Интеграция мигрантов — Видеоматериалы — Video materials — _
Интеграция мигрантов
Материал проекта ПостНаукаСоциолог Евгений Варшавер о неоднозначности определения интеграции, процессе адаптации мигрантов в России и о том, как разные поколения мигрантов интегрируются в принимающее общество Для начала я расскажу, какие слова используются в каких контекстах и почему. В Европе для обозначения взаимодействий между мигрантами и принимающим обществом используется слово «интеграция». Слово «ассимиляция» использовалось в начале XX века для обозначения взаимодействия между национальными государствами и их окраинами в рамках складывания проектов национальных государств. Второе значение — это взаимодействие между меньшинствами и большим обществом. В частности, ассимиляции подвергались цыгане и евреи. В Америке слово «интеграция» использовалось для обозначения взаимодействий между чернокожим и белым населением. Слово «ассимиляция» касалось взаимодействий между этническими группами, то есть мигрантами, которые оказывались в США, и белыми англосаксонскими протестантами, включение в которых и являлось результатом процесса ассимиляции. Затем выяснилось, что реальность устроена иначе: американское общество сегментировано, и для того, чтобы чувствовать себя хорошо, не обязательно включаться в белых англосаксонских протестантов. Тем не менее слово выстояло, и в данный момент в американском контексте этот процесс все равно называется «ассимиляция», но подход, который использует это слово, называется «новый ассимиляционизм» и связан с именами Ричарда Альбы и Виктора Ни. В социальных науках классического или устойчивого определения термина «интеграция» не сложилось. В разных страновых и культурных контекстах взаимодействие между мигрантами и немигрантами называется разными словами. Рабочее определение интеграции, которое дал известный исследователь интеграции из Германии Фридрих Хекман, — межпоколенческий процесс включения и принятия мигрантов в ключевые институты, отношения и статусы принимающего общества. Для мигрантов интеграция — это процесс освоения новой культуры, принятия прав, получения доступа к оппозициям и статусам, выстраивание личных отношений с членами принимающего общества и формирование чувства принадлежности к принимающему обществу и идентификации с ним. Интеграция — процесс взаимодействия между мигрантами и принимающим обществом, поэтому и принимающее общество должно освоить новые способы взаимодействия с вновь прибывающими и адаптировать институты к их потребностям. В этом процессе у принимающего общества больше власти и престижа. Мы видим, что это не совсем определение, здесь сильна нормативная часть: принимающее общество должно, мигранты должны. Для того чтобы прийти к некоторому общему знаменателю о том, что такое интеграция и о чем идет речь, можно предложить гораздо более простую конструкцию: интеграция — это совокупность отношений и соотношений между мигрантами и немигрантами в принимающем обществе, а также их динамика. Есть более страновые контексты определения интеграции: в Израиле для того, чтобы обозначить взаимодействия между принимающим населением и мигрантами, которые называются «репатрианты», то есть возвращающиеся на родину, используется слово «абсорбция» (на иврите — «клита»). В какой-то момент на английский оно было переведено как absorption и в русский язык попало как перевод с английского. В России нет сложившейся страновой традиции обозначения этих явлений, тем более что относительно европейских стран и Америки явление новое. Тем не менее в России в нормативных документах, например в «Концепции и стратегии национальной и миграционной политики до 2025 года», присутствуют слова «интеграция» и «адаптация». Если внимательно читать эти документы, выяснится, что за словами есть одно-единственное понимание процесса, связанное с освоением мигрантами некоторой сферической в вакууме русской или российской культуры: иногда появляются памятки, как правильно себя вести в России или Москве. Героями этих памяток являются богатырь и Василиса Премудрая с нашей стороны и Челубей в жилетке с другой стороны. Проблема с этими памятками состоит в том, что сами москвичи этих правил не придерживаются. Говоря об интеграции мигрантов, имеют в виду несколько вещей. Первая — это относительная успешность мигрантов в сравнении с сопоставимыми местными. Вторая — приобретение некоторых культурных паттернов. Третья — взаимодействие между мигрантами и немигрантами. Четвертая — освоение и размещение в некотором общем символическом пространстве. Немецкий социолог Хартмут Эссер предложил обозначать каждое из этих пониманий соответствующим словом. Интеграция не висит в воздухе, она происходит в некоторых локальных контекстах, таких как рабочие места, районы, учебные заведения. Рассмотрим для примера интеграцию в университете. Структурная интеграция происходит за счет того, что мигранты осваивают некоторые знания, необходимые для продвижения на рынке труда, получают диплом, необходимый для успешной работы. Социальная интеграция происходит за счет установления устойчивых связей, дружеских связей и романтических отношений между мигрантами и немигрантами. За счет социальной интеграции происходит культурная интеграция, потому что в ходе взаимодействия складываются совместные нормы поведения и культурные паттерны. Второй тезис состоит в том, что интеграция является межпоколенческим процессом. Известно, что для мигрантов первого поколения интеграция в полной мере не происходит. Интеграция второго поколения — это более разнообразный процесс: они блестяще знают язык принимающей стороны и ориентируются в социальных институтах, но возникает вопрос, как происходит интеграция мигрантов второго поколения. В страновых контекстах это происходит по-разному. Есть примеры крайне успешной интеграции мигрантов второго поколения, скажем Канада и Австралия, где долгие годы существует последовательная миграционная политика, связанная с тем, что приглашают образованных мигрантов, а их дети успешно интегрируются. Есть обратные примеры, в частности Бельгия, в которой складываются бедные этнические районы, мигранты первого поколения в основном беженцы с низким человеческим капиталом: не очень образованные и не очень успешные на рынке труда. В России с интеграцией мигрантов второго поколения все неплохо. Связано это с тем, что мигранты первого поколения в точном смысле не являются мигрантами, потому что их переезд происходил в конце 1980-х, в момент, когда была одна большая страна, или сразу после 1991 года. Во-первых, они неплохо знали русский язык, что важно для интеграции. Во-вторых, разбирались в институтах принимающего общества, которые на тот момент были одни на всех. Сейчас мы закончили масштабное исследование мигрантов второго поколения в России из Центральной Азии и Закавказья и можем говорить о том, что в части заработков мигранты второго поколения не отличаются от сопоставимых местных. В части образования некоторые группы мигрантов второго поколения, например закавказские мигранты, отличаются от сопоставимых местных в лучшую сторону: почти в два раза чаще получают высшее образование. Наши мигранты второго поколения в части гендерных отношений и гендерных норм серьезно не отличаются от сопоставимых местных. Аспекты интеграции, о которых я говорю, связаны нелинейным образом. Успех на рынке труда совершенно необязательно связан с интенсивными взаимодействиями между мигрантами и немигрантами, а анклавизация или замыкание на этнических кругах общения необязательно связано с бедственным положением. Об этом говорит теория сегментной ассимиляции за авторством Алехандро Портеса и Мин Чжу. В рамках этой теории есть три направления ассимиляции. Первое — ассимиляция в американский мейнстрим, преимущественно белый. Долгое время считалось, что мигранты перенимают культурные нормы принимающего общества. Это не совсем так: интеграция — это улица с двусторонним движением, когда, действительно, мигранты адаптируются к нормам принимающего общества, но и принимающее общество перенимает нормы и представления о жизни, а также какую-то ритуалистику, связанную с мигрантскими сообществами. Когда мы представляем классическое американское Рождество с носками, Санта-Клаусом, оленями, надо помнить, что эти традиции привнесли немецкие мигранты конца XIX века. В нашем случае можно говорить о том, что прижились некоторые блюда, свойственные странам происхождения мигрантов, в частности шашлык, плов. Эти блюда появились в России до начала интенсивной миграции из соответствующих стран, и это связано с имперскостью и интеграцией империи, а также Советского Союза после. Тем не менее вторая волна популярности этих блюд и массовое их распространение связаны как раз с интенсивной миграцией в 1990–2010-е годы.
| |
| : | |
После Второй мировой войны в европейском контексте слово «ассимиляция» было дискредитировано и исчезло из употребления. Новая реальность потребовала нового слова: после Второй мировой войны, для того чтобы отстраивать разрушенные города, в Европу приехали мигранты из разных стран. Для обозначения процесса и результата взаимодействий между принимающим населением и мигрантами стало использоваться слово «интеграция».
Слово «интеграция» используется как переадаптация, слово «адаптация» — как недоинтеграция.
Если речь об успешности на рынке труда или в системе образования, то это структурная интеграция. Когда мы говорим про освоение культурных паттернов, то это культурная интеграция, взаимодействия мигрантов и немигрантов — социальная интеграция. Когда мы говорим про лояльность стране, размещение в символическом пространстве, мы говорим про идентификационную интеграцию.
Идентификационная интеграция происходит на военной кафедре, где люди приносят клятву, что будут защищать Россию с оружием в руках.
Второе — ассимиляция в underclass. Третье — ассимиляция в соответствующее этническое сообщество. Иногда лучшей стратегией является замкнуться на своем этническом сообществе, для того чтобы экономически преуспеть. Классическим примером, который приводят авторы этой теории, являются китайцы в Соединенных Штатах. Стандартная стратегия для этой группы — замыкание и сохранение культурных паттернов, при этом доля мигрантов второго и последующих поколений, которые получают высшее образование, зашкаливает.
На тот момент суровые англосаксонские протестанты праздновали Рождество совершенно иначе, и сложно себе представить, что в этом сообществе празднование было именно таким.опыт Франции – аналитический портал ПОЛИТ.РУ
Проблема возникновения замкнутых иммигрантских сообществ, сопротивляющихся попыткам ассимиляции, уже давно назрела в Западной Европе. Сегодня она все более актуальна и в России. «Полит.ру» публикует статью Екатерины Деминцевой «Иммигрантские сообщества: опыт Франции», в которой исследовательница очерчивает круг связанных с этническим многообразием проблем, с которыми уже много лет идет борьба во Франции.
«Французское общество оказалось неподготовленным к тому, что процессы взаимодействия мусульманских иммигрантских общин пойдут, вопреки всем ожиданиям, по иным направлениям. <…> На практике, по всей видимости, ни Франция, ни другие страны (в том числе и Россия) не смогут в XXI столетии рассчитывать на полную ассимиляцию многомиллионных мусульманских общин, образовавшихся на их территориях», — убеждена исследовательница. Статья опубликована в последнем номере журнала «Россия в глобальной политике» (2006. № 5).
События в карельском городе Кондопога и общий всплеск ксенофобских настроений в России сделали проблему сосуществования представителей различных этносов и культур одной из острейших внутриполитических тем. В этом смысле Россия – при всей своей специфике – вписывается в общеевропейский контекст.
Бунты осени 2005 года в пригородах Парижа превратили проблему ассимиляции мусульманских общин из предмета академических дискуссий в главную тему новостных выпусков на телеканалах всего мира.
Как правило, делался вывод о провале политики французских властей, пытавшихся интегрировать иммигрантов в общество. Однако проблема не ограничивается только одной страной. По свидетельству немецкой прессы, в Берлине и других городах Германии турецкие иммигранты образуют замкнутые этнокультурные анклавы, причем здесь они ведут гораздо более традиционный образ жизни, нежели могли бы себе позволить в самой Турции с ее жестким секулярным законодательством. В разгар скандала с публикацией в газете Jyllands-Posten карикатур на пророка Мухаммеда стало известно, что именно датские мусульмане обратили внимание своих ближневосточных единоверцев на акт святотатства. В такой, казалось бы, цитадели свободы слова, как Великобритания, на митингах местных граждан-мусульман, оскорбленных в своих религиозных чувствах, раздавались призывы к убийству журналистов. В результате все больше укореняется мнение, что интеграция не просто не удалась – она невозможна в принципе, а европейские сообщества иммигрантов воспринимаются как монолитные образования, ничем не связанные с окружающим их европейским обществом и не поддающиеся его культурному влиянию.
Проблема формирования подобных замкнутых сообществ, сопротивляющихся попыткам ассимиляции, становится все более актуальной и для России. Массовая трудовая миграция на территорию Российской Федерации из сопредельных мусульманских регионов началась не вчера: еще в 1980-х РСФСР ежегодно принимала от 400 до 800 тысяч выходцев преимущественно из Средней Азии, Казахстана, Закавказья. Уже тогда давали себя знать демографические факторы: нехватка рабочих рук при крайне низкой рождаемости на территории РФ, трудоизбыточность и высокая рождаемость в среднеазиатских и закавказских советских республиках. Эта миграция, однако, была организованной, носила несемейный характер, проходила в условиях ассимиляционной политики со стороны правительства; привлекавшиеся иммигранты в большинстве своем владели определенными профессиональными навыками и могли рассчитывать в советских условиях на гарантированную работу по специальности. Сейчас, на фоне роста экономики, миграция из сопредельных мусульманских регионов усилилась, и, по прогнозам демографов, ее интенсивность в будущем едва ли снизится.
При сохранении тенденции доля иммигрантов и их потомков составит к концу столетия 10–15 %, однако при таком варианте предполагается довольно значительное сокращение численности населения страны, что делает экономическое развитие весьма проблематичным. В рамках же стабилизационного варианта (сохранение численности населения России на нынешнем уровне) доля иммигрантов и их потомков к концу века может составлять до 50 %.
Как о наиболее вероятном источнике миграции в рамках СНГ можно говорить исключительно о Центральной Азии: на сегодняшний день рост населения сохраняется только в Киргизии, Таджикистане, Туркмении, Узбекистане; формально растет население и в Азербайджане, но у специалистов имеются сомнения в корректности принятых методик учета.
Нынешний характер миграции дает серьезные основания опасаться того, что в России также начнется процесс формирования замкнутых иммигрантских сообществ. Сегодня в крупных городах РФ пока еще отсутствуют иммигрантские мусульманские окраины, подобные тем, что прилегают к границам Парижа: администрация и предприниматели не проводят соответствующую градостроительную политику, да и рынок недвижимости сам по себе устроен так, что тормозит «выдавливание» коренных жителей из облюбованных иммигрантами кварталов.
Вместе с тем существенно то, что иммигранты привлекаются прежде всего в качестве чернорабочих: по некоторым оценкам, неквалифицированная рабочая сила в крупных городах практически на 50 % состоит из иммигрантов. Во многих, если не в большинстве случаев иммиграция носит нелегальный характер, сами мигранты – это деревенские жители с минимальным уровнем образования. У них нет никаких гарантий постоянной работы, их труд оплачивается по крайне низким ставкам, а периодически и вовсе не вознаграждается.
Все это чрезвычайно усиливает зависимость переселенцев от землячеств и этнических общин, а также этнических криминальных структур, помогающих им с переездом в Россию, обустройством, поисками работы и элементарным выживанием. В свою очередь это способствует замыканию подобных общин, не желающих допускать «чужаков» в свои секреты и старающихся избегать контактов с внешним миром (в том числе и в силу своего нелегального статуса). Вследствие всего этого иммигранты склонны жить компактно, подчиняться законам и правилам общины, поддерживать в ее рамках общепринятый на родине образ жизни, сохранять ценностные установки.
По имеющимся фрагментарным сведениям, все большее распространение получает и семейная миграция. В целом масштабы миграции в России позволяют говорить об ассимиляции выходцев из мусульманских регионов СНГ как о процессе, уже сейчас определяемом наличием коллективных, общинных механизмов взаимодействия с принимающим обществом.
Ситуация эта в последнее время вырастает в настоящую проблему. События в Европе только усилили ксенофобские, антииммигрантские и антиисламские настроения: на бытовом уровне закрепляется убеждение, что иммигранты-мусульмане принципиально неассимилируемы. Политики и чиновники со своей стороны сочетают призывы к ужесточению государственного регулирования миграции со стремлением объявить амнистию нелегальным иммигрантам. Наиболее системные предложения по ассимиляции мигрантов предусматривают меры социального и культурного характера, в частности максимальное вовлечение детей мигрантов (в том числе и нелегальных) в образовательные и воспитательные программы. Между тем исследования, проведенные во Франции в среде выходцев из стран Магриба во втором-третьем поколениях, показывают, что все многообразие форм культурного взаимодействия мусульман-иммигрантов с принимающими их европейскими обществами не может быть сведено к жесткой дилемме «или ассимиляция – или отторжение».
Французский опыт свидетельствует о том, что в реальности потомки иммигрантов в России столкнутся с более сложными условиями существования.
АССИМИЛЯЦИЯ, АССОЦИАЦИЯ, ИНТЕГРАЦИЯ
Первые иммигранты из стран Магриба появились во Франции еще в XIX веке. Накануне Первой мировой войны в таких городах, как, в частности, Париж, Марсель, Бордо, Нант, где уже проживало около 15 тыс. магрибинцев, начали складываться «североафриканские кварталы». Однако массовый характер трудовая миграция приобрела лишь в послевоенный период, когда страна остро нуждалась в рабочей силе и французские власти проводили целенаправленную политику по привлечению в метрополию рабочих из североафриканских колоний. Декрет от 18 ноября 1920 года гласил, что «алжирские рабочие больше не являются иностранцами». Это, однако, не помешало запретить им въезд в страну с началом Великой депрессии.
После Второй мировой войны Францию захлестнула новая волна массовой миграции из Северной Африки. Приток иммигрантов особенно усилился в период экономического подъема 1960-х, когда стране не хватало рабочих рук на предприятиях.
Уже на момент провозглашения независимости Алжира в 1962 году численность алжирского населения во Франции только по официальным, заниженным (по некоторым оценкам, вдвое), данным выросла до 350 тыс. человек. Дополнительным стимулом миграции явился также распад колониальной империи: уезжали в бывшую метрополию, например, семьи алжирцев, служивших во французской армии.
Именно к этому периоду относится начало обсуждения проблемы иммигрантской общины во Франции на правительственном уровне. При этом левые предпочитали употреблять термин «включение» (insertion), тогда как правая оппозиция поднимала вопрос об «ассимиляции». Собственно концепции «ассимиляции» и «ассоциации» были впервые сформулированы раньше, еще для нужд колониальной политики. С помощью «ассимиляции» имелось в виду реформировать туземное общество на основе идейного наследия Великой французской революции (1789–1794), прежде всего в русле идеей просвещения, гражданской свободы, равноправия мужчин и женщин и пр. Прививая европейскую систему воспитания, а также разрушая традиционные социальные институты предполагалось полностью и окончательно принять коренное население Северной Африки в лоно французской культуры.
В годы 2-й республики (1848–1852) именно концепция «ассимиляции» легла в основу французской политики в Северной Африке, однако ее реализация столкнулась с многочисленными социальными, конфессиональными и культурными преградами. Поэтому на смену «ассимиляции» во французской колониальной практике приходит политика «ассоциации», то есть «присоединения» с учетом местных особенностей. «Ассоциация» уже не включала в себя цель реформирования туземного общества по образцу французского: колонии должны были служить лишь источником сырья и продовольствия для метрополии, оставаясь при этом «чужими». Однако по мере обострения кризиса колониальной системы снова усиливались позиции сторонников «ассимиляции» – в такие моменты начинало казаться, что она дает Франции больше шансов сохранить свои колонии.
Принципы проводимой по отношению к иммигрантам официальной политики были зафиксированы законом от 9 октября 1974 года. В нем подчеркивалось, что Франция стремится к «тому, чтобы либо допустить на национальном уровне повсеместную интеграцию иностранных рабочих в соответствии с их пожеланиями, либо позволить им сохранить социально-культурные связи со страной своего происхождения, способствуя тем самым обретению всеми желающими возможности впоследствии вернуться на родину».
Иными словами, закон проводил линию разграничения между теми, кто предполагал остаться в стране, натурализовавшись и полностью интегрировавшись в общество, и теми, кто собирался уехать на родину и сохранял с ней связи.
В начале 1988-го социалисты уточняют свою позицию, делая акцент на том, что «интеграция» будто бы предусматривает не полный отказ от культуры своего народа, а «ее трансформацию в целях наиболее безболезненного и результативного общения с культурой страны пребывания». До этого момента и правые, и левые рассматривали «ассимиляцию», «интеграцию» и «включение» как взаимозаменяемые понятия. Факт же упоминания в принятом законе (1988) «культуры другого народа» показывает, что для обозначения своей политики в отношении иммигрантов власти начинают склоняться в сторону использования понятия «включение».
Кодекс законов о гражданстве введен в действие 19 октября 1945 года (с изменениями от 1973, 1984, 1993, 1998 годов). Его источниками считаются «право почвы» (jus soli), по которому человек является французом в силу его рождения и проживания на территории Франции, даже если его родители – иностранцы, а также «право крови» (jus sanguinis), по которому человек считается гражданином Франции вне зависимости от его места рождения и проживания, если его родители – французы.
В соответствии с этим теоретически французская политическая модель интеграции основана на принципе обретения национальности, то есть гражданства, и присоединении к общественному договору («право почвы»). Следовательно, все формы так называемой «этнической» идентификации вытесняются из сферы государственной в сферу частную (что обусловлено светским характером французского государства).
При этом целью политики интеграции становится индивидуальная ассимиляция каждого иммигранта в отдельности через школу и другие институты (таким образом, социально-экономическая сторона проблемы игнорируется). Не случайно в последние годы политики всё чаще упоминали о «культурном разрыве», достаточно заметном, в частности, если говорить о выходцах из стран Магриба. Из этого делались весьма противоречивые выводы: левые подчеркивали специфику «туземной» культуры и призывали к постепенному «включению» иммигрантов во французское общество, условием которого является готовность обеих культур к компромиссам.
Правые же, наоборот, требовали полного отказа иммигрантов из стран Магриба от своей традиционной культуры и говорили об ассимиляции как о свершившемся факте.
Практически же результаты ассимиляционной модели оказались гораздо более запутанными и неоднозначными. Полевые исследования свидетельствуют о том, что говорить о тотальной «закрытости» мусульманской общины, о ее полной неподверженности культурному влиянию не приходится. Однако реальные плоды ассимиляции не соответствуют стереотипам и ожиданиям, еще недавно господствовавшим во французском обществе.
«ГРАЖДАНЕ ОКРАИН»
Представители наиболее многочисленной группы магрибской молодежи, живущей на окраинах городов, вполне могут считать себя «французами», но «их Франция» – это в первую очередь их квартал. «Я француз из Сен-Дени. Здесь я вырос, здесь живет моя семья. Я знаю тут каждый закоулок, вокруг меня мои стены, мои тротуары, по которым я хожу всю свою жизнь. Я отсюда!» – рассказывает 20-летний Б. Более того, именно со своим кварталом, а не с Францией в целом юноши и девушки связывают и свое будущее: «Однозначно я вижу мое будущее в этом квартале (Сен-Дени.
– Е.Д.). Я здесь родился, мне здесь нравится. Тут все мое. Я здешний, я принадлежу этому миру», – говорит 22-летний А.
Эти молодые люди ставят принадлежность к своему кварталу выше связей с родиной их предков, которая превратилась для них в миф. Их родители, приехав на заработки во Францию, изначально не помышляли вернуться назад. В результате понятие «родина» у них не ассоциируется с национальной принадлежностью, оно имеет локальный характер. Молодежь окраин ощущает привязанность к своему дому, городу, то есть к своей собственной «территории» и, конечно же, истории («вокруг меня мои стены, мои тротуары»). В самоидентификации этих людей их «жизнь», их «собственная история», «история семьи», много лет живущей в данном квартале (у многих родители приехали в молодом возрасте), играют гораздо более важную роль, чем легенды об их предках и исторической родине.
Молодые магрибинцы оказались в сложной ситуации. Их семьи, по сути, утратили связь со своими корнями, однако, отказываясь от намерения вернуться, они вовсе не собирались отказываться ни от своего языка, ни от обычаев, ни от религии.
В итоге их образ жизни очень мало «европеизирован». Вместе с тем выходцы из стран Магриба живут в светском государстве, учатся в светских школах, где упор делается на республиканские традиции, что порождает ощущение диссонанса. Франция пытается воспитать из них своих граждан, а семья стремится выделить их, напоминая, что они, прежде всего члены «своего» сообщества, обязаны говорить по-арабски и быть мусульманами.
– Кем я себя больше ощущаю – француженкой или марокканкой? Я здесь родилась. Я прожила здесь всю свою жизнь. Я знаю Францию намного лучше, чем Марокко. Марокко я часто посещаю во время каникул. Но живу-то я здесь, здесь! – восклицает Н.
– Арабский язык очень сложный. Я думал его выучить. Но для меня важнее сейчас выучить другие языки – английский и немецкий. Трудно учить арабский, но я все же буду его учить. Это язык ислама! Каждый мусульманин должен знать арабский, – констатирует А.
Для этих молодых людей идентифицировать себя с Францией не значит отрицать ислам.
Однако религия в их представлении банализируется: считая себя мусульманами, они в то же время не склонны соблюдать все обряды, которые почитались их предками. «В Алжире я ношу платок. Здесь – нет, потому что тут светское государство», – заявляет 20-летняя Н. Для очень многих бёров из этой группы столь же естественно справлять Рождество наряду с мусульманскими праздниками. Но Рождество для них – не религиозный праздник, а светский. «Приятно собраться дома всей семьей, запечь индейку и сделать друг другу подарок», – говорит Н. В результате, считая себя гражданами Франции, они не отрицают ни традиции, ни религию, ни историю своей семьи, в которые они вкладывают свой, отличный от их родителей смысл.
Одна из основных проблем, с которой приходится сталкиваться молодым людям в «их квартале», – безработица. Они не хотят, подобно их отцам, работать на заводах и фабриках, но при этом не имеют необходимого образования, чтобы устроиться на более престижную работу. «Их Франция» невелика, их мир узок, их возможности самореализации ограниченны.
Именно эта молодежь заявила о себе осенью 2005 года: она знала против кого выступать, так как «ее Франция» в ее восприятии отделена от остальной Франции.
«НОВЫЕ МУСУЛЬМАНЕ»
Главное отличие «новых мусульман» от «граждан окраин» – в их отношении к миру за пределами «своего квартала». Для них неприемлемо замыкаться внутри своего мирка. Они стремятся заявить о своей принадлежности к более широкому сообществу и доказать, что они «не такие, как все», но имеют равные возможности и равные права с остальными. Ассимиляция приравнивается в их представлении к исчезновению. Им часто приходится сталкиваться с проявлениями расизма и дискриминации, и потому для них важно перенести обсуждение своей этнической идентичности в сферу публичного. Быть гражданином страны и при этом демонстрировать свое отличие – своеобразный вызов французскому обществу, которое вынуждено воспринимать «новых мусульман» такими, какие они есть.
Как правило, эти молодые люди выросли в семье, практически не изменившейся за время иммиграции, и зачастую их родители даже более строго следуют традициям и ритуалам, чем семьи «граждан окраин».
Достаточно прочными остаются связи с Алжиром, Тунисом, Марокко, куда дети нередко ездят на каникулы и ведут при этом тот же образ жизни, что и их родственники на исторической родине.
Но даже при столь строгом традиционном воспитании многие представители молодого поколения почитают религию как личный выбор, а не просто традицию, которой надо неукоснительно следовать. Те из них, кто считает себя мусульманами, стараются не только исполнять все предусмотренные религией предписания, но и способствовать тому, чтобы «их религия» была признана и принята французским обществом. Здесь опять-таки проявляется их двойственная идентичность: с одной стороны, приверженность к исламу, с другой – защита своих прав в качестве французских граждан. «Я рада, что я француженка (здесь речь идет о гражданстве. – Е.Д.). Думаю, мне повезло, что я живу в этой стране. Мы здесь живем по республиканским принципам, у нас есть свобода. Более того, благодаря этому я стала мусульманкой. Во Франции есть различные структуры, которые обучают арабскому языку.
В то же время, мне кажется, это даже лучше, что я живу здесь, а не в Марокко. Там все более традиционно, и это меня пугает», – рассказывает 22-летняя Ф.
Зачастую именно эта молодежь принимает участие в маршах протеста и состоит в различного рода ассоциациях – от гражданских до религиозных. Вот что говорит Д., член Ассоциации мусульман Франции: «Ассоциация, к которой я принадлежу, представляет интересы мусульман Франции. Я активный ее участник, потому что мои цели совпадают с целями ассоциации – помочь врастанию мусульман в жизнь французского общества». Однако выступления этого поколения молодых людей на собраниях гражданских ассоциаций или во время маршей протеста совсем не одно и то же, что беспорядки, организованные «гражданами окраин». Если бунт для «граждан окраин» означает противостояние «другой» Франции, то для группы «новых мусульман» это прежде всего отстаивание своих прав в «их собственном» государстве. «Мне нравится сама идея Республики – свобода, равенство, братство. Думаю, что каждый человек имеет право жить своими идеями, своими привязанностями.
Если мы ничего плохого не делаем людям, то кому это может помешать!» – утверждает 28-летний А.
«КОСМОПОЛИТЫ»
Среди молодых магрибинцев встречаются и такие, для которых главное – их индивидуальная позиция, обусловленная личным выбором и не зависящая ни от семьи, ни от иммигрантского сообщества, ни от страны проживания. Многие из респондентов данной группы отмечали, что Франция – это прежде всего «удобная страна»; они чувствуют принадлежность к этой стране, не идентифицируя себя с ней. «Во Франции нам хорошо, здесь есть всё, что нужно. Есть и свои проблемы, но по сравнению с другими странами их намного меньше. Франция очень развитая страна. В другом месте у нас не было бы таких прав, как здесь. И это большой плюс», – говорит М.
Эта молодежь «вышла» под влиянием разных жизненных обстоятельств из магрибского сообщества, и традиции ее предков остались для нее скорее историей. Она не стремится демонстрировать свою этническую принадлежность, но и не скрывает ее. Именно представителям этой группы, достигшим определенного успеха, имеющим хорошее образование и неплохую работу, наиболее соответствует образ «интегрировавшегося» иммигранта, каким его себе представляют многие коренные французы.
Но можно ли в данном случае говорить об интеграции? Эти молодые бёры помнят те трудности, с которыми им пришлось столкнуться только в силу своего этнического происхождения, и среди них почти невозможно встретить таких, кто называл бы себя «французом». «Поступив в Высшую школу социальных наук, я решил поехать в тот район, где вырос, чтобы провести исследование для своего диплома. Интересно, что мне не удалось найти контакт с представителями моего сообщества, и я больше общался с иммигрантами из других стран и их детьми, – говорит респондент. – Я не хочу называть себя алжирцем – я считаю себя кабилом. Я верующий, но при этом не считаю себя мусульманином. Я не чувствую себя французом и не хочу им себя чувствовать. У меня очень мало общего с французами. Я европеец и знаю, что та работа (исследования по проблеме прав ребенка для Совета Европы. – Е.Д.), которую я делаю, весьма важна для многих людей».
***
Многочисленные просчеты, имевшие место в политике, проводимой по отношению к иммигрантским сообществам французским и другими европейскими правительствами, нуждаются в тщательном анализе.
Серьезным уроком должен послужить тот факт, что французское общество оказалось неподготовленным к тому, что процессы взаимодействия мусульманских иммигрантских общин пойдут, вопреки всем ожиданиям, по иным направлениям. Не оправдался и расчет на то, что потомки иммигрантов полностью ассимилируются вплоть до отказа от собственной этнокультурной идентичности (которая, впрочем, блокировалась проявлениями расизма и дискриминации со стороны самих этнических французов). На практике, по всей видимости, ни Франция, ни другие страны (в том числе и Россия) не смогут в XXI столетии рассчитывать на полную ассимиляцию многомиллионных мусульманских общин, образовавшихся на их территориях. Свою роль здесь играют и социально-экономические факторы, и то обстоятельство, что общины уже сложились как жизнеспособные организмы. Французский опыт показывает, что принимающим обществам придется иметь дело с новыми, более сложными моделями существования иммигрантов в своей среде.
Assimilation Today — Center for American Progress
Прочитать отчет (pdf)
Загрузить резюме (pdf)
Загрузить «быстрые факты» о последних иммигрантах Америки (pdf)
Descargue los «datos rápidos» en español ( pdf)
Загрузить отчет на мобильные устройства и электронные книги
История иммигрантов в нашей стране рассказывает о новоприбывших, которые интегрируются в наше общество, а затем укрепляют нашу культуру и особенно нашу экономику.
Чем дольше иммигранты живут в США, тем больше «они» становятся «нами». Паста, сальса, сосиски и яичные рулеты теперь так же распространены на американских обеденных столах, как кукуруза, тыква и индейка. Футбол теперь является национальным развлечением, по крайней мере, среди молодежи, и миллионы спортивных болельщиков приветствуют сотни иммигрантов, которые являются членами Высшей бейсбольной лиги.
Тем не менее, оппозицию иммиграции сегодня подстегивают консерваторы, утверждающие, что ассимиляции не происходит, а вместо этого большинство иммигрантов являются обузой для нашего общества. Но наша история говорит нам об обратном. Иммигранты к нашим берегам сегодня тесно следуют по пути своих предшественников, быстро ассимилируясь, как они это делали в прошлом, и большинство американцев так или иначе наблюдают каждый день.
В этой статье мы используем самые полные данные опроса Бюро переписи населения США, чтобы выяснить, насколько хорошо этот процесс работает для сегодняшних иммигрантов.
Заменяя вводящую в заблуждение риторику противников иммиграции точными данными, это исследование показывает, что ассимиляция происходит по всей нашей стране. Иллюзия неассимиляции создается при взгляде только на вновь прибывших, которые еще не успели так полно ассимилироваться, как ранее прибывшие. Но как только мы изучим продвижение иммигрантов с течением времени — в этом исследовании 19С 90 по настоящее время мы обнаруживаем, что чем дольше иммигранты находятся здесь, тем больше они продвигаются вперед и тем лучше они интегрируются в наше общество.
Результаты очевидны. Свидетельства, показывающие, как продвигаются более поздние прибытия в нашу страну, получены в результате тщательного изучения данных переписи населения за два десятилетия с акцентом на ключевые области, демонстрирующие продвижение и интеграцию иммигрантов в общество. Нашими ориентирами ассимиляции являются те, которые, как мы знаем из нашей истории, являются лидерами, среди них:
- Гражданство
- Домовладение
- Знание английского языка
- Статус задания
- Получение большего дохода
Эти контрольные показатели показывают, что иммигранты в нашей стране с 1990 года развиваются высокими темпами, независимо от их социального и экономического положения 20 лет назад.
Быстрее всего интеграция происходит в сферах гражданства и владения жильем, при этом также растет окончание средней школы и доходы.
Быстрее всего интеграция происходит в сферах гражданства и владения жильем, при этом также растет окончание средней школы и доходы. Доля мужчин иностранного происхождения с доходом выше уровня с низким доходом в нашей стране, например, выросла до 66 процентов в 2008 году, последнем году, по которому имеются полные данные, с 35 процентов в 1990, когда недавно прибыли иммигранты. И латиноамериканские иммигранты за первые 18 лет проживания в США быстро достигли отличительного признака «американской мечты» — домовладения: 58 процентов достигли этого подвига в 2008 году по сравнению с 9,3 процентами в 1990 году. Это существенный скачок. Несмотря на то, что уровень домовладения среди мужчин неиспаноязычного происхождения ниже 66,6 процента, уровень владения жильем латиноамериканцев и других иммигрантов иностранного происхождения растет по мере того, как их время в Соединенных Штатах увеличивается.
Неудивительно, что уровень ассимиляции в сфере образования и занятости выше среди детей иммигрантов, особенно среди латиноамериканцев, чем среди взрослых иммигрантов в первом поколении, которые имеют меньше доступа к образованию, поскольку являются вновь прибывшими рабочими.
Количество выпускников колледжей среди иммигрантов также растет с 2000 года, что свидетельствует о том, что дети иммигрантов имеют больше возможностей для получения образования. Меньший доступ к образованию и учебным центрам для взрослых иммигрантов также означает более низкий уровень владения английским языком, особенно среди латиноамериканцев, не только из-за их работы и статуса дохода, но также из-за того, что языковые курсы неравномерно проводятся во всех штатах и в последнее время лишились финансирования. годы. Но дети иммигрантов чрезвычайно быстро преодолевают этот языковой разрыв.
Географически последние иммигранты нашей страны также следуют по стопам наших предков, расселяясь по стране, чтобы ассимилироваться в больших и малых сообществах.
В настоящее время в 14 штатах доля рожденных за границей превышает средний показатель по стране, составляющий 12,5 процента. Отражая движение иммигрантов в новые сообщества, данные показывают 27 штатов, в которых иммигрантское население прибыло совсем недавно (с 2000 г.) и составляет не менее двух процентов населения этих штатов.
Чем дольше иммигранты находятся в Соединенных Штатах, тем более интегрированными они становятся — факт, который сохраняется по всей стране, независимо от того, прибыли ли они из Мексики и Центральной Америки или из других стран.
Новые штаты назначения, такие как Джорджия и Северная Каролина, имеют больше «новых» иммигрантов, чем иммигрантов, прибывших до 1990 года. В традиционных штатах назначения иммигрантов, таких как Калифорния, Нью-Йорк, Техас, Флорида и Иллинойс, все наоборот. Чем дольше иммигранты находятся в Соединенных Штатах, тем более интегрированными они становятся — факт, который сохраняется по всей стране, независимо от того, прибыли ли они из Мексики и Центральной Америки или из других стран.
Действительно, в Аризоне — штате, где иммигранты теперь находятся под прицелом правоохранительных органов, — латиноамериканские иммигранты оказались гораздо более успешными, чем некоторые предполагают. После 18 лет проживания в США 66,6% являются домовладельцами, 59,2% хорошо говорят по-английски, а 57,9% зарабатывают лучше, чем с низким доходом.
Так почему же некоторые жители некоторых штатов с большим количеством новых иммигрантов считают, что интеграции не происходит? Одна из причин заключается в том, что вновь прибывшие увеличились за короткий период, в то время как ассимиляция, по определению, может наблюдаться только с течением времени. Таким образом, государства с более крупными сегментами иммигрантов с длительным сроком проживания также являются государствами, в которых их слияние с обществом имело больше времени для развития, и, таким образом, продвижение и интеграция иммигрантов стали более заметными. Многие американцы становятся жертвами предположения, в значительной степени неосознанного, что «иммигранты подобны Питеру Пэну: они навсегда застыли в своем статусе новичков, никогда не стареют, никогда не развиваются экономически и никогда не ассимилируются… люди, которые постоянно напоминают пришельцев».
Наблюдение за данными о продвижении иммигрантов может удивить и должно помочь развеять нелогичное заблуждение о Питере Пэне.
Почти полвека назад президент Джон Ф. Кеннеди размышлял о том, как иммиграционный процесс способствовал эволюции нашей великой нации и стал «центральным элементом всей американской веры». Он добавил, что иммиграция «дала каждому старому американцу стандарт, по которому можно судить, как далеко он продвинулся, и каждому новому американцу осознание того, как далеко он может зайти». Это напомнило каждому американцу, старому и новому, что перемены — это суть жизни, и что американское общество — это процесс, а не результат.
На следующих страницах этот отчет подробно документирует то, что президент Кеннеди так элегантно описал полвека назад, — непрекращающийся процесс и рост продвижения и интеграции иммигрантов в Соединенных Штатах посредством получения гражданства, образования, изучения английского языка, работы и осуществление «американской мечты» о собственном доме.
Чем дольше иммигранты находятся здесь, тем больше они ассимилируются, что приводит к еще более высоким уровням достижений их детей и сеет семена прогресса для будущих поколений.
Прочитать отчет (pdf)
Загрузить резюме (pdf)
Загрузить «быстрые факты» о последних иммигрантах Америки (pdf)
Descargue los «datos rápidos» en español (pdf)
Загрузить отчет на мобильные устройства и электронные книги
Раздел 3: Самобытность, ассимиляция и сообщество
Американские мусульмане, похоже, в значительной степени ассимилировались в американское общество и в основном довольны своей жизнью. Более шести из десяти не видят противоречия между тем, чтобы быть набожным мусульманином и жить в современном обществе, и такое же число говорит, что большинство мусульман, приезжающих сегодня в США, хотят принять американский образ жизни, а не оставаться отличным от него. большему обществу.
Американские мусульмане с огромным отрывом довольны тем, как обстоят дела в их собственной жизни, и оценивают свои местные общины как хорошие места для жизни.
И американцы-мусульмане гораздо чаще, чем широкая общественность, выражают удовлетворение национальными условиями.
Ассимиляция и идентичность
Большинство американских мусульман (56%) говорят, что большинство мусульман, приезжающих сегодня в США, хотят перенять американские обычаи и образ жизни. Гораздо меньше (20%) говорят, что большинство мусульман, приезжающих в США, хотят отличаться от более крупного американского общества, при этом такое же число (16%) добровольно заявляет, что иммигранты-мусульмане хотят делать и то, и другое. Коренные и иностранные мусульмане дают одинаковые ответы на этот вопрос.
Общественность США в целом менее убеждена в том, что иммигранты-мусульмане стремятся к ассимиляции. Опрос Pew Research, проведенный в апреле 2011 года, показал, что только треть взрослых американцев (33%) считают, что большинство иммигрантов-мусульман хотят перенять американские обычаи, в то время как около половины (51%) считают, что иммигранты-мусульмане в основном хотят оставаться отличными от более широкой культуры.
Национальная идентичность
На вопрос, считают ли они себя в первую очередь американцами или в первую очередь мусульманами, около половины мусульман (49%) говорят, что в первую очередь они думают о себе как о мусульманине, по сравнению с 26%, которые думают о себе в первую очередь как об американце. Почти каждый пятый (18%) добровольно заявляет, что считает себя и мусульманином, и американцем.
Исследование, проведенное в мае проектом Pew Global Attitudes Project, показало, что 46% христиан в Соединенных Штатах считают себя в первую очередь христианами, в то время как такой же процент считает себя в первую очередь американцами.
Как среди мусульман, так и среди христиан люди, которые говорят, что религия очень важна в их жизни, гораздо чаще рассматривают себя в первую очередь как приверженцев своей религии.
Среди мусульман, которые говорят, что религия очень важна в их жизни, 59% считают себя в первую очередь мусульманами. Среди тех, для кого религия менее важна, только 28% идентифицируют себя в первую очередь как мусульмане.
Точно так же среди христиан, которые придают большое личное значение религии, 62% говорят, что они в первую очередь христиане, по сравнению с 19% среди тех, кто считает религию менее важной.
Опросы Pew Global Attitude Project, проведенные в этом году, выявили существенные различия во взглядах мусульманского населения на национальную идентичность. Почти все пакистанцы (94%) считают себя в первую очередь мусульманами, а не пакистанцами. Напротив, только 28% мусульман в Ливане говорят, что в первую очередь считают себя мусульманами, что намного меньше, чем число мусульман в США, выражающих это мнение (49%).
Многие мусульмане сообщают, что у них есть сети друзей, выходящие за пределы мусульманского сообщества. Около половины мусульман США говорят, что все (7%) или большинство (41%) их близких друзей являются мусульманами; примерно столько же говорят, что некоторые (36%), почти никто (14%) или ни один (1%) из их близких друзей не являются мусульманами.
Больше женщин, чем мужчин, имеют тесный круг друзей, состоящий в основном или полностью из других мусульман.
И американцы-мусульмане, которые очень привержены своей религии, гораздо чаще, чем те, кто придерживается средней или низкой приверженности, говорят, что все или большинство их близких друзей являются мусульманами.
Более шести из десяти американских мусульман (63%) не видят противоречия между тем, чтобы быть набожным мусульманином и жить в современном обществе, что в два раза больше тех, кто видит такой конфликт (31%). Опрос, проведенный Pew Research в 2006 году, выявил почти идентичную картину среди американских христиан, которых спрашивали о возможном конфликте между современностью и их собственной верой. Почти две трети христиан (64%) заявили, что нет противоречия между тем, чтобы быть набожным христианином и жить в современном обществе, по сравнению с 31%, которые действительно ощущали конфликт.
Мусульмане всех возрастов высказывают схожие взгляды на этот вопрос. Точно так же есть лишь небольшие различия между коренными мусульманами и иммигрантами, а также между теми, кто лично религиозен, и теми, кто менее религиозен.
Однако существуют значительные различия во взглядах мужчин и женщин на этот вопрос. Более семи из десяти мужчин (71%) говорят, что между исламом и современностью нет конфликта, но с этим согласны меньше женщин (54%). Мнение о том, что между исламом и современностью нет конфликта, гораздо более распространено среди выпускников колледжей, чем среди менее образованных.
Большинство мусульман США довольны жизнью, направление страны
Более восьми из десяти американских мусульман (82%) говорят, что довольны тем, как идут дела в их жизни, и только 15% недовольны. По этому показателю мусульмане выражают несколько более высокий уровень удовлетворенности своей жизнью, чем население США в целом (75% удовлетворены, 23% недовольны).
Опрос показывает высокий уровень удовлетворенности жизнью среди самых разных демографических групп. Например, как среди мужчин, так и среди женщин примерно восемь из десяти выражают удовлетворение тем, как идут дела в их жизни. И это мнение выражается примерно сопоставимым числом коренных жителей (79%) и мусульмане иностранного происхождения (84%).
Среди коренных мусульман американцы во втором поколении (те, чьи родители родились за пределами США) выражают более высокий уровень удовлетворенности своей жизнью (90%), чем респонденты в третьем поколении (71%).
Более трех четвертей мусульман США (79%) оценивают свое сообщество как отличное (36%) или хорошее (43%) место для жизни, что отражает уровень удовлетворенности сообщества, наблюдаемый среди населения США в целом (83%). . Этот высокий уровень удовлетворенности своим сообществом также наблюдается в самых разных демографических подгруппах. Даже среди мусульман, которые сообщают, что живут в общине, где имел место акт вандализма против мечети или разногласия по поводу строительства исламского центра, 76% оценивают свою общину как хорошее место для жизни.
Удовлетворенность своим сообществом особенно высока среди иммигрантов (83%) и мусульман во втором поколении (86%). Среди мусульман в третьем поколении несколько меньше, хотя все же большинство (61%), оценивают свою общину как отличное или хорошее место для жизни.
В дополнение к высокому уровню удовлетворенности своей жизнью и своим сообществом, большинство мусульман США (56%) удовлетворены курсом страны. Это разительно отличается от того, что было в 2007 году, когда 38% выразили удовлетворение тем, как обстоят дела в стране, и 54% были недовольны.
В то время как мусульмане стали более довольны направлением развития страны за последние четыре года, общественность в целом двигалась в противоположном направлении; около трети взрослых американцев (32%) были удовлетворены тем, как обстояли дела в США в 2007 году, по сравнению с 23% ранее этим летом.
Анализ опроса показывает, что повышенный уровень удовлетворенности мусульман руководством страны связан с избранием Обамы, который получает исключительно высокие рейтинги одобрения со стороны американских мусульман (76% мусульман США одобряют работу Обамы по сравнению с с 46% населения в целом). Среди трех четвертей мусульман, которые одобряют то, как Обама справляется со своей работой, 61% удовлетворены курсом страны.
Напротив, среди четверти мусульман, не одобряющих действия Обамы, только 41% удовлетворены курсом страны.
Опрос также показывает, что наибольший рост удовлетворенности страной произошел среди коренных афроамериканских мусульман. В 2007 г. только 14% представителей этой группы были удовлетворены тем, как обстоят дела в стране. Сегодня 46% выражают удовлетворение, рост более чем в три раза. Это 32-балльное увеличение удовлетворенности курсом страны почти в два раза больше, чем 18-балльное увеличение, наблюдаемое среди мусульман в целом.
Личные финансы, ценность работы
Почти половина американских мусульман (46%) говорят, что они в отличном или хорошем финансовом состоянии, а 53% оценивают свое финансовое положение как удовлетворительное или плохое. Эти цифры аналогичны данным 2007 года, когда 42% мусульман заявили, что находятся в отличном или хорошем финансовом состоянии, а 52% — в удовлетворительном или плохом. Напротив, общественность в целом более негативно оценивает свое финансовое положение, чем в 2007 году, и теперь мусульмане оценивают свое финансовое положение несколько более положительно, чем общественность в целом.
Неудивительно, что мусульмане, окончившие колледж, более удовлетворены своим финансовым положением (64% в отличной или хорошей форме) по сравнению с теми, кто имеет высшее образование (46% отлично/хорошо) и теми, кто имеет среднее образование образование или ниже (37% отлично/хорошо). Иммигранты более удовлетворены своим финансовым положением, чем коренные мусульмане.
Почти три четверти мусульман США (74%) продолжают выражать веру в американскую мечту, говоря, что большинство людей, которые хотят добиться успеха, могут добиться этого, если будут упорно трудиться. Каждый четвертый мусульманин (26%) придерживается противоположной точки зрения, что трудолюбие и решительность не являются гарантией успеха для большинства людей. Мусульмане поддерживают мнение о том, что тяжелая работа приведет к успеху с более высокими показателями, чем американцы в целом, среди которых 62% говорят, что большинство людей могут добиться успеха, если они готовы упорно трудиться.
Вера в то, что тяжелая работа окупается, широко распространена среди мусульман США.
Точно так же большое количество мужчин и женщин, молодых людей и пожилых людей, а также иммигрантов и коренных жителей выражают это убеждение.
Участие в повседневной деятельности
Мусульмане принимают участие в разнообразных социальных и развлекательных мероприятиях, уровень которых очень похож на уровень, наблюдаемый среди населения США в целом. Примерно шесть из десяти мусульман (58%) регулярно смотрят час или более развлекательных телевизионных программ вечером, что соответствует доле взрослых американцев (62%), которые говорят то же самое. Около половины как американских мусульман (48%), так и американцев в целом (47%) регулярно смотрят профессиональные или студенческие спортивные состязания. И примерно каждый пятый мусульманин (18%) регулярно играет в видеоигры, с почти такой же долей населения в целом (19%).%) говорят то же самое.
Мусульмане сообщают, что используют сайты социальных сетей, таких как Facebook или Twitter, чаще, чем обычные люди. Отчасти это связано с высоким уровнем употребления среди молодых мусульман (75% среди лиц моложе 30 лет) и тем, что мусульманское население моложе, чем население США в целом (36% мусульман моложе 30 лет по сравнению с 22% среди мусульман).