Б.), включающая в свой контекст множество культур, может появиться только в результате их взаимодействия и должна поддерживать и подпитывать культурные различия» [10. С. 7]. С точки зрения такого подхода мультикультурная доктрина способствует формированию и укреплению института «гражданской» (политической) нации при сохранении этнической и культурной дифференциации внутри общества.
Опыт интеграционной политики таких европейских стран, как Франция и Германия, сложно определить в парадигме двух концепций (ассимиляции и мультикультурализ-ма). Во Франции главным направлением интеграции иммигрантов является их включение в состав «политической нации». Это означает, что интеграционная политика направлена на индивидуума, а не на сообщества иммигрантов.
Французское государство отвергает принцип этнического государства, основанного на «праве крови», заменяя его принципом политической нации, т.е. государства, граждане которого разделают принципы французской демократии и либерализма. Единственным социокультурным условием принадлежности к этому государству является принятие французского языка. Такую модель интеграции И. Цапенко называет «политической ассимиляцией». Её суть заключается в том, что «государство формально не признаёт особых
потребностей этнических меньшинств и не учитывает их в практической политике; этнические, культурные, религиозные вопросы относятся сугубо к сфере частной жизни иммигрантов» [11. С. 59]. При этом идентичность новых граждан определяется «национальным политическим порядком, а не этнокультурными или религиозными корнями» [11. С. 59]. Однако в то же время стратегия «политической ассимиляции», в отличие от модели «классической ассимиляции», не предполагает обязательного принятия иммигрантами этнокультурных норм коренного населения и физического «растворения» посредством смешанных браков.
Во Франции такой подход реализуется уже многие десятилетия, и большинство исследователей сходятся во мнении, что он оказался неэффективным (достаточно вспомнить расовые волнения осенью 2005 г.). В отличие от стран, проводящих мультикультурную политику, французское государство на официальном уровне отвергает разделение на этнические или расовые группы. Однако позиция государства, отвергающего де-юре наличие в стране значительного количества этнических, расовых и религиозных меньшинств, появившихся в результате массовой иммиграции, не означает отсутствия такого разделения в практической жизни.
Антиподом французской политики гражданской идентичности по принципу принадлежности к «политической нации» и праву «почвы» в Германии вплоть до недавнего времени реализовывалась модель «этнической нации», основанная на «праве крови». Столь серьёзные расхождения в принципах построения государства и как следствие отношения к группам иностранного населения, проживающего на своих территориях между Францией и Германией, наблюдается с давних пор. Дихотомия «политическая нация — этническая нация» стала стереотипом ещё во времена Франко-прусской войны 1870-1871 гг.; уже тогда немцы в вопросе о принадлежности Эльзаса и Ло-
тарингии приводили языковые и культурные аргументы, а французы — политические [1. № 11. С. 65].
Массовая иммиграция в Германию и образование на её территории больших иммигрантских диаспор (в первую очередь турецкой) до недавнего времени не вынуждали правительство отказываться от принципа «этнической нации». Единственным объектом интеграционной политики государства были этнические немцы, репатриировавшиеся на родину. В результате потомки немецких переселенцев, обосновавшихся в России в XVIII в., признаются немцами, и если они иммигрируют в Германию, автоматически получают немецкое гражданство. И наоборот, потомки турецких иммигрантов, которые выросли в Германии, получили в ней образование, нашли работу и хорошо говорят по-немецки, сталкивались с большими препятствиями при попытках получить немецкое гражданство.
В последнее время под влиянием волны насилия, терроризма, массовой нелегальной иммиграции и прочих негативных последствий иммиграции инокультур-ных групп (в первую очередь из мусульманских стран) в Европе политика мультикультурализма стала претерпевать изменения. Основными направлениями пересмотра интеграционных практик являются отказ от институциональной поддержки организации иммигрантских групп с целью их большего вовлечения в общенациональные организации, а также ужесточение законодательства в области иммиграции и натурализации.
Краткий анализ опыта зарубежных государств по интеграции иммигрантов говорит о неоднозначности и противоречивости двух концепций интеграции: ассимиляции и мультикультурализма. Несмотря на наличие плюсов и минусов, обе концепции не могут в полной мере удовлетворить потребности консолидации нации, с одной стороны, и сохранение толерантного отношения к чужим культурам — с другой.
ЛИТЕРАТУРА
1. Семененко И. Интеграция инокультурных сообществ в развитых странах // Мировая экономика и международные отношения. 2006. № 10.
С. 58-68; 11. С. 57-71.
2. Хантингтон С. Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности / Пер. с англ. А. Башкирова. М.: АСТ; Транзиткнига, 2004.
635 с.
3. CarlF. Kaestle. Pillars of the Republic: Common Schools and American Society. N. Y.: Hill & Wang, 1983.
4. FordH., Otis L. Graham and Elizabeth Koed. Americanizing the Immigrant, Past and Future // The Social Contract. 1993/94. № 4.
5. Jorge Ochoa de Eguileor, Eduardo Valdes. Donde durmieron nuestros abuelos? Buenos Aires: Centro internacional para la conservacion del patrimo-
nio, 2000.
6. Официальный сайт Канадского статистического агенства. Режим доступа: http://www12.statcan.ca/english/census06/release/ethnicorigin.cfm
7. Тимашова Т. Канада в контексте международной миграции // Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 1. С. 104-112.
8. Сайт газеты The Daily Telegraph. Режим доступа: http://www.telegraph.co.uk/
9. Антонова В.К. Великобритания обречена на мультикультурализм или мультикультурализм в Великобритании обречён? // Журнал исследо-
ваний социальной политики. 2003. Т. 1, № 2. С. 213-230.
10. Parekh B. Rethinking Multiculturalism: Cultural Diversity and Political Theory. London, 2000.
11. Цапенко И. Развитые страны: интеграционная политика в отношении иммигрантов // Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 3. С. 59-69.
Статья представлена научной редакцией «Философия, социология, политология» 24 июня 2008 г.
Ассимиляция, нации и Россия — Альтернативная История
Выбор редакцииДоброго времени суток, уважаемые коллеги. Завершаю публиковать свой исторический цикл статей про народы, нации, ассимиляции, возможности манипуляций с этносами и нациями, и вообще всем на эту тему, который у меня спонтанно начался некоторое время назад. Сегодня настал черед заключительной статьи, где будет рассказано непосредственно об ассимиляции, а также об особенностях построения власти и контроля над регионами Российской империи, и почему это сильно влияло на ее возможности по формированию нации и проведению ассимиляции.
Содержание:
Ассимиляция без ассимиляции
И не спрашивайте, каким образом венгры оказались заглавной картинкой в посте вроде как про Россию….
Ассимиля́ция (лат. assimilatio — уподобление, усвоение) в социологии и этнографии — потеря одной частью социума (или целым этносом) своих отличительных черт и их замена позаимствованными у другой части (другого этноса). В целом это этнокультурный сдвиг в самосознании определённой социальной группы, ранее представлявшей иную общность в плане языка, религии или культуры. По крайней мере, так нам говорит википедия, и так звучит самое общее, формальное определение самого процесса ассимиляции. АИшники, как правило, подразумевают под ассимиляцией конкретные усилия конкретного государства по слиянию с конкретным этносом другого, отличимого, дабы ликвидировать эти самые отличия. На деле это лишь один, достаточно узкий смысл, но в рамках статьи именно под ним мы будем подразумевать ассимиляцию. Государства целенаправленно, в жесткой форме этим занимались далеко не всегда, а в некоторых случаях им было даже выгодно не ассимилировать этнические или религиозные меньшинства. Однако определенные процессы слияния и смешивания народов все равно шли с давних времен.
Для понимания этого достаточно вспомнить предыдущую статью, где я указывал на то, что народы почти до самого момента формирования наций были достаточно аморфны, и подвержены влиянию как внешних, так и внутренних факторов. И могли как слиться с более многочисленным и активным народом, так и поглотить мелкие народы и народности, или даже группы отдельных отщепенцев. Наиболее ярко это наблюдается в пограничном регионе между оседлой Европой и Великой Степью. Еще со времен великого переселения народов со степи набегали всякие-разные, и либо оседали в Паннонии, быстренько вливая в свои ряды местное население, или шли дальше на запад, успев впитать в себя какую-то часть тех, кто жил у них на пути. Ну или еще веселее. К примеру, Аварский каганат по ряду источников был государством не чисто аварским, а аварско-славянским. Потом туда пришли болгары Первого царства, а затем – мадьяры, которые осели в Паннонии и стали потихоньку интегрировать в себя остатки тех же аваров, а также славян и валахов. Потом через Валахию (которая в Средневековье по факту Дикое Поле, смесь оседлого и кочевого населения) в Паннонию стали заглядывать печенеги, а потом и половцы, которые под давлением монголов даже попросились в венгерское подданство, перешли через Карпаты, и попытались влиться в ряды мадьяр, но встретили сильное неприятие со стороны местных, что в результате послужило причиной ряда ожесточенных внутренних конфликтов. Тем не менее, к какому-то XV веку мадьяры были не «чистым» этносом, а смесью настоящих мадьяр, и бывших валахов, славян, авар и половцев. И еще бог знает кого. Крутая смесь, верно?
Несколько иначе все происходило на Руси. Паннония с Валахией находились как бы в конце большой степной дороги с востока на запад, а восточные славяне проживали к северу от нее. Потому такого давления они не испытывали, и настолько буйного смешения разных этносов там не происходило. Впрочем, это не значит, что его совершенно не было. Еще с давних пор русичи, беря военнопленных, расселяли их по своему государству, используя рабочую силу, причем часто такие военнопленные-поселенцы использовались как колонисты на территориях, которые были не заселены, или заселены слабо. Так, во время множества конфликтов Романовичей с мадьярами, степняками и поляками в плен к галицко-волынским князьям попадало множество людей, которых как раз использовали как колонистов, о чем сохранились упоминания, и даже топонимы в виде названий поселений, отсылающих напрямую к соседним народам. Постепенно переварились и влились в состав русского народа и черные клобуки, правда, уже в послемонгольский период. И что, думаете, на этом все закончилась? Ха! Истории достоверно известны несколько волн переселения татар на территорию Великого княжества Литовского, где они принимали подданство князя, православие, а затем и вовсе сливались с местным населением в этническом плане. Правда, со славянами сливались все же не все, и потому даже в наше время на территории Беларуси можно найти липков – потомков тех самых татар-переселенцев. А уж если вспоминать про Западную Русь в составе Литвы и Речи Посполитой, то нельзя не упомянуть западноевропейских (германских, фламандских, валлонских, французских) поселенцев, которые прибывали в этот регион, а затем также частично или полностью сливались с местным населением. В Польше это было еще более ярко выражено, и какие-то понаехавшие Флемминги там уже спустя несколько поколений могли натурализоваться, и быть куда более поляками, чем многие «коренные» представители этого народа [1].
И подобных примеров можно набрать огромное количество из Средневековья, да и Нового времени. Чем плох пример Пруссии, которая на пустом месте создала целую германскую народность, которая выступила главным двигателем объединения Германии? Или Швеция, которая изначально государство слившихся естественным образом свеев и гётов, к которым постоянно примешивались представители других этносов, в результате чего современные шведы имеют достаточно пеструю генетику? А может вспомним народы и народности Пиренейского полуострова, которые формировались на фоне тотального смешения вестготов, лузитанов, кельтиберов, мавров и многих прочих? А уж насколько «чистыми» по происхождению являются греки и турки, которые на протяжении длительного времени впитывали в себя множество других народов и народностей… Короче говоря – даже без целенаправленной ассимиляции слияние этносов вполне себе происходило естественным образом. Причем в Средневековье смешение происходило даже при существенной разнице в религии – она унифицировалась уже потом. К примеру, после слияния вестготов-ариан и иберийских христиан-ортодоксов. Но для естественных процессов требовались благоприятные условия, да и шли они порой совсем не быстро. А государствам иногда очень необходимо избавиться от определенной этнической группы, и пополнить ряды титульного народа. Или же просто унифицировать собственное пестрое население, дабы с ним было проще обращаться. И вот тогда уже начинается ассимиляция как целенаправленный процесс.
вернуться к меню ↑Ассимиляция «ваапче»
Ассимиляцией различные государства развлекались издревле. Да, вопрос моноэтнического состава, в общем и целом, был непринципиальным до формирования наций, но в конкретных случаях иногда все же всплывал, и становился весьма важным. В конце концов, территориями проще управлять и сохранять над ними контроль, если там проживают представители титульного этноса, у которых нет вообще никаких вопросам ни по культуре, ни по языку, ни по каким-либо местным особенностям. Потому попытки ассимиляции с переменным успехом предпринимались еще со времен Древнего Рима, а скорее и раньше. Эффект от такой государственной ассимиляции был далеко не гарантирован, и иногда оборачивался лишь обострением внутренних межэтнических отношений. Впрочем, бывали и достаточно успешные примеры. Уже ближе к современности, с началом эпохи наций, те же инструменты ассимиляции не раз применялись для создания унифицированной национальной культуры, языка и прочего, если имелись какие-то региональные отличия. Примером подобного можно привести, к примеру, пуризацию в Румынии, т.е. целенаправленную политику по включению в румынскую нацию славянских меньшинств, и ликвидацию любых славянизмов и славянских следов из национальной культуры.
Инструментами, или же способами ассимиляции можно назвать:
- «Перемешивание». Вариант, предложенный еще Никколо Макиавелли в начале XVI века, и так или иначе использовавшийся еще с давних времен различными правителями. По большому счету он сводился к созданию максимально благоприятных условий для естественной ассимиляции тех или иных территорий – туда массово завозятся поселенцы титульного этноса, а в качестве дополнения можно вывезти часть местного этноса на территории проживания титульного, и расселить небольшими группками. Тем самым запускалось естественное слияние народов и народностей – меньшинство в тех условиях, живя рядом с большинством и имея постоянные связи с ним, само постепенно превращалось в часть большинства. Однако у этого способа есть ряд неприятных оговорок, характерных в первую очередь для Нового времени – и в первую очередь это касается религиозных различий, которые как раз в сию пору начинают играть значительную роль. Если титульный и местный этносы исповедуют разный обряд, а то и вовсе принадлежат разным религиям, то одна лишь политика переселения может просто не сработать, или оказать лишь незначительный от необходимого эффекта. Без миссионерской деятельности тут уже, скорее всего, не обойтись. Впрочем, может сложиться так, что даже без нее местный этнос обратиться в титульную религию, или же сохранив свою исходную конфессию, станет сливаться с титульным в культурном плане.
- Интеграция элит. Тоже древний как помет мамонта способ, может даже более древний, чем «перемешивание», но довольно важный даже в эпоху наций. У каждого народа есть свои элиты – будь то феодалы, чиновники, торговцы, или кто-то еще. Если они сохраняют условно «народную» культуру, то ассимилировать сам народ, скорее всего, не получится, ибо элиты взбрыкнут, окажут сопротивление, или просто будут саботировать все программы ассимиляции. Потому их «переваривать» надо в первую очередь. Если говорить о Средневековье или даже Новом времени, применительно к феодальному и позднефеодальному обществу, то ассимилировать элиты в общем-то не сложно – достаточно перспектив государственной службы и небольшой обработки, чтобы элита одного этноса перешла в ряды элиты другого этноса. А без элит народ или народность становятся уязвимыми, и начинают стремиться к тем этносам, у которых элиты есть. Т.е., интегрировав в свое общество элиты меньшинств, можно простимулировать меньшинства к естественному слиянию с титульным народом, запустив естественную ассимиляцию. Впрочем, тут возможны оговорки, и нет гарантий, что ассимилированные старые элиты не сменят новые, поднявшиеся из народа.
- Образование. Пожалуй, самый эффективный и быстрый способ ассимилировать народ, который еще не стал нацией, и единственный более или менее эффективный способ, если формирование нации уже произошло. Через систему всеобщего образования можно всего за одно, максимум два-три поколения ассимилировать и включить в политическую, а то и этническую нацию почти любое меньшинство. Более того, именно образование выступает главным инструментом унификации языка и культуры – процессов, которые в обязательном порядке происходят при формировании все тех же наций. Если же какая-то нация уже сформировалась, то только через образование ее можно попытаться ассимилировать в доминирующую в «нашем» государства. Попытаться – потому что 100% эффекта образование дать не может, если представители этноса считают себя точно, жестко и исключительно этими, и никем другим, и ассимиляции поддастся лишь некоторое количество людей, но далеко не все. Также образование может выступить…. Препятствующим фактором для ассимиляции. Потому как чем больше населения получает какое-либо образование, хотя бы минимальное, тем сильнее оно будет сопротивляться навязыванию ему чуждых языка, культуры и менталитета. Даже церковно-приходское образование уже значительно усиливает сопротивление ассимиляции, потому в реалиях Западной Европы ассимиляция в Новом Времени, и тем более с начала XIX века практически невозможна — многие пытались, ни у кого не получилось. Особенно если нужно не «корректировать» культуру в сторону другой, но близкой ей, а полностью переделывать представителей одного этноса в другой.
- Политика стимулов. Можно простимулировать переход населения из одного этноса в другой путем стимулов – к примеру, за счет лучших перспектив государственной службы, налоговой политики, и многого другого. Это довольно мягкий и эффективный способ ассимиляции в этническом или религиозном плане, но он имеет ряд недостатков. Самый главный из них – тяжело проконтролировать искренность перехода в новое состояние. Так, к примеру, чтобы не платить джизью, балканские христиане принимали ислам чисто номинально, а на деле соблюдали все старые христианские обряды. Похожее было с евреями и маврами в Испании, да и в России некоторое количество поляков вроде как русифицировалось, но как только появилась независимая Польша – как-то быстренько вспомнили, что они поляки. В общем, с политикой стимулов одно из двух – или сработает, и хорошо, или не сработает, и ничего. Сопротивление политика стимулов уж точно не вызовет.
- Политика запретов. Казалось бы, самый очевидный вопрос – запретить религию, язык и обычаи меньшинств, надавить на них, и они автоматом станут переходить в титульный народ, лишь бы избавиться от преследований! Ага, щаз. Во-первых, насильно мил не будешь, и переход с высокой долей вероятности будет носить чисто номинальный характер. А во-вторых – силовое давление всегда вызывает сопротивление. И скорее будут бунты, акции протестов и саботаж, чем ассимиляция пойдет успешно. Или меньшинство просто начнет мигрировать куда-то в другое место. А уж если меньшинство уже оформилось в нацию – то тут вообще все становится очень плохо, поздно пить «Боржоми», и ничем хорошим вся эта история не закончится. Австро-Венгрия гарантирует. Да и не только она одна…. Короче говоря – как маленькое дополнение к другим элементам политика запретов еще может сработать, но как основа всей ассимиляции – это вселенское зло, которое сделает только хуже.
При всем этом в развитии народов и наций есть то, что я уже упоминал выше – «точка невозврата», когда нация уже вполне сформировалась, и любые попытки ее ассимилировать принесут в лучшем случае ничтожный эффект. Тем более что уже сформировавшуюся нацию если ассимилировать, то не только через школы, но и через запреты и ограничения, а это уже тонкий намек на то, что что-то идет не так…. Примером тут может выступать попытка ассимиляции поляков в XIX и начале XX веков. В Германии пытались действовать достаточно жестко, но максимум, чего добились – это волны эмиграции поляков в США, и постепенной радикализации поляков. Россия действовала несколько более мягко, и имела некоторый успех – но лишь в регионах смешанного проживания поляков с литовцами и русинами (украинцами и белорусами). На своих коренных территориях – или, как я уже говорил ранее, территории национального ядра – поляки так и остались поляками в подавляющем большинстве вопреки тому, что единственным официальным языком стал русский. И таких примеров можно найти достаточно много. Но «точка невозврата» может нарисоваться еще раньше появления нации как таковой — если территории с населением ранее долгое время принадлежали сильному государству с опережающим общественным развитием, или же имеют достаточно высокий (да хотя бы 5-6%) удельный вес образованного населения. Кроме того, сложно надеяться на то, что какие-то отсталые регионы смогут ассимилировать более развитие — в экономическом, социальном, культурном смысле. Конечно, в последних случаях еще можно попытаться, и даже добиться определенных успехов, но шансы на успех куда ниже, чем, к примеру, при попытке интеграции в состав титульного народа какого-то необразованного и отстающего в развитии этноса.
При этом все упомянутые примеры – попытки ассимиляции в этническом плане, т.е. включения тех или иных этнических групп в этническую нацию. А между тем, как я уже указывал в прошлой статье, есть еще и политическая, или же гражданская нация, для которой этнический вопрос второстепенен. Для включения в нее не обязательно целиком и полностью менять признаки той или иной общности. Достаточно провести интеграцию в области языка, законов и менталитета – и в политическую нацию могут войти даже те, у кого в прошлом были века противостояния и вражды. В одну британскую нацию вошли шотландцы, англичане, валлийцы и северные ирландцы – как бы совершенно разные этнические группы, которые, однако, не стремятся жить в отдельных государствах, и формирую вполне цельную Великобританию. Несколько сложнее ситуация с испанской политической нацией, в составе которой есть баски и каталонцы, стремящиеся к отделению – но, как бы то ни было, на текущий момент это пока еще единая политическая общность. Наконец, наиболее близкий нам пример – нация в России сейчас сформирована как совокупность не только восточных славян, но и различного рода татар, башкир, и многих других отличимых друг от друга этнических группа. Правда, есть некоторые оговорки, но о них как-то в другой жизни…. Короче говоря, когда этнических групп в стране слишком много, и разница между ними слишком велика, то в интересах государства не заниматься повальными запретами, не пытаться пробудить чувство этнического превосходства в титульном народе, а формировать политическую нацию, т.е. структуру, стоящую над вопросами народов и народностей. Для этого требуются свои условия, политическая воля и осознание проблемы, но лишь так можно выжить в постоянно меняющемся мире с XIX века. Правда, это лишь общая идея. Есть еще качество ее исполнения, и тут дела могут обстоять совершенно по-разному….
вернуться к меню ↑И вновь о Македонии
По этой и прочим подобным картам легко понять, что Македония являлась важным центром культуры Болгарии в Средние века
Не могу не упомянуть один пример эволюций народа в нацию с помощью ассимиляции и влияния третьих сторон, который в одной из предыдущих статей вызвал маленькое недопонимание. Связан он с болгарами и северными македонцами (или просто македонцами, или славомакедонцами, называйте как хотите) [2]. Уважаемый коллега anzar не слишком положительно воспринял мои слова касательно этого вопроса, хотя я говорил крайне поверхностно и очень сокращенно касательно достаточно сложного вопроса, и коллега меня просто не понял. Так вот сейчас, после всех своих теоретических выкладок, которые объясняют, как я рассуждаю и оцениваю историю тех или иных народов и наций, я вновь вернусь к этому вопросу, и изложу то, как я вижу историю, связанную с потерей болгарами Македонии и македонцев. В качестве начала возьмем… А ту же войну 1877-78 года, когда Болгарию освободили от турецкого господства. На тот момент Македонию и собственно Болгарию (Фракию и Мезию) связывало очень много, и они были населены одним народом, который включал в себя то или иное количество более мелких общностей (болгарам лучше знать, каких именно). При этом Македония в прошлые времена была центром болгарской культуры, и чисто теоретически – могла и должна была стать центром национального возрождения формируемой Болгарии и болгарской нации. Но это если бы были соблюдены условия Сан-Стефанского мира. Ведь по Берлинскому конгрессу Болгарию сильно урезали, и Македония оказалась вне территорий болгарского государства, из-за чего и национальное ядро стало формироваться не здесь.
Дальше основополагающим фактором в развернувшихся событиях стала политика, а точнее – враждебная политика между различными балканскими государствами. Македония сначала находилась в составе Османской империи, и лишь косвенно приобщалась к процессу становления нации – для полного включения в болгарскую нацию требовался переход Македонии под управление Софии хотя бы на какое-то время. И это почти случилось в результате Первой Балканской войны…. Но потом грянула Вторая Балканская. Когда болгары, которые занимали «центровую» позицию в регионе, и имели претензии и виды на все те территории, на которые имели претензии также все окрестные государства, оказались в одиночестве, попав под удар вчерашних союзников, и лишились почти всех своих приобретений. А Македония, населенная представителями болгарского народа, еще не осознавших себя частью нации, попала в руки сербов, которые запустили их ассимиляцию, и стремились превратить в сербов. Получалось это у них…. Да не особо, но потом на место сербских националистов-монархистов пришел Тито. Который не питал любви к болгарам, но и ассимилировать кого-либо в сербов точно не собирался, ибо это лишь укрепило бы сербских националистов, а к ним он питал ну совсем уж нежные чувства. Потому вместо сербизации была запущена «коренизация», т.е. формирование непосредственно македонской нации, отдельной от прочих южных славян. Хотя ни о какой такой обособленности отдельного народа или нации ранее никогда речь не шла. И процесс «македонизации» велся системно и очень жестко – любые намеки на родство с болгарами уничтожались, а история переписывалась так, чтобы обосновать аутентичность македонцев и Македонии. Как результат – македонцы нынче считают себя отдельной нацией, имеют достаточно натянутые отношения с Болгарией, а их радикальные политики толкают порой такие речи, что различного рода копатели Черного моря или создатели древнейшей Гипербореи нервно курят в сторонке.
Сейчас македонская нация уже состоялась, это факт. Но факт также и то, что никакого конкретного, отдельно существовавшего македонского народа никогда не было, и нацию эту создали под влиянием третьих лиц из той части болгарского народа, которая находилась вне границ самой Болгарии, и потому не успела устояться как часть болгарской нации. Именно так я считаю, именно об этом говорил в предыдущих темах, и именно так следовало понимать мои слова. А вообще, история с Македонией может служить достаточно наглядным примером того, какие манипуляции могли проделываться с народами в процессе становления наций, и как нации могут появляться практически на пустом месте, без предварительной стадии развития в качестве отдельного этноса. Впрочем, примеров подобного в мировой истории хватает, да и вообще, чего это мы все про мир, да про мир? Когда там настанет очередь ассимиляции в России?
вернуться к меню ↑Российская империя и власть на местах
Чтобы рассмотреть вопросы ассимиляции и нации в рамках истории Российской империи, да и последующего Советского Союза, нужно предварительно рассказать о вопросе, казалось бы, второстепенном и вообще лишнем – об отношениях между центральной властью и местными элитами в этих странах. Тема эта не шибко популярна, а при попытках приоткрыть завесу над «все не знать, кхалиси, все не знать» есть риск получить статус врага народа, хрустобулочника, антисоветчика-русофоба, просто русофоба, краснопузого, левака, и так далее по списку из методичек «как называть тех, кто говорит что-то, что не нравится нашим великодержавным единонеделимым чувствам». А между тем, к рассмотрению этого вопроса регулярно приходят люди, совершенно независимые друг от друга. Так, когда я сам заинтересовался тем, как вообще работали централизованная власть и местные элиты в России, неожиданно мне указали, что, к примеру, в советское время у знакомого моего знакомого был знакомый, а у того еще один знакомый, который на эту тему даже докторскую защищал. И после защиты работу тихонечко убрали под полу, чтобы не нагнетать лишний раз…. А вопросы по этой теме, между прочим, появляются постоянно. Произвол местных властей, саботирование реформ, провальные попытки формировать единую общность (нацию), особенности политики касательно меньшинств, и многое другое – все это как-то не вписывается в традиционную картинку «как в Москве/Петербурге решили, так оно и будет». Из-за чего сразу же появляются подозрения, что в области отношений между центром и регионами все всегда было неоднозначно, да и сейчас, пожалуй, тоже….
А началось все не только в России, ибо явление это было глобальным. И даже сложно сказать, когда именно, ибо местные, региональные элиты были везде и всегда. Особенно буйный расцвет они получили при феодализме, когда по факту каждый регион имел своего феодала, а то и нескольких, и некоторое количество связанных с ними людей, облеченных властью. В государствах из-за этого процветала децентрализация, и, к примеру, Людовик XIV, творец единой централизованной Франции, был вынужден с местными элитами достаточно серьезно бороться. В Испании же всегда существовали диаметрально противоположные тенденции – централизации и попытки создать единую, государственную элиту, и сопротивление элит региональных, имеющих в качестве опоры отдельные этносы и субэтносы, или же просто свои, местечковые интересы. Схожие проблемы были у немцев, британцев, почти весь период своего существования от фрондерства региональных элит, даже назначаемых из центра, страдала Османская империя. Стоит добавить, что фактически именно эти элиты осуществляли управление теми или иными регионами, даже не будучи чиновниками государственного аппарата, и, к примеру, Мария Терезия Австрийская была вынуждена вводить капитальный орднунг для дворян (элит) Богемии, так как те не только были постоянно себе на уме, но и порой занимались откровенной антигосударственной деятельностью, и фактически довели регион до голода. Увы, без достаточно эффективных систем коммуникации, и развитого бюрократического аппарата, лояльного столице, это было вынужденное зло, ибо иначе эффективность управления по мере удаления от центра значительно падала, и чем больше было государство, тем больше была проблема сохранения контроля. Как бы то ни было, но со временем, по мере развития централизации и наций, появления новых средств связи и расширения образования, региональные элиты или муштровались и подминались по центр, или же банально сливались в некую массу разноранговой национальной элиты. Причем элиты эти стали брать на себя и функции защиты местных интересов, и государственных, в результате чего какой-то французский депутат из Прованса будет защищать во Франции интересы провансальцев, но также и всех прочих французов в глобальных вопросах, и для него подобный дуализм вполне естественен и понятен.
А вот в России все сложилось несколько иначе, и виной тому могут быть некоторые нюансы ее исторического развития. Государство достаточно рано стало развиваться как централизованное, и «классический» феодализм с его крайней децентрализацией здесь по факту не сложился, а дробление ограничилось распадом единых княжеств на множество уделов, каждым из которых управлял тот или иной Рюрикович. Но Московское государство быстро расширялось, и поглощало разные территории – не только русские княжества, но и «инородцев» вроде татар и прочих. По мере расширения границ стали появляться проблемы, вызванные особенностями логистики и скоростями передачи информации. Удобно иметь централизованное государство, когда связь с регионами постоянная, обмен приказами и новостями идет практически мгновенно, и из условной Москвы можно одинаково эффективно управлять хоть Казанью, хоть Киевом, хоть Екатеринбургом. Однако это – реалии современности, а в Средневековье и Новом времени были принципиально другие скорости реакции центрального правительства и регионов по взаимодействию друг с другом, что делало невозможным действительно централизованное управление всем государством. Выходом стала бы передача некоторых прав самоуправления местным элитам, при постепенном их слиянии с элитой государственной, но это, помимо прочего, требовало подробного понимания местных реалий, дабы местное самоуправление в результате не решило поиграть в независимость, и в результате государство из централизованного превратилось бы в сильно децентрализованное. А вот этим в Московском государстве и его производных заниматься не любили, ибо не царское это дело – заниматься делами поданных и разбираться в их сортах [3]. Что можно объяснить и оправдать в рамках Великого княжества Московского как совокупности северо-восточных русских княжеств, но уже никак нельзя оправдать в условиях быстро расширяющегося государствам с множествами народов, конфессий и элитами, оставшихся со старых времен. При этом правильной считалась схема управления, когда центр дает указ, регионы выполняют, а как, каким образом, центр уже не волнует. Т.е., централизация получалась даже не столько централизацией, сколько утверждением абсолютного и беспрекословного авторитета верховной власти в стране за столицей и правящей элитой. Но регионами как-то управлять надо! А скорости обмена информацией и расстояния никуда не делись….
В таких условиях формировалась особая, «скрепная» и аутентичная система управления, когда в рамках государства само централизованное государство фактически управляло не регионами, а региональными элитами, в которые очень быстро вливались в том числе присланные из центра наместники, губернаторы и прочие. А сами местные элиты оставались именно что местными, делили между собой местные ресурсы, рисовали коррупционные схемы, и вообще вели себя как местные царьки, подчиняющиеся царям из центра, т.е. Москвы или Петербурга, что де-факто являлось лишь очередной итерацией феодализма под ширмой бюрократической чиновничьей системы. Но даже в рамках централизованного государства элиты вели себя достаточно вольно. Как обычно работает централизация? Центр сказал – регионы сделали, отчитались о результатах. Кто попробует качать права – получит по шапке. А вот в централизованной России это работало не так – центр спускал приказы в регионы, а в регионах уже местные элиты решали, выполнять их целиком, частично, или саботировать. Причем за последнее наказаний обычно не было, так как сама власть России над регионами базировалась как раз на этих местных элитах, и в центре не считали, что можно сделать как-то иначе. Т.е. эти самые элиты были опорой власти центра в регионах, и в какой-то мере даже ставили центр в зависимость от себя [4]. Могли застращать, пожурить, но капитальные разбирательства с радикальными мерами наказания виновных встречались достаточно редко – пожалуй, лишь при Петре Великом и Анне Иоанновне.
И это речь ведь только за регионы с русским населением! А со временем Россия впитала в себя многочисленные территории с другими народами, религиями, языками и культурами. И те действовали еще более себе на уме, чем собственно русские. И чтобы сохранить контроль над этими территориями – подчеркиваю, сохранить, а не получить – центр был вынужден постоянно платить элитам за лояльность теми или иными способами. Дотации, особые права на эксплуатацию ресурсов и населения, особое положение…. А когда местные элиты вне зависимости от этноса и религии начинали уже совсем перегибать палку, центральные власти вспоминали, что они как бы центральные, и присылали в регионы разного рода комиссии, и устраивали разбирательства. Иногда получалось на время исправить ситуацию. Иногда решение проблемы было мнимым, ибо комиссии перекупались местными. А иногда повторялась история с Казарским – проверяющим оказывался настоящий идеалист, который собирался довести дело о расследовании коррупции и мутных схем в Николаеве и на Черноморском флоте до конца, и его попросту убили. Ибо в централизованном государстве нефиг всяким-разным лезть в дела местных элит, если управление регионами происходит руками этих самых элит, а не непосредственно государственного аппарата. Причем даже при поздней империи местные элиты все равно решали, хоть в Николаеве, хоть в Коканде, занимая места чиновников в де-юре государственном аппарате, или оказывая влияние на местные органы государственного управления. Т.е. вместо прямых и очевидных феодалов получилась система «серых кардиналов», которые управляли всем, находясь за кулисами [5].
Из этого проистекают многие явления в русской истории и менталитете, характер которых определенно негативный, но которые могут на первый взгляд казаться не связанным. Как по мне, именно из-за этой особенности местных элит в менталитете народа устоялась привычка не подчиняться законам всегда, как это делают европейцы, а еще подумать, взвесить, и решить по-своему – ведь местные элиты по отношению к государству поколениями делали то же самое! Центр привык к тому, что можно «облизывать» местные элиты, и этого будет достаточно для управления государством с таким пестрым населением и колоссальными территориями, и еще тверже убедился в том, что директивное управление – наше все, а то что местные могут «на местах» беспредельничать, устраивать коррупцию и прочие прелести – ну так куда ж от этого деться? Особенно если в самом центре чистых на руку дефицит. Регионы с особо активными местными элитами, удаленные от центра, стали очагами коррупции – в том числе потому именно в таких регионах при том же Петре Великом возникали восстания, вызванные во многом не государственной политикой, а поведением именно местных царьков и их прихлебателей. Именно потому в России в принципе тяжело было поднять уровень эффективности управления регионами выше минимально необходимого, и если начать копать детали, к примеру, по Самаре конца XIX века, как это делает Сергей Махов, то там волосы дыбом встают от того, что творилось на местах при равнодушии центра и всесилии местных элит, в первую очередь дворян [6]. Ну а самое главное – глобальные программы вроде ассимиляции, интеграции различных общностей в единую имперскую, и многое другое, были просто невозможны в тех условиях, когда управление на местах осуществлялось местными элитами, которые сами решали, что им делать, какие указы выполнять, а какие – нет. А уж учитывая, что местные элиты в первую очередь формировало всесильное русское дворянство, которое после эпохи дворцовых переворотов и нескольких цареубийств по факту доминировали в политической жизни страны, и диктовали царю некоторые важные для них детали политики, то получается совсем нехорошо….
вернуться к меню ↑Народы и нации в России и СССР
Примерно такие ощущения были у меня при написании текущего раздела
Указанные выше процессы и явления неизбежно сказывались на развитии человеческих общностей в империи, т.е. на развитии народов и формировании наций. Где-то до конца XVIII века Россия мало чем отличалась от других европейских держав, но после революции во Франции, начала формирования наций и переформатирования внутригосударственных отношений во всех ведущих странах Европы именно империя восточных славян осталась стоять на месте. Вопреки тому, что 2/3 ее населения составляли русские, т.е. представители титульного народа, она продолжала делать реверансы в сторону прочих меньшинств, дабы удержать их в составе единого государства, ибо иная унификационная работа почти не проводилась, и всякие вассальные эмиры Бухары и прочие местные князьки при желании могли блокировать указы и решения, принятые в Петербурге, и вообще не учитывать мнение русских властей. Которые, в свою очередь, должны были всегда смотреть на реакцию местных элит, ибо в разборках между ними и имперскими чиновниками крайними, как правило, оставались чиновники. Россия не проводила интеграцию местных элит в единую общеимперскую, опасаясь потерять уже теряющую эффективность, но все еще работающую систему удержания империи воедино. А сохранение местных элит, которые всегда были себе на уме, делало невозможным любую ассимиляцию кроме «естественной», но она не всегда давала достаточные результаты. И в результате не дала – несмотря на переселенческие программы, русские поселенцы не смогли стать ядром для формирования новых общностей в «инородческих» регионах. А местные элиты, сохранив свои привилегии и традиции, вообще весьма негативно воспринимали любые попытки что-либо менять – ведь инородцы входили в состав империи на условиях сохранения всех законов и обычаев предков, и эти условия почти всегда тщательно соблюдались центральной властью!
При этом определенные меры все же принимались, но…. Эффект их оказывался спорным практически всегда. Так, были попытки начать русификацию Финляндии, но эффект оказался незначительным, а самые настойчивые усилия были предприняты…. На рубеже XIX и XX веков, когда было уже слегка поздно. Да и политика эта подошла бы как мера включения финнов в единую имперскую нацию, но единой имперской нации не существовало, и потому сама русификация оказалась вообще непонятной бронтозяброй, и даже если бы шла эффективно – то сработала бы вхолостую. Крайне забавно смотрится ситуация с делением восточных славян на различные группы в империи. Многих ура-патриотов и единонеделимцев возмущает тот факт, что русский народ поделился на россиян, украинцев и белорусов, делаются заявления, что во всем этом виноват австрийский Генштаб, рептилоиды с Нибиру и прочие всемогущие сущности, и на самом деле народ был един. Но как тогда объяснить официальную точку зрения империи, что существуют великороссы, малороссы и белорусы, которая утверждалась, развивалась и укреплялась с середины XVII века? Что это вообще такое? А то что потом русские поделились четко по этой градации, разве что малорусы сменили название на украинцев – так это виноват кто угодно, но не Россия, которая по сути первая начала употреблять такое деление? А что Россия сделала, чтобы преодолеть и ликвидировать возможные отличия? Ввела единую систему образования? Нет, это для имперских властей было вообще не важно, да еще и дорого. Можно попытаться оправдать саму идею малороссийства через то, что ее как бы подали изначально украинские представители православной церкви, но вот одна проблема – когда эта идея попала из Речи Посполитой в Москву, речь шла конкретно о Малороссийской митрополии (как ее назвали в свое время греки) и ее прихожанах. А выделять в отдельный субэтнос этих прихожан, причем только с территории Украины, стали уже в Москве – и Богдан Хмельницкий, и прочие представители казачьей старшины только при переписке с царями называли себя малороссами, а вот во внутренней или сторонней переписке продолжали считать себя… Русскими людьми! Чтобы добавить к этому трэшачку еще больше градуса угара, а именно – наглядных примеров «левая рука не знает, что делает правая», следует вспомнить, что Россия, начав продвигать малороссийскую идентичность при полном согласии местных элит [7], начала борьбу с религиозной литературой на западнорусском языке, а печать новых западнорусских книжек запретила вообще, во всех сферах, еще в 1720 году. Чтобы те, кого активно превращали в «малорусов», не дай бог не подумали, что у них есть какая-то отдельная идентичность. Что дало околонулевой эффект, ибо в XIX веке местные языковые отличия все равно стали проявляться, и пришлось принимать новые запретительные меры.
Хуже всего в России получилось с нацией. Точнее, не получилось вообще. Это был единственный для империи способ сохранить, а точнее даже создать истинное единство на своей территории – сформировав гражданскую (политическую) нацию. Но сами вопросы нации имперским правительством при полном согласии местных элит считались опасными, дестабилизирующими, способными разрушить империю (точнее – традиционную схему власти), да и по указанным выше причинам формирование единой нации в империи было просто невозможно. Более того – имперские власти, глядя на объективные процессы в Европе, которые рано или поздно должны были затронуть и Россию, решили, что Россия – совершенно особенная, уникальная страна, и эти процессы ее не затронут. А если попытаются – то надо их задавить в зародыше. Уже привычными, традиционными директивными методами, или же, говоря проще – политикой санкций и запретов. Украинский (малороссийский) язык набирает обороты на территории проживания малороссов, которые и малороссами в империи стали только из-за упорства и упрямства центральной власти? Издадим Эмский указ, запрещающий его, и все сразу станет хорошо, и малорусы и подумать не посмеют, что они как-то отличаются от великороссов, хотя мы постоянно обозначаем их раздельно. Активизируются национальные движения на окраинах? Зачем нам работать с ними, пытаться корректировать их риторику, и развивать в сторону формирования единой нации – ведь их можно просто запретить! Это же куда проще и дешевле! Совершенно неудивительно, что все национальные движения в Российской империи в конце концов оказались антироссийскими, а многие их центры переехали за границу. Зато потом так удобно и приятно обвинить виноватыми во всем австрийский Генштаб, а не собственную безграмотную политику и упущенные возможности! А между тем, появление национальных движений на территории Российской империи было попросту неизбежным – слишком много народов, слишком велики территории, не объединенные общей идеей гражданской (политической) нации, созданием которой имперские власти так и не занялись. А как только империя отказалась от формирования такой нации – она подписала себе смертный приговор при первом же сколь-либо серьезном кризисе или большой войне. Русско-японская оказалась недостаточно большой, а вот Первая мировая закончилась парадом суверенитетов и масштабными выступлениями местных элит различных окраин, которые захотели отделиться и попытаться делать все самостоятельно. А учитывая, что у России были еще и огромные проблемы с экономикой, то конец империи ознаменовался таким треском, что до сих пор с пост-имперской гражданской войной может сравниться разве что аналогичная война в Китае.
А вот большевики в этом плане оказались куда умнее. Они не боролись с неизбежными процессами, и просто приняли тот факт, что некоторые из них зашли уже слишком далеко, чтобы с ними активно бороться и надеяться на положительный результат. При формировании Советского Союза были учтены многие особенности местных национальностей и уже формирующихся наций, и все они стали включаться в одну общность – надэтнический советский народ, который по сути своей был гражданской (политической) нацией. Раздали живительных и местным элитам, которые по большому счету были умножены на ноль и созданы заново, с мощной объединяющей основой в виде КПСС. При этом уже появившаяся разница по этническим признакам также была признана и официализирована – теперь не надо было пытаться остановить неизбежное, и постоянно пытаться заделывать все новые дырки в большом воздушном шаре, давно прожившем свое, а нужно было просто контролировать уже идущие процессы, не давая выйти им за рамки допустимого. Т.е., вместо того, чтобы бороться с прогрессом, большевики попросту оседлали его, и попытались повернуть в необходимую им сторону. Особенно это проявилось при Сталине, который и начал формировать идею советского народа, и добился определенных успехов в этом, как и во многом другом. Сама идея оказалась вполне современной, уместной и полезной. Теоретически. Потому как помимо качества самой идеи, всегда есть качество ее исполнения.
Уже при Сталине СССР начал возвращаться к некоторым старым методам управления, в том числе начав «кормить» Кавказ. Что, впрочем, еще можно оправдать тем, что дотационные регионы есть везде, а Кавказ без дотаций развиваться бы не смог в любом случае. Да и местным элитам особо свободы не давали, плюшки они получали на конкретные цели, и за конкретную работу. А потом Сталина не стало. Новые лидеры государства решили пойти по другому пути развития Советского Союза, в том числе и в подобных вопросах. Новому пути. Который оказался поразительно похож на старый путь царской России. И проблемы поперли из всех щелей, а само общее положение как-то временами удивительно стало напоминать проклятого царизма, особенно в плане отношений между центром и региональными, в особенности республиканскими элитами. Всесильные местные элиты, которые по факту отвечают за управление регионами, и могут банально саботировать указы «сверху», и быть очень себе на уме? Получите, распишитесь. Элиты национальных окраин, чья лояльность поддерживается за счет постоянных подачек, дотаций, инвестиций, короче говоря – вливаний ресурсов черт знает на какие нужды за счет более развитого центра? Запросто! Условно единая государственная элита, которая на деле с каждым годом все больше склоняется к отстаиванию местечковых интересов, т.е. стремится к децентрализации и сепаратизму? Пожалуйста, нам ничего не жалко! Дотации, которые превращаются в «кормление» местных элит, причем в совсем каких-то неадекватных объемах? Конечно, куда без этого, денег у СССР много! Формирование нации в таких условиях исказилось, и фактически остановилось, не дойдя до завершения. Начали обостряться этнические вопросы, между центром и «национальными» окраинами, между русскими и прочими народами [8]. При этом в стране сохранялась мощнейшая централизация, и государственный аппарат зачастую не справлялся со всем одинаково эффективно, пытаясь регулировать все и вся, при этом не работая там, где централизация была архинеобходима. А местные элиты еще и ухудшали эту эффективность, ведя свои собственные дела, или саботируя начинания центра, когда тот перекладывал ответственность на них. Т.е., де-юре единый советский народ на практике не стал единым, и во многом это выражалось как раз в такой вот очень высокой автономии местных элит, которые отвечали за развитие регионов, и при необходимости могли просто взять, и увести их в свободное плавание.
Это, собственно, и случилось — когда бахнул системный кризис, как экономический, так и кризис центральной власти, то эти элиты быстренько решили разбежаться по национальным квартирам, считая, что во всех проблемах в мире виноват исключительно центр, исключительно текущее единое государство. Короче, сделали так, как это делают многие нынешние ура-патриоты, у которых во всех бедах их Отчизны виноваты англичане, американцы, евреи, французы, россияне, украинцы, белорусы, китайцы, рептилоиды – вообще кто угодно, но только не они сами. Вот только элиты по большому счету остались те же, что были при Союзе, а в крупных государствах типа Украины и России так и осталось дробление на местечковые группировки, с местечковыми интересами, схемами, коррупцией, и попытками повлиять на центр дабы урвать от общего пирога кусочек побольше лично для себя. Что вдвойне забавно, так как в этом плане СССР почти полностью повторил историю конца Российской империи в тех же областях – как после февральской революции начался постепенный распад России и откалывание окраин, так и после начала Перестройки Союз стал понемногу распадаться по тем же принципам, да в принципе и с теми же основными участниками. Впрочем, в вопросах этносов и наций при СССР были сделаны и другие ошибки, которые приводят уже в наше время к конфликтам, напряженным отношениям и взаимным претензиям [9]. Но глобально вся эта история началась задолго до возникновения самого Союза, еще тогда, когда власти России вместо общего для всех пути развития общества – банально по причинам его рациональности и естественности — выбрали искусственный «Особый Русский Путь», который сочетал несочетаемое, и во многом напоминал бюрократическую итерацию феодализма. И по-своему забавно выглядит преемственность с теми далекими временами, когда уже в последние годы мы можем во многих странах постсоветского, а значит и постимперского пространства наблюдать то, как местечковые элиты, чинуши и шишки ведут себя именно как феодалы, прикрываясь лозунгами о высоком и прекрасном, и ссылаясь на государственный бюрократический аппарат….
В общем, если АИхать Россию, то определенно надо заниматься обществом, и не повторять реальных ошибок. И, как и во многих случаях, чем раньше получится начать – тем выше шансы на успех, ибо сделать надо действительно много, а современная порочная система складывалась в течении не то что поколений, а целых веков. Только при пересмотре этой системы можно надеяться, что Россия действительно сможет в эффективную ассимиляцию, и успеет до «точек невозврата». Только так можно надеяться на то, что в СССР до 1991 года сформируется единая политическая нация, а не просто сборная солянка территорий с разным населением, которые при пущенных на самотек делах рано или поздно попросятся на выход. А история реала в который раз говорит нам о том, что Особый Русский Путь – это мало когда хорошо, а чаще всего – просто ругательство. На этом, надеюсь, цикл статей по народам, нациям и возможностям альтернативной истории с ними подходит к концу, и более никаких статей дополнительно дописывать не придется. Далее я вновь вернусь к проекту Russia Pragmatica III, где, собственно, события понемногу подходят к тому моменту, когда весь изложенный в текущем цикле материал начнет на полную использоваться и применяться на практике.
P.S. Вообще, материал получился достаточно сумбурным, ибо слишком много всего понадобилось сводить в более или менее краткий и систематизированный рассказ. Те же традиционные русские способы управления, без анализа, прямыми «общими» приказами, или особенности местных элит, или национальный вопрос в империи, могут быть темами отдельных статей, или как минимум разделов на несколько страниц текста. По СССР тоже можно много чего писать, но там есть риск увязнуть в деталях, и прослыть врагом народа за критику святого. В принципе, как и за критику империи, которая для некоторых не менее свята…. Так что я пока предпочту пройтись «по верхам», применительно к конкретной теме, и на этом завяжу. А то уже пора Прагматику продолжать, а я все про теорию, да про теорию….
вернуться к меню ↑Примечания
- Собственно, польская «Мать Отчизны», Изабелла Чарторыйская, была по большому счету польской немкой.
- Вообще, это довольно забавно, так как современные македонские политики продолжают придумывать название своей нации. Которое уже есть, но вот им хочется еще и еще. У народов и наций, которые существуют сколь-либо долго, таких проблем и тенденций не возникает….
- Что вообще интересно, так как со всякими инородцами и целиком чуждыми русским народами имперские власти чуть ли не сюсюкались, а вот с более близкими к центру и титульной культуре обращались уже куда более равнодушно и жестко.
- Или, говоря проще, хвост мог крутить собакой. Забавно, что именно это обвинение выдвигают в сторону России и многие скептики, только уже по внешней политике с разного рода «младшими партнерами». Т.е., такое отношение получается своего рода традицией. Ах да, тут же вспоминается подготовка проекта крестьянской реформы 1861 года, когда представители губерний (дворян из местных элит) по факту продавили выгодный для помещиков вариант освобождения крестьян, но не выгодный крестьянам и государству. А, или еще пример – Россия несколько раз фактически подавляла восстания пророссийского населения в Речи Посполитой, стремясь именно что удержать и расширить симпатии местной польской элиты, с перспективами использовать это в своих интересах. А что там население после такого будет слегка бухтеть – так это мелочи, все одно холопами им быть, что польских панов в Речи Посполитой, что польских помещиков в Российской империи. Вот в таких вот мелочах и раскрывается эта, кхм, особенность государственного управления Российской империи, не совсем очевидная при поверхностном рассмотрении.
- Звучит несколько конспирологично, но вот как-то вырисовывается именно такая картина.
- Где-то была забавная подборочка статей от Махова, где он описывал ситуацию в Самаре в указанное время с точки зрения того, как все хорошо стало после крестьянской реформы. Крестьян-то вроде освободили, вот только на деле ситуация не шибко отличалась не только от николаевских времен, но и от времен Салтычихи, когда местные помещики творили полный беспредел, и оставались безнаказанными вопреки существованию законов и судей. А ведь помещики – это как раз местная элита в Российской империи!
- Некая отдельная идентичность, даже в качестве «брата-близнеца» (по Гоголю), тешила самолюбие местных элит и позволяла им считать себя несколько обособленными от центра. А в перспективе это было чревато отделением этноса и появлением отдельной нации, что и произошло в реале. Причем в начале этого пути, в каком-то XVII веке, никакая малороссийская идентичность местным поднепровским элитам не нужна была от слова совсем, они довольствовались тем, что считали себя русскими (руськими) людьми, пускай и с небольшими отличиями от так называемых «великороссов».
- При этом этнический вопрос использовался местными элитами, как это часто бывает, с особым цинизмом ради получения выгодных им плюшек от центра. Т.е., не национальный вопрос по большому счету стал одной из причин гибели Советского Союза, а его использование в деструктивных целях местными элитами, жаждущими ресурсов и власти. Причем местным зачастую помогали и центральные структуры, что совсем уже жесть – но пилить сук, на котором сидишь, у нас вообще как бы одна из традиций….
- В основном – по части установления границ. С границами у СССР вообще иногда получались достаточно странные вещи, и я не только о внутренних, но и внешних.
Этническая ассимиляция
Этническая ассимиляция — процесс усвоения представителями различных национальностей языка, культуры, обычаев, традиций той этнической среды, в которой они проживают.
В результате этого происходит потеря ими своего языка, культурных особенностей, традиций и изменение самосознания их национальной (этнической) принадлежности. На этой основе как в мировом масштабе, так и в рамках отдельного региона или государства, происходит увеличение численности лиц одной (ассимилирующей) национальности и сокращение числа лиц другой (ассимилируемой) национальности.
Этнической ассимиляции способствуют усиление межгосударственной и межрегиональной миграции, расширение межнационального общения, рост межнациональных браков, семей и т. д. Процессы ассимиляции могут охватывать как группы этнических меньшинств той же страны (например, ассимиляция англичанами уэльсцев, французами бретонцев, русскими евреев, поляков, греков и др.), так и иммигрантов, осевших на постоянное жительство (например, ассимиляция итальянцев, испанцев, армян, переселившихся во Францию, в США и другие страны). В зависимости от того, какими путями и способами осуществляется ассимиляция, различаются естественная и насильственная ассимиляция.
[adsense]
Естественная ассимиляция — итог непосредственного контакта этнически разнородных групп, обусловлена потребностями упрочнения их общей социальной, хозяйственной и культурной жизни. Идущая уже многие столетия естественная ассимиляция как в мире в целом, так и в отдельных странах и регионах, отражает закономерные интеграционные процессы общественного развития. Происходя свободно и добровольно, она не вызывает, как правило, межэтнических конфликтов.
Насильственная ассимиляция представляет собой целенаправленную систему мер органов власти во всех сферах общественной жизни, направленных на искусственное навязывание и подталкивание процесса этнической ассимиляции путем подавления или стеснения языка и культуры этнических меньшинств, давления на их этническое самосознание и т. д. В современной истории этот вид ассимиляции осуществляется в Турции по отношению к курдам, в Латвии и Эстонии по отношению к русским. Мировой исторический опыт убедительно свидетельствует об упорном сопротивлении насильственной этнической ассимиляции даже со стороны малочисленных этносов.
Проблема этнических контактов является чрезвычайно важной для многонациональной России, на территории которой проживают более 150 этносов и этнических групп. Этническая картина России отличается крайней неоднородностью. Так, численность нескольких коренных этносов (татары, чуваши, башкиры, мордва) превышает 1 млн. человек в каждом, а численность всех двадцати шести народов Севера, Сибири и Дальнего Востока составляет не более 180 тыс. В России проживает более 30 этнических групп, относящихся к народам, не имеющим в ми¬ре своей государственности (цыгане, ассирийцы, уйгуры, курды и др.). Только в шести из 21 республики титульное население превышает 50% населения данной республики (Чувашия, Кабардино-Балкария, Тува, Северная Осетия, Чечня, Ингушетия). В целом во всех вместе взятых республиках коренной этнос составляет всего 32% населения, а в автономных округах — 10,5%. Вместе с тем государствообразующий этнос — русские — составляет более 80% населения страны.
Следует также отметить, что проблема межэтнических контактов осложняется в связи с прибытием в Россию миллионов беженцев и вынужденных переселенцев. Кроме того, в поисках заработка, а также с иными (больше неблаговидными) целями в Российскую Федерацию приезжают и временно или постоянно проживают от 10 до 15 млн. граждан государств ближнего и дальнего зарубежья.
Контрольные вопросы и задания
1. Каковы роль и значение межнациональных отношений в обществе?
2. Какие уровни можно выделить в структуре межэтнических отношений?
3. В чем состоит специфика межэтнических, межнациональных отношений?
4. Какие факторы влияют на межэтнические отношения?
5. Охарактеризуйте современные межнациональные отношения в Российской Федерации,
6. Назовите страны и регионы, где, по вашему мнению, межэтнические отношения характеризуются как напряженные, конфликтные.
7. Какие виды этнических контактов существуют?
8. Какие варианты результатов этнических процессов можно выделить?
9. Вспомните ваши личные контакты с людьми других национальностей и попытайтесь определить их результаты.
10. Проанализируйте результаты межэтнических контактов за последние годы в России.
Литература
1. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. — М., 1989.
2. Государство, право и межнациональные отношения в странах западной демократии. — М., 1993.
3. Губогло М.Н. Национальные процессы в СССР. — М., 1991.
4. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. — М., 1994.
5. Сикевич З.В. Социология и психология национальных отношений. — СПБ., 1999.
6. Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в Российской Федерации. — М., 1997.
7. Этнические процессы в современном мире. — М., 1987.
8. Этнические стереотипы поведения. — Л., 1985.
9. Этносы и этнические процессы. — М., 1995.
В этот день:
- Дни рождения
- 1842 Родился Осман Хамди — турецкий живописец, известный археолог, а также основатель и директор Стамбульского Археологического Музея и Академии Искусств в Стамбуле.
- 1899 Родился Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л’Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.
- 1928 Родился Александр Александрович Формозов — советский и российский археолог, искусствовед и историограф, один из крупнейших специалистов по археологии каменного и бронзового веков; основатель историографии российской археологии.
- 1951 Родилась Наталья Георгиевна Самойлович — специалист по археологии древнерусских городов, изучению раннесредневековой керамики.
Свежие записи
«Татарин не перестанет быть татарином, если его прапрабабушка окажется удмурткой»
Фото © Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»
Татары – имперский народ, а имперские народы не жили в изоляции
Публикация стенограммы круглого стола с участием историка Исмагила Гибадуллина в «Миллиард.Татар» вызвала определенный резонанс. Кому-то не понравилось мнение о том, что татары, оказывается, ассимилировали марийцев.
Поскреби русского и… сами знаете, кого найдешь. То же самое можно сказать и о татарах. Но «ковыряющихся» в себе татар некоторые другие татары по каким-то причинам особенно недолюбливают. Почему-то все хотят считать татар автохтонным древним народом с «чистой» кровью (и совестью). Почему-то некоторых татар особенно бесит упоминание о наличии у них финно-угорских и чувашских корней.
Но посмотрите на происхождение татар – где они были, кто участвовал в их формировании, где жили древние булгары, древние татары… Да и территория Поволжья до появления татар никак не пустовала. Однако у марийцев отсутствуют сказки-легенды о народе-истребителе, который убивал всех подряд. Если бы поволжские тюрки так делали, такие легенды непременно существовали бы. А если такого явления не было, стало быть, финно-угорские народы просто ассимилировались.
Татары – имперский народ. А имперские народы не жили в изоляции, значит, и смешение народов происходило очень интенсивно.
Рамис Латыпов: «Почему-то все хотят считать татар автохтонным древним народом с «чистой» кровью (и совестью)»
Фото: © Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»
Следы ассимиляции
Мне кажется очень забавным желание некоторых историков отрицать этот момент. Ну оглянитесь немного вокруг и увидите соответствующие следы.
Например, в моем родном Арском районе есть деревни, где некоторые жители до сих пор говорят о себе «без бит чирмешлэр» – «мы же черемисы». Нет, они не марийцы, они татары, разговаривают на татарском, слушают Салавата, устраивают Сабантуй, держат уразу, празднуют Курбан-байрам, любят чай. Если скажешь им, что они не татары, могут и обидеться. Как известно, татары немного горячий народ – могут «полезть на хлебную витрину», как говорят настоящие татары, то бишь дать по щам… Поэтому я название деревни не раскрою, вдруг кому-то из сельчан это покажется обидным. Но констатировать факт можно: следы недавно прошедшей ассимиляции есть, и они видны невооруженным глазом.
В одном из таких сел дома до сих пор строят, как в марийских деревнях. У татар перед домом принято обустраивать палисадник, а там этого нет. Не знаю, где как, но марийцы в наших краях строят дома именно так. «Марийские» следы видны и в кухне, и в быту. Марийцы всегда ходили по грибы, тогда как у татар это было не принято.
Писатель Мухаммет Магдеев пишет в одном из своих произведений про голод. Есть там такой эпизод – в одном из татарских сел жители употребляют в пищу моллюски. «А почему нам нельзя?» – спрашивает голодный мальчик из соседней деревни. Ему отвечают: а мы татары. А им? Им-то можно… При том, что они тоже татары…
«Некоторые названия населенных пунктов прямо говорят о том, что здесь когда-то жили вовсе не татары…»
Фото: © Владимир Васильев / ИА «Татар-информ»
Знакомый составитель шежере рассказывал мне такой случай. К нему обратился известный кряшен, которого обижали слова о том, что кряшены появились в результате насильственного крещения. Он решил составить родословную и доказать, что крещеные татары (кряшены) существовали и до завоевания Казанского ханства. Но исследование показало, что кряшенская деревня была когда-то удмуртской… Узнав об этом, заказчик попросил изыскания не продолжать.
Когда татарское было престижным
Об этом нервно пишут и многие историки из финно-угорских народов: некоторые названия населенных пунктов прямо говорят о том, что здесь когда-то жили вовсе не татары… Эти названия деревень и рек понятны удмуртам или марийцам, а тюркам – нет… И такая же топонимика встречается в Удмуртии и Марий Эл. Да и наличие каких-то древних обрядов вроде бы доказывает древние корни жителей некоторых сел…
Есть и народные предания. Финно-угорские земли входили в состав Казанского ханства. Верхушка государства приняла ислам, разговаривать на татарском было престижно, «модно». То же самое происходит и сейчас практически с любым народом, исключая крупные – многие татары, чуваши, марийцы считают русский более престижным. Те историки, что бьют тревогу об этом, – почему они исключают такое явление в Средние века и Новое время?
Не просто так же воевали марийцы за Казанское ханство – они считали это государство своим.
Татарско-марийское побоище
Но не надо думать, что все происходило очень гладко и массово. Сопротивление татарам, «очаги напряжения», как мы сейчас сказали бы, тоже были. Например, жители нашей деревни в свое время бежали на север Арского района, спасаясь от насильственного крещения, и поселились около маленькой речушки под названием Бужа. В преданиях народа осталась легенда, как из леса появилось много-много воинов, которые прогнали «басурман», то бишь наших предков… Пришлось оставить дома и переселиться южнее. Старики до сих пор помнят первоначальное место деревни, там до сих пор, говорят, растет крапива двудомная – вечный спутник человека, появляющийся там, где человек портит дерн. А говор жителей до сих пор отличается от местного.
Аксакалы показывали мне и место столкновения между деревнями Шоруньжа и Нижняя Ура. По преданиям, там, на речушке, произошла «битва» марийцев и татар – первые не хотели пускать вторых в свои земли. После побоища заключили перемирие и установили границу по реке: севернее татарам вход воспрещен! И в самом деле севернее татарских сел в тех краях нет.
«Татарин не перестанет быть татарином, если его прапрадед окажется марийцем, принявшим ислам»
Фото: © Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»
Татарин не перестанет быть татарином, если его прапрадед окажется марийцем, принявшим ислам.
То есть это явление было. Странно его отрицать, считая татар народом без примесей.
Но не надо и преувеличить, как любят делать некоторые башкирские этномиссионеры, которые пишут о татарах как о марийцах, принявших ислам, вообще забывая о том, что «поскреби башкорта – найдешь угров и манси». Народ манси тоже когда-то жил на Южном Урале, но это тоже ничего не значит, было и было.
Поскреби татарина – выскребешь и черемиса, и удмурта, и мордвина, и чуваша, и, возможно, венгра. Это явление надо изучать, а не клевать историков, профессионально занимающихся этим направлением.
Да и татары должны спокойно реагировать на это, ровно так же, как и русские. Где жили русские в Средние века и где они живут сейчас? А сколько народов просто растаяли внутри русского народа? Но русские от этого не перестают быть русскими. Мне это удивительно – не стыдятся же русские предков Пушкина из эфиопов или тюркского происхождения Колчака, а некоторые татары почему-то воспринимают такое в штыки. Татарин не перестанет быть татарином, если его прапрабабушка окажется удмуртской девушкой, вышедшей замуж за татарского джигита, или прапрапрадед окажется марийцем, принявшим когда-то ислам.
Явление интересное, практически не изученное. И если мы хотим знать свою историю, надо его изучать.
Хвастаться своим «чистым» происхождением может только ущербный человек
Но, как у нас принято, закомплексованные люди начинают указывать другим на их «недостатки». Некоторые товарищи из интеллигенции еще не разучились посмеиваться даже над мишарским говором. Вот они и будут говорить: «Белэсенме, алар бит чирмешлэр…» (Знаешь, они же марийцы…»). При этом совершенно не понимая, что «поскреби» его – удивится сам.
Народы с малым количеством примесей можно, наверное, найти только в труднодоступных горных районах. Да и то, если посмотреть на более ранние периоды, то даже индейцы Америки вышли из Евразии. Да и в целом все люди братья.
«Мы должны быть благодарны нашим дедам и бабушкам за то, что они сохранили наши язык, культуру, обычаи и донесли их до нас»
Фото: © Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»
Хвастаться своим «чистым» происхождением, пытаться унижать остальных может только ущербный человек, не знающий историю. Я считаю, что татары сильный народ, и большинство их восприняли информацию Исмагила Гибадуллина адекватно. То есть так, как следует – ученый-историк на то и ученый, чтобы говорить нам об истории. А устраивать из этого «большую политику» не стоит.
Почему нам надо это изучать? Во-первых, это наша история. Во-вторых, ассимиляция происходит и сейчас, но уже не в нашу пользу. Надо делать выводы. Даже завоеватели растворялись в народе с более высоким культурным уровнем. Посмотрите на китайцев, кого они только не переварили.
В истории ассимилировали народы с более высоким уровнем развития на тот период истории (на тот период!), здесь все решал интеллект, а не сила. Эти люди когда-то посчитали, что быть татарином круто, модно и престижно. И, насколько мы знаем, татары, будучи «второсортным» народом империи, продолжали ассимилировать другие народы очень интенсивно – это явление прекратилось только после революции 1917 года.
Проявления нацизма
Значит, стать татарином в империи для этих народов было модно. Заниматься кузнечным делом татарам запрещали, но империя совершенно упускала при этом, что самая главная сила – интеллект. В битве на поле победить можно, а в такой «невидимой» войне – нет. Кстати, это доказали и евреи – сколько лет скитались по миру, но самосознание не потеряли.
«Если человек хвастается своим «чистокровным прошлым», «блестящим шежере», значит, ему нечем больше гордиться»
Фото: © Салават Камалетдинов / ИА «Татар-информ»
Ровно так же стоит относиться и к выпадам горе-этномиссионеров из Башкортостана, которые пишут о татарах как о народе «из чувашей и финно-угров». Здесь несколько моментов. Презрение, сквозящее в этих усмешках, говорит о том, что мы имеем дело с проявлениями нацизма. Почему мы должны стыдиться того, что среди нас живут потомки марийцев, удмуртов, чуваш, мордвы? Татарский народ благодаря в том числе и этому имеет такую богатую и разнообразную культуру. Это не позорное явление, это похвала, признание, что татары оказались «привлекательным» народом.
«Спасибо деду»
Впрочем, звучат обвинения татар и в ассимиляции башкир в Башкортостане. Наверное, было такое. И здесь тот же ответ: если человек решил, что татарином быть престижно, что тут поделаешь?
Мы должны быть благодарны нашим дедам и бабушкам за то, что они сохранили наши язык, культуру, обычаи и донесли их до нас. А если среди них были люди других национальностей, то мы вдвойне им благодарны – они культурно обогатили нас и были такого высокого мнения о татарах, что решили воспитать татарами своих детей.
Ну и самое главное. Хвастаться можно только тем, чего ты сам лично добился. А если человек хвастается своим «чистокровным прошлым», «блестящим шежере» – значит, ему нечем больше гордиться. Свои достижения ничтожны, вот и хвастается чужими – то бишь своих дедов и прадедов, которые жили в изоляции и, кроме представителей своего народа, ни с кем не общались, не влюблялись, не изучали языки и прочее…
Ассимиляция | Определение, обзор и теории
Ассимиляция, или культурная ассимиляция, — это процесс, благодаря которому различные культурные группы становятся все более и более похожими. Когда полная ассимиляция завершится, не будет заметной разницы между ранее разными группами.
Ассимиляция чаще всего обсуждается с точки зрения групп иммигрантов из меньшинств, которые принимают культуру большинства и, таким образом, становятся похожими на них с точки зрения ценностей, идеологии, поведения и практики.Этот процесс может быть принудительным или спонтанным, а также быстрым или постепенным.
Однако ассимиляция не всегда происходит таким образом. Различные группы могут сливаться в новую однородную культуру. В этом суть метафоры плавильного котла, часто используемой для описания Соединенных Штатов (независимо от того, точна она или нет). И хотя ассимиляция часто рассматривается как линейный процесс изменений во времени, для некоторых групп расовых, этнических или религиозных меньшинств этот процесс может быть прерван или заблокирован институциональными барьерами, построенными на предвзятости.
В любом случае процесс ассимиляции приводит к тому, что люди становятся более похожими. По мере продвижения люди с разным культурным происхождением со временем будут все больше разделять одни и те же взгляды, ценности, чувства, интересы, мировоззрение и цели.
Теории ассимиляции
Теории ассимиляции в рамках социальных наук были разработаны социологами из Чикагского университета на рубеже двадцатого века. Чикаго, промышленный центр в США.С., была приманкой для выходцев из Восточной Европы. Несколько известных социологов обратили свое внимание на эту популяцию, чтобы изучить процесс, посредством которого они ассимилировались в основное общество, и то, какое разнообразие вещей могло помешать этому процессу.
Социологи, включая Уильяма И. Томаса, Флориана Знанецки, Роберта Э. Парка и Эзру Берджесса, стали пионерами тщательных с научной точки зрения этнографических исследований иммигрантов и расовых меньшинств в Чикаго и его окрестностях.В результате их работы возникли три основных теоретических взгляда на ассимиляцию.
- Ассимиляция — это линейный процесс, в результате которого одна группа со временем становится культурно похожей на другую. Рассматривая эту теорию как призму, можно увидеть смену поколений в семьях иммигрантов, при этом поколение иммигрантов по прибытии культурно отличается, но до некоторой степени ассимилируется с доминирующей культурой. Дети в первом поколении этих иммигрантов вырастут и будут социализированы в обществе, отличном от общества в стране их родителей.Культура большинства будет их родной культурой, хотя они могут по-прежнему придерживаться некоторых ценностей и обычаев родной культуры своих родителей, находясь дома и в своем сообществе, если это сообщество преимущественно состоит из однородной группы иммигрантов. Внуки во втором поколении коренных иммигрантов с меньшей вероятностью сохранят аспекты культуры и языка своих дедушек и бабушек и, скорее всего, будут культурно неотличимы от культуры большинства. Это форма ассимиляции, которую можно охарактеризовать как «американизация» в США.С. Это теория о том, как иммигранты «поглощаются» обществом «плавильный котел».
- Ассимиляция — это процесс, который зависит от расы, этнической принадлежности и религии. В зависимости от этих переменных, для одних это может быть плавный, линейный процесс, тогда как для других ему могут препятствовать институциональные и межличностные препятствия, которые проявляются в результате расизма, ксенофобии, этноцентризма и религиозных предубеждений. Например, практика жилищной «красной черты», когда расовым меньшинствам преднамеренно запрещалось покупать дома в преимущественно белых кварталах на протяжении большей части двадцатого века, подпитывала жилую и социальную сегрегацию, которая препятствовала процессу ассимиляции целевых групп.Другой пример — препятствия на пути к ассимиляции, с которыми сталкиваются религиозные меньшинства в США, такие как сикхи и мусульмане, которые часто подвергаются остракизму из-за религиозных элементов одежды и, таким образом, социально исключены из основного общества.
- Ассимиляция — это процесс, который будет отличаться в зависимости от экономического положения меньшинства или группы. Когда группа иммигрантов экономически маргинализирована, они, вероятно, также будут социально изолированы от основного общества, как в случае с иммигрантами, которые работают поденщиками или сельскохозяйственными рабочими.Таким образом, низкое экономическое положение может побуждать иммигрантов объединяться и держаться особняком, в значительной степени из-за необходимости делиться ресурсами (такими как жилье и еда), чтобы выжить. С другой стороны, средний класс или богатые иммигранты будут иметь доступ к домам, потребительским товарам и услугам, образовательным ресурсам и досуговым мероприятиям, которые будут способствовать их ассимиляции в обществе.
Как измеряется ассимиляция
Социологи изучают процесс ассимиляции, исследуя четыре ключевых аспекта жизни иммигрантов и расовых меньшинств.К ним относятся социально-экономический статус, географическое распределение, уровень владения языком и уровень смешанных браков.
Социально-экономический статус , или SES, — это совокупный показатель положения человека в обществе, основанный на уровне образования, профессии и доходе. В контексте исследования ассимиляции социолог должен попытаться выяснить, выросло ли SES в семье или популяции иммигрантов с течением времени, чтобы соответствовать среднему значению для коренного населения, или осталось на том же уровне или снизилось.Повышение SES будет считаться признаком успешной ассимиляции в американском обществе.
Географическое распределение , независимо от того, сгруппированы ли иммигранты или группы меньшинств вместе или рассредоточены по большей территории, также используется в качестве меры ассимиляции. Кластеризация будет сигнализировать о низком уровне ассимиляции, как это часто бывает в культурно или этнически отличных анклавах, таких как китайские кварталы. И наоборот, распределение иммигрантов или меньшинств по всему штату или стране свидетельствует о высокой степени ассимиляции.
Ассимиляцию также можно измерить с помощью владения языком . Когда иммигрант прибывает в новую страну, он может не говорить на языке, на котором живет в новом доме. То, сколько они узнают или не узнают в последующие месяцы и годы, можно рассматривать как признак низкой или высокой ассимиляции. Тот же объектив можно использовать при изучении языка среди поколений иммигрантов, при этом окончательная потеря родного языка в семье рассматривается как полная ассимиляция.
Наконец, случаев смешанных браков — по расовому, этническому и / или религиозному признаку — можно использовать как меру ассимиляции.Как и в случае с другими, низкие уровни смешанных браков предполагают социальную изоляцию и могут рассматриваться как низкий уровень ассимиляции, в то время как средний и высокий уровень предполагает высокую степень социального и культурного смешения и, следовательно, высокую ассимиляцию.
Независимо от того, какой показатель ассимиляции исследуется, важно помнить, что за статистикой стоят культурные сдвиги. Как человек или группа, ассимилированные с культурой большинства в обществе, они будут перенимать такие культурные элементы, как то, что и как есть, празднование определенных праздников и вех в жизни, стили одежды и прически, а также вкусы в музыке, телевидении, и СМИ, среди прочего.
Чем отличается ассимиляция от аккультурации
Часто ассимиляция и аккультурация используются как синонимы, но имеют в виду совершенно разные вещи. В то время как ассимиляция относится к процессу того, как различные группы становятся все более похожими друг на друга, аккультурация — это процесс, посредством которого человек или группа из одной культуры приходят к принятию практик и ценностей другой культуры, сохраняя при этом свою собственную особую культуру.
Таким образом, при аккультурации родная культура не теряется со временем, как это было бы в процессе ассимиляции.Вместо этого процесс аккультурации может относиться к тому, как иммигранты адаптируются к культуре новой страны, чтобы функционировать в повседневной жизни, иметь работу, заводить друзей и быть частью своего местного сообщества, сохраняя при этом ценности и перспективы. , практики и ритуалы их изначальной культуры. Аккультурацию можно также увидеть в том, как люди из группы большинства перенимают культурные обычаи и ценности членов культурных групп меньшинств в своем обществе. Это может включать в себя принятие определенных стилей одежды и прически, типов продуктов, которые человек ест, где он делает покупки и какую музыку слушает.
Интеграция против ассимиляции
Линейная модель ассимиляции, в которой различные в культурном отношении группы иммигрантов, а также расовые и этнические меньшинства будут становиться все более похожими на группы, принадлежащие к культуре большинства, на протяжении большей части двадцатого века считалась идеалом социологов и государственных служащих. Сегодня многие социологи считают, что интеграция, а не ассимиляция, является идеальной моделью для включения новоприбывших и групп меньшинств в любое данное общество.Это связано с тем, что модель интеграции признает ценность, которая заключается в культурных различиях для разнородного общества, а также важность культуры для идентичности человека, семейных связей и чувства связи со своим наследием. Таким образом, с интеграцией человек или группа поощряются к сохранению своей первоначальной культуры, в то время как им одновременно предлагается принять необходимые элементы новой культуры, чтобы жить полноценной и функциональной жизнью в своем новом доме.
Что история говорит нам об ассимиляции иммигрантов
Иммиграция стала решающей и вызывающей резкие разногласия проблемой в Соединенных Штатах.Скептицизм по поводу того, смогут ли новоприбывшие ассимилироваться в американском обществе, был главной проблемой на президентских выборах 2016 года и остается постоянной темой публичных дебатов по иммиграционной политике. Это противоречие не ново. В США неоднократно возникали волны враждебности по отношению к иммигрантам, и сегодняшние опасения отражаются в сигналах тревоги, которые часто звучали в прошлом. И сегодня, и в прежние времена многие в этой стране рассматривали иммигрантов как угрозу целостности национальной культуры, опасаясь, что иностранцы среди нас каким-то образом сделают Америку менее американской.Рассмотрим следующее утверждение: иммиграция «приводит в страну людей, которых очень трудно ассимилировать и которые не обещают ничего хорошего для стандартов цивилизации в Соединенных Штатах». Спикером был не Дональд Трамп во время предвыборной кампании, а сенатор от Массачусетса Генри Кэбот Лодж в 1891 году.
Дебаты об иммиграции поднимают фундаментальный вопрос: способны ли иммигранты успешно интегрироваться в американское общество, принимая экономические, социальные и культурные нормы коренных американцев? Или они, вероятно, останутся инопланетным присутствием внутри наших границ еще долгое время после того, как поселятся здесь? Этот аргумент обычно вызывает больше тепла, чем света.Многие люди имеют свое мнение по этому поводу, но имеется относительно мало эмпирических данных о том, насколько полно и быстро иммигранты ассимилируются в культуре США.
Иммигранты, прибывающие на остров Эллис в начале 1900-х годов.Фото: Служба национальных парков
Лия Бустан из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, Кэтрин Эрикссон из Калифорнийского университета в Дэвисе и я попытались частично заполнить этот пробел, изучив иммиграцию в эпоху массовой миграции с 1850 по 1913 год, когда границы США были открыты и 30 миллионов европейцев сделали ставки, чтобы переехать сюда.К началу 20 века около 15 процентов населения США родились за границей, что сопоставимо с сегодняшней долей. Если мы хотим знать, каково будет сегодняшним новоприбывшим, мы можем найти важные подсказки, изучив, что случилось с теми, кто прибыл на наши берега во время величайшего иммиграционного потока в истории США.
В нашей предыдущей работе по иммиграции мы с моими соавторами рассмотрели данные о занятиях иммигрантов, прибывших в эпоху массовой миграции. [1] Классическое повествование гласит, что иммигранты без гроша в кармане работали на низкооплачиваемой работе, чтобы подтянуть себя, в конечном итоге достигая равенства навыков и доходов с коренными жителями.Мы обнаружили, что эта история в значительной степени является мифом. В среднем иммигранты и коренные жители, иммигранты, долгое время жившие в стране, работали с одинаковым уровнем квалификации и поднимались по служебной лестнице примерно с одинаковыми темпами. Однако мы обнаружили значительные вариации. Иммигранты из более богатых стран, таких как Англия или Германия, часто работали в более квалифицированных профессиях, чем местные жители, в то время как выходцы из более бедных стран, таких как Италия или Россия, часто работали в менее квалифицированных профессиях. Но, независимо от отправной точки, первоначальный разрыв между иммигрантами и коренными жителями сохранялся на протяжении всей их жизни.Эти результаты предоставляют полезные данные об опыте иммигрантов на рынке труда США. Но важно подчеркнуть, что даже иммигранты, которые отстают в экономическом отношении, могут успешно ассимилироваться в американском обществе.
Измерение культурной ассимиляции является сложной задачей, потому что данные о культурных практиках, таких как еда, одежда и акцент, не собираются систематически. Но имена, которые родители выбирают для своих детей, собраны, открывая окно в процесс культурной ассимиляции.[2] Используя 2 миллиона записей переписи населения за 1920 и 1940 годы, мы построили индекс иностранности, показывающий вероятность того, что данное имя будет принадлежать иностранцу или местному жителю.
Например, люди с такими именами, как Хайман или Вито, почти наверняка были детьми иммигрантов, в то время как молодые люди с такими именами, как Клей или Лоуэлл, скорее всего, имели своих родителей. В этом отношении имена детей являются признаком культурной самобытности. Дать ребенку имя, звучащее по-американски, — это бесплатный с финансовой точки зрения способ идентифицировать себя с У.С. культура. Таким образом, мы можем проследить процесс ассимиляции, изучая изменения в именах, которые иммигранты давали своим потомкам по мере того, как они проводили больше времени в США.
Наш главный вывод состоит в том, что для иммигрантов, прибывших в 1900-е и 1910-е годы, чем больше времени они проводят в США, тем меньше вероятность того, что они назовут своим детям имена, звучащие по-иностранному. Рисунок 1 показывает, что после 20 лет в этой стране исчезла половина разрыва в выборе имени между иммигрантами и коренными жителями. Изменение в выборе имени произошло примерно одинаковыми темпами для сыновей и дочерей, а также среди бедных и богатых семей.
Однако темпы значительно варьировались в зависимости от страны происхождения. Иммигранты из Норвегии, Швеции и Дании были одними из самых быстрых, которые приняли американские имена, за ними следовали итальянцы и другие южноевропейцы. У русских, в том числе у многих русских евреев, и финнов были самые низкие темпы именной ассимиляции. Это совпадение названий, выбранных иммигрантами и коренным населением, свидетельствует о культурной ассимиляции. Но тот факт, что иммигранты не полностью переняли местные модели именования, предполагает, что многие ценили сохранение особой культурной самобытности.
Имя, звучащее по-американски, было знаком ассимиляции, приносившим реальные экономические и социальные выгоды. Мы изучили записи переписи более миллиона детей иммигрантов с 1920 года, когда они жили со своими семьями, по 1940 год, когда они были взрослыми.
Дети с менее иностранными именами закончили больше лет обучения, больше зарабатывали и с меньшей вероятностью остались безработными, чем их сверстники, чьи имена звучали более иностранно. Кроме того, они реже выходили замуж за кого-то, родившегося за границей или с иностранным именем.Эти закономерности сохранялись даже среди братьев в одной семье. Данные свидетельствуют о том, что, хотя имя, звучащее на иностранном языке, усиливало чувство этнической идентичности, оно могло подвергать людей дискриминации в школе или на работе.
Другие меры усиливают картину иммигрантов начала 20 века, постепенно приобретающих американские культурные маркеры. К 1930 году более двух третей иммигрантов подали документы на получение гражданства, и почти все заявили, что могут немного говорить по-английски. Треть иммигрантов в первом поколении, прибывших не состоящими в браке, и более половины иммигрантов во втором поколении вышли замуж за супругов, не принадлежащих к их культурной группе.
Эти данные свидетельствуют о том, что со временем чувство обособленности у иммигрантов ослабло, а их идентификация с культурой США усилилась. Постепенное принятие имен, звучащих по-американски, похоже, было частью процесса ассимиляции, в ходе которого новички изучали культуру США, взяли на себя обязательство пустить корни в этой стране и стали идентифицировать себя как американцы.
Некоторые, возможно, прибыли с сильным желанием ассимилироваться, но мало знают, как это сделать. Возможно, они даже не знали, какие имена были распространены в США.С. Другие, возможно, поначалу не заботились об ассимиляции, но в конце концов почувствовали побуждение слиться с ней. В обоих случаях со временем они, возможно, начали с большей легкостью ориентироваться в доминирующей культуре. Их дети могли посещать школы с детьми из других культур и говорить с американским акцентом.
Что это говорит нам о процессе ассимиляции? Мы можем представить себе, что после многих лет в США иммигранты, как и местные жители, становятся фанатами бейсбола, едят гамбургеры и смотрят салюты Четвертого июля.Безусловно, их связи со странами происхождения не уничтожены. Вместо этого они могут начать считать себя американцами, написанными через дефис, но тем не менее американцами.
Более того, политика, направленная на принуждение иммигрантов к культурной ассимиляции, может иметь обратную реакцию. Fouka (2015) обнаружил, что немецкие иммигранты в государствах, которые ввели антинемецкую языковую политику во время Первой мировой войны, в ответ выбрали явно немецкие имена, возможно, в знак поддержки общества [3].
Обеспокоенность экономическими последствиями иммиграции идет рука об руку с опасениями, что иммигранты останутся культурно иностранным присутствием среди нас.Как иммиграция влияет на доход и уровень жизни коренных жителей и как новоприбывшие вносят вклад в экономику США, — это горячие вопросы. Я и мои партнеры по исследованиям занимаемся исследованием этих вопросов. Основываясь на существующей литературе и наших собственных исследованиях, мы предполагаем, что экономическое воздействие иммиграции сегодня может отличаться от последствий в эпоху массовой миграции [4]. В начале 20 века рабочие иностранного происхождения и местные рабочие конкурировали за одни и те же низкоквалифицированные рабочие места, и иммигранты могли снизить заработную плату тех, кто родился здесь.Сегодня конкуренция между иммигрантами и коренными жителями может быть менее важной, потому что иммигранты, как правило, группируются в ограниченном наборе профессий на вершине и внизу распределения доходов.
К историческим свидетельствам, представленным здесь, следует относиться с осторожностью. Сегодняшние иммигранты заметно отличаются по этнической принадлежности, образованию и роду занятий от тех, кто прибыл в эпоху массовой миграции. За последние полвека США пережили вторую волну массовой миграции, характеристики которой отличают их от того, что имело место в конце 19 — начале 20 веков.
Современная миграционная волна строго регулируется, отдавая предпочтение тем, у кого есть деньги, образование и навыки, и привлекает мигрантов в основном из Азии и Латинской Америки. Сегодня отбор иммигрантов часто бывает положительным, то есть те, кто приезжает сюда, имеют более высокую квалификацию, чем их соотечественники, которые остаются в странах своего происхождения. В прошлом иммигрантов иногда отбирали отрицательно, что означало, что они были менее квалифицированными, чем те, кто остался. Наконец, легальная иммиграция теперь сопровождается большим потоком недокументированных лиц, что затрудняет изучение последствий иммиграции.
Еще многое предстоит сделать, чтобы понять культурные и экономические аспекты иммиграции и различия между прошлым и настоящим. Я и мои коллеги-исследователи недавно получили доступ к записям свидетельств о рождении в Калифорнии, которые позволят нам сравнивать иммигрантов из текущего и исторического периодов, чтобы увидеть, похожи ли модели ассимиляции.
В целом, уроки эпохи массовой миграции показывают, что опасения иммигрантов не вписаться в американское общество неуместны.Было бы ошибкой определять иммиграционную политику нашей страны, основываясь на убеждении, что иммигранты останутся иностранцами, сохраняя свой старый образ жизни и держась на расстоянии вытянутой руки от господствующей культуры. Доказательства очевидны, что ассимиляция реальна и поддается измерению, что со временем иммигранты становятся похожими на коренных и что новые поколения формируют отличную идентичность американцев.
[1] Ран Абрамицки, Лия Платт Бустан и Кэтрин Эрикссон.(2014). «Нация иммигрантов: ассимиляция и экономические результаты в эпоху массовой миграции». Журнал политической экономии. 122 (3): 467-506.
[2] Ран Абрамицки, Лия Платт Бустан и Кэтрин Эрикссон. (2016). «Культурная ассимиляция в эпоху массовой миграции». Рабочий документ и ссылки в нем.
[3] Василики Фука. (2015). «Ответная реакция: непредвиденные последствия языкового запрета в школах США после Первой мировой войны» Рукопись.
[4] Ран Абрамицки и Лия Платт Бустан.(2016a). «Иммиграция в американской экономической истории». Рабочий документ NBER № 21882 и ссылки в нем.
Ассимиляция как понятие и как процесс — этническая принадлежность
Вальтер Хирш
Целью данной статьи является сравнение концепций ассимиляции, определенных некоторыми американскими социологами за последние два десятилетия, с реальным процессом ассимиляции. Предполагается, что референт концепции должен быть описательно и функционально согласован с процессом.
Этот анализ будет включать обсуждение трех основных моментов, касающихся ассимиляции: (1) различия в определениях понятия; (2) различия в определениях родственных понятий, а именно, приспособление, аккультурация, адаптация, приспособление и объединение, и, как следствие, влияние на определение ассимиляции; (3) различия между определениями понятия и фактическим процессом ассимиляции.
Ассимиляция как концепция
А.Два десятилетия назад Сара Э. Саймонс считала ассимиляцию «процессом приспособления и приспособления, который происходит между представителями разных рас, если их контакт является продолжительным и если присутствуют необходимые психические условия. Результатом является однородность группы в большей или меньшей степени. Образно говоря, это процесс, посредством которого совокупность людей превращается из простой механической смеси в химическое соединение ».
B. Согласно Роберту Э. Парку и Эрнесту У.Берджесса, ассимиляция — одна из четырех основных категорий социального поведения, другие — конфликт, конкуренция и приспособление. Это «процесс взаимопроникновения и слияния, в котором люди и группы приобретают воспоминания, чувства и отношения других людей или групп и, делясь своим опытом и историей, включаются с ними в общую культурную жизнь».
К. Кимбалл Янг принимает предыдущее определение, но предваряет его дополнительным, согласно которому ассимиляция — это «совместное разделение и слияние народных обычаев и обычаев, законов и всех других черт двух или более различных культур людьми, которые пришли сюда. в прямые отношения друг с другом.”
D. Наконец, Х.Г. Дункан определяет ассимиляцию следующим образом: «процесс, по большей части осознанный, благодаря которому у отдельных лиц и групп появляются чувства и установки, аналогичные тем, которых придерживаются другие люди или группы в отношении определенной ценности на определенном этапе. данное время.»
Эти четыре определения были выбраны потому, что каждое из них содержит особый акцент, требующий дальнейшего анализа. Теперь мы должны поднять вопрос о том, являются ли различия в определениях главным образом семантическими, т. Е. Из-за использования разных словесных символов для одного и того же процесса, или же они являются результатом описания совершенно разных процессов.В этой связи можно отметить, что эти определения очень описательны не только для одного процесса, но и для ряда процессов, механизмов и конечных результатов.
Теперь перейдем к анализу определений.
1. Неизвестно, имеют ли в виду «взаимопроникновение и слияние» Парк и Берджесс людей, элементы культуры или и то, и другое. Во всяком случае, эти термины нуждаются в дальнейшем определении. «Слияние» (или слияние) обычно используется для описания биологического процесса, т.е.е., скрещивание представителей разных расовых групп. Фактическое физическое слияние людей очевидно невозможно, кроме как в их потомстве. Другая возможность состоит в том, что Парк и Берджесс используют фьюжн в отношении элементов культуры, как это делает Янг. Более подробно об этом будет сказано в п. 4 ниже.
«Приспособление» и «приспособление» имеют определенные коннотации, которых у них не было в то время, когда Саймонс их использовал. Адаптация — это общий термин, обозначающий «адаптацию организма к социальной среде».«Под приспособлением понимаются функциональные изменения, которые происходят в привычках и обычаях людей и групп и которые передаются скорее в социальном, чем в биологическом смысле». Для Парка и Берджесса приспособление — это более быстрое и революционное изменение, часто «социальная мутация», примером которой является обращение, тогда как ассимиляция — это постепенный процесс. Янг различает их следующим образом: «Если люди или группы заключают перемирие, но не вступают в брак и не объединяют свои культуры, мы называем это приспособлением. Если они вступают в брак и сливают свои культуры, мы говорим об этом как о биологическом слиянии и культурной ассимиляции.”
2. агентов в этом процессе являются либо людьми, либо группами. Последние определены Янгом более конкретно как культуры, а Саймонс как расы. Определение Парка и Берджесса достаточно эластично, чтобы представить ассимиляцию как происходящую внутри группы. Таким образом, термин может относиться к социализации ребенка. Однако, судя по предлагаемому описательному материалу, под ассимиляцией понимается взаимодействие между членами двух различных национальных или культурных групп, обычно первых.
3. Ассимиляция «по большей части сознательный » для Дункана, но Парк и Берджесс рассматривают ее как «результат нерефлексивных реакций на серию новых переживаний», в отличие от аккомодации. Похоже, что тот же процесс называется «ассимиляцией» Дунканом и «приспособлением» Пак и Берджессом — факт, который будет подтвержден в ходе последующего обсуждения.
4. Каковы механизмы ассимиляции ? По мнению всех, кроме Дункана, ассимиляция включает в себя «обмен», «приобретение» и «слияние» воспоминаний, чувств, взглядов, истории и опыта других.Неясно, с помощью каких психологических процессов
можно поделиться воспоминаниями или получить историю человека или группы с совершенно другим опытом. Дункан более осторожен и кажется более реалистичным, говоря о приобретении «настроений и установок , аналогичных тем, которых придерживаются другие в отношении определенной ценности в данный момент времени ». Для Дункана полная ассимиляция невозможна в пределах одного поколения.
5. Результат этого процесса описан Саймонсом как изменение объединения людей из «простой механической смеси в химическое соединение.Это неудачная аналогия, но мы должны помнить, что Саймонс написал более двадцати лет назад. Парк, однако, делает некоторые чрезвычайно ценные наблюдения в своем обсуждении «однородности космополитических групп». Это «внешнее единообразие, однородность в манерах и моде, связанная с относительно глубокими различиями в индивидуальных мнениях, чувствах и убеждениях». Если мы сможем классифицировать наше общество как космополитическое, то окажется, что ассимиляция, как ранее определяли те же авторы, не может иметь место в нашем обществе! Поскольку, по словам Пак и Берджесса, в основе солидарности сегодня не единомыслие, а «параллельные действия», как это выразился Самнер.Это кажется случайным признанием того, что определение ассимиляции, данное Парком и Берджессом, действует in vacuo для нашего общества. Парк идет еще дальше и делает ассимиляцию чисто объективным состоянием, называя ее «функцией видимости»: как только иммигрант перестает проявлять признаки, идентифицирующие его как члена группы инопланетян, он приобретает благодаря этому факту действительную, если не правовой статус уроженца «. Что случилось с обменом мнениями и приобретением воспоминаний других? »
Таким образом, мы обнаруживаем любопытное противоречие даже в рамках концепции отдельного исследователя проблемы.Это не удивительно. Определение ассимиляции бессознательно связано с концепцией сообщества как функции единомыслия в умах Парка и Берджесса. Тем временем они поддержали новую концепцию сообщества, но концепция ассимиляции отстает от новой концепции сообщества. Если общинная солидарность основана не на однородности единиц, а на функциональной интеграции разнородных единиц, то есть на модусе modus vivendi , теория ассимиляции как результата обмена воспоминаниями и установками не работает.Его нельзя применить к обществу, в котором существует дифференциация с социальной мобильностью, поскольку для этого потребуется, чтобы все социальные группы имели одинаковые отношения и чувства. Таким образом, такое меньшинство, как негры, должно было бы считать себя так, как их рассматривают социально превосходящие белые. Такая ситуация может существовать в кастовом обществе. Иногда можно найти такие квазимазохистские установки среди меньшинств в нашем обществе, но они являются скорее исключением, чем правилом.
Таким образом, согласно наблюдениям Парка и Берджесса, релятивистская позиция Дункана была бы единственно правильной.Ассимиляция не означает приобретение одного и того же, но аналогичных позиций, и только в отношении определенной ценности в данный момент времени. Короче говоря, ассимиляция относится не к одному процессу, а к количеству процессов, участвующих в становлении членом сообщества . Эти процессы бесконечно различаются в зависимости от природы конкретного сообщества, тех, кто должен ассимилироваться, и различных других факторов, которые будут обсуждаться в разделе II.
Если мы определим ассимиляцию в общих чертах и временно как процесс становления членом сообщества, проблема определения снова станет острой.Мы определим сообщество как совокупность людей, которые становятся зависимыми друг от друга в результате удовлетворения общих материальных и психологических потребностей и осознают свою взаимозависимость.
С этой точки зрения ассимиляция — это вопрос социальной этики и социальной политики. Ассимиляции как объективного понятия в настоящее время не существует; скорее, это отражение различных представлений об «американизации». Таким образом, мы находим у Парка и Берджесса переход от квазипринудительного понятия «единомыслие» к либералистическому понятию культурных различий.Генри П. Фэирчайлд, у которого иное представление об американизации, определяет ассимиляцию как гибкий процесс, с помощью которого нация сохраняет свое единство, допуская при этом представителей других национальностей ». Саймонс различает два «метода» ассимиляции: «принудительно-аристократический», как практикуется в царской России, и «толерантно-демократический», применяемый в Соединенных Штатах. Это последний метод ассимиляции. В отношении к иммигрантам очевиден оттенок снисходительности не только профессиональных американизаторов, но и социологов.«Мы должны поступать так, как мудрый врач обращается с душевно больными людьми, за беды которых мы не несем ответственности, но которые стали неотъемлемой частью нашей жизни», — говорит Х.А. Миллер ».
В пункте ассимиляция определяется не как то, что существует, а как то, что должно или не должно существовать. Этический императив неразрывно связан с концепцией ассимиляции в случаях анализируемых писателей.
Сделав эти выводы, на нас ложится бремя исследования реальных процессов, вовлеченных в то, что мы определили как ассимиляцию в эвристических целях.
Ассимиляция как процесс
«Факторы», участвующие в ассимиляции, можно схематически изобразить следующим образом:
А. Мир опыта ассимилянта.
- Культурное кондиционирование.
- Личностно-социальная обусловленность.
B. Ситуация перехода.
- Объективные характеристики ассимилянта и его семьи (возраст, род занятий, доход, образование, состояние здоровья и т. Д.)) во время перехода между двумя сообществами.
- Отношения.
а. По поводу его миграции.
г. Классовое или групповое сознание.
г. Жизненные цели. - Случайные факторы: травматические переживания или эйфория.
C. Характер новой общины.
- Размер и функции: сообщество является реальным или псевдосообществом
? - Отношение к пришлым в целом и к
отдельным классам приезжих (профессиональным, этническим). - Наличие вертикальной мобильности.
а. Экономические возможности.
г. Возможности для социальных контактов и участия.
Эти «факторы» нельзя измерить количественно, равно как и сделать выводы об их качественной силе в полевых условиях. Определенный «фактор» может работать за или против ассимиляции, в зависимости от обстоятельств. Обобщение и предсказание становятся еще более трудными из-за того, что личная, субкультурная обусловленность часто выходит за рамки культурной обусловленности .Это заявление требует доработки.
Типы личности часто отождествлялись с культурными и национальными группами, и эти сомнительные с научной точки зрения категоризации все еще практикуются. Так, Пак писал в 1928 году: «Большинство, если не все, характеристики еврея, безусловно, его превосходство в качестве торговца и его острый интеллектуальный интерес, его изысканность, его идеализм и отсутствие исторического чутья являются характеристиками города. Человек, разумно ориентированный, живет предпочтительно в отеле, короче говоря, в космополите.”
Парк написал это, чтобы сделать эмансипированного еврея идеальным типом «маргинального человека», который сам по себе является еще одним идеальным типом. Похоже, это определение взято со страниц книги Вернера Зомбарта Die Juden und das Wirtschaftsleben , из которой коллега Зомбарта Лухо Брентано сказал, что это «один из самых разочаровывающих продуктов немецких научных исследований». Идеальный тип «незнакомца» Зиммеля демонстрирует аналогичные характеристики. Обладает объективностью, уверенностью, свободой от условностей.Отношения, в которые он вступает, являются «абстрактными», т. Е. Основанными на конкретных материальных интересах, а не на чувстве общности доброжелательного сознания. Этот тип незнакомца, как и маргинал, характерен только для определенной части незнакомцев или мигрантов. Очевидно, что целая этническая группа не может быть классифицирована как идеальный тип идеального типа незнакомца.
Второй вопрос, который мы должны поднять, — что такое культурная группа? Ответ довольно легко найти в примитивном обществе, хотя однородность примитивных обществ сильно преувеличена.В современном «космополитическом» обществе проблема намного сложнее. Ни один человек не участвует в полной мере во всех аспектах культуры, культуры, которая к тому же полна амбивалентностей и противоречивых моделей. Линтон выделяет следующие категории элементов культуры: « Универсалии , общие для всех здравомыслящих взрослых членов общества; специальностей , которые являются общими для представителей определенных социально признанных категорий лиц, но не являются общими для всего населения; и альтернатив , которые являются общими для определенных людей, но не являются общими для всех членов общества или даже для всех членов общества или даже для всех членов социально признанных категорий.”
Таким образом, говоря о «культурных группах», мы должны опасаться предполагать однородность. Любопытно, что этот факт был признан литератором , Людвигом Льюизоном, еще до того, как многие социологи осознали его важность. Он писал: «Само существование движения американизации … показывает … разлад, преждевременность … Американизация, конечно же, означает ассимиляцию. Но это пустая концепция, простой крик гнева и тирании, пока не будет дан ответ на вопрос, который никогда бы не был задан, если бы ответ созрел: ассимиляция к чему? К какой однородной культуре? »
Следующая «полевая ситуация» является показателем однородности.Летом 1939 года писатель провел четыре недели в добровольном трудовом лагере, в котором содержались американцы и европейские беженцы обоего пола в возрасте от 16 до 22 лет. В основном это были студенты из высшего среднего класса. Лагерем управляли директор (беженец), персонал (преимущественно американцы) и избранный совет отдыхающих (смешанный). Сложилось несколько интересных ситуаций.
Некоторые решения, принятые советником группой в целом, такие как введение комендантского часа, не были приняты во внимание как местными жителями, так и беженцами.Участие в обсуждении этих решений и поднятых ими проблем было чрезвычайно активным. Самой обсуждаемой проблемой были подготовительные упражнения. По этому вопросу лагерь разделился на две части, которые автор обозначил как «утилитарные» и «общинные». Первая группа утверждала так: «Польза от упражнений по настройке носит исключительно личный характер. Группе в целом не причиняет вреда отсутствие людей на этой деятельности, и, следовательно, участие должно быть факультативным.”
Вторая, или «общинная», группа утверждала следующее: «Одна из главных функций этой деятельности заключается в ее общинном характере. Материальные выгоды, получаемые каждым человеком, несущественны и несущественны; тот факт, что группа начинает день вместе, является наиболее важным. Следовательно, это мероприятие должно быть обязательным ».
В конце концов, вопрос был решен в пользу факультативных упражнений, поскольку обе стороны согласились, что бесполезно законодательно закреплять чувство общности, если оно не может возникнуть спонтанно.
Что касается нашей проблемы, важно, что членство в этих двух противостоящих группах было примерно поровну разделено между коренными жителями и беженцами. Навскидку можно предположить, что большинство американцев принадлежат к утилитарно-анархической школе, а большинство европейцев — к общинно-компульсивной. Собственно, такого раскола не было. На некоторых американцев повлияла философия трудовых лагерей, которая зародилась в Европе и, следовательно, подчеркивала важность коллективных действий.Некоторые из беженцев, с другой стороны, сознательно восставали против любого вида принуждения, даже если оно было демократическим, утверждая, что Соединенные Штаты должны быть «свободной страной». Другие мотивы, несомненно, были в основном личными, основанными на неприязни к человеку, выполнявшему упражнения, чувстве физической неполноценности и лени. Однако здесь важна не мотивация, а способ ее рационализации.
Хотя этот «эксперимент» ничего не доказывает окончательно, он содержит свидетельства того, что по крайней мере в одной конкретной жизненной ситуации «особые связи», «альтернативы» и личностно-социальная обусловленность пересекают культурные «универсалии» в поведении довольно однородного группа.Можно утверждать, что сопротивление некоторых беженцев принуждению было прямой реакцией на их европейский опыт, примером облучения. Эта гипотеза не подтверждается наблюдениями автора. G.W. Олпорт и его сотрудники приходят к аналогичным выводам в своем исследовании беженцев, основанном на интервью и анализе автобиографий. Эти авторы подчеркивают «тягу к знакомому» в опыте беженцев, когда они сталкиваются с новыми ситуациями, а также «стойкую последовательность личности».«Выдающимся является приверженность жертвы к знакомым сценам и действиям и их настойчивость в достижении поставленных целей».
В анализируемых нами определениях ассимиляции не упоминается базовая структура личности как фактор ассимиляции. В некоторых отношениях эта структура личности может быть прямым продуктом универсальной модели культуры, но, как указывает Линтон, «необходимо четко помнить, что базовая структура личности является абстракцией и производным от культуры.От использования такой концепции в исследованиях культуры до приравнивания базовой структуры личности любого общества к личностному характеру людей, составляющих это общество, еще далеко ».
Выводы
В этой статье была сделана попытка указать на отсутствие объективной концепции ассимиляции, временно установить ассимиляцию как процесс становления членом сообщества и проанализировать этот процесс. Определение ассимиляции, данное автором, конечно, расплывчато и условно, возможно, даже тавтологично.Но автор придерживается мнения, что предпочтительнее развивать концепцию от анализа действующего процесса до создания концепции, основанной на суждениях о том, как процесс должен происходить. Если объективность важна для разумного социального действия, социолог, безусловно, должен интересоваться способами, которыми действуют люди, независимо от того, можно ли их действия отнести к той или иной категории.
Взято из Social Forces , 21 (октябрь 1942 г.), 35-39.Воспроизведено с разрешения автора и издателя.
Что нужно для «ассимиляции» в Америке?
«Проблема в том, — сказал мой сосед, — что они не ассимилируются». Мы находились на высоте 30 000 футов в воздухе, почти в часе езды от пункта назначения, и я начинал сожалеть о том, что перевернул наш разговор. взял. Все началось с светской беседы. Он сказал мне, что у него есть мясная лавка в Гардене, примерно в 15 милях к югу от Лос-Анджелеса, но он подумывает о выходе на пенсию. Я хорошо знал этот район, поскольку жил поблизости, когда учился в аспирантуре, хотя я не был там много лет.«О, это сильно изменилось», — сказал он мне. «Теперь у нас есть все эти корейцы». Обычно моим инстинктом было вернуться к роману, который я читал, но это было всего через два месяца после выборов, и я все еще пытался понять, что происходило в страна. «У них есть свои школы», — сказал он. «Они посылают туда своих детей по воскресеньям, чтобы они могли выучить корейский».
Что означает ассимиляция в наши дни? Слово происходит от латинского «simulare», что означает «делать подобное».Ожидается, что иммигранты в течение неопределенного периода станут похожими на других американцев, и этот процесс метафорически описывается как плавильный котел. Но что это означает на практике, остается невыясненным. В конце концов, американцы всегда были неоднородным населением — расово, религиозно, регионально. По каким критериям аутсайдер может вписаться в столь разнообразную нацию? Для некоторых ассимиляция основана на прагматических соображениях, таких как свободное владение доминирующим языком, некоторый образовательный или экономический успех, некоторое знакомство с историей и культурой страны.Для других это имеет более глубокий смысл и предполагает отказ от всех связей, даже языковых, со старой страной. По мнению других, сама идея ассимиляции ошибочна, и интеграция — динамический процесс, сохраняющий коннотацию индивидуальности — рассматривается как лучшая модель. Думайте о салатнице, а не о плавильном котле: каждый ингредиент сохраняет свой вкус, даже когда он смешивается с другими.
Какую бы модель они ни предпочли, американцы гордятся тем, что они нация иммигрантов. Начиная с 1903 года людей, прибывающих на остров Эллис, встречала медная статуя, на пьедестале которой стояла надпись: «Дайте мне ваши уставшие, ваши бедные, ваши сбившиеся в кучу массы, жаждущие вздохнуть свободно.» Один из самых заветных мифов этой страны — это идея о том, что, независимо от того, откуда вы приехали, если вы много работаете, вы можете добиться успеха. Но эти идеалы всегда сочетались с глубоким недоверием к новичкам.
Культура в колониальном классе: неудачная попытка ассимиляции
Поскольку наша Инициатива благотворительности продолжает изучать историю благотворительности, мы с нетерпением ждем возможности поделиться историями успеха и неудач. Эта история неудач исходит от одного из самых известных филантропов нашей страны: Бенджамина Франклина.
Иммигранты хлынули в страну. Они говорили на другом языке. Они поклонялись по-другому. Лидеров беспокоила лояльность новых жителей. Станут ли они защищать свой новый дом в случае возможного военного конфликта или подорвать своих соседей? Это были вопросы, с которыми первые американские лидеры столкнулись в 1700-х годах, когда тысячи новых иммигрантов — немцев — начали прибывать в британские североамериканские колонии.
американцев немецкого происхождения твердо придерживались своих религиозных традиций.Это напечатанное и нарисованное от руки свидетельство о рождении и крещении девочки по имени Катарина Вехтер, родившаяся 14 января 1774 года, было создано Генрихом Отто в Пенсильвании около 1774 года. Немецкие поселенцы принесли в Америку свою традицию украшения документов немецкой каллиграфией и продолжили ее как часть сохранения их культуры.немцев прибыли в то, что тогда еще было британскими североамериканскими колониями, действовавшими в 1700-х годах. Имея репутацию «страны лучших бедняков», Пенсильвания привлекала многих из этих иммигрантов.Большое количество жителей поселилось в колонии в 1740-1750 годах. Для британских американцев эти новички были отдельным народом. Их религия различалась. Британцы-американцы обычно были реформатскими протестантами. Немцы, напротив, были лютеранами, а некоторые говорящие по-немецки были моравскими, группа, которую многие британские североамериканцы считали необычной. Более того, немецкие поселенцы продолжали говорить на своем языке и сохраняли свои культурные традиции.
Многие немецкие американские поселенцы продолжали говорить по-немецки.Эта плита или камин, созданная в Пенсильвании в 1748 году, отлита стихом «Gotes brynlein hat waser die fyle» (у Божьего колодца много воды).Чтобы усугубить напряженность, не только немецкие поселенцы отличались от своих соседей британского происхождения, некоторые лидеры были обеспокоены тем, что эти новоприбывшие могут иметь родство с немецкоязычными католическими колонистами в соседних французских регионах Северной Америки. В 1700-х годах протестантская Британская и Католическая французская империи часто находились в состоянии войны, поскольку эти две империи боролись за территорию и за торговую власть.Британские лидеры часто беспокоились о лояльности различных групп в разнообразной империи. Они опасались, что их французские соседи могут завербовать в свои ряды немецких поселенцев из британских колоний. Более того, некоторые немецкие колонисты принадлежали к пацифистским церквям и не хотели носить оружие.
Воодушевленные этим беспокойством, некоторые лидеры британских колоний Северной Америки создали благотворительные школы для обучения вновь прибывших. Их подход был типичным для различных миссионерских и образовательных предприятий, направленных на ассимиляцию посторонних в британо-американскую культуру.
Бенджамин Франклин был одним из филантропов, участвовавших в таких усилиях. В 1753 году он и его товарищи основали Общество по распространению религиозных знаний и английского языка среди немецких иммигрантов в Пенсильвании. Общество, возглавляемое мужчинами из Пенсильвании и Великобритании, стремилось обучать немецких детей английскому языку, а также «простым и неоспоримым принципам христианства» и «не более высоким уровням знаний, чем они подходят для их обстоятельств и занятий» на языке лидер усилия.Сторонники общества надеялись, что изучение английского языка и британского протестантизма удержит немцев от присоединения к французскому врагу.
Бенджамин Франклин носил этот костюм в Париже в 1778 году, когда он был во Франции, дипломатически представляя Соединенные Штаты. Как и его политическая и научная карьера, филантропическая деятельность Франклина была трансатлантической.Начало этой работы было многообещающим. Еще до того, как группа была официально организована, ее сторонники успешно занимались сбором средств в Голландии, Германии и Великобритании.Некоторые немецкие семьи поддержали эти усилия, и за несколько лет общество открыло 11 школ, в которых обучалось более 750 детей, хотя некоторые из них были выходцами из Великобритании.
Первоначальный успех, однако, был недолгим. Кристофер Зауэр, влиятельный немецкоязычный печатник, признал, что усилия были направлены на ассимиляцию немцев в британо-американскую культуру. Воспользовавшись гневом американцев немецкого происхождения из-за сомнений в их лояльности, Зауэр использовал свою газету Pensylvanische Berichte в качестве платформы, чтобы разжечь сопротивление среди немецких пенсильванцев этому благотворительному предприятию.Семьи забрали своих детей, и к 1764 году школы закрылись. Попытка провалилась.
Хотя некоторые британо-американские лидеры стремились ассимилировать их, немецко-американские колонисты сохранили свои обычаи и эстетические традиции. Этот сундук из массивных панелей был изготовлен Кристианом Зельцером в Пенсильвании в 1777 году.Несмотря на провал предприятия, американцы немецкого происхождения уже начали интегрироваться в более широкое общество, и эта тенденция продолжалась. Самая большая группа иностранцев-иммигрантов в 1800-х годах, американцы немецкого происхождения оказали влияние на американскую религию, культуру, благотворительность, бизнес и многое другое.
Классные комнаты продолжают оставаться местом переговоров в американской истории, что мы исследуем на нашей выставке Многие голоса, одна нация . Между тем, наша выставка Giving in America исследует другие времена, когда геополитика формировала благотворительность в Америке.
Аманда Б. Монис — куратор Дэвида М. Рубинштейна по вопросам благотворительности в Отделе семейной и общественной жизни.
Благотворительная инициатива стала возможной благодаря Фонду Билла и Мелинды Гейтс и Дэвида М.Рубинштейна, при дополнительной поддержке Fidelity Charitable Trustees ’Initiative, грантовой программы Fidelity Charitable.
Основная поддержка проекта Many Voices, One Nation была оказана Фондом Уоллеса Х. Култера, Сью Ван, Фондом Ставроса Ниархоса и Фондом семьи Зегар.
Действительно ли мы хотим, чтобы иммигранты ассимилировались?
Несколько лет назад Натан Глейзер задал вопрос: «Ассимиляция мертва?» Его ответ был более или менее утвердительным — безусловно, в качестве национального идеала или политической цели, хотя он подчеркнул, что ассимиляция остается постоянным социальным процессом.Хотя я, безусловно, согласен с Глейзером в том, что ассимиляция сохраняется как социальная реальность, я категорически не согласен с тем, что она мертва как национальный идеал или политическая цель. Безусловно, ассимиляция умирает среди многих наших элит, особенно среди лидеров этнических, расовых и меньшинств. Но как движущая сила в наших сообществах и в нашей национальной жизни ассимиляция жива и процветает.
Я основываю это суждение не только на имеющихся данных социальных наук (некоторые из которых я рассмотрю здесь), но также на взглядах и мнениях обычных американцев, с которыми я сталкиваюсь, путешествуя по стране.Я также хотел бы указать на широко известную работу Питера Д. Салинза «Ассимиляция в американском стиле» (1997). То, что Салинс, академический экономист, написал эту книгу под эгидой Манхэттенского института и Новой Республики, свидетельствует о стойкости идеи ассимиляции даже среди некоторых представителей нашей элиты.
И все же, если ассимиляция и существует как идея, это очень запутанная и запутанная идея. «Ассимиляция» стала частью литургии нашей гражданской религии, и, как любую литургию, мы повторяем ее, часто не останавливаясь, чтобы понять, что мы под этим подразумеваем.Я буду утверждать здесь, что, когда американцы говорят, что хотят, чтобы иммигранты ассимилировались, они могут думать, что знают, чего хотят, но на самом деле они не понимают эту концепцию или ее место в нашей истории. В самом деле, если бы американцы лучше понимали процесс ассимиляции, они вполне могли бы попросить чего-то еще.
Эта путаница подчеркивается противоречивыми утверждениями, которые мы слышим об ассимиляции пришельцев. Лидеры и защитники иммигрантов заявляют, что Америка — это расистское общество, которое не позволит «цветным людям» стать частью основного русла американской жизни.С другой стороны, утверждается, что ассимиляция таких людей в этот мейнстрим — это коварный процесс, который лишает их истории и чувства собственного достоинства. Никто никогда не пытается объяснить, почему оба утверждения могут быть правдой.
Вторые иммигрантские лидеры, нативисты и ограничители также утверждают, что сегодняшние новички не ассимилируются. Тем не менее, как я буду здесь доказывать, существует множество доказательств того, что это так. Как может так много американцев ошибаться в отношении такого относительно легко проверяемого и фундаментального аспекта нашей национальной жизни?
Я предлагаю тщательно изучить то, что обычно понимается под термином ассимиляция, а затем сопоставить его с более адекватной концептуализацией процесса.Я буду особенно озабочен тем, чтобы подчеркнуть, как ассимиляция была изрезана таким образом, что мы воспринимаем ее как благоприятный шаг к социальному миру и гармонии, хотя на самом деле она порождает новые социальные проблемы и напряжения.
Если бы вы спросили обычного человека на улице, что имеется в виду под «ассимиляцией», он бы сказал что-нибудь об иммигрантах, которые вписываются в американское общество, не создавая чрезмерных проблем для себя или для тех, кто уже здесь. В «Ассимиляции в американском стиле» Питер Салинс представляет значительно более продуманную, хотя, на мой взгляд, неверную версию этого здравого смысла взгляда на ассимиляцию.Салинс утверждает, что неявный контракт исторически определял ассимиляцию в Америке. По его словам: «Иммигранты будут приветствоваться как полноправные члены американской семьи, если они согласятся соблюдать три простых правила»:
Во-первых, они должны были принять английский в качестве национального.
Во-вторых, от них ожидалось, что они будут жить в соответствии с тем, что обычно называется протестантской трудовой этикой (самостоятельность, трудолюбие и нравственность).
В-третьих, от них ожидалось, что они будут гордиться своей американской идентичностью и будут верить в либерально-демократические и эгалитарные принципы Америки.
Хотя эти три критерия не являются исчерпывающими, они определенно дают то, что большинство американцев считает важным для успешной ассимиляции. Но позвольте мне изучить их более внимательно.
Английский как национальный язык
Совершенно непонятно, что имеет в виду Салинс, когда настаивает на том, что иммигранты должны «принять английский в качестве национального языка». Он явно против того, чтобы сделать английский официальным языком. Тем не менее, похоже, что Салинс имеет в виду гораздо больше, чем иммигранты, которые просто учатся говорить по-английски, на чем сосредоточено большинство американцев.К сожалению, он никогда особо не уточняет.
Возможно, Салинс понимает, что можно говорить по-английски, но, тем не менее, оставаться эмоционально привязанным ко второму языку — даже или, возможно, особенно — когда на нем не говорят. Например, есть свидетельства того, что иммигранты и особенно их дети учатся говорить по-английски (даже если они не обязательно учатся писать на нем). Тем не менее, борьба за приобретение Англии продолжается. Почему?
Одна из причин заключается в том, что английский обычно заменяет язык родителей-иммигрантов, бабушек и дедушек.В результате языковая ассимиляция иногда подпитывает усилия по возвращению утраченного языка и наследия. Мне вспоминается молодой американец мексиканского происхождения, которого я встретил в Корпус-Кристи, штат Техас. Только что закончивший свой первый семестр в Йельском университете, этот молодой человек был рад быть дома на рождественские каникулы и хотел рассказать англоязычному гостю с востока о своем мексиканском происхождении. Поскольку он вырос в 150 милях от мексиканской границы, я предположил, что этот парень более или менее свободно говорит по-испански.Итак, когда я случайно спросил, я был удивлен, услышав, как он внезапно понизил голос. Нет, ответил он, он не говорит по-испански, но считает этот язык важной частью мексиканской культуры, которую он страстно хотел сохранить. По этой причине, как меня заверили, он позаботится о том, чтобы его будущие дети выучили испанский, а не английский. Вскоре после этого мы расстались. Так что у меня не было возможности спросить его, как он намеревался учить своих детей языку, на котором сам не говорил.
Легко подшутить над этим парнем, но попытки вернуть утраченные части наследия не отражают простого подросткового замешательства.Многие латиноамериканские политики и общественные деятели выросли, говоря только по-английски, но впоследствии выучили испанский, чтобы сохранить лидерство в растущем иммигрантском сообществе.
Более тонкий и интригующий пример — карьера Селены, певицы Tejano, которая стала культурной иконой среди американцев мексиканского происхождения после того, как была убита фанатом в 1995 году. Трагедия Селены заключается в том, что она завоевала испаноязычный музыкальный мир Tejano. , она умерла, когда собиралась перейти на англоязычный рынок.Ирония судьбы Селены в том, что она выросла (в Корпус-Кристи, так получилось), говорила по-английски, и ей пришлось выучить испанский, чтобы стать звездой Tejano.
Еще одно свидетельство того, что овладение английским языком не обязательно приводит к ожидаемым нами положительным результатам, является недавнее этнографическое исследование школьной успеваемости латиноамериканских подростков. В нескольких таких исследованиях сообщается, что, хотя недавно прибывшие студенты испытывают значительные проблемы с адаптацией, связанные с их сельским происхождением, неадекватным школьным обучением и плохим знанием английского языка, их обычно позитивное отношение способствует относительному успеху в учебе.Однако среди студентов-латиноамериканцев, родившихся в Соединенных Штатах, часто бывает наоборот. Несмотря на свободное владение английским языком и знакомство с американскими школами, многие такие учащиеся склонны занимать враждебную позицию по отношению к школе и циничную этику против достижений.
Я, разумеется, не считаю, что следует избегать изучения английского языка. Но поскольку он отражает ассимиляцию в современную молодежную культуру меньшинств, приобретение английского языка не является безусловным благом. По словам ветерана старшей школы, «по мере того, как латиноамериканские ученики становятся все более американскими, они теряют интерес к своей школьной работе…».Они становятся похожими на других, их отношение меняется ».
Что касается протестантской трудовой этики, основанной на самообеспечении, упорном труде и нравственности, то, безусловно, есть свидетельства того, что некоторые иммигранты приняли ее. Недавнее исследование, проведенное корпорацией RAND, показывает, что японские, корейские и китайские иммигранты приезжают с заработной платой намного ниже, чем у местных рабочих, но в течение 10-15 лет эти новоприбывшие достигли паритета с коренными жителями. С другой стороны, мексиканские иммигранты приезжают с очень низкой заработной платой и испытывают постоянный разрыв в заработной плате по сравнению с коренными жителями даже после учета различий в образовании.
Сейчас совсем не ясно, почему мексиканские иммигранты испытывают этот постоянный разрыв. Исследователи RAND, которые определили это, ссылаются на несколько возможных причин: качество образования мексиканцев, их знание английского языка, штрафы к заработной плате, которым подвергаются нелегальные иностранцы, и дискриминация. Исследователи RAND также ссылаются на «культурные различия в отношении к работе», что, конечно же, прямо говорит о том, что Салинс озабочен протестантской этикой. Однако факт в том, что мы просто не знаем, почему мексиканские иммигранты живут намного хуже, чем другие.
Среди иммигрантов обычно есть и другие признаки неблагополучия. Например, уровень участия иммигрантов в системе социального обеспечения в последние годы растет, хотя в целом эти показатели в настоящее время примерно такие же, как и среди неиммигрантов. Некоторые иммигранты явно вовлечены в преступную деятельность, хотя вопрос о том, в какой степени, является предметом споров. Такие показатели действительно вызывают беспокойство. Но наряду с этнографическими данными о латиноамериканских подростках, упомянутыми выше, они действительно указывают на то, что иммигранты и их дети ассимилируются — но не всегда в лучших аспектах американского общества.
Третий критерий ассимиляции Салинза — гордость за американскую идентичность и вера в наши либерально-демократические и эгалитарные ценности — иммигрантам обычно трудно удовлетворить. Но проблема по большей части заключалась не в иммигрантах, а в том, как их воспринимают коренные американцы.
Ассимиляция пришельцев долгое время характеризовалась возникновением идентичностей новых этнических групп в ответ на условия в Америке. Классическим примером, конечно же, является то, как в начале этого столетия европейские крестьяне покидали свои деревни, думая о себе как о сицилийцах, неаполитанцах и т. Д., Но после прибытия сюда постепенно стали считать себя итальянцами, как их считали американцы.Позже они, или, что более вероятно, их дети и внуки, стали считать себя американцами итальянского происхождения. Тем не менее, тот факт, что такая групповая идентичность была одним из этапов процесса ассимиляции, был упущен большинством коренных американцев, которые осуждали «американцев с дефисом» и считали такую групповую идентичность фундаментальным оскорблением американскому режиму индивидуальных прав.
Точно так же и сегодня иммигранты из Мексики, Гватемалы, Колумбии и других испаноязычных стран не приезжают в Соединенные Штаты, считая себя «латиноамериканцами» или «латиноамериканцами».«Эта категория и ярлык возникли здесь, в Соединенных Штатах. И точно так же, как и в случае с группами европейского происхождения в начале этого столетия, американцы обеспокоены этим утверждением групповой идентичности и не могут понять его как один из шагов в процессе ассимиляции.
Тем не менее, есть одно важное различие между такими групповыми категориями, как итальянцы в начале этого века и латиноамериканцы сегодня. Ибо последнее обозначает группу расового меньшинства (например, когда мы говорим о «белых, черных и латиноамериканцах»), которая имеет право на те же спорные действия, подтверждающие льготы, и Закон об избирательных правах, которые были предоставлены чернокожим американцам.Это групповые заявления экстраординарного и беспрецедентного характера, по поводу которых у американцев есть основания для беспокойства.
Но, опять же, подобные групповые претензии являются ответом на условия здесь, в Соединенных Штатах, в частности, на стимулы, представленные нашими политическими институтами пост-гражданскими правами. Чтобы сосредоточиться на одной группе иммигрантов — американцах мексиканского происхождения, — я хотел бы отметить, что мексиканцы в Мексике не агитируют за Закон об избирательных правах и позитивные действия. Мексиканцы прилагают такие усилия только здесь, в Соединенных Штатах, и делают это потому, что наши институты поощряют их к этому.Возможно, даже более важно то, что такие институты и программы, первоначально созданные в ответ на требования чернокожих американцев, были созданы нашими политическими элитами во имя тех самых либерально-демократических и эгалитарных ценностей, которые исповедует Салинс.
Ассимиляция многомерна
Этот комментарий к трем критериям Салинза приводит к трем основным пунктам об ассимиляции. Во-первых, ассимиляция многомерна. Это было отмечено более тридцати лет назад социологом Милтоном Гордоном в его классическом исследовании «Ассимиляция в американской жизни».Тем не менее, как академические, так и популярные комментаторы продолжают говорить о том, будет ли та или иная группа «ассимилироваться», как если бы ассимиляция была единым согласованным процессом, хотя на самом деле она имеет несколько различных измерений — экономическое, социальное, культурное и политическое. Даже когда признаются эти разные аспекты ассимиляции, они обычно изображаются как части плавно синхронизированного процесса, который работает в режиме блокировки шага. В частности, обычно предполагается, что социальная, экономическая или культурная ассимиляция иммигрантов непосредственно ведет к их политической ассимиляции, под которой неизменно подразумевается традиционная этническая политика, практикуемая европейскими иммигрантами в начале этого века.
Но, как много лет назад заметили Натан Глейзер и Дэниел Патрик Мойнихан в книге «По ту сторону плавильного котла», то, что имеет социологический или экономический смысл для группы, не обязательно имеет политический смысл. Конечно, сегодня то, что имеет политический смысл для иммигрантов, часто не соответствует их культурным, социальным и экономическим условиям. Возьмем ситуацию с американцами мексиканского происхождения: я использую этот термин для обозначения всех лиц мексиканского происхождения, проживающих в Соединенных Штатах. Как я указал выше, есть свидетельства того, что американцы мексиканского происхождения испытывают проблемы с экономическим развитием.Тем не менее, есть и другие индикаторы — приобретение английского языка, мобильность по месту жительства, смешанные браки — демонстрирующие, что американцы мексиканского происхождения ассимилируются в социальном, культурном и, в некоторой степени, даже экономическом плане. Другими словами, данные о мексикано-американском прогрессе неоднозначны, и, как я уже предположил, наше понимание лежащей в основе динамики ограничено.
Однако, чтобы продвинуться в политическом плане, мексикано-американские лидеры преуменьшают или даже отрицают признаки прогресса и подчеркивают проблемы своей группы.Более конкретно, эти лидеры определяют свою группу как расовое меньшинство, которое подвергалось той же систематической дискриминации, что и чернокожие американцы. Как бы ни прискорбно и вызывающе разногласие, эта политическая позиция вряд ли является иррациональной. В самом деле, это ответ на стимулы наших пост-гражданских правозащитных институтов, которые привели нас к тому моменту, когда в нашем политическом словаре есть только один способ говорить о неблагоприятном положении — с точки зрения расы. В результате возникает ирония в том, что, хотя американцы мексиканского происхождения ассимилируются в различных измерениях так же, как и другие иммигранты, их политическая ассимиляция идет по совершенно иному пути, вызывающему серьезные разногласия.
Ассимиляция не является необратимой
Второе, на что следует обратить внимание на ассимиляцию, это то, что это не обязательно необратимый процесс. «Ассимилироваться» — это не значит прийти к некоему социологическому устойчивому состоянию. Или, по словам историка Рассела Казала, ассимиляция — это не «билет в один конец в современность». Ассимилированные могут и часто действительно «деассимилируются», если хотите. Я уже приводил пример языка, как лингвистически ассимилированные американцы мексиканского происхождения, говорящие только на английском, могут подтвердить важность испанского в своей собственной жизни и жизни своих детей.
Как заметил социолог Джон Стоун: «Существует диалектика расщепления и слияния, которая отмечает этническую историю большинства эпох». Действительно, ассимиляция — это не простая линейная прогрессия, а процесс, который движется вперед и назад от поколения к поколению. Как лаконично выразился историк Маркус Ли Хансен: «то, что сын хочет забыть, внук хочет запомнить». Несмотря на то, что Хансен ошибается как точный предиктор межпоколенческих различий внутри определенных этнических групп, он остается в силе: процесс ассимиляции носит диалектический характер.
Речь идет о смешанных браках. Как социологи, так и непрофессионалы указывают на смешанные браки как на один из самых, если не самых убедительных показателей социальной ассимиляции. (Я сам сделал это выше, выделяя доказательства мексикано-американской ассимиляции.) Тем не менее, когда мы приводим эти данные для таких целей, мы делаем большие и не всегда оправданные предположения о том, как потомки таких союзов будут идентифицировать себя или быть идентифицированы другие. Например, мы указываем на смешанные браки между черно-белыми как на показатель желательного объединения рас.И, конечно же, в этом духе дети некоторых таких браков теперь называют себя не черными или белыми, а многорасовыми. Тем не менее, их число невелико, и факт остается фактом: большинство таких людей склонны считать себя черными, а другие видят их.
Другой пример диалектики ассимиляции можно увидеть в выводах проекта «Разнообразие», исследовательского проекта Калифорнийского университета в Беркли. Интервьюеры проекта были особенно озабочены тем, чтобы выяснить, как студенты из числа меньшинств идентифицируют себя этнически и расово до и после прибытия в Беркли.Несмотря на очевидные различия между группами, поразительно, сколько таких учеников описывают себя в старшей школе как настолько ассимилированных в среде англоязычного большинства, что они не считали себя членами группы меньшинства. Именно в Беркли такие люди начинают видеть себя по-другому.
Положение мексикано-американских студентов в Беркли особенно поучительно. Хотя в основном они из рабочего класса, они, как правило, не говорят по-испански и описываются как продукты «защищенного среднего образования».Одна студентка, которая не считала себя «меньшинством» или «мексиканкой» до Беркли, рассказывает о своем удивлении, когда ее представили как «мексиканский друг» одноклассника. Другая такая ученица сообщает, что она не знала слово «чикано», когда росла в преимущественно англоязычной общине в Сан-Луис-Обиспо. Другой студент жалуется исследователям из Беркли, что количество студентов в его иезуитской средней школе в Лос-Анджелесе было «изрядно вымытым», что большинство учеников чикано говорили «на идеальном английском» и что он и они были «в значительной степени ассимилированы».Еще один студент, называя себя американцем мексиканского происхождения, описывает себя как «рожденного свыше здесь, в Беркли».
Я поражен тем, что быстрая ассимиляция, которую испытали эти студенты, соответствует тому, что я обнаружил в своих полевых исследованиях на Юго-Западе. В бедной долине Рио-Гранде, прямо у границы с Мексикой, известный американский врач мексиканского происхождения и активист Демократической партии выразил тревогу, что его взрослые дети «думают, как республиканцы Далласа.«В районе Лос-Анджелеса постоянно жалуются на то, что мексиканские бабушки, которые плохо говорят по-английски, с трудом общаются со своими внуками, которые не говорят по-испански. Я слышал, как молодые американцы мексиканского происхождения неоднократно критиковали своих родителей за то, что они воспитывают их, игнорируя свое мексиканское происхождение. Вопреки многому из того, что мы слышим сегодня, для многих, хотя и не для всех, социальная и культурная ассимиляция мексиканских американцев настолько последовательна и стремительна, что в результате часто возникает обратная реакция, особенно среди молодых и хорошо образованных, которые, как студент Йельского университета из Корпуса Кристи, отчаянно хотят вернуть то, что они потеряли или, возможно, никогда не имели.
Ассимиляция конфликтна
Третий и последний момент, который я хотел бы сказать об ассимиляции, заключается в том, что она чревата напряжением, соперничеством и конфликтами. Я дал представление об этом, когда ранее сосредоточился на возникновении этнических групп как части процесса ассимиляции. Говорим ли мы об итальянцах вчера или латиноамериканцах сегодня, такая групповая идентичность отчасти сигнализирует об усилиях иммигрантов и их потомков по обеспечению своего места в Америке. Такие усилия в нашей истории почти всегда вызывали споры.Сложно представить, что могло быть иначе.
Социолог из Стэнфорда Сьюзан Олзак систематически подтверждает это утверждение. Основываясь на своем исследовании 77 американских городов, затронутых иммигрантами, с 1877 по 1914 год, Ользак отвергает общепринятое мнение о том, что межгрупповые конфликты вызваны сегрегацией. Вместо этого она утверждает, что межгрупповая конкуренция и конфликты возникли в результате профессиональной десегрегации. Другими словами, напряженность вызвана не изоляцией этнических групп, а ослаблением границ и барьеров между группами.Точка зрения Олзака согласуется с выводами Сеймура Мартина Липсета и Эрла Рааба в книге «Политика безрассудства». В этом исследовании правого экстремизма Липсет и Рааб сообщают, что антииммигрантский нативизм в Соединенных Штатах имеет такое же отношение к социальным тяготам урбанизации и индустриализации, как и к опасениям, связанным с экономическим спадом. Например, и Незнающие 1850-х, и иммиграционные ограничения 1920-х годов процветали в периоды процветания.
Таким образом, именно в периоды роста у индивидов появляется больше возможностей выйти за пределы ранее установленных границ группы. Но возможности для большего взаимодействия также приводят к возможностям для большего конфликта. Социолог Курт Левин много лет назад высказал это мнение о последствиях достижений евреев. Историк Джон Хайэм аналогичным образом отметил, что замечательные экономические успехи, достигнутые евреями в Америке после гражданской войны, привели к жесткой социальной дискриминации, с которой они тогда столкнулись.Совсем недавно политологи Брюс Кэмер и Родерик Кивет отметили, что, хотя заявления об экономической дискриминации неуклонно снижаются от латиноамериканцев первого, второго и третьего поколений, заявления о социальной дискриминации возрастают. Очевидно, экономический прогресс латиноамериканцев приводит к увеличению социальных контактов с нелатинцами и, следовательно, к увеличению количества разногласий. Еще раз напоминаем, что ассимиляция — это многомерный процесс, в котором успехи в одном измерении не всегда точно совпадают с прогрессом в других.
Выводы Каина и Киева о разных поколениях должны напомнить нам, что многое из того, что движет напряжением и конфликтами, связанными с ассимиляцией, касается различных ожиданий иммигрантов первого, второго и третьего поколений. Практический трюизм иммиграционной литературы состоит в том, что настоящие проблемы для принимающего общества возникают не с относительно довольным первым поколением, которое сравнивает свое положение с тем, что осталось позади, а со вторым и третьим поколениями, чьи гораздо более высокие ожидания отражают их воспитание. в приемном доме своих родителей.
Таким образом, экономист Майкл Пиоре, давно изучавший миграцию, связывает трудовые волнения 1930-х годов с чаяниями и недовольством европейских иммигрантов во втором поколении в Америку. И эта динамика не ограничивается иностранными мигрантами. Пиоре также отмечает, что в 1960-х годах в городах на севере США бунтовали не черные мигранты с Юга, а их дети, то есть второе поколение. В свете вышесказанного Питер Салинс глубоко ошибается, когда утверждает: «@ Самая большая опасность, нависшая над Соединенными Штатами, — это межэтнические конфликты, бедствие почти всех других стран с этнически разнообразным населением.Ассимиляция была секретным оружием нашей страны в распространении такого конфликта до его возникновения … Безусловно, в долгосрочной перспективе Салим прав. Но в краткосрочной и среднесрочной перспективе он ошибается. К настоящему времени должно быть очевидно, что ассимиляция новичков и их семей в американском обществе обычно приводит к групповой конкуренции и конфликтам. Более того, сегодняшние политические институты постгражданских прав трансформируют неизбежное недовольство, порожденное ассимиляцией, в вызывающие разногласие недовольства расовых меньшинств.
Ассимиляция или рациализация?
Нам, американцам, кажется, очень трудно понять спорную природу ассимиляции. Есть несколько причин нашей коллективной тупости в этом вопросе. С одной стороны, сторонники ограничения иммиграции сосредотачиваются исключительно на борьбе, вызванной массовой иммиграцией на протяжении всей нашей истории. Действительно, рестрикционисты настолько одержимы этим аспектом иммиграции, что упускают из виду, что иммигранты действительно ассимилировались, а нация выжила и даже процветала.
С другой стороны, энтузиасты иммиграции впадают в противоположную крайность. Они сосредоточены исключительно на успешном исходе массовой иммиграции и полностью игнорируют разногласия и разногласия на этом пути. Например, читая Салинса, никогда не узнаешь, что наша история отмечена запретами как со стороны иммигрантов, так и против них. В этом отношении никто никогда не узнает, что католические школы, которые, как правильно утверждает Салинс, способствуют ассимиляции сегодня, тем не менее были первоначально созданы в девятнадцатом веке церковными деятелями, стремившимися воспрепятствовать ассимиляции католиков.
Я считаю, что обе стороны этого спора игнорируют именно то, что я утверждаю — ассимиляция и конфликт идут рука об руку. Но есть еще одна причина, по которой нам, американцам, так трудно противостоять этим конфликтам. Как я уже указывал, в сегодняшней пост-гражданской среде проблемы и препятствия, с которыми сталкиваются иммигранты, теперь обычно связывают с расовой дискриминацией. Эта расовая принадлежность иммиграции коренным образом изменила контуры публичного дискурса.С одной стороны, поскольку общепринятое объяснение любой негативной реакции на иммигрантов — это «расизм», многие разумные и справедливые люди, которые в противном случае могли бы испытывать соблазн не соглашаться с энтузиастами иммиграции, были отпугнуты от этой темы. С другой стороны, поскольку расовость предполагает наличие общности интересов между черными американцами и иммигрантами, которые являются «цветными людьми», очевидная конкуренция и конфликт между чернокожими американцами и иммигрантами (особенно значительным латиноамериканским населением) преуменьшаются, игнорируются или просто отрицаются. .Другими словами, сегодняшняя идеология постгражданских прав позволяет нам благородно исключать такую групповую конкуренцию и конфликты, так что они не являются темами, подходящими для серьезного исследования.
Что можно сделать в этой ситуации? Для начала нам нужно выйти за рамки романтики энтузиастов иммиграции и мелодрамы иммиграционных паникеров. Нам нужно привнести чувство реализма в то, как мы думаем об этих проблемах, и противостоять суматохе и напряжениям, которые массовая иммиграция создает для нашего общества, особенно в эту эпоху, когда права гражданские.
Мне вспоминается Роберт Парк, чьи исследования этнических и расовых отношений были первыми в области социологии в Чикагском университете в начале этого столетия. В письме бывшему партнеру после расовых беспорядков в Детройте в 1943 году Пак прокомментировал: «Я не совсем уверен в том, что я против расовых беспорядков. Я против того, чтобы негр всегда проигрывал ».
Вот основные элементы «цикла расовых отношений» Пак, в котором конкуренция и конфликт (а затем приспособление и, наконец, ассимиляция) рассматривались как неизбежные результаты группового контакта.Несмотря на всю критику, которая была оправданно направлена против точки зрения Пак, в ней действительно было исключительное достоинство реализма.
Напротив, сегодня мы отшатываемся в ужасе, когда легальные иммигранты лишаются социальных пособий. Или мы кричим о расизме, когда сотрудники правоохранительных органов жестоко избивают нелегалов. Такие ответы могут быть гуманными и великодушными, но им совершенно не хватает реализма, о котором я говорю. Действительно ли мы верим, что миллионы бедных, бесправных иммигрантов могут быть включены в динамичную, конкурентную социальную и политическую систему, не подвергая риску их интересы? Если это так, у нас есть неприятное сходство с восторженным, но неосмотрительным футбольным тренером, который выпускает на поле неопытных игроков с плохой подготовкой и оборудованием, а затем удивляется и шокирует их, когда они получают травмы.
Больше, чем просто реализм, Парк дает нам ощущение трагизма иммиграции. Уильям Джеймс, один из учителей Парка, однажды написал, что «прогресс — вещь ужасная». В том же духе Пак сравнил миграцию с войной в ее способности одновременно способствовать индивидуальной трагедии и общественному прогрессу.
Как и на войне, исход иммиграции, которую мы сейчас переживаем, предсказать трудно. И именно этого больше всего не хватает в продолжающихся дебатах по иммиграции — реалистичного понимания могущественных сил, с которыми мы имеем дело.В последние годы мы много слышали об устрашающем эксперименте, который мы начали с реформой социального обеспечения. Тем не менее, наша иммиграционная политика, возможно, представляет собой социальный эксперимент еще большей важности — с огромными потенциальными преимуществами, но также и с огромными рисками. Никто из нас не знает наверняка, как эти миллионы новичков повлияют на Соединенные Штаты. Простые ответы о компьютерных ученых и читерских программах социального обеспечения не помогают нам решить эту огромную проблему. Как и необоснованные представления об ассимиляции.
[Примечание автора]
Питер Скерри преподает политологию в колледже Клермонт Маккенна. Его книга «В расчете на перепись»? «Раса, групповая идентичность и уклонение от политики» была недавно опубликована Брукингским институтом, где он является старшим научным сотрудником.
Ассимиляция Латинской Америки | Oxford Research Encyclopedia of American History
Резюме
Latinx — это гендерно-нейтральный, гендерно небинарный, гендерно-несоответствующий и включающий гендер ярлык, который относится к группам латиноамериканского происхождения в Соединенных Штатах.Поскольку, по некоторым подсчетам, таких групп около тридцати, латиноамериканцы, такие как , Азиатско-Тихоокеанский регион, американцы, , являются панэтническим ярлыком.
Ассимиляция обычно относится к социокультурному процессу поглощения, становления более похожим и пересечения границ (например, от маргинального к основному потоку). Когда происходит ассимиляция, мейнстрим или принимающее общество поглощает меньшинство или новичка, или меньшинство или новичок становится напоминать большинство или хозяина. В некоторых случаях большинство или хозяин перенимают некоторые черты меньшинства или новичка.
Ассимиляция широко рассматривается как результат иммиграции в Соединенные Штаты. Однако до того, как ассимиляция была связана с иммиграцией, ассимиляция была связана с усилиями «цивилизовать» коренных американцев и афроамериканцев. Ассимиляция иногда используется как синоним аккультурации , американизации , включения и интеграции . В главном повествовании об иммиграции и ассимиляции иммигранты прибывают и никогда не оглядываются назад. Они меняют свои имена, изучают английский язык, приобретают капитал и участвуют в основных учреждениях и культуре.В течение пары поколений их потомки смешиваются.
Прежде всего, ассимиляция связана с представлениями о том, кто принадлежит к Соединенным Штатам. Опора американского национального проекта, это инструмент, позволяющий отличить посторонних от инсайдеров. Ассимиляция — это не просто процесс поглощения, сближения и пересечения границ, это отношение власти. В некоторых случаях группы ассимилируются не как гомологичные сверстники, а как отдельные, подчиненные и даже исключенные другие. Эти группы, как это ни парадоксально, изнутри являются аутсайдерами.
Поскольку латиноамериканцы являются разнородной группой и не все латиноамериканцы являются иммигрантами, нет и никогда не было единого или однородного опыта ассимиляции латиноамериканцев. Некоторые латиноамериканцы ассимилируются способами, которые обычно понимаются под ассимиляцией: они переходят из маргинального направления в основное русло и смешиваются с большинством. Другие объединяются в сообщество, состоящее из людей из той же страны происхождения, и относительно мало взаимодействуют с доминирующим обществом. Другие ассимилируются как аутсайдеры внутри.Ассимиляция латинского языка часто изучается в контексте языка (в частности, английского и испанского), двуязычия, гражданства, натурализации, восходящей мобильности, труда, предпринимательства, образования, конфликтов и союзов между иммигрантами и латиноамериканцами, родившимися в США, гендерных отношений и различий между поколениями.