к проблеме массового общества – тема научной статьи по философии читайте бесплатно текст научно-исследовательской работы в электронной библиотеке КиберЛенинка
В.И. Стрельченко, Л.В. Мурейко
ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ ЧЕЛОВЕКА И ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ СОЗНАНИЯ: К ПРОБЛЕМЕ МАССОВОГО ОБЩЕСТВА
Цель данной статьи — показать связь деперсонализации человека с активизацией функциональной стороны его сознания, склонного к динамичной трансформации значений предмета. При этом подчеркивается неоднозначность характера деперсонализации человека в современном обществе, выделяются два ее вида и соответственно две разновидности функциональности сознания.
Ключевые слова: деперсонализация человека, функциональность сознания, массовое сознание, массовое общество.
Постмодерн, будучи идейным выражением постиндустриального, информационного общества, показывает, что для освоения информации в условиях ее исторической и культурной многозначности, одновременной многоплановости, широкой доступности ценностная (смысловая) вертикаль традиционной культуры становится «поверхностью». Смыслы множатся и упрощаются. Некоторую связность множеству разнородных смысловых элементов обеспечивает их сериальность. Серия — некая сквозная линия для разнообразного материала, обеспечивающая им возможность «клонирования», тиража. Связь достигается за счет самой возможности динамики, скольжения по позициям. При этом пластичность и динамичность ситуативных трансформаций для каждого элемента данного процесса обеспечивается его некоторой безличной функцией, что позволяет быстро и легко интегрироваться в целостность, растворяться в ней.
Пытаясь освободить индивида от внешней догматики, от его идеализации и формализации, Ж. Делез, М. Фуко и др. в конечном счете приходят к выводу об иллюзорности субъекта. Современный индивид, считает Ж. Бодрийяр, — это уже не субъект истории, а предоставленная самой себе и вынужденная довольствоваться лишь собой совершенно «операциональная молекула», у которой отсутствует судьба, поскольку ее ожидает «только предопределенное некоторым кодом развитие и бесконечное воспроизводство в абсолютно тождественных ей копиях» [1, с. 45]. Некогда один и тот же для всех социальный код приобретает изменчивый характер. Сейчас он разнообразно выражает одно и то же, но безразлично по отношению к индивидам. Нарастающая «операциональность» современного информационного общества характеризуется Бодрийяром как идеальное преступление против реального мира [1, с. 44-45].
Итак, Бодрийяр фиксирует факт автоматизации социальных отношений и превращения современного человека в безличную социальную функцию массового общества — факт, во многом порождаемый научно-техническим прогрессом и широкой информатизацией общества.
Ж. Делез и М. Фуко, в отличие от Ж. Бодрийяра, кроме деперсонализации по типу автоматически выполняемых мыслительных действий, обнаруживают и процессы деперсонализации иного рода. В последнем случае внимание акцентируется на неизвестных сторонах вещного существования мира и человеческого бытия, включая зачастую избегающую определенности и программируемости индивидуальность, ее стремление быть анонимной в обществе, имеющем тенденцию ко все большей формализации (функциональности) межчеловеческих отношений.
Итак, деперсонализация имеет два вида. Первый связан с программируемым поведением индивида по типу автомата, второй — с его действиями, направленными, на избегание программируемости (чтобы остаться незамеченным для социальных дисциплинарных практик) и адаптацию в условиях быстро меняющейся и усложняющейся среды обитания.
Подчеркнем, процессы деперсонализации человека связаны с актуализацией функциональной стороны сознания. Еще Р. Декарт выделяет в мышлении ту его сторону, которую Ego не контролирует и которая действует механически. Именно Декарт впервые основательно исследовал вопрос о несводимости мышления в его функциональности (как акта) к его предметному содержанию. Важнейшая заслуга философа состоит в том, что он ввел аппарат контроля над шагами рассуждения и обоснования как таковыми, которые сами по себе не предметны, но как бы «прячутся» за предметным содержанием, что особенно важно в отношении признания чего-либо в качестве последних оснований мира — «воздуха», «атомов и пустоты», «перводвигателя»…
В этом плане cogito Декарта — это фактически каждый раз реконструкция условий того способа или состояния мышления, в котором существует мир как содержание этого мышления. Именно Декарт
впервые описывает событие порождения миром субъекта через предметное содержание мышления. И это проявляется через действенность мышления: то, что вы знаете, можно узнать, только начав что-то делать, писать, говорить в публичном пространстве, которое, отражая, возвращает вам все эти акты. И если нет такого публично-деятельного пространства отражения, то и не может быть мыслей.
Таким образом, в фундаменте нашего мышления «действуют какие-то элементы, языковые, изобразительные и в то же время конструктивные, ибо они конструируют, а не изображают, смысл, не обозначают, а впервые его рождают» [7, с. 273-274]. Это чрезвычайно подвижные конструкции, суть которых подобна семенам вещей, в которых содержатся сами вещи.
Творческий конструктивизм «чистого сознания» Декарта связан с единством Я во всех его возможностях или «собранным субъектом», который выходит за рамки эмпирического, предметного мира человека. В этом случае мысль руководствуется не столько образом, который походил бы на объект, и не столько качеством объекта, сколько тем, какие средства для души дает данный образ, чтобы чувствовать различные качества объекта, представленного этим образом. Такого рода мышление рефлексивно, но это не интроспекция в строгом смысле слова.
Однако наряду с вышеуказанным творческим конструктивизмом Декарт признает и другой тип самосознания — конструктивизм, осуществляющийся механически, который занят организацией опыта, локализован в пространстве и времени. Механический тип конструктивизма самосознания в интерпретации значений знаков нуждается в моделях или готовых схемах, производимых творческим типом конструктивизма.
Сквозная тема картезианства — проблема порождения акта мысли. Источником идей для Декарта являются ненатуральные воздействия воспринимаемых в данный момент вещей (или, скорее, семена вещей), уже находящихся в длительности особого рода — в длительности «врожденных идей».
Функциональность сознания также рассматривается Кантом в его учении о схематизме как принципе связи чувственности и рассудка. При этом самосознание, обозначаемое термином «первоначальное синтетическое единство апперцепции», рассматривается преимущественно в контексте теории опыта -учения об априорных условиях его возможности. Сознание — это, прежде всего, логическое единство созерцаний и понятий, естественнонаучный способ познания реальности, игнорирующий антропологический фактор в познавательном процессе.
Являясь лишь осознанием связности многообразных представлений, самосознание (или мышление самого себя) не есть самопознание себя как субъекта. В лучшем случае оно выступает познанием себя в качестве явления нашей души, но не как самостоятельно существующего разумного существа.
Из этого вытекает неопределенность субъекта не только на уровне сознания (рассудка), но и на уровне разума. И в том плане, в каком остается вопрос о субъекте как «обладателе» всех чистых и априорных способностей разума, знаний об априорных условиях возможности опыта, — он безлик, или внеличностен. Это тонко отмечено В.А. Жучковым [5, с. 81-119]: Кант в предисловии ко второму изданию «Критик» -именно изданию на немецком языке (в переводе это выглядит несколько иначе) — обозначает субъекта чистых и априорных способностей разума неопределенно-личным местоимением «man».
Уточняя природу схематизма в процессе приведения чувственного многообразия к некоторому единству посредством категорий, Кант конкретизирует этот процесс, рассматривая его как систему темпоральных синтезов.
Для Канта значение категории есть определенное временное отношение, которое в чувственно-эмпирическом применении может наполняться бесконечно многообразным содержанием-смыслом.
При этом время содержит в себе два функциональных компонента: активный и пассивный. В своей активности время сближается с продуктивным воображением, которое является основой связи трех временных синтезов. В пассивном состоянии время — не только вместилище впечатлений, но и неисчерпаемый резервуар значений, актуализирующийся синтезом воспроизведения. Функция времени связана с необходимостью традиции в познании и деятельности сознания вообще.
Сознание, согласно Канту, представляет собой неисчерпаемый запас значений, первично актуализирующийся во взаимопроникновении синтезов схватывания, воспроизведения и рекогниции (апперцепции как сопровождения перцепции) и обретающий предметную значимость в схематизме.
Кантовский схематизм призван способствовать обоснованию: 1) предметности мышления в его независимости от опыта; 2) возможности творчества; 3) необходимости определенных «автоматизмов» для деятельности сознания, которые, с одной стороны, требуют жесткой, однозначной логики, а с другой — не лишены стихийности, иррациональности в своем осуществлении.
Таким образом, сознание представляет собой единство обусловленности и самоопределяемости. Предметность мышления в плане возможности опыта — фундаментальный критерий связи традиций и творчества, автоматизмов сознания и свободного поиска.
Кант положил начало функционалистской традиции в понимании ментальности. Исследуя природу схематизма рассудка, философ, по сути, разрабатывает методологию структурного анализа сознания.
Воздействие рассудка на чувственность осуществляется через схемы времени, которые, в свою очередь, являются продуктами сил воображения. Заметим при этом, что трансцендентальная сила воображения -стихийная, но необходимая сила души.
Особый интерес представляет исследование Кантом схематизма рассудка в применении к идеологии современного, так называемого массового общества — плода Просвещения (свобода, равенство), индустриализации, урбанизации, развития информационных технологий и глобализации, — в котором проблема непознанности субъекта доведена до предела и достаточно остро заявляют свою значимость процессы репродуцирования, тиражирования информации. В нем персонифицированные связи все больше заменяются обезличенными, анонимными и функциональными.
Г. Тард [10; 3] связывает функциональность сознания, которая проявляется в механичности и автоматичности человеческой рациональности, прежде всего, с неосознаваемой потребностью людей в повторении того, что обеспечивает индивиду биологическое выживание за счет причастности к социальной общности. Согласно Тарду, в основе общественных процессов находится действие психологического механизма подражания, являющегося формой универсальной повторяемости и выражающего биологическую тенденцию всего живого к бесконечному воспроизводству.
В человеческом существовании повторение идей, действий, слов приносит огромное удовлетворение, потому что создает ощущение умножения своих сил как за счет причастности целому через солидарность с другими его составляющими, так и за счет возможности сэкономить свои собственные усилия: не стоит изобретать то, что уже создано другими.
Чем более высока степень стремления к подражанию, полагает Г. Тард, тем податливее человек к увлечению чем угодно и управлению кем угодно. Согласно Г. Тарду, общество — это подражание, а подражание — род гипнотизма. Само общество создает гипнотическую среду, сферу иллюзий с помощью отпущенных на свободу образов-автоматизмов.
Человек, несомненно, является социальным животным. И его социальность, которая требует умения подчиниться правилу, была бы невозможной без способности индивида к внушению. В этой связи конформизм, согласно Тарду, — важнейшее социальное качество, создающее основу внушаемости.
Вывод Тарда, видящего суть общества в создании гипнотической среды для более эффективной управляемости людей и адаптивности биологических индивидов к социуму, на наш взгляд, спорен в том плане, что социальная природа человека в своей основе полностью сводится к способности быть программируемым и действовать по принципу автомата. Иначе создается возможность оправдания любого рода программирования и манипуляции человеческим сознанием.
Однако суждения Тарда, хотя и своеобразным способом, поддерживаются некоторыми специалистами в области исследований «искусственного интеллекта». Так, например, Дж. Хогеланд [13] отмечает, что парадокс взаимосвязи смысловой и «механической», или автоматической, сторон человеческой разумности может быть понят лишь посредством модели умной машины или компьютера. Характерная черта любой интеллектуальной деятельности, согласно Хогеланду, — манипулирование социально обусловленными знаками или, точнее, символами. Это значит, что интеллект детерминирован, прежде всего, организацией системы и ее функционированием в качестве манипулятора. При этом не имеют принципиального значения ни материалы, из которых сделаны символы, ни их конкретная форма, ни характер их носителя (психологический, гидравлический, электронный и др.).
Согласно Хогеланду, электронная форма интеллекта выходит сегодня на первый план по своей значимости, потому что она благодаря современным компьютерным технологиям высоко продуктивна ввиду огромного объема памяти, быстроты обработки и распространения информации.
В то же время вариативность, пластичность и неосознанное действие автоматизма не исключают определенной программы или повторяющейся типичной схемы, которые являются для него рамочным фоном, определяющим границы и «логику» выбора вариантов действия, обеспечивающих синтез отдельных восприятий и целостное мировоззрение. Нарушения таких программ в виде деавтоматизмов, как об этом свидетельствуют психиатрические исследования, приводят к распаду сенсорных функций целостного акта изображения и нарушению актов узнавания в сфере предметного сознания. Все это сопровождается процессами деперсонализации: на психотической стадии отчуждаются не только предметы (человек может натыкаться на стены, стол), но и сам способ, каким воспринимаются, представляются, объясняются и оцениваются эти предметы. Отчуждение, деперсонализация теперь натурализируются, переходя в бредовую уверенность реальности. И если до этого больной искал причины патологического отчуждения в себе, в своем болезненном состоянии, то теперь он их обнаруживает во внешнем предметном мире.
Еще Гегель подчеркивал огромную роль автоматизмов в виде привычки для всех видов духовной деятельности человека, в том числе и для мышления как такового. В привычке человек получает возможность отношения к индивидуально освоенному всеобщему способу действия, благодаря чему он оказывается свободным от увлечения дурной бесконечностью изменчивого и единичного, с которым он теперь обращается «бегло» и «умело». Правда, это всеобщее как важнейшее условие мышления в привычке «есть лишь абстрактная, на повторения многих единичностей посредством рефлексии возникшая всеобщность» [2, с. 206], которая реализуется бессознательно.
Благодаря тому, что посредством привычки мышление человека как природного существа непосредственно вводится в сферу всеобщего, у него появляется ощущение преодолимости любых препятствий «все проникающим достоянием единичной самости». В привычке человек бессознательно обретает свое «чистое бытие», т.е. чувствует себя способным быть всем или безграничную власть над единичным, которое учитывается и присваивается теперь формально и механически.
Абсолютное доверие привычке при отсутствии или слабо выраженном рефлексивном Я содержит возможность такого рода безумия, которое основано именно на формальном характере непосредственной связи индивидуального, единичного, с одной стороны, и всеобщего — с другой. В состоянии безумия естественность определенной телесности напрямую соединяется с идеальностью «чистого бытия», и в таком состоянии у человека есть необозримое число возможностей. В безумии, для которого характерна «разорванность нашей самости», все силы человека направлены на то, чтобы его Я обрело свою целостность и его идентификация осуществлялась с опорой на автоматическое знание себя.
Гегелем постоянно подчеркивается такое свойство привычки, обеспечивающей знание себя в автоматическом режиме, как балансирование между навязчиво-ограниченным субъективным представлением о себе и объективным положением дел, в том числе еще не раскрытым объективным потенциалом человека. Иначе говоря, в привычке сходятся в своем пределе человеческое индивидуально окрашенное пристрастие или субъективный интерес к чему-то конкретному, с одной стороны, и безразличие объективного мира, частью которого является человеческое бытие, — с другой. Привычка в целом пытается снять вышеуказанное противоречие, чтобы усилить возможности человека, освободить его от своей ограниченности. И здесь лучшим инструментом является телесность человека: «овладение телесностью составляет условие процесса освобождения души, достижения ею объективного сознания» [2, с. 207].
При этом Гегель обыгрывает популярное выражение «привычка — вторая природа (натура)», подчеркивая, что собственно человеческое телесное автоматическое действие в своей специфике не может довольствоваться лишь принципом простой природной адаптации, но требует образования и специальной техники в выработке таких привычек-автоматизмов, которые будут способствовать преодолению его ограниченности. В стремлении к снятию своей ограниченности человек должен, согласно Гегелю, направить особую рефлексию на все многообразные обстоятельства внешнего мира, соразмерив их с отдельными движениями своего тела [2, с. 209].
Итак, в рассуждениях Гегеля о привычке можно выделить следующие ее особенности:
1) направленность на целостность субъективного и объективного в человеческом существовании, на обеспечение условий для самообнаружения человеком своей конкретной индивидуальной целостности в общезначимой и объективной картине мира;
2) наличие двух планов формальной всеобщности духовных процессов как способа доступа к объективности мира: а) отрицательной (по типу стихийного или случайного повторения себя в ином), при которой абсолютизируется равноценность единичного и конкретная субъективность не знает себя, что угрожает ее распаду, безумию, натурализации (причины своей особенности видятся во вне, в предметном
мире), и б) положительной, посредством которой (благодаря разумно-рефлексивной технической организации) подготавливается условие для введения субъективности в поле всеобщего и ее объективирования, но при этом должна сохраняться специфика конкретного человеческого существования;
3) технически организованная телесность как естественная разумность, как исходное и чрезвычайно важное условие познания человеком себя и на этой основе преодоления им своей субъективной ограниченности.
Идеи Гегеля о механических формах человеческой рациональности в виде привычки находят отражение в ряде теорий «искусственного интеллекта». Например, идеи о возможности расширения разумных способностей человека за счет объективации человеческой субъективности, о связи более совершенной рациональности со специальной технической организацией естественного. Однако в исследованиях «искусственного интеллекта» проработка этих идей приобретает специфический оттенок.
Проблематичность такого рода исследований связана со сложностью человеческой естественности, поскольку у человека над фундаментальным слоем биологических способностей и потребностей надстраиваются социальные, которые по отношению к ним во многом имеют искусственный характер.
В целом «искусственный интеллект» можно рассматривать как попытку расширить естественное за счет искусственного. Но для этого надо знать естественное и уметь его моделировать.
Сегодня многие исследователи, изучающие природу «искусственного интеллекта», называют ряд характерных особенностей, которые приблизили бы его к естественному: 1) наличие собственной модели внешнего мира, что обеспечивает системе ее неповторимость, относительную самостоятельность в оценке ситуации; 2) способность пополнять имеющиеся знания и конструировать информационную структуру с новой семантикой и практической направленностью; 3) умение адекватно действовать в ситуациях, связанных с различными аспектами неопределенности; 4) способность к диалоговому взаимодействию с человеком, включая понимание естественного языка; 5) способность к адаптации.
Дж. Серл — представитель концепции «слабого искусственного интеллекта», — осмысливая проблему создания искусственного разума, сходного с человеческим, полагает, что, овладевая специальными программами, настраивающими на формальное оперирование символическими образованиями, «искусственный интеллект» способен создавать иллюзии мощной мыслительной активности, многократно превышающей возможности человеческого разума. По Серлу, есть два вида смыслообразования: социальный и индивидуальный. В человеческом существовании они тесно переплетены. Искусственный интеллект — аналог первому, стремящемуся к управлению и организации (программированию) средствами технической формализации. Но воспроизвести второй для него — дело безнадежное. Первый вид смыслообразования осуществляется интеллектом. Второй — сознанием. Создание кибернетического аналога интеллекту — возможно, сознанию — нет: «…проект программирования компьютера называется «искусственный интеллект», и, когда он действует, компьютер порождает интеллект, поскольку выполняет правильную компьютерную программу с правильным вводом и выводом данных» [9, с. 51].
Эти мысли Д. Серла в определенном смысле перекликаются с идеями теории сознания М.К. Мамардашвили, который образно замечает: «.понимать можно только самому. никто вместо тебя понимать не может. Так же, как не может вместо тебя умирать» [6, с. 36]. Напрашиваются некоторые аналогии также и с идеей А.Ф. Панкина о том, что действительное понимание предельно оптимальной числовой организации требует художественного мышления [8, с. 170-178], которое невозможно без включения человеческой индивидуальности. Сторонники концепции «слабого искусственного интеллекта» исходят из того, что ЭВМ оперируют информацией, которая сама по себе не имеет смысла. Выбор той или иной информации, осуществляемый человеком, в значительной степени обусловлен его особой природной и социальной организацией, включая и индивидуальную субъективную мотивацию в определении значимости воздействий внешней среды. Д. Чалмерс в этой связи отмечает, что именно субъективная реальность в человеческом существовании способствует расшифровке мозговых нейродинамических кодов психических явлений.
Д. Деннет — представитель концепции «сильного искусственного интеллекта» [4; 12], — признавая невозможным постижение человеческой субъективности как таковой, уходящей корнями в общественно-исторические глубины смыслообразования, предлагает рассматривать сознание с позиции функционально-прагматического подхода. В этой связи он отмечает, что специфика сознания — в его рациональности как программируемости, т.е. способности адекватно реагировать на коды (социально обусловленные алгоритмы жизнедеятельности). Современное, так называемое массовое общество с его тенденцией глобализации, имеющее для этого колоссальный ресурс информационных технологий, согласно такой позиции, делает особенно очевидной программируемость человеческого существования. Уже в
ближайшем будущем многие ментальные состояния, например, боль, вожделение, можно будет контролировать и изменять посредством высоких технологий без того, чтобы знать их субъективную природу.
По результатам исследования вопроса о фундаментальной природе человеческого сознания философ делает парадоксальный вывод: не только «искусственный интеллект», но и человек не обладают знанием индивидуального, субъективного. Человек, согласно этой концепции, приписывает субъективные оценки себе и другим. Критерий «систем сознания» — интенциональная установка «стратегии интерпретации поведения объекта (человека, животного, артефакта, чего угодно), когда его воспринимают так, как если бы он был рациональным агентом, который при «выборе» «действия» руководствуется своими «верованиями» и «желаниями»» [4, с. 33].
Согласно Деннету, субъективное состояние у человека, возможно, и есть, но само по себе оно нейтрально по отношению к различным смыслам. Его индивидуальная смысловая интерпретация окружающего мира определяется ситуацией, но главное — влиянием общества.
Самость, по Деннету, — это всего лишь воображаемый центр, который мы создаем из излишнего доверия к собственной интуиции и из рассказов о нас других людей. Нам никогда не удастся объяснить сознание, включая в объясняемый объект ментальное и феноменальное, поскольку эти объекты могут оказаться псевдореалиями. Свой метод Деннет называет гетерофеноменологией, а соответствующую ему модель исследования сознания — моделью множественных набросков. Любые наши субъективные убеждения, верования, считает он, получают смысл только на языковом, семиотическом или информационном уровнях.
Рассуждения Д. Деннета легко вписываются в концепции информационного и потребительского общества, согласно которым все, с чем имеет дело современное человечество, в том числе и эстетика, воспринимаются так, что образ подчиняется функции, становясь плюралистичным и условным, предназначенным для самых разных аудиторий. Так, в культуре постмодернизма речь идет о продуцировании, мультиплицировании и потреблении текстов — культурных артефактов, поэтому и производители, и потребители участвуют в процессе сигнификации.
Однако полная унификация артефактов и исключение значимости индивидуально субъективного в их освоении вряд ли возможны. О неуничтожимости субъективно-индивидуальных толкований универсальных знаков свидетельствует и концептуальная установка на различение массовой и популярной видов культуры. При этом массовая культура рассматривается как комплекс социокультурных ценностей, соответствующих уровню потребностей и вкусу массового потребителя. И здесь подчеркивается скорее виртуальный и формальный характер потребительских ценностей и их смыслов, которые еще могут быть и не востребованы адресатом. Популярная культура, согласно авторитетному исследователю этой сферы общества Дж. Фиске [14; 15], — это тексты художественной культуры, ставшие доступными широкой аудитории посредством технологий массового производства и их индивидуального и ситуативного прочтения.
Однако массовая культура и популярная культура тесно связаны: без первой не было бы и второй. Их общими свойствами являются многофункциональность значений и их способность к трансформации. Но, говоря о различии массовой культуры и культуры популярной, следует отметить, что первая в большей степени находится на стороне промышленности, производящей культурные знаки, а вторая — на стороне трансформации этих знаков применительно к повседневной жизни. А серединность «среднего человека» повседневной жизни, как ее характеризует М. Хайдеггер, не тождественна унифицированности и не исключает значимости индивидуального.
Серединность — множество самых разных проявлений и толкований человеческого, которые «охватывают априорные определения сущего, по-разному открытого для рассмотрения и обсуждения в логосе» [11, с. 63]. И благодаря переплетению с несобственным возможна невинно-искренняя реализация «своего» без оглядки на устоявшиеся номенклатурные оценки.
Отметим, что деперсонализация людей в условиях информационного, по сути, массового общества предполагает не только их унификацию. Массовидность современного общества содержит в себе и такой способ человеческой самореализации, где строгая социальная регламентация сведена к минимуму, но при этом активизируется именно «средний человек», для которого анонимность персоны — эффективный способ мгновенной реакции на самые разные раздражители, на саму ситуацию неопределенности.
Таким образом, деперсонализация человека неразрывно связана с актуализацией функциональной стороны сознания, что проявляется в усилении динамики его полисемантической деятельности. При этом имеет место тенденция к объективации логического и ценностно-смыслового компонентов сознания.
Функциональность сознания означает, прежде всего, его продуктивную действенность без рефлексивного знания источника и механизма этого действия (термин «функция» — от лат. function -исполнение). При этом деперсонализация человека как субъекта, как источника действия и растворенность его Я в предметном мире не означает прекращения логической деятельности его сознания. Из анонимности субъекта как эффективного способа мгновенной реакции индивида на усложнившийся мир, на самые разные раздражители, на саму ситуацию неопределенности не следует его однозначное исчезновение. Функциональность сознания по аналогии с действием функции в математическом смысле означает отношение взаимной зависимости двух изменяющихся факторов: человека как сознающего себя субъекта и человека, реализующего себя в повседневности (изменение в одном из этих факторов вызывает соответствующие изменения в другом).
Любое сознание, в том числе и творческое, не лишено автоматически протекающих процессов, но в массовом сознании и в «искусственном интеллекте» они предельно актуализированы.
Сознание современных масс и искусственный интеллект сходны в том, что в обоих случаях имеет место высокая степень механичности, автоматизма, формально осуществляемой функциональной многомерности предпринимаемых действий. Однако сознание представителя масс, в отличие от искусственного интеллекта, не лишено индивидуации, которая анонимна, спонтанна и поэтому может проявляться самым разным способом, в том числе и выходя за рамки общечеловеческих норм гуманности, игнорируя этические и эстетические ценности. Наличия в массах индивидуации предполагает онтологическую возможность творчества и смыслового различия как такового, без которого невозможна дифференциация ценностей. Но это всего лишь возможность, которая не может реализоваться вне такой системы социализации человека, когда в ней актуализируется и ценится самосознание, ориентированное на этические, правовые и эстетические ценности.
Трудности в компьютерном (как и в социальном) моделировании и программировании сознания, управлении им связанны с необходимостью технического выражения специфики человеческого существования. Они во многом отражают такое состояние познания природы разумности, при котором еще не выявлен принцип сочетания в ней двух сторон получения знаний: индивидуально смысловой и безлично функциональной. В приближении к такому знанию лежит ключ к пониманию высоких технологий популяризации элитарной культуры, что требует искусства оперативной и динамической связи нормы и ценности, типичного и уникального. Без учета значимости индивидуально смысловой составляющей сознания трудно надеяться, что информационные технологии будут носить гуманистический характер.
Литература
1. Бодрийяр Ж. Пароли. От фрагмента к фрагменту. Екатеринбург: У-Фактория, 2006.
2. Гегель Ф.Г.Г. Энциклопедия философских наук: В 3-х т. Т. 3. Философия духа. М.: Мысль, 1977.
3. Тард Г. Социальная логика. СПб.: Социально-психологический центр, 1996.
4. Деннет Д.С. Виды психики: на пути к пониманию сознания. М.: Идея_Пресс, 2004.
5. Жучков В.А. Кант и проблема сознания // Философия сознания: история и современность: Материалы научной конференции, посвященной памяти профессора МГУ А.Ф. Грязнова. М.: Современные тетради, 2003.
6. Мамардашвили М. Лекции о Прусте. М.: Ad Marginem, 1995.
7. Мамардашвили М. Картезианские размышления. М.: Прогресс. Культура, 1993.
8. Панкин А.Ф. Число как искусство // Языки науки — языки искусства: VII Международная конференция «Нелинейный мир» / Под ред. З.Е. Журавлевой. М.: Ин-т компьютерных исследований, 2004.
9. Серл Д. Открывая сознание заново. М.: Идея-Пресс, 2002.
10. Тард Г. Законы подражания. СПб., 1982.
11. Хайдеггер М. Бытие и время. Харьков: Фолио, 2003.
12. Юлина Н.С. Головоломки проблемы сознания: концепция Дениела Деннета. М.: Канон+, 2004.
13. Haugeland J. Artficial intelligence: the very idea. Cambridge: The MIT Press, 1989.
14. Fiske J. Understanding Popular Culture. Boston: Unwin Hyman, 1989.
15. Fiske John. Introduction to Communication Studies. UK: Routledge, 1988.
cyberleninka.ru
Деперсонализация это обществознание.
Деперсонализа́ция (от лат. dē- — приставка, выражающая лишение или отсутствие + лат. persōna — «личность») — расстройство самовосприятия личности и отчуждение её психических свойств. Утрата чувства собственного «Я» и ощущение пустоты при деперсонализации называется ценестезией (от др.-греч. κενός — «пустой» + αἴσθησῐς — «чувство, ощущение»). При деперсонализации собственные действия воспринимаются как бы со стороны и сопровождаются ощущением невозможности управлять ими, это часто сопровождается явлениями дереализации. Деперсонализация является симптомом многих психических расстройств — шизофрении, шизотипического расстройства, биполярного и панического расстройства, депрессии и других. В тех редких случаях, когда явления деперсонализации не связаны с другими заболеваниями и продолжаются длительное время, они классифицируются как синдром деперсонализации — дереализации (МКБ-10, F48.1) или расстройство деперсонализации/дереализации (DSM-5, 300.6/F48.1). У многих людей транзиторная деперсонализация случается в связи с избытком чувств, новой информации — в таких случаях она проходит обычно через минуту.
Деперсонализация: подробнее
Depersonalization can consist of a detachment within the self, regarding one’s mind or body, or being a detached observer of oneself. Subjects feel they have changed and that the world has become vague, dreamlike, less real, lacking in significance or being outside reality while looking in. Chronic depersonalization refers to depersonalization-derealization disorder, which is classified by the DSM-5 as a dissociative disorder.Though degrees of depersonalization and derealization can happen to anyone who is subject to temporary anxiety or stress, chronic depersonalization is more related to individuals who have experienced a severe trauma or prolonged stress/anxiety. Depersonalization-derealization is the single most important symptom in the spectrum of dissociative disorders, including dissociative identity disorder and «dissociative disorder not otherwise specified» (DD-NOS). It is also a prominent symptom in some other non-dissociative disorders, such as anxiety disorders, clinical depression, bipolar disorder, schizophrenia, schizoid personality disorder, hypothyroidism or endocrine disorders, schizotypal personality disorder, borderline personality disorder, obsessive-compulsive disorder, migraines, and sleep deprivation; it can also be a symptom of some types of neurological seizure. In social psychology, and in particular self-categorization theory, the term depersonalization has a different meaning and refers to «the stereotypical perception of the self as an example of some defining social category».
Depersonalization: more detailsinfon.in
— Деперсонализация
- Фонетико-фонематическое недоразвитие речи у детей.
- Внешнеторговые расчёты.
- Формы безналичных расчётов.
- Платежный оборот и безналичные расчёты.
- Организация денежного обращения.
- Возникновение денежного обращения.
- Субъективная социология Лаврова.
- Социальные проблемы рынка труда. Дискриминация на рынке труда.
- Эволюционизм и первобытная культура.
- Источники предпринимательского права.
- Фотореклама в России в начале 20 века.
Главная » Психиатрия » 31. — Деперсонализация
— Деперсонализация
Деперсонализация в настоящее время определяется как психопатологический феномен расстройства самосознания с субъективным чувством отчуждения собственной личности, своего «Я», осознаваемое и болезненно переживаемое самим больным. Деперсонализация сопровождается обостренной рефлексией, самоанализом, особенно на ранних стадиях возникновения и развития. Больные с подобными расстройствами жалуются на трудность описания своего состояния. Деперсонализация часто сочетается с дереализацией.
То общее, что в целом характеризует деперсонализацию, позволяет отнести это расстройство к группе психического отчуждения в широком понимании этого явления, что можно расшифровать следующим образом. При некоторых заболеваниях психики различной этиологии (часто это эндогенный процесс) обнаруживается патологическая продукция психики больного, которая приобретает своеобразную автономность и выходит из-под контроля «Я», из-под контроля личности. Эта продукция проецируется во вне «Я» и во внешний мир. Она выражает противоположные тенденции и принимает чуждый характер. Обычно в повседневной жизни все то, что окружает нормального здорового человека, рассматривается им как понятное, знакомое, объяснимое. Окружающая среда является при этом естественным фактором, знакомым человеку, «своим», «доброжелательным», так как ее всегда можно использовать в своих целях, для удовлетворения биологических и духовных потребностей. При патологии возникает «отчуждение» окружающей среды и своей личности. Деперсонализация является ядром психического отчуждения.
Пауль Шильдер (1918) интенсивно изучал проблему деперсонализации и считал, что в подобных случаях речь идет не об изменении «Я» в собственном смысле слова: изменяется «самость», личность уже вторично воспринимает это изменение «самости». Изменение «самости» не является следствием изменения какой-нибудь группы психических элементов, ощущений, воспоминаний, мышления, но оно таково, что центральное «Я» больше не направлено по прежнему пути. Индивид чувствует себя по отношению к прежнему состоянию резко измененным. Наблюдается усиление самоанализа что вызывает усиление рефликсии. При этом в клиническом отношении наблюдается усиление рефлексии. Больные начинают обостренно анализировать свойства собственного «Я», сравнивать себя в этом отношении с другими людьми. У них формируется представление, что собственное «Я» утратило свою особенную индивидуальность, а главное — они не испытывают прежней естественности выражения собственного «Я». В связи с обостренным самонаблюдением и постоянным сопоставлением своего «нового» состояния с тем, которое было раньше, появляются недовольство собой, жалобы на утрату «эмоциональной наполненности», «чувственного тона». У них по результатам самонаблюдения исчезают прежние яркость и четкость восприятия окружающего, реальная действительность вызывает меньший интерес, собственные поступки кажутся неестественными, как бы автоматическими, у них нет прежней гибкости ума, остроты и яркости представлений, богатства воображения (В. Ю. Воробьев, 1971). Наряду с этим, как отмечал еще Й. Берце (1929), возникает ощущение обособленности, изоляции от окружающего.
По мнению А. Кронфельда (1921), деперсонализация есть особого рода качественное изменение переживания активности сознания. У больных изменяется переживание «Я» в его отношении к интенциональным актам. Имеется нарушение внутреннего самонаблюдения, которое проявляется в двух противоречивых тенденциях — тенденции наблюдения самого переживания и просто тенденции наблюдения. Е. Штерринг (1939) старался выделить различные виды деперсонализации как по клиническим проявлениям, так и по механизму возникновения. По Е. Штеррингу, первый вид возникает благодаря напряженному самонаблюдению, при котором сознание приобретает патологическое состояние внутреннего напряжения; при этом нормальное «Я-сознание» вытесняется и словно возникает новое, чуждое «Я». Второй вид возникает на основе нарушения чувства активности. Пациенты жалуются, что они не чувствуют себя самими собой, а похожи на автоматы, у них отсутствует чувство активности поступков, воли и мышления. Третий вид деперсонализационного состояния обусловлен возникновением сноподобной оглушенности. Это также способствует формированию состояния отчуждения собственного «Я». В основе четвертого вида деперсонализа
ции, по мнению Е. Штерринга, лежат патологические изменения чувств телесных ощущений. При этом возникают переживания чуждости своего собственного «Я». Г. Штерринг полагал, что в основе сознания личности лежит чувство активности, которое состоит в особенно тесной связи с «Я-сознанием». Чувство активности, содержащее ощущение «напряженности», способствует репродукции сознания собственного тела и репродукции душевных компонентов «Я-сознания». Расстройство чувства активности обусловливает явления отчуждения и автоматизма. Такая позиция Е. и Г. Штеррингов примыкает к феноменологическому толкованию природы деперсонализации.
По справедливому выражению Г. Груле (1931), тот психопатологический феномен, который французские психиатры называют психическим автоматизмом, есть не что иное, как расстройство «Я-сознания».
К. Хауг (1939) в своей монографии о деперсонализации пишет, что заболевание «деперсонализационный невроз» в своем развитии разделило судьбу корсаковского полиневритического психоза: оно стало впоследствии также синдромом. К. Хауг имел в виду универсальность синдрома отчуждения, он писал, что раньше деперсонализацию считали редким явлением; однако это мнение относится только к полной деперсонализации, но не к абортивным и деперсонализационно-подобным состояниям, которые отличаются лишь объемом, интенсивностью и динамикой (1939). Как обратимые, преходящие состояния К. Хауг различает функциональную деперсонализацию у здоровых и больных и органическую, или «дефектную», деперсонализацию, когда чувство отчуждения выступает в форме реакции на дефект или процесс, который ведет к этому дефекту (имеется в виду эндогенный шизофренический процесс).
В норме у человека имеется разграничение, противопоставление «Я» и всего окружающего мира как «не-Я», чувство уникальности и активности «Я», чувство единства «Я», неделимости, слитности отдельных психических процессов, составляющих психическое «Я», идентичности «Я». В связи с этим К. Ясперс сформулировал тезис: «Я» — это тот же самый «Я», который был день, год, двадцать лет назад. В то же время каждый человек способен как будто бы со стороны смотреть на самого себя, наблюдать за собой, думать о том, как он думает, как он говорит, как он смеется, разговаривает, как он поступает в том или другом случае. Подобного рода рефлективные свойства, или рефлексия, в норме специально не фиксируются, это естественный автоматизированный процесс, реализующийся в автоматическом режиме, как и все остальные процессы синтетической мозговой деятельности.
При деперсонализации (на начальных ее этапах или при неразвернутой форме проявления подобной патологии) происходит резкая гипертрофия этой рефлексивной компоненты сознания. Отдельные психические процессы, осознание своего физического «Я», своего тела, окружающего мира теряют естественность, живость, непосредственность; развивается гипертрофированный самоанализ. При этом больные испытывают известный психический дискомфорт, нарушаются плавность и естественность всех проявлений психической жизни. Больные постоянно анализируют свои поступки, обдумывая то, что они сказали по тому или иному поводу, подвергая скрупулезному анализу то, как они себя вели в тот или иной момент.
В дальнейшем при углублении расстройства самосознания появляется аутопсихическая деперсонализация. Такие больные не ощущают своего психического «Я», не чувствуют, что они думают, что у них есть чувства, которыми можно реагировать на окружающее. Больные теряют ощущение естественности всех проявлений своего психического «Я», они говорят, что думают, действуют так или иначе просто потому, что в такой ситуации другие действуют таким же образом, они называют себя «безжизненными», «автоматами» (однако без чувства воздействия извне), реагирующими на все окружающее лишь механически, формально. При этом может развиваться и болезненная психическая анестезия — мучительное чувство бесчувствия, утрата чувства сострадания, сопереживания окружающим, особенно родным и близким людям. Иногда развивается просто явление анестезии без мучительных субъективных переживаний утраты чувств как части собственного «Я». Но чаще все же явления аутопсихической деперсонализации сопровождаются общим душевным дискомфортом, хотя одновременно подобные больные все же знают, что «они» — это все же «они», в определенной степени им удается адаптироваться к подобному состоянию «разлаженности» собственного «Я». У некоторых больных при обострении ощущения измененности собственного «Я» могут возникать состояния возбуждения с усилением тревожности, панического смятения: «что-то происходит с моим сознанием», «сейчас сойду с ума» (панические атаки, «катастрофальные» реакции, по Г. А. Ротштейну, 1961). У других пациентов углубление нарушения самосознания и аутопсихической деперсонализации развивается как бы «на ходу», без резкого обострения эмоциональных реакций. Такие больные могут говорить, что полностью потеряли ориентировку в самих себе, от их собственного «Я» уже ничего не осталось, все то, что они делают, — это только «копии» поведения, их психическое «Я» полностью исчезло, навсегда угасло, ничто ни в настоящем, ни в прошлом уже не связано с собственным «Я», поэтому их полностью не касается. Особые переживания, нюансировка отдельных элементов самоощущения «Я» дают основание ряду психиатров экзистенциального направления трактовать подобные переживания и психопатологические расстройства с позиции философии экзистенциализма. Например, известный швейцарский психопатолог-экзистенциалист Ш. Шарфеттер именно особым способом существования «Я» объясняет ряд психопатологических феноменов нарушенного самосознания — таких, например, как утрата осознания своей деятельности, активности собственного «Я». К. Шнайдер (1926) указывает, что если больные шизофренией высказывают жалобу, что они больше не существуют (признак наличия деперсонализации, аутопсихической деперсонализации), то нельзя буквально понимать их состояние. Этот феномен показывает наличие у них «глухого переживания существования». Клинически больные испытывают резкое затруднение контактов с окружающими, усиливается ощущение полного непонимания поведения людей, больные перестают точно понимать обращенную к ним речь. Они воспринимают мир как будто чужими глазами и сами себя наблюдают со стороны. У многих подобных больных имеется субъективное ощущение того, что они лишь «разыгрывают роли», только «входят в чуждые для себя образы». В дальнейшем по мере развития болезни (чаще всего речь идет о шизофрении) явления деперсонализации теряют свою остроту, тонкую нюансировку, лишаются четкости, все в большей степени проявляется ощущение «неполноты» (П. Жане, 1911) всей эмоциональной жизни. Такие больные говорят об исчезновении спонтанности и естественности эмоциональных реакций, о том, что их эмоции «сделались искусственными», «лишенными живости и яркости», что «они руководствуются лишь разумом», у них «рассудочные эмоции», они «не захватывают их за живое», «не увлекают так, как раньше», «не дают безоблачной радости и наслаждения», «утрачена искренность чувств и привязанностей».
На этом фоне особенно отчетливо выступает ощущение неполноты своего «Я» (П. Жане). Больные осознают себя измененными, они «лишились прежней душевной тонкости», «стали примитивными», «неотесанными». Им трудно войти в общение с незнакомыми людьми, улавливать тонкие оттенки изменения ситуации в связи с необходимостью, например, адаптации в новом коллективе, приходится «неуклюже подстраиваться под других». Подобные особенности нарушения самосознания К. Хауг (1939) обозначил термином «дефектная деперсонализация».
При полной утрате ощущения собственного «Я», потере «Я», «исчезновении» своего «Я» говорят о развитии тотальной деперсонализации. В этом отношении, как уже отмечалось, К. Хауг различает «функциональную» деперсонализацию как обратимое проявление и органическую, или дефектную, деперсонализацию, при которой чувство отчуждения наступает в форме реакции на дефект или процесс, приводящий к этому дефекту. К. Хауг наблюдал в обыденной жизни моменты, которые у ряда лиц вызывают кратковременные состояния ирреальности. Например, при длительном рассматривании своей фотографии, наблюдении себя в зеркале, прослушивании своего голоса или наблюдении за собой в кинофильме. П. Шильдер (1918) описал случай с самим собой, когда, будучи в театре, испытал состояние дереализации, это возникло у него после вспышки гнева. Р. Киплинг в романе «Ким» описал состояние отчуждения, которое переносит герой после длительного утомления.
Соматопсихическая деперсонализация проявляется в том, что больные высказывают своеобразные жалобы: они не ощущают своего тела, не чувствуют, что оно состоит из различных частей (головы, рук, ног), не ощущают того, что на них имеется какая-то одежда. Но при этом нет никаких расстройств тактильной, проприоцептивной, висцеральной чувствительности, отсутствуют также расстройства «схемы тела». Все органы, все части тела на месте, все они имеют обычные размеры и пропорции, но само чувство, что они есть, что они существуют, то чувство, которое раньше было естественным, у таких больных отсутствует. Подобные пациенты могут не испытывать ни голода, ни чувства насыщения, поэтому прием пищи для них становится нежелательной «процедурой», иногда даже мучительной. У них не возникает обычного, свойственного им ранее удовлетворения от выполнения естественных потребностей физиологического порядка. Больные могут говорить, что, например, при утреннем умывании не ощущают того, что вода холодная, освежающая, «мокрая», что прогретый воздух в жаркий день «сухой», «теплый», что приправа к пище «острая», «приятная» и т. д.
Аллопсихическая деперсонализация, или дереализация, характеризуется «неполнотой» восприятия окружающей реальной обстановки. Прежде всего утрачиваются ее яркость, красочность, выразительность, живость, естественность, полнота. Яркий солнечный день не воспринимается таз: радостно, как раньше, все окружающие краски теряют свою былую прелесть, все представляется «более тусклым». Голубое небо уже не кажется неповторимым и лучезарным, деревья словно теряют свои очертания. Но при этом нет обычной гипостезии в строгом смысле слова с повышением порога восприятия раздражителей. На передний план выступает общее личностное переживание, идущее от самого «Я». Больные говорят, что окружающий мир воспринимается как бы отделенным от них, «он неестественно посторонний», виден как будто «через пленку», «покрыт дымкой», «легкой вуалью», он «не доходит» до них. Трудно воспринимать время по часам, время не осознается. Подобные больные зачастую обращаются к окулистам, неврологам с жалобами на ухудшение зрения. При обследовании в таких случаях никакой специальной патологии определить не удается. В процессе более целенаправленного расспроса легко установить, что больной имеет в виду не снижение остроты зрения, а какую-то своеобразную «нечеткость» изображения предметов, их «безликость», «безжизненность» лиц окружающих. В некоторых случаях одновременно больные высказывают жалобы на «давление» в глазах, «сжатие» в переносице, что отражает наличие существующих одновременно с дереализацией и деперсонализацией различных сенестопатий.
Деперсонализационно-дереализационные переживания тяжело переносятся большинством больных, один из наших пациентов в периоды обострений, когда ощущение утраты собственного «Я» достигло крайних степеней, просил у отца пистолет, чтобы «навсегда с этим покончить». Впоследствии он действительно совершил тяжелую суицидальную попытку, приведшую к летальному исходу.
Резко выраженные проявления аутопсихической деперсонализации или преобладание именно этого компонента в структуре более сложного деперсонализационно-дереализационного симптомокомплекса чаще всего бывают в клинике шизофрении при различных типах ее течения, но встречаются и при других заболеваниях, например при органических поражениях головного мозга.
При органической патологии, а также при эпилепсии отмечается пароксизмальное возникновение состояния «уже виденного» или «никогда не виденного». «Уже виденное» (deja vu) — явление, когда незнакомая обстановка воспринимается как известная, где-то ранее виденная. При наличии «никогда не виденного» (jamais vu) — привычная обстановка ощущается как совершенно новая, неизвестная («я здесь никогда не был»). Сюда же относятся явления «уже слышанного» и «никогда не слышанного». Характерно, что развернутые расстройства самосознания с преобладанием аутопсихической деперсонализации преимущественно развиваются в молодом и среднем возрастах, в позднем же возрасте встречаются очень редко. Приведем историю болезни пациентки, описанную A. A. Портновым (2004), где отчетливо выражены деперсонализационные расстройства.
«Больная X.,22лет. Родилась от нормальной беременности у здоровых родителей. Характерологические особенности отца и матери не привлекали внимания какой-либо патологией. Развивалась и росла в условиях достатка и спокойствия. Была слабым ребенком, быстро уставала, всегда обладала пониженным аппетитом. До 4-летнего возраста пугалась незнакомых людей, особенно мужчин. В дошкольные годы высказывала неудовлетворение своим именем и фамилией, просила родителей сменить их. Приблизительно до 8-го класса школы время от времени страдала головными болями особого характера. Боли в обычном смысле этого слова не испытывала, однако голову словно распирало, хотелось приподнять за волосы кожу головы, как бы освобождая место для «выпирающего» и «раздающегося» черепа. В возрасте 17 лет было два случая эпизодического подъема артериального давления до 150/90 мм рт. ст., которые прекращались без лечения в течение одного-двух дней.
Очень рано поняла, что не хочет взрослеть, мир взрослых представлялся ей холодным и мрачным. Не хотела расти, были горестные мысли о том, что во взрослой жизни ее ждут трудности и беды. Испытывала ощущение, что время уходит как-то зря, что каждый день похож на другой. Это чувство сохранялось и постоянно усиливалось, вплоть до настоящего времени. Все школьные годы отмечала отсутствие «врабатываемости» в какую-то общую игру. Когда детям, например, игра уже надоедала и они меняли ее на другую, наша больная только входила во вкус и настаивала на продолжении игры. На этом основании возникали конфликты, достигавшие размеров потасовки. В 10-м классе поняла, что хотела бы быть мужчиной. Вспоминала, что в течение всей жизни предпочитала обществу девочек общение с мальчиками. В играх с ними была на равных, залезала на забор и крыши, была «своим парнем». Отношения со сверстниками складывались неровно. То настойчиво добивалась общения с ними, иногда домогалась чьей-нибудь дружбы, то была жестокой, могла оскорбить или ударить. На самом пике хороших отношений с кем-нибудь из новых друзей вдруг обнаруживала, что это не то, что друг скучен, неприятен, омерзителен.
В те же годы появилось особое ощущение, что когда находится дома одна, кто-то в этот момент ее все же видит. Ощущение стороннего взгляда вызывало настороженность, побуждало прислушиваться к шумам на лестничной клетке. Постоянно упрекала родителей в том, что растет без сестер и братьев. Подсчитала, сколько одноклассников имеют братьев и сестер. Сказав об этом, разрыдалась. Нарастало отчуждение от отца. Хотя с матерью поддерживала отношения, но и по отношению к ней появилась двойственность. С одной стороны, стремилась помочь ей по хозяйству, в разговорах поддерживала ее точку зрения. Но тут же могла грубо обидеть, надерзить. Стала склонна к рассуждательству и мудрствованию. Однажды остро почувствовала, что смотрит на себя как бы со стороны. Начала относить в свой адрес нейтральные замечания окружающих, боялась чужого взгляда, считая, что люди могут прочесть по глазам ее мысли, узнают что-нибудь «убогое» о ней Поняла, что каждый пристальный взгляд — это насилие над человеком. Сама избегала смотреть людям в глаза, боясь причинить насилие. Перед окончанием школы стала жаловаться матери, что ей плохо, что она «устала без усталости» что у нее нет своего «Я», что она все время притворяется и фальшивит, что он человек без стержня и индивидуальности. С раннего детства и по настоящее врет любит животных. В доме всегда живут ежи, кошки, собаки, рыбки и даже белая крыса. Убеждена, что животные лучше людей. Узнавая о том, что где-то погибли из-за загрязнения окружающей среды какие-либо животные, плакала, испытывая слабость, тошноту, головокружение. Любое известие о гибели животных могло вызвать приступы астазии-абазии, оглушительных рыданий, длительного понижения настроения.
По окончании школы поступила на биофак педагогического института, чтобы быть ближе к животным и посвятить им свою жизнь. Очень живописно и картинно рассказывает о том, как живет с чувством обиды на людей, страдает из-за их невнимательности, нечуткости, аморальности, рассказывает, сколь болезненно переносит малейшее проявление эгоизма у людей. При этом впадает, по ее словам в состояние внутреннего бешенства, которое не всегда удается скрыть, и тогда она «истошно кричит» на окружающих, обзывает их эгоистами, сволочами, гадинами Эти вспышки «внешнего бешенства» обычно заканчиваются слезами, чувством раскаяния и досады. Одновременно с этим охотно рассказывает о том, что пользуется успехом у сверстников, что ее ценят за мягкий юмор, нестандартность и оригинальность мышления. Не без рисовки говорит о том, что в ней уживаются восторженность художника и пошлость циника.
Незадолго до поступления в клинику познакомилась с молодым человеком и почувствовала к нему симпатию. Несколько оживилась, настроение стало лучше, мысли «работали игривее и находчивее». Появились планы завести семью, родить ребенка. Однако тут же возникали доводы против этих планов: кругом отравленные реки, погибают целые виды животных. Если ребенок узнает обо всем этом, то он вырастет безнравственным человеком. По этим соображениям прервала знакомство со своим ухажером.
По словам матери, последние два года нельзя было войти в ее комнату из-за сваленной на полу одежды. Больная жаловалась на трудно объяснимое чувство, будто глаза у нее выходят чуть-чуть из орбит и обнаруживают тенденцию смотреть в разные стороны. Одновременно испытывала ощущение разности давления наружного воздуха и чего-то, что ему сопротивляется изнутри. Пыталась усовершенствоваться, преодолеть неприятные ощущения измененности с помощью физических истощающих нагрузок, но успеха они не принесли. Тогда поняла, что только острые ощущения в ситуации, угрожающей жизни, могут ее излечить. Занялась спелеологией. Однажды при спуске в пещеру запуталась страховочная веревке и создалась аварийная ситуация. Понимая это, с полным хладнокровием руководила своим подъемом наверх, как бы наблюдая себя со стороны. Все были поражены ее «храбростью», поздравляли ее, она же была удивлена такой реакцией окружающих. Поняла, что никакой встряски не получилось и не получится.
В стационаре постоянно находится в подавленном настроении, говорит тихим, маловыразительным голосом. При упоминании неприятных для нее тем появляется выражение страдания на лице, которое, впрочем, быстро проходит. Но внезапно, увлекшись своими «диковинными» переживаниями, начинает говорить оживленно, сопровождая речь выразительной жестикуляцией. В такие минуты даже откликается на шутки, улыбается, смеется.
Ответы на вопросы всегда адекватны, по существу, всегда точны и конкретны. Утверждает, что испытывает мучительное ощущение того, что у нее нет никаких чувств, что она как мертвая, что она находится как бы под колпаком, который отгораживает ее от окружающего мира. Все, что она делает, неестественно, неискренне, фальшиво. У нее нет своего «Я», способного принимать даже простые решения. Ненавидит людей и одновременно страдает от нехватки общения. При общении же испытывает ощущение, близкое к тому, что наблюдается при переутомлении. Одновременно считает, что оскверняет своим общением людей, что в ее присутствии люди становятся хуже, хотя этого сами и не замечают. Говорит, что тоскует по своему детству, по возрасту 12 лет, что на том уровне остановилось ее развитие. Причинами, приведшими к ее настоящему состоянию, называет то, что она от природы меланхолик, обладает слабой нервной системой (головокружение, тошнота, утомляемость, нерегулярные месячные), и то, что в семье родителей неблагоприятная атмосфера».
Лекция, реферат. — Деперсонализация — понятие и виды. Классификация, сущность и особенности. 2018-2019.Оглавление книги открыть закрыть
referatwork.ru
ФЕНОМЕН ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕУЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ «МОРДОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТИМЕНИ М.Е.ЕВСЕВЬЕВА» |
ФЕНОМЕН ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ |
Автор: Казерова Е.А. |
25.12.2018 |
Аннотация: статья посвящена исследованию проблемы деперсонализации человека в условиях современного общества. В этом аспекте рассмотрены и подвергнуты сравнительному анализу произведения Платона «Государство», Т. Мора «Утопия», Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы», Е. Замятина «Мы». Доминирующими определяются такие мотивы, как влияние стереотипного мышления в окружающей среде и подавление собственного «Я» под давлением окружающей реальности. |
Постмодернизм – так традиционно называют современную философию на постсоветском пространстве. Это направление, сосредоточившее в себе оригинальный стиль мышления, формы выражения, а самое главное, переосмыслившее современные социальные, философские и культурные проблемы.
Обостренный интерес к понятию личности, ее рефлексии и самоидентификации в 21 веке привело к тому, что философия постмодернизма стала очень востребованной, поскольку она рассматривает такие важные аспекты в обществе, как индивидуальность, способы её формирования, возможность развития, самовыражения и совершенствования, уклонение от стереотипов.
В связи с этим остро встал вопрос о потере индивидуальности в современную эпоху, поэтому философы всесторонне рассматривают проблему «аннигилированности» индивида, растворения его в толпе, превращения в серую безликую массу.
Благодаря философским работам Х. Ортега-и-Гассета, Р. Гвардини появляются понятия «средний человек», «человек массы», лишенный желания ярко проявить свою индивидуальность, демонстрирующий конформизм. Х. Ортега-и-Гассет объясняет формирование «массового человека» урбанизацией и узкой профессиональной специализацией, что ведет к ослаблению культурного потенциала и духовному подрыву современной цивилизации. «Человек массы» является средним индивидом, ощущающий себя таким же, как и все, довольный этим состоянием. Р. Гвардини противопоставляет «человека массы» личности. При этом слово «масса» не наполнено негативным смыслом, оно лишь обозначает историческую форму человека, порожденную техникой и планированием.
Когда заходит речь о личности, мы в первую очередь подразумеваем отдельно взятого человека, и, соответственно, совокупность его отдельных черт, присущих ему, называемых термином индивидуальность. Именно эти черты позволяют отличить одну личность от другой. Уже в античности философы пытались подобрать максимально точное значение понятию личности. В те времена она была обозначена словом «персона» (в переводе с латыни – persona – «маска»), а понятие «индивид» означало биологические, врождённые навыки и способности человека. Однако, с развитием научного мировоззрения, люди стали понимать, что человек не просто биологическое, а социально–биологическое существо, что означает значительно более сложную структуру.
Само понятие «социального начала» подразумевает в индивиде субъективность и объективность отношений во взаимодействии с окружающими его индивидами. Именно так человек приобретает свои общественно важные качества. Поэтому уже древние философы называли персональными те качества, которые не являлись врождёнными или, по-другому, биологическими.
Стоит отметить, что в миропонимании философов понятие личности не приравнивается к индивиду и индивидуальности. Напротив, личность в философии понимают как сочетание всех социально важных взаимоотношений. Так, для Аристотеля самыми важными личностными качествами являются интеллектуальные и нравственные добродетели, приобретаемые человеком в процессах обучения и воспитания. Они не даны человеку от природы, их можно приобрести, лишь находясь в обществе.
Проблема личности в философии – это проблема роли, которое занимает личность в обществе. Философы часто мечтали о всеобщем счастье, о построении государства без эксплуатации, основанного на справедливости. В античной философии об этом писал Платон в своём диалоге «Государство». Платон предложил свое видение идеального социума. Начиная с произведений Платона сформировались первые правила написания жанра утопии. К примеру, строгая иерархия общества, невероятно сбалансированная система управления, при которой каждому гражданину должно быть комфортно, поскольку каждый выполняет свою функцию в этом хорошо слаженном механизме.
В эпоху Возрождения тема деперсонализации появляется в «Утопии» Томаса Мора. Философ размышлял над моделью идеального государства, в котором война считается бессмысленной, люди живут в одинаковых условиях, одинаково выглядят, частная собственность упразднена до такой степени, что жители меняются своими домами раз в два года. Писатель предусмотрел всё: и духовный, и политический, и экономический аспекты жизни людей. Установлена норма рабочего времени, для того, чтобы в остальное время люди занимались саморазвитием. На рынках можно брать что угодно, так как в этом государстве никто ни в чём не испытывает сильной нужды – всё находится в изобилии и абсолютном равенстве.
Подобная концепция государства предотвращает желание человека выделиться, жителей вполне устраивает то, что все они похожи друг на друга, что неизбежно приводит к феномену деперсонализации. Более того, сам автор произведения подчёркивает, что именно в таком одинаковом и лишённом уникальных личностей государстве кроется идеальная модель жизни людей.
Но уже в XIX веке писатели стараются опровергнуть утверждения утопистов о том, что деперсонализация является одним из необходимых явлений в условиях формирования идеальной концепции государства. Так, Ф. М. Достоевский вступает в некий диалог с утопистами в произведении «Братья Карамазовы». В поэме «Великий Инквизитор», сочинённой Иваном Карамазовым, прослеживаются два стержневых мотива, ставших основными правилами для последующих жанров антиутопий: мотив навязанного счастья, к которому человечество ведут железной рукой, состоящий в отказе от личной свободы – унифицированной, обезличенной общности [1, с. 53].
В начале 20 века осмысление деперсонализации в аспекте государства рассматривается ещё глубже и драматичнее. Е. И. Замятин в своей знаменитой антиутопией «Мы» заложил осмысление гиперболизированного коммунизма, показав судьбу людей в государстве, где всё строго контролируется «Благодетелем», а мысли прочищают специальным лазером. Противопоставлен высоко технологичный, идеально спроектированный с помощью математических расчетов мир Единого Государства и дикий мир, находящийся за стеной, где есть люди, не захотевшие такой благополучной жизни. Ценность отдельной личности сведена к минимуму, о чем говорит отсутствие имен, замененное номерами, воспроизводство населения, полностью регулируемое и контролируемое государством, чувство мы, доминирующее над собственным Я и уверенность в том, что это идеальное общество, где все безмерно счастливы. Антиутописты пытаются сделать социальный прогноз, показать возможные перспективы построения идеального мира утопистов. Если утописты предлагали для решения проблемы воспитание «новой», деперсонализованной личности, то антиутописты считали наоборот, что изменить природу человека, его стремление к индивидуальности, можно исключительно через кардинальное вмешательство хирургии или государства [3, с.50].
Именно антиутописты изображали мир в момент перед катастрофой, к которой может привести полное отсутствие уникальных личностей, чтобы современный человек увидел возможный вариант развития государства и постарался предотвратить эти ужасные картины.
К сожалению, современное общество постепенно повторяет ошибки героев их произведений. Появление и влияние социальных сетей на жизнь современного общества это подтверждает, ведь большинство людей стали видны всем и каждому: через социальные сети можно определить, где и с кем находится человек, создающий фотоотчет жизненных событий, можно узнать, чем он увлечен, что заботит, о чем размышляет по записям его Инстаграмма. Человек стал жить как раскрытая книга, о чём предупреждал Замятин: люди живут «у всех на виду».
При этом феномен деперсонализации в условиях современного информационного общества рассматривает не только унификацию мышления. Влияние массовой культуры, рекламы на повседневную жизнь человека привело к тому, что человек все больше попадает под влияние стереотипов, становится заурядным потребителем систем материального и духовного производства.
В обществе 21 века на передний план выходит усреднённая неконфликтная личность, не сильно выделяющаяся в обществе. Писатели антиутописты предупреждали, что такая деперсонализация и есть эффективный способ начать управлять людьми, как стадом бездумных животных, что неизбежно приведёт к общественному разложению. И чтобы предотвратить этот процесс, необходима философская рефлексия, критическое осмысление происходящего, что позволит человеку не утратить свою индивидуальность.
Список используемых источников
1. Павловец, Т. В. Замятин Е. И. Мы // Анализ текста // Основное содержание // Сочинения / Т. В. Павловец. – 6-е издание. – М.: Дрофа, 2005. – С. 53 – 54.
2. Дмитриева, Н. Ю. Общая психология // Шпаргалки / Н. Ю. Дмитриева. – М.: Эксмо, 2008. – С. 21 – 27.
3. Романчук, Л. Утопии и антиутопии: их прошлое и будущее // Порог, 2003. №2, С. 49 – 53.
© Е. А. Казерова, 2018
nsportal.ru
Деперсонализация – болезнь или просветление?
Деперсонализация – одно из самых неоднозначных явлений в мире. Отношение к этому явлению зависит от совокупности базовых представлений человека о мире и о себе. В зависимости от научной парадигмы, доминирующей в обществе философии и идеологии, личных ценностных ориентаций и установок, деперсонализацию можно считать, как симптомом психического расстройства, так и признаком духовного развития – и всё, что между этим и вокруг этого! Плюс к этому явление деперсонализации имеет множество разных названий, причём не только в разных языках, но и в пределах одного языка. Например, синдром деперсонализации-дереализации в психиатрии и выход в астрал в духовных практиках. Название разное и отношение к явлению противоположное!
(Консультация психолога. Напоминаем, что все наши статьи не являются строгими научными работами. Мы делимся своими субъективными представлениями о мире и опытом, накопленным за многолетнюю работу: сначала практическими психологами, а потом консультантами по социальным и личным вопросам.)
Деперсонализация – особая форма самовосприятия. Психиатры считают это расстройством самовосприятия. Во многих случаях это действительно так. Нет смысла выдавать банальную психиатрическую симптоматику за особый духовный путь. Но, как говорится, нет правил без исключений. Причём исключений может быть не меньше, чем правил. У некоторых людей деперсонализация может быть способом воспринимать мир, упражнением для психики и признаком успеха в таких упражнениях. У таких людей это называется духовными практиками и просветлением.
Грань между психиатрическим расстройством и духовным просветлением почти неуловима. Но она есть. Истина, как всегда, проявляется в деталях. Честный компетентный специалист, путём длительного наблюдения за человеком и глубокого обследования, может эту почти неуловимую грань между психическим расстройством и духовным путём определить и привести объективные аргументы, почему это так, а не иначе. Нечестный и некомпетентный специалист будет «намывать деньги» на лечении псевдозаболевания или искренне идти по пути своих заблуждений и незнания.
В самом общем виде, деперсонализация – это регулярное или постоянное ощущение, что ты живёшь не своей жизнью; что ты это нечто иное, чем тело; что ты наблюдаешь со стороны за своей жизнью, за телом, за поступками и даже за эмоциями, причём эмоции становятся приглушёнными; что ты иной, не такой, как раньше; что ты участвуешь в каком-то действии, наподобие съемки кино или театральной постановки; что ты иногда можешь видеть себя со стороны; что окружающий материальный мир иллюзорен, а ты и твоя суть истинны.
По предыдущему абзацу сразу видно, что считать или не считать деперсонализацию психическим расстройством – это зависит от веры и религии, от философии и идеологии, от взглядов на устройство мироздания и от установок. Но это в самом общем виде. Как мы уже писали, истина проявляется в деталях.
Для того, чтобы выявить истину, необходимо проанализировать множество факторов. От самых общих – те самые субъективные культура, вероисповедание, мировоззрение, воспитание – до, более-менее, объективных клинических признаков. Например: поврежденность тонкой эмоциональной сферы, снижение интеллекта и памяти, ощущение своего тела «автоматом» или «биороботом», снижение контролируемой креативности, усиление неконтролируемой креативности (вплоть до галлюцинаций и бреда), уровень невротизации и тревожности, наличие психологических травм в анамнезе, социальная дезадаптация, разрыв социальных связей с близкими и посторонними людьми и т.п. Оценка всех этих признаков и окончательные выводы могут быть хоть сколько-нибудь объективными, только если все эти признаки оценивались не по-отдельности, а в совокупности и взаимодействии, причем желательно точно в цифрах с помощью строгих диагностических методик, а не приблизительно на глазок.
В итоге такого глубинного анализа честный компетентный специалист может провести грань между, например, психическим расстройством, формой адаптации к жизненной ситуации, увлечением духовными практиками и т.п. Наиболее часто в нашей практике консультирования встречались следующие случаи:
1. Деперсонализация – реакция на психологическую травму или сильный стресс. По сути, это форма психологической защиты от душевной боли. Существует гипотеза, что организм при этом в качестве компенсации выделяет избыток эндорфинов, которые перегружают μ-опиоидные рецепторы, их чувствительность сначала притупляется, а потом эти и другие рецепторы начинают работать парадоксальным образом, блокируется центр удовольствия, приглушается острота эмоций, и вуаля – вот она деперсонализация. Желающие углубиться могут поискать строгие исследования в Интернете.
2. Деперсонализация – признак депрессивного расстройства.
3. Деперсонализация – признак тревожного расстройства личности.
4. Деперсонализация – признак шизоидного расстройства, возможно, одного из видов шизофрении.
5. Деперсонализация – свойство психики данного человека, форма адаптации к окружающей действительности.
6. Деперсонализация – следствие увлечённости духовными практиками. Медитации, выход из своего тела, выход в Астрал, выход в Ментал, – всё это типичные упражнения для психики в этом виде практик.
7. Деперсонализация – часть культуры, философии и воспитания данного человека. Достаточно принять за основополагающую философию идеализма или идею Бога Творца, и деперсонализация сразу перестаёт казаться признаком психического расстройства.
Пункт 1 – реакция нормального человека. Пункты 2, 3, 4 – признаки психического расстройства. Пункты 5, 6, 7 – варианты психической нормы. Но у человека может присутствовать более одного пункта! Так что, не всё так просто даже для специалиста.
Более-менее, надёжным методом определения некоторых видов деперсонализации служит диазепамовый тест Нуллера. В клинических условиях человеку вводят раствор диазепама. По реакции человека на препарат можно дифференцировать некоторые виды деперсонализации. Но не все! Так что, и тут всё не просто.
В последние годы фармакологические методы в психиатрии шагнули настолько далеко вперед, что формальные признаки деперсонализации исчезают (или, по крайней мере, значительно уменьшаются) после соответствующего лечения таблетками или уколами. Но! Дьявол кроется в деталях! Ведь деперсонализация – это часто защитная реакция организма на нечто травмирующее и опасное. Убрав деперсонализацию методами фармакологии, можно сделать человека более «обычным, как все», но одновременно сделать его более беззащитным перед лицом стресса, психологически травмирующей ситуации и даже болезни. Возникает парадокс: хотели сделать, как лучше, а получилось, как всегда! Даже при постановке точного психиатрического диагноза возможно ухудшение болезни при, казалось бы, хороших намерениях убрать симптоматику деперсонализации методами фармакологии. Вот уж действительно, дорога в ад вымощена некомпетентной помощью. А если в данном конкретном случае деперсонализация является вариантом нормы? Тогда в принципе фармакологическое воздействие на человека – это крайне неудачная затея.
Для чего мы написали этот текст? Мы пытаемся показать, что от честности и компетентности консультанта часто зависит судьба человека: и его счастье, и его здоровье. И мы надеемся, что кругозор, который мы стараемся дать людям с помощью наших статей, поможет вам выбрать правильного хорошего консультанта.
© Авторы Игорь и Лариса Ширяевы. Авторы консультируют по вопросам личной жизни и социальной адаптации (успеха в обществе). Об особенностях аналитической консультации Игоря и Ларисы Ширяевых «Успешные мозги» можно прочитать на странице КОНСУЛЬТАЦИЯ.
www.uspeshnie-mozgi.ru
Социологический словарь — значение слова Деперсонализация
(от лат. de… — приставка, означающая отсутствие, отмену, устранение чего-либо, и фр. personne, personalite — человек, личность) — англ. depersonalization; нем. Depersonalisierung. 1. Расстройство самосознания, характеризующееся чувством отчуждения собственных мыслей, эмоций, действий. См. ШИЗОФРЕНИЯ. 2. Крайние формы отчуждения личности в современном обществе. 3. Вытеснение (замена) личных контактов людей взаимоотношениями, к-рые регулируются более абстрактными, безличными соц. нормами и ролевыми предписаниями. См. АНОМИЯ, ОТЧУЖДЕНИЕ
Смотреть значение Деперсонализация в других словарях
Деперсонализация — (франц. depersonnalisation; де- + лат. persona личность) психопатологическое расстройство самосознания с чувством отчуждения некоторых или всех психических процессов (мыслей, представлений,……..
Большой медицинский словарь
Деперсонализация Бредовая — расстройство самосознания в виде фантастического бреда величия или уничижения.
Большой медицинский словарь
Деперсонализация Депрессивная — см. Анестезия психическая болезненная.
Большой медицинский словарь
Деперсонализация — (от де… и лат. persona — личность) — 1) в медицине -расстройство самосознания; характеризуется главным образом чувствомотчуждения собственных мыслей, эмоций, действий. 2) В……..
Большой энциклопедический словарь
Деперсонализация — состояние депрессии, при к-ром возникает чувство собственной измененности и неполноценности.
Сексологическая энциклопедия
Деперсонализация — (де + лат. persona — особа, личность) [Dugas L., 1898]. Нарушение самосознания личности, сопровождающееся отчуждением ее психических свойств. Выраженность Д. колеблется от приглушенности,……..
Психологическая энциклопедия
Деперсонализация (мкб 300.6) — — психопатологическое восприятие, характеризующееся обостренным самосознанием, которое становится неодушевленным при ненарушенной сенсорной системе и способности……..
Психологическая энциклопедия
Деперсонализация И Дереализация — Деперсонализация — нарушение самосознания, чувство изменения своего <я>. Клинически нарушение самосознания проявляется по-разному. Иногда деперсонализация выражается……..
Психологическая энциклопедия
Деперсонализа́ция — (франц. dépersonnalisation; Де- + лат. persona личность)
психопатологическое расстройство самосознания с чувством отчуждения некоторых или всех психических процессов (мыслей,……..
Медицинская энциклопедия
Деперсонализа́ция Бредова́я — расстройство самосознания в виде фантастического бреда величия или уничижения.
Медицинская энциклопедия
Деперсонализа́ция Депресси́вная — см. Анестезия психическая болезненная.
Медицинская энциклопедия
Деперсонализация (depersonalization) — состояние, при котором человек ощущает себя как бы вне реальности, странным образом изменившимся, или чувствует, что его разум отделился от тела. Слабо выраженная деперсонализация……..
Медицинский словарь
Деперсонализация — Франц. DEPERSONALISATION, англ. DEPERSONALIZATION. Общее определение тех явлений кризиса личностного начала, которые в философии, эстетике и литературной критике структурализма, постструктурализма……..
Философский словарь
Посмотреть еще слова :
slovariki.org
ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ это что такое ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ: определение — Философия.НЭС
ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ
Франц. DEPERSONALISATION, англ. DEPERSONALIZATION. Общее определение тех явлений кризиса личностного начала, которые в философии, эстетике и литературной критике структурализма, постструктурализма и постмодернизма получали различные терминологические наименования: теоретический антигуманизм, смерть субъекта, смерть автора, «растворение характера в романе», «кризис индивидуальности» и т. д. Особую актуальность проблема теоретической аннигиляции принципа субъективности приобрела в постмодернизме.
Уже структурализм коренным образом пересмотрел проблему автономной индивидуальности, пройдя путь от ее постулирования как «телоса» — как главной цели всех устремлении современности, до признания того факта, что она превратилась в главное идеологическое орудие масскультуры. Со временем полученное структуралистами, как они полагали, систематизированное знание «объективных детерминант сознания» начало восприниматься как надежная теоретическая защита против «этической анархии» радикального субъективизма.
Однако по мере того, как количество выявляемых структур увеличивалось, стал все более отчетливо обнаруживаться их явно относительный характер, а также, что привлекло к себе особое внимание аналитиков постструктуралистского толка, их несомненная роль в формировании «режима знания и власти». Под этим подразумевается, что структуры, открытые в свое время структуралистами, могут иметь не столько объективное значение, сколько быть насильственно навязанными изучаемому объекту вследствие неизбежной субъективности взгляда исследователя. Другой стороной этого вопроса является тот факт, что, будучи однажды сформулированы, структуры становятся оковами для дальнейшего развития сознания, поскольку считается, что они неизбежно предопределяют форму любого будущего знания в данной области.
Чтобы избежать подобной сверхдетерминированности индивидуального сознания, начали вырабатываться стратегии для нахождения того свободного пространства, которое оставалось «по краям конкурирующих структур». Естественно, что самоощущение индивида, возникающее в этих просветах между структурами, не способно приобрести то внутреннее чувство связности и последовательности, каким оно обладало в своем классическом виде, как оно существовало начиная с эпохи Возрождения и до XX в. Сам факт притязания на непроблематичную и самодостаточную индивидуальность в современный период рассматривается постмодернистами как проявление определенной идеологии, т. е. как явление, принадлежащее сфере манипулирования массовым сознанием и, следовательно, служащее показателем «несомненного заблуждения».
Этот кризис индивидуальности обычно прослеживается теоретиками постструктурализма и постмодернизма со второй половины XIX столетия, когда, по их мнению, он начал теоретически осмысляться в таких различных сферах, как марксистская политическая экономия, психоанализ, антропология культуры и соссюровская лингвистика, которые основывались на моделях и методах, не совместимых с фундаментальными понятиями традиционного индивидуализма. Внутренняя логика аргументации этих учений отрицает нормативную власть автономной индивидуальности и редуцирует субъективное сознание до постоянно себя воспроизводящего, надличного механизма.
В этих теориях личностный опыт человека определяется как нечто, детерминированное классом, семьей, культурой или другим не менее надличным по своему существу феноменом — языковым сознанием. Все это, по представлениям постмодернистов, имело своим следствием тот результат, что облик человека утратил в литературе модернизма и постмодернизма целостность, которой он обладал в искусстве реализма.
В сфере литературной критики смерть автора была провозглашена в 1968 г. Р. Бартом в его знаменитом эссе под этим названием. Исследователь утверждал, что в произведении говорит не автор, а язык, и поэтому читатель слышит голос не автора, а текста, организованного в соответствии с правилами культурного кода (или кодов) своего времени и своей культуры. Функции литературы в новую эру, подчеркивает Барт, кардинально меняются, приходит эпоха читателя, и «рождение читателя должно произойти за счет смерти автора» (Барт: 1989. с. 391).
Для антиавторских филиппик Барта, как вообще для постструктурализма в его французском, телькелевском варианте (по имени журнала «Тель кель», где впервые были сформулированы основные положения постструктуралистского литературоведения), характерна подчеркнуто идеологическая, антикапиталистическая и антибуржуазная направленность, связанная в более широком плане с декларативно вызывающим неприятием любого авторитета, освященного институализированными структурами общества. «Автор, — пишет Барт, — это современная фигура, продукт нашего общества, так как, возникнув со времен Средневековья вместе с английским эмпиризмом и французским рационализмом, он создал престиж индивидуума или, более возвышенно, «человеческой личности». Поэтому вполне логично, что в литературе именно позитивизм — это воплощение и кульминация капиталистической идеологии — придавал первостепенное значение личности» автора. Автор по-прежнему царит в истории литературы, биографиях писателей, журналах и даже в самом сознании литераторов, озабоченных стремлением соединить в единое целое при помощи дневников и мемуаров свою личность с собственным творчеством. Весь образ литературы в обычной культуре тиранически сконцентрирован на авторе» (там же. с. 385).
Подобная позиция об
terme.ru