Феномен конформности экспериментально был изучен ученым по фамилии: Северо-Восточный федеральный университет имени М.К.Аммосова

ЧОУ ВО «ИСГЗ» — Факультет управления, экономики и права

Телефон: +7(843) 292-09-19	Декан факультета: Валиева Арина Рафаилевна, кандидат юридических наук
E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.
Адрес: 420111, Республика Татарстан, г. Казань, ул. Профсоюзная, д. 13/16	Положение о факультете

 

Главной целью функционирования факультета является подготовка компетентных бакалавров по экономическим и гуманитарным направлениям подготовки, специалистов среднего звена обладающих специальными знаниями и навыками, позволяющими работать в условиях современного мира социально активных и способных к реализации своих возможностей.

Факультет управления экономики и права создан в сентябре 2017 года и является структурным подразделением института.

ОСНОВНЫЕ ЗАДАЧИ ФАКУЛЬТЕТА:

• Управление деятельностью входящих в состав факультета кафедр и предметно-цикловых комиссий (ПЦК) по реализации основных образовательных программ высшего образования и программ подготовки специалистов среднего звена;
• Организация, координация и контроль учебной, методической, научной и воспитательной работы входящих в состав факультета кафедр и ПЦК;
• Обеспечение качества образования, соответствующего современным потребностям гражданина и российского общества;
• Воспитание высоконравственных, физически и духовно развитых членов общества с активной гражданской позицией.

 

В настоящее время в структуре факультета работают следующие кафедры и ПЦК:

 

Юридическое отделение

• Кафедра конституционного и административного права;
• Кафедра теории и истории государства и права;
• Кафедра гражданского права и процесса;
• Кафедра уголовного права и процесса;
• Кафедра предпринимательского права;
• Кафедра международного и европейского права

 

Отделение управления и экономики

• Кафедра философии и гуманитарных дисциплин;
• Кафедра менеджмента;
• Кафедра бухгалтерского учета и финансов;
• Кафедра экономики и предпринимательства;
• Кафедра государственного и муниципального управления;
• Кафедра прикладной информатики и математики;
• Кафедра перевода и теоретической лингвистики

 

Отделение среднего профессионального образования

• ПЦК общеобразовательных и гуманитарных дисциплин;
• ПЦК учётно-экономических дисциплин и дисциплин банковского дела;
• ПЦК юридических дисциплин;
• ПЦК гостиничного сектора

ТЕСТ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ УРОВНЯ УСВОЕНИЯ ЗНАНИЙ ПО КУРСУ «Социальная психология»

ИНСТРУКЦИЯ ИСПЫТУЕМОМУ

 

Тест состоит из 32 заданий. На выполнение теста отводится 90 минут. Работа выполняется индивидуально, без использования дополнительных источников. Ответы вписываются в предоставленные бланки ответов. Ответы должны быть однозначно читаемы (исправления не допускаются). Задание рекомендуется выполнять по порядку, не пропуская ни одного. Если задание не удается выполнить сразу, перейдите к следующему. Если останется время, вернитесь к пропущенным заданиям.

Вопросы задания могут иметь несколько форм.

А) Закрытые вопросы предполагают только один правильный ответ, который заносится в виде крестика под буквой, соответствующей правильному ответу;

Б) в открытых формах заданий необходимо вставить пропущенное слово, либо завершить предложение;

В) в вопросах на соотнесение необходимо установить связь понятия (буквенное обозначение в левой колонки) с его особенностями, признаками, характеристиками (цифровое обозначение в правой колонке), например: А-1, Б-4 и т.д. В некоторых задания на одно понятие может приходиться несколько признаков, например: А-2, 5, Б –1, 3,4;

Г) в вопросах на определение последовательности составляется буквенный ряд. В бланк ответов заносится цифра, которая указывает место данного буквенного обозначения в составленном ряду.

 

1. Дайте определение

Социальной психология – это … .

 

2. Выберите правильный ответ.

Предметом изучения социальной психологии является…

А. массовидные явления психики

Б. личность в группе

В. психологические характеристики группы

Г. массовидные явления психики и личность в группе.

 

3. Выберите правильный ответ.

Контент–анализ можно применять только в случае, если исследуемый материал обладает следующими характеристиками…

А. большой объем исследуемого материала и однопорядковость подсчитываемых смысловых единиц.

Б. большой объем текста.

В. возможность компьютерной обработки.

Г. соответствие целям и задачам исследования.

 

4. Установите соответствие между классификацией методов и их характеристиками выражающими их детали, признаки, особенности:

А. Основные Б. Вспомогательные В. Воздействия

1. тесты 2. социометрия 3.социально-психологический тренинг 4. наблюдение 5.опрос

 

Выберите правильный ответ.

Человек развивается как личность благодаря такой функции общения как:

А. стилистическая.

Б. прагматическая.

В. внутриличностная.

Г. формирующая.

 

6. Закончите предложение:

Психологическое препятствие на пути адекватной передачи информации между партнерами по общению является … .

 

7. Установите соответствие между основными структурными компонентами общения и выражающими их деталями, признаками, особенностями:

А. Б. В.

Коммуникация Интеракция Социальная перцепция

1. 2. 3. 4. 5.

Взаимодействие Восприятие Информация Репрезентация Депривация

8. Закончите предложение:

Перечислите типы (стратегии) взаимодействия по К.Томасу … .

Выберите правильный ответ.

Противоречие, возникшее в процессе взаимодействия в сочетании с негативными эмоциональными переживаниями является:

А. саботаж.

Б. конфликт.

В. бойкот.

10. Вставьте пропущенное слово:

Постижение эмоционального состояния, проникновение, вчувствование в состояние другого человека – это … .

 

Выберите правильный ответ.

Осознание субъектами – лицом или общностью – того, как они в действительности воспринимаются и оцениваются другими индивидами или общностями называется

А. аттракция.

Б. импритинг.

В. интроспекция.

Г. рефлексия

 

Выберите правильный ответ.

Распространение в условиях дефицита информации о человеке общего оценочного впечатления о нем на восприятие его поступков и личностных качеств называется:

А. установка.

Б. эффект бумеранга.

В. эффект ореола.

Г. эффект первичности.

 

13. Установите соответствие между основными знаковыми системами и деталями, признаками, особенностями их выражающими:

А. Б. В.

Оптико-кинетическая система Паралингвистическая система Экстролингвистическая система

1. 2. 3. 4. 5.

тембр голоса пауза поза жест кашель

Выберите правильный ответ.

Обобщенная, упрощенная, сокращенная система представлений о социальных объектах называется

А. предубеждение.

Б. установка.

В. стереотип.

Г. образ мира.

 

Выберите правильный ответ.

Какой из аргументов к личности коммуникатора, на ваш взгляд, более убедительный и почему?

А. Это говорила моя тетя.

Б. Я узнал это от нашего начальника.

В. Да каждый умный человек так говорит.

Г. Передавала «Свобода».

Д. Было по 1 программе.

16. Закончите предложение:

Процесс социализации по Г.М.Андреевой происходит в таких трёх сферах как … .

Выберите правильный ответ.

Социальная группа, в которой индивид усваивает социальное влияние и воспроизводит систему социальных связей называется

А. группа членства.

Б. реальная группа.

В. институт социализации

Г. референтная группа.

 

18. Закончите предложение:

Процесс социализации в отечественной психологии состоит из таких стадий как … .

19. Закончите предложение:

Социально – психологическая установка возникает при наличии таких характеристик как … .

Выберите правильный ответ.

А.Смит в 1942 г. выделил трехкомпонентную структуру аттитюда:

Б. когнитивный, аффективный, оценочный.

В. оценочно-волевой, эмоциональный, когнитивный.

Г. аффективный, эмоциональный, поведенческий.

Д. когнитивный, аффективный, поведенческий.

 

Выберите правильный ответ.

Кому принадлежит классификация групп (укажите фамилию ученого), когда большие группы подразделяются на устойчивые и стихийные; малые группы – на становящиеся и развитые:

А. Парыгин Б.Д.

Б. Андреева Г.М.

В. Петровский А.В.

Г. Шорохова Е.В.

 

22. Вставьте пропущенное слово:

Социальная группа, на нормы, ценности и оценки которой ориентируется индивид в своем поведении и самооценке, называется … .

 

Выберите правильный ответ.

Феномен конформности экспериментально был изучен ученым по фамилии:

А. Хейман.

Б. Аш.

В. Мейо.

Г. Ньюком.

Выберите правильный ответ.

Податливость человека давлению группы и принятие им группово­го мнения, которого он первоначально не разделял, проявляющееся в изменении его поведения и установок, называется

А. конформность.

Б. интериоризация.

В. подражание.

Г. самоопределение личности в группе.

 

25. Соотнесите виды групп:

А. Б. В.

Большая группа Малая группа Стихийная группа

1. 2. 3. 4. 5.

Толпа Нация Неформальная Публика Государство

26. Закончите предложение:

К.Левин выделил такие стили лидерства как … .

 

Выберите правильный ответ.

Кем был разработан социометрический метод (укажите фамилию ученого)?

А. Леонгард.

Б. Морено.

В. Кеттелл.

Г. Годфруа.

 

Выберите правильный ответ.

В процессе убеждения идет воздействие на человека через такую сферу как:

А. эмоции.

Б. интеллект.

В. воля.

Г. характер.

 

Малые Банные чтения

«ФАБРИКИ КОНФОРМИЗМА И МАСТЕРСКИЕ
КОНФОРМНОСТИ: СОЦИАЛЬНАЯ АДАПТАЦИЯ,
ПОЛИТИЧЕСКАЯ МИМИКРИЯ, ТВОРЧЕСКИЙ ВЫЗОВ»

(Санкт-Петербург, Смольный факультет свободных искусств
и наук СПбГУ, 25—26 апреля 2014 г.)

Открытие юбилейных десятых Малых Банных чтений состоялось без участия главы оргкомитета, главного редактора «НЛО» Ирины Прохоровой. От лица орг­комитета с вступительным словом к участникам и гостям конференции обратился шеф-редактор журнала «Неприкосновенный запас» Илья Калинин. По его за­мечанию, путь, пройденный проектом от типичных интеллектуальных «квартирников» девяностых годов к престижному научному форуму, проходящему в стенах исторических особняков, является своего рода иллюстрацией темы ны­нешнего года. Идея обратиться к феноменам конформизма и конформности воз­никла в прошлом году, в кулуарах конференции, посвященной политическому протесту в современной России. Кроме того, данное мероприятие, по мысли ор­ганизаторов, призвано продолжить дебаты, открытые лекцией Ирины Сандомирской «Эзопов язык, или Неблагонадежное слово», состоявшейся в книжном магазине «Порядок слов» за день до начала работы конференции. Исходной по­сылкой лекции стал известный тезис, озвученный героем набоковского «Дара»: «В России цензурное ведомство возникло раньше литературы»^[1]. Парадоксальный принцип этого «рокового старшинства» может быть распространен и на пробле­матику чтений 2014 года: в отечественной традиции нонконформизм оказывается «старше» конформизма, поскольку сама субъективация представляется в боль­шей степени связанной с независимым поведением субъекта, а не с приспособле­нием к обществу, встраиванием в предписанные им рамки. Данное наблюдение подчеркнуло цель конференции, высказанную в информационном письме: выйти за рамки предсказуемой «героической» интерпретации интеллектуальной исто­рии, предполагающей методичное описание вечного конфликта гонителей и го­нимых, несломленных и приспособленцев, подвижников и трусов. Способна ли современная гуманитарная мысль отрефлексировать для себя различие между осознанной солидарностью и навязанным соглашательством? Каким образом мы можем исследовать неизбежные конфликты между лояльностью в отношении различных институтов и лояльностью в отношении корпорации, круга едино­мышленников, коллег? Наконец, способен ли конформизм стать чем-то большим, нежели способ адаптации, к примеру источником продуктивного творческого ме­тода? На эти и другие вопросы предстояло найти ответы участникам чтений.

Утреннее заседание 25 апреля открылось докладом Михаила Соколова (Ев­ропейский университет в Санкт-Петербурге) «Легитимность, прагматическое принятие и словари мотивов: о некоторых культурных истоках конформизма». Отправной точкой для доклада стала проблема легитимности в современных де­мократиях. В течение длительного периода социология так или иначе использо­вала парадигму, заданную Максом Вебером в концепции трех форм господства. Подлинно легитимным статусом в ней обладала лишь та форма, для которой ха­рактерно добровольное принятие на себя гражданами определенных моральных обязательств, на основании рационального выбора в пользу власти, максимально полно представляющей интересы различных социальных групп. Эта точка зрения была абсолютизирована позднейшей веберианской социологией: так, Райнхард Бендикс полагал политическую легитимность самостоятельной движущей силой политической истории^[2]. Данная концепция обрела непримиримого оппонента в лице Теды Скочпол, представительницы так называемого реалистического под­хода: для Скочпол легитимность — побочный продукт политического процесса, результат идеологической работы, осуществляемой правящей группой в собст­венных практических интересах^[3]. Однако современные демократии предостав­ляют нам множество примеров, когда власть не обладает ни легитимностью, ни реальной силой для отправления собственных полномочий, при этом сохраняя за собой статус власти и не угрожая обществу ситуацией политической неста­бильности. Ни веберианский подход, ни прямо противоположные ему концепции не в состоянии ответить на вопрос, почему такие случаи возможны. По мнению Соколова, причина этого в том, что Вебер изначально спрямил себе путь, отож­дествив моральное обязательство и реальное подчинение. Обозначенный им ряд понятий нуждается в дополнительном элементе — категории прагматического принятия, тесно связанной с проблемой конформизма. Это понятие можно ис­пользовать в тех случаях, когда подчинение и протест в современном обществе становятся амбивалентными, иными словами, могут рассматриваться как различ­ные проявления конформизма. Соколов предлагает обследовать этот феномен с помощью понятия словаря мотивов, впервые предложенного Ч.Р. Миллсом^[4]. В соответствии с этим понятием механизм осуждения (например, импичмента) вырабатывается обществом в результате конструирования неприемлемых с мо­ральной точки зрения мотивов, связанных с определенной личностью. Но на практике это может привести к тому, что исключительно цинические мотивы приписываются недоверчивым обществом всем политическим игрокам без ис­ключения. То, как всепроникающая культура цинизма приводит к преобладанию такого рода тактик внутри сообщества, было показано еще Эдвардом Бэнфилдом на примере небольшого населенного пункта на юге Италии в книге «Моральные основы отсталого общества»^[5]. Для характеристики этоса исследуемого сообще­ства Бэнфилд использовал термин «аморальная семейственность», предполагаю­щий заведомое недоверие граждан к любого рода властным институтам, включая муниципальные органы и церковь, недоверие, с одной стороны, заранее парали­зующее любого рода общественные инициативы, с другой — подразумевающее разнообразные формы круговой поруки с целью извлечения конкретных выгод путем систематического нарушения законов или саботажа непосредственных профессиональных и социальных обязательств. Подобного рода политический конформизм, однако, затрудняет для коллектива сохранение некоторой позитив­ной идентичности. Своеобразным решением этой проблемы выступает так назы­ваемый невовлеченный нонконформизм, когда индивид сосредоточен на поиске «удобных», ни к чему не обязывающих и во многом «дежурных» форм выражения недовольства властью или хотя бы ограниченного неучастия в проводимой ею политике, так что ощущение причастности к какой-то протестной деятельности не требует, собственно говоря, никаких конкретных действий. Разновидности по­добных вторичных адаптаций, используемых гражданами, могут быть сведены к общей формуле: «Политики все время обманывают вас, а вы пытаетесь обма­нывать их в ответ». Оборотной стороной этой тактики становится приспособ­ление власти к умонастроениям большинства с целью извлечения собственных выгод. Одним из ярких примеров такого ответного поведения становится демон­стративная театрализация выборов. Процесс театрализации, наиболее наглядным образом иллюстрирующий значение мотивов для общества, по-своему купирует и активное протестное движение, сосредоточивая внимание не на содержатель­ных аспектах протестных акций, а на их форме — достаточно вспомнить расхожее сравнение киевского Майдана 2004 года с Вудстоком. В результате, при несо­мненной эстетической состоятельности, добившись серьезного успеха, киевский протест не смог этим успехом распорядиться.

Не меньший интерес по сравнению с самим докладом представляла дискуссия. Отдельный спор вызвала интерпретация теоретического наследия самого Макса Вебера: докладчик акцентировал отсутствие в веберовской типологии господства спектра взаимодополняющих функций, вследствие чего в ней оказываются воз­можны такие типы, которые «выламываются» из стройной троичной схемы. В то же время озвучивалось и противоположное мнение о том, что «серые зоны» между типами господства / легитимности возможно помыслить лишь в теории, а сам Вебер прекрасно понимал, что на практике лишь промежуточные формы являются единственно реальными. Участники конференции размышляли и над тем, каков источник используемого упоминавшимися в докладе сообществами «циничного словаря». Чем объяснить возникновение таких парадоксальных ти­пов позитивной идентичности, которые приводят к победе на выборах кандидата, обещающего не выполнить ни одного из своих обещаний? В ходе обсуждения этого вопроса аудитория пришла к выводу о невозможности объяснить такого рода парадоксы, апеллируя к сугубо культурным механизмам, встал вопрос о роли экономических мотиваций, и здесь Соколов сослался на один из важных выводов книги Бэнфилда о том, что бедные сообщества способны воспроизводить лишь бедность в силу востребованности эгоистических моделей поведения. Ве­роятно, истоки циничного конформизма подобных сообществ следует искать именно в этой сфере. Выразительный образ бедного сообщества был развернут Ириной Сандомирской в образе дистрофического общества Ленинградской бло­кады. Зафиксированная в записных книжках и воспоминаниях Лидии Гинзбург атмосфера безвыходности порождает «войну всех против всех», тотальную кор­румпированность, и лишь обращение к простейшим и не указывающим на окру­жающие реалии символам возвращает блокаднику человеческий облик, «вытас­кивает» его из этой взаимной войны.

Проблематика первого выступления и развернувшихся вокруг него споров была подхвачена в докладе социолога Олега Журавлева (Лаборатория публичной социологии / Европейский университет во Флоренции). Доклад был озаглавлен «Движение “За честные выборы” как бунт против деполитизации» и демонстри­ровал результаты обширного исследования мирного протестного движения 2011—2012 годов. Материалом исследования стало около 200 интервью, сделан­ных во время митингов в Москве, Подмосковье и Санкт-Петербурге. В ходе ра­боты участники проекта пришли к выводу, что для большинства опрошенных вы­работка новой, нонконформистской символики оказалась ценнее каких-либо конкретных политических результатов, а главным достижением признавалось то, что политика как таковая перестала восприниматься как «грязное дело» и стало возможным говорить о реполитизации российского общества. Контрастный тео­ретический фон работы составили исследования и дискуссии о феномене апо­литичности в США: существенным различием являлось то, что декларативное отрицание любых политических мотивов американскими гражданскими активи­стами (например, волонтерами), по сути, является методом создания определен­ной политической идентичности. В постсоветской России аполитичность была и остается для многих предпочтительным, конформистским поведением, в то время как активная политическая деятельность, наоборот, представляется неким избы­точным делом, не нужным никому, кроме тех, кто им занимается. В докладе от­мечалась актуальность концепций публичного пространства Ханны Арендт^[6] и Паоло Вирно, размышлявшего о взаимоотношениях труда и политики в постфордистском обществе, о возвращении политического в современный деполитизи­рованный мир^[7]. Участники протестных акций разделяли пафос созидания нового типа публичного пространства, новой гражданской общности. Упоминалась и теория событийного (т.е. создающего, формирующего события) протеста Донателлы делла Порты^[8]. Ключевые моменты доклада были созвучны и наблюдениям Александра Бикбова о принципиально ареволюционном характере массовых про­тестных выступлений 2011—2012 годов, участники которых делали акцент не на вопросах социальной справедливости, как участники крупнейших митингов, про­ходивших параллельно за рубежом, а на вопросах законности, и эта повестка ока­зывала влияние в том числе на идеологические, прагматические, коммуникатив­ные, организационные особенности российского протестного движения^[9]. Однако, как замечает Журавлев, подобный «ареволюционный протест» может обладать достаточно высокой революционностью, если принять во внимание то, что этот протест может восприниматься в духе чего-то нового, далекого от принципов и целей прежней «грязной политики». Исследователь отметил важное различие между прежними локальными инициативами и их новыми модификациями: если старые инициативы отличало постепенное движение от конкретных «бытовых» проблем в сторону политизированного мышления, то в изменившейся ситуации, напротив, сама политизация обращает новых активистов к конкретным пробле­мам и диктует выбор тех или иных подходов к их решению. Новый опыт захва­тывает вовлеченных в него граждан, им дорожат, желая продлить господство пуб­личной сферы, публичное коллективное действие. Мониторингу подвергались не только доводы в поддержку публичных собраний, но и аргументы против них, используемые для того, чтобы показать бессмысленность митингов. В подобного рода репликах также можно отметить общие тенденции, как то апелляция к фак­там, ссылка на очевидные беды, нуждающиеся в безотлагательном участии, про­тивопоставление абстрактным ценностям и словам, звучащим на площадях и ули­цах, приоритета материальности, т.е. мобилизации массы протестующих на защиту материальных объектов (архитектурных памятников, деревьев). Расту­щий скептицизм, по мнению Журавлева, предопределил постепенное ослабева­ние протестной волны и складывание особого вида конформизма, построенного на критике в адрес митингующих и замыкании низовой деятельности реполити­зированных активистов в области локальных инициатив. Движение «За честные выборы» все же не смогло выработать общезначимого содержания, общезначимой позитивной идентичности, которая могла бы стать фундаментом дальнейшей по­литизации российского общества, хотя и предложило новые модели этой иден­тичности. Во время дискуссии Журавлев отметил, что многие люди полагали тре­бование честных выборов достаточным и боялись артикулировать что-то, что выходило бы за рамки изначальной повестки. Эта особенность представляется докладчику странной, в силу того, что само движение явилось результатом фор­мирования новых социальных позиций в российском обществе.

Продолжил тему доклад коллеги Олега Журавлева Светланы Ерпылевой (Ла­боратория публичной социологии) «Молодые в движении “За честные выборы”: подростковый нонконформизм и политическая свобода». По признанию докладчи­цы, отраженная в названии постановка проблемы была продиктована теорети­ческой лакуной в парадигме «приватное — публичное», внутри которой, как пра­вило, осуществляются исследования политизации и политического протеста. Так, для Ханны Арендт публичная сфера имела устойчивую связь со сферой полити­ческой и личностной свободы, в то время как сфера приватного связывалась с раз­личными формами зависимости, сужением горизонта возможностей личности. Однако в работах Арендт не отрефлексирован естественный в жизни человека период выхода из замкнутого, частного, семейного мира в мир публичной дея­тельности, совпадающий с периодом взросления. Противоположный взгляд на проблему можно обнаружить в работах Ульриха Бека, для которого индивиду­альная, приватная свобода отождествляется со свободой политической, благодаря факторам институционализации^[10]. Более того, исход современного человека в приватную сферу противопоставляется «ложной публичности». Можно заме­тить, что при всех тонкостях этих концепций, в сущности, они представляют со­бой зеркальные отображения одной и той же дихотомии, заявленной вначале, сле­довательно, вопрос о возрастном переходе мог бы быть задан и Беку. Опыт и способы социальной адаптации подростка в этой теоретической перспективе ста­новятся тем более интересными, что подросток — фигура пограничная, с одной стороны, склонная к яркому нонконформистскому поведению, с другой — зави­симая. Работа с подростками, участвовавшими в массовых выступлениях 2011— 2012 годов, предполагала анализ публичных «взрослых» нарративов, с которыми им приходилось взаимодействовать: подавляющее большинство взрослых опро­шенных считает, что полноценным участником политического протеста несовер­шеннолетний быть не может. Данный тип суждений задает столкновение двух этик обращения с политическим: конформной и радикальной. Подход Арендт пе­рестает работать в современной ситуации, в которой инфантилизация несовер­шеннолетних участников протестов исходит не только от старших, но и от самих подростков. В приватном, семейном мире старшеклассники активно отстаивают свою свободу, свои стремления и интересы, в публичной же сфере они склонны преуменьшать свою роль, транслировать господствующее мнение о том, что во­обще им на акциях не место. Опровержение прямой взаимосвязи между индиви­дуальной и публичной свободой разворачивается на фоне встречной работы сте­реотипов, среди которых наиболее распространен стереотип об управляемости неопытных школьников («вас явно кто-то использует в своих целях»). В ходе дискуссии обсуждался вопрос о том, в какой мере информанты унаследовали по­литические взгляды своих отцов, отдельный интерес вызывала индивидуальная аргументация подростками неуместности собственного появления на митингах. Обсуждалось также, имели ли место случаи, когда общественная сфера как тако­вая признавалась малоценной. Докладчик вспомнил об озвученном одним из старшеклассников эскапистском проекте: юноша предполагал либо спокойно де­лать карьеру, либо, если к этому представится возможность, уехать жить на Кубу. В связи с этим участниками конференции была поддержана гипотеза о том, что мотивации и поведенческие стратегии опрошенных подростков во многом копи­руют стратегии их родителей, несмотря на весь бытовой нонконформизм.

Большой интерес собравшихся вызвал доклад Константина Богданова (ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом)) под названием «“Русский шансон” и традиция музы­кального (нон)конформизма в России». Отталкиваясь от одной из основных по­сылок социологии музыки об изоморфности музыкальных структур и форм ор­ганизации социальной действительности, Богданов подошел к интересующей его проблеме с исторической дистанции. Докладчик предложил отталкиваться от подхода Барбары Розенвайн, исследовавшей так называемые «эмоциональные сообщества» средневековой Европы (группы, объединенные общими эмоцио­нальными нормами)^[11]. При этом речь идет, конечно же, не только о самих нормах, но и о традиции их объяснения, господствующих способах интерпретации. Говоря об эмоциональном содержании народного музыкального творчества, родоначаль­ником отечественной объяснительной традиции можно считать Радищева: «Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. — На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды прав­ления»^[12]. Из этой «мягкости тона» Радищев выводил такие качества русского мужика, как склонность к «задумчивости», «скуке», которая обычно разгоняет­ся в кабаке, в безудержном и опасном ухарстве. Этот драматический образ народ­ного сознания соотносится с доминирующей идеологией XVIII века, нашедшей отображение в категории восторга, выходящей далеко за рамки одического вос­торга классицистической оды. Восторг — не просто сильное переживание, эмо­циональный подъем, это корпоративная эмоция, не требующая конкретного объ­екта, на который она могла бы быть направлена, способная охватить всё разом и спаять всех воедино. «Разгул и восторг» называл «основными чертами русской народности» И.П. Сахаров^[13], подчеркивая не только их основополагающее значе­ние, но и их уникальный, почти эзотерический характер: не понимая русского восторга, нельзя понять и русского человека, однако при этом восторг русского человека принципиально недоступен для понимания иноземца. Приписываемое народу владение тайной национальной идентичности напрямую связано с широ­ким комплексом представлений о народном уме, народной правде, присущем на­роду чувстве справедливости. В качестве примера Богданов привел труды и воз­зрения современника Карамзина правоведа З.А. Горюшкина, полагавшего одним из важных источников права «народное умствование». Поиски народного этоса, стремление выразить в искусстве народность и правду оказали сильное влияние на становление русской музыкальной школы. В качестве примера было при­ведено одно из писем А.С. Даргомыжского, в котором композитор изъявлял желание, «чтобы звук прямо выражал слово», что было равносильно желанию «правды»^[14]. Правдивая и искренняя музыка, проникнутая духом народности и загадочного русского восторга, ожидаемо противопоставлялась «итальянщине», «поделкам господина Верди» — бездушной и мануфактурной иностранной продукции. Способность воссоздавать правду и определенный эмоциональный настрой воспринимались как неотъемлемое свойство музыки: здесь Богданов со­слался на воспоминания о художнике-передвижнике Г.Г. Мясоедове, утверждав­шем, что «музыка одна не лжет»^[15]. Примечательно и другое высказывание живо­писца: «Мажор меня не трогает, в большинстве пустота <…> живу лишь, когда слышу правдивый минор, отвечающий всей нашей жизни»^[16], показывающее тес­ную связь правды, восторга и скорби. Только скорбь правдива. Эта идеологиче­ская особенность, указал Богданов, была подмечена и Ницше, выражавшим го­товность «обменять счастье всего Запада на русский лад быть печальным»^[17]. Согласно основной гипотезе доклада, в советское время рост популярности блат­ных песен, наследующих фольклорным песням о бедах, которые претерпевает ге­рой (песни каторжников, жестокие романсы), а в постсоветское оформившихся в жанре так называемого «русского шансона», уместно связать с метаморфозами государственной идеологии в XX веке. Рецепция жанра с точки зрения конфор­мизма и нонконформизма неоднозначна: если в советское время эти песни про­тивостояли насаждавшейся в СССР культуре здорового общества, то в нынешней России шансон выступает, скорее, конформистским песенным направлением, соз­давшим развитую музыкальную индустрию и транслирующим ранее упоминав­шиеся ценности национального единства, на основании которого можно «учреж­дать бразды правления».

Доклад вызвал продолжительную и оживленную дискуссию. Обсуждались та­кие проблемы, как общий интерес массового потребителя к блатной тематике, той самой «тюремной правде», роль блатного жанра в советской контркультуре, стратификация этого интереса по возрастным и гендерным критериям, феномен «есенинщины», уместность применения термина «нонконформизм» примени­тельно к исследуемому жанру.

Вечернее заседание первого дня началось с доклада Станислава Савицкого (СПбГУ) «Было ли пролетарским Изо рабочей молодежи?», посвященного дея­тельности и судьбе Изорама — творческого объединения, возглавлявшегося ху­дожником Моисеем Бродским (1896—1944). Изорам представлял собой яркий отклик на послереволюционную романтическую идею союза новой власти и экспериментального искусства, поставленного на рельсы наглядной агитации и пропаганды. К работе Изорама привлекались, в основном, художники, не по­лучившие профессионального образования: целью объединения было проде­монстрировать, что творцом может быть сам народ, что искусство не является привилегией узкого круга подготовленных экспертов. Как было подчеркнуто в докладе, вопрос о конформизме применительно к истории этой художественной группы выглядит неоднозначным. В исследованиях о советском авангарде, как правило, он тесно связан с ситуацией конца 1920-х — начала 1930-х годов, когда деятели новаторского искусства были поставлены перед необходимостью ком­промисса и начинали разрабатывать сложные тактики «двойной игры» на уровне формы и содержания своих произведений. Проблему представляла неоднознач­ность самих представлений, положенных в основу изобразительного метода, предполагавшего создание передового искусства, которое в то же самое время должно было быть народным. Очевидно, народное творчество понималось в духе прозы рабкоров или ценимого П.Н. Филоновым Ивана Дмитроченко^[18]. Вместе с тем художественная манера самого Бродского и, соответственно, его учеников была проникнута влияниями западного авангарда: Бродский был поклонни­ком пуризма (Озанфан, Ле Корбюзье), противопоставлявшего себя кубизму^[19]. Это воздействие было отрефлексировано современниками — Н.Н. Пуниным и И.И. Иоффе. Не менее сочувственным было отношение к пуристам (в том числе к Озанфану^[20]) и у Малевича, что важно, так как Малевич и Бродский восприни­мали друг друга как соперников, хотя некоторые ученики Малевича активно со­трудничали с Изорамом. Единство эстетических ориентиров у соперничающих художников объяснялось стремлением соединить искусство и быт, обновить жизнь средствами творческого эксперимента, что, с одной стороны, можно ин­терпретировать как попытку идти в ногу со временем, с другой — как борьбу с тра­диционализмом в искусстве, стремившимся освоить революционные идеалы лишь на уровне тематики, но не на уровне приемов (Савицкий напомнил о мысли Троцкого, считавшего, что на пути «оформления быта искусством» еще «не­сколько поколений ляжет костьми», а до тех пор и старая буржуазная изобрази­тельность способна послужить пролетариату^[21]). В ходе выступления докладчик привел много ярких примеров деятельности Изорама на ниве обновления дей­ствительности, сопроводив свою речь иллюстрациями: праздничное украшение площади Урицкого в 1931—1932 годах, рекламные плакаты, антирелигиозный лу­бок, предметы мебели. В каждом из примеров было видно сочетание самых раз­личных тенденций эпохи, ведущей из которых стало использование достижений европейского авангарда в целях пропаганды: так, агитация за вступление в колхоз была решена в духе одного из кадров «Андалузского пса» Бунюэля. Позаимст­вованная у пуристов склонность к подчеркнутому уплощению планов применя­лась для создания системы наглядных оппозиций из быта старого и нового (ме­щанский самовар и прогрессивный электрический чайник) либо из советского и зарубежного (конькобежный спорт и фокстрот). Картина биполярного мира, в котором Советское государство представало обреченным на противостояние внешнему агрессору, воссоздавалась и при оформлении площади Урицкого. В антирелигиозном лубке этот дуализм как бы интериоризировался: агитацион­ное произведение было выполнено в шести «клеймах». Очевидно, в следовании подобной манере художники Изорама видели воплощение диалектического под­хода к действительности, что было воспринято Геннадием Гором в новелле «Вме­шательство живописи», вошедшей в книгу «Живопись» 1933 года. В ней спор главных героев — Карпова и профессора Тулумбасова — оканчивался как раз на выставке Изорама. Доклад завершился анализом новеллы, которая, как и «Жи­вопись» в целом, в 1970—1980-е годы воспринималась как проявление конфор­мизма, уступки режиму со стороны писателя. Докладчик продемонстрировал од­носторонность такого прочтения, показав, как этот текст впитал в себя основные этапы поиска революционными художниками универсального и наиболее точно соответствующего действительности изобразительного языка и также — ключе­вую коллизию начала 1930-х годов, выразившуюся в попытках сделать известный творческий компромисс (если не конформизм) источником интеллектуальной двойной игры, своего рода перелицовки авангардного метода. Как и предше­ствующие выступления, доклад об Изораме активно обсуждался. Отдельным сю­жетом дискуссии стал спор о том, можно ли полностью разделить авангард и офи­циальную идеологию, и о том, изменяется ли теоретическая перспектива исследования, если воспринимать авангард как самостоятельную идеологию.

Далее вниманию собравшихся был представлен доклад Йохена Хеллбека (Уни­верситет Ратгерс) «Восстановление морального субъекта: выжившие под немецкой оккупацией украинцы и их советский адресат, 1943—1945 годы», познакомивший участников конференции с исследовательской работой, посвященной архиву интервью, собранных советскими историками у жителей занятых немцами об­ластей Украины. Данный проект продолжает многолетнюю работу Хеллбека по изучению практик повседневности в сталинскую и военную эпоху, формирова­ния и авторепрезентации советского субъекта, его биографического и историчес­кого опыта. Помимо несомненного содержательного интереса, который в данном случае представляет рассматриваемый материал, проведенный анализ ценен с методологической стороны, поскольку представление индивидуального опыта в интервью напрямую определяется формулировкой вопросов, бытовым и идео­логическим контекстом, коммуникативной ситуацией. Главной особенностью анализируемых записей докладчик считает их откровенность: информанты в большинстве случаев доверяли историкам, зная, что те не занимаются их пре­следованием и не собираются передавать их истории в органы государственной безопасности. Многие из опрошенных признавали за собой сотрудничество с ок­купантами и искренне винили себя в том, что происходило на захваченных тер­риториях. По мнению докладчика, такую позицию можно объяснить тем, что эти люди воспринимали тяготы войны и оккупации как очищающий опыт и верили в то, что в послевоенное время все накопленные обществом ошибки удастся ис­править, удастся выстроить советскую действительность заново. Не менее значи­мым сюжетом в интервью становится политика внутреннего неучастия в оккупа­ции: здесь интервьюируемые настойчиво подчеркивают четкое различие между собой и немцами. В заключение Хеллбек отметил важность историзирующего, контекстуального чтения документов, подобных текстам, проанализированным в рамках доклада, и необходимость учитывать, в сколь сильной степени контекст коммуникации испытывал с обеих сторон влияние советского стиля мышления. Во время дискуссии по докладу участники чтений сравнивали пример Хеллбека с другими известными примерами: польской историографией межвоенного пе­риода, деятельностью Комиссии по истории обороны Москвы под руководством И.И. Минца. Затронута была и присущая советской культуре на раннем этапе тенденция к документализму, поиску правды, облеченной в форму точно запро­токолированных фактов, рассмотренная сравнительно недавно в очередной ра­боте Элизабет Папазян^[22]. Хеллбеком было внесено важное уточнение: при работе вопросы интервьюеров пришлось восстанавливать по контексту — первоначаль­ный опросник оказался недоступен, а из стенограмм вопросы были тщательно удалены. Также широко обсуждались методы работы с архивами в России и США, психологические аспекты коммуникации исследователя и информанта (в частности, момент перехода от ситуации диалога к ситуации восприятия, фик­сация этого перехода в языке опрашиваемого).

Название следующего выступления было изменено докладчиком под влия­нием недавних политических событий. Изучив прямую линию с президентом РФ В.В. Путиным 17 апреля, Кевин М.Ф. Платт (Университет Пенсильвании) вмес­то доклада под названием «Поэтика сопротивления: “слово жесткое, но мягче я не скажу”» предложил вниманию участников чтений доклад, озаглавленный «Це­лостность и фрагментарность народа: к психоистории русского патриотизма».

Можно сказать, что исходный замысел оказался зеркально отражен в состо­явшейся лекции: если магистральным сюжетом предполагавшегося выступления было совмещение в риторике российской оппозиции разнородных политических понятий (народ, общество, власть) с их последующим радикальным переосмыс­лением, то главным героем новой версии становится риторика власти. В публич­ных заявлениях Путина относительно аннексии Крыма Платт видит не импро­визацию российского лидера, а план, тщательно разыгранный с точки зрения психоистории. Сама же аннексия, по выражению Платта, показывает не только что сам Путин делает с историей, но и то, что, выражаясь метафорически, история делает с Путиным в частности и русским человеком вообще. Важным теоретиче­ским источником предпринятого в рамках доклада психоисторического анализа выступает концепция «ненадежной жизни» у Джудит Батлер — жизни современ­ного субъекта, для которого стремительно исчерпывается репертуар перволичных нарративов, с помощью которых он мог бы социализироваться и выстроить свою идентичность^[23]. Столь неутешительный для нынешнего общества взгляд позво­ляет сделать предметом и целью анализа то, как и какими средствами общество актуализирует одни типы образов и нарративов, а другие — игнорирует, забывает, стирает. Выдвинутый Фрейдом принцип навязчивого повторения, символизации утрат, работы скорби, параллельный и конкурентный по отношению к принципу удовольствия, Платтом рассматривается как подлинный лейтмотив русской ин­теллектуальной и политической истории (и здесь можно вспомнить выступление Константина Богданова, в котором также рассматривалась значимость категории скорби в отечественной культуре). Не менее актуальным для рассматриваемой проблемы оказывается уточнение концепции Фрейда в трудах Мелани Кляйн, полагавшей, что подлинной первосценой для ребенка является отлучение от ма­теринской груди, в результате чего ребенок проходит стадию крайне негативного отношения к матери, сопряженного с чувством вины, иными словами, стадию рас­пада целостного образа матери, попытки восстановить который и принимают ха­рактер раз за разом повторяющихся переживаний, воспоминаний. Данное наблю­дение, как утверждает Платт, может служить отправной точкой в анализе выступления Путина. Речь президента России отличается прежде всего настой­чивым противопоставлением целостности и фрагментарности, репрезентируе­мым в самых различных контекстах и модификациях. Шаблонность выражений Путина в целом вызывает в памяти проблему так называемого «нарративного фе­тишизма», активно исследовавшуюся Домиником Ла Капрой^[24] и Эриком Сантнером^[25]: формируется нарратив травмы, который постепенно вытесняет из созна­ния говорящего картину реальности. Платт проиллюстрировал это теоретическое положение ссылкой на отрывок из прямой линии с Путиным, в котором прези­дент отвечал на вопрос Ирины Прохоровой^[26], в очередной раз ссылаясь на наи­более травматические эпизоды российской истории XX века (сталинский террор, Первая мировая война, Октябрьская революция). Главный вывод из этих наблю­дений, согласно которому власть в современной России фактически нуждается в травмированном населении, в неослабевающей работе скорби, был еще раз ар­тикулирован в ходе дискуссии по материалам выступления.

Завершил первый день работы конференции доклад Гасана Гусейнова (НИУ ВШЭ) «Опережающая лютость», посвященный феномену «постлиберального конформизма». Рассматривая поведение современной российской интеллиген­ции, многие представители которой открыто поддерживают глобальные культур­ные и политические проекты, предлагаемые властью, стараясь предвосхитить или превзойти их по масштабу и радикальности, Гусейнов подошел к проблеме не столько с этических, сколько с эстетических позиций. Докладчик отметил два по­люса, между которыми осуществляется маятниковое статусное перемещение об­разованного класса: скромный интеллигент, преданный идеологии и ценностям своей социальной группы, и публичный интеллектуал, собеседник правителей и народный трибун, выполняющий определенную историческую миссию. В послед­нее время мы наблюдаем все большее число интеллигентов, совершающих одно­стороннее перемещение, риторическим аналогом которого может служить дви­жение мысли импровизирующего оратора. Гусейнов напомнил об интерпретации речи Мирабо у Генриха фон Клейста: в его представлении, знаменитый револю­ционный деятель произносит каждую фразу, еще не зная, какая фраза последует за ней, но шаг за шагом усиливая формулировки, отыскивая наиболее точную и способную наибольшим образом воздействовать на аудиторию^[27]. По собствен­ному признанию докладчика, позиция интеллигента в меняющейся реальности вызывает в памяти два литературных прецедента: «оносороживание» у Ионеско и очарование саламандр в знаменитом романе Чапека. Огромную роль в реалиях современности играет языковая ситуация, тяготение риторики массмедиа, пуб­личного дискурса, с одной стороны, к простоте, доступности, с другой — к яр­кости, впечатляющей наглядности используемого языка. Ситуация втягивания в эту игру, по мысли докладчика, как раз и провоцирует интеллектуала упро­чивать свой статус посредством опережающей лютости, что особенно заметно в свете последних политических событий и общественного обсуждения украин­ской и крымской тем.

Второй день работы конференции начался с выступления Александра Эткинда (Европейский университет во Флоренции) «Субъективация как протест, или Пределы дозволенного: из работы над биографией Уильяма Буллита». История жизни первого посла США в СССР — предмет давнего интереса исследователя, начиная с книги «Эрос невозможного. История психоанализа в России»^[28]. В пред­ставленном докладе Эткинд осветил новый материал, собранный им в ходе ра­боты над биографией американского дипломата, попытавшись осмыслить его сквозь призму темы конформизма и нонконформизма. Важным источником на­блюдений для Эткинда явилось литературное творчество Буллита, в котором влиятельный чиновник пробовал себя после выхода в отставку. Ключевой посыл­кой было то, что нонконформистское, независимое поведение было определяю­щей мотивацией для биографии Буллита, однако эта стратегия выстраивалась в особой системе предписаний и компромиссов, характеризующих жизнь госу­дарственного служащего. Иные типы источников, которые можно подключить к такого рода анализу, обсуждались и в ходе дискуссии.

Вопросу конформизма и нонконформизма в творческой практике Виктора Шкловского был посвящен доклад Ильи Калинина («НЗ» / СПбГУ) «От за­трудненной формы реальности к затрудненной форме субъекта: негативная диа­лектика Виктора Шкловского». В этом докладе было показано, каким образом характерное для послереволюционной действительности оспаривание любых устойчивых социокультурных установок влияло на конструирование интеллек­туалом своей идентичности. Остранение, определенное Шкловским как «прием затрудненной формы»^[29], выходило далеко за рамки эстетики, указывало на необ­ходимость преодолевать экзистенциальное отчуждение, вызванное автоматизмом существования. Поэтический язык в этой связи понимался как инструмент, поз­воляющий пережить обновленное восприятие мира. Тактика самого Шкловского может быть описана в терминах ускользания, постоянной смены идентичностей при постоянном пребывании на виду, подобно тому как похищенное письмо в од­ноименной новелле Эдгара По невозможно обнаружить именно потому, что оно хранится на самом заметном месте. Механизм остранения, реализуемый в лите­ратуре через обнажение приема, в историческом бытии субъекта реализует себя через экзистенциальное потрясение, стирающее прежнюю жизнь («Хорошо по­терять себя. Забыть свою фамилию, выпасть из своих привычек. <…> Если бы не письменный стол, не работа, я никогда не стал бы снова Виктором Шклов­ским»^[30]). Приобщение субъекта к истории осуществляется через трансгрессию и перераспределение границ субъективности. «Я» прозаика синхронизируется с хо­дом истории через механизмы смещения, конструирования и подстройки. Эта идея выразительно передана в «Третьей фабрике» (1926): «Изменяйте биогра­фию. Пользуйтесь жизнью. Ломайте себя о колено»^[31]. Границы дискурсивного и сознательного оказываются абсолютно проницаемыми: жизнь можно «ломать о колено» точно так же, как и стиль. В этой перспективе этическая ситуация не­свободы, создаваемая изменившимися реалиями, становится эстетически про­дуктивным феноменом. «Я хочу свободы, но если я ее получу, я пойду искать не­свободы к женщине и к издателю», — пишет Шкловский^[32]. Несвобода, иными словами, осознается как творческая задача, сопротивление материала, изучается «как гимнастические аппараты»^[33]. Шкловский сознается в своем нежелании «острить» и «строить сюжет»^[34], традиционному для повествовательной техники созданию себя как литературного двойника, отчуждающего материал с помощью иронии («рассказчик нужен для иронии»^[35]), противопоставлен поиск нового быта, погружение в материал, скрещение с ним. Исследователю, испытателю не­свободы надлежит отказаться от жалости к себе, работать в газетах, превращать лен в текстиль, где лен — это сам Шкловский. Эпоха ставит перед автором но­вую сложную задачу: автор должен сам стать материалом, должен скреститься с эпохой, но при этом с ней не совпасть. Проще говоря, объектом остранения, от­чуждаемой фактурой становится не внелитературная реальность, а сам автор. В 30-е годы, заключил Калинин, этот путь привел Шкловского в ловушку стили­зации, подмены активного жизнестроительства воспроизводством узнаваемых стилистических приемов. В этой связи напомнил докладчик и замечание Вениа­мина Каверина, который сделал Шкловского прототипом одного из героев романа «Скандалист» (1928), ставшего самому себе «поперек дороги» и считавшего ма­лодушием «уходить в историю или в историю литературы»^[36].

Творчески напряженный поиск несвободы, провозглашенный Шкловским в «Третьей фабрике», возвративший участников чтений к исходной посылке конференции, явился источником размышлений Ирины Сандомирской (Универ­ситет Сёдертерн, Швеция), назвавшей свое выступление «Кон-формирование ре­альности и технологии власти, или Адвокат дьявола между издателем и женщи­ной». Предметом анализа Сандомирской становится необъявленная полемика Лидии Гинзбург с развиваемой Шкловским на страницах «Третьей фабрики» концепцией «негативного рабства», в окончательном варианте книги переимено­ванной автором в концепцию «свободы в искусстве». Речь шла о саморазруши­тельном стремлении автора к художественному акту, сущность которого состоит в борьбе между желанием самого художника и сопротивлением материала. «Лен нуждается в угнетении»^[37], а художник, следовательно, нуждается в насилии со стороны материала, реальности «административно укрощенной революции». Именно поэтому свобода в искусстве софистически определяется через «негатив­ное рабство». Эти не лишенные цинизма замечания Шкловского становятся пред­метом пристального и предельно серьезного рассмотрения на страницах записных книжек Лидии Гинзбург. В записях 1920—1930-х годов она задолго до Фуко от­казывается от гипотезы репрессии как основополагающей практики, объясняю­щей механизмы и эффекты власти^[38]. Напротив, «кон-формирование» реальности в советских условиях выстроено на базе всеобъемлющего взаимодействия поли­цейских, административных и писательских техник. Эта идея иллюстрируется у Гинзбург через понятие халтуры, трактуемой как заведомо приемлемое с цен­зурной точки зрения творчество. Халтура строится на сознательном использова­нии меланхолии — воспроизведении во времени одних и тех же действий. Про­должая парадоксальный подход Шкловского, настоящего «адвоката дьявола», Гинзбург демонстрирует, как в новых условиях революция заключает в себе ре­ставрацию, а всякое прогрессивное действие — регресс. В конечном счете, мелан­холия становится приемом, подменяя, тем самым, траур нарциссическим жестом. Отталкиваясь от интерпретации понятия меланхолии у Вальтера Беньямина^[39], Сандомирская акцентирует в записях Гинзбург образ писателя-рутинера: он присваивает революцию в собственных интересах, закольцовывает материал на себя, ищет временного удовлетворения в наращивании цикличности приемов. Господствующим стилистическим средством становится тавтология, прием сис­тематического воспроизведения приема. В заключительной части выступления Сандомирская обратилась к современной российской ситуации: по замечанию докладчицы, прервать порочный круг тавтологий, при помощи которого реализует и воспроизводит себя власть, способна лишь деятельная и здоровая работа скор­би, траура. В настоящий же момент циклическое мышление представляется до­кладчицы повсеместным и вездесущим. Переходя от записей Гинзбург 1930-х го­дов к дневникам военного и послевоенного времени, Сандомирская приходит к выводу о необходимости изучения феномена конформности в связи с такими научными и философскими проблемами, как политическая экономия слова, тех­ники репрезентации в искусстве и практики представления телесности. Во время доклада и в ходе дискуссии по нему широко обсуждались отмеченное у Гинзбург понимание халтуры как особого приема освоения действительности: ощущалась необходимость не прятать это открытие в себе, но сделать открытую технику по-настоящему продуктивной, передав ее в руки рабочего класса; особенности вос­приятия времени, конституирующего субъект, у Шкловского и Гинзбург не как времени социального, но, скорее, как времени воображаемого или создаваемого собственными руками, как в кинематографе.

Ожидавшийся вслед за докладом Ирины Сандомирской доклад Виктора Кап­луна (НИУ ВШЭ, Санкт-Петербург) «Ницше и германцы» не состоялся, так что следующим спикером конференции стала Галина Орлова (Южный федеральный университет, Ростов-на-Дону / Европейский гуманитарный университет, Виль­нюс). Ее доклад «Физики под давлением: советские складки и изгибы» представлял участникам чтений опыт двухлетней полевой работы с биографическими нарра­тивами советских физиков-ядерщиков — жителей засекреченных городов. Топо­логические метафоры в названии отсылают к постструктуралистскому понятию складки, к примеру в делёзовской парадигме четырех складок субъективации, в соответствии с которыми индивид способен пересоздавать себя в качестве субъ­екта сопротивления. Различные этапы субъективации советского индивида опре­делялись внешним воздействием и потребностью в выработке собственных тех­ник конформности через последовательное изучение различных «порогов сопротивления». Подобный травмированный субъект одновременно формирует себя с помощью нормативных практик, но вопреки им избегает всепроникающего давления со стороны власти и сам репрезентирует эту власть. Modus vivendi со­ветских физиков-ядерщиков предоставляет в распоряжение аналитика множе­ство подобных способов подстройки. Подробно разбирая конкретные сюжеты, затронутые в интервью, фактологические неточности и хронологические аберра­ции в рассказах собеседников, исследовательница подчеркивала стремление уче­ного той эпохи найти баланс внешнего давления и внутренней потребности в со­хранении личности. Именно «складчатость» отличала этот специфический мир людей, с одной стороны, живших в более благополучных и привилегированных условиях по сравнению со многими советскими гражданами, с другой — суще­ственно ограниченных в свободе перемещения и других социальных возможно­стях, которыми были наделены их соотечественники. Докладчица особо остано­вилась на том, что ни один из опрошенных не помнил момент исчезновения зоны, когда закрытый объект переставал быть таковым. После выхода за пределы ре­жимной территории ее жители упорно продолжали скрывать даже раскрытые секреты — таким образом, зона словно бы продолжалась в их сознании. Отдельно были затронуты такие проблемы, как «дипломатическая физика», восприятие международных контактов и зарубежных поездок, в том числе и в искусстве (упо­миналась советская экранизация романа Митчелла Уилсона «Встреча на далеком меридиане»), конфликт, испытываемый ученым, вынужденным отказываться от активной научной деятельности в связи с исполнением порученной ему админи­стративной работы, значение профессионального фольклора, зафиксированного в известной серии сборников «Физики шутят». В число редакторов серии входил физик и диссидент Валентин Турчин, требовательно указывавший на неизбеж­ность подобных конфликтов между «причастием буйвола» и возможностью профессионального роста. Следует заметить, что физик-ядерщик, деятельность которого была связана со стратегическими проектами государства, платил за нон­конформизм в том числе лишением доступа к секретным документам, что озна­чало фактический запрет на профессию. Этот важный тип конфликта между гражданской совестью и возможностью свободного научного творчества осозна­вался самими информантами: один из опрошенных признал свое поведение кон­формистским. О коллегах, ставших диссидентами (в первую очередь, речь шла о Турчине и Юрии Орлове), информант говорил, что «они были правы», он им со­чувствовал, но в их поступках, в их открытом противоборстве с системой ничего путного и дельного не видел. В ходе дискуссии тема доклада получила развитие в спорах о том, чем быт засекреченного города отличался от быта шарашек, также обсуждались такие фигуры, как А.Д. Сахаров и И.Р. Шафаревич.

Неоднократно поднимавшаяся в ходе выступлений и дебатов проблема пре­образования художником конформизма в особую творческую практику оказа­лась релевантна для продолжившего конференцию доклада Марии Литовской (Уральский федеральный университет, Екатеринбург) «Творческий потенциал демонстративного конформизма в советскую эпоху». Главным героем доклада стал Валентин Катаев: отдавая должное его литературному таланту и профес­сиональному долголетию, практически никто из современников не оставлял без внимания моральный облик писателя. Катаев считался образцом цинизма, кон­формизма, сервильности. Катаеву неоднократно напоминали о его участии в кам­паниях против Пастернака, Лидии Чуковской, Солженицына, а главное — о его готовности использовать любые сюжеты и темы, с легкостью переписывать свои произведения в зависимости от требований момента. Известно замечание Твар­довского о том, что Катаев — всего лишь «мастер описаний», стилист, не озада­ченный ни идеями, ни содержанием собственных книг^[40]. Устойчивый образ Ка­таева, следовательно, сочетал формальное мастерство и абсолютную бесприн­ципность. Сходным образом оценивался и другой конъюнктурный классик — А.Н. Толстой, «талантливый животом», по определению Ф. Сологуба^[41]. Однако именно этот набор противоречивых черт, по мнению Литовской, позволяет по- другому оценить жизненную стратегию Катаева, обнаруживавшую признаки определенного «биографического стиля». Идеалу писателя как публичного ин­теллектуала Катаев противопоставил стратегию публичного профессионала, грамотного, амбициозного и открыто конформистского, не стесняющегося при­знаться в том, что он выполняет заказы, и каждый раз подходившего к их ис­полнению с мастерством и тщательностью. В этом смысле Катаев был по-своему «не советским» писателем. Подход Катаева в чем-то продолжал линию, намечен­ную еще Маяковским («Я хочу, чтоб в дебатах потел Госплан, мне давая задания на год»^[42]). Эта специфика поведения Катаева, особенно подсвеченная эпохой от­тепели и деятельностью писателя во главе журнала «Юность», предопределила не утихающую до сего времени полемику вокруг его фигуры и того демонстра­тивного, провокационного конформизма по отношению к власти, который обо­рачивался своеобразным «нонконформизмом» по отношению к коллегам. В за­ключение докладчик осветил современный этап этой полемики, рассмотрев полярные отзывы о Катаеве О.А. Лекманова, А.А. Смирновой и С.А. Шаргунова. Выразительный очерк, представленный Литовской в рамках доклада, получил продолжение в ходе обсуждения.

Доклад следующего участника чтений, Татьяны Кругловой (Уральский феде­ральный университет, Екатеринбург), «Соблазны соцреализма, попытки “зави­сти”, упоение причастностью: о советском художественном конформизме» про­должил дискуссию о различных тактиках социальной адаптации творческой личности в СССР, однако, в отличие от предшествовавшего выступления, насы­щенного фактами и мемуарными свидетельствами, содержал в себе целый ряд теоретических обобщений. Эпиграфом к докладу послужила цитата из романа Альберто Моравиа «Конформист»: «…его привлекала нормальность». Разговор о конформизме переводился из плоскости травмы, репрессии, вынужденного со­глашательства в плоскость успеха и конструирования идентичности. Для созна­тельного конформиста, согласно основной посылке выступления, достижение успеха неразрывно связано с соответствием определенной норме и сделкой с ин­станцией, вводящей и регулирующей такую норму. Рассматривая в качестве од­ной из возможных норм соцреализм, мы можем рассмотреть советское поле ли­тературы (в русле классических работ Пьера Бурдьё, Жизель Сапиро и других) как поле борьбы за нормативность — гарантию успешной профессиональной карьеры и расширения возможностей самореализации для советского художни­ка. В рамках доклада были рассмотрены различные методы вхождения в соцреа­лизм, обозначаемые красноречивыми терминами «сдача», «жертвоприношение», «попытка зависти», «соблазнение». Столь яркие примеры, как обозначавшийся Б.М. Гаспаровым «колхозный органицизм» Мандельштама^[43], показывают, что процесс вхождения в соцреализм являлся попыткой подчинения автономии ли­тературного поля сфере гетерономии с помощью перевода собственной твор­ческой практики в пространство советской художественной системы. Целью социальной стратегии художника, таким образом, становилось достижение трех­стороннего баланса: с одной стороны, требовалось сохранить собственные твор­ческие принципы, с другой — согласовать их с господствующим дискурсом, а с третьей — скрыть невольную неорганичность этого согласования, закамуфли­ровать сам компромисс. Важной параллелью к представленному в докладе спо­собу исследования соцреалистической литературы выступает типология «искус­ства приспособления», разработанная в одноименной статье А.К. Жолковского, подчеркивающего, что компромисс как осознанный творческий подход в совет­ской культуре воплощал «постоянно предъявляемый искусству “заказ” на ме­диацию»^[44], стремление увидеть в искусстве инструмент «идеологического по­средничества»^[45], полифоническое примирение различных идей и дискурсов. Предложенный в докладе метод анализа советского конформизма был проиллю­стрирован случаем Сергея Прокофьева — во многих отношениях нетипичным. Отталкиваясь от богатого фактического материала, представленного в недавней книге И. Вишневецкого^[46], Круглова обратила внимание аудитории на ряд черт, отличавших жизненный путь композитора: ранний профессиональный успех, возвращение в СССР после длительного и достаточно благополучного периода жизни на Западе, энтузиазм, с которым Прокофьев включается в процесс симво­лического обмена с предлагаемым каноном. По выводам Кругловой, композитор вел сознательную игру, с целью не просто обеспечить себе успех и востребован­ность на родине, но стать доминирующей фигурой, номером первым. За рубежом среди русских композиторов эта позиция прочно удерживалась Стравинским, и возможностей для реализации стратегии абсолютного успеха у Прокофьева было существенно меньше. Отдельно коснулся докладчик идеологических предпосы­лок «брачного контракта» между художником и властью: личных симпатий ком­позитора к евразийству (благодаря влиянию П.П. Сувчинского), воплощение ко­торого он, как и Эйзенштейн, мог видеть во внешнеполитической доктрине Сталина, увлеченность Прокофьева американским религиозным течением «Хри­стианская наука», сочетавшим протестантскую религиозность и рациональность. Таким образом, прагматические мотивы, индивидуальные эстетические ставки и идеологические предпочтения каждый раз определяли конкретный тактический выбор, что нашло отражение в таких «конформистских» сочинениях Прокофьева, как кантаты «К XX-летию Октября», «Здравица», оратория «На страже мира», опера «Семен Котко», и других произведениях. В результате перед нами во мно­гом уникальный тип художника, не соответствующий целому ряду ожиданий: в своей творческой практике Прокофьев отказывается как от сценария беском­промиссного гения-модерниста, так и от традиционного сценария националь­ного художника-пророка.

Вечернее заседание второго дня, а с ним и всю конференцию (запланирован­ный доклад Сергея Ушакина «Портреты и маски, люди и манекены: о советском искусстве не договаривать до конца» не состоялся) завершило выступление Дарьи Бочарниковой (Европейский университет во Флоренции / СПбГУ) «Архитек­турная школа Ивана Жолтовского: предатели, приспособленцы, профессионалы?». Выступление было посвященно проблеме смены творческого метода советскими авангардистами из «Объединения современных архитекторов» (ОСА) после того, как объединение, до того преобразованное в Сектор архитекторов социалисти­ческого строительства (САСС) Всесоюзного архитектурно-научного общества, прекратило свое существование в связи с выходом постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» весной 1932 года. ОСА выделилось из ЛЕФа в середине 1920-х и консолидировало уче­ников Александра Веснина — одного из лидеров конструктивизма. Уже на рубеже 1930-х в художественной идеологии архитекторов объединения стал заметен определенный кризис — в 1929-м ОСА покинули некоторые участники. После круг единомышленников окончательно распался, многие ученики Веснина при­няли, на первый взгляд, вполне конформистское решение, примкнув к очевид­ному оппоненту конструктивизма Ивану Жолтовскому — одной из ключевых фи­гур советской «палладианской» неоклассики, во многом сформировавшей облик городской архитектуры сталинской эпохи. В пользу такого утверждения могут свидетельствовать внешние обстоятельства конца 1920-х — начала 1930-х годов, времени ревизии конструктивистских проектов, сопровождавшейся напряжен­ной полемикой вокруг их наследия, а нередко и организованными кампаниями (например, статьей «Леонидовщина и ее вред» — попытка одного из деятельных участников ОСА Ивана Леонидова ответить на обвинения привела к закрытию рупора конструктивизма — журнала «Современная архитектура» в 1930 году). Тем не менее в докладе был поставлен вопрос о том, насколько безукоризненна подобная интерпретация произошедшего: под внешним давлением, а возможно, из видов профессионального роста ученики авангардиста переметнулись к рет­рограду. Главным тезисом Бочарниковой стал тезис о том, что в полном смысле слова Жолтовский ретроградом не был — как и Веснин, он боролся с бесстильностью, безыдейностью, беспринципностью дореволюционного градостроитель­ства, школа Жолтовского предлагала собственные эстетические новации и идеи по изменению концепции городского пространства. Как и ОСА, оппоненты кон­структивизма испытали воздействие модернистских концепций, что отражалось на творчестве «переметнувшихся» и в послевоенное время при разработке новых проектов типового строительства и массового расселения. Смыкая доклад о со­ветской архитектуре с предыдущим докладом о конформизме как о социальной стратегии, в истории послереволюционного зодчества можно также увидеть слож­ную череду обменов с помощью технических реплик, последовательного пере­осмысления модернистских идей в разнообразных проектах, реализованных на­следниками Веснина и Жолтовского и их ближайшими учениками. Выступление сопровождалось демонстрацией иллюстративных материалов и продолжитель­ной дискуссией о перспективах предложенного подхода.

Насыщенная программа конференции, активная работа докладчиков и диску­тантов, совместный поиск ответов на целый ряд вопросов, поставленных в ходе двухдневных чтений, сделали проблематичным подведение некоего общего итога. Возможно, то, что исследовательский форум, неоднократно затрагивавший про­блему компромиссов, не пришел к каким-либо итоговым выводам, которые в науке сами по себе нередко представляют род компромисса, следует признать символичным. Обмен мнениями и впечатлениями перенесся в кулуары конфе­ренции и, следует надеяться, выйдет за их рамки, когда по материалам прозву­чавших докладов появятся новые содержательные публикации.

Игорь Кравчук

 

---

[1]  Набоков В.В. Дар // Он же. Собрание сочинений русского периода: В 5 т. Т. 5. СПб., 2002. С. 441.

[2]  Bendix R. Max Weber: An Intellectual Portrait. Oakland, Ca­lif., 1977. P. 290—297; Idem. Kings or People: Power and the Mandate to Rule. Oakland, Calif., 1980.

[3]  Skocpol Th. States and Social Revolutions: A Comparative Analysis of France, Russia and China. Cambridge, 1979; Vi­eux S. Containing the Class Struggle: Skocpol on Revolu­tion // Studies in Political Economy. 1988. № 27. P. 91—92, 104—105; Coicaud J.-M. Legitimacy and Politics: A Contri­bution to the Study of Political Right and Political Respon­sibility. Cambridge, 2002. P. 56—58.

[4]  Миллс Ч.Р. Социологическое воображение. М., 2001. С. 184—186; Он же. Ситуативные действия и словари мо­тивов // Социологическое обозрение. 2011. Т. 10. № 3. С. 98—109; Gerth H, Mills Ch. Character and Social Struc­ture. New York, 1953.

[6]  Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб., 2000.

[7]  Вирно П. Грамматика множества: к анализу форм совре­менной жизни. М., 2013. С. 49—58, 65—66.

[8]  Della Porta D. Eventful Protest, Global Conflicts // Distink­tion: Scandinavian Journal of Social Theory. 2008. Vol. 9. № 2. P. 27—56.

[9]  Бикбов А. Методология исследования «внезапного» улич­ного активизма (российские митинги и уличные лагеря, декабрь 2011 — июнь 2012) // Laboratorium. 2012. № 2. С. 130—162.

[10]  «Индивидуализация становится самой прогрессивной формой обобществления, зависимого от рынка, права, об­разования и т. д.» (Бек У. Общество риска. На пути к дру­гому модерну. М., 2000. С. 193).

[11]  Rosenwein B.H. Emotional Communities in the Early Middle Ages. Ithaca; New York, 2007.

[12]  Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Воль­ность. СПб., 1992. С. 8.

[13]  Сахаров И.П. Сказания русского народа. Т. 2. Кн. 7. СПб.,

1849. С. 77.

[14]  Даргомыжский А.С. 1813 — 1869: Автобиография, письма, воспоминания современников. Пб., 1921. С. 55.

[15]  Минченков Я.Д. Воспоминания о передвижниках. Л., 1959. С. 25.

[16]  Там же. С. 21.

[17]  Цит. по: Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1996. С. 796.

[18]  Филонов П.Н. Дневник. СПб., 2000. С. 479—480.

[19]  См. манифест пуристов, озаглавленный «После кубизма» (1918).

[20]  См., например: Малевич К. Эстетика (Попытка определить художественную и нехудожественную сторону произведе­ний) // Он же. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 2. М., 1998. С. 249—250.

[21]  Троцкий Л.Д. Литература и революция. М., 1991. С. 111.

[22]  Papazian E.A. Manufacturing Truth: The Documentary Mo­vement in Early Soviet Culture. DeKalb, 2009.

[23]  Butler J. Precarious Life: The Powers of Mourning and Vio­lence. London; New York, 2004.

[24]  LaCapra D. Tropisms of Intellectual History // Rethinking History. 2004. December. Vol. 8. № 4. P. 499—529.

[25]  Сантнер Э. История по ту сторону принципа наслажде­ния: размышление о репрезентации травмы // Травма: пункты: сборник статей. М., 2009. С. 389—407.

[26]  См. видеозапись на сервере «YouTube»: http://www. youtube.com/watch?v=WLeuf_vhJLc.

[27]  Клейст Г. фон. О том, как постепенно составляется мысль, когда говоришь // Он же. Избранное. Драмы, новеллы, статьи / Пер. с нем. М., 1977. С. 504—505.

[28]  Эткинд А.М. Эрос невозможного. История психоанализа в России. М., 1994. С. 272—298 (гл. 9. Посол и сатана: Уильям К. Буллит в булгаковской Москве).

[29]  Шкловский В.Б. Искусство как прием // Он же. Теория прозы. М.; Л., 1925. С. 14.

[30]  Шкловский В.Б. Сентиментальное путешествие: Воспоми­нания. 1917—1922. Берлин, 1923. С. 213.

[31]  Шкловский В.Б. Третья фабрика. М., 1926. С. 86.

[32]  Там же. С. 82.

[33]  Там же. С. 67.

[34]  Там же. С. 8.

[35]  Там же. С. 101.

[36]  Каверин В.А. Скандалист, или Вечера на Васильевском острове. Л., 1931. С. 66.

[37]  Шкловский В.Б. Третья фабрика. С. 82.

[38]  См., например: Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч. 1. М., 2002. С. 190; Ч. 2. М., 2006. С. 68—69, 75, 242—243.

[39]  Беньямин В. О понятии истории // НЛО. 2000. № 46. С. 81—91.

[40]  Кондратович А. Новомирский дневник. 1967—1970. М., 1991. С. 76.

[41]  Иванов-Разумник Р. Писательские судьбы. Нью-Йорк, 1951. С. 30.

[42]  Маяковский В.В. Домой! // Он же. Полное собрание сочи­нений: В 13 т. Т. 7. М., 1957. С. 94.

[43]  Гаспаров Б.М. Севооборот поэтического дыхания: Ман­дельштам в Воронеже, 1934—1937 // НЛО. 2003. № 63. С. 24—38.

[44]  Жолковский А.К. Искусство приспособления // Жолков­ский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. С. 33.

[46]  Вишневецкий И. Сергей Прокофьев. М., 2009.

Asch Conformity Experiment | Simply Psychology

1. Соответствие
2. Эксперимент Аша

Соломон Аш — эксперимент соответствия

Автор: доктор Саул МакЛеод, обновлено 28 декабря 2018 г.

---

Соломон Аш провел эксперимент, чтобы исследовать степень, в которой социальное давление со стороны группы большинства может повлиять на человека, чтобы он соответствовал.

Он считал, что основная проблема эксперимента Шерифа (1935) по конформности заключалась в том, что не было правильного ответа на двусмысленный автокинетический эксперимент.Как мы могли быть уверены, что человек согласен, если не было правильного ответа?

Аш (1951) разработал то, что сейчас считается классическим экспериментом в социальной психологии, в котором был очевидный ответ на задачу линейного суждения.

Если участник дал неправильный ответ, будет ясно, что это произошло из-за группового давления.

Экспериментальная процедура

Экспериментальная процедура

Аш использовал лабораторный эксперимент для изучения соответствия, в результате чего 50 студентов мужского пола из Swarthmore College в США приняли участие в «тесте на зрение».’

Используя линейное суждение, Аш поместил наивного участника в комнату с семью сообщниками / марионетками. Конфедераты заранее договорились, какими будут их ответы, когда им будет представлено линейное задание.

Настоящий участник этого не знал, и его заставили поверить, что остальные семь конфедератов / марионеток также были настоящими участниками, такими же, как и они сами.

Каждый человек в комнате должен был заявить вслух, какая линия сравнения (A, B или C) больше всего походила на линию цели.Ответ всегда был очевиден. Настоящий участник сидел в конце ряда и давал свой ответ последним.

Всего было 18 испытаний, и конфедераты дали неправильный ответ на 12 трассах (называемых критическими испытаниями). Аш интересовался, согласится ли реальный участник с мнением большинства.

Эксперимент Аша также имел контрольное условие, когда не было никаких сообщников, только «реальный участник».

Результаты

Результаты

Аш измерил, сколько раз каждый участник придерживался мнения большинства.В среднем около одной трети (32%) участников, попавших в эту ситуацию, согласились и согласились с явно неправильным большинством на критических испытаниях.

В 12 критических испытаниях около 75% участников подтвердили хотя бы один раз, а 25% участников никогда не подтвердили.

В контрольной группе, без принуждения к конфедерации, менее 1% участников дали неправильный ответ.

Заключение

Заключение

Почему участники так охотно согласились? Когда их опрашивали после эксперимента, большинство из них сказали, что не верят своим согласованным ответам, но пошли вместе с группой из страха, что их высмеют или сочтут «странными».

Некоторые из них сказали, что действительно верят в правильность ответов группы.

Очевидно, люди соглашаются по двум основным причинам: потому что они хотят соответствовать группе (нормативное влияние) и потому, что они считают, что группа лучше информирована, чем они (информационное влияние).

Критическая оценка

Критическая оценка

Одним из ограничений исследования является то, что используется предвзятая выборка. Все участники были студентами мужского пола, принадлежащими к одной возрастной группе.Это означает, что исследованию не хватает достоверности для населения и что результаты не могут быть распространены на женщин или пожилые группы людей.

Другая проблема заключается в том, что в эксперименте использовалась искусственная задача для измерения соответствия — оценка длины строки. Как часто мы сталкиваемся с вынесением суждения как тот, который использовал Аш, где ответ очевиден?

Это означает, что исследование имеет низкую экологическую значимость, и результаты не могут быть обобщены на другие реальные ситуации соответствия.Аш ответил, что хочет исследовать ситуацию, когда участники не могли сомневаться в правильности ответа. Поступая так, он мог исследовать истинные пределы социальных влиять.

Некоторые критики считали, что высокий уровень конформности, обнаруженный Ашем, является отражением американской культуры 1950-х годов, и сказали нам больше об историческом и культурном климате США в 1950-х годах, чем о феномене соответствие.

В 1950-е годы Америка была очень консервативной, участвовала в антикоммунистической охоте на ведьм (о чем стало известно как маккартизм) против всех, кто, как считалось, придерживался симпатичных левых взглядов.Соответствие к американским ценностям было ожидаемо. Это подтверждается исследованиями 1970-х и 1980-х годов, которые показывают более низкую степень соответствия. ставки (например, Perrin & Spencer, 1980).

Перрин и Спенсер (1980) предположили, что эффект Аша был «детищем своего времени». Они выполнили точную копию оригинального эксперимента Аша, используя в качестве испытуемых студентов инженеров, математиков и химиков. Они обнаружили, что только в одном из 396 испытаний наблюдатель присоединился к ошибочному большинству.

Перрин и Спенсер утверждают, что произошли культурные изменения в отношении ценности, придаваемой подчинению и послушанию, а также в положении студентов.В Америке в 1950-е годы студенты были ненавязчивыми членами общества, а теперь они занимают роль свободного вопрошания.

Однако одна проблема при сравнении этого исследования с Asch заключается в том, что используются очень разные типы участников. Перрин и Спенсер привлекал студентов-естественников и инженеров, от которых можно было ожидать, что они станут более независимыми в процессе обучения. к принятию перцептивных суждений.

Наконец, есть этические вопросы: участники не были защищены от психологического стресса, который может возникнуть, если они не согласны с большинством.

Доказательства того, что участники ситуаций типа Аша очень эмоциональны, были получены Back et al. al. (1963), которые обнаружили, что у участников ситуации Аша значительно повышен уровень вегетативного возбуждения.

Это открытие также предполагает, что они были в конфликтной ситуации, и им было трудно решить, сообщать ли они о том, что они видели, или соответствовать к мнению окружающих.

Аш также обманул студентов-добровольцев, утверждая, что они участвовали в проверке зрения; настоящая цель состояла в том, чтобы увидеть, как «наивный» участник отреагирует на поведение конфедератов.Однако для получения достоверных результатов был необходим обман.

---

Видеоклип о соответствии Asch

Видеоклип о соответствии Asch

Приведенный ниже отрывок взят не из оригинального эксперимента 1951 года, а из действующей версии для телевидения 1970-х годов.

---

Факторы, влияющие на соответствие

Факторы, влияющие на соответствие

В дальнейших испытаниях Аш (1952, 1956) изменил процедуру (т. Е. Независимые переменные), чтобы исследовать, какие ситуационные факторы повлияли на уровень соответствия (зависимые Переменная).

Его результаты и выводы приведены ниже:

Размер группы

Аш (1956) обнаружил, что размер группы влияет на соответствие испытуемых. Чем больше группа большинства (количество конфедератов), тем больше людей соответствовало, но только до определенного момента.

С одним человеком (т. Е. Сообщником) в группе соответствие составило 3%, с двумя другими оно увеличилось до 13%, а с тремя или более — 32% (или 1/3).

Оптимальные эффекты соответствия (32%) были обнаружены при большинстве из трех.Увеличение размера большинства за пределами три не повысили найденный уровень соответствия. Браун и Бирн (1997) предполагают, что люди могут подозревать сговор, если большинство превышает трех или четырех.

Согласно Hogg & Vaughan (1995), наиболее надежным выводом является то, что соответствие достигает своей полной степени с 3-5 большинство, а дополнительные члены малоэффективны.

Отсутствие единодушия в группе / Присутствие союзника

Поскольку соответствие снижается с пятью или более членами, возможно, это единодушие группы ( все конфедераты согласны друг с другом), что более важно, чем размер группы.

В другом варианте первоначального эксперимента Аш разбил единодушие (полное согласие) группы на представил несогласного единомышленника.

Asch (1956) обнаружил, что даже присутствие только одного сообщника идет вразрез с выбором большинства, может снизить соответствие на 80%.

Например, в исходном эксперименте 32% участников соответствовали критериям критических испытаний, тогда как, когда один участник дал правильный ответ по всем критическим испытаниям, соответствие снизилось до 5%.

Это было подтверждено исследованием Аллена и Левина (1968). В своей версии эксперимента они ввели несогласный (несогласный) сообщник, носящий очки в толстой оправе — таким образом, предполагая, что он был слегка визуально ослаблен.

Даже с учетом этого, казалось бы, некомпетентного несогласного согласие снизилось с 97% до 64%. Ясно, что наличие союзника снижает конформность.

Отсутствие группового единодушия снижает общее соответствие, поскольку участники меньше нуждаются в социальном одобрении группы (относительно нормативного соответствия).

Сложность задания

Когда строки (сравнения) (например, A, B, C) стали более похожими по длине, было труднее судить о правильном ответе, и соответствие увеличилось.

Когда мы не уверены, кажется, мы ищем подтверждения у других. Чем сложнее задача, тем больше соответствие.

Ответить частным образом

Когда участникам было разрешено отвечать конфиденциально (чтобы остальная часть группы не знала их ответа), согласие снижается.

Это потому, что меньше групповое давление и нормативное влияние не такое мощное, так как нет страха быть отвергнутым со стороны группы.

Ссылка на эту статью:

Ссылка на эту статью:

McLeod, S.A. (28 декабря 2018 г.). Соломон Аш — эксперимент на соответствие . Получено с https://www.simplypsychology.org/asch-conformity.html

Ссылки на стиль APA

Allen, V.Л. и Левин Дж. М. (1968). Социальная поддержка, инакомыслие и соответствие. Социометрия , 138-149.

Аш, С. Э. (1951). Влияние группового давления на изменение и искажение суждений. В Х. Гетцков (ред.) Группы, лидерство и люди . Питтсбург, Пенсильвания: Карнеги Пресс.

Аш, С. Э. (1952). Групповые силы в изменении и искажении суждений.

Аш, С. Э. (1956). Исследования независимости и соответствия: I. Меньшинство одного против единодушного большинства. Психологические монографии: Общие и прикладные, 70 (9) , 1-70.

Бэк, К. В., Богдонофф, М. Д., Шоу, Д. М., и Кляйн, Р. Ф. (1963). Интерпретация экспериментального соответствия с помощью физиологических мер. Behavioral Science, 8 (1) , 34.

Longman, W., Vaughan, G., & Hogg, M. (1995). Введение в социальную психологию .

Perrin, S., & Spencer, C. (1980). Эффект Аша: дитя своего времени? Бюллетень Британского психологического общества, 32, 405-406.

Шериф, М., и Шериф, К. У. (1953). Группы в гармонии и напряжении . Нью-Йорк: Харпер и Роу.

Ссылка на эту статью:

Ссылка на эту статью:

McLeod, S.A. (28 декабря 2018 г.). Соломон Аш — эксперимент на соответствие . Получено Получено с https://www.simplypsychology.org/asch-conformity.html

сообщить об этом объявлении

Человек, стоящий за экспериментами по соответствию

Соломон Аш был пионером в области социального психолога, которого, пожалуй, больше всего помнят за его исследования психологии конформизма.Аш использовал гештальт-подход к изучению социального поведения, предполагая, что социальные действия необходимо рассматривать с точки зрения их окружения. Его знаменитый эксперимент с конформизмом продемонстрировал, что люди меняют свою реакцию из-за социального давления, чтобы соответствовать остальной группе.

«Человеческий разум — орган для открытия истин, а не лжи». — Соломон Аш

Рождение и смерть

• Соломон Элиот Аш родился 14 сентября 1907 года в Варшаве, Польша.
• Он умер 20 февраля 1996 года в Хаверфорде, штат Пенсильвания, в возрасте 88 лет.

Ранняя жизнь

Соломон Аш родился в Варшаве, но эмигрировал в Соединенные Штаты в 1920 году в возрасте 13 лет. Его семья жила в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена, и он выучил английский язык, читая произведения Чарльза Диккенса. Аш посещал Колледж города Нью-Йорка и получил степень бакалавра в 1928 году. Затем он поступил в Колумбийский университет, где его наставником был Макс Вертхаймер, и получил степень магистра в 1930 году и степень доктора философии.Д. в 1932 г.

Карьера и новаторские исследования

В первые годы Второй мировой войны, когда Гитлер был на пике власти, Соломон Аш начал изучать влияние пропаганды и идеологической обработки, когда он был профессором факультета психологии Бруклинского колледжа. Он также проработал 19 лет профессором в Swarthmore College, где работал с известным гештальт-психологом Вольфгангом Кёлером.

Это было в 1950-е годы, Аш прославился серией экспериментов (известных как эксперименты Аша по конформизму), которые продемонстрировали влияние социального давления на конформизм.Насколько далеко люди зайдут, чтобы соответствовать другим в группе? Исследование Аша показало, что участники с удивительной вероятностью соответствовали группе, даже если они лично считали, что группа неправильная. С 1966 по 1972 год Аш ​​занимал должность директора и выдающегося профессора психологии в Институте когнитивных исследований Университета Рутгерса.

Вклад в психологию

Соломон Аш считается пионером социальной психологии и гештальт-психологии.Его эксперименты с конформизмом продемонстрировали силу социального влияния и до сих пор служат источником вдохновения для исследователей социальной психологии. Понимание того, почему люди подчиняются и при каких обстоятельствах они пойдут против своих убеждений, чтобы вписаться в толпу, не только помогает психологам понять, когда может произойти конформность, но и что можно сделать, чтобы предотвратить это.

Аш также руководил докторской степенью Стэнли Милгрэма. в Гарвардском университете и вдохновил Милгрэма на очень влиятельное исследование послушания.Работа Милгрэма помогла продемонстрировать, насколько далеко люди готовы пойти, чтобы подчиниться приказу авторитетного лица.

В то время как работа Аша проиллюстрировала, как давление сверстников влияет на социальное поведение (часто негативным образом), Аш по-прежнему считал, что люди склонны вести себя прилично по отношению друг к другу. Однако сила ситуаций и групповое давление часто могут приводить к неидеальным поведению и принятию решений.

В обзоре некоторых из самых выдающихся психологов 20-го века за 2002 год Аш ​​занял 41-е место среди наиболее цитируемых психологов.

Избранные публикации

• Asch, S. E. (1951). Влияние группового давления на изменение и искажение суждений. В Х. Гетцков (ред.) Группы, лидерство и люди . Питтсбург, Пенсильвания: Карнеги Пресс.
• Аш, С. Э. (1955). Мнения и социальное давление. Scientific American , 193, 31-35.
• Аш, С. Э. (1956). Исследования независимости и соответствия: меньшинство одного против единодушного большинства. Психологические монографии, 70 (Цел.416).
• Asch, SE (1987). Социальная психология. Издательство Оксфордского университета. ISBN 0198521723

6.5C: Эксперимент Аша — сила давления со стороны сверстников

Эксперименты по соответствию Аша представляли собой серию исследований, проведенных в 1950-х годах, которые продемонстрировали силу соответствия в группах.

Цели обучения

• Объясните, как эксперимент Аша стремился измерить соответствие в группах

Ключевые моменты

• Эксперименты на соответствие Аша состояли из группового «теста зрения», при котором участники исследования с большей вероятностью соглашались с заведомо неправильными ответами, если их сначала давали другие «участники», которые фактически работали на экспериментатора.
• Эксперимент показал, что более трети испытуемых согласились дать неправильный ответ.
• С точки зрения пола, мужчины демонстрируют примерно половину эффекта от женщин (проверено в однополых группах). Конформность также выше среди членов своей группы.

Ключевые термины

• соответствие : идеология соблюдения единого стандарта или социальной однородности

Проведенные социальным психологом Соломоном Ашем из Свортморского колледжа, эксперименты Аша по конформизму представляли собой серию исследований, опубликованных в 1950-х годах, которые продемонстрировали силу конформности в группах.Они также известны как парадигма Аша. В эксперименте студентов попросили принять участие в групповом «тесте на зрение». На самом деле все участники, кроме одного, работали на Аша (т. Е. Единомышленников), и исследование действительно касалось того, как оставшийся студент отреагирует на их поведение.

Метод

Первоначальный эксперимент был проведен с 123 участниками мужского пола. Каждый участник был разделен на группу из пяти-семи единомышленников. Участникам была показана карточка с линией на ней (контрольная линия), а затем другая карточка с тремя линиями, обозначенными a, b и c.Затем участников попросили сказать вслух, какая из трех линий соответствует по длине контрольной линии, а также другие ответы, такие как длина контрольной линии для повседневного объекта, какие линии были одинаковой длины и так далее.

Каждый строчный вопрос был назван «пробным». «Настоящий» участник ответил последним или предпоследним. В первых двух испытаниях испытуемый чувствовал себя комфортно в эксперименте, поскольку он и другие «участники» давали очевидный и правильный ответ.На третьем испытании все единомышленники начнут давать одинаковый неправильный ответ. Всего было проведено 18 испытаний, и по 12 из них конфедераты ответили неверно. Эти 12 были известны как «критические испытания». ”

Цель заключалась в том, чтобы увидеть, согласятся ли реальные участники с неправильными ответами конфедератов и изменит ли свой ответ, чтобы ответить таким же образом, несмотря на то, что это неправильный ответ.

Результаты

Доктор Аш считал, что большинство людей не согласятся с чем-то явно неправильным, но результаты показали, что только 24% участников не соответствовали ни одному исследованию.Семьдесят пять процентов соответствовали по крайней мере один раз, 5% соглашались каждый раз, и когда в окружении людей все высказывали неправильные ответы, участники давали неверные ответы на большую часть вопросов (32%). В целом, средний показатель соответствия субъектов по всем критическим испытаниям составил 37%. В контрольной группе, где не требовалось подчиняться ошибочному ответу, только один испытуемый из 35 когда-либо давал неправильный ответ.

Варианты исследования

Варианты базовой парадигмы проверяли, сколько когорт необходимо для достижения соответствия, исследуя влияние только одной когорты и целых пятнадцати.Результаты показали, что одна когорта практически не имеет влияния, а две когорты имеют лишь небольшое влияние. При наличии трех или более когорт склонность к конформности возрастает лишь незначительно. Максимальный эффект наблюдается с четырьмя когортами. Добавление дополнительных когорт не дает более сильного эффекта.

С точки зрения пола, мужчины демонстрируют примерно половину эффекта от женщин (проверено в однополых группах). Конформность также выше среди членов своей группы.

Единодушие конфедератов также было разным.Когда конфедераты не единодушны в своем суждении, даже если только один из них высказывает иное мнение, участники с гораздо большей вероятностью будут сопротивляться желанию подчиниться (согласны только 5-10%), чем когда все конфедераты согласны. Этот результат остается в силе независимо от того, дает ли несогласный единомышленник правильный ответ. Пока несогласный конфедерат дает ответ, отличный от ответа большинства, участники с большей вероятностью дадут правильный ответ.

Это открытие демонстрирует силу, которую даже небольшое несогласное меньшинство может иметь над большей группой.Это демонстрирует важность конфиденциальности при ответах на важные и меняющие жизнь вопросы, чтобы люди не чувствовали давления, чтобы подчиняться. Например, анонимные опросы могут позволить людям полностью выразить свое отношение к определенному предмету, не опасаясь возмездия или возмездия со стороны других членов группы или общества в целом. Наличие свидетеля или союзника (кого-то, кто согласен с точкой зрения) также снижает вероятность соответствия.

Интерпретации

Аш предположил, что это плохо отражается на таких факторах, как образование, которое, по его мнению, должно переучивать конформизм.Другие исследователи утверждали, что рационально использовать суждения других людей в качестве доказательства. Другие предположили, что высокий уровень соответствия был обусловлен социальными нормами в отношении вежливости, что согласуется с собственными утверждениями субъектов о том, что они на самом деле не верили суждениям других и на самом деле просто подчинялись.

Эксперимент Аша: одна из пар карточек, использованных в эксперименте. Карточка слева имеет контрольную линию, а карточка справа показывает три линии сравнения.

Стэнли Милгрэм | Кафедра психологии

В 1954 году Гарвардский факультет социальных отношений предпринял необычный шаг, приняв талантливого молодого студента, который не прошел ни одного курса психологии. К счастью, Стэнли Милгрэм быстро овладел социальной психологией и в ходе своей докторской работы в Гарварде провел новаторское межкультурное сравнение конформности в Норвегии и Франции под руководством Гордона Олпорта.

Получение докторской степени.D. в 1960 году Милгрэм был готов расширить свою работу по соответствию серией экспериментов по подчинению авторитету, которые он проводил в качестве доцента в Йельском университете с 1960 по 1963 год. Вдохновленный отчетом Ханны Арендт о суде над Адольфом Эйхманом в Иерусалиме. Милгрэм интересовался, можно ли продемонстрировать в лаборатории ее утверждения о «банальности зла» — о том, что злые действия могут исходить от обычных людей, выполняющих приказы при выполнении своей работы. Милгрэм организовал тщательно продуманные фиктивные эксперименты, в которых испытуемым приказывали применять опасные электрошокеры к товарищам-добровольцам (на самом деле, другие добровольцы были сообщниками, а разряды были фальшивыми).Вопреки прогнозам всех опрошенных им экспертов, Милграм обнаружил, что более семидесяти процентов испытуемых применяли то, что, по их мнению, могло быть смертельным током для невинных незнакомцев. Эта новаторская работа, известная под общим названием «Эксперимент Милгрэма», продемонстрировала человеческую склонность подчиняться командам, отдаваемым авторитетным лицом, и, в более общем плане, тенденцию к поведению, которое больше контролируется требованиями ситуации, чем идиосинкразическими чертами личности.

Эксперимент Милгрэма — одно из самых известных исследований в области социальной психологии 20-го века.С этим выдающимся достижением молодой доктор Милгрэм вернулся в Гарвард в 1963 году, чтобы занять должность доцента социальной психологии.

За это время в Гарварде Милгрэм провел новое, не менее инновационное направление исследований, известное как эксперимент «Маленький мир». Милгрэм попросил группу людей проследить цепочку личных связей с указанным незнакомцем, живущим за тысячи миль. Его открытие, что большинство людей могут успешно сделать это с помощью цепочки из шести или менее звеньев, привело к знакомому выражению «Шесть степеней разделения», которое позже стало названием пьесы и фильма, источника игры «Шесть степеней Кевина». Бэкон »и главной темой бестселлера Малкольма Гладуэлла 2000 года, The Tipping Point .Интернет упростил изучение социальных сетей, и через несколько десятилетий после его открытия это явление стало предметом интенсивных новых исследований.

Стэнли Милгрэм покинул Гарвард в 1967 году, чтобы вернуться в свой родной город Нью-Йорк, приняв должность руководителя программы социальной психологии в Центре аспирантуры Городского университета Нью-Йорка. К сожалению, он умер от сердечного приступа в возрасте 51 года. Милгрэм числится 46-м номером в списке 100 самых выдающихся психологов 20-го века Американской психологической ассоциации.

Источники

Бласс, Т. (2002). Человек, потрясший мир. Психология сегодня, март / апрель 2002 г., 35 (2), стр. 68.

Выдающиеся психологи ХХ века. (Июль / август 2002 г.). Монитор по психологии, 33 (7), с.29.

Милгрэм, С. (1977). Человек в социальном мире. Ридинг, Массачусетс: Addison-Wesley Publishing Co.

iMotions

Ум — сложное место. К счастью, научный метод отлично справляется со сложностями.Если мы сложим эти две вещи вместе, мы получим область экспериментальной психологии, в широком смысле определяемую как научное исследование психики. Слово «экспериментальный» в этом контексте означает, что участникам проводятся тесты, измеряются результаты и проводятся сравнения.

Более формально это означает, что группа участников подвергается воздействию стимула (или стимулов), и их поведение в ответ записывается. Такое поведение сравнивают с каким-то условием контроля, которым может быть нейтральный стимул, отсутствие стимула или противодействие контрольной группе (которая, возможно, вообще ничего не делает).

Экспериментальная психология занимается проверкой теорий человеческих мыслей, чувств, действий и не только — любого аспекта человеческого бытия, затрагивающего разум. Это широкая категория, которая включает в себя множество разделов (например, поведенческую психологию, когнитивную психологию). Ниже мы рассмотрим краткую историю экспериментальной психологии, аспекты, которые ее характеризуют, и обрисовываем в общих чертах исследования, которые привели к формированию этой области.

Состав:

Краткая история экспериментальной психологии

Как и в случае с чем-либо, и, возможно, особенно с научными идеями, трудно определить точный момент, когда возникла мысль или подход.Одним из лучших кандидатов, с которым можно приписать появление экспериментальной психологии, является Густав Фехнер, получивший известность в 1830-х годах. После получения докторской степени по биологии в Лейпцигском университете [1] и продолжения работы профессором он совершил значительный прорыв в концепции психических состояний.

Ученые позже писали о прорыве Фехнера в понимании восприятия: «Увеличение интенсивности стимула, как утверждал Фехнер, не вызывает однозначного увеличения интенсивности ощущения … Например, добавление звука одного колокольчика к уже звенящемуся колоколу вызывает большее усиление ощущений, чем добавление одного колокола к 10 другим уже звонящим.Следовательно, эффекты интенсивности стимулов не абсолютны, а относятся к уже существующему количеству ощущений ». [2]

В конечном итоге это означало, что ментальное восприятие реагирует на материальный мир — разум не реагирует пассивно на раздражитель (если бы это было так, между интенсивностью стимула и его фактическим восприятием была бы линейная зависимость) , но вместо этого динамически реагирует на него. Эта концепция в конечном итоге формирует большую часть экспериментальной психологии и основополагающей теории: реакция мозга на окружающую среду может быть определена количественно.

Фехнер продолжал исследования в этой области в течение многих последующих лет, проверяя новые идеи относительно человеческого восприятия. Тем временем другой немецкий ученый, работавший в Гейдельберге на Западе, начал свою работу над проблемой многозадачности и создал следующий сдвиг парадигмы в экспериментальной психологии. Этим ученым был Вильхем Вундт, который следил за работами Густава Фехнера.

Вильхема Вундта часто приписывают «отцом экспериментальной психологии», и он является отправной точкой для многих ее аспектов.Он основал первую лабораторию экспериментальной психологии, научный журнал и в конечном итоге формализовал этот подход как науку. Вундт высек в камне то, что Фехнер написал на бумаге.

На следующего ученого, который продвинулся в области экспериментальной психологии, непосредственно повлияло чтение книги Фехнера «Элементы психофизики». Герман Эббингаус, снова немецкий ученый, провел первое должным образом формализованное исследование памяти и забывания, используя длинные списки (в основном) бессмысленных слогов (таких как «VAW», «TEL», «BOC») и записывая, как Потребовалось много времени, чтобы люди их забыли.

Эксперименты с использованием этого списка, касающиеся обучения и памяти, займут большую часть карьеры Эббингауза и помогут укрепить экспериментальную психологию как науку. Есть много других ученых, чей вклад помог проложить путь к направлению, подходу и успеху экспериментальной психологии (Герман фон Гельмгольц, Эрнст Вебер и Мэри Уитон Калкинс, и это лишь некоторые из них) — все они сыграли свою роль в создании поле, каким мы его знаем сегодня. Работа, которую они проделали, определила поле, придав ему характеристики, которые мы рассмотрим ниже.

Начало страницы

Что определяет экспериментальную психологию?

Определение любой научной области само по себе не является точной наукой — неизбежно есть аспекты, которые будут упущены. Однако экспериментальная психология включает по крайней мере три основных компонента, которые определяют ее: эмпиризм, фальсифицируемость и детерминизм . Эти особенности занимают центральное место в экспериментальной психологии, а также во многих других областях науки.

Эмпиризм относится к сбору данных, которые могут поддержать или опровергнуть теорию.В отличие от чисто теоретических рассуждений, эмпиризм занимается наблюдениями, которые можно проверить. Он основан на идее, что все знания происходят из наблюдений, которые можно воспринимать, и данные, окружающие их, могут быть собраны для проведения экспериментов.

Фальсифицируемость является основополагающим аспектом всей современной научной работы. Карл Поппер, философ 20-го века, формализовал эту концепцию: для того, чтобы любая теория была научной, должен быть способ ее опровергнуть.В противном случае смехотворные, но недоказуемые утверждения могли бы быть сделаны с таким же весом, как и наиболее строго проверенные теории.

Например, теория относительности является научной, например, потому что не исключено, что появятся доказательства, опровергающие ее. Это значит, что его можно протестировать. Примером неопровержимого аргумента является то, что Земля моложе, чем кажется, но что она была создана, чтобы казаться старше, чем она есть на самом деле — любые доказательства против этого отклоняются в самом аргументе, что делает невозможным фальсификацию и, следовательно, непроверяемость.

Детерминизм относится к понятию, что любое событие имеет предшествующую причину. Применительно к психическим состояниям это означает, что мозг реагирует на стимулы, и что эти реакции в конечном итоге можно предсказать, имея правильные данные.

Эти аспекты экспериментальной психологии проходят через все исследования, проводимые в этой области. Существуют тысячи статей, посвященных исследованиям, проведенным в этом направлении — ниже мы рассмотрим лишь несколько из наиболее влиятельных и хорошо цитируемых исследований, которые сформировали эту область, и взглянем на будущее экспериментальной психологии.

Начало страницы

Классические исследования по экспериментальной психологии

Маленький Альберт

Одно из самых громких исследований экспериментальной психологии было также одним из основополагающих исследований бихевиоризма. Этот эксперимент, широко известный как исследование «Маленького Альберта», проведенный в 1920 году, был сосредоточен на том, можно ли заставить ребенка бояться стимула через обусловливание (условием называется ассоциация реакции со стимулом) [3].

Психолог Джон Б.Уотсон разработал эксперимент, в котором ребенок подвергался воздействию безусловного раздражителя (в данном случае белой крысы) одновременно со стимулом, вызывающим страх (громкий, внезапный звук удара молотка по металлическому пруту). Повторение этого громкого шума в сочетании с появлением белой крысы в ​​конечном итоге привело к тому, что белая крыса стала условным раздражителем, вызывая реакцию страха даже без звука молотка.

Хотя исследование было явно проблематичным и не могло (и не должно!) Очищать какие-либо этические советы сегодня, оно имело огромное влияние для своего времени, демонстрируя, как эмоциональные реакции человека могут быть намеренно сформированы посредством обусловливания — подвиг, только выполненный с животными до этого [4].

Уотсон, которого впоследствии один из его профессоров называл человеком, «который слишком высоко ценил себя и интересовался своими идеями больше, чем людьми» [5], позже в равной мере был почитаем и осужден [2]. Хотя его подход с тех пор подвергался справедливому сомнению, это исследование стало прорывом в понимании человеческого поведения.

Эксперимент соответствия Аша

Через три десятилетия после печально известного эксперимента Уотсона изучались убеждения, а не поведение.Исследование, проведенное Соломоном Ашем в 1951 году, показало, как влияние группового давления может заставить людей говорить то, во что они не верят.

Цель состояла в том, чтобы изучить, как социальное давление «побуждает людей сопротивляться или уступать давлению группы, когда последнее воспринимается как противоречащее действительности» [6]. Участников представили группе из семи человек, в которой, без их ведома, все остальные лица были актерами, нанятыми Ашем. Задача была представлена ​​как тест восприятия, в котором нужно было сравнивать длину строк.

Группе участников было показано

наборов линий — по три на одной карточке, одна на другой (как на изображении выше). Очевидная задача заключалась в том, чтобы сравнить три строки и сказать, какая из них больше всего походила на одну строку по длине. Ответы были совершенно очевидны, и при индивидуальном тестировании участники получали правильный ответ в 99% случаев. Однако в этой групповой обстановке, в которой каждый актер, один за другим, неправильно произносил вслух неправильную фразу, ответы участников менялись.

В среднем около 38% ответов участников были неправильными — огромный скачок по сравнению с менее чем 1%, о которых сообщалось в негрупповых условиях. Исследование оказало огромное влияние на то, что показало, как на наши действия может повлиять среда, в которой мы находимся, особенно когда речь идет о социальных факторах.

Невидимая горилла

Если вы еще не знаете это исследование из названия, то лучше всего его испытать, посмотрев видео ниже и посчитав количество передач мяча.

Исследование, конечно, не имеет ничего общего с подбрасыванием мяча, но больше связано с вероятностью не видеть человека в костюме гориллы, который появляется в центре экрана в течение восьми секунд. Исследование, проведенное в 1999 году, изучало, как наши ресурсы внимания могут влиять на то, как мы воспринимаем мир [7]. Термин «слепота невнимания» относится к фактической слепоте нашего восприятия, когда наше внимание занято другой задачей.

В исследовании проверялось, как распределяется обработка внимания, предполагая, что объекты, которые более важны для задачи, с большей вероятностью будут видны, чем объекты, которые просто находятся в непосредственной пространственной близости (очень грубо — что-то ожидаемое с большей вероятностью будет замечено, даже если оно будет дальше). далеко, тогда как что-то неожиданное вряд ли можно увидеть, даже если оно близко).

Исследование не только показало влияние нашего восприятия на наш опыт, но и имеет практические последствия.Повторение этого исследования было выполнено с использованием отслеживания взгляда для записи визуального поиска радиологов, которым было поручено искать узелки на одном из нескольких рентгеновских снимков легких [8]. Как утверждают исследователи, «в последнем представленном случае была вставлена ​​горилла, размер которой в 48 раз превышает средний размер узелка. Восемьдесят три процента радиологов не видели гориллу ».

Первоначальное исследование и последующие исследования имели решающее значение для демонстрации того, как наши ожидания в отношении окружающей среды могут формировать наше восприятие.Современные исследования основаны на каждой из идей и исследований, которые проводились на протяжении почти 200 лет.

Начало страницы

Будущее экспериментальной психологии

Большая часть этой статьи была посвящена тому, что такое экспериментальная психология, откуда она взялась и чего она достигла до сих пор. Неизбежный последующий вопрос — куда это идет?

Хотя прогнозы сделать сложно, по крайней мере, есть указания.Лучше всего обратиться к специалистам в этой области. Шульц и Шульц называют современную психологию «наукой о поведении и психических процессах, а не только поведением, наукой, стремящейся объяснить явное поведение и его связь с психическими процессами». [2].

Ассоциация психологической науки (APS) запросила прогнозы у нескольких известных исследователей психологии (оригинальная статья доступна здесь) и получила некоторые из следующих ответов.

Лаури Нумменмаа (доцент, Университет Аалто, Финляндия) предсказывает аналогичный путь Шульца и Шульца, заявляя, что «главной целью будущей психологической науки будет восстановление связи между мозгом и поведением».В то время как Модупе Акинола (доцент Колумбийской школы бизнеса) надеется, что «достижения в области технологий позволят создавать более ненавязчивые способы измерения телесных реакций».

Кристен Линдквист (доцент кафедры психологии Медицинского факультета Университета Северной Каролины) сосредотачивается на эмоциональных реакциях, говоря: «Мы только начинаем понимать, как ожидания, знания и предыдущий опыт человека формируют его или ее эмоции. Эмоции играют роль в каждый момент бодрствования, начиная от решений и заканчивая воспоминаниями и чувствами, поэтому понимание эмоций поможет нам понять разум в более широком смысле.”

Тал Яркони (директор лаборатории психоинформатики Техасского университета в Остине) дает прямую оценку того, что ждет экспериментальная психология в будущем: «у ученых-психологов будут лучшие данные, лучшие инструменты и более надежные методы агрегирования и оценки». .

Каким бы ни было будущее экспериментальной психологии, мы в iMotions стремимся предоставлять все инструменты, необходимые для проведения тщательных исследований экспериментальной психологии.

Надеюсь, вам понравилось читать это введение в экспериментальную психологию.Если вы хотите еще ближе познакомиться с предысторией и исследованиями в этой области, загрузите наше бесплатное руководство по человеческому поведению ниже.

Начало страницы

Список литературы

[1] Шираев Э. (2015). История психологии . Таузенд-Оукс, Калифорния: Публикации SAGE.

[2] Шульц Д. П. и Шульц С. Э. (2011). История современной психологии . Cengage, Канада.

[3] Watson, J.B .; Райнер, Р. (1920).«Условные эмоциональные реакции». Журнал экспериментальной психологии . 3 (1): 1–14. DOI: 10,1037 / h0069608.

[4] Павлов И. П. (1928). Лекции по условным рефлексам . (Перевод W.H. Gantt) Лондон: Аллен и Анвин.

[5] Брюэр К. Л. (1991). Перспективы Джона Б. Ватсона . В книге Г. А. Кимбла, М. Вертхаймера и К. Уайта (редакторы), «Портреты пионеров психологии» (стр. 171–186). Вашингтон, округ Колумбия: Американская психологическая ассоциация.

[6] Asch, S.E. (1951). Влияние группового давления на изменение и искажение суждений . В Х. Гецков (Ред.), Группы, лидерство и люди (стр. 177–190). Питтсбург, Пенсильвания: Карнеги Пресс.

[7] Саймонс Д. и Чабрис К. (1999). Гориллы среди нас: стойкая невнимательная слепота к динамическим событиям. Восприятие , 28 (9), стр 1059-1074.

[8] Дрю, Т., Вы, М. Л. Х., Вулф, Дж. М. (2013). Невидимая горилла снова поражает: у опытных наблюдателей наблюдается постоянная слепота по невнимательности. Психологическая наука, 24 (9): 1848–1853. DOI: 10.1177 / 0956797613479386.

Исторические деятели социальной психологии

Исторические личности в социальной психологии Олпорт, Флойд Генри Allport, Гордон Уиллард 1897-1967 Гордон Олпорт, младший брат Флойда Олпорта, провел новаторское исследование взглядов, предрассудков, религии и распространения слухов, среди других тем.Помимо обучения выдающихся психологов, таких как Стэнли Милгрэм, Томас Петтигрю, Джером Брунер и Энтони Гринвальд, он помог основать психологию личности. Аш, Соломон Браун, Роджер Уильям Кэмпбелл, Дональд Томас Кларк, Кеннет Бэнкрофт Кларк, Мэми Фиппс Фестингер, Леон Хайдер, Фриц Проститутка, Эвелин Ховланд, Карл И. Янис, Ирвинг Ле Бон, Гюстав Левин, Курт Макдугалл, Уильям Милгрэм, Стэнли Рингельманн, Максимилиан Шахтер, Стэнли Шериф, Кэролайн Вуд Шериф, Музафер Самнер, Фрэнсис Сесил Тайфель, Анри Triplett, Норман

Наука единства — Ассоциация психологических наук — APS

Давайте посмотрим правде в глаза: люди редко делают историю, вписываясь в нее.Нужны Нельсон Мандела или Аунг Сан Су Чжи, чтобы привлечь внимание к делу, Джордж Лукас или Мадонна, чтобы произвести революцию в развлекательном жанре, и Дональд Трамп или Джон Стюарт, чтобы изменить природу политического дискурса.

Но для большинства людей приспособление кажется гораздо более удобным, чем условность вздрагивания. Эта человеческая склонность распространила такие общие черты поведения, как переработка отходов, сбор за домашними животными и чаевые обслуживающему персоналу. Но соответствие также может иметь негативные последствия — присяжные могут прийти к единодушному вердикту, потому что один или два человека в жюри боялись не согласиться с остальными; мужчина может заставить себя смеяться над сексистской шуткой, потому что его приятели смеются над ней; и подростки могут решить употреблять алкоголь, потому что «все крутые ребята так делают.”

Психологические исследования конформизма прошли долгий путь с тех пор, как Соломон Аш разработал свои знаменитые эксперименты по социальному давлению в 1950-х годах. Они показывают, что конформизм — это не просто усвоенное поведение, а врожденное и гораздо более выраженное у людей, чем у других приматов.

Сейчас ученые исследуют мозговые процессы, которые определяют соответствие, а также отклонения от него. Исследование позволяет по-новому взглянуть на то, как люди справляются с разногласиями и почему они соблюдают правила, обычаи и директивы, даже если считают, что они вызывают возражения.Более того, эти исследования призваны раскрыть нейробиологию, лежащую в основе социальных отклонений.

Ответ на вознаграждение

Среди ученых, изучающих связь между мозгом и конформностью, — научный сотрудник APS Кристофер Д. Фрит, почетный профессор нейробиологии в Центре нейровизуализации Wellcome Trust при Университетском колледже Лондона, Соединенное Королевство, в сотрудничестве с экспериментальным психологом Дэниелом Кэмпбелл-Мейкледжоном из Университета им. Сассекс, Великобритания. Их работа показывает, что, когда другие люди соглашаются с нами, наш мозг проявляет относительно повышенную активность в областях, связанных с вознаграждением.

В ходе исследования, проведенного несколько лет назад, Кэмпбелл-Мейкледжон, Фрит и международная группа исследователей набрали 28 добровольцев и попросили их составить список из 20 песен, которые им нравились, но не принадлежали ни в каком формате. Затем участники оценили, насколько они хотят владеть каждой из песен, по шкале от 1 до 10, где 10 — самый высокий показатель. Они также прочитали профили двух музыкальных обозревателей и оценили, насколько, по их мнению, можно доверять каждому из этих людей в выборе музыки, которую они (участники) хотели бы.

Во время функционального сканирования МРТ (фМРТ) неделю спустя испытуемые просматривали дисплей с названием песни из их предпочтительного списка на одной стороне экрана и другим названием песни, выбранным экспериментатором. Участники случайным образом получали жетон на одно название песни в каждом испытании (по своему выбору или по выбору экспериментатора) и им говорили, что песни с наибольшим количеством жетонов в конце задания будут переданы им на компакт-диске.

Однако перед тем, как получить жетон, участникам было показано, какая из двух песен была предпочтительна каждым из рецензентов.После того, как задание было выполнено, испытуемые снова оценили свои песни на предмет желательности.

Результаты фМРТ показали, что участники показали относительно большую активность в брюшном полосатом теле, области мозга, связанной с вознаграждением, когда их любимая песня получила маркер, по сравнению с тем, когда альтернативная мелодия получила маркер. Эта активность была еще сильнее, когда мнения участников совпадали с мнениями обоих критиков, и этот эффект был наибольшим у испытуемых, чьи оценки песен находились под влиянием мнения рецензентов.

На более позднем этапе этого исследования Кэмпбелл-Мейкледжон, Фрит и его коллеги определили конкретную область мозга, которая, по-видимому, связана с нашей реакцией на консенсус. Они обнаружили, что испытуемые, у которых было больше объема в одной конкретной области мозга — боковой орбитофронтальной коре, — с большей вероятностью, чем их сверстники, изменили свои оценки, чтобы они больше соответствовали оценкам критиков.

Полученные данные показывают, отмечают исследователи, что боковая орбитофронтальная кора особенно чувствительна к признакам социального конфликта или разногласий, которые могут повлиять на изменение мнения.

«Наши результаты показывают, что социальная структура, по крайней мере частично, встроена в структуру мозга», — сказал Фрит.

Угроза наказания

Другие исследователи изучали активацию структур мозга, обрабатывающих угрозы, когда мы нарушаем социальные нормы. Среди них — стипендиаты APS Манфред Спитцер (Ульмский университет, Германия) и Эрнст Фер (Цюрихский университет, Швейцария). В исследовании, опубликованном в 2007 году, они изучили активность мозга, которая возникает, когда мы сталкиваемся с последствиями отклонения от социальных ожиданий.Кроме того, они намеревались изучить, как личность влияет на индивидуальную реакцию на наказание за несоответствие.

Спитцер, Фер и его коллеги набрали 24 человека и попросили добровольцев заполнить анкету, предназначенную для измерения макиавеллистских черт личности, таких как эгоизм и оппортунизм. Затем они разделили группу на пары, чтобы сыграть в игру. Каждой паре был предоставлен начальный запас в 100 единиц виртуальных денег, которые Игрок А мог разделить между собой и Игроком Б.Они также получили вторичный вклад в размере 25 денежных единиц.

Мужчины, назначенные на роль Игрока А, носили видеоочки, совместимые с фМРТ, и участвовали в серии из 24 испытаний, каждый раз сталкиваясь с другим Игроком Б в одном из двух случайным образом чередующихся условий.

В контрольном состоянии Игрок B просто получил все, что Игрок А предложил из 100 единиц эндаумента. В условиях наказания Игрок B — если он чувствовал, что получил несправедливую сумму от пожертвования в 100 единиц — может наказать игрока A, потратив весь или часть дополнительных 25-единиц банка, чтобы уменьшить свой заработок.В частности, каждая единица, которую потратил Игрок Б, приводила к снижению заработка Игрока А на 5 единиц. Например, если игрок А сохранил все 100 единиц из первого банка, игрок Б может наложить максимальное наказание и потратить все 25 единиц из второго банка. Это оставит игрока A ни с чем.

Анализируя результаты, исследователи обнаружили, что в среднем игрок А отдал примерно 10 единиц игроку Б в контрольном состоянии, в то время как разделял около 40 единиц в условиях наказания.Ученые отметили, что на самом деле некоторые из испытуемых, которые не давали денежных единиц в контрольном условии, заметно изменили свое поведение в условиях наказания. Открытие показало, что участников побуждали к справедливости, когда они сталкивались с угрозой наказания за эгоизм. И, как и ожидалось, чем меньше игроки А давали условия наказания, тем суровее относились к ним игроки Б в ответ.

Но как это проявилось на снимках головного мозга? Исследователи обнаружили, что по сравнению с контрольным условием, игроки A в условиях наказания показали значительно более высокую активацию боковой орбитофронтальной коры и правой дорсолатеральной префронтальной коры (rDLPFC) при принятии решения о том, сколько делить с игроками B.Учитывая, что rDLPFC, как известно, участвует в оценке угроз наказания, этот вывод подтверждает теорию о том, что давление с целью соответствовать социальным ожиданиям активирует своего рода систему предупреждения о наказаниях, основанную на мозге. (В 2013 году Фер был частью команды, которая еще раз продемонстрировала это, используя неинвазивную стимуляцию рДПФК для фактического изменения соответствия нормативам.)

Неудивительно, что участники, набравшие высокие баллы по макиавеллистским чертам, переводили меньше денег во время контрольного условия и больше — в условиях наказания.Они также показали повышенную активацию ключевых областей мозга, участвующих в соблюдении социальных норм. Все это соответствует типичной макиавеллистской ориентации на собственные интересы.

Чтобы сравнить эти реакции мозга с состоянием с несоциальным наказанием, исследователи провели дополнительный эксперимент, в котором игрок А взаимодействовал с предварительно запрограммированным компьютером, а не с игроком B. области мозга по сравнению с человеческим взаимодействием.Ученые-психологи предположили, что их открытия могут привести к новому пониманию психопатического поведения, поскольку люди с повреждениями в префронтальных областях мозга демонстрируют неспособность вести себя в соответствии с социальными нормами, даже если они их понимают.

Контроль соответствия

Если наука может связать области мозга с социальным соответствием, может ли она, в свою очередь, способствовать развитию методов, позволяющих манипулировать нашей склонностью оставаться со стаей или отказываться от нее? Кэмпбелл-Мейкледжон и Фрит также входили в группу исследователей, которые изучали, могут ли риталин и другие метилфенидаты (MPH), используемые для лечения синдрома дефицита внимания с гиперактивностью, не повышать конформность в поведении, но также и в оценке.

Исследовательская группа дала 38 взрослым женщинам-добровольцам дозу MPH или плацебо, подождала час, а затем предложила участникам просмотреть фотографии 153 лиц и оценить их по степени достоверности. После оценки каждого лица волонтерам сообщали среднюю оценку этого лица участниками, выполнявшими то же задание в других европейских университетах — другими словами, социальную норму.

После выполнения некоторых несвязанных задач в течение 30 минут добровольцев снова неожиданно попросили оценить лица на предмет достоверности.Они обнаружили, что в среднем субъекты, получившие MPH, изменили свой второй рейтинг в два раза выше, чем в группе плацебо, чтобы соответствовать социальной норме, если их первоначальный рейтинг умеренно отклонялся от того, что им было сказано как среднее. (Этого не происходило, когда мнения добровольцев сильно расходились по сравнению с нормой.) Таким образом, исследователи предполагают, что MPH может усиливать сигналы мозга, которые способствуют конформности.

Во многих случаях склонность человека к подчинению может иметь негативные последствия — подумайте о людях, которые присоединяются к насильственному протесту или принимают участие в политической пропаганде.Исследователи под руководством психолога Василия Ключарева из Университета Радбауд в Нидерландах изучали возможность управления стремлением к соответствию. Они протестировали способ умеренного соответствия, посылая электромагнитные импульсы в заднюю медиальную лобную кору (pMFC), другую часть лобной коры, участвующую в обработке вознаграждения и поведенческих корректировках и, как полагают, играющую роль в социальной согласованности.

Ключарев и его коллеги набрали 49 студенток и случайным образом разделили их на три группы.Одна группа получала транскраниальную магнитную стимуляцию (ТМС) pMFC, а другая группа получала подпороговую ТМС в той же области мозга (т.е. имитационное лечение). Третья группа получала ТМС в другую часть мозга — медиальную теменную кору.

Затем женщины просмотрели более 220 фотографий женских лиц в случайном порядке и оценили каждое лицо по 8-балльной шкале, из которых 8 были самыми привлекательными. Для каждого лица им быстро показали сравнение их собственного рейтинга со средним баллом, данным 200 их сверстниками.На втором занятии им было предложено оценить привлекательность одних и тех же лиц, снова в случайном порядке.

При анализе различий в рейтингах между двумя сессиями исследователи обнаружили, что участники всех трех групп TMS изменили свои оценки во второй сессии, чтобы они соответствовали средним оценкам своих сверстников. Но те, кто получил полную стимуляцию pMFC, изменили свои оценки в меньшей степени по сравнению с женщинами, получавшими фиктивное лечение, и женщинами из контрольной группы.Ключарев и его коллеги заявили, что их исследование следует расширить, включив в него мужчин, а также другие социальные ситуации.

Послушание для общего блага

Некоторые ученые исследуют нейронные механизмы, управляющие соответствием в просоциальном или здоровом смысле. Сотрудник APS Джамиль Заки из Стэнфордского университета провел несколько нейропсихологических экспериментов по конформизму и обнаружил, что преимущества варьируются от общественного здравоохранения до благотворительных пожертвований.

В эксперименте, проведенном в прошлом году, например, Заки и аспирант Эрик К.Nook из Гарвардского университета попросил участников исследования пройти фМРТ-сканирование, в то время как они оценили, насколько им понравилась серия как питательных, так и нездоровых продуктов питания. Затем участникам были показаны средние оценки, якобы сделанные 200 их сверстниками по каждому пункту, а затем участники повторно оценили продукты, все еще находясь в фМРТ.

Рейтинг второй группы добровольцев сместился, чтобы приблизиться к предполагаемому среднему показателю по группе. Но более конкретно, участники, которые показали более высокую активность в прилежащем ядре, области мозга, критической для реакции на вознаграждение, более точно выровняли свои вторые оценки со средним значением по сравнению с теми, кто проявил меньшую активность в этой области.Кроме того, они обнаружили, что участники продемонстрировали повышенную активность в вентромедиальной префронтальной коре, которая играет роль в оценке и принятии решений, когда они были убеждены, что их сверстникам нравится конкретная еда больше, чем им. И те, кто отдали предпочтение этим продуктам, после повторной оценки.

Заки и Нук говорят, что дальнейшие исследования позволят выяснить, как долго длится такой сдвиг в предпочтениях, но они рассматривают результаты своей работы как возможное средство для снижения высоких показателей ожирения.Может ли у людей развиться отвращение к нездоровой пище, если они верят, что их друзья и соседи едят овощи, фрукты и цельнозерновые продукты?

Заки говорит, что исследование, подобное его, показывает, что конформизм может быть не просто ложью или притворством, чтобы соответствовать — как это часто называют, — но на самом деле путем к изменению наших мнений и ценностей.

«Мы рассматриваем конформность как слабость; мы говорим, что он поддерживает плохое поведение, такое как курение или переедание, — говорит он. «Но если вы думаете, что конформизм — это мощный социальный механизм, с помощью которого мы меняем наши представления о мире, его можно использовать положительно», например, поощряя людей голосовать или делать пожертвования на благотворительность.œ

Ссылки и дополнительная литература

Кэмпбелл-Мейкледжон, Д. К., Бах, Д. Р., Рёпсторф, А., Долан, Р. Дж., И Фрит, К. Д. (2010). Как мнение других влияет на нашу оценку объектов. Current Biology, 20, , 1165–1170. DOI: 10.1016 / j.cub.2010.04.055

Кэмпбелл-Мейкледжон, Д. К., Канаи, Р., Бахрами, Б., Бах, Д. Р., Долан, Р. Дж., Рёпсторф, А., и Фрит, К. Д. (2012). Структура орбитофронтальной коры предсказывает социальное влияние. Current Biology, 22 , R123 – R124.

Кэмпбелл-Мейкледжон, Д. К., Симонсен, А., Йенсен, М., Волерт, В., Гьерлёфф, Т., Шил-Крюгер, Дж.,… Рёпсторф, А. (2012). Модуляция социального влияния метилфенидатом. Нейропсихофармакология, 37 , 1517–1525.

Ключарев, В., Муннеке, М.А.М., Смидтс, А., и Фернандес, Г. (2011). Подавление задней медиальной лобной коры препятствует социальному соответствию. Журнал неврологии, 31 , 11934–11940.

Нук, Э. С., и Заки, Дж. (2015).