Памяти Федора Василюка: счастье – это когда тебя учат пониманию
Федор Ефимович Василюк. Фото с сайта co-experiencing.org«Счастье – это когда тебя понимают». Фраза из фильма «Доживем до понедельника» от бесконечного повторения не стала банальной, за годы в ней не убавилось ни правды, ни мудрости. И ее саму понимают до конца не все. Какое же тут счастье – в обычном понимании? Оно должно быть более ярким, масштабным и блестящим. 17 сентября, в воскресенье вечером, немного не дожив до понедельника, ушел из жизни человек, который знал о понимании другого больше, чем кто бы то ни было – Федор Ефимович Василюк.
ТелеграфСоздатель «понимающей психотерапии» Федор Ефимович Василюк учил нас, как найти в понимании радость и душевный мир. Он не дожил до понедельника, умер поздно вечером в это воскресенье – «после тяжелой и продолжительной болезни», как пишут по шаблону некрологи.
С утра по соцсетям понеслись краткие сообщения от тех, кто знал его. Две-три строчки телеграфным стилем.
А то и просто имя и даты. А то и вовсе без фамилии:
«Федор Ефимович умер в 22.30».
«Как фамилия?», «Напишите фамилию!» – врывались в комментарии люди со странным вопросом, повисавшем без ответа. Разве может быть другой Федор Ефимович?
Он единственный, он удивительный, потрясающий, гениальный, неповторимый – эпитеты можно и нужно нанизывать бесконечно. Именно поэтому большинство из нас, тех, кто знал Федора Ефимовича, ограничились сегодня этими телеграфными сообщениями.
Все, что ни начнешь писать – и лишнее, и недостаточное одновременно. Сказать надо так много, что не поместится даже в самый огромный пост, но для начала надо осознать случившееся. Банальное «нет слов» подходит лучше всего, но и оно лишнее. Рядом с Федором Ефимовичем не может быть банальности, шаблона и повтора.
Перечитайте коротенькую статью «Пережить горе», где Федор Ефимович предлагает в этом мучительном процессе сменить «забвение» на «памятование». Горе как работа, горе как творчество – вот чему учит нас «психология переживания».
Первое занятие в магистратуре по консультативной психологии. Первая ступень «Понимающей психотерапии» (ППТ). Осень, вечер рабочего дня. Зачем я здесь? Я так устала. Тетрадка, ручка, впереди лекция – скучная, как все они. Соседка по парте признается, что проходит курс по второму разу. Странная женщина. Либо плохо усваивает знания, либо … влюблена в преподавателя, ха-ха. «Я и третий бы раз пошла, он все равно по-другому все расскажет», – говорит она, но тут мы все начинаем с грохотом двигать столы.
Преподаватель – декан факультета Психологического консультирования МГППУ Ф.Е.Василюк – с порога велит разобрать школьно-стройную шеренгу парт и стульев. Он легкий, улыбчивый, сверкает очками и, конечно, сам двигает вместе с нами казенную мебель с бирками.
Представить Федора Ефимовича без улыбки невозможно: попробуйте сегодня найти в интернете хотя бы одну его постную фотографию. И на некрологах улыбка. Царапает, от нее еще больнее – так кажется.
Ведь сейчас мы все, кто любил Федора Ефимовича – переживаем первую стадию горя: шок.
Для этой фазы переживания горя характерно неверие. Потому и раздаются эти странные просьбы назвать фамилию покойного: «Вдруг не он? Вдруг был другой Федор Ефимович, который создал понимающую психотерапию? Бывают же разные совпадения, однофамильцы». Но нет, второго такого нет. А чудеса – есть.
Высокая планкаЭто мы поняли на том самом первом занятии. Ф.Е.В. сразу велел нам разбиться на группы, а тетрадки можно было спрятать, так как записывать было нечего, пришлось заниматься совсем другим: думать. Первым заданием было – ни много, ни мало – изобрести собственную психотерапевтическую методику. Как?! В магистратуре Федора Василюка не было ничего невозможного. Точнее, он любил ставить перед нами совершенно невыполнимые задачи – а мы … выполняли их. Куда деваться? Тем более, что на самом первом семинаре нам сразу продемонстрировали, где находится планка.
Масштаб соответствовал личности автора.
Федор Ефимович настоятельно советовал нам непременно сохранить эти листки, чтобы потом достать в грустную минуту и посмеяться. Сегодня я пыталась найти свой. Не нашла, конечно. Зато прибралась в ящике со старыми бумагами. А в голове голос Василюка: «Ведь все мы знаем, что это прекрасное психотерапевтическое средство. Наводишь порядок в вещах, наводишь порядок в душе».
Цитаты нашего великого (да, это слово сегодня прозвучало уже не раз и будет теперь звучать всегда, я уверена) преподавателя, оказывается, сидят в моей памяти, словно клавиши музыкального инструмента в предназначенных им гнездах. В нужный момент нажимаешь – и слышишь, иногда даже не отдавая себе отчет, чье авторство. «Однажды он сказал мне фразу, которая стоила груды прочитанных книг», – признался сегодня один человек. Зная обоих, веришь: это не преувеличение, не образ, так и было.
И все-таки – психотерапия Фото с сайта pravoslavie.ruЯ не сразу поняла, насколько он велик, наш Федор Ефимович.
Сколько метафорических столов он передвинул – и в системе оказания психологической помощи, и в науке. Он – один из людей, с которых в нашей стране вообще началась психотерапия для обычных людей, «населения». Хорошо, пусть «психологическое консультирование», Психологическая помощь. Жаркий спор о том, что есть что и кто имеет право заниматься психотерапией, а кто – нет, уже отполыхал.
Одним из главных действующих лиц в нем был Ф. Е.Василюк. Он рассказывал, как однажды предложил на какой-то конференции, чтобы его посадили в тюрьму, раз психолог не может быть психотерапевтом. «Ведь тогда я занимаюсь незаконной деятельностью, – сказал он, – я провожу со своими пациентами именно психотерапию». Сегодняшние некрологи, равнодушно тиражируя Википедию, восстанавливают справедливость: «…известный психотерапевт».
Лечить ногамиНо самое главное, конечно – это души и умы конкретных людей. Его клиентов/пациентов, учеников и просто тех, кому посчастливилось знать Федора Ефимовича, общаться с ним.
Если вы поинтересуетесь в интернете, что такое «понимающая психотерапия», то наверняка прочитаете и такое: «одна из авторских методик, работающих исключительно в руках ее создателя». Это не так – говорю как человек, ППТ изучавший, применявший и испытывавший на себе.
Дважды, когда мне было очень плохо, я обращалась за помощью к одной из учениц Федора Василюка. И несмотря на то, что я знаю всею механику, понимаю, что стоит за тем или иным вопросом и куда меня сейчас ведет мой психотерапевт – метод помогает.
Но отчего так говорят о «понимающей психотерапии»? Причины, на мой взгляд, две. Во-первых, непохожесть ее на «методику». Слишком мягка, ненавязчива, человеколюбива. Во-вторых, невероятное обаяние ее создателя. Именно в таких случаях говорят о чудодейственных «авторских руках». Модное слово «харизма» – это про Федора Ефимовича.
Он мог просто молчать – и все равно лечить. И рассказывал смешную вещь про себя.
Одна маститая (маститей его на то время) психологическая дама сказала: «Ты лечишь … ногами».
Мы сначала не поняли, он объяснил. В психотерапевте «все должно быть прекрасно». Даже то, как он сидит на кресле, как уверенно и вместе с тем расслабленно упирается ногами в пол, может иметь лечебный эффект. Мелочей здесь нет. «Нас здесь настраивают, словно музыкальные инструменты», – сказала одна из моих однокурсниц.
В конце первого курса в мы писали эссе о собственном переживании горя. Это было нелегко – во всех отношениях. Кто-то описывал утрату близкого, кто-то – смерть кота, кто-то – развод, – все больно. Наша учеба была одновременно и лечением, психотерапией и тогда, к концу первого курса, мы стали уже совсем другими. Первое, и самое главное – нас научили рефлексии, и это уже навсегда. Люди толстокожие называют ее «интеллигентской привычкой». Человеку чувствующему и думающему без нее никуда, для психотерапевта она – как отвертка-индикатор для электрика.
Православный интеллигент Федор Ефимович Василюк учил нас – верующих и неверующих, церковных и не слишком умению внутри-себя-пребывания.
Мы стонали и сопротивлялись (какая психотерапия без сопротивления), но постигали таинственное искусство заглядывать в глубь себя. Иначе не может быть понимания – ни себя, ни других. Не может быть и радости.
Конечно, все (признайтесь, девчонки!) были влюблены в нашего удивительного декана. В этом нет ничего удивительного или стыдного: людям свойственно влюбляться в психотерапевтов – тех, кто их понимает, как никто другой.
Сессии с мастеромСчастьем была и сама учеба, во время которой нас учили понимать других. Эмпатия, майевтика, кларификация – мы раскладывали гармонию чувств на почти что алгебраические уравнения, рисовали схемы, анализировали, разбирали по косточкам, с тем, чтобы потом воспроизвести все это в психотерапевтическом диалоге. В этом процессе было не больше механистичности, чем в записи музыки нотными знаками – чистое творчество, чистая радость!
Мы двигали парты уже без подсказки, мы разбивались на группы, мы менялись ролями: клиент, психотерапевт, супервизор, наблюдающие.
«Что это было?!» – из группы, где терапевтом был Федор Ефимович, выходит наша отличница. Ситуации разбираем реальные, правило конфиденциальности работает, «как у взрослых». «Я не понимаю, как он делает это!» – она явно только что видела чудо, только не может рассказать, хотя ужасно хочется.
В следующий раз другое чудо – наш декан сам в роли клиента, и кто-то из простых смертных «психотерапевтирует» его.
А это – мое личное чудо. В качестве педагогической практики мы вдвоем с однокурсницей будем ассистировать на занятиях Федора Ефимовича у пятикурсников психфака МГУ! Чувствую себя немного Остапом Бендером и лопаюсь от счастья. Еще недавно мы сами проходили эти упражнения и вот уже делаем их со студентами. И это только первый курс заканчивается! Сколько еще чудес впереди!
«Плачут, значит, есть причина»О том, что Федор Ефимович болен, мы долго не знали. Обижались, что он все реже появляется на занятиях (преподавателей на семинарах было несколько).
Он вручил нам дипломы, посадил с нами дерево на заднем дворе Университета. Мы стали магистрами, и были жутко смешными в длинных мантиях и шапочках с кисточками. Кто-то и впрямь смеялся, глядя на нас, но нам было все равно: прекрасный день, настоящий праздник. И главное, он повторится. Дипломы нам выдали бумажные, «корочек» нужно было ждать до сентября (что-то где-то согласовывали, ведь мы были первыми).
Но на вручение «настоящих» дипломов Федор Ефимович не пришел. Погрустили, конечно, да не беда. Не пришел, значит, не смог. Не помню, что нам сказали, ведь я уже знала правду о его болезни и все усилия направила на то, чтобы не плакать.
Любимый преподаватель поздравлял нас по скайпу, у которого «отчего-то» не работало изображение. Федор Ефимович сказал, что не будет говорить речей.
Он прочел нам, 20 взрослым тетям, сказку Козлова про Ежика и Медвежонка.
«… — Вот слушайте, что мне сегодня приснилось, — сказал Заяц. — Будто я остался совсем один в лесу. Будто никого-никого нет — ни птиц, ни белок, ни зайцев, — никого.
«Что же я теперь буду делать?» — подумал я во сне. И пошел по лесу. А лес — весь в снегу и — никого-никого. Я туда, я сюда, три раза весь лес обежал, ну, ни души, представляете?
— Страшно, — сказал Ёжик.
— Ага, — сказал Медвежонок.
— И даже следов нет, — сказал Заяц. — А на небе — вата.
— Как — вата? — спросил Ёжик.
— А так — ватное, толстое небо. И глухо. Будто под одеялом. И тут… Представляете? Из-под старого пня, что на опушке… вылез… Медвежонок.
— Что ж я там делал, под пнем?
— Ты лучше спроси, что ты сделал, когда вылез?
— А что я сделал?
— Ты вылез и так тихонько-тихонько сказал: «Не горюй, Заяц, все мы — одни». Подошел ко мне, обнял и ткнулся лбом в мой лоб… И так мне сделалось хорошо, что я — заплакал.
— А я? — спросил Медвежонок.
— И ты, — сказал Заяц. — Стоим и плачем.
— А я? — спросил Ёжик.
— А тебя не было, — сказал Заяц. — Больше никого не было…
— Так не бывает, — сказал Ёжик. — Я обязательно должен был появиться.
— Так это же во сне, — сказал Медвежонок.
— Все равно. Просто вы плакали и не заметили, как я вышел из-за куста. Вышел, стою, вижу — вы плачете; ну, думаю, плачут, есть, значит, причина, и не стал мешать…»
Екатерина Савостьянова, выпускница магистратуры факультета психологического консультирования МГППУ (руководитель программа Ф.Е.Василюк) 2011 года.
Отпевание Федора Ефимовича Василюка состоится 20 сентября, в среду, в 11:00 в храме преподобного Марона Пустынника Сирийского по адресу: ул. Большая Якиманка, д.32, стр.2 (м. «Октябрьская» или «Полянка»).Затеплить лампадку духовного утешения
Прихожанка одного из саратовских храмов, внезапно потерявшая горячо любимого супруга, с горечью призналась, что когда она обращалась со своим горем к священству, никто из пастырей не утешил ее так, чтобы боль утихла, чтобы появились силы жить дальше, чтобы она почувствовала, что ей действительно сопереживают и готовы часть ее скорби понести.
Что же такое утешение? Почему оно с таким трудом дается? Как нашему состраданию не соскользнуть в слезливую жалость, которая может духовно расслабить человека, но и не угодить при этом в холодную назидательность? Исследуя этот вопрос, мы обратились к опыту священников и психологов.Когда слова не нужны
Клирик Серафимовского храма Саратова священник Андрей Мизюк окормляет перинатальный центр. В его пастырском попечении, увы, нередки случаи, когда приходится общаться с родителями, потерявшими новорожденного ребенка. Есть ли такие слова, которые могут помочь справиться с утратой?
— Смерть ребенка всегда влечет очень сложное переживание. И никаких особых слов утешения здесь придумать невозможно, — говорит отец Андрей. — Я обычно беру человека за руку и говорю: «Вы можете сказать всё, что у Вас на душе. Абсолютно всё! Или давайте просто помолчим вместе». В молчании, проживаемом вместе, порой больше смысла, чем в каких-то словах. В моей священнической жизни было несколько детских отпеваний.
И я не произносил проповедь — не находил слов. Да и, честно говоря, далеко не каждый в таком состоянии может что-то из этой проповеди услышать. Поэтому самое главное — быть готовым в свое сердце впустить чужую боль и сделать ее отчасти своей. А для этого надо учиться любить людей. Без любви сострадание невозможно, оно будет пародией.
Отец Андрей говорит, что «учебником сопереживания» для него в свое время стали книги митрополита Антония Сурожского. Владыка предлагал такие варианты утешения, которые могли бы перенести горюющего человека из его теперешнего состояния в вечность. Но при этом он всегда акцентировал внимание на том, что нет каких-то универсальных формул, по которым можно было бы создать утешение абсолютно для всех людей. «Я помню, как к одной нашей прихожанке, у которой умер ребенок, пришел молодой священник и сказал: “Я так понимаю ваше горе!..”— пишет он. — Она, человек правдивый и резкий, обернулась к нему и сказала: “Не лгите! Вы никогда не были матерью и никогда не теряли ребенка, — вы ничего не понимаете в моем горе!”.
<…> Чужого горя никто понять не может, дай Бог свое горе понять, как-то уловить, овладеть им».
Сам Владыка Антоний родителям, потерявшим ребенка, порой говорил примерно следующее: «Подумайте о том, что это молодое существо умерло в полном расцвете всех сил души, ума, в полной чистоте. Этот человек как бы вспорхнул в вечность, и теперь у вас предстатель, Ангел-хранитель перед Богом, который покрывает вас своей молитвой, к которому вы можете обратиться как бы с разговором и с радостью о том, что когда-то будет встреча…». В случаях же, когда речь идет о потере человека в возрасте, самым главным для оставшихся, по мнению этого духовного писателя, является прощение его и прощение себя: «Мы должны развязать все узелки в душе. Мы должны быть в состоянии сказать усопшему из самой глубины сердца и всего нашего существа: “Прости меня!” и сказать также: “Я прощаю тебя, иди в мире”».
Тем, кто хотел бы изучить эту тему глубже, отец Андрей рекомендует посмотреть, как работают с людьми, переживающими утрату, психологи на форуме сайта memorium.
ru. Там же можно найти статьи с конкретными практическими советами о том, как помогать людям продвигаться по пути скорби.
Термин «молитвенная лествица переживаний» был предложен доктором психологических наук Федором Ефимовичем Василюком. Ученый использовал его для объяснения процесса взаимодействия христианского психолога и пациента, но, безусловно, он может быть применен и в пастырской практике, и в общении любого человека с горюющими близкими.
Василюк описывает три типа утешения, с которыми мы все так или иначе сталкиваемся в повседневной жизни, в том числе и в храме. Первый тип — духовно-нормативное утешение, в котором нет человеческого тепла. Это фразы вроде «По грехам вашим наказание», «А чего же вы хотели, если в церковь не ходите?», «Бог дал — Бог взял». Они очень ранят сердце страдающего человека. Он чувствует, что собеседник хочет объяснить и обвинить, а не оправдать и поддержать.
Второй тип — душевно-сентиментальное утешение.
В нем может быть непосредственный душевный отклик, оно может ненадолго согреть, но действует оно, замещая одну скорбь другой. В нем нет духовной правды и настоящего сострадания. Оно тоже игнорирует глубину человеческого переживания.
И, наконец, третий тип — духовно-участное утешение. Утешающий сострадательно погружается в воды душевного переживания скорбящего, а затем воздвигает духовную лествицу, в движении по которой человеческое переживание может претворяться в молитву и тем самым преображаться.
Духовно-участное утешение состоит из четырех фаз, для раскрытия содержания которых Федор Ефимович приводит отрывок из произведения Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». К старцу Зосиме приходит молодая женщина, горюющая по своему умершему трехлетнему сыну. Она уже третий месяц ходит по монастырям, дом ее опустел, и возвращаться туда она не хочет. Сначала старец пытается утешить ее рассказом о древнем святом, говорившем такой же горюющей матери: неужели она не знает, что умершим младенцам немедленно даруется ангельский чин, и поэтому следует радоваться, а не плакать? Но женщина не утешается от этих слов.
Затем Василюк называет четыре стадии духовного утешения. Первая — фаза душевного сопереживания, когда переживание принимается безусловно и безоценочно, и не со стороны, а изнутри. За ней следует фаза духовной прививки: духовные картины, образы, молитвенные указания не остаются висеть в воздухе, как это часто бывает, когда горюющему человеку говорят что-то абстрактное про «лучшие миры», а прививаются прямо к телу переживания: «каждый раз, когда будешь плакать, вспоминай». Далее идет фаза воздвижения вертикали: старец показывает возможность не только из душевного смотреть на духовное, но и обратную перспективу — взгляд на слезы «оттуда». И в этой обратной перспективе становится реальным прикоснуться к духовной радости. Одно дело — духовная радость, нормативно предписываемая материнской душе вместо слез, и совсем другое — духовная радость любимого сына по поводу ее слез; радость, которой она делается причастной, причем именно слезами.
Старец не думает, что одним разовым актом утешения душа исцелится. Он с благоговейным уважением относится к реальности процесса переживания: «И надолго тебе еще сего материнского плача будет». Василюк поясняет: «Это — отношение терпеливого, заботливого садовника, знающего, что дереву нужно время, чтобы оно принесло плод». Это последняя фаза — «пути», в которой утешение не только воздвигает вертикаль к горнему миру, но и заботится о горизонтали земного странствования. Старец готовит скорбящую женщину к долгому пути материнского плача и рисует его душевный итог — тихую радость. Подвижник не учит молитве напрямую — он выстраивает лестницу, нижней ступенькой которой становится скорбь, а верхней — духовная радость. Так начинается естественная преображающая работа. «Не вместо переживания, а в месте переживания должна быть затеплена лампада молитвы, она должна гореть вместе с переживанием.