Отчаяние и бессилие: есть ли выход?
102 541
Познать себяАнтистресс
Начнем с того, что такое отчаяние. Это стесненность, отсутствие выхода, решения. Например, студент знает: завтра экзамен, но он уже не успевает подготовиться. Или человек попадает в глухую пробку по пути в аэропорт. Времени все меньше, и, если не произойдет чудо, он не успеет на самолет. Или человек построил дом, взял в банке ипотеку, его долги все увеличиваются, а отдавать их нечем.
Когда возникает отчаяние, мы понимаем, что больше ничего не можем сделать. В отчаянии мы всегда испытываем бессилие. До тех пор, пока мы еще что-то можем, идем к цели, отчаяние не наступает. Отчаяние приходит, когда мы замечаем, что уже поздно: несчастье уже произошло. Оно разрушает то, что ценно.
Два полюса: отчаяние и надежда
Если наводнением смыло дом, если умер ребенок, если я пережил насилие, если в моих отношениях постоянно происходят ссоры, если я вел такую жизнь, которая привела к неправильным решениям (разлуке, аборту, алкоголю…), то как мне жить дальше? Жизнь сломана, наполнена страданием.
Отчаявшийся человек близок к самоубийству, потому что все, что представляет опору, ценность, — ломается. Либо уже сломано, либо я наблюдаю, как оно приходит в упадок и исчезает. Я испытываю боль, когда вижу, что вещи, которые важны, разрушаются. Или я стою посреди руин разрушенной жизни. Больше нет никакой надежды. Что еще может быть? Будущего нет, настоящее — это руины, пропасть.
У меня нет возможности вмешаться и что-то сделать, принять решение. У меня нет выбора. Я подхожу вплотную к стене. Я бессилен
Противоположный полюс отчаяния — надежда. Если у меня есть надежда, тогда есть жизнь. Пока существует надежда, не все потеряно. Может произойти какой-то поворот, потому что хорошее еще не исчезло: дом еще стоит на месте, отношения еще проживаются, ребенок, хотя и болен, может выздороветь. Человек надеется, что диагноз, который ему поставлен, не самый серьезный. Он надеется, что скоро найдет работу и погасит долги.
У надежды и отчаяния заметно сходство: у них одна и та же структура. Если я надеюсь, я тоже переживаю что-то, похожее на бессилие. «Я надеюсь» означает, что я больше уже ничего не могу сделать. Я привез ребенка в клинику, я забочусь о нем, нахожусь рядом с ним, врачи делают то, что они могут сделать… И все же я могу надеяться.
Как такое возможно? Когда я надеюсь, я связан с ребенком и его жизнью. И я не откажусь от ценности этих отношений. Возможно, я просто сижу сложа руки и уже больше ничего не могу сделать, но я сохраняю связь. Парадоксальным образом я остаюсь активным. Я желаю лучшего. У меня еще пока осталось немного доверия.
Установка надежды — разумная установка. В надежде несчастье еще не произошло, а в том, что не произошло, еще нет полной уверенности. Может произойти что-то неожиданное, и самое надежное — верить, что положительный исход не исключается. Это возможно: ребенок поправится, я сдам экзамен, я не болен, я найду работу.
Лишь факты исключают возможность.
Надежда направлена на будущее
Надежда направлена на будущееЯ держусь за свое желание, интенцию, надеюсь, что все может быть хорошо. Я остаюсь верным этой ценности. Для меня важно, чтобы ребенок был здоров, потому что я его люблю. И я остаюсь в отношениях. Я держу эту ценность высоко в руке.
Надежда — это искусство. Это духовное искусство. Рядом с собственной немощью, вместо того чтобы впадать в бессилие или летаргию, можно еще что-то делать, а именно — не отказываться от того, что ценно. При этом «делать» означает не внешние действия. Это дело внутренней установки.
Между надеждой и отчаянием существует еще одно понятие, которое близко отчаянию, а именно: «сдаться». Когда я говорю: «Это больше не имеет смысла», тогда я отказываюсь от ценного. Это близко к депрессии. Когда человек сдается, у него больше нет надежды. В равнодушии еще остается немного опоры — пока человек не попадает в пропасть отчаяния. В отчаянии же происходит по-другому: я уже нахожусь в пропасти.
Отчаяние не означает, что я сдался.
Человек, который отчаялся, — это человек надеющийсяЭто тот, кто еще связан с ценностями, кто хочет, чтобы ребенок поправился. У того, кто надеется, остается возможность положительного исхода. Отчаявшемуся человеку приходится видеть, что та ценность, за которую он держится, разрушается или уже разрушена. Тот, кто отчаялся, переживает, как умирает надежда. Разрушается то, что важно для его жизни.
Отчаяние — это боль. Датский философ Серен Кьеркегор много размышлял об отчаянии и сам переживал его. Для него отчаяние — это неправильное внутреннее отношение. Это внутреннее расстройство приходит извне, от чего-то другого. Кьеркегор расширил это и связал с Богом: тот, кто не хочет жить в согласии с Богом, тот отчаивается.
С точки зрения психологии отчаяние означает «не чувствовать надежды». Это значение наглядно прослеживается в романских языках (despair, désespoir, disperazione, desesperación). Без надежды я теряю связь с ценностью, утрачиваю несущую почву. Это подобно страху.
Чувствуя страх, мы переживаем утрату почвы, несущей опоры. В надежде эта почва — любовь к чему-то ценному. У отчаяния структура страха и бессмысленности — больше нет контекста, который мог бы задавать мне ориентиры.
Что означает бессилие?
Бессилие формирует отчаяние. Слово «бессилие» означает, что я ничего не могу сделать. Но это не тождественно выражению «ничего не мочь делать», потому что остается много вещей, которые я не могу сделать, даже если бы и хотел. Например, я не могу влиять на погоду, на политику, на головную боль. Я могу что-то сделать с этим косвенно, но не напрямую. Бессилие означает «не мочь ничего сделать, но хотеть».
Здесь две причины: ограничивающие обстоятельства или что-то, связанное со мной лично. Когда я отказываюсь от волнения, желания, исчезает и бессилие. Это открывает возможности для работы.
Где мы переживаем бессилие? В отношении к самому себе. Например, я могу чувствовать, что бессилен в отношении зависимости, по отношению к опухоли, которая растет, к бессоннице, к приступам мигрени.
Я могу чувствовать бессилие в отношениях с другими: я не могу изменить другого человека. Но мне важны эти отношения! А теперь они больше похожи на тюрьму: я не могу их изменить, но я не могу и расстаться — хотя меня постоянно ранят, обесценивают.
Я могу чувствовать бессилие в семье, в которой происходят постоянные ссоры, растет напряжение, непонимание. Я уже все испробовал, говорил — и ничего не меняется. Конечно же, мы переживаем бессилие и в крупных сообществах: в школе, в армии, в компании, по отношению к государству — здесь часто появляется чувство «я ничего не могу сделать», мы привыкаем к нему.
Мы переживаем бессилие и в отношении природы, когда случаются наводнения, землетрясения, и в отношении экономических процессов, изменений моды
Бессилие — когда я заперт: в лифте, еще хуже — в горящем автомобиле. Тогда возникает страх и паника — я чувствую себя отданным жизни на растерзание. Я бессилен по отношению к депрессии.
Я бессилен, когда чувствую себя одиноким, раненым, обиженным, отчужденным. Или когда вся жизнь кажется мне бессмысленной. Что я должен тут сделать?
Снова посмотрим на противоположный полюс — «могу». Что это означает? У «могу», как и у бессилия, двойная структура: оно, с одной стороны, зависит от обстоятельств, а с другой стороны, от моей силы и моих способностей. Здесь соединяются мир и мое собственное бытие. В «могу» мы соотносимся с обстоятельствами, и поэтому препятствия могут возникать извне. Например, я попал в пробку и не смог приехать вовремя на лекцию.
Но препятствия могут существовать и внутри. Например, я, к сожалению, не могу говорить по-русски. Это делает меня бессильным, потому что я бы очень хотел знать русский язык. Конечно, я мог бы выучить его, тем самым вывести себя из состояния бессилия. Ответ на вопрос «могу?» зависит от моей силы и способностей. Они дают власть, с которой я могу распоряжаться обстоятельствами. Если я научился водить автомобиль, я могу распоряжаться им.
У понятия «могу» огромное экзистенциальное значение: оно не только соединяет с миром, но и раскрывает пространство для «быть». В этом пространстве я могу двигаться.
Настоящее «могу» всегда связано с «отпустить». Если я что-то могу, то я могу это и отпустить
Я могу позволить существовать чувствам, чтобы я мог с ними обходиться. Я должен уметь делать паузы, перерывы. Это необходимо в ситуациях, когда я не знаю, что делать. Отпустить — это базовое, основополагающее «могу». Отчаявшийся человек не может отпустить.
Какая проблема в бессилии?
Бессилие делает нас пассивными, оно нас парализует. Точнее, оно не парализует, а заставляет. Мы чувствуем, как что-то заставляет нас ничего не делать. Именно там, где я мог бы что-то сделать, я вынужден бездействовать. Бессилие — это навязчивость, это сила, это мощь. Это похоже на изнасилование. Я должен отпустить, но не хочу — и это делает меня жертвой.
Бессилие отнимает основу экзистенции — действие. В бессилии я уже не могу ничего создавать, быть где-то, проживать отношения, реализовывать что-то важное. В бессилии меня больше нет: моя личность больше не развивается, утрачивается смысл моего бытия.
Бессилие отнимает достоинство. Когда я жертва, я лишен достоинства и ценности. Я наблюдаю со стороны. Бессилие связано с отчаянием. Эта комбинация придает отчаянию такую же структуру, как при травме. Тяжелое ранение, переживание приближающейся смерти лишает человека опоры. Он утрачивает почву, а ценности утрачивают свою силу. Человек уже не знает, что для него важно, не видит более масштабной системы взаимосвязей, которой он может довериться.
Две причины отчаяния и бессилия
Человек слишком сильно сфокусирован на какой-то цели, от которой он не может отказаться, оставить, отпустить.
Отсутствуют отношения с глубокой структурой экзистенции.
Это значит, отсутствует чувство ценности жизни, ощущение собственной глубины и собственной ценности как Person. Больше нет смысла, который определяет существование.
Это значит, отсутствует чувство ценности жизни, ощущение собственной глубины и собственной ценности как Person. Больше нет смысла, который определяет существование.Этот анализ причин отчаяния и бессилия дает основу для помощи. Вместо того чтобы продолжать судорожно удерживаться, хвататься за то, что было ценностью, я должен попрощаться и отпустить. Например, в отчаянии, что болезнь оказалась смертельной, остается только принять ее. Сказать: «Да, это так». И посмотреть, что я могу сейчас с этим сделать.
Если мы не можем отпустить, мы остаемся в отчаянии. Впоследствии можно работать над тем, чтобы снова чувствовать глубинные структуры экзистенции. Чтобы я мог снова почувствовать опору. Важно осознание, что и смерть — часть жизни. Если я не могу умереть, то я снова буду испытывать отчаяние.
Что делать?
Мы можем работать с темами отчаяния и бессилия с помощью четырех базовых структур экзистенции.
Если кто-то переживает отчаяние, важно помочь ему принять ситуацию, которую нельзя изменить.
Принять означает «я могу позволить этому быть». Такая установка возможна только, если я увижу опору, пойму, что, несмотря ни на что, могу быть самим собой.Если речь идет о безысходности, помогает грусть. Слезы грусти способны снова соединить нас с жизнью. Бывает, я переживаю отчаяние, мне кажется, что я сам испортил свою жизнь, и я не могу себе этого простить. Тогда важно снова понять, кто я. Сожалеть означает посмотреть, что я сделал, и при этом почувствовать, какую боль мне это причиняет.
Если нет возможности изменить что-то, важно учиться жить в новых условиях. Задайте себе вопрос: что хочет от меня эта ситуация? Если у меня сейчас рак, то что хочет от меня рак? Как я могу продолжать жить с этой болезнью, чтобы моя жизнь оставалась полноценной? Да, это будет другая жизнь, но она может быть не хуже той, где я был здоров. Так я снова найду опору.
Важно искать то, что позволяет испытывать внутреннее согласие.
Когда я буду доволен тем, что делаю, в мою жизнь придет ощущение наполненности.
Принять означает «я могу позволить этому быть». Такая установка возможна только, если я увижу опору, пойму, что, несмотря ни на что, могу быть самим собой.
Когда я буду доволен тем, что делаю, в мою жизнь придет ощущение наполненности.Книги про отчаяние, бессилие и депрессию
1. Альфрид Лэнгле «Дотянуться до жизни… Экзистенциальный анализ депрессии»
2. Дарья Варламова, Антон Зайниев «С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города»
3. Бернс Д. Дэвид «Терапия настроения. Клинически доказанный способ победить депрессию без таблеток»
Текст:Редакция PSYCHOLOGIES.RUИсточник фотографий:Getty Images
Новое на сайте
Взаимо(не)выгодные отношения: стоит ли давать деньги в долг — личный опыт
«Я постоянно думаю об одном мужчине, но не люблю его»
«У сестры было две попытки суицида. Я вижу, что ей нравится быть в центре внимания, и злюсь из-за этого»
Как сохранить близость после рождения ребенка: 5 идей для пар — обязательно попробуйте
«Умная и несчастная»: как выбраться из ловушки для женщин — личный опыт
Как пережить развод правильно и не бояться новых отношений: практические советы
Тест: партнер общается с бывшей — стоит ли переживать?
«Отправила мужчину в больницу лечить алкоголизм, а он там нашел новую любовь»
Работа с ценностями спасает от отчаяния – Новости – Научно-образовательный портал IQ – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»
Иногда люди впадают в отчаяние.
Его всегда сопровождает чувство бессилия – ощущение собственной неспособности изменить ситуацию. С этим можно справиться, если не зацикливаться на единственной ценности, которая связана с отчаянием, рассказал на лекции в Москве известный австрийский психотерапевт, профессор НИУ ВШЭ Альфрид Лэнгле.
Когда властвует бессилие
На протяжении жизни человек может столкнуться с массой событий и ситуаций, которые способны ввергнуть его в состояние отчаяния: от относительно исправимых, как, например, пробки по дороге в аэропорт и невозможность успеть на рейс до критических – неутешительный диагноз, наводнение и разрушение дома, уход из жизни близкого человека и т.д.
«Когда у нас возникает чувство отчаяния, ему всегда сопутствует такое ощущение: здесь я больше ничего не могу сделать. В отчаянии мы всегда испытываем бессилие», – рассказал Альфрид Лэнгле. Комбинация бессилия с отчаянием делает отчаяние по последствиям схожим с психической травмой, когда человека выбрасывает из его внутренней закрепленности, и он не видит масштабную систему взаимосвязей, которой может довериться.
Отчаяние – это как бы предчувствие травмы, заметил психотерапевт. До тех пор, пока человек чувствует, что еще может что-то сделать и что-то ведет его к цели, отчаяние не приходит.
Надежда помогает
Противоположный полюс отчаяния – надежда. В надежде человек тоже может переживать нечто похожее на бессилие. Можно надеяться, например, на то, что близкий человек выздоровеет, но понимать, что все, что можно было сделать, сделано, и ничего уже не поможет. Однако это более разумная установка, чем находиться в полном отчаянии или сдаться. «Рядом с собственной немощью, вместо того, чтобы впадать в бессилие или летаргию, можно еще что-то делать, а именно – не отказываться от отношений с ценностью. При этом «делать» означает не внешнее давление, а внутреннюю установку», – пояснил Лэнгле.
Но отчаявшийся человек, как и надеющийся, находится в отношениях с ценностью. Он не отказался от нее, не сдался, но в отличие от надеющегося, пребывает в состоянии бессильного наблюдателя, он переживает «умирание» ценности.
На этом фоне возникает страх и паника. Человек может чувствовать себя словно отданным жизни на растерзание, отметил лектор.
Найти новый смысл
Если беда все-таки случилась и надежды не оправдались, человек, тем не менее, в состоянии справиться с отчаянием и чувством бессилия. У бессилия, как и у отчаяния также есть противоположный полюс, который называется «мочь». «Мочь» имеет схожую структуру с бессилием. Оно, как и бессилие, зависит от обстоятельств, а также от возможностей и способностей человека.
Однако, чтобы «мочь» стало возможным, необходимо позволить ситуации быть и дать быть своим чувствам. Принятие в данном случае служит опорой для того, чтобы «мочь» что-то дальше, понимать, как можно жить и действовать, что можно изменить в существующей ситуации.
В ходе лекции Альфрид Лэнгле обратил внимание на труды своего учителя, знаменитого психотерапевта и писателя Виктора Франкла, который прошел через круги отчаяния и сумел выжить в концентрационных лагерях. Франкл говорил о том, что необходимо проводить дифференциацию между грустью и отчаянием. Отчаяние может наступать, когда происходит абсолютизация какой-либо ценности. Например, женщина хочет семью и детей, но у нее этого нет, и ей грустно. Но если ценность семьи превращается в единственную ценность жизни, может наступить состояние отчаяния.
Франкл считал, что необходимо не просто «мочь оставить», а «мочь отказаться». Когда человек не в состоянии отказаться и судорожно хватается за что-либо, есть риск абсолютизации ценности и наступления отчаяния. Преодолеть отчаяние, согласно Франклу, возможно также в контексте смысла – через жертву. Жертвовать в данном случае означает отдавать что-то ценное за еще большую ценность. Это могут быть, например, высшие духовные ценности, счастье близких, личностный и духовный рост.
См. также:
За истерией скрывается боль
Психической травме противостоит ценность жизни
Любовная зависимость разрушает личность
Гонка за успехом ведет к эмоциональному выгоранию
Автор текста:
Селина Марина Владимировна,
19 октября, 2015 г.
Все материалы автора
Психология психология
Дневник человека в отчаянии Фридриха Река – обзор | Автобиография и мемуары
Это одна из самых необычных книг, которые вы когда-либо читали. Это случайный дневник, который периодически велся в период с мая 1936 по октябрь 1944 года, писателя, называвшего себя Фридрихом Рек-Маллечевеном (его звали Рек, но он добавил название своего поместья, купленного на доходы от его популярной прозы). Дневник начинается с нескольких забавных анекдотов об историке и философе Освальде Шпенглере, например, о том, как он съел во время нормирования к концу Первой мировой войны целого гуся, не предложив своим товарищам по обеду. «Самый лишенный чувства юмора человек, которого я когда-либо встречал», — говорит Рек, уступая в этом только «герру Гитлеру».
И с тех пор это более или менее все о Гитлере – или, скорее, о повседневной жизни при нацистском режиме. «Моей жизни в этой яме скоро исполнится пятый год, — пишет он в августе 1936 года. Я задыхаюсь от осознания того, что нахожусь в плену у полчища злобных обезьян, и ломаю голову над вечной загадкой, как этот самый народ, который так ревностно следил за своими правами несколько лет назад, мог впасть в это оцепенение…
Мотив ненависти возвращается снова и снова. Он разрывается от этого, как некоторые люди разрываются от любви; и именно эта ненависть заставила его написать эти дневники, а потом, когда он кончил к вечеру, вынуть их в жестяной коробке и спрятать в лесу на своей земле, ибо, как вы понимаете, открытие их привело бы к смертному приговору (в конце концов он был арестован за преступление, к тому времени действительно караемое смертной казнью, за «оскорбление немецкой валюты», пожаловавшись в письме своему издателю, что инфляция съедает стоимость его Его отправили в Дахау, где он умер в 1945.
Многие пришли, особенно после публикации Даниэля Гольдхагена Гитлеровские палачи , к мысли о подавляющем большинстве населения Германии как о причастном к наихудшим из преступлений нацистов; удручающая и противоречивая точка зрения, которая с тех пор подвергается отчаянным нападкам. Но если вы бросаете достаточно грязи, часть ее имеет тенденцию прилипать, и Гольдхагена нельзя легкомысленно сбрасывать со счетов. Книга Река, которая в конечном итоге принесла ему посмертную известность, является ценным исправлением.
Играя роль цивилизованного, архиконсервативного деревенского сквайра, чей замок набит средневековыми безделушками и первыми изданиями, он ядовито ругает ум «массового человека», у которого не больше индивидуальной воли, чем у термита , восторженно повторяя дебильные лозунги гитлеризма. Но в сознании баварца есть здравый смысл, уверяет он нас, особенно среди рабочего класса (он с большим подозрением относится к среднему классу, который стекался под знамена Гитлера), и у него создается впечатление, что значительная часть южных немцев на самом деле желая, чтобы союзники победили, потому что только в разрушении Германии она может быть спасена.
Иногда Рек может показаться снобом, но проза так хороша, а суждения так проницательны — когда он размышляет о будущем, он часто оказывается прав, — что его позиция имеет смысл. Его мысли о христианстве также заслуживают внимания, независимо от того, религиозны вы или нет. Также приятно отметить, что в нем не было и следа антисемитизма, и он предвидел, что отношение нацистов к евреям однажды приведет страну к гибели.
Тем временем он придумывает имена для Гитлера — «антихрист из среднего класса» или «Макиавелли для горничных» — и ругает прусское мышление, которое позволило такому человеку процветать. Он даже критикует офицеров, стоящих за терактом 19 июля.44 покушения — несмотря на его желание, чтобы это удалось — за то, что до сих пор предал и республику, и монархию, что является исходной позицией. Это один из самых важных личных документов, оставшихся после войны.
Дневник человека в отчаянии Фридриха Река
« С тех пор Германия все глубже и глубже погружается в нереальность…. Теперь он полностью одурманен собственной ложью. Лекарство будет более ужасным, чем все, что когда-либо видели в его истории».
«Дневник человека в отчаянии» Фридриха Река (1884–1945) — это книга с подходящим названием и необычный документ, в котором описаны аспекты жизни при нацистской тирании. Рек, сын прусского помещика, полное имя которого было Фридрих Персиваль Рек-Маллечевен, был консерватором, служил в прусской армии, но из-за проблем со здоровьем вернулся к гражданской жизни, где занимал различные должности: врача, журналиста, театральный критик, писатель. Находясь в высших эшелонах немецкого общества, он не только был свидетелем возвышения Гитлера и нацистской партии, но и лично знал многих людей, причастных к некоторым из самых вопиющих эпизодов того периода. Живя в отчаянии, Рек мужественно написал в своем дневнике, который спрятал, похоронив, и этот документ, который уцелел, а его автора нет, является уникальным свидетельством ужасных событий того времени. Рек был потрясен подъемом нацистской партии и находит некоторые тревожные параллели между приходом Гитлера к власти и восстанием Бокельсона в 16 веке и кратковременным деспотическим правлением:
Ту же роль официального убийцы, которую Гитлер сыграл в Ремском путче, сыграл Бокельсон в Мюнстере.
Рек пришел к выводу, что «сходство может быть вовсе не совпадением, а может быть обусловлено каким-то ужасным законом, предписывающим периодическое дренирование психического нарыва ». Хотя Рек делает несколько невероятно точных предсказаний в течение 1936–1945 годов, охватываемых дневником, это не помешало ему быть ослепленным ядом гестапо, и в 1945 году его отправили в Дахау, где он либо умер от тифа, либо был застрелен.
Находясь в высшем немецком обществе, Рек несколько раз сталкивался с Гитлером, и хотя позже он сожалел, что не убил его, когда у него был шанс, его первая встреча с Гитлером, которая произошла в доме клеменса фон Франкенштейна (отличное имя между прочим ), и который вспоминается в 1936 запись в дневнике была менее чем благоприятной.
Он пришел в дом, где никогда раньше не был, в гетрах, широкополой шляпе с широкими полями и с хлыстом. Был еще колли. Эффект среди гобеленов и прохладных мраморных стен был чем-то вроде ковбоя, сидящего на ступенях барочного алтаря в кожаных бриджах, шпорах и с жеребенком на боку. Но Гитлер сидел там, стереотип метрдотеля — в то время он был тоньше и выглядел несколько голодным — одновременно впечатленный и ограниченный присутствием настоящего, живого герра барона; в благоговейном страхе, не осмеливаясь полностью сесть на стул, а взгромоздившись на половину, более или менее, своих худых чресл; совершенно не заботясь о том, что в вещах, сказанных ему хозяином, было много холодной и изящной иронии, но жадно хватаясь за слова.
В конце концов ему удалось заговорить. Он говорил и говорил без конца. Он проповедовал. Он набросился на нас, как армейский капеллан. Мы нисколько не возражали ему и не решались расходиться в чем-либо, но он начал орать на нас. Слуги подумали, что на нас напали, и бросились нас защищать.
Когда он ушел, мы молча сидели в замешательстве и совсем не смеялись. Было чувство смятения, как будто в поезде вдруг обнаруживаешь, что живешь в одном купе с психотиком. Мы долго сидели и никто не разговаривал. Наконец Кле встала, открыла одно из огромных окон и впустила в комнату весенний воздух, согретый фёном. Дело было не в том, что наш мрачный гость был нечист и испачкал комнату, как это бывает в баварской деревне. Но свежий воздух помог развеять чувство угнетения. Я был не в том, что в комнате было нечистое тело, а в чем-то другом; нечистая сущность чудовища.
Это был первый взгляд Река на Гитлера — человека, которого он сразу же возненавидел. Позже он видел его в зале суда, проезжавшим мимо на бронетранспортере, а также в ресторане. И во всех проявлениях Гитлера у Река сложилось впечатление, что Гитлер в основе своей глуп, мелкий бюрократ, ненавидящий себя: «сырой овощ Чингисхан, трезвенник Александр, безженский Наполеон ».
В дневнике Рек отреагировал на известие 1936 года о Ремском путче (Ночи длинных ножей) — событии, которое, по его словам, “ полный странных, непостижимых ответвлений; когда вся правда выйдет наружу, это заставит людей содрогнуться… Насколько я понимаю, Гитлер сам взял на себя задачу убить некоторых из своих врагов в ходе своего рейда в стиле апачей на Бад-Висзее». В дневнике записано течение времени в Германии, с которой Рек больше не отождествлял себя. Для Река Германия погрузилась в безумие, управляемая « мафией », подстрекаемая массовым психозом, выход из которого был бы очень болезненным и разрушительным. Он комментирует « психически неуравновешенный » Геринг и его жена позируют перед своим недавно награбленным богатством, теперь с « фантастическим гербом » и тщательно продуманным генеалогическим древом, прослеживающим подозрительную родословную до Средневековья. Он описывает Геббельса, Гиммлера, Гитлера, Геринга и других как « революционеров, де-факто грязных маленьких буржуа, которые не могут избавиться от ощущения собачьих ошейников, которые носили только вчера». Рек переживает Ночь длинных ножей, покушения на Гитлера, преследования евреев, и он комментирует шумиху нацистской элиты с награбленными еврейскими богатствами, господствующую пропаганду, поражение Макса Шмелинга в Нью-Йорке, Белую розу и его разочарование в том, что другие страны позволили Гитлеру набрать силу и импульс, пока его не стало слишком трудно остановить. Кое-что из этого мы, конечно, знаем, но уникальное положение Река дает читателю поразительное новое понимание, и через все это Рек не оставляет места для сомнений, поскольку он отметает представление о том, что немцы «не знали», что замышляли нацисты. к.
В первый год после прихода к власти нацисты провозгласили, что дуэли принадлежат к естественным правам каждого человека — последовательное расширение философии 1789 года — и с большой помпой объявили, что все классы общества теперь имеют государственное одобрение.
Именно такая цитата делает эту книгу такой уникальной и такой необходимой для прочтения. Дневник человека в отчаянии предлагает свежий (да, и трагичный) взгляд на ужасные времена. Рек видел в нацистах чудовищных кровожадных головорезов, чьи действия принесут неминуемое разрушение стране, которую он любил. Блестящие уникальные качества книги основаны на времени написания статей; они не были написаны ретроспективно с безопасным исходом. Вместо этого дневник написан с чувством ужаса, смешанным с тревожным сознанием того, что, хотя самые худшие стороны человеческой натуры буйно буйствуют в Германии, день зарплаты не за горами, и он не будет приятным:
Этот народ сумасшедший.