Диалектика в психологии это: Диалектика это

У философии есть свой специфический метод, отличающий ее от частных (т.е. предметных) наук. В наше время он обычно называется «диалектикой» – этот термин в современном значении ввели Шеллинг и Гегель в начале XIX века, и с тех пор он закрепился за процедурами, которые иначе можно назвать логикой рефлексии (но рефлексия слишком многозначный термин!) или логикой парадокса (но парадокс тут является скорее отправной точкой). Увы, не все современные философы понимают, что их специфическим методом является диалектика. Но я настроен полемически: для меня это значит, что либо они проводят диалектические рассуждения бессознательно, либо они не занимаются философией в современном смысле этого слова, как особой наукой, отличной от остальных по методу, но направленной, как и они, на изучение фактической действительности.

Единственный альтернативный диалектике кандидат на философскую методологию – это «трансцендентальный», или «критический», метод (опять же, философов, практикующих его, больше, чем использующих это слово), метод выявления скрытых априорных условий мыслимости того, что и так есть. Но этот метод (который входит как момент в современную диалектику) вводит нас в особую умозрительную область абстрактных сущностей (типа «свободы», «сознания») и абстрактного переживания («плоти», «тревоги») и не выводит из нее обратно, в то время как диалектика – это способ конкретного анализа на уровне фактов и событий.

Диалектика как метод господствовала в континентальной философии в середине XX века. Это связано с влиянием марксистских школ – таких, как франкфуртская школа «критической теории», советский диалектический материализм и французская гегельянская школа Кожева. Но, начиная с 1970-х годов, по всем фронтам начался откат от диалектики и даже атака на нее: от предсказуемых выпадов со стороны позитивизма и либерализма (Карнап, Поппер) до французского экзистенц-структурализма (Деррида и Делез). Если для позитивистов диалектика была иррациональной, то для французских анархиствующих «пост-структуралистов» она была излишне рациональной, натягивала на хаотическую реальность ненужную логику. В реальности диалектика как раз и является процессом рационального, аналитического познания «иррациональных» феноменов. Но ее тотальный разгром в 1970-х не случаен в свете моего дальнейшего изложения – как я покажу ниже, именно в 1970-е в мировой политике и экономике завязывается забавнейшая диалектическая история. По-видимому, если бы участники лучше изучали диалектику, эта история бы вообще не произошла, что было бы грустно и из эстетических, и из эгоистических соображений (СССР бы не развалился, и наше поколение не открыло бы для себя внешний мир, впрочем, фатально опоздав к моменту его собственной перестройки). Сегодня, за исключением ряда одиночек, знамя диалектики несет вперед лишь дальний потомок диамата, скрещенного с критической теорией и кожевизмом, – Славой Жижек. Но его версия диалектики – негативная и импрессионистическая – несколько отличается от классической версии, которой предпочитаю придерживаться я.

Диалектика обнаруживает перед собой реальность, которая, во-первых, парадоксальна, а во-вторых, нелинейна и многоуровнева. Это, в свою очередь, объясняется двумя причинами. Во-первых, мы односторонне определяем реальность, а она затем дает сдачи. То есть в момент, когда мы говорим: – «вот эта вещь – (этот атом, это государство, этот народ)» или «вот этот принцип, (свобода, суверенитет, добро)», – мы искусственно изолируем их от сложной тотальности, определяем по отличию или контрасту с другими вещами и принципами, а также выбираем доминирующий принцип из внутреннего многообразия.

Во-вторых, когда идет речь о живых и особенно разумных предметах (как в гуманитарных и социальных науках), то эти предметы рано или поздно сами усваивают ту точку зрения, с которой мы их определяем, а усваивая – либо пытаются ей преувеличенно соответствовать (например, нацистская Германия, истерически реализующая демонический образ, приписанный стране по итогам Первой мировой войны), либо преодолевают ее, выходят за ее рамки и даже противопоставляют себя ей. Пример – время от времени обманывающий интервьюеров и сопротивляющийся объективации электорат. Или, еще пример – пока мы описываем, скажем, неолиберализм линейно, как систему принципов и мер, представители неолиберализма читают наши описания, проводят внутреннюю критику и меняют свои принципы и меры, не абсолютно, а так, чтобы наша теория неолиберализма казалась наивным и чисто партийным описанием сложной реальности, а сами они неолибералами и даже либералами больше не назывались (называясь, скажем, «демократами»). Такую реальность уже нельзя описывать линейно, так как она все время перепрыгивает с одного уровня существования на другой, метауровень.

Эмпирически мы сталкиваемся с диалектикой в двух основных случаях – когда полярные, антагонистические феномены начинают сближаться и обмениваться свойствами и когда, наоборот, один феномен постепенно распадается на противоположные формы. Приведу примеры – но это не просто примеры, а наиболее существенные определения современного общества (выбор «примеров» для диалектики – ключевой момент).

Последние 50 лет истории можно охарактеризовать как диалектику капитализма и социализма – как принципов (использую здесь терминологию Монтескье), наложенных на гипостазированных субъектов политики – «Запад» и «Восток». Специфика эмпирической диалектики в том, что надо начинать всегда не сначала, а с середины, in medias res. Начнем после Второй мировой войны, когда капитализм и социализм «приземлились» в конкретно очерченных странах и историях, и между этими странами началась «Холодная война», то есть политическое противостояние, имеющее идейный, принципиальный характер. В недиалектической картине мира, Холодная война окончилась поражением одной из сторон в связи с несостоятельностью ее принципов, и победивший принцип – капитализм, вооруженный еще более высоким принципом демократии (о нем чуть позже) постепенно восторжествует во всем мире как более разумный, прогрессивный. Другие недиалектические варианты: социализм проиграл в силу ошибок советского руководства и хитрой стратегии империалистической буржуазии, но остается единственно верным принципом прогресса, и к нему постепенно движется капиталистический Запад (так по-прежнему думают многие левые, например троцкисты). Еще одна недиалектическая версия – принципы вообще неважны, есть только один принцип хищнической воли к власти, и никакого прогресса не будет (это, по правде говоря, моя любимая из не-диалектических версий, но и она неверна, так как хищническая власть все же строится на идейном доминировании, «гегемонии»).

В реальности, действительно, холодную войну выиграли ведущие страны мира во главе с США, вооруженные «капиталистической» экономикой и отстаивающие ценности «свободного мира». Важным фактором победы было выдвижение «демократии» как основного принципа, носящего политический, а не экономический характер – СССР же не смог выдвинуть подобного принципа, аналогом в известной степени было антиколониальное движение, но СССР, будучи бывшей (и фактически на тот момент нынешней) империей, плохо годился на роль его лидера.

Капиталистические и социалистические элементы сочетались в политике обоих лагерей Холодной войны. Разница была лишь в доминирующем (гегемонном) принципе, и некоторые даже говорили о «конвергенции» систем. Но родство такого типа чаще ведет к антагонизму, чем к унии. В 1980-е произошла временная поляризация экономической политики, на Западе выдвинули принципы неолиберализма как зеркального анти-социализма, и антагонизм стал непримиримым, что привело к проигрышу одной из сторон и распаду системы. Но в результате не произошло «транзита» постсоциалистических стран к капиталистической демократии – некоторые (вошедшие в Евросоюз) были поглощены имперским образом, а те, что сохранили суверенитет, выстроили авторитарные госкапиталистические системы. Более того, и северо-западные страны не реализовали в полной мере «неолиберального» капитализма, а демократия постепенно приводит их внутреннюю политику к состоянию внутренней холодной войны.

Начиная с 1990-х годов, принципом постсоциалистических обществ стал капитализм в его неолиберальной версии. В сочетании с инерцией социалистических институтов и попытками построения демократической бюрократии, этот принцип привел к атомизации общества и тотальной коррупции бюрократии – системе, которая могла управляться только неформальным авторитарным путем, а «демократия» приобрела единственный смысл национального суверенитета, лишь в его внешнем, а не внутреннем определении. Если Холодная война была противостоянием «формальных демократий» с «народными демократиями», то постсоциалистический период привел к формированию, так сказать, «неформальных демократий», а затем «неформальных монархий».

Но параллельно, социалистический принцип, и без того сильный в западных странах, не сошел на нет. Напротив, мы до сих пор имеем в странах Европы социальную демократию, лишь отчасти ослабленную вкраплениями неолиберальной коммерциализации. В США социальное государство заметно слабее, чем в СССР или Европе (хотя прогрессивный налог налицо!), но это компенсируется огромной идеологической ангажированностью общества в сторону социальных, если не сказать социалистических, ценностей и принципов. Социалистический принцип тем не менее подчинен гегемонии капиталистического в том смысле, что как меры социальной защиты, так и социалистической ценности артикулируются формально – как права и монетарно-страховые инструменты, а не материально, как конкретные задачи конкретных бюрократов. Недавние дискуссии в российском обществе по поводу борьбы с харассментом, экологическим загрязнением и расовым притеснением на Западе продемонстрировали это расхождение: российская общественность, как оппозиционная, так и конформная, стоит в целом на либертарианской точке зрения, с которой происходящее в США кажется истерической кампанейщиной, претензией общества на сознательное и этически заостренное вмешательство в процессы, которые могли бы постепенно выравниваться сами по себе. То есть избыточным социализмом, но взятым на уровне политики и идеологии (а не, скажем, плановой экономики).

Таким образом, бывшие противники в Холодной войне обменялись признаками, а антагонизм сохранился. Произошло то, что я называю «частичными синтезами». В результате диалектического процесса образуется не один якобы прогрессивный синтез (как в советском «диамате» с его схемой «тезис-антитезис-синтез»), а два частичных синтеза, каждый из которых сохраняет односторонность. Вместо капитализма и социализма мы имеем теперь капитализм в социалистической форме (Запад) и социализм в капиталистической форме (Восток), но непосредственно наглядной является именно форма, она же принцип, поэтому эмпирически, по первому впечатлению, перед нами предстает ультрасоциализм в США и ультракапитализм в России (плоская шкала налога, высокий налог на зарплату, слабые профсоюзы, неучастие в благотворительности и т.д.).

Понятно тогда, в каком смысле говорят (в том же диамате, например) о «тождестве» противоположностей. Сами по себе капитализм и социализм отнюдь не тождественны. Но поскольку они существуют во взаимоотношении, и поскольку это отношение все больше рефлексируется, усваивается в обоих обществах, то можно говорить о тождестве или, языком Шеллинга, «неразличимости», таких явлений как «капитализм-социализм» и «социализм-капитализм». Они действительно неразличимы с точностью до вектора, а вектор этот меняется в результате исторических пертурбаций (и просто времени), таким образом, что происходит инверсия отношения. Именно эта инверсия и стоит за бытовым фактом взаимоперехода противоположностей одно в другое (любовь в ненависть, добро в зло и т.д.).

Механизм данного диалектического процесса таков. Капитализм и социализм, – это искусственные односторонние понятия, вызванные к жизни открытием политэкономии в XVIII-XIX вв. Одно из них фокусируется на точке зрения микроэкономической рациональности, а другой – на макроэкономической, и одно (капитализм) выстроено как отрицание другого (социализма, потому что этот термин и теория немного старше), а другое (социализм) является программой общественной альтернативы, при том, что оба имеют утопический характер. Соответственно, каждое из этих понятий предполагает другое, нуждается в нем как в точке отталкивания и наталкивается на его элементы в рамках своей системы как на непокорные пережитки. В ситуации кризиса одной из парадигм другая спешно должна перевыстроить ее внутри себя для убедительности, интериоризировать – так, в результате гегелевского «отрицания отрицания» получаются гибридные частичные синтезы, и так нарастает негативность, на практике выражающаяся в беспредметной меланхолии, тревоге неизвестно по какому поводу – поскольку внутреннее, интериоризированное противоречие гораздо сложнее снять и даже отследить.

Как уже сказано, данная диалектика характеризует не только идеологии, но и этики, то есть формы индивидуальной субъективации и психологической ориентации. Здесь, как и в случае макроструктур, мы начинаем с доминирующих, типичных принципов или «ценностей» (объясню ниже, почему). Многие исследователи говорят об «атомизации» российского общества и о примате в нем индивидуалистических ценностей. В США и особенно Европе, напротив, гораздо более распространены коллективистские и вообще альтруистические ценности: окружающая среда, помощь ближнему и т.п. Непосредственно заметна агрессивность и яркая самоподача российского (и вообще пост-социалистического, а также пост-католического) субъекта в контрасте со скромностью и некоторой вкрадчивостью манер образованных европейцев и американцев: с этим связан и пересмотр на Западе гендерных ролей, где доминантная маскулинность выходит из моды, но и женственность не занимает ее места, если она теперь и доминирует, то тоже из своей вкрадчивой и «пассивно агрессивной» (кстати, спонтанно диалектическое американское выражение) позиции. Исследователи ценностей (школа Р. Инглхарта, Ш. Шварца и другие) часто интерпретируют данный факт исходя из прогрессистской не-диалектической картины мира, в которой коллективизм и альтруизм – это некий моральный телос, к которой граждане двигаются по мере удовлетворения своих материальных аппетитов. Но эта прогрессистская картина рассеивается, если мы рассматриваем социальную реальность диалектически, то есть в ее тотальности. На практике ни в коем случае нельзя говорить о том, что чемпионы «альтруизма» (как правило граждане протестантских стран) являются более моральными и коллективистскими людьми. Удовлетворение ими аппетитов в конкурентной среде не проходит совсем уж безрезультатно. На практике солидарность российского и тем более испанского или греческого общества в разы больше – хотя и в конкретном смысле, о котором ниже. Декларируемые принципы надо понимать как дезидераты – то, чего человек хочет и чего он не имеет в повседневной атомизированной, капиталистической, действительности: количество близких друзей у граждан США колеблется около нуля, у среднего класса фактически не существуют расширенные семьи, пожилые люди массово переезжают в дома престарелых и т.д., альтруизм же, о котором мы говорим, практикуется в отношении незнакомых, то есть с одной стороны масштабно (как в случае массовых демонстраций), а с другой – эпизодически и дозированно. Постсоциалистический человек яростно и агрессивно хочет выпрыгнуть из насквозь поглотившей его массы и притворяется, что окружающих не существует, что ведет к отчужденности случайных сообществ, таких как прохожие на улице, и в целом к агрессивной уличной среде. Американский же человек (точнее, его нормативно-идеальный тип, описанный еще А. де Токвилем) аналогично притворяется, что встречные чужаки – его хорошие приятели, и готов объединяться с некоторыми из них для добрых дел. Итак, налицо диалектическая структура этического субъекта – формальная индивидуация против формального коллективизма. Усиление этической риторики, а значит нагрузки на психику индивида, в обоих случаях свидетельствует о растущем разрыве между отправным и желаемым пунктами. Естественно, когда принцип описывает то, чего еще нет, то опасно, когда человек зависает в этическом, а не социально-реформистском, пафосе. В применении к общественной идеологии этот сбой был блестяще проанализирован Карлом Мангеймом в его диалектике идеологии и утопии: истина утопии как возможности более разумного и счастливого устройства мира, не реализуясь, побеждает как принцип, то есть как идеология, и застревание в этой моральной фазе ведет к тому, что утопия как бы признается уже достигнутой от того, что мы к ней стремимся. Результатом является несчастное сознание и нарастание разного рода демонизма, то есть попытки осмысления реального, не-утопического положения дел как некоего альтернативного и обычно неприятного принципа (как «влечение к смерти» Фрейда в фальшиво оптимистическом и медицински мыслящем обществе поздней современности).

Это был пример взаимодействия антагонистических противоположностей между собой. Рассмотрим теперь, наоборот, распад вроде бы понятного понятия.

Как уже указано, капиталистические страны выиграли Холодную войну во многом за счет того, что перевели дискуссию с СССР в политический план борьбы за «демократию». Это, кстати, тенденция, которая примерно совпадает по времени с подъемом неолиберализма в экономике, и демократия неизменно осмыслялась на Западе как «формальная», то есть как процедура учета и примирения различных интересов через систему прав гражданина и человека. Но в СССР демократии не было почти никакой, ни формальной, ни содержательной, поэтому он не мог выиграть этот важный спор. Тем не менее, с самого начала понятно, что демократия есть дальнейшая формализация и без того формального капиталистического принципа, которая вроде бы позволяет подняться над конкретными спорами об устройстве экономики. И действительно, на Западе, как уже сказано, «демократия» в основном и разворачивается как система дискуссии между капиталистами и социалистами, но при гегемонии первых. Хотели, чтобы такая формализация-интериоризация произошла и в России, но поскольку социалисты («коммунисты») были здесь в революционном порядке делегитимированы (по-русски я бы сказал, обесчещены), то из этого ничего не получилось, и демократия мягко переформатировалась в монархию. Но Бог с ней, с Россией – что же происходит с демократией на Западе? А происходит то, что распадается ее понятие. Нынешний политический процесс проходит уже не только в традиционном соперничестве либералов с социал-демократами, сколько между истеблишментом и «популистами», то есть новыми националистами, ставящими на риторику и массовый аффект. При этом истеблишмент утверждает, что популисты подрывают саму систему демократии как основанную на космополитизме, правах человека и на правилах рациональной коммуникации. Подозревают, что придя к власти, популисты установят диктатуру (правда, на Северо-западе этого пока, после Второй мировой войны, никто не осуществлял). Но в реальности «популизм» – это почти синоним демократии, только на латинском языке, и это попытка конкретной апелляции к демосу, и в смысле простонародья, и в смысле целостной нации. Другими словами, «популисты» возрождают материальный смысл «демократии» в противовес его формальному пониманию. Импорт «демократии» как власти масс в либерально-репрезентативные институты – диалектическое отрицание отрицания, которое предприняли элиты в конце XIX – начале XX века – перестал работать и привел к распаду понятия на формальную и содержательную его сторону.

С демократией дело обстоит еще веселее, чем кажется. Потому что понятие это, как многие мощные политико-идеологические понятия истории, само вбирает диалектическую рациональность. Оно предлагает своеобразную формалистическую карикатуру на диалектический метод: предполагается, что через включение и признание Иного (оппозиции или вообще «демоса», массы) будет достигнут «синтез», то есть консенсус и самопознание Целого. В этом смысле демократия отличается толерантностью к негативности – к низовым движениям, даже к тем, где страдают витрины и т.п.

И, в принципе, это не такая плохая модель, при условии, что форма и метод будут соответствовать движению и трансформации материального мира, а также применяться тотально (то есть и на предприятии, и в международных отношениях). Но в ситуации формалистической, когда демократический метод используется для сохранения существующих отношений власти, собственности и знания, диалектическая демократия попадает в тиски между агонизмом и антагонизмом (выражаясь словами Шанталь Муфф). «Агонизм» – это когда противники не имеют права выдвигать слишком серьезных альтернатив, а антагонизм – это когда противостояние партий приводит к гражданской войне. Удивительным образом, сегодня в США мы наблюдаем одновременно и агонизм, и антагонизм, в том смысле, что партии, у которых очень мало содержательных разногласий (остроконечники и тупоконечники) вошли – именно поэтому – в противостояние не на жизнь, а на смерть, губительное для публичной политики. Должна появиться третья сила. Мы ниже еще вернемся к вопросу о демократии как поляризующей логике, а пока поговорим о методе.

Нам теперь видно, что правильная диалектика – это не та, которая как-то особенно драматизирует свои полюса как противоположности и ведет к войне (сталинский вариант), хотя надо отдавать себе отчет, что такая поляризация неизбежно происходит. Правильная диалектика занимается диалектикой диалектики, то есть отслеживает тонкий момент, когда активная, негативная сила формализации переходит в только форму, а значит сама эта форма костенеет: тогда мы имеем дело со сложным сгустком духа, от которого субъект должен отстраниться, искать ему внешний противовес. И наоборот, сама материальная жизнь, например унылый труд, или сексуальность, может обнаружить вдруг формализующее, спиритуализирующее начало. А может и не обнаружить. Поэтому диалектика диалектики не просто разыгрывает игру противоречий, но и выявляет ведущее, сущностное противоречие из ряда множественных отношений, в которых состоит предмет. Если политика по поводу социальных мер и расизма в США или авторитарного господства в России приводит к антагонистическому зацикливанию, то, возможно, мы пока не видим или недооцениваем какую-то другую проблему, остающуюся пока на уровне двусмысленности. Наконец, диалектика диалектики выявляет позитивную, или нейтральную, основу за очевидным негативистским креном первичной диалектики как логики подрыва.

В указанном смысле, хотя для наблюдателя диалектика проявляется негативно, как выявление гибридности феномена или амбивалентного отношения двух феноменов, ее практический шаг, собственно метод, можно скорее охарактеризовать как положительную интуицию: схватывание момента, когда субъект как бы отслаивается от своего объекта, метод от материала, шаг от ноги – и, наоборот, момента, когда перед нами предстает, вместо задачи, понятная, но инертная, вязкая форма. У такой диалектики есть свой этический пафос – это своеобразный идеал (хрупкого) сосуществования феномена с его собственной иллюзорной формой, что возможно в многоуровневом и иерархическом, не-плоском, видении мира. Но и тут есть интуитивный шаг: толерантность к обратному, негативному движению вплоть до критического момента, когда необходимо чрезвычайное решение.

Как движение самой реальности диалектика предъявляет нам прежде всего комическое зрелище. Мы могли бы сидеть и наблюдать, но диалектика (вопреки А. Кожеву) не дает нам этого сделать, так как помимо созерцательной позиции содержит в себе еще и героический драйв к преодолению любой сложившейся ситуации, хотя бы для того, чтобы всесторонне познать ее.

Феномены, изложенные выше, вполне можно описать языком формальной логики и механической причинности. Но тогда мы вынуждены будем описывать их только одним языком, изнутри лишь одной из описанных парадигм. В результате из нашей истории уйдет весь ее смак, вся ее анекдотичность. А жаль. Диалектика же подрывает однозначные линейные описания, потому что ставит под вопрос их термины и меняет их (в отличие от трансцендентальной критики, которая выявляет эти термины и другие предпосылки, но оставляет их как есть). Выделение отдельных предметов, тем более абстрактных феноменов, условно и зависит от доминирующего принципа, который действует в них, подавляя тем самым некий иной принцип. Важно то, против кого дружим и в каких мы раньше были отношениях.

Методически, когда мы имеем дело с неким эмпирическим материалом, первый наш шаг в диалектике всегда – идеализация, или выявление доминирующего принципа. Так, у Гегеля сталкиваются «господство» и «рабство», «род» и «государство», «прекрасная душа» и «лицемерие» – то есть не эмпирические субъекты, а заостренные принципы, иначе бы никакой поляризации между ними дальше не получилось. Но за счет того, что потом мы выявляем взаимное отражение и наслоение друг на друга этих принципов, а также выявление новых форм из их взаимодействия, мы получаем более сложные категории, которые больше подходят к описанию дробных ситуаций. Более того, принцип всегда идет в паре с противоположным ему принципом (с которым борется), и противоречие между ними само в свою очередь может быть принципиальным для ситуации. Маркс называл этот гегелевский метод «восхождением от абстрактного к конкретному» (вопреки логике эмпиристского рассуждения). Г. Маркузе, в Одномерном Человеке, отмечал, что абстрактные понятия (универсалии), с которыми в современном обществе мы постоянно сталкиваемся в повседневном опыте, – это точки несоответствия себе предметов: мы обобщаем лишь там, где индивиды сами акцентируют в своем поведении некоторые установки в качестве всеобщих – именно потому, что они не могут им полностью соответствовать в качестве ситуативно верных описаний и должны через них что-то себе доказывать.

Далее, выясняется, что принципы эти, попадая в ситуации, выступают как соотнесенные друг с другом и относительные внутри себя – например, нет господства, достоинства и т.д. самого по себе, а есть господство, которое должно постоянно подавлять: и отдельных «рабов», и раба в себе, и рабство как принцип.

«Принцип» призван обеспечить внутреннее тождество предмета, но на практике он выражается через его отличие от себя, его принципиальную особенность, обычно связанную с субъектом и отрицанием. От этого внутреннего различия идеи мы быстро переходим – как показывает Гегель в главе о «рефлективных определениях» Науки Логики – к распределению различных аспектов по разным отдельным предметам, то есть эмпирическому разнообразию. А затем происходит ключевой момент поляризации – перерастание различия в противоположность, то есть в рефлектированное, преувеличенное и соотнесенное, различие, наибольшее различие в одном роде (пример – та же «демократия», которая появилась в XIX веке как небольшое видовое отличие нового либерально-республиканского режима от прежних, затем стала обозначать одну из двух противопоставленных партий, и наконец поглотила как понятие целиком все либерально-республиканское государство, противопоставив его другим, «авторитарным» режимам). Противоположность всегда разыгрывается на двух досках – внешнего антагонизма (демократия против «авторитаризма» как демократической анти-демократии) и внутренней нестыковки (демократия против «популизма» как буквально понятой демократии). В обоих случаях на полюсах выстраиваются «частичные синтезы» с перевесом одной из сторон (демократический авторитаризм, авторитарный демократизм и т.д…).

И наконец противоположность переходит в противоречие, которое надо понимать как самооотрицание (несчастное сознание, гибельный кризис). Оно может нас привести к продолжению переплетения и обмена признаками между полюсами, а может – к «основанию», то есть к выходу на более широкую перспективу, усмотрению более высокого уровня целостности, в который вписываются данные явления во всей их противоречивости.

В таком кратком объеме трудно более ясно объяснить, как именно надо делать сегодня диалектику. Поэтому я буду продолжать. В следующем эссе пойдет речь о критиках диалектики.

Пятигорский медико-фармацевтический институт – филиал Волгоградского государственного медицинского университета

Согласно Приказу Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации № 434 от 28 апреля 2012 года 1 октября 2012 года завершилась реорганизация государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Волгоградский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации и государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Пятигорская государственная фармацевтическая академия» Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации в форме присоединения второго учреждения к первому с последующим образованием на основе присоединённого учреждения обособленного подразделения (филиала).

Определено, что полное наименование филиала вуза (бывшей Пятигорской государственной фармацевтической академии), с учетом разделения Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации на два министерства, следующее:

Пятигорский филиал государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Волгоградский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации

Сокращённое наименование: «Пятигорский филиал ГБОУ ВПО ВолгГМУ Минздрава России».

Согласно Приказу Министерства здравоохранения Российской Федерации № 51 от 04 февраля 2013 года указаны изменения, которые вносятся в устав государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Волгоградский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.

В пункте 1.10 абзацы третий и четвёртый изложить в следующей редакции:

«полное наименование: Пятигорский медико-фармацевтический институт — филиал государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Волгоградский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации»,

сокращённое наименование:

«Пятигорский медико-фармацевтический институт — филиал ГБОУ ВПО ВолгГМУ Минздрава России».

Переименование произведено с 14.03.2013.

В соответствии с приказом по Университету от «15» июля 2016  г. №1029-КМ «О введение в действие новой редакции Устава и изменении наименования Университета» с 13.07.2016 г. в связи с переименованием Университета  считать:

— полным наименованием Университета: федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Волгоградский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации;

— сокращенным наименованием Университета: ФГБОУ ВО ВолгГМУ Минздрава России;

— полным наименованием филиала Университета: Пятигорский медико-фармацевтический институт – филиал федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования «Волгоградский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации;

— сокращенным наименованием филиала Университета: Пятигорский медико-фармацевтический институт – филиал ФГБОУ ВО ВолгГМУ Минздрава России.

Переименование произведено с 13.07.2016.

Узнать больше о вузе

Противодействие коррупции

     Платежные реквизиты вуза     

Одиночество в современном обществе: поиск себя или болезнь?

29 октября 2016

Шведское общество, считающееся одним из самых благополучных в мире, страдает от одной из самых тяжелых социальных болезней — одиночества.

Почти половина шведских домохозяйств — это одинокие и бездетные взрослые, при среднем по Европе значении — менее трети от общего числа домохозяйств, свидетельствуют данные Евростата.

В чем причины этой проблемы, столь распространенной в современном мире? Почему одиночество сегодня для многих перестало быть несчастьем и стало осознанным жизненным выбором?

Ведущий программы «Пятый этаж» Александр Баранов обсуждает эту тему с доктором психологических наук, профессором, заведующим кафедрой психологии личности факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова Александром Асмоловым и обозревателем по вопросам культуры Русской службы Би-би-си Александром Каном.

Александр Баранов: Пока в политическом мире затишье, мы решили воспользоваться пятницей, чтобы поговорить о вечном, то есть об одиночестве. На эту идею натолкнула нас прекрасная статья нашей коллеги по Би-би-си Мэдди Сэвидж, которая рассказала нам из Стокгольма, как одиноко живут шведы. Не только шведы, но и многие другие, решившие переселиться в эту благословенную страну. Можете почитать на нашем сайте этот материал, он называется «Страна, где приезжие больше всего страдают от одиночества«.

В Швеции половина домохозяйств — это домохозяйства для одного человека. Это намного больше, чем в среднем по Европе, где таких — не больше трети. Что мы имеем? Мы имеем, можно сказать, страну победившего социализма, где все для человека, где сильна идея равенства, жизнь комфортна и у людей достаточно возможностей, чтобы организовать ее так, как они хотят. В результате Швеция становится одинокой страной.

У нас возник вопрос: во-первых, почему в такой благополучной стране такая неблагополучная жизнь с точки зрения общения и так далее? Саша, как ты думаешь, что — человек теряет свой важный инстинкт, он эволюционирует, становится индивидуалистом, ему уже не нужно общество или там какие-то другие механизмы задействованы? Какие у тебя первые мысли?

Александр Кан: Я думаю, что это вполне диалектический — извините за такое слово — процесс. Действительно, по мере прогресса, прогресса экономического, социального, по которым скандинавские страны и Швеция, пожалуй, стоят впереди остальных, других стран планеты, — там и социальная справедливость, социальное равенство стали выше, чем в других странах.

Многие говорят о том, что скандинавские страны, наверное в первую очередь, действительно воплотили во многом тот идеал социализма, который ни в коей мере не был воплощен в Советском Союзе. Это благополучие действительно позволяет индивидуумам, людям существовать в гораздо меньшей зависимости от социума, от коллектива, от группы других людей. Это само по себе всегда воспринималось и воспринимается как безусловный прогресс, как безусловное социальное достижение такой модели социально-экономического развития страны.

Почему я употребил слово «диалектика»? Есть оборотная сторона медали. Как гласит известная английская пословица: «У любого облака есть серебряная оболочка» или, наоборот, «В каждой бочке меда есть ложка дегтя». Это — одиночество со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Одно из них (кстати, ты об этом не сказал): Швеция — насколько я помню — страна с одним из самых высоких уровней самоубийств в мире. Это есть оборотная сторона той самой медали, того самого социального прогресса, который позволяет людям жить в максимальной независимости от социума.

А.Б.: Да, парадокс в том, что, если мы посмотрим на шведское общество, становясь более здоровым как общество, оно становится более больным одновременно, потому что многие ученые говорят, что одиночество — это на самом деле болезнь, социальная болезнь, которую можно измерить. Она измеряется продолжительностью жизни и так далее, и, как мы слышали в начале передачи, стрессы, и депрессии, и даже кровяное давление становятся проблемами у одиноких людей.

Александр Григорьевич, как вы себе объясняете этот феномен?

Александр Асмолов: И Швеция, и еще ряд стран — так или иначе, мы говорим об относительно благополучном образе жизни — всей своей историей заслужили право на так называемую «личностную автономию».

В ходе развития человечества все более и более возможность быть автономным, возможность самостоятельно принимать решения, возможность отвечать за самого себя стала практически барометром той или иной культурной жизни общества.

Вместе с тем в этих обществах, как уже сегодня звучало, плата за личностную автономию — это потеря связи с другими. Человек никогда не бывает один, даже если он физически находится один. Человек — это всегда диалог, человек — это всегда два человека.

В ходе развития происходит ситуация, когда мы лишаемся возможности как диалога с другими, так и диалога с самим собой. В огромном количестве социальных связей, межличностных связей возникает самая опасная форма одиночества, которая называется «одиночество в толпе».

Вокруг либо реальная толпа, либо воображаемая толпа, либо даже умная толпа социальных сетей, но начинается бегство от самого себя. Это бегство от самого себя как форма одиночества, как потеря перспективы в жизни, как это показал гениальный психолог, автор книжки «Человек в поисках смысла», завершается тем, что у человека возникает экзистенциальный вакуум: он теряет самого себя.

Одиночество как потеря самого себя, как форма экзистенциального вакуума, как потеря ценности «ради чего жить и зачем жить» приводит к огромному количеству трагичных явлений. Это наблюдается в разных странах, но парадоксальным нам это кажется в тех странах, где в экономическом плане все достаточно отвечает банальным критериям так называемого благосостояния, а в экзистенциальном плане потеря идентичности, потеря «я» и потеря смысла является в буквальном смысле цунами, которое охватывает сейчас ряд стран.

Эти явления проявляются и в Швеции, и в Венгрии, и в Норвегии как достаточно, я бы сказал, социально благополучных странах, и, конечно, эти явления есть во всех странах мира.

А.Б.: Мне кажется, что мы часто думаем о Швеции, Норвегии, о других успешных странах, когда мы говорим о проблеме одиночества просто потому, что это нас больше удивляет, потому что это больше на виду, но, как я понимаю, проблемы, в том числе связанные с психическим здоровьем, вызванным одиночеством, намного более тяжелые в странах с серьезным социальным расслоением, где у людей просто нет выхода.

А.А.: Вы абсолютно правы, потому что вопрос в том, что является депривацией смысла, что является основой потери смысла.

В тех странах, где достаточно сильная социальная дифференциация, где идет расслоение, мы также имеем дело с одиночеством. Невероятно важно понять, что одиночество имеет эволюционные корни.

Есть замечательная книжка этолога, специалиста по поведению животных, по эволюции Панова, где он рассказывает об эволюционных этологических корнях одиночества. Мы имеем дело с очень сложным многогранным явлением.

Если когда-то, в сороковых годах Эрих Фромм написал книжку «Бегство от свободы», то все более и более много работ ХХ века, отражая реальность и особенно сейчас, ХХI века, могут быть написаны как «лабиринты одиночества» и «бегство от одиночества».

А.Б.: Многие ученые одиночество называют одним из инстинктов человека, который позволил человеку выжить, так же, как чувство голода. Чувство голода заставляет человека искать еду, а чувство одиночества, дискомфорт от одиночества заставляет человека искать других, себе подобных, и благодаря этому во многом, как говорят ученые, — насколько я сегодня прочитал — это делает человека человеком коллективным, заставляет человека учиться работать сообща, и поэтому человечество выжило. Вот такая теория, вы согласны с ней?

А.А.: Эта теория у меня вызывает большие вопросы, потому что вопросы об истоках, по которым возникает объединение в ту или иную эволюционирующую социальную систему, несколько сложны. Сейчас одно могу сказать только, что любая эволюция — это рост разнообразия, а выигрышная стратегия эволюции — когда идет рост разнообразия, когда мы имеем групповой образ жизни.

Поэтому объединение, как говорят социальные биологи-эволюционисты, — это возрастание наших возможностей с нашей вариативностью в эволюции. Есть анонимные системы и есть так называемые персонифицированные системы, то есть здесь очень интересная серьезная проблема.

Вспомните замечательные легенды и книги, вспомните рассказы о волке-одиночке на Скале Совета. По сути дела, феноменология одиночества и в этом. Какие бы ни были гипотезы, она проистекает от самых древних эволюционных корней развития жизни.

А.Б.: Да, действительно видов одиночества есть много, как вы сказали. Саша, раз уж мы заговорили о культуре, о литературе, то можно заметить, что литература, вообще культура впрямую обращается сразу к самому страшному виду одиночества, о котором сказал Александр Григорьевич, — это одиночество в толпе, когда человек общается с людьми, когда у него вроде бы все есть, а человек чудовищно одинок.

Насколько удается культуре, насколько серьезен ее вклад в определение этого, насколько она помогает человеку, способна помочь человеку справиться с этим? Насколько она, на ваш взгляд, хорошо и глубоко анализирует это чувство?

А.К.: Конечно, без этого никуда не деться в культуре. Достаточно вспомнить ставшее хрестоматийным выражение «все мы выросли из гоголевской шинели». Что такое шинель, что такое Акакий Акакиевич Башмачкин несчастный, как не есть это грустное, печальное, щемящее описание одиночества, причем именно одиночества в толпе, одиночества в большом городе. А ведь это было написано почти два века тому назад, по-моему в 30-40 годы ХIХ, когда Гоголь писал «Шинель».

Так что процессы эти, как мы говорим сегодня, чем дальше, тем больше усугубляются, и, конечно, проблема одиночества находит свое отражение в самых разных проявлениях произведений искусства. На ум приходит, скажем, мунковский «Крик», например. То же самое — это крик отчаяния одинокого человека.

А.Б.: Люди ходят, смотрят на эту картину, и они не слышат этот крик на самом деле. Люди становятся все большими индивидуалистами. Материальные блага их настолько завораживают, что они мнят себя существами, способными прожить сами по себе.

А.К.: Да, но вместе с тем жизнь нередко достаточно жестоко мстит за такую уверенность.

А.Б.: Александр Григорьевич, существует связь между углубляющимся одиночеством и техническим прогрессом? Сейчас человеку, который приходит с работы, люди не нужны, потому что он по горло занят делами до самой глубокой ночи. Ему нужно в айпад зайти, посмотреть в социальную сеть, еще у него много разных коробочек с ручками, за которые надо подергать, пока он спать не захочет. Есть прямая связь или нет, или это нам кажется, что техника нас бросает в объятия одиночества?

А.А.: Любые прямые связи и корреляции — вещь скользкая. Вместе с тем, продолжая ряд моего коллеги: книга Вишневского «Одиночество в сети», которая достаточно стала известной, говорит, как меняются формы одиночества.

Сейчас даже появляется уникальная конструкция под названием «виртуальная идентичность», или «виртуальная личность». Мы оказываемся «в авоське меридианов и широт», как писал Андрей Вознесенский, «в авоське» всемирной паутины, но в этой паутине мы настолько часто коконизируемся, автономизируемся, что идет, как я говорил, одна из великих трагедий нашего времени, а именно распад нашего «я».

Распад нашего «я» — это утрата социальных связей. Одиночество — это вырывание человека из социальных межличностных сетей, как вырывание гриба из грибницы.

Поэтому разные формы технологической эволюции так или иначе приводят — вы абсолютно правы — к изменению и увеличению вероятности тяжелой платы за возможность быть автономным, за возможность нырнуть в мир сетей и спрятаться так далеко, что из интраверсии в сети, из своего рода виртуальной интраверсии вы просто не вынырнете.

А.Б.: С другой стороны, есть много пожилых людей, которые никогда не слышали такого слова «интраверсия«, но они просто хотят с кем-то пообщаться, и социальные сети им помогают. С этим, наверное, трудно спорить: если до появления компьютера многие пожилые люди были обречены на полное одиночество в своей квартире, в четырех стенах, то теперь, когда они освоили компьютер, они могут общаться. Что в этом плохого?

А.А.: Нет, я еще раз хочу, чтобы мы друг друга четко услышали. Когда у нас появляется немало френдов и когда, например, через ту или иную сеть, через «Фейсбук» любое ваше слово и ваше действие может отозваться и когда появляется все время самопрезентация, самопредставление — это абсолютно нормальное явление, но часто, как в любой игре, можно заиграться.

Мы имеем особые формы одиночества, когда мы заигрываемся в социальных сетях. Я не говорю ни в коем случае с позиций так называемого «киберпессимизма». Я, скорее, отношусь и в своих делах, и в жизни к «кибероптимистам», но еще раз говорю: мы должны понимать, что совершенно то, что мой коллега верно сказал, одно дело — бессмертный Акакий Акакиевич, который захватывал с собой бумаги домой, чтобы не быть одному и, цитирую Гоголя, «понаписаться всласть», а другое дело — наш век. Формы одиночества меняются.

Мы должны посмотреть эту феноменологию — и гоголевскую, и Гессе «Степного волка», и, наконец, «Одиночество в сети». Они разные, отсюда — услышьте меня — нет одного рецепта, который бы помог охватить необъятное в данном случае, многогранное явление, о котором мы сегодня с вами общаемся.

А.К.: Мне хотелось вспомнить еще один пример, который, пока мы тут беседовали, пришел на ум, и мне кажется чрезвычайно важным в толковании одиночества в связи с технологическим прогрессом.

Я говорю, конечно же, о всеми нами любимой и всем нам известной книге Даниэля Дефо «Робинзон Крузо». Это XVIII век, это век технологического прогресса тогда, когда эта книга была написана. Попавший на необитаемый остров представитель развитой цивилизации не только не страдает от своего одиночества, он полностью преображает вокруг мир и находит себе партнера.

В этом был, конечно, гигантский цивилизационный посыл Даниэля Дефо и эпохи просвещения XVIII века, который тогда еще совсем не осознавал тех негативных последствий, которые влечет за собой этот технологический прогресс, не так ли?

А.А.: По сути дела, то, что называется сейчас в аналитике «робинзонадой». Здесь вы очень точно подметили: хочешь сделать себя — построй себя, сконструируй мир. Через конструирование мира возникает уникальное количество технологий — как говорил Фуко, «технологий себя», «технологий конструирования себя», которые ни в коей мере не меньше, чем те или иные компьютерные технологии, биотехнологии, нанотехнологии.

Блестящий пример с Робинзоном Крузо. Робинзон Крузо конструирует реальность, поэтому одна из важнейших вещей — это конструирование себя и понимание, что даже то одиночество, в котором мы часто оказываемся, — это уникальный процесс конструирования, самосозидания, который может привести к самым разным последствиям.

А.К.: Есть еще другие примеры одиночества, когда конструируется не мир. Да, Робинзон Крузо конструировал мир вокруг себя, но ведь есть и модель отшельничества, модель иночества, когда люди уходят от светского мира и конструируют этот мир уже не в физической реальности, а в своем собственном духовном мире, достигая при этом… Вы вспоминаете «Степного волка»: Гессе тоже исследовал эту тему немало, да и многие другие, в конце концов Достоевский, да мало ли кто. Это ведь тоже одна из возможностей бытования одиночества.

А.А.: Абсолютно правы, тут все время соглашаюсь. Вся феноменология старцев, феноменология отшельничества — это для европейской культуры один путь, когда мы идем по пути преимущественно создания уникального количества технологий.

Для ряда восточных путей — путь ухода в себя, сосредоточение на себе, путь недеяния — другой путь. Вместе с тем, я еще раз говорю, это пути социокультурной эволюции человечества и множество форм.

Ведь что такое старец, что такое отшельник? Это постоянный собеседник с самим собой и с миром. Да, физически он кажется одним, но блистательная характеристика Михаила Бахтина — «полифония сознаний» — с наибольшей рельефностью проявляется часто в жизни отшельников и в жизни старцев.

А.Б.: Александр Григорьевич, раз уж мы заговорили о старости, о старцах: одиночество — это возрастной феномен, по-разному люди чувствуют себя одинокими в молодости, в старости или от возраста это не зависит?

А.А.: Увы, или не увы, но как часто мы ощущали себя одинокими в семь-девять лет? Вспомните ситуацию, когда ребенок остается как бы брошенным. Что такое подростковая истерия, которая сейчас часто присуща, да и была присуща, многим подросткам? Это попытка заставить увидеть себя, заметить себя негодными средствами: «Я надел другую одежду, я не похож на вас, я неформал, я существую». Тем самым подросток говорит: «Заметьте меня», — подчеркивает, ищет свое «я» и пытается уйти в буквальном смысле слова от чудовищных форм одиночества.

А обида подростка как форма бегства от одиночества? Вы вспомните в своей собственной жизни и в моей жизни, как часто подросток представляет ситуацию, когда он расстается с этой жизнью, закрывает глаза и видит длинный ряд людей: что бы они думали, как бы они говорили, как бы они с ним прощались. И он говорит: «Вот я умру, тогда вы почувствуете, что вы потеряли. Что с вами со всеми будет, если не будет меня?».

Ведь наш жизненный путь — это история отклоненных альтернатив, и каждый раз на этом пути мы расстаемся не только с близкими, но и с самим собой, на разных этапах своего личностного роста, а порой — и личностной эволюции.

А.Б.: Британский режиссер Сью Борн сняла фильм, который называется «Возраст одиночества«. Она разговаривала с очень многими пожилыми людьми, одинокими людьми, которые живут одни.

Она с огромным для себя удивлением выяснила то, что раз за разом каждый одинокий пожилой человек говорит ей одно и то же. Он говорит, что просто чашка чая в чьей-то компании, просто возможность с кем-то поговорить ни о чем, просто рядом посидеть с другим человеком меняют совершенно все в их жизни. Она говорит о необходимости благотворительных компаний, которые могут позвонить одинокому человеку, поговорить, — это является лечением.

Отсюда следует вопрос: может быть, мы слишком накручиваем себя по поводу одиночества? Если такое простое лечение этой проблемы, может быть, она намного более поверхностна, чем нам кажется, может быть, все не так уж тяжело?

А.А.: Как бы мне хотелось в ответ на это спокойно сказать: «Да, чашка чая рядом с другим, касание рукой другого — и одиночество в буквальном смысле, как рукой, снимет».

Но я возвращаюсь к тому, что вы не раз уже сегодня обсуждали в нашем общении: за одиночеством чаще всего, больнее всего (это не болезнь, это проявление жизни индивидуальности, которая отстаивает себя), за одиночеством — я повторяюсь — чаще всего потеря смысла: ради чего ты существуешь и живешь. Здесь ты можешь выпить и чашку чая, и какую-нибудь другую чашку, но вместе с тем справиться со своим одиночеством с помощью такого важного рецепта достаточно сложно.

_____________________________________________________________

Загрузить подкаст передачи «Пятый этаж» можно здесь.

Ежедневная доза диалектики — Broadview Psychology

Доктор Джиллиан Глазго

Я сажусь писать этот пост в блоге, так как на улице идет снег в середине мая, возможно, идеальное время, чтобы написать о въезде в парадокс диалектики. Это напоминает мне, что зима с нами еще не закончилась. тем не менее — последнее ура, прежде чем оно исчезнет на несколько месяцев — и что это все равно весна, даже когда идет снег. Это напоминает мне, что сезоны не меняются все сразу: мы движемся вперед и назад, когда мы постепенно продвигаемся через год.

Диалектика — это когда две, казалось бы, противоречащие друг другу вещи верны. в то же время. Например, «Идет снег, а сейчас весна». Вы также можете увидеть диалектику в конфликте с другими людьми. Мне нравится думать об этом как о слоне в комнате с два человека с завязанными глазами на противоположных концах слона. Если один человек описывает слона как большую змею после прикосновения к его хоботу и другой описывает его как веревку после прикосновения к его хвосту, оба описания верны, и в каждом человеке есть доля «правды».Основная диалектика DBT принимает то, где мы сейчас находимся, и меняется к лучшему. В другими словами: «Я делаю все, что в моих силах, и мне нужно делать лучше и стараться Сильнее». Мы используем «и» в середине диалектики вместо «но», чтобы дать оба утверждения равны по весу — они одинаково верны!

Вот еще несколько примеров диалектических утверждений: «Я чувствую счастлив и мне грустно »; «Я хочу быть громким, а вам нужно, чтобы я молчал»; «Вещи сейчас сильно отличаются от прошлого года, и каждый день кажется таким же »; «Я чувствую слишком устал, чтобы работать, и все равно могу делать свою работу »; «Я люблю тебя и ненавижу».

Более диалектический подход может помочь уменьшить эмоциональную интенсивность, возникающая из-за несбалансированного мышления по принципу « все или ничего » или конфликтов с другие люди. Это напоминает нам, что есть несколько способов увидеть проблему. и люди уникальны и имеют разные точки зрения. Вот несколько способов будьте более диалектичными изо дня в день:

1. Измените свое мышление с «все или ничего» на «и то, и другое», и смягчить крайние выражения (например, всегда, никогда). Например, вместо думая / говорю: «Я неудачник», измените это на «иногда я терплю неудачу и иногда мне это удается ».Вместо того, чтобы думать или говорить: «Ты никогда меня не слушаешь!», вместо этого скажите: «Ты меня сейчас не слушаешь».
2. Диалектика — хороший способ самоутвердиться при этом все еще настаивая на изменениях. Когда тебе нужно сделать что-то сложное, вы не хотите, например, вы можете проверить себя, сначала сказав «Это сложно (может быть, даже настолько, что кажется невозможным), и я могу вставай с постели и все равно сделай это ».
3. Войдите в парадокс. Иногда, когда я учу диалектики, возникает ощущение «а что же тогда делать?» Что Вы при чем тут диалектическое напряжение между двумя, казалось бы, противоположными вещами? И ты войти в парадокс, просто позволив им существовать одновременно.Одна сторона не совсем правильно, и вам не нужно выбирать между ними, вы просто замечаете перетягивание каната между этими двумя и тем, что они оба существуют. Иногда это принятие может дать у вас есть свобода двигаться дальше или найти другое решение, а иногда это просто возможность посидеть в неприятную минуту и ​​научиться терпеть Это.
4. Практикуйте диалектику, активно ища ее в вашей жизни. Найдите несколько минут, чтобы заметить, что изменилось в вашей жизни или в комната, в которой вы находитесь.Что осталось прежним? Вы заметите, что можете в общем найду и то, и другое.

Как только вы начнете искать диалектику вокруг себя, вы начнете видеть ее повсюду. Я составил плейлист из песен, в которых есть диалектические послания или диалектические утверждения. Некоторая музыка может быть диалектической, потому что это грустно звучащая песня со счастливыми текстами (или наоборот). Попробуйте сами: посмотрите, слышите ли вы диалектику в этих песнях. Еще одна задача для вас — изучить свою собственную музыку для песен, которые в некотором роде диалектичны.Готов поспорить, вы можете придумать свои собственные примеры!

Как только вы начнете искать диалектику вокруг себя, вы начнете видеть их повсюду. Я составил плейлист из песен, в которых диалектические сообщения или диалектические утверждения. Некоторая музыка может быть диалектической потому что это грустно звучащая песня со счастливыми текстами (или наоборот). Попробуй out: посмотрим, слышишь ли ты диалектику в этих песнях. Еще один вызов для вас состоит в том, чтобы исследовать свою собственную музыку для песен, которые в некотором роде диалектичны.Бьюсь об заклад вы можете придумать свои собственные примеры!

Фрэнк Уокер, Астрид S — Только когда идет дождь

Скромная мышь — плавающая На

Мать Мать — это хорошо

Панель управления Исповедь — подтверждено

Jr Jr — Такой же темный места

Полуживой — все еще чувствую

Маркета Ирглова — Медленное падение

Спичечный коробок — нездоровье

Кэти Херциг — Пропала и найдено

Вы можете получить доступ к этому плейлисту на Spotify.

Изображения

Путехова К. (2017). Розовые цветы . UnSplash. https://unsplash.com/photos/IS7czbFUvVk.

Диалектика в психотерапии | Психология сегодня

Слово «диалектика» имеет долгую историю, от древнегреческих философов через Гегеля и Маркса до наших дней. Его значение менялось на протяжении веков и по мнению разных мыслителей. В психотерапии «диалектика» почти полностью ассоциируется с диалектической поведенческой терапией (ДБТ), где этот термин обозначает определенный тип лечения.На самом деле диалектика в том виде, в котором она используется в ДБТ, присуща всем школам психотерапии.

Вообще говоря, диалектика — это напряжение между двумя противоречащими друг другу точками зрения, где большая истина возникает из их взаимодействия. Сократический диалог, в котором философы взаимно выигрывают, находя недостатки в аргументах друг друга, является классическим примером. В начале 19 века Георг Вильгельм Фридрих Гегель описал универсальную диалектику, которую обычно резюмируют как «тезис, антитезис, синтез.”

Его эзотерическая философия утверждает, что каждый тезис или предложение содержит элементы своего собственного отрицания. Только рассматривая тезис и его противоречие (антитезис), можно синтезировать большую истину. Этот процесс никогда не заканчивается, поскольку сам новый синтез содержит противоположные элементы. Смысл этого термина изменился в соответствии с диалектическим материализмом Маркса, а в других направлениях — с более современными писателями. Но DBT использует гегелевский смысл, и это наша цель.

Марша Линехан столкнулась с проблемой при разработке DBT в конце 1970-х годов.Ее поведенческие стратегии неявно патологизировали тех, кому она стремилась помочь. Клиенты думали: «Если мне нужно измениться, со мной должно быть что-то не так». Чтобы избежать повторной травмы, она обратилась к самопринятию дзен-буддизма и сосредоточилась на сильных сторонах клиентов. Но это, в свою очередь, преуменьшало их реальную потребность в изменениях. Доктор Лайнхан и ее коллеги поняли, что им придется объединить изменение (тезис) и принятие (антитезис) в более широкую истину, которая включает и то, и другое (синтез).

Это основная диалектика DBT, хотя есть и другие.Например, терапевт заслуживает доверия и надежен, но тоже допускает ошибки. Клиент старается изо всех сил, но хочет добиться большего. Хотя здесь для ясности написано «но», DBT учит клиентов использовать вместо этого «и». (Терапевт надежен, , а делает ошибки.) При этом терапевтическая задача состоит в том, чтобы принять истинность обоих утверждений одновременно, а не выбирать одно из них.

Непростое противоречие между принятием и потребностью в изменениях существует во всей психотерапии, не только в ДПТ.Действительно, это напряжение лежит в основе вопроса, который обычно задают новым клиентам: «Что привело вас сейчас?» Терапия начинается только тогда, когда эмоциональный дискомфорт и мнимая потребность в изменениях перевешивают инерцию (т. Е. Принятие), сопротивление и другие факторы, которые ранее препятствовали этому. Затем, оказавшись на терапии, изменение против принятия часто становится явной борьбой. Подавать на развод или работать над браком? Научиться быть смелее или смириться с тем, что по натуре человек застенчив? Измениться физически с помощью упражнений или пластической хирургии или стать более комфортно в своем теле?

Когда клиенты сталкиваются с подобными вопросами, терапевты любой школы должны воздерживаться от выбора чьей-либо стороны или советов.За исключением крайних случаев, мы просто не знаем, какой вариант лучше всего подходит для сотрудника нашего офиса.

Однако дело идет дальше этого. Как писал Гегель, столкновение тезиса и антитезиса может привести к новому третьему пути — синтезу, который объединяет обе стороны аргумента, но при этом выходит за их пределы. Этот «союз противоположностей» был впервые описан философами-досократами (и даосами, как в хорошо известном символе взаимозависимости Инь-Ян). Позднее эта концепция была принята алхимиками, которые заметили, что соединение двух разнородных химических веществ может привести к получению третьего, отличного от любого из родителей (например,(например, натрий, металл с высокой реакционной способностью, плюс хлор, ядовитый газ, дают поваренную соль). Карл Юнг, изучавший алхимию, вплетал союз противоположностей в свои различные психологические сочинения. Это составляет основу его «трансцендентной функции», ведущей к психологическим изменениям; доступное введение в эту концепцию можно найти здесь.

Перемещение аргументов и аффектов представляет собой трансцендентную функцию противоположностей. Противостояние двух позиций порождает напряжение, заряженное энергией, и создает живую, третью вещь… движение из подвешивания между противоположностями, живое рождение, которое ведет к новому уровню бытия, новой ситуации.

Собрание сочинений К. Г. Юнга, Vol. 8. 2-е изд., Princeton University Press, 1972. p. 67-91 .

Не нужно быть юнгианцем, чтобы распознавать творческие процессы «третьего пути» в терапии. Вместо того, чтобы быть пойманным на рогах дилеммы, это часто помогает сделать шаг назад и оценить обоснованность обеих позиций: допустимо искать автономию и взаимосвязь . Действительно серьезно и поиграть. И конечно же принимать себя, одновременно стремясь измениться. Insight — это наш термин «углубленная психотерапия» для достижения синтеза: позиция, которая примиряет и преодолевает тезис и антитезис, имеет эмоциональный смысл и работает в жизни человека. Таким образом, диалектическое напряжение порождает творческий и психологический рост.

© Стивен Рейдборд, доктор медицины, 2019. Все права защищены.

Что означает диалектика в ДБТ?

Стефани Вон, PsyD

Эта презентация представляет собой отрывок из онлайн-курса «DBT на практике: освоение основ».

Особенности

• Диалектика и DBT включают br Эта презентация является отрывком из онлайн-курса «DBT на практике: овладение основами». объединяет противоположности в размышлениях о том, что упущено.
• Диалектические дилеммы — это модели поведения, которые наблюдаются у людей с ПРЛ.
• Пациент колеблется между двумя сторонами каждой дилеммы.
• Уравновешивание диалектических дилемм — задача терапии.

Что означает диалектика в ДБТ? Диалектика в применении к диалектической поведенческой терапии включает в себя позицию терапевта, помогающую пациенту объединить, казалось бы, противоположности на протяжении всей терапии, примиряя некоторые конфликты, которые происходят как внутри них самих, так и в терапевтических отношениях.

Диалектика — это если вы когда-либо видели какие-либо визуальные эффекты, изображения оптической иллюзии, где вы можете видеть несколько изображений в одном, иногда вы можете видеть два, иногда вы можете видеть три, это было бы диалектикой.Причина в том, что если один человек смотрит на картинку, он может увидеть, как двое смотрят друг на друга. А если другой человек посмотрит на картинку, он может увидеть чашку посередине. Но правда кроется где-то посередине или в большей степени комбинации. Так что может быть и пара, смотрящая друг на друга, и чашка посередине, и тогда есть гештальт всей картины. Так что это не два человека, смотрящие друг на друга. Это не чашка посередине. И то, и другое одновременно. Так что подобная оптическая иллюзия была бы примером диалектики.

Так как это применимо в терапии? Одной из распространенных диалектик клиентов DBT является то, что клиент, казалось бы, хочет умереть, и кажется, что он также не хочет умирать. Некоторые из ошибок, которые будут совершать терапевты, не практикующие ДПТ, а также терапевты ДБТ, пытаются выяснить, какая именно. Клиент хочет жить? Или клиент хочет умереть? И это не делать шаг назад и смотреть на картину целиком. Клиент хочет жить и умереть одновременно. Как это может быть? Если бы вы когда-нибудь хотели набрать форму, если бы я спросил: «Вы хотите набрать форму?» вы можете сказать да и нет.Итак, мы можем распознать эти диалектические дилеммы внутри себя. Часть работы DBT-терапевта включает в себя определение, когда мы фиксируемся на одном конце, где, возможно, мы говорим, что пара смотрит друг на друга, а наш клиент фиксируется на другом конце, они видят чашку. А потом мы спорим между собой о том, чашка это или два человека смотрят друг на друга. Платье сине-черное или золотисто-белое? Это примеры диалектики, потому что в глазах смотрящего или в ухе смотрящего зависит то, что вы слышите или что видите.Но правда, он существует. С обеих сторон есть правда.

Позиция терапевта снова колеблется между изменениями, попытками изменить пациента и попытками принять пациента в одно и то же время. Кажется, что они находятся на противоположных концах спектра. Ну что это? Мы пытаемся изменить пациента? Или мы принимаем их такими, какие они есть в данный момент? И то, и другое. Оба-и — распространенный рефрен в диалектической поведенческой терапии. Мы заменяем термин «но» на «и». Вы можете увидеть, как пациенты с DBT, которые прошли курс лечения некоторое время, пересматривают свое заявление, используя «но», и заменяют его на «и», потому что такой практики очень много.

Диалектические дилеммы — это модели поведения, которые распознаются в терапии. Терапевт заметит определенные дилеммы, которые являются общими для пациентов с пограничным расстройством личности, а также для других пациентов, которые возникают в ходе терапии и требуют разрешения. Это связано как с чрезмерным, так и с недостаточным регулированием эмоционального выражения. Их решение — задача терапии. Диалектические дилеммы — одна из тех вещей, которые труднее объяснить, и поэтому их нужно будет более подробно рассмотреть в другом разделе.

Наши ключевые моменты заключаются в том, что диалектика и DBT предполагают объединение противоположностей при рассмотрении того, что упускается. Диалектические дилеммы — это модели поведения, наблюдаемые у людей с ПРЛ. Пациент колеблется между двумя сторонами каждой дилеммы. Уравновешивание диалектических дилемм — задача терапии.

Другие презентации DBT

Диалектическое мировоззрение: интеграция противоположностей

Наша жизнь наполнена очевидными противоположностями: у нас есть миллион дел, которые нужно сделать, но у нас нет времени на это; мы хотим делать все идеально, но продолжаем ошибаться; мы хотим быть независимыми, но при этом жаждем связи с другими … Но что, если вместо того, чтобы рассматривать их как противоречащие друг другу, мы будем рассматривать их как взаимодополняющие, как две части, которые должны быть объединены в новое целое?

Диалектическая поведенческая терапия основана на диалектическом мировоззрении.Это мировоззрение подчеркивает, что все вокруг нас наполнено противоположностями, которые не противоречат друг другу, а могут быть правдой одновременно. Например, мы можем принять, что это то место, где мы находимся в данный момент нашей жизни, и приложить усилия, чтобы это изменить. Мы можем злиться на кого-то , а все еще очень их любят. Осознание этого может помочь нам открыть свой разум и позволить произойти позитивным изменениям.

На самом деле, диалектическое мировоззрение подчеркивает, что изменение — единственная постоянная, которая существует, и что изменение происходит постоянно.Принятие этого позволяет нам быть более гибкими и открытыми для новых идей, поскольку предполагает, что то, что верно в какой-то момент времени, может перестать быть правдой позже. Диалектическое мировоззрение также подчеркивает трансакционный характер изменений, поскольку мы как влияем на свое окружение, так и находимся под его влиянием. Точно так же он подчеркивает, что все во Вселенной каким-то образом взаимосвязано. Признание того, что и мы, и наше окружение играем роль во всем, что происходит, помогает уменьшить вину, которую мы иногда несоразмерно возлагаем на себя, на кого-то другого или на обстоятельства.

Как мы можем использовать такое диалектическое мировоззрение для информирования наших мыслей и действий? Во-первых, мы всегда должны смотреть на обе стороны истории, будь то разногласия с любимым человеком, проблема, с которой мы сталкиваемся на работе, или ситуация, в которой наше рациональное и эмоциональное столкновение с самими собой. Часто бывает хорошей идеей попытаться найти зерно истины в другой стороне, даже если мы с ней не согласны, поскольку это помогает усилить сочувствие и найти компромисс, особенно при общении с другими людьми. Может быть полезно сыграть роль «адвоката дьявола», чтобы попытаться понять другую сторону.Также полезно замечать крайности в нашем мышлении и избегать их, например, когда мы используем «всегда / никогда» и «ничего / все». Когда происходит что-то неудачное или нежелательное, поиск «серебряной подкладки» может уменьшить негативные эмоции, особенно когда мы мало контролируем обстоятельства. Наконец, учитывая, что изменения неизбежны, хотя многим из нас они не нравятся, может быть особенно полезно признать эту неизбежность и приложить усилия, чтобы радикально принять любые изменения, объединяя их с любыми кажущимися несоответствиями, с которыми они сталкиваются в нашей жизни.

Один из практических способов попытаться интегрировать диалектическое мышление в нашу жизнь — это замечать, когда мы используем слово «но», и заменять его словом «и». Например, рассмотрим следующие примеры противоположностей, которые могут быть истинными одновременно:

• Ты можешь быть жестким, но можешь быть нежным
• У кого-то могут быть веские причины что-то от вас хотеть и у вас могут быть веские причины все еще говорить «нет»
• Кто-то может желать, чтобы вы были счастливы и по-прежнему отказываются делать то, о чем вы просите
• Вы можете чувствовать эмоции и все еще можете терпеть свои эмоции
• С кем-то можно не согласиться и по-прежнему уважать

А теперь подумайте несколько примеров, которые особенно важны для вас

Обращение к таким, казалось бы, противоречивым идеям в нашей жизни и превращение их в диалектические утверждения может помочь нам уйти от крайностей в нашем мышлении и поведении и прийти к синтезу, чтобы не быть пораженными.

Автор: Джейн Мизевич, доктор философии, психолог.
Записаться на прием

выводов из истории психологии в Советском Союзе на JSTOR

Недавнее возвращение западной экспериментальной психологии к изучению когнитивных процессов рассматривается как подразумевающее фундаментальную психофилософскую переориентацию. Одним из аспектов этой переориентации является возрождение интереса к диалектике как метатеоретическому аналитическому инструменту психологии.Предполагается, что изучение интеллектуальной истории несколько параллельного перехода к диалектико-когнитивной перспективе в советской психологии 1930-х годов могло бы помочь прояснить значение диалектического метода для современной западной когнитивной психологии. В этом свете рассматриваются психофилософские вопросы, связанные с переходом к диалектической перспективе в ранней советской психологии.

Отмеченный международным признанием с 1958 года, Human Development публикует теоретические работы и интегративные обзоры направлений исследований психологического развития в концептуальных, исторических и методологических рамках.Материалы служат для поднятия теоретических вопросов, конкретизации интересных и потенциально мощных идей и различения ключевых построений. Вклады поступают в основном из психологии развития, но приветствуются и из других соответствующих дисциплин.

Karger Publishers — всемирный издатель научной и медицинской информации, базирующийся в Базеле, Швейцария. Он является независимым и возглавляется семьей в четвертом поколении председателя и издателя Габриэллы Каргер.Karger постоянно развивается, идя в ногу с текущими разработками и изменениями в исследованиях и публикациях. Издательский дом предназначен для удовлетворения информационных потребностей научного сообщества, врачей и пациентов с помощью высококачественных публикаций и услуг в области медицинских наук.

Диалектическая поведенческая терапия

Abstract

Диалектическая поведенческая терапия (ДПТ) — это комплексное, основанное на доказательствах лечение пограничного расстройства личности (ПРЛ).Популяции пациентов, для которых DBT имеет наибольшую эмпирическую поддержку, включают парасуицидных женщин с пограничным расстройством личности (BPD), но есть многообещающие результаты для пациентов с BPD и расстройствами, связанными с употреблением психоактивных веществ (SUD), людей, которые соответствуют критериям расстройства переедания. и пожилые пациенты с депрессией. Хотя DBT имеет много общего с другими когнитивно-поведенческими подходами, необходимо наличие нескольких важных и уникальных элементов, чтобы лечение составляло DBT. Некоторые из этих элементов включают (а) выполнение пяти функций лечения, (б) биосоциальную теорию и фокусировку на эмоциях в процессе лечения, (в) последовательную диалектическую философию и (г) внимательность и вмешательства, ориентированные на принятие.

Ключевые слова: диалектическая поведенческая терапия , пограничное расстройство личности, попытки суицида, эмоции, внимательность

Введение

Диалектическая поведенческая терапия (DBT) ¹ возникла из усилий Марши Линехан по созданию лечения для многопроблемных суицидных женщин. Лайнхан просмотрел литературу об эффективных психосоциальных методах лечения других расстройств, таких как тревожные расстройства, депрессия и другие проблемы, связанные с эмоциями, и собрал пакет научно-обоснованных когнитивно-поведенческих вмешательств, направленных непосредственно на суицидальное поведение.Первоначально эти вмешательства были настолько сфокусированы на изменении познания и поведения, что многие пациенты чувствовали себя критикуемыми, непонятыми и недействительными, и, следовательно, полностью прекратили лечение.

Благодаря взаимодействию науки и практики, клинический опыт с многопроблемными суицидальными пациентами стимулировал дальнейшие исследования и разработку методов лечения. В частности, Линехан вплетался в лечебные вмешательства, направленные на то, чтобы показать принятие пациента и помочь пациенту принять себя, свои эмоции, мысли, мир и других.Таким образом, DBT основывается на диалектической философии, в соответствии с которой терапевты стремятся постоянно балансировать и синтезировать стратегии принятия и ориентации на изменения.

В конечном итоге эта работа завершилась комплексным, основанным на фактических данных, когнитивно-поведенческим лечением пограничного расстройства личности (ПРЛ). Стандартный пакет лечения DBT состоит из еженедельных индивидуальных терапевтических сеансов (примерно 1 час), еженедельных групповых занятий по обучению навыкам (примерно 1,5–2,5 часа) и встречи консультационной группы терапевтов (примерно 1–2 часа).В настоящее время восемь опубликованных, хорошо контролируемых, рандомизированных клинических испытаний (РКИ) продемонстрировали, что DBT является эффективным и специфическим средством лечения ПРЛ и связанных с ним проблем.

Эта статья освещает несколько ключевых аспектов ДПТ и построена вокруг основных вопросов, которые могут возникнуть у практикующих врачей при принятии решения о том, следует ли и как проводить лечение. При этом в данной статье в первую очередь освещаются аспекты теории и практики DBT, которые отличают это лечение от других подходов, подходящие группы пациентов, а также важные и уникальные элементы DBT, которые должны быть в наличии для каждого конкретного пациента.

Когда применять ДПТ: использование данных исследований в качестве руководства

При принятии решения о том, следует ли использовать ДБТ или другие методы лечения для конкретного пациента, одним из ключевых решающих факторов являются данные исследований по лечению пациентов, схожих с точки зрения проблемы. области, диагнозы или характеристики рассматриваемого пациента. Исследователи и разработчики лечения применяли DBT к различным группам пациентов, но преобладающие РКИ были сосредоточены на лицах (в основном женщинах) с ПРЛ. ³ Следующий раздел включает краткий обзор хорошо контролируемых РКИ, в которых оценивали DBT.

Парасуицидные пациенты с ПРЛ. Для парасуицидных пациентов с БЛД наиболее последовательным выводом является то, что ДПТ приводит к более значительному снижению парасуицидного поведения по сравнению с контрольными условиями. Первое РКИ по DBT ( N = 44 парасуицидных женщины с ПРЛ) показало, что DBT превзошла контрольное условие, состоящее из лечения, которое обычно проводится в обществе (TAU, или обычное лечение), в снижении частоты и медикаментозного лечения. тяжесть парасуицида, количество дней госпитализации, черты гнева и социальное функционирование. ⁴ В течение первых шести месяцев 12-месячного периода наблюдения пациенты с ДПТ демонстрировали меньше парасуицидного поведения и гнева, а также лучшую социальную адаптацию. Выводы относительно лучшей социальной адаптации сохранялись в течение последних шести месяцев периода последующего наблюдения, и пациенты с ДПТ также имели меньше стационарных психиатрических дней в течение этого периода.

В самом последнем и крупнейшем РКИ по DBT ( N = 101) было воспроизведено первое исследование с более строгим контрольным условием, состоящим из лечения со стороны практикующих врачей, назначенных в качестве экспертов по лечению ПРЛ (лечение на уровне местных экспертов, или TBCE) .Это исследование показало, что пациенты с ДПТ имели большее сокращение попыток самоубийства, психиатрической госпитализации, медицинского риска парасуицидного поведения, гневного поведения и посещений отделений неотложной помощи по сравнению с пациентами TBCE ⁵ в течение 12-месячного лечения и 12-месячного периода наблюдения. период до.

В нескольких исследованиях изучалась ДПТ у женщин с ПРЛ в общественных местах, таких как общинный центр психического здоровья и больница VA. В условиях общинного психического здоровья Turner ⁶ сравнил модифицированную версию DBT, которая включала только индивидуальную терапию, с условием контроля терапии, ориентированной на клиента.Пациенты в состоянии DBT имели большее сокращение попыток самоубийства, преднамеренного самоповреждения, дней пребывания в стационаре, суицидальных мыслей, импульсивности, гнева и глобальных проблем психического здоровья. Кроме того, исследование женщин-ветеранов с ПРЛ показало, что пациенты с ДПТ имели большее снижение суицидных мыслей, безнадежности, депрессии и гнева, чем пациенты с ТАУ. ⁷ Последующие данные этих двух исследований недоступны.

Женщины с ПРЛ и расстройствами, связанными с употреблением психоактивных веществ. Вторая группа пациентов, для которой DBT продемонстрировала многообещающие данные, состоит из женщин с ПРЛ и расстройством, связанным с употреблением психоактивных веществ (SUD). Первое исследование в этой области сравнивало DBT с TAU для женщин, которые соответствовали критериям для BPD и SUD ⁸ , и обнаружило, что пациенты DBT показали большее сокращение употребления наркотиков в течение 12-месячного лечения и в течение четырехмесячного периода наблюдения и имели более низкие показатели отсева во время лечения. Во втором исследовании, проведенном группой Линехана, опиатно-зависимые женщины с ПРЛ были случайным образом распределены по двум состояниям: ДПТ или строго контролируемому состоянию, называемому 12-ступенчатым комплексным проверочным лечением (CVT-12S).В обоих условиях участники также получали LAAM (гидрохлорид левометадилацетата), лекарство, замещающее опиаты. CVT-12S представляла собой урезанную версию DBT, которая включала только вмешательства, ориентированные на принятие, предназначенные для контроля времени доступа к лечению, академического режима лечения, а также опыта и приверженности терапевта. Участники как DBT, так и CVT-12S показали значительное снижение употребления опиатов в течение 12-месячного лечения, но пациенты DBT имели более устойчивое воздержание от употребления опиатов в течение 16-месячного периода наблюдения. ⁹

Пара РКИ, проведенных за пределами США, также изучала DBT у лиц, злоупотребляющих психоактивными веществами, с ПРЛ. Недавнее исследование, проведенное в Центре наркологии и психического здоровья (CAMH) в Канаде, сравнивало стандартную DBT с обычным лечением (TAU) для женщин с ПРЛ и расстройством, связанным с употреблением психоактивных веществ ( N = 27). ¹⁰ Пациенты с ДПТ продемонстрировали большее снижение суицидального и парасуицидного поведения и употребления алкоголя, но не других наркотиков. Исследование, проведенное в Нидерландах, ^11,12 включало пациентов с ПРЛ, 53 процента из которых соответствовали критериям расстройства, связанного с употреблением психоактивных веществ (SUD).Результаты показали, что у пациентов с DBT было больше случаев парасуицидного поведения и проблемного поведения, связанного с импульсивным контролем (включая переедание, азартные игры и безрассудное вождение, но не злоупотребление психоактивными веществами), по сравнению с пациентами с TAU. Пациенты с DBT продолжали демонстрировать меньше парасуицидного поведения, импульсивного поведения и употребления алкоголя в течение шести месяцев последующего наблюдения.

Другие клинические группы и проблемы. Кроме того, в некоторых исследованиях изучались методы лечения, ориентированные на ДПТ, для лечения других клинических проблем, включая расстройства пищевого поведения и депрессию у пожилых пациентов.Телч и его коллеги ¹³ сравнили 20-недельную группу обучения навыкам на основе ДПТ с контрольным условием в списке ожидания для женщин с перееданием и обнаружили, что у пациентов с ДПТ отмечались более значительные улучшения в переедании, образе тела, проблемах с питанием и гневе. Хотя 86 процентов участников ДПТ прекратили переедание к концу лечения, это число снизилось до 56 процентов в течение шестимесячного периода наблюдения. Во втором исследовании сравнивалась модифицированная версия индивидуальной DBT, которая включала обучение навыкам, с условием списка ожидания.У пациентов с DBT было больше случаев переедания и очищения. ¹⁴ В настоящее время нет данных о последующем наблюдении за этим последним исследованием.

В исследовании пожилых пациентов с депрессией, которые соответствовали критериям расстройства личности, ¹⁵ исследователи сравнили адаптированную версию DBT плюс антидепрессанты только с лекарствами. Результаты показали, что большая часть пациентов с ДПТ находилась в стадии ремиссии от депрессии после лечения и в течение шестимесячного периода наблюдения.

Сводка. Таким образом, пациенты, у которых ДПТ имеет наиболее сильную и наиболее последовательную эмпирическую поддержку, включают парасуицидных женщин с ПРЛ. Есть также многообещающие данные о DBT для женщин с ПРЛ, которые борются с проблемами употребления психоактивных веществ. Предварительные данные предполагают, что DBT может иметь многообещающие результаты в снижении переедания и других поведенческих расстройств пищевого поведения. С одной стороны, наиболее консервативным клиническим выбором было бы ограничить ДПТ женщинами с ПРЛ. С другой стороны, DBT — это комплексное лечение, которое включает элементы нескольких научно-обоснованных когнитивно-поведенческих вмешательств для других клинических проблем.Таким образом, DBT часто применяется в клинических условиях к многопроблемным пациентам в целом, включая пациентов с коморбидными расстройствами оси I и II и / или тех, кто склонен к суициду или самоповреждению; тем не менее, осторожность важна при применении лечения помимо пациентов, у которых оно оценивалось в исследовании.

Критические и уникальные элементы DBT

В следующем разделе рассматриваются некоторые критические и уникальные элементы DBT. DBT — это комплексное лечение, которое включает многие аспекты других когнитивно-поведенческих подходов, таких как поведенческая терапия (т.е., воздействие, управление непредвиденными обстоятельствами, решение проблем и контроль стимулов), когнитивная реструктуризация и другие подобные вмешательства. Поскольку многие из этих вмешательств очень похожи на те, которые используются при других методах лечения, акцент здесь делается на тех основных аспектах лечения, которые относительно специфичны и уникальны для ДПТ, включая (а) пять функций лечения, (б) биосоциальную теорию и фокусировку внимания. об эмоциях в лечении, (c) диалектическая философия и (d) принятие и внимательность.

Пять функций лечения. DBT — это комплексная программа лечения, состоящая из индивидуальной терапии, групповой терапии и консультации терапевта. Таким образом, DBT — это программа лечения, а не отдельный метод лечения, проводимый практикующим в одиночку. Часто клиницисты заинтересованы в применении ДПТ, но находят перспективу применения такого комплексного лечения пугающей. В этом случае важно помнить, что наиболее важный элемент любой программы DBT связан с тем, решает ли она пять ключевых функций лечения.Хотя стандартный пакет DBT имеет наиболее эмпирическую поддержку, различные настройки и обстоятельства могут потребовать инновационных и творческих приложений DBT. Однако во всех случаях важно, чтобы любая адаптация DBT выполняла следующие пять функций:

Функция № 1: Расширение возможностей . В рамках DBT предполагается, что пациенты с ПРЛ либо не имеют, либо нуждаются в улучшении нескольких важных жизненных навыков, включая те, которые включают (а) регулирование эмоций (навыки регулирования эмоций), (б) внимание к опыту настоящего момента и регулирование. внимание (навыки внимательности), (в) эффективное управление межличностными ситуациями (межличностная эффективность) и (г) терпение бедствия и выживание в кризисных ситуациях без ухудшения ситуации (навыки терпимости к бедствию). ¹⁵ Таким образом, повышение квалификации составляет одну из ключевых функций DBT. Эта функция обычно выполняется через еженедельное групповое занятие по навыкам, состоящее примерно из 4-10 человек и включающее дидактику, активную практику, обсуждение новых навыков, а также домашние задания, помогающие пациентам практиковать навыки между занятиями.

Функция № 2: обобщение возможностей . Если навыки, приобретенные на сеансах терапии, не переносятся в повседневную жизнь пациентов, тогда будет трудно сказать, что терапия была успешной.В результате вторая важная функция DBT включает обобщение результатов лечения в естественной среде пациента. Эта функция выполняется при обучении навыкам путем предоставления домашних заданий для отработки навыков и устранения неполадок, касающихся того, как улучшить навыки на практике. На индивидуальных терапевтических сеансах терапевты помогают пациентам применять новые навыки в своей повседневной жизни и часто заставляют пациентов практиковать или применять умелое поведение во время сеанса. Кроме того, терапевт доступен по телефону между сеансами, чтобы помочь пациенту применить навыки, когда они больше всего необходимы (например,г., в кризис).

Функция № 3: Повышение мотивации и уменьшение дисфункционального поведения . Третья функция ДПТ заключается в улучшении мотивации пациентов к изменению и сокращении поведения, несовместимого с достойной жизнью. Эта функция в первую очередь выполняется в индивидуальной терапии. Каждую неделю терапевт заставляет пациента заполнять форму самоконтроля (называемую «дневниковой карточкой»), в которой он или она отслеживает различные цели лечения (например, членовредительство, попытки самоубийства, эмоциональные страдания).Терапевт использует эту дневниковую карточку для определения приоритетов времени сеанса, придавая наивысший приоритет поведению, которое угрожает жизни пациента (например, суицидальному или самоповреждающему поведению), за которым следуют поведения, мешающие терапии (например, отсутствие, опоздание, неколлаборативное поведение) и поведение, которое влияет на качество жизни пациента (например, серьезные проблемы в жизни, безработица или серьезные проблемы, связанные с расстройствами оси I).

После расстановки приоритетов поведенческих целей для данного сеанса терапевт помогает пациенту выяснить, что привело к рассматриваемому поведению (ям) и последствиям, которые могут усиливать или поддерживать поведение (я).Терапевт также помогает пациенту найти способы применения умелого и эффективного поведения, решения жизненных проблем или регулирования эмоций. Что касается повышения мотивации, терапевт активно работает над тем, чтобы заставить пациента принять решение об изменении поведения, используя различные стратегии «приверженности». ¹

Функция № 4: Повышение и поддержание возможностей и мотивации терапевта . Другая важная функция DBT — поддержание мотивации и навыков терапевтов, которые лечат пациентов с ПРЛ.Хотя помощь многопроблемным пациентам с ПРЛ может быть стимулом и вознаграждением, эти пациенты также участвуют в мощном сочетании действий, которые могут потребовать ресурсов выживания, компетенций и решимости их лечащих врачей (например, попытки самоубийства, повторяющиеся суицидальные кризисы, поведение, которое мешает терапия). В результате одним из важнейших компонентов эффективного лечения пациентов с ПРЛ является система поддержки, подтверждения, непрерывного обучения и повышения квалификации, обратной связи и поощрения терапевтов.

Для выполнения этой функции стандартная DBT включает встречу группы консультантов терапевтов, на которую терапевты DBT встречаются раз в неделю примерно на 1-2 часа. Команда помогает терапевтам находить способы эффективного лечения перед лицом конкретных клинических проблем (например, суицидальный пациент, пациент, который пропускает сеансы). Кроме того, команда поощряет терапевтов сохранять сострадательную, непредвзятую ориентацию по отношению к своим пациентам; контролирует и помогает уменьшить выгорание терапевта; оказывает поддержку и ободрение; и иногда использует структурированное обучение / дидактику по конкретным терапевтическим навыкам.

Функция № 5: Структурирование среды . Четвертая важная функция DBT включает в себя структурирование среды таким образом, чтобы усиливать эффективное поведение / прогресс и не усиливать неадаптивное или проблемное поведение. Часто это включает в себя такую ​​структуру лечения, которая наиболее эффективно способствует прогрессу. Обычно в DBT индивидуальный терапевт является основным терапевтом и «отвечает» за терапевтическую бригаду. Он или она следит за тем, чтобы все элементы эффективного лечения присутствовали и выполнялись все эти функции.

Структурирование окружающей среды также может включать помощь пациентам в поиске способов изменения окружающей среды. Например, пациентам, употребляющим наркотики, может потребоваться научиться изменять или избегать социальных кругов, пропагандирующих употребление наркотиков; Пациентам, которые причиняют себе вред, иногда необходимо научиться следить за тем, чтобы их партнеры или другие значимые лица не усиливали членовредительство (т. е. чрезмерно успокаивающими, теплыми или поддерживающими). В DBT терапевт обычно предлагает пациенту изменить его или ее окружение, но иногда может играть активную роль в изменении окружения пациента для них (например,g., если окружающая среда подавляющая или слишком мощная для пациента, чтобы иметь разумную степень влияния). ¹

Биосоциальная теория и акцент на эмоциях в лечении. В дополнение к выполнению пяти функций, упомянутых ранее, DBT закреплен в теории ПРЛ, которая побуждает клиницистов сосредоточиться на эмоциях и их регуляции в процессе лечения. Согласно биосоциальной теории ПРЛ, люди с ПРЛ рождаются с биологически запрограммированным темпераментом или склонностью к эмоциональной уязвимости. ¹ Эмоциональная уязвимость состоит из относительно низкого порога реакции на эмоциональные стимулы, интенсивных эмоциональных реакций и трудности возвращения к исходному уровню эмоционального возбуждения. Без умелого и эффективного воспитания или воспитания детей ребенку трудно научиться справляться с такими сильными эмоциональными реакциями.

Центральный фактор окружающей среды состоит из среды воспитания, которая сводит на нет эмоциональные реакции ребенка, игнорируя, отвергая или наказывая их, или упрощая легкость совладания / решения проблем.Обесценивающая среда взаимодействует с предрасположенностью ребенка к эмоциональной уязвимости, увеличивая, таким образом, риск развития ПРЛ. В результате ребенок лишается навыков, необходимых для регулирования эмоций, часто боится своих эмоций (например, «эмоционально-фобия»), ¹ и может прибегать к быстро реализуемым саморазрушающим способам справиться с ситуацией. с эмоциями (например, умышленное самоповреждение). ¹⁷

Основываясь на концептуальном понимании ПРЛ как расстройства эмоциональной дисрегуляции, ДБТ является лечением, ориентированным на эмоции.Одна из основных целей ДПТ — улучшить качество жизни пациентов за счет уменьшения «… тенденций к неэффективным действиям, связанных с дисрегулируемыми эмоциями». ^18,19 Таким образом, DBT включает в себя множество поведенческих навыков, которые специально направлены на то, чтобы научить пациентов распознавать, понимать, маркировать и регулировать свои эмоции (то есть навыки регулирования эмоций). Во время сеансов DBT терапевт следит за эмоциональными реакциями пациента, особенно когда они мешают прогрессу, и многие из вмешательств, наиболее часто используемых в DBT, включают помощь пациентам в регулировании своих эмоций.

Таким образом, применяя DBT к пациентам с ПРЛ, терапевты должны обладать навыками и знаниями, необходимыми для работы с эмоциями в процессе лечения. В частности, терапевты должны быть осведомлены об исследованиях эмоций и их регуляции. ²⁰ Кроме того, несколько важных навыков терапевтов включают: (а) замечать эмоции и их роль в проблемном поведении, (б) замечать эмоциональные реакции пациента через изменения в выражении лица, языке тела, тоне голоса и других подобных показателях. эмоциональных состояний, (c) помощь пациентам в точном обозначении эмоциональных состояний, (d) подтверждение правильности эмоциональных реакций, которые соответствуют фактам ситуации, или принять) их эмоции, и (д) научить пациентов применять стратегии регулирования эмоций, когда они эмоционально подавлены.

Диалектическая философия в ДБТ. Диалектическая философия — это топливо, которое питает многое из того, что уникально в DBT по сравнению с другими когнитивно-поведенческими методами лечения. Диалектическая философия чаще всего ассоциируется с мышлением Маркса или Гегеля, но существует в той или иной форме на протяжении тысячелетий. ^21,22 В диалектических рамках реальность состоит из противоположных полярных сил, находящихся в напряжении. Например, стремление применять стратегии лечения, ориентированные на изменения, создает напряженность, усиливая желание пациента быть принятым, а не измененным.Диалектическая философия также утверждает, что каждая противостоящая сила неполна сама по себе и что эти силы постоянно уравновешиваются и синтезируются. Это также относится к DBT. С одной стороны, полная сосредоточенность на усилиях, ориентированных на изменения, была неполной стратегией, поскольку ей не хватало существенного компонента принятия. С другой стороны, полная сосредоточенность на принятии пациента также может быть неполной и неэффективной, поскольку пациенты с множественными проблемами и суицидальными наклонностями требуют значительных изменений, чтобы создать жизнь, которой стоит жить.

Диалектическое мышление влияет на многие аспекты подхода и стиля терапевта. Например, терапевт постоянно стремится уравновесить и синтезировать стратегии принятия и ориентированные на изменение наиболее эффективным способом. В течение каждого сеанса терапевт работает над обеспечением баланса принятия и подтверждения со стратегиями решения проблем / изменения поведения. Предлагая решения или навыки, он или она часто предлагает как основанные на принятии (например, радикальное принятие, терпимость к стрессу, памятование о текущих эмоциональных или других переживаниях), так и на основе изменений (например,g., решение проблемы, изменение поведения, изменение окружающей среды и непредвиденных обстоятельств, изменение познания) решения. Когда терапевт и пациент спорят друг с другом по определенным вопросам, диалектическое мышление позволяет терапевту отпустить желание быть «правым» и сосредоточиться на способах синтеза своей точки зрения или мнения с мнением пациента (на основе идеи, что каждая позиция может быть неполной сама по себе). Наконец, в DBT делается упор на движение, скорость и поток во время сеансов терапии.Терапевты используют множество терапевтических стратегий, а также варьируют свой стиль и интенсивность от живого и энергичного до медленного и методичного, от взаимного и подтверждающего до непочтительного и нестандартного. Кроме того, терапевты меняют свой подход в зависимости от того, что работает / не работает в данный момент.

Принятие и внимательность в DBT. В DBT несколько вмешательств и навыков направлены на то, чтобы передать принятие пациента и помочь пациенту принять себя, других и мир.Одно из таких вмешательств — внимательность. В DBT навыки внимательности помогают пациентам обращать внимание на то, что происходит в настоящем. Некоторые из навыков внимательности включают в себя внимание к текущему опыту и безоценочное наблюдение за ним, описание фактов текущего опыта или ситуации и полное участие в деятельности / опыте настоящего, уделяя внимание одной вещи за раз («целенаправленно ») ¹⁶ и сосредоточиться на эффективном, умелом поведении. Терапевты обучают пациентов навыкам внимательности в ходе тренировки навыков, поощряют внимательность в индивидуальной терапии и часто сами практикуют внимательность.

Преподаваемый в модуле терпимости к бедствию обучения навыкам, другое вмешательство принятия в DBT называется радикальным принятием, которое, по сути, включает принятие опыта настоящего момента таким, какой он есть, без борьбы за его изменение или умышленного сопротивления. Наконец, другое вмешательство принятия в DBT включает в себя передачу принятия пациента через валидацию, которая включает в себя проверку или признание достоверности или истины в опыте, эмоциональных реакциях, мыслях или мнениях пациента. ¹ Важным навыком терапевтов в DBT (как обсуждалось ранее) является знание того, когда и как применять наиболее эффективные стратегии, ориентированные на принятие, с учетом характеристик и трудностей пациента и контекста терапевтического сеанса.

Психология и диалектический материализм Анри Валлона

Анри Валлон

Психология и диалектический материализм

Написано: 1951;
Источник: «Психология и диалектический материализм» в Мир Анри Валлона ;
Переводчик: Майкл Вейл;
Издатель: Джейсон Ааронсон 1984;
Транскрипция / разметка: Nate Schmolze;
Онлайн-версия: Валлонский интернет-архив (марксисты.org) 2001.

Психология — это наука? Этот вопрос часто задают буржуазные теоретики. У него есть два возможных значения: есть ли у психологии соответствующий объект в реальном мире? Совместим ли объект психологии с научным детерминизмом?

Огюст Конт, отец позитивизма, ответил отрицательно на первый вопрос. Для него индивид был не более чем биологическим существом, изучение которого было собственно сферой физиологии, и социальным существом, коллективно объяснимым социологией — двумя детерминизмами, между которыми человеческая личность сводится к нулю.

Вторая гипотеза принадлежит Бергсону и его сторонникам, а в наши дни — экзистенциалистам. Они утверждают, что наука — это совокупность конструкций, которые вполне могут иметь определенную практическую пользу, но искажают, фальсифицируют и извращают реальность. Реальность — это то, что непосредственно переживается или переживается каждым человеком; понимание, открывая нас самим себе, также открывает нам мир. Вселенная, которую мы представляем себе способной построить на основе этого понимания, является не более чем набором произвольных систем, подавляющих нашу спонтанность.Таким образом, мы отчуждаемся от нашей свободы. Единственная истина — это то, что выражает сущность нашего существа, то есть постоянное, непредвиденное, уникальное и несравненное повторение впечатлений, чувств или образов, которые появляются в бесконечной последовательности в нашем сознании. Поскольку эта последовательность ускользает от любой формы детерминизма, иррациональное становится самой основой существования. Во имя абсолютной свободы каждый человек брошен на произвол судьбы — судьба, несомненно, связанная с конкретным существом каждого, но не менее неизбежная по этой причине.Эта позиция также подразумевает своего рода пассивное участие в существовании вещей, которые исходят из нашего собственного существования — своего рода беспомощную и ужасающую ответственность за все, что может возникнуть в результате наших реакций, над которыми мы не имеем окончательного контроля. Эти безысходные последствия экзистенциализма были особенно развиты французским писателем. Сартр. Они являются показателем самоотрицания приходящего в упадок класса буржуазии и свидетельством его окончательного разложения. Самоотрицание связано с идеями необъятности: в патологии ума идеи личного отрицания и личной необъятности всегда идут рука об руку.

Общей чертой позитивистских и экзистенциалистских концепций является представление о бессилии индивида, раздавленного двойной необходимостью естественного и социального порядка, обладающего определенным величием по отношению к вселенной, но не имеющего возможности изменить Это. Хотя он содержит ее и созерцает, индивидуум также управляется этой вселенной и не может вмешиваться в нее как активная сила среди всех других сил, из которых она состоит. Таким образом, претензии буржуазного индивидуализма окончательно потерпели поражение.

Эти выводы последовательно вытекают из двух изъянов, выявленных Лениным (Материализм и эмпириокритицизм) в буржуазном представлении о науке, которое иногда является механистическим, иногда идеалистическим, а иногда и тем и другим одновременно. Механизм изображает мир как в конечном итоге сводимый к основным и неизменным элементам и эффектам, к вечным законам, которые не допускают ни изменений, ни новизны, ни к прогрессу, и к неизбежной необходимости, предсказуемой в каждый момент разумом, достаточно обширным, чтобы созерцать вселенную во всей ее полноте.Идеализм начинается с познания, чтобы подчинить ей реальность, ставит сознание выше материи и делает мысль принципом бытия, таким образом стремясь сковать мир своими определениями и тем самым сдерживать революции. Утверждение мира, который в своей основе всегда идентичен самому себе, — это точка, в которой сходятся механизм и идеализм.

Это статичное представление о науке и вселенной уравновешивается особым различием между различными дисциплинами знания и между его различными объектами.Маркс и Энгельс, однако, настаивали на предварительном аспекте этих различий, считая их просто зависящими от ограниченности нашего интеллекта и технических средств, имеющихся в нашем распоряжении для исследования реальности. Действительно, развитие и взаимопроникновение различных наук подтвердили их. Тем не менее, сегодня сохраняются определенные препятствия, которые все еще кажутся непреодолимыми. Таким образом, психологию иногда классифицируют как продукт биологии, а иногда — как передовую гуманитарных наук.Многим кажется, что разница в природе между биологией и гуманитарными науками создает между ними непреодолимый разрыв. Из-за этого якобы гибридного характера психологии ее часто считают имеющей незначительную научную ценность. Но поскольку она способна связать две области, которые реакционная метафизика все еще считает противоположностями, психология становится вопросом первостепенной важности для диалектики.

100-летие со дня рождения Павлова дало возможность советским ученым продемонстрировать весь диалектический размах его творчества.Долгое время психологию считали чисто механистической. Павлов умел вырабатывать условные рефлексы простым временным сопоставлением раздражителей. Однако он сам отметил, что его метод вышел за рамки методов традиционной физиологии, которые изучали функции организма по функциям — кровообращение, пищеварение и т. Д. — каждая со своими специфическими реакциями и одинаково специфическими стимулами. Собственно говоря, и сам Павлов в своих первоначальных исследованиях шел по тому же пути. Но с условным рефлексом не только преодолеваются межфункциональные барьеры, но и функциональная деятельность связана с окружающей средой.К стимулу, специфичному для ожидаемой функциональной реакции, прививаются другие стимулы, которые могут принадлежать к любой области, какой бы ни была относительная активность.

Это более широкое следствие того, что Павлов называл высшей нервной деятельностью, место которой находится в коре головного мозга, где устанавливаются связи между всеми аспектами жизни организма и всеми стимулами, которые могут действовать на него со стороны за пределами. Высшая нервная деятельность связана с организацией нервной системы: это не дополнительная или дополнительная деятельность; скорее, это существенно и неотъемлемо.Он возникает из необходимого союза между организмом и окружающей средой и снабжает организм системой знаков, которые позволяют ему адекватно реагировать на все обстоятельства. Поскольку среда, на которую должен реагировать организм, — это не только физическая среда, но и среда, от которой каждый должен зависеть в своем существовании. Для человека это среда, которую он сам создал своей деятельностью и в которую он погружен с рождения, — социальная среда.

Но в этих взаимодействиях, постоянно находящихся под избирательным контролем высшей нервной деятельности, между организмом и окружающей средой биологическое больше не полностью отличается от социального.Взаимосвязь этих двух вещей первична и фундаментальна. Больше нельзя определять отдельно свойства обоих в соответствии с их конкретной природой. Вовлечен процесс , два из которых, биологическое и социальное, являются взаимодополняющими составляющими. Эта замена собственности процессом действием, а субстанцией действием — именно та революция, которую диалектика произвела в наших способах познания.

Взаимодействие между организмом и окружающей средой также несовместимо с механизмом и идеализмом во всех их формах.Его невозможно вписать в рамки общей дедуктивной связи, которую механизм стремится установить между элементами и их различными комбинациями. Встречи между организмом и его средой требуют ответов, которые нельзя предсказать на основе одних только элементов, потому что они должны быть адаптированы к часто случайным ситуациям и, следовательно, вынуждены развиваться в новые формы поведения.

Эта взаимность действий также противоположна идеализму, который стремится подчинить реальный мир сознанию, потому что, в отличие от идеализма, сознание не может устанавливать порядок событий, которые противостоят ему, и определять или направлять его реакции.Наконец, диалектический материализм противостоит экзистенциализму и его сущностному индетерминизму, потому что, по сути, наша ментальная жизнь постоянно обусловлена ​​ситуациями, в которых она участвует, согласуются ли они с его собственными склонностями или противоречат им.

Но отношения между организмом и окружающей средой еще больше обогащаются тем фактом, что сама среда непостоянна. Изменение окружающей среды может привести либо к исчезновению, либо к трансформации существующих в ней организмов.

Таким образом, роль различных сред, в зависимости от их различий, заключается в том, чтобы пробуждать или выдвигать на первый план различные способности, уже потенциально присутствующие у вида или у индивидуумов. Таким образом, в истории человечества череда различных цивилизаций породила различные формы деятельности. Исторический материализм расширяет и венчает диалектический материализм. Изменяя условия своей жизни, человек трансформирует себя. Современные методы, чтобы их понимать, развивать и часто даже применять, требуют знания абстрактных формул, систем символов, в которых перцептивные образы реального мира заменяются репликами, обозначающими операции, которые должны выполняться на уровне, который Павлов назвал вторым сигналом. система, то есть система, в которой сигнальный или условный раздражитель больше не является ощущением, а является словами, и все более абстрактными заменителями слов: математическими символами.

В человеческой деятельности речь служила инструментом трансформации, которая постепенно переводила речь от чисто мышечной деятельности к теоретической деятельности, что повлекло за собой реорганизацию мозговых операций. Однако это не означает, что второе действие заменило первое.

Благодаря языку концептуальная сфера приобрела организацию и структуру, основанную на стабильных, последовательных и логических системах. Наши впечатления и действия по большей части оканчиваются или исходят из этой сферы.Но хотя он и правит ими, он их не отменил. Под концептуальным (репрезентативным) мышлением все еще находятся жесты и отношения, которые, кажется, подчеркивают репрезентативное мышление детей или простодушных и придают репрезентативному мышлению его первые грубые контуры в форме ритуалов или обрядов (Wallon 1942). Ритуалы первобытных народов обычно используют огромные эмоциональные ресурсы, которые рассеиваются по мере того, как вместо них возникает интеллектуальный образ.Интеллектуальное размышление снижает эмоциональное возбуждение. Но эмоциональность сохраняется. В определенных пределах он может действовать как стимулятор; но когда он господствует, он прерывает или искажает отражение. Таким образом, противоположные действия вступают в конфликт, хотя одно может изначально проистекать из другого. Эти сходства и противопоставления созвучны законам Марксист диалектика.

Именно диалектика придала психологии ее устойчивость и ее смысл и избавила психологию от альтернативы элементарному материализму или бессодержательному идеализму, грубому субстанционализму или безнадежному иррационализму.Благодаря диалектике психология может быть одновременно естественной наукой и наукой о человеке, тем самым устраняя разделение между сознанием и вещами, которые спиритизм пытался навязать вселенной. Марксистская диалектика дала возможность психологии понять организм и окружающую его среду в постоянном взаимодействии как единое целое. И, наконец, в марксистской диалектике у психологии есть инструмент для объяснения конфликтов, из которых индивид должен развивать свое поведение и развивать свою личность.

Психология отнюдь не уникальна в этом отношении. Диалектический материализм актуален как для всей области знания, так и для области действия. Но психология, главный источник антропоморфных и метафизических иллюзий, должна больше, чем любая другая наука, найти в диалектическом материализме свою нормальную основу и руководящие принципы.